Читать книгу Ночь Серебра - Татьяна Кононова - Страница 1

Пролог

Мокрая, ветреная ночь сменила долгий серый день. Тучи сгущались над маленькой деревенькой, словно предчувствуя беду, горестно покачивались далёкие макушки деревьев. Порывы промозглого ветра, такие непривычные в травень-месяц, заставили Ольгерда поглубже закутаться в тёмно-зелёный плащ, подбитый мехом, и поднять воротник.

– Ну и погодка, мать его…

Из густой берёзовой рощицы доносилось хриплое, сердитое карканье промокшего ворона. Ольгерд поморщился и ускорил шаг.

И надобно было именно сей день о встрече уговариваться…

Он продрался сквозь колючую стену высоких зарослей. Ветка шиповника слегка оцарапала щёку, капли дождя, с шелестом слетев с холодных ветвей, продлились за шиворот. Ольгерд уже трижды проклял тот вечер, когда согласился на то, чтобы прийти на условленное место к ведунье. Верней всего, она его просто зачаровала своим глубоким, тяжёлым взором ярких глаз. А глаза у неё большие, зелёные, опасные глазищи, как омуты…

Она стояла посреди поляны, залитой темнотой. Дождь шуршал по складкам её длинного тёмного плаща. Едва заслышав шорох травы под ногами Ольгерда, она сбросила капюшон. Густая копна неистово рыжих кудрей рассыпалась и волною окутала её плечи. Ольгерд даже слегка прищурился от такого обилия красок: рыжая на тёмно-зелёном, очам больно.

– Не убоялся, – довольно заметила Астра, и холодная улыбка тронула её алые губы, обветренные и оттого чуть припухшие. – Пришёл-таки.

– Что мне ещё оставалось делать, – сердито буркнул Ольгерд, поёжившись. Неуютно было одному посреди мокрого, неприветливого леса с Астрой. Не было тепла подле молодой рыжей ведуньи, костёр её волос не согревал. – Коли только к тебе одной и можно обратиться.

Астра усмехнулась. Губы её исказились в полуулыбке. Худая рука появилась из-под складок чёрного плаща. Сквозь длинные тонкие пальцы, унизанные чёрными перстнями, едва уловимо пробивался слабый золотистый свет. Ольгерд нетерпеливо переступил с ноги на ногу и протянул руку. Астра только крепче сжала кулак.

– А как же клятва? – из-под длинной волны чёлки опасно сверкнули её глаза. – Ты готов?

Ради руны. Готов.

Ольгерд закатал рукав рубахи и разжал ладонь. Вены на запястье взбухли и потемнели от напряжения. Астра задумчиво оглядела протянутую ладонь.

– Глупый, – прошептала она, подойдя чуть ближе и коснувшись свободной рукою подбородка Ольгерда, заросшего светлой щетиной. Её взор вдруг обжёг, глаза оказались совсем-совсем близко. Повеяло травяным настоем и мокрой пылью. – Ты обречёшь себя на одиночество. На вечные страдания. Подумай. Подумай хорошенько.

– В Ночь Серебра исполнится всё, – отмолвил Ольгерд отчего-то так же тихо. – Страдания кончатся. Я обрету себя. Сызнова…

Ведунья снова усмехнулась, но горькою была её усмешка. Ещё раз взглянув на раскрытую ладонь Ольгерда, она сорвала с пояса стальной клинок и одним быстрым движением полоснула по внутренней стороне её. Кровь брызнула из-под остро отточенного лезвия, рука Ольгерда дрогнула, но Астра перехватила его запястье и соединила его руку со своею. Первые несколько мгновений ничего не происходило, а потом вдруг нестерпимо яркое золотистое свечение охватило их соединённые ладони, вспыхнуло золотым кольцом вокруг них, обожгло обнажённую кожу. Ольгерд, не в силах более терпеть жгучую пронизывающую боль, закричал. Болью пронзило всё тело, от кончиков пальцев и до самых коленей, неожиданно дрогнувших, будто сотни невидимых игл вонзились в живую плоть. У Ольгерда потемнело в глазах, он пошатнулся, но сумел устоять на ногах. Где-то вдалеке было слышно, как ворчит и перекатывается гром, готовый вот-вот разразиться. Астра наконец убрала ладонь и протянула Ольгерду руну. Золотистый свет успокоился, стал тихим, едва различимым. Маленькая руна, размером всего в пол-ладони, начала затягивать порез на руке, едва коснувшись его. Ольгерд с изумлением взирал на неё: ничего необыкновенного. Чистый кусочек дерева, гладко обструганный, с несколькими выжженными лучами, выходящими из одной точки. Знак Стрибога. Всего лишь одна…

– Ну а дальше сам, – усмехнулась Астра и снова набросила капюшон. Тут же в лесу стало будто бы темнее: яркий сполох рыжих волос скрылся под тёмною тканью.

– Но ты пообещала мне помогать, – растерялся Ольгерд.

– Обещание здесь только твоё, – молвила Астра в ответ. – Ты поклялся на крови, не я. Тебе надобны руны, не мне.

И с этими словами она взмахнула полами плаща, щёлкнула пальцами и исчезла в тёмном вихре. Ольгерд взглянул на то место, где она только что стояла: трава была покрыта инеем.

Глава 1

Беглецы

Если кругом пожар,

Я не хочу бежать,

Я говорил с огнём –

Мне ничего не жаль…

«Пожар»

Ольгерд не ведал, что едва он сошёл с красного крыльца и миновал двор, за ним стали неотступно следить два быстрых зорких глаза.

Из-под земли было почти не видать ничего, кроме алых кожаных сапог, расшитых золотом, к тому же цепляться за мокрое, скользкое бревно было совершенно неудобно, пальцы, взмокшие от напряжения, то и дело скользили. Сквозь крохотное оконце под самым земляным потолком пробивался густой, влажный воздух, тусклые лучи закатного солнца. Наконец Ольгерд вышел через задний двор и запер ворота, и как раз вовремя: именно в то мгновение пальцы соскользнули. Ярико упал на колени на сырую землю и с трудом отдышался.

– Ну что там? Ушёл он?

– Ушёл, – вздохнул Ярико, поглядев на свои мокрые, перепачканные ладони. Работы им в скором времени предстояло много. – Иди, подсобишь мне.

Велена поднялась и подошла к противоположной земляной стене. В срубе было страшно холодно и сыро, она чувствовала, что простудилась, щёки ощутимо горели от жара, но она не признавалась. Знала, что и брат в таком же положении, как и она, и потому не жаловалась: бесполезно. Тем временем Ярико оторвал доску, закрывавшую окно, коротко бросил Велене: "Здесь подержи!" и, пока она придерживала край другой доски, открутил и вторую доску. Этот проход он проделал довольно давно, просто часто приходилось водворять доски на место, ежели приходили стражники или сам Ольгерд – забрать какую-либо работу. А теперь он понял, что пора было уходить: сей день или же никогда.

Вместе с Веленой они освободили себе небольшой проход, такой, что высокому, широкоплечему человеку пробраться можно, и в последний раз оглядели маленький, на большую часть врытый в землю сруб, ставший для них темницей на долгие девять солнцеворотов. Ежели бы не окошко, пропускавшее хоть немного солнечного света, Ярико бы и вовсе забыл, как мир выглядит, а Велена, ещё с самого детства маленькая и слабенькая, совсем зачахла бы в темноте и сырости. Ольгерд дорожил ими обоими: прекрасный оружейник и кружевница, к тому же за работу которым не надобно было платить. И Ярико уже казалось, что он потерял счёт времени, хотя каждый минувший месяц и солнцеворот исправно отмечал на стене крохотной чёрточкой. Ежели в своих расчётах он был точен, им с Веленой минул уже семнадцатый солнцеворот… Много. А жизни толком и не видали.

С тех пор как Ольгерд проведал про то, что в деревеньке в день летнего солнцестояния родится мальчик, которому суждено будет исполнить давнее пророчество, соединив в Ночь Серебра все руны богов и загадав самое важное и самое верное желание при свете свечи, он приказал убивать всех первенцев-мальчиков, которые рождались в двадцать первый день травня-месяца. Ярико и Велена тоже были рождены именно в сей день, но Ольгердовы люди поначалу попросту не обратили на них внимания: в пророчестве говорилось о юноше, а тут – двойняшки. Однако потом, когда весть об этом донеслась до самого Ольгерда спустя уже целых девять солнцеворотов, он отдал приказ разыскать брата и сестру и привести их к нему. Правда, как выяснилось, ни Ярико, ни сестра его Велена ни о каком пророчестве даже и не слыхали, однако им пришлось остаться у Ольгерда, потому что тому потребовались сильные, работящие руки… Конечно, он солгал ребятишкам, и те надолго стали пленниками его.

Из невесёлых мыслей Ярико вырвал тихий шёпот Велены:

– Ну что? Идём?

– Идём, – отозвался он, поднял с пола лук, изготовленный по велению одного из ратников Ольгерда, выкинул его в образовавшийся проём и подхватил Велену на руки. Она испуганно вскрикнула от неожиданности.

– Тише ты, – прошипел Ярико, сетуя на невозможность зажать сестрёнке рот. – Держи меня за плечи. Я тебя подсажу.

Он подошёл к окну и поднял Велену, как мог, повыше. Девушка что было сил уцепилась за деревянный край, но проклятый дождь намочил брёвна, и пальцы немилосердно скользили.

– Держись же, – выдохнул юноша. Хоть Велена и маленькая, а всё ж не пёрышко, долго удерживать на высоте он её не сможет. Да к тому же чем дольше будут копаться, тем вероятнее увидят их… Наконец в руках почувствовалась лёгкость: Велене удалось отыскать опору и перекинуть ноги через край. Ярико, в последний раз оглядевшись по сторонам, сплюнул через правое плечо – так, на всякий случай, – и, подпрыгнув, подтянулся на руках. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Ноги скользили по земляной стене, кое-где заросшей травой. Где-то на дворе залаяла собака, и юноша про себя выругался: а ну как сейчас прибегут Ольгердовы слуги, что тогда? Но Велена стояла пока что спокойно, прислонившись спиной к тёмной деревянной стене сруба, и ждала его. Сделав усилие, Ярико подтянулся чуть повыше и, пригнув голову, пробрался в узкий оконный проём. Тут же его окатило прохладным дождём, и влажный порыв ветра рванул светло-русые пряди. Ярико невольно поднял руку к голове, коснулся пёрышек, прикреплённых к очелью тоненьким кожаным шнурком, и тихонько свистнул.

Сквозь шелест дождя и листьев послышалось громкое хлопанье крыльев и хриплое карканье. Откуда-то из темноты появилась крупная чёрная тень. Ворон, сложив крылья, мягко опустился на плечо Ярико, и юноша, улыбнувшись, потрепал его по мокрым перьям, и без того торчащим в разные стороны.

– Разбойник, – усмехнулся он. – Здраствуй, здравствуй, малыш… Велена, где лук?

Девушка подала брату лук, который он выбросил перед тем, как выбираться самому, и колчан со стрелами. И впервые, верно, Ярико порадовался тому, что была у него работа: ведь ежели бы не приходилось делать оружие для других, он бы не мог делать его и себе – заметили бы да отобрали.

Беспрестанно озираясь и оглядываясь, Ярико и Велена короткими перебежками миновали задний двор, обошли высокий дом Ольгерда в два пола, будто бы опустевший без хозяина, обошли частокол и добрались до лазейки, о которой Велена рассказывала уже давно. Когда-то видела, мол, а когда – самой бы памяти… Лазейка была довольно-таки небольшая, но её размеров вполне хватало, чтобы пролезть, пригибаясь к земле. Ярико полез первым, хотел проведать, всё ли ладно на той стороне за частоколом, всё ли тихо. Серая льняная рубаха, расшитая узорами-оберегами, испачкалась, на неё налипли комья мокрой земли, но о чистоте ли было думать!

– Давай, – бросил Ярико, поднявшись и отряхнувшись. Велена нырнула в лазейку и, прогнувшись, словно кошечка, ловко протиснулась в щель. И только она выбралась и поднялась на ноги, как где-то за углом хрустнула ветка под чьим-то тяжёлым сапогом, послышался шорох шагов по траве, и из-за угла вышел дозорный с копьём наперевес и мечом в ножнах. Медленно, неторопливо прошёл по узкой дорожке мимо задних ворот, мимо лазейки, вокруг которой была разбросана земля, удовлетворённо хмыкнул и пошёл обратно. Тишина вокруг, никого, только ворон летает кругами, то скрываясь в густых ветвях деревьев, то вновь появляясь…

Две пары глаз неотступно и пристально следили за дозорным до тех пор, пока его нескладная широкоплечая фигура не сркылась вновь за частоколом. Ярико и Велена лежали в кустах и едва дышали, боясь даже пошевельнуться, чтобы ненароком не выдать себя. С тонких колючих ветвей капала вода, проливалась за шиворот, на шею, возле самой ключицы, где кожа как раз самая уязвимая, сел комар. Ярико терпел, ждал, пока дозорный скроется, и только тогда позволил себе прихлопнуть комара и стряхнуть капли воды с волос.

– Пошли, – прошептал он и коротко свистнул. – Эй, Феникс!

Ворон, по обыкновению, сложил крылья, приземлившись юноше на плечо. Дорога была открыта.

Они почти бегом добрались до леса, не переставая осматриваться по сторонам: не видит ли кто. Дождь лил немилосердно, где-то вдалеке слышно было, как ворчит и переваливается с боку на бок разбуженный гром. Ночь медленно наползала на лес и окрестности, укутывая всё вокруг мягким покрывалом дождя и ветра. Вскоре совсем стемнело. Желудок скрутило от голода, и Ярико попытался вспомнить, когда они в последний раз ели. Ежели память ему не изменяла, то давешним вечером, когда принесли тёплый хлеб… При воспоминании об этом хлебе, о его запахе, о его тепле, хрустящей золотистой корочке, Ярико чуть не взвыл с досады. И как только не додумался, что отложить надобно было, припрятать, ведь знал, что сбегут, а не есть-то в дороге нельзя.

Сквозь тёмное покрывало ночи и шёпот дождя вдруг прорвался яркий сполох молнии. Гневается Перун-батюшка, пронеслось в голове у юноши. Тут же Велена вздрогнула, прижалась к нему:

– Я боюсь!

Ярико обнял её одной рукою, погладил по светлым растрёпанным волосам, по щеке, и почувствовал, что у неё, вероятно, жар. Да как же, не простудишься тут…

– Ну-ка поворотись, – велел он, протянув руку к её челу. Девушка, наоборот, испуганно отпрянула. – Да не рвись ты! Дурочка! Стой смирно!

Велена послушалась. Ярико коснулся ладонью её лба и убедился в правоте мыслей своих.

– Чего ж ты ране не сказала? Захвораешь, сляжешь совсем! Горишь ведь вся…

Девушка ничего не ответила, только взор опустила пристыженно. Не хотела сказывать, чтобы брат не тревожился за неё, и без того тревог вдосталь. И сам ведь теперь серчает на неё…

– Ладно, – решил юноша наконец, – доберёмся до земли асвельдов, пойдёшь в деревню. Не спорь, – перебил он её сурово, когда она попыталась что-то возразить. – Пойдёшь в деревню и попросишь крова. А там я к тебе Феникса пошлю, коли сам в порядке буду. Да хотя чего мне сделается, – добавил Ярико с лёгкой усмешкой, заметив, как побледнела сестрёнка при словах этих его. – Вот отыщу местечко безопасное да людей хороших, и сразу же пошлю.

– Уговорились, – вздохнула Велена.

Ночевать им пришлось в лесу. Никаких тёплых вещей у них не было, конечно, а костёр развести было бы невозможно: дождь, хоть и поуспокоился малость, всё ещё моросил. Ярико поначалу даже пытался это сделать,но ничего не вышло, и он махнул рукою.

– Без толку… Ну да обойдёмся.

Он с наслаждением вытянул ноги, повернулся на бок и закинул одну руку за голову. Велена свернулась калачиком подле него и прижалась спиной к его груди. Ярико обнял её свободной рукою, притянув поближе, и даже сквозь одёжу почувствовал, как она вся дрожит.

Наутро, едва рассвело, он открыл глаза. Сквозь мокрую листву просачивались тонкие, едва уловимые лучики солнца, и казалось, будто сами листья, хрупкие, почти прозрачные, светятся изнутри. Велена уже не дрожала, даже наоборот – спала тихо и безмятежно, подложив ладошки под щёку, как ребёнок. Даже будить жаль было, но идти-то надо, ведь Ольгерд уже наверняка заметил их отсутствие, а ежели и не заметил, то заметит в скором времени и обязательно пошлёт погоню. Идти надо…

Завтракать тоже было нечем, а охотиться и искать ягоды – вовсе некогда. Да и чёрт его ведает, какие тут ягоды, в этих местах, что можно есть, что нельзя, так ведь и отравиться недолго. Стрелы понапрасну тоже тратить не шибко-то хотелось: а ну как отбиваться придётся? Худо, когда не ведаешь, что тебе завтрешним днём, судьбою уготовано.

Они шли долго, ещё целый день. И только Феникс, казалось, радовался этому пути: часто срывался с плеча хозяина, исчезал среди деревьев, иногда возвращался, держа в клюве что-то вроде сухих веточек, каких-то ягод, листьев. Когда минул полдень и солнце уже начало клониться к закату, Ярико понял, что лес уже не тот: гораздо более светлый и редкий, и не слышно людей, и не слышно совсем ничего. А где-то вдалеке уже виднеются очертания деревеньки: крохотные домики, дымок над крышами, высокие частоколы вокруг дворов…

– Помнишь ли, что я тебе сказывал? – спросил Ярико, когда Велена нагнала его и остановилась, отдыхая. – Дойдём до деревни – пойдёшь искать кров.

– Верно, – согласилась девушка. – Помню, как же нет…

– Видишь? – он указал в сторону видневшихся домишек. – Сдаётся мне, мы уже на земле асвельдов. Почти спасены.

Лёгкая улыбка тронула уста его, и Велена широко улыбнулась в ответ.

– Ступай туда, – продолжал Ярико. – Ищи людей хороших. Сердечко твоё светлое да доброе, оно тебе подскажет. Ну и… жди Феникса. И меня.

Губы Велены задрожали, тонкие бровки надломились, как хрупкие крылышки, но она не заплакала, а только прижалась к брату, обняла его, будто навсегда прощалась. И Ярико обнял её в ответ, коснулся губами её светленькой макушки. На прощание они троекратно поцеловались.

– Ну, будет тебе… Ступай!

В последний раз оборотившись и помахав рукою, Велена скрылась среди деревьев. Ярико поправил колчан со стрелами за плечом, сжал покрепче лук и неторопливо пошёл вперёд. Всё-таки пора было поохотиться: уж вторые сутки не ел, едва с ног не падал. А за Велену беспокоиться нужды не было: для неё кров уж точно отыщется.

Глава 2

Охотник

День клонился к закату. Солнце разукрасило верхушки деревьев багряными отсветами. Славка сидела на поваленном дереве и болтала босыми ногами в ручейке, отчего по воде разбегались дрожащие круги. В лесу никогда не было скучно: всегда находилось какое-нибудь занятие, захватывавшее Славку с головой и заканчивающееся только к самому вечеру. Так и сей день она пришла собрать горицвет и тысячелистник – больше не из чего было варить целебные отвары, а люди из деревеньки продолжали приходить, искали исцеления от хворей всяких.

Поговаривали, что Славка и её мать Весна Любимовна – ведьмы лесные. И ежели Весну Любимовну ещё уважали в деревеньке да побаивались, то Славку, маленькую девчонку, сперва не замечали, потом не верили ей, и только уж когда подросла она и стала делать более матери, сельчане начали и к ней приходить за словом добрым да за помощью.

Славка и сама не знала, сколько ей исполнилось. Солнцеворотов пятнадцать точно, а быть может, уж и все шестнадцать. Конечно, хотелось казаться постарше, и ежели её спрашивали, то она отвечала, что шестнадцатый минул. Красавицей писаной Славка не была: карие глаза, на худеньком, бледном лице казавшиеся тёмными и огромными, короткие волосы, которые отказывались расти и складываться в косу широкую, тонкие руки – словом, девчонкой она была самой обыкновенной. Свататься к ней никто и не заходил: то ли боялись того, что про неё в людях сказывали, то ли так она никому и не глянулась, но так или иначе, Славка была одна и находила радость в лесу.

Уж что-что, а лес она любила. Эту мягкую берёзовую тишину, негромкий, робкий шелест листьев, маленький лесной ручеёк, ласкающий босые ступни, тёплый, сухой ветер… Лес давал приют, прятал надёжно от чужих глаз, щедро делился всеми своими тайнами и богатствами. Пока жив был дедушка Любим, Славка ходила всегда с ним вместе. Он рассказывал ей, где чьи следы, учил различать голоса птиц, показывал, какие ягоды можно есть, какие – нет, и самое главное – учил стрелять из лука. Натягивать тугую тетиву, накладывать и придерживать оперение стрелы, целиться… Лук у Славки был отменный, самодельный, и стрелы для него она тоже вырезала сама. Так и теперь он висел у неё за плечом – пока что без дела, но девушка знала, что работёнка для него непременно отыщется.

Славка скучала по дедушке. Он ушёл всего три зимы назад, и с тех пор девочке казалось, что в её тихой жизни изменилось совершенно всё. Изменился день, который начинался обыкновенно с того, что дедушка Любим топил печь, или с того, что со двора доносился звонкий стук топора: дедушка колол дрова для растопки. Изменилась мать, стала много более тихой, угрюмой, стала подолгу молчать, глядя в одну точку или – так задумчиво – в печь, на весёлый пляшущий огонёк. Изменилась и сама Славка: ежели ранее дедушка ей был во всём помощник и советчик, то теперь в одиночку приходилось всё делать. Только маленькая Зорянка не изменилась, разве что стала ходить и бегать по избе, говорила уж совсем хорошо: минул ей, как-никак, уже шестой солнцеворот.

Славка сидела молча, подобрав ноги под себя и перебирая пальцами тугую тетиву. За все шестнадцать её солнцеворотов ей ни разу не пришлось воспользоваться луком всерьёз; так, баловство одно. Охотиться она и не охотилась вовсе: жалела лесной народец, а еды дома было и без того вдоволь. И втайне надеялась Славка, что хоть когда-нибудь подвернётся ей случай испытать стрелы верные, собственной рукою оперённые. Но думы невесёлые быстро отступили, её сморило. Тишина мягко укутывала шелковым покрывалом, и Славка, прислонившись к тёплому стволу берёзы и запрокинув голову, даже задремала, но вдруг где-то совсем неподалёку зашуршали кусты…

Озираясь, девушка вскочила, оправила подол серой холщовой юбки, схватила лук и вскинула его к плечу. Через мгновение всё снова стихло, но чудилось Славке, что где-то всё же слышны то ли шаги осторожные, то ли тихое похрустывание сухих веток. На цыпочках она пошла на звук, сжимая дугу в ладошке, взмокшей от волнения. Сдула со лба упавшие волосы, прищурилась: и впрямь кто-то был в лесу. Невдалеке, между деревьев, шарахнулась чья-то тень и тут же скрылась за широким дубом. Славка взбежала на пригорок, осмотрелась и невольно охнула, прижав ладошку к губам: так вот что это было за треск! Огромный медведь пробирался напрямик сквозь заросли, ломая тонкие ветви и срывая с них листья. А напротив тех самых зарослей сызнова мелькнула тень, словно призрак. Славка вскинула лук к плечу и прицелилась.

* * *

Ярико натянул тетиву изо всех сил, но та порвалась. Лук стал бесполезным, да и навряд ли бы вышло завалить медведя одной, последней стрелою… Он отбросил оружие в сторону. Только один засапожный нож оставался. Парень выхватил его, пытаясь устоять на одной ноге, и, дождавшись, пока кусты раздадутся в стороны и зверь выйдет на поляну, размахнулся и метнул нож. Раненый медведь зарычал так, что Ярико показалось, что весь лес содрогнулся от этого его рыка. Медведь приподнялся на задние лапы, чуть присел, озираясь, и, истекая тёмной кровью и продолжая рычать, метнулся к дереву, за которым схоронился незадачливый охотник. Оружия у Ярико более не было, и он прижался к тёплому шершавому стволу, обхватил его руками, заведя их назад, почувствовал, как между лопаток бежит тоненькая влажная дорожка. Зажмурился. Вот уж совсем близко медведь, и чёрт его дёрнул лезть в эти заросли…

Рык раздался над самым ухом. Ярико вжался в ствол так, будто хотел с ним воедино слиться. Грубая кора оцарапала кожу на плече. А в следующее мгновение парень уже оказался на земле, под тяжестью лесного хозяина. У медведя из бока торчал нож, тёмные кровавые пятна отпечатались на шерсти, из пасти ужасно несло резким, неприятным запахом. Ярико выставил вперёд руки, чтобы когти зверя не повредили лица и – в особенности – глаз, но тут же почувствовал, как на ладонь, сжатую в кулак, наступила тяжёлая лапа, и пальцы хрустнули. Когти другой передней лапы разорвали рубаху на груди, и Ярико понял, что густой, тяжёлый запах крови – это его кровь. В ушах шумело от того, что он, падая, здорово приложился затылком. Он задыхался от боли, от тяжести, сдавливающей грудь, но не мог сбросить с себя разъярённого зверя и пытался только закрывать лицо, но руки уже ослабели и не слушались. Крепкий, железный будто коготь всё-таки полоснул по лицу, рассёк щёку от губы до виска. Ярико почувствовал на губах железный, горьковатый привкус крови. Каждый вдох давался с болью, на белой льняной рубахе то тут, то там расползались кровавые пятна. Юноша из последних сил цеплялся за обрывки сознания, но вдруг почувствовал, что дышать стало будто бы легче, а медведь обмяк, всем своим весом свалился набок. Снова хрустнуло где-то в руке, на сей раз в левой, и у Ярико всё звёздное небо пронеслось перед глазами.

А потом вдруг он почувствовал невероятную лёгкость, хоть всё тело и болело: тяжёлая туша медведя откатилась в сторону, и снова перед затуманенным взором мелькнуло небо, переплетение ветвей, густая зелень. Над ним склонилась девчонка с двумя растрёпанными косичками. Перед глазами всё плыло и темнело. Девчонка что-то сказала, но Ярико не услышал её и провалился в пустоту.

Славка оставила свой лук на ветке дерева, поклонилась ему в пояс:

– Спасибо тебе, дружочек, выручил! – и снова обернулась к молодому охотнику.

Тот лежал неподвижно, раскинув руки. Голова его безжизненно завалилась набок. Рубаха, некогда чистая, расшитая алыми оберегами, была окровавлена и изодрана и вовсе превратилась в тряпку. Славка опустилась на колени подле раненого юноши, взяла его перепачканную руку в свою, поискала маленькую тоненькую жилку с обратной стороны запястья. Билась, дрожала… Значит, жив покуда. Славка осторожно перевернула его так, чтобы причинять меньше боли, подхватила под руки и попыталась приподнять. Он был не особенно тяжёлым: пуда четыре, ежели не менее. Пальцы Славки тут же испачкались в крови и в земле, но она не обратила на это внимания. Благо, поблизости оказалась… И хорошо ещё, что живёт не так уж и далёко. Главное – до избы дотащить, а там и матушка поможет, подскажет, что делать.

Однако к середине пути девушка поняла, что уже валится с ног от усталости. Шутка ли – добрых полдня по лесу проходила, а толком ничего и не добыла, даже корзинку с ягодами, и ту у ручейка оставила, воротиться бы за нею надобно, да уж не теперь. Славка остановилась передохнуть, осторожно, чтобы не причинить раненому охотнику боли, опустила его наземь, откинула со лба растрепавшиеся волосы и, оперевшись руками о колени, отдышалась. Хоть и не шибко тяжёл он, а всё ж на себе таскать его долго не получится.

Славка опустилась на колени подле юноши, рукавом попыталась стереть кровь с его лица. Тёмные дорожки кое-где засохли и не стирались, а на левой стороне лица виднелся длинный неровный шрам, всё ещё кровоточивший и разрывавший щёку от губ до виска. Когда Славка дотронулась до него, юноша глухо застонал, не открывая глаз, и девушка, испугавшись, погладила его по волосам, убрала с лица прилипшие пряди.

– Тихо, тихо, – прошептала она, будто заклинание. – Потерпи, уж скоро дойдём…

Она поняла: медлить нельзя. Он потерял много крови и, ежели в скором времени не придёт в себя, то может и… Славка даже подумать о смерти побоялась. Поднялась, отряхнула колени и снова подхватила молодого охотника. Он показался ей тяжелее, чем был ранее. Но бросать его было нельзя.

Когда между деревьев показался невысокий частокол, огораживавший двор от посторонних глаз, Славка и не поверила своей радости. Всякий раз, останавливаясь, она проверяла, жив ли парень, дышит ли, и, когда она наконец добралась до дома, можно было уж почти не тревожиться.

– Мама!

Славка беспомощно оглянулась. Матери на дворе не было, но она выбежала из избы на зов, даже платком голову не успела покрыть, и длинные чёрные волосы разметались по плечам. Славка с некоторой завистью поглядела на неё: красивой была Весна Любимовна, это всем было ведомо. А дочка её, маленькая, неказистая да такая тихая, что не заметишь лишний раз, будто в насмешку была ей послана судьбою.

Ведунья подошла к дочери, увидев, что не одна она, охнула, всплеснула руками. Во взгляде её глубоких тёмных глаз мелькнула тревога.

– Славка! Хвала богам, ты цела! Кто это? Что с ним?

Девушка виновато взглянула на мать из-под светлых ресничек, но та и не думала осуждать её. Наоборот, она с волнением глядела на молодого охотника и ждала ответа дочери.

– В лесу его отыскала, – ответила Славка. – Охотился, верно. С лесным хозяином не справился.

– Ох, и осерчал на него Велес-батюшка знатно, – вздохнула Весна Любимовна, откинув густую копну тёмных волос на спину. – Ну да ладно. И не таких выхаживали, не таких на ноги ставили.

Она помогла дочери перетащить раненого в избу и ушла к колодцу за водой, сперва распорядившись, чтобы Славка осмотрела юношу.

