Читать книгу Выверни себя наизнанку - Татьяна Золотарёва - Страница 1

Илюшу Восьмёркина все били. Сложно даже сказать, почему. Бывают мальчики, которым так и тянет отвесить подзатыльник. Которые своим видом как будто говорят: мол, не стесняйся, ударь меня. Ну, ты и оглушаешь оплеухой. А если проходишь мимо, то, спохватившись, возвращаешься и даешь-таки затрещину. Не встречая сопротивления.

Когда с ним это началось, Илюша не помнил. Наверное, еще в детском саду, в раздевалке у шкафчика. На двух лавочках места всем сразу не хватало, приходилось ждать, а зимой в комбинезоне жарко, потливо. Илюшу как самого мелкого воспитательница сажала первым и с чистой совестью уходила заниматься обедом. Понятное дело, Илюшу сгоняли. Таня Иванова из соседнего шкафчика щелкала его по голове и выжидательно смотрела в глаза. Илюша понимал ее без слов и освобождал место, а сам отходил в угол и терпеливо ждал, пока лавочка рассосется. Ему не жалко, Таня ведь девочка.

От мальчиков Илюше тоже доставалось. Они не брали его в свой круг, не катали с ним паровозы по железной дороге, не строили башню из стаканчиков, не прятались от него в туалете. Они называли его очкариком, овечкой или шмыгой – Илюша часто шмыгал носом. И, конечно, они его били. Однажды Илюша спросил: «За что?» А они рассмеялись. Илюше казалось, что эти удары, оплеухи, тумаки и пинки получались у ребят не специально, ведь они неплохие – и Колька Сизый, и Вовка Матроскин, и Серега Пыжиков. Да, неплохие: друг с другом всегда мармеладом делятся, и конфетами, и самолетиками. Друг с другом, но не с ним. Илюша переживал, но не плакал: мужчины от такой ерунды не плачут.

Правда, мужчины обычно и оскорблений не сносят. И в кино, и в мультфильмах, и в книжках герои отвечают обидчикам – машут кулаками, вызывают на дуэль, используют в выражениях бранные слова. Да что там в кино – на улице Илюша это сто раз видел и тысячу раз слышал. Где-то в глубине Илюше хотелось остановить занесенную над ним руку, или ногу, или даже пистон из игрушечного ружья, со свистом прилетавший в шею. Но он гнал враждебные мысли колючей метлой.

Вот я ударю в ответ, думал Илюша. В этот момент он представлял перед собой Витька Кривоногова из соседнего подъезда, который обижал его чаще других. Витек сначала удивится, а потом разозлится и снова меня треснет. И я снова. Так и будем как два барана бодаться, пока мама Витька не примчится и не уведет его за руку. И зачем, спрашивается, толкались? При следующей встрече замкнутый круг повторится. Глупость несусветная.

Когда Илюша пошел в первый класс, он втайне надеялся, что бить его перестанут. Не маленькие ведь, в школу ходят, уму-разуму учатся. Но не тут-то было. В школе белобрысая голова Илюши собирала еще больше кулаков, чем раньше. Стоило ему выйти на перемену, желающие шандарахнуть его учебником или пеналом слетались как мухи на варенье. Четвертый год Илюша в школе, а слюни все брызжут.

Кто-то скажет: сам виноват – не нужно прощать, мямлить и трусить. А вот Илюша прощал, хотя мямлей себя не считал. Что это за слово дурацкое? Вялый, нерешительный человек – поясняет словарь. Да разве Илюша нерешительный? Олимпиаду по окружающему миру выиграл, на скалодроме занимается, в поход с папой на байдарках собирается. Никакой он не мямля. Добрый просто – так бабушка говорит, а уж ей можно верить.

Добрый – потому что не отвечает ударом на удар. Добрый – потому что не впускает злость в себя. Добрый – потому что прощает обидчиков. Добрый – потому что даже в Витьке Кривоногом, на которого учительница махнула рукой, видит хорошего человека. Грязного от грубых слов и поступков, но хорошего – отмыть только надо.

А еще Илюша понял, что от этих ежедневных насмешек он становится сильнее. Его обзывают – а он не слышит; дергают за ухо – а он улыбается; ему плюют в спину – а он остается спокойным. Не ведают, что творят.

Сила понадобилась, когда в последний день перед каникулами в школу вошел стрелок. Поднялся на второй этаж, открыл крайнюю дверь. Илюша сидел рядом и первым увидел его. Поправил очки, одернул рубашку и встал в дверном проеме, приняв гнев стрелка на себя. Закрыл грудью и Кольку Сизого, и Вовку Матроскина, и Серегу Пыжикова, которые и в школе не взяли его в компанию, лупили. А он молча и без колебаний прикрыл их собой.

Дальше был целый год реабилитации – пуля задела кость. Но Илюша не сдался. Он оставался прежним, добрым: делился апельсинами с девочкой из интерната, которую не навещали; не капризничал от нежелания соблюдать больничный режим; проходил мимо показанного из-за угла неприличного жеста.

Когда он вернулся в школу, его встретили молчанием. Колька Сизый отвел глаза, Вовка Матроскин нервно теребил линейку, Серега Пыжиков уткнулся в тетрадку. Учительница заплакала, девчонки тоже. Илюша смутился. Почему к нему столько внимания?

На перемене Илюша примостился на диване и вытащил из рюкзака яблоко. Он ждал, что сейчас пробежит кто-то и традиционно щелкнет его по макушке. Но никого не было. Странная тишина наполняла воздух.

Илюша обернулся и увидел одноклассников. Они стояли стеной и охраняли Илюшу. Крепко стояли, взявшись за руки. Илюша подошел и разомкнул цепь. Обнял каждого. Достал вырезанных из бумаги бабочек, которых смастерил еще в больнице. Бабочки опустились на пол, расправили крылья и закружились в танце, наполнив душный воздух прохладным шелестом.

Жизнь потекла привычным руслом. Илюшу стали бить меньше, но все же били – особенно незнакомые мальчишки на улице. Но внутренняя броня защищала – ни одно дурное слово не зажигало в нем огня. Со временем его спокойствие передалось и ребятам в классе. Илюша улыбался. Он-то знал: люди рождаются добрыми.