Читать книгу Действительность. Том 2 - Текелински - Страница 1

Эксперименты осмысления

Синтез противостояний

Пантеоны неразрешимого

Точки зрения

«Как безучастны к счастью мы, в те редкие мгновения,

Когда вдруг прорастает и встаёт лицом к лицу,

Великой божьей милости скупое семя,

Как к прокатившемуся мимо вдохновения колесу…»

Каким же мерилом мерить мир? Его тяжесть и его лёгкость, его закостенелость и его гибкость, его светлость и его темноту, его величественность и его ничтожность… Каким он явится твоему взору, в каком обличие он предстанет в следующую минуту? Ведь это и будет его истинная единственно существующая модальная личина. Его самая объективная, самая правдивая ложь! Ибо другой – у него нет, никогда не было, и никогда не будет. Ты хочешь знать каков он на самом деле, что представляет он собой, вне твоего субъективного взгляда, не искажённый твоей «призмой», зеркалом твоей души и твоего разума, – сам в себе истинный? В тебе постоянно ползает червь сомнения. – А истинно ли то, что я только что видел, слышал, или созерцал? Ведь мир, – мир действительности – не объективен. Он словно древняя рыба покрывается блестящими чешуйками – иллюзиями, медленно плывёт в океане безмятежности и безмолвия.

Мы убеждены в том, что наше архаическое воззрение в оценках мироздания, являет собой древний замок, покрытый слоями штукатурки, который несёт на себе наслоения веков своего «временного бытия», но в то же время сохраняет в себе недосягаемый для нашего познания «каркас собственной существенной законченности». И вот этот «каркас», как раз является для нас камнем преткновения. Ибо мы не можем увидеть и потрогать его, не разрушив самого здания. Мы верим, что он есть, что он существует, но нам никогда не коснутся его руками, не осмыслить этого пантеона.

Как, в определённом русле осмысления невозможно освободится от костного воззрения, что мир реален сам по себе, так и в ином русле осмысления невозможно убедить себя, что мир лишь твоё отражение, и не содержит в себе ничего абсолютного, ничего по-настоящему сущего в себе. Мы, оглядываясь по сторонам и рассматривая мир, не осознаём, что все существующие вокруг нас «объекты метастазирующей действительности», есть фантомы, выстраиваемые нашим же рассудком в последовательные и законченные, очерченные и пронумерованные, обоснованные и закреплённые образы-объекты. – Образы бытия реальной действительности, формирующиеся и существующие только под нашей черепной коробкой. И образы эти, не имеют ничего общего с «истинностью мира в себе».

Всё это граничит с неким помешательством. Мир – как мираж! Это уже слишком! Ведь если это так, то мы сами, также миражи, и не существуем сами по себе. Ибо мы – часть мира, и неотделимы от него. Мы внутри него, мы – не сторонние наблюдатели. Но как бы это ни было прискорбно, как бы мы не пытались привести мир феномена к существованию в реальности, существованию его самого по себе, он не становится от этого более реальным и не превращается тем самым в собственную независимую монаду бытия.

Итак, Мир таков, каким мы его строим силой своего воображения, от начала и до конца. И в то же время в сути своей, он независим ни от каких наших построений. Он, есть – «маска», и в тоже время ему совершенно незачем наряжаться перед нами, незачем надевать на себя эту маску. Какую сторону мира мы бы не брали, какой стороной нашей деятельности он бы не претворялся, будь то исследование или творчество, он всегда будет представлять собой произведение искусства. И значит, здесь всегда будет превалировать нечто «маскарадное», нечто скрывающее, и в тоже время, выставляющее напоказ. Здесь всегда будет играть свою роль иллюзия – «маска», но как раз эта «маска» и олицетворяет собой наиболее выразительный образ мира и его апофеоза – жизни. Мы видим, как мир пытается скрыть свою истинную суть, но она выглядывает из-под каждого камня, смотрит на нас из-за каждого дерева в лесу, и манит нас из собственной преисподней. Словно тот актёр, что может сколько угодно уходить в глубины лицедейства, примеривать на себя роли и даже сущности других людей, но его личность, его сакральная сущность всегда будет, словно мокрый пёс стряхивать с себя эти маскарадные костюмы. Мир беспрестанно переодевается, представая пред нашим взором, то в одном, то в другом обличии. Он словно актриса носит те наряды, в которые мы одеваем его с детства, и до самой старости. Он сбрасывает с себя один наряд, мы надеваем на него новый, и так до самой смерти. Мы беспрестанно ищем именно тот наряд, который будет ему в пору. Но нам не суждено найти его, ибо его «нагота» всегда будет оставаться для нас самым привлекательным его нарядом. Но всё же, ему никогда не суждено обнажиться перед нами полностью. И этой то «сакральной наготы», нам никогда не увидеть, не озарить её своим взором. Здесь всё и вся пропитано иронией, и в то же время та серьёзность, с которой мир относится ко всем нашим играм, не оставляет и тени сомнения в его довлеющей доминанте над всем, что мы только можем иметь, можем чувствовать и в состоянии создавать. Его суть – парадокс. И мы, со своим «Великим разумом», закованы в клетку этого парадокса, не имея никакой возможности когда-нибудь освободиться. Такова наша судьба, такова судьба жизни, таков удел этого действительного мира.

Часто даже в рамках нашего бренного пошлого быта, глядя на какую-нибудь вещь, или человека, крайне сложно определить с первого взгляда, что это, или кто это? Истинная ли сущность предстаёт пред нами, или это маска? Подожди немного, и маска сама спадёт. Крайне редко какой-либо маске удаётся удержаться длительное время. Вот посмотри! Он вошёл такой важный, такой напыщенный, всем своим видом показывающий, что он не простой, из ряда вон выходящий, что он из драгоценного материала. Но проходит несколько минут, и он оголяется. Ты понимаешь, что имеешь дело с лицедейством. И по закону контрастности, чем важнее была маска, тем ничтожнее оказалась его сущность. Надо обладать недюжинным талантом, чтобы сохранять хоть на какое-то время, маску. Но даже если это и случается, то эта его маска становится со временем, его сущностью. Она срастается с его плотью и кровью, меняя его самого, на свой лад. Да, случается и такое. И вот, он уже вынужден искать себе новую маску.

Сколько же времени должен был носить свою маску наш мир, чтобы она стала его сущностью? Зачем она ему? Для чего ему скрывать свою истинность, свою «наготу»? Ему стыдно за неё? – Нет уж! Кого ему стыдится? Да и вообще, он ведь в сущности своей, – само совершенство! В нём всё уравновешивается, всё выверено и сбалансировано, в нём нет, и быть не может никаких изъянов. Как не может быть изъянов в дующем ветре, или текущей реке. Ведь ветер дует так потому, что иначе просто не может, и река течет так, как позволяет ей течь её русло. Нет, и быть не может изъянов в том, что – необходимо. Только наш заинтересованный разум, исходя из собственной пользы и соразмерно своей фантазии, может так оценивать мир. Он готов назвать изъянами всё, что противно ему. Он нарекает их, то ошибкой природы, то катаклизмом, то нарушением гармонии, и, в конце концов, злом. Зло природы?! – Что может быть абсурднее!

Но что нас заставляет полагать, что мир на самом деле не то, что мы представляем, что он, в своей самой сокровенной сути, – иной, что это маскарад природы, который мы наблюдаем повсюду, во всех плоскостях его телесности: Маскарад, – одно из главных свойств природы. На протяжении всей своей жизни, мы постоянно обнаруживаем переворачивание истин. Нечто, что мы представляли себе в одном свете, оказывалось маской, и мы, теперь взирая на его истинную сущность, восторженны и удовлетворены. Но через некоторое время, и эта «истинная сущность» оказывается маской, и мы устремляемся в глубину, нисколько не задумываясь об опасностях. Ведь глубина таит в себе большое их количество. Не осознавая того, мы рискуем зайти так далеко, что можем переступить ту черту, за которой лежит, – Невозможное. То, что выходит за рамки всякой действительности. Это крайне опасная вещь. Не один разум «свернул себе шею» на этом пути. Наш разум всегда должен находиться в пределах возможного, в своей стезе, в океане собственного возможного бытия. В противном случае, его ждёт неминуемая гибель. Рыба, выброшенная на берег – обречена. Но вот вам парадокс. = Только вышедшей на берег рыбе, было суждено стать человеком.

В мире так много опасностей, о которых мы даже не подозреваем, ну или которым не придаём особого значения. Но мало того, наша сущность так устроена, что мы всегда подспудно стремимся к опасности. Как только в нашем организме, какая-нибудь сила начинает преобладать, её воля тут же проявляет себя в виде какого-нибудь непреодолимого стремления, какого-нибудь абсурда, или даже безумия. И с этим ничего поделать нельзя. Только и остаётся, что стараться не перегнуть палку на этом пути.

Сегодня нет ни у кого сомнения, что мир в нашем воззрении, как на пути в микрокосмос, так и на пути в макрокосмос, имеет аналогичное устройство. Точнее сказать, мир микрокосмоса имеет идентичную конструктивную и динамическую модальность с миром макрокосмоса. Отличие лишь в масштабах и особенностях, присущих этим масштабам. Мир же, в своей сокровенной сущности, – един и целокупен. И главное, в своей глубинной сущности, в своей сакральной квинтэссенции, он – прост. В нём нет разнообразия. Ибо нет никакой разницы в принципиальном устройстве, к примеру, Галактики, и любой другой «системы», любой другой организации наземного происхождения. Всё живёт и развивается по одним и тем же макрокосмическим законам, всё и вся существует по одним и тем же лекалам мироздания, и ни на шаг не выходит за этот глобальный, и в то же время микроскопический пантеон.

У каждого «организма», у каждой «системы» мироздания, лишь своё время, – лишь свой мир бытия. Если хочешь узнать, как рождаются и умирают Вселенные, загляни в самые мелкие уголки мироздания. Вселенная, такая же «единица», – одна из бесчисленных «единиц», существующих в границах, отчерченных своим масштабом пространства и времени, на бесчисленных уровнях пантеона небытия. Всякий из нас целая Вселенная с множеством звёзд, галактик и туманностей. В каждом из нас отражена вся законченность Вселенной. В этом смысле, ядро атома всякого материала включает в себя всю целокупность материи, из которой состоит Вселенная. Да собственно всякое ядро атома, и есть вселенная для того, кто мельче этого ядра, к примеру, в «Гугол раза». Ведь мир, как на пути уменьшения от нашего бастиона действительности, так и на пути увеличения, уходит – в бесконечное.

Да, в массе своей мы не хотим смотреть в глубину, в сущность вещей. Наше «Я» сопротивляется этому. Оно подсознательно чувствует, что это не принесёт ему радости. Ведь для обывателя, познание глубин мироздания, и счастье, – это две взаимоисключающие противоположности. Счастье подразумевает неведение, оно всегда там, где наиболее сконцентрирована иллюзия, – сопровождающаяся эйфорией поверхностного бытия, – парения над бездной. Знание же, поиск истины, поиск сущности вещей и явлений неминуемо выдвигает наше сознание и мироощущение за пределы иллюзии, а значит за пределы всякой романтики, кроме романтики познания. В мир холодного исследования, – туда, где всякое «животное счастье» умирает, где в сущности, ничто не может радовать, кроме самоидентификации себя как чего-то сверх возможного, чего-то из ряда вон выходящего. Здесь остаётся только радость гордости. Тонкое, возвышенное тщеславие духа, которое порой даже не нуждается в постороннем признании. – И это то единственное, что толкает нас к холодным безжизненным берегам истин мироздания, где одиночество такая же необходимость, как и простота быта и отсутствие всякой изощрённости в жизненных потребностях. А также игнорирование всякого иного тщеславия, кроме тщеславия сверх разумного духа.

И вот, что же на самом деле толкает нашу, всё ещё животную сущность к этим безжизненным берегам сознания? Неужели эта Великая гордость сопоставима со всеми удовлетворениями иллюзорной жизни нашего бытового животного бытия? Зачем мы стремимся туда, где лишь скорбь, где нет причин радоваться, где нет места простым наслаждениям и удовлетворениям воли и разума? И вот здесь как мне кажется, наш разум всё же несколько лукавит самому себе. Ведь не получай он хоть какого-то наслаждения, хоть какого-то удовлетворения, пусть латентного, или потенциального, стремился бы он туда? Конечно же, нет. Наша животная сущность, (а наш разум при всём своём возвышенном апломбе часть этой сущности), всегда стремится к удовлетворению, и всегда бежит от боли, если только эта боль не приносит удовлетворения другим «ганглиям» его многогранного и многомерного мира сознания. Ведь нередко бывает так, что боль причиняющая страдание одним «ганглиям» нашего существа, приносит удовлетворение другим. То есть, причиняя боль одной части разума, удовлетворяет другую. Подобно тому, как причиняемая боль нашим инстинктам, в моменты волевых проявлений духа, удовлетворяет разум в целом. И наше стремление сюда, либо убегание отсюда, определяются уже не наличием боли вообще, но преобладанием, – доминированием одного аффекта над другим.

Часто наше стремление к боли, к намеренному диссонансу воли, провоцируется нашей уверенностью в последующем неминуемом наступлении консонанса, то есть удовлетворения. Ведь как боль, так и наслаждение, – два противоположных аффекта, символизирующих собой в нашем органоиде противоположные полюса самой жизни и мира в целом. И в своей глубинной сути, словно противоположные полюса земли, они представляют собой одно и то же. Возбуждение нервной системы, физико-эмоциональный взрыв, – стресс. И разница не в том, что наслаждение имеет созидательный характер, а боль разрушительный, (ибо и то, и другое, в конечном счете, несут и разрушение, и созидание одновременно), но лишь в том, как выстроено наше отношение к этой боли, или наслаждению. С точки зрения вивисекции сакральных основ природы, отношение боли и наслаждения находятся в аналогичном контексте, как в случае противопоставления зла и добра в глобальных транскрипциях оценки жизни и бытия. Различие лишь в «полезности», или «вредности» для нашего организма в целом, состояния вызывающего тот, или иной аффект нашего чувства. И также как в случае добра и зла, на тонких границах «горизонтов событий» этих понятий, где сливаются и размываются всякие границы, в понятиях боли и наслаждения, эти границы так же становятся эфемерными и размытыми. И устремляя сюда свой взор, ты не можешь подчас с уверенностью сказать, что ты на самом деле ощущаешь, приносит ли тебе это больше страдания или наслаждения? И, кстати сказать, эта альтернативная дуалистическая парадигма находит своё олицетворение в сущностных основах удовлетворения нашей личности всяким искусством. Только боль, придаёт всякому искусству действительную ценность для нашего восприятия. Только «истошный крик души», придаёт всякой песне настоящее величие и совершенство. Только «кровь и молоко на холсте», в сакрально-эстетическом смысле, пусть в самых завуалированных и метафорических формах, но всё же кровь в контрасте с молоком, – завораживает и придаёт произведению искусства настоящее достоинство. Да и в самых простых транскрипциях нашего быта, всё обстоит именно так. Каждый из нас замечал, как схожи в своих тональностях плач и смех. Как пик сексуального удовлетворения схож с болью, и последующим отдохновением отпускающего. Или напряжением наполнения и последующим опорожнением мочевого пузыря. Всё зависит от твоего отношения, от эмоционально-психического настроя. И для того, кто смотрит достаточно глубоко в эту жизнь, становится очевидным, что боль, в преодолимых собственных интенсивностях, полезна так же как полезен яд в малых преодолимых дозах.

Какой же мотив можно назвать главенствующим, когда наш разум стремится вглубь мироздания? Когда он стремится к холодной истине, а значит к безжизненной пустыне? Когда он, не взирая на боль, причиняемую каждый раз «волевым ганглиям тела», всё же ползёт к неизведанному. Что в нашем сознании, какая «ганглия нашей осознанности» получает своё удовлетворение, когда мы, подобно археологу копаемся в «фолиантах мироздания», очищаем от песка очередной «артефакт». Когда между пластами истории, мы вдруг находим архаическую истину, которая ослепляет нас холодным, безжизненным отблеском. – Светом, способным сжечь наше «Я», не надень мы на него вовремя маску самоиронии, и не накинь мы на нашу душу «плаща отстранённости». Только ли чистое любопытство движет нами, когда мы нагружаем свою душу камнями способными утянуть нас на дно, не привяжи мы свой разум тросом к лодке иллюзии, плавающей на поверхности. «Тросом», который не даёт нашему разуму углубляться слишком глубоко, в безжизненные глубины запредельности.

Полагаю, что одной из основных «ганглий» нашего разума получающей экстраполярное удовлетворение здесь, является «ганглия самоидентифицирования», «ганглия самосозерцания» с её «рецепторами тщеславия». О великое тщеславие нашего духа! Здесь живёт гордость. Чем сильнее развилась эта «ганглия» в нас, тем сильнее будет жажда власти, – всякой власти, от простых её форм бытового повеления, до самых возвышенных и изысканных, где её возможно распознать только по тонким нитям заинтересованности. Ведь что, как не обещание власти над миром, толкает нас к поиску истины. – Власть высшего ранга, завуалированная, спрятанная от посторонних взоров, не подкрепляемая никакими мирскими бастионами подтверждения, но всё же самая могущественная из всех!

То тщеславие духа, удовлетворение которого находит какой-нибудь лидер государства, имея подтверждённую власть над миллионами людей, всё ещё тщеславие воли, – тщеславие низшего ранга. Его бастионы и рядом не стоят с бастионами власти над миром, – власти, дающейся познанием истинны. Где тщеславие нашего разума, со своей самой высокой колокольни, получает удовлетворение собственной воли над запредельностью, над сакральными основами мироздания. С этой высоты всякая иная власть кажется мелкой низменной, не удовлетворяющей настоящие желания, и не обеспечивающей действительных стремлений и возможностей возвышенного разума. Подобно тому, как всякие обыденные удовлетворения инстинктивных желаний толпы, для относительно утончённого возвышенного разума, – являются низменными, пошлыми, не заслуживающими никакого внимания.

Наш разум, поднявшийся в своём развитии, возвысившийся в своём аристократизме до такого уровня, когда в нём появляются стремления к проникновению в суть вещей, стремления отыскать истину, точно также поднялся над «обычным разумом», как этот «обычный разум», поднялся над «животным инстинктом». И эта иерархическая пирамида нашего сознания уходит своим основанием в самые глубины, – туда, где гнездятся истоки всякой разумности, где только начинается инстинктивное познание бытия, – туда, где зачинается простейшее реагирование и находит свои исторические истоки теперешнее умопостижение, созерцание и анализ. Вершиной же этой «пирамиды», (в чём мы бесконечно уверенны), является наш утончающийся до бесконечности «рефлексивный разум», со своими «ганглиями» рационально-аналитического, ассерторического, интуитивного и идеального мышления. Но это лишь наш взгляд на иерархию мироздания, в рамках собственных возможностей в осмыслении и мировоззрении, оценках выстроенной разумом линейной парадигмы с лестничной структурой категорий, и их бесконечных отношений и соответствий. В своей же глубинной сути, мир не имеет никакой иерархии. (Я ещё остановлюсь на этом позже).

Тщеславие. Наше великое тщеславие духа, как явление имеет своим истоком повсюду существующее стремление к превосходству, к доминированию, – к власти над миром и над собой. Доминирование, на самом деле присущее всяким материальным структурам, стремящимся всегда и всюду, на всех без исключения уровнях к собственным вершинам. Власть, – это приведённая к наивысшему сану в нашем разуме форма удовлетворения, изначально присущая как живой, так и неживой природе вещей, доминанта порабощения, воплотившаяся в нём в мощную «ганглию», стремящуюся как всякая «ганглия» в силу своей природной ипостаси, лишь к собственному насыщению. И чем чаще и интенсивнее «кормить» эту «ганглию», подавая к её столу всё большие «куски власти», тем больше она вырастает, и тем сильнее становится её аппетит. Эта главная «ганглия» нашего существа при благоприятных для неё условиях, способна вырасти до невероятных размеров, подавив все другие «ганглии», и даже превратить их в рудименты. Впрочем, это относится к любой другой «ганглии» нашего воззрения и осмысления. Всякая «ганглия», которой уделяется наибольшее внимание, а точнее сказать, которая забирает на себя львиную долю энергии, теснит все остальные «ганглии».

Вообще всякая форма материальной субстанциональности, образовавшаяся в систему, в нечто слаженно-согласованное в себе, сложившись во внутренний гармоничный порядок, и тем самым приобретя силу, всегда стремится либо поглотить другую форму, ассимилировать, подчинить, либо на худой конец настроить на свою полифонию бытия. Наше тщеславие и жажда власти растёт именно оттуда. И вот, что самое интересное. Даже мораль, как определённая «метафизическая система» трансцендентного мира, при всей своей абстрактной возвышенности, при всех своих мотивах бескорыстного улучшения человеческой сути, на самом деле, в своей глубинной мотивации, латентными стремлениями имеет банальное доминирование, – настройку на свою полифонию общего мировоззрения. То есть, по сути, удовлетворение своей власти. Стремление к доминированию одной части нашего разума, и его основополагающих воззрений, над другими. Одной «ганглии осознанности», над всеми остальными. Власть «возвышенного», – над «низким». Власть более организованного, – над менее организованным. И, в конце концов, власть полифонии – над какофонией, в их относительных оценках. Ибо всё это, – игры. Реальной же властью, настоящей доминантой нашей действительности – над миром в целом, обладает только гармония.

Мораль как явление, – многогранна. Она словно действенная самодостаточная и независимая «организация», словно некий «метафизический органоид» – многоножна и многоголова. Она сама создаёт собственную ценность. Мало того ей приписывают ещё целый ряд принципов, навешивают на её чело множество диадем, на самом деле не имеющих к ней отношения. К примеру, тех приписываемых морали и увенчиваемых её принципов, имеющих на самом деле своей латентной целью лишь банальное сохранение «рода», или «клана», в ущерб сохранения индивидуума, но выдаваемых за возвышенное самопожертвование. Но главными, основными мотивами её были и остаются те сакральные цели, в которых она самоутверждается, в которых её собственное доминирование, её власть находит свою квинтэссенцию в победе над «собственным низменным». Здесь всегда есть нечто повелевающее, и нечто подчиняющееся. И всё это внутреннее, происходящее на уровне подсознания волеизъявление, доминирование и подчинение, выливается в виде проекции во вовне, и находит своё воплощение в наших социальных взаимоотношениях. Наше внутреннее сострадание к ближнему, (рождённое моралью, как противовес нашей внутренней жестокости), перерождается в сострадание вообще. У него вырастают «новые головы», и «новые ноги». Так формируется и становится мораль. Она, из простого аффекта нашей внутренней воли, превращается в нечто «объективно-существующее», воплощается во что-то самопроизводящее, во что-то, что уже само по себе имеет волю. И как всякий формирующийся и вырастающий организм, наша мораль меняется, она постоянно трансформируется, превращаясь во что-то иное.

Зачем же нашему разуму, такое противоречие в себе, зачем он создаёт внутри себя непримиримых врагов? Стремление к аристократии внутри себя, моральное возвеличивание и совершенствование. А именно это получает с помощью «моральных инструментариев» наш разум, в качестве своего удовлетворения. Он чувствует себя выше других, сильнее собственных «низменных страстей». Он хочет власти над ними, чтобы чувствовать свою силу, свою волю, и своё утончённое доминирование.

Здесь я хотел бы несколько обратиться к физике нашего вещества, как основы для всего нашего существа, в метафорических образах сравнения. Если посмотреть на наше поведение, в свете химико-энергетической концепции «живого» и «неживого», как лишь искусственно определённых нами полюсов целокупного мироздания, где при непредвзятом взгляде усматриваются явные идентичности процессов, происходящих во всех без исключения плоскостях областях и дорогах этого мироздания, то наше психофизическое поведение вообще, условно можно сравнить с поведением кислоты. И не только по отношению к своей абсолютной противоположности, к щёлочи, но и вообще, по отношению ко всякого рода материальным субстратам. Пока она не вступает в контакт с «реагентом», она – инертна. Как только в её сферу попадает «реагент», она тут же начинает действовать, а точнее сказать, взаимодействовать. Для нашего поведения, таким «реагентом» является мотив. Не важно, откуда исходящий, извне, или изнутри. Всякий мотив, откуда бы он не исходил, всегда пересекает тот «горизонт событий», который отделяет наш ноумен, от феномена, то есть внешнюю реальность от внутренней. И наша воля реагирует с такой же необходимостью, в такой же последовательности, и по аналогичной схеме, как и во всякой реакции в простейшей химии. Наше поведение, это комплекс реакций, лишь усложнённые в своих динамических формах процессы, превращённые нашим осмыслением в некий алгоритм, который в сути своей, лишь отражает пути и сплетения, формы сочетаний и взаимодействий глубинных основ нашего разума. Ведь всякая последовательность, и всякая причинно-следственная связь, существующая в мире феномена, есть лишь отражённый порядок ноумена. Ноумена, который в силу своего стремления к власти приводит к своему порядку внутреннего взаимоотношения, весь внешний мир реальной действительности. (То есть эта реальная действительность, становится таковой, только после приведения внешнего хаотического в своей сакральной сути, бытия, к своему порядку нашим ноуменом). И в силу общей сложности нашего организма, как целостной системы, эти реакции, часто непредсказуемые, вызывают в нашей «оценочной ганглии», чувство волшебного стечения обстоятельств. А следом и в нашей «законодательной палате парламентариев» возникает вердикт произвола нашей воли, на основе которой и зиждется собственно, наша свобода.

Что есть наша воля? В чём её суть? Она есть проявление той энергии, которая появляется в результате «скопления» и «сливания» в единую субстанцию, мелких «волевых сгустков», мелких энергий. Которые, слившись в одну реку, в некую «единицу», образуют общую волю этой «единицы». У каждой нашей клетки, есть своя воля, но она не заметна, пока не образуется структура большего масштаба, и не проявляет себя, как нечто целое, нечто целокупное. Воля всякого субъекта, его латентная сила, зависит от целокупного характера этого субъекта. Характер же, складывается из глубинных физических структурных особенностей этого «материального сгустка», его нано мира. Поведение всякого субъекта природы обладающего своей волей, абсолютно зависимо от его внутреннего содержания. А главное, упорядоченной структуризации этого содержания, то есть гармонии внутренней формы.

Я пытаюсь выразить свою мысль в освящении того, что наша воля, при всём своём мистическом произволе, самостоятельности и абстрактности от всего остального феноменального мира, имеет чёткую, фатальную в своей сути, химико-энергетическую последовательную зависимость. Её сила и её слабость определяется не нашим мифическим, непонятно откуда берущимся желанием, но конкретным внутренним содержанием организма, и общей формой внутренней упорядоченной гармонии субъекта. Воля, - некая метафизическая астральная река, вытекающая из сформированной «физической организации», как нечто авангардное и сверхгармоничное этой организации, как нечто сверхтонкое и агрессивное, как поле, волна, свечение, как нечто – производное. Сформировавшись в некое «облако», это «производное» начинает оказывать влияние на структуру, создавшую её. Так образуется «верх» и «низ», «доминанта» и «подвластное», «материал» и «ваятель». Так формируется и становится всякое «организованное существо». И так же формируется, и становится цивилизация с её упорядоченностью и организованностью. Так возникает собственно, всякое совершенство. Разум, возникая, формируясь и становясь благодаря сплочению в организм различных форм существования, с различной динамикой обменов, благодаря сочетанию «грубого» и «тонкого», синтеза инертного и агрессивного в нашем теле, становится повелителем этого «организма», как нечто «сверхтонкое» и «сверх организованное», «сверхагрессивное» и «доминирующее», нечто – повелевающее. Бог, рождённый слиянием миллионов разумов в нечто целокупно-организованное, управляет этим «организованным».

