Читать книгу Умри Убей Воскресни - Татьяна Михайловна Чистова - Страница 1

Так бегать Максу не доводилось давно, дыхалка начинала сдавать, кровь со звоном билась в висках. Не обращая внимания на колотящееся сердце, он наддал еще, промчался мимо гуляющей по дорожке парочке, обогнул пенсионерку с пуделем на поводке, и мельком глянув на забрехавшего пса, ворвался в парк. Пробежал по берегу пруда к мосту, пересек его, рванул в горку и уже из последних – что там скрывать – сил, вылетел к высоткам из красного кирпича, ворвался во двор, затормозил, закрутил головой по сторонам, переводя дух. И выдохнул облегченно – успел, не зря гнал сюда, как бешеный пес, коему, как известно, семь верст не крюк.

Домов всего три, в каждом по два подъезда, народу поблизости мало, что объяснимо – темнеет уже, да и прохладой с прудов ощутимо повеяло, точно не конец мая на дворе, а сентябрь. Но заметил у крайнего слева подъезда красную приземистую «мазду», спортивный кабриолет, дорогую и яркую, как елочная игрушка. В их городке на этаком аппарате передвигаться все равно, что на слоне ездить, и любой сходу скажет, чья эта машина и чем его папа знаменит среди местной братвы, как по старинке державшейся в тени, так и засевшей в кабинетах местной власти.

Машина блестела яркими выпуклыми боками, и выглядела как новенькая, свет фонарей отражался на крыльях и капоте, придавая им нереально-синеватый оттенок. Макс близко подходить не стал, чтобы себя до срока не выдать, но и отсюда видел, что лобовое стекло целехонько, да и передний бампер у «мазды», похоже, заменили. Значит, то не сплетня была, а правда – дело замяли и все идет своим чередом. До сегодняшнего вечера шло, но в любой момент может измениться, ибо кое у кого на этот счет есть свое мнение.

Макс прошел вдоль дома, держась спиной к стене и стараясь не высовываться на освещенные участки. Смотрел во все глаза, точно впервые видел эти декорации, а не гулял тут, считай, неделю. И все было как вчера, как и три дня назад – клумбы и длинные коротко подстриженные кусты у подъездов, низенькие крашеные заборчики, парковка вдоль дороги, детская площадка, арка за ней – выезд из двора. Но «мазда» появилась только вчера, это радовало – не ошибся, верно все рассчитал, и напрягало одновременно – а если все-таки опоздал? Не успел, промедлил самую малость?

Макс всматривался в полумрак перед собой, и ничего толком не видел – с прудов наползал туман, стлался над дорогой, воздух дрожал, делая очертания и контуры предметов нечеткими и зыбкими, «мазда» точно инеем подернулась. Дальше Макс ждать не стал, вышел на дорогу перед домами и едва не столкнулся с теткой, вернее, пучеглазым чудовищем, что семенило рядом. Чудовище завизжало – Макс отдавил ему лапу, тетка подхватила уродца на руки, и, обозвав Макса бараном, двинула к среднему подъезду. На тетку было плевать – Макс никак не мог сообразить, откуда ждать беды. Получалось, что сразу со всех сторон – и с детской площадки могло прилететь, и из открытого окна подъезда, или из-за кустов, например. Но нет, это вряд ли, живая изгородь низкая, за ней не спрячешься. Хотя при наличии навыков и инструментов этот трюк любой спец запросто оформит. Но вряд ли, риск слишком велик, а результат того не стоит. Хотя это с какой стороны смотреть…

Кровь снова ударила в виски, Макс, уже не скрываясь, шел вдоль дома и крутил головой по сторонам. Прошел мимо «мазды», убедился – точно, все в порядке, машинка выглядит как фотомодель с обложки, к такой и подойти не всякий решится, зато шею многие свернут, взглядом провожая… И тут осенило – «мазда» праворульная, значит… Значит, все просто, как грабли, а он, дурак, сразу не догадался. Но еще не поздно, есть пара минут.

«Мазда» мигнула фарами, мяукнула сигнализация, Макс отскочил вбок и со всех ног бросился к парковке. Проскочил между пузатым «крузаком» и «фордом», перемахнул оградку и по мокрой траве побежал дальше, к невысокому заборчику, за которым и начиналась, собственно, детская площадка. Пролетел в темноте и тумане, как нечистый дух, и остановился в последний момент, задержал дыхание, чтобы не выдать себя. И согнал с лица неуместную улыбочку – угадал-таки, молодец, верно рассчитал, хоть не сразу: за прижатой к забору «тойотой», ржавой, севшей на диски, стоял человек. Невысокий, ниже Макса на полголовы, худой, даже тощий, одет во все темное, на голове капюшон, рук не видно – либо прячет пока в карманах, либо перчатки надел. Стоит – не шелохнется, и по сторонам не глядит, да и незачем, ему «мазда» нужна, вернее тот, кто только что вышел из подъезда.

Запел домофон, распахнулась дверь, и с крыльца по ступенькам сбежал невысокий упитанный молодой очкарик, над ремнем джинсов нависало круглое брюшко, редкие волосенки зачесаны назад, взгляд наглый, даже презрительный, но это уже фантазии. Вернее, накатившее воспоминание, свежее еще – видел Макс этого оленя две недели назад, правда, издалека, но и этого хватило, чтобы понять – дело дрянь, надеяться не на что. Правда, тогда он предположение свое при себе оставил, да и не понял бы его никто, но не суть. Тогда это тогда, а сейчас вот он, красавец, прохаживается вокруг своего сокровища. А тот, у «тойоты», повернулся в его сторону, вытянул руки, и Макс скорее догадался, чем разглядел в полумраке зажатый пальцами в черных перчатках пистолет с навинченным на ствол глушителем. Сердце ухнуло куда-то под ребра, трепыхнулось там, лоб покрылся испариной, холодной и липкой. «Мазда» замигала фарами, запела на все лады сигнализация, потом резко оборвалась – открылась правая передняя дверца, юноша бросил что-то в салон и тяжко плюхнулся на переднее кресло. Человек поднял пистолет чуть выше, на уровень глаз, перехватил его поудобнее и раздался тихий металлический щелчок – опустился предохранитель.

– Не надо… – Голос потонул в утробных ухающих звуках: в «мазде» включилась магнитола. Макс не слышал сам себя, да тут его бы и сам черт не разобрал. Юноша дверцу закрывать не торопился, жал кнопки на приборной панели, машина мигала фарами, ревели басы, да так, что закладывало уши.

– Не надо! – проорал Макс, дернулся вперед, и, как в дурацком сне, еле передвигал ногами. Время тянулось, точно резиновое – вот ствол с глушителем вытягиваются вперед, вот палец ложится на спуск, вот медленно, до тошноты медленно закрывается передняя дверца машины, стекло ползет вниз, виден профиль очкарика за рулем, а совсем рядом слышится тихий выдох – человек в капюшоне приготовился стрелять. «Мазду» он держал на прицеле уже с полминуты, но ствол ни разу не дернулся, не качнулся – подготовка сказывалась да мотивация запредельная только что через край не плескалась. Еще секунда-две, и финита, конец игры…

И почуял неладное в последний момент, чуть повернулся, мотнул головой, отбрасывая капюшон, и Макс как в прорубь головой ухнул. Дернулся вперед, схватил человека за локти, развернул и швырнул, что было сил, от себя через хилую оградку на мокрую от росы траву, кинулся следом. И тут оплошал самую малость, на секунду, не больше замешкался, но хватило с лихвой. Человек не рухнул на ограду, как планировалось, а кувырком перевалился на ту сторону, сел и с силой врезал подбежавшему Максу ногами в живот. Хорошо, что он возможность эту предусмотрел, успел пригнуться, и удар получился смазанным, но от боли все равно стало темно и душно, пусть ненадолго. А когда отпустило, Макс первым делом увидел направленный себе в лицо пистолет, а потом и стрелка, знакомого, близкого человека. Юрка Дубровин, одноклассник и друг детства, реально друг, а не просто приятель пива попить или мячик в выходной день с тоски попинать. Чего они вместе навидались – лучше не вспоминать, а вот как оно обернулось…

«Выстрелит или нет?» – страха не было, его затмило любопытство и какой-то чисто исследовательский азарт: нажмет Юрка на спуск или нет. И что будет потом, если это потом им вообще отпущено? Тот, похоже, думал о том же, смотрел на Макса из-под сбившегося набок капюшона, и на лице Дубровина проступало выражение тоскливой досады, от равнодушия и сосредоточенности не осталось и следа. Макс шагнул, было, вперед, Юрка поднял пистолет, предупреждая – не подходи, и тут справа раздался вовсе уж дикий вой и визг покрышек. Дубровин даже головы не повернул, лишь покосился в ту сторону, и этого хватило – Макс носком ботинка врезал ему по запястью, пистолет вылетел у Юрки из рук и сгинул где-то у песочницы, пустой по случаю позднего часа. Выстрела, к счастью, не последовало, Юрка дернулся туда, но Макс сшиб его наземь, навалился, что было сил, и они сцепились, как два голодных пса за свежую кость.

Юрка всегда был сильнее, хоть ростом уступал Максу полголовы, но техникой и, главное, напором, мог ушатать почти любого. Недаром он зимой стал вице-чемпионом области по армейской рукопашке, разделав оппонента как бог черепаху, но то было зимой, когда у него все было хорошо, и казалось, что так будет всегда. А сейчас, похудевший, осунувшийся, бледный с рассеянным мутноватым взглядом он был вдвойне опасный соперник, и все же Макс прижал Юрку лопатками к траве. Дубровин как-то уж вовсе по-волчьи вывернул голову, и оба смотрели, как «мазда», визжа покрышками под вой музыки вылетает со двора, как скрывается в арке. И во дворе становится тихо, так тихо, что с прудов доносится дивный лягушачий хор, а над ухом тоненько пищит охочий до свежей крови оголодавший комар. Макс мотнул головой, отгоняя прожорливую тварь, но захват не ослаблял, держал Юрку по-прежнему крепко, хоть тот и не думал сопротивляться. Смотрел отрешенно куда-то вбок, потом спросил негромко:

– Ты знаешь, кто это был?

– Знаю. – Макс чуть разжал пальцы, а Юрка этого словно и не заметил, смотрел в глаза, отчего стало не по себе. Конечно, Макс знал этого подонка на красной «мазде», как не знать. Милютин его фамилия, наследник папашиной ювелирной империи, раскинувшейся и на их город, и запустившей щупальца в близлежащие. И денег у него с лихвой хватит, чтобы отмазать сынка от любой статьи – ведь замяли дело с ДТП, где Марина с Пашкой погибли. Якобы они сами под колеса милютинской «мазды» кинулись, ни свидетели не помогли, ни запись с регистратора «опеля», что рядом оказался. А Юрка, сам круглая сирота, пылинки сдувал с жены и сына, любого просто за косой взгляд на них порвал бы к чертям собачьим, а тут нате – сами виноваты, а к Милютину претензий нет, спасибо скажите, что за мятый бампер и разбитое лобовое стекло счет предъявлять не стал. Очевидцы говорили, что после аварии Милютин первым делом оглядел машину, потом принялся куда-то звонить, потом просто уехал. «Скорую» и полицию вызвали очевидцы, но медики приехали слишком поздно, потом подтянулись полицаи, потом… Лучше не вспоминать, что потом было. Врач из «Резерва», учебного центра по АРБ, привел коллегу, и тот накачал Юрку мощным седативным средством, на корню глушившим все душевные порывы. Оставил врачу пару ампул, но они давно закончились. Юрка держался неделю, после похорон исчез, выключил телефон, не появлялся дома, точно сгинул куда. А два дня назад Макс его увидел, издалека, у тех самых прудов с жесткими листьями кувшинок на неподвижной воде. Подойти хотел, но передумал, пошел следом, и понял, что не ошибся – Дубровин следил за Милютиным. Не первый день, судя по всему, и не последний, как оказалось. И вот сегодня решился.

– А чего тогда полез? – от спокойного голоса стало не по себе, и Макс старался не смотреть на Юрку, от чьей ухмылки бросало в дрожь. И все ж ответил, вглядываясь в туман за головой Дубровина:

– Не надо, Юр, не бери грех на душу.

Понимал, что звучит банально, нелепо и глупо, а других, подходящих слов не находилось. Юрка это сам превосходно понимал, перестал улыбаться и выдохнул, выпалил единым духом:

– Мой грех – я и отвечу. А ты не лезь.

