Читать книгу Кибердемоны. Призрак - Татьяна и Дмитрий Зимины - Страница 1

1

Все мы ходим по грани, чувак.

Гнев, богиня, воспой Ахилесса…

Да уж, гневаться герой умел на славу, ничего не скажешь. Особенно когда взмахивал своим длинным мечом, целя мне прямо в горло, в единственное незащищенное доспехом место. И скалился он при этом довольно злорадно: знал подлец, что хитпойнтов у меня осталось гораздо меньше, чем у него.

Не на того напал, герой Ахиллес. Я ведь тоже парень не промах – и с длинным мечом, и с коротким, да и булавой по забралу могу так звездануть – мало не покажется…

Присев в коротком выпаде, я сделал подсечку – хотел перерубить сухожилия, но Ахилл успел подпрыгнуть и меч только скользнул по знаменитой пятке. Тем не менее, рядом с шлемом героя загорелась красная полоса…

Прячась за щитом, он пытался уязвить меня в руку или ногу – потеряв подвижность, я стану более лёгкой добычей. Я же старался бить наверняка: глаза заливала красная хмарь и времени на манёвры почти не осталось.

Наконец, углядев шанс закончить поединок, я сделал выпад… Звонок из Минуса, настойчивый, как налоговый инспектор, лишил меня доли секунды, которая требовалась для победы. Ахиллес, уловив заминку, шустро отбросил щит и одним ударом снёс мне голову.

Ёрш твою медь.

Звонок продолжал верещать, вгрызаясь в мозг, словно бензопила. Это кто же умудрился прорваться сквозь весь лёд?

Вариантов было несколько, но Мирон выбрал самый элементарный.

– Здравствуй, мама.

– Откуда ты знаешь, что это я?

– От верблюда, – злился он, как тысяча чертей. Такая схватка – псу под хвост.

– Мирон, что ты сейчас делаешь?

– Работаю, – ответ слетел автоматически. Мирон настолько привык не говорить матери правды, что действовал на рефлексах.

Попутно скомандовал сброс биогеля – коли выдался перерыв, нужно поесть по-человечески. Толкнул крышку Ванны, глянул на часы – без четверти двенадцать. Значит, в Трое он провёл больше половины суток…

– Чего ты хочешь, Мама? – слишком поздний звонок. Неспроста.

– Только не злись. Знаешь, вообще-то я по делу… Я тебя не отвлекаю?

Он всегда удивлялся, каким молодым и чистым оставался её голос. Даже в двенадцать часов ночи. Даже сильно подшофе – а в это время по-другому быть не могло…

– Я же сказал, что работаю. Так что покороче.

– Ну, если покороче… Платон мне сегодня не позвонил.

Он почувствовал, как где-то в затылке заворочалась тупая боль. Вылез из Ванны и не озаботившись накинуть хотя бы трусы, пошлёпал в кухонный уголок. Не глядя, пробежался по кнопкам меню – ответный писк подтвердил, что заказ принят.

Теперь кофеварка. То, что присылают по линии доставки, пить нельзя. Кофе должен быть настоящим. И точка.

Раздался мелодичный сигнал, на приёмную панель опустился пакет. Пока закрывалась крышка, в трубе было слышно негромкое жужжание почтового дрона…

– Мы с тобой неделями не разговариваем, и ничего, – завершил он свою мысль, разворачивая чуть похрустывающий зеленым салатом сэндвич.

Звякнула кофеварка. Лофт наполнил запах кофе.

– Ты же знаешь, это не моя вина, – мать разыгрывала любимый защитный гамбит. – Я тебе звоню, пишу… Ты сам не отвечаешь.

– Ты же знаешь, это не моя вина, – передразнил Мирон. – Пока этот твой… Как его…

– Моя личная жизнь тебя совершенно не касается, – отчеканила мать. – Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать…

Ну всё. Оседлала любимого конька.

– Пока, мам. Поговорим в другой раз.

Кофе нужно пить в тишине. Наслаждаясь каждой каплей.

– Подожди! Ты должен поехать к Платону. Ты должен убедиться, что с ним всё в порядке.

– Ты с ума сошла? – он глянул в окно.

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Откуда это? А, не важно… Кофе сделался горьким.

– Ты же его знаешь, – затараторила мать. – С этим его… С этой его особенностью. Он просто НЕ МОГ пропустить звонок. НЕ МОГ не позвонить.

Мирон вздохнул. Обсессивно-компульсивное расстройство старшего брата… Нельзя есть сэндвичи в целлофановой обертке, носить оранжевый цвет, наступать на трещины в асфальте, прыгать через две ступеньки… И это даже не верхушка айсберга. Так, налёт в несколько молекул толщиной.