И главную мотивацию, для собственного гармоничного становления, выстраивания и укрепления, Воля черпает из собственного отражения, которое она постоянно ищет вокруг себя. Ведь сама она, являясь в сути своей, «ноуменом», без отражения вовне, не в состоянии сама себя ощутить. Об этом я упоминал выше, повторю ещё раз. Наша воля, находит себя, и удовлетворяется по-настоящему, лишь собственным отражением. Это, то единственное, та сакральная и все определяющая цель, достижение которой доставляет ей истинное удовлетворение. Не найдя собственного отражения, латентного или явного в каком-либо предмете, она старается отойти, отстранится. Ей, по большому счёту, не интересно и даже ненавистно проявление «чуждой воли», воли с чужеродной конфигурацией самого широкого плана. Воли, не резонирующей с её архаическими инстинктами. Ведь «чуждая воля», в большинстве своём, всегда и во всём стремится ассимилировать, поглотить, поработить, распылить. Или, по крайней мере, настроить на свою собственную волну для того, чтобы доминировать, управлять и повелевать. Всякая, встретившаяся на твоём пути «воля», всегда имеет к тебе глубоко корыстный интерес. Но и твоя воля, сколько бы ты не купал её в «благородном вине», в промежутках между любованиями собой, старается делать то же самое по отношению к «чуждой воле». И здесь, как во всяком ином столкновении, – кто кого. Победит сильнейший. «Сильнейший», – в самом широком диапазоне противоречий. Ибо под «сильнейшим», я подразумеваю всё, что может принести победу, подчас латентную, но всегда относительную.

И как всякая материальная структура «неживого плана», в силу своей природной структурной особенности, будет вести себя так, и не как иначе, так и человек, всё его поведение продиктовано его внутренними природными структурными особенностями. И здесь, как и всюду, необходимость того или иного поступка, всегда – абсолютна. Как бы тебе не казалось обратное, ты не можешь поступать иначе. Ибо, по большому счёту, нет никакой свободы воли, всё это миф, рождённый нашей иллюзией. Будто мы можем поступать так, как нам вздумается, независимо от нашей внутренней, строгой структуризации и вытекающей из неё, необходимой организации нашей мысли и воли.

Убеждённость в наличии в нас произвола, есть последствие нашей ответственности, рождённой этой же убеждённостью. Ответственности порождаемой нашим «рациональным разумом», и подогреваемой его производными, моралью, этикой, и собственно, правом. Здесь есть некий замкнутый круг, когда первое рождает второе, а второе рождает первое. Убеждённость в произволе воли порождает ответственность, а ответственность порождает убеждённость в произволе воли. И что на самом деле «первичное», не скажет никто. Нам не выйти из фокуса собственного осмысления, из собственного «круга событий».

В силу нашей строгой зависимости от мотивов, и полной необходимости последовательности поведения, как с точки зрения чистой физики, химии, так и метафизики, любые наши поступки – невинны по своему определению. Как невинен огонь, пожирающий древесину. О! Как бы я хотел, чтобы человек имел «свободную волю»! Чтобы он мог в глубине своей души, самостоятельно, не зависимо от мотивов, принимать решения. Это можно было бы назвать настоящим чудом! Ведь тогда он поломал бы всю фатальность природной последовательности, и смог бы по-настоящему абстрагироваться, от остальной природы. Да, мы все хотим сказки, мы жаждем чуда! Но явь, и холодная действительность, с её нерушимой последовательностью, с её фатальностью необходимых событий, держит нас в своих объятиях, держит очень крепко, не давая нам возможности сделать ни единого шага самостоятельно. Лишь давая нам иллюзию самостоятельности. И эта иллюзия для нас, – реальнее любой холодной реальности, она дороже нам любой реальности бытия.

Мы, в своей глубинной сущности, марионетки фатума. Как бы это ни было неприятно признавать, но это так, и сделать с этим ничего нельзя. Наши нити тянутся к необходимой последовательности мировых законов, к фатальной, непреодолимой последовательности всего сущего. Где нет места для самостоятельности ни для одного элемента «глобального природного котла». Где цепь событий на всех уровнях, предопределяет будущее до самых мелочей, и где нет никакого выбора. И то, что вы чувствуете в себе как некий выбор, есть лишь иллюзия, образующаяся в результате борьбы мотивов, как опосредованных внутренних, так и непосредственных внешних, (ну или наоборот), где побеждает совершенно необходимо, – сильнейший. Выбор, нам лишь снится. Наш выбор, является звеном в цепи последовательности, и по сути, лишь представляется нам как выбор.

Наша воля, как воплощение «ноумена», это идеальное метафизическое проявление нашей химико-биологической сути. Воля есть и у камня. Который, благодаря своей внутренней структуре, противостоит огню, и воде, но до определённого момента, после которого, его воля сдаёт позиции, как всякая другая воля. Я не случайно обозначил здесь именно огонь и воду. Ведь в глубоко метафизическом смысле, эти две стихии, являются химико-энергетической основой того, что мы причисляем вообще, к «живому». В нас, как в организмах, по большому счёту, живёт баланс огня и воды. Столкновение этих противостоящих стихий, и создают то явление, которое мы называем «оргастической жизнью». Я называю это «Храм стужи и огня». Сакральная платформа жизненности держится именно на этом непримиримом противоречии.

И в чисто физическом плане, определяющем все биологические аспекты нашего существа, становится ясна эта метафора, как только ты начинаешь смотреть на всё в определённом фокусе своего созерцания. Ведь то, что мы едим и пьём, (а это есть строительный материал нашего организма), в своей сути, есть «модифицированный синтез огня и воды. То, что мы едим, есть «сцепленная» в определённой форме последовательности энергия солнца. Она «сцеплена» так, чтобы наш организм, мог её усвоить. (Хотя можно сказать и наоборот, наш организм питается такой формой «сцепленной» энергии солнца, которую в состоянии усвоить). Если учитывать ещё и последовательность формирования и становления наших вкусов, то эта метафора находит ещё большее подтверждение.

Солнце же, как известно, это «огонь» в чистом виде. И этот «огонь», сцепленный на поверхности нашей планеты в различные формы последовательности своего бытия, попадая нам в рот, высвобождается, сталкиваясь с водой. И в этом сакральном столкновении, и высвобождении таится тайна жизни. Ибо именно это высвобождение, дозированное и упорядоченное, превращённое нашим разумом в некую «производную волну», в алгоритм волн, с гармонией полифонии в определённом диапазоне, и определяет то, что мы чувствуем, как проявление жизни. То, что можно назвать тем самым «контролируемым, растянутым во времени взрывом». О котором я уже упоминал выше, и уже не стану останавливаться на этой стороне метафизики «живого». Отмечу лишь следующее:

Когда пытаешься проникнуть в самую суть вещей, в частности в сущность «живого», когда усилием воли отбрасываешь все привычки думать шаблонно, по накатанной, и пытаешься смотреть в мир с иного угла зрения, тогда мир – переворачивается! Ты словно ощупываешь его пальцами с содранной кожей. Он начинает обжигать тебя, в то же время, давать новые ощущения. Очень явственно проступает вся механика «живого», почти ничем не отличающаяся от механики «неживого». И то, что у Киплинга звучало как: «Мы с тобой одной крови, – ты, и я», приобретает новое видение, более широкое, чем прежде, и даже бесконечно широкое. Ведь на самом деле, мы можем достоверно утверждать, что нашли в этом мире нечто «неживое» только тогда, когда обнаружим в нём нечто совершенно отличное от нас не только структурно, но и материально, – то есть сущностно. Когда мы найдём в нашем мире нечто – не материальное. Ибо все, что материально, можно смело относить к «живому». В мире материи не существует «неживых тел». И в этом фокусе познания, мы всегда и во всём будем находить некие признаки жизни, для которой фундаментом является повсеместное стремление природы вообще, к собственной упорядоченности, к собственному балансу. – То, что представляет основу всей нашей действительности. Но именно в этот момент, когда ты в своём познании опускаешься на такую глубину, возникает иной фокус познания, «корабль осмысленности» теряет остойчивость и переворачивается. И пред твоим взором встаёт иная, противоположная картина. В мире не остаётся ничего по-настоящему живого. Ибо вдруг обнаруживается, что здесь нет, и быть не может никакого произвола, а значит и свободы воли. То, на чём собственно зиждется бастион нашей веры в собственную «живость», и на чём собственно стоит вся наша убеждённость в феномен нашего бытия. И в этом свете, вдруг приходишь к выводу, что не только «братья наши меньшие», но и мы с вами – не являемся, в академической достоверности, «живыми сущностями», так как не являемся некими абсолютно произвольными, свободными личностями. А в мире, где нет свободы, нет и жизни, как таковой. Есть лишь иллюзия. Наш произвол и все наши доминанты живости – иллюзорны и ограниченны. В том смысле, что все наши действия фатально необходимы, и строго запрограммированы окружающей природой. И произвола, который мы иллюзорно чувствуем в себе, и который является непременным условием «живого» в нашем понимании, на самом деле, нам – не присущ. Мы им, попросту не обладаем.

И когда мы делим наш мир на «живой» и «неживой», это чистая условность нашего заинтересованного воззрения, делящего необходимо мир, на две части. Мы подходим к этому вопросу слишком антропоморфно, слишком предвзято, плоско и узко. И для острого глаза, наша предвзятость в этом вопросе, проступает повсюду. Примеров тому масса. Один, из которых тот, что мы относим к «живой природе» поток микроскопических бактерий, и в тоже время причисляем к «неживой природе» поток электронов, и поток фотонов только потому, что первые ближе нам своей системностью, дисциплинами внутренних метаболических взаимодействий, их скоростями и динамическими алгоритмами. И ни какие доказательства физиков, химиков, или биологов, в этом противоречии, меня не убедят. Ибо я мыслю иными категориями. Я смотрю вглубь «водоёма». А то, что доказывается, плавает на поверхности. Физика и метафизика, хоть и имеют общий корень, но существуют в разных мирах нашего разума. Натуралист, никогда не поймёт теолога, как физик – практик, не оценит эзотерика. Во-первых, совершенно разные критерии оценки самой полезности выводов, во-вторых, разное направление взглядов, и соответственно, различное построение самой действительности. Здесь нет никакого смысла искать наиболее истинного подхода в оценке общего мироздания. Не ищите, и не гадайте, кто из них первым придёт к полному пониманию мира. Ибо, повторяю: У них, у каждого субъекта, продуцирующего собственное воззрение и осмысление, свой собственный неповторимый и неповторяющийся мир. И общее мироздание складывается из этих «пазлов-миров» в мозаику, оно сшивается словно большое лоскутное одеяло, для которого нет никаких пределов собственного расширения. Так как нет собственной законченной формы, нет, и быть не может собственной объективности. Но и понять до конца даже этот локальный мир, при жизни, – невозможно. Ибо это означало бы, заглянуть за «горизонт событий», понять и осмыслить пустоту, – некую антагонистическую существенность мира.

Как вообще можно утверждать, кто ближе к истине, – «физик – ядерщик», или «эзотерик–оккультист»? Ведь это так же нелепо как спорить о том, что важнее для мира, его инертная основательность, или тонкая и агрессивная субстанциональность. С таким же успехом можно спорить, что важнее для понимания мира в целом, – рационально-аналитическая способность разума, или идеальная? Ведь это так же абсурдно, как сравнивать и оценивать важность, первостепенность и второстепенность для феноменального познания мира, одних сенсоров пред другими. Что для познания мира является доминантным, – зрение, или слух, обоняние, осязание или тактильные способности. И именно поэтому так абсурдно выглядит спор разноплановых мыслителей, для каждого из которых, по большому счёту, существует только его мир действительности. И противоположный мир, – мир, не вписывающийся в его концепцию мироздания, он считает либо заблуждением и ошибкой, либо недомыслием, идиосинкразией или просто вздором.

Скажите на милость, сможет ли разговаривать на одном языке лаконичная проза физических законов, и интуитивная метафора поэзия? Каждый живёт и проникает в суть вещей только в своём мире, создаёт и развивает в своём разуме индивидуальные неповторимые в своём продуцировании «ганглии осознанности», которые производят, строят и укрепляют свои мосты, возводят свои бастионы, и устанавливают свои форпосты. И культивируют только свои растения, определённого вида форм и расцветок, и только на том поле, где в силу климатических обстоятельств возможно взращивание только этих «культур», и только этих «сорняков».

И этими неповторимыми носителями производящими разные «фокусы бытия», и строящими разные формы собственного познания, создаётся общий целокупный мир человеческой цивилизации. И важно осознавать, что здесь нет и быть не может никакой истинности. Ибо всякая вещь этого мира не может подлежать сомнению так же, как не может подлежать сомнению всякое воззрение.

«В тот край, – где голую святыню, не прячет истины гордыня» …

И как для мира в целом, так и для человеческой цивилизации, важностью является всё, что существует в пределах его досягаемости, и его постижимости. Как собственно, в противоположном фокусе воззрения не составляет важности ничто, ни глобальность, ни ничтожность этого мира.

Спорить и искать истину допустимо только тогда, когда оппоненты находятся в одной плоскости, в одном мире, разговаривают на одном языке, на одном диалекте в самом широком смысле слова. Нам лишь кажется, что мы существуем в одном едином для всех мире, и мыслим в одном пространстве и едином для всего и вся, времени. Так мозаика, сложившись из различных по цветовой гамме и форме «субъектов-элементов», воплощает собой нечто целокупно слаженное – картину законченного бытия. И тем самым довлеет над всем тем, что собственно, складывало её. Но на самом деле не она, не сложенный гармонично связанный образ определяет её реальную действительность, но каждый вложенный «элемент-субъект», который продуцирует свою неповторимую форму, и несёт собой часть этого, впоследствии сложенного в общую полифонию реальности, – мира пространственно-временного континуума.

Ложь – в правде, правда – во лжи

Ложь. – Такое вездесущее явление, отвергаемое всеми, и в то же время, порождаемое всеми. Самое противоречивое и трансцендентальное, прячущееся и повсеместное. Явление, заключающее в себе нечто – «неистребимое». Нечто неопровержимое, как сам мир бытия. Ведь бытие, ложь и правда, истина и заблуждение – нечто слитое в единый конгломерат. Здесь невозможно определить достаточно достоверных границ, и в тоже время каждый знает, что есть ложь, и что есть правда.

И так. Её прямая непосредственная противоположность, – правда. При всей объективно расплывающейся неопределённости того и другого, неопределимости достоверных границ собственной «телесности», полной зависимости того и другого от своих носителей и обстоятельств, эти архаические определения являются главными монадами нашей личности. В этих сакральных противопоставлениях, заложена основа нашего отношения к миру, в котором всё ложное, воплощено в неестественное, искусственное, то есть, по большому счёту, – антропогенное. В противоположность этому, всё правдивое и истинное, воплощено в некие стандарты естественности, где строгая последовательность эмпирических каузальных связей, несёт в себе настоящее будущее, где нет воли к обману ослабленной природы. Ведь именно слабость, как таковая, в самом расширенном её понимании, является той причиной, за которой следует всякая ложь. И как слабость, всегда лишь по отношению к силе, и наоборот, так и ложь, всегда в зависимости от своей противоположности. И всегда лишь представляет собой адекватное отражение своего антипода. Ибо, на мой взгляд, правда, при всём своём пафосе и абсолютизме, при всех своих претензиях на твёрдость и незыблемость, при полном отсутствии в себе какой-либо толерантности, всё же в глубине своей, опорой имеет именно ложь. Как собственно, и ложь, имеет опорой своей – правду. И поэтому «тела» того и другого для нас, в сущности своей, глубоко субъективны. Ведь то, в чём один видит абсолютную правду, другой обязательно обнаружит подмену. И происходит это не столько потому, что одно скрывает в себе другое, но потому что наш взгляд в сути своей всегда эмоционален, глубоко субъективен, а главное во всяких своих оценках всегда – заинтересован. И различия в оценках одного и того же явления, происходит либо в силу излишней душевной восторженности, искривляющей зеркало воззрения, и как следствие чрезмерности, либо от того, что воззрение на одно и то же явление, у одного слишком широк, у другого – слишком узок. Всякая вещь феноменального мира целиком зависит, как от угла воззрения, так и от широты и узости этого воззрения. А что касается непосредственно философских вопросов, ещё и от глубины и поверхности этого воззрения. Ведь всякая вещь, это всегда «объект» для «субъекта», и никогда – «объект сам по себе».

Как часто мы нарекаем ложью то, что всего лишь противоречит нашим взглядам, углу нашего зрения и его масштабу. И как часто мы обозначаем правдой то, что нам выгодно иметь как правду. Один скажет: Человек – лжив! Он склонен к лживости по своей природной сути. Другой возразит: Человек склонен к правдивости, она, правда, – всегда и всюду всплывает. Эти оценочные определения исключающие, казалось бы, друг друга на самом деле оба содержат в себе как истинность, так и заблуждение. А при определённом угле воззрения в силу доминирующих в данный момент плоскостей «за» и «против», одно из определений будет полностью подавляться другим. Ведь ты всегда будешь видеть главным то, что хочешь видеть этим главным. К тому же фокус твоего воззрения способен меняться в зависимости и адекватно перспективе твоего индивидуального поля зрения в данной ситуации.

По большому счёту всякое воззрение, есть всецело – перспектива. И каждое отдельное воззрение в мир, есть воззрение с неповторимой индивидуальной перспективой, глубиной и кривизной, соответствующей зеркалу душевного агрегата, продуцирующего это воззрение. И мы, люди, как «зеркало мира», играем собственными перспективами так же, как играем понятиями и словами. Эти игры, суть нашей переливающейся и играющей красками, словно на сфере мыльного пузыря, природы. Мы стремимся к основательности, к односложности наших воззрений, мы хотим надёжности, но это очередная иллюзия. Ибо в самом мире не существует ни основательности, ни надёжности, как бы мы могли обладать ими? У нас просто нет такой возможности.

В нас есть всё, что только может содержать в себе мир и природа. И так же как в нём, в мире – нет ничего однозначного и односложного, в нас нет ничего простого, ничего абсолютно истинного и безупречно законченного. И правдивым будет всегда лишь тот взгляд, который ты определил в данную минуту, как правдивый. Ведь, как грубое и тонкое, инертное и мобильное, как живое и неживое, так истина и заблуждение, ложь и правда, в конце концов ад и рай, это результат того же деления нами мира на две противоположности (по большому счёту близкое родное, с одной стороны, и далёкое чужое – с другой), в игре противопоставлений, в воинственной парадигме нашего сакрального существа. Деления мира на монады противоположностей собственного разума, которые на самом деле не существуют друг без друга. Лучше будет и здесь сказать аллегорией:

«Погонщик» – истина, верхом усевшись на «осла»,

«осёл» тот – ложь, своим иканием заглушает правду,

в плети «погонщика» находит он отраду,

«Погонщик» – не «погонщик», без того «осла».

Как часто видел я, на исторических тропинках,

картину дивную, что так влияла на рассудок мой,

«погонщика» преследовал «ослов» конвой.

Плетями погоняя, окружив со всех сторон,

от удивления кричал я, – это он?!

Перевернулся мир вверх дном!

Где истина? Где ложь? В ответ: – Известно.

«Погонщик» – истина! «Осёл» же, – ложь!

Но ведь я только что увидел,

как на «погонщика» «осёл» тот взгромоздясь,

своё тщеславие насытил…

И все сказали: Истина – в «осле»!

Его икание – это песня правды!

И не взирая, на «погонщика» награды,

наречь «ослом» готовы, обвиняя в кривизне…

Природа лжи лежит в том месте, где её меньше всего ищут. Природу вообще редко ищут. Но даже если это и случается, то обычно переворачивают всё и вся с ног на голову. И потому, как правило, стремятся к одному, а находят – другое. На самом деле природа лжи всецело находится в нашем воображении. Она такой же результат внутренней борьбы, борьбы одних «ганглий» нашего разумения, с другими, на поле безостановочной баталии, начавшейся с рождением, и заканчивающейся со смертью. В самой природе конечно же нет ни лжи, ни правды, ни истины, ни заблуждения, всё это лишь наши дефиниции и наши оценки, подкреплённые устоявшимися консолями нашей же разумности. Ведь наш разум в своих воззрениях и апперцепциях естественным образом старается вставать на «твёрдую почву». «Зыбкая почва» – опасна! Ему необходима некая определённость, пусть относительная, но всё же дающая хоть какую-то уверенность. Он ищет «истинность», чтобы твёрдо стоять на своих ногах. Но находит ли он её? Способен ли он на это? Ведь как бы ни была тверда и незыблема очередная его правда, её твёрдость и незыблемость, её непогрешимость, есть лишь вопрос времени. «Всё разрушается под временем звонков…» Относительность твёрдости и незыблемости здесь такая же, как в любом другом месте. Она построена целиком и полностью лишь на убеждённости.

Как в этом мире всякий монолитный стержень,

Имеет прочности запас

Так вера в непоколебимость стелы

Что истинной зовётся из спокон веков -

Разрушится под временем звонков,

И будет свергнут всякий царь Памира

Разрублен как палаш эмира

И человек, обрез отмерив от плеча

Нарядит новую богиню с горяча…

И станет поклоняться совершенству,

Что в очевидности блаженства

Отбрасывает всякое сомнение и упрёк

Приносит разуму удовлетворение, из века в век…

И ты, – мужчина настоящий,

Стремишься к истине, – ведь женщина она!

Но стоит лишь испить бокал до дна,

Напитком жажду утолить, бодрящим,

Как привкусом фальшивого вина,

Восторженность погасит настоящим,

Упрёка скорбь, разочарование, и вина…

Ложь, как всякое иное понятие нашего разумения, – многогранно. У каждой нашей «ганглии разумения», есть своя ложь и своя правда. И то, что для одной «ганглии» является святой правдой, для другой, – выступает как неоспоримая ложь. Как правило, весь вопрос лишь в фокусе осмысления. А фокус этот у каждой «ганглии» нашей осознанности свой. Какова же генетика этого явления, в архаическом осмыслении всякого понятия. Вот несколько граней, явно представляющихся моему воззрению. Одна из граней лжи та, которой мы прикрываемся, стыдясь своей правдивой наготы. Мы прикрываемся ей, как одеждой. «Лживая маска», прикрывающая правду, – и в этом смысле весь наш мир – лжив. Ведь его истинный облик, мы не узнаем никогда. Он всегда в «халате иллюзии», на лице маска, его образ – фантазия. И здесь выявляется другая грань лжи. Она рождается там, где правда больно хлещет своим хлыстом. И наша сущность, с помощью своего воображения, начинает закрашивать эту правду красками лжи, рисуя картины, не соответствующие реальной действительности. Она замазывает мазью раны, и остерегается, только бы не получить очередной удар этим хлыстом. Наше воображение, как страж нашего разума, охраняет его от опасной действительности, купая его в тёплых водах иллюзии. И здесь, по большому счёту, мы лжём сами себе.

Следующая грань лжи рождается там, где происходит быстрая смена картинок действительности, либо происходит быстрая трансформация какого-нибудь понятия, (а понятия живут по тем же законам, что и всё остальные «сущности»), и мы восклицаем: Всё, что было до этого, – ложно! Произошло естественное для нашей реальности изменение, но оно посеяло в нашем воображении, недоверие к прошлому, а точнее к его истинности. Недоверие, которое, словно какая-нибудь зараза, начала распространятся во все стороны нашего мировоззрения, захватывая своим ареалом всё, что лежит на его пути.

Ещё одна из граней лжи, возникает от недостатка нашей памяти, и восприятия вообще, нехватки деталей, дополняемых тем же воображением. Наш разум, являясь «зеркалом», в то же время сам есть отражение действительности, её природы, и не терпит пустоты, – пустоты во всех смыслах. Ведь «глобальная пустота», своим основным свойством являет безмятежность, нечто антагоничное действительности, и, по сути, является противоположной стороной, противоположным полюсом реальной действительности. И в силу этого нашему разуму, существующему только в рамках реальной действительности, являющемуся её продуциратом и носителем противны, как «глобальная истинность Великой пустоты», так и мелкие её флюиды, проникающие в нашу феноменальную реальную действительность, словно вирусы, и разрушающие все, что так родно и близко его глубинному существу. А именно – «чистую иллюзию». Так вот наше воображение, в силу чувства самосохранения сообразного своей действительной природе, не терпящей никаких проявлений «пустоты» заполняет пробелы, возникающие в нашей памяти и нашем восприятии. Она их домысливает, как домысливает недостающее звено, в каждый данный момент реальности.

Но самым важным моментом в осмыслении правды и лжи, истины и иллюзии, должно заключатся в том понимании, что истина на самом деле, не позитивна для нашего существа. Ибо ложь, иллюзия является сакральной сущностью жизненности. И как в науке, так и в философии мы стремимся к истине, как всё и вся в этом мире стремится к своей смерти, к своим изначальным монадам, к своим архаическим состояниям. Здесь нет и быть не может никаких альтернатив. И повсеместная иллюзия, воплощающаяся в сакральные основы нашей фантазии, правит балом нашего бытия, нашей реальной действительности, так как именно она несёт в себе причины и следствия архаики жизненности. Фантазия, – «великая ганглия нашего сознания», находящая свой апофеоз в человеческом разуме, являет собой основу этой жизненности, и несёт в себе её квинтэссенцию и пантеон. И по большому счёту, не будь у нас этой «ганглии», мы бы, скорее всего, не лгали бы вовсе, по крайней мере, самим себе. Но, в этом случае, и не было бы никакой возможности становления нашего разума, его невероятного развития. И в феноменальном осмыслении мироздания, этот пантеон жизненности, наша фантазия, домысливая, создаёт «недостающие звенья» выстраиваемой нашим разумом «цепи реальной действительности». Она, словно кузнец выковывает эти «звенья» из материала возможных событий, связывая их «логическим раствором» нашего воображения. Но часто эти «звенья», не зафиксированные «закрепителем реальной действительности», сталкиваясь с фактической реальностью феноменального мира с всплывающими вдруг, откуда ни возьмись «реальными звеньями», оказываются на их фоне, фальшивыми. И потому часто то, что мы называем ложью, в своей сути, это искусственно созданные и вставленные в естественные цепи, звенья нашей фантазии, этой Терпсихоры олимпа жизненности».

Логика, при всём своём пафосе, при всех своих претензиях на холодность и истинность рассудка, есть лишь «дитя совокупления фантазии идеального», и «памяти рационального». И как водород и кислород, горючие и взрывоопасные материалы, при своём синтезе порождают нечто противоположное горючести и взрывоопасности, воду, так логика, порождённая сочетанием «метафорических неустойчивых материалов», являет собой нечто холодно последовательное, нечто связывающее и определяющее, нечто монолитно твёрдое и устойчивое. Где каждое из этих «метафорических неустойчивых материалов», как известно, не без собственных врождённых естественных погрешностей. И логика, в силу своей «искусственности», (ведь она была создана в результате сношении «аналитического разума» базирующегося на памяти, и «идеального», базирующегося на фантазии), противоречит «естественной реальности» бытия отражающейся в нашем рассудке, и не гармонирует с ней так, как должна гармонировать с естественной истинностью действительной реальности.

Иногда создаётся впечатление, что наш «аналитический разум» в сношении с «фантазией идеального», вообще всегда идёт вразрез с естественной реальностью внешнего мира. И то, что наша «естественная реальность» отражённая в рассудке, почитает за истину, для них, – иллюзия и ложь. И наоборот. То, что для «естественной реальности рассудка» – ложь, ими воспринимается, как истинность. Порой возникает такое чувство, что некоторые «ганглии нашего сознания» живут на разных планетах. Мне даже в какой-то момент казалось, что это и есть вся соль лжи. Что ложь – это то, что «не моё», в самом широком смысле слова. Но это от чрезмерной восторженности. Ложь, на самом деле гораздо шире в своей сути. Её сущность выходит за рамки одного явления, она слишком многогранна. И при всей нашей общей отвергаемости лжи, как чего-то обманывающего нас, как некоей фальши, её главными мотивами служат, безусловно, полезные для нашего существования, свойства. Её доминирующее значение несёт в себе ограждающую от враждебных стихий, причину. Ибо её «главные грани», защищают нас от «Дамоклова меча истинности». Ведь саму «иллюзию действительности», как некую определяющую гармонию всего нашего бытия, то, на чём зиждется вся наша действительная реальность, можно смело отнести ко лжи. А она есть, – бастион нашего существования вообще.

Однозначное и категоричное отношение, как ко лжи, так и к истине, есть признак врождённого и неизжитого инфантилизма, который склонен вводить всё и вся в абсолютные рамки, как общего мировоззрения, так и собственной осознанности. Вообще всякая «однозначность», в любой из областей воззрения и созерцания всегда является признаком плоскости и слабости «развивающихся «ганглий осознанности». Человек, смотрящий в мир без максимализма и восторженности, видит во всём лишь противостояние, на всех без исключения уровнях воспринимаемой действительности. Здесь нет и быть не может никаких бастионов, никаких абсолютных и незыблемых граней, здесь нет истинности, но есть лишь фатальность. Здесь холодный разум идентифицирует и обозначает, либо сами силы (стихии), задействованные в этом противостоянии, либо то, что порождается в результате этого противостояния.

Человек, вкусивший с «древа познания» и расставшийся с детским инфантилизмом знает, что нелепо полагать, будто в нашей действительности может существовать «абсолютная ложь». Точно так же, для него нелепо думать, что в ней может существовать «абсолютная истина». Мало того, он чётко осознаёт, что любые «противоположности» в мире, не существуют одна без другой, и со временем проникают друг в друга. Происходит некая «диффузия противоположностей» и последующий «местный локальный синтез», с необходимыми трансформациями обоих противостоящих форм. И чем сильнее эти противоположности будут расходиться в твоём «рационально-аналитическом сознании», тем неразрывнее они будут становиться в твоём «инстинктивно-идеальном». Так синтезируются всякие монады нашей действительности, так синтезируются самые непримиримые противоположности. И в результате такого синтеза, происходит «чудесное», возникает нечто невероятное и великое. И это относится, в первую очередь, к физике сущего. Так неоспоримая аналитическая противоположность метафорических монад действительности огня и воды, в своём синтезе, дают ту искру, ту силу, и тот порядок, что составляет объективное бытие всего, что мы приравниваем к понятию «живого». Именно столкновение и последующий синтез этих непримиримых противоположностей, создаёт все невероятные, чудесные и фантастические формы «живого». Именно здесь лежит тайна жизни, её волшебная гармония, и недосягаемая суть.

Аналогичную динамическую особенность имеют диффузные сношения в нашем разуме истины и иллюзии, порождающие такое грандиозное явление, как «сбалансированное идеальное воззрение», поднимающееся на такие высоты, которые были бы не доступны без этого внутреннего противостояния, и последующего синтеза. Ведь, как я уже говорил, всё самое великое, а значит ценное для нас, рождается в результате столкновения «взаимодостойных непримиримых врагов».

Несколько отвлекаясь от контекста, хочу вспомнить здесь музыку. Я долго думал, перекатывая в своём сознании её сущность, и задавая себе вопрос: в чём таиться её волшебная не поддающаяся никакому математическому или логическому разложению, форма? То есть, в чём её не подвластная нашему рефлексивному строгому аподиктическому созерцанию «телесность», создающая впечатление волшебной произвольности, не присущей более ничему в нашем мире? Как всё великое в этом мире, музыка представляет собой столкновение сил иллюзии и реальности, воплощающихся в синтез диссонансов и консонансов её последовательной мелодики. В этой последовательности и сочетаемости, она полностью повторяет нашу душевную агрегатность, её сакральные основы. Музыка словно лекало, отпечаток, – образец тонких душевных сплетений возвышенной сверх организации нашего тела. И вырвавшись наружу, она резонирует с близкими формами, тем самым вызывая восторг, и трепет каждой клеточки нашего органоида. Он тянется к музыке, словно к чему-то родному, чему-то, что может подтверждать и утверждать его бытие, давать, пусть иллюзорный, но смысл.

Конечно же, музыку, как собственно большую часть явлений нашего мира, можно перевести и в «цифровой формат», и этим занимается ныне каждый уважающий себя профессионал от музыки. Но если затем, начинают воспроизводить этот «формат», переводя обратно в музыку, строго придерживаясь его алгоритмической формы, соблюдая точно все цифры, то настоящей музыки, – не получается! Её волшебный полёт куда-то исчезает! Чего же не хватает? Вы скажете души? И я с вами соглашусь. Именно нашей души. А точнее той, присущей нашей душе погрешности, -произвола, в самой сакральной его основательности. Непредсказуемого полёта фантазии, искривления, некоей лжи в ней! Лжи, в грамматическом смысле, которая только и даёт впечатление всякой неповторимости. Музыка прекрасна тем, что в ней всегда есть некая противоположность математики, некий изъян, неточность. Обязательная примесь лжи, кривизны. В ней, в музыке дважды два, не всегда четыре, и в этом вся её волшебность. Ибо она содержит в себе тем самым, недосягаемую для разумности тайну, – воплощённую в звуках действительность бытия, которая своей основой имеет именно нарушение, некий сдвиг, искривление абсолютной гармонии. Кстати сказать, при котором только и возможно рождение всякого стремления. – Стремления, олицетворённого всякой полифонией, и составляющего главный мотив и принцип всякой музыки. Не важно, пространственного или временного её воплощения.

Иные алгоритмы

Когда ты увидишь и осознаешь ту невидимую нить, связывающую все явления в этом мире, когда ты поймёшь, что в мире не существует ничего отдельного, абстрагированного, отличного своей природой от всего остального, тогда ты оценишь по-настоящему всю великую иллюзорность бытия и «правдивую ложь природы» и поймешь, как нелепо разделять в этом мире «живое» и «неживое».

«Есть корень общий, в человеке и растении,

и даже в свечке, камне и земле,

всё связано на круг, единой нитью,

ты не найдёшь отшельника, в кромешной тьме!..»

Человек представляет себя и всё что близко ему по форме, то есть свою группу, свой «клан», как нечто отдельное от всего остального, и называет этот «клан» – «Живым». И это естественно. Всякая группа (клан), на каком бы политесе не строилась её архитектоника, старается абстрагировать себя, и противопоставить всему остальному. Это незыблемый закон действительности. Она, действительность, не существует без этого противопоставления. Она сама – есть суть этого противопоставления. Но наше непомерное возвеличивание себя, совершенно безапелляционное возведение на абсолютный пьедестал, на вершину всей природы, – это перебор.

Если попытаться отбросить восторженность собственным существом, его неоспоримым совершенством, и взглянуть на себя и свои собственные воззрения с несколько иного угла зрения, а попросту сказать посмотреть на себя со стороны трезво, то откроется иная картина, и противоречие, словно белокрылая птица с пронзительным взглядом поднимет свои крылья, и подняв ветер сметёт с поля нашей осознанности всё неустойчивое. Ведь то, что даёт нам уверенность в своём «сверх материализме», своей божественности, (я имею в виду наш разум, наш математический, алгоритмический, теологический, аналитический и философский разум, как некое направление в развитии разумности вообще), – есть лишь направление, и не более того. Ведь это только с нашей точки зрения, это направление является истинным и вообще, единственно существующим, единственно возможным направлением в развитии всякой разумности. Ведь если посмотреть несколько шире, то становится очевидным, что если бы существовало одно возможное направление развития разума вообще, то в этом случае «мир действительный», «мир феноменальный» был бы одинаковым в своём Абсолюте для всех и вся, и существовала бы единственно возможная действительность для всякого ноумена, причём сама в себе сущая? – а это нонсенс.

Гипотетически, мы с полным правом можем предположить, что существуют и другие направления развития разума, я даже быть уверенными, что они существуют. У этих направлений, возможно, иная алгоритмическая функциональность, иные векторы мышления, и даже та непоколебимая конструктивность разумности, как причина и следствие, вполне может переворачивать в этих направлениях и менять последовательности, как общие, так и локальные. Ведь наша последовательность возникает только тогда, когда наш разум начинает её выстраивать, причём делая это локально, как бы вытягивая ниточки из действительности, и строя свои дорожки на необъятном поле реальности.

Я абсолютно убеждён, что существуют не только «слабо развитые», и «более развитые» разумения, но и иные плоскости разумения. «Плоскости», которые даже сравнивать нельзя! Ибо они, – субстанции различных миров. Ведь даже между людьми в тонких отклонениях разума, существуют такие несопоставимые различия, которые наталкивают на мысль, что даже между людьми существуют разные направления самой природы мышления. А также в нашем «природном организме», в этой единой системе «биосферы» существуют «разумности», не поддающиеся нашему порядку разумения и объяснения, – не резонирующие с нашей специфической волной. «Разумности» иного плана, иных алгоритмов и направлений. Мы часто замечаем, что так называемые «низшие» животные и насекомые, удивительно целесообразно пользуются физическими явлениями недоступными и непонятными нам, людям. Что они одарены такими возможностями разума, которые для нас, – не существуют. Как будто бы эти твари существуют наполовину в другом измерении, лишь ползая и плавая в нашем мире.

«Но если б смог я хоть на миг,

собрать творения мудрецов когда-либо живущих,

то и тогда не стоили б они,

великой мудрости немого паука,

природы колыбелью, сотворившей…»

Наш великий разум в своей формативной устроенности, не является последней инстанцией, он является лишь квинтэссенцией своего направления. Мы с нашим разумением, Велики – только с нашей же точки зрения. И если существуют иные направления разумения, совершенно непохожие на наше направление, то существуют и совершенно иные миры. Миры, которые мы не в состоянии заметить, идентифицировать и осмыслить.

Чтобы стало ясно о чём я, и дабы исключить всякого рода недоразумения, хочу акцентировать ваше внимание на том, что речь идёт не о «векторности развития разума» в его становлении, форму которого наш же разум только и допускает, (в обе стороны: – от слабой развитости к недоразвитости; и к развитости, и сверх развитости), но об иной форме мышления, иной плоскости разумения. – Той, что в своей продуктивной динамике отличается в корне от нашей формы всякого познания и осмысления. Наша форма разумения была задана в момент зарождения белковых групп. Их основа, как известно «углеродные цепи», и наш разум сохраняет в себе ту генетическую особенность «цепного», следует в этой форме разумения, развивается в этой плоскости и в этой «векторности». Форма, как нашего воззрения, так и мышления вообще в своей динамике повторяет «матрицу «живых белковых соединений». Наше рационально-аналитическое мышление в сути своей имеет «цепеподобную формативность». Ведь всякая наша мысль выстраивается подобно цепям, её «тело» всегда некая последовательность соединений из «разнокалиберных колец», обоюдно зависимых и связанных воззрений, превращающихся в алгоритмы, трактаты и философемы.

Далее. Одна и та же мысль, выступающая для нашего восприятия, хотя и существует как нечто единое в собственной действительности, но может быть воплощена в совершенно различные формы, как словесные, так и визуальные. И усваиваемость нашим разумом этой выстроенной во внешних формах мысли, напрямую зависит от креативности формы, в которую эта мысль облачена. Одну форму наш разум способен воспринять и переварить, – другую нет. Что-то в роде усвояемости нашим желудком пищи. Пищи, которая есть сцепленная в определённой форме и определённой последовательности солнечная энергия. И эту энергию мы поглощаем в виде продуктов питания. И усваивается она нами, в зависимости от формы собственного внутреннего сцепления. Ведь всё, чем мы питаемся, так или иначе, есть суть, сцепленная в различных формах солнечная энергия. Но для нашего желудка важно – в какой форме предстаёт агрегат этого сцепления. Так и для нашего разума крайне важно, в какой форме сцеплена та или иная мысль, в какой агрегат она воплощена. Он усвоит лишь ту форму, которая близка ему, которую наш разум способен переварить с помощью своих «ферментов». И как сама суть материи нам не доступна, а доступна лишь её форма, так и мысль как таковая, нами не познаваема в своей квинтэссенции, лишь только её форма, образ в которую эта мысль воплощается. И в этом смысле сакральная суть мысли, как имманентная суть нашего разумения, – аналогична самой материи, как имманентной сути феноменальной действительности.

Мы возвели себя в ранг повелителей и обозначили свой разум, его форму алгоритмов, как единственно возможную, как единственно истинную в своей законченности и безапелляционности. Но этим же разумом осознаём, что единственно возможного, как такового, - в природе вещей, быть – не может. Мы уверенны в своём разумении, мы уверенны в том, что мир может быть только трёхмерным, что он может быть только двух полярным, что всё, что мы способны обозревать в нём, это единственно возможное существующее мировоззрение, отражающее всю полноту мироздания. И это вполне закономерно. Законченность мира в себе на «трёх мерности», является как абсолютной истинностью, так и абсолютной нелепостью. Как собственно вообще всякая «законченность», олицетворяет собой и абсолютную реальность, и нелепость одновременно, в зависимости от угла зрения, от фокуса созерцания и осмысления. И здесь нет нужды в каких-либо практических доказательствах. Существование иных измерений, иных форм мироздания, а, в конечном счете, иных миров, – такая же необходимость, какую заключают в себе самой бесконечность и вечность. И такая же нелепость, которую заключает в себе возможность для нашего разума мировоззрения вне рамок пространственно-временного континуума. Мы без всяких доказательств точно знаем, что «законченность», как таковая, не возможна ни в одном из направлений. И не нуждаемся ни в каких доказательствах того, что все, что мы созерцаем вокруг себя, имеет свой конец, и что сама жизнь и бытие, как таковые, – конечны. Мы, с нашим «великим разумом», не в силах осознать такую, казалось бы, простую вещь. Наше движение в своём прогрессе, либо регрессе, будь то вперёд, или назад, будь то в глобальное расширение, или в локальное сужение, имеет значение только для нашего представления. Хотя где-то в глубинах подсознания осознаём, что для самой природы, для её сакрального существа, не имеет никакого значения, ни прогресс, ни регресс. Ведь для безграничного и безвременного пространства, мы вообще никуда не двигаемся. Мы не прогрессируем, ни регрессируем, ибо всё это лишь отражённая на зеркале нашего мировоззрения, игра локального характера, не оказывающая на глобальный мир никакого влияния.

Так, где же ложь, а где истина? Существуют такие уголки нашего сознания, где эти категории меняются местами, чаще, чем луна сменяет солнце. И есть такая глубина сознания, где они вообще перестают иметь какое-либо значение. Где воздух настолько разряжен, что задыхается даже ложь! А истина, с её живучестью, начинает кашлять. По большому счёту, в мире не существует незыблемых вещей. Даже вселенная, с её непостижимой объемлемостью, с её неисчерпаемой энергией, с её нескончаемым вселенским временем, когда-нибудь обязательно должна раствориться и превратиться в «ничто». Чтобы снова, как «птица Феникс», восстать из пепла. – И это её необходимость. Она должна сохранять свою «бесконечность», которая только и возможна, в глобальной цикличности становления и разрушения. Именно повторяемость, обеспечивает вечности, – вечность.

Как невыносимо тоскливо становится на душе, когда проникаешь в глубину бытия, в её «подземные коммуникации». И уж совершенно нестерпимо, когда проникаешь в сущность самого мира. Появляется чувство полной безнадёжности, и сомнения ко всему. Всё, чем ты жил до сих пор, – «Романтика», «Любовь», «Обещание», всё теряет свой смысл. Всё это становится какой-то игрой, не имеющей никакого значения. Ты ощущаешь, насколько бестолковы и мелки все твои желания. Твоя жизнь теряет радости, как дырявый мешок, теряет пирожки. С каждым шагом вглубь познания, этих «пирожков» становится всё меньше, они уже начали валиться чредой. Ты стараешься изо всех сил вернуть радостные минуты, но всё куда-то ушло. В тебе что-то умерло, что-то важное, по отношению к твоей жизни. Но как бы ты хотел? Ведь «сосуды твоего восприятия», – не резиновые. Ты наполняешь их «другим вином», заполняя их новыми конструкциями, новыми формами, а старые, неминуемо вытесняются.

Да, правы древние, говорившие, что познание преумножает скорбь. Я чувствую это на себе. Как ни стараюсь, наравне с мудростью проникновения в суть вещей, сохранить детскую весёлость и романтическую радость, ничего не получается. По-видимому, эти «вина» не смешиваются. Нельзя быть одновременно и «счастливым романтиком», и «мудрецом», копающимся в лабиринтах мироздания. Как не может оставаться «романтиком» патологоанатом, копающийся во внутренностях мёртвых. Он, неминуемо становится циником. А это первый шаг к атрофированнию всего романтического. Патологоанатомы ко всему этому привыкают. Ведь человек способен привыкнуть к чему угодно. Но привыкну ли я когда-нибудь к тому, что, копаясь в «анатомии мироздания», во мне постепенно умирает Надежда. Я смотрю в мир, уже совершенно другими глазами. Иллюзий, дающих пищу для надежды, всё меньше. В каком-то смысле, это напоминает то, как если бы смотря на человека, ты всегда видел его внутренности, его скелет, его мозг, и т. д. Эстетически, – не выносимое зрелище! А если мир, само мироздание, предстаёт пред твоим взором в подобном виде? Если пропадает иллюзия, эта «кожа мироздания», то с ней пропадает и радость жизни. Пропадают те ощущения, которые даёт «шелковистая кожа», когда ты поглаживаешь её. Только теперь ты начинаешь понимать истинную ценность иллюзии. И начинаешь ценить её, как нечто самое дорогое. Как хочется вернуть эту полную и благостную иллюзию. Как хочется снова посмотреть в мир, глазами ребёнка.

Как? Ты жаждешь обмана? Ты жаждешь лжи? Тебе ненавистна правда мира?! Истина, = слишком тяжела для тебя? Да. Не каждые плечи способны нести эту ношу. Многих, она раздавила своею тяжестью. Опасайся взваливать на себя непомерный груз истинности. Если хочешь сохранить душевное здоровье, и душевную радость жизни, сохрани хоть часть иллюзии в своём сердце. Редкий совет с моей стороны. Подумай, как следует, прежде чем ступать на эту дорогу. Нужна ли тебе истина? Ведь ложь, иллюзия – прекраснее, с ней в сердце легко, она не давит. Истина же напротив, угнетает и забирает силы. Ложь даёт надежду, – истина её отнимает. Разберись, чего ты хочешь на самом деле? Может быть всё-таки немного истины, немного иллюзии, немного света, немного тьмы, немного огня, немного воды? И круг замыкается на нашей внутренней сущности, где всегда немного огня, немного воды, где живёт синтез этих непримиримых стихий.

«Вперёд мой друг, ведь сказано не зря,

лишь тонкость мысли радовать должна тебя!..»

Материя природных сил

Как невозможно вычерпать бездонный колодец, как невозможно постичь всю глубину мироздания, так нет никакой возможности для человека, познать до конца свой разум. Что же нас заставляет после осознания невозможности достижения цели, достижения абсолютной истины в последней инстанции, не сходить с пути и продолжать идти в этом направлении, невзирая на разочарования, неминуемо уготованные здесь? Я думаю, что эта главная особенность нашего существа, прорастает в нас, как необходимый имманентный парадокс, присущий всему сущему в действительности. Одна из его главных особенностей олицетворяется отсутствием всякой возможности остановиться, в невозможности для мира действительности достижения своей сакральной цели, = приведения всего, и вся к абсолютному порядку, к абсолютному балансу сил. Ведь это именно то, к чему стремится действительность, и всё, что её наполняет. И эта фатальная невозможность заложена самой природой действительного бытия. Ведь это бытие только и существует благодаря отсутствию в нём, такой возможности. Будь у него такая возможность, и оно давным-давно пришло бы к этому великому и недостижимому коллапсу. И тем самым обрело бы свой покой, свою нирвану, где не пробежит ветерок и не колыхнётся лепесток, где безмятежность и забвение исключает собой существование всякой действительности.

И так. Убеждённость старых мыслителей в том, что материя для своего движения, якобы нуждается в неких природных силах, ныне исчерпала себя. Старые идеи, при всей своей совершенной идеальной глубине, на фоне современного мышления кажутся недостаточно проницательными. Эти мыслители полагали, что существуют две отдельные стихии, что есть материя, и есть природные силы, которые толкают материю, заставляя её трансформироваться, и видоизменятся. Что по логике вещей предполагает, будто не толкай они её, она бы оставалась неподвижной. Я позволю себе высказать на этот счёт, свои соображения. Я считаю, что материя не нуждается в посторонних толчках. Она сама – суть движение, ибо сама – суть действительность. А то, что называли и называют природными силами, есть лишь вопрос тонкости или грубости одной и той же материи, состояние её относительной инертности либо агрессивности. И наши отнесения одной и той же материи к различным категориям, происходят на основании тонкости или грубости этого состояния, которое, в одном случае, представляет относительную «инертность» (всегда присущую относительно грубой форме), в другом случае, относительную «мобильность и агрессивность» (как правило, присущую относительно тонкой форме). Взаимодействие различных форм одной и той же материи вызывает иллюзорное впечатление различности субстанций. Но именно эта разница состояний, собственно и порождает движение, воплощённое в нашем органоиде, в его «тонких трансмиссионных ганглиях», во всякое стремление. Именно на противостоянии, непримиримой разности состояний одной и той же материи, основывается та «разность потенциалов», которая заставляет всё двигаться, и порождает всякое стремление. Неся в себе – всю суть глобальной действительности. Материя – суть движение, движение – суть материя. И отсутствие движения в пространстве, подразумевало бы отсутствие материи, как таковой.

Далее. При более широком осмыслении, здесь просматривается явная сущностная связь между материей, пространством и временем. Время, не имеет остановок потому, что не имеет такой возможности сама материя. Время и пространство, как стихии, определяющие не только всякую форму, но и всякую субстанцию, как некие противоположные стороны всякого единого сущего, определяющие своим синтезом это сущее, сами по себе – без сущностны. Как время, так и пространство, – бесконечны в обе стороны от наблюдателя, но сходятся в нашем разуме в некий зенит, точку сферического бытия, и в своём синтезе образуют «существенное». И наконец, материя и пространство. – Одно, вытекает из другого, продуцируя в нашем представлении, – время. Материю мы обнаруживаем только в пространстве. Пространство же, можем ощущать только благодаря существованию материи. Синтез пространства и времени даёт нам нашу действительность, сущностная основа которой, есть – материя.

Так вот, именно эта особенность нашей сущности, которую мы имеем по наследству от сущностной особенности материального вообще, (невозможность остановиться), и является тем «генератором» нашего стремления, и нашего желания. «perpetu mobile», это не теоретический нонсенс, это – суть мироздания. И в этом вечном движении, не имеющем никакой возможности остановится, – всё. = Вся наша действительная реальность. Рассеивание и концентрирование, становление и разрушение, действие и противодействие, агрессивность и инертность, и т. д. Движение на всех уровнях, такое разное, но всегда сущностное, всегда материальное. И когда нам кажется, что что-то остановилось, замерло, то это значит лишь то, что мы не в силах заметить движения, оно вне наших возможностей, ибо наша сенсорика ограничена. Когда мы обнаружим действительно что-то неподвижное, (хотя уже здесь противоречие, = действительно, и неподвижно), это будет означать, что мы обнаружили «антиматерию», а значит «антимир». Но это уже будет за рамками нашего восприятия и осмысления. Ибо наш разум никогда не осмыслит то, что вне его мира, вне его сущности. Его мир – материя. И он способен функционировать только в этой области. Его суть – движение, он воплощение этого движения. За границами этого движения, кончится и его осмысление.

Но когда проникаешь достаточно глубоко в сущность явлений, в природу существующего, когда удаётся, хотя бы на время абстрагироваться от устоев общего мировоззрения, тогда начинаешь открывать совершенно новый мир. – Мир свободный от всякого стоицизма, и даже от присущей твоему разуму «логики рационального», и тебе начинают открываться такие истины, которые обжигают твою душу холодом «абсолютного ноля». Ибо эти истины, во всей своей наготе и первозданности, так же враждебны твоей сущности, как холод Южного полюса.

Здесь мир останавливается. Всякая действительность перестаёт иметь смысл. Всякое движение превращается в полную безмятежность. И ты стоишь пред бесконечной пустыней, где нет ни прошлого, ни будущего, а настоящее существует лишь как «чёрная дыра». Причём, именно это настоящее – существует вечно.

Дуализм сущего

Двойственность мира, его «полярность» – абсолютна во всём. «Полярность», как необходимый и вездесущий «динамический нонсенс», своего рода «коллапс противостояния». Вне этого «коллапса», нет ничего. «Сущее» не существует без внутренней войны, без внутреннего сопротивления, без внутреннего напряжения. Единство противоположностей, противоборство, как необходимый залог всякой действительности, и всякого существования вообще. Всякая вещь феноменального мира для нас, оказывается существующей, только если в ней существуют достойные противоборствующие силы. Где внутренняя война, не останавливается ни на секунду. Без равных соперников внутри, – не существует «Целого».

Условно говоря, наше тело разделено, как физически, так и метафизически, на два непримиримых лагеря. Наш мозг анатомически разделён на две половины. И потому наше мировоззрение, наша ментальность, наше грубое и тонкое разумение, вся наша психофизика, так же делится на два лагеря. И весь воспринимаемый нами мир в целом, и каждая его деталь, всегда имеет две равнозначные стороны.

«Два берега разных,

У всякой реки…»

Вы говорите, что война – не естественна? Что мир стремится к миру? Что война – это фатальное нарушение природы? Мир может, и должен существовать без войны? Как же силён в вас инстинкт самосохранения, что вы не хотите видеть очевидное. Если даже сущее, как таковое, не могло бы существовать в действительности, без внутреннего напряжения, без абсолютно необходимого креатива войны в себе. Наша психофизика, есть самое явное, а значит самое наглядное явление, подтверждающее выше изложенный тезис. Двойственность нашей натуры, – с одной стороны «животные инстинкты», – с другой «разум», с его «моральным апологетом естественности». Двойственность нашего разумения в целом, – с одной стороны «интуитивное», с другой «рациональное». Раздвоенность более мелких «ганглий» разумения и воззрения. Это можно продолжать бесконечно. И эта сущностная внутренняя раздвоенность нашего органоида, отражается на внешнем мире, налагая на всё и вся печать раздвоенности и непримиримости сторон. Всё наше мышление прорастает этими антиномиями. Эмпирические, созерцательные, императивные, и категорические конструкции нашего мышления, всегда содержат два противоположения в себе. Как я отмечал выше, как только мы что-то воспринимаем, в нём тут же появляется противоречие, вещь тут же начинает делиться. А главное всё, что попадает в наше поле зрения, все, на чём мы концентрируем своё внимание, всё, что мы можем идентифицировать как объект познания, как на пути прогрессивного исследования, так и на пути регрессивного, – делиться, – до бесконечности. Как делится в нашем разуме пространство, (сзади и спереди, слева и справа, сверху и снизу), как делится время, (прошлое и будущее), так и всякие субстанции, порождаемые синтезом пространственно-временного континуума, непременно делятся на две части, словно отражаясь в наших, поставленных под разными углами, зеркалах осознанности. А всякое «разделённое» тут же вступает в конфликт, – в противоречие, которого не было, пока мы не разорвали мир на две части. И по большому счёту, дело здесь не в самом мире, но в «системе зеркал» нашего сознания. Мир сам в себе – неделим. Ибо его самого в себе, как некой данности – не существует. Его суть – неопределённость и нейтральность. В нём, самом по себе, – нет никакой действительности, а значит, нет и никакой существенности. Мир таков, каким мы его представляем. И в своей самой сокровенной сути, где-то явно, где-то латентно или завуалировано, но он всегда воинственен именно потому, что воинственно наше существо, наш органоид, выстраивающий внешний мир в соответствии своим возможностям, адекватно своей сакральной природе. И фатальная и необходимая суть «сущего» – противостояние во всех, без исключения плоскостях, на всех без исключения уровнях, есть отражённая и воплощённая в реальную действительность парадигма нашей внутренней парадоксальной существенности.

И даже мораль как таковая, выступающая всегда против войны, возникла в результате раздвоения нашей внутренней сути на два достойных друг друга, противника. И у каждой из раздвоенных частей, мораль – своя. И эта неоднозначность морали, проецируется вовне, на всю внешнюю эмпирическую реальность. И так же как наша внутренняя мораль всегда на стороне одного из противников нашей раздвоенной души, так и своя мораль у каждой из противоборствующих армий, идущая, как правило, вразрез с моралью противника. При желании, оправдать можно почти любые действия, как и придать ореол благородности почти чему угодно.

Всякая «Сила» нашего мира, созревшая и набравшая в себя достаточный потенциал, неминуемо станет искать себе врага во вне, параллельно раздваиваясь внутри себя, создавая так же внутреннего врага. В противном случае у неё не будет мотивов и оснований, сохранятся как «Сила». «Сила», для того, чтобы ей существовать, и уж тем более расти, необходимо должна чем-то мотивироваться, – должна существовать необходимость, для её существования.

В нашем мире бесконечно много вещей перестаёт быть «сущностью», даже не начав свой путь. Мы не в состоянии их идентифицировать, и, конечно же, просто не замечаем. Мы можем их лишь подразумевать гипотетически. Мы не в состоянии их заметить, ибо мы воспринимаем только те вещи, которые достойны к существованию в нашей действительности. Те, в которых с самого их начала, присутствует борьба. Ведь наш разум, имея в себе аналогичный внутренний порядок, ту же генетику внутреннего противостояния, соответственно и замечать способен, только подобные ему вещи. «Форма», не содержащая в себе противостояния, не будет иметь силы для существования, вообще. Да она собственно, и формой то стать – не может. Представьте себе существование вещи без внутреннего противоборства. За счёт чего она могла бы существовать? Какова могла бы быть причина для существования такой вещи? В чём могла бы зиждется мотивация для её бытия? «Самодостаточность» подразумевает внутреннее сопротивление, – некое напряжение сил внутри субстанции. Не имеющий такового, исчезнет как «форма» из нашего поля зрения, из нашей действительности. Субстанция, не сформировавшая в себе внутренний паритет сил, растворяется в безвременье и превращается для нашего воззрения в пустоту.

Трансформации материального.

Если попытаться сделать нечто абсурдное и невероятное, а именно абстрагироваться насколько это возможно от парадигмы иерархичности природы, и посмотреть на мир взглядом самого мира, то в нём останутся только «Грубое» и «Тонкое». Где «грубое» нисколько не важнее «тонкого», как и «тонкое» нисколько не главнее «грубого». И где у каждого своя независимая плоскость существования, со своими недостатками по отношению к противнику, и своими преимуществами по отношению к нему же, но всегда лишь с точки зрения оценивающего и заинтересованного в категориях, наблюдателя. Ведь всё, что мы наблюдаем во вне, в природе и мире, всё это состояние одной и той же материи, – энергии, сцепленной в различных формах пребывания. И «тонкость», (с соответствующей этой тонкости, агрессивности), и «грубость», (с соответствующей этой грубости, инертности), вопрос лишь формы сцепления, но никак не сущности, и всегда только лишь по отношению к нам, наблюдателям.

Для самой природы вещей, как известно, не существует ни «главного», ни «второстепенного», ни «низа», ни «верха». И все наши оценки, как феноменального, эстетического, так и морального характера, всё те же оценки объекта познания, – субъектом, и необходимо вбирают в себя принципы присущие форме пребывания оценивающего субъекта, трансцендентальной форме его ноумена. Мы, в силу собственного состояния, необходимо вынуждены смотреть на всё и вся, с точки зрения этого состояния. И та вездесущая и повсеместная иерархичность мира, вытекает как необходимая, для оценивающего разума, непреодолимая потребность.

Личность всегда жаждет двух вещей. – Возвыситься, и познать себя. Но как ей это сделать, как только не сравнивая себя со внешним? Как почувствовать себя, как только не на контрасте? Как возвыситься, не зная и не имея «низа»? Куда стремится, не видя, и не распознавая перспективы?

Каковы же преимущества и недостатки, (условно говоря), имеют по отношению друг к другу относительно «грубые», и относительно «тонкие» формы сцепления? Если посмотреть в мир феноменов исследовательским взором, и обозначить некие условные полюса «грубости» и «тонкости», и сравнить, взять к примеру, с одной стороны условного представителя «грубой формы материи» – камень, и «тонкой формы» – фотон, то их преимущества и недостатки будут совершенно относительны, и не в коей мере не будут нести в себе никакой абсолютной иерархической истинной абсолютности. Первая форма – инертна, жёстко сцеплена, медлительна в своём движении, и тем самым, долговечна в сохранении собственной формы. Вторая же, более мобильна, стремительна, агрессивна и гибка, и тем самым, менее долговечна. И вот что характерно. Существование этих противостоящих форм в пространственно-временном континууме, протекает в различных фатумах. Они существуют в разных мирах, и не встречаются никогда. И только наш ноумен, соединяет их в едином пространстве и времени. Наш разум втискивает в мир всё и вся, что только способен вообще, видеть, слышать, чувствовать и оценивать. Он объединяет и смешивает всё, что попадает в его поле зрения. Он разделяет и классифицирует, раскладывает по категориям все вещи, их принципы, которые сам же и создаёт, и которые не существуют в практике мира в себе. Ему необходима иерархия мира. Он не может существовать в ином контексте.

Для нашего впечатления и разумения «тонкая материя» впитывается «грубой». «Грубая» трансформируется в «тонкую». И по большому счёту, в природе всё течёт и меняется без всякого главенствования, без всякой иерархии. И как «тонкая материя» утончается до бесконечности, выходя за рамки нашего восприятия и даже осмысливания, так и «грубая» форма, «грубеет до бесконечности», превращаясь в нечто не доступное нам. Нам известна, (а по большому счёту неизвестна), лишь наиболее грубая форма для возможностей нашей осмысленности, в виде гипотетической «Чёрной дыры», как наиболее «грубой» формы существующей материальности, как некоего объекта за пределами наших чувств, как нечто существующего только в нашем разуме в виде трансцендентального опыта, и представляющегося нам, самой доступной (и в тоже время недоступной), некоей пограничной для нашего восприятия, формой.

Мы, люди, как некая определённая в себе «форма материи», с определённой тонкостью, и определённой грубостью, не являем собой вершину мироздания. Наше «царское повеление», в отношении более «грубых» форм, (впрочем, как и в отношении более «тонких» форм материи), лишь суть – «само-возвеличивание», не имеющее под собой, почти никаких оснований. Наше превосходство над ними, – суть наша иллюзия. Мы как тот майор, который чувствует себя верхушкой командования, находясь в своём подразделении, вершит свой произвол. Но стоит выйти из него, и обязательно найдётся тот, кто будет повелевать им. Мы разделяем и властвуем только в собственных критериях и оценках. Мы, в сути своей, лишь «форма материи определённой тонкости» и «определённой грубости». И вполне естественно, взирая в обе стороны от себя, видим, как более «грубую», так и более «тонкую» относительно себя, форму материи. И чем тоньше наша общая внутренняя структурность, тем больше для нас в мире будет «грубого», и инертного. Ведь всюду, во всех без исключения плоскостях, царствует – относительность.

Вся наша произвольность, (то, что мы называем свободой, в самом широком смысле слова), обеспечивается именно самой «тонкой составляющей» нашего субъекта, – «ноуменом». Ведь именно тонкость, а значит гибкость материи, является «эквивалентом свободы», как таковой. Ведь чем тоньше материя, тем она мобильнее. А мобильность, как в физическом, так и в трансцендентальном смысле, и есть воплощённый лейтмотив свободы. Наше преимущество перед более «грубыми» формами материи, именно в гибкости и мобильности, то есть, в наличии большей свободы. А недостаток, естественно, в скоротечности, и недолговечности нашей формы, в пространстве и времени. Но является ли первое преимуществом, а второе недостатком, с точки зрения метафизики? С точки зрения отсутствия «полной свободы», и отсутствия «общего для всех времени»?

Если бы в мире «самом в себе», было хоть какое-то становление, то у мира должен быть определённый «конец», как и необходимо должно быть «начало», как непременные условия всякого становления. Ведь без этих «полюсов», всякое становление теряет свой смысл.

Скажите на милость, как вообще, может быть становление там, где ничего не появляется, и ничего не исчезает? То, что мы оцениваем, как становление, на самом деле является простым изменением форм, трактующееся нашим спекулятивным по своей природе, разумом, как некое совершенствование. И становлением всё это, и совершенствованием, является лишь в нашем, ограниченном своим «пространственно-временным синтезом», разуме.

То, что в нашем разумении встаёт так ясно, почти неоспоримо, как становление, на самом деле является фикцией. «Прогресс», как и «регресс», правомерны только по отношению к ограниченному промежутку времени, который порождает действительная природа нашего разумения. Прогресс и регресс вообще, – так же абсурдны, как существование «низа и верха» вообще. И в этом смысле становление мира вообще, – абсолютная фикция. Но становление формы, в определённом нашим разумом промежутке времени, с последующим неминуемым распадом, – реальность. Только в рамках нашего пространственно–временного разума, только в рамках нашей действительности, возможно, какое-либо становление. Для природы совершенно всё равно, в какой стадии находится её объект, в стадии ли прогресса, или регресса. Для неё вообще не существует этих категорий, как не существует и иных других.

И вы поймёте всё это тогда, когда, проникнув в суть мироздания, осознаете по-настоящему, что такие критерии нашего осмысления как «высшее» и «низшее», «верх» и «низ», «прошлое» и «будущее», «живое» и неживое» наконец, отталкиваются друг от друга, и в тоже время стремятся друг к другу, подобно планетам космоса. Они, в нашем разуме, подобно сталагмитам и сталактитам в пещере, стремятся друг к другу, отсчитывая веками капли летящие сверху вниз, но им никогда не слиться в «сталагнаты», пока жив, пока существует разум, пока он функционирует. И обязательно сольются в нечто единое, когда ваш мозг, с его синтезированным коллапсирующим разумением, исчезнет. В мире не останется ничего противостоящего друг другу, ни «высшего» ни «низшего», ни «живого» ни «мёртвого», ни «прошлого» ни «будущего», – лишь незыблемость и полная фатальность пустоты.

Невинность мира и всего того, что в нём происходит, осознаётся только тогда, когда ты начинаешь понимать, что все твои поступки продиктованы, с одной стороны; необходимостью обстоятельств, с другой; твоей неизменной и в сакральном корне своём, не свободной сущностью. Что борьба в тебе, непримиримая борьба «грубого» (инертного) и «тонкого» (агрессивного), борьба мотивов «инстинкта» и «разума», определяет всё твоё воззрение и поведение, от самых незначительных поступков, до тех, что переворачивают подчас, мир социума вверх дном. И В этой борьбе, твоему гипотетическому «Я», по большому счёту, отведёна роль «приказчика», или, по крайней мере «наблюдателя». – «Зрителя», сидящего даже не в первом ряду. И когда ты осмыслишь всю фатальность этого положения, тогда для тебя откроется, что все твои решения и поступки, это результат победы того или иного мотива, – победы сильнейшего, где роль твоего «Я», сводится лишь к фиксированию, почти к нолю, как бы это ни было неприятно констатировать. Ведь по большому счёту, никакой свободной воли - не существует. Свободы, в своей абсолютной категории, быть – не может. Есть лишь иллюзия свободы, дающая нам возможность самой жизни, нашего бытия в действительности, средь вещей полярного мира, между «инертных скал», и «сверх мобильных фотонов».

Подобен книге.

«Подобно книге сокровенный мир,

лежит на полке молча, тихо.

Он первым редко говорит,

И если говорит, то очень сухо.

Как глубочайший фолиант,

его обложка – неприметна,

его присутствие едва заметно,

ему не нужен украшенья бант.

Нарядом ярким привлекает пошлость.

Смотрите! – Книга разноцветная лежит!

Навязчивость в ней и угодность,

своей доступностью манит.

Как проститутка у дороги,

своим нарядом привлекает похоть,

кому трудиться головою лень,

кто смотрит в книгу – видит фигу.

Мир сокровенный говорит лишь с тем,

кто, невзирая на неброскую обложку,

на труд извилин уповает, и на сплин

открыть стремится новый мир

Кто в каждой вещи ценит глубину,

Назойливую пошлость отгоняет, как-нибудь.

Мир говорит с ним языком идей,

в них образы божественного откровения,

открылась истина! – Ты чувствуешь, что рядом с ней,

ступая в такт божественного провидения,

всегда идет какой-нибудь злодей,

Герольдом правды машет, – лживый чародей…

Подобно книге, сокровенный мир,

лежит на полке, молча, тихо.

Раскрой же книгу, и она заговорит,

но диалект её, звучать он всё же будет сухо.

И краска горькая великих истин,

окрасит с ног до головы,

плоды смоковниц с потолка повиснут,

увидишь ясно ты значение борьбы.

Своей невинностью война любая,

твоим глазам откроет новый путь,

жестокостью своею соблазняя,

Мир светлый – сокровенную рисует суть…»

Каннибализм разума

Ты непременно хочешь собрать побольше истин? Словно грибник, ты ходишь по лесу мироздания, и собираешь «Грибы – истины». Выискивая их под «листвой обыденности», под «корягами привычки». Чем скрытнее лежала истина, тем большее удовлетворение ты получаешь, – охотник за грибами. Ты даже не представляешь, как один «гриб», похож на другой. Тебе они кажутся, такими разными. Как всякие грибы леса, приобретая различную форму, в сути своей, имеют идентичную споровую основу, так и истины, имея различную форму в нашем представлении, в сути своей, – одно. И как всякие грибы, истины не так безобидны, как кажутся на первый взгляд, и даже совсем не безобидны. В одних больше яда, в других меньше, но совсем без яда, истин – не бывает.

Порой нам кажется, что мы нашли совершенно отличный от других «гриб», но надрезав ножку, понимаем, что всё одно. Мы находим, казалось бы, совершенно самостоятельную, объективную и отличную от других истину, но через некоторое время вдруг осознаём, что её генетика, её суть – та же, что и у предыдущей. И что она отличается лишь формой, но никак не содержанием. И вот это содержание определяет только наш «разум». И как всякий предмет мира есть его отражение, так и всякая истина есть его собственная дефиниция. Ведь как вся действительная феноменальная реальность, с её бесчисленными предметами, это результат некоей экспансии твоего ноумена во вне, в виде некоей «синтетической волны», волны «искривлённой» на определённый лад после столкновения с внешними объектами, волны отражённой этими объектами, и вернувшейся обратно в виде зашифрованного алгоритма определённой формативности, так и всякая трансцендентная истинность твоего осмысления, есть лишь впечатление твоего оценочного разумения, относительно экспансируемых и возвращающихся волн твоей осознанности, но лишь на полях сверх тонкого астрального мира той же действительности.

Наша реальная действительность, это некое «дитя», зачатое от «совокупления» твоей внутренней сути – с внешней, более фундаментальной сутью бытия. И не только истина, как нечто законченное в своей форме, но и всякая иная форма нашего сознания, есть суть формодинамика нашего разума, с его экспансией во вне собственной волны, оплодотворённой уже устоявшейся в нём же самом, и лишь накладываемой на вне, укоренившейся грубой действительностью, так называемой внешней феноменальной реальностью. Реальностью, которая по большому счёту, есть лишь «окаменелая форма нашего прошлого архаического представления». «Действительность», со всей своей реальностью, подобна вековому древу, выкладывающему свои кольца, и покрывающемуся фундаментальностью коры, предстаёт нашему взору, как непреложная истинность реальности внешней действительности. Сталкиваясь с которой, каждую следующую секунду, наше тонкое мышление, оплодотворяется, и вместе с тем прикрепляется очередным кольцом, к этой длинной цепочке представлений. Синтез «внутреннего» с «внешним», а по большому счёту, синтез «грубого» – укоренившегося, с тонким – мобильным, гибким и уязвимым – вот что есть в сути своей, всякая реальная действительность. Зачатая в совокуплении, и взаимно оплодотворении, она развивается как всякое «дитя», самостоятельно, являя нам свою неоспоримую истинную реальность.

Наш разум, – разум абстрагированных идей, подобно кошке без конца рожает истины. Он рожает эти «формы своего разумения», чтобы кормить ими себя же. Эти «дети», как некий плод сношения нашего разума с «внешней действительной реальностью», а по сути, плод сношения разума с собственным искривлённым отражением, – кормят его. Он словно «каннибал», пожирает своих же «детей», получая истинное удовлетворение, лишь от этого процесса. Его «каннибальская сущность», это его естество. От других «блюд», необходимо выставляемых на общий стол его представления, восприятия и впечатления, он дряхлеет. Да! Ему иногда кажется, что он может питаться и чужими «истинами», что он только этим и занимается. Но на самом деле, его «желудок» способен по-настоящему усваивать только собственные истины. «Ферменты его желудка», способны к усвоению только близких форм сочетания. Всякого рода «суррогаты», это не то, что может сделать его по-настоящему сильным. Лишь собственное «мясо», делает его мощным, даёт ему рост и крепость. Такова природа нашего разума.

Мы, те, кто относительно отдалены от общей людской осмысленности, до поры до времени, пока наш разум не созрел, питаемся как все остальные чужими мыслями, суррогатами, словно «детским питанием». Но приходит время, и это «блюдо» становится для нас слишком пресным. Что ещё может удовлетворить наш «голодный разум», как ни «собственное мясо», «мясо собственных детей – мыслей»? Перейдя на эту пищу, мы всё меньше и меньше нуждаемся в суррогатных разносолах обыденности. И, в конце концов, мы уже не можем «есть» ничего кроме «собственных детей», «собственных мыслей», «собственных истин».

Но абсолютное большинство людей, так всю жизнь и питается чужими мыслями, и чужими идеями. Зациклившись на них, они останавливаются в своём развитии. Они не знают вкуса собственных мыслей, собственных идей. Я ни в коей мере не упрекаю их за это. Ведь это их природа, и с этим ничего нельзя поделать. Они даже гордятся этим, ведь, по крайней мере, как им кажется, то есть, они сохраняют в себе силу той иллюзии, что они не стали «каннибалами» в своей сути. Что их разум, питается чем-то посторонним. – Блаженные! Они думают, что, не питаясь «собственным мясом», но питаясь «мясом соплеменников», они не являются «каннибалами»?

Но дело в том, что и мы также живём в собственных недоразумениях. Ибо тот, кто считает, что питается только своими мыслями, так же культивирует в себе иллюзию. Иллюзию того, что это только его мысли, не спровоцированные и не навеянные никем и ничем из вне. Что он их рожает сам, даже не будучи оплодотворённым, без постороннего вмешательства. «Дети – истины» – сами из себя. – Эдакий «метафизический партеногенез».

Способность разума

Осознал ли ты, способен ли ты осознать великую фатальность мира, его незыблемую абсолютную безответственность. Его могущественное размеренное движение, подобное широчайшей реке. Не взирая ни на что, ни на помехи, ни на водовороты, она медленно течет, перекатывая разнообразные камни, и несёт в себе всё, что только способен вообразить ищущий разум.

Осознал ли ты своё место в этом мире? Осознаёшь ли своё ничтожество, когда смотришь широко, в масштабе бескрайнего космоса? Осознаёшь ли в полной мере свою мощь, когда твой взор устремлён в «узость мира», в микромир? Понимаешь ли, что единственно возможный, и единственно существующий центр мира, это твой взор, твой маленький, и в то же время безграничный разум.

Что способен узреть твой глаз? Что способен узреть твой внутренний взор? Способен ли твой разум переварить всё то, что воспринимает твой взор? Только лишь малую часть? Он начинает ворчать и кашлять, говоря при этом: Куда столько…, я не осилю! Я не в состоянии всё это переварить. Отплёвываясь, он, в конце концов, отворачивается. «Аппетит его воззрения» прямо пропорционален его способностям. А когда ему в «глотку» начинают запихивать то, что он не в состоянии переварить, не в силах воспринять, он выплюнет и скажет: Мне это не нужно! Или даже так: Кому это вообще нужно? И это вполне естественно. Ведь каждый разум, невзирая на свои способности, всегда точно знает, что для него интересно, а что нет. Всегда считает себя последней инстанцией в оценке всего мелкого и всего глобального, всего грубого и всего тонкого. Всегда считает себя последней инстанцией в оценке «полезности», или «бесполезности» того, или иного. И это вполне правомерно, ведь он судит только по отношению к себе, ему интересно только то, что он способен переварить. И в этом смысле наш разум, похож на наш желудок, который диктует нам, наши кулинарные вкусы. Наш разум, его «оценивающая ганглия», диктует нам вкусы нашего воззрения, формирует наши желания, в зависимости от потенциального удовлетворения. Способности нашего разума переваривать, определяют не только наши пристрастия и наши интересы, но и всю картину мира, всю его пошлость, величие, и истинность. Ведь нам интересно только то, что мы способны усвоить. Мир наших оценок, это единственно существующий для нас мир. Мир всегда прекрасен для нас, когда мы в состоянии его воспринять и оценить, и становиться сверх безобразным, когда мы не в состоянии этого сделать.

Физиология существенности

Ещё более углубляясь в физиологию разумения, как всякого иного процесса, хочу продолжить эту параллель. Способность переваривать пищу, зависит от наличия определённых «ферментов» в организме, которые производятся «секреторной функцией». Работа же, секреторной функции, то есть продуцирование и выделение необходимой определённой группы ферментов, зависит напрямую от того, какая пища поступает в организм. Здесь одно, – формирует и определяет другое, которое, в свою очередь, зависит от первого. То есть способность переваривать определённую пищу, зависит от способности выделения ферментов, а выделение ферментов, в свою очередь, зависит от поступающей в организм определённой пищи. Круг замыкается. – Взаимопровокация.

И вот к чему собственно, я. Дело в том, что это самая наглядная схема механизма формирования всякого восприятия, вообще. В этом механизме скрывается креативная причина нашего взаимоотношения с внешним миром. Этот механизм определяет взаимодействия во всяком синтезе формирующем, как отдельные составляющие внешней феноменальной действительности, как саморегулирующие системы и организмы внутренней действительности, так и нейрофизические процессы головного мозга, и вытекающие из этого механизма трансцендентальные образы сознания, как воплощения самого «тонкого метаболизма нашей реальной действительности». Ведь эти механизмы присущи как чисто физиологическим процессам, происходящим в желудке, так и процессам, происходящим в нашем разуме, инстинктивного, рационального, и трансцендентального и идеального планов.

Эти механизмы питают древние корни, имеющие главной своей целью приспособляемость к внешним условиям. Как наш желудок питается внешней пищей, так и наш разум нуждается в определённой пище из вне, которая, в свою очередь, формирует его вкусы и пристрастия. – То, что я назвал простым взаимовлиянием. Как развитие способностей желудка, зависят от поступающей пищи, так и развитие разума, так же, зависит от того, какими «продуктами» вы его кормите. Желудок и разум. У них разные «рты», и разные формы функционирования, но сущность их сакральных механизмов, – аналогична.

Скажу несколько слов о взаимодействии нашего разума и желудка. О том, что наша мысль, в своей глубинной трансцендентной метафизике, немало зависит от пищи, потребляемой нашим желудком. Ведь если форма мысли, её острота, её гармония, это отражение формы нашей внутренней организации, то её энергия, это трансформированная субстанциональность той материальности, которая приносится в нас с поступающей через желудок пищей. И «субстанция мысли», зависит как от физической пищи, перевариваемой нашим желудком, так и от трансцендентного влияния нашего разума на работу желудка. Продукты, поступающие в наш организм, проходят колоссальный путь трансформации и преобразования, начиная с пережевывания, переваривания в желудке, они обрабатываются ферментами, всё время на своём пути, получая новую форму, в конце концов, поступают в каждую клеточку нашего организма. Где как на фабрике, преобразовываются в самую тонкую форму материи, в электромагнитные импульсы, – токи мизерной величины. Затем эти токи, вливаясь в «общую реку внутреннего энерготока», наконец, конденсируются в нашем мозге, приобретая уже законченную форму разумения, самую тонкую и самую упорядоченную и организованную из всех форм, присущих нашей действительности. Они воплощаются в продукт, называемый нами мыслью, которая экспансируется вовне, создавая и меняя внешнюю реальность бытия. И в этом смысле, именно в нашем желудке, начинает своё рождение всякая мысль.

Но что самое интересное, как я уже отмечал, существует не только взаимозависимость, но и взаимовлияние между работой нашего разума, и работой нашего желудка. Наш разум развиваясь, и приобретая новые свойства, (в развитии которого не последнюю роль играет желудок), посылает флюиды нашему желудку, меняя тем самым, его вкусы и пристрастия. Желудок, через целый комплекс посредников, выдавая более качественную продукцию, заставляет мозг ещё более интенсивно развиваться. Это взаимовлияние, повторюсь, отражение всякого взаимодействия в мире, порождающего восприятие, как таковое. Вот такая физиология. Всякое влияние, – есть суть взаимовлияние. Всякое становление, – есть суть взаимостановление.

Наш организм, – это слепок с мира. Чтобы понять, как происходят те или иные процессы в природе, достаточно внимательно посмотреть в себя. Там ты найдёшь всё, что тебе для этого нужно. Всё, что ты найдёшь в себе, ты найдёшь и в окружающем мире. И наоборот. Всякая «конструкция» внешнего мира, и главные принципы всякой «саморегулирующейся системы», (если посмотреть на них непредвзято, а главное глубоко), будет непременно походить на наши внутренние механизмы и внутренние принципы. Отличаясь лишь своими феноменальными индивидуальными формами. Ведь все оценки, оценки принципов и механизмов, это всеобъемлющая и неистребимая способность нашего разума, видеть то, что он хочет видеть. Он всегда находит то, что желает найти.

Посмотрите непредвзятым взглядом на то, что мы делаем, что создаём и изобретаем. Нам кажется, что мы делаем что-то новое. Но всё это не выходит за рамки общих природных принципов и механизмов, присущих как нашему организму, так и миру в целом. «Машины», – (дополнительные «органы для тела», как продолжение и усиление наших возможностей). «Политические партии, государства», – (системы, в сути своей, повторяющие устройство как нашего, так и всякого организма). «Меж клановые баталии», – (как отражение внутренней борьбы во всякой системе). «Искусство», – (как чистое отражение нашей души). И т. д. и т. п. Всё, в своей сущности, повторяет уже существующие принципы, одно копирует другое, находя своё отличие лишь в форме, объёме и скорости.

Ну а последние изобретения электроники, как дополнения к нашему разуму, пролонгация увеличения его возможностей. – В сути своей, новые искусственно созданные «ганглии» для нашего мозга. Я имею в виду, конечно же, компьютер. Это вообще отдельная история. Его механизмы, его свойства, подошли так близко к функциональным особенностям нашего мозга, к принципам и формам его функционирования, что подчас создаётся обманчивое впечатление, будто он копирует и полностью повторяет работу разума. И пусть, на самом деле, его возможности ещё слишком далеки от возможностей нашего формирующегося веками «процессора», но его принципы аналогичны процессам, протекающим в нашем мозге. И даже «сущностный фундаментальный материал» для его функционирования – один – электротоки малой величины, с их безграничными возможностями собственного форматирования, и соответствующей этой формативности, бесконечно возможной информативной кодированной содержательности. Здесь нет лишь, присущего нашему разуму произвола, и свободы выбора, как некоей изначальности, некоей самопроизвольности, являющейся в нашем представлении главным пантеоном жизненности, как таковой. – Всего того, что по большому счёту, является нашей же иллюзией, и составляет главную основу веры в жизнь, как в нечто выходящее за рамки всего существенного, всего существующего вне нас в мире реальной действительности, и стоящего над всем мирозданием, бастионом божественности.

Как всякая машина, созданная человеком, расширяет возможности его тела, так компьютер расширяет возможности его разума. Лишь как некое усиление и расширение функциональности, в дополнение его доминирующему «произвольному разуму». Но и некое подобие относительной «произвольности компьютера», не за горами. Он уже показывает чудеса самостоятельности. И пусть «абсолютная произвольность», как некое воплощённое олицетворение «свободной воли нашего разума», являются фикцией нашего же разума, но относительная произвольность, воплощающаяся в доминировании исходящих из его недр апперцепций и дефиниций, здесь бесспорно, имеет место быть. По отношению ко всему, так называемому «неживому материалу», мы, на самом деле обладаем относительным произволом, и относительной свободой. Но этот произвол и эта свобода, являются таковыми, и несут в себе истинность только с точки зрения нашего же проблематического, ассерторического и аподиктического разума. То есть, с точки зрения его же модальности. Он создаёт относительный произвол, и выращивает в себе свободу воли, так же как мир действительности создаёт и выращивает свою фауну, с её разнотипными, казалось бы, произвольными и свободными насекомыми и животными. Но эта произвольность и свобода им только снится.

Для того чтобы осмыслить метафизику, понять все процессы происходящие в мире действительности вообще, и в нашем социуме в частности, достаточно проанализировать глубинные процессы, происходящие в доступных нашему анализу локальных системах, к примеру, в так называемых «живых органоидах». Природа явлений всюду одна. Строя параллели и проекции можно достаточно точно предсказывать возможное разворачивание событий в социуме. Ведь его «организм», «организм социума» и его «кланов», в точности повторяет все динамические и статические процессы, происходящие в организме всякой «биологической единицы». И эти процессы глубоко индифферентны по отношению к принадлежности форме системы. Главное здесь суметь идентифицировать тот или иной процесс, и провести параллель. Или говоря метафорически сделать нечто вроде лингвистического перевода, с языка на язык, но только в области метафизики этих явлений.

«Незримый первофеномен», – суть мира, воплощённая в каждом явлении так называемой «неживой природы», необходимо составляет основу субстанциональности всей так называемой «живой природы». Где лишь форма системности, её строгой упорядоченности на определённый лад, определяет её относительную абстрагированность от мира «неживой природы».

Я уверен, что на этой дороге лежат большие открытия, как для нашего «рационального разума», так и для «трансцендентального» и «идеального». Если смотреть в суть нашего восприятия мира, то всё, что мы оцениваем, как «наблюдатели», с одной стороны; Есть наш субъективный взгляд, который всегда находит то, что хочет найти, и всегда оправдывает то, что ему оправдать необходимо. Он находит «сходство и нераздельность», даже в явном противоречии. Он делит то, что неделимо! Он всегда будет видеть, осознавать, и оценивать в соответствии настройке своего собственного «фокуса». Ведь, строго говоря, при определённом настрое, при определённом «фокусе воззрения», можно найти схожесть между топором и земляникой. Ибо всё это, лишь игры нашего разума. С другой стороны, всё, что нас окружает, и мы сами в этом окружении, в своей сакральной сущности – одно. Всё есть материя, сцепленная в разные формы пребывания. И отличие одного от другого лишь в самой форме, в определённом порядке этого сцепления. – Порядке, в самом широком смысле слова. И всякие, называемые «природные силы», являющиеся генератором и толкателем всевозможных трансформаций в этом мире, необходимо относить к «форме материи». – К самой «тонкой» в нашем кругозоре. И в силу своей «тонкости», чрезвычайно гибкой, мобильной и агрессивной. И всякая «форма материи», даже самая «грубая и инертная», при определённых условиях может трансформироваться в самую «тонкую форму». – В волну определённого порядка, со своей определённой длинной и амплитудой колебания. Которая в силу приобретения новых качеств, начнёт действовать в соответствии приобретённой субстанциональности. Камень превращается в свет (поток фотонов), железо в электричество (поток электронов) и магнетизм, наша плоть в мысль. – Всё что, так или иначе, относят к чему-то сверх возможному, к некоему «божественному началу», является в сути своей, проявлением «утончённых форм материи». А точнее сказать, проявлениями выходящих за пределы простых возможностей нашего тела, волн. Они не появляются каким-то мистическим образом в нашем мире, они часть этого мира, а значит, являются лишь определенной формой субстанциональности общего мироздания.

И наш так называемый «ноумен», нечто мыслящее в нас, и создающее в своём креативном посыле всю реальную действительность, является так же частью материального мира. Это наиболее тонкая и агрессивная его форма. Настолько тонкая и агрессивная, что имеет небывалые возможности, вызывающие в нас же, чувство чудесной божественности, фантасмагории, – некоего бытия, выходящего за всякие пределы материальной существенности. Но, тем не менее, разделять и абстрагировать грубые и тонкие формы материальности, всё равно, что отделять и абстрагировать огонь и свет, воду и пар, всё равно, что отделять и абстрагировать ствол древа от его кроны. Всё это лишь вопрос трансформации материальных форм, – суть их «огрубения» и «утончение». Существенность же, всегда остаётся единой и неделимой. И пусть эта существенность, сама по себе, в своём самом сокровенном формате нам не доступна, мы всё же способны осознать, что «формы» как таковые, не могут определять эту самую существенность.

И пусть эта мысль не нова, и даже в некотором смысле пошла, но на самом деле действительно всё в этом мире общо, всё – «одно из другого, и из другого – в одно». И когда мы не видим никакой связи между двумя субстанциональностями, это ни в коей мере не говорит о том, что связи нет. Это лишь говорит о том, что мы не видим эту связь, что наше восприятие, ограниченное определённой сферой восприимчивости и идентификации, как в пространстве, так и во времени, как в объёмах, так и в скоростях, пока не в состоянии идентифицировать эту связь.

Конечно, очень непросто обнаружить даже метафизически, общую существенность между камнем и электричеством, или куском металла и светом. Но в своей физике, они всё же одно и то же. Ибо просто не могут быть чем-то отдельным, в своей глубинной субстанциональности. Разнообразность форм сцепления энергии в объекты нашего познания настолько широка, что наш разум не в состоянии охватить всех аспектов этого разнообразия, как не в состоянии охватить весь мир действительности.

Психологические протуберанцы

Безумие

Формат отношения

Как отчаян, как смел человек! Эта смелость подчас граничит с безумием! Его порыв, – взрыв его страсти, захватывает целиком, заполняя весь его разум. И осмысливание того, или иного собственного поступка наступает позже, когда страсть отступила, и душа успокоилась. Ты как будто бы очнулся, и теперь оцениваешь своё поведение, так же как оцениваешь только что прерванный сон. Обуреваемый страстями, ты находишься, словно во сне. И осмысливаешь глубину собственного безумия, только, проснувшись. В тебе как будто бы меняется мир. Ты выходишь из состояния безумия, вступая в этот разумный мир, и контраст – обжигает твою душу. Теперь тебе представляется мир, в котором ты только что был – совершенно безумным. Всякое безумие, иррациональность сознания, неадекватность, познаётся только в сравнении, в контрасте. Не выйди ты из того мира, и он так и оставался бы единственно существующим. А значит, твоё поведение в нём, единственно возможным.

Весь наш реальный мир, всю адекватность нашей действительности, всю разумность нашего социума, и каждого члена этого социума, мы сможем оценить, лишь только в сравнении с иным миром, с иной действительностью. Сегодняшняя оценка адекватности нашего реального мира в целом, как чего-то разумного, это оценка не знающего иного мира, иной формы реальной действительности, разума. Ведь по большому счёту мы не можем оценивать мир, и своё поведение в нём, хладнокровно, пока не посмотрели на него со стороны. Пока у нас нет возможности сравнения, всякий мир нам кажется вполне адекватным, ведь он привычен для нас. Ведь изнутри, он всегда будет необходимо адекватным, ибо изнутри, он, – единственно возможный. Но, на то нам и дан трансцендентальный разум, чтобы попытаться взглянуть на наш мир взглядом, идущим не изнутри, но снаружи, – воззрением стороннего наблюдателя. Хотя я совсем не уверен, что это возможно сделать, хотя бы на пядь, но всё же, рискнём.

Так в чём же суть безумия? Где его зерно? Как отделить истинное безумие, от того, что мы называем безумием? Если отбросить привычки и попытаться взглянуть на мир и наш социум глазами родившегося ребёнка, у которого ещё нет привычек, и взгляд которого не замаслен внедрившимися в кровь моральными принципами и всякого рода догмами образования, систематизированными правилами «хреодного свойства», отвлекающими разум взрослого человека от истинной картины мира, то окажется, что наш мир наполнен «безумием», как кадка водой, после проливного дождя. Ко многим проявлениям безумия мы привыкаем, как к неизбежному, а многие просто пропускаем мимо собственной осознанности, предпочитая не замечать. То, что с точки зрения психиатра называется безумием, во многих случаях, как известно, лишь некоторое отклонение в психике, дающее как «ущербность», по отношению к социуму, так и явное «преимущество». Наши психиатры и психоаналитики привыкли вешать ярлыки на любое отклонение от нормы, отклонение от общей «усреднённости». Они обозначили некую «планку разумности», и всё, что не вписывается в эти границы, называют безумием, совершенно не утруждая себя глубокими воззрениями на этот счёт. Я уж не говорю о глубоких исследованиях, которые в этой области научного знания относительно редки.

Именно по отношению к «нормативной разумности», мы, с подачи психиатров, и оцениваем всякое безумие. Но дело в том, что в нашем социуме существуют формы безумия, которые по устоявшимся правилам, превратившимся в закон, относят к развлечениям так же, как когда-то в Риме, на подмостках Амфитеатров, относили к естественной обыденности происходящее на арене. Иные формы безумия составляют необходимые условия природы, и так же относятся нами к вполне разумным явлениям. И речь сейчас, конечно же, не идёт об острых формах безумия, гиперклинических, для идентификации которых, собственно, в психиатрах нет никакой нужды. Поведение, идущее вразрез со всякой разумностью, не нуждается в рациональном разложении симптомов. Ведь явные выходы за пределы адекватности, это те нарушения, которые бросаются в глаза всякому, и идентифицируются всяким, даже совершенно не сведущим в психиатрии, наблюдателем. И потому такие отклонения причисляются к очевидным, не подлежащим идентификации. Я же хочу поговорить о тех случаях, которые не вызывают впечатления явного безумства, и которые плавая на поверхности социума нефтяным пятном, вызывают лишь недоумение или раздражение у купающихся личностей, имеющих каждый свою психофизическую состоятельность. Мы привыкли к этим отклонениям, и абсолютно уверенны в их адекватности, и разумности. – Обыденные формы безумия, без гиперклиники, которые мы нарекаем как угодно, только не безумием.

И так. Градации безумия очень обширны. И часто то, или иное явление нашей жизни обозначается нами как «безумие» только тогда, когда мы начинаем смотреть на него с определённого угла зрения, часто вызванного определёнными последствиями. Скажите на милость, кто-нибудь когда-нибудь задумывался над тем, насколько безумно бить друг другу лицо на ринге? Я имею в виду классический бокс. Я уверен, что да. Но, тем не менее, мы называем это боксом и не относим сие явление к проявлениям безумия. А секс, сколько раз он казался вам безумием? Здравомыслие «рационального разума» относится к любым проявления инстинкта, ко всему, что не вписывается в рамки «рационального», как к некоему безумству. То есть то, что никак не объясняется с точки зрения «рационального», автоматически выпадает из сферы «Здраво мысленного». Ведь сфера «допустимого», с точки зрения «рационального», ограничивается только её сферой, и любые отклонения противоречащие, либо не поддающиеся анализу, выпадают из этой алгоритмической парадигмы. На тонком уровне всякое наше действие, или даже намерение, не входящее в сферу «объяснимого», а сюда входит и всякая игра фантазии, интуитивная мысль, выходящая за рамки привычного, простого, осознанного, то есть, разложенного рациональным разумом на категории, с его точки зрения, уже граничит с безумием.

Когда твой разум настроен на волну «рационального», и в этот момент, ты видишь бой на ринге, в первые мгновения, в твоей голове появляются противоречивые мысли. Твой разум возмущается, и ты думаешь, – какое безумие! Но через минуту, настроившись на происходящую реальность, наш разум начинает воспринимать всё это, как должное. И ты спокойно смотришь, как они избивают друг друга, непонятно ради чего. Ибо непонятным это является, только для нашего «рационального разума».

Как известно, (с точки зрения того же «фокуса разумения», который не приемлет в первые мгновения, картину на ринге), каждый здравомыслящий человек, не видит и капли разумности во всякой войне. Война, это самое противоречивое явление нашей жизни. Мы всегда считаем её неразумной. Но, тем не менее, ни на минуту не прекращаем воевать, по всем фронтам нашего необъятного бытия…Война, с точки зрения «рационального разума», – полное и абсолютное безумие. И в то же время, где как не на войне, от индивидуума требуется «разумность», и «рациональное мышление». «Разумность» – в «безумии»! – Великая шутка «Создателя»! Он заставляет нас мыслить и поступать разумно, в полном безумии. Он заставляет нас расценивать явное безумие, как разумную необходимость.

Но в силу «конъюнктурности заинтересованного разума» в иной плоскости осознанности, вы называете «безумием» то, что лишь выходит за ваши привычные рамки осмысления, то, что ломает стереотипы, и устоявшиеся замки осмысления. То, что так или иначе выдаётся из общей ровной картины поведения, адекватного и разумного человека. Но совершенно не обращаете внимания на то, что «безумие» как таковое, вокруг вас повсюду! Вы живёте, окружённые безумием, но, привыкнув к нему, относите всё это, к вполне адекватному и разумному, ибо считаете это необходимым.

И один из главных корней во всех наших оценках «безумия», либо «адекватности», это всё та же различность миров нашего двойственного сознания. Где одна его часть мыслит в плоскости «инстинктивного», другая, – в плоскости «рационального». Ведь то, что желает и делает наше «инстинктивное», почти всегда воспринимается «рациональным», как безумие. Наше «инстинктивное» заставляет нас воевать. Но «рациональное» – кричит; Что вы делаете, это же безумие! Даже реализация главного нашего инстинкта, (как особей животного мира), воплощающегося в половой акт, для нашего «рационального разума», выглядит как полное безумие. Но только локально, сам акт, то, что являет собой самое «низменное», непосредственную работу нашей природы, воплощающуюся в совокупление. В целом же продолжение рода, для нашего «рационального», является адекватным и вполне разумным явлением, ведь это для него, уже нечто «возвышенное».

К чему я собственно, всё это? К тому, что по большому счёту, объективного определения «Безумия», – не существует. Всё лишь игра взглядов, противостояние точек зрения «инстинкта» и «разума». Инстинкт, не смотря ни на какие оценки и порицания, будет всегда поступать так, как заложено в него природой. И разум, ни смотря, ни на что, в свою очередь, будет вести себя сообразно своей. Им, как я уже отмечал, не суждено договорится. Ибо их противостояние является необходимостью, так как это, вообще, условие всякого существования. Всё что нам остаётся, это стараться сохранять некий паритет, баланс во всех подконтрольных нам плоскостях.

Как вы думаете, что являлось бы безумием с точки зрения инстинкта, по отношению к самому инстинкту, и его проявлениям? Как может быть сам инстинкт – безумен? Какими рамками ограничивается «разумность инстинкта»? В том то и дело, что его разумность определяется нашим «рациональным разумом», как арбитром, как властвующим субъектом, которому дано и позволено оценивать, и определять критерии этой разумности. И как всякий арбитр, он преднамерен, предвзят и заинтересован, в самом широком смысле слова. Для инстинкта же, вообще не существует подобных критериев. Ведь в нём нет «аналитической оценивающей ганглии». Его поведение, его сущность, есть – воплощённая необходимость.

Иной формат

Что является безумием, с точки зрения моей концепции мира, как «нераздельного живого организма», в котором обозначение нами «живого» и «неживого», есть лишь суть – наша субъективная оценка, оценка заинтересованного взгляда, раскладывающего всё, и вся по мешкам категорий, для удобства и контроля, (сказать точнее, – для удобного контроля).

В чём, в этом подтексте, корень безумия, в чём его зерно, можно понять и осознать, прибегнув к аналогиям присущим моему воззрению в мир, в целом. Все нарушения, которые мы находим в мире, есть лишь оценки нашего воззрения. Миру, как таковому, не свойственны ни какие нарушения, так как ему не свойственны оценки, как таковые. У него нет и быть не может для этого, никаких критериев. Они имели бы место для него, если бы он, мир, способен был осознавать сам себя. Если бы он стал «заинтересованным субъектом» вроде нашего с вами «рационального разума». Если бы у него появился свой оценивающий «рефлексивно – рациональный бастион», с возвышающимся над подвластными владениями «Оком Сарумана». Но ему, это ни к чему. Мир оценивает себя, с помощью нашего взгляда, и нашего разума. И именно с помощью и благодаря нашему «рациональному разуму», мир оценивает и определяет все отношения в нём, и строит критерии. Он, собственно, и создал его для этого. У него нет, и быть не может иного интереса в нашем существовании, как собственное познание, в самом широком смысле слова.

Далее. Всякий объект «неживой природы», к примеру, камень, стал бы, образно говоря безумным в наших глазах, если бы вдруг, без каких-либо причин, изменил свой характер. Если бы он стал вести себя, не в соответствии со своим статусом, и вразрез окружающей его, и формирующей его характер, действительности. Вышел бы, из-под власти общих физических законов. К примеру, стал бы плавать. Но это – невозможно, скажете вы, и будете абсолютно правы. Беспричинно, в мире ничего не происходит. Характер объекта сам по себе меняться не может, его свойства, его характеристики, это его неизменная суть. Она обусловлена веками его пребывания в окружающей его действительности.

Я излагаю всё это к тому, что мы, люди, как всякий иной объект природного «макрокинеза», обладаем своим неизменным характером глубинного качества, который не может меняться, в рамках нашего локального восприятия и осмысления. И наряду с этим, обладаем изменяющимся характером поверхностного качества, который хоть и содержит в себе определённую гибкость, и способность меняться, но произвольно, без каких-либо внешних причин, так же меняться не может. Мы такие же камешки в природном котле, с такими же неизменными характеристиками нашего «глубинного фатума», и индивидуальными поверхностными характерами, меняющимися в зависимости от места пребывания, от воздействия внешней среды. «Кожа нашего характера», способна утончаться, и становиться лоснящейся, прозрачной и шелковистой. Но вполне способна становится грубой, непробиваемой и инертной. Подобно камням, имеющим неизменную сущность «каменистости», и индивидуальную структуру, в зависимости от места пребывания каждого отдельного камня. И вот, собственно, к чему я. В этом смысле, всякая произвольность, как безосновательность, как данность, выходящая за условия реальной действительности, есть в сути своей, – безумие. Некий выход из общей сбалансированной парадигмы движений реальности, порождающий в нашем эмпирическом воззрении, впечатления различных форм неадекватности.

И вот что ещё. «Общечеловеческий характер», характер человеческого рода, в силу своей инертности, вызывает впечатление общего стоицизма, словно той общей «каменистости» присущей всем каменным субстанциям, и воплощающийся в нас, в некий «характер кланового субстрата». В ту стержневую основу, на фоне которой, характер индивидуума, (как чего-то более мобильного и гибкого, в силу скромности мира, продуцирующегося им), невероятно изменчив. И этот дисбаланс, встречающийся повсюду, контрастность которого и вызывает впечатление неразумного поведения индивидуума, на фоне общей разумности рода, есть одна из причин наших оценок неадекватности, и обозначения критериев разумности и безумия. Именно контрастность, подчас, является той основной причиной несоответствия, благодаря которому мы склонны относить явления нашего характера и поведения, к безумию.

Обобщённый формат

И так. «Рациональный разум» уверен, что всё должно быть сбалансировано, размеренно и последовательно. И когда он обнаруживает то, что не входит в рамки его представления о разумной последовательности, он нарекает это безумием. Ведомые рациональным образом мысли, при встрече с подобным явлением в нашей жизни, мы, потупив взгляд, отходим в сторону, не зная, как реагировать. Неадекватность, непредсказуемость поведения, резкие немотивированные ничем выпады, и такие же немотивированные замирания, просто – пугают нас. Ведь они сигнализируют о нарушении того «баланса», который и составляет основу нашей жизни и гарантию существования в реальной действительности, вообще.

Наш «рационально – аналитический разум» собственно, изначально возник и установился для того, чтобы расширить наши возможности к выживанию в меняющейся действительности бытия. Его появление и развитие обусловлено именно этой меняющейся действительностью, меняющимися условиями существования, слишком быстро разворачивающей свои оглобли, реальности. Ведь в природе, всё без исключения появляется по необходимости, и никак иначе. И «рационально – аналитический разум» появился и развился как некая необходимая гарантия нашего выживания в этих меняющихся условиях. И его главная функция заключается в анализе происходящего и предвидения последствий, что обеспечивает логическая цепь его разумения, и выстраивание, пусть приблизительных, но всё же последовательностей событий. И когда эта последовательность нарушается, прерывается логическая цепь, происходит некая общая разбалансировка сознания, с последующим «коллапсом психосоматического равновесия». Индивидуум перестаёт последовательно воспринимать действительность, адекватно оценивать ситуацию, в рамках общей последовательной парадигмы предлагаемой реальности. В результате чего, его органоид в целом, теряет одно из своих основных «укреплений», и тем самым становится, более уязвим. Он теряет одну из своих опор, обеспечивающую его надёжное сопротивление внешнему миру, всегда стремящемуся выдавить его из своего поля, как нарушение, как раковую клетку. Бастион его выживаемости постепенно разрушается. Но в силу того, что в самой природе всё взаимосвязано и сбалансировано, разрушение «рационального», часто провоцирует расширение в нём, «идеального». И за счёт этого «идеального», он становится ещё более приспособленным, а значит, всё равно повышает свои шансы на эту выживаемость.

Подобная разбалансировка, как правило, происходит в результате чрезмерного внутреннего эмоционального напряжения, спровоцированного непреодолимым для индивидуума, внешним воздействием на его психику. Где, в ответной реакции, рвутся «тросы» удерживающие общий баланс и разум срывается с «якоря разумности» в пучину непредсказуемого. В любой системе, у всякой структуры, есть свой предел прочности, некая точка кипения, точка кризиса, после которой необходимо происходит взрыв, либо коллапс, разрушающий внутренний баланс сил.

Вам говорят, что безумца можно вылечить? Не верьте. «Коленный сустав», однажды вылетев из своей сумки, будет вылетать всю последующую жизнь. Разум, выйдя единожды за пределы «рациональной разумности», выйдя единожды из «колеи сбалансированной осознанности», будет всегда сохранять за собой, это право.

Мы часто называем безумием то, что просто не доступно нашему пониманию. То, что выходит за границы понимания среднего человека, усреднённого человеческого разумения. И это ещё одна из граней того, что мы склонны нарекать безумием. «Гениальность», как высшее проявление разумности, всегда на грани «Безумия». Не та «Гениальность», что бесконечно часто восхваляется слишком восторженными поклонниками, не та, которой с лёгкой руки авторитетов, награждается всякий идол, но та, которая концентрирует в себе великое знание эксплицитного характера, не доступное для понимания подавляющего большинства людей. «Гениальность», рождённая синтезом инстинкта и разума, зачатая в их «совокуплении», в непримиримом слиянии двух противоположных полюсов мышления. Порождающая нечто выходящее за рамки, как инстинкта, так и разума. – Взрыв, и рождение новой звезды! Полёт, сопровождающийся полным безумием для всего «рационального»! Недоступное никакому объяснению и разложению в инструментах аналитической рациональности. В ней, в «Гениальности», самая большая концентрация сил. Безумие – в разумности, и разумность – в безумии! Выплеск колоссального количества энергии, от столкновения мощных достойных друг другу противоположностей. Она неописуема, и не поддаётся никакому анализу, но чувствуема нашим «идеальным разумом», его глубоко великим подсознанием. Она вне всего «сознательного», вне «рационального». И потому для него, безоговорочно безумна.

Вы хотите воспитать «Гения»? Ваше тщеславие не знает границ! Как можно создать то, что существует лишь случайно? Каким образом можно создать случай? Построить то, что природа, волей судеб, создаёт лишь единожды в целом поколении. Это желание, – часть вашего Безумия.

То, что всякая «гениальность» находится на грани безумия, и в нашей жизни часто эти понятия невозможно идентифицировать и чётко разграничить, говорит о том, что генетика «гениального», как и генетика «безумного», имеют если не одно тело, то одни корни, или, по крайней мере, схожие линии и окружности своего бытия. Для «рационального разумения» гениальность, как и безумие, имеют в своей основе одну и ту же характерную аномалию. Нарушение последовательности, и нарушение баланса. И там, и здесь, имеет место некий кризис, после которого индивидуум, выпадая из амплитуды общего мироощущения, впадает в иное поле, присущее только ему. Этим объясняется невероятное внутреннее одиночество носителя как того, так и другого. Ведь как «Гений», так и «Безумец», существуют в совершенно абстрагированном, новом небывалом мире. Здесь нет более никого. Именно это вызывает как у одного, так и у другого, такие невыносимые душевные мучения. Не будь этого беспросветного одиночества, они могли бы вполне комфортно себя чувствовать.

Встречались ли вы лицом к лицу с «Гением», и встречались ли лицом к лицу с «Безумцем»? Могли бы вы визуально отличить одного от другого? Я никогда не забуду, как меня, ещё совсем юношу поразила одна сцена, увиденная мной в одном известном кинофильме Милоша Формана. Фильм назывался «Пролетая над гнездом кукушки». Для тех, кто не помнит, немного напомню. Действие фильма происходит в одной из психиатрических лечебниц Америки, куда волей случая, попадает герой фильма, которого играет Джек Николсон. Так вот, вкратце: Он, этот герой, в силу своей излишней эксцентричности, выходящей за рамки ровного поля общественной адекватности, но в тоже время, при полной вменяемости, организует побег пациентов этой клиники, с целью простой прогулки на катере, а точнее рыбалки. Якобы, зафрахтовав на время небольшое судно, он привозит туда всю эту разношерстную публику, с различными психическими отклонениями. Их встречает, толи хозяин, толи дежурный стоянки, который замечает странности в поведении этих людей, которые лихо залазят на борт судна, и обращается к ним с вопросом: Что вы собираетесь делать? И ожидая адекватного ответа, смотрит подозрительно на них. И герой Джека Николсона, видя, что прогулка может провалиться, заявляет, что они из психиатрической клиники, и сам, представившись доктором, начинает представлять ему всех остальных. Перед именем каждого, говоря, либо доктор, либо профессор, наделяя, тем самым, их регалиями учёного мира. И тут происходит самое невероятное! А именно, почти волшебное перевоплощение всех этих людей, в элиту научного мира! Происходит некое открытие! Эти лица, будучи секунду назад, простыми безумцами, начинают чудесным образом меняться в наших глазах. То есть, они, оставаясь теми же безумцами, вдруг стали превращаться в нашем лицезрении, в учёных мужей. Меня поразило то, что лицо учёности, практически нисколько не отличается от лица безумности. Что всё зависит лишь от угла зрения, от предвзятого глаза. Лица безумцев на этом катере, в нашем представлении становились такими, что никто не усомнился бы в том, что это учёные. И что самое интересное, со всей этой новой картиной, удивительным образом гармонировало как их поведение, так и их одежда. Безумие и гениальность, имеют одно лицо? Но в чём тогда разница? Не может быть, чтобы только в субъективном взгляде. В полезности для общества, – вот в чём здесь дело. Всех вместе, и каждого в отдельности, судит и оценивает общество, исходя из своих строгих порядков, и меркантильных интересов. Но полезность, как таковая, так относительна. А порой настолько завуалирована и далека по времени, что не хватит и семь пядей во лбу, чтобы сходу определить, что в действительности может быть полезным, а что нет.

Безумие и гениальность, как явления, имеют одну колыбель. Оба – выпавшие яйца птицы «Крог» из общемирового усреднённого гнезда, с его адекватным контекстом. «Сверх стремление» присущее их носителям, заставляют делать как безумные, так и гениальные вещи. Чем, как не безумием, можно обозначить то, что когда-то давно, рыба, вдруг вылезла на сушу? Да. В том была необходимость для выживания. Но много ли рыб вылезло на эту сушу? Основная масса флоры того времени, оставшись в рамках общей разумности, погибла от нехватки пропитания. Из тех же, что вылезли, большинство погибли от воздействия чуждой среды, либо от катаклизмов, бушующих в те времена на нашей планете. Но те, кто выжили, дали зерно для зарождения новой формы бытия, обеспечив появление нового мира действительности. Если бы не это «безумие», то не существовало бы никаких живых сухопутных тварей, включая, конечно же, и нас с вами.

И так всегда. То, что с точки зрения рассудительного рационального разума, есть безумие, оказывается самым разумным, с точки зрения инстинкта, и природы в целом. Ведь, в сущности, многое «безумное» с точки зрения высшей утончённой рациональности, является генератором всего прогрессивного. И здесь, для наших оценок, не последнюю роль играет наше отношение к последствиям, какими бы они не были. Именно фокус нашего рационального рассуждения, относительно всяких последствий, имеет решающее значение в окончательной оценке и выносимом вердикте. Ведь наш мозг так устроен, что мы склонны, всяким последствиям придавать образ либо «полезного», либо «вредного». И в большинстве случаев, именно исходя из выше обозначенных критериев, определяем безумие или гениальность, как таковые.

Но дело в том, что мы способны завернуть, простите, любое «дерьмо» в красивую обёртку, и всякое явление мира наделить «нужностью», и даже «необходимостью». Как и способны всякий «бриллиант» нашей жизни, превратить в ненужный хлам. Ведь мы обречены в своих воззрениях, служить «сатане интереса и предвзятости», как бы мы не стремились абстрагироваться от этого.

Да простят меня за пафос и излишнюю восторженность, я так же как все, не лишен этого свойства. Но ничем, кроме как безумием, с точки зрения «разумности рационального», расценивать следующее, просто не могу. Те учёные, что, ломая всякие представления, отбрасывают моральные догмы, забыв про предрассудки, не взирая ни на какие последствия, выходят за грань, рискуя всем, – карьерой, здоровьем, и даже своей жизнью, всё же делают своё «Безумие». Они, тем самым выводят всех нас на новые вершины, и даже в совершенно новые миры. Они как те рыбы, выползают туда, где не могут дышать. И у них, вместо жабр начинают появляться «новые органы», – «лёгкие разума». Они поднимаются на такие высоты, что у них начинают появляться органы, позволяющие дышать разряженным воздухом. У них в головах зарождаются и становятся новые «ганглии сознания». «Ганглии», которые открывают для нас, совершенно новые плоскости мира. Гении, или безумцы? Куда ведут они нас? На вершину Олимпа, или в клоаку Аида? Это знает только само проведение.

Что заставляет таких индивидуумов ломать всякие преграды? Что заставляет их выходить за пределы, где нет тепла, где лютый холод сковывает всё живое? Я полагаю, что в первую очередь здесь играет роль внутренний химический состав их крови, определяющий форму метаболизма и гормонального фона, отличающегося от усреднённого состава. Ведь, как известно, все стремления и желания зависят от химического состава крови, и соответствующего гормонального фона, провоцирующего определённую форму метаболизма в целом. Наше поведение напрямую зависит от обменов внутри нас, от сложившейся гармонии внутреннего баланса сил. И зависимость эта, – фатальна.

Противоречие, заключённое в нас, проявляется всюду, где только возможно. Мы нарекаем «безумием» то, или иное проявление разбалансировки нашего «инстинктивно-рационального психотипа», и в то же время, стремимся к этому. Ведь по большому счёту, нас интересует по-настоящему, как в нашем искусстве, так и в нашем быту, всегда только нечто выходящее за рамки, нечто балансирующее над пропастью. То есть, своего рода «безумное». И на самом деле, то, что не пахнет «безумием», нам, по большому счёту, – неинтересно. Стремление к «безумию», заложено в нас природой. Это оно вывело нас на те вершины, коими мы обладаем ныне. Наша воля жаждет безумия, – это её хлеб. Она засыхает без него! И обобщённая динамика её стремлений и удовлетворений, рисует на сводах действительной реальности, картину бытия, присущую только ей.

Присмотритесь, как часто явное «безумие», через определённое время, перевоплощается в наших глазах, в обыденность, и воля, вновь ищет своего удовлетворения, за гранью. Всё это вполне вяжется с её основой, «диссонансно-консонансной динамической генетикой. Постоянным стремлением к диссонансу, сменяющимся стремлением к его разрешению, к удовлетворению консонансом. Ведь для того, чтобы воля могла удовлетворяться, изначально, ей просто необходимы диссонансы. Чем мог бы быть консонанс, без диссонанса?

Стоит лишь, поверхностно взглянуть на историю, и становится ясно, как мы привыкаем к некоторым видам безумия, подчас наряжая их в разные одежды благородного покроя. Придавая «безумию», в одном случае облик героизма, – в другом необходимости, в третьем божественного промысла, и т. д. и т. п. То, что было некоторое время назад безумием, – теперь обыденность. Толи ещё будет.

Изначальная, генетическая причина всему этому, лежит в метафизике нашего расширяющегося пространства. Ведь вся наша «действительность», по одной из версий, имеет своим началом «Инфляционное расширение пространства», которое дало зарождение всей Вселенной, а вместе с тем, и зарождение продуцирующей нашим разумом «действительности» со своим временем и пространством, строящемся целиком и полностью на взаимоотношении объектов, плавающих в «полной пустоте». И причиной всему этому явилось нарушение общего баланса природы, её «абсолютного баланса» олицетворяющего «пустоту», и последующего «флуктуационного расширения» в этой «пустоте», и появления некоего состояния, названного мною «балансом плюс», формирующего все объекты действительности, и саму материю. Этот «баланс плюс», как некая дисгармония по отношению к «полной гармонии архаической природы, явился причиной появления материи, как таковой. (То, о чём я говорил в начале моего изложения). И это расширение продолжается поныне, во все мыслимые и не мыслимые стороны, на всех мыслимых и не мыслимых уровнях и плоскостях бытия. И особняком во всём этом, стоит наша воля, с её разумом, и его «авангардным безумием». Ведь всё это, как внешний мир, так и собственное осмысление его, строит и воспринимает именно он, – наш разум. Строит образы своих внутренних, упорядоченных на определённый лад форм и движений, проецируя, а точнее продуцируя эти образы в окружающее бытие. Где затем, словно пчела, он собирает «нектар внешней действительности», который превращает в лабораториях своего сознания, с помощью собственных ферментов, в «мёд действительной реальности», поглощая жизнь, словно «кисло-сладкий яблочный пирог», с вкраплениями горьких и жгучих «волчьих ягод зла».

Талантливость и Гениальность.

«Великое», это, как правило, лишь то, что выше среднего, лишь по отношению к среднему. – Шпиль башни, возвышающийся над домами. Наша оценка «Великого» всегда относительно среднего, и всегда с высоты нашего положения, с высоты нашего собственного величия».

Прибегая к аллегориям и метафорам, всё широкое море осознанности каждого из нас, можно сравнить с неким «бульоном», основой которого являются с одной стороны, – идеальные перспективы полей умозрения, с другой, – последовательные выложенные пути, – дороги на этих полях. Первые воплощаются в объёмные образы идеального созерцания, вторые – в логические ряды и алгоритмы умозаключения. И в этом «бульоне», смешиваясь и синтезируясь, в сочетании идеальных перспектив, и локальных цепей логического построения, рождаются «мысли – ингредиенты». И концентрация этих «ингредиентов» в «бульоне осознанности» каждого индивидуума, зависит от того, как организованна общая внутренняя система. То есть, как соразмерно и гармонично противостоят друг другу эти идеальные и логические плоскости разумения. Именно это противостояние, и их синтез, создают в отдельной голове, некие «концентрированные сгустки гармоничных сущностей», олицетворяющих алгоритмы сложных душевных агрегатов, воплощающихся как во внешние произведения собственного искусства, так и во внешние конструкции совершенных форм научно-технического прогресса, – в произведения цивилизации. И так же как все Великие произведения искусства писателей, мыслителей, художников, композиторов и поэтов, – всё, что, так или иначе, относится к наследию человеческого рода, обязаны именно этому внутреннему синтезу, происходящему в отдельной личности. Как собственно и все умопомрачительные продукты цивилизации, с их совершенными агрегатными воплощениями, так же исходят из этого Великого синтеза идеального и рационального, протекающего в каждой отдельно взятой творческой голове. Гармоничное сочетание, и последующий синтез идеального и рационально-аналитического мышления, это и есть то, что мы называем талантом. Сверх ценность которого, давным-давно тысячекратно превысила номинал изначального значения той монеты, от которой пришёл этот термин.

Далее, в отношении искусства. У каждого отдельного индивидуума свой неповторимый «бульон». – «Бульон» некоей утончённой сверх организации душевной структуры. У одного он, условно говоря «жидкий», «разбавленный», в нём мало реакций, в нём мало силы. Следовательно, в нём низка концентрация мыслей. «Мысли – сгустки» в таком «бульоне», просты по своим конфигурациям, слабы и инертны. И, соответственно, будучи воплощёнными в произведения искусства, легко проглатываются и легко усваиваются потребителями. Вашему «желудку» нет необходимости особо напрягаться, усваивая такие произведения. И соответственно, продукты таких «бульонов» не приносят удовлетворения душам, требующим для собственного удовлетворения работы, преодоления, «раскусывания орехов». Как не приносят радости и всем «искушенным гурманам».

Но существуют настолько «концентрированные бульоны», что уже собственно, перестают быть «бульонами» в классическом понимании. И воплотившись в произведения, превращаются в такое «блюдо», которое можно лишь «грызть». Понятно, что такие «бульоны», как плохо поддаются проглатыванию, так и сложно усваиваются. И некоторым «желудкам» просто не доступны для усвоения, а часто и противопоказаны. Но в преобладающей своей массе, «бульоны» воплощённые в произведения искусства, имеют консистенцию некоего «супа», доступного для усвоения, при среднем напряжении сил. В мире существует столько «разносолов», сколько существует людей. Познать и попробовать на вкус все, – невозможно для одной личности, в силу ограниченности её во времени. И потому человек стал классифицировать и раскладывать искусство по направлениям, по «мешкам-жанрам». Теперь достаточно развязать и заглянуть в «мешок», чтобы по поверхностным сложениям сделать свой вывод.

Лично я не могу похвастать тем, что попробовал в своей жизни большое множество чужих воплощённых «бульонов». Но меня это нисколько не задевает. Во-первых, мировое наследие произведений искусства так велико, что не приходится и мечтать о знакомстве даже с третью того, что создано человеком. А во-вторых, в этом нет никакого смысла. Ведь какими бы они не казались разнообразными, суть их – всегда одна. Их содержание отличается лишь плотностью и пропорциями, формой и темпом, но ингредиенты, – всегда одни и те же. Их форма и консистенция зависит от «повара», но основа их, это всегда отражение мира действительности, лишь в разных зеркалах. Талантливые художники, писатели, композиторы, поэты и философы – лишь «зеркала с различной кривизной отражения». Они отражают по-разному одну и ту же картинку. И я не изобрету ничего нового и не скажу ничего, что уже не говорил однажды, если выражусь так: Идеально ровных «зеркал», – не бывает. А всё разнообразие, где бы оно не имело места, это лишь вопрос «амплитудной динамики» и «параболической кривизны зеркал продуцирующего носителя», и не более того.

Я знаю точно, что в моём «бульоне» плавает много полезных «ингредиентов». Не берусь оценивать его плотность и соответствующую этой плотности концентрацию мыслей, хотя, конечно же, подозреваю, что в силу сложности некоторых вопросов и подчас невероятной глубины, мой «бульон» плохо проглатывается, и ещё хуже усваивается. Но ничего с этим поделать не могу. Я варю свой «бульон» как могу, и откровенно говоря, почти никогда не задумываюсь о его общей потенциальной «усваиваемости».

Помимо концентрации мыслей, в каждом «бульоне» должна присутствовать некая «заправка», – художественный наполнитель, который после воплощения во внешние произведения расширяет возможности к его восприятию, с точки зрения вкуса, как такового. Ведь этот наполнитель даёт толчок нашей фантазии к образному мыслительному схватыванию. Без этого наполнителя «бульон», воплощённый в произведение искусства, как бы он не был концентрирован, становится пресным и очень быстро надоедает. Ведь он не возбуждает «образного», не затрагивает «идеального мышления», оставляя его в стороне, незадействованным и не открытым. Только художественный наполнитель способен открыть всю гамму «вкусовых ощущений» для твоего разума. Ведь только он включает «ганглии фантазии», – этот генератор нашего интереса, который провоцирует к продуктивности всё широчайшее поле нашего идеального воззрения.

Наверняка многие сталкивались с плохо заправленными «бульонами», и им знакомо чувство, когда при чтении, либо прослушивании какого-либо произведения искусства, наша мысль постоянно уходит в сторону, как бы отворачиваясь от постылой, пресной пищи. Это наша фантазия начинает скучать. Но причина этого «отворачивания», подчас, не только в этом. Вполне может быть, что это «блюдо» просто вам не по зубам. Либо ваш «желудок» слишком изнежен, и вы привыкли к «мягким», более разбавленным бульонам. И поэтому ваша фантазия не резонирует с подобной воплощённой формой. Либо «художественный наполнитель» и концентрация мыслей в этом «бульоне» слишком слабы просты и пошлы для вас, и так же не возбуждают «ганглий фантазии».

Но только умаляю вас, не пытайтесь искусственно концентрировать свой «бульон», наполнять его не естественной привнесённой художественностью, после того как он сварился и воплотился в произведение. Вы всё только испортите. Станет ещё хуже. «Истинный повар» создаёт своё «блюдо», что называется «в одно касание», он не задумывается над его улучшением, после того, как оно уже готово. Ведь ценность такого «блюда» в том, что оно создано как бы по наитию, в результате взрыва от столкновения ваших внутренних противостояний «идеального» и «рационального», противостояний инстинкта и разума, с последующим, (хотя и крайне редким), единовременным и моментальным синтезом.

Для того чтобы приготовить настоящий фолиант, ты должен быть отвлечён от рассуждений в отношении самого «блюда», избавлен от взгляда на него со стороны. Ты должен подняться, как над инстинктом, так и над разумом, в область – неосознанного. Туда, где свободно и независимо парит «Райская птица твоей души». В противном случае результат сбалансированности и гармонии твоего произведения, всегда будет оставаться под большим вопросом. Ведь твой «бульон» родится, и будет именно таким, каков твой внутренний баланс сил, сил разума и инстинкта, и порождённых их синтезом, сил фантазии и интуиции. Как я уже говорил, Гениальность, это результат достаточно высокой силы, как инстинкта, так и разума, в столкновении которых, происходит такой синтез, который способен порождать – «Великое»! И Гениальность, отличается от таланта, только мощностью этого «взрыва», пропорционального мощностям противостоящих сил инстинкта и разума в отдельной личности. И соответствующего всему этому, редчайшего по своей силе, синтеза.

Как только вы искусственно, на основе ваших рассуждений, добавляете в ваш «бульон», либо инстинкта, либо разумности, тут же происходит дисбаланс. Пропадает главное в искусстве – естественность. И ваше воплощённое произведение теряет то, что является его «первородностью». Оно теряет свою гармонию, свою истинную Гениальность. Ведь идея, – та основа, на которой зиждется всё, это то, что не подлежит улучшению, – то, ретуширование чего, убивает её главную жизненную силу, – естественную целостность.

Прелесть таланта, и величие Гениальности в том и заключается, что они создают все свои произведения, – одним касанием. Они рожают их по необходимости, и только такими, какими позволяют генетические силы противостоящих сочетаний матери (разума), и отца (инстинкта).

Гениальный разум делает это, имея преимущество перед многими. Его преимущество заключается в умении приводить себя в состояние «Отвлеченности». Нечто отдалённо напоминающее такую отвлечённость, присуще мастеру игры в бильярд, или выполнение произвольной программы фигурного катания на льду. (Тот, кто когда-либо сталкивался с этим воочию, знает.) Для того, чтобы удар получился, или произвольная программа на льду не имела погрех, необходимо научиться, выражаясь термином бильярдиста, отключать мозг. То есть, научится включать нечто среднее между «чувством инстинкта» и «разумным вычислением», нечто среднее между интуицией инстинкта, и рациональностью рефлексивного разума. Необходимо мыслить спинным мозгом. То есть иметь возможность активировать некий гений разума. Кому знакомо это «оторванное парение», для которого пока не придумано иного термина кроме «отвлечённости», тот поймёт. И эта «отвлечённость» должна присутствовать во всём, где есть сверх цели и сверх задачи, где достигаются великие результаты. Всё, что, так или иначе, относится к талантливому или гениальному, в той или иной степени, необходимо должно иметь в себе эту «отвлечённость», этот отрыв от бренной земли, этот «синтезированный взрыв», когда всё вокруг и внутри сливается в единый конгломерат сознания, в единый коллапсирующий сгусток энергии, напряжение в котором соответствует равнозначным противоположностям, и возрастает по мере их слияния, их синтезирования. При этом твоё тело, твоя душа, твой разум, и действительность вокруг тебя и в тебе, всё сливается в единый гармоничный и согласованный мир.

При наибольших потенциалах инстинктивного и разумного в отдельной личности, напряжение достигает своей кульминации, и происходит соответствующий этому напряжению, «ядерный взрыв». – Так рождается, как всё Талантливое, так и всё Гениальное. Когда эта кульминация выходит за всякие границы, происходит нечто сравнимое с «термоядерным синтезом» в ядерном реакторе, где выделяется колоссальное количество энергии.

И здесь, уже совершенно неважно, как вы обозначаете в своём социуме всё это, талантливостью, или гениальностью. Вопросы конъюнктуры, это лишь вопросы конъюнктуры, которые для истинной картины мира, не имеют никакого значения. Так же, как для природы в целом совершенно неважно произошёл синтез, или взрыв, важно количество выделенной энергии.

Мало того я утверждаю, что «взрыв», как в физике природы, так и в метафизике разума, это не всегда дело миллисекунд, он может быть так растянут во времени, что уже не будет ничем напоминать «взрыв», как таковой. Но всё же, в нём всегда сохраняется «генетика взрыва», неких трёх последующих его составляющих. Накопление сил в противостоянии, кризис, и последующее необходимое высвобождение большого количества сцепленной латентной энергии.

Можно ли создать искусственно в себе, способность к «отвлечённости»? Ответ короток – Нет. Её можно лишь развить в себе. И это не новость. Все знают, что талант – от Бога, Гениальность – от Дьявола. Эти способности даются с рождением, врождёнными особенностями склада твоей души, силами твоего разума, твоего инстинкта. «Гениальность» – загадочная, непостижимая, таинственная искра – Дар, поднесённый лишь избранным. – Взрыв, разрывающий стены, ограничивающие всякую действительность! Талант, в отличие от гениальности, в той или иной степени, дарован почти всем личностям. Но вместе с ним, должно быть обязательно заложено желание, непреодолимое желание к совершенствованию. То, что мы называем волей. Сила, заставляющая удобрять собственный талант, заниматься им каждую секунду жизни, растить и воспитывать его. В противном случае он, словно молодой уязвимый росток, – засыхает. Гениальность же, в силу непреодолимого внутреннего напряжения, не нуждается в «поливах и удобрениях», она растёт и развивается самостоятельно, доходя до пика, и переворачивая всё вокруг, часто губя своего носителя. Но такова судьба всякого, кому дарована гениальность, с этим ничего не поделаешь. Потому и считается, что Гениальность от Дьявола.

Мы говорим; талантливый человек. Но, по сути, он лишь несёт в себе соответствующие друг другу соизмеримые силы инстинкта и разума, в результате столкновения которых, высвобождается определённое количество энергии. Гениальность же, это, как я отмечал, поражающая своей мощью сила, как разума, так и инстинкта. В результате взаимодействия, которых происходит колоссальный, (по нашим общим меркам), взрыв, и последующий синтез, при котором необходимо происходит запредельное высвобождение энергии. При последующем «застывании» которой, словно лавы вытекающей из жерла вулкана, в эфире внешней реальности возникает новый мир.

Какова же динамика перевоплощения простого таланта, – в гениальность? Механизмы этого перевоплощения происходят во вполне осознаваемом нами поле, в рамках общих физических законов бытия. Да. Из таланта вполне может вырасти Гениальность, если в индивидууме, на поле его личности, инстинкт не подавляется разумом, а разум, в свою очередь, не подавляется инстинктом. Если их силы изначально примерно равны. И при благоприятных внешних условиях, (благоприятных, не значит оранжерейных), при стечении ряда обстоятельств, их силы увеличиваются в разы. И подобно шаровой молнии, может сформатироваться и развиться настоящая Гениальность! В этом случае, как сила инстинкта, так и сила разума постепенно увеличивая собственный потенциал, создают, в конце концов, необходимое внутреннее напряжение, для достаточно мощного взрыва, и последующего синтеза.

Взгляните проницательным взглядом на личность, в которой разум подавлен инстинктом. Такая личность напоминает инвалида. Здесь нет гармонии, нет согласованной целокупности душевного агрегатива. Такая личность более напоминает животное, без дисциплины, без внутреннего порядка. А теперь взгляните на личность, у которой инстинкт подавлен разумом. При всём своём пафосном положении в социуме, он так же не полноценен. Здесь так же нет гармонии, нет силы присущей всему целокупно-слитому. Такая личность – слаба. Я уже слышу возгласы несогласия. Ну, когда разум подавлен инстинктом здесь, как будто бы всё ясно и понятно. Но когда инстинкт подавлен разумом, называть это неполноценностью, это уж дудки, сказали бы вы. Ведь мы уверенны, что стремимся всегда именно к этому. Вся наша мораль имеет именно эту цель. Ведь человек, в котором победил разум, есть истинно совершенный человек, может быть, сказали бы вы. На что, я бы ответил следующим образом: Во-первых, я имею в виду не только противопоставление инстинкта в чистом виде, и разума в чистом виде, но и гипостазированный «инстинктивный разум», и «разум рациональный», в личностных категориях общего разумении. Во-вторых, никто и ничто в этом мире, победив, не может оставаться долгое время в силе. Только лишь постоянное сопротивление, постоянное напряжение даёт возможность существования силе, как таковой. В-третьих, присмотритесь лучше к отдельной личности. Человек, у которого «опухоль в разуме», неважно с какой из сторон, со стороны ли инстинкта, или со стороны разума, выглядит абсолютно не приспособленным к жизни. С одной стороны, его «рассудительная разумность» часто невпопад, она плоская и однобокая. Его размышления либо «рационально – тупые», (в случае «опухоли разумного»), либо «животно-нерациональные», (в случае «опухоли инстинкта»). Человек, имеющий в своём разуме «опухоль инстинктивной разумности», – воплощение «уродливости личности». Его гармоничная целостность, как организованного существа – нарушена, либо не состоялась. В нём, либо не созрела и превратилась в рудимент, либо в процессе противостояния одержала верх одна из сторон дуалистического по своей природе разума, превратив другую сторону, не менее необходимую для становления «Великого существа», в засохший стебель. И такой субъект должен восприниматься так, как воспринимается всякое уродство, всякое дисгармоничное явление природы. И в точно такой же зависимости находится личность, обладающая в себе обратным процессом, то есть имеющая в своём разуме «опухоль рациональной разумности». Когда «рациональное» выходит за свои пределы, подавляя «инстинктивное», превращая личность в целом, – в кривое, однобокое существо. Такой человек утрачивает возможность воспринимать иную из сторон мира, находясь всё своё время, в одной плоскости. Такая личность, при всей своей кажущейся состоятельности в обществе, так же становится бессильной, к примеру, при столкновении с чем-то новым, не имеющим в нём опыта. Такая личность не способна к креативным воззрениям, и всякое препятствие, не описанное в учебниках, воспринимает фатально. Ибо, даже самая высшая математика, как вершина нашего «рационального», открывает нам только одну сторону осознанности мира. И пользоваться лишь ей, пусть самой «человечески разумной», всё равно, что ходить на одной ноге. Лишите себя одного глаза, и мир закроется для вас, наполовину. Лишите свою осознанность инстинкта, и ваш разум, как слепой котёнок, сам зачахнет.

Повторяю, для рождения чего-то по-настоящему стоящего, и тем более Великого, необходимо столкновение двух противоположностей, двух стихий, примерно равных по своей мощи. Для объёмного восприятия мира, не достаточно одной плоскости воззрения, не важно, какой, инстинктивной, или рациональной. Ведь по большому счёту, вся наша действительность, воспринимаемая нами как истинная реальность, это гармоничное единение множества плоскостей осознанности, баланс которых и даёт нам возможность гармоничного восприятия мира в его целостности. Я ещё не раз остановлюсь на этом.

Далее. Что собственно, даёт нам «инстинкт», что он есть в нашей жизни? (Я имею в виду, в теперешней жизни, ибо в прошлой он был – всё). Так вот «инстинкт», в широком смысле слова, как начало начал реакций всяких, так называемых органических систем, (в смысле организации вообще), представляет собой воплощение той силы, которая являясь основой всякого «хочу». Такая сила, без анализа и рационализма, поступает всегда так, как требуют того прямые обстоятельства, всегда необходимо, и поэтому всегда правильно. Но время воззрения и осмысления «инстинкта» ограничено ежесекундностью. Его стезя, – необходимая реакция на происходящее сейчас, ему чужды оценки, и какой-либо анализ во времени. Инстинкт, никогда не задумывается над отдалёнными последствиями. И вот здесь вступает в свои права и обязанности «рационно-аналитический разум» с его перспективами логического разумения. Именно рациональный разум, с его аналитической способностью, способен на более широкое как во времени, так и в пространстве, восприятие действительности. По крайней мере, так ему кажется, и в том он абсолютно уверен. Только он может строить «параболы будущего», расширяя тем самым, наше существование от одного мига, до целой жизни. Благодаря нему, мы проживаем не миг, а более широкий промежуток времени. Но это лишь с точки зрения «аналитического поля восприимчивости». Ибо с точки зрения инстинкта, рациональный разум глубоко заблуждается на этот счёт. Он существует и мыслит в ином поле познания, и его уверенность в том, что он осмысливает весь мир, все его стороны, есть лишь его «генетическое заблуждение».

И здесь выходит на арену «идеальное разумение». Как некое порождение от синтеза «рационально-аналитического», и «инстинктивного». – «Дитя», способное на куда более обширные поля осознанности, чем его «родители», как в пространстве, так и во времени. И с его точки зрения всякое «рационально-аналитическое» настолько плоско и слепо, и для него, является тем самым «рудиментом», которым «рациональное» считает инстинкт. Наш разум, делает более широким «теперь», не только и не столько благодаря «рационально-аналитическому», сколько «интуитивно-идеальному».

Сознание нашего обобщённого рефлексивного разума с его анализом, интуицией, и другими многочисленными «ганглиями», расширяют наш мир, как в пространстве, так и во времени. Мы, своим расширяющимся из точки разумом, являем некую проекцию всего мироздания, и символизируем флуктуацию и последующее расширение самой Вселенной. Того расширения, с которого начался этот мир, с которого начинается и которым заканчивается вся наша действительность. Мы существуем в постоянно расширяющемся «инфлантонном поле». И все механизмы, существующие в этом поле, копируют друг друга. И мы, и наш разум со всеми его способностями и возможностями, – не является исключением. Расширение Вселенной, отражает наше расширяющееся мировоззрение, нашу расширяющуюся осознанность. А наша расширяющаяся осознанность, делает возможным расширение этой Вселенной. Взаимовозможность, – создающая и определяющая бытие. Так возникает и существует вся наша реальная действительность.

Помимо прочего, расширяя миг своего существования, наш «рационально-аналитический разум» повысил на своём поле восприимчивости и осмысленности, нашу общую способность к выживанию. Что, на самом деле являлось его первоначальной и главной задачей. «Идеальный разум», с его инстинктивным и интуитивным, на своём поле восприимчивости и осмысленности, так же обеспечивает решение той же задачи. Это два «глаза Хамелеона», смотрящие в разные стороны и создающие два различных поля осмысления. Эти поля, сливаясь в нашем едином разуме в сферу целокупной осознанности, создают некую объёмную картину мира, (стереомир), в котором два различных канала, превращают внешность, – в полифонию божественного проведения!

На этих основных «пилонах» нашего разума, вследствие общих законов эволюции, стали набухать новые «почки». Из которых стали развиваться, казалось бы, не имеющие никакого отношения к выживаемости ни «вида», ни «индивидуума», «ганглии сверх осознанности». Небывалые «ганглии метафоричности» «ганглии интерполярности и экстраполярности», – «ганглии трансцендентного сверх бытия» порождающие так называемое возвышенное, не имеющее, казалось бы, никакой практической, с точки зрения природы, задачи. Создающие во всех возможных направлениях, различные виды Искусства.

И вот наш разум, расширив свои возможности и набравшись сил, дошёл до кризиса, после которого развернул свои «копья» против своего создателя, – против инстинкта. Создав тем самым, прецедент. Появилась, так называемая «внутренняя автономность», поддерживаемая противоборством, обеспечивающим развитие инстинкта и разума, не зависимо от внешних факторов, от внешних врагов. Существуя в разных мирах, разных измерениях, они стали бороться за право общего руководства индивидуумом, за право доминирования в принятии решений. Успех в этой борьбе, как правило, переменного характера. Но все же, чаще побеждает именно инстинкт. В первую очередь в силу того, что он древнее, и во вторую, в силу того, что как правило, баталии происходят на его поле.

Гений

«Тебе свой гений не познать,

как солнцу света не видать…»

Когда я углубился своим скудным разумом в бесконечные тёмные глубины, где моё осмысление начало перерождаться в нечто бесформенное, зыбкое и неопределённое, и, в конце концов, упёрлось однажды в полную бессмыслицу, я вдруг почувствовал себя крайне плохо. Я увидел перед собой только бескрайнюю пустоту. Действительность, как таковая перестала существовать, мир растворился, и не осталось ничего действительно существующего. В этой пустоте было всё одно, – что триллионы километров, что один нанометр, что триллионы лет, что один миг…. Ведь «пустота» – не измеряема, она – вне категорична и бесформенна. А главное, я не нашёл в этом антимире ничего достойного, ничего, что могло бы быть целью. Глубина осмысления в какой-то момент вдруг перевернулась, вывернувшись наизнанку. Все Великие цели, глубокие истины, вдруг стали бессмысленными. Да…. В такие моменты необходимо обладать достаточно крепким духом, иначе не мудрено свалится в клинику. Ведь когда такое происходит, это говорит о том, что ты спустился так глубоко, что пробил своим лбом дно мира! И теперь, вся твоя реальная действительность, со всеми её целями и надеждами может утечь через эту пробоину.

Я вдруг ясно ощутил всю безысходность всякой действительности и всю бесплотность сущего. И ту холодную безразличную ко всему, фатальность целокупного мироздания. Где всякая, повторяю, всякая цель – бессмысленна. Во всей своей фатальности, я ощутил мимолётность и ограниченность не только своего существа, но и всей Вселенной! Мой рассудок помутился. То, что прежде так радовало мой разум, – глубина проникновения, тонкость мысли, откровение и проведение, всё это теперь стало лишь удручать. Радость от обыденных вещей, мой разум давно забыл, он развращён более сильными аффектами, его простые сенсоры атрофировались, превратившись в рудименты. Но теперь, и эти сильные аффекты, перестали удовлетворять мою животную, стремящуюся лишь к удовлетворению, сущность. И вместо радости удовлетворения, они стали причинять страдание. Я словно «пошлый наркоман», всё время увеличивал дозу, проникая своим разумом в глубины мироздания, ища в нём драгоценные камни-истины, и вот наступил момент, когда уже «сверх дозы» перестают оказывать воздействие на мой развращённый разум, и возникает угроза передозировки. Я почувствовал грань. Если я пойду дальше, мой рассудок не выдержит. Эта глубина – просто раздавит мой череп. Мне вдруг захотелось бежать от этой глубины прочь, наверх, – туда, к благодатным и прекрасным сводам иллюзии. Отбросить все мысли, все глубокие воззрения. Но и всплыть на поверхность я уже не могу, плавать планктоном для моего разума равносильно смерти. Это похоже на начало конца, – на полное разрушение. Когда ни идти дальше не в силах, ни вернутся, уже не можешь. Страшная пауза. Хватит ли сил преодолеть это? Надеюсь, что хватит. Надо научиться снова желать простые вещи, – разбудить, реанимировать «ганглии простых удовлетворений». Иного пути просто нет. Лишь в возвращении я вижу спасение.

Вот когда задумываешься о Боге. Как бы хотелось поверить в Бога. Какая невероятно благостная должно быть это отдушина! Какая по видимости благодать, – жить с Богом в душе. Не терзать себя муками глубинных осмыслений, целей и смысла. Поверить? Но как?! Как найти в себе ту потаённую комнату, войдя в которую, забудешь обо всём, открыв для себя истинную веру, и обретя с ней душевный покой. Но я подозреваю, что для меня это уже стало невозможным. Человек, попробовавший однажды «сильный наркотик глубинного осмысления», уже никогда не станет довольствоваться «чаем иллюзии», терпким напитком религиозной веры. В такой личности что-то атрофировалось, что-то очень важное для ощущения мирских радостей, которыми живут «блаженные». Он уже не может существовать без этих «мощных провокаторов сверх ощущений глубинного воззрения». Да. Я знаю. Что как всякий «наркоман», никогда не забудет аффектов, которые сполна вкусил в полях запредельности, так и я никогда не забуду тех мощных аффектов от глубинных проникновений, запредельных созерцаний в моменты ярких озарений, и заоблачных вдохновений моего мятежного духа. Тех озарений, которых я не смог, и скорее всего никогда не смогу описать на этих страницах. Но надеюсь, что моё «животное начало», моя воля инстинкта не даст мне деградировать, и я не выпаду из общего психосоматического поля. Пусть мой разум всегда будет стремиться к этому «наркотику», имя которому – «глубинное миропознание», но мой инстинкт, всё же не даст мне окончательно уйти из благодатных вод иллюзии ближайших перспектив.

Моё «эксплицитное знание» кажется самостоятельным, не зависимым от «имплицитного». Его глубина широта и самобытность, его трансцендентная отрешённость навевает мысль, что оно никак не связано с внешними знаниями, что оно не опирается в своих воззрениях и заключениях ни на что вовне. Что оно само в себе исчерпывающе и полно достигает понимания сути мира, как в локальных созерцаниях, так и в общих, всеохватывающих. – Чувство чистого разума. Создаётся впечатление, что для своего глубинного воззрения ему не нужно знать никаких открытий, и ранее наработанных и укрепившихся консолей общечеловеческого знания. Что оно совершенно самодостаточно. – Иллюзия самодостаточности эксплицитного знания.

Да. Нам часто кажется, что для многих наших умозаключений, опыт, как таковой, никогда не имел значения, и не оказывал своего влияния. Но на самом деле этот опыт, во всех без исключения случаях когда-то имел место. И не только оказал своё влияние, но и имел основополагающее фундаментальное значение. Но для нашей памяти он, либо прошёл не замеченный, либо просто забыт, так как имел место много веков назад у наших предков, и отложился в памяти наших генов. И я абсолютно убеждён, что всякое «эксплицитное знание», все же имеет латентные корни опыта. А его имманентность, так же, как и его трансцендентность, это, по сути, лишь вопрос нашего понимания, или непонимания его архаической возможности, или осознание или не осознание его сакральных истоков.

Итак, гениальность. По большому счёту гениальность самого великого открытия, гениальность самого грандиозного познания, есть результат цепи последовательных необходимых исторических явлений, отпечатавшихся в образах идеального познания человеческого разума, образах сложенных и зашифрованных в наших генах. И если бы мы могли отследить эти цепи, если бы это было нам доступно, то мы бы нашли всё это вполне закономерным и естественным, а главное очень простым. Как всякое «чудо мира», «чудо нашей действительности», – «гениальное» это, в сущности, простое «резюме». – Резюме, явившееся в результате случайных, и в то же время необходимых последовательностей. И как всякое «чудо мира», в силу сложившихся обстоятельств, «гениальное» – не могло не появиться. Как не мог не появиться весь наш мир, с его действительностью сверх совершенных агрегатных конструкции, при наличии известных исторических обстоятельств. Гениальность действительности нашего бытия, есть та гениальность, из которой пьёт воду всякая гениальность нашего социума.

«Творений грандиозных,

что восхищают совершенством форм,

мы склонны наделять мистическою силой,

но побывав на каждой из ступенек, – этот дом,

для нас естественным становится, подобно сливам…»

Но как мы оцениваем гениальное в нашем социальном мировоззрении? Мы часто называем «гениальным» то, что лишь вызывает у нас взрыв восторженности, захватывающей наш дух. В одном случае, от великой высоты по отношению к нам, в другом – от великой гармонии, вдруг вставшего пред нами явления. Но чаще всего, мы называем «гениальным» то, что не доступно нашему пониманию, что мы не в силах осознать. Там, где мы не в силах понять механизмы и причины возникновения того или иного гениального явления феноменального мира, мы оказываемся перед дилеммой. Отнести это к невозможному, или сверх возможному. Не осознавая, что по большому счёту, это одно и то же. Или там, где мы не в силах объяснить механизм того или иного, как нам кажется, случайного хитросплетения собственного разумения, выводящего наш рассудок в сферу сверхтонких запредельных облаков сознания, и мы нарекаем это воспарение собственного ума таинственным термином – «Гениальность».

Восторженность наших чувств, усиливает аффект, восхищение гипертрофируется, и мы, в конце концов, создаём себе идола. И это вполне естественно, ведь наша сущность жаждет мистики, и при первом же подходящем для этого моменте, непременно пользуется случаем. Наша фантазия в своих проявлениях не имеет границ, так как этот величайший «инструмент» нашего разума, подчиняясь всеобщему закону мироздания, не имеет, ни малейшей возможности остановится, так как не имеет возможности удовлетвориться. И её «производительность», напрямую зависит от провокаций внешнего опыта. Она словно бутон розы, раскрывается под яркими лучами внешних обстоятельств, и при всей своей «кажущейся бесполезности», радует наш взор своей гениальной красотой. Её сакральная задача в том, чтобы создавать иллюзии, которые затем, с такой жадностью «пожирает голодный идеальный разум», превращая затем эти иллюзии в «продукты собственного переваривания», из которых затем, с помощью «рационально-аналитического разума», словно из жидкого бетона создаются все строения феноменального мира нашей цивилизации. Да. Вся наша цивилизация обязана иллюзиям и аллюзиям, продуцируемым нашей фантазией, этой Терпсихорой сознания. Да. Наш «идеальный разум» питается иллюзиями, создаваемыми его собственной фантазией, словно лакомыми кусками, и это самый сладкий хлеб для него. Но этот его вкус, имеет вполне прагматичные мотивы.

И так. Какова же сакральная сущность «гениального»? В чём его невероятная волшебность, вызывающая в нас чувство заоблачности, некоей запредельности и сверх возможности. Гений, - в какой бы области он не случался, он всегда продукт столкновения сильных противостоящих стихий. Как я отмечал в предыдущей главе, «гениальность» – это то, что нарушает все мыслимые и немыслимые границы привычного мира, то, что разрушает размеренную бытность, то, что порождает новый мир. – Это взрыв, разрушающий всякую выложенную и укрепившуюся упорядоченность. Его появление обусловлено столкновением мощных внутренних противно направленных стихий. Гений человеческого разумения, - это «дитя», рождённое от столкновения внутри нашего «я», разума и инстинкта. Этих, находящихся в одном «сосуде», разно полярных монад нашего сознания, – монад непримиримых плоскостей целокупной осознанности. Столкновения, которых, порождают более утончённое изысканное, и в тоже время более организованное и мощное «Я». Наличие в одном «сосуде» мощного, как «рефлексивно-рационального», так и «инстинктивно-идеального разумения», неминуемо влечёт за собой формирование некоего гениального конгломерата. Он, словно бабочка, – нечто сверхтонкое и сверх гармоничное порхающее между двумя равновеликими силами. Нечто, порождённое обеими этими силами, и, в тоже время, не похожее ни на одну из них. – Он подобен шаровой молнии, возникающей между двумя потенциалами. По сути, нечто совершенно сверхновое, независимое, сверх организованное и сверх гармоничное, и только лишь потому, – «Гениальное».

И для рождения Гения, совершенно необходима соразмерность этих сил. Я уже не раз заострял на этом внимание. Как всякое «великое дитя» рождается только в результате «противоборствующего слияния», спровоцированного напряжением стремящихся друг к другу, и в то же время отвергающих друг друга сил, воплощающихся в своём синтезе в некий продолжительный во времени «коллапсирующий взрыв», некую «Шаровую молнию», обладающую своей собственной формой и что важно, своей собственной волей. Только в результате преодоления и совокупления, только благодаря синтезу стихий, рождается всё запредельное, всё мистически Великое.

Да. Всё Великое рождается в муках, в противостоянии, в борьбе. «Отдельная сила», не в состоянии рождать ничего стоящего, пока не встретит на своём пути достойного соперника, – врага так необходимого для всякого становления. Скажу больше. Она и существовать, по большому счёту, не может. Человек возник и развился, как нечто «совершенно гениальное», благодаря заложенным в него противостояниям, мощнейшим стихиям огня и воды, (воплощённых солнца и земли), которые не в состоянии ни слиться в нечто единое, ни разойтись, растворившись каждая в своей стихии. Только в результате столкновения огня и воды, и образования коллапса, (продолжительного во времени взрыва), со всеми вытекающими обстоятельствами, наша сущность, – существует. Именно этот «непримиримый коллапс огня и воды», живёт в нас, продуцируя каждую секунду, электромагнитные волны, упорядочиваемые нашим мозгом, в некие гармоничные формы пребывания, (мысли). И точно так же как мы с вами, и всё живое на земле, никогда не были бы рождены ни кем по отдельности, ни землёй, ни солнцем, (как только в совокуплении стихий земли и солнца), так и всё гениальное, и великое в нашей голове возникает в результате совокупления, противостоящих достойных друг друга монад сознания.

Далее, ещё несколько слов об отношении к «гениальному» в нашем социуме. Я не стану говорить много о том, что отношение к «степени гениальности», индивидуальное у каждого наблюдателя. Ведь каждый судит исходя из собственного положения, дистанции, и способности к оценкам. А по сути исходя из способности реагировать, которая зависит от наличия в судящем (условно говоря), схожих «ферментов» с объектом познания или восприятия. То, что один восторженно нарекает «гениальным», для другого, будет вполне банальной, известной вещью, и достаточно простой в своей сути. Это вопрос степени развитости разумения отдельных «наблюдателей – субъектов». Ведь «гениальное», как нечто определённое в оценках социума, есть лишь отношение, и корпоративное согласие «наблюдателей» многочисленных «кланов», и их обобщённых суммарных оценок, относительно степени возвышенности того или иного объекта познаваемости. Ведь по большому счёту, «гениального вообще», – не существует. Как не существует «совершенного вообще», как не существует «истинного вообще». – Некая вершина мира, точка отсчёта, или достигнутая цель.

Но существует то, что недоступно в данный момент никому, что создано только сейчас, что никогда до того не имело места между небом и землёй, что даже не находило отражения ни в одной фантазии, что лишь по воле случая и проведения выстроилось в идеально гармоничную форму здесь и сейчас. Новый, только что созданный мир – это и есть, поистине «Гениальное», его истинное воплощение, его апофеоз! И только этот вид «Гениального», не нуждается ни в каких иных оценках и подтверждениях собственного величия. «Гениальность» – возвышающаяся над всем! Нечто «тонкое», заоблачное, завладевающее расположенными к познанию, умами. То, что удивляет нас, что поражает наше воображение. «Электрический разряд короткого замыкания», создающий вокруг себя, «озоновое поле» новой реальной действительности.

Мы, кто способен оценить поистине «Гениальное», нечто в сути своей, выходящее за границы нашего мира, некая созданная «новая тропинка», всегда знаем, что это такое, нам не нужны в этом отношении никакие пояснения. Мы знаем, что это выстроенный изнутри, новый, не существующий до сих пор, мир.

То, насколько твой «личностный гений» будет стремиться к вершине, в первую очередь зависит от того, насколько мощны противоборствующие силы внутри тебя как созидателя, каков их совокупный потенциал. Конечно же, для возникновения поистине Великого гения, необходим целый ряд стечений обстоятельств, как внешних, так и внутренних. Но основополагающим моментом является всё же наличие как мощного интеллекта, так и, что не менее важно, наличие мощного инстинкта. Повторяю, только так возможен достаточно «мощный взрыв», провоцирующий синтез монад твоего сознания, необходимый для создания всего сверх нового и выходящего за пределы архаики реальной действительности.

Здесь, вполне естественно просматривается проекционная аналогия с механизмами, так называемой «неживой природы». Появление поистине гениального человека, сравнимо с появлением достаточно мощного «Торнадо» в отрегулированной слаженной атмосфере земли. Возникновение, которого, обусловлено столкновением мощных равнозначных равносильных природных стихий. Физика этого явления по своим механизмам, близка к метафизической механике всего «гениального». Ведь неспроста мы придаём Смерчу некую произвольность и даже разумность, вытекающую в личность, присущую лишь живым существам. Да, эти Смерчи очень похожи на живые существа, как похожи на них, шаровые молнии. Они рождаются, набирают силу, и умирают, рассеявшись в океане энергетического котла. Гений, - словно Смерч над пустыней, рождается так же, совершенно необходимо, при наличии, или стечении всех на то обстоятельств. Его появление предопределено самим проведением.

Можно привести ещё сотни примеров, как, на разных уровнях мироздания, сталкиваясь между собой, «стихии» рождают своих «детей», таких разных, но всегда адекватных и соизмеримых по своей мощи, с потенциалами своих «родителей». И то необходимое и всегда абсолютное возвышение мощи гения, над мощью стихий, порождающих его, происходит в силу высвобождения скрытых энергий, спровоцированных этим синтезом, высвобождения латентных потенциалов. Всегда и во всём, именно противостояние и столкновение вскрывает всякую латентность, высвобождая силы, разрушающие стены и всякие границы действительности. И это явление повсеместно. Каждый, кто посмотрит в мир с определённого угла зрения, увидит параллели. Этот принцип, пожалуй, является основой всякому прогрессивному становлению в природе вообще, и становлению нашего разума в частности, как его спекулятивных форм осознанности, так и идеальных. Простые законы физики, в глубине своей, сохраняются и в поле метафизики. По крайней мере они не противоречат им., например, «Закон сохранения энергии», и «Закон достаточного основания». Здесь нет противоречий, ведь, когда мощность Гения, соразмерна совокупной мощности стихий, порождающих его, это не выходит за рамки классической физики. Или, когда следствие, совершенно необходимо предопределено причиной, или достаточным на то, основанием. Так вот «дитя», как я уже отметил, по своей мощи всегда соизмеримо с «родителями». И лишь высвобождаемая в результате синтеза, латентная энергия, разрушает пределы архаически уложенного бытия. А так как в силу ли проведения, или в силу необходимой последовательности всех течений мира, стечение обстоятельств и столкновение стихий или монад сознания может быть каким угодно, то и градации гениального, могут находиться на разных ступенях бесконечной лестницы бытия. И суждения различных судей относительно одного и того же гения может быть различно и неоднозначно. Поэтому «Гений», так не равнозначен, в общих оценках социума. И именно отсюда берутся все споры относительно «Гениального вообще».

Я, как всякий «субъект-наблюдатель», смотрю на «Гениальное» со своей точки зрения, со своей высоты, и оцениваю его мощь, исходя из собственных представлений и оценок. С моей точки зрения у этого явления, как, впрочем, у иных явлений, есть оборотная сторона, – своё «кривое зеркало». Когда в силу восторженности, мы создаём себе кумира, называя его гением, мы разгоняем локомотив своего сознания до скоростей, вызывающих эйфорию. А вместе с тем и разогреваем субстанцию своих оценок, до температур, при которых холодность всякого суждения просто исключается. Где каждая минута становится несколько длиннее, а мир вокруг, несколько прекраснее. И на крыльях этой эйфории, в нашем сознании, все внешние формы вырастают, всякая гармония превращается в сверхгармонию. Наша душа кричит и ликует возбуждённая любовью, а подчас, и гиперлюбовью, придавая внешним объектам познания гипертрофированные формы. Всё что, так или иначе, попадает в её поле зрения становиться «гениальным». И часто на этой почве «гениальным» становиться то, что таковым не является даже с точки зрения посредственного разумения обывателя. Я уж не говорю о коллегиальных оценках, в которых вообще всё растворяется, и превращается в удобоваримую кашу.

Другой причиной несоответствия всех тех явлений, увешанных регалиями, с твоими оценками настоящего достоинства обусловлено тем, что абсолютных критериев оценки «гениальности», не существует. То есть, на этом поле нет законов, опираясь на которые, ты мог бы сделать заключение. В метафизике идеального, вообще нет абсолютных критериев оценки, ибо нет абсолютно достоверных форм, и истинных начал. Здесь ничего не укореняется, не превращается в пилон или консоль, ничего не дубеет, и не покрывается корой. Здесь нет той классической полезности, главной меры суждения для «рационально-аналитического разумения». Здесь нет, и не может быть ничего по-настоящему истинного, с точки зрения «рационально-аналитического разума», который только и способен оценивать всё в критериях полезности или вредности, ибо только он располагает инструментами для подобных оценок. А это значит, что в свою очередь, с точки зрения противоречащего «идеального разума», для которого оценкой служит лишь гармония и полифония образа, здесь нет и быть не может ничего ошибочного, и всё что, так или иначе, растёт на этом поле, – истинно. Ну а гениально оно или посредственно, это уже вопрос с одной стороны, выложенных хреод-критериев «рационально-аналитического разумения», с другой стороны, критериев оценки общей полифонии и гармоничности оцениваемого идеальным сознанием, явления. И если оценки «идеального сознания» всегда находятся на своём поле, то «рационально-аналитическое» часто заходит на чужое поле. И в силу того, что все оценки «рационально-аналитического разума» строятся так или иначе на сравнении, то заходя в область идеального, он часто попадает впросак, и обманывает сам себя, что в действительности способен оценивать тот или иной объект познания, либо возникающее пред ним явление или образ. Ибо на самом деле, здесь не с чем сравнивать. Ведь «Гениальное», по-настоящему «Гениальное» не сопоставимо и несравнимо ни с чем. Оно вне каких-либо критериев оценки «рационально-аналитического суждения».

Если провести некую параллель физики и метафизики, то примером в метафорическом образе подобного достоинства в классической физике мироздания обладает так называемая «Чёрная дыра». Мы не в состоянии её оценить, мы не знаем, что она – есть, ибо её не с чем сравнить. Так всякое по истине «гениальное» выходит за рамки возможности какого-либо сравнения. А значит и выпадает из поля возможности суждения для «рационально-аналитического разума». Мы знаем, что оно есть, но что оно, осмысление его начала, нам – недоступно. Чем не благодатная почва для всякого рода спекуляций.

Далее, обращаясь опять к социуму. В нашем социуме по-настоящему «гениальное», как правило, поначалу все принимают за недоразумение, вздор и полный бред. И это как раз связано с тем, что «гений» создаёт до сих пор не существующее, совершенно новое невиданное здание, с новой, невиданной кривизной зеркал, окружающих фасад. И автор, пытающийся поведать, рассказать об этом новом невиданном мире, неминуемо воспринимается как умалишённый. Так бы, наверное, восприняли рассказ рыбы, если бы она умела говорить, которая миллионы лет назад вернувшись с суши, рассказала бы своим соплеменникам о том, что видела там, в заграничной действительности. И эти соплеменники как минимум лишили бы её плавников, если бы она ещё и вздумала звать всех на сушу. Они подняли бы её сначала на смех, обвинив в полной бредовости этой идеи, а затем, скорее всего, казнили бы её.

И здесь закрадывается крамольная мысль. Не всякий «бред» является чем-то гениальным, но всё гениальное, чаще всего поначалу является «бредом», – вздором больной головы. Или так. Не всякий так называемый «бред», со временем превращается в нечто «гениальное», но всё «гениальное» имеет основания бредовости.

Как я упоминал чуть выше, у каждого разума своя «ступенька лестницы мира», и адекватная оценочная палитра обзорности, соответствующая высоте и положению этой ступеньки. И на этой «ступеньке» для него, всё серьёзно и всё имеет ценность. Вполне может быть допустимо, что то, что мы однозначно признаём ныне полным «бредом», в будущем вырастет в наших сознаниях, в нечто совершенно новое, сверх гармоничное и истинное. Но здесь надо понимать, что для того нам и дан «рационально-аналитический разум», чтобы всё и вся расставлять на свои полки. И если «Гениальное», поначалу вызывает ощущение «бредовости», то совершенно не обязательно, чтобы всякая такая «бредовость», стала со временем «Гениальностью».

Можем ли мы быть судьями? – Да, можем. А как иначе? Именно мы и должны быть судьями. И именно в силу того, что «истинности самой в себе», – не существует, по-настоящему существует лишь наша оценка. Убей её, и ты убьёшь всё, чем живёт твой мир. В мире нет фундаментальных истин, принадлежащих самой действительности. И всё что мы, так или иначе, оцениваем, есть и всегда будет единственно существующей истинной. И совершенно неважно опровергнет её кто-нибудь когда-нибудь, или нет. Важно только то, что сейчас и здесь. А то, что завтра и где-то, будет важно для иного времени, иного места и иных наблюдателей. Весь наш мир когда-нибудь будет перевёрнут и опровергнут.

Бытовое различие в оценке, имеет банальные корни соответствия и соразмерности, то есть питает свои умозаключения из этого соответствия и соразмерности. Многие умные головы, к примеру, выслушивая отзывы критиков, или смотря телевизионные передачи аналитического характера, удивляются, как это они там с такой лёгкостью называют гениальным то, что мелко и просто, что не выходит за рамки даже бытовой осознанности? И даже касаясь простых аффектов нашей воли, они недоумевают, как люди могут получать удовольствие от такой пошлости, смеяться от такой глупости, и плакать от такой мелочи. Ведь по их разумению эти декларирующие свой взгляд на вещи так называемые «гении», на самом деле, достойны жалости граничащей с презрением. Но лишь набравшись истинной мудрости, эти «головы» начинают завидовать этим «презренным», завистью дряхлого старика, получившего мудрость, взамен детской наивности, и в силу этого, потерявшего всякую возможность получать удовлетворение от простых вещей, от простой осознанности мироздания. И им действительно можно позавидовать, ибо они, благодаря своему плоскому познанию, в большинстве своём, живут вполне счастливой жизнью.

Бывает конечно, что кто-то из этих «плоских голов», уже не получая того удовлетворения, начнёт углубляться в своём познании мира, всё больше приближая «корабль своей осознанности», к потере остойчивости, когда всё в нём, вдруг переворачивается, и он видит подводный мир, осознавая во всей глубине, что теперь имеет вместо одного, – два мира. И, соответственно, теперь обладает как двумя большими радостями, так и двумя большими печалями. Но большинство так и останется на поверхности, получая удовольствие до конца своих дней, от мелких аффектов собственного относительно скудного спящего в своих пенатах разума. И только редкие личности, превратив свой разум в «подводную лодку», углубятся так глубоко, что их сочтут безумцами. Но, в конце концов, по прошествии многих лет, их всё же назовут Гениями или даже Святыми. И не понимая их, будут всё же, чтить их. Чувствуя в глубине своей души ту могучую, рождённую в результате столкновения мощных стихий, силу.

Так будет всегда. Тот, кто стоит от нас на более грубой «низшей ступени» всегда будет считать наш вердикт в отношении мира, ненужным бредом. Те же, кто стоит на более утончённой «высшей ступени», будет считать его пошлым, слишком простым и низменным. «Верховный Абсолютный Гений», – так же невозможен, как не возможна «Верховная Абсолютная Истина». И как абсурдно искать в космосе «верх» и «низ», «центр» и «периферию», как только лишь условно, только лишь По-отношению, так невозможно обнаружение здесь и сейчас точки отсчёта, или вершины мироздания, как только лишь По-отношению.

Но всё же, мы должны, в рамках нашей осознанности, дать хоть какие-то более-менее твёрдые оценки самого явления таланта и гения. Иначе оно не найдёт своей существенности. В чём разница между талантливостью, и гениальностью? Только ли в градационном совершенстве, или относительной силе познания? И это не праздный вопрос. Ибо, с лёгкой руки критиков здесь всё и вся смешивается, и просто талантливого человека, часто называют «Гениальным». Банальная фраза: «Каждый человек в чём-то талантлив, гениальных же, – единицы», должна найти своё разрешение. Чертя параллели, с той же последовательностью можно сказать, что «пожаров» много, но по-настоящему «грандиозные взрывы» – крайне редки. (Чувствуете, и здесь игру разумения, разрешаемую только в его относительной субъектарности).

Талантливые люди совершенствуют уже созданный мир, делая его гораздо тоньше, ярче и отчетливее. Метафизика их «внутреннего взрыва» не достаточно мощна, в соразмерности с «гениальными» людьми. Гении, своим «атомным взрывом» разрушают старый мир, и на его обломках создают новый. Они, создавая его только для себя, неосознанно создают его и для всех остальных. Ибо наш разум, как разделен на индивидуальности, так и не разделим в общем разумении «организма-животного», называемого «Человечеством», с его глобальным сознанием. И увидев новый мир, люди легко проникаются им, и он постепенно становиться и их миром. И всё, что вырастает в одном разуме, передаётся флюидами другим, точно так же, как передаются импульсы между нейронами одного индивидуального разума. Возможности «черепной коробки» одного индивидуального разума, подчас соразмерны возможностям всех «коробок человечества». И в этом находит свою квинтэссенцию гениальность самого разумения.

Гений, в какой области он бы не творил, всегда настраивает «разумное восприятие окружающих», на свой, новый лад. Окружающие его люди со своим архаическим разумением, но с расположенным ко всему новому стремлением, постепенно настраиваясь на его «волну», начинают видеть и слышать шире, осмысливать глубже, и, в конце концов, начинают ощущать в полной мере, этот новый мир. И это приводит их в восторг! Ибо это самое значительное в их жизни, – это то, что собственно делает жизнь волшебным явлением. Что может быть важнее для разума, чем появление нового восприятия. = Мир, – до сих пор не существующий! Так рождались Боги! Так они и впредь будут рождаться…

Кстати сказать, именно благодаря этой «флюидной связи», этой способности одних людей к настраиванию на свой лад общей мелодики сознания людей, и их расположенности, их способности к восприятию музыки наиболее гармоничного, а значит мощного разума, существует общее разумение рода, и «обобщённое разумение клана». Создаваемая, на основе алгоритмов общечеловеческого сознания, общая полифония мировосприятия, звучащая в унисон «хору действительной реальности», порождает существующий общим для всех, действительный мир.

Связь между индивидуумами многопланова. И, с метафизической точки зрения не последнее место здесь занимает вербальное общение, которое как инструмент, в своих механизмах, идентично закодированному сигналу электрического импульса, предаваемого нейронами друг другу. Ведь слова и фразы, в модифицированном виде, передают формы «электромагнитных цепевидных сплетений» – продуктов, идентичных сигналам нашего мозга. Они, – суть закодированные информационные модификации этих импульсов. Закодированные для того, чтобы иметь возможность передачи через речевые инструментарии нашего тела. И эта информация, как всякая кодированная в импульсах информация, попадая через рецепторы («слуховые окна») в черепную коробку, раскодируются и превращаются снова в электромагнитные импульсы определённой формы, в своё родное, первоначальное формообразование. И подобная схема присуща всякой информационной связи, как сложных систем, так и простых.

Гений, в силу особой способности последовательных связей в его разуме, в силу небывалой формы алгоритмической функции собственного разумения, выстраивает некие цепи нового, небывалого воззрения, которые вырываясь своими «телами» за сферу общей допустимой способности, расширяют эту сферу, и тем самым, расширяют наш общий мир действительности.

То, что когда-то было создано гениями, теперь для нас, стало обыденным. И ныне мы воспринимаем всё это, как существующее всегда, и только когда-то давно, открытое умной головой. Так и весь наш мир, всю нашу действительность, всю нашу бытовую реальность, мы воспринимаем как существующее всегда, но когда-то открытую «зреющими головами». = Гений мира, гений разумения, – воплощающийся в гений реальной действительности.

Нас вводит в заблуждение одно понятие, которое я стараюсь не применять, это понятие – Открытие. Укоренившееся, и ставшее плотью и сутью нашего разумения, это понятие диктует направление для всякой возможной осознанности мира. Оно толкает нас в заблуждение, и ограничивает наше осмысление мироздания. Благодаря нему, мы уже не в состоянии мыслить в ином поле, как только в поле познаваемости уже существующего самого по себе, и лишь открываемого мира. Мы уверенны в том, что всё, что мы знаем относительно мира, всё это – существовало всегда, и нами, лишь открыто. Это самое неистребимое заблуждение человеческого разума, его главная иллюзия. = Великая иллюзия. Будто бы мир уже существует сам в себе, а мы лишь открываем его тайны, его латентные скрытые до поры до времени, закономерности.

Горе жизни

Вся классическая психология, изучающая поведение человека, это взгляд специалиста на поле битвы, где в клинче сходятся инстинкт и разум. Психология, в сущности, всегда определяет приоритеты в преобладании, доминировании в определённых ситуациях, либо инстинкта, либо разума. Те критерии, которыми руководствуется психолог, всегда определяются исходя из следующего контекста. (Упрощённо). Внешние влияния, оказываемые воздействия на инстинкт, и внутренние реакции на это, контролируемые разумом. Всегда в совокупности, и всегда в свете соотношения и взаимодействия главных колоссов нашего сознания, – инстинкта и разума. Ведь целокупный психотип человека всегда определяется его внутренним соотношением сил инстинкта и разума, каждый из которых, абсолютно уверен именно в своей правоте, истинности своего взгляда, на то, или иное событие, на ту, или иную ситуацию, на ту, или иную линию собственного и чужого поведения. И психолог, по большому счёту, занимается тем, что ищет и находит компромиссы между ними, чтобы сохранить некий внутренний баланс, – паритет, а значит сохранить внутреннее общее равновесие личности.

Человек, у которого наиболее сбалансировано инстинктивное и разумное – гармоничен. Его поведение ровное, без гипертрофированных всплесков. Его душа, – словно море в хорошую солнечную погоду, с лёгким бризом на поверхности воды. Личность же, на поле которой, то инстинкт берёт верх, то разум, напоминает переменчивую погоду мирового океана. В его душе бушует постоянный шторм. То волны инстинкта накатывают на скалы сознания, то волны разума бросают из стороны в сторону лёгкую шлюпку осознанности. И всё это внешне напоминает растянутый во времени кризис, с постоянно вспыхивающими, и затихающими боями.

Но вот что интересно во всём этом, так это тот парадокс, который мог бы так и остаться необъяснённым для нашего аналитического воззрения. Ведь всё и вся в нашем мире стремится к гармонии, к уравновешиванию. И, в то же самое время, именно «штормовые характеры» способны преподносить сюрпризы грандиозного свойства, производя поистине гениальные вещи. В какой области они бы не находились, будь то наука, искусство, или политика. Их вулканическая сущность, почти необходимо порождает катаклизмы с грандиозными выплесками лавы на поверхность. Ведь их внутренние столкновения предполагают обязательное высвобождение колоссального количества энергии. И для природы, во всём этом, моральная подоплёка явления, конечно же, не имеет никакого значения. Ведь природа – аморальна в сути своей. Для неё неважно, разрушает или созидает её «дитя», лишь бы не скучало. Поэтому, как правило, Гений – вне морали. В противном случае сама его гениальность, под большим вопросом. Ведь моральные аспекты, подобно графитовым стержням в ядерном реакторе, всегда сдерживают, ограничивают развитие цепной реакции сознания. Поистине, гениальное, – всегда свободно от всяких моральных догм.

Наше желание подвести всё и вся под моральную основу, мне глубоко понятно. Ведь это наиболее простой способ подвести всё и вся под собственную полезность, под собственную безопасность. Именно страх, был тем изначальным мотивом, благодаря которому возникло и развилось до теперешнего колосса, моральное воззрение. Интерес доминирующей касты, чья воля желала покорения чуждых элементов, создала клетки и барьеры сознания, наделив «уделами» всех резвых, и чрезмерно независимых «коней осознанности». Воля морали, утончаясь и совершенствуясь, превратилась на первый взгляд грубого осмысления, в нечто бескорыстное. Но дело в том, что мы, подчас, не способны замечать утончённых мотивов, и не придаём значения таким мотивам интереса, как сверх возвышенное тщеславие, и самоидентифицирование в величии, обозначенное общим понятием благородства. Ведь даже когда создаётся впечатление полного отсутствия интереса в поведении в ущерб себе, это всегда вопрос лишь доминирования возвышенных интересов, их сверх тонких для грубого разума, мотивов. Преобладание возвышенных интересов «идеального разума», над интересами «рационального» и «инстинктивного».

Мало того существует доминанта сознания, основанная на укоренившихся коммуникативных связях между индивидуумами отдельного «клана», (который, кстати сказать, и существует благодаря этим укоренившимся коммуникативным связям), где подчас интересы «клана», с которым ассоциирует себя индивидуальное разумение, подавляют интересы личностного характера индивидуума. Но сам интерес, как таковой, никуда не девается, он всегда и всюду присутствует, и контролирует все помыслы и действия всякой личности. Вопрос лишь в узости или обширности, возвышенности, или низменности этого интереса. То есть, всё той же грубости и утончённости, воюющих, во всех аспектах нашего мироздания, алгоритмах умопостижения.

При всём своём снобизме, и общей пропаганде отстранённости от корыстных побуждений, латентная подоплёка морали в том, что она в своих инструментах стремится, как правило, либо оградить себя или свой «клан» от опасности, либо реализовать интересы доминирования «господствующего клана». А также оградить от смешения, как «кланов», рас, так и самих понятий «утончённого и возвышенного», с «низменным». А по большому счёту, смешения грубого и тонкого миров. Исключить диффузные проявления, подстерегающие всё, что лежит бок обок.

Но фокус в том, что жизнь наша такова, что как только устраняется одна опасность, тут же, без промедления, появляется другая. Как только устраняется опасность голода, появляется опасность пресыщения. Как только устраняется опасность внешнего врага, тут же появляется опасность внутреннего. Устраняешь опасность остаться без средств к существованию, появляется опасность скуки. Устраняешь скуку, появляется целый букет опасностей, и т. д. Как только устраняется опасность смешения, тут же появляется опасность абстрагирования. И в этом контексте вся наша мораль представляет собой игру, где всё время меняются условия, и адекватно этим переменам, меняются маски на её лице. И её стремление улучшить человека, имеет латентный интерес облегчить жизнь, устранить из жизни всё то, что приносит страдания, несчастья, и всякого рода неприятные моменты. – Поистине благороднейшая цель! Трудно спорить с этой доктриной. Ведь, как только ты вздумаешь противоречить этому, тебя тут же нарекут сумасшедшим. Ведь это против разумности. Той разумности, которая доминирует в нашем сознании, и не оставляет и малейшего намёка на собственную несостоятельность.

Вы хотите покончить с трудностями? Вы, – плавающие на поверхности осознанности! Вы хотите оградить себя от всяких опасностей, называя это целью вашей жизни? Вы не видите дальше своего носа! Ведь стоит лишь на миг представить себе отсутствие всяких трудностей и опасностей, и сама жизнь – пропадает. Она исчезает вместе со всем миром, как только в ней исчезает последнее затруднение. Если вы хотите жить, вам всегда придётся менять одну трудность, на другую, и заменять одну опасность противоположной. Ведь вся ваша суть, как и сакральная суть жизни – есть напряжение. А напряжение невозможное без затруднений.

Вы, – плавающие на поверхности! Вы желаете искоренить все беды и несчастья? Вы хотите сделать свою жизнь лучше? Но что значит, это ваше лучше? Вы хотите сделать свою жизнь спокойнее, бесстрастнее, как можно меньше напряжений сил духовных и физических? Но в таком случае, лучший способ получить самое лучшее, – это либо поскорее умереть, либо вовсе не родится.

Когда вы улучшаете свою жизнь, не забывайте о том, что всё имеет оборотную сторону. Помимо прочего, в самом стремлении улучшить жизнь скрыта иллюзия. Ведь так же как в вербальном, мы всегда находимся под воздействием словесных впечатлений, и на наших «запястьях» всегда защёлкнуты «серебряные наручники терминологии», так и в моральном, обманываем сами себя, под воздействием впечатлений кажущегося облагораживания, присущего определённому порядку вещей.

На самом деле саму жизнь невозможно ни улучшить, ни ухудшить, – это чистая иллюзия. Во-первых, жизнь всегда одинакова в своей сути, всегда такова какова есть, – «Мы только ползаем по телу неизбежности…» Во-вторых, мы оцениваем все её горести и благости только по – отношению друг к другу, через призму нашего восприятия и в соотношении с развращённостью, либо закалённостью нашего духа. Все горести и благости в нашем восприятии, их величины, всегда обоюдно зависимы друг от друга. Мало того то, что для соседа является горестью, – для вас, – вполне может быть благостью, и наоборот. (Что случается чаще всего). Но наше воображение, как правило, глядя на горести соседа, не учитывает этого очень важного обстоятельства. Мы не затрудняем себя вглядывание в суть вещей и почти никогда не учитываем, что как горести, так и благости, только с нашей точки зрения являются таковыми. Что, как благостей, так и горестей вообще, – не существует. Не может быть в идеальном смысле, горестей и благостей для всех и вся. Они могут быть лишь по отношению, и очень непродолжительное время. А значит и мораль для всех и вся, – невозможный нонсенс.

Мифическое положение о вечных муках в аду, и не менее мифическое о вечной благости рая, лишь лишний раз доказывает наше иллюзорное видение, как страдания, так и наслаждения. Вы полагаете, что возможно искоренить первое, и бесконечно наслаждаться вторым. – Блаженные! Вы лишь можете заменить одно другим, и не более того. В вечной благости рая столько же горя, сколько в вечных муках ада.

Вам только кажется, что вы что-то меняете в вашей жизни, что она становится лучше, благоприятнее. Но на самом деле, всё и вся возвращается на круги своя. И вы с этим, – ровным счётом ничего поделать не в силах. Вы, – наивные как малые дети, копошитесь в песочнице строя замки. Но сколько раз из этого песка было построено и разрушено. Вы стараетесь изо всех сил увеличить количество получаемых наслаждений. Но как только их становится в избытке, они начинают приносить вам страдание. Вы хотите исключить всякое страдание? Но как только страданий становиться меньше, каждое из них, начинает бить в разы больнее.

Вся хронология нашей жизни такова, что мы можем менять лишь фигуры, но суть всегда одна и та же. Так было, и так будет всегда. И мы, решая одни проблемы, всегда тем самым, создаём много новых. Они размножаются в нашем расширяющемся сознании, и окончательно решаться только с последним вздохом.

Вы клевещете на жизнь, говоря, что она вся сплошь горемычная, и пытаетесь сделать её лучше. Но дело в том, что, как правило, под словом «лучше» вы всегда подразумеваете – «легче». Вы даже не видите того, что как только ваша жизнь становится легче, вы сами начинаете искать себе трудности. Вы, – плавающие на поверхности! Чего же вы на самом деле хотите? Уберите из своего лексикона термин – «улучшить жизнь», посмотрите на неё с другого угла зрения, и вы будете благодарны миру за те трудности, которые периодически встают перед вами. Они необходимы вам для того, чтобы вы стали сильнее, а значит – счастливее. Ведь для того, чтобы вам стать сильнее и счастливее, должна возникнуть необходимость. – Эта Афина Паллада жизненности, её величайшая и единственная «креативная ценность» и основа всей действительности.

Счастье жизни

Невозможность стабильного счастья для нас, коренится в самой сущности нашей воли. Ведь даже сбалансированная кривая гармонии наших ощущений, при длительном сохранении ровного баланса, вызывает привыкание, и как следствие, несёт регресс остроты ощущений, утрату чувствования воли самой себя. А значит, приносит и общее ослабление ощущения полноты жизни. Чем вызывает в ней новое противоположное страдание. И наша воля, чтобы почувствовать себя снова, чтобы ощутить собственную жизнь, неминуемо станет искать «разбалансировки». Она всегда жаждет чувствовать, насколько это возможно остро, жизнь. Ради этого, она готова даже на страдания жизни. Ведь «пустота» для неё, – ещё мучительнее.

И только поэтому «стабильное счастье», – это мечта о загробной жизни, это стремление к «несуществующему», по определению самой жизни и самой действительности. Мы стремимся к очередной иллюзии, получая как всегда лишь разочарования. Примерно так в моём представлении выглядят параболы ощущений нашей воли. Где система координат представляет собой; Горизонтальный вектор – воспринимаемый момент течения времени. Вертикальный вектор вверх, – Желание (напряжение, и соответствующий адекватный душевный диссонанс). Вертикальный вектор вниз, – удовлетворение, (разрешение, и соответствующий адекватный консонанс). Сама же кривая отображает состояние нашей воли, как в целом, так и периферийно, в разные промежутки времени.

Хотите формулу абсолютного счастья? Эта парабола должна быть ровной, без всплесков, – окончательный полный штиль. Но, так как это означало бы анабиоз воли, возможный только в смерти, то при жизни, она не может быть абсолютно ровной, – просто физически. И наше счастье, всегда лишь относительное счастье. Оно должно выглядеть примерно так: Ровные сбалансированные подъёмы, и соответствующие им спады. Затяжка в любом из направлений приводит к разбалансированию и как следствие к страданию. На схеме это показано векторами внутри параболы. Эти затяжки происходят в результате, условно говоря, преобладания «центробежных сил», имеющих своё место в сущностных лабиринтах нашей воли, над «центростремительными», черпающими свои парадоксальные лейтмотивы из общего котла мироздания. Образ волновой параболы нашей сущности, как чувствуемая нами квинтэссенция мироздания, как отражение волновой парадигмы всей окружающей нас действительности, находит своё влияние во всём, что принадлежит этому миру, и прежде всего, воплощается в наших аффектациях, как наиболее ощущаемых транскрипциях волновой поверхности всего нашего бытия. Мы существует в волновой агрегатности мироздания, и вся наша существенность подвластна этому сущностному пантеону.

И всё это было бы слишком просто, ибо скорее всего поддавалось бы, в конце концов, нашему стремлению к собственной организованности и приведению собственной душевной организации к абсолютному балансу, в котором мы нашли бы своё счастье. Но дело в том, что ровное сбалансированное движение нашей воли достаточно длительное время, как я упоминал в начале этого параграфа, вызывает в ней привыкание, и как следствие, – «страдание от соприкосновения с пустотой», (так как пустота и есть абсолютный баланс сил). – То, что называется скукой. И наша воля начинает «ёрзать», она сама вызывает дисбаланс, чтобы выйти из этого своеобразного относительного «анабиоза», начинающего всё больше мучить её. И эту схему можно приложить к любым проявлениям нашей воли без исключений. Воля всегда и всюду жаждет чувствовать себя, чувствовать, что она живёт, что она существует. И хотя это по необходимости сопряжено всегда со страданием, но если она перестаёт себя ощущать, то начинает паниковать и стремится выйти из этого состояния любыми путями. И здесь, с силу контрастности, её не пугают уже никакие перспективы страдания. Более всего на свете она боится заснуть на безмятежной глади океана действительности, – она боится умереть. Ей по природе её, чужда безмятежность.

Кстати сказать, музыка, при всей своей общей резонаторной природе, при всём кажущемся абсолютном жизнепровоцирующем аффекте, влияющем на нашу волю, на самом деле разбалансирует её. Хотя в большинстве случаев, нам кажется, что она стремиться уравновесить нашу душевную организацию, привести к балансу наши чувства и мысли. То есть, на самом деле музыка стремится усыпить нашу волю?? Имея в своей сути ту же волновую параболичность, она с одной стороны действует на нашу волю как резонатор, настраивая и гармонизируя её, с другой как анти – резонатор, дисгармонируя и разбалансируя. Да, именно последовательная смена резонанса и анти – резонанса вызывает у нас такое удовлетворение музыкой. Наша воля начинает чувствовать свою наиