Читать книгу Недосказанность на придыхании - Татьяна Миллер - Страница 1

Моим детям: Серафиму и Аграфене, которые были незаконно и вероломно похищены моей алчной матерью и бездетной сестрой. С помощью коррупционной Службы Защиты Детей Штата Флорида, они удерживались ими в продолжении более 4 лет.

«Что я делаю на свете ? Слушаю свою Душу.»

-– Марина Цветаева

"Мне отмщение, и аз воздам"

(Рим.12:19).

Обложка: Фотография автора этой книги. Рассвет. Атлантический океан. Флорида. 2020

Фотограф: Самуэл Миллер

Предисловие

Северная Флорида. Месяц назад мы въехали в новый дом. К этому переезду мы готовились 13 лет. По причинам финансовой нестабильности, а говоря проще, из-за прозаического отсутствия денег, новый дом мы купить никак за все эти годы не могли, так что проживали в старом, надеясь буквально каждую неделю, что муж подпишет контракт, и мы – я и он, – переедем. Проходили недели, месяцы, годы, но «того нужного» контракта так и не подписывалось.

Не то, чтобы наш прежний дом был хоть даже в чем-то плох, – вовсе нет: двухэтажный, просторный, с богатым фруктовым цитрусовым садом, глубоким спортивным бассейном. Но хотелось дом ещё больше и, что самое главное, – дом на берегу океана, а это, понятное дело, стоило огромных денег и такими средствами мы не располагали. На меньшее, были категорически, не согласны.

Так и ждали. Годами. Проживая в том же Штате, но подальше от эксклюзивного района.

Но вот сбылась эта вожделенная мечтанная мечта, лелеянная не только ежегодно, но и ежедневно, в продолжении всех этих 13 лет. Однако, как обычно это случается, ни радости, ни наслаждения, от его приобретения, мы не испытали. Годами подготовляемое и удерживаемое удовлетворение; воображаемые, переполняющие весельем празднества по случаю переезда и даже высокомерное хвастовство за проживание в подобных хоромах и в таком привилегированном месте, – всё это иссохлось, безобразно сморщилось и, в конце концов – рассыпалось в грязную пыль, от которой только и хотелось что – резко и неприязненно отряхнуться.

Всё в этом доме меня только раздражало и злило: на что бы мои глаза не положили свой взор, всё напоминало о том тяжёлом пути, который нам пришлось пройти за все эти годы, о всём том больном и трагического что пришлось пережить, о всех потерях и трагедиях – та «реальная» цена, которую мы заплатили за этот дом. Но эта история – для другой книги, которую я непременно напишу, ну а эта книга – о другом, и даже не обо мне.

О прежних владельцах дома, агент по продаже недвижимости поведала нам следующее: земля, на которой был позже выстроен этот дом, был куплен супружеской парой 15 лет назад: ей в то время было около 40, а ему – «что-то где-то около» 60-ти лет. У них было 2 детей, которые в настоящее время, проживают за пределами страны. Жена, несмотря на то что была моложе мужа почти на 20 лет, ушла из жизни очень рано, а он, так и прожил в этом доме сначала с детьми, а потом один и скончался 5 лет назад.

На семейном совете, дети согласились дом продать, а в ожидании покупателя, решено было его сдавать. Здесь надо отметить, что на дорогостоящие, миллионные дома, этого «покупателя» можно ждать годами, даже при условии благоприятного положения дел на рынке недвижимости. Сдавать же эти миллионные дома – также проблематично, поскольку оплата за съём не только кусается, но и раздирает в клочья только при огласовании недельной ренты.

Тем не менее, дом сдавался, да так бойко, что в зимнее время, когда народ с северной части страны стремительно слетался в нашу изнеженную тёплую Флориду, на все дни в календаре был поставлен крестик. Местные жители называют этих туристов «перелётными птичками» и наживаются на них на полную катушку.

Дом снимали на неделю, на праздники, на месяц, и порой, даже на 3-4 месяца.

Но вот, спустя 5 лет, покупатель на него наконец-то сыскался – мы.

Внутренняя обстановка, обласканная утончённым, изысканным, европейским вкусом, вызвала в нас столько восторгов и комплиментов, что через агента, мы опрометчиво попросили бывших владельцев оставить нам всю мебель, а её стоимость добавить к стоимости дома. Желания возиться с покупкой мебели и маяться с подборкой такого огромного её количества, у нас, разумеется, не было.

Владельцы же, на радостях, пошли ещё дальше: от дополнительных сумм щедро и благосклонно отказались и кроме семейных ценностей, ничего больше из дома-то и не вывезли.

Так что нам самим пришлось вычищать и выскребывать этот массивный 2-х этажный дом, гараж на 4 машины, отдельный домик для гостей, чердак, а также приличную территорию вокруг дома, избавляясь от того бесчисленного барахла, которым дом был изрядно переполнен и завален и, который при первых впечатлениях за всей ослепительной роскошью и убранством, был затменён и незрим.

Ватага из 7 домработниц, в основном – Мексиканок, потратила на это разбедовое занятие добрые 2 недели, ковыряясь и выгребая не только скарб бывших владельцев, но и всех тех, кто дом когда-либо арендовал, поскольку каждый не преминул что-то после себя оставить или случайно «забыть».

Неприятно и омерзительно до физической тошноты было наблюдать за тем, как женщины прикасались ко всему этому и методично, без эмоций и малейшего чувства брезгливости – голыми руками, снова и снова укладывали предметы и вещи в белые и чёрные полиэтиленовые мусорные мешки.

Так, прошаркивая из одной комнаты в другую, третью, четвёртую, пятую .... день за днём, руководя всем процессом: что надо выбросить – в чёрный мешок, что отдать на благотворительность, – в белый, а что «Вам это не надо ?», – в руки домработниц, – мы добрались до массивного гаража на 4 машины и, распахнув дверь, глубоко, в унисон, хором ахнули.

Вдоль 3 высоченных амбарных стен, от пола до потолка, тянулись деревянные шкафы, выкрашенные белой краской, с дверцами разного параметра, за которыми – чего нас только не ожидало !

Чтобы достать до самых верхних, пришлось волочить стремянку. Домработницы, прикинувшись агорофобками, тут же, одна за другой, заявили, что высоты они боятся и наверх не полезут. На самом же деле, ни у одной из них не было медицинских страховок, поэтому, случись что – возникли бы серьёзные проблемы, которых женщины никакого желания иметь не хотели.

Взбираться к потолку пришлось мне самой.

Дверцы под потолком, были самыми небольшими из всех: прямоугольной формы, с круглыми набалдашниками в виде дверных ручек. Шкафчики лихо открывались, приветствуя меня одинаковыми картонными коробками, которые я мерно спускала, ступая вниз со стремянки домработницам на пол, чтобы лично самой осмотреть содержимое позже.

Все они, как оказалось, были наполнены пожелтевшей финансовой документацией, беспорядочно и неряшливо свалено в кучу, изрядно перепачканной пылью, обляпанной ржавыми кофейными разводами и осыпанные сигаретным пеплом.

Вонь из коробок разила тошнотворная. В нос резко ударила волна аллергическая пыль, из которого сочно потекли сопли. Шмыгая носом, вытирая его рукавом, я про

Отослав работниц в противоположную сторону гаража разбирать другие шкафы, я натянула резиновые перчатки, загрузила руки в коробки и, брезгливо поморщившись, стала бегло перебирать бумаги, даже не вытаскивая их из коробок.

Всё одно и тоже: счета, чеки, расчёты, использованные почтовые конверты и бесконечные контракты. И – опять, Бог знает для чего, сохранённые, счета, чеки, контракты .... и так – 12 коробок, одна за другой …

В какой-то момент, в одной из коробок, тем же механическим, измождённым, многократно повторяемым нещадным жестом, я грубо схватила пригоршней пальцев рук увесистую кипу листов с отпечатанным текстом и – оторопела. Среди всего прочего бумажного беспорядка, царящих в коробках, эти белые, чистые листы, неожиданно аккуратно и опрятно сложенные, скреплённые крупной новенькой металлической зажимкой, – вне сомнения, не могли не привлечь моего внимания и резко остановить «конвейер» однообразного повторения.

Они не были упрятаны или скрыты, но и на видном месте тоже не лежали. Они были будто подложены между. Создалось немедленное и несомненное впечатление, что они были к чему-то или для кого-то подготовлены и терпеливо, мерно ожидали исполнить своё предназначение.

Неожиданно для самой себя, я – словно профессиональный вор, неизвестным для меня дотоле инстинктом, мгновенно бросила острый, шпионский взгляд на домработниц: заметили ли они мою оторопелость ? Но они активно ковырялись в хозяйственном хламе нижних шкафов, в другом конце гаража, не обращая никакого внимания даже на моё присутствие.

Испытав облегчение, я обратилась к рукописи: с первого взгляда на начальную страницу у меня создалось ошибочное, скоропостижное заключение: это – беседа или театральная пьеса, что вызвало во мне огорчительное разочарование и неудовлетворение. Я, в который раз за этот день, опять поморщилась: «Эххх … эти современные писаки-любители. Как жаль !».

К современной литературе я относилась с открытым разочарованным неуважением и предпочитала читать только старую классику.

С небрежностью и колебанием, покрутив увесистую пачку страниц, я уже собралась было сунуть её обратно вглубь, – в пыль, грязь и сигаретный пепел, откуда она и прибыла, – и даже сделала движение рукой, прикоснувшись к пачке когда-то соседствующими с ней засаленными чекам и контрактам, как что-то внутри – даже не любопытство, – нет, – мне послышался одиночный, отдалённый, жалобный женский голос изнутри этих листов, да так, что меня пробило дрожью и до физической боли сжало сердце. Словно опомнившись, я тут же одёрнула руку обратно и мысленно выбросила «Нет ! Что-то здесь не так … ».

Я поднялась с корточек в мой 175 сантиметровый рост, ещё раз бегло окинув взглядом на отдалённо трудящихся домработниц, повернулась ко всем боком и, как бы укрывая содержимое в руках, большими пальцами обеих рук, врезала ими в середину пачки и наугад распахнула страницу, выхватив глазами слова: «Если я написала что-то, сокрушительно огорчившее и заледеневшее Вас, то, выслушайте меня, Нассер, я прошу: Вы, очевидно, глубоко ошибочно меня поняли, произошло досадное и печальное недоразумение ! », тем же движением больших пальцев, я сунулась в середину пачки листов: «Вы один из тех людей, Нассер, кому можно и хочется пожаловаться. Никому больше не могу я обратиться с таким доверием и открытостью. Порой, я «прихожу» к Вам, с единственной лишь целью: пожаловаться. Не излить душу, а именно – «пожаловаться. Этак отпишешься и, вроде как полегчает маленько. Продышит, с кровохарканьем, это «облегчение», правда, недолго: лишь в процессе написания письма. С последней точкой, умолкает и облегчение.», ближе к концу: «Сторонюсь, чураюсь и прячусь от людей по многим причинам. Те, осведомлённые о моей трагедии, считают непременной обязанностью высказать своё зазубренное, заготовленное и, на самом деле, совершенно им безразличное: «Я уверен (а), что ты получишь своих детей обратно», повторяемое и выдавливаемое с явной неохотой и неловкостью, при каждой встрече.»

и обратно к началу: «Я совершенно спокойна с тем, что Вы не отвечаете на мои письма, – честно, не лукавлю: если не желаете, так и не надо. Никогда и ни в чём себя не принуждайте, когда дело касается до меня, прошу Вас … всё должно исходить только из Души и Сердца. Мне уже достаточно того, что Вы меня читаете. Или позволяете мне думать, что читаете.»

Во мне все отчётливее стало проявляться понимание того, что это была личная корреспонденция, а по выхваченным по наитию словам и полуфразам, я убедилась, что в своих руках я держала откровеннейший, интимнейший человеческий документ: любовные письма. Меня бросило в жар, и восторженный ужас, но я тут же протрезвела и усмехнулась над своей же наивностью: «Ну, это же … литература, Господи ! При чём, скорее всего, бульварная и, как обычно, – вполне посредственная».

Я такое не только не читаю, но и почла бы личным оскорблением, если бы хоть прикоснулась, обратила и задержала свой взгляд на подобную макулатуру, на даром загубленные деревья.

Всё это неприятно напомнило мне те измордованные, потасканные истории, писаные и переписанные сотни раз, по которым снято такое же неисчислимое количество заурядных фильмов: в старом доме найдены письма, клады и прочее. На всём этом уже порядком оскомину набило.

Скучно ! Дёшево ! Ущербно !

Рассуждая или, скорее, убеждая себя таким образом, я продолжала упорно стоять и листать обнаруженные мною страницы, теребя в сомнениях свои губы, потирая их друг о дружку и болезненно покусывая то верхними, то нижними зубами.

В конце концов, я пошла на компромисс с самой собой и решила прочитать, но – «только начало». Крепко прижав рукопись к груди, очевидно глубоко, часто дыша, но немного помедлив, сглотнув, я стремительно повернулась, и резко выдохнув, поспешно направилась к домработницам.

Пробубнив им скомканные, прожёванные, но с явно фальшивой улыбкой, общие указания, с оговоркой: «ну, а если что-то необходимо или возникнут какие-то вопросы,– с буду в своём кабинете», которые уже сказала спиной, поспешно направляясь прочь из гаража.

Прочтение всей корреспонденции заняло только 2 дня, с перерывами на короткий мимолётный сон и выполнение домашних хлопот, но уже с первых страниц, у меня появилась мысль о её публикации, а дочитав до середины, эта мысль обрела форму твёрдого решения.

Почти нет сомнений, – кем именно они были написаны, отпечатаны и сохранены: «женой, которая несмотря на то что была моложе мужа на 20 лет, ушла из жизни очень рано».

Прежде чем перейти к самой рукописи, я бы хотела представить Вам образы корреспондентов, которые мне удалось собрать по обрезкам и кусочкам, а также рассказать и о самих письмах.

Таким образом, приступив к их прочтению, перед Вами предстанут образы корреспондентов.

Письма написаны русской женщиной, 43-45 лет, – Серафимой, проживающей в США и предназначены арабскому мужчине, моложе её на 5 лет, – Нассеру, – проживающему в Саудовской Аравии. Оба женаты, оба с детьми.

Серафима и Нассер.

Корреспонденция продолжалась чуть больше 2 лет и необычна по нескольким причинам.

Не считая пары коротких сообщений Нассера, вся переписка, почти ежедневная, велась только Серафимой.

Это были письма лишь в одну сторону, в единственном направлении.

В его.

В одном городе прибытия:

Его.

“Nasserland”

Именно так она обозначила конечный пункт назначения своих писем.

Тем не менее, он с ней общался. Общался бережно, любовно и – осторожно, как она сама это обрисовывала: «словно в первый раз на коньках на льду» или как «тот, кто идёт по тоненькому льду, переходя через только что заледенелое озеро на другой берег: едва ли дыша, но с нежной, чистой, полу-улыбкой на свежих губах».

За исключением пару эпизодов его «безмолвия» на месяц и на неделю, так разгневавших Серафиму и никогда ему не простивших, – он беседовал с ней ежедневно, даже во сне, оставляя сообщения в форме queue.

Как ?

Ну, конечно же – в социальной сети.

Он публиковал материалы в своём блоге, которые предназначались только ей… подбирая и компонуя их таким образом, чтобы они выглядели впечатлениями-ответами на её письма.

Это были стихи и проза различных авторов на английском – оригинальные или переведённые, но по большей части – на арабском; некоторые – собственного сочинения: однострочники, остальные – арабских поэтов, философов, писателей.

Размещал сам или делился из других блогов фотографиями: от многочисленных Марокканских видов до деликатно эротических. Его публикации содержали живопись, к которой, по откровенным словам, Серафимы, вкуса у него было никакого; арабские песни, музыкальные композиции для инструмента оуд … и всё это он смешивал с откровенными порнографическими gif, которые даже изначально нисколько Серафиму не смущали.

Почему же он не обращался к ней непосредственно, напрямую ? Лично он ей этого так никогда и не объяснил. Серафиме только и оставалось, что «догадываться» и её догадкой было то, что он был прозаически женат и прозаически не по любви. И не просто «женат», но, скорее всего, с 5-7 детьми. Да в его культуре быть холостым в таком возрасте было бы явлением невозможным.

В эту уютную, столь «убаюкивающую догадку так хотелось верить ! И она буквально, то плыла по ней как по волнам, то фланировала как в небесах.

Однако, это его анонимное отношение к ней, конечно же, оскорбляло и причиняло ей постоянную душевную обиду и едва ли стерпимую горечь, которая время от времени всё же прорывалась как гнойник, и наружу, на компьютерный экран, выхлёстывался гной с кровью и мерзкой жидкостью в её словесных посланиях, упрекая в том, что за всё это время он послал ей лишь «два с половиной коротких сообщения». Добавляя, и язвительно, уточняя: «или 3 с половиной ?»

Совершенно очевидно, что принять подобные условия общения и такого «позволения» себя любить, можно было бы только от нищеты личной жизни. Многолетней нищеты.

Ещё одним важным фактом этого общения является то, что переписке предшествовал телефонный разговор. За полтора года до того, как корреспонденция взяла своё начало, он позвонил ей из Саудовской Аравии и по её просьбе, перевёл на английский язык 2 поэмы, написанные для неё на арабском языке марокканским поэтом Камалем Эльгази. Эти две поэмы были переведены с английского перевода Нассера на русский язык и представлены в этой книге. Серафима, судя по её воспоминаниям об этом телефонном звонке, долго искала переводчика, но все отказывались из-за сложности и размера текста. И вот, в длинной череде арабов, она предложила заодно и Нассеру, а он, до того восхитившийся мастерством поэта, с лёгкостью, позвонил ей в США, обнаружив телефонный номер в автоматической подписи её электронного письма, в котором она и выслала поэмы на арабском.

После телефонной беседы, Серафима отправила ему ещё одно электронное письмо с просьбой рассказать немного о себе, тогда-то он и сообщил ей свой возраст – 36, страну проживания – Саудовская Аравия и имя – Нассер.

Этим и ограничился.

Зная предысторию, Вы сможете понять смысл её первого анонимного сообщения в социальной сети, которое она послала ему спустя 18 месяцев и, с которого, собственно, началась переписка.

За полтора года, она никогда не забывала его голос и украдкой, с девичьей робостью, следила за его блогом.

В первые месяцы, переписка носит характер романтический, окрашенный в тона нежности и заботы. Кропотливо изучая его по сообщениям в блоге и, тем самым создавая его образ, Серафима всё более и более обнажает свою Душу, щедро одаривая его своим поистине уникальным видением окружающего мира, ничуть не стыдясь собственной наготы, и в скором времени, по её словам, «нет ничего, абсолютно ничего, что я не могла бы Вам рассказать и в чём исповедаться».

И она рассказывала. И она исповедовалась.

Однако, малу – помалу, по мере того как переписка насыщалась, то там – то здесь, по неведомым причинам, пробиваются печальные и даже трагические тона, вызывающие тревогу.

Только позже станет известно, что Серафима совершенно выбита из колеи жизни и переживает глубочайшую трагедию, найти силы и рассказать о которой, она сможет только через несколько месяцев, да и то, – лишь в общих чертах. Но и этого было более чем достаточно. С этого момента, тон переписки меняется.

Описывая настоящее и перебирая прошлое, она зачастую, надрываясь и срываясь, доходит до совершенного безумия, впадая в отчаянный горячечный бред в своей иступлённой безысходности и поступенной, но несомненной утраты рассудка.

Этого невозможно выдумать. Такое не сочинишь и не вообразишь никакими редчайшими писательскими талантами и божественными дарованиями. Такое можно только самому выстрадать, вымучить и, пропахивая своей собственной Душой сквозь тьму, ложь, предательство – тут же, следом, наскоро, еле поспевая, задыхаясь, всё стенографировать: без полировки, обдумываний, самолюбования и отбеливания.

И каково же было всё это читать человеку, который её любил ? Человеку, который ничего не мог сделать ? Ничего, даже ответить личным сообщением.

Но что бы он ответил, даже если бы он и мог ?

Несмотря ни на что, несмотря на весь нечеловеческий ужас, в котором она существовала, Серафима смогла любить и КАК любить !

Она едва ли говорит о муже и в общем много-тысячном потоке слов, она упомянула его жену лишь робкие и скромные пару раз. С чувством уважения и под аккомпанемент сдавленной горечи.

Ревновать к ней было бы вверх нелепости и глупости. Единственное, к чему Серафима и испытывала ревностные чувства, так это к Ночи и к чужому сну. И как !

Но это – отдельная история, которая будет рассказана и пояснена ей же самой, вторена и перевторена многократно.

Понятие «встреча» фигурировала в письмах только в контексте невозможности, несбыточности и не удостаивавшимся даже упоминания. Положение было очевидно и без разъяснений. С стечением времени, встреча стала невозможно ещё и по той причине, что воображаемый образ настолько прочно укрепился, что при свидании, реальный не смог бы слиться с тем, созданным. Время было утрачено.

Выдумала ли она его ? – И да и нет. Его стоило выдумать. Именно такого. Найти, выдумать, воплотить и обласкать своей покалеченной Душой – в благодарность. И с его помощью – пытаться выжить.

Время от времени, этот созданный Серафимой нимб небожителя сползал на сторону и ей проявлялись отнюдь не благородные стороны и качества её адресата. Она срывалась на него, давала нагоняи и взбучки, и ругала по чём зря, но тут же, с поспешностью и заботой, выправляла этот нимб, выдумывая самые невероятные объяснения его действиям и продолжала любоваться своим созданием как и несомненно, он сам – самим собою, ею созданным.