Живя в одиночестве последние десять лет, Мирон отвык от бесконечных правил, условий и неписаных законов. Но теперь воспоминания хлынули лавиной. А вместе с ними вернулось и горько-солёное, душное, как колючий свитер, чувство вины. Ведь ему повезло. Он – нормальный…

– Мирон? – в голосе матери прорезались повелительные нотки.

– Сейчас ночь, – он чувствовал, как сжимаются челюсти капкана, но продолжал слабо трепыхаться. – Я не знаю, где он живёт. Наверное, туда добираться целую вечность… Может, отложим до утра? Или… – мысль осенила внезапно, как удар молнии. – Пускай этот твой… как его… – в сознании всплыло архаичное слово "хахаль" – пускай он поедет!

– Платон ни за что не впустит чужого. Даже разговаривать не будет, – слова матери прозвучали упрёком, но Мирону немного полегчало: значит, его чужим не считают… – Одевайся. Я уже вызвала такси. Там есть адрес и всё остальное.

Мать знала, что он поедет. Будет орать, сопротивляться, но как миленький оденется, выйдет из дома и сядет в такси.

– Да, вот еще… – голос её сделался деловым и отстранённым. – Я оплатила поездку в один конец.

– Вот уж спасибо, – выдавил Мирон. – Век не забуду.

– Отзвонись, когда доберешься.

С отвращением посмотрев на остывший кофе и засохший бутер – неизвестно, из чего их лепят, но свежие на вид сэндвичи делались черствыми ровно через десять минут после того, как их вынимали из упаковки – Мирон пошел одеваться.

Ванна, изобретение середины двадцать первого столетия, требовала к себе особого отношения. В систему жизнеобеспечения нужно было погружаться нагишом. Биогель обеспечивал ПОЛНЫЙ контакт. В дорогих моделях был предусмотрен режим очистки – чтобы пользователи не ляпали студенистые комки на дорогие ковры, но свою Сони Плэйпод Плюс Мирон купил довольно давно. В те времена немного слизи на полу не казалось такой уж проблемой.

Тогда его миром был киберспорт.

Сейчас белое яйцо Ванны занимало большую часть лофта, однокомнатного модуля с встроенной линией доставки. Мирон не возражал. Минус – это для плебеев. Для тех, кто не может подняться выше плотских удовольствий.

А он принадлежит миру чистого разума.

Лифт, словно прозрачный жук, медленно полз по отвесной стене мимо шестигранных секций Улья, собранных в стотридцатиметровое здание. За сероватым стеклом – ударостойким монолитом из стекла и аргона – летели крупные снежинки.

Мирон пытался вспомнить, когда в последний раз выходил на улицу. В прошлом месяце? В позапрошлом? Помнится, тогда было тепло. В воздухе кружил тополиный пух, лица прохожих прятались под масками из нанопоры…

Лифт прошел мимо зависшего на уровне пятнадцатого этажа полицейского дрона. Чёрное стрекозиное тело, с прижатыми к металлическому брюшку лапками сенсоров, четко вырисовывалось на белесом фоне зимней пурги.

Мирон сочувственно посмотрел на окно, в которое через секунду ударит пневмо-таран.

Все мы ходим по грани, чувак, – беззвучно обратился он к тому, кого вот-вот скрутит полиция. – Просто у некоторых не получается удержаться…

Отвернувшись, он стал смотреть, как медленно приближается земля.

Вестибюль встретил тихой музыкой и запахом мочи. Источник запаха обнаружился у стены – бесформенная куча драной плёнки, под которой темнел силуэт бомжа. Лицо у него было точно такого же цвета, как пол под ногами, усыпанный упаковками от презервативов, пневмошприцами и одноразовыми смартфонами. Тонкие пластинки хрустели под подошвами ботинок, как панцири диковинных прозрачных жуков.

Проходя мимо, он заметил чёрных пиявок у мужчины в ушах. Нирвана.

Сам он, что греха таить, тоже зависал в Нирване. Но только в Ванне и не больше пары часов в день – этого хватало на оплату счетов и самого необходимого, вроде настоящего зернового кофе…

А от пиявок, полуживых киберорганизмов, его всегда бросало в дрожь. Это ж как совокупление, но только без секса, верно?

Как только он подошел к двери, ветер впечатал в лицо порцию снежной крупы. Запах снега ошеломил, поднял вихрь воспоминаний, а потом… Мирон замер. В темном углу, там, куда не долетал свет уличного фонаря, кто-то стоял.

Тень не имела шеи – грубый нарост головы торчал прямо из плеч, как какой-нибудь гриб. И не пропускала свет. Просто сгусток тьмы, отдалённо напоминающий человека…

Моргнув раз, другой, сделав глубокий вдох, Мирон сделал шаг. Затем еще один, еще… Никого в том зассаном углу не было. Показалось.

Ударостойкая, такая же, как и стенки лифта, дверь была разбита. В проёме всё еще торчали осколки. Камера же, призванная следить за порядком, слепо таращилась в потолок.

Мирон посмотрел вверх, вдоль шероховатой стены Улья – черная стрекоза полицейского дрона пропала. Или, выбив стекло, всё-таки залетела внутрь, или убралась в своё гнездо на крыше полицейского управления…

Он вновь усмехнулся. Камеру отвернули, скорее всего, малолетние хакеры. Долбаная дверь, поди, до сих пор думает, что находится в полном порядке.

Переступив обломки, он оказался на улице, прямо в желтом круге фонаря. В двадцати метрах призывно мигал зеленый огонёк такси. Его фары освещали табличку, приваренную к стене дома: Улей-42. Его нынешний адрес. Такие, блин, дела.

Кое-как устроившись на жестком сиденье и не желая смотреть, как такси пробирается по узкому, похожему на прорезанную лазером щель, проезду между домов-ульев, Мирон ушел в Плюс. Нацепил обычные – не такие, как у бомжа – наушники, и оказался в своём особняке, на улице Вязов.

Это – его настоящий дом. Устроенный так, как ему хотелось: просторные комнаты, квадраты солнечного света на ясеневом полу, прекрасный вид на четыре стороны света из просторных окон. Южные выходили на Средиземное море, северные – на заснеженный пик Джомолунгмы, восточные – на Москва-Центр с высоты птичьего полёта а западные – на холмистую равнину перед Илионом.

Всё это он сделал сам, своими руками. Потрясающе реалистичные текстуры, искусно сгенерированная игра света и тени, блики на воде и сочных зеленых листьях…

Небо над бассейном походило на заполненный белым шумом экран, вода – на сухую амальгаму старого зеркала, а искусно подстриженные деревья – на детские пластиковые игрушки.

Почти с криком Мирон вынырнул из Плюса, сдернул наушники и что есть силы потёр лицо ладонями. М-да… Всё, что ты имеешь: набитый роскошной мебелью особняк, бассейн в форме человеческого сердца, коллекция винтажных тачек – всё это не более, чем кучка вокселей.

СГА – синдром гиперреализма.

Двадцать лет назад японцы изобрели новый интерфейс, который позволял входить в Сеть напрямую. Полный эффект присутствия. Человеческий мозг – удивительно гибкая система. За считанные мгновения он умеет подстраиваться к любым изменениям и "выдавать" на трехмерный экран сознания идеальную картину вымышленного мира. Мозг очень быстро учится не замечать искусственность объектов, размещенных в киберпространстве. Дерево для него остаётся деревом, вода – водой, а стена дома приобретает удивительно основательную кирпичность.

Но иногда, временами, мозг как бы "выныривает" из целлулоидной лжи и начинает подавать истеричные сигналы: – Всё это не настоящее! Нет никакой воды, деревьев и особняков! Всё это только кучка вокселей, которая транслируется на зрительный нерв!

Это и называют СГА. С ним даже пытаются бороться. Придумывают мудрёные лекарства, способные глушить голос разума. Да, способность мыслить критически – не самый популярный навык для завсегдатаев Плюса… От неё стараются избавиться.

И Мирон делал это совершенно сознательно и целенаправленно. Он вкладывал деньги, заработанные в киберспорте в виртуальную недвижимость, и в Минусе старался появляться лишь ненадолго, набегами. Поесть настоящей еды – чтобы не выпали за ненадобностью зубы и не атрофировался желудок, принять душ, сходить в нормальный туалет…

Физическое тело – лишь придаток, который должен обеспечивать энергией разум. Но, пока не создали совершенный электронный носитель этого разума, оболочку нужно поддерживать в хорошем состоянии. Хотя бы – в удовлетворительном.

Такси, тихо пощёлкивая, ползло по маршруту. Стёкла залепил снег, но навигатору было плевать. Мирон почувствовал прилив спокойствия: рассеянный свет фонарей едва пробивался сквозь снежную шубу, и можно было представить, что сидишь не в пластиковом салоне Тошиба-мобиля, сером, безликом, а в уютной утробе Ванны, на сорок втором этаже. Дома…

Иллюзия рассыпалась, когда мобиль наткнулся на выбоину в асфальте. Мирон дернулся, уперся рукой в стекло – оно показалось сделанным изо льда.

– Такси, – сказал Мирон. – Очисть стёкла от снега.

Приказ пришлось повторить дважды, прежде чем с той стороны заелозили дворники. Мать заказала самую дешевую модель. Не говорящую.

С удивлением Мирон понял, что они давно миновали районы Ульев, расположенные на северной окраине Рязани, ныне – пригорода Большой Москвы; и теперь пробираются по узким улочкам Старого города. Фонарей здесь было гораздо меньше, а раскуроченных мобилей, без колёс, без батарей и навигаторов, гораздо больше. Они сиротливо жались к обочинам, делая и без того узкие проезды похожими на тараканий лабиринт.

Неужели Платон нашёл убежище где-то здесь? По соседству с дешевыми ночными забегаловками, наркошустрилами в подворотнях и престарелыми ночными бабочками, по зимнему времени закутанными в псевдомеха из клонированной, выращенной на акульем коллагене норки?

Перед стеклом мобиля мелькнуло белое, с кровавой раной рта и черными провалами глаз лицо. Мирон отшатнулся, пытаясь изгнать из памяти бледную руку с длинными, как кинжалы, светящимися электрическим лаком, ногтями…

Лет пять назад. Как раз, когда маманя приволокла домой последнего из длинной обоймы "мужей", Платон изъявил желание переехать. Жаркая полемика велась довольно долго. Мать настаивала, чтобы брат, коли уж собрался уйти из отчего дома, переехал к нему. Мирон отстаивал свободу. Напрямую отказать было нельзя – семья есть семья, но если Платон согласиться… Прощай быстрая и дешевая еда из линии доставки, небольшой, но стабильный заработок в Нирване, улётные вечеринки в Плюсе, а также восьмиугольные колёсики дексамина и прозрачные капсулы аддерола, которые делали пребывание в Минусе чуть более терпимым.

Но Платон – возможно, впервые в жизни – решил пожить один. Сам нашел квартиру, сам перетащил вещи. Пятьдесят пар совершенно одинаковых носков – черных, с синей полоской, семь пижам – по одной на каждый день недели, и семь идентичных спортивных костюмов фирмы "Адидас" со споротыми лейблами.

Мирон в помощники не навязывался. Никогда не напрашивался в гости, но отчетливо представлял, как там всё устроено: математическая точность линий, стерильная чистота и вездесущий запах натурального лимонного освежителя.

Он всё ждал, что такси вот-вот остановится и откроет дверь, но мобиль упорно, как жук-навозник, пробирался сквозь метель. Кончились улочки старого города, с архаичными пятиэтажками и бетонными тумбами для афиш, такими же вечными, как и ветхие объявления с отрывными корешками на них; осталась позади река, скованная панцирем изо льда, и только в самой стремнине чёрная, быстрая, непокорная… Впереди замаячили Башни. За россыпи огоньков на недосягаемой высоте их прозвали Созвездиями. Такси направлялось прямо к ним.

Мирон нехотя надел наушники и вызвал номер матери.

– Ты уже добрался? – голос нервный, чуть припудренный бархатной хрипотцой. Шестой бокал мартини? Седьмой?

– Нет еще, – ответил Мирон. – Знаешь… Похоже, навигатор такси глючит. Он привёз меня к Башням, а здесь…

– Никакой ошибки, – перебила мать. – Платон живёт в одном из Созвездий. Кажется, в Большой Медведице. Не беспокойся, такси доставит тебя к подъезду. Там ты назовёшь себя, а консьерж проводит к Платону.

Мирон отключил связь. Взглянул еще раз на Башни – они стали гораздо ближе, и чтобы увидеть верхние этажи, пришлось прижиматься носом к стеклу и неловко выворачивать голову…

Платон живёт в Созвездиях. В одном из самых дорогих, престижных и фешенебельных комплексов Большой Москвы. Такие, блин, дела.

Он оглядел просторный мраморный холл. Вот почему брату понравилось это место… Кадки с живыми деревцами, похожими на березы – за ними ненавязчиво прячется робот-охранник. Консьерж в стеклянном, похожем на аквариум, стакане – человек, не робот. Гнёзда автоматических пулемётов под высоким, метров семь или восемь, потолком… В дальнем конце – лифты с широкими армированными панелями дверей, в которых отражаются холл, робот-охранник и он сам – шапка сдвинута на макушку, в глазах – растерянность пополам с ужасом.

Это место было неприступным. Крепость. Форт.

