Читать книгу Мне рассказала лилия долин… - Татьяна Ренсинк - Страница 1

Предыстория

«Много интересного можно узнать из воспоминаний, оставленных нам предками. Удивительная речь их мемуаров, записок, духа – заставляют вчитываться и улетать в мир к ним. И не только раскроются некие тайны их личной жизни, но и некоторая история, нравы да взгляды того времени.

Вчитываясь в такие воспоминания, вновь убеждаешься в том, что многое в жизни не меняется. Люди все так же переполняют себя теми, или иными, чувствами, разделяются на убеждения. Тропа, выстланная историей, проводит по себе вновь и вновь, заставляя совершать одни и те же ошибки, творить то же зло, или добро. И в какой бы век мы ни заглянули – мир не учится на истории, хотя пытается стремиться к лучшему.

Что «лучшее» – тут каждый выбирает по себе, и в один миг изменить все коренным образом нельзя. Так почему бы не начать с малого – с себя?…

Может быть никогда бы не начала я вести дневник, если бы не нашла в сундуке моей прабабушки – Аргамаковой Натальи Николаевны – интересные записки…

Остановиться читать – уже нет желания.

Бабушка сказала, что ее муж переписывал записи ее матери, а та – своего брата. И, благодаря такой верной традиции, – все, что хотел сказать тот человек, – потомки смогли прочитать.

Так появилось мое желание создать и истории, чтобы тоже передать детям. Будет что узнать и от меня, моих впечатлений,» – записала я в своем дневнике. – «Пока перелистывала и просматривала интересные записи прошлого, я наткнулась вдруг и на рисунок цветка…

Сразу узнала этот цветок! Такие цветы видела много раз на опушках лесов. Цветут они в мае, а аромат их волшебный и неповторимый. Это – ландыш. Точно такой же, как на рисунке – поникшие головки маленьких колокольчиков. А иное название ландышей звучит просто сказочно – лилия долин…

Я знаю, что существует много легенд про этот цветок. Например, древнерусская легенда рассказывает, что ландыш пророс от слез морской царевны Волхвой, которая плакала о том, что возлюбленный Садко отдался всем сердцем земной красавице Любаве. Так, этот цветок стал символом любви, грусти, чистоты…

Мне тоже он нравится, как и многие другие цветы, но, увидев этот рисунок, прибывший будто из прошлого вместе с записками, по телу пробежал легкий морозец, а потом горячий поток желания узнать – кто его нарисовал и почему оставил надпись там: «Amor omnia vincit» – Любовь побеждает все…

Кто же изначально создал те записи – уже не известно, но когда я стала читать, то начала догадываться о нем и еще о многом, да и то – это лишь мои догадки. Однако, я стала искать правильную последовательность записок, исходя из того, что за события там описывались…

Вступление

Михаилу только исполнилось десять лет, как его родители определили в Санкт-Петербурге в Морской кадетский корпус.

Отец Михаила – Алексей Алексеевич Аргамаков – был человеком строгим, воспитывал сына по всем правилам воспитания дворянина, не жалея ни за один проступок.

Мать – Анна Сергеевна Аргамакова (в девичестве Пашкова) – была молодая, внешне непривлекательна, но обладала удивительным шармом, была добра и умна.

Перед тем, как Михаил был отправлен на обучение, его оставили погостить в доме близкого друга семьи Аргамаковых – Игоря Ивановича Гринева. Тем временем, родители смогли устроить все для определения сына в морской корпус.

С 30 апреля 1802 года директором корпуса стал Петр Кондратьевич Карцов, ветеран войн с Турцией и Швецией. И он, и предыдущий директор – адмирал Иван Логгинович Голенищев-Кутузов - придерживались одного принципа: не использовать физические наказания при воспитании!

Как говорил Иван Логгинович: «Когда наказание становится частым и чрезвычайным, худые поступки умножаются».

Желание воспитать образованных военных было сильным, чтобы иметь кадры, которые бы были подготовлены действовать в любых условиях. Во всех кадетских корпусах не меньшее внимание уделяли и культурному развитию воспитанников. Для этого привлекали известных поэтов, художников, писателей. И не удивительно, что из таких корпусов вышли новые всемирно известные люди.

Кроме этого, уделялось отдельное внимание религиозному воспитанию. Так, в распорядке дня всегда отводилось время и для молитв.

Чтобы отслеживать успехи каждого воспитанника, были созданы специальные мемориальные доски. А на «черных досках» писали имена тех, кто погиб при учении, с небольшим описанием обстоятельств гибели.

Поступали в корпуса и дворяне, и простые, хотя численность дворян и превышала. Но для того, чтобы поступить, требовалось лишь умение читать и писать по-русски.

Так, узнав более подробно об обучении в корпусах, Алексей Алексеевич Аргамаков был согласен отдать туда своего сына Михаила. И тот был рад, что его теперь ожидает поступление в морской кадетский корпус, где обучение будет длиться 7 лет, где из него сделают настоящего мужчину, и, как он мечтал и уговаривал отца, настоящим адмиралом…

1

***

Варенька? Варя! – стояла на опушке леса пожилая няня и искала глазами, что может из-за какого ствола та и покажется.

Где она? – подбежал к няне мальчик лет десяти, примчавшийся от усадьбы, которая виднелась недалеко у дороги перед раскинутым полем уже колосившейся ржи.

Да вот, Мишенька, прячется, – улыбнулась няня и замахала кулаком в сторону леса. – А ну выходи, негодница! Ой, батюшка будет серчать!

Ммм, – недовольно промычала вышедшая из-за березы маленькая пятилетняя девочка со светлыми рыжими волосами.

Она опустила обиженные глазки и медленно приблизилась.

Салочки, салочки, – помчался мальчик к усадьбе, вызвав тем самым и Вареньку побежать следом.

Они снова бегали по поляне перед домом и пытались друг дружку поймать. Радостный их смех разливался на всю округу, а умиленный взгляд няни не уставал за ними наблюдать.

Она села на скамью у беседки и не заметила, как подошел и сам хозяин.

Что, нашлась? – раздался низкий его голос, и няня, вздрогнув, поднялась перед его строгими глазами:

Да, Игорь Иванович, в салочки играют.

Созывай, – кивнул он. – Вот-вот за Михаилом приедут…

Игорь Иванович вернулся в дом, так и не поднимая печальных глаз. Но няня еще некоторое время не осмеливалась отозвать детей прекратить игру.

Пока она стояла и любовалась их еще беззаботным пока детством, на въездной аллее показалась карета. Она проехала через арку ворот, по краям которых стояли скульптуры оленей и отправилась по аллее мимо весело журчащих фонтанов да флигелей, остановившись у ступеней главного дома.

Из кареты вышел грузный мужчина, а следом за ним и его супруга – миловидная молодая дама, но со строгим выражением лица. Они прошли к портику, над которым висел герб усадьбы, и тут же вышедший дворецкий проводил их далее.

Щит герба был увенчан дворянским шлемом с тремя страусовыми перьями, а на шлеме – корона. Сам щит – разделен на четыре части: первая и четвертая части – голубого цвета, где между шестиконечными звездами перекрещенные сабли остриями вверх, над которыми лежал полумесяц; а на второй и третьей части, красного цвета, – по золотому льву, которые смотрят вправо. Посреди этого щита был еще один – маленький – он был зеленого цвета и на нем диагонально тянулась серебряная полоса с тремя голубыми шестиконечными звездами.

Няня снова обратила внимание на этот герб и тяжело вздохнула:

Ох, что ждет наших Гриневых да их Аргамаковых?

«Да будущее не велит знать жизнь», – как она понимала, убеждая себя, что даже и к гадалкам ходить не следует. – «Все одно от судьбы не убежишь».

– Варенька! – стала кликать она. – Михаил, – кивнула она и остановившемуся мальчику. – Пора, уж батюшка с матушкой прибыли.

Варенька сидела с венком из полевых цветов на голове, а Михаил сел рядом и тоже рассматривал всякие разные цветы вокруг. Заслышав, что их зовут, вприпрыжку отправилась Варенька в дом, а следом пошел нехотя и Михаил.

Он знал, что его ждет, зачем родители приехали.

И сразу, как только прошел через вестибюль в парадный зал, встал перед ними и хозяином усадьбы. Михаил мельком взглянул на окна, за которыми виднелся сад, где только что, в последний раз бегал и играл в салочки, будучи ребенком. Теперь ему предстоит повзрослеть. Он с тоской вздохнул по прошлому, словно время уже пролетело, и ему уже не десять лет, а больше. Его глаза были на мокром месте, но слез он не выпустил.

Михаил выпрямился да слушал с достоинством все напутствия отца…

И запомни, в бирюльки не играй, а то будет тебе жизнь… Будешь лаптем щи хлебать! Осмотрительнее будь. Ловить рыбу в мутной воде не пристало настоящему дворянину, но… надо знать, как к делу подступиться, чтобы не попасть в просак…

Михаил все выслушал, потом двери открылись вновь и оттуда снова повеяло сквозняком. Взрослые вышли. Варенька стояла чуть в стороне рядом с няней и ждала, когда Михаил выйдет из зала, и он направился к выходу.

Из этой двери все проходили в другую и видели перед собой еще много открытых дверей, выстроившихся в длинный коридор – анфилада. Так все комнаты и залы были соединены между собой, и казалось, что дом этот, как дворец, и тянется бесконечно.

И хозяин усадьбы, и его дорогие гости, родители Михаила, да следом за ними Варенька с няней – все прошли через буфетную, где уже были выставлены готовые блюда к трапезе, да расселись в парадной столовой.

Белая скатерть была разостлана на длинном столе, на котором красовался серебряный сервиз. Ужин был спокойным и обильным, за которым и Михаил, и даже Варенька в свои пять лет, вели себя культурно, как и полагалось по-воспитанию в дворянской семье.

После этого все разбрелись на отдых. Наступило, как уже привыкли называть, «сонное царство». Только Михаил спать не хотел и вышел прогуляться в сад.

За ним выкралась и Варенька. Она шла тихонько да хихикала вслед, что заслышал он и, резко повернувшись, взмахнул руками:

Ух!

Ай! – взвизгнула Варенька, испугавшись. – Ты чего?!

А ты чего в дозор ходишь? – возмутился Михаил.

А что ты не почиваешь? – поставила она руки в боки.

Не хочу и не почиваю. Гулять хочу, – выпучил он глаза и отправился дальше, но любоваться садом он не мог, только слушать продолжающиеся за ним шаги Вари. – Надоела, – пробурчал он. – Шла бы к себе в горницу…

Не пойду, не пойду, – дразнилась та и показала язык, как только он оглянулся.

А ну! – пригрозил он ей кулаком, и Варенька снова испугалась, бросившись бежать обратно к дому.

Остановившись на ступеньках, она повернулась и поняла, что Михаил за ней и не побежал. Топнув ножкой, Варя вновь отправилась к саду.

Вот злыдня, – обернулся Михаил, опять заслышав ее шаги за собой. – Уеду к вечеру, не дождаться аж!