Спустя 3 месяца после начала переписки, с Серафимой происходит несчастный случай, в результате которого, останавливается сердце и она переживет клиническую смерть, о чём в деталях, выйдя из госпиталя, она поступенно ему описывает: возвращаясь снова и снова к пережитому, добавляя новые размышления.

Потом будет суд с коррумпированным гнойным судьёй и предательством близких. Суд, в котором она не имела никаких шансов выиграть. Уже насмерть поражённая и начисто добитая, – обезумевает окончательно.

Пытаться классифицировать или определять эти уникальные отношения, которые завязались между ними – невозможно. Да и не явилось бы это оскорблением запихивать в рамки определений человеческие чувства такой откровенной интенсивности и душевной глубины ?

Он был её бомоубежищем: одним-единственным – ото всех бед, страданий, лишений, хронического недоедания и порой, – голода.

В одном из писем, она признается ему: «Если меня спросят: «Что такое сила любви ?» У меня будет, по-крайней мере один пример – наш. Эта любовь помогает мне выжить и проходить через ежесекундный мучительный Ад, сохраняя при этом, оставшиеся полу-тени – полузвуки рассудка. Без Вас – мне бы этого не удалось. Я в этом достаточно уверена. В этих моих словах к Вам нет нимало преувеличения или желания польстить. Трагедия в том, что всё это – до последней степени – искренно и правдиво.»

Перед Вам редкостные любовные письма, поражающие своей откровенностью, искренностью, наивностью и чистотой.

Письма, которые насквозь пропитаны поистине редкостной, необыкновенно возвышенной любовью и утоплены заживо в пронзительной, раздирающую душу выражением нечеловеческой боли. Боли душевной и физической.

Письма, какие любой из нас мог бы только мечтать чтобы они были ему предназначены.

В одном из ранних сообщений, Серафима назвала Нассера «недосказанностью на придыхании»:

Это – Вы, Нассер: «недосказанность на придыхании» – самое полное, точное и всеобъемлющее описание Вас, в этом слиянии – 3 русских слов…

Вы и есть: моя призрачная «недосказанность на придыхании».

Переписка прервалась неожиданно. Зная те скудные факты, которая сообщила агент и представляя душевное состояние корреспондентки, страшны догадки, по которым эта переписка могла прерваться, претворившись тем самым, в финальную «недосказанностью на придыхании».

Письма

Нассер, в своём блоге:

«Поделитесь, если Вы хотите, чтобы Вам рассказали одну вещь, которую о Вас тайно думают»

-–

Письмо #1

Серафима, анонимно:

Только одну ? Что ж, я попробую, впрочем должна признаться: это будет нелегко – «только одну». Но прежде, я попросила бы Вас не размещать моё сообщение публично. Оно предназначено только для Ваших глаз и только для Вашей Души.

Я думаю, что Вы обладаете божественным голосом … Тем редкостным пленительным голосом, раз прикоснувшись к которому, уже никогда не сможешь забыть, пронеся его в своей Душе сквозь годы .... Это голос, с которым наихудшее выкрикнутое ругательство, прозвучит как нежное цитирование любовной сцены из «Ромео и Джульетты»; голос, внимая который, уже будет совершенно не важным что именно им говорят и о чём; тот самый голос, утоляясь которым, забываешь свой возраст, страну проживания, век на дворе … когда блаженно растворяясь в ином измерении, впадая в морфиническое полу-беспамятство, – сладостно и охотно забываешь своё собственное имя.

-–

Письмо #2

Серафима, анонимно:

О чём же Вы хотите, чтобы я Вам писала ?

-–

Письмо #3

Серафима, анонимно:

Боюсь что чтение моего пупка по Брайлю как вид общения, придётся отложить на неопределённый срок: географический разрыв между нами не позволит Вам дотянуться.

––

Письмо #4

Серафима, анонимно:

Вы раздражились. Не стоит. Я буду Вам писать. Не забывайте заглядывать в мой блог.

-–

Письмо #5

Серафима, анонимно:

Вы спрашиваете, какие цитаты отражают меня ? Читайте Марину Цветаеву. Всё, что имеется в переводе. Всё. Это даст Вам возможность прочувствовать меня.

-–

Письмо #6

Серафима, анонимно:

Вы пишите удивительно плавно, сменяя одно гармоническое созвучие другим, в то же время, строго держа себя на приличной от всех дистанции: к Вам не подойти, а это вызывает жадное любопытство… хочется подкрасться поближе и разглядеть … А Вы – паразит такой – никак не позволяете !

Ваши ответы на вопросы – наполнены чувством едкого юмора, пленительной изящностью манер и благородного самодостоинства. Такие безукоризненные обороты речи свойственны людям высокой культуры, привилегированного домашнего и университетского образований .... и что самое важное, самое важное ! Ваша речь завлекает и увлекает … Вас хочется читать и читать, увлекаться и завлекаться – а что там впереди – Да чёрт с ним ! Только бы Вас читать – ещё и ещё, ещё и ещё … – Но ведь Вы это и сами всё знаете.

Посещая Ваш блог, я словно переношусь в иное измерение, которое я называю «Нассерленд», где не желаю, чтобы Вы что-нибудь когда-либо меняли или удаляли.

Точно также, как я не желаю что-либо в Вас менять или требовать, чтобы Вы отчего-то в себе отреклись: ни малейшего или мили-малейшего, будь то настроение блога, его содержание или манера общения.

Потому что, если Вы позволите этому свершиться, то произойдёт то, что в медицине называют «отказ органов», когда один за другим, необратимым каскадом, перестают функционировать органы. Только в Вашем случае, произойдёт каскад Души и собственной личности: он будет стремительно, неостановимо прогрессировать, пока Ваше изначальное «я» не сгинет навечно прочь. Очень скоро, от подлинного Вас не останется ничего и перед Вами предстанет нечто неузнаваемое: ни Вам, ни другим. И не мне.

Я от Вас отвернусь, потому что приглянулся-то мне совсем другой человек, а не то, во что Вы себя изменили и не то, под кого подстроили. Потеряете меня также, как Вы только что потеряли самого себя, а я уже – Вас. Мне бы это очень не хотелось.

Не обращайте внимания на этих анонимных обормотов, которые только и желают обратить других в такую же безликую серенькую кашицу, коей они сами являются и в коей болтыхаются..

На память приходит один эпизод, вычитанный в какой-то книжной смеси, но крепко засевший в голове: рассказывалось о женщине, муж которой, бесконечно указывал на её недостатки, требуя изменить то это, то другое, то третье. И она, любя его, усердно «работала» на собой: мучилась и страдала, изменяя всё то, на что он ей указывал. Через десять лет этих «самоисправлений», он ей заявил: «Ты изменилась. Я больше тебя не люблю».

Мне бы лишь хотелось, такая робкая просьба у меня: уж переводите побольше Арабских цитат в своём блоге. Не все, конечно. Именно, «побольше». Оригинальный текст сопровождали переводом. И прошу вот почему: эти самые тексты, которые Вы помещаете, – слова, буквы, запятые, пробелы, – единственное словесно-буквенное Ваше, что я могу от Вас получить, от Вас прочитать. Вы же знаете, что Арабским я не владею, а Ваш английский куда лучше моего, так отчего же не перевести 2 строчки ?

Я совершенно спокойна с тем, что Вы не отвечаете на мои письма, – честно, не лукавлю: если Вы не желаете, так и не надо. Никогда ни в чём себя не принуждайте, когда дело касается до меня, прошу Вас … всё должно исходить только из Души и Сердца. Мне уже достаточно того, что Вы меня читаете. Или позволяете мне думать, что читаете.

Но, когда Вы публикуете текст без перевода (даже , если он и не адресован мне), заведомо зная, что я не только ни слова и ни буквы не пойму, но даже и вопросительного знака, – ещё хуже, когда текст помещён картинкой и я не могу его скопировать и перевести через Google translate, который, в любом случае, только что и даёт мне как пьяный очумелый перевод, в котором я едва ли что могу разобрать – так ЧТО ? ЧТО, как Вы полагаете, я могу чувствовать ? Именно то, что Вы намеренно лишаете меня того скудного материала, через который я могу к Вам прикоснуться и коим бесконечно радоваться ! Ведь для меня слова – они же ценнее любых материальных подношений !

Вы же, с доселе мне неведомой упёртостью, отказываясь переводить и ничуть не задумываясь обо мне, поворачиваетесь спиной и беседуете с кем-то другим или, скорее – кокетничаете с другой, не желая, чтобы я знала о содержании Ваших посланий.

Так вот вчера, помещая цитаты только на русском языке без перевода, я продемонстрировала Вам, что это значит, когда в лицо ударяет непонятный текст, в котором Вы ни уха ни рыла не смыслите.

Я же не вымаливаю от Вас Пульцеровского перевода ! Боже милостивый ! Мне достаточно будет только общего смысла. Ну, разве это настолько непомерно много !?!

Да поймите же: я не желаю, чтобы разного рода Интернетовские мазурики-лоботрясы, коих я прошу перевести Ваши тексты, подходили близко к моему внутреннему личному Миру !

Но по Вашей преподобной милости, они не только к нему подходят, но и с визгливым хохотом в него залезают, творя разные бесчинства: повсюду шастают и лапают всё, что им ни вздумается ! В моей-то ДУШЕ !

А я – Я !!! чудовищно приватный человек !

Если Вы до сих пор этого не поняли !!!

Ведь никто ничего задаром никогда не сделает. Чем же приходится мне расплачиваться c этой неотёсанностью и хамством ? – Глупыми и занудными часовыми беседами с ними; с людьми, до которых мне не только нет никакого дела, но и которые раздражают меня до последней невозможности ! Люди, которые лезут в мою Душу со своими грубыми, грязными, пошлыми вопросами личного характера, да ещё и подхихикивают – я слышу это подхихикивание !

А послать их куда Макар телят не гонял – я не могу: воспитание !

Приходится терпеть и выносить это плебейство.

Не имея возможности понять 40% Вашего блога, я чувствую себя полу-нищенкой – в своей Душе и в своём Сердце, прося подаяния у каждого, кто бы мог перевести мне очередную цитату.

Мне ! – МНЕ ! Кто скорее, руку отгрызёт собственными зубами, но ничего и ни у кого никогда не попросит !

-–

Письмо #7

Серафима, анонимно:

А у меня для Вас кое-что есть.

2 года назад, 24 Апреля, в своём блоге Вы помещали изображение на котором кто-то навязывает персидские слова и фразы. Иранского артиста Alireza Hesaraki.

Не думаю, Вам известно, что по-русски арабская и персидская письменность (не каллиграфия) называются «вязь», полученное под влиянием глагола «вязать». Это тип письма, при котором буквы соединяются в непрерывный орнамент, так что создаётся впечатление «вязания» букв. Для нас, русских, арабская и персидская письменность ассоциируется с вязанием.

А ещё у нас «арабской вязью» называют неразборчивый текст: «Арабская вязь какая-то ! Не разбери что !»

Но у меня впечатления иные, когда вижу арабскую письменность. Впечатления, уходящие в далёкое детство. Для меня арабская письменность, это – «пляшущие человечки».

Когда мне было лет 5, мой Папа, который работал на танкерах, привёз Маме из Германии утюг, с обязательно приложенной к нему инструкцией по применению на многочисленных языках, о которых в том возрасте я и представления не имела. Помню, инструкция была как бесконечный тоненький шуршащий узкий рулон, испещрённый маленькими буквами и знаками, и сложенная гармошкой. И вот я сижу, и словно гармонист, растягиваю и растягиваю, раскрывая всё больше и больше в обе в стороны в своих маленьких ручках, но длины-то моих детских ручек и не хватает ! Застревает чуть на больше половине ! Беспомощно опускаю рулон на колени и начинаю рассматривать любопытные рисунки. Это именно тогда, Нассер, когда я впервые увидела арабские буквы …

Вот домики смешные, с окошками и дверцами – то были китайские буквы, вот как бы русские но непонятно ничего, – видимо, польский язык … а вот смотрите: это же замки из книжек про сказки ! – то, скорее всего, были латинские буквы английского, французского языков… и тут внезапно я встрепыхаюсь, ахаю и восторженно восклицаю, тыкая в меленький текст: «А ЭТО – пляшущие человечки ! Посмотрите ! Они пляшут и поют, и те кто их пишет – тоже танцуют и поют вместе с ними ! Мелодия и танцевальные фигуры такие же как и буквы – извивающиеся и колыхающиеся.»

Так и засело у меня накрепко в голове: «пляшущие человечки» ....

А вслед, Папа добавил, что эти «маленькие человечки» «танцуют и поют» в обратном направлении: справа налево. И вот тут-то в моей детской головке родилось яркое воображение, что Ваши люди ходят задом наперёд. Это убеждение хранилось у меня ещё очень долго.

Вы играете на оуд … и пишете музыку для этого инструмента … я правильно угадала ? Возможно, Вы также играете и на фортепиано … но совсем немного …

Мне сердцем, глубоко чувствуется, что Вы – одиноки, но одиноки трогательно и волнующе … одиночеством, что возвышает Вас …

А ещё, ещё я думаю, даже уверена, что Вы – курите. У меня имеется некоторая любопытная фантазийная медитация о курильщиках … Так вот, если Вы – курите, я Вам её расскажу.

-–

Письмо #8

Серафима, анонимно:

Так значит, Вы – курите … Конечно, курите … У меня было твёрдое предчувствие, что – да, вне всяких сомнений: я даже вдыхала аромат дыма Ваших сигарет, ещё задолго как Вы опубликовали эти две фотографии. Однако, я не думаю, что Вы – заядлый курильщик., Нет. Вы, Нассер, – наверняка, – «кающийся курильщик», то есть тот, который курит и чувствует себя виновным, поскольку знает, что «вредно» и знает, что «не следовало бы», но продолжает курить.

Но вы ещё курильщик с элементами деликатности.

О той обещанной медитации, я Вам расскажу в другой раз, как только пройдёт надвигающийся на нас ураган. Обещаю, что не забуду. Дело в том, что меня сейчас щекочет одно любопытство о Вас. Я задам вопрос, на который не жду ответа и даже не желаю от Вас его получить. Я лишь хочу, чтобы Вы знали: у меня имеется этот самый вопрос, тайный умысел которого Вы поймёте тут же.

Скажите, Нассер, у Вас есть волосы на лицевой части ? Другими словами, Вы носите усы или бороду ?

У Вас – «там», в Ваших краях, все носят, я приметила.

Я «чувствую», что у Вас есть.

Видите, всё для меня о Вас «чувствую-догадываю-трогаю».

Я будто ступаю вслепую, но не в темноте, когда потерян и страшно – нет, совсем не так. А как маленькая девочка, играющая в жмурки, с робко вытянутыми ручонками и плотной повязанной тряпочкой на глазах. Подвигаюсь бережно, немного с опаской, при этом светло улыбаюсь, понимая, что всё это – добрая игра. Вы стоите посередине комнаты, вовсе не прячась от меня; широко и умилительно улыбаетесь, наблюдая за моим детским простосердечием и ждёте, когда я до Вас дотянусь. Вот, мои ручки во что-то упираются. Сначала инстинктивный моментный испуг и тут же – улыбка, но уже преисполненная нежной и преданной Любви. Я знаю, что это – Вы: тот самый, мне неведомый, но мне сужденный. А Вы стоите и смотрите на меня с разочарованием, свысока-снисходительной улыбкой и с самой тривиальной жалостью: жалостью от того самого моего простодушия и безграничной к Вам преданности. Вас отнюдь не привлекает лёгкость добычи.

Вам нужна интрига.

Но ведь я ничего этого не вижу, не знаю и даже не чувствую.

Нехотя, Вы присаживаетесь на корточки, чтобы своим лицом быть вровень с моим, детским, – и великодушно, из-за каких-то чисто гуманных свойств, лишь «позволяете» мне Вас любить.

Чувствуя тепло от Вашей плоти и ахнущий в меня аромат парфюма, я немного охмелеваю, и в этом дурманящем мареве, начинаю Вас изучать, одновременно «создавая» образ. Мерно, с волнением, подушечками пальцев я лёгонько потаптываю ими по волосам, лбу, вискам, снова возвращаюсь к волосам … Едва ли дыша, от переполнения чувств и предвосхищений, пальцами обеих рук, отбираю два небольших клочка волос и потираю их между большими и указательными пальцами обеих рук, повторяю ещё раз и ещё раз .... то же делаю с Вашими дремучими бровями, затем поглаживаю их и провожу против роста, встречая сердитое колючее противостояние… Вы смыкаете глаза и я дотрагиваюсь до век, тем же указательными пальцами, обеих рук, я провожу по упрямому ряду жёстких ресниц, и дальше, дальше – словно с горки, я съезжаю подушечкой указательного пальца правой руки по тонкой полоске мостика Вашего арабского носика к самому его кончику, и подпрыгивая как с трамплина, приземляюсь на Вашей щетине … но в этот момент – я резко останавливаюсь, в недоумении и полной растерянности, тут же отнимаю руки от Вашего лица. Вы озадачены.

Ах, Нассер, Нассер … Я никогда не целовала мужчину с усами или бородой ! И не думаю, что когда-либо даже дотрагивалась ! Уж так получилось, что все мои мужчины, коих было совсем немного – все они брились начисто.

Так что, всё, что я тут наваляла выше – лишь для того, чтобы подвести к этому признанию.

Вы, конечно, можете спросить очевидное: «Почему же ты не попросила их отрасти ?».

Но – нет, Нассер, это было бы уже совсем не то: нечестно и фальшиво. Я должна была их уже встретить такими, волосатыми: с бородой или усами.

Каждый раз как я вижу в фильме сцену, где Женщина прикасается своими руками, губами к мужской щетине, усам, бороде … я не могу не представлять себе, с некоторой стыдливостью: и как же ? Как же это чувствуется ?

Но почему-то, единственным сравнением, единственным воображением, которое приходит мне в голову, это – стог сена.

Другие будут нашёптывать Вам сладострастно: шёлк, бархат, рай … А для меня так – «стог сена».

Ах, мне бы не хотелось умереть, не испытав на своих руках и губах: на самом ли деле «стог сена» ? И, если нет, тогда – как что ?

-–

Письмо #9

Серафима, анонимно:

*Пожалуйста, не публикуйте моё сообщение в своём блоге. Благодарю.».

У меня по-прежнему есть Интернет и электричество, но ураган уже у самой кромки моего городка, а вернее, отшелённого населённого пункта. Я живу в лесу, у самой реки. Мужа и детей со мной, на данный момент – нет. Несколько частных домиков с пастбищами испуганно и ошарашено рассыпаны в округе; они едва ли различаются на расстоянии, да и то – лишь по вечерам, подавая знаки присутствия отблесками электрического света в окнах. Жильё это – не моё, а отдано на временное проживание. Почему отдано, кем и где моё собственное жилище, это – не важно.

Выплыла из дома на улицу и робко прошлась: жутковато: ведь все эвакуировались по приказу об обязательной эвакуации. Все до единого. Кроме меня: а я укрылась и создала обманное впечатление, что в доме никого нет. Эвакуироваться мне некуда, а в «спортивный зал», отведённый местными органами для этой цели неведомо где, – я не отправлюсь. Да и к чему ? Ураган – только первой категории.

Огляделась вокруг: ветер словно демонстрирует и примеряет свою первую мощь на ветках деревьев, покачивая их и сгибая, предупреждая о том, что это всего лишь пролог, а сам спектакль ещё впереди. Сердце стеснилось, глядя на их страдания и видимый ужас, исходящий из их объятые страхом «глаз» ! Но то ли ещё им готовится, через всего пару часов ! Они-то знают, ибо переживали ураганы не раз, а пока они мужественно выдерживают и с молитвой надеются выстоять всё, на них надвигающееся.

Взмыла голову: небо такое озабоченное, – всё в трудах и волнениях, даже и разговаривать со мной не стало: мол, «времени нет» и дальше побежало, уже спиной отмахнувшись от меня рукой. Меня аж передёрнуло от такой неприветливости. Покачала головой, что-то обидное проворчала под нос, и угнездив себя покрепче в костлявые руки, съёжившись, поспешно вернулась обратно в дом, дабы ещё кто не нагрубил.

Что ж, ничего страшного. Я имею ввиду, то что Вы публично поместили к себе в блог моё личное к Вам сообщение: на всеобщее обозрение, ознакомление и прочтение. Слова и чувства, которые были адресованы исключительно Вашей Душе. И ведь Вы это знали !

Успокаиваюсь тем, что могло ведь быть и хуже. Гораздо хуже. С моим личным именем пришпиленным к нему !

Такое случалось и прежде. Мои письма читались Папой – своей команде на пароходе, читались сестрой – для половины русской общины города Л*** … в США. Писала я также электронные письма и одному русскому пареньку, уже здесь, в Америке, много лет назад, только для того, чтобы позже узнать от него же, что он их читал всем своим друзьям в Лос Анжелесе …

Поймите же, Нассер, что в своих письмах я не цитирую ничьих мыслей и ничего не повторяю. То, что я пишу Вам, я никогда и никому не писала. И никогда уже не буду.

«Что» именно и, в особенности, «как» именно – только Вам и Вам одному единственному.

Да и возможно ли повторять ? Всё равно что на человека с размером ноги 41, напяливать сапоги размером 34.