Здесь Платон должен чувствовать себя спокойно…

Консьерж, нестарый еще мужик в бронике, скрытом под дорогим твидовым пиджаком, лично провёл его к лифту и нажал кнопку вызова.

– Лифт едет прямиком в пентхаус, – сказал он на прощание. – Выйдете, приложите палец к электрозамку и всё.

– С чего ты взял, что замок меня узнает?

– Брательник внёс твою ДНК в список сразу после того, как поселился в нашем доме.

Мрачно кивнув, Мирон шагнул в лифт. Пентхаус. Сорок второй этаж. Сейчас он увидит брата, с которым не общался последние десять лет.

Замок, немного подумав, беззвучно отключился. Он толкнул дверь.

– Платон? – брат не любил, когда подходили из-за спины. Он вообще не любил, чтоб к нему подходили… – Платон, это я. Мирон.

Чувствовал себя глупо. Будто забрался в чужой дом.

Стекло и сталь. Стекло, разумеется, армированное. То, которое не бьется даже после попадания из гранатомёта. Гладкие параллельные поверхности, геометрическая точность углов.

Кухня – с настоящей индукционной плитой, холодильником и мойкой. Ну конечно. Платон не признаёт суррогатной пищи…

Над столом – изящно изогнутый лилипайп линии доставки. Под раструбом, похожим на экзотический полиуглеродный цветок, несколько завёрнутых в серую крафтовую бумагу посылок. Видны нарисованные тушью иероглифы.

Из кухни широкий коридор – совершенно пустой, ни одной картины, ни единого постера – в спальню. Кровать – жутко дорогое дерево и настоящие хлопковые простыни. Рядом – аквариум, оборудованный автоматической системой жизнеобеспечения. Из зарослей псевдоморских анемонов таращатся яркие, как леденцы, генмодифицированные рыбёшки.

В углу – чёрный болид, похожий на шлем Чужого работы Гигера. Хитачи Кибер-спейс 8. Если сравнивать с винтажными автомобилями, Ванна Мирона была машиной марки "Мерседес 5000". Ванна Платона – коллекционным "Бугатти Диво"…

Мирон провел ладонью по прохладной гладкой поверхности. Едва заметный след ладони – тонкая плёнка жира, пота и пыли – тут же впитался.

Ожидая, пока брат выйдет в Минус – компьютер Ванны должен подать сигнал о том, что в доме гость, он решил пройтись по другим комнатам.

Гостиная отличалась от остальной квартиры, как помойка от регулярного английского парка. Здесь будто прошелся смерч. По понятиям Платона, разумеется. Одна из книг, настоящих бумажных раритетов, была чуть сдвинута по отношению к другим на полке. Журнальный столик – не параллельно дивану, а едва заметно скособочен. Складки на тяжелых коричневых портьерах колышутся…

Мирон похолодел. Вновь показалось, что в углу, за шторой, кто-то стоит. Он четко видел оплывший силуэт. Шеи нет, голова сразу переходит в покатые, будто из подтаявшего пластилина, плечи…

Взяв в качестве оружия тяжелый металлический табурет – ножек было всего три – и выставив его перед собой, он отдернул штору.

Громадное, во всю стену окно матово поблёскивало в свете натриевых ламп, расположенных по периметру здания. На узком, не более десяти сантиметров карнизе, в свежем, похожим на ледяную крошку снегу, четко отпечатались большие следы…

Отставив табурет, Мирон подошел вплотную к окну. Приложив ладони к стеклу, попытался рассмотреть рубчатые, как от верхолазных ботинок, отпечатки. Фонарь подсвечивал их сбоку, придавая вид лунных кратеров.

Задрав голову, пройдясь взглядом по всей раме окна, Мирон не нашел замка. Ни шпингалета, ни ручки… Окно было цельнолитым, врезанным в пенобетонную стену. Его невозможно было открыть.

Тогда он вгляделся в пропасть под ногами – будто надеялся разглядеть там, далеко внизу, распростёртое тело. Густые клубы смога, повисшие где-то на уровне сорокового этажа, скрывали улицу надежно, как погребальный саван.

Мирон отвернулся от окна и наглухо задернул штору. Ванна давно должна была открыться, а Платон, с его маниакальной озабоченностью чистотой, плескаться в душе.

Душевая была пуста и суха, как пустыня, пятьдесят лет не видевшая дождя. Верхняя панель Ванны не сдвинута ни на миллиметр.

Начиная нервничать, Мирон набрал код экстренного доступа.

Раздался мелодичный сигнал, крышка беззвучно отошла в сторону и он нетерпеливо вгляделся в темноту внутренней капсулы.

Ванна была пуста.