Когда дверь за нею закрылась, Славка, осторожно приподняв его за плечи, стащила грязную, в клочья изорванную рубаху. Некогда она была чистой, белой, вот даже вышитые узоры-обереги виднеются из-под пятен. Что ж, постирать да зашить – невелика забота… Куда большее опасение вызывали раны его, рваные, глубокие порезы, проходящие по груди, шее, спине, более всего оказалось их на руках: вероятно, он, пытаясь сберечь от ударов когтистой лапы лицо, выставил вперёд руки. Кровь почти остановилась, но в некоторых местах, где царапины были особенно глубокие, она всё ещё выходила. Юноша был бледен, дышал с трудом, и Славка уже готова была бежать за матерью, но дверь отворилась, и Весна Любимовна вернулась с ведром воды в одной руке и льняной тканиной в другой. Нескольких длинных и широких лоскутьев должно было хватить на перевязки.

Глава 3

Феникс

– Ступай принеси настой калины и листья подорожника, – велела мать. – Останавливать кровь надобно, нешто сама не додумалась?

Возражать было не к чему: права мать. Славка отложила в сторону тряпку, оставшуюся от рубахи, и выбежала. Пока она искала снадобья, Весна Любимовна, опустившись на пол подле молодого охотника, разорвала ткань надвое, смочила одну часть в прохладной воде колодезной и начала промывать раны. Парень не приходил в сознание, иногда, когда ведунья задевала особенно тяжкие повреждения, тихий стон срывался с уст его, и ничего более.

Славка выскользнула из горницы и побежала в кладовую. Мать хранила все свои снадобья и отвары целебные там: местечко тёмное да прохладное, лучшего и не сыскать. Под самым потолком – связки засушенных трав и кореньев, на полочках – глиняные горшки, деревянные ступки, маленькие бадейки. В кладовой всегда терпко пахло сухой травой, кислыми ягодами, влажным деревом. Настой калины хранился в тёмном местечке на высокой полке, и Славке пришлось изрядно попрыгать, чтобы достать его. Листья же подорожника отыскались в связке, на самом видном месте.

Когда Славка воротилась в горницу, Весна Любимовна велела сдвинуть вместе две широкие лавки, подстелить меховое покрывало и переложить юношу туда. Перевязки они делали вместе: при виде тёмных, глубоких ран и порезов у Славки руки тряслись так, что мягкая льняная ткань то и дело выскальзывала, и мать, наконец, не выдержала.

– Славка! Ты мне тут ещё в обморок упади! Ну-ка давай я…

Сильные, умелые руки матери быстро накладывали повязку за повязкой, и девушке оставалось только придерживать края, подавать растёртые листья подорожника или смачивать ткань в калиновом настое. Когда они управились со всем, уже и стемнело, мягкий летний вечер заглядывал в окошки, дышал тёплой тишиной. Весна Любимовна поднялась с лавки и снова оглядела юношу. Тот, казалось, заснул: дышал тяжело, но мерно, перевязанная грудь приподнималась при каждом вдохе.

– Побудь с ним, – сказала Весна Любимовна дочери. – Ежели что, зови. И когда решишь, что умаялась, ступай спать, не сиди долго.

С этими словами она тихонько вышла и притворила дверь. Славка опустилась на пол подле сдвинутых лавок, прижалась спиной к тёплой деревянной стене. Немного подумав, отвязала от пояса небольшую связку засушенных цветов девятисила и сунула букетик под подушку: быть может, хоть немного сил придаст, ей-то самой завсегда помогает. При дрожащем, золотистом свете небольшой свечи она смогла, наконец, получше рассмотреть незнакомца.

Он был совсем молод, немногим старше её самой, солнцеворотов осьмнадцати от покрова. Светло-русые волосы, едва касавшиеся плеч, совсем растрепались, тонкий кожаный обруч, перехватывавший их на челе, сполз набок. Чуть грубоватые, но приятные черты загорелого лица были сильно испорчены шрамами. Когда заживут – всё равно останутся белые полосы, подумала Славка с жалостью. Рука юноши вдруг беспокойно скользнула по покрывалу, словно искала что-то. Славка помнила, что, кроме засапожного ножа, у него ничего с собою не было, что же он искал? И, немного помедлив, она вложила в его ладонь свою. Он в забытьи слегка сжал её тоненькие пальцы. Ладонь его была шершавой и тёплой.

Спустя некоторое время девушка уже почти задремала, но вдруг тихий стон, вырвавшийся из груди раненого, разбудил её. Она вскочила, больно ударилась плечом о низкую балку, потёрла ушибленное место и подсела поближе к лавке. Юноше стало хуже: он часто и тяжело дышал, на лбу выступила испарина, тонкие, бледные губы были крепко сжаты. Славка присела подле него на край лавки, стараясь не занимать слишком много места, обтёрла его лицо сухой тканью. Юноша вдруг открыл глаза.

– Велена… – прошептал он, крепче сжав руку девушки. Та улыбнулась, погладила его по здоровому плечу.

– Нет, – отмолвила она так же тихо. Быть может, в полузабытьи помстилось ему, что ладушка его с ним… – Славка я. Славомира. Ты лежи, лежи покуда, – добавила она, когда он попытался приподняться. – Как звать-то тебя?

– Я… Ярико, – выдохнул он, снова прикрыв глаза. – Где мы?

– У меня. Не тревожься, всё ладно будет. Только молчи, вот оправишься – тогда и будет разговор.

Славка поднялась, отошла к окну. Ночь мягко укутала двор, и девушка вдруг вспомнила, что позабыла в лесу корзинку с ягодами да лук свой… Ну да ладно. Забрать ещё успеется, а покамест надобно дома побыть.

– Славка… Попить дай… – попросил вдруг Ярико, чуть приподнявшись и снова обессиленно откинувшись назад.

– Нельзя тебе пить, – девушка покачала головой. Он ничего не ответил, и тогда Славка, немного подумав, поднялась, смочила чистый рушник в прохладной воде и приложила его край к губам Ярико.

– Лучше так?

– Спасибо… – прошептал охотник, слегка коснувшись её руки в благодарность. – Храни тебя Лада, девочка…

– Отчего Лада? – усмехнулась Славка. – Мы Велесу-батюшке кланяемся.

Она снова поглядела на Ярико и подумала, что не худо бы снять с него кожаный ремешок: верно, тесно голове в таком-то, да ещё затянутом крепко. Но только она потянулась расстегнуть его, как юноша, с трудом приподняв руку, отстранил её ладони.

– Позволь, сниму очелье-то, – прошептала Славка, ласково проведя рукою по растрёпанным русым волосам его.

– Не надо, пускай… – тихо отмолвил Ярико. – Мне без него… Феникса… не сыскать…

– Чего? – изумлённо переспросила Славка. – Какого ещё феникса?

– Птица моя… Видишь, там два пёрышка… Феникс меня… сам отыщет…

– Как отыщет?

Но Ярико снова закрыл глаза и ничего более не говорил; видать, снова провалился в забытьё. Славка снова намочила рушник, свернула и опустила холодную влажную ткань на чело его. Заодно пригляделась к тонкому плетёному очелью и увидела, что и впрямь у самого виска правого тонким кожаным шнурком были привязаны два чёрных пёрышка. Славка задула свечу и тихонько, на цыпочках выскочила из горницы.

Свежий ночной воздух звенел тишиной. Прохлада ласково тронула босые ноги и пощекотала обнажённую шею. Невольно поёжившись, Славка спрыгнула с крыльца и побежала со двора. Дорогу лесную она знала, как свои пять пальцев, и бежала напрямик, не сворачивая. Серебряный лунный свет тонкими струнами просачивался сквозь широкие листья деревьев, тускло освещал дорожку, поросшую травой. Девушка взбежала на пригорок, где всегда ждала её сестрица-сосенка, маленькая, тоненькая, невысокая, как и сама Славка. И теперь сосенка будто бы в знак приветствия качнула пушистой макушкою. Славка поклонилась в ответ.

– Здравствуй, родная!

Корзинка с ягодами была надёжно спрятана под широкими низкими лапами и потому осталась в целости. Девушка отодвинула её в сторону, села, обняв тоненький неровный стволик дерева: тёплая, шершавая кора так и льнула, так и тянулась к ладоням.

Эта сосенка в лесу появилась неспроста. Когда Славка была совсем-совсем крошкой, дедушка Любим привёл её на это место, взяв с собою тоненький, хилый саженец, и они вместе посадили дерево. Маленькая Славка тогда так радовалась: шутка ли, такое доброе дело сделала для природы-матушки! А дедушка пообещал, что эта сестрица-сосенка спасёт когда-нибудь девочке жизнь. Конечно, сама она в это не шибко-то верила… Но деревце росло, давало приют под своими сильными ветвями, надёжно прятало всякие вещицы, которые Славка таскала с собою в лес, загораживали густою тенью от палящего солнца – быть может, так и спасало?

Девушка прислонилась щекой к стволу. От него пахло смолой и хвоей. Пальцы на левой руке остались самую малость липкими. Отряхнув ладони о подол платья, Славка уж почти задремала, как вдруг где-то над головою зашуршали ветви, посыпалась сухая хвоя. Девушка недовольно поглядела вверх, вытряхнув из волос осыпавшиеся иголки, и увидела, как ветви раздались в разные стороны, в темноте что-то мелькнуло, и – откуда ни возьмись – из переплетения ветвей вылетела, распластав крылья, огромная чёрная птица. Славка сперва даже отпрянула в страхе. Но ворон, казалось, был настроен мирно: сделав широкий круг над головой девушки, негромко каркнул и начал снижаться такими же кругами, словно выискивал, куда бы присесть. Славка поспешно вытянула правую руку ладошкой вниз, и птица мягко, неслышно опустилась на её тонкое запястье. Крепкие когти вцепились в льняную ткань, но не причинили боли. В лунном свете большие, умные чёрные глаза ворона казались похожими на человеческие. Поворачивая и наклоняя туда-сюда голову, птица будто бы изучала её, раздумывала, стоить ли доверять. И наконец сложила гладкие чёрные крылья, переступила ногами, встав поудобнее, и снова поглядела на Славку.

– Здравствуй, – робко прошептала девушка, потянувшись к ворону другой рукою и осторожно коснувшись его оперения цвета ночи. – Откуда ты?

Славка знала, что ворон не ответит, но он вдруг хлопнул крыльями и хрипло каркнул, оглянувшись назад. Славка посмотрела в ту сторону, но ничего не разглядела в лесной темноте. А ворон всё переминался с ноги на ногу, будто ему неудобно было стоять на одном месте, и девушка, наконец, догадалась посмотреть, отчего так. Одна лапка была то ли сломана, то ли вывихнута, и бедная птица как только ни пыталась встать, чтобы не чувствовать боли.

– Бедный! – воскликнула Славка, снова погладив ворона по гладким перьям. – Ну, пойдём. Осмотрим тебя.

С этими словами она поднялась, свободной рукой отряхнула подол юбки и не спеша пошла по направлению к дому. Птица перебралась на её плечо и иногда, переступая с ноги на ногу, слегка касалась клювом и крыльями растрёпанных волос. Славка шла тихо, медленно, чтобы не тревожить, и даже сама изумилась, каков денёк-то выдался: сначала Ярико, теперь вот ворон… Кажется даже, что ручной: так-то не боится, доверчиво сидит на плече девушки, словно завсегда там был.

Однако, едва Славка вошла в избу, ворон сорвался с плеча её, взмахнув широкими крыльями, и метнулся в горницу вперёд молодой хозяйки. Славка в темноте смогла разглядеть, что птица осторожно опустилась на деревянный край подоконника и недовольно, ворчливо будто, каркнула. Ярико, с трудом протянув руку, которая плохо слушалась из-за перелома, потрепал ворона по чёрной гладкой спине, по сложенным крыльям.

– Воротился… Разбойник… Где тебя носило-то?…

– Неужто твой? – шёпотом спросила Славка. Ярико повернул голову.

– Мой, чей же… Потерял я его давеча… Да теперь уж воротился…

Говорить юноше было тяжело, он останавливался, отдыхал после каждого слова. Ворон сердито каркнул ещё раз и перелетел на стол. Ярико опустил руку, устало прикрыл глаза. Славка села на пол подле лавки,.

– Что, худо тебе? – тихонько спросила она, глядя на юношу с нескрываемой жалостью. – Может, водицы холодной?

– Не надо… сиди уж… – так же тихо отозвался Ярико. – А за меня не тревожься… И не так… бывало…

Славка ничего более не спрашивала, хотя очень хотелось. В горнице было темно и тихо, только тяжкое, сбивчивое дыхание Ярико нарушало тишину. Подле его широкой, крепкой ладони худенькая ладошка Славки казалась совсем маленькой. Вдруг рука охотника снова ожила, шевельнулась, подвинулась к руке Славки и слегка коснулась её. Девушка взяла юношу за руку и опустила голову на край лавки. Было уже за полночь, глаза закрывались, и Славка позволила сну укутать её мягким покрывалом. Через некоторое время её сморило.

Глава 4

Огонь

Поутру Весна Любимовна зашла в горницу проведать раненого и, ежели он проснулся, сменить повязки ему и обнаружила, что дочка уснула прямо тут же, на полу, склонив голову на лавку. Верно, ночью опять куда-то бегала: вот, босая, растрёпанная, платье испачкано понизу… И в кого только такая выросла? Никого такого в роду их нет, разве что отец её, которого все за глаза так и называли всю жизнь – дедушка Любим, но, конечно, кто ж его ведает, каким он был по молодости… Быть может, вовсе и не таким, как сейчас Славка.

Наказание богов, а не Славка! Неслучайно Весна Любимовна ей имя красивое да ладное придумала – Славомира, – чтоб росла девчонка смелой, сильной, да ещё не худо бы и красавицей, но ожидания матери обманулись. Славка, не Славомира. Маленькая, невзрачная, неприметная, ничего в ней нет, чему бы глаз радовался. А смелости да храбрости – так тех и вовсе в помине не бывало. Крови боится, собак больших шугается, люд деревенский хоть и привечает с улыбкою, а всё ж тоже трусит пред ними, будь то хоть отец-старейшина, хоть маленький сынишка пряхи Росинки. Детей не любит, серчает на них… А что, впрочем, они и сами виноваты, нечего ведьмой дразниться. Ведь Славка-то и сама, почитай, ещё совсем ребёнок, отпору дать не может, вот разве что прутом огреть да колдовством припугнуть…

Нет, верно, подменили боги её Славомиру на эту неказистую трусишку-Славку. Отец, как проведал, что дочь у него родилась, а не сын-наследник, так сразу и покинул супругу, исчез, в воздухе растворился будто, и ни вестей от него, ни словечка. А во всём только эта девчонка виновна, ну да что с неё взять! А та спала безмятежно, русые волосы разметались по покрывалу, а маленькая ладошка лежала подле руки охотника. Юноша, верно, провёл ночь спокойно: он выглядел уж не таким бледным, как давеча, и черты лица стали словно бы мягче, ровнее.

Весна Любимовна подошла к дочери и тронула её за плечо. Славка вздрогнула, точно вспугнутая птица, вскочила.

– Мне в деревню уйти надобно, – промолвила Весна Любимовна, чуть наклонившись к дочери и понизив голос до шёпота. – Обещалась я проведать Светозарку, Росинки сынишку. Как гость-то наш, не оправился?

– Покойно спал, – таким же встревоженным шёпотом ответила Славка. – Говорил со мною давеча, как глаза открыл. Ярико его звать.

– Ярико… – задумчиво повторила Весна Любимовна. – Доброе имя, ладное. Как проснётся, повязки смени да умыться подсоби ему. Я чай, сама-то справишься?

Насмешка послышалась в тихом голосе ведуньи, и Славка вспыхнула, заалели щёки. Вот ещё, она-то не справится… Удовлетворённо кивнув, Весна Любимовна вышла из горницы и тихонько притворила дверь. Славка поправила покрывало, случайно задела перевязанную руку юноши, и тот, вздохнув, проснулся, открыл глаза, взглянул на молодую хозяйку дома вполне ясным взором, не затуманенным.

– Славка, – улыбнулся он, точно припоминая её имя. Девушка почувствовала, что ответная улыбка уста тронула, и тоже кивнула.

– Что, тебе лучше?

– Всё ладно, – ответил Ярико и приподнялся, опираясь на локоть. – Ты за меня не тревожься. У меня всё скоро заживает.

Славка принесла ещё чистых рушников и колодезной воды, сняла старые повязки с ран юноши и только подивилась тому, как те быстро затянулись. Всего только одна ночь прошла, а на коже вместо страшных, глубоких порезов остались только рубцы и шрамы. Только на лице длинная царапина ещё не заросла – видать, слишком глубокая, да пальцы переломанные на правой руке распухли и не шевелились. Перевязывать было почти нечего, но всё-таки самую широкую рану, что на груди была, Славка осторожно промыла и перетянула чистым рушником. Ярико невольно морщился от её бережных прикосновений.

– Сам умоешься али помочь? – спросила девушка и тут же почувствовала, что краснеет от смущения. Никогда ранее ни за кем так ухаживать не приходилось, ох, Велес-батюшка, сохрани…

– Давай сюда, сам, – буркнул Ярико, забрал у неё глиняную плошку, поставил себе на колени и, зачерпнув здоровой рукой пригоршню воды, бросил себе на лицо. Капли стекли на подбородок, на рубаху, Славка протянула ему рушник – вытереть их, но он не взял ткань из рук её, и тогда девушка осторожно, робко сама обтёрла лицо его, и он задержал её ладонь, взяв за хрупкое запястье, точно боясь сломать, и прижал к щеке. У Славки сердце рванулось, на мгновение замерло и вновь застучало с той же силой. Ярико выпустил её руку. Девушка подглядела недоумённо на свои ладони: они были необычно теплы.

– Отчего столь быстро зажило всё? – спросила она испуганным шёпотом. – Не бывает так!..

– Бывает, девочка, – так же тихо ответил Ярико. – У меня всё бывает.

И с этими словами он протянул здоровую левую руку.

– Сними повязку-то.

Славка, не возражая, торопливо развернула сложенный вчетверо отрез рушника. Широкая, крепкая ладонь Ярико напряглась, на запястье чётко обозначились тёмные вены, Славке даже почудилось, что светлый золотистый пушок на руке его приподнялся. А потом вдруг на ладони юноши вспыхнуло пламя. Сперва слабое, едва заметное, а потом оно разгорелось, будто свеча, в считанные секунды. Славка испуганно вскрикнула, прижала руки к губам, посмотрела в изумлении на Ярико широко распахнутыми глазами. Тот чуть приподнял один уголок губ: из-за раны на щеке улыбаться было больно.

– Страх-то какой! Что это? – прошептала Славка, отодвинувшись и не смея ещё раз взглянуть на ровное золотистое пламя. А Ярико сжал ладонь в кулак, и огонь погас, будто свернулся маленьким колечком.

– А ты не бойся, – юноша потянулся к девушке, отстранил её руки от её лица. – Это дар мой. Перуна-батюшки благословение.

Славка притихла, поднялась с лавки. Лицо её было бледно, руки едва заметно подрагивали. У неё всегда дрожали руки, едва она начинала тревожиться, и она ненавидела это в себе…

– А у меня дар есть? – неосторожный вопрос сорвался с уст, и девушка, ойкнув, прикрыл рот ладонью. Ах, пошто только спросила… Вот сей же час посмеётся над нею да пошутит… Однако Ярико всё так же оставался серьёзен.

– Отчего ж не бывать? Есть, верно. Поди сюда.

Славка помотала головой, отчего косичка смешно прыгнула с плеча на спину и зацепилась за рябиновую низку, и даже отступила чуть назад. Ярико засмеялся и тут же, словно вспомнив о боли, коснулся ладонью раненой щеки, успокаивая растянувшуюся царапину.

– Да не бойся ты, – негромко отмолвил он. – Подойди. Огонь мой тебе дурного не сделает.

– Не сделает? – шёпотом переспросила всё ещё бледная Славка. Ярико усмехнулся краем губ: смешная девчонка! Ведунья лесная, живёт, почитай, одна посередь леса, разве что вот с матерью да сестрёнкой меньшой, а людей – надо ж так – боится. Но Славка опасливо села на край постеленного шерстяного покрывала, спустя некоторое время подвинулась ближе. И тогда Ярико накрыл своею ладонью её две маленькие протянутые ладошки.

– А ты мне правду скажешь?

– А на что мне тебе лгать? – искренне удивился юноша. – Ты мне, почитай, жизнь спасла.

Славка кивнула. Несколько долгих минут они сидели молча, и ладонь Ярико лежала на сложенных лодочкой ладошках Славки. Ничего не происходило.

– Не вижу покамест твоего дара, – тихо произнёс наконец Ярико. – Когда надобно будет, он сам откроется. Я, вишь ты, тоже не ведал о нём, пока не понадобилось…

Девушка смотрела на него изумлённо, вопросительно, широко распахнутыми светлыми глазами. Маленькие светло-русые реснички чуть подрагивали, отбрасывали короткие тени на бледные щёки. И руки, сцепленные замком на коленях, не могли лежать спокойно: то край пояска теребили, но пальцы перебирали. Губы Славки были чуть приоткрыты, словно она была удивлена чем. Хотя, впрочем, так-то оно и было. И Ярико вдруг поймал себя на том, что сам не заметил, как залюбовался большими серо-зелёными глазами, аккуратным носиком, малость длинноватым для такого тонкого лица, и ещё маленькими тонкими губами, сухими, с короткими трещинками на них. Очевидно, почувствовав на себе пристальный взор чужих глаз, Славка смутилась, щёки её покраснели. Как все темноволосые люди, она легко краснела. И Ярико залюбовался этим нежным румянцем, неожиданно вспыхнувшим на её не тронутых загаром щеках.

– Вижу, спросить хочешь… Ну, спрашивай, – промолвил он, попытавшись, чтобы голос прозвучал как можно более спокойно и ласково. Не можно иначе было к этой юной лесной ведьме: только добром и ласкою, и без того пуганая.

– Как понадобилось? – прошептала Славка, поднявшись и оправив холщовый подол.

– Давно было, – нахмурился юноша. Он ожидал этого вопроса. Ожидал и боялся. – Мне, кажется, четырнадцатый минул. Да, верно, придётся рассказать тебе всё…

– Расскажи! – улыбнулась Славка. – Только я на месте сидеть не буду. Дел и так…

С этими словами она выпорхнула из горницы, её лёгкие шаги послышались где-то в сенях, потом что-то зашуршало, с глухим стуком упало, и Славка воротилась в горницу с берёзовым веником в руках и деревянной коробочкой без верха. Наклонилась, стала подметать, и некоторое время тишину нарушало только негромкое шуршанье сухих берёзовых листочков. Наконец Ярико вновь заговорил.

– Мы с Веленой уж спали. Ночь была. Велена – сестра моя, сверстница, – пояснил он, встретившись с вопросительным взглядом молодой хозяюшки, – жили мы с нею у Ольгерда на дворе. Она, вишь ты, кружевница первая во всём Загорье, а я оружейником был, луки им сгибал да стрелы вырезал. Худое дело, скучное, – в голосе юноши послышалась невесёлая усмешка. – И, как сей день помню, спустился в наш сруб слуга Ольгердов, даже прозванье его помню: Торлейвом звать его. Велена ему кружево плела для ладушки его. Ночами работала, глаз не смыкала. И ведала бы ты, как он отблагодарил-то её…

Тень промелькнула по лицу Ярико, он сурово сдвинул брови, но пйомал на себе взгляд Славки, тёплый да ласковый, и сумел вновь взять себя в руки. Много месяцев ещё потом виделась ему в страшных кошмарах та ночь… И то, что он сам сотворил, не мог простить себе, всё ж можно было как-нибудь словами, но после, думалось ему, – нет, нельзя! Никак нельзя! И снова и снова он слышал в том кошмаре истошный крик сестрёнки, на помощь которой не пришёл никто. А Славка тем временем даже веником своим шуршать перестала, разогнулась, с тревогою и нескрываемым любопытством глядя на Ярико. В работе она казалась ещё милее: русая косичка растрепалась, короткие прядки закудрявились и упали на раскрасневшееся лицо.

– В срубе темно было, как под землёй, да что там – под землёй он и есть. Я спал, умаялся с вечера… И Торлейв зашёл, работу Велены забрать. Она, видать, поднялась к нему… А он её… – Ярико опустил голову, не желая вспоминать плохое. – Поласкаться ему, вишь ты, захотелось… Ну, она и крикнула. Я проснулся. Смотрю – они ещё там. Бросился на него, да что я, мальчишка. супротив ратника сделаю… Он её пустил, меня ударил, а я ему – в ответ. Тогда и поджёг его одёжу. И сам не ведаю, откуда тот огонь взялся, из пустоты будто, а потом смотрю – и на руках моих пламя, горит, да не обжигает. Торлейв, конечно, сбежал да бочку с водой на себя опрокинул, повезло ему на тот раз. А я с той поры пламя в руках держать могу.

– Где ж ты жил ране? – поинтересовалась Славка. – Откуда пришёл-то? Не наш ты, это верно, не видала я тебя никогда.

– Я из Загорья, – ответил юноша. – Родились мы с Веленой там. А жили у Ольгерда, его-то ты должна знать.

Вместо ответа Славка лишь покачала головою. Не знала она никакого Ольгерда, ни о каком Загорье не слышала ранее. А спросить стеснялась.

– Ты спрашивай, ежели что, – подбодрил её Ярико. – Вижу, не знаешь. Ольгерд – князь наш. Суровый уж больно, всё славы ищет себе да своим ратникам. Взбрело ему в голову уж солнцеворотов пятнадцать назад о каком-то пророчестве про Ночь Серебра. Что, мол, ежели кто-то отыщет все руны богов, соединит их в круг, зажжёт свечу да желание загадает, то всё исполнится в Ночь Серебра… Вот Ольгерд и ищет руны.

– А вы-то при чём?

– Нагадали ему, что в День Серебра, тот самый, что перед ночью… Ну, последний день третьей седмицы травня-месяца… Мальчишка на свет появится, который соперником ему станет. Вот он и приказал убивать всех, кто в тот день родится… А нам с Веленой повезло, нас батюшка укрыть сумел. А потом уж хватились да в сруб бросили обоих.

Ярико вздохнул, вспоминая девять долгих солнцеворотов плена, и Славка сочувственно вздохнула в ответ. О пророчестве она, конечно, достаточно многое поняла, но не верилось ей, чтобы прямо любое желание сбывалось, пока горит свеча. Тем временем Ярико умолк, перевёл дух, посмотрел на девушку. Славкины глаза были донельзя распахнуты, юноше даже почудилось, что в их светлой глубине он себя увидал, но тут же девушка моргнула, и наваждение пропало. Оставив берёзовый веник на полу, девушка забралась на сдвинутые лавки, превращённые в постель, и, подобравшись к юноше поближе, просто обняла его, не говоря ни слова. Ярико неловко обнял её в ответ одной рукою, провёл по спине, по острым, выступающим крыльям-лопаткам.

– Ну чего ты? Не жалей меня, не надо. Уж позади всё, видишь – сбежал и даже жив остался.

Он попытался пошутить, но на Славку эта шутка не подействовала. Он уткнулась носом в плечо его и, опустив руку, погладила его недвижную правую ладонь.

Глава 5

Пряха

Они сидели молча ещё долго, и Славка чувствовала ладонью тёплую, шершавую руку Ярико, и казалось ей отчего-то, что именно с ним она в безопасности. Не одна, не с кем-либо ещё… а с ним.

На лес опустился полуденный зной. В избе было прохладно, во всех горницах царил приятный полумрак, но даже сквозь окна, завешенные белой тканиной, пробивались лучи солнца, ложились ровными полосками на деревянный пол, золотистые блики отсвечивали на холщовых занавесках. К концу подходил травень-месяц, дни стояли самые долгие и самые знойные. Славка любила лето, но прохладная, цветущая весна была ей милее…

– Погоди-ка, – Ярико вдруг вскочил, привычно коснулся пёрышек на очелье, и Феникс, вылетев откуда-то из-за деревянной балки, сел ему на плечо, – какой день нынче?

Славка прикрыла глаза, незаметно шевеля губами. Считать дни она не привыкла вовсе, но теперь уж вдруг понадобилось.

– Кажется, второй день третьей седмицы, – промолвила она неуверенно. На юношу эти слова произвели весьма необыкновенное впечатление: он схватился за голову, взъерошил светло-русые волосы, и без того бывшие в беспорядке, бросился к окну, распахнул деревянную ставеньку, выглянул, словом – взметался так, что Славке на него жалко было смотреть. Из окна она увидела, что уж день почти прошёл, солнце клонилось к закату, и осколки неба окрасились нежным румянцем.

– Перун-батюшка! – воскликнул Ярико, и такая досада, такая тревога послышались в голосе его, что юная хозяйка даже невольно сжалась. – Пора мне! Уж и так цельный день потерял!

– Куда же ты пойдёшь-то? – прошептала Славка, и нескрываемое разочарование вдруг захлестнуло её. Ей отчего-то очень хотелось, чтобы Ярико остался хоть ненадолго… – Хоть бы повременил, отдохнул, вот ещё рука твоя не срослась…

Ярико развернулся, в два шага подошёл к Славке, взял её за плечи. Даже несмотря на перевязки, его руки казались сильными и крепкими. Девушка взглянула в глаза юноши: яркие, пронзительно синие, как небо… И серьёзные. Даже почти суровые.

– Славка, послушай, – промолвил он спокойно, – такая уж пора теперь, что о себе думать не можно. У меня… у нас всего один солнцеворот остался, а я не ведаю даже, с чего начать. Семь рун… А у меня ещё ни одной нет. Торопиться надобно, Ольгерд сильнее нас, ему эти руны собрать проще намного.

– Я с тобою пойду! – Славка перехватила его запястья, просительно заглянула в глаза снизу вверх. Она была маленького роста, едва доставала до плеча ему. – Куда бы ни уходил!

– Не надо, – нахмурился Ярико, однако не отвёл взора, всё так же смотрел в умоляющие глаза девушки. – Опасно это, да и что за дело – девчонке по лесам бегать…

– Но будь то не я, а Велена, ты бы позволил ей! – взмолилась Славка. Теперь, когда Ярико отказался брать её с собою, она вдруг поняла, что не отступится, пока он не согласится. Судьба Загорья и своей земли тревожила её не менее.

– Велена – другое дело, – строго отмолвил Ярико. – Мы с нею, почитай, через всё прошли. Да и ей почти всё о рунах ведомо, а ты, поди, не знаешь ничего.

– Так расскажи!

Ярико тяжело вздохнул. Уж больно не хотелось впутывать эту маленькую девчонку, почти беспомощную, в жестокую и опасную игру, в которую пришлось ввязаться ему самому. Руны, которые искал как он, так и Ольгерд, появились ещё в незапамятные времена, когда их ещё и на свете-то не было. А предание о Ночи Серебра, поди, и того раньше. Самая короткая ночь в году, едва стемнело, оглянуться не успеешь, а там уж и светать начало. И в эту ночь чудеса происходили верней, чем на Купалу, стоило только собрать вместе все семь рун богов, зажечь свечу и загадать желание. Но мало того… До самой полуночи надобно было молчать, иначе ведь любое сказанное слово может сбыться, да так, что и сам того не ожидаешь. А где искать те самые руны, так то одним только богам ведомо. Они могут быть где угодно: рисунок ли, гравировка, вышивка, но главное – чтобы вещица тайной силою обладала, иначе не сильна будет и сама руна. У Ярико таких вещей не было… А Славка, дослушав до конца и не перебивая, неожиданно поднялась. Светлые глаза её радостно светились.

– Слушай! А ведь у меня есть клинок стальной. У него на рукояти – знак Велеса-батюшки, покровителя рода нашего ведовского. Матушка сказывала, что это мне его отец оставил. Погоди, я мигом!

И с этими словами Славка выскочила из горницы, влетела в кладовую, где у неё на самой нижней полке был тайничок, отыскала кинжал с серебряной рукоятью. На мгновение ей даже почудилось, что, когда её ладони коснулись лезвия, маленькая руна, выгравированная на рукояти, едва заметно вспыхнула голубоватым светом и тут же погасла. Славка никогда этим клинком не пользовалась: то ли берегла, то ли предпочитала лук со стрелами, она того и сама не ведала. А только теперь пришёл его час… Славка воротилась в горницу, передала клинок Ярико и пересказала историю его появления.

– А знаешь, быть может, это и есть одна из рун, – задумчиво промолвил Ярико, поднеся оружие к самым глазам и пристально разглядывая его. – Семь рун, семь чувств человеческих… Страх, боль, предательство, алчность, любовь, ненависть, прощение…

– Откуда тебе всё это ведомо? – изумлённо спросила Славка.

– В плену у Ольгерда посидишь, ещё и не такое услышишь, – улыбнулся Ярико. – Ладно. Будь по-твоему. Вместе, оно всё ж сподручнее и веселей, что ли… Впрочем, ежели хочешь знать, я Велену нарочно отправил, чтобы она за мною не увязалась.

Они переглянулись со смехом. Ярико подмигнул Славке, и она тут же вспыхнула, залилась краской до самых ушей, опустила голову. Согласился – оно и ладно… А ну как мать против будет? Мать всегда против всего, что бы ни сказала Славка…

…Весна Любимовна тем временем уже осмотрела парнишку, сына пряхи Росинки, которого вдруг в разгар лета начал бить судорожный кашель, и ничем его свести невозможно было, возвращалась хворь, и всякий раз с новой силою. Весна и Росинка были подругами с юности, а потом, когда Весна поспешила замуж выскочить да доченьку родить, почти и вовсе общаться перестали. Не признавали жениха Весны в селении, чужаком он был, пришёл из иных земель, из-за гор, а девка по молодости да по глупости влюбилась, совсем голову потеряла. Так и осталась с тех пор у Весны Любимовны только Славка напоминанием о дурном минувшем. Конечно, впоследствии всё изгладилось, забылось, и Весна с Росинкою снова стали дружны, как прежде, но всё равно какой-то холодок остался меж ними двоими, не было той милой, пылкой дружбы…

Росинка тянула кудельку, в другой руке её живо крутилось веретено, а речь лилась неторопливо, складно. Как только услышала она про молодого охотника Ярико, о том, что пришёл он невесть откуда и уйдёт неведомо куда, она решилась рассказать подруге о том, что уже давно томило её сердце.

– Он-то, верно, юноша и непростой, а Славка твоя и подавно, – молвила Росинка, ни на минуту не отвлекаясь от своей работы. – Дар у Славки есть, это я сразу поняла, как увидала её. Глаза у неё необыкновенные… Скажи-ка мне, хоть у кого-либо видала ты такие глаза?

Весна Любимовна вспомнила дочь и её всегда тихий, печальный взор. Глаза у Славки были оттенка неясного: то ли голубые, то ли серые, то ли и вовсе зеленоватые, но о красоте никогда ни мать, ни тем более дочь не задумывались.

– Нет, – задумчиво прошептала Весна.

– Глаза у Славки чудесные, видят они то, что другим никогда не приметить, – продолжала Росинка, и некоторое время лишь негромкое жужжание веретена наполняло маленькую тесную горницу. – А день, когда она свою дорожку выберет и тебя оставит, уж скоро, совсем скоро, помяни ты слово моё… От неё много чего зависеть станет. Сила у неё, ей и самой неведомая.

Весна Любимовна даже пояс в пальцах вертеть перестала. Сила… у Славки? Этой маленькой, невзрачной девчонки – и вдруг сила, о которой никому, даже ей самой, пока что не ведомо? Как много вопросов – и ни одного ответа…

– И что ж теперь? – таким же встревоженным шёпотом спросила Весна Любимовна. – Нешто ничего сделать не можно?

Пряха Росинка лишь плечами пожала. Её смуглые сильные пальцы снова бегали вокруг веретена, тянули и разглаживали кудельку.

– Так повелели боги, знать, такова судьба дочери твоей, таково её предназначение, – ответила она, и некоторое равнодушие послышалось Весне Любимовне в её голосе. – Видишь, а ты всё кручинилась, что никчёмная Славка твоя.

Весна Любимовна, поражённая этими её словами, вскочила, едва не наступив на растянувшуюся белую пряжу. Яркие синие глаза горели, казалось, метали молнии.

– Не смей так говорить о Славке, – прошептала она, и её тонкие, длинные, но сильные пальцы крепко сжали витой поясок. – Слышишь? Не смей!

Росинка печально опустила взор. Тёмные пушистые ресницы бросили тень на щёки, уголки губ опустились. Пряха вздохнула с грустью.

– Не надобно защищать её, Весна Любимовна, – негромко отмолвила она. – Птицы покидают родное гнездо, едва становятся на крыло. Дети разлетаются по всей земле, едва их сердца и души крепнут достаточно для того, чтобы принять мир таким, каков он есть на самом-то деле. Славомира – девочка умная и храбрая. Света в её сердечке довольно, чтобы его не заполонила тьма. Просто позволь ей уйти, когда она сама того пожелает.

– Она не пожелает, – проговорила Весна, чувствуя, как в горле пересохло, а голос предательски дрогнул. Поднялся перед взором внутренним образ маленькой Славки: извечно растрёпанная косичка, маленький, чуть вздёрнутый носик, большие светлые глаза, в которых всегда читается удивление. Руки… хоть и маленькие, хрупкие, но сильные да умелые. И верно, нет такого дела, что не по силам было бы Славке, за что бы она ни бралась, всё в руках у неё спорится. Только уж больно не уверена в себе девчонка. Так бы завидная работница была… И Весна Любимовна просто привыкла к тому, что дочь неотлучно с нею, подле неё. Как же прощаться-то с нею?..

– Почём тебе знать, – откликнулась пряха Росинка и снова отвела взор. Веретено запело в её сильной, загрубевшей от работы руке, потянулись белые пушистые нити. Ведунья сжала губы, и без того тонкие, в одну алую ленточку.

– Ну, коли так, прощай, – бросила она, нахмурившись. – Сын твой пойдёт на поправку с нынешнего заката. Только не забывай его поить ромашковым настоем до конца седмицы…

И с этими словами Весна Любимовна, пригнувшись, покинула маленькую избу пряхи, в которой ей казалось темно и тесно. Вдохнув глоток свежего прохладного воздуха, она попыталась собраться с мыслями, успокоиться. Солнце уже встало в самый зенит и напекло голову, стоило только выйти из спасительной тени. Оправив измявшийся подол и перетянув широкий витой пояс, Весна Любимовна спешно зашагала к дому. Чуяло материнское сердце: случилось что-то, покамест её не было, непременно случилось.

В лесу стояла приятная тишина, за много лет ставшая уже такой привычной. Где-то звенели птицы, сверху доносилось мерное постукивание дятла, трава ложилась шелковым ковром под ноги. Войдя на двор, Весна Любимовна сразу поняла, что без неё ничего худого не приключилось: Ярико сидел на крыльце, оперял стрелы, а Славка, почти не дыша, заглядывала ему через плечо и придерживала саму стрелу, потому что юноша мог работать пока что только одной рукой – вторая была закована в лубок из-за переломанных пальцев. Мимоходом бросив взгляд на эту его повреждённую руку, Весна Любимовна заметила про себя, что Славка совсем уже всё знает, вот как хорошо приладила да закрепила…

Девушка поднялась со ступенек, едва завидев мать, и подбежала к ней. Ярико сунул неоперённую стрелу за пояс и тоже встал, коротко поклонился хозяйке, локтем смахнул с лица упавшие русые пряди. Весна Любимовна поглядела поочерёдно то на него, то на Славку, и вдруг поняла: о чём-то слово молвить ей хотят, да то ли боятся, то ли не ведают, как начать. И она заглянула в лицо дочери: у той по глазам можно прочесть всё, что угодно, всё, что ни есть в душе её.

– Что, Славка? Аль случилось чего?

Девушка покачала головой, поглядела на мать снизу вверх. Губы её дрогнули, будто она готова была вот-вот заплакать, но глаза её оставались сухими.

– Мы уходим, матушка, – промолвила она, и голос её показался Весне Любимовне чужим, незнакомым будто. – Сей ночью уходим. Я должна помочь.

Весна Любимовна с тяжким вздохом опустилась на крыльцо подле небольшой кучки древесных стружек, уронила руки на колени. Зачем только пряха не сказала, что именно сей день это случится? Молвила, что скоро, очень скоро, а когда – так то лишь богам известно. Женщина посмотрела на дочь снизу вверх. Та стояла, в растерянности вертя в пальцах по привычке тонкий поясок, и часто моргала, будто вот-вот расплачется. Ярико стоял подле неё; его здоровая рука легла на худенькое плечо девушки.

– Что ж… как пожелаете, – наконец отмолвила Весна Любимовна. – Я знала, что однажды придётся расстаться с тобою, Славка моя.

Дочь вдруг всхлипнула, бросилась на колени перед матерью, схватила её руки, крепкие, усталые, загрубевшие от работы, и стала покрывать поцелуями горячими. Русые прядки выбились из косицы, упали на лоб, и женщина не видела лица Славки, но чувствовала, что ты рыдает, судорожно всхлипывая. Наконец Весна Любимовна провела рукою по плечам Славки, погладила её по голове. Девушка подняла взор, размазала слёзы по щекам.

– Прости, матушка…

– Не тебе прощенья просить, – покачала головой ведунья. – А мне – у богов, за то, что не умела любить тебя, как оно надобно. Не поспела научить тебя всему, что потребуется. Не ко времени уходите, да знаю, вас теперича не удержишь…

– Да что ж поделать, коли время такое? – Ярико тоже присел на крыльцо, осторожно погладил по плечу Славку, всё ещё всхлипывающую. – Не навсегда ведь расстаётесь. Не плачь, Славка, будет тебе.

Он утешал Славку, а сам не ведал, правду ли говорит ей, нет ли. Останутся ли живы они, воротятся ли домой, к родным, – кто знает!

Девушка с благодарностью взглянула на него и наконец поднялась. Весна Любимовна тоже встала вослед за ними, притянула дочь к себе, коснулась губами её лба напоследок, немного помедлив, сняла с себя оберег-клык на чёрном шнурке и надела на шею Славки. Девушка коснулась его пальцами: от маленькой резной вещицы будто веяло теплом. Славка всхлипнула в последний раз.

– Вы бы хоть поели на дорожку, – прошептала Весна Любимовна.

– Мы взяли, – отозвалась Славка. – Хлеба, ягод… Покамест хватит, а там видно будет.

Ярико всё это время молчал, только разглядывал Славкин кинжал, который она отдала ему. На стальной рукояти серебром был выгравирован знак Велеса. Первый, последний и единственный отцов подарок, которым девчонка дорожила, никому и брать не позволяла…

– Ну, пойдём мы, – заторопился вдруг Ярико. В лесу уже темнело, летний вечер окутывал всё вокруг мягкими крыльями. Весна Любимовна протянула руки к отрокам, чувствуя, как непрошеные слёзы обжигают глаза.

– Подойдите ко мне, дети мои… – и, когда те подошли ближе, она мягко коснулась губами чела Славки, затем – Ярико. – Да сохранят вас боги на вашем нелёгком пути! Ярико! Ты бы хоть повременил малость, подождал, пока совсем затянутся твои раны…

– Пустяки это, – юноша едва заметно нахмурился, отчего между светлыми бровями легла тоненькая суровая складка. – У меня всё скоро проходит. Спасибо тебе, Весна Любимовна, за помощь и за всё, – Ярико поклонился в пояс, и Славка, со слезами глядя то на него, то на бледную и спокойную мать, кусала губы, боясь сызнова разрыдаться. Наконец её руки, влажной от волнения, коснулась крепкая рука Ярико.

У самых ворот они оборотились. Но Весны Любимовны на дворе уже не было.

Глава 6

Гроза

Айдар стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и молча барабанил пальцами по бревенчатой стене. Супруга много раз просила его постоять тихо, но что поделаешь, когда многолетняя привычка. И в конце концов Надёжа закрыла на всё глаза и продолжила молча заниматься гостьей. Айдар никогда не думал, что им когда-нибудь придётся приютить в своём доме совершенно чужую девчонку, незнакомую, да ещё и, кажется, из чужих земель. Ни он сам, ни Надёжа о ней ничего не знали, разве что имя. Айдар его не запомнил. То ли Анна, то ли Алёна… С первых же мгновений встречи было понятно, что девчонка больна и без должной заботы долго на ногах не протянет, поэтому Надёжа позволила ей остаться и мало того – сама взялась ходить за нею.

Своих детишек у Айдара и Надёжи не было: не дали боги, не смилостивились. Много солнцеворотов подряд мечтали они о том, что и свой ребёнок будет, хоть бы один, а там уж будет видно, но не было даже одного. Айдар был уже не так молод, да и Надёжа давно уж не девчонка, им пришлось смириться с одиночеством. И теперь, когда вдруг сама судьба указала на их дом одинокой заблудившейся страннице, Надёжа почувствовала, что должна позаботиться о ней, как о родной дочери – хоть ненадолго, хоть на время, но всё же позаботиться и принять.

День прошёл неизвестно как: Айдар ушёл на охоту и ни о чём не ведал, а к вечеру девчонке стало хуже, и она металась по постели в жару и почти в беспамятстве. Она вся горела, но руки её были холодны, как лёд, а лицо бледно. Длинные реснички бросали дрожащие тени на осунувшиеся щёки, губы, обветренные, искусанные, что-то неразборчиво шептали. Коса растрепалась, и из неё поминутно выпадали то листочки, то веточки, то лепестки каких-то цветов, и наконец Надёжа вышла и вернулась с гребнем, чистыми рушниками и плошкой, наполненной водой. Плеснула немного воды в лицо девушке: та не открыла глаз, но глубоко вздохнула и притихла на время. Надёжа села так, чтобы голова девушки оказалась у неё на коленях, и принялась неторопливо, бережно расчёсывать её длинные золотистые волосы. Прикрыв глаза, перебирала прядки, чуть вьющиеся на концах, раскладывала запутавшиеся, вынимала сухие листья, маленькие веточки. Айдар с горечью видел, сколько в супруге нерастраченной любви и нежности, и как эта нежность, превращаясь в ласковую, трепетную заботу, выливается на хворающую девчонку.