У каждого из нас своя неповторимая непрерывная мелодия Души.

Чтобы раствориться в Душе человека, необходимо прислушаться и начувствовать уникальные тона-полутона этой мелодии. Не повторяя их, но создавая свои собственные, близкие к тем, влиться в них полным стройным созвучием … при этом ничего не нарушая, не ломая, а только наполняя …

Понимаете ?

Если у Вас в Душе одиноко и печально перебираются струны оуд, то как я могу завалиться к Вам с военным парадным оркестром ?

А поэтому у меня к Вам только те истории, те слова, те интонации, которые созвучны единственно с мотивами Вашей души. Я их не отбираю и не зову. Они сами ко мне приходят.

Рассказывать одни и те же истории, переходя от одного человека к другому, – так это – всё равно что изменять ! Но уже не телом, а историями в Душе. Это уже, простите, проституция Души.

Возвращаясь к начальной теме письма, позвольте мне, всё-таки, спросить Вас, Нассер: Отчего Вы, думаете, меня настолько расстроило Ваше действие: опубликование моего личного письма ? Отчего бы я так нервически и воспалённо разошлась, тем более, что именно эпистолярный жанр – именно «опубликованные личные письма», – я более всего уважаю, ценю и возношу в литературе ?

Почему, почему Вы думаете, Нассер ?

Да, в общем, оно и неважно. Оставим это в стороне.

Нассер, Друг мой сердечный, уж вечереет – сумерки сгущаются: ветер стремительно усиливается: от раннего «серчает» перешёл уже к явному полновластному гневу. Дом стал сжиматься под его давлением, стены скрипеть, а на крышу с пугающим меня взрывами, как бомбы, падают шишки сосен. Кто бы мог представить, что они имеют такой внушительный вес булыжников – вот-вот проломит крышу ! От каждого грохота – сердце ёкается, подскакивает и молнией в голову стреляет: «О ! Боже !»

Сижу на кресле перед компьютером, с подобранными под себя ногами, вся скукожившись, с ужасом озираюсь вокруг.

Тут-то в меня и заскакивает мыслишка: «а не разумнее ли было бы с моей стороны эвакуироваться»?

Что теперь «мыслить» ? Уж поздно. Только бы смерч не прошёл … сметёт мою зыбкую постройку вместе со мной !

Интернет и электричество отключится непременно, причём, – в любую минуту, Вопрос лишь на какой срок. Поскольку я живу в глуши, а чинить разрушенные ураганом линии начинают от центра и далее распространяются постепенно вглубь поселений, то до меня до меня доберутся дня через 2-3.

А пока электричество с Интернетом не вышибло, я Вам буду здесь строчить и отсылать, что успею, сберегая и лелея то магически неосязаемое, что теплится между нами … – А Вы уж простите всю ту неудержимую концентрированную лабуду, что я Вам тут накропаю. Пропустите, если не желаете тратить время, – я не останусь в обиде. Обещаю. В конце концов, я ведь об этом всё равно не узнаю.

Нассер, вот что я намерена сделать: помещу для Вас мои сообщения в блоге – литературные и поэтические цитаты, – в форме “queue”, так что Вы, в моё отсутствие, будете продолжать получать весточки от меня, словно с иного измерения.

Что ещё ?

Помните, я раз послала Вам вопрос в блог, с просьбой перевести несколько арабских строк ? Года два назад, ещё до того телефонного звонка, до всего «этого настоящего теперешнего».

Я опубликую в своём блоге Ваш ответ, чтобы напомнить Вам об этом.

Подумать только: я здесь на несколько миль – совершенно одна ! И никто не ведает. Вот случится со мной очередной астматический приступ и – каюк мне !

Пожалуй, закрою это письмо и начну новое, чтобы это Вы уж точно получили.

-–

Письмо #10

Серафима (продолжение), анонимно:

На самом-то деле, я намеренно здесь осталась. Никуда бы не отправилась, даже если и было для меня приличное место куда и в кого уехать. Я дождаться не могла этого урагана, поверите ли ?

Хочу Вам кое-что рассказать и надеюсь у меня хватит на это время.

Я выросла на берегу Балтийского моря: в провинциальном, аккуратном, портовом латвийском городке, на самой границе со Швецией. Точнее, у самого, что ни на есть, синего моря, на диком пляже: небольшой квартирный 2-х -этажный дом находился примерно в 10 минутах безмятежной фланирующей прогулки через благоухающий пряный сосновый лес. Поскольку, это было пограничное место, в лесу размещалось несколько деревянных смотровых вышек за высоченными и плотными, так же, деревянными, заборами и каждый вечер, под закат, на песке, у самой морской воды, проводилась особая много-линейная пограничная полоса на предмет обнаружения беглецов. Помню те теребящие, щекочущие опасностью Душу ощущения, когда, приходя к берегу ранним утром, я на цыпочках ступала и переходила череду этих полосок, оставляя те самые преступные полу-отпечатки «перебежчиков».

Осень в тех местах была периодом, когда бесчинствовали мощные ураганы, сильнейшие шторма, наводняющие дожди и мистические туманы. В те времена, о которых я Вам рассказываю, в 70-е – ранние 80-е годы, гидрометцентр особенно нас не баловал изощрённостями. Прогноз погоды был примитивным: температура и наличие-отсутствие осадков. Никто нас никогда не предупреждал, что надвигается ураган и уж тем более, о необходимости к нему «готовиться».

И странное дело ! В те далёкие Советские времена, электричество во время ураганов у нас никогда не отключалось.

Так что, Вы можете себе представить, до чего меня веселит и развлекает здешний флоридский народ, активно и взахлёб готовящийся к каждому урагану и даже тропическому шторму, будучи предупреждённым о них аж за неделю ! Вообразите картину: несётся эта ошалелая гурьба зомби в магазины, с остервенением сгребает с полок любое попавшееся на глаза барахло, затем мчится на бензоколонки в километровые очереди таких же опупелых как и они, заливают машины и канистры до ушей. А в глазах-то ! Господи ! В глазах-то ! Наступление конца света.

Но таким вот незатейливым способом, торговые точки перевыполняют план года за шесть дней.

Окна забивают фанерами, дома обкладывают мешками с песком. Те, которые опупенее остальных опупелых, бросают кой-какие пожитки в машины и айда на дороги: прочь из Штата, забивая их автомобильными пробками, поскольку таких переопупелых как они сами – тысячи.

Всё это сумасшествие круглосуточно транслируется в прямом эфире на всех телеканалах с поступенной директивой, «Вот так надо делать. Бегите и Вы».

И бегут.

Посмотришь на это безобразие и невольно выдохнешь: «Что за, дикари ! Прости ты меня, Господи !»

Кульминация наступает, когда ураган в последний момент совершает элегантный поворот вправо и уходит восвояси в другую сторону. Мелкий анорексический дождик, тугая облачность, – вот и всё, что мы получаем, да и это – только из жалости – урагановой, то есть, – к нам.

Ничего подобного у нас и в помине, конечно же, не было. Всё проходило цивильно и культурно: в обычный, послеполуденный солнечный осенний денёк, с горизонта лениво и безучастно подкрадывались тучи, тут же откуда ни возьмись подбегал дождик, подхватываемый усиливающимся ветром и всё это словно разбухая как на дрожжах, обращалось к ночи в полноценное, качественное, мощное ураганное светопреставление. Никто и не разбирал какая там у него категория – пятая или девятнадцатая !

О силе урагана я судила на следующее утро, направляясь в школу, которую, заметьте, никто и не думал закрывать по случаю разрушительной непогоды. Будто шагнув в утопический фильм, я разглядывала повреждения и разрушения: выдранные с жилами деревья, сложенные в трубочку колоссальные металлические листы с крыш, куски фанер от неопределённых объектов и всё то удивительное содержимое развороченных публичных мусорных контейнеров. В воздухе ощущение истощённой обесиленности и в то же время, – полного облегчения природы.

Но эти осенние суровые и бедственные ураганные ночи – одно из самых нежных впечатлений в узелке воспоминаний моего детства и о них-то я и хотела Вам рассказать, чем и объяснить причину по которой я никуда не эвакуировалась …

В детстве я спала на зелёном кресле, который раскладывался в длину, становясь на коротенькие деревянные ножки, да так низко, что я почти лежала на половом паласе. Частенько в этот диван залезали клопы, перебегающие к нам от соседей-алкашей и мама травила их каким-то едким ядом, которым она смазывала деревянные в нём рейки и, который она получила от соседки, работающей на химическом комбинате. У меня эта горечь до сих пор стоит во рту, но именно вдыхая эту вонь, мне частенько приходилось так засыпать.

Сама комнатка была – махонькая, поэтому, чтобы дойти от двери к окну мимо, тем не менее, многочисленной мебели, с божественной помощью туда запёханой – стола, книжного и бельевого шкафов, пианино и кресла – приходилось прокладывать путь бочком, поворачиваясь то влево то вправо, слегка подпрыгивая, пританцовывая и нередко выдавая потужные стоны, пытаясь протиснуться. К подоконнику, можно было только подойти либо усевшись в кресло коленями и уперевшись на его спинку грудью и руками, либо – его отодвинув, протолкнувшись между ним и шкафом.

На моей памяти, ураганы нападали на нас именно в ночное время.

И вот вообразите, Нассер: лежу я на своём узеньком диванчике, глубокой ночью, под тёплым ватным одеялом, вдыхаю аромат удушающего клоповного яда и смотрю на потолок, где на фоне прямоугольного отражения окна от электрического света уличного фонаря, страдают от ветра тени веток высокого старого серебряного тополя, который рос как раз напротив нашего дома … Мне и жутко и сладостно от завывания ветра, скрипения стёкол, грохота хлопающих вдалеке и вблизи входных дверей в домах и сараях, от шума разрушающегося и летающего по ночным улицам большого и малого хлама. Душа трепещет от восторга, а по телу пробегает возбуждённая дрожь … я съёживаюсь крепко-накрепко, ещё плотнее укутываясь в одеяло лицом, сожмуриваю глаза, и в упоительном блаженстве мурлыкая «ммммм», широко карамельно улыбаюсь… И столько в этом неги, умиления и столько детского девственного блаженства …

Вот и сейчас, Нассер, я переживаю тоже самое и ради этого самого, я здесь и осталась …

Отключится свет, я улягусь в кровать, так же съёжусь, также укутаюсь в одеяло, также сожмурю глаза, также мурлыкну и также карамельно улыбнусь под вой ветра, хлестание ливня, падения шишек …

А то дерево – серебряный тополь, – так его потом срубили, но это варварство произошло уже много лет спустя и не на моих глазах, а после того, как наша семья переехала в другой город.

Конечно же, я пыталась посадить его здесь, у себя во Флориде, но – тщетно ! Ни одна попытка так и не увенчалась успехом, как бы я не старалась. Деревья упорно не желали приживаться. Видеть погибающие юные деревца – тяжёлое зрелище ! Пришлось примириться и посадить 3 берёзки. Те – умнички, – выжили и выросли красавицами.

Нассер ! Уж 9 часов вечера ! Интернет и электричество по-прежнему работают.

Ох, нет-нет, они отключатся, не надейтесь.

Ветер неистово задаёт дёру по окнам, стенам; шишки падают огнемётным огнём. Удивляешься их количеству: сколько же их там на деревьях, если вот уже третий час как они безостановочно «ведут огонь» и каждый раз чудится, что следующая непременно пробьёт крышу и свалится мне на голову !

Мой милый ! Мне совсем не страшно ! Мне – БЛАЖЕННО !

-–

Письмо #11

Серафима, анонимно:

Только что подключили Интернет, и я к Вам сразу, – бежком, прыжком, скачком – мчусь со скоростью того самого бурана, что только одарил меня своим пылким страстным посещением. Ох … такой был пылкий, такой страстный …

5 дней, Нассер … С понедельника до пятницы. Ни электричества, ни воды, ни туалета, ни кондиционера. Температура за окном, по-прежнему, – летняя – припекает: +30С ! А в доме накалялась и до 40 !

Я же – пустоголовая, не подумала, что с отключением электричества, закончится вода и откажет холодильник ! Так что при всех вышеперечисленных условиях, я ещё сидела без капли питьевой воды и с перепорченными продуктами, коих и так было немногочисленное количество. К урагану ведь я и вовсе не готовилась, о чём с особенным бахвальством Вам во всех красках и расписала ранее.

Пережила я, поистине, нечто совершенно фантасмагорическое. После того, как я отправила Вам последнее письмо, привычная жизнь продолжалась ещё минут 10. Как пробило полночь, будто в сказке, но страшной сказке: тут же всё и закончилось. Разом, резким щелчком, в доме заглохло: свет, холодильник, кондиционер, Интернет.

Поражаешься, в каком же непрестанном шуме и грохоте мы, оказывается, живём !

Заглохло и задержало дыхание, уставившись на меня. А я на них, уже со своим сдержанным дыханием. Так и протаращились мы друг на друга, не дыша несколько мгновений.

Должна Вам признаться, что при всём моём бесшабашном героизме, у меня от этой внезапной сцены технического замолвья в ужасе обмерло сердце. Это не совсем то, что я ожидала в своих литературно-эпистолярных фантазиях к Вам.

В мгновение, я прочувствовала всю серьёзность и опасность своего положения: одна, в глухом ночном лесу, в компании бесчинствующего урагана и в весьма ветхой постройке … Тут-то мне и пришло то самое осознание, которому следовало было ворваться в меня и хорошенько протрясти, днями раньше: «Это может закончиться самым печальным образом … »

Ураган к этому времени вступил в свою центральную феерическую фазу апогеи: в кромешной темноте, что происходило за окном я могла только слышать,– да как ! При абсолютной омертвелой внезапно наступившей тишине внутри дома, всё, что происходило снаружи в десятки раз умножилось по своей мощи и звуковой амплитуде: громыхало, гремело, свистело, падало, пролетало, ломалось, хрипело … В какой-то момент, что-то оглушительно надломилось – похоже, мощная ветвь – что ещё ? – и с грохотом рухнула прямо у моей входной двери, вогнав меня в совершенное отчаяние. Упади махина, на крышу – непременно проломит, а находись я в неудачном месте, а я непременно буду, – прибьёт !

Моим наибольшим опасением были смерчи, которые обычно приходят под ручку с ураганами: я знала достоверно, что если даже самый хилый и болезненный смерч пробежит по моей избёнке, в которую я была помещена, то мне живой уже не выбраться. Ещё повезёт, если сразу насмерть ! А так, с тяжёлыми увечьями, мучительно придётся помирать в одиночестве несколько суток, заживо объедаемой и обгладываемой лесным зверьём.

Но, Божьей милостью, – меня миновало: ураган малу-помалу, спустя два часа, стал утихать. К тому времени, я, в кромешной темноте до боли в глазах, на ощупью уже перебралась в кровать. Страх прошёл, уступив месту смиренности: уж ничего не изменить, что будет то будет.

И также как в детстве, я крепко-накрепко закуталась с головой в одеяло, также мурлыкнула в нескончаемом блаженстве и также карамельно улыбнулась, засыпая под покидающий меня вой ветра и прощающийся со мной дождь.

Вот я пишу Вам: «одна, одна … как перст одна» .... Но ведь это не так . Вернее даже, что совсем не так … У меня здесь 3 кота, 2 кошечки и 6, недавно родившихся и ещё подслеповатых, котят .... Еды им было накуплено полно, – 16-ти пудовый мешок «камушков», как я называю сухой корм: так что, моя компания ничуть не пострадала, а воду они лакали из речки. Я, увы ! лакать из речки не могла и сидела без воды. Так уж получилось, что я их по беспечности, не кастрировала, отсюда – естественный результат. На самом деле, не кастрировала я их по гуманным соображениям. О кошках и котах, я Вам расскажу ещё историю, но в другой раз и, если позволят обстоятельства.

Утром я проснулась в каталептическую тишину и апокалиптическое безлюдье, окружённая лишь моими кошачьими питомцами. Ещё в кровати, я протянула руку к коробке, стоящей у самого изголовья и достала из неё одного из шести котят наугад, взгромоздив его за шкварник себе на грудь. Так, сидя под одеялом и умилительно его поглаживая, попеременно тыкая в его младенческий пух свой нос и щекоча им ноздри своего носа, я внезапно почувствовала, как что-то тёплое приятно побежало по моей груди вниз. Но, в следующую секунду, поняв что именно это тёплое так приятно «побежало» и сознавая, что воды у меня нет, с возгласами: «О Боже !!! Киска, ну что ты наделал, шибздик ты, противный !», я выпрыгнула из кровати, отряхиваясь и беспомощно причитая.

Нассер, я прожила поистине 5 уникальных и мне уже неповторимых дней. Такого никогда больше не будет. Впервые в жизни я поняла, что это такое есть на самом деле – «душевная свобода» … Была только я, мои кошаки, природа и больше никого на мили …и мили … Ни электричества, ни воды .. никакого шума, кроме птиц и ветра … я пела и танцевала посередине комнаты …

Я сегодня в полдень приехал грузовик и починил линию.

Я вышла к нему, чтобы поприветствовать, а он на меня ажнак ахнул и с нескрываемым подозрением брякнул мне в лицо: «А ты откуда такая взялась !?!», окинув тут же молниеносным взглядом мою хибарень, и тем ещё более усилив своё недоумение от моего здесь нахождения.

Оказывается, дороги были заблокированы полицией от возможного мародёрства в отсутствии хозяев, а у меня – никакого документа, свидетельствующему о законном проживании в этом доме.

Пришлось немедленно завести патефон очарования и начать восхитительно распевать, старательно имитируя невинность, простоту и не забыв, при этом, приплести и котят: для пущей убедительности.

И ведь поверил !

Интернет заработал почти тут же. Ещё немного и начнут подъезжать соседи.

У нас есть выражение: «Краткость – сестра таланта». На самом деле, это – слова из письма Антона Чехова к своему брату, которое он написал в 1887 году. Каждый раз, как берусь писать Вам очередное письмо, я напоминаю себе эти самые слова, но тут же, осекаюсь: поскольку «краткость» – не только не есть сестра моего таланта, но даже и не его троюродная племянница.

Мои слова к Вам жадно и неудержимо несутся.

––

Письмо #12

Серафима, анонимно:

Я обещала Вам историю. Помню. «Обещание есть обещание». Была такая телевизионная реклама “Allianz» в 1999 году, с маленькой девочкой и словами об обещаниях … : «Обещание есть обещание».

Невероятно, но я смогла найти её на youtube для Вас и размещу в блоге.

Я смотрела эту рекламу по нашему телевидению, весь вечер 7 Марта 1999 года, когда укладывала вещи в чемодан для моей поездки в США на следующее утро. Поездки, из которой я уже никогда не вернулась, хотя страстно обещала.

«Обещание есть обещание» …

А моё обещание было – рассказать Вам о медитации … или о моей забаве с курящими мужчинами …. Одной из «нескольких» …

Видите ли … я получаю удовольствие от наблюдения за ними, но не торопитесь закидывать меня в список извращенок и пошлячек, принимая меня за тех, кто подглядывают за полуобнажёнными на пляжах и тем возбуждаясь, – мастурбируют в кустах.

Мой, кажущийся с виду омерзительный интерес, обогащает мою Душу и носит характер эстетический.

Меня интересуют исключительно мужчины, ибо курящая женщина – всегда вульгарна, а та, которая нет – на фотографиях, видео, – она на самом деле, не курит, а лишь позирует за деньги.

Далеко не все курящие мужчины привлекают моё внимание, более того, – это должны быть курящие исключительно в определённых ситуациях.

Одна из этих «определённых ситуаций», это – когда мужчина одиноко сидит у стойки полу-сумрачного задымленного бара и непременно о чём-то отрешённо думает. Вот эта деталь: «отрешённо думает» – обязательное условие.

В одной его руке – стакан, а в другой – сигарета между пальцами. Топорно уставившись в одну точку, он сидит, ссутулившись и обмякнув, вдавив грудью в стойку, облокотившись на неё одним или двумя локтями и лишь изредка, по принуждению инстинкта, заторможено, как в замедленной съёмке, смыкает и размыкает веками глаза. Безразлично переводя, наконец, свой взгляд с безжизненной точки, он, чаще всего, рассматривает давно насмерть зазубренный типичный барный стакан: бестолково крутя его в пальцах, приподнимая угол и снова опуская, или равным образом потирая по одному и тому же месту большим пальцем руки.

Ему нет дела ни до музыки, ни до присутствующих, ни даже до напитка: всё это он намеренно игнорирует и поглощён лишь только своей глубокой думой, которая по отсутствию какого-либо выражения чувств в глазах и пространственного в них взгляда, – окончательно неразрешима. К этому заключению он пришёл некоторое время назад, а поэтому на его лице уже нет отражения перенесённых боли, страдания, переживаний. Нет и надежды. Ничего нет. Кроме пустоты и одеревенелости, которые временно прерываются глубоким затягиванием очередной дозы никотина, загоняя его в лёгкие, чтобы тут же, тяжело, небольшим рывком, вернуть его назад, выдыхая увесистый груз дыма с обрубками и обломками, накопленного в Душе. Освободив себя от этого частичного бремени, и тем, словно немного облегчив Душу, он на мгновение будто просветляется, резко закидывает в рот и проглатывает некоторое содержимое стакана и даже озирается по сторонам, но всё это только на мгновение: тут же, видимо вспомнив всю человеческую тщету, он опускает голову и вновь печально возвращается к своим размышлениям.