Звучит, вроде, разумно, но отпускать Юрку нельзя, он сейчас таких дел натворит, что вовек не разрулишь. Пропадет ни за грош, ведь дело – дрянь. Но в голосе звучала угроза, реальная, близкая, серьезная. Юрка напрягся, и Макс понял, что у него осталось секунд пять или около того. Макс мешает Юрке, мешает, как тот санитар на опознании, который хотел увезти Марину и Пашку за белую металлическую дверь. Кое-как уговорили его тогда заявление не писать, свалили все на состояние аффекта, заплатили хорошо, вывихнутое запястье вправили коллеги, и дядя взял неделю за свой счет, чтобы гематомой в полфизиономии посетителей не пугать. Впрочем, санитар от Юрки ничего такого не ожидал, а вот Макс преотлично знал, на что Дубровин способен: росли вместе, учились, а после служили, причем не в нарядах по кухне время коротали, а служили, как всякому нормальному мужику полагается. Макс через полтора года домой вернулся, а Юрка остался, контракт на три года подписал и как в воду канул. Объявился ранней весной, серьезный и молчаливый, первым делом старую квартиру продал, сразу новую купил, женился на Марине, мальчишка у них родился. Пацан в отца пошел и мастью и характером, Юрка его чуть ли не с пеленок в спортзал таскал, а уж на соревнованиях Пашка ни одного поединка не пропустил, за Максом следил, а с отца вовсе глаз не сводил, сам на ринг рвался. И вот похоронили его рядом с матерью на новом кладбище, два гроба, две могилы рядом, две жизни Милютин забрал и дальше развлекаться покатил.

Макс отпустил Дубровина и моментально оказался возле песочницы. Глянул под ноги, по сторонам и подобрал с земли «макарова» с навинченным на ствол глушителем. На всякий случай отошел еще немного назад, следил, как Юрка поднимается на ноги, как отряхивает толстовку и штаны, шарит по карманам, потом поднимает с травы выпавший в драке мобильник. Макс выщелкнул из «макарова» магазин – полна коробочка, все восемь патронов на месте. Задвинул обратно, покрутил пистолет в руках и, не нашел ничего лучшего, чем по-киношному запихнуть его за пояс джинсов, прикрыв сверху курткой.

– Зачем он тебе? – усмехнулся Дубровин.

– Разберусь.

Чего тут разбираться, он эту игрушку с закрытыми глазами на время собрать-разобрать может, благо, научился в свое время. Да и после службы в тир частенько наведывался, с тем же Юркой на очки по мишеням из разных видов нарезного пострелять. Разберусь… С вещами посерьезнее «макарова» приходилось дело иметь. Правда, только в тире да на стрельбище в отличие от Юрки, он три с лишним года с оружием не расставался. И слова из него не вытянуть – как там все было, отмалчиваться предпочитал или переводил разговор на другое.

– Следил за мной?

– Да, два дня. – Макс не сводил с Дубровина глаз. Тот досадливо поморщился, хлопнул ладонью по щеке, но промазал, и комар с громким писком улетел прочь.

– А я и не заметил. Зачет тебе.

Прозвучало не похвалой, а как признание за равного – Юрка три с лишним года в разведке прослужил, от него такое услышать – все равно, что комплимент….

Дубровин выпрямился, пригладил на макушке короткие светлые волосы и исподлобья глянул на Макса. Тому снова стало не по себе, выглядел Юрка жутко: и без того поджарый, как гончая, он похудел еще больше, узкое лицо осунулось, щеки запали, под глазами залегли темные круги. От веселого парня, которому хоть к черту на рога поехать – как с горки скатиться, ничего не осталось. Юрка сейчас и вовсе сам на себя был не похож, что называется, в гроб краше кладут.

Не спал он сутки, если не больше, а уж когда ел последний раз можно только гадать. Дубровина мотнуло, как пьяного, Макс, дернулся, было, поддержать, но Юрка отмахнулся и сел на бортик песочницы, сунул руки в карманы толстовки и опустил голову. По дороге проехал пацан на велике, глянул на впавших в детство мужиков и счел за благо наддать газу и убраться куда подальше. Где-то недалеко загавкала собака, судя по голосу – мелкая диванная псинка, потом раздался женский голос, потом все стихло. Над головой заполошно закаркала ворона, Юрка вскинулся и уже осмысленно поглядел на Макса. Без злости глянул, без отчаяния, с досадой и усталостью – мол, надоел ты мне, Добровольский, отстань уже, богом прошу.

– Напейся. – Снова прозвучало глупо до безобразия, однако ничего умнее в голову не лезло. Юрка молчал, точно не слышал, или не понял обращенных к нему слов, потом ответил без тени усмешки.

– Пробовал, не лезет.

– Ты когда ел последний раз? – Макс подошел ближе, но дальше вытянутой руки старался не подходить. Выучка у Юрки будь здоров, он и вооруженного человека враз скрутит, тот и чихнуть не успеет. Не стоять же над ним с пистолетом, местные неправильно поймут и, не дай бог, полицию пригласят. А от этих ребят надо подальше держаться, и вообще уходить пора, засиделись они тут.

– Черт его знает. – Юрка тяжело поднялся с деревянного бортика, побрел к дороге. Перешагнул через заборчик и двинул вдоль клумб и кустов к торцу дома. Сбавил шаг у крайнего слева подъезда, покрутился на пустом месте, точно вынюхивал что, и пошел дальше. Макс держался в шаге позади от Дубровина, прижимал ладонь к левому боку, где кожу на ребрах холодила тяжелая сталь. Юрка мельком оглянулся и заложил руки за спину, Макс плюнул с досады, пошел рядом. Они по ступенькам спустились к пруду, пошли вдоль берега к мосту.

– Отдай, – сказал Дубровин, – отдай игрушку, ни к чему она тебе.

– Тебе тоже.

Макс остановился, вглядываясь в туман. Тот сгустился у центра пруда, точно сдуло его с берегов, и недалеко имелось неплохое местечко, глубокое, как помнилось из детства. Юрка это тоже не забыл, глянул на Макса и попросил:

– Отдай, я его выкину. Вот прямо сейчас, при тебе.

– Сам справлюсь.

Макс перешагнул бортик и по скользкой тропинке побежал к воде. Хоть и вечер уже, а все ж не стоит вот так, на виду оружием разбрасываться. Жалко игрушку, хороша до невозможности, Юрка ее, поди, «с работы», как он сам говорит, притащил, и она лежала до времени. И сегодня почти дождалась своего часа.

– Я ж тебе не Ихтиандр, – проговорил Дубровин, – в пруду хлама полно. Бросай здесь и пойдем.

Он топал следом, и чертыхался, оскальзываясь на мокрой глине. Вел Юрка себя так, будто ничего не случилось, и Макса от этого спокойствия продирало по хребту холодком. Три с лишним года Юрка на новую квартиру зарабатывал, и переделках, почище сегодняшней, сто раз бывал, ему школьному другу шею свернуть – раз плюнуть. Одна надежда на «макарова», но – даст бог – до этого не дойдет.

– Здесь дно в прошлом году почистили. – Макс углядел в сумерках старую березу, зависшую над водой, помнившую, наверное, их мальчишками, взбежал по толстому стволу, потянул из-за ремня пистолет и замер: метрах в трех под кустом сидел мужик в брезентухе и высоченных резиновых сапогах, и, позабыв про свои удочки, пялился на Макса и подоспевшего Юрку так, точно впервые видел человека. А у него, тем временем, клевало, поплавки качались над водой, а один, полосатый, и вовсе ушел в глубину, да только дядя этого не замечал.

«Твою мать» – мыслили они с Юркой синхронно, тот совершенно бесшумно отступил и пропал в зарослях черемухи, Макс постоял так для вида еще с полминуты и двинул следом. Встретились наверху, у моста, Дубровин глянул на выбиравшегося из овражка Макса и, не дожидаясь, пошел дальше. Топали молча до развилки, Дубровин ни разу не обернулся, и только у толстенной липы притормозил, и сказал:

– Пока, Макс.

Да, тут их дорожки разойдутся – Юрка пойдет в пустую квартиру, где еще остались вещи Марины и Пашки, а Максу пора домой. Для начала заскочить к себе, забрать кое-что, потом бегом на дачу, где со вчерашнего дня его ждет отец. Надо помочь ему с водопроводом и еще кое-что, по мелочи, коих всегда полно, и всех дел не переделать. А послезавтра понедельник, и надо возвращаться в город, ехать на работу… А Юрка уже никуда не торопится, ему плевать на субботу, на понедельник, на время года и на себя самого.

– Глупостей больше не делай, ладно? – в спину ему сказал Макс. Дубровин накинул на голову капюшон, запахнул толстовку.

– Ладно, уговорил, щенок. Пойду я.

«Щенок» – Макс улыбнулся. Юрка всегда его так обзывался, хоть был всего на год старше. «Тоже мне, старый пес» – хотел сказать он, как отзыв на пароль, но перехватило горло. Старый пес, и одинокий, Юрка однолюб, одну Маринку любил, других женщин для него точно и не существовало. Одна женщина, один сын, одна жизнь на всех – теперь все для него кончено. По сердцу как бритвой резануло, Макс хотел подойти ближе, но Юрка точно затылком видеть научился. Отошел как-то торопливо, точно стыдно ему было или некогда, буркнул на ходу:

– Все, пока. Увидимся.

– Конечно! – почти выкрикнул ему вслед Макс, понимая, что снова выглядит глупо, но ничего с собой поделать не мог. Увидимся, разумеется, он был в этом уверен, и душой не кривил, а пистолет решил отвезти на дачу и там в спокойной обстановке разобрать его и по частям утопить в местном болотце.

Еще месяца полтора они с Юркой созванивались, встретились пару раз, а потом Настя сказала, что с нее хватит, и она уезжает. Она давно намекала, что собирается вернуться к родителям – диплом получен, съемная квартира теперь без надобности, да и климат у Черного моря несравненно лучше, зима не полгода длится, а месяц всего, да и то без снега. Максу план категорически не нравился, и он предложил свой вариант – свадьба, конечно.

Настасья два дня отмалчивалась, на третий позвонила – так и быть, уговорил. Но жить она тут останется до зимы, потом все равно уедет, хоть с законным мужем, хоть одна. Макс перечить не стал, подумав, что до зимы еще много воды утечет, и стал готовиться к новой жизни – купил кольца и костюм, осталось только оформить все как полагается. О Дубровине он не то, чтобы забыл, стало не до того, да еще и при разговоре как-то случайно ляпнул, что женится. А когда сообразил, что наделал, отступать было поздно.

– Та самая? – спросил Юрка.

– Да, – промямлил Макс. – Ты ее видел. Настей зовут.

Та самая, да. Самая обычная, на первый взгляд – роста невысокого, одевается просто, незаметная в толпе, таких сотни, но это если не присматриваться. А приглядишься и понимаешь, что всякие разные красотки могут идти мимо, а Настя пусть рядом остается, желательно, на всю жизнь. И взгляд дерзкий и смешливый у нее, оказывается, и глаза зеленые, и ноги длинные, а вот волосы наоборот – каштановое, с рыжим отливом каре длиной до подбородка. Уж как Макс ни старался, как и убеждал девушку отрастить волосы, а та уперлась, и нив какую – так удобнее, и весь сказ. Макс на время отступился, решив диктовать свои условия уже на правах мужа, и ждать оставалось всего ничего, до конца августа.

– Понятно.

Юрка спокойно пожелал удачи и счастья в семейной жизни, и… перестал отвечать на звонки. Или сменил номер мобильника, или вообще уехал из города – неизвестно, Макс его искал поначалу, потом бросил – надоело стоять перед дверью и слушать, как трезвон разносится по пустой квартире. А потом успокоился – новостей о внезапной кончине ювелирского отродья не поступало, красную «мазду» он иногда встречал в городе, та рассекала чуть ли не по встречке, не обращая внимания на разметку. А еще через месяц и вовсе не до того стало, другие дела навалились.

***

Заявление подали в конце июня, и решили это дело отметить, как полагается. Отмечать предполагалось на даче в самом узком кругу: Макс, отец и Настя. Закусывать вино собирались шашлыками, но погода подкачала – с ночи зарядила мелкая морось, а к утру и вовсе перешла в равномерный нудный дождище. Вдобавок похолодало, задул неприятный ветер, и торжество перенесли в дом. Теплый, просторный и светлый, выстроенный отцом еще до появления Макса на свет, настоящее родовое гнездо. Строил в деревне, а та со временем преобразилась в коттеджный поселок, он быстро рос, и помимо небольших домов появились основательные хоромы за высоченными глухими заборами. Оно и понятно – место тихое, рядом лес, речка, и до города близко и до федеральной трассы на Москву тоже рукой подать.

Отмечали до обеда, потом отец засобирался домой. Отведал торта, изготовленного Настасьей собственноручно, похвалил будущую невестку и пошел заводить машину, поманил за собой девушку. Они о чем-то поговорили у ворот, засмеялись и посмотрели на Макса, что, как швейцар, держал створку. Макс сделал вид, что ему не интересно и вообще он ничего не замечает, а сам – пусть слегка – но заревновал, еле сдерживая усмешку. Это ж надо – к собственному папаше невесту свою ревнует, ну просто «Санта-Барбара» какая-то, куда деваться. Отец хоть и в возрасте, но далеко не старик, на него женщины с интересом, скажем так, поглядывают, да однолюбом оказался, овдовев, больше не женился. А Настя ему сразу приглянулась, как сам потом сказал. Предыдущих подружек сына он точно и не замечал, обращая внимания не больше чем на залетевшую во двор ворону, а с Настасьей этот номер не прошел. Они сразу друг другу понравились, нашлись общие темы для разговора, и вот теперь шушукаются у машины, поглядывая на мокнущего под мелким дождиком Макса.

Наконец, белая «тойота» выехала на улицу, отец махнул Максу на прощание рукой и уехал, Настя ушла в дом. Макс закрыл ворота и пошел по дорожке к крыльцу в предвкушении продолжения празднования. Выпил он немного, голова была легкой, сердце учащенно постукивало в такт шагам, и Макс чувствовал растущее нетерпение поскорее оказаться вдвоем с девушкой в пустом доме. Он взбежал на крыльцо и едва успел отшатнуться – дверь распахнулась навстречу. На пороге стояла Настя в легком плаще поверх платья и с зонтиком в руках.

– Пошли погуляем, – заявила она, и, не дожидаясь согласия, прошла мимо Макса и направилась к калитке. Тому ничего не оставалось, как топать следом. Планы пришлось менять на ходу, но настроения это не испортило. Можно и погулять, в самом деле, тем более что у них впереди полно времени, весь вечер и ночь впереди.

Он накинул куртку и пошел за Настей к воротам. С улицы слышались голоса и странные звуки – то ли тихий плач, то ли смех. Макс выглянул за калитку, и увидел соседского мальчишку, толстого важного Мишку, смышленого парня лет десяти. Он держал на поводке до невозможности умильную псинку – крепкого трехцветного кобелька с ушами-локаторами, острой лисьей мордочкой и роскошным белейшим хвостом. Пес, повизгивая от восторга, тыкался носом Насте в ладони, та сидела на корточках, и трепала собаку по загривку, чесала за ухом. Пес аж жмурился от наслаждения и неодобрительно посматривал на Макса – а ты чего стоишь? Тоже гладь, видишь, какой я хороший!

– Это кто у тебя? – Макс закрыл калитку и потрепал пса по толстой рыжей с черным спинке. Пса он видел впервые, а Мишка прожил тут все лето, но собаки у них в доме точно не было – жили они на соседнем участке.

– Вельш-корг, – заявил Мишка, глядя на свое сокровище, – папины друзья на море уехали и нам на неделю оставили. Его Юстик зовут, самая маленькая в мире овчарка. Это любимая собака английской королевы, у нее таких шесть или семь штук.

– Зачем ей столько? – Максу пес был неинтересен, ну, красивый, общительный, ласковый, как кошка, и только. Однако Настя была другого мнения – она только что не целовалась с добрейшим Юстиком, тот крутился на мокром асфальте и обиженно заворчал, когда девушка поднялась на ноги. Прыгнул на нее передними лапами, оставив на плаще два темных отпечатка маленьких лап, Мишка потащил пса в сторону, Настя засмеялась, отдала Максу зонтик и попыталась отряхнуть грязь.

– Потом. – Макс взял девушку под руку, – потом очистишь, когда высохнет. Так тебе и надо, нечего с чужими собаками играться. Тоже мне, в детство впала…

Он потянул Настю за собой, та оглянулась на Мишку с Юстиком: тот негромко гавкал на прощание, и, кажется, не хотел идти, упирался, скреб когтями по асфальту.

– Такой хорошенький, – протянула Настя, – чудесный пес. Давай такого заведем. Когда-нибудь.

«Не вопрос» – Макс к собакам относился спокойно, и если любимая девушка хочет заиметь такую игрушку, почему бы и нет? Псинка небольшая, хлопот с ней немного, ест, наверное, мало, веселая, к тому же овчарка, почти как настоящая. У английской королевы определенно есть вкус.

– Потом, – сказал он, – третьим пойдет. Заведем сразу после Юльки и Сереги.

Настя многозначительно глянула на него и ничего не сказала, только улыбнулась еле заметно. Не первый раз он заводит этот разговор о детях, о двух, не меньше, а Настя отмалчивается. Нет, она не против, но двух сразу – это, по ее мнению, слишком. Один будет в самый раз. Тут обычно возникали разногласия, и Макс делал вид, что сдается, по привычке думая, что время само все решит, и будут двое, никуда не денутся.

– Ну и погода, – Настя завернулась в плащ, – ужас, а не лето. Вот у нас уже клубника созрела и в море купаться можно.

Она даже глаза прикрыла, точно хотела вместо серого среднерусского пейзажа увидеть разлитую до горизонта теплую лазурь. И горячую гальку на берегу, и виноград, и мягкий ветер – все, к чему привыкла с детства. А Макс море видел лишь пару раз в жизни – один раз давно в детстве, когда ездил в санаторий легкие лечить, а потом еще раз, года три назад, подружка отдыхать потащила. Вернулись, кстати, поодиночке – Тамара, так ее звали, решила на побережье остаться и еще отдохнуть, уж очень обстановка располагала, и кавалеры обходительные попались. Макс возражать не стал, поменял свой билет и уехал неделей раньше, чем собирался. И Тамару больше не видел, да и она возобновлять с ним отношения не спешила.

– Скоро поедем, – сказал Макс, открывая зонтик. Снова накрапывал дождик, что было только на руку – дома столько всего вкусного осталось, и там тепло от настоящей русской печки, которую, по словам отца, сложил единственный в деревне специалист по этому ремеслу. Она получилась небольшой, но работала отменно, и в доме можно было прожить всю зиму, если хватит дров.

– Поедем, и в море поплаваем. – Они дошли до перекрестка и раздумывали, куда бы податься: направо, к небольшой рощице, что выводила к железной дороге, или пойти прямо и оказаться в поле. И там и там сейчас было тоскливо и грустно, точно осенью, однако девушка повернула направо и пошла немного вперед, Макс шел следом и говорил, глядя на зеленый в белых цветах зонтик:

– И в море поплаваем, и вина выпьем, и на пляже поваляемся. Потерпи, немного осталось.

О том, что встреча с будущей тещей его, мягко говоря, пугает, Макс помалкивал и Насте не говорил, но та и так превосходно понимала причину его неуверенности. И точно посмеивалась над его страхами, проговорила капризно:

– До августа еще далеко, я тут замерзну…

– Не замерзнешь. – Макс нырнул под зонтик, обнял Настю за плечи, наклонился, и, не рассчитав, ткнулся ей лбом в висок. Настя фыркнула, мотнула волосами, заехав Максу по носу, он отшатнулся, и оба едва удержались на ногах.

– Ты пьяный, что ли? – Настя улыбалась, глядя на Макса снизу-вверх. Тот наклонился и поцеловал девушку, она приподнялась на носки, обняла Макса, и зонтик упал им на головы.

– Пошли домой, – проговорил Макс, борясь с зонтом, который противно шуршал сразу со всех сторон, – там тепло, там печка.

– И вискарик. – закончила Настя.

– Не переживай, тебе хватит, – Макс едва успел увернуться от щелчка по носу. Зонтик свалился в лужу, Макс схватил его и принялся стряхивать грязную воду.

– Алкоголик! – прошептала Настя, – не боишься, что дети в папашу пойдут?

– Я только по праздникам. – Макс осекся, прислушался: показалось или нет? Настя тоже насторожилась, оба обернулись и смотрели назад, в сторону дома. Звук, долетевший с той стороны, стих, Макс сложил дурацкий зонт и тут все повторилось: заполошный тонкий лай и истошный крик, как-то быстро оборвавшийся.

– Это Мишка. – Макс потащил Настю назад, та почти бежала рядом, придерживала волосы рукой, чтобы те не падали на глаза. Лай перешел в визг, потом перешел в визг, снова крик, потом глухой жуткий рык, перекрывший прочие звуки, и уже отчаянный плач и крики о помощи.

– Быстрее! – Настя толкнула Макса вперед, – посмотри, что там!

– Телефон достань! – он рванул вперед, промчался по узкому тротуару, сделанному больше для декорации – дорога тут подходила почти вплотную к заборам, и идти по огражденной бордюрами полоске можно было только по одному, двое бы не поместились. Да он тут редко пешком ходил, в основном на машине приезжал, но сейчас промчался мимо наглухо закрытых ворот чужих домов, увидел свой, дальше старую березу, чудом уцелевшую на обочине. К березе прижимался Мишка и ревел в голос, тянул к себе что-то непонятное, мутное, странное, и это странное оказалось сцепившимися псами. Юстиком и здоровенной серо-стального цвета тварью с длинным хвостом и мощными короткими лапами. Макс наддал еще, вглядываясь на бегу в бьющийся в крапиве у забора живой рычащий комок. Что тут произошло – черт знает, но эта серая тварь была ему знакома. Кто-то из дачников привез ее с собой и частенько выпускал погулять, просто так, одну, без поводка и намордника. Кормили псину отменно, силы перли через край, дури тоже было хоть отбавляй, и она развлекалась, как хотела – то за велосипедистом погонится, то машину облает, то в чужой двор забежит и перепугает всех до смерти. У деревенских, у кого еще оставалось свое хозяйство, к твари были свои счета в виде кур и уток, придушенных здоровенной, озверевшей от безделья сукой. Скотина, по наблюдениям Макса, обитала за предпоследним у рощи забором, по слухам, жила там одинокая ополоумевшая тетка, и сладить со скотиной сил у старухи не было. Зато имелись деньги – от деревенских она откупалась, платила за ущерб, сколько просили, пару дней в поселке было спокойно, потом псину снова выпускали погулять. И вот сегодня ей попались Мишка и Юстик, новый обитатель здешних мест, и сука устроила любимцу английской королевы горячий прием.

Дела вельш-корга были плохи – стафф трепал его, как хотел, ухватив зубами за загривок. Пес визжал, изворачивался, прижимая уши и вдруг изловчился и с силой заехал суке когтем по морде. На серой шкуре выступила кровь, сука взвизгнула и разжала зубы. Юстик подскочил на все четыре лапы и, вместо того, чтобы бежать, ощерился, зарычал и кинулся на стаффа, вцепился острыми зубами во вражье ухо и повис на нем, даже зажмурился, как недавно, когда играл с Настей.

Макс обернулся – девушка была уже близко, она стояла неподалеку и сжимала в руке телефон, что-то кричала, но Макс ее не слышал. Обернулся и оторопел – сука завалилась набок, прижимая Юстика к траве, тот верещал откуда-то из-под ее бока, а Мишка тянул поводок на себя и вдруг упал от резкого движения псины и оказался с ней нос к носу.

– Не двигайся! – заорал Макс, – назад! Назад ползи, кому сказано!

А сам крутил головой по сторонам, искал камень или палку, или что-то в этом духе, и как назло, ничего не было. Культурные люди живут, черт побери, кругом чистота и порядок, и каждый сам за себя, ни одна сволочь из дома нос не высунет посмотреть, может, помощь нужна, сидят по домам, ждут, когда все закончится. Родители Мишкины на работе, разумеется, а бабка дрыхнет, поди, время-то обеденное…

Юстик ужом вывернулся из-под туши стаффа, вскочил, поджимая переднюю лапу, и оказался между ощерившейся сукой и Мишкой. Мальчишка потянулся, чтобы схватить свою псину за ошейник, и тут Юстик вцепился суке в нос, да так, что аж заурчал от удовольствия. Стафф завизжал, замотал башкой, но Юстик зубы не разжал, висел сосиской, задорно оставив хвост. Зареванный Мишка полз за псами на коленях, Макс кинулся к пацану, и тут сука опустила голову, швырнув Юстика спиной оземь, уперлась ему в грудь обеими лапами и буквально оторвала от своей морды. На белую грудку вельш-корга закапала темная кровь, пес трепыхнулся, повернулся набок и пропал из виду – сука вцепилась ему в горло, намертво сжала челюсти и, упираясь лапами, буквально рвала его на части. В одно мгновение исчез черный, белый и рыжий цвет, шерсть Юстика стала грязно-бурой, ушастая голова беспомощно трепыхалась во все стороны, на траву летели бурые брызги. Мишка оторопел, он не понимал, что происходит, и все тянул на себя тонкий поводок.

– Беги, дурак! – Максу оставалось совсем немного, он старался не смотреть на растерзанного пса, тянулся к мальчишке, и тут стафф отпустил Юстика. Желтым змеиным глазом покосился на Макса, на Настю, что оказалась совсем рядом, на Мишку и схватил его за протянутую руку, дернула на себя, навалился сверху. Мишка жутко выдохнул что-то вроде «помогите», Макс перехватил его взгляд, и тут время остановилось. Сука медленно, очень медленно, как удав, наползала на пацана, закрывала его собой, а тонкая рука с намотанным на запястье поводком вдруг точно развалилась пополам, в середине показалось что-то белое, острое в окружении алого и багрового. Мишка смотрел куда-то в небо, потом отвернулся, потом закричала Настя, и Макс очнулся, сообразил, что это кровь, что ее много, что сука до кости разорвала Мишке руку, и что тварь тянется к горлу пацана, как недавно к шее Юстика.

– Макс! – Настя колотила его кулаками по спине, – Макс, убей ее! Прекрати, дрянь!

Она пнула суку носком туфли в бок, псина утробно рыкнула, повела башкой в сторону, не разжимая зубов. Мишка как-то успел поднять руку, защищаясь, и теперь стафф пытался перегрызть ее, морду суки покрывала кровь и пена.

– В дом! – заорал на девушку Макс, – в дом, быстро! В «скорую» звони!

Грубо потащил Настю к воротам, втолкнул в калитку, да так, что девушка едва удержалась на ногах, треснула ткань плаща. Макс ринулся к дому, соображая на бегу, что делать – палкой эту тварь не взять, кирпича под рукой нет. Лом есть, хороший, тяжелый, им зимой удобно лед скалывать. Лом подойдет – Макс по газону метнулся к гаражу, влетел, закрутил головой, вглядываясь в полумрак. Нихрена не видно, похоже, отец убрал все до очередного сезона, он порядок любит… И тут снова раздался Мишкин голос, слабый, то ли стон, то ли плач, потом залаяла сука, крик оборвался. Макса как кипятком ошпарило, он клял себя последними словами, что стоит столбом и ничего не может сделать, бросился в самый дальний угол, к старой тумбочке, открыл, выволок барахло, развернул ворох тряпок. Здесь он, никуда не делся, «макаров» с глушителем, и патроны на месте, все восемь штук. Лежал с того майского вечера, лежал, все руки до него не доходили, точно ждал этого часа.

Макс защелкнул магазин обратно, постоял еще пару мгновений и побежал к березе. Две пули – пустяк, никто и не сообразит, из чего стреляли, а пистолет от сегодня же по частям утопит в болоте, как и собирался. И концы в воду, ищите, вовек не найдете, да и искать никто не будет.

– Вызвала, едут! – крикнула Настя ему вслед, когда Макс пробежал мимо. Выскочил из ворот, вытащил из-под куртки пистолет, длинный, неудобный из-за глушителя, кинулся к мальчишке. Сука растопырилась над ним, уперлась кривоватыми мощными лапами в землю, отставила тощий крысиный хвост и грызла руку как простую кость, урчала, мотала башкой. Под ногу попалось что-то мягкое, Макс глянул вниз – Юстик, уже неживой, лежит на боку, голова неестественно вывернута, шерсть мокрая от крови, только хвост по-прежнему белее белого, видно, что его расчесали перед прогулкой.

– Гадина! – Макс врезал суке рукоятью пистолета по башке, но с тем же успехом мог колотить по камню. Тварь только рыкнула, покосилась вбок, сжала челюсти, и тут раздался тошнотворный треск. На Мишкиных губах показалась пена, глаза закатились, рука странно согнулась куда-то вбок. Макс сжал зубы, приставил глушитель к затылку твари, но та постоянно трясла башкой, дергалась, и стрелять Макс побоялся – он мог попасть в Мишку.

– Макс! – крикнул Настя, – Макс, чего ты ждешь?

Непонятно, видела она оружие или нет, но лучше ей тут вообще ничего не видеть. Лучше всего ей уйти в дом и ждать там врачей, или полицию, или кто обычно приезжает в таких случаях.

– Не подходи! – заорал он, – отвали, иди отсюда! Кому сказал!

Сам себя не узнавал, только что не обматерил ее, но подействовало – Настя пропала из виду, скрылась за калиткой, Макс отвернулся, глянул на полуживого Мишку, на его перемазанное кровью лицо, приставил глушитель к боку суки и два раза нажал на спуск. Пистолет дернулся, тварь завизжала, лапы ее разъехались, она повалилась на Мишку, но зубы так и не разжала. Скулила, тяжело дышала, хрипела и продолжала сжимать клыки. Макс врезал ей рукоятью пистолета по зубам, потом еще раз, еще, схватил за уши и кое-как оторвал окровавленную башку от Мишкиной руки. Оттащил к березе, еле переводя дух – веса в суке было полсотни, если не больше, швырнул на бок, врезал ногой по морде и хотел всадить третью пулю, для верности, но тут увидел бегущего к ним человека. Сосед с той стороны дороги, седой крупный мужик с штыковой лопатой наперевес мчался со всех ног, не забывая поддерживать спадающие на бегу треники. Он матюкался, призывая Макса подождать, был уже близко, времени не оставалось. Макс крутанулся на месте, пряча пистолет под курткой, в темпе соображая, что делать. Забор, еще один, дорога, бордюр, крапива. Это подойдет, заросли густые – хорошо, что хозяева нерадивые попались, сегодня они эти джунгли точно не скосят. Зашвырнул «макарова» подальше, услышав, как тот гулко врезался в забор, кинул в крапиву теплые еще гильзы и повернулся к мужику. Тот опасливо толкал полудохлую суку черенком лопаты, и смотрел то на Мишку, то на Макса. Тот кинулся к пацану, приподнял одно веко, другое – рефлексы есть, мальчишка жив, но без сознания, болевой шок. И слава богу, что отключился, странно, что так долго держался. «Видел или нет?» – кольнула мыслишка, но Макс ее отогнал, решив, что пацана допрашивать не будут, а если и будут, но недели через две-три, когда он в себя придет и все забудет.

– Сука, – выдохнул сосед, поправляя треники, – вот тварь, мать ее. Всех задолбала. Я ее сам грохнуть хотел, она мне под забор подкапывалась и во дворе гадила. Чем ты ее?

– Отверткой, – соврал Макс, – ткнул ей два раза в бок. В горло побоялся, мог Мишку задеть.

– Жив он? – сосед опасливо подошел к Мишке, наклонился.

– Спаси, сохрани и помилуй, – он перекрестился, – она ему что – руку откусила?

Мишка лежал на спине, а его левая рука привычно выглядела только в области плеча, все, что ниже локтя, превратилось в лохмотья, почему-то белого цвета, и лежали они отдельно, точно сами по себе, через них виднелась трава. Угадывался кулак со сжатыми пальцами, обрывок тонкого поводка, а все, что было выше, принадлежало кому-то другому.

– Стафф бычью ногу может перекусить, – мужик отвернулся, судорожно сглотнул. – «Скорую» надо.

– Вызвали. – Макс присел на корточки рядом с Мишкой, зачем-то положил ему ладонь на голову. «Нормально все будет, не плачь» – крутилось в голове, но Мишка не плакал, зато сука выла, скулила, дергалась, как в агонии, изогнулась вокруг березы точно змея, и грызла выступивший из земли корень.

– Давай ее грохнем. – Сосед замахнулся облепленной землей лопатой, – а то вдруг выживет.

– Сдохнет, – не оборачиваясь, сказал Макс. Ему почему-то казалось, что если он отойдет от мальчишки, то Мишка сразу умрет, поэтому уходить нельзя.

Послышались глухие удары – сосед колотил суку лопатой, как прикладом, ловко держал шанцевый инструмент, при каждом ударе желал твари подохнуть помедленнее и в муках, потом заорал, раздался звон. Макс обернулся – сука из последних сил огрызнулась и ухватила мужика за ногу, тяпнула несильно, но ощутимо. Мужик заорал на всю деревню, отбежал к забору, задрал штанину и принялся осматривать длинную рану от клыков. «Надо было третью ей влепить» – Макс отвернулся, рукавом куртки стер Мишке со лба кровь. Не его, собачью, на голове у мальчишки не было даже царапины, не считая ссадины на щеке. «Ничего, все будет хорошо» – Макс поднял голову, и увидел Настю. Она вышла из ворот и вдруг куда-то побежала, замахала руками, полы плаща со следами лап Юстика трепались на ветру. Настя пропала из виду, потом на дороге появилась «газель» с красным крестом на капоте, рядом с водителем шла Настя и показывала вперед. Из машины на ходу выскочили двое, один с большим, неудобным по виду чемоданом, побежали к Максу. Он поднялся на ноги и отошел в сторонку, уступая место врачам.

Кроме них набежало еще народу, в основном, соседи из ближайших домов. Макс многих видел впервые, хотел, было, подойти и спросить одного, мордатого дядю, что ж тот раньше не вышел мальчишке помочь, но передумал, благо, держался тот вместе с остальными в стороне, близко подходить опасался. Прибежала Мишкина бабушка, полноватая ухоженная женщина, кинулась к внуку, но ее удержал водила «скорой», перехватил в последний момент, отвел в сторонку. А через пару минут туда уже бежал фельдшер – женщине стало плохо, и водила полез в кабину за рацией вызывать подмогу. Проезжавшие мимо машины сбавляли скорость, люди выглядывали из окон, стараясь разглядеть, что там такое делается, но зря старались. Вишневый «шевроле» вдруг резко взял вправо и едва не въехал мордой в бок «ниссану», успел затормозить в последний момент. Водила нажал на сигнал, открыл окно и крыл кого-то непечатным русским словом, а этот кто-то лез по дороге, не глядя по сторонам, и не отвечая на «приветствия». Старуха, худая, с седой гривой, в очках на сморщенной вытянутой физиономии, в каких-то длинных тряпках крысой пробежала перед машинами, выскочила на тротуар, прищурилась, поправила очки…

– Мотя, Мотенька! Девочка моя! – она ринулась к хрипящей суке, едва не столкнулась с врачом и, даже не глянув на Мишку, наклонилась над подыхающим стаффом. Поразительно, но тварь узнала хозяйку, повернула перекошенную морду и тоненько завыла, гнусно, протяжно, точно заплакала, дернулась всей тушей и взвизгнула.

– Мотенька! – бабка суетилась возле «девочки», тянулась к ней и отдергивала руки, сука подвывала ей в тон, вой прерывался хрипом.

– Заткнись! – заорал издалека укушенный сосед, – заткнись, или я вас обеих…

Дальше стало неразборчиво – орали все, мигом найдя виновника недавнего кошмара. Псину ненавидели все, она третий месяц подряд портила кровь всему поселку, и все шло к суду Линча, причем бабке прилетело бы первой. Та настроение толпы мигом уловила, засуетилась активнее, кое-как оторвала Мотеньку от земли и поволокла ее прочь. Вслед бабке понеслись проклятия и угрозы, тетка огрызалась, стянула очки, пихнула их в карман, обхватила рыдающую суку под передние лапы и потащила за собой. Макс следил за бабкой издалека, видел, как на мокром асфальте остаются темные пятна и полосы, что псина беспомощно, как недавно Юстик, мотает башкой. «Сдохни!» – общее пожелание сбудется с минуты на минуту, это к гадалке не ходи. Суке конец, а бабка теперь долго нос из дому не высунет, да и у полиции к ней будет много вопросов. Теперь надо незаметно вытащить из крапивы пистолет, разобрать его и выкинуть нафиг, и забыть все, как страшный сон. Дело за малым – не попасться никому на глаза, а толпа только разрастается.