А ты вернешься? – спросила она, и в глазах ее заблестела грусть.

А куда ж я денусь? – хихикнул Михаил. – Научусь штурвал крутить, приеду, заберу тебя и за борт брошу в синий акеян!

Нет! – вытаращила глаза Варя, серьезно испугавшись.

Ладно, – махнул он ей рукой. – Шутка все.

Мы будем играть? – с надеждой спросила она, успокоившись, и те слезы, что хотели вот-вот подступиться, забылись.

Ну, может, когда будет вакация, приеду, то и поиграем, – пожал плечами Михаил.

А что такое вакация? – удивилась Варя.

Вот вырастешь, малявка, узнаешь, – покривлялся он и засмеялся.

Витязь, – обиделась Варя, снова показала язык и убежала в дом, где заплакала няне в юбку…

2

***

«Хусточка, хусточка», – вспоминал Михаил, когда сидел с отцом в карете и вот-вот уже виднелся кадетский корпус. Он держал в руках маленький белый платочек и снова вспоминал, как перед тем, как уехал из усадьбы Гриневых, Варенька вдруг выбежала из дома да положила в его руки этот платочек со словами: «Хусточка, моя хусточка тебе»…

Михаил, – строго прозвучал голос отца, и они вышли из кареты.

В считанный час Михаил был оставлен в корпусе, и получил место в одной из комнат, где уже было трое воспитанников, таких же, как и он, недавно прибывших…

Что это у тебя в кулаке торчит? – сразу спросил один, гордо выпрямившись перед ним.

Михаил и не заметил, что до сих пор держал в руке, сжатой в кулак от волнения, платочек. Он наспех спрятал его в карман и быстро оглядел своих сожителей.

Платочек? Нюни распускаешь? – продолжал спрашивать первый, который всем своим видом показывал лидерство.

Носик его был тоже немного вздернут, как и нрав, и в глазах светилась насмешка. Он постоянно откидывал мешающийся локон светлых волос и ждал ответа.

Другие два соседа были пока тихими да на вид не особо примечательны: оба темноволосые и с карими глазами. Они были даже немного похожи, будто братья, но Михаил не решался пока этого утверждать.

Запомни, – подошел к нему все тот же «задира» или «забияка», как себе его уже описал Михаил. – Будешь нюни распускать, будут бабой величать!

Но ответить что на такое не получилось. К ним в комнату вошел старший кадет – учитель:

Так, все, белье получили, форму тоже, – потер он ладони и кивнул Михаилу. – Новичок?

Да, господин учитель, – ответил Михаил, выпрямившись в стойку смирно.

Ооо, – протянул тот. – Похвально! Сила духа есть! По росту ты годишься в кавалергарды… Хмм, а как бы наш государь сказал, по силам тебя стоило бы определить в артиллерию!

Готов служить России! – воскликнул гордо Михаил, на что послышалось хихиканье «задиры».

Но тому пришлось под строгий взгляд учителя тут же утихомириться и выпрямиться.

Что ж, – встал учитель ближе перед Михаилом. – А известно ли тебе, что такое кукунька?

Нет, – чуть подумав, ответил тот.

Хочется ли, чтобы я показал ее? – спросил учитель.

Да, – кивнул уверенно Михаил.

Тут учитель приставил первый сустав указательного пальца к голове Михаила и сильно ударил вторым суставом того же пальца:

Вот кукунька, хороша ли?

Да, господин учитель, благодарю, – гордо выпрямился Михаил, и тот закивал ему, понимая, что этот ученик крепок и вынесет все тяжелые годы учебы в корпусе:

Молодец!

С этим словом учитель ушел, и блондин сразу подскочил со своим лепетом:

Каков ты, а! Не заплакал! А коль жаловаться на старших побежишь, вообще житья не будет! Но это я так, советую! Ты смотри, я уже тут многое знаю. Братья у меня в старших классах здесь, так я уж научен, меня не тронут, а тебе и пырье масло могут сделать, и волос-крикун!

Это еще что? – наконец-то спросил его Михаил.

Пырье масло, ну, проведут тебе средним пальцем с силою ото лба к затылку! Вот обида, – признался тот и, отступив со вновь хитрым взглядом, хихикнул. – А про волос не скажу. Чего я тебя буду посвящать, учись сам!

Нужен ты больно, – махнул Михаил и отошел к своей кровати, на которой еще лежала только выданная ему форма…

С этого года форма кадет вообще изменилась коренным образом. У всех теперь была такая, как выдали Михаилу – совершенно новая и по-новой моде: мундир был фрачного покроя с красными клапанами на рукавах, но по воротнику да трем сторонам клапанов мундира шел золотой галун, как в прежней форме.

Михаил повесил форму на вешалку в общий с соседями по комнате шкаф и сел на кровать. Тем временем «задира» куда-то умчался, и Михаил вздохнул спокойно, что хоть какое-то время побудет без общества уже надоевшего соседа.

Двое других расселись по своим кроватям и увлеклись читать книги, которые взяли со столика посередине. Там лежало еще две книги, и Михаил понял, что их читать все просто обязаны, но пока что он не желал этим заниматься…

Как вас зовут? – спросил он молчаливых брюнетов.

Алексей, – представился один, оторвавшись охотно от книги, которая явно была не интересна. – Князь, Алексей Николаевич Нагимов.

Александр Герасимов, – промямлил другой, будто не желал быть ни среди них, ни в этом корпусе вообще.

Князь, Михаил Алексеевич Аргамаков, – представился и Михаил, дружелюбно кивнув в ответ.

Познакомились? – вернулся «задира» и с улыбкой потер руки. – А я – Селиванов. Мишкой звать… Прямо, как и тебя! Ну что, – махнул он на дверь, и к ним вошли еще двое мальчишек – чуть постарше.

Кого тут проверять? – спросил один.

А вон, – кивнул второй на удивленного Михаила Аргамакова. – Этого мы еще не проверяли. Те уже знают.

Они подошли к нему и вытянулись с насмешкой на лице. Михаил спокойно поднялся, и оказался почти равным с их невысоким ростом.

Это ты, кадет, хочешь видеть волос-крикун? – выдал один.

Да, господин кадет, – кивнул Михаил, не страшась ничего, тогда второй защемил у него волос над виском в ногтях двух пальцев и с силой выдернул его.

Михаил вскрикнул и стал потирать больное место, глядя на протянутый ему волос. Все вокруг засмеялись, кроме Алексея и Александра, севших обратно на кровати.

Не выдерживая подобного отношения и издевательства, Михаил набросился на того, кто выдернул ему волос. Между ними завязалась хорошая драка, пока на крик не сбежались некоторые старшие ребята и не растащили драчунов под крики остальных наблюдающих:

Давай его! Бей! Валяй его!

Не бычиться, – кивнул Михаилу «задира», когда они вчетвером снова остались одни. – Здесь никто не избежит участи новичков! Таков закон!

Михаил почувствовал, что привыкать ему теперь предстоит и не только к этому, и был прав. Наряду со всем, чему только ни стали обучать – то уроки по наукам, то рисованию, танцам да фехтованию – кормили не особо богато и вкусно. Ну а «задиры», как его сосед – вообще были распространены…

3

***

Просыпался Михаил каждое утро в шесть утра, а в семь уже сидел за партой на уроке, как и остальные воспитанники. Просыпаться было тяжело под неприятный и резкий звук горна. Еще труднее было вылезать из теплой кровати зимой, когда утром еще было темно, а печи не натоплены…

Уроки шли строго по расписанию. Утром, до 11 часов, были математика, морская дисциплина и иностранные языки. Тут Михаилу пришлось учить не только французский, но и английский с немецким. А во второй половине дня – с 14 по 18 часов – словесные науки, не требующие сильной концентрации. Проходить предстояло множество разных курсов, и преподаватели в течении учебы решали – кого отправлять в следующий класс, а кого нет…

Псс, – шикнул во время урока за спиной Михаила один из учеников.

Михаил знал уже, что снова надо забрать от него записку. Он смотрел на учителя в упор, чтобы быть уверенным, что тот не заметит подобного, и просунул руку с боку между парт.

Точно так же, стараясь быть незамеченным преподавателем, Михаил раскрыл записку под партой. Не опуская головы, а лишь глаза, он мельком читал несколько строк: «После парада гуляем. Планируем игры со старшими. Курляндец не должен знать.»

Увлекшись прочтением записки, Михаил в считанную секунду вздрогнул от возгласа вставшего рядом преподавателя:

Это еще что?!

Михаил, как подобает, встал навыпрямку перед ним, но, опустив глаза, промолчал.

На румбу! – провозгласил недовольный преподаватель и указал рукой на выход.

Михаил тут же был выведен в сопровождении дежурного из класса. Они быстро шли по бесконечному, как казалось, коридору до пересечения с другими коридорами, где посередине находился компасный зал. На полу было подобие компаса с румбами, и на одной из таких румб Михаила оставили стоять до окончания урока…

Ну что, голубчик, – вызвал его к себе в класс на разговор преподаватель, когда все остальные отправились на обед.

Михаил стоял вновь перед ним навыпрямку и молчал.

Что это Курляндец не должен знать? – строго вопрошал дальше преподаватель.

Не имею честь знать, господин учитель, – ответил Михаил.

Вы читаете незнамо что?! – вытаращил на него глаза преподаватель.

Я впервые приглашен участвовать в играх. И что это за игры, мне доселе не известно, – признался искренне он.

Садитесь, – указал преподаватель взглядом на парту перед ним.

Михаил послушно сел и взглянул на палец учителя, которым тот ткнул на белый лист, что там уже лежал:

У Вас будет пять минут решить задачу! Берите перо!

Взяв перо, Михаил взглянул на полученный лист с задачей, которую предстояло решить. Он читал ее несколько раз:

«Спросил некто учителя – скажи, сколько у тебя в классе учеников, так как хочу отдать к тебе в учение своего сына. Учитель ответил, если придет еще учеников столько же, сколько имею, и полстолько, и четвертая часть, и твой сын, тогда будет у меня учеников 100. Спрашивается, сколько было у учителя учеников?»

Взглянув на появившиеся перед носом песочные часы, Михаил принялся писать на чистом листе решение. Время не ждало и пролетело, словно не бывало.

Так каков ответ? – отнял перо преподаватель и взирал холодившим взглядом.

Михаил поднялся и ответил:

Тридцать шесть!

Прекрасны Ваши способности, дорогой мой, – кивал удивленный преподаватель. – Вас, должно быть, обучал и отец на дому?!

Да, господин учитель! – последовал тут же гордый ответ Михаила.

Вы знаете, что в моем классе может стать на одного ученика меньше?

Сердце Михаила бешено застучало и подступил к горлу комок страха:

Да, господин учитель.

Ступайте и думайте прежде, чем что-либо совершить!

Михаил поклонил головой и покинул класс.