Каждый раз, затягиваясь сигаретой, он прищуривается, словно всматривается вдаль, на горизонт своей Души, пытаясь получше разглядеть.

А я сижу чуть поодаль, одна, за маленьким столиком и, украдкой, сбоку, за ним наблюдаю … мне необходимо видеть лишь его профиль, а не фас … и, конечно, он ни в коем случае не должен меня подловить или даже почувствовать, даже спиной: он является объектом такого необычного интереса…

Бар полон всякого сброда: народ шумит, ржёт, галдит, стучит по столам, хлопает в ладоши, бряцает бокалами, стаканами .. постоянно кто-то проносится – промелькивает перед глазами, – но мне всё это безразлично, я ничего из всего этого не слышу и не замечаю. Я, также, как и объект моего обозрения – отсутствую: настолько он поглотил всё моё внимание, словно ласково обнял Душу и убаюкал.

Продолжая осматривать его, жалость с милосердием овладевают мною … Я едва ли сдерживаюсь, чтобы не подойти и не начать беседу с ним: успокоить, приласкать, приложить свою руку к его …

Расслабляясь до опасной черты, он настолько глубоко погружается в свой внутренний мир, что теряет ощущение реальности и представления своего местонахождения. Его здесь нет. Он и не замечает, что с него соскальзывают одна за другой маски и его Душа предстаёт … почти обнажённой … «Почти»: как если бы у рубашки расстегнули 5-6 пуговиц, а 2 последние – не тронули. Вот благодаря этим 2 пуговицах он остаётся прикрытым и защищённым, и только поэтому, Душа его обнажена не полностью … она по-прежнему настороже.

Находясь всего в нескольких метрах от него, я могу не только близко подойти к его внутреннего миру, но и дотронуться до его Души … потрогать её, вдохнуть … даже испробовать … но вот зайти в неё – этого мне уже не позволено: я так и остаюсь робко стоять у её дверей.

Хотела бы я узнать его мысли ? Нет. Это равносильно чтению чужих писем за спиной. И вот уж это он бы непременно заметил. Я и без того через меру нарушила его личное пространство: ещё немного, лишнего полувздоха и я причиню непоправимую гибельную травму, брошу грязью … вызову неприятные чувства в человеке …возможно даже его уход.

Оттого я едва ли дышу.

Уловил ли кто из этой разбубёной толпы, что я кого-то пристально изучаю ? Вряд ли: они все были настолько увлечены собой, своими друзьями, любовниками, визави, алкоголем, табаком …

Но тут мой «разглядываемый» внезапно возвращается в реальный мир и трансформируется:

В последний раз он торопливо и деловито затягивается окурком сигареты, нещадно тушит его, забивая в пепельницу, залпом закидывает в рот бурые остатки из стакана; уже вставая, достаёт бумажки из кармана, бегло с неприязненностью, отбирает их пальцами, небрежно бросает отобранные на стойку и – спешно выносится прочь уже с совершенно другими мыслями.

А я остаюсь … С болью в Сердце и бездонным сожалением, провожая его взглядом, который тщетно пытается его удержать.

От потрясения подмеченной мною сцены, я резко отвожу глаза и стыдливо их прячу, изображая неожиданный глубокий интерес к своему скромному ординарному бокалу вина. Прячу их от посторонних: дабы те не увидели в моих глазах то, что открылось моим.

Вы можете посмотреть иллюстрацию к моему пиьму: «Pub In Dublin», 1950s

Фотографа: Hans W Silvester

**********

Серафима, в личном сообщении:

Я собираюсь взять перерыв, Нассер. Простите за всю ту хренотень и словесную диарею, что я Вам пишу.

Нассер, в личном сообщении:

Не смей когда-либо извиняться за это ! И не уходи слишком надолго. Приходи обратно сказать «привет»

Серафима, в личном сообщении:

О, Боже ! Вы, вообще-то … можете … «отвечать» !?!

И … ну, это уже совершенно немыслимо и не правдоподобно – по-английски !?! Может, мне следует свалить отсюда – эдак на годик и Вы начнёте переводить хоть какие-то из Ваших текстов.

«И не уходи на слишком надолго» – Неа, Нассер .. я собираюсь Вас помучить ))) Видите ли .. я обладаю особым уникальным талантом … когда люди меня спрашивают: на каком инструменте я играю ? Я отвечаю: «На нервах».

Нассер, в личном сообщении:

Хахахаха ! Хорошо, я постараюсь переводить больше.

Серафима, в личном сообщении:

Но, если меня здесь нет, если я перестала публиковать, то это не из-за того, что я расстроена, обижена и делаю это намеренно, вовред, а потому что я сделала всё человеческое возможное что только было, чтобы прийти сюда, к Вам, но – не смогла.

Нассер, в личном сообщении:

Это – для тебя …

Ваше присутствие стало важной частью уравнения, как все может происходить без вашей гравитации [притяжения]?

-–

Письмо #13

Серафима, анонимно:

Видите ли, Нассер .... я никогда не была в мечети. Мне известно, что неподалёку, есть одна, примерно час езды от меня на машине, но я в неё не пойду, как бы моё любопытство меня не теребило и не искушало.

Есть определённые священные события и действия в жизни, пережить впервые которые, хочешь только с Человеком твоей Душе особенным: первый поцелуй, первая интимная связь … первое посещение мечети … И, если этот особенный Человек отсутствует в жизни, то ждать его, сколько бы ни пришлось.

Вот я его и жду.

-–

Письмо #14

Нассер, я не стану больше писать анонимных сообщений Вам. Буду обращаться лично и надеяться на Ваше рыцарское благородство, полагаясь, что впредь, Вы не станете цитировать мои письма в своём блоге. Читать Вы их можете кому угодно, но только таким образом, чтобы я не знала. На это я Вам даю моё официальное разрешение.

В последнее время, Вы стали часто публиковать изображения фрукта граната … Отчего бы ? Определённо, гранат имеет какое-то особенное значение для Вас …

-–

Письмо #15

Мои впечатления о гранате … Ну, готовьте себя к прочтению очередной «истории».

Фрукт граната у меня всегда ассоциируется с его соком и часовыми принуждёнными просиживаниями на кухне. Для меня это был неведомый экзотический объект, враждебный мне объект, который можно было увидеть только в энциклопедиях и только как отдельный фрукт, поэтому до 25 лет, я понятия не имела как именно он растёт и представляла, что выращивают его на земле, как тыкву. Каково же было моё удивление, когда он представился мне, висящим на ветке ! Это ещё что ! Для меня создалось совершенное недоумение: он растёт вверх ногами ! Я и по-прежнему упорно считаю: произошла какая-то ошибка: его необходимо перевернуть и установить в правильное положение.

Почему «враждебный объект» ? Это Вы поймёте немного погодя.

Однако в продаже имелся гранатовый сок: в маленькой, узкой, высокой, тёмной бутылочке, в концентрированном его виде и с кочевряжащимися армянскими буквами на этикетке, вперемежку с ленивыми русскими.

Был он самым дорогим из всех: 3 рубля и 50 копеек. При средней зарплате (1977-1987) в 160-200 рублей в месяц, его сроду никто не покупал. Так он и скучал у кассы: нетронутым, нежеланным, весь обляпанным в пыли. «Из всех» – это томатного, виноградного и яблочного соков, продававшихся в огромных 3-х литровых банках, а также в разливном виде, когда можно было купить, наполненным продавщицей в гранёный стакан. На этом разнообразие сокового ассортимента и заканчивалось.

Поскольку моя семья относилась к среднему уровню достатка, сок этот, на мою беду, моими родителями покупался. Причём, исключительно для меня. Мама была уверена, что, употребляя этот сок, я избавлюсь от «смертельной бледноты» и прибавлю в весе, но ни то ни другое так никогда и не осуществилось и по сей день (а мне уже за сорок), потому что бледнота и худоба достались мне по наследству. Кушала я, действительно, скверно, а Мама накладывала на мою тарелку такое огромное количество еды, что только от вида её объёма, мне становилось худо и, если какой и был аппетит, то тут же пропадал без вести.

Во времена моего детства, в том городе, где я проживала, фрукт граната приобрести в магазинах было невозможно, а кроме бабушки, живущей в маленьком бедном городке под Ленинградом, я никуда не выезжала. Там о нём слышали только по картинкам в книгах и учебниках.

Помимо гранатового сока, Мама выдавала мне несметное количество всякого рода и вида лекарств, снадобий и зелий: для повышения аппетита, для здорового цвета лица, для увеличения веса … Вот Вы когда-нибудь пробовали жидкое железо с полынью ? Нет ? Не думаю. Как насчёт жидкого железа с алоэ ?

Вряд ли. 2 столовые ложки три раза в день … Исключительная дрянь, должна Вам сказать. А жидкий рыбий жир ? То же сомневаюсь. Дополнительные 3 столовые ложки в день … На этом фоне, сок из крапивы и сырой свеклы, Вам покажется французским шампанским.

Всё это были прередкостные мерзостные зловонные гадости, которыми было переполнено и перемучено всё моё детство. Каждый день, многократно загнанная в угол кухни, на полу, в меня заталкивали очередную дозу бесполезной дряни.

В этой связи, вспоминается мне один эпизод. Позвольте, отойти от рассказа ещё глубже. Среди продуктов питания, которыми усиленно кормила меня моя Мама, был творог. В то время, он продавался на вес: был он сухим и рассыпчатым, как мелкие сухие мягкие камушки, вперемежку с таким же мягким сухим песком. Запивать мне его ничем не разрешали, чтобы не наполнить свой желудок водой. Чем-то заправлять его или добавлять сахар, Мама, по до сих пор, непонятным мне причинам, также отказывалась. Так и надо было мне толкать этот сухой творог в глотку, через которую он просто не пролезал, а так и застревал, вызывая во мне першение и задыхание. Слюны, для проталкивания его внутрь мне не хватало. Понятное дело, я отказывалась это кушать и сидела часами на кухне, потому что, «пока не съешь … » и – далее, следовало из внушительного списка: не будешь смотреть телевизор, не пойдёшь гулять и так далее. Затем, случилось вот что: каким-то образом, я оказалась в другом городе у свекрови моей Мамы, которую она на дух не выносила и, которая, в свою очередь, презирала мою Маму. Что произошло и почему я в первый и последний раз в своей жизни у неё оказалась в чужом городе и даже прожила два дня – я не припомню, да и вряд ли мне объяснили правду. Так вот, эта малоизвестная мне «бабушка», тоже подала творог на завтрак, но обильно смешала его со сметаной и посыпала сахаром. Я уплела в мгновенье, а заодно рассказала о том, как Мама меня заставляла кушать этот творог сухим. Свекровь, разумеется, упрекнула Маму в неумении даже кормить собственного ребёнка, а Мама, в свою очередь, узнав о моей откровенности, упрекнула меня в том, что я «предала собственную Мать». Любопытно то, что она запомнила это предательство на всю жизнь и даже после моей эмиграции, напоминала мне об этом.

Бабушка была аккуратна до болезненности, остервенелости: чистота в её квартире была устрашающая. Скромная обстановка, только необходимая мебель, никаких излишеств и – ни единой пылинки или грязнинки, а воздух, словно тщательно отфильтрован и дезинфицирован кварцевой лампой, – в больницах такого не было ! У меня тогда были длинные блондинистые волосы и она, каким-то образом, обнаруживая своими состарившимися глазами очередной выпавший на светлом ковре, поднимая, с неприязнью и отвращением, говорила: «опять твоё волосьё !».

Но вернёмся же к гранатовому соку … Не забыли ещё, о чём шла речь ? Промотайте назад.

Как я уже сказала выше, сок этот, был концентрированный: терпкий, горьковатый и ядовито переслащенный. Мама его водой не разбавляла, а выдавала мне в чистом виде, наполняя целый, до краёв гранёный стакан, при этом не предлагая ничего, чтобы его запить.

С резким, повелительным и убедительным тоном: «пока не выпьешь – из кухни не выйдешь» – она с грохотом захлопывала дверь, вызывая дрожащий перезвон стёкол в двойном окне.

Я оставалась один на один с этой бурой ненавистной мне дрянью и с такой изнывающей болью в детской Душе ! Так я просиживала часами за светло-серым, квадратным пластиковым столом, наблюдая в окно и выдумывая истории, совершенно при этом не понимая суть и необходимость употребления этого сока.

Время от времени, Мама заходила в кухню: «проверяла» на каком этапе находился процесс, и чаще всего, «находился» он на нулевом, но к концу 4 часа, её терпение, обыкновенно, «лопалось»: она в гневе влетала на кухню и заливала мне этот сок в рот силой, ударяя стаканом о зубы. Вызывая громкое клацанье: я сопротивлялась, боролась, кричала, сок проливался, отчего Мама ещё пуще выходила из себя и ещё пуще злилась, но стакан этот, в конце концов, опустошался: в рот или на голову.

И вот, вижу я себя, неподвижно сидящей за столом, заторможено и тяжело, еле поднимая и опуская переполненные слезами, ресницы, с безнадёжно опущенной низко головой и омертвелыми руками на коленях … Катятся слёзы, свисают сопли, а с распущенных длинных волос, сверху головы, медленно стекает гранатовый сок: по лицу, одежде и, плача вместе со мной, отрешённо капает он на пол ….

Даже спустя столько лет, в мои 42 года, имея своих собственных двоих детей, я до сих пор не могу понять: к чему было так мучить ребёнка ?

Все эти тягостные переживания неподъёмным весом легли на мою сверхчувствительную детскую душу и в позднем возрасте отразились различными «своеобразностями» в моём поведении и в привычках.

Мои дети тоже кушают неважно, но вот методы у меня совсем иные. Либо хитрецой: я мешаю то, что им не по вкусу, но надо кушать, с тем, что они любят, либо – с весельем: когда мы месте готовим, вместе хватаем полусырое, вместе хохочем, вместе накрываем на стол, и, увлекаясь этим весельем, дети уплетают всё, что необходимо.

Простите, Нассер, за то что мои ассоциации с гранатом, увы, не столь эротичны как Ваши …

Впервые я попробовала настоящий гранат в Санкт Петербурге, уже будучи студенткой Университета. Мне было 18. Признаться, что прикасаться губами к причине моей душевной детской травмы, я никак не желала, но согласилась лишь из приличия и глубочайшего уважения к моему профессору, который мне его и предложил.

Я очень хорошо запомнила свои ощущения: «сначала сладость и удовольствие, а потом – горечь: семена. Точно как в жизни.». И мне полюбилась эта мысль: невозможно кушать только одно сладкое: очень скоро захочется кисленького и даже горьковатого. И, если жизнь нам этого не предоставит … мы создадим эту горечь себе, своими же собственными руками.

-–

Письмо #16

Нассер … Знаете что ? ….. Дождь соблаговолил меня своим посещением … Такой осенний, жалобный, съёжившийся дождик … вкрадчиво ропщет, причитает о чём-то … и сам не знает отчего: «А чтобы мне не побубнить маленько ?» – мимолётно призадумался он, и вот … а я смотрю и слушаю.

Нассер … Я самозабвенно вселенски люблю дождь … с преданностью немыслимой и никому не постижимой. Ураганы, штормы .. – это же сколько страсти, чувств, слёз, и всё – подлинное, неподдельное и главное – каждый раз неповторимое, и при всём этом – никакой фальши и театральности !

Каждое утро, чуть встав и едва продрав глаза, ещё до чистки зубов, завтрака и прочего, я начинаю с того, что первым делом жадно, в полуслепую, проверяю на компьютере прогноз погоды и насилу дождавшись рассвета, не обращая внимания на разочарованные предсказания метеорологов, уставляюсь в небо: в тщетной надежде разыскать признаки несуществующей облачности.

Местные метеорологи постоянно и бессовестно врут: обещают дожди, но они проходят мимо – с севера от меня или с юга, а я получаю лишь захлёбывающую меня 100% влажность, как наказание за – неизвестно что ….. Окна в моём доме плотно закрыты тяжёлыми бархатными занавесками: густо-сочно-бардовыми, от потолка до пола: ни струйки солнечного луча когда-либо проскользало сквозь них, раздвигаю только в облачные и дождливые дни.

Да … я люблю дождь.

И ненавижу солнце. Ненавистью лютой, безграничной, переходящей далеко за пределы нелюбви даже нечеловеческой.

Судьба жестока ко мне: поместила в Штат, официальная кличка которого – «Солнечный».

ПроклЯтое и прОклятое место !

Нассер, а не желаете ли Вы ещё одну историю из моего детства ? Я извлеку её из моего узелка воспоминаний единственно для Вас.

О солнце.

Я уже позволила Вам несколько прикоснуться к моему детству, местом проживания, даже посвятила в некоторые методы воспитания Мамы.

Моя история будет продолжением её «трогательной» заботы обо мне.

Но, прежде чем продолжу свой рассказ, я хочу сказать несколько слов о Папе: деятельного участия в моём воспитании он принимал самое мизерное, так как работал на судах и всё моё детство был где-то «там». Однако, он оставил в моей детской памяти и Душе несколько добрых впечатлительных моментов, о которых, даст Бог, я расскажу Вам в другой раз.

Вот и все те «несколько слов» о нём.

Как я уже писала, Маму сильно беспокоила моя наследственная бледность: получила я это достояние от папиной мамы. Вернее, беспокоила даже не столько её, а, без исключения, всех тех, кто меня встречал. Беседуя с ней, они пристально, едва ли слушая её, с жалобным и сердобольным взглядом осматривали мою бледность в дуэте, также унаследованной мной, худобой, в какой-то момент, резко и бесцеремонно перебивали беседу, подчёркнуто сменяли выражение лица и деловито, с обвинительным тоном судьи, задавали свой гнусный вопрос, чётко расставляя слова: «А … Ваша дочь … она у Вас …простите … чем-то больна ?».

Те же, кто знал Маму и знал, как неприятно и больно ей было это слышать, намеренно снова и снова возвращались к своему гаденькому: «Ну, нет, нет, она у тебя всё-таки, чем-то серьёзно больна. Ты должна положить её в больницу, на исследование».

Иные наглели куда дальше: «Ну ты её хоть кормишь ?» И это была не шутка и не намёк, а самоочевидный упрёк и обвинение за её якобы «безответственное и дурное материнство». Наглели и хамили, потому что знали: Мама не отпарирует, не нахамит им в ответ, а проглотит всё что ей ни выговорится, протолкнёт комом через гортань и заместо, выскажет своё сердечное и так наболевшее, усиленно подавляя злость и даже извиняясь: «Так не жрёт же ничего ! Под палкой приходится заставлять каждый раз !»

Заставляли, и в самом деле, под палкой. И не только палкой.

Возвращаясь домой широким и решительным шагом, крепко, до боли, сковывая мою руку в своей, Мама молчаливо и придушенно, накручивалась на полную катушку злостью, раздражительностью, обидой. Я же, едва поспевая за ней, то и дело спотыкаясь, с ужасом поглядывала на её развороченное гневом лицо, заведомо зная и наперёд предвкушая, в какую именно картину весь этот эмоциональный замес разольётся. Шагнув в квартиру, она уже кипела вовсю: в бешенстве, и гневе, бросала меня на кухонную табуретку и запихивала в рот всё, что только было удобоваримое.

Воспоминаниях из тех, которые хотелось бы навсегда забыть.

Эти сцены сопровождали всё моё детство и отрочество.

Однако, простите: меня, как обычно, завело в другую сторону, и я отклонилась от своего рассказа, темой которой была моя бледность.

Вы, очевидно, полагаете и романтично воображаете, что «бледность», это – девственно-белоснежный оттенок кожи из потустороннего мира ? Нет, Нассер. Бледность, в моей культуре, означает цвет моли – светло серый. Так мне Мама и говорила: «Бледная как моль». Цвет кожи тяжело больного человека. «Покойника краше в гроб кладут» – ещё один её перл обо мне.

Чтобы избавиться от моей унаследованной бледности и вместе с тем, ото всех унизительных обвинений и кривых взглядов, Мама, помимо ежедневной выдачи мне порции свекольного сока, заставляла ходить с ней на пляж и загорать, где она проводила все тёплые дни – круглогодично, поскольку никогда не работала и ничем деятельным сроду не занималась. В холодные месяцы года – гуляла по берегу, в летние – валялась на песке. В те годы была сумасшедшая мода на загар: это было признаком «обеспеченности» и принадлежности к привилегированной касте. Тёмный загар в Латвии получить было невозможно: прохладное лето и недостаточное количество солнечных дней, чтобы превратиться в головешку, а ведь именно это было желанной целью.

Солнце в Латвии не греет, а только безжалостно кусает.

Такой загар можно было получить если съездить на месяц в южную часть страны. Но на это требовались большие деньги, а достать бесплатную путёвку от предприятия можно было только по блату. Несмотря на то, что мои родители были люди небедные, позволить себе этого они не могли, и поэтому Мама дала взятку в каком-то медицинском учреждении, притворилась медсестрой и поехала со мной в Сухуми, где по приезде, буквально с трапа, чтобы избавиться от меня, опять же за взятку и оговоры что я больной ребёнок, запихала меня в неврологический санаторий для больных детей, к которым я никакого отношения не имела.

Просыпалась она обычно, в полдень, сибаритничала в кровати ещё минут 30-40, так как считала, что резко вставать с кровати – вредно для здоровья. Широким барским жестом обеих рук распахивала шторы спальни, упирала руки в бока и уставлялась в окно: небо чистое – на пляж, небо облачное, – всё равно, – на пляж, но уже с меньшим энтузиазмом.