Уехала «скорая», приехала полиция, замученный после ночного дежурства капитан взял с Макса и соседа объяснения, писал долго и неразборчиво, уточнил, чем Макс прикончил суку.

– Отверткой, – повторил тот, – два или три раза в бок ткнул.

– А чего по башке ей не дал? – спросил тот.

– Врезал пару раз, не помогло.

Тут уж врать не приходилось, адреналин и напряжение схлынули, руки предательски подрагивали, и почему-то очень хотелось спать. Сосед с лопатой подтвердил слова Макса, от себя добавив, что и сам бы тварь разделал в лучшем виде, но не успел. Предъявил капитану повязку под коленом и след от укола – прививка от столбняка, подписал бумагу и выбрался из машины. Капитан выяснил адрес старухи, сел в «форд» и покатил к бабке в гости, толпа поредела, но не разошлась. Особо любопытные толкались у березы, разглядывали перерытую собачьими когтями землю, кровь на ней и несчастного Юстика, так и лежавшего на траве.

– Отвалите. – Это вернулся сосед, уже без лопаты. Он накрыл псинку мешком, завернул, поднял на руки и понес через толпу в сторону рощицы. Кто-то пошел следом – помочь, кто-то потопал по домам. Странно, но на улице стало темнее, а дождя не было, зато поднялся ветер, с березы падали мелкие холодные капли.

– Пойдем. – Настя взяла Макса за руку, – пошли домой.

Дома и, правда, было тепло, отчего Макса еще сильнее потянуло в сон. Накатила апатия и безразличие, чувство было такое, будто все кости выдернули, и Макс еле держался на ногах. Плюхнулся за стол, посмотрел на остатки праздничного обеда и понял, что сейчас его стошнит, даже просто от запаха. Настасья была начеку, чуть ли не силком заставила выпить стопку вискаря, налила себе и сделала хороший глоток, поморщилась, а закусить даже не подумала.

– Ну и манеры у вас, девушка, – пробормотал Макс, еле ворочая языком. Будто не пятьдесят грамм выпил, а пол-литра, аж перед глазами все плывет. Понимал, что это банальный отходняк после стресса, когда рассудок анализирует случившееся и выдает множество вариантов вероятного финала. Сука могла сожрать Мишке лицо, могла прокусить ему горло, могла обернуться, когда Макс держал пистолет у ее брюха, могла броситься на Настю. «Много чего она могла, а сейчас сдохла» – Макс выпил еще, Настя ополовинила свою стопку и потянулась за бутылкой.

– Чем ты ее? – спросила девушка, подливая ему еще.

– Отверткой, – Макс выдохнул облегченно: ничего она не видела, и это, граждане, прекрасно. Она поверит в эту ложь, а правду никто никогда не узнает. А пистолету ничего не сделается, он полежит в крапиве до темноты, а потом сгинет в болоте. Осталось – Макс глянул на часы, и ничего не увидел, перед глазами все колыхалось и шло рябью, круглый циферблат вытянулся, как на полотнах Дали, пополз куда-то вбок. «Ничего себе» – такого с ним еще не было, Макс зажмурился, звуки куда-то пропали, а когда он пришел в себя, на коленях у него сидела Настя. Платье задралось так, что торчали коленки, одна разбита и ранка уже подсохла.

– Это ты меня у ворот толкнул, и я ударилась, – на ухо ему прошептала девушка, – не обращай внимания.

– Больно? – от ее шепота стало жарко, Макс прижал Настю к себе.

– Ерунда, – пробормотала та, – уже прошло. Ты молодец, ты лучше всех. Я так боялась за тебя, я думала…

Что она там себе думала, Максу стало неинтересно. Помнил только, как добрались до комнаты, как Настя стянула с себя платье, дальше был провал точно в пекло, только где-то в области небес.

Проснулся уже в темноте, полежал, прислушиваясь к себе, к дыханию спящей рядом девушки. На втором этаже часы в комнате отца пробили одиннадцать раз, Макс осторожно поднялся, оделся в потемках и вышел из дома. Постоял на крыльце, продышался, пока не замерз – к вечеру ощутимо похолодало. «Уеду жить на море» – мелькнула мысль – «надоело мерзнуть. Живем, как пингвины, сколько можно». Стараясь не шуметь, открыл калитку, постоял, глядя по сторонам, пошел к березе. Никого, разумеется, пролетели мимо пара машин, и пропали за поворотом дороги. В окнах домов за заборами светятся окна, слышны голоса, музыка и смех. Пусто на улице, пусто во дворах, пусто в душах людских – уж и думать, поди, забыли, о Мишке, если и вспомнят, то лишь как страшилку – коллегам рассказать. Увозили пацана живого, сказали, что шок и кровопотеря, но мальчишка крепкий, выдержит. А насчет руки врач говорить отказался, буркнул что-то вроде «время покажет» и закрыл дверь.

«Надо было добить ее» – запоздало проснулось не желание – инстинкт самосохранения. А если эта тварь выживет, а если бабка ее снова выпустит погулять? «Ерунда» – Макс перебежал дорогу, постоял, приглядываясь издалека к березе, забору и зарослям крапивы. Никого, и это нормально, это хорошо. Макс подошел к дереву, припоминая, как стоял, когда стрелял в Мотьку, прокрутился на месте, прикидывая, куда мог улететь «макаров», и шагнул к забору. Включил маленький фонарик-брелок, посветил, раздвигая ногой жгучие стебли, вороша ветки и разный растительный хлам. Вроде, сюда его кинул, пистолет еще о забор грохнулся – Макс наклонился над характерно изогнутой коряжкой, но обознался. Прошел, пригибаясь, вдоль забора, замирая от каждого звука и поминутно гася фонарик, шарил в темноте руками наугад, чертыхался от прикосновения жгучих стеблей, снова светил себе и полз дальше, пока не уткнулся в изгиб забора. Пистолета не было, зато нашлась одна гильза. Макс перебросил ее через соседский забор и пролез по зарослям еще раз, вернулся к березе, постоял, все хорошенько припоминая, представил точную траекторию полета ствола, снова уперся в забор и даже разглядел в свете фонарика небольшую вмятину на профнастиле. Перерыл все, что лежало под ногами, наполовину выдрал из земли лохматую кочку, нашел вторую гильзу, закопал ее поглубже, весь перемазался в глине, выбрался, облепленный сухой травой и листьями, тупо смотрел на забор. «Быть того не может» – уже минут пять крутилось в голове, и тем не менее было. Вернее, не было – «макаров» исчез. Макс был готов поклясться, что искал хорошо, даже очень, даже, что называется, землю рыл, и ничего.

«Еще раз» – приказал он себе, стараясь не замечать бегущего по хребту морозца. Получается, кто-то видел его с пистолетом в руках, видел, как он стрелял и куда скинул ствол. Видел, и опередил, нашел пистолет…

«Ерунда» – Макс снова шарил в зарослях, – «никого не было, ты же помнишь». Точно, никого, все соседи сидели по норам и ждали развязки, выстрела тоже никто не слышал, а сосед с лопатой прибежал, когда все уже закончилось.

– Что потерял?

Макс развернулся рывком, поднял фонарик, посветил перед собой. Спиной к березе стоял какой-то незнакомый мужик, высокий, поджарый, в темной одежде. Руки в карманах, голова чуть наклонена, темные короткие волосы растрепаны, высокие скулы, узкий подбородок, смотрит насмешливо и даже с легкой издевкой, еле заметно улыбаясь при этом. Лет на вид ему было тридцать с небольшим, держался он спокойно, говорил чуть врастяжечку, точно лень ему было, но улыбку то ли не мог сдержать, то ли не старался.

– Что потерял, спрашиваю? Не «макарова» с глушаком?

Макс выключил фонарик, убрал в карман. Страха не было, как и удивления, вместо них появилось странное облегчение – вот и решилась задачка, вот кто постарался. А раз лыбится так паскудно, значит, в теме товарищ, и как дальше быть пока неясно.

– Какой «макаров»? – изумился Макс, – о чем ты, дядя? Мне отлить надо, отойди, я стесняюсь.

И отвернулся к забору, потянулся к поясу джинсов, а сам насторожил уши, прислушиваясь к звукам за спиной. Еще есть шанс выдать себя за пьяного и по-быстрому убраться отсюда, благо и запашок имеется, и свидетелей нет. Пусть найдут того, кто Макса Добровольского с «макаровым» в руках видел, а потом и предъявляют. Да этот, узкомордый, и на мента-то не похож, на гопника, скорее, так что нет у вас методов, и взяться им неоткуда.

Послышались тихие шаги по траве, хрустнуло что-то, и Макс обернулся. Человек стоял в паре шагов позади, по-прежнему держал руки в карманах и продолжал улыбаться.

– Ты уж тут четверть часа лазишь, – сказал он. – У тебя понос что ли, или наоборот?

Макс медленно развернулся, чуть согнул руки в локтях. Все, шутки кончились, этот олень тут не просто так пасется. Четверть часа… Ну, да, примерно так и есть. Значит, он стоял где-то в стороне и наблюдал за крапивой, а не просто так топтался, а ждал, получается. «Херово» – крутанулось в голове, и пока Макс видел лишь одно решение: по-быстрому отключить этого наблюдателя и немедленно уехать, увезти Настю в город, а там уже думать, как быть дальше.

– А ты доктор что ли? – Макс шагнул вперед, – диагноз сходу ставишь? Если чего для анализа потребно, так тут всякого дерьма навалом, тебе хватит.

И тоже ухмыльнулся, но получилось не очень – страх давал-таки о себе знать. Расчет был, что оппонент не видит его лица – темно уже, да и небо в тучах. А тот точно и не обиделся, мотнул головой и проговорил дружелюбно:

– Ага, доктор. Ветеринар. Птичек лечу, кошечек, собачек. Ты собачек любишь?

Собачек. У Макса на лбу выступила испарина, сердце ухнуло где-то под ребрами, по коже прошел озноб, но не от мороза, а будто током шибануло. А тот напротив улыбаться перестал, сделал серьезную рожу, и вдруг куда-то подевался. Макс крутанулся на месте, увидел справа темную фигуру, ринулся к ней, пригнувшись, ударил вперед, рука ушла в пустоту. Мелькнуло слева, Макс успел развернуться, на чистом инстинкте ушел от броска, отскочил, и снова никого не видел перед собой. «Ниндзя, мать твою» – он пятился к забору и крутил головой по сторонам, тень исчезла, но Макс слышал чье-то близкое дыхание.

– Собачек любишь, спрашиваю?

Макс ударил на голос, попал по касательной, а радости было, точно чемпиона-тяжеловеса в нокаут отправил. «Ниндзя» отскочил, шуршал в траве, и Макс теперь отлично видел его, стоящего за березой.

– Ненавижу, – сказал Макс, – и собачек, и их хозяев-придурков. Желаю им всем подохнуть…

Тень метнулась навстречу, Макс приготовился встретить ее, как положено, в стойке, пригнулся, и тут тень пропала. «Что за…» – он слишком поздно понял, что повелся на старый трюк: рывок за лодыжки, удар затылком о землю и душная темнота. Но сознание не потерял, чувствовал, как его в темпе переворачивают на живот и скручивают руки, он даже врезал куда-то наугад ногой, и попал. Потом от удара по почкам перед глазами полыхнули зарницы, потом стало холодно, потом послышались голоса и звук двигателя. Машина стояла недалеко, раздался приглушенный звонок мобильника, потом чей-то короткий смешок, потом Макса подняли и потащили к машине. Только сейчас он сообразил, что руки скованы, поднял голову, и увидел открытую заднюю дверцу полицейского «Уазика».

– Что мне предъявляют? – успел спросить Макс прежде, чем оказался в вонючем отсеке.

– Дознаватель скажет.

Дверь грохнула, лязгнул замок, машина качнулась, Макс подобрался к зарешеченному окну. Тот, в черном, так и стоял у березы и говорил по мобильнику, потом, не глядя на отъезжающий «уаз» повернулся, и неторопливо пошел к повороту, пропал за ним.

И завертелось, понеслось как в дурном сне – обыски на даче и в квартире, допросы близких, экспертизы. Отец, бледный и решительный, держался молодцом, и на первом свидании Макса не убил только потому, что в комнате для свиданий было полно охраны.

– Баран, – проговорил он сквозь зубы, – баран как есть. На кой черт ты влез, тупица?

Юркина история его не особо взволновала, а новость, что «макаров» полтора месяца пролежал в гараже, привела в бешенство.

– Мне сказать мог? – Макс не знал, куда деваться, отец через два стекла и пару метров пространства так держал взглядом сына, что хотелось провалиться сквозь землю.

– Извини, – бормотал Макс в трубку, – я думал…

– Нихрена ты не думал! – спокойно сказал отец, – бестолочь. Если бы думал, то не обо мне, ясное дело, но о Насте тоже забыл? Сиди, дурак, может, поумнеешь. С работы, кстати, тебя уволили, за прогулы. Подумай на досуге, чем жить теперь будешь.

И ушел, а через два дня Макса вызвали в следственный кабинет. Там его поджидала высокая активная полная женщина средних лет с черной густой гривой и адвокатским удостоверением.

– Плохи дела, – без обиняков заявила она, – чем вы собаку убили?

– Отверткой, – буркнул Макс, решив держаться прежней версии. Тетка ему не нравилась, от одного ее присутствия веяло тоской и безнадегой. Понятно, что была она ни при чем, отец прав – Макс сам на себя беду накликал, однако лишний раз слышать это от постороннего человека было невмоготу.

– Ну, да. – Адвокатша перебирала бумаги, – это и из вашего объяснения следует, и из показания Яровой Анастасии. Она утверждает, что видела, как вы с отверткой в руке выходите из гаража и направляетесь к собаке.

Макс сдержал улыбку, уставился в потолок. Умница Настюха, поняла, что дело дрянь, и тоже упорно гнула свое, хотя толку от ее показаний было мало. Девушку и на свидание-то не пускали, ибо не родственница и вообще никто, отец от нее на словах передал, что ждет и надеется на лучшее. Хорошо, если не соврал, чтобы успокоить.

– А экспертиза говорит о другом. – Женщина вытащила из папки два скрепленных степлером листа, надела очки, и прочитала скороговоркой:

– Выстрелы были произведены из нарезного оружия, предположительно, пистолета системы «макаров», о чем свидетельствуют извлеченные из тела собаки две пули. Что можете сказать по этому поводу?

Она выжидательно смотрела на Макса, тот глядел в стол. Разговаривать с теткой решительно не о чем, плохо, что отец потратил на нее кучу денег, не стоит она того. Вместо того чтобы помочь, давит, выжимая из него признание.

– Ничего, – сказал Макс, – ничего не знаю. Я не стрелял, я суку отверткой убил, ткнул два раза в брюхо. Или надо было подождать, пока она Мишку догрызет?

Адвокат откинулась на спинку стула, постучала по столешнице колпачком ручки, сняла очки.

– Вы поймите, Максим Сергеевич, – уже мягче сказала она, – я вам не враг. Я по роду деятельности обязана представлять в суде ваши интересы. А для этого мне надо знать все, все, до мелочи, что произошло в тот день. Стреляли – значит, стреляли, и правильно сделали, честно говоря. Странно, что эту тварь раньше никто не шлепнул.

Женщина улыбнулась, но Макс смотрел мимо, на этот раз на крохотное узкое окошко под потолком. Нет, устраивать побег он не собирался, просто гадал – что там: солнце, дождь, тучи или жаркий полдень? Подышать удавалось только на прогулке в малюсеньком дворике сизо, и Макс потихоньку зверел, оказавшись отрезанным от привычной жизни, от родных людей, оставаясь наедине с разным сбродом.

– Ладно. Я просто обязана вам об это сказать, думаю, следователь подтвердит мои слова. Я сама пятнадцать лет в розыске проработала, так что меня многие знают, как и я некоторых… – она замялась, подбирая слова, – полезных людей. Так вот, Максим Сергеевич, вчера провели еще одну экспертизу, на этот раз того самого пистолета системы «макаров», найденного недалеко от места вашего ристалища. На пистолете ваши отпечатки пальцев, а это прямая улика. Обвиняют вас по двести двадцать второй части первой, незаконное приобретение, хранение и ношение оружия. Срок небольшой, от года до трех лет. Плюс двести сорок пятая – жестокое обращение с животными, здесь можно штрафом обойтись.

– Какие пули? – оборвал ее Макс, – какой «макаров»? Я напился в тот вечер и пошел погулять, потом приспичило мне, отошел в сторонку. А тут этот… олень налетел, угрожал, кидался. Потом менты приехали…

– Казарцев, – негромко сказала женщина, – это был Казарцев Алексей, а Казарцева Фаина Алексеевна его бабка. Собака принадлежала ему.

– Да плевать мне! – взвился Макс, – эта тварь чуть ребенка не убила! Вы что, не понимаете?

Он почему-то решил, что тетка над ним попросту издевается, как и следователь, пропустивший мимо ушей рассказ о бешеной суке. Его интересовало только одно – признание Макса, что тот пристрелил псину, а не прибил ее, согласно легенде, отверткой.

– Казарцев – капитан ФСБ, – спокойно произнесла женщина. Сняла очки, отложила их в сторонку и заговорила, глядя Максу в глаза, быстро и отрывисто, и очень тихо, так, что он едва понимал, о чем идет речь:

– Казарцев приехал через час после того, как вы пристрелили собаку. Еще через четверть часа приехал ветеринар, псина была еще жива. Ей сделали операцию, врач извлек две пули, но собака сдохла от потери крови.

«Слава богу» – едва не выдал вслух Макс, но сдержался, а женщина продолжала:

– Казарцеву не составило труда понять, что именно показал ему ветеринар. Дальше дело техники – прийти на место, и подумать, как бы он сам поступил в этом случае. Народу было много, да?

– Да, – сдавленно сказал Макс. Тетка будто рядом тогда стояла и все видела со стороны, даже в темноте, когда этот увертливый, как ниндзя, Казарцев ловко обставил его, поймал на простой прием.

– И вы бросили пистолет в надежное – как вам показалось – место, чтобы потом прийти за ним и уничтожить?

Макс не отвечал, чувствовал, как в лицо ударила кровь. Как все просто, черт возьми, как просто, он попал, как подросток. Но кто ж знал, что внук этой безумной бабки – фэйс, и что он на раз расколет «киллера». Конечно, это же азбука – прийти на место, поискать в темных углах, найти «макарова» и ждать, кто придет следом. Весь вечер, поди, у березы проторчал, а своего не упустил. Ментам, кстати, мог заранее позвонить, и те тоже поблизости ошивались – уж очень быстро они подскочили. Казарцев… Чтоб тебя черти взяли.

– Стрелял, – сказал Макс, – признаю. Оружие нашел, принес домой, чтобы уничтожить. Могу показания дать.

– Обязательно! – обрадовалась адвокат, – обязательно дадите! В суде это зачтется. А учитывая, что ранее вы не были судимы, то, думаю, года два условно получите, о большем, в смысле меньшем, я и мечтать вам не советую. Ну в самом деле, ведь полно свидетелей, что эта тварь терроризировала весь поселок! Я уж с некоторыми поговорила, один даже в суд согласен прийти. Седой такой мужчина, высокий, в возрасте, сосед ваш через дорогу.

Макс мысленно пожелал мужику с лопатой всяческих благ – остались еще нормальные люди на грешной земле, не так все плохо. А после неделю думал, как будет выкручиваться, сочинил целую историю, как шел через парк, как увидел вооруженного человека, как отобрал у него оружие, как тот убежал. Получалось глупо, но складно, и Макс твердил сказочку про себя до тех пор, пока сам не уверился, что да, так оно все и было. Мелькнула, было, пару раз мысль – а не сказать ли, как все обстояло на самом деле, даже поддался искушению сдать Юрку, но передумал. Тот все равно сейчас далеко, снова, поди, контракт подписал и уехал, куда ворон костей не заносил. Его теперь фиг найдешь, пока сам не объявится, а что ему тут делать, если семьи нет, Милютин жив-здоров и видеть его лишний раз незачем, ибо искушение велико ему шею свернуть. Нет, обойдемся без Юрки, и так все неплохо получается. А два года условно – что ж, куда деваться, за все надо платить, в том числе и за доброе дело.

Адвокат не появлялась дней десять, а когда пришла, то смотреть старалась куда угодно, только не на своего подзащитного, отводила взгляд, вернее, не отрывалась от бумаг в папке. Выслушала легенду о появлении «макарова» в тумбочке, покивала, и, наконец, посмотрела Максу в глаза.

– Вы все равно узнаете, – неуверенно начала она, – это стало известно только сегодня, меня предупредили. Провели еще одну экспертизу пистолета. Выяснилось, что он попал к вам из зоны боевых действий на Северном Кавказе. Принадлежал какому-то боевику, давно убитому, но тем не менее. Плюс, согласно пуле-гильзотеке, пистолет засветился в нескольких терактах на территории России и в приграничных областях. А это двести пятая статья, терроризм, от пяти до десяти лет на строгом режиме. Максим, боюсь, что я ничем не смогу вам помочь.

Макс не сразу понял, о чем это она. Терроризм, боевые действия… При чем здесь он, скажите на милость? Боевики, Кавказ… И тут грянуло, как дубиной по голове – Юрка-то три с лишним года абреков по горам гонял, оттуда и прихватил «сувенир». От пяти до десяти лет, господи… Это ж вся жизнь коту под хвост. А Настя? А отец?

– Погодите, – кое-как проговорил Макс, – но я же нашел этот пистолет.

– Ничем не могу помочь, – повторила адвокат, – я не подозревала, что дело примет такой оборот. И, – она понизила голос, – Максим, послушайте совета: на суде говорите все, как было.

– А смысл? – Макс еще не мог прийти в себя, с трудом понимал сказанное. В ушах звенело, язык еле ворочался. От пяти до десяти, терроризм… Она в своем уме, она не бредит?

– Суд разберется, – адвокат снова смотрела вбок, – вас не накажут строже, чем вы заслуживаете. Я думаю, – она перешла на шепот, – что Казарцев пытается свести с вами счеты.

– За собаку? – выдохнул Макс, – за бешеную тварь? Мишку спросите, если мне не верите! Она бы его живьем сожрала!

– Он несовершеннолетний, – сказала адвокат, – его показания суд вряд ли учтет. К тому же родители перевезли его в Москву, ребенку нужны несколько операций, и сомневаюсь, чтобы врачи дали согласие на его допрос. А Казарцев… Понимаете, ведомство, к которому он относится…

– Может сделать террориста из любого, – закончил Макс. Адвокат вздохнула, посмотрела на дверь, на часы, и проговорила:

– Вы ошибаетесь. И дело не только в собаке – после того случая с бабкой Казарцева случился инсульт, она лишилась речи и способности передвигаться самостоятельно.

– Стала овощем? – уточнил Макс, не стараясь скрыть свое злорадство. Черт с ним, с состраданием и жалостью, старуха получила, что заслуживала, как и этот хрен Казарцев. Вспомнилась мерзкая улыбочка на узкой с запавшими щеками физиономии, ловкие, незаметные глазу движения, негромкий голос, покровительственный тон. «Жри, скотина!» – Макс вдруг поймал себя на том, что улыбается. Терять-то уже нечего, понятно, что влепят ему по полной.

– Все, Максим Сергеевич, прошу прощения, мне надо идти. Желаю вам удачи, она вам пригодится. Встретимся в суде.

Макс продолжал улыбаться, адвокат отвернулась и быстро вышла из следственного кабинета. Вошел конвой, Макс поднялся, в голове было пусто и легко. Все, теперь точно все, он, считай, покойник – жизнь кончилась. Отца жалко, и Настасью, надо будет как-то передать ей, чтобы не ждала, уезжала поскорее и все забыла, она еще найдет себе нормального мужика, родит ему детей, и все у них будет хорошо.

И наступило безвременье, ни день – ни ночь, ни зима – ни лето, а черт его знает, что такое. Следователь о нем точно забыл, и Макс спал сутки напролет, спал и никак не мог отоспаться. Поднимался разбитый, мрачный от черных снов и через пару-тройку часов снова проваливался как в омут, и рад был, что время так идет, что не надо ни думать ни о чем, ни жалеть, ни пытаться исправить. Суд – значит суд, и очень хорошо, пусть будет суд. Казарцев, понятное дело, не появится, и все же Макс решил сделать, как советовала ему адвокат – рассказать всю правду, а там куда кривая вывезет. По правде говоря, в десять лет для себя не шибко верил, но и пяти за глаза хватит. Одно радует – у Мишки дела не так плохи, как у него, выкарабкается мальчишка, никуда не денется.

А еще через неделю дело сдвинулось, Макса повезли в суд. Из своих в зале была адвокат и тот самый сосед, что рвался добить Мотьку лопатой. Адвокат – она сидела напротив «клетки», и на подзащитного старалась не смотреть, перебирала бумаги и внимательно слушала судью, а мужик опасливо поглядывал то на Макса, то в зарешеченное окно, ерзал на стуле, и по всему было видно, что дяде не по себе. «Он-то зачем сюда притащился? На террориста поглядеть?» – мужик то краснел, то бледнел, смотреть на него было противно, и Макс уставился в пол. Тем временем судья, еще довольно молодая блондинка приятной наружности зачитала доклад, выслушала обвинителя из прокурорских, а затем перешла к опросу свидетелей.

– Панкратов! – вызвала она, и неожиданно поднялся тот самый мужик, одернул футболку и зачем-то убрал руки за спину. Снова глянул на Макса и воззрился на судью. Та строгим голосом велела ему рассказать, как все было.

– Псина на пацана кинулась, а этот, – дядя невоспитанно ткнул пальцем в сторону «клетки», – ее убил.

– Чем убил? – уточнила судья.

– Так я же говорил, – протянул мужик, – спрашивали уже, что раз.

– Вы должны отвечать на мои вопросы. Чем Добровольский убил собаку, принадлежавшую Казарцевой Фаине Алексеевне?

О, вот и до бабки господина капитана добрались. Ее, наверное, тоже допросили. Хотя она теперь вроде как овощ до конца дней. Или раньше управились?

– Отверткой, – бухнул дядя, – длинной такой, я еще подумал, что это заточка.

– Этой?

В руках у судьи появился прозрачный пакет, в нем лежала длинная отвертка с зеленой ручкой. Макс ее сразу узнал, и странно было бы не опознать – эту отвертку он сам купил пару лет назад, и она с той поры валялась в гараже по причине полной непригодности – ручка треснула через неделю использования, не помогла даже изолента, которая и сейчас еще держалась на зеленом пластике. Появление отвертки Макса не удивило – менты весь дом, квартиру и гараж перекопали, и, похоже, ничего интереснее этой отвертки не нашли. На кой черт она им сдалась, спрашивается?

Адвоката терзал тот же вопрос, женщина выпрямилась, подалась вперед и прищурилась, разглядывая вещдок. Видела она эту отвертку впервые, глянула на Макса, на судью, на гособвинителя.

– Вы уверены? – немедленно активизировался тот, и дядя затряс головой:

– Да, да, не сомневайтесь. Я как подбежал, сразу ее у соседа в руках увидел. Он к собаке подошел и два раза отверткой в бок воткнул. Она и сдохла, в смысле собака, а не отвертка.

Адвокат повернулась к свидетелю, пристально посмотрела на него с тем же видом, что недавно на отвертку, потом глянула на Макса. Тот развел руками – я вам говорил, а вы мне не верили. А сам ничерта не понимал, голова странно закружилась, и состояние накрыло такое, точно из-под ног не то, что пол, а планету выдернули. Будто висишь в вакууме, как рыба в аквариуме, только плыть не можешь, и вообще шевельнуться ни сил нет, ни желания. Ситуация нарисовалась не просто странная, а невозможная, и Макс решил просто дождаться финала. Адвокат подавала ему какие-то знаки, а он не реагировал, глядел в стену над ее головой.

Судья и обвинитель оставили мужика в покое, тот плюхнулся на место и сидел с видом отличника, с довольным видом поглядывал то на судью, то на часы. То ли торопился куда, то ли ждал, когда все закончится, но из зала уйти не решился.

– В деле имеется заключение ветеринарного эксперта, – сообщила судья, достала из папки листы и принялась зачитывать текст. Из всего этого Макс понял только одно – у Мотьки было бешенство самой опасной буйной формы в предпоследней перед параличом стадии, когда псина грызет землю, кидается на все, что движется, захлебываясь при этом слюной. Что хозяева не уделяли животному внимания и проморгали болезнь или, заметив опасные признаки, выкинули бешеную скотину из дома. Что Макс уничтожил социально-опасную тварь, рискуя собственным здоровьем ради спасения ребенка и избавил общество от бешеной зверюги, а сдохла она от острого кровотечения, наступившего в результате двух проникающих ранений в область печени и желудка.

Адвокат что-то быстро писала в своем блокноте, на Макса не смотрела, зато не сводила взгляд с судьи. Та позволила обвинителю ознакомиться с документом, убрала его в папку и перешла к прениям сторон. Макс отстраненно наблюдал за происходящим, и все ждал, когда в деле появится «макаров», результаты баллистики и все такое. С нетерпение ждал, ибо крепло и росло поганое чувство, что он игрушка, заброшенная в угол за ненадобностью. День лежала, два, неделю, а потом о ней вспомнили, вытащили из пыли и паутины на белый свет, отмыли и посадили в центр стола. И вот все на нее любуются, разглядывают со всех сторон, будто ничего краше в жизни не видели. Игрушка… Интересно, это они все всерьез – и отвертка, и экспертиза, и свидетель?

– Чем вы убили собаку? – судья смотрела на Макса. Адвокат, свидетель, обвинитель – под их взглядами Макс чувствовал себя, так точно голым в метро в час пик оказался. Адвокат зажала ручку в кулак и пару раз с силой воткнула колпачок себе в ладонь, а смотрела при этом куда-то вбок с совершенно равнодушным видом. Да тут и без ее сигналов все было понятно, и Макс ответил, чувствуя себя персонажем дурной комедии:

– Отверткой. Хотел ломом собаке башку проломить, но не нашел. Пришлось взять первое, что попалось под руку.

И ни разу при этом душой не покривил, так ведь все и было, правда, под руку тогда попалась отнюдь не отвертка.

– Спасибо.

Судья объявила прения сторон, но прошло все как-то вяло – обвинитель отбивался от адвоката, у которой точно второе дыхание открылось. Она сама толком ничего не поняла, просекла лишь одно – декорации изменились, и крыла аргументы обвинения своими доводами в точности как бык овцу. Судья послушала их минут пять, потом заявила, что хватит, и суд удаляется на совещание.

Адвокат воинственно поглядела на Макса, и уставилась на дверь, куда удалился суд. Она тут же открылась, судья вернулась на место, положила папку на сто, и всех присутствующих заставили подняться.

– Именем Российской Федерации…

Судья назвала число, месяц и год, и принялась зачитывать приговор. «Обалдеть» – подумал Макс, – уже начало августа, целый месяц прошел, а он и не заметил. Август – они с Настей перед свадьбой к ней домой собирались, с родителями знакомиться, в море плавать. Хотя какое террористу море… Да и свадьба тоже, неделю уж как срок росписи прошел.

– Исследовав, проанализировав и оценив все представленные обвинением доказательства, суд пришел к выводу, что органы следствия не собрали бесспорных доказательств вины Добровольского Максима Сергеевича в причастности к преступлению по статье двести пятой «Терроризм», и выводы о виновности подсудимого, носят предположительный характер. Смертельное ранение животному, представляющему общественную опасность, было нанесено предметом, не представляющим опасности для окружающих, а обвиняемый не превысил пределов необходимой самообороны.

Макс пропускал слова судьи мимо ушей, смотрел в окно, на золотые ветки тополя за давно немытым стеклом. И чувствовал уже не игрушкой, а жуком или муравьем, или тому подобной мелкой тварью, что бежит по гладкому столу, а кто-то сверху разглядывает его, раздумывая – прихлопнуть или пощадить? Не обнаружено. А «макаров» куда делся, а пули?

– На основании вышеизложенного суд постановил: по предъявленному обвинению в совершении преступления, предусмотренного статьей двести пятой Уголовного кодекса признать невиновным и оправдать его в связи с непричастностью к совершению преступления. Меру пресечения – содержание под стражей Добровольского – отменить, освободить его в зале суда. Добровольский имеет право на реабилитацию, а также право на возмещение имущественного и морального вреда в порядке, предусмотренном законом. Вещественные доказательства: отвертку – хранить при деле.

«А это еще зачем?» – мысль была глупее некуда, но кроме нее в голову ничего не приходило. Открылась «клетка», конвой моментально свинтил, свидетель выскочил из зала следом за ними, судьи и след простыл. Осталась только адвокат, она заглянула через открытую дверцу и, улыбаясь, поманила Макса к себе. Он вышел, плохо соображая, что это сейчас такое произошло, и вообще, как это называется, а адвокат уже жала ему руку.

– Поздравляю, Максим Сергеевич, вы на свободе. Видите, я же говорила…

– Что это значит? – перебил ее Макс, – вы же понимаете, что тут нечисто.

Женщина перестала улыбаться, зачем-то оглянулась, хотела что-то сказать, но передумала.

– У вас очень сильный ангел-хранитель, – не глядя на Макса, сказала она, – ну просто Терминатор, я бы сказала. Не забудьте поставить ему свечку. Насчет реабилитации – подойдите ко мне на следующей неделе, я проконсультирую вас о порядке подачи заявления.

И была такова, точно под землю провалилась, Макс остался один.

«Я бы для начала помылся» – он старался ни о чем не думать, принимал все, как должное, лишь гадал – когда его дернут обратно: в коридоре, на лестнице или уже во дворе?

А вот не дернули, Макс никому не нужный просто сбежал по ступенькам с крыльца и оказался в узком переулке, под тополем. На рукав упал желтый сухой лист. Макс щелчком скинул его, перешел дорогу и остановился. Утро, но понятно, что день будет жарким, на небе ни облачка, слабый ветерок обдувает теплом, шевелит волосы, солнце печет кожу. Лето, наконец-то лето, пусть и осталось ему меньше месяца, но как же хорошо, бог ты мой, так бы и стоял, хоть до вечера.

Справа раздался короткий гудок, Макс вскинулся, повернулся в ту сторону. Хотел отойти, пропустить машину, но вдруг точно прирос к земле. Машина стояла неподалеку, черный «паджеро», новенький, блестящий, видно, что только что из салона, в полном обвесе, навороченный, как на картинке. Передняя дверь открыта, а из-за нее смотрит Юрка Дубровин, смотрит и улыбается, как полтора десятка лет назад, когда чуть не довел свою бабку-опекуншу до инфаркта, сообщив, что вчера прокатился на электричке зацепером аж до самой Москвы, полтора часа на сцепке ехал. И обратно, но это он только Максу поведал, и улыбался при этом точно так же, будто и не было тех лет.

Он махнул рукой, но Макс не тронулся с места – вот реально глазам своим не верил. Соображалка отказала начисто, будто реальность подменили на что-то зыбкое, неверное, вроде трясины. Вчера террорист – сегодня в пределах самообороны. И Юрка как живой. Да он и есть живой, самый настоящий Юрка, это уже без обмана.

«Паджеро» тронулся с места, подкатил, остановился напротив. Дубровин еле сдерживался, глядя на обалдевшего Макса, легонько толкнул его в плечо.

– Привет, уголовник! Садись, домой отвезу! Или понравилось, вернуться хочешь? Ну, тогда я поехал.

Машина чуть дернулась вперед, и Макс пришел в себя. Чтобы там ни было, он реально на свободе, а такими вещами не шутят. Мигом оказался рядом с Юркой, устроился в удобном кресле и смог, наконец, проговорить:

– Привет! Ты как… откуда? Каким ветром?

– Попутным! – хохотнул Юрка, выруливая на проспект, – все нормально, не парься. И пристегнись, а то менты озверели… Пока едем, своим позвони, обрадуй. Скажи, пусть встречают.

– Телефона нет.

Ну, да, тогда он из дома без мобильника вышел, думал, по-быстрому все закончит и вернется, а вышло по-другому. Странно все и мутно, точно смотришь на мир через закопченное стекло, и не успеваешь за событиями, только принимаешь, как данность, хотя что еще остается…

– Держи.

Дубровин кинул Максу на колени мобильник. Тот сжал телефон в ладони, но набирать знакомые номера не торопился. Ситуация была насквозь странной, непонятной и Максу не терпелось во всем разобраться. Дубровин глянул на него, ухмыльнулся:

– Не ожидал?

Он очень изменился за те несколько месяцев, что они не виделись. От зомби не осталось и следа, Юрка загорел, поправился и веселился от души, глядя на растерянного Макса. Будто и не было опознания, похорон, точно не он с фанатичным упорством караулил Милютина с «макаровым» в руках.

– Нет, – честно сказал Макс. Уже чего-чего, но меньше всего ожидал повстречать сегодня Юрку, да еще на новенькой машине. И дела у приятеля идут, похоже, неплохо – одет просто, но видно, что вещи дорогие, телефон не из дешевых, машина опять же.

Спасибо. – «Паджеро» остановился на светофоре, Юрка следил за пешеходами и внимательно смотрел вперед. Не дождался ответа, повернулся к Максу и повторил:

– Спасибо тебе, что успел тогда. Если бы не ты – черт знает, где бы я сейчас был.

Понятно, что говорит он о том майском вечере, с которого все и началось. И едва не закончилось – еще пару дней назад Максу светила тяжелая статья за тот самый «макаров», предназначенный для Милютина. А сегодня пистолет волшебным образом обернулся отверткой, у Мотьки обнаружилось бешенство, и вообще все было в пределах самообороны, а Максим Добровольский свободен и может идти на все четыре стороны. Если это не чудо, то как тогда это назвать?

– Ты пистолет где взял? – просто ради интереса спросил Макс. Юрка отмахнулся, точно и слышать о таких мелочах не хотел:

– Забудь, проехали. Его нет, тебе ничего не будет.

Тронул машину с места, вырулил в правый ряд и покатил за маршруткой. Макс неотрывно глядел на Юрку, и тот не выдержал:

– Извини, я ж тебя тогда не предупредил, что на нем пара десятков душ висит. Не думал, что тебе ствол пригодится.

Перестроился в левый ряд и встал в потоке, включив левый поворотник, на панели замигала красная лампочка.

– Я сам не думал.

Юрка повернулся к Максу, посмотрел так пристально, точно впервые в жизни видел или хотел убедиться, что Макс тот, за кого себя выдает, перестал улыбаться и сказал:

– В расчете. Ты мне помог, я тебе.

Макс смотрел перед собой в лобовое стекло. Надо бы поблагодарить, да слов нет, куда-то подевались, а беспокойство усилилось, росло, крепло, и Макс не знал, что с этим делать. Не складывалось в голове решение суда и сегодняшнее явление Юрки на черном «японце». Поток машин тронулся под зеленую стрелку, Дубровин повернул руль, и «паджеро» въехал на узкую улицу, где немедленно встал в длинной пробке.

– Нормально все, – услышал Макс, – не дергайся. Я тебя искал с неделю назад, предложить кое-что хотел. Отец сказал, что тебя посадили, и прямо волком на меня смотрел. Я сразу понял, что ты с «макаровым» влип, ну и решил, что пора долг отдать. Попросил одного человека за тебя, он пару звонков сделал, и вопрос решился. Так что отдыхай.

Юрка снова улыбался, машина еле-еле ползла по забитой транспортом дороге, слышались раздраженные гудки и голоса. А в «паджеро» было прохладно, Юрка включил кондиционер, и тот приятно обдувал разгоряченную кожу.

– Спасибо, – наконец, выдавил из себя Макс, чувствуя, что снова должен Юрке. Воля ваша, но нескладно получается: одно дело пистолет отобрать, и совсем другое образом заменить «расстрельную» статью на превышение необходимой самообороны. Что ж за человек пару звонков сделал – джинн из бутылки, не иначе.

– Не за что, – поспешно отозвался Юрка, – но, сам понимаешь, я только слово за тебя сказал, остальное он сделал. Надо бы отблагодарить.

– Денег у меня нет, – ляпнул первое, что пришло в голову Макс, даже примерно не представляя, сколько стоит такая вот замена.

– Да какие там деньги, – поморщился Юрка, – не о деньгах речь. Твоя помощь нужна.

– Моя? – поразился Макс, и уставился на Юрку: не шутит ли тот, но приятель был серьезен. Машина выбралась из пробки и катила дальше, впереди показались деревья того самого парка, а за ними виднелись крыши новых домов.

– Нормально, – сказал Дубровин, – не паникуй. Считай, что я работу тебе нашел. Кстати, за этим и приезжал. В общем, дело такое – у человека охранное предприятие, готовит личников для бизнесменов, их жен и прочих родственников. Нас двое работало, но один недавно уволился по семейным обстоятельствам, а работы, как назло, привалило. Ты вместо него будешь инструктором – стрелковка, рукопашка и все такое прочее.

Кое-что стало проясняться. Раз у этого «благодетеля» своя контора по подготовке охранников, тогда все просто – товарищ сам из органов, то бишь из ментов, а у них бывших не бывает. Навечно в наших рядах, как говорится, а, значит, Казарцев не столь и всесилен, раз по звонку нарезной ствол превращается в отвертку, а у псины обнаруживается бешенство. Хотя последнее – запросто, это ж реальный монстр, прости господи, у нее, кстати, вся морда в пене была.

– График, считай, свободный, – продолжал Дубровин, – приезжать надо, когда есть клиент. Зарплата хорошая, деньгами он не обидит, сразу говорю. Я у него три месяца уже, и вот, – Юрка хлопнул ладонью по креслу, – машину купил.

Зарплата? – вторично обалдел Макс, – он мне еще и заплатит?

– А как же, – Юрка снисходительно глянул на приятеля, – ты думал – за миску супа работать будешь? Нет, все как положено, почти по трудовому кодексу.

Снова накрыла не апатия, а что-то вроде шока. Рассудок взял паузу, чтобы усвоить прорву информации, что час назад обвалилась на голову, и теперь продолжала сыпаться, не давая передышки. Юрка понажимал на приборной панели кнопки, и из динамиков понеслась дурацкая попсовая песенка.

– Погоди! – Макс выкрикнул, перекрывая музыку, – какой из меня инструктор! Я ж только на стрельбище стрелял и в тире, а рукопашка…

– Нормально, – Юрка приглушил звук, – этого хватит, больше не надо, ты ж не спецназ тренировать идешь. Как ты стреляешь, я знаю, дерешься тоже неплохо. Приемы покажешь, отработаешь с клиентами – и довольно. А если что – я подстрахую. Согласен?

Дубровин смотрел перед собой, точно ответ был ему безразличен. Проскочили мимо парка, и оба даже не глянули в ту сторону, вылетели на перекресток.

– Да, – сказал Макс, – конечно. Я ж человеку должен, надо отрабатывать. Только, боюсь, он меня выгонит.

– Без паники! – Юрка прибавил газу и лихо проскочил пересечение дорог, – я за тебя поручился, так что не боись! И звони давай своим, а то приехали уже!

И тут вдруг все встало на место, беспокойство отпустило, выветрилось из души, и тут же на его место хлынула не радость – эйфория. Макс осознал, наконец, что кошмар последнего месяца закончился и больше не вернется, что на улице лето, тепло и солнечно, что он свободен, и что надо предупредить отца. И Настю – но тут вышла заминка. Отец на последних свиданиях от нее весточки не передавал, ограничивался общим «все в порядке». А что там было в порядке – не говорил, расстраивать не хотел или другое что. Месяц все-таки прошел, она давно могла уехать или нового кавалера себе завести, это запросто. «Посмотрим» – Макс набрал отцовский номер и невольно улыбнулся, услышав знакомый голос.

Юрка высадил его возле дома, встретиться договорились завтра после обеда – «собеседование» Жаров, так отрекомендовал Дубровин неведомого пока Максу благодетеля – назначил на пять вечера. Распрощались, и Макс пошел сдаваться. Отец радость тщательно скрывал за подозрением и недоверием, только что душу из Макса не вытряс, выспрашивая все подробности.

– Болван, – выдал он в итоге.

Макс вздохнул и опустил голову, чтобы скрыть глуповатую улыбку. В голосе отца звучало облегчение и усталость, он обнял сына, потом отвесил ему крепкий подзатыльник.

– Выводы сделал? – Макс кивнул, украдкой глянул на часы. Отец перехватил его взгляд и понял все без слов.

– Вещи твои в комнате, – сказал он, – мобильник тоже там. Твоя вчера звонила, про тебя спрашивала, я сказал, что все по-прежнему.

«Твоя» – Макс копался в большой спортивной сумке, нашел свой телефон, но звонить не стал. Быстро привел себя в порядок, переоделся и попрощался с отцом, пообещав вернуться к вечеру.

– Иди уже, жених, – проворчал отец, – только много не пей на радостях, а то сам тебя ментам сдам.

Пить Макс не собирался, он вообще не очень хорошо себе представлял, что ждет его при встрече с Настей. Она не уехала, это обнадеживает, но за месяц с лишним произойти могло все, что угодно. С одной стороны, надо бы позвонить ей, предупредить, что скоро придет, а с другой, зачем портить сюрприз? Если это, конечно, будет для нее приятным сюрпризом, а не наоборот.

Настя снимала однушку на третьем этаже старой кирпичной пятиэтажки. Договор с хозяйкой подходил к концу, тетка собиралась продать квартиру, о чем и предупредила Настю аж за три месяца. Девушку такой поворот не расстроил – после свадьбы жить они планировали в квартире Макса, а отец пообещал съехать на дачу: за городом воздух приятнее. Но теперь все могло измениться.

Макс постоял во дворе, поглядел на знакомые окна, потом решился, и поднялся на третий этаж. Прислушался к звукам из-за двери – то ли телевизор работает, то ли просто музыка играет, толком не разобрать. Непонятно, одна она там или нет, или вообще дома никого. Постоял еще с минуту и нажал кнопку звонка, выдохнул, успокаивая зачастившее в предчувствии встречи сердце.

Дверь приоткрылась, Настя держала ее за ручку с той стороны, и едва не выпала на площадку, когда сообразила, кто это к ней в гости пожаловал.

– Макс! – она с порога налетела на него, расцеловала в обе щеки, только что на шее не повисла, – Макс, тебя отпустили? Когда, что теперь будет? Мне твой отец не разрешил к тебе в тюрьму приходить, я его в машине ждала… Ты что молчишь?

А тот малость оторопел от такого напора, не ожидал, честно говоря, из последних сил старался выглядеть серьезно и сурово, но Настасья сейчас бы и мертвого расшевелила. Ее радость была неподдельной, настоящей, она ждала его, скучала, волновалась и ни в чем не упрекнула. И все было по-прежнему, она ничуть не изменилась за тот месяц, что они провели в разлуке. И она, и ее привычки, и желания, движения, голос, взгляд: Макс искал и не находил подвоха, и успокоился, наконец, выдохнул облегченно – все в порядке, она ему не врет. В квартире тоже все, как обычно – чистота, порядок, пахнет приятно, чужих вещей нет.

– Есть хочешь? – Настя завязывала халат, и кинула Максу его футболку.

– Неплохо бы, – признался тот. Завтрак и обед сегодня прошли мимо, оставалась надежда на ужин, и его пропускать не хотелось.

– Шарлотка есть, – сказала Настя, – утром испекла. Будешь?

Шарлотка – это хорошо, тем более что печет Настасья отменно. Хорошо, но мало, после недавних потрясений организм требовал более серьезной еды, чем пирог с ягодами.

– Буду, – Макс одевался, – на десерт.

– Давай схожу, куплю что-нибудь, – предложила Настя, подошла, обняла его, боднула макушкой в грудь. – Я ж не знала, что ты придешь, приготовила бы что-нибудь вкусное. Ты не предупредил.

– Сам схожу.

И не смог сделать и шагу – Настя не пускала его, смотрела снизу-вверх, смотрела серьезно, без улыбки:

– Тебя точно отпустили?

– Точно, – в сотый, наверное, раз, сказал ей Макс, – точно-точно. Я и право на реабилитацию имею, мне адвокат скажет, что делать. Хочешь, вместе пойдем.

– Не пойду, – поморщилась Настя, обхватила его еще сильнее и проговорила еле слышно:

– Ко мне теперь поедем? Я матери сказала, что в августе не получится, приедем в сентябре после моего дня рождения. Она нас ждет, хочет на тебя посмотреть. И теперь ведь надо заново заявление подавать…

– Тогда я лучше в сизо вернусь, – пробормотал Макс. Настя обиженно отвернулась и отошла к окну, принялась поправлять растрепавшиеся волосы. Достала из кармана заколку, собрала «хвост» и звонко щелкнула зажимом. И пристально смотрела через стекло, точно видела там нечто до жути интересное, не обращала на Макса внимания. Тот подошел, наклонился, хотел поцеловать ее и едва успел увернуться – Настя толкнула его локтем, но удар пришелся в пустоту.