Как только он возвращался к своей комнате, в коридор вывалили остальные воспитанники с насмешками на лицах и на перебой восклицающие:

Наказан! Что Курляндец сказал? Выгнали? А каково на румбе стоять!

Михаил подошел к тому, кто передал ему на уроке записку:

Вы подставили меня!

Ничего подобного! – раскрыл тот глаза шире и засмеялся вместе с остальными вокруг. – Не тебе одному записка была передана, а попался ты! Ну что ж! Сам виноват!

Хочешь, быличку поведаю? – влез и еще один между ними. – Это все нечистая сила куражится!

Оставь себе эти сказки, – промямлил Михаил.

Дурачина, быличка – это правда! У нас тут бродят они, всякие нечисти, – уверял его еще один.

Знаю, – махнул Михаил рукой, не желая обсуждать еще и достоверность некой нечистой силы, в которую верить ему ум просто не позволял.

Он только собрался пройти мимо подсмеивающихся соседей к себе в спальню, как один из них, будто мимо проходя, шепнул:

Не принимай больше записок…

Колька! – окликнул его тут же кто-то рядом. – Чего это ты ему шепнул?!

Но этот Колька лишь усмехнулся и протянул руку Михаилу:

Николай Александрович Бестужев, – представился он.

Михаил, – кратко ответил тот, пожал ему руку и скрылся у себя.

Как только он присел на край своей кровати, как «забияка» тоже появился:

Эх ты, почти год здесь, а все смеются над тобой! Даже друзей не нажил! Изживут тебя, – с хохотом ускакал он обратно в коридор.

Не слушай его, – оглянулся вставший на пороге Алексей и вместе с Александром остался тоже в их комнате, вновь принявшись за чтение учебных книг…

4

***

Пехотные и конные войска построились на площади перед Зимним дворцом и на улицах перед Адмиралтейской крепостью и до «Правительствующего Сената».

В 9 утра собрались в собор «Святого Исаакия Долмацкого» знатное духовенство, чужестранные министры и именитое купечество. В Зимний дворец «съехались и собрались в Эрмитаже, в столовой комнате, что перед садиком, придворного штата обоего пола особы, дамы в русском, а кавалеры в праздничном платье.»

Выстроенные под ружьем у монумента Петра Великого кадеты Морского корпуса с гордостью стояли и восхищались начавшимся празднеством в честь 100-летия Петербурга.

Затем император Александр I совершил объезд войск, и в 11 часов началось парадное шествие с музыкой да барабанным боем.

В церкви был совершен молебен, перед окончанием которого прозвучал ракетою сигнал и начался пушечный салют как с крепостей, так и с поставленного на воду 100-пушечного военного корабля с установленным на его борту «покойного Государя императора Петра Великого ботом, с которого тоже произведена была пальба из небольших орудий».

Александра I в Зимнем ожидали посланцы петербургского купечества, которые преподнесли ему и его супруге на серебряном с позолотой блюде сделанные ко случаю торжества медали из золота, на которых было изображение Петра Великого, основавшего Петербург, и с «другими знаками и вокруг с надписью: "от благодарного потомства", с одной, а с другой стороны основания города Санкт-Петербурга в 1703 году положенного с разными знаками и с означением числа счастливого события».

И еще три дня продолжался праздник да колокольный звон при всех церквях…

Наконец-то, закончился праздник, – вздохнул Михаил, откинувшись на подушку на своей кровати по утру, уже приодетый и готовый к новому дню.

Любишь спокойную жизнь?! – удивился «забияка», провел пальцем по пыльной полке с книгами на стене и хихикнул, ткнув тем же пальцем Михаилу в белый ворот.

А тебе лишь бы нитку в иголку вдеть, тезка, – огрызнулся Михаил, еле сдерживая себя.

О, заговорил! – взмахнул руками тот и еще что хотел высказать, или вдеть очередную «нитку», как вошел дежурный офицер:

Проверка!

Все четверо жителей этой комнаты поднялись и встали в ряд. За дежурным вошел и капитан-поручик Елисей Яковлевич Гамалея. Все знали, кто это, и что он особенно беспощаден к тем, кто в чем-либо повинен, или же выглядит неопрятно.

Суббота, помним? – удивленно взглянул на Михаила дежурный, указав взглядом на пятно на воротнике.

Да, – сглотнул Михаил, понимая уже, что недобрая участь ожидается.

Елисей Яковлевич тоже встал рядом и, видя пятно, покачал недовольно головой.

Михаила отвели в дежурную комнату. Там были еще кадеты, которые в течении недели либо плохо отвечали преподавателям, либо в чем провинились. И счастье было, когда выпускали их без розг, лишив лишь вкусной булки, которая была завтраком.

Припомнив непослушание на уроке, полученную записку да еще и неопрятный вид уже с утра, Михаил был одарен розгами, как душа ни противилась.

После такого наказания он провел выходные только в своей комнате за чтением и подготовкой к урокам, сдерживая свой язык и стараясь не отвечать на насмешки «задиры», который один среди соседей по комнате доставал с расспросами и старался всячески отвлекать, чуть ли не вызывая к драке…

Вечер уже, хватит, – промямлил Александр, чтобы «задира» утихомирился да стало тихо хотя бы на ночь, когда все уже приготовились ко сну.

И правда, Мишка, устали уже, – подтвердил Алексей, укладываясь в свою постель.

Опять хочешь биться? – огрызнулся ему тот Мишка. – Забыл, как при вступлении пришлось мериться силами? Слабак! Один Сашка здесь силен, но и то я ему дать могу так, что…

Давай, – встал перед ним во весь рост их Сашка и выпятил грудь вперед. – Я долго терпел! – кивнул он гордо, и рядом с ним встали Алексей и Михаил.

Три на одного?! Не боитесь, что мой брат розгами ответит?! – усмехнулся Мишка.

Много о себе возомнил, – кивнул ему в ответ Алексей. – А мы долго терпели…

На что намек? – недовольно возразил Мишка и кивнул на Михаила.

Тут Михаил сам не выдержал, и завязалась драка, в разгаре которой Михаил налег с силой на соперника. Он держал его крепко за шею и давил к полу. Примчавшиеся тут же соседи со старшим гардемарином растащили драчунов.

Прекратить немедля! – воскликнул гардемарин. – Мало розг?! – вопросил он гордо выпрямившегося Михаила и мельком взглянул на все еще кашляющего, чуть не задушенного, Мишку.

Любого, не имеющего честь, не умеющего достойно себя вести, я буду вынужден учить силой, – выдал он, на что и гардемарин, и остальные сверстники вокруг стихли, будто никого вокруг нет.

Это ответ – достойный взрослого образованного офицера, – кивнул гардемарин, восхитившись Михаилом. – Вас ждет успех!

Я не сомневаюсь в этом, господин гардемарин, – снова ответил стойкий Михаил.

На этом все разбрелись снова по комнатам, но перед Михаилом остался довольный и восхищенный им сверстник:

Помнишь меня еще?

Да, Николай Бестужев, – подтвердил Михаил. – Отчества не помню.

Не стоит. Зовут меня многие Николя. Можно Коля, – снова протянул он ему руку. – Уважаю за твои поступки!

Хорошо, – пожал ему руку в ответ Михаил.

С тех пор, помня об этой драке, ни один «задира» или «забияка» не приставал к нему, а как только пытался – одного взгляда Михаила хватало, чтобы тот, или те, усмехнувшись себе под нос, просто уходили…

5

***

Что ты, милый, мы гордимся тобой! – говорила довольная матушка, когда Михаил на летнюю вакацию прибыл домой отдыхать от учебы.

Он сидел на веранде с родителями за распитием чая. Поставив на их круглый столик допитую чашку, Михаил глубоко вздохнул и стал любоваться любимым видом у родной усадьбы.

Он был уже значительно старше, чем когда впервые покинул дом, чтобы отправиться на учебу в Морской Кадетский Корпус. А вокруг было все то же: все так же разливались пения птиц, все так же цвели луга да журчали реки.

Нынче отправляемся в гости к нашим Гриневым! – сообщил отец, наливая себе еще чая из самовара.

Варенька у них тоже приедет из института! Вот первый раз за эти годы все вместе-то и соберемся, – радостно сообщала матушка.

Да?! – с удивлением взглянул Михаил. – И как проходит ее учеба там? Что-то Вы мне до сели не рассказывали, будто Варя в институт определена была.

Какие речи, – улыбнулся отец. – Воочию, повзрослел!

Так сначала сестру ее отправили туда, потом и Вареньку, – рассказывала матушка. – Они так счастливы! Аж прыгали от радости, что в столь райское место определены. Да из Смольного выехать не так и легко! Еле уговорил Игорь Иванович через императрицу нашу, Елисавету Алексеевну, чтобы отпустили ослабевшую здоровьем Вареньку в сопровождении сестры на вакацию домой. Вот, впервые тоже прибудут в родную усадьбу. На две недели только, но уж хоть так.

Да уж, – усмехнулся Михаил и взглянул на герб над их дверями. – Что нам-то дома не сидится?!

На серебряном поле щита был изображен плывущий военный корабль. Увенчан щит – дворянским шлемом с короной, над которым тянется рука в латах с тремя стрелами. Концы стрел обращены влево.

«Вот оно, мое гнездо… Однажды я окажусь на таком военном корабле и буду с честью защищать родные края», – промелькнуло в мыслях Михаила, но от своих мечтаний пришлось пока отвлечься…

Не успел он расслабиться после приезда, как снова пришлось, как бы душа ни была против, садиться в карету да отправляться в путь.

«Хорошо, что путь не долог», – вздохнул Михаил, когда экипаж с ним и его родителями уже подъезжал к усадьбе Гриневых.

И снова парадный зал, снова был он с родителями перед Гриневым Игорем Ивановичем и его двумя дочерьми.

Девочки скромно стояли в стороне. У старшей, которая на голову выше сестры, волосы были темно русые и глаза карие. Сестры не были похожи друг на друга, когда смотришь на них с первого взгляда, но потом замечаешь, что форма губ и носики одни и те же, как и «кошачьи» глазки с пышными темными ресницами.

Михаил мельком бросил на них взгляд. Варенька, исподлобья ему улыбнувшись, продолжала на него смотреть и будто чего ждать, пока старшая ее сестра терпеливо ждала, как Михаилу показалось, когда эта встреча закончится и она сможет заниматься своими любимыми делами.

Объятия, приветствия, восхищенные речи тянулись еще некоторое время, пока не наступил вечер и Михаил смог на некоторое время выйти прогуляться в саду: «Наконец-то, побыть одному без рассказов о цели своей учебы или как она проходит, да еще и сидеть слушать этих фарфоровых девиц, как им там расчудесно в институте».

Витязь, витязь, – послышался ему голос Вари, как только он ступил на тропу сада.

О, нет, молю, – выдохнул он в недовольстве и остановился. – Что тебе опять, зануда? – повернулся он и встретился с ее разыгравшимся взглядом из-под полы кружевной шляпки.

Она стояла перед ним в белом легком платьице с такими же кружевными, как шляпка, перчатками и зонтиком, а рыженькие кудри переливались от солнца веселыми искорками.