Кожа у Мамы была грубая и толстая – слоновья: бездельно и пустошно проваляться под солнцем она могла целый день, и оно едва ли её обижало, но моя беленькая детская кожица была тоненькой, чувствительной и нежной … обугливалась в 15 минут.

Плечи сгорали и погибали в первые же минуты: Мама покрывала их полотенцем или какой другой одеждой. За ними полыхали лицо, ноги, руки, которые уже ничем не покрывались, а оставлялись на верную смерть … С пляжа раньше вечера Мама ни в какую не уходила: «Я не за тем пришла, чтобы через 10 минут возвращаться», а поэтому я уныло сидела на горячем песке, ковырялась в нём пальцами и покорно тлела … Это совершенная бездеятельность и тупое времяпрепровождение интеллектуально меня уничтожали, ещё будучи ребёнком, но читать книги под таким ярким солнцем я не могла: оно отражалось на белых страницах и своей ослепительной белизной выкалывало мне глаза. Детских солнечных очков в те времена у нас ещё не существовало. Оставалось одно: продолжать ковыряться в песке, выдумывать истории, время от времени, теребить Маму: «А мы скоро домой ?», получать в ответ «Нет» и глубже, жёстче проклинать это ненавистное солнце.

Но худшее было ещё впереди. И я это знала.

Благо, если моими детскими молитвами, громовые тучки набегут на горизонте, да потемнее и погрознее: Мама под испугом вымокнуть под дождём, наспех скидает в корзинку вещи и, – ругаясь, плюясь, проклиная, – на моё облегчение, вернётся домой. А, ежели же нет, – то пламенеть мне приходилось несколько часов.

Боль и жар начинали проявляться ещё по короткой дороге домой и уже к завершению пути, тело моё было пунцовым, а сама я светилась светофором, содрогаясь в нервном ознобе. Температура тела подбегала к 39, открывая тем самым, очередную фазу: «лечение».

Чтобы уменьшить боль от ожога, Мама никаких болеутоляющих средств мне не давала, а предпочитала лечить «народными средствами», коим было лишь одно: на палящие обожжённые плечи, ноги, спину, накладывалась холодная, достанная из холодильника, сметана. Мои протесты, слёзы – всё было тщетно …. К чему бы моё несчастное тельце ни прикладывалось, обжигало льдом; любое, самое мало-мальское, движение вызывало дополнительную нестерпимую боль. Солёные слёзы таранили путь по словно бескожему сырому мясу щек, сотрясая меня в непрекращающихся судорогах.

Этому аду не было конца.

И всё это происходило на фоне крутящейся у зеркала Мамы, в холле, оценивающей «результаты» работы дня: степень» загарности». Она поворачивалась то одни, то другим боком, приподнимала купальные трусы и снимала лямки бюстгальтера, сравнивая скрытые под одеждой части кожи с обличёнными, при этом, довольно и удовлетворённо приговаривая: «Да, да .. вон здесь хватило меня солнышко, да … а вот ноги, что-то – нет. В следующий раз надо их приподнять.»

А я промучивала бессонную, в болевой агонии, ночь.

Наутро кожа, всё ещё содрогающегося от неутихающей боли тела, покрывалась водяными пузырьками, которые постепенно начинали лопаться: вытекала жидкость, слезал слой кожи и открывалось сырое израненное мясо, которое от прикосновения с воздухом причиняло дополнительный уровень боли.

В продолжении нескольких дней, вся сожжённая кожа полностью слезала.

Помню как я с омерзением, осторожно, ногтями пальцев, подковыривала слегка отлупившийся кусочек и стаскивала его ниже и ниже, под тихий шелестящий звук, отрывающейся сухой кожи… и под конец, держа в руках уже целый её пласт.

Но на этом мучения не кончались.

После того, как кожа слезала, начинался нервный зуд, от которого не было никакого спасения.

Чем больше я чесала, тем больше чесалось. Если же я крепилась не чесать, через несколько секунд, меня колотило в судорогах да так, что я кричала, срывалась и набрасывалось на своё уже и так израненное тело, раздирая его в кровь и в мясо.

И уже таким, до смерти растерзанным, оно продолжало чесаться …

Через неделю я выздоравливала, являя тот же серый как моль цвет. Мама брала меня за руку и тащила обратно на пляж – загорать.

––

Письмо #17

Если сравнивать нас с музыкальными темпами, то Вы—abbandonamente (непринуждённо) и con dolcezza (нежно, мягко), а я elegiaco (жалобно, грустно) и con tenerezza (с нежностью).

Вы робки со мной, Нассер … и – застенчивы до слёзной умилительности … Вас это злит чрезвычайно и Вы гневайтесь на себя, неверно полагая, что это есть признак мужской слабости … И как же Вы заблуждаетесь … Ах, если бы Вы только могли прочувствовать, как Ваша робость, смятенность и неловкость ласкает мою Душу .. и через неё – беззастенчиво возбуждает мою плоть, воспаляя воображение бурным сладострастием …

Вы для меня, Нассер, – олицетворение арабской поэзии …

Арабский Поэт, в своих строках, словно в первый раз на коньках на льду или как тот, кто идёт по тоненькому льду, переходя через только что заледенелое озеро на другой берег: едва ли дыша, но с нежной, чистой, полу-улыбкой на свежих губах … без тени страха, но с чутким волнением не совершить рокового движения, пытаясь высказать все свои жаркие чувства и при этом, все утаить … Он разрывается между желанием высказаться и невозможностью этого сделать …

В затаённом душевном упоении, на полу вздохе удерживая дыхание, с замиранием сердца, вкрадчиво продвигает одну ступню и волнующе прикасается к тонкой прозрачной пластинке хрустальной льдинки … его трепетное сердцебиение ещё более учащается, нога, с опаской, прикладывается ко льдинке, и тут, на губах и на лице, просветляется улыбка разомления и чистейшего блаженства … но, опрометью, как бы опомнившись, он её мгновенно её укрывает, возвращая своему лику выражение сдержанности и невозмутимости …

В этом – вся Арабская поэзия для меня: излить чувства, страдания, воздыхания, изнывания, томления, вожделения и – при этом, – все утаить, но так, чтобы читатель всё прочувствовал и всецело проникнулся.

**********

Нассер, в личном сообщении:

«Тоска». Такое красивое слово …

Серафима в личном сообщении:

Нассер, у нас много красивых слов .. «тишина», например .. Красивейшее слово. Вам оно ещё как приглянется !

Нассер, в личном сообщении:

Хахахахаха !!!

-–

Письмо #18

Простите, за моё отсутствие, Нассер … Я была в госпитале.

Видите ли, я страдаю астмой и нередко посещаю приёмник скорой помощи, куда меня доставляют на машине. Мне приходится её вызывать, так как ехать самой я не в состоянии: опасно. Путь не близкий: 20 минут, а для астматического приступа, это – фатально, да и физически невозможно: когда Вы задыхаетесь – какое уж там вождение ! Карета «скорой помощи» включает сирену и все светофоры для неё открыты, помимо этого, мне дадут кислород, который ненамного, но всё же улучшит состояние, что даст мне возможность доехать до госпиталя живой.

Однако, мои посещения этого захолустного, провинциального пункта, не только «нередки», но и весьма часты, да настолько, что я буквально стала членом семьи этой медицинской группы: меня не только все знают и каждый раз приветствуют, но отвели отдельную просторную палату,– «Серафимина», – в которую всегда и доставляют.

Мне даже чувствуется, что и относятся ко мне как-то по особенному чем к другим, по-родительски: с бОльшей любовью, нежностью и беспокойством. Улыбаются – то сочувственно, то обнадеживающе, то ободряюще. Мне так и не терпится им предложить: «А пойдёмте-ка со мной ! Будете жить у меня: также любить, заботиться и улыбаться» …

Приблизительно каждое 4-5 посещение мне вежливо рекомендуют остаться на ночь: под наблюдение, с осторожным и приглушённым уточнением, понизив голос: «ну, на всякий случай». Так вышло и на этот раз: «на всякий случай».

Но уж в следующий, Нассер, я непременно прихвачу с собой лэптоп и смогу с Вами пообщаться.

Доктор сказал: "За 37 лет моей работы в ER… – тут он остановился и так призадумался немного, – Ваш астматический приступ входит в… в…» – качая утвердительно головой и пролетая все эти 37 лет в памяти, – « м-да – он входит… (и я доабвляю про себя – "и заходит" ) в пятёрку, ДА ! в ПЯТЁРКУ, в top 5, самых худших астматических приступов, которые я наблюдал !"

И тут же совершенно искренно спросил: "А ведь когда дышать не можешь… это – хм… наверное, страшно ?"

-–

Письмо #19

Милый мой, для меня равно не имеет никакого значения, что за развращённые порно Вы помещаете в своём блоге или насколько кажущимся вызывающе высокомерным Вы предстаёте в своих ответах на глупые вопросы посетителей Вашего блога: я никогда не сужу людей по тому, что они размещают … я лишь создаю образы, но они вышиваются мною из нитей, которые я подбираю позади блогов, за кулисами Душ, в маленькие разрезы и дырочки которых, мне удаётся своей худобой проскользнуть.

-–

Письмо #20

«Like when a poet loves his devil, when he offers him a poem,

I love that the desert sees this love, running like a river,

I love like that the birds see our nest, built from sunshine, and think that it is burning coals,

I love to glorify you before the stars, and with your teeth, I anger this moon,

I love to that all the women envy you, when I spread my coat for you, and you would squat with your head on my shoulder, waiting for the sunset,

I love when all the men envy me, when I tilt my head and put my lips on an ear like oyster, when pour my whispering in it, and dive in its depths for moments, that the enviers think are months, and I put my hand under your arms to hug you, and squeeze this waist,

I love to sink in your eyes, and to drink between your lips, and to get the fever of your kisses, and you’d pour me wine with your tongue,

I love your reunions, and I love your departures, I love everything in you, and hate everything that isn’t in you,

I love your madness episodes, and your great revolutions, I love your dominion, I love your occupation, and I love your barefaced interference in my small country,

For I, since I loved your my darling, don’t disobey an order of yours.»

Поэма, написанная Марокканским поэтом Kamal ElGhazi для Серафимы, два года до этого опубликования в блоге.

-–

Письмо #21

Что ж, пишите свои поэмы «между моих бёдер», как Вы выразились, – я не стану возражать или роптать .. Камаль же писал свои – между Душой и Сердцем.

То, первое, анонимное сообщение – скромное и трепетное, – я не и не предполагала, что Вы как-либо отреагируете на него в блоге. Ведь Вы никогда прежде не обращали на меня самого ничтожнейшего внимания, разве что, помимо 2 ответов: совершенно безличных, кратких, сверх меры сдержанных, апатично-вежливых и студёных.

Так что ж сейчас ?

Да … конечно … был ещё телефонный звонок … но это …

По этой причине, единственное, на что я надеялась, что было моим стремлением и чего мне желалось, шибко желалось, так это чтобы Вы были лично тронуты моими словами: до самой глубинной глубины, до самого донышка своей Саудисткой Души … чтобы Вы упились моими словами и вконец обалдели.

Именно так.

Хотя – нет, не совсем … мои желания, были куда несоизмеримее …

Мне адски…– ДЬЯВОЛЬСКИ ! С нездоровой маниакальной алчбой – и пусть ! – хотелось бы присутствовать при этой сцене: сцене прочтения Вами моего сообщения…..

Увидеть, как Вы откроете ящик сообщений – с привычной Вам столь отталкивающей усмешкой избалованного и залюбленого вусмерть волокиты, утомлённо, с ленцой, с явным нескрываемым нежеланием, и вздохом, выражающим чуть раздражённое «Ох, ну, вот ещё одна подростковая влюблённая глупость», намереваясь прочесть очередное столь неизменно повторяющееся сквозь годы сообщение …. Как начнёте читать, позёвывая и как через пару секунд Вы дойдёте взглядом до «этой» строчки, и –

ТУТ !

Ох ! Многое же я бы отдала, чтобы лицезреть этот момент, этот мгновенный перелом, революционный переворот в выражении Вашего лица, по прочтении моих слов: «Я думаю, что Вы обладаете божественным голосом» …

С какой молниеносностью Вы встрепенётесь, привскочите на стуле, выпрямитесь и придвинув ближе к глазам мой текст, вгрызётесь в него, слегка разомкнув губы. Спадёт эта бутафорная притворная маска с Вашего лица, высвободится Душа и уже с серьёзным, сосредоточенным, – Вашим подлинным, истинным выражением лица, – Вы будете продолжать читать …. и дальше, дальше – Я знаю это всё: с каждой буквой и пробелом … будут разгоняться волнение и внутренний жар, в расширяющихся от удивления глазах замелтешатся предположения «кто !?!», растворяясь в обычно скрываемом ото всех чистосердечном излучении глаз и, губы – губы чуть растянутся в подрагивающую полу-улыбку, полной неподдельного удивления … проступят родниковые хрусталинки на лбу и Ваше снежинковое “тобе” будет слегка, но видимо подёргиваться с левой стороны, там, где сердце: от его усиленных сердцебиений …

И, наконец, по прочтении последней точки, безжизненно роняя мой текст на колени и с грохотом откидываясь на спинку стула, мысленно со словами «Аллах, Аллах !», я услышу это громогласно испускаемое и задержанное на всё время прочтения, жаркое обалдевшее выдыхание ….

Я хотела, чтобы Вы почувствовали себя исключительным, Нассер.

Удалось ли мне достичь этой цели ?

-–

Письмо #22

Я помню, когда мне было 15, я особенно часто слушала Баха, его органные хоральные прелюдии: виниловая пластинка, проигрыватель, громадные, пухлые наушники Philips… Поздним вечером, я лежала на узком подоконнике, спрятавшись за тюлем, подложив под голову подушку, и впивалась в звёздное небо …. Я лежала и молила инопланетян забрать меня отсюда. На полном серьёзе. У меня тогда начались месячные, а в то время, прокладок не продавалось. Использовали вату. Мама, по непонятным мне причинам, злилась на меня и вату эту не давала, а заместо, отвечала: «Пальцем затыкай».

И по сей день, я хорошо помню и чувствую эти душащие меня горячие слёзы, эти раздирающие своей мощью мозг, молитвы …

Мне было 15 ….

-–

Письмо #23

За последний месяц, вдохновившись Вами, я изучила и прочла поистине горы материалов о Саудовской Аравии: в полнейшем упоении, проводя порой ночи напролёт, начисто забывая о времени.

Единолично мужское Царство с скрытым микрокосмом …

Причудливый мир …

Знаете, как в театре: сцена и закулисы. Вы можете посмотреть сотни раз это «Лебединое озеро», в многочисленных версиях и постановках .. посетить Мариинский столько раз, что сможете узнать его с закрытыми глазами только по запаху, но это «закулисы» куда Вам никогда не придётся попасть. Так и Ваша страна .. простому смертному, не Саудиту, можно увидеть и ознакомиться только с внешним представлением.

Старые ли, современные ли фотографии – никогда не замечала полных или жирных. Лёгкие невесомые люди … ходят – как парят … в своих птичьих белых одеяниях …

У мужчин – у всех, – чрезвычайно тонкая кость, тонкая до опасности … преломится в любой момент … И … ещё … Ещё у Вас – душу захватывающие своей деликатностью и нежностью, запястья …. В них – надломленность и слёзность, особенно, когда рука помещена на ручку кресла, и запястье, как плакучая ива, ниспадает.

Запястья ведь тоже могут быть эротичны и возбуждающи.

Я знавала одного человека в Лос Анжелесе, лет 20 назад, – Иранца. Встретила лишь 3 раза – безразлично и бессодержательно. Не помню ни его имени, ни возраста, ни внешности – ничего не помню. Кроме запястьев.

Я могла бы сесть и хоть сейчас, на 10 страницах описать только их – настолько они были приметны и оказались памятными.

Проживает он сейчас, где-то там же, в Лос Анжелесе, и представления не имеет, что кто-то, кого он встретил 3 раза 20 лет назад, до сих пор помнит его запястья.

И только.

И больше ничего.

Одни запястья.

Как бы он почувствовал об этом ? А никак. Вообще никак. Поэтому только 3 раза – «безразлично и бессодержательно».

-–

Письмо №24

Я хочу с Вами поделиться своим личным наблюдением. Заприметила ещё пару месяцев назад.

Некоторый штрих о мужчинах-Саудитах.

О Вас.

Знаете, Нассер, у меня такое неизбывное чувство, что в прошлой жизни я была слепой, даже уверена, потому что в этой – всё мною познаётся только через трогается, чувствуется, ощущается, догадывается.

Никогда не думается или видится и, едва ли, через слышится.

Мы, русские, когда что-то берём, то мы это делаем по-крестьянски, по-рабочему и от всей души – «хватаем»: всей ладонью, всей клешнёй, загребая и сковывая в пальцы – накрепко и надёжно, но без какого насилия или жестокости.

Если, конечно, это не что-то брезгливое.

Мы не прикасаемся, – мерно, спокойно помещая в руку или в пальцы объект, – нет, мы так не делаем …. В большинстве случаях, мы именно «хватаем», – резким, бесстрашным, не задумывающимся жестом. И что интересно: цель завладения – не единственная !

Мы «хотим» приложиться всей пригорошней. Нам необходимо это «прикладывание»: отдать и бумерангом получить его обратно от того, к чему или кому прикладываемся. Особые сенсорные точки в наших русских ладошках. Я полагаю, что это выражение открытости и доверия, которые мы так усиленно и щедро желаем передать: будь то другая ладонь или предмет.

Нам, русским, необходимо прочувствовать всё и сразу, без осторожного подхода, прощупывания, расследования и прочего ненужного –

Вы можете это и сами проследить на видео в медленном режиме: мы смело отставляем руку от тела, широко раскрываем ладонь, расправляем на полную в стороны пальцы и крепко забираем каждой точечкой ладони и пальцев объект.

«Касаемся» мы лишь в тех случаях, когда объект на вид неприятен и мы предупреждены о его опасности. В том случае, мы сначала дотрагиваемся кончиками пальцев. Хотя, правда, не всегда. На самом деле, хватаем, в любом случае !

Даже нежное прикосновение – любовная ласка, – всё равно – всегда ладонь …

Так вот … к чему я всё это веду ?

Да к этому ! – Мужчины-Саудиты сроду ничего не хватают. Ввек.

Они всегда, всегда только «касаются» и никогда всей ладошкой. Руку в сторону широко не отставляют, а напротив – близко держат к своему телу. Не бывает в движениях резкости, размашистости и безбрежности как у нас.

Но – «касание» не совсем точное слово … «До-касание»: вот аккуратное определение, чтобы описать то движение руки, которое ведёт к самому касанию.

«До-касание» – что и есть само «касание», но до мили-секунды полного касательного приземления.

Нассер, знаете о чём я говорю ? Нет ? – ну, тогда вообразите: Вы уже чувствуете касание, но не на все 100%, а лишь на 60%: первое полу-мгновенье, когда ещё не телом и не кожей, а микроскопическими щекочущими волосками на кончиках пальцев, когда первое теплецо и подсознанное молниеносное – как это будет наощупь.

«До – касание».

Вы, мужчины-Саудиты – только так и дотрагиваетесь ко всему … «До-касанием» и никогда не доводите его до полного заключения объекта.

О женщинах судить не берусь – они у Вас будто и вовсе не существуют – основательно упрятаны. Удивляешься только, каким образом у Вас происходит продолжение рода.

Не имеет значение, к какому объекту относится это «до-касание», – пенис или АК-47 … не имеет значения, современные это времена или 100 летней давности, также как и не имеет значения богатый это человек или нищий, – Вы все – «до-касаетесь»: нежно, изысканно, воздушно … с таким царским утончённым аристократизмом, что, наблюдая за Вами, охватывает немедленная и жадная страсть: быть этим самым объектом Вашего «до-касания»…

Следом «до – касания», Вы «приземляете» на объект серединную часть 3 пальцев: четвёртого, третьего и второго, вытянутых как солдатики на параде… затем, тут прикладываете также, серединную часть большого, без использования пятого. Кстати, «пятый» у Вас всегда остаётся не удел.

Не верите во всё это ? Небось, сидите и подхихикиваете вовсю. Так Вы сами можете понаблюдать: за самим же собой ! И ходить никуда не надо.

Каким будет Ваше первое движение ? Ладонь или средняя часть вытянутых пальцев ?

Должна быть причина, объяснение в далёком прошлом, – почему именно «так».

Вы не «берёте» вещь … Вы – живописуете …. И как на высшие произведения живописи пожираю я взглядом движения Ваших рук и пальцев ….

Любопытно, не правда ли ? – Вот именно: «не правда ли».

Нассер, позволите мне ещё немного добавить о Ваших пальцах ?

Никогда сложенные, сжатые или в кулаке, они у Вас всегда в вытянутом положении. Как я сказала: солдатики на параде, но в них нет жёсткости и резкой стройности. Да, они – вытянуты, но с тонкой, чуть беспомощной нежностью, филигранной утончённостью, благородной элегантностью.

Откуда у Вас в руках и во всех движениях столько истинного, доподлинного аристократизма ? Откуда это изобилие царственных манер ?

Будто у всех у Вас, до единого, – голубейшая кровь. Будто все Вы – принадлежите к рафинированному высшему сословию ? …..

Откуда всё это у Вас, Нассер ? Этому же не обучишь ! Кто Вас этим одарил ? Когда ? Ведь в совсем недалёком прошлом, все Вы – хануриками жили в пустыне !