Закончив с её волосами, Надёжа свернула чистую тряпицу, смочила её в холодной воде и положила на чело девушки. Короткие волосы над высоким лбом её закурчавились от воды. Надёжа поднесла к щеке тонкую руку девчонки, безвольно свесившуюся с края постели: пальцы её слегка дрожали и были влажными и горячими. Хозяйка тяжко вздохнула.

– Ну что? – шёпотом спросил Айдар.

– Коли сама пожелает того, то справится, – отозвалась Надёжа, поднимаясь с постели и отходя к мужу. – Силёнок у неё много, хоть и маленькая да хрупкая. Ежели ночью бредить станет – хорошо, значит, пойдёт на поправку. Последишь за ней, свет мой, ладно?

Айдар медленно кивнул, скрестил руки на груди. Вот ещё не было печали… А коли умрёт девчонка у них на руках? Что тогда? Навряд ли она совсем уж сиротка, быть может, где-то и есть её родня, хоть не отец с матерью, а кто-либо из старших, что ли. Кто она? Откуда пришла и куда путь держит? Отчего так тяжко захворала в самый разгар лета, когда самую обыкновеннную что ни на есть простуду подхватить ещё уметь надобно?

Как только стемнело, на дворе похолодало, над деревенькой собрались тяжёлые, свинцовые тучи. Айдар завёл своего коня под навес, затворил на засов ворота. Ночью, быть может, гроза грянет, а более никаких путников приютить у них с Надёжей не выйдет, да и зачем оно надобно, когда и так чужой человек в доме… Чужих Айдар недолюбливал, никому не доверял. Всем было ведомо, что Загорье – неблагополучное, жестокое, суровое. А о колдовстве, происходившем там, ещё и не такие слухи разлетались… Жители племени асвельдов привыкли к колдовству. Они знали, что те, из чужого им племени ингваров, не оставят их в покое. И то ладно, коли не мор, не засушье приходили… Потому Айдар и боялся, что ежели эта самая девчонка пришла из племени ингваров, то, почитай, кончилась в Полесье спокойная, тихая жизнь.

К ночи девчонке стало хуже. Надёжа ушла обменять ткани на молоко, и Айдару пришлось остаться с нею наедине. Перед уходом супруга разъяснила ему всё, но, едва дверь за нею закрылась, а сам он оказался подле постели больной девчонки, из головы вылетело совершенно всё. Он зачем-то коснулся горячей руки девушки и слегка сжал её влажные пальцы. Не открывая глаз, она тихо вздохнула и прошептала:

– Ярико…

– Что? – испугался Айдар. Склонился над девчонкой, убрал с лица её золотистые волосы, поправил холодную, влажную повязку на её челе. – Что, милая?

– Ярико… Феникс… Почему не послал? Душно как, пошто окно закрыто? – Она металась в горячке, пытаясь устроиться поудобнее на тонкой, потрёпанной подушке. – Ты сказывал, что Феникса вперёд себя пошлёшь…

Айдар вздохнул тяжко. Какой-то Ярико, какой-то феникс… Он ещё и что-то сделать обещался… То ли возлюбленный её, то ли от жара мерещится хворой невесть что, теперь уж поди пойми!

– Нет, – отмолвил хозяин, погладив руку девчонки. – Айдар я. Сама-то хоть помнишь, как к нам в избу пришла?

Девчонка открыла глаза. Взгляд её казался затуманенным, словно она глядела перед собою и ничего не видела.

– Нитка кончится, не успею к сроку. Просить надо ещё, иначе осерчает…

– Да кто осерчает, девочка?

Она не ответила, притихла измученно, Айдар уж подумал, что уснула наконец. Но дыхание её вдруг стало неровным, торопливым, а потом она вдруг села на кровати, слабо взмахнула рукой, будто оттолкнуть кого пыталась, вскрикнула перепуганно:

– Не тронь меня! Отпусти! Не касайся! – и вновь рухнула на подушку, моргнула устало, осмотрелась, прошептала запёкшимися губами:

– Кто ты? Где я? Ничего не помню…

И такой неподдельный страх, неподдельное изумление послышались в тихом, слабом голосе её, что Айдару стало её даже жаль. Он намочил ещё один рушник в плошке, осторожно, как мог, обтёр лицо девчонки, пылающие щёки, пересохшие губы.

– Не тревожься, – так же тихо ответил он. – Всё ладно. Ты у нас. Жена моя, Надёжа, за тобою ходила. Как звать-то тебя, скажи?

– Веленою, – прошептала девушка. И Айдар вспомнил, как она впервые назвала своё имя, а он и не расслышал. Не Алёна, не Анна… Красивое имя. Хорошее.

– Вот и ладно. Велена, – улыбнулся он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, мягко. – Куда же шла ты? И откуда?

– Из Загорья мы с братом… – ответила она прежде, чем успела подумать, что и кому говорит. И тут же перепугалась, добавила:

– Ты только не сказывай никому… Нас ведь уже, поди, ищут, и тебе несдобровать, коли узнают, что меня приютил… – Велена снова закрыла глаза и откинулась на подушку. Вот и ответ, подумал Айдар. Загорье… Знать, не ошибся он, думая так. – Сбежали из Ольгердова плена…

– Это от какого Ольгерда?

– От князя нашего в Загорье… – выдохнула Велена, и губы её снова задрожали от одного только воспоминания о нём: видать, боялись его там, в племени ингваров.

– Не бойся, тут уже земля Полесья, да и я не из болтливых, – промолвил Айдар. Выдавать девчонку ему и вправду никакой корысти не было. – А шли-то куда? И брат твой где?

– Не ведаю, – отозвалась Велена, и голос её дрогнул: вот-вот расплачется. – Он обещался мне весточку послать, Феникса… В лесу мы расстались… Это птица его… – она снова затихла, вроде уснула беспокойным сном. Айдар хотел было встать уже, чтобы не тревожить её понапрасну, как вдруг она снова зашептала:

– Один солнцеворот остался всего… А рун нет ни одной… Ох, опередит нас Ольгерд, один остался, один… Давеча Ночь Серебра минула… Мне идти надобно, время истекает!

Девочка встать попыталась, да какое там: и от подушки голову поднять ей было не по силам. Одно радовало: взгляд вроде проясняться начал.

– Куда сейчас идти-то? – успокаивающе промолвил Айдар, чуть придерживая её плечо. – Ночь на дворе давно. Да и сил набраться тебе надобно.

– Я давно уж хворала, и брат велел мне к людям идти, крова просить, хоть ненадолго… Спасибо вам… – с этими словами она потянулась к руке Айдара, коснулась губами тыльной стороны его ладони, и он почувствовал лёгкое, почти невесомое прикосновение её. – А мы шли руны богов искать…

– Какие руны? – нахмурился Айдар. – Те, что ли, из легенд старых?

– Они. Всего рун семь… И у нас покамест ни одной… То может быть любая вещь… Мне и самой-то неведомо… Ярико сказывал, что-то, что достанется человеку, ежели он преодолеет один из семи страхов своих.

– Сказки это все. Да и на что они надобны, руны-то?

– В Ночь Серебра, как полночь станет… Их нужно в круг сложить… А прежде молчать весь день с рассвета до полуночи… И свечу зажечь… Это Ярико умеет, у него руки чудесные, он может огонь сотворить… И, значит, желание загадать… Оно сбудется… Пить дай, – Велена вдруг перебила сама себя, и Айдар поднялся, взял плошку со стола, осторожно приподнял голову девушки, поднёс глиняную посудину к её губам, попытался напоить. Едва сделав глоток, Велена закашлялась и обессиленно прикрыла глаза. Даже сквозь её одёжу Айдар чувствовал, что она вся горит. И, вероятно, многое из того, что она сказала, было брошено в полубреду. Разве ж так можно – огонь в руках держать? Да ещё и создавать его своими же руками? Вот камнями искру высечь – это можно… А вот чтобы руками… А ещё и Ночь Серебра какая-то, уж больно странное поверье, здесь, в Полесье, никто в эту Ночь не верит, даже ежели и слыхали о ней.

Приближалась полночь. Велена продолжала бредить, говорила что-то о том, что она была кружевницей, а брат её – первым оружейником у Ольгерда, и там, у него на дворе, они о рунах и услыхали. Что у неё тоже дар есть: она в темноте видит лучше всякой живой твари, оттого и могла плести кружева в срубе, при одном только свете свечи или даже лучины: ей было и того довольно. Однако она никому не сказывала, чтобы хоть изредка, да выпускали её на свет божий, чтобы глаза не портила… Сказывала ещё, что брату её везло и того меньше: лишь только кончилось его обучение, а старый мастер ступил на Звёздный Путь, Ярико и вовсе не видел света. Всю работу его забирали ратники Ольгерда, едва он заканчивал: чтобы не портилось оружие в сырости, и он тайком ото всех сделал лук и стрелы для себя, сумел спрятать… И, как только им сбежать удалось, Ярико думал, что сразу пойдут они все эти руны искать, а только не вышло: вот и Велена захворала, и о том, где им жить хотя бы временно, никто из них обоих не подумал… Айдар слушал Велену невнимательно. Всё одно добрая половина рассказанного ею – бред горячечный. Разве ж бывает так, чтобы человек лучше кошки, лучше мыши летучей в темноте видел? Да ещё так, чтобы кружево плести при одном только свете лучины? Это ж как надобно глаза себе спортить! Велена ещё говорила о каком-то Звёздном Пути, по которому куда-то ушёл и старый мастер-оружейник, и родители их с Ярико, и ещё кто-то – имён Айдар не запомнил. И только потом дошло до него, что Звёздной Дорогою у ингваров называют саму Смерть.

Когда воротилась Надёжа, Айдар дремал, подперев рукою щёку, а Велена продолжала шептать что-то, не открывая более глаз, но уже гораздо тише, так, что и слов невозможно было разобрать. Заслышав стук двери в сенях, хозяин вскочил, тихонько вышел к жене. Лицо у неё было встревоженное: это было ясно и в полутьме сеней.

– Гроза на дворе, – промолвила Надёжа, сбросив платок и опустив на пол железный бидон молока. – Дождь разбушевался, едва поспела до дому добежать. А в окно ворон бьётся. Огромный, чёрный…

– Пусти-ка его сюда, – ответил Айдар. Надёжа отшатнулась в испуге.

– Пустить? Да ты что, свет мой! Такую-то птицу! Вестницу…

– Пусти, – продолжал настаивать Айдар. – Это к гостье нашей. Она мне тут всё рассказала, как на духу.

Тихонько пройдя в горницу, Надёжа трясущимися руками отворила окно, и мокрый, встрёпанный ворон влетел, хлопая широкими крыльями, в горницу, сел на небольшой подоконник, каркнул. Велена вдруг открыла глаза, и слабая улыбка озарила её бледное, исхудавшее личико.

– Феникс! Здравствуй, милый!

Ворон ещё раз каркнул, хлопнул крыльями. Девушка охнула.

– Что говоришь? Ушёл Ярико? Куда?

И Айдару вдруг почудилось, что в следующем звуке, который издала птица, послышалось явное "чёр-рт его знает". О том, как девчонка разговаривала с вороном и отчего они друг друга понимали, он даже не задумался: сей день чудес вполне довольно… Надёжа смотрела, поражённая, изумлённая, напуганная, то на мужа, то на очнувшуюся Велену. А девушка вдруг поднялась, придерживаясь рукою за бревенчатую стену, поглядела на хозяйку.

– Идти мне надобно…

– Куда ты пойдёшь-то? – всплеснула руками Надёжа. – Жар у тебя не прошёл ещё! Горишь вся, едва не бредишь! Гроза бушует! Ветер, холод, а ты в одном сарафане! Пропадёшь!

– Но Феникс зовёт, – Велена беспомощно оглянулась на птицу, зная, что ворон ей ничем помочь не сможет. – Сказывает, что Ярико ушёл куда-то, да не один… А с кем – то ему неведомо… Боюсь я за него…

– Ложись, милая, – мягко, но строго молвила Надёжа, взяв девушку за плечи. – Ложись. Никуда твой братец не денется, всё с ним будет в порядке. Пока не встанешь на ноги совсем, никуда я тебя не пущу… Верно, Айдар?

Хозяин медленно кивнул, и отошёл к двери, давая тем самым девчонке понять, что никуда она не уйдёт. С тихим, сдавленным стоном Велена опустилась обратно на постель.

– Поймите же! Я нужна ему!..

– Хворая ты ему ничем не поможешь, – твёрдо заявила хозяйка. – Сейчас я тебе повязку сменю… Ложись, Велена, милая, отдохни ещё. Я прошу тебя.

Велена послушно легла и отвернулась к стене. Горячие, досадные слёзы выступили на глазах и обожгли щёки. Девушка сделала глубокий вдох, чтобы не разрыдаться прямо тут же.

Надёжа вышла из горницы, и Айдар вышел вослед за нею, притворил дверь, остановил супругу, взяв её за плечо.

– Её не пускаешь, а меня-то отпустишь?

– Свет мой! – ахнула Надёжа, схватив его за руку. – Тебе-то куда вдруг понадобилось?

– Руны искать, – отмолвил Айдар, понизив голос до хриплого шёпота. – Ты о них, поди, знаешь?

Надёжа кивнула. Тёмные брови её надломились, как птичьи крылышки, она обняла супруга, прижалась щекою к плечу его.

– Я знала, знала, – вздохнула женщина. – Ты только… возвращайся… Ладно?

Айдар на мгновение прикрыл глаза, что означало – "да", и поспешно вышел. Метнувшись к окну и распахнув ставни, Надёжа увидела, как он, набросив плащ и затянув шнурки капюшона, вывел коня из стойла и помчался со двора. В распахнутое настежь окно ворвалась ночная прохлада, густой, влажный воздух, тяжёлые капли дождя упали на узкий подоконник. Где-то вдалеке зашевелился, ворча, гром.

Глава 7

Кузнец

Ливень безжалостно хлестал всю ночь напролёт. Ветер рвал плащ, разбрасывал по плечам длинные тёмные волосы, намокшие и слипшиеся от воды. Верхушки деревьев глухо стонали под его особенно сильными порывами. Но Айдар гнал коня, не давая ни себе, ни ему отдыху. Конечно, он знал Ольгерда, знал всё о рунах, даже поболее, чем эта глупая девчонка могла себе представить. Ему просто хотелось убедиться в правоте своих догадок. Правда, о том, что у него появились отнюдь не слабые соперники в лице девчонки и её брата, ему ведомо до сего дня не было. Не верилось в то, что у мальчишки открылись способности, в то, что Велена тоже не промах. Айдар рассчитывал присоединиться к Ольгерду и его людям, когда у тех уже будет хоть что-то, с чего можно начать. В том, что князь Загорья его примет в ряды своих ратников, сомнений у Айдара не было. Только единственное тревожило его: не хотелось оставлять жену Надёжу, хозяйство, нажитое за много прошедших солнцеворотов. Теперь же, когда у Надёжи появилась помощница, – Айдар был уверен, что девчонка не останется в долгу и, как только встанет на ноги, будет помогать хозяйке, а там уж и видно будет, – он мог со спокойной душою покинуть родные края.

Всю ночь он скакал по лесу, пока, наконец, перед взором его не появилась неровная гряда голубоватых холмов. Там, за этими холмами, ждала его новая жизнь, от которой много лет тому назад он отказался ради тихого семейного счастья, с которым, как выяснилось впоследствии, у них с супругою не сложилось. К утру гроза откатилась на запад, первые лучи солнца пронзили густые изумрудные заросли, бросили пригоршню солнечных зайчиков на мокрые листья, на лужи. Айдар спешился, взял коня под уздцы и дальше пошёл не спеша. Под тяжёлыми сапогами, подбитыми железом, хлюпала вода. Изредка лёгкий ветерок встряхивал пушистую листву, и тогда чистые капли воды, вспыхивая золотом на солнце, проливались за шиворот. Когда очередной прохладный водопад окатил его с ветки, Айдар недовольно поморщился и потуже затянул шнурки на капюшоне.

Поначалу ему казалось, что холмы от леса недалече, но как только лес начал редеть и он снова бросил взор вдаль, ему почудилось, что неровная линия, окутанная светлой дымкой, не приблизилась ни на сажень. Следующие полдня Айдар провёл в дороге, твёрдо решив добраться до Загорья до темноты. На его удачу, погода благоволила его намерению, тучи не закрывали небес, дорога после знойного полудня почти просохла, к вечеру подул лёгкий ветерок. Через холмы пришлось подниматься снова пешком: конь столь сильно устал, что отказывался нести, особенно по неровной, холмистой местности, где дорога петляла через большие валуны и впадины, сквозь колючие кусты и одолень-траву. Едва спустившись, Айдар почувствовал себя настолько вымотанным, будто шёл пешком от самого дома, да ещё и несколько дней. Однако конечная цель его пути была близка: у подножия холмов виднелись деревянные домики, будто бы в беспорядке разбросанные по долине, чуть в отдалении поднимался княжеский терем, высокий, в три пола высотою. От других построек он почти ничем не отличался, кроме куда большего размера, – разве что алыми резными наличниками и высокой крышей, у которой один бок был более гладким и покатым. Людей на узких улочках видно не было: ввечеру, верно, всем хотелось подольше побыть с семьёй, детьми, заняться домашними делами. Айдар, на всякий случай проверив, легко ли ходит в ножнах короткий меч, ускорил шаг, направляясь прямиком к княжеским хоромам.

Всем было ведомо, что Ольгерд хоть и не особенно почитает роскошь, а жить привык хорошо. В короткий срок для него были срублены поистине прекрасные хоромы, где нижний пол предназначался для дворовых и прислуги, а на верхних двух жил сам князь. Обилие лестниц, горниц, запертых и открытых дверей поначалу вскружило голову Айдару, которому ранее не доводилось бывать в таких домах, но, миновав несколько деревянных галерей и окончательно сбившись с пути, он понял, что время пообвыкнуть у него ещё будет, а покамест надобно о самом деле думать.

Стражники проводили его в главную горницу, с поклоном удалились и застыли истуканами у распахнутых настежь дверей. Прошло немного времени, прежде чем вошёл сам Ольгерд, и Айдар успел осмотреться кругом, перевести дух. В горнице царили полумрак и прохлада, свет нескольких свечей, мягко льющийся из всех углов, выхватывал из полутьмы длинный деревянный стол и часть широкой лавки, придвинутой к стене. Айдар сел, скрестив руки на коленях и слегка откинувшись назад, но сомкнуть глаз ни на минуту ему не удалось: в галерее раздались тяжёлые размеренные шаги, и в мрачную горницу вошёл сам Ольгерд.

– Здравия тебе, княже, – Айдар встал, поклонился в пояс. Ольгерд хмуро оглядел его и лишь кивнул головою в ответ.

– Сядь, – бросил он всё так же негромко и хмуро. – Разговор наш будет долгим. Мне о тебе всё ведомо. И то, что ты Загорья боялся, хоть сам отсель родом. И то, что ты дом бросил, едва услыхав о рунах. И то, что приютили вы с женой маленькую беглянку нашу.

Айдар почувствовал, как его окатило волною страха, между лопаток побежала холодная влажная дорожка, а сердце рванулось.

– Она молила не выдавать её, – отмолвил он, споткнувшись на предпоследнем слове. Ольгерд усмехнулся, но недоброю была эта усмешка.

– Мне известно, почитай, обо всём, что происходит в Загорье и Полесье, – продолжал он, словно не обращая внимания на судорожный страх Айдара. – Только то, что в самом лесу происходит, я не могу знать. Так уж устроено испокон веков… Я видел, как те двое сбежали. Но не видал, куда пошли они, ведь лес их так ладно сокрыл… А как девчонка очутилась в вашем Полесье, я её сызнова видеть стал.

– Стало быть… Тебе всё известно? – с нескрываемым страхом и изумлением переспросил Айдар. – А пошто ты пустил их? И… разве не видны тебе руны, коли уж на то пошло?

Ольгерд едва уловимо улыбнулся и качнул головой, задумчиво поглядев куда-то в сторону, как бы сквозь своего собеседника.

– Пускай пока почитают себя свободными, – промолвил он, поведя плечами. – Они мне не соперники. Да и мальчишка наверняка сгинул в лесу, Астра за ним следила, пока он охотился… Навряд ли его от медведя кто-то спасёт.

Айдар хотел спросить, что за мальчишка, уж не тот ли Ярико, братец, о котором в бреду говорила Велена, но отчего-то побоялся. Ольгерда он не видел долгих пятнадцать солнцеворотов и теперь явственно чувствовал, что тот изменился, возмужал, стал куда умнее и жёстче, и из мальчишки превратился в настоящего воина, который готов пойти на любую жертву ради того, чтобы достигнуть цель. А цель у них была теперь одна…

– Так зачем же ты пришёл?

Ольгерд всё время хмурился, ничто не выдавало ни его расположения, ни его возможной неприязни к собеседнику. И от этого его тяжёлого взора, суровости, некоторой холодности Айдару становилось не по себе.

– К тебе пришёл, – тихо произнёс он, и в наступившей тишине его слова прозвенели эхом под высокими деревянными сводами. – Примешь ли?

Ольгерд поднялся, и Айдар вскочил вослед за ним. На какое-то краткое мгновение ему почудилось, что стальные серые глаза князя сверкнули в рыжеватом отблеске свечи.

– Приму, ежели службу мне сослужишь… Реку на подходе сюда видал?

Айдар поспешно кивнул…

В деревеньке никто и не приметил отсутствия Айдара: хозяин крайнего двора был нелюдим, в отличие от супруги, ни с кем из соседей близко не сходился, о его жизни знали мало, и потому без него ничего не изменилось. К утру Велене стало лучше; жар постепенно спадал, она гораздо реже просила пить и проснулась посвежевшей и уже не такой бледной, как намедни. За жизнь её можно было не тревожиться более, и Надёжа, оставив ей в кувшине молока и в котелке – травяного отвара, велела в дом никого не впускать и ушла в деревню к соседке, которой уж давно обещала помочь пошить одёжу.

Велена скучала. Досадовала на себя, на свою слабость, на свою хворь, поначалу даже сердилась на Ярико за то, что он отослал её в чужую деревню, к чужим людям. Сейчас были бы вместе, может быть, даже нашли какую-либо руну… Наивно было так думать, однако более делать было нечего. Велена даже хотела взяться за вышивание, но в доме не отыскалось холстины, и тогда она, совсем огорчённая и подавленная вынужденным бездельем, вышла на двор.

После давешнего погода выдалась на удивление чудная. Солнце светило во всю, заливало золотом мокрый навес, высокий плетень, глиняные горшки, надетые на гладко обструганные брёвна. Песчаную дорожку к воротам размыло, и при свете дня блестели продолговатые тёмные лужи. Велена подстелила тряпицу, отыскавшуюся в сенях, села на поваленное бревно подле низкого столика и, запрокинув голову, прикрыла глаза. Солнце расцеловало её щёки ещё весною, и теперь кое-где на лице девушки красовались тёмные точечки-веснушки. В детстве она их не любила, а потом уж привыкла, и в тёплую, солнечную погоду они вспыхивали на носу и щеках с новой силою. Задумавшись и пригревшись под ласковыми лучами, Велена совсем забыла обо всём и встрепенулась только, услышав громкий оклик. Голос был мужской, незнакомый, но вовсе не суровый, казалось, даже наоборот – весёлый. Велена вскочила, оправила смявшийся подол сарафана, откинула волосы на спину и неожиданно встретилась взглядом с молодым парнем, облокотившимся обеими локтями на высокий плетень. Ранее Велена его не встречала; он был высокий, светловолосый, с чуть прищуренными тёмными глазами. Короткая светлая чёлка – несколько отрезанных прядей – падала на высокий, загорелый лоб, и от этого парень то и дело хмурился и сдувал её с лица. Некоторое время они молча друг на друга глядели, пока, наконец, парень не спросил обескураженно:

– Ты кто такая? А хозяева где?

– Айдар уехал давеча, – молвила девушка в ответ. – Надёжа ушла, обещалась за полдень воротиться. А меня Веленой звать. Я у них… вроде как… гостья, – она неловко улыбнулась, отчего на правую щёку промеж веснушек прыгнула очаровательная ямочка, и юноша не мог не улыбнуться в ответ.

– А я Всемир, кузнец здешний, – будто бы в доказательство слов своих, он приподнял связку подков, которую доселе держал в руке. – Принёс хозяину, как и обещался седмицу назад, а он, вишь ты, уехал… На двор пустишь?

Велена замялась, опустила взор. Надёжа никого не велела пускать-то… Так она и ответила нежданному гостю. Всемир снова усмехнулся.

– Да будет тебе, меня-то они знают, – он снова поднял руку, взъерошил свои светлые волосы, отчего подковы в связке глухо звякнули. Ещё раз поглядев на него с некоторым сомнением, Велена убрала засов и позволила Всемиру пройти.

Когда молодой кузнец вошёл на двор, Велена сразу поняла, что он сказывал ей правду. Будь он чужим человеком для хозяев, он бы вёл себя иначе; уж она знала. Но он просто прошёл к дому, сел на завалинку, положив свою связку подков на плотную холстину, и, сложив руки на коленях, заявил, что останется дожидаться хозяйку здесь. Велене делать было особенно нечего, и она, осторожно опустившись на тёплую завалинку подле него, сперва долго молчала и теребила в руках верхний край своей юбки, пока, наконец, Всемир не поинтересовался:

– Долго молчать-то станешь? Хоть бы отмолвила что…

– Что? – Велена резко обернулась от неожиданности и вдруг зарделась, ненароком столкнувшись с пристальным взором тёмных глаз молодого кузнеца.

– Да что пожелаешь, – Всемир неопределённо пожал плечами. – Я вот тебя не видал нигде ранее. О себе бы рассказала, что ли?

Велена смущённо улыбнулась, тряхнула головой, откидывая назад пышную копну золотистых волос. Всемир прищурился, любуясь, как на тонких прядях, слегка распушившихся от ветра, заиграли солнечные блики.

– О себе говорить не можно, – тихонько промолвила девушка, запустив пальцы в распущенные волосы и расчёсывая их, точно гребнем. Всемир невольно залюбовался её изящными, непринуждёнными движениями. – Да и нечего мне о себе-то рассказывать. Имя моё тебе известно, а более и не надобно ничего…

Всемир понял, что разговор у них не сладится. Не похожа была Велена на всех весёлых и открытых полесских девчонок: уж больно тиха да строга. Но в тишине и недружелюбном молчании дожидаться хозяйку, которая, всего вероятнее, снова заговорилась с соседкой, не хотелось, и Всемир снова попытался начать разговор.

– А пришла-то ты откуда?

– Из Загорья, – ровно ответила Велена. Казалось, ей вовсе не интересно отвечать на расспросы, да и желания никакого нет. – Мы с братом в лесу разошлись. Сразу, как только граничные земли миновали, так и разошлись…

– С братом? У меня тоже брат есть… был, – Всемир вдруг перебил сам себя и опустил голову, ненароком вспомнив о худом. Велена встревоженно приподняла одну бровь, подсела к кузнецу поближе, положила свою маленькую ладошку на его широкую ладонь.

– То есть как это… был? – прошептала она. Подняв взор, Всемир встретился с её испуганными, широко распахнутыми глазами и понял, что от ответа не уйти.

– Близнецами мы были, – вздохнул он. – Я и Бажен, значит… А солнцеворотов пятнадцать назад, я уж не помню точно, ратники из Загорья примчались. Много кого из наших убили да в полон увели. Отец мой погиб тогда же, первейший кузнец на деревне был… А Бажен пропал, то ли они с собою его увезли, как ещё многих, то ли погиб он, да кто ж теперь ведает…

Всемир снова вздохнул и опустил глаза. Велена прижалась щекой к его плечу и погладила по руке.

– Прости, – прошептала она. – Не знала я.

– Да брось, – Всемир махнул рукою. – Мне уж давно слова о нём сердце не бередят. Отыскать бы его, хоть что-нибудь узнать, услыхать о нём, да только где? Отец князя нынешнего помер давно, а теперь…

– Ольгерд правит в Загорье, – тихо произнесла Велена, и Всемир заметил, как при этих словах она напряглась вся, сжалась невольно: боится… – Ему обо всём ведомо. А как Ночь Серебра пройдёт – так он и вовсе всем миром править станет.

– Что за Ночь Серебра такая? – Всемир нахмурился. Он что-то слыхал об этом поверье ранее, но особо о нём ничего не знал.

Поначалу Велена не хотела рассказывать кузнецу о поверье, о рунах, но постепенно беседа пошла гораздо более легко; они разговорились. Как оказалось, Всемир знал историю таинственного появления рун и не менее таинственного их исчезновения от матери, которая в своё время тоже пыталась достать хотя бы одну, но удача не улыбнулась ей ни разу, да там и охота пропала. Велена сказала, что долго она в деревеньке не задержится: не сей день, так завтрешним или следующим днём продолжит путь, и Всемир сам не понял, как сорвались с уст нечаянные слова:

– Я с тобою пойду… ежели позволишь.

– Зачем? – насторожилась Велена. Всемир пожал плечами: как можно было объяснить девчонке, что, едва он услыхал о рунах, то почувствовал, как сердце рванулось и замерло – это шанс! Шанс если не собрать все руны, то отыскать брата. Да и, впрочем, девчонка непутёвая навряд ли одна со всем справится. Помочь бы…

– Так, – уклонился юноша от прямого ответа. – Мало ли, что. Как же ты одна-то? В лесу? Тем более в Загорье?

Улыбка тронула тонкие губы Велены, и снова на правой щеке появилась крохотная ямочка. Юноша не мог не улыбнуться в ответ.

– Что ж, и на том спасибо. Как пожелаешь, – ответила Велена. Всемир кивнул: он ожидал, что гордая девчонка будет против его помощи, но ведь это и не ей одной надобно было. Да и в Загорье все равно наведаться стоит. Руны рунами, сказки сказками, а может, кто о брате его что-то слыхал, может, вспомнит, расспросить народ хорошо бы.

Они ненадолго замолчали. В тишине вдруг скрипнули несмазанные петли калитки, и на двор вошла Надёжа.

Глава 8

Река

– И ты! – поражённо ахнула Надёжа, выслушав сбивчивую историю Всемира, которую он накануне рассказывал Велене. – И ты с ними! А ведь говорила я: нет добра от этих рун! Ничего доброго не принесут они! Да и не явится вам ни одна, вы почти дети, ничего не пережили ещё такого… Сколько народу за них сгинуло, никому слава Ольгердова прадеда покою не даёт!

И вдруг она осеклась, замолчала, прикрыв рот свободной ладонью. Всемир и Велена переглянулись и поняли, что хозяйка, сама о том не догадываясь, ненароком сболтнула лишнего. Ольгердов прадед? Велена чуть приподняла брови, ожидая, что Надёжа договорит, и та, поняв, что от расспросов теперь уж никак не отвертеться, пригласила гостей в избу.

Пока Всемир разбирал свои подковы, Надёжа поставила отвар из шиповника и листьев земляники. По избе распространился лёгкий, немного терпкий аромат засушенных ягод. Велена отлила себе немного в плошку и, обхватив нагревшуюся посуду обеими ладонями, блаженно зажмурилась. Всемир, в какой-то момент оборотившись, снова поймал себя на том, что залюбовался ею, но она не видела его пристального взгляда. Тем временем хозяйка управилась со всем и, сев на высокое деревянное кресло с резною спинкой, подобрав одну ногу под себя, начала рассказ.

Много солнцеворотов уж минуло с той поры, с тех незапамятных времён. Тогда ещё и её самой на свете не было, а прожила она немало; и родителей её не было, и даже бабка ещё на свет не родилась. В Загорье княжил прадед Ольгерда, Белогор, и при нём царили мир и покой, пока не пронёсся по Северным землям слух о том, что в Загорье объявилась ведьма. Саму ведьму никто не видал: кого ни спроси, все сказывали, что только слыхали о ней. А мудрая женщина Верея, бабка пряхи Росинки, поведала, что много ещё десятков лет не будет равных той ведьме по уму да красоте. Затмит она всех загорских и полесских девчонок и женщин… И одним прекрасным днём ведьма всё же появилась, показала себя. Она была поистине хороша: молода, свежа, румяна, как лесной дикий цветок, рыжеволоса, точно пламя, а глаза глубокие, зелёные, точно два омута. Белогор, как увидал её – вовсе потерял голову. Ведьма являлась ему во снах, он бредил грёзами о ней, когда встречал её, просил её остаться, но она не слушала. Обещалась быть с ним, ежели он станет правителем всех земель: и Северных, и Граничных, и даже Долинных. Подсказала ему, как это сделать: всего-навсего загадать желание в Ночь Серебра. Белогор так и сделал, совету её последовал, но едва свеча погасла, как нестерпимо яркий сполох зеленоватого пламени окутал окрестный лес. В груди будто что-то оборвалось, и вместо сердца он почувствовал какую-то ледяную пустоту. Белогор огляделся: руны исчезли, как не бывали, а на том месте, где только что свеча тлела, стояла рыжая ведьма и улыбалась краем губ.

– Ты сделал всё, как я пожелала, проси, чего хочешь, – промолвила она, всё так же улыбаясь, но холодна была её улыбка, как луна.

Белогор ничего иного не придумал, кроме как попросить власти. Ведь ежели бы он получил власть, он получил бы и саму ведьму, дававшую обещание. Вот только пустота в груди никуда после сего не исчезла, да и любовь ведьмы была не такова, как любовь обыкновенной девушки, не заполнила она эту пустоту. Прошло время… И жизнь Северных земель в корне поменялась. Белогор больше не был таким, каким его помнили многие жители окрестных деревень и сёл, его будто подменили: он стал жесток и беспощаден, ни о чём, кроме величия да славы, думать не желал. И хотел снова собрать все руны, чтобы снова загадать желание и теперь уж править всем миром, да только не вышло: на самом последнем испытании – испытании любовью – он не выдержал и сдался. Потому что не умело любить его окаменевшее сердце. А любовь рыжей ведьмы только навредила.

Надёжа умолкла, вздохнула тяжко и отхлебнула земляничного отвара. Велена и Всемир переглянулись, не говоря ни слова, и тоже молчали, подавленные страшной, недоброй историей о жестоком князе. И Велена только теперь поняла, ради чего брат её собирал эти руны: чтобы предупредить такую же власть Ольгерда, не позволить ему захватить все земли Северные. Что только не делает с людьми власть… Одних она развращает, другим развязывает руки, третьих и вовсе сводит с ума. Ярико никогда об этом Велене не рассказывал, даже ежели ему и самому было это известно. Он просто не думал, что сестра пойдёт вослед за ним.

Девушка была благодарна Надёже и Айдару за то, что её приняли, приютили ненадолго, но и дальше задерживаться было никак невозможно. Она поднялась, поклонилась в пояс женщине.

– Спасибо тебе, Надёжа, за кров да за доброту твою, – промолвила она с тихой улыбкой. – Пора нам. Время ждать не будет. А руны могут отыскаться где угодно…

Надёжа вздохнула. Губы её дрогнули, но слёзы не показались на глазах. Она тоже поднялась вослед за гостями, оправила алый платок на плечах.

– Сколько бед они принесли, знала бы ты, девочка! – воскликнула она. – Никто от них ещё счастья не видал. Слетаются храбрецы, словно мотыльки на огонь, да опаляет им крылья сила, им неподвластная. Берегите же себя, дети, – прошептала она напоследок. – Да возвращайтесь поскорее. Ежели не удастся вам отыскать ничего, не теряйте голову. Одно только прошу вас запомнить: что бы ни было… Держитесь друг дружки… Не спорьте, не ссорьтесь…

Всемир и Велена наперебой заверили её, что всё будет ладно, так, как она и говорит. И что в случае неудачи они все вместе воротятся обратно. Вот только Надёжа знала: кто хоть раз ушёл за рунами, тот уж не вернётся, пока не достигнет цели – или же не погибнет.

Велена коротко свистнула. В тот же миг послышался шелест крыльев, и большой чёрный ворон мягко опустился на плечо её. Девушка ласково потрепала его по сложенным крыльям. Всемир сначала поглядел на неё недоверчиво, но после её спокойствие передалось и ему.

– Ну, Феникс, указывай дорожку-то…

Едва они вышли на каменистую дорогу, как ворон сорвался с плеча Велены и, распластав крылья, взвился в небеса, покружил немного, будто озираясь, а после, малость снизившись, не спеша полетел в сторону пути, ведущего к лесу. Всемир и Велена поспешили за ним.

День медленно, но верно склонялся к закату, сквозь высокие, пушистые ветви деревьев виднелись разрумянившиеся облака, осколки светлого неба. Откуда-то потянуло ветерком: вероятно, где-то неподалёку был водоём. Велена зябко поёжилась, обхватила плечи обеими руками. Действительно, в одном сарафане долго по лесу не побегаешь, особенно когда дело уже идёт к ночи. Всемир опасливо озирался по сторонам, даже свой короткий клинок вытащил из ножен – так, на всякий случай. Он шёл чуть поодаль, и спутница его постоянно оглядывалась: здесь ли он? Не свернул ли куда ненароком?

Шли они долго, и, казалось, только чернокрылому Фениксу хорошо в дороге: он кружил над путниками, то залетая далеко вперёд, так что его даже теряли из виду, то сильно отставая. Наконец Велена остановилась и жестом заставила остановиться и Всемира. Феникс, сделав круг над её головою, опустился на её плечо.

– Что стряслось? – спросил молодой кузнец отчего-то шёпотом. Девушка поглядела на него и прижала палец к губам.

– Тише! Слышишь?

Всемир прислушался. Где-то в темнеющей изумрудной глубине, насквозь пронизанной солнцем, ему послышались тихие, едва различимые шаги и голоса. Немного послушав и помедлив, Велена вдруг заулыбалась, сорвалась с места и побежала напрямик сквозь колючие кусты. Низкие короткие ветви цеплялись за тонкую ткань сарафана, безжалостно рвали подол и хлестали по рукам, но девушка, забыв обо всём, бежала вперёд и не замечала ничего вокруг. Всемир, удивлённо хмыкнув, проверил, хорошо ли ходит в ножнах кинжал и бросился вослед за нею.

Впереди, на дороге, виднелись две фигуры: одна высокая, широкоплечая, а другая – совсем маленькая и тоненькая. Велена, раскинув руки, бросилась к ним.

– Ярико!

Путники остановились, резко обернулись. Лёгкий порыв ветерка вмиг растрепал золотистые спутавшиеся волосы юноши, выбившиеся из-под тонкого очелья. Он раскрыл объятия, и Велена, с разбегу налетев на него, с радостным визгом повисла у него на шее. Покружив сестрёнку немного, юноша опустил её на землю и поцеловал в лоб.

– Здравствуй, Велена, – улыбнулся он, обнимая её за плечи. – Отыскала ты меня всё ж таки… Знакомься: это Славка.

Велена наконец разглядела девушку, что была с ним. Она была маленького роста, на полголовы ниже её самой. С тёмно-русой косичкой, большими светлыми глазами, широко распахнутыми. Девчонка приветливо улыбнулась, и Велена улыбнулась ей в ответ.

– Когда б не она, не быть бы мне здесь, – продолжал тем временем Ярико. Славка вспыхнула, точно заря утренняя, смущённо опустила голову, но он не обращал внимания на её скромность. – Она мне жизнь спасла. И, видишь, пожелала с нами вместе пойти. Да ты, я гляжу, тоже не одна?

Велена обернулась: Всемир не спеша подходил к ним, словно всё ещё не понимая, можно ли доверять новым знакомым, нет ли.

– Это Всемир, – ответила девушка. – Мы в деревне повстречались.

– Значит, всё-таки прав я был, – пробормотал Ярико, задумчиво потерев переносицу, но тут же махнул рукой. – Ладно, идёмте. Покамест даже я толком не понимаю, что мы искать должны и, главное, где.

Шли они ещё довольно долго. Разговаривать ни о чём особенного желания не было, Феникс снова куда-то исчез, и Ярико его не звал. Он был погружён в свои мысли: только что Велена сказала, что Всемир решил пойти с ними без особых причин. Ярико догадывался, конечно, и ранее, о том, что стоит только кому бы то ни было услыхать о рунах и их чудесной силе, как сразу же бросался их искать, терпел неудачу за неудачей и, в конце концов, пропадал, так и не найдя ни одной.

Вдруг в звенящей вечерней тишине где-то за его спиною хрустнула сухая ветка, а потом раздался резкий вскрик. Ярико остановился, обернулся, нахмурившись, и увидел, что Славка в недоумении разглядывает свою растрепавшуюся косичку: лента из неё выпала, сама она совсем рассыпалась, но девушка так сосредоточенно и изумлённо глядела на неё, что Ярико не мог не спросить, что произошло. Всемир и Велена остановились подле них и с интересом посмотрели на Славку, доселе молчавшую.

– Да я и сама-то не разобрала, – проговорила она, растерянно озираясь. – будто кто-то за ленту дёрнул, а потом, как выпала она, так сразу же и за волосы…

– Да брось, – усмехнулся Всемир. – Почудилось тебе. Лес, сама знаешь, неосторожных не жалует!

– Идёмте, – поторопил их Ярико. – Скоро стемнеет. Славка, не бойся. Мало ли, ветка какая…

С этими словами он развернулся и зашагал дальше, и все остальные поспешили за ним. Уже вечерело, и с наступлением темноты в лесу начало постепенно холодать. Пора было искать местечко для ночлега, где можно безопасно развести костёр и не быть замеченными. Искали долго: то попадалась слишком открытая местность, то, наоборот, кусты окружали маленькую полянку так густо, что костёр разводить было опасно. Наконец, после долгих поисков и скитаний Велена заявила, что никуда более не пойдёт и останется там, где сей же час стоит, и остальные, тоже уставшие за целый день пути, сдались.

Астра остановилась, перевела дух, прислонившись спиною к тёплой, нагревшейся за день коре сосны. Густой, терпкий запах смолы вскружил голову. Все чувства к ночи обострились так, что Астра уж боялась и шаг сделать, чтобы оставаться незамеченной: как-никак, невидимкой она становиться всё ж умеет, а вот чтоб ещё и не было её слышно, это постараться надобно. Самой слабенькой из всех четверых казалась маленькая девчонка в алом льняном платье. Хрупкая, невзрачная, тихая – слова лишний раз не молвит. С такой справиться, мыслила Астра, много труда не надобно. И, улучив момент, когда девчонка подойдёт поближе к зарослям, она ухитрилась сорвать с её косы ленту и выдернуть один тёмно-русый волосок. Оставалось только поджечь его и заставить спящую девчонку проболтаться… Астра щёлкнула пальцами. Тонкий волосок вспыхнул зеленоватым пламенем, свернулся крохотным колечком и исчез. Девчонка поморщилась во сне. Астра пригляделась: её тонкие губы, доселе крепко сжатые, зашевелились.

Ярико не спалось. Он лежал на спине, закинув обе руки за голову, и смотрел вверх. Там, вдалеке, покачивались пушистые верхушки сосен, длинные лапы деревьев напоминали изогнутые, вывернутые в неестественных положениях руки. Ярико задумчиво смотрел в огонь, уже угасающий. Лепестки пламени, то поднимаясь, то уменьшаясь до размеров ладони, плясали перед глазами, и юноше вдруг почудилось, что среди обыкновенного огня в костре пляшут маленькие человечки – точно такие же, как обычные люди, только крохотного росту… Ярико протёр глаза, отгоняя наваждение, и человечки исчезли.

Ночной лес дышал тишиной, вокруг не раздавалось ни звука, ни скрипа, ни шелеста, только костёр сонно потрескивал сухими поленьями. Все спали; Велена, как обычно, улеглась поближе к огню, Всемир даже во сне не выпускал из рук короткого клинка, а Славка спала от огня дальше всех, свернувшись калачиком, как зверёк. Губы её шевелились, будто она с кем-то беззвучно разговаривала. Ярико снова было лёг на землю, но вдруг в ночной тишине ему послышался какой-то шёпот.

– Река долга да серебряна, – вдруг разобрал он, прислушавшись. – Долга да серебряна…

Ярико вскочил, ошарашенный услышанным, и огляделся, но никого, кроме него да спящих ребят, вокруг не было видно. А Славка тем временем повернулась на спину, раскинула руки в разные стороны, и промолвила вполне разборчиво:

– Холодна вода в ней, точно лёд по зиме, а о тайне лишь тому ведомо, у кого вёсла в руках…

Глаза её были открыты, но взор казался пустым и бессмысленным. Ярико бросился к ней, схватил за плечи, начал трясти, но она не просыпалась. Голова её безжизненно моталась из стороны в сторону, косичка прыгала туда-сюда. Юноша выпустил её плечи и, немного помедлив, ударил по щеке.

– Славка! Проснись!

Тут же Славка вскинулась, моргнула, очнулась будто. И встретилась с изумлённым и испуганным взором Ярико. Девушке передалась его тревога, и она вся как-то сжалась, сцепила руки замком перед собою, ссутулилась.

– Что такое?

– Ты чего?

– А что?

– Спишь и… – Ярико нахмурился, провёл влажной ладонью по лицу. – И разговариваешь…

– Не слыхала я, – ужаснулась девушка и тут же прикрыла себе рот ладошкой, да уж поздно было: рассказала обо всём.