А ты, значит, гардемарин теперь? – хихикнула она. – Ишь, как вымахал! – подняла она руку, но не смогла дотянуться до его макушки.

Да, я с мая в звании гардемарин! Еще немного и буду мичман! А ты все такая же, надоедливая и маленькая, – покривлялся Михаил в ответ.

Я не маленькая! Мне уже десять, – показала Варя ему язык.

Ну и воспитали же тебя там в твоем райском институте, – покачал головой Михаил. – А мне пятнадцать!

Зануда! – воскликнула Варя и поставила руки в боки.

А, ну тебя, – махнул Михаил рукой и пошел дальше, не желая вступать снова в беседу, все надеясь, что она не отправится следом, как обычно и делала.

Ай, я прямо попала в просак, – шла она, действительно, за ним.

И что же это значит, скажите мне на милость, сударыня? – засмеялся Михаил и снова остановился.

А то, – только и ответила Варя, крутясь плечами перед ним.

Да, – протянула он. – Знаешь, чем чешут шерсть?

Нет, – удивленно взглянула Варя.

Ну да… Откуда тебе… Деревенские девочки в твоем возрасте уже прясть могут! – выдал он ей.

Хмм, – сложила руки на груди она. – Подумаешь! Я дворянка! И я много умею тоже!

Так вот, – продолжал Михаил. – Барабан, что крутится в той машине, чтобы шерсть расчесать, называется просак. И если твоя рука, к примеру, попадет туда, то искалечишься, если руки не лишишься!

Давай в салочки поиграем? – встала она вдруг с жалостливым выражением лица и сложила зонтик. – Мне скучно! Сестра не желает бегать, ее только вышивание да книги увлекают. Она же старая уже. Ей вон, через неделю шестнадцать будет!

Ты даже не слушала, что я сказал, – махнул Михаил рукой и поплелся дальше.

Ну давай поиграем, – следовала Варя рядом. – Я обещаю, я буду хорошо учиться и много буду знать! Но я хочу играть!

Эх ты, – вздохнул он, и, ущипнув ее в бок, бросился бежать прочь с радостным воскликом. – Салочки! Попробуй догони!

Они бегали снова по саду, выбежали вскоре на луг и там резвились в догонялки, пока Михаил не поймал Варю совсем на руки и не закружил. Опустившись в веселом хохоте на траву, они легли на нее и уставились на плывущие над ними разных форм облака.

Такие пушистые! – указала на них Варя, сияя счастливыми глазками. – Вон то облачко на котика похоже!

Ну да, – согласился Михаил.

А знаешь колыбельную про котика? – села Варя.

Нет, – так и смотрел на облако Михаил, вспоминая, что сестры нет у него уже долго, а колыбельные пела ему лишь она.

А как умерла твоя сестра? – насторожилась Варя, на что он удивленно на нее взглянул и улыбнулся:

А тебя про смерть обучили?!

 Мa chere* рассказала… У нее мама умерла, когда мы только в Смольный прибыли, – закивала она. – Теперь мы подруги. И друг другу колыбельные поем.

Моя сестра умерла от воспаления легких, – снова лег Михаил глядеть на облака, а Варя, став гладить нежно по роскошным его черным кудрям, тихонько запела.

Она так складно и ласково напевала, что Михаил, не смея взглянуть на нее и не имея больше мочи глядеть на облака, закрыл глаза, чтобы не выпустить подступивших слез:

Баю-баюшки-баю,

Баю Вареньку мою.

Приди котик ночевать,

Мою дочку покачать.

Уж как я тебе, коту,

За работу заплачу:

Дам кусок пирога,

Да кувшин молока.

Уж ты ешь, не кроши,

Больше, котик, не проси!

Хватит, – не выдержав больше, Михаил сорвал один из цветов рядом, который спрятал в карман.

Он встал и отправился назад к усадьбе, а Варя вновь шла следом…

* Мa chere – дорогуша

6

***

Вечер в усадьбе Гриневых проходил, как обычно, тихо и мирно, и часто – в обществе приглашенных друзей. Так и сейчас, Игорь Иванович увлеченно беседовал за игрой в бильярд со своим другом Аргамаковым Алексеем Алексеевичем, чья супруга увлеченно вышивала на диване рядом.

На ее счастливом лице не было ни капли грусти, и Варенька, вышивающая молча возле нее с такой же довольной на вид сестрой, все поглядывала и с силой сдерживала рот, чтобы он не открылся и не выпустил часто подходившую зевоту…

Позвольте, а где же господин гардемарин? – вопросила еле слышно Варенька, приблизившись к уху Анны Сергеевны Аргамаковой.

В оранжерее, – кивнула та в ответ.

Разрешите откланяться туда? – пискнула ей Варенька.

Ступай, ma chere, – улыбнулась Анна Сергеевна, не отвлекаясь от вышивания.

Поскорее отложив надоедливое занятие, которое ее совсем не увлекало, Варя поспешила из дома к оранжерее у парка. Она осторожно прокралась туда через полуоткрытую дверь. Остановившись на мгновение и прислушавшись, она слышала лишь журчание фонтана, который находился посреди оранжереи.

Мишель? – кликнула она, но никто не отвечал и видно не было никого.

Она медленно прошла между разноцветья цветов да растений по узкой тропинке и села на краю приступка у газона, не желая отойти к стоявшей неподалеку скамейке у глиняной статуи красивой танцующей пары.

Так в дозор и ходишь? – вышел из-за одного из тропических деревьев Михаил, где, как поняла Варя, он прятался.

Будем играть? – тут же спросила она, но он оставался стоять там и качать головой. – Не будь букой!

Играть тебе не с кем, – цыкнул Михаил и подошел.

А почему ты прячешься?

От тебя, надоела зануда, – снова покривлялся Михаил, но уже в шутку. – Смотрел, любопытствовал, какие у вас есть растения. У нас дома в библиотеке гербарий есть. Я люблю его собирать.

Покажешь? – поинтересовалась Варя. – Я цветочки люблю! Очень-очень!

Да уж ясное дело, что любишь, девица же, – хихикнул он и сел рядом. – Покажу, конечно, если вспомнишь, когда приедете.

А мы с ответными визитами постоянно разъезжаем, – закивала Варя уверенно и стала расправлять кружева своего белого платьица. – А папенька еще виноград выращивает! – сообщила она и указала рукой. – Вооон там!

Да, знаю, ведь завод винокуренный уже построен. И будет твой батюшка на всю губернию вино поставлять, – улыбался Михаил. – Ты хоть знаешь, что из винограда вино делают?

А я много слышу, о чем вокруг говорят! А все думают, не понимаю да не смыслю, а я умная, – похвасталась Варя, вызвав у Михаила вновь смех. – Чего это ты опять смеешься, господин гардемарин?! – нахмурилась она в недовольстве. – Ай, невоспитанно!

Идем, подарю тебе что-то, – встал он и вытер набежавшую от смеха слезу.

Он скорее зашагал на улицу, вздохнув свежим воздухом, где легкий ветерок помог избавиться от ощущения давящей влажности после посещения оранжереи. Варя вышла следом и вприпрыжку отправилась рядом.

Оглянувшись на нее, Михаил с умилением взял ее за руку, и они побежали к дому. Пробежали через анфиладу и остановились только перед столиком у очередного окна, на котором лежала книга. Михаил взял ее и раскрыл.

Перед глазами Вари тут же показался лежащий между страниц цветок.

Знаешь, что это за растение? – спросил Михаил. – Я здесь на лугу сорвал.

Цветочек, – пожала плечами Варя.

Ну а как его величают?

Кол… ой, – задумалась она, зная цветок, но немного подзабыв его название.

Я так и думал, – кивнул Михаил и протянул его ей. – Держи. Когда будешь знать, каким искусством обладает этот цветок да как с ним связан человек по имени Коперник, вот тогда я поверю, что ты умная.

Я буду все знать, – кивала уверенная Варя, осторожно приняв цветок на ладони и не отрывая от него зачарованных глаз.

Все узнать никто не сможет, – усмехнулся Михаил, будто с сожалением.

Ты нудный, – скривилась Варя.

Иди хотя бы цветочки изучи, чем время зря на игры тратить!

Да уж лучше цветочки изучать, чем как вас там учат драться, – обиженно высказалась Варя, прижав цветок к груди.

У нас как в неустроенном обществе, где нет строгого полицейского надзора, а посему кулачное право сильно развито, – сообщил Михаил. – И кто еще будет защищать от врагов вас с вашими цветочками?

Он положил книгу обратно на столик и поскорее ушел прочь, оставив Варю совершенно одну в коридоре. Она присела на стул, положила цветок рядом с книгой и перелистнула несколько страниц.

Об о-пр-е-де-ле-ни-и те-че-ни-я мо-р-я на я-ко-ре и со ш-мо-н-ки, – прочитала медленно она, выпучив удивленно глаза. – Ай. Он умнее будет. Ну ничего, я выиграю!

Захлопнув книгу, Варенька забрала цветок и отправилась вприпрыжку снова к оранжерее, где села у входа и оглядывала вечереющую округу.

Варенька! Спать уже пора готовиться! Восемь часов уж, – вышел Игорь Иванович во двор и тут же нашел глазами свою дочурку.

Варенька встала, но еще некоторое время, как всегда и любила, наблюдала, как слуги да батюшка ее обходили усадьбу, закрывали ворота, запоры, выпускали собак.

И вскоре воцарившаяся ночная тишина нарушалась лишь стуком сторожей в деревянную доску, либо лаем собак. Варя знала, что сторожа таким образом подают сигналы друг дружке, дают понять жителям, что не спят, и что этот шум отгоняет не только воров, но и злых духов.

Мечтая выучиться и быть такой умной, чтобы все гордились, чтобы и Михаил не ругался да не смеялся, Варя вскоре погрузилась в сладостный сон в своей любимой мягкой постели, по которой, как поняла, скучала очень долго с тех пор, как стала учиться в институте.

Засыпая, она взглянула на столик у окна, где отдыхал и таинственный цветок, да вздохнула, надеясь поскорее отправиться с папенькой с ответным визитом к Аргамаковым, чтобы побольше узнать.

Да осуществить задуманное не каждому дано в запланированный срок…

Накануне отъезда Варя слегла в легкой простуде, а потому Игорь Иванович отменил поездку, а когда вновь все было хорошо, то Варя была разочарована до глубины души: Михаил уже вернулся в корпус.

Так пришлось Варе вновь скучать и ждать следующей встречи…

7

***

Русский флот занимает третье место, уступая французскому и английскому! – закончил свой ответ у доски перед классом Михаил, снова вернувшийся с вакации к учебе.

Преподаватель одобрил, и он вернулся сесть на свое место. Записки по классу больше не передавались, а когда вышли в коридор, уже между всеми царили уважение да спокойные беседы…

Мишель, – подошел к нему «забияка». – Уважаю! Точно, что на флоте полно казнокрадства и бюрократизма. Я бы еще добавил очковтирательство. Как брат отписал, что творилось в его плавание, так тошно делается.