-–

Письмо #25

Это – Интернет, Нассер… многие вещи здесь несущественны: семейное положение, разница в возрасте, место работы и прочее.

Это – наше, так называемое, «общение» – долго ведь не продлится. Они никогда не продолжаются. В какой-то момент, доведённый до совершенного эмоционального исступления, Вы бешено заревите: «Я так больше не могу !» и не просто уйдёте, а вылетите прочь.

Вы же переводили поэмы Камаля, Марокканского поэта, …и читали мне одну из них по телефону – первый и единственный раз, когда кто-то говорил мне по-Арабски. В одной из них, он как раз описывал принятие этого решения: «вынужденного» ухода от меня …

Вот его последняя поэма ко мне, переведённая Вами же:

Leave your questioning aside

For life is passing

And the answer has disappeared from my lips

Let your curiosity subside

For inside my chest, the words sleep

And your questioning awakens them like fire

Let me scroll through my memories

And extract illusions of which you were home to

And others which grew like trees

So I may reset my memory

And start where I have left off

Bravery on my part, or arrogance

Let the silence speak

And let the rain behind my window cry

Washing my weary paths

For I may find a reason

A false path

Taking me to untouched virgin lands

Lands that no ship docked at

Nor has a person arrived

Lands that belong no one who has escaped himself

Or wonder without a plan

A passerby without a homeland

How ugly it is for not needing you becoming my loss

You are the sword shaft of memories

So don’t pull out a hidden sword

One which will only add to my grief and slow death

Until when …

Do you join my death bed …

And pick a grave which has become my home

You continue to try to resurrecting me

For my soul has already risen

And hope is gone, so why keep wishing

Я назубок знаю весь сценарий и пошаговый план того, как именно Вы придёте к этому конечному «пункту назначения».

Видите ли, Нассер, я не думаю. Я живу, лишь изредка подключая свой мозг.

Я – чувствую: людей, животных, деревья, воздух, – исключительно всё – … Неудержимо выплёскивая это своё внутреннее, в полном его объёме, я, тем самым, перегружаю человека до не могу: перекармливаю, перепичкиваю, перенасыщаю – своей душевной и чувственной феноменальной безбрежностью.

Проблема даже не в этом, а в том, что всё перечисленное, для моих «жертв» – до противности и тошноты – приторно, когда уже «не лезет ни в какие дыры». Всё это – я, конечно, знаю, и зная это – не останавливаюсь, даже и не притормаживаю, а – напротив: ускоряю ход и прибавляю в темпе до Prestissimo, чтобы успеть всё запихать, потому что чувствую, что скоро, вот-вот от меня свалят, а поэтому и увеличиваю дозу до такого объёма и смертельной концентрации, что другой – просто захлёбывается, а я при этом – стою и наблюдаю, с полной готовностью сунуть порцию «добавки», притопать ножкой и закинуть ещё, если, по моему мнению, ему окажется недостаточным.

Вот и спасаются – бегством. Причём, смываются всегда к простенькому, глупенькому, примитивному, самому обыкновенному. Это-то последнее и есть самое обидное. Что дёру дают, это – понятно. Поверите ли ? – не осуждаю вовсе. Но зачем после меня – такой какая я есть, – залезать по уши в общественную помойку или дешёвый публичный дом ? Словно, после того богатства, которым я их одаривала, они обалдевают и в совершенном чаду, бросаются в амок.

В конце концов .. я остаюсь .. патетически и прозаически … ненужной.

Выброшенной как хламьё.

«Ненужной» …. Немилосерднее для меня уже некуда …

Уж лучше быть преданой, многократно преданой … чем ненужной. А ведь я только там – где я нужна.

«Я тебя больше не люблю» причиняет мне куда меньше боли, чем «Ты мне больше не нужна».

Любовь для меня значит – «Ты мне нужна».

Порой, всё-таки, спрашиваю себя: Господи, ну почему все мгновенно обрывали все нити, гильотинировали всё мною так старательно созданное и так, чтобы больше – ни во веки веков ? Что же в этом было такое совершенно невыносимое и невозможное ?

Никогда «подожди, не уходи», а всегда только «уходи, я тебя держать не стану.»

И ведь не держали. Ни единого же раза.

Я никогда не бросаю людей, Нассер, ни от кого не ухожу, если только они сами не отказались от меня, сделали «ненужной». В этом случае, у меня нет выхода, как только подчиниться их решению и – удалиться, но вот «удаляюсь» я – всегда многословно и красноречиво.

Кое что ещё. У меня есть дар: я не персонализирую подобные события в моей жизни. Человек, который меня бросил, предал, причинил любого рода боль и человек действительный – для меня не имеют друг к другу никакого отношения и никакой связи между ними не существует. Возможно, именно в этом методе и кроется моё повальное всепрощение всем: я не отождествляю их с теми, кто совершил подлые поступки. Мне не надо себя в этом убеждать и не надо работать над тем, чтобы убедить себя: это происходит автоматически. Так функционирует мой мозг. В те редкие моменты, когда он вообще «функционирует».

Что ж, каждый приспосабливается и выживает по-своему.

-–

Нассер в личном сообщении:

Объясни.

Серафима в личном сообщении:

Что объяснить ? Я Вам столько натрепала – разве возможно определить, что именно ?

Нассер в личном сообщении:

Это: «Я назубок знаю весь сценарий и пошаговый план того как именно Вы придёте к этому конечному «пункту назначения».

-–

Письмо #26

Понятно …

Это сложно объяснить в одном письме, особенно тому кто так необузданно многословен как я. Опасаюсь что-то упустить, а познав Вас уже маленько – Вы ведь непременно наляпаете ложных умозаключений.

Сколько уже Вас таких, перебывало – перегостило у меня… И каждый уверял, что будет исключением.

За все годы пользования мною Интернета, мне признавались в любви – несчётно, но сама я любила лишь дважды. Оба раза – невстречные, несвиданные. Если пожелаете, я могу в доскональностях объяснить почему эти Любови были нещадно, изуверски загублены.

Они были идентичными, как близняшки: обе проиграли тот же театральный сценарий, обе переполыхали той же страстью и обе были перемучены той же болью.

Я полагаю, Вам известно, что в любовных отношениях, даже таких как у нас, непременным условием является «движение»: вперёд, по разным сторонам, включая, – назад. Отсутствие движения вызывает заболачивание, а это, в свою очередь, приводит к неминуемой смерти.

К чему я это говорю ?

Да к этому: общаться, используя цитаты и картинки, вне сомнений, – игривое и забавное времяпрепровождение.

Это именно то, что Вы желаете ?

Что ж, ежели так, – а я уверена, что именно «так», – то и отлично. Я развлекаюсь от души.

Однако, это жонглирование цитатами и картинками: топтание на одном месте, повторение одних и тех же действий, в какой-то момент, потребует следующего шага: того самого «движения» – вперёд, в сторону, назад – хоть куда. А его – нет и быть не может. Упаси Бог, если это циркачество останется на уровне флирта, а, ежели – нет ? Если дело зайдёт необратимо глубже ? Гораздо глубже ?

Это-то и погубило обе мои любови и принесло столько мучительной боли, оставив глубокие неизлечимые раны в Сердце и Душе: у всех у нас троих.

Любовь – всегда сложна. Если она не сложна, это – не любовь.

Мы вовлеклись в опасная игру, Нассер, которая, дай Бог, – для меня, – увенчается, как можно стремительнее.

Начитаетесь Вы моей Души, поковыряете в ней лениво, праздно, пооткусываете кусочки, что полакомее, сплюнете и комфортно переместитесь к очередной соискательнице-зазнобе, коих, у Вас, Нассер, благо, – уйма, а после неё – на следующую и так – бесконечно. Ведь это именно то, чем Вы здесь и занимаетесь – «возбуждаетесь» с помощью местных воздыхательниц. Я проследила весь Ваш блог: от самого начала, – 4 пёстрых, разбедовых года, – и всё основательно уяснила.

Я – лишь одна – из.

Печальная правда. Что тут ещё объяснять ?

-–

Письмо #27

Вы никогда не задумывались над такой несправедливостью: мы лишены возможности обмениваться жизнями друг с другом ? Я не имею ввиду вариант «богатый с бедным» или «больной со здоровым». Я имею ввиду отдать свою жизнь. Именно.

Жертвуют же люди почки ? Почему бы не жизни ?

Вот Вам, пример: кто-то умирает от рака и цепляется за жизнь всеми силами – операциями, методами лечения, процедурами…, отчаянно пытаясь продлить своё существование хоть на день, хоть на час. В то же самое время, другой ненавидит каждую минуту своей жизни: укорачивая её чем только подвернётся: наркотой, пьянством. В конце концов, берёт на себя тяжкий грех и накладывает на себя руки. Отчего мы не наделены способностью поменяться жизнями ? Раковый бы отдал свою жизнь суицидальному, а суицидальный – раковому.

Согласитесь, это было бы справедливо, разве не так ?

Не чувствуете Вы, что нас в этом обделили, обокрали ?

Меня одно время, эта мысль довольно даже крепко занимала, и я много об этом передумала, перемыслила.

Вот в чём неувязка и почему нас, вероятнее всего, там, наверху (или внизу), «обделили»: раковый-то поменялся жизнью с радостью и превеличайшим энтузиазмом, конечно, а что касается суицидального – так тот бы призадумался: в замешательстве, вроде даже и согласился бы, а, когда дело дошло бы до самого акта «передачи», то и отказался или призадумался бы ещё глубже, под каким-то предлогом отошёл бы в сторону и тут же тихонько, наскоро повесился. Почему ? Думаю, по той же причине, что предложи суицидальному пойти в бой – какая разница как умирать ? – героем-то и благороднее ! – но ведь он не пойдёт. Ни за что не пойдёт.

В минуты безумного отчаяния, переминая в руках только что полученный в аптеке оранжевый валиумный бутылёк с тридцатью таблеток, я предлагала себе такой вариант: пожертвовать собой ради какой-то возвышенной цели.

Но тут же, во мне вскипала ярость и отвращение. Я воспринимала это героическое предложение как возмутительнейшее оскорбление. Суицид, это – личная месть, личный манифест и личный протест: тому и тем, что довели до этого и совершить его надобно и требуется только своими руками.

Дело ещё в том, что умирать я и не хотела, а как и любой другой суицид – я хотела «не быть».

А ведь я держу в руках смерть ! Вот она, в моих собственных руках, в этих костлявых леденящих трупешных пальцах, в этом оранжевом пластмассовом бутыльке с шестьюдесятью дребезжащими как погремушка, таблетками. Так-то – от детской погремушки до смерти.

-–

Письмо #28

Вы – что ж, полагаете, что я по-прежнему люблю поэта Камаля ?

Ну, что же … Я расскажу Вам о Камале и о себе – о нас обоих.

Те первые 7 месяцев, которые мы провели вместе, общаясь на Facebook, были самыми благословенными за все 20 лет моей эмиграции и встреча с ним, перевернула моё окаменелое существование. Он проник в мою жизнь, и с ним я обрела «дом», который тщетно искала всю свою жизнь. В этом «доме» я и проживаю по сей день: Ваша культура, Ваше религия и народ. Об этом я Вам еще расскажу особенно.

Так уж вышло, что и в его жизни, за последние 20 лет, эти месяцы стали для него исключительно счастливыми …

Своим появлением, он пробудил меня от летаргического сна, в котором я пребывала все предыдущие годы. Словно сомнамбулистка, я ходила, рожала, готовила, убирала, говорила… И только встретив его, поняла, что я вовсе и не жила, а волокла своё тощее тело и заглохнувшую душу сквозь время.

Никогда мне не забыть, тот самый момент моего пробуждения и озарения … всё вдруг просветлело, очистилось, окрасилось в цвет, обрело вкус, Душа задышала и многочисленные звуковые тона разом нахлынули в мой слух …

Никогда я не была такой прекрасной, здоровой, счастливой и окрылённой … И никогда я не писала таких литературно-одарённых текстов.

Никогда уже и не буду.

От улыбок и смеха, мускулы на щеках и животе, с непривычки изнывали болью, а я продолжала хохотать и хохотать, в тоже самое время охать и скулить, держась за живот и сваливаться со стула под стол. В жизни я не только столько не смеялась, но и редко когда улыбалась.

Даже после ухода его из моей жизни, я уже не вернулась в прежнее сомнамбулическое состояние: настолько исполинским и навечным оказалось его влияние на меня. Это я уже тогда в полной мере осознавала: что именно так и произойдёт, что обратного пути уже никогда не будет. Оттого потеря его оказалась для меня поистине необратимой душевной катастрофой, и рана эта, вся изрытая-испаханая метастазами, неутихающе кровоточит и ноет и по сей день.

Время лечит ? – Нет, оно штопает. Дырку в носке. А ведь прежде кружева плело.

Да, я любила его с высшей степенью неземной преданностью, нежностью, до полнейшего самозабвения и душевного разомления.

Не повторится этому: та, поистине неземная, возвышенная Любовь, какая у меня была с Камалем выпадает лишь раз в жизни. Многих Господь даже и одним-то разом не благословляет.

Мы позволили этому осуществиться, позволили своим бесстрашием и взаимопроникновением. Любовь требует стремительного бесстрашия. В тот самый момент, когда Камаленька низменно струсовал, Любовь в мгновенье и погибла.

Камаль был архитектором, 45 лет, проживал в Марокко, в городе Рабат.

Его архитектурные изыски, я, с детской глупостью, обзывала «избушками», на что он ничуть не обижался.

Дважды краснознамённо-разведённый, он один воспитывал сына-подростка от первой русской жены, по образованию, – преподавателя русской литературы, но чем она занималась в Марокко – я не интересовалась. Развёлся 10 лет назад, однако, где она сама пребывала и с кем – он понятия не имел и не желал этого понятия иметь. Вторая его жена – была марокканка, и о ней я расскажу ниже.

Человеком он был мягкосердечным, покладистым, с приличной дозой эгоизма.

Во время нашего знакомства, он переживал кризис среднего возраста, и этот «кризис» отыгрывался на нём на полную катушку, что выражалось в депрессии, апатии, полном отсутствии желания к чему-либо и тотальном разочаровании в самом себе. Пришло время к поведению жизненных итогов, а их, по его мнению, оказалось немного, да и те были – скудного качества.

Обращались мы друг к другу только на «Вы», а я ещё и с заглавной буквы: признак высшей степени уважения в русском языке.

Он был невысокого роста, прилично ниже меня, нередко отшучивались по этому поводу: «Камаль, да, не переживайте Вы, я стремяночку буду с собой таскать под мышкой».

О его внешности я ни в малейшей степени не задумывалась, но особенно привлекательным я не находила. Так себе, весьма безвидной внешности: низкого роста, крупноват, с крепко и несуразно взгромождённой прямо на плечи головой.

Помню, он однажды сказал мне, что: «многие женщины от меня без ума», так у меня этих слов, всё вспыхнуло внутри; «КТО !?! КТО !? ЭТИ «МНОГИЕ !!!» ЖЕНЩИНЫ !?!?!?!?»

Но он прилично зарабатывал, тратил на одежду состояние, и женщины льнули к нему ватагой.

Камаль блистательно владел не только русским языком, но также имел глубочайшие познания в русской литературе, поэзии, истории, кинематографе и культуре в целом. Познания его настолько меня поражали, что я не могла отделаться от мысли, что он был шпионом. Я и сейчас в этом уверена ! Ну, невозможно Марокканскому Арабу так основательно знать русскую культуру и безупречно говорить по-русски. Его сомнительные отговорки, что это – якобы, от того, что он «учился на Украине и его первая жена была преподавателем русского языка и литературы», – ничуть меня не убеждали. Ведь с женой он развёлся 10 лет назад и, по его же уверениям, с тех пор не вымолвил ни слова по-русски.

А ещё он писал стихи … Ну, это Вы уже знаете.

Я поначалу думала, что-то простенькое, незначительное .. Безделюга. У Вас там все – стихоплёты, но он скромно убеждал, что-де – нет, его сравнивают с каким-то там, я уж подзабыла сейчас каким именно, известным Арабским поэтом.

Подписчиком моей страницы он стал летом (это я уже гораздо позже проследила), оставлял «нравится» под моими публикациями, которые в то время, были исключительно живопись.

Скончался художник Павел Рыженко и я, как узнав, поместила одну из его работ с соболезнованиями.

И тут, мужчина, с именем Kamal Elghazi, комментирует на безошибочном русском языке:

-– Царство ему небесное ! Работы великолепны ! Некоторые напоминают Репина . Где можно найти его работы?

Это привело меня в лёгкий ступор. Я дала ему официальный сайт художника и добавила: Kamal Elghazi, У Вас превосходный русский язык.

Вот здесь. С этого момента всё и началось … И нигде у меня не тикнуло, не стукнуло, не брякнуло, о том, чем обратится этот человек в моей жизни, что вся эта моя «жизнь» стоит на склоне переворота и перерождения.

Пару дней спустя, я решила опубликовать свою фотографию, стоящей спиной на берегу океана.

Камаль: Айвазовского картина ?

Я: Kamal Elghazi, погода уж больно хорошая для Айвазовского ! ))) У него что ни работа, то – шторм, ветер, буря, страсти… Такое состояние я очень люблю. Вот его и жду: жду, когда же будут обещанные тучи и дождь !!! жду от моря непогоду ! Обещали пасмурно, дожди и тучи ! Стою: злая и недовольная, – ищу хоть тучку в небе ! "Где тучи и дожди ???

Камаль: Самое интересное что есть марокканская фольклорная песня где поётся о том же: ждать у моря непогоду.Человеческие страсти универсальны .

Неделей позже, я разместила живописную работу: Paul Sieffert (French, 1874-1957)

«Nu sur lit de fourrure»

Кто-то отреагировал в комментариях, что у неё-де пятки грязные, и между нами произошёл следующий диалог:

Камаль: Смешно, я подумал о том же :))

Я: Вот, мужчины: ишь, ты – педикюр Вам !

А мне именно эти пятки и понравились: реально и натурально. Девушка ведь не дама голубых кровей. А вот не задумались над тем, что в мастерской Художника, возможно (даже наверняка) – нечисто ? Это я в защиту нас, Женщин !

Зато волосы у неё уложены !

Камаль: Да ну вам..именно пятки понравились ??!!девушка шикарная

Я: Ну… ладно, ладно… Не только пятки. ))))

Попушка мне её понравилась ! ))) Аппетитная попушка у девушки ! Вот !

Камаль: У тела предсказуемая тень:

За мной ей следовать не лень.

А у души, порой, неощутима,

Но иногда- о ,как необходима.

Не знаю от куда у меня этот стишок

Я: «Песнь Московского Фауста» Я поискала. Любопытство мною овладело.

Камаль: Хорошо что не сказал что это я сочинил

Вот так общался по-русски скромный Марокканский Араб …. Человек, который, по его же словам, 10 лет не вымолвил ни слова на этом языке.

Вот и я не верила.

На этом его комментарии прекратились, до того самого вечера, 8 месяцев спустя, когда он, неожиданно послал мне личное сообщение с адресом на сомнительный украинский вебсайт и вопросом: «Это правда ?». Дело в том, что связался он со мной в то время, когда Президент России Путин, пропал из наблюдения, и весь мир, буквально сошёл с ума: «Где !?!». На сайте утверждалось, что Путин умер, а российские власти этот факт якобы, тщательно скрывают. Бред несусветный, конечно, о чём я Камалю и сообщила. Затем, по обыкновению, спросила откуда он, на что получила ответ: «Рабат, Марокко».

Никогда мне не забыть, с каким усердием и скрупулёзностью, я рыскала и лазала по карте Google, в поисках этого «Марокко», прищурясь и бормоча: «Это– где-то сверху Африки, по детству ведь помню … это где-то сверху Африки…»

О существовании такого города как «Рабат» я вообще не имела никакого представления: слыхом не слыхивала, а минареты называла «башнями».

Вот с таким «багажом» незнаний я вступила в Вашу культуру и только взгляните: чего я достигла за 3 года: мой блог старых фотографий Северной Африки, Ближнего Востока и Средней Азии – один из самых популярных и уважаемых, среди мусульман и арабов на Интернете …

На следующее утро, он снова обратился ко мне … и мы пробеседовали непрерывно, ровно 12 часов: С 9 утра моего времени до 9 вечера.

Эта был приятный, задушевный диалог о жизни и общих интересах, коих, у нас, оказалось множество. Именно эта беседа направила меня на мысль, что мне стоит вернуться к идеи о написании книги; идеи, которую я жестоко подавила в себе 10 лет назад. Помню, я встала из-за стола, поднялась на второй этаж дома, открыла ключом чердак и достала из коробки мои старые записные книжки, до которых я не дотрагивалась целое десятилетие. Вернувшись обратно в комнату, я начала перепечатывать Камалю отрывки из них … цитаты из книг, мои мысли … Тяжело было прикасаться к тем тетрадям и воспоминаниям, которыми они были переполнены … Так я и печатала ему, с покрытыми шалью слёз на глазах.

Ещё в школе, преподаватель литературы обращала внимание моей Мамы на то, что у меня есть талант, но Мама напрочь отказывалась от такого «блестящего» будущего для меня: она была убеждена, что все писатели – алкоголики, наркоманы , суицидники «и вообще – кончают очень плохо». Я что-то пыталась писать, будучи ребёнком, но она мои тетрадки раздирала в клочья и в неописуемом гневе выбрасывала, с криками: «Папа так тяжело работает, а ты только портишь вещи и понапрасну изводишь деньги». Причём, что такое «изводишь деньги» и «суицидники» я даже и не понимала.

В детстве случилась такая сцена, которую я хорошо запомнила несмотря на то, что мне было лишь 6 лет:

Солнечный, пёстрый день, я с победоносной решительностью, марширую в гостиную, где на диване в это время моя Мама читает газету «Известия», и выставляю гарнитурный стул на середину комнаты. Неуверенно покачиваясь на его пружинах и удерживаясь за его спинку, взгромождаюсь на этот стул, упираю 2 ручки в бок, горделиво взмываю голову к потолку и опираясь на левую ногу, правую выставив чуть вперёд ( я скопировала и отренировала это заранее с картинки из книжки о какой-то вредной девочке), я демонстративно ей заявляю:

-– Я буду – писателем !

На что моя Мама, совершенно невозмутимо, аккуратно и деловито складывает газету, приподнимается и так же демонстративно уперев руки в бок, продолжает:

-– … наркоманкой, алкоголичкой, которая суициднется ? –

НЕТ ! Ты будешь ….. – пианисткой !

И приговаривает меня к 7 годам каторжно-исправительных работ в музыкальной школе строгого режима. За вольнодумство.

Ну, вот, опять меня завело Бог весть куда. Всё же о себе, милой. Всё о себе, бесценной.

Вернёмся же к Камалю.

Мы общались ежедневно, проводя на Интернете часами, словно выбыв из реальной жизни и создав наш собственный, уютный микрокосм. Я и в самом деле, будто открывала дверцу и проникала в него, самого, и затворив её за собой, тем самым, удалялась прочь от всего что окружало меня в моём убогом действительном существовании.

Читать его было необыкновенно трогательно и увлекательно: в своей речи он использовал давно погибшие в современной русской речи слова и обороты. Она вся была выстроена на литературе 19 века. Видимо, его русская жена, преподавала литературу именно того периода. Ну, кто сейчас говорит: «хохочите» ?

Помимо этого, он чародейно обволакивал свою речь украинскими словами и оборотами, что придавало ей особенную, пронзительную нежность и растроганность: «Я за Вами скучаю» …

Когда я осознала, что полюбила его, – то начала усиленно это скрывать, не сознавая того, что он обо всём догадался и всё прочувствовал, с первого же мгновения. Помню, это была середина дня, и мы о чём-то толковали, когда внезапно, словно мощный прилив, я почувствовала, что я люблю этого Человека ! Люблю ! И, прервав беседу, я стала ему печатать: «Я не могу в это поверить … просто не могу …» «, а он всё повторял: «Во что, Серафимушка ? Во что Вы не можете поверить ?» Но что именно, я ему не объяснила.

Впервые за почти 15 лет я полюбила мужчину …

Но чувство сострадания к себе, почти тут же, защемило моё сердце: «Что же это за тщедушная и нищая «жизнь» была такая, которую я вела ? … Отчего не позволяла своему Сердцу любить ? Лучшие годы женщины … на что были истрачены ?»

Я стала называть его Камаленька и ещё – «Камелёк», – созвучно его имени, да я и в самом деле, когда беседовала с ним, просиживала у камелька, обогревая свои Душу и Сердце.

Одним поздним вечером, перед традиционными пожеланиями друг другу спокойно ночи, я усердно советовала ему выходить из дома и встречать девушек, убеждала, что ревновать не стану, на что он спокойно и нежно возражал.

В конце концов, я резонно заключила:

-– Камаленька, ну, разве я посоветую Вам что-то плохое ?

На что он, немного подождав, ответил:

-– Я знаю что не желаете мне плохого…вы меня любите…правда не знаю каким образом…но любите…я тоже вас люблю…и тоже не знаю каким образом мне вас любить…но люблю

Это – не тот вариант, который б устраивал…но так оно и есть. Вы для меня Серафимушка … любимая Серафимушка … а дальше я не знаю.

У меня сердце обомлело от изумления: «Он … оказывается, всё знает … и – причём, с абсолютной несомненностью ! Как же он догадался… как прочувствовал … Я ведь так старалась … всё скрыть …» Ничего не отвечая, я продолжала таращиться на экран: всё во мне цвело и пело, сердце трепетало, Душа улыбалась …

Он промедлил минуты 3, и заключил:

-– Что ж, после того как мы оба признались в любви друг к другу, давайте обменяемся нашим традиционным «спокойной ночи».

И я, наконец, только одно и напечатала:

-– Спокойной ночи

Мне удалось сохранить некоторые его тексты из наших разговоров, но – увы ! – совсем немногочисленные. Порой, лишь короткие предложения, фразы, но даже с этим небольшим их количеством, Вы сможете понять как нежна и бережна была его любовь ко мне.

Вот они, с несколькими моими комментариями в квадратных скобках:

Серафимушка … что вы за женшина…вы прелесть…для вас ничего тайной не является… я вас люблю

С праздником вас дорогая ! [Днём 8 Марта]

Мне так хочется вас обнять

Скучаю

Не хватает вас

До завтра милая

[Он изучал суфизм и меня это – сильно беспокоило, поскольку я читала неприятные и пугающие меня истории и факты об их последователях]:

Серафимушка … если я вам скажу что знаю много людей которые этим занимаются…

и при этом у них семьи и даже большие должности… у нас министр суфизмом занимается…если б все суфисты были такими зомби как ты говоришь… то не оставили б столько произведений....

выходить в транс или в экстаз… это вещи которые происходят не так часто и на специальных мероприятиях....поверь мне.... лишь очень и очень мало людей кто стали "ненормальными"

для общества от Суфизма…единицы…и о них известно

Спасибо Серафимушка…не смог все посмотреть…у меня плохо берет на работе…

вы прекрасна как всегда

Я прощу прощение за такое обшение

Пока

Я вас обожаю Серафимушка

Серафимушка…много раз перечитывал нашу последнюю переписку…я так понял что вы думаете что после моего визита в Фес…я изменился и стал другим....был в дурмане каком то…я пользуюсь вашими словами....неделю отходил…вы все это придумали вы сами… потому что мы стали на той "недели" меньше общаться…и вы забыли что у меня конкурс....вы сделали не существующую связь между моей поездкой и между тем что я стал меньше общаться с вами на той "недели"…если б я не сказал что стал суфизмом заниматься…вы б не сделали такие выводы…неправильные кстати…у меня времени просто не хватало на конкурс и на то что должен был делать после поездки(молитвы читать)…

последнее наше общение мне доставило большое удовольствие....я очень за вами скучаю (это украинская речь)…вы игнорируйте мое приветствие и хотите мне дать понять что больше ничего общего не будет…что же…очень жаль что за такой пустяк вы так реагируйте....если это ваше окончательное решение…то да…очень и очень жаль…но я им подчинюсь…желаю вам от всего сердца всего хорошего…будьте счастливы и здоровы....если я вам зло какое то причинил…. то я прощу прощение…оставайтесь с Богом

Дорогая Серафимушка… красавица моя

Хорошего вам вечера....хорошо что вы скоро вернулись

Я за вами соскучился…еще немного останьтесь

Вы уходите от меня??.. и при этом остаете подключенны или как??

Серафима

Серафимушка

Серафимочка

Хорошая моя

И очень даже хотел что б дотронулись до меня

Я наоборот…с утра очень доброжелателен к вам

Соскучился

И вы можете критиковать абсолютно все

Мне это нравится

Вы очень умна и чувственна

И мне безмерно нравиться слушать вас

Так что моя хорошая....давайте не переживать

Вы меня совсем не знаете…если вы так говорите....кто сказал что я хочу что б вы мне соврали или льстили …меня абсолютно не оскорбляет что может вам не понравится то что я делаю....не потомучто мне ваше мнение по фигу…нет…просто знаю со своего опыта…что не всем нравиться что делаю…и по разным ричинам…одна из них…на вкус и цвет....

День был неприятным… Ферас [его сын] сдал экзамены..но не получил математическое направление…пришлось идти в школу ругаться…потом писать им эмейл …а потом длительная беседа с Ферасом…только закончили…еще и на спорт сходил …так что я разбит…извините дорогая …сегодня не могу....вас крепко обнимать....ежели только нежно целовать

Ммммммммуууууууууууаааааааааг

Серафимушка… вы меня стесняйтесь?

Никогда об этом не думал…эмигрировать…и зачем…и куда…когда домой вернулся с Харькова…думал только о том как кормить семью....когда расстались с первой…надо было обеспечить хорошую учебу Ферасу…когда женился второй раз…казалось что жизнь уже будет стабильно до смерти....когда расстались со второй …опять надо было следить за учебу…эмигрировать это уехать в никуда…а я же не один…Ферас и так достаточно помотался

Мне нравиться жить здесь…но я не пробовал жить в другом месте…кроме как в Харькове…где я был бедным студентом… женатым на не совсем уравновешенной женщине…и с ребенком на руках…да я могу сказать что он был на руках…именно у меня

Когда ушел из дома от первой…я все оставил…даже мои документы…фотографии.. вещи…все…абсолютно все

Мне даже не хотелось потом вернуться забрать свою и Ферасину одежду

Спасибо солнышко…хорошего вечера вам....обнимаю крепко…хоть и мысленно

Океан у Вас такой интересный… бесконечный. Но уж больно он тощий: кажется, что можно по нему до Флориды дойти.

Может попробовать

До Флориды дойти…

Я за вами соскучился

Как это выражается ? Чувством выражается это

Я не люблю вопросы задавать…люблю когда люди сами открывают свое сердце…это когда беспокоюсь…задаю вопросы…а так, – нет

Доброе утро…я не буду с вами спорить, Серафимушка.... но и не буду говорить тоже, то в что я не верю....если я за вас держусь… то вы можете меня отпустить…я не стану сопротивляться…как хотите....но я вас сам отпускать не стану

Мы с вами делимся красивым и приятным время....вы мне нравитесь как женщина и как личность…

но вы не моя…и не может быть что б были моей…я не знаю что вы хотите…

но превратить наше общение в споры и намеки…я не хочу…

я с вами общаюсь легко и открыто…думаю вы тоже....

могли б пробовать по ближе общения…но увы…это сложновато....

не портите наше общение тем что мы не можем делать. Я вас не считаю моей игрушкой....я вами не играюсь

Я вам рассказываю…потому что мне незачем что либо украсить....может и я еще в чем то был виноватым…вот вы и скажите…я знаю что вы скажите…вы не будете что либо украшать ради приличия…вы правду скажите и все

Прекрасная отзывчивая и сострадательная Серафимушка…вы всем на помочь всегда идете…берёте на себя чужие беды…

Насчет прошлой фото профиля…там написано: отдайте бедным ..это одно слово в арабском…нынешняя означает: говорите людям добра.....это то что вы делаете вы…и первое и второе…так что у вас Рамадан лучше чем у меня…с вас пример надо брать… я про вас не забыл…на самом деле пытаюсь не часто брать телефон в руки…иначе "теряю" много времени…извините что пропадаю…

От куда вы знаете… Штирлец вы мой Ненаглядный

И я никогда не цыловал настоящую блондинку

Да....блондинку еще и супер бупер умную ))))

Бупер я придумал…люблю жаргон

Хочу нового возраждения

Хочу все начать с нуля

Но не здесь

Многие считают…особенно по работе…что я лучше их живу…что я много что могу себе позволить…отдых…женщин…но я считаю что моя жизнь не удалась…я хороший специалист…сын есть....и все.

Я б там жил…в Тайланде… исполняя какую-нибудь простенькую работу…и все

Других детей уже нет смысла заводить… да и я не хочу…да и я настолько люблю Фераса, что не хочу что б он ревновал хоть сколько....большой любви наверно тоже мне не иметь…что остается....что б Ферас учился…и что б я жил спокойно…вот и все.

Серафимушка…многие от меня без ума…но я не могу портить людям жизнь из за своего собственного самолюбия

Вот…по этому я боюсь когда вижу что меня симпатизируют…потому что я обречен

Я не хочу больше нести никакую ответственность…ни за кого

Уже поздно…слишком поздно

Да и я не хочу больше детей

Да мне очень одиноко

Страшно одиноко

Не выносимо одиноко

И я улыбаюсь всем

И говорю что живу замечательно

Чувствую вы хохочите

Арабская пословица гласит: тонущий держится за тонущего

Но я действительно одинок

Я устал

Устал говорить с людьми через экран моего телефона

Я вам говорю что я устал

Устал сидить дома и смотреть фасебук

Дурацкие фильмы

Это не выход

Ходить по проституткам я не буду

Что вы хотите от меня

Делать себе хорошо я уже устал

Не могу больше

Это грех

Ну я это не делаю что б веселиться

Я это делаю когда уже не могу

Я два года как развелся

**************

За что же я его любила ? Спросите Вы.

За его любовь ко мне, за «такую» любовь, за то, что дал мне поверить и почувствовать, что была ему необходимой, а я там – где нужна, но более всего за то, что он принял весь груз моей неподъёмной Души. И не только принял, но и всецело в себя вобрал. Он – единственный из всех кого я не только любила, но и встречала в своей жизни, кому удалось это осуществить, сделать это с лёгкой и неприметной непринуждённостью, не прилагая никаких усилий.

Что именно, произошло между нами, как могла наша Любовь распасться, выгореть и погибнуть, – это я Вам расскажу в другой раз. На сегодня – и этого более чем достаточно.

А напоследок, я предоставляю Вам его поэму, написанную им для меня, которую Вы сами же и перевели, полтора года назад; перевели и прочли мне её лично, по телефону:

Oh what a foolish man I am

Capturing her glances from the thin air, although she’s not looking

Yearning for love, from her eyes,

Without prior caution

Craving meeting casually,

Between her glances and mine

I turn my face aside, as she comes near me,

Fearing she’ll discover how I long for her

I throw nets over nets,

Not catching except for thin blue water

I struggle as I admire her with my eyes,

and she triumphs over my longing

And I go back to my cup of coffee,

May I evade her harmful goodness

Only to see in my cup,

A vibrant face that emanates of light

And a moist mouth, when smiling,

Reveals those pearls it hides

And hair like the rivers flowing,

Over a smooth neck like marble

And full bright eyes,

Flowing, like fine wine

She stood, wanting to go,

And reveled a figure like woven silk

Kneeling to bid farewell to friends,

By whispering that made me burn

For her embrace is like ice on flames,

And her parting is the epitome of separation

As though her leaving,

Is like dark clouds in the midst of a clear sky

Oh my passion of the morning,

Bless you, and bless this endless beauty.

Так люблю ли я его по-прежнему ?

В воспоминаниях моего Сердца … Да.

-–

Письмо #29

Вам не спится ? И мне – тоже.

Давайте я Вас развлеку и расскажу о Пабло Неруда.

У меня сохранилось детское воспоминание, связанное с ним, и каждый раз, читая его строки, оно тихо подходит ко мне и нашёптывает себя в мою Душу…

Сколько мне было ? Лет 5 – 6 … Я вхожу в кабинет Папы и рассматриваю книжные стилажи …меня, по совершенному наитию, среди сотни книг, привлекает одна худенька брошюрка, втиснутая в армию тяжеловесных томов. Своими пальчиками, я выковыриваю её среди двух жирных книжищ, она с трудом выбирается и оказывается в моих руках.

Читаю: «Пабло Неруда. Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния».

В этот момент, он входит в кабинет: берёт эту брошюру и сажает меня на колени.

Он говорит, что Пабло Неруда был поэтом, а в пароходстве есть танке, который носит его имя:

-– Он умер ещё до твоего рождения, а эта книга – стихи о любви, которые я читал твоей Маме.

Вот и ты, Серафимушка, – когда подрастёшь, мужчины также будут читать тебе Пабло Неруду.»

Это – было одно из редчайших общений с Папой, потому что, из-за работы, он всегда был – «где-то «там».

Я посмотрела на Интернете: танкер «Пабло Неруда» продали и несколько лет назад, разобрали на металлолом в Монреале …

А «мужчины» ? Никто из них никогда не читал мне Пабло Неруду.

-–

Письмо #30

Фотография … Да, я обещала …

Когда я познакомилась с Камалем, у меня возникло удивительное стремление, душевный порыв, словно океанский освежающий бриз: желание познакомиться с его культурой, религией, историей страны. Совершенно без какой-либо помощи, я принялась за свои собственные изучения и расследования. Именно они привели меня к тому, где я оказалась сегодня со своим блогом старинных фотографий стран Северной Африки и Ближнего Востока.

Одним весенним вечером, два с половиной года назад, я перебирала на Интернете фотографии с изображениями мечетей, когда увидела … ТУ фотографию …

На ней был изображён молодой человек, уединённо и сиротливо сидящий спиной на коленях в мечети. Один-одинёшенек, он извиняюще -скромно расположился на глубоко-зелёном молебном коврике: в полутьме, полудымке … тускло озарённый лишь светом, падающим из единственного высоко-расположенного окна … с низко опущенной повинной головой, телом – обессиленно «упавшим», погружённый в молитву и во всепоглощающе-всевысасывающее раскаяние.

Нассер … он выглядел словно покаянная Душа его, была полностью, без остатка – оголена.

Только детские Души могут быть настолько обнажены. Только детские, – и только те, которые ещё не обучены лгать, фальшивить и скрывать, бесстрашно и простодушно выражая свои чувства, эмоции и мысли. Именно по этой причине, когда кто-то высказывает желание поделиться своей личной фотографией со мной, я прошу прислать мне детскую. Они полагают, что это – очередной мой причудливый бзик, но не догадываются о действительной причине, а я не объясняю.

«Я бы, скорее, желала увидеть Ваше детское изображение, нежели сегодняшнее». Потому что, только на детской фотографии я смогу увидеть Душу – оголённой.

Душа она ведь, с возрастом, не меняется, но мы учимся скрывать, лгать, c каждым годом тщательно совершенствуя и полируя эти навыки. Вот, что Вы увидите в Душе на детской фотографии, то и наглухо скрыто в той же Душе у взрослого, да порой так, что её обладатель даже и забывает, что у него в ней это проживает.

А тела ? Да они мне даже в юности были не нужны, так что ж сейчас-то !

Но, я отвлеклась от фотографии …

В первую же секунду, как я взглянула на неё, меня пронзила необъяснимая, сжимающая грудь, душевная трепещущая боль, от которой, к собственному своему удивлению, – мне вовсе не хотелось избавляться.

Я не знала как реагировать: отчего бы меня, православную, могло настолько взволновать и проникнуть изображение Мусульманина в молитве ? Отчего сердце стало биться в совершенно ином, усиленном, взволнованном ритме ?

Но ответить на эти вопросы я не могла.

Никогда – ни православный, ни католический, никто другой, молящийся, ещё какой там веры, – не вызывал у меня подобных переживаний. Вернее даже, что они вообще никогда не вызывали у меня особенных чувств и воспринимала я их – молящихся в храмах, – не более как неотъемлемый храмовый атрибут, равно как иконы, кресты, скамейки и прочая утварь.

Признаться честно, мне было несколько неловко от своих ощущений: не то, чтобы было стыдно или совестно, но как-то не по себе, и по этой причине, я всё никак не могла решиться сказать об этом Камалю: подобрать необходимые слова и представить линию моих ощущений как можно менее «странноватой». А поделиться так нетерпелось !

Перебрав с полусотни вариантов как это изобразить, я, наконец, выложила ему на Скайпе облегчённый вариант. Начала издалека, постепенно подводя его к главному: поговорила о мечетях, затем об их убранствах, об отсутствии в них изображений людей … «а вот эта фотография … она по необыкновенному трогает мою Душу и я не могу разобраться – отчего. На самом деле, мне по странному нравится смотреть на такие изображения». На что Камаль, совершенно спокойно и обыкновено мне ответил:

-– Хорошо, Серафимушка, я сфотографирую себя молящимся, для Вас

-– Нет, нет .. я не хочу фотографий …. – взволнованно заторопила я, совершенно оробевшая и покрасневшая до ушей от его неожиданного предложения.

-– Ну, хорошо, тогда я сниму видео себя, молящимся – с такой же лёгкостью и как бы, между делом, продолжал Камаль

-– Нет, и видео мне не надо … – уже совсем смутившись ,и вконец растерявшись, ответила я, усиленно подавляя явное волнение, нервно теребя платье на коленях и спазматически носясь глазами по всем сторонам кабинета

-– Так, что же Вы хотите, девушка ? – весело и беспечно расхохотался он, умиляясь моим состоянием и не понимая его причины

И тут, неожиданно для самой себя, я сделала признание: спотыкаясь, запинаясь, но при этом, вооружая всю свою хилую мощь:

-– Я … я хочу … реальное … Камаль … то есть … в реальной жизни …

Камаль вновь легкомысленно отшутился, указывая тем самым полное непонимание и непроникновение в то, что я так тщетно пыталась ему выразить. За это я резко сменила тему: мне было неприятно его шутовское отношение к тому глубокому, потаённому, едва ли вымолвленному, что я с таким трепетом и оторопью силилась ему выразить.

Однако, сменив тему, разговор для меня уже решительно не клеился: мои чувства и мысли были в ином измерении, а поэтому, сославшись на внезапное дело, я поспешно ретировалась.

Отключив Скайп, я, своей Психеей, тут же унеслась прочь, в мир дольний, и ещё раз окунулась в фотографию, свои чувства и тот же, не покидающий меня вопрос: отчего же меня настолько пронзительно трогает эта сцена, наполненная горним гостеприимным таинством ?

Я могу с полной уверенностью сказать, что очень много прошло времени, с тех пор как я была в таком возвышенным духовном состоянии. Будто Душа моя наконец, напоилась, высветлилась и зацвела.

Поймите, Нассер … когда я смотрю на фотографии молящихся мужчин-мусульман, моя Душа возвышается, обогащается и очищается… но – только мужчин … Я не могу этого объяснить и, даже, возможно, и не желаю ничего понимать или копаться в причинах … Знаете, как с иностранным языком: пока не изучаешь, слушаешь и чувствуешь его Душой, как начинаешь изучать, немедленно включается в работу мозг: думаешь о переводе, грамматике, синтаксисе … тем самым полностью заглушая и задавливая Душу: ничего не чувствуешь, а только думаешь.

Вот и я: хочу только чувствовать.

Затем … случилось вот что: в какой-то момент, продолжая смотреть на эту фотографию, – мусульманина в молитве, – точно озарение, я с определённой ясностью поняла и, благословенно, с облегчением выдохнув, мысленно подтвердила самой себе: Да, я пришла домой ….

____________________________________

Письмо #31

Нет, нет, нет … Так дело не пойдёт, Нассер ! Это не входило в наш план !

Я вовсе не желаю, чтобы Вы неустанно были милым, ласковым, очаровательным и любящим ! Это уж совсем никуда не годится !

О чём же я буду жаловаться, терзаться, изводиться ? Как причитать ? И в чём попрекать ?

И – самое важное ! – как же мне страдать ?!?

Проводить ночи напролёт, заливаясь слезами и публикуя депрессивные цитаты ?

Что я буду делать без всего этого ? Это – же какая скукотища и совершенно –«не-по-русски».

Я же не знаю ни одной оптимистической поэмы !

Между прочим, я ведь действительно не знаю …

Ну, вот, назовите мне хотя бы один русский роман со счастливым концом. А ? Или серединой. Ну, хотя бы, началом ?

Поэтому, давайте-ка, маршируйте обратно: – отласковите себя и отмилуйте !

Да …. Именно …

Только ведь с Вами такой фокус не пройдёт: маршировать обратно и делать то, что сказано или даже попрошено. «Нассер» у нас поступает в точности да наоборот. Какой-то, своего рода, революционный и повстанческий бес в Вас сидит и всем дирижирует.

Пример ? Да сколько угодно !

«Нассер, не могли бы Вы переводить побольше арабских текстов ?» – «Я начну переводить больше»

Нет, не начнёте.

Вы вообще перестанете переводить и полностью исключите английские тексты, до краёв наполнив свой блог исключительно арабскими.

Вот – «Нассер» для Вас, собственной персоной. Нерафинированный, неразбавленный, неискромсанный.

Потому что, если бы Вы подчинились просьбе и стали переводить, то это уже был не «Нассер», а – «Джон», живущий через дорогу от меня.

Но, если бы я попросила: «Знаете, что, Нассер ? Почему бы Вам не перестать переводить вовсе, потому что, видите ли …. Я получаю какое-то необъяснимое, эротически-мазохистское удовлетворение, когда таращусь на эти инородные пляшущие и поющие создания, порой выглядящих как иностранцы несуществующих наций, порой – как птицы, готовые оторваться от земли в полёт, время от времени,– они изысканно вздыхают и я, чтобы составить им компанию, вздыхаю вместе с ними … в другой раз – я вижу в арабских буквах – семейство головастиков, извивающихся в пруду …

И знаете что ? Не только каждый текст в Вашем блоге будет переведён, но и сопровождён детальными объяснениями.

«Нассер» с особенной, сдавленной и сокрытой агрессивностью ненавидит, когда кто-то осмелится дерзнуть и указать ему на то, что он должен сделать, даже, если его об этом попросят – аккуратно и с уважением.

Его будто тотчас застилает густым слоем тёмной краски и незнакомый «Нассер» предстаёт перед нами: не тот – романтичный и нежный, коим мы его знаем и к которому привыкли, а мстительный и саркастичный. Неприятный, отталкивающий «Нассер».

Никогда, ни при каких условиях, не нажимать ни одну из этих чёрных клавиш:

F sharp, G sharp, A sharp, C sharp, D sharp; B flat, A flat, G flat, E flat, and D flat –

не укзывать что делать, как делать, когда делать, с кем делать …..

Дозволяется высказать мнение – «дозволяется» … разрешается даже «дать совет» – осторожно … но – крайне не рекомендуется. Можно аккуратно что-то у него попросить – один раз, – при этом шансов на то, что он эту просьбу выполнит – никаких.

Указывать ему, что именно делать ? – Чёрт ! Да никогда !

Я об этом узнала, проштудировав Ваши ответы на вопросы подписчиков блога. Кстати, удивительно полезное это руководство – «Ваши ответы». Важность и практичность их не столько в том, какую информацию Вы предлагаете, а – в выборе слов, протяжённости предложений, интонации, которая отменно прослушивается абсолютным слухом моей Души.

Вы полагаете, что я расстроена и рассержена тем, что Вы, с ничем даже ни покрытым, оскорбительным упрямством, отказываетесь переводить тексты, о которых я прошу ? – Нет, напротив.

Более того, я очень даже довольна что Вы помещаете их на родном языке.

Прежде полагала, вне каких-либо сомнений, что самая упрямая нация из всех существующих – Украинцы.

А вот на тебе – дулю с маком !

Саудиты !

-–

Письмо #32

У меня особое восприятие Английского и Русского языков.

На английском, я могу произнести абсолютно всё – любые глупости, скабрезности, нецензурщину, включая пахабщину (с моим-то, почти монастырским воспитанием !) и при всём этом ….. – прочувствовать, ровным счётом, – ничего.

Произнося «beautiful», я не испытываю никакой красивости, до тех пор, пока не выскажу «красивый» по-русски …

Я могу с лёгкостью и без каких-либо затруднений, признаться: «I Love you», но эти слова не изойдут из моей Души, они притопчутся из моей бренной и никчёмной головы.

Вслух, по-русски, слова «Я Вас люблю», за всю жизнь, мои губы молвили лишь для одного мужчины.

Для Камаля. Моего Камелька. Для него ….

Только для него произносила и печатала я эти благословенные слова …

Мы, русские, в отличие от американцев, бережно и сокровенно относимся к слову «люблю»: произносим лишь в особых случаях.

Американцы-же употребляют это слово почём зря: «я люблю эту помаду, я люблю эту кофточку, фильм, туфельки, фотку» ….

Им, что ни нравится, то всё они «love».

Изуродованное и обесцененное, оно доведено до автоматизма и выцветшей обыденности, а это – несомненно приводит к тому, что у Вас подсознательно развивается к нему отупение и амнезия. В один день встречаете человека, который Вам признаётся: …. «I love you».

А Вы в ответ – обидно и оскорбительно чувствуете себя той же помадкой, туфелькой, кофточкой, фоткой … и прочим барахлом.

Кое-что ещё, Нассер … английский язык никогда не проникает в мою Душу: застревает у самых её ворот. Порой, пытается проникнуть, но, рикошетом отлетает обратно туда, откуда и пришёл, а именно: в мой мозг. Он не более, чем техническая комбинация грамматических правил, мертвых букв и моих бесчисленных ошибок, где, я мучительно и тщетно стараюсь переложить мой русский на эту омертвелость и сухость. Всё, что мною написано или сказано по-русски – выдрано с кожей и мясом из потаённой, сибирской (!) глубины убийственно-наивной Души моей, английское же – мертво и жёстко, как строительный кирпич: с глухонемотой выпадает лишь из моей бестолковой головы.

Был один паренёк у меня … много лет назад. Он признался в своей любви, но я попросила сказать эти слова на его родном языке.

И он не смог.

Начал плести глупости, валять дурака, обезьянничать, – я не выдержала и ушла. Больше никогда его не видела.

Возможно, у Вас свои причины, почему Вы помещаете тексты на арабском не переводя их, но мне уютно моё собственное убаюкивающее меня объяснение: Ваши непереводные тесты на родном языке посылаются без околичностей, напрямую из Души, а потому я дорожу ими более, чем английскими.

И разве можно мне при этом быть недовольной ?

Остаётся лишь ответить на один вопрос: отныне, поведав Вам всю разницу моего восприятия двух языков, возможно некоторые слова мне вернее произносить и печатать для Вас по-русски ?

-–

Письмо №33

Ах, Нассер … Ведь Вы по-прежнему ревнуете меня к Камалю ! Что мне с Вам делать …

И ведь вот как ! – с Вашей немотой, мне до всего приходится догадываться !

Профессиональный догадывальщик я, – вот кто ! Уж докторскую получила – «по догадывании». Время открывать частную контору «Угадай-ка»: буду «догадывать» для клиентов.

Да, конечно, мне необходимо довершить рассказ про Камаля. Возможно, прочитав и поняв, Вы, наконец, успокоитесь …

Мне часто приходят на память некоторые, особенно светлые, нежные и наивные моменты.

Одно из них – никогда меня не покидает, и я переживаю его снова и снова.

У меня в то время, открылась давно позабывшаяся и завядшая детская приключенческая жилка. Но у меня много тогда всяких разных жилок «пооткрывалось». Начиналось всегда с одного и того же: в голову ни с того ни сего заскакивала идея, тотчас выкладывалась с шаловливо-потайным «А давайте ….» , развивалась, дополнялась и – водворялась, вне зависимости, насколько безрассудным, сумасбродным, инфантильным, было это приключение. Позже, мне пришлось немного притормозить, осознав, что Камаль выполнит, всё, что я не предложу в своём «А давайте …».

Так вот, я расскажу Вам об одном таком «а давайте» …. которое неизбывно и поденно всюду следует за мною … и, наверняка, уже никогда не покинет.

Камаль и я были лишены возможности встречаться, ходить на свидания, касаться друг друга… но ведь когда любишь, находишь выход из любой ситуации. Нашла его и я.

Поскольку мы жили по обоим сторонам океана, то я и предложила ему: «А давайте … на мой день рождения, встретимся у океана ! Ведь если Вы и я подойдём к кромке воды в одно и то же время, встанем на цыпочки, то безотменно увидим друг друга ….»

Так и договорились ….

Я пришла на свой берег в 5 утра, а он с сыном, на свой – в 10. Как только стрелки на моих часах установились на 5, я встала на цыпочки и помахала ему – вдаль, в самую глубину горизонта …. Тоже самое сделал и он …

Так мы сходили на свидание ….

Вернувшись домой, мы поделились фотографиями, впечатлениями; хохотали, веселились, он рассказал, что сын его, Ферас, с неподдельным беспокойством спрашивал, наблюдая за ним: «Пап, ты чё там делаешь ? Кому машешь ? С тобой всё в порядке ?», а он смеялся и отвечал: «Нет, нет, я без ума и счастлив !»

Так безрассудствовали высокообразованные и уважаемые в обществе люди, которым было уже за сорок ….

Воспоминание об этом «свидании» словно влилось в мою кровь и стало частью, как рука и голова. Оно и сейчас передо мною и как видение, будет сопровождать до завершения дня, пока не засну… и явится вновь, как только я разомкну глаза.

А потом наступил Рамадан. И он изменился. Всё изменилось. Враз. Поначалу отнекивался обязательными многочасовыми чтениями молитв и Корана…. Через месяц, когда Рамадан завершился – взял отпуск и уехал с сыном в Тунис, где едва ли находил время, чтобы скинуть мне пару скучных, бесчувственных фраз и, точно намеренно, – всегда в ночное время, когда я спала, чтобы не дай Бог не попасть на беседу. Во всём чувствовалось его явное и ничем нескрываемое нежелание, фальшивая учтивость, трусливое бегство и укрывательство, беспрестанное стряхивание меня с себя, как прилипшую назойливую грязь.

Он разительно, с отчётливой видимостью, отдалялся, и я не могла ни понять ни прочувствовать причин. Он не считал нужным объяснять, а я не смела настаивать. Ведь я любила его.

А потом он и вовсе замолк. Вот так просто: перестал общаться, отвечать на мои сообщения, игнорировал вопросы, которые я, за полной бесполезностью и пустопорожностью, очень скоро перестала задавать.

Несмотря на это, я, со своей наивной преданностью и верностью, продолжала писать ему письма, под которыми сайтом указывалось, что он их читал … Поначалу – он читал их раз в день … затем, – раз в три дня, а совсем скоро – и вовсе раз в неделю ….

Разумеется, это разрывало мне сердце и писать письма в небеса, отныне – теперь даже без их прочтения, – я с тех пор отказывалась.

Впервые я проявила к нему жесткость и холодность и предоставила ультиматум, в котором указывала, что получать очередное письмо он будет только при условии, если он прочтёт моё посланное, и при этом, напомнила ему фильм «The Diving Bell and the Butterfly (2007)», в котором героя парализовало в результате автокатастрофы, лишив даже возможности говорить. Ухаживающая за ним медсестра, предложила ему написать книгу. Она называла букву и, если он моргал дважды, – эта была верная. Если Камаль прочитывал письмо, – я тут же писала очередное.

Это продолжалось 3 месяца. Ещё 3 скудных месяца: без единого от него ответа, слова, запятой, вздоха.

Кроме поэмы, которую он поместил и, которую Вы также мне перевели с Арабского, но послали перевод через электронную почту.

Вот она, помните ?

Leave your questioning aside

For life is passing

And the answer has disappeared from my lips

Let your curiosity subside

For inside my chest, the words sleep

And your questioning awakens them like fire

Let me scroll through my memories

And extract illusions of which you were home to

And others which grew like trees

So I may reset my memory

And start where I have left off

Bravery on my part, or arrogance

Let the silence speak

And let the rain behind my window cry

Washing my weary paths

For I may find a reason

A false path

Taking me to untouched virgin lands

Lands that no ship docked at

Nor has a person arrived

Lands that belong no one who has escaped himself

Or wonder without a plan

A passerby without a homeland

How ugly it is for not needing you becoming my loss

You are the sword shaft of memories

So don’t pull out a hidden sword

One which will only add to my grief and slow death

Until when …

Do you join my death bed …

And pick a grave which has become my home

You continue to try to resurrecting me

For my soul has already risen

And hope is gone, so why keep wishing

Она многое что объясняет и проясняет, но, к несчастью, в то время, у меня не было никого, кто бы мог мне её перевести…автоматические переводчики, каких только я не перепробовала на Интернете, с текстом такой сложности не справлялись и выдавали мне совершенную бессмыслицу.

В один из мартовских утренних дней, просматривая его блог, я перевела оставленный кем-то комментарий под его фотографией, в котором женщина игриво и весело называла его «мой любимый муженёк».

Вот и всё.

Я тут же отреагировала отчаянным письмом, в котором, в полубезумном состоянии, многократно маниакально твердила: «За что Вы со мной так поступили, что я Вам сделала, почему ничего не сказали за всё это время, зачем пользовали мою Душу ?», в то же время понимая, как жалка я была в своих рыданиях и стенаниях, и что ответа на эти вопросы я, конечно, не получу … Писала, что чувствовала себя будто приговорённый к смерти, пишущий последнее письмо в ночь перед казнью, что в этом письме, мне необходимо высказать всё, ведь другого шанса у меня уже никогда не будет, а это – невозможно. И много ещё чего вылилось у меня на экран. Завершив всё последним выдохом со словами, чтобы он убирался вон из моей жизни.

Что ещё можно было написать в таком случае ?

И он ответил. Спустя всё это время. Сдержанно, хладно, кратко, с нарочитым тоном пренебрежительной назидательности. Сообщил лишь, что 4 месяца назад, он вернулся к своей второй жене, с которой был в разводе в течении 5 лет, и что больше ко мне никогда не придёт.

Так оборвалась эта Любовь.

Мне же не надо никаких обещаний и любовей. И, Сохрани Боже – «помощи», даже словесной !

Просто – быть, – ну, где угодно, а уж всё остальное, недостающее – чувства, нежности, верности, это – я сама доведу: дочувствую, допридумываю, довоображаю. И всем этим буду кормиться, потому что с этим сердцебиением, я могу свершить непостижимое, невообразимое !

Ведь задержись он тогда – останься он на полгода, в каком угодном образе и поведении: в том молчаливом, безответном и бессловесном, в которое он погрузился и в котором провёл последние 4 месяца нашего одностороннего «общения», спрятавшись за спинку дивана, – я бы уж конечно, вне сомнений, к настоящему времени … развелась.

Но он ушёл.

Я даже слышала грохот падающей закрывающейся крышки от рояля в пустом зале и мерный, жёсткий стук удаляющихся мужских туфель, вперемешку с раздирающим сердце перетирающимся песком на полу. Я и сейчас это слышу. Всегда буду слышать.

И вот что ещё, самое главное: эхо. Оно-то и самое страшное в этом видении. Туфли, крышки, песок – всё стерпимо. Кроме этого заглатывающего и пожирающего мою замученную Душу, эхо.

Трусоватый и эгоистичный Камаленька выбрал то, что выгодно и удобно было только ему. Не имея грамульки смелости даже в этом признаться, подло продержав меня в сумерках незнания в течении 4 месяцев. Конечно, меня это полоснуло и в продолжении 8 месяцев, я переживала отчаянно тяжело.

Женщину эту, – бывшую жену, которая была старше его на 10 лет,– он не только не любил, но и нимало не уважал, многократно с издёвкой и омерзительным смехом, рассказывал мне, как, после развода и до сегодняшнего дня, она постоянно ездила к нему из Касабланки в Рабат, приходила на квартиру: стучалась, плакала, умоляя ей открыть, а он с сыном стояли за дверью, слушали и хихикали ….

Вспоминается мне ещё один, уже на моих глазах, произошедший эпизод … Во время нашего общения, нашей Любви, Камаль состоял в интимных отношениях с одной женщиной. Меня это ничуть не удивляло и нисколько даже не беспокоило.

Тела для меня никогда не имели никакого значения, а по тому тону, с которым он о ней говорил, – в Душе у него к ней один ветер гулял.

Я уже упоминала Вам, что специфически настаивала на том, чтобы он ходил на свидания и встречался с девицами: «Спите, флиртуйте, играйте, устраивайте оргии – мне всё равно ! Вы ни единую не любите ! Тела ? Да плевать мне на них ! Триппер не притащите. Единственное к чему я и ревную, так это к Ночи и ко сну: спать Вы, в моём бодрствующем присутствии, Вы никогда не будете !.»

И сама же принимала в этом процессе живое и неподдельное деятельное участие: он демонстрировал фотографии девок, я со знанием психолога характеризовала их, сортировала к кому он пойдёт, кому даст отворот-поворот, и заодно собирала его на эти бестолковые рандеву: подбирала одежду, варианты причёсок, между делом советовала как себя вести и что говорить, а перед самым выходом, ещё раз проверяла заключительный ансамбль: всё ли в порядке и «хорошо ли сидит». Каждый раз, он возвращался в одном и том же духе: унылом, побитом, раздавленном; с злобной обидой, произнося всё те же слова: «Вы думаете такие как Вы есть везде !?!».

Как я себя чувствовала при этом ? – победоносно.

Так о чём то бишь я ? Ах, да … о любовнице.

Сорокалетняя, бездетная, никогда не бывшая замужем, работала гинекологом. Фотографию её он мне никогда не показывал, несмотря на то что я упорно просила, но, принимая во внимание каких девиц он всегда подбирал для себя, могу с уверенностью сказать, что Дама она, несомненна, была эффектной. Наивная бедняжка, встречалась с ним, конечно же с надеждой, что он на ней женится, потому что, по его словам, хотела иметь ребёнка. Камаль же, понятное дело, таких диких мыслей в своей головке, и в помине не держал, но, – подлец, – и надежды у неё не отбирал. Так, подтрахивал, время от времени, шибко беспокоясь только о том, чтобы она не забеременела. Жаль мне её было, чисто по-женски. Времени у неё, чтобы стать Матерью, почти не оставалось, а Камалю до этого факта, откровенно говоря, – было до фени.

Я решилась её спасти.

Одним поздним вечером, намеренно завела разговор о ней и прямо, с решительностью заявила, в заранее подготовленной сцене: «Камаль, Вам необходимо её оставить», и объяснила как женщина может забеременеть от мужчины, даже без секса, приведя печально известный пример с теннисистом Борисом Бейкером, опозорившим его на весь мир, неприминув эмоционально заключить: «А она ещё и гинеколог !».

Я и договорить-то не успела, как мой разлюбезный «Камаленька», со скоростью пули, стремглав ринулся к телефону: наспех откатал ей коротенькое сообщеньице, уведомляя о том, что … «всё кончено».

Вот, Нассер, когда обозреваешь подобные сцены, невольно-то вздрогнешь и подумаешь: «Однажды, он поступит точно также и со мной…» и сжав в кулак сердце, с пронзительной болью, с ужасом, выдохнешь: «даже ещё хуже …».

Так оно и вышло … «даже ещё хуже» …

-–

Письмо #34

Вы – гипнотически пленяетесь и завлекаетесь интригой; как наркоман, до одури, пристращены к ней и капитально на неё «подсаживаетесь»…

«Интрига» – это Ваша Ахиллесова пята, Нассер.

Таким образом, для женщины, чтобы заполучить Ваше внимание, а затем, удерживать его, – ей необходимо постоянно иметь в наличии эту «интригу» при себе; много этих «интриг», всяких разных «интриг» – на любой вкус, времени суток и ситуации. Поскольку, как только она лишится их, Вы тут же потеряете к ней интерес.