Оглавление
Татьяна Петровна Томилова. Во временах и далях. Автобиографический роман
Предисловие
Ранние воспоминания. Составленные и записанные моей матерью, Натальей Леонидовной Томиловой (1895—1971)
Первые впечатления
Аист
Три сестры
Вечерние игры
Мои приятельницы
Нина Таубе
На поиски коров
Происшествие с Сережей
В гостях у дяди Мини
Фрейлейн Юлия
Опять Петербург
Столичная родня, столичная жизнь
Зубы
Опять Нина
Рождество
Отъезд Юлии. Фрейлейн Луиза
Пасха
Домашнее образование
Послесловие к маминым запискам
О детстве и блокаде
Клиника. Дом
Воспитание
Дошкольные времена
Парголово
Последнее о Парголове
Еще о нас с Ритой
Ада
Юг
Ностальгические будни
Перемены и разлуки
Вовка
Ольгино
Школьный возраст
Радости
Визиты
Гатчина
Пушкин
Начало войны
Об артобстрелах
О налетах
Зимние проблемы (1941—1942)
Питание
Вода. Обогрев
Жизнь уличная и домашняя
Первая весна
«Орлиное гнездо»
Огородные заботы
Лето 1942-ого
Обучение. Питание
Вторая зима, учебный год 1942—43
Опять крысы
Зоопарк
Белое безмолвие. Впечатления
Парта
«Скеля»
Прорыв. Жизнь вне дома. Обстрелы
Концертирование
1943 год. Весна, лето, осень
Бытовые успехи
Рана
Зажигалка
Собаки
Голуби
Нетти
Третья зима. Кредо блокадника
Дороги и тропы
Пустыня. Первое знакомство
В Кара-Кумы!
Ахча-Куйма
Чума
Баканас
Поле
Экстремальные будни
Шенгельды
Сельские радости
Орлик
Марина
В новом кругу
Степные годы
Маки Карабаха
Марево
Города
Тайга
В «трех соснах»
Зима. Следы на снегу
Весна
О волках и медведях
«Тайна»
Якутия
Город
Регионы
Звери и люди
Читинские впечатления
Тундра
Государственный заказник «Чайгургино»
Кордон «Чукочья»
Фактория «Чайгургино»
Тиман
Море
Фотографии на стенке
По Крыму
По Греции
По Египту
По Чехии
По Испании
По Франции
По Германии
По Италии
Венеция
Рим
По Турции
Отрывок из книги
Представленное повествование не претендует ни на ответственное звание родословной, ни даже автобиографии. Местами подробное, оно остается прихотливой выборкой более или менее последовательных фактов, сопровождающих их мыслей и настроений. Понятие «даль времен» пришлось разъединить на самостоятельные векторы. «Времена» часто изменялись либо на одном и том же месте, или – неподалеку, «дали» же уводили, за сравнительно ничтожные сроки, на немыслимые прежде расстояния.
При записывании удержанных памятью событий пришлось встретиться с «эффектом разорванного ожерелья». Тогда как оставшаяся на нитке часть бусин сохраняла первоначальный рисунок набора, раскатившиеся, уже при случайном нанизывании, составляли новые неожиданные сочетания и ассоциации. По этой причине вначале довольно строго соблюдаемая историческая канва далее часто нарушается отдельными вставками-комментариями.
.....
Юлия никогда нас не ласкала, но, если была довольна, устраивала «елку». В роще она срубала кухонным ножом выбранную ею хорошенькую елочку, в деревенской лавке покупали немного конфет, которые завертывали в пестрые и серебряные бумажные ленточки наподобие хлопушек. Елку устанавливали на табуретке и украшали цепочками из нарезанных кусочками соломин и бумажных квадратиков, поочередно нанизываемых на нитку. А потом втроем ходили вокруг и пели немецкие песни. Мы с Севой очень любили рисовать, но до фрейлейн Юлии нам было, конечно, далеко – она рисовала нам небольшие картинки, нас восхищавшие. Она же обновила потрепанные от частого употребления декорации к моим картонным кукольным театрам «Робинзон Крузо» и «Золотая рыбка». Особенно хорошо получился тропический лес с пальмами и лианами.
С Юлией мы никогда не скучали, но любви к ней не чувствовали, а приласкаться к ней – и в голову не приходило. Однажды (правда, еще вскоре после ее приезда) Сева решился тряхнуть стариной – кривлялся за завтраком, во время урока нарочно коверкал немецкие слова. Вдруг, к нашему удивлению и смущению, Юлия расплакалась, побежала к маме и решительно потребовала, чтобы Севу высекли – для его же несомненной пользы. Мама предложила угол, но та уперлась на своем, грозя немедленным уходом. Очень дорожа Юлией, при которой дети «стали неузнаваемы», мама распорядилась принести розгу. Притащили ревущего испуганного Севу. Дрожащими руками мама ухватила пуговицу штанишек …, но тут Юлия объявила, что прощает Севу, но только в первый и в последний раз. Русский язык был совершенно изгнан из обихода, и результаты оказались блестящими. Мы свободно заболтали по-немецки. Юлия же по-русски обращалась к нам чрезвычайно редко – именно когда бранила. А бранила нас она строго, грубо и даже раз назвала меня «русской дурой», чем страшно обидела. Я пожаловалась маме. Во всяком случае, остаток этого дня Юлия сидела, надувшись, и почти со мною не разговаривала.
.....