Да, Мишка, согласен. Где бы ни был, а везде найдутся такие, кто будет преднамеренно обманом заниматься, лишь бы выставить все в выгодном свете для себя, – согласился Михаил. – Но брат твой с честью боролся, и победил! Мы гордимся им.

Благодарю, – кивнул Мишка и отправился дальше по коридору.

Мишель, – легла на плечо Михаилу рука. – Ты шибко ему не доверяй. Не из-за прошлого, а что он один из подозреваемых, кто твой платок украл.

Благодарю, Николя, я не доверяю многим, и вора найду, – кивнул тот и улыбнулся поддерживающим его взглядами да стоявшим возле Алексею с Сашкой. – Кстати, надо бы навестить в лазарете нашего Дмитрия.

Верно, – воскликнули товарищи, и они все целенаправленно отправились в лазарет.

Там, на нескольких кроватях лежали больные воспитанники их корпуса, и среди них один тут же заулыбался, видя прибывших друзей.

Как здоровьице сегодня? Лучше? – сел на стул у его постели Алексей.

Да, благодарю, друзья, ничего страшного! Подумаешь, оглушили, ну немного отлежусь и найду обидчиков, – хихикнул Дмитрий.

Жаль, сейчас никак. Ты единственный видел, кто это сделал, – вздохнул Михаил.

Тебе так дорог был этот платок? – поинтересовался Сашка, на что Алексей выдал:

Дело чести. Ни слабодушия, ни воровства здесь никто терпеть не намерен.

И ответит по всей строгости тот, кто сие совершил, – кивал Дмитрий. – Мы уже не малые дети, пора бы и за ум браться. Со вступлением в звание гардемаринов мы все возросли и понятия наши расширились, и время пришло недостойным отвечать за свои поступки или убираться отсюда!

Верно, – согласились товарищи все вокруг, и те, кто лежал на соседних кроватях.

От кого платок-то? Так и не скажешь? – продолжал спрашивать Сашка у Михаила, и тот глубоко вздохнул, опустив взгляд:

Младшая дочь Гринева, Игоря Ивановича, подарила перед моим поступлением сюда, – и через некоторое короткое мгновение добавил. – Варя.

Варя, – расплылась улыбка у друзей.

Ну-ка, ну-ка, расскажи! Мила? – подмигнул Алексей.

Мала! – поднял брови Михаил и засмеялся вместе с ними…

Вечером, лежа в своей кровати, слушая тишину, которая воцарилась в комнате, где остальные уже тоже улеглись спать, Михаил вновь вспоминал беседу в лазарете. Он смотрел в темноту и представлял себе, будто снова оказался в прошлом: в том самом дне, когда бегал с Варей по простору луга, играл с ней в салочки, а потом она сидела рядом с ним с венком цветов на голове…

Эта милая маленькая девочка, которая так весела, наивна и добра, вызывала в нем лишь добрые чувства, дружеские, да опять Михаил улыбался. Он вспомнил и как на каникулах подарил ей из книги цветок, и как она обещала хорошо учиться. Он вспомнил и то, как на каникулах они то бегали в салочки играли, то снова спорили да кривлялись.

Все это вызвало в нем радостные ощущения. Михаил чуть не засмеялся и старался себя сдерживать.

Завтра выберемся в салон-то? – вдруг раздался голос Сашки.

Надоел уже зазывать, – хихикнул Алексей. – Но я пойду, пойду с тобой, уж больно интересно, что за крали у мадам Валери!

Самые что ни есть распрекрасные, – похвастался Сашка. – Забыть не могу, тянет к ним, к столь ласковым ручкам, ножкам, ммм.

Да уж и меня уже тянет, – мечтательно высказался Алексей.

И я с вами, нам с Сашкой там явно нравится, а? – раздался голос и Мишки, на что Михаил хихикнул:

Мастаки зазывать, что тут скажешь! Я тоже следом, уж мочи нет убедиться, что все так сладостно и есть.

А как же Варька? – засмеялся тихонько Мишка.

Уж не подумали вы, что я в эту малявку влюблен?! – поразился Михаил. – Просто семьи наши очень дружны.

Ладно, забыли ее! Завтра, как только прогудят ко сну, вылезаем, – вполголоса сообщил Сашка, и друзья, еще некоторое время хихикали да мечтали о предстоящих ласках красавиц из салона мадам Валери…

8

***

Смольный институт благородных девиц – первый институт, заложивший и начало женского образования. Основан он был по указу Екатерины II по инициативе деятеля Просвещения и личного секретаря ее – И. И. Бецкого.

Заботиться о здоровье да не позволять быть лености – были две из самых важных целей в воспитании девиц Смольного института. А потому, приучали и к холоду, то есть в спальнях температура была не выше 16 градусов; питались скудно, без каких-либо излишеств и больших разнообразий…

«Ай, как семь Семионов однообразны мои дни в институте», – вздохнула Варя, когда вновь проснулась в кровати институтской спальни. – «Скучаю! Как играть весело с Михаилом было! А про ландыш-то я прознала… Маменька его мне все рассказала! Милая она, добрая… Жаль, что я маменьку свою-то не знаю… Умерла еще, когда я маленькая была… Хочу, хочу снова бегать с Мишенькой, играть. Но какой он иногда зануда!… Играть хочу…»

Она только недавно вернулась из вакации снова учиться, и уже через неделю хотела назад домой. Вспоминая оставленный дома дневник и вложенный туда сухой ландыш, она вдруг прослезилась.

Что случилось, ma chere? – подсела к ней рядом заметившая грусть подруга и тут же обняла ее да поцеловала нежно в щечку. – Что за обида?

Нет-нет, – закачала головой та. – Я должна выполнить одно обещание себе. Хочу прилежно учиться и показать, что много могу!

Кому?! – удивилась другая соседка и хихикнула. – Ай, так нам здесь чудесно! К чему напрягаться?!

Не знаешь ты, – махнула рукой Варя и гордо встала, забыв тут же грусть.

Да что ты, – хихикнула другая. – Уж кто-кто, а ты уж лентяйка еще та! Куда тебе в ряды наши, лучших-то, попасть?!

Не слушай их, – встала рядом подруга и кивнула тем соседкам. – Оговаривать не спешите!

Варенька умела держать себя гордо, настраивать на учебу, но, как уж ни старалась, не получалось у нее на уроках долго быть внимательной да запоминать потом все, что требовалось, не говоря уже о том, чтобы получилось выучить стих или пересказать текст.

Кроме всего, даже младшие классы стали задирать ее, как только видели и имели на то возможность, уже и придумав прозвище: «шишига». Обидно было, что ее именем нечистой силы, кикиморы, называют. Знала, Варенька, поскольку учили и про такое, что шишигами называют и тех людей, которые нерасторопны, несобранные.

Понимала она, что такая и есть, но обиды не было конца, да учеба так и не ладилась…

Шишига, – снова смеялись над ней соседки в будуаре, а пробежавшая из умывальной другая еще в придачу и книжкой по голове стукнула.

Подруга, переживающая всей душой, тут же обняла Варю и гневно выдала остальным, собравшимся в насмешках:

Ступайте читать да готовиться к урокам!

Дурачины! – вскрикнула Варя в обиде и убежала в умывальню, где в объятиях примчавшейся следом подруги еще долго рыдала.

Ну же, – гладила ее по голове подруга. – Не обращай на них внимания. Задиры они. Дурехи.

Я уж сколько стараюсь, ну не могу учиться, не могу! – рыдала та безудержно.

Давай быстрее умываться, – подвела ее подруга к тазику с готовой холодной водой из Невы. – Спать уже надо. Отругают, а то и накажут за слезы, скорее!

Наполнив ладошки водой, Варя промывала лицо, разгоревшееся от горячих слез, и вода показалась необыкновенно приятной.

Давай вздохнем глубоко, – подала ей полотенце подруга и вместе с ней глубоко вздохнула, внеся в душу больше успокоения.

Только наступивший вечер оказался длинным, как никогда. Варя не успела переодеться в ночную сорочку, как ее вызвали выйти из будуара и следовать к лазарету. По пути Варенька, находясь уже в непонятной тревоге, узнала, что там лежит ее сестра. Что случилось, как и почему – пока не сказали.

Варя вошла в чуть освещенный лазарет и несмело приблизилась к кровати, где лежала, будто спала, ее сестра.

Наташенька, – прошептала Варя и прикоснулась к ее плечу.

Варя, – слабым голосом ответила та и приоткрыла глаза. – Прости, родная, и папеньке передай, простите.

Почему? Ты больна? Чем? – прослезилась Варя, и сама пока не понимая, почему, но чувствовала, что случилось что-то ужасное.

Был бал новогодний, помнишь? – продолжала Наташенька рассказывать, и Варенька кивнула, вспоминая, как несколько месяцев назад все было так радужно, спокойно и красиво: как был новогодний бал у них в институте, где ее красавица сестра блистала и кружилась в танце с прекрасным кавалером.

Еще ведь будут балы, – молвила Варя, но насторожилась.

Это был мой самый счастливый и самый последний бал. Прости меня, родная. Война идет со Шведами. Погиб милый мой… Там… А я. Простите меня, – заплакала сестра вновь, но больше ничего не стала рассказывать.

Варя увидела в ее глазах настоящее горе, увидела сестру, которая не казалась уже молодой, а совсем-совсем повзрослевшей. Что было после – мелькало и кружилось вокруг Вари, погрузившейся в еще больший шок: Наталья умерла.

Вареньку пришлось тоже поместить в лазарет. Но она еще долго была далека от жизни… Парализованность… Мгновенное взросление… Закрытость…

«Война… Что это такое? Почему люди должны умирать?… И почему невинные должны страдать?… Смерть… Как такое возможно? Раз, и тебя нет, или ты остался, а родного, близкого человека не стало. Нет. Я так не хочу! А что я могу сделать? Что? Наташенька, милая, ты ушла за ним следом. Ты сама убила себя, приняв этот ужасный яд! Как ты могла пойти против воли Божьей?! Ты ведь так верила… А я? Почему ты со мной раньше так мало говорила?! И кто только тебе яд тот дал, да когда, да как?… Нет… Наверное, уже и неважно… Тебя не вернуть… Не вернуть… Не вернуть…»

9

***

Проснувшись в 6 часов утра, Варя, как уже привыкла, вместе с остальными воспитанницами послушно выполняла гимнастику, после которой, умывшись холодной водой, оделась и вскоре опять сидела на уроке…

С тех пор, как ее старшая сестра Наталья умерла, отравившись так и неизвестно откуда-то полученным ядом, Варенька замкнулась в себе. Она практически ни с кем больше не разговаривала, улыбалась редко. Общалась в основном только со своей близкой и, как она себе и признавалась с каждым днем все увереннее, единственной подругой…

Дни шли, погода улучшалась, наступили теплые весенние дни, а Великий пост уже подходил к концу…

В первый день праздника Светлого Христова Воскресенья будем снова христосоваться с начальницею, – улыбнулась подруга ей, когда, вернувшись в спальню, они снова встали вдвоем в стороне от других.

Ой, шишига очарует начальницу, – захихикала одна из других воспитанниц вместе с подругами, тут же окружившими ее да начавшими искоса поглядывать на Варю.

Не слушать их не могу, Лизонька, – шепнула вновь разволновавшаяся от обиды Варя.

Не слушай все равно, – шепнула в ответ ее Лизонька.

Думаешь, коль у начальницы в любимицы зачислена, так и умнее стала? – подковыривать продолжала та воспитанница и подошла к Варе близко, выпрямившись перед ней во всей горделивости.

Уйдите, прошу, – выдала Варя вдруг, а тело уже дрожало, хотя она и пыталась сдерживать дрожь да накопившийся страх.

Но та девица продолжала смеяться и еще что-то ляпнула Варе, уже не слушающей ее, но схватившей всей силою за шею и прижавшей к стене. Все вокруг ахнули и застыли на местах.

Варя взирала в глаза своей жертвы, не отпуская руки и ничего не говоря. Прикованная к стене та, вытаращив глаза, затаила дыхание от страха и ждала, даже может и молилась, но Варя вскоре убрала руку да ушла в умывальню.

Так, выходные начались, и было тихо, как никогда. Никто не наказал Варю, хотя некоторые и пожаловались сразу начальнице, но вернулись «доносчицы» тихими и без сообщений…

Наступило, наконец-то, ожидаемое Светлое Христово Воскресенье, 5 апреля, и после заутрени воспитанницы христосовались с начальницей института – Юлией Федоровной Адлерберг.

Начальница снова отличила ласкою некоторых воспитанниц, в том числе и Варю, да подарила им сахарные корзиночки.

Юлия Федоровна, – вошел к ним в зал ездовой с доложением, а, приблизившись к кивнувшей ему начальнице, протянул записку.

Интересно, – улыбнулась она и принялась читать, после чего объявила. – Императрица наша, Елисавета Алексеевна, поздравляет всех с праздником и прислала нам целую корзину дорогих яиц из фарфора!

Все воспитанницы от радости заахали и зааплодировали, пока в зал вносили уже корзину и ставили у ног начальницы института.

«Такое не забудется», – промелькнуло в мыслях обрадованной Вари.

Мало того, что за ее старательную учебу в последнее время ей подарили сахарную корзиночку, так еще и фарфоровое яичко – счастливым ощущениям, казалось, не было конца!

А теперь, – встала, наконец-то, Юлия Федоровна перед выпрямившимися вокруг воспитанницами. – Я объявлю имена тех, кто будет с будущего года помогать младшим и иметь радость участвовать в воспитании их.

Душа Вари пламенела от восторга, когда прозвучало ее имя: «О, как волнует чувство благородной гордости при этом моем отличии!»

С понедельника учеба возобновилась. Но гордость Вари за то, что она теперь стоит выше не только в своих глазах, но и в глазах остальных вокруг, не покидала ее.

Варя вновь сидела в классе, слушала преподавателя, но мысли побеждали, да она продолжала отвлекаться на свое счастье…

И Николая Коперника мы знаем, как великого астронома, математика, механика. Именно он заложил начало научной революции! Что же Вы успели узнать о нем? – звучали слова расхаживающего между рядами парт преподавателя.

Поляк, – ответила одна из воспитанниц, и Варя вздрогнула, подняв руку.

Прошу Вас, – кивнул преподаватель, и Варя поднялась:

Nicolaus Copernicus был и хорошим врачом. Даже на одной из картин немецкой школы он был изображен с букетом ландышей в руке! – наконец-то, услышав знакомое имя и рассказывая то, что она сама узнала, Варя возгордилась. – А ландыши являются символом врачевания. Именно в то время, когда жил Nicolaus Copernicus, ландыш и ввели в культуру. А у простого народа цветки ландыша уже давно знамениты за целебные свойства. Ландыш вбирает в себя весенние лучи солнца и, даже когда он сорван, помогает исцелять многие недуги!

Благодарю, – похвалил преподаватель. – Вы явно стали отличаться! Замечательно!

Лучшей похвалы, чем от преподавателей, которых Варя стала удивлять и получать от них столь приятное внимание, не могло быть.

Варя училась лучше, как бы внимание иногда не пропадало и душа не просила бы отдохнуть в каких-либо играх. Но она училась и терпеливо ждала то праздников, то прогулок, а то и просто наслаждалась на тех уроках, которые обожала, как уроки рисования да музыки…

10

***

Май 1808 года. Флот под командой адмирала Петра Ивановича Ханыкова, состоявший из девяти линейных кораблей, пары малых судов и пяти фрегатов, выступил в поход против англо-шведской эскадры в Финском заливе. Это был первый поход для Михаила и его друзей: Алексея, Александра и Дмитрия.

Плавание длилось довольно долго. И вот, наконец-то, раздался сигнал. Разыскиваемый шведский флот был найден с двумя английскими кораблями. Михаил с товарищами были уже готовы к тому, что сейчас развернется долгожданная битва, но адмирал приказал уйти от врага.

Да что же это такое, – промямлил Михаил недовольно.

Как это – уйти?! Бить их! – орал Александр вместе с остальными гардемаринами.

Мало того, что находимся не на самом плохом ходоке флота, так и выступить не получилось, – пожаловался Алексей.

Этому «Всеволоду» уже двадцать два стукнуло, стоило ли было его вообще брать!

Отставить! – заставил прекратить выкрики адмирал.

Вскоре один из английских кораблей развернулся и встал атаковать русский корабль – «Всеволод».

К черту! – вскрикнул Алексей. – Мы теперь между двумя английскими кораблями!

Ханыков же отдал приказ кораблю «Гавриилу»:

Спуститься на неприятеля!!! – но тот капитан ослушался приказа.

Спуститься!!! – кричали под началом адмирала дивизии Моллера с корабля «Зачатие Св. Анны», и, когда их корабль проходил мимо, то выстрелили под корму «Гавриила» ядром, что считается во флоте самым строгим выговором.

Пока «Всеволод» стоял под обстрелом английских кораблей, русские пытались противостоять, но все равно ушли от него на 5 миль, и только тогда Ханыков опомнился да вместо того, чтобы вновь повернуть назад и уйти, поднял сигнал:

Орел, Гавриил и Архистратиг повернуть к Всеволоду!

Но ни один из командиров тех кораблей не выполнил приказа – даже дважды.

Петр Иванович! – взбунтовались вокруг Ханыкова. – Сами! Сами отобьем!

И их флагман, на котором имелось 130 пушек, развернулся да с двумя кораблями отправился на помощь «Всеволоду». Битва была беспощадная, во время которой англичане все-таки абордировали «Всеволод».

Михаилом правило ужасное любопытство выше, чем отвага. Никакой трусости он не испытывал и все время старался быть на виду, чтобы все увидеть, везде участвовать…

Аргамаков! К нижним декам! Командовать четырьмя пушками! – прозвучал ему приказ.

Слушай, – подскочил он сразу к Алексею. – Иди ты туда! Я заместо тебя на баке буду!

Ты с ума выжил?! – поразился тот. – Это самое открытое место!

Меняемся! – умоляюще закричал Михаил, и они согласованно обменялись местами.

Теперь он мог быть на баке, руководить своими силами оттуда и, что самое главное было для него, – видеть абсолютно все.

Прозвучал еще один приказ – буксировать «Всеволод», и корабль, который этим занялся, изрядно отстал от своих, да вскоре вернулся один.

Нет, – покачал головой Дмитрий, вытаращив глаза от поражения.

Кабельтов лопнул! – донеслось до слуха с прибывшего корабля, но вновь закричали взбунтовавшиеся.

Вранье!

Не могло так!

Вернуться! Буксировать снова! Там наши!!!

Отрубили они его! Отрубили, говорят, сами! Своих же!

Так, «Всеволод» был оставлен сам себе и настолько разбит, что не мог тронуться больше с мели, на которую сел. Примкнувший к нему английский корабль начал артиллерийскую дуэль. Ядра пробивали бока, отрывали морякам руки-ноги, кровь реками лилась и от разлетающихся вокруг щепок…

По утру англичане корабль этот подожгли. И через несколько часов последовали взрывы сначала малой, а после и большой крюйт-камер…

С других кораблей понимали все, что по трусости, что из-за предательства, погибли свои же. Потеряна и эта победа…

Сняв шляпы, Михаил с товарищами, как и остальные вокруг, наблюдали еще долго, как остатки «Всеволода» проплывали мимо их кораблей на мягких волнах успокоившегося моря. Юношеские сердца наполнились величественной грустью и молчаливым укором…

11

***

Как же хорошо, – вздохнула одна из воспитанниц.

Она сидела перед Варей у ее парты среди обступивших их подруг. У Вари в руках была книга, которую она раскрыла на странице, куда был вложен сухой цветок.

Вот он, мой ландыш, – улыбнулась нежно Варя. – Как долго я его не видела.

Как же тебе повезло, что Юлия Федоровна позволила принять эту книгу, – вздохнула умиленно еще одна подружка рядом.

Наверное это из-за наступления Рождества, – предположила другая. – Вот время летит…

Воспитанницы выстраивались вокруг, словно никогда не было между ними ссор, непонимания, зависти, да даже кличек и презрения. Атмосфера сплоченности, дружбы да радости царила между ними…

Интересно, – после недолгого молчания снова начала одна из подруг рядом. – Сегодня на балу будет он?

Кто?! – удивилась ее соседка.

Ай, как же, ma chere, кто Вареньке нашей ландыш подарил! – возмутила та.

Варя тут же резко на них взглянула и закрыла книгу вместе с цветком меж страниц. Она встала и гордо выдала:

А мне какое дело, прибудет сей сударь, аль нет?! Мне лишь ландыш интересен!

Под надзор сдерживающих улыбки институток вокруг Варя зашагала прочь, прижимая дорогую книгу к груди. Она уединилась в соседнем классе и села за одну из парт. Открыв вновь книгу с ландышем, Варя нежно погладила сухой цветок и улыбнулась.

Ну что ты так и ушла, – селя рядом ее дорогая подруга.

Ай, Лизонька моя, – с сожалением кивнула Варя. – Не уразуметь мне сии старания девиц вокруг наказать меня сомнениями да вызвать во мне озлобленность и к своим чувствам. Скучаю я по детству и дому. Вон, и у папеньки на последнем дне приемном курицу жареную попросила. Нет мочи уж столько лет терпеть даже это питание.

Да и назвать-то это питанием сложно, – согласилась Лизонька, но вдруг повеселела в глазах, что-то придумав. – Послушай, раз бал сегодня! Коли интересно будет взглянуть, как там старшие наши, беленькие-то, танцевать будут с кавалерами, давай уж мы из-за угла-то и подсмотрим?

А не заметят? – насторожилась заинтересованная Варя и засияла ей озорной улыбкой.

Нет, – махнула та рукой.

Будучи уверенными, что бал уже начался и во всю кружились да беседовали пары в роскошном зале, подруги выкрались. Оглядываясь назад, никого не было ни заметно, ни слышно, и Варя с Лизой спустились тихонько к коридору, что вел в бальный зал.

Зал не было видно, но музыка и голоса доносились оттуда.

Может назад вернемся? – вдруг остановилась Варя, но сразу махнула рукой. – Ай, нет же! Идем!

Не сомневайся! Чего нам грозит? Ну лишат булки на завтрак, – хихикнула Лиза.

Ты права, – закивала Варя.

Как только они подошли к углу, из-за которого должны были уже увидеть двери в зал и как там проходит бал, то остановились. Выглянув из-за угла, Варя побледнела и сразу покраснела, прильнув спиной к стене, чтобы ее не заметили.

Что такое? Кто-то увидел? – зашептала Лиза и так же прижалась к стене.

Там два кавалера стоят. В форме такие. Двое. Один из них, который высокий, то Михаил, – дышала отрывисто Варя, раскрыв удивленные глаза. – Как он повзрослел!

Еще бы ему не повзрослеть. Уж восемнадцать чай стукнуло, – хихикнула Лиза.

Они вместе, очень осторожно, снова подглядели за угол. Беседующие друг с другом в коридоре друзья заслышали короткое хихиканье и оглянулись.

Ай, – снова спрятались подруги за угол и, прикрыв ладошками рты, хихикали.

Ох, это кофейные, – улыбнулся друг Михаилу, когда они вышли к ним за угол и расплылись в улыбках.

Лиза быстренько оглядела их, и взгляд ее встретился с глазами друга Михаила, этого интересного брюнета, с выразительными глазами, вокруг которых были столь же выразительные ресницы, как она приметила. Тут же Лиза была очарована, что заставило ее еще больше смутиться и опустить взгляд к полу, невольно расправляя складки своего коричневого наряда.

Варя молчала и с тревогой уставилась на Михаила, с лица которого постепенно стала исчезать улыбка. Его друг сразу это заметил, и тоже перестал улыбаться, став немедленно серьезным, будто понимая, кто перед ними стоит.

Вы? – еле слышно спросил Михаил Варю, и она кивнула, но так и молчала.

Вы повзрослели, – сглотнул он, еле узнавая ее перед собой, помня ее девочкой, а теперь ей тринадцать, она изменилась не только ростом, но и лицом, на котором черты ребенка уже почти не были видны, но он ее узнал.

Чуть поклонив головой, Алексей еще раз одарил взглядом зачарованно уставившуюся на него Лизу и вернулся к балу в зал. Заметив, что Варя и Михаил молча смотрят друг на друга и пока не решаются говорить, Лиза осторожно ушла к лестнице, где, присев на первую ступеньку, осталась ждать…

12

***

Вы, – не зная, что сказать, начал все же Михаил. – Как Ваша учеба?

Как Вам сказать, – пожала несмело плечиками Варя.

Она знала и уже по речи Михаила заметила, что теперь они должны обращаться друг к другу на «Вы», что должны соблюдать этикет общения и быть сдержанными, но как быть сдержанной сейчас, Варя не представляла. Так хотелось броситься от радости к нему в объятия, но:

Нам преподают все в сжатом виде. Более обширно со следующего года. Но я удивлять стала преподавателей. Ведь даже про ландыш узнала такое, что нам не рассказывали, а я рассказала на уроке! – вдруг раскрепостившись, поведала она, что вызвало у Михаила вновь улыбку:

Значит, не зря я Вам сию часть гербария отдал!

Вы смеетесь надо мной? – удивилась Варя, да тут же выпрямилась горделиво. – Может тоже кафулькой назовете, или шишигой?!

Прошу прощения? – удивился он, и улыбаться уже не хотелось, вмиг смекнув, что живется Варе здесь не так и райски. – Вас так называют?

Голубые нас дразнят кафульками, – кивнула та, так и взирая с обидой и гордостью одновременно.

Голубые, – кивнул Михаил. – Так и вы же называете этих девиц в голубых формах «голубыми».

Здесь так ведется уже давно, – пожала плечами она.

Хорошо, а шишига почему? – усмехнулся Михаил.

Глупая была. А когда поняла, что полюбила ландыш, именно этот цветок, то учиться стало легче, – призналась Варя, почесав невольно за ушком. – Мне Ваша маменька сказала, что моя матушка ландыши любила… Вот и я теперь люблю.

Ваш локон, – заметил Михаил тут же выпавший из ее челки тоненький локон волос. – Наверное, если бы не цвет волос, который не так часто встретишь, я бы не признал Вас, – вдруг признался он, но Варя смолкла, да отвела взгляд в сторону, не зная, почему вдруг разволновалась.

Мне лестно, что ландыш так полюбился, – продолжил еле слышно говорить Михаил, на что Варя вдруг гордо выдала прямо в глаза:

А я люблю ландыш не из-за того, что Вы мне его подарили, сударь, а за его целебные свойства!

О, да? Это он помог Вам вылечить недуг ума? – поразился столь резким ответом Михаил, почувствовав и обиду.

Вы оскорбляете, как и все детство мое оскорбляли, – прищурилась Варя.

Не помог Вам ландыш, – Михаил развернулся и собрался вернуться в бальный зал.

Вы будете там танцевать? – спросила вслед разволновавшаяся Варя.

А как же! – оглянулся он с насмешкой. – Надо же познакомиться с будущими невестами!

Ни одна Вам не подходит! – воскликнула с обидой Варя, а, сорвавшись с места, и вовсе убежала, промчавшись потом по лестнице и мимо застывшей на месте подруги.

Варенька, – вбежала за ней в пустой класс Лиза и тут же села рядом, поглаживая ее, безудержно рыдавшую, по спине. – Чем он обидел?

Он всегда обижает! Ненавижу его! – вскрикивала Варя, но тут к ним вошли.

Это кто позволил покинуть класс?! – вопросила строгая классная дама.

Ее лицо, смуглое и уже давно немолодое, было испорчено некогда оспой, нос был длинным, а в глазах жило выражение будто черствой души – все это раздражало Варю все сильнее.

Эта самая классная дама призвана быть им, девочкам одного дортуара, как бы матерью. И эта мать должна была бы быть душевной и заботливой, тогда как на деле все получалось иначе, от чего Варя сильно переживала: двадцать пять девочек, находящиеся под «надзором» одной классной дамы не получали никакого тепла и понимания.

И теперь, Варя смотрела вновь на ее лицо, да плюс к волнению обиженной души, вскочила, подошла к ней ближе, выполнила книксен и выдала:

T'occupe! (Не берите в голову!)

Qu'est-ce que vous permettez-vous, mademoiselle?! (Что Вы себе позволяете, мадемуазель?!) – поразилась классная дама, и все ее морщины на лбу еще больше сморщились.

Je suis malade de vous! (Вы мне опостылели!) – язвительно высказалась Варя и гордо выпрямилась перед ее глазами.

Не выдержавшая подобной наглости классная дама влепила ей хорошую пощечину:

Silence! (Тихо!)

Ma vie, mes règles, (Моя жизнь – мои правила), – не угомонилась Варя все равно.

Классная дама лишь указала на выход, и подруги послушно отправились в коридор, а после и к самой начальнице, которая была крайне удивлена поведением Вари по отношению к классной даме.

И как бы Варя ни объясняла свою сторону, что классные дамы обязаны быть теплее к воспитанницам, начальница стояла на своем:

Вам следует держать эмоции при себе, и не все высказывать в лицо. Прошу, – указала она на надменную возле классную даму. – Demandez pardon! (Просите прощения!)

Прошу простить, madame, – выполнила книксен Варя, стараясь сдержать свою неприязнь, которая всю ее изнутри разрывала, пропуская по телу холод.

Еще хуже стало на душе, когда Варя вышла в коридор, вернулась в класс под надзором классной дамы, и та добавила:

Варвара, запомните! Я – мстительница! Не любите меня, но бойтесь хуже зверя! Я дам дурной аттестат, и Вас никто замуж не возьмет!

Варя не ответила, как бы ни хотела, но застывшие на местах воспитанницы, да пронизывающий взгляд классной дамы остановили, позволив лишь выполнить книксен…

13

***

Бал не был еще закончен – Варя это знала. Как только все в классе уже вновь занимались своими делами да классная дама задремала, как часто и бывало, она выкралась в коридор.

Промчавшись скорее вниз, к бальному залу, Варя остановилась у закрытых дверей. Никого в коридоре, ей на удачу, не было. Она тихонечко приоткрыла дверь и стала разглядывать танцующие пары.

Он танцует, – пискнула она.

Варенька, ты что опять сюда пришла? Ой, увидит кто, попадет же нам! – зашептала примчавшаяся следом Лиза.

Он должен только со мной танцевать, играть, – закрыла дверь Варя и выдохнула так, что сразу было видно, как она огорчена, обижена и разочарована.

Ты меня удивляешь, – покачала головой подружка. – Ты хочешь им обладать?

Нам так хорошо было в детстве. Мы играли, бегали, смеялись, правда, и обижались, но было так хорошо! – взволнованно выговаривала Варя, отправляясь в объятиях подруги обратно по коридору.

Эх, вырос он уже, – махнула рукой Лиза. – Он теперь вон какой кавалер завидный, да и друг его интересный!

Ты что?! – удивилась Варя.

А что? – пожала плечами та. – Голубенькие говорят, что любовью такое называется. Может мы влюбились? – хихикала вдруг она.

Да ну тебя, – снова вздохнула Варя и села на ступеньках, не желая подниматься выше и возвращаться в класс.

Ну, ладно, – села рядом Лиза. – Посидим еще немного, да вернемся. А то наша Яга проснется, будет нам!

Сидеть им долго не пришлось. Заслышав вскоре окончание бала и приближающиеся к выходу голоса да шаги, подруги вскочили и спрятались за угол наблюдать, кто идет.

Николя отличные познания показал на экзамене. Вот и определили в Политехническую школу Парижа, – донесся голос Михаила, и он показался вместе с идущим рядом другом.

Да уж, Наполеон помешал и здесь, – недовольно покачал головой друг. – Николя расстроен наверное. Вернется к нам, надо поддержать.

Обязательно, – согласился Михаил, и, как только они приблизились к дверям выхода, со ступеней позади окликнула Варя:

Мишенька, – дрожал ее голос.

Варя?! – удивился он, повернувшись.

Он встал, словно вкопанный. Он смотрел на нее взволнованным взглядом, как и она. Их дыхания участились, и им хотелось броситься друг к другу в объятия, чтобы поделиться своими переживаниями, болью, что детство уходит, и им приходится расставаться.

Все это промелькнуло в их мыслях, но рамки воспитания не позволили совершить и шага.

Вы танцевали, – кивала Варя, еле сдерживая подступившие слезы обиды.

Конечно же, – хихикнул Михаил и подмигнул ей.

Вы теперь женитесь на ней? – вопросила смелее она.

Варвара Игоревна, – пытался удержаться от большего смеха он. – Если я поведу под венец каждую барышню, с которой танцевал, у меня будет гарем!

Вы снова смеетесь надо мной? – возрастала ее обида, что Михаил теперь явно заметил и стал серьезнее.

Он хотел еще что-то сказать, или пояснить, но этого Варя не узнала. Покидающие бальный зал гости выходили в коридор и направлялись к выходу. Михаил откланялся и вместе с другом поскорее вышел на улицу.

А как глядела ее подруга на меня! Аж неловко сделалось, – хихикнул друг.

Эх, Лешка, – только и вздохнул Михаил.

Они вернулись в корпус, весело обсуждая прошедший бал, куда были приглашены лишь лучшие выпускники. Снова уединившись в своей комнате, они дождались возвращения остальных друзей и поделились впечатлениями.

Нет, скучнее бала не видал! – поразился Сашка.

А эти, натянутые улыбки, лица, будто их там куклами готовят быть, – поддержал его Алексей, на что Михаил кивнул:

Да, что тут обсуждать, умы не из лучших. Я тоже поражен. Чему их там учат? С ними даже поговорить не о чем.

Ахи, охи, – засмеялся их «задира». – Отправляемся завтра в салон Валери! Там уж точно скучно не будет!

Нет, – откинулся на свою подушку Михаил. – Теперь без меня. Хватит.

Ты что? Влюблен ли? – поднял брови Сашка, на что Михаил ему выдал:

Нет, просто и с этими не о чем говорить.

А зачем тебе с ними говорить-то? – смеялся «задира» и достал вдруг из кармана платок, которым стал крутить и махать. – Столько времени прелестного там провели, каждому девица досталась, а теперь ему вздумалось говорить! Чудак! – кинул он ему платок на пол у кровати.

Что это? – уставился на платок Михаил, узнав его, узнав тот самый платочек, что был от Вари и некогда кем-то украден. – Мишка?!Ты где его взял? – подняв платок, он встал и уставился в глаза его, ставшего вдруг надменным:

Думал пошутить тогда, а потом забыл про этот платок и вовсе! – усмехнулся он. – Ты и сам забыл!

Забыл?! – поразился Михаил, как поразились и застывшие в наблюдении за ними и Сашка с Алексеем. – Я сдержу себя, – кивнул Михаил после недолгого молчания и спрятал платок в свой карман. – Но если ты еще когда-нибудь,… у кого-нибудь,… что-нибудь выкрадешь, пусть и в шутку, я клянусь, ты будешь жестоко наказан!

Надо же, – махнул рукой тот и ушел из комнаты.

Мда, – только и сказали друзья, но Михаилу легче не стало.

Время не ждало. Ночь звала за собой, погружая в сон, но он и уснуть, казалось, не мог. Все уже спали. Вокруг было тихо, и вдруг тело его содрогнулось.

К черту, – прошептал он, поняв, что спал и перевернулся на живот, надеясь, что сбил сон.

Он взирал в темноту, а воспоминания и трепет не покидали от того, что привиделось: будто Варенька уже взрослая, и они лежат в постели, одаривая друг друга ласками любви…

Не может быть, – усмехнулся он сам себе, и тут прозвучал полушепот Алексея:

Что случилось?

Я с вами завтра в салон, – высказался Михаил.

Эка прыть. С чего вдруг? – удивился Алексей. – Я вот не собирался туда пока. Думаю подготовиться к морской практике. Не хочется упасть в глазах Николя, когда экзамены сдавать будем.

Тебе же было все равно, ты же не хочешь быть моряком, да и море не любишь, – не менее удивлен был его словами Михаил.

Ну что делать, – усмехнулся тот. – Николя нам всем друг, и пасть в грязь не хочется. Я бы тоже не против получить звание мичмана, как и он. И вообще, куда я теперь денусь от моря да от вас всех!

Хорош, – хихикнул довольный Михаил. – Я знал, что в тебе есть это!

Благодарю, – захихикал и Алексей. – Так что тебе приснилось-то?

Да так,… бред…

14

***

«При выпуске в морском корпусе повторяли весь пройденный материал. После этого был назначен с друзьями Нагимовым, Тихоновым и Герасимовым на люгер «Ящерица» под командованием лейтенанта Арцыбашева. Нам предстояло конвоировать в Або провиант.

В открытое море было не выйти. Англичане владели им. Так, мы пробирались вдоль берега шхерами. Чуть было не попались под нападение англичан, но они ушли, оставив нас в покое. Видимо, испугались, что наши парусные суда, вооруженные орудиями большего калибра, опасны.

Выдержал и очередной гардемаринский экзамен, после которого отправлен с друзьями, также успешно выдержавших экзамены, в поход по Финскому заливу на фрегате «Малом» под руководством нашего воспитателя – Николая Александровича Бестужева.

Вот это личность! Благодаря ему, даже Алексей Нагимов, который не тянулся быть моряком и учиться на отлично, с успехом обрел волю и интерес к учебе да морскому делу.

Мы постоянно останавливались в том походе на якоре, чтобы прогуляться между Петергофом и Кронштадтом. И, как Николя и утверждал, этого совершенно недостаточно, чтобы обрести навыки управления кораблем. Однако, ничего сделать нельзя было. Финансируют скудно.

Но и математические, и экзамены по морской практике, и географические, не говоря уже об остальных, выдержаны с достоинством.

Теперь, высочайшим приказом мы произведены в мичманы. Необъяснимое счастье приносит этот чин! Теперь мы не школьники, нет строгой зависимости, вставать не надо под звук барабана, да идти можно куда хочешь.»

Чем занимаешься? – вошел в комнату Алексей, и Михаил, закончивший за столом что-то писать, закрыл свою тетрадь:

Воспоминания пишу. Думаю, что потомкам они будут если не полезны, то интересны, – улыбнулся он.

Понимаю, хорошее дело! – согласился Алексей. – Я тем же занимаюсь. Да и многие. Даже Николя!

Куда ты теперь?

Я к своим в имение поеду, отдохну перед плаванием.

Я тоже. Встретимся, значит, в Кронштадте! – кивнул Михаил, и к ним вошли Сашка, Дмитрий и Николай.

Ребята! – обрадовался их появлению Михаил и вскочил.

Дружеские объятия, счастливые глаза и впечатления от закончившейся, наконец-то, тяжелой учебы в корпусе не покидали еще долго. Друзья были рады друг другу и обещались еще не раз отправиться в плавания вместе. Сплоченность и братство душ еще больше крепли, когда к их воодушевленным беседам присоединился и друг Николая, которого тоже уже все знали.

Костя! – обнял и Михаил его. – Рад, рад твоим успехам!

Не даром я говорил, – грозил Константину пальцем Николай. – Торсон, ты еще всем покажешь, что ты истинный чугун!

Да, эта кличка тебе точно подходит! – согласился Сашка. – Таким сильным духом даже я не обладаю, чтоб дать отпор…

Никакого отпора, – перебил явившийся с насмешкой «задира».

Мишка, шел бы восвояси, – предупредил Михаил. – Стыдно даже, что имена у нас одни и те же.

Не бери в голову, – тихо проговорил Алексей.

А ты докажи, – продолжал тот Мишка к Константину. – Покажи свою удаль!

Это чем? – вздернул он бровью, на что ему загорланили показавшиеся из коридора товарищи Мишки, с которым тут же и перемигнулись…

Через полчаса все собрались у берега Невы, где стояло несколько кораблей и видно было горный кадетский корпус.

Я договорюсь, – сообщил Николай товарищам и умчался к одной из лодок, где стоял еще некоторое время и весело что-то обсуждал с находившимся там им на удачу капитаном.

Получится? – задумался Сашка, наблюдая за ними.

У Николя не может не получиться. С его-то шармом да умом! – выдал гордый рядом Мишка и подмигнул Михаилу, который пронизывающе взирал в ответ…

Симпатии к такому человеку у Михаила не зародилось, как бы в какой-то момент учебы ни были спокойны отношения. А после того, как узнал, что платок Вари он же и выкрал, чтобы в очередной раз поддеть непонятно для чего, и вовсе стал испытывать глубокую неприязнь. И сейчас, когда он вновь наблюдал за ним, то видел явно: «он пытается быть на высоте, будто лучше всех, и все остальные – практически ничто…»

Мысли Михаила прервались от возвращения довольного Николая, который сообщил, что все могут взойти на борт корабля.

Ну, давай же! – закричали товарищи «задиры». – Доказывай! Давай, чугун!

Спокойно, – только и хихикнул Николай и подмигнул в поддержку Константину. – Они поди так и не выучили, что такое клотик!

Естественно! – засмеялся Михаил. – Куда ихним умам! Мы их потом всех развесим там, как фонари для сигналов!

Друзья дружно засмеялись, и Константин был счастлив показать и выполнить то, к чему стремился…

При поступлении в корпус он был тихим, и жизнь его тут складывалась по-началу тоже не так легко. В корпусе он был казенным. Каждый, кто хотел, бил да издевался над ним, а начальство наказывало за каждый маленький проступок. Он все же хорошо учился и ложился под розги даже чтобы кого-то спасти. Таким образом, Константин получил прозвание – «чугун». Дома приходилось защищать мать и грудную сестренку от жестокого отца, который пил и в белой горячке их всех избивал, и тут характер, уже достаточно закаленный, показал себя…

Теперь он решил в последний раз доказать, что смелее любого «задиры», который не осмелится сделать то, что тут же показал: залез немедленно на клотик – самую верхнюю мачту.

И все воспитанники кадетского корпуса да моряки знали, что именно так демонстрировать принято свою удаль, как бы глупо или бессмысленно это ни казалось…

Ну, Мишка, – вернулся он и встал перед надменно взирающим на него в ответ «задирой». – А ты не докажешь? Еще ни разу не удавалось тебе подобное, не так ли? Хотя врать, доносить и красть прекрасно выходит!

Да как ты смеешь, – сквозь зубы промямлил тот.

А ты докажи, – шагнул к ним и Михаил, исподлобья взирая на соперника.

А потом мы выбросим тебя и всю твою шайку за борт, – кивнул в придачу и вполне серьезный Алексей.

И никто помогать не будет, – подходить стал ближе Дмитрий.

Да-да, доказывай теперь, каков ты молодец, – поддел и Сашка.

Мишка взглянул на своих застывших товарищей, которые не смели ни шагу сделать, ни что-либо сказать в его защиту или поддержку, в которых стал нуждаться.

На что решиться – лезть на клотик, или прыгать за борт, чтобы спастись – Мишка не знал. Растерявшись совсем, он накинулся с кулаками на Михаила – первого, кого решил выбрать для подобного боя. Расступившиеся вокруг их товарищи переживали.

Благо, Михаил был крупнее и все же сильнее, а потому вскоре, с легкостью перевалив обидчика на спину, поднялся и приподнял его за шиворот перед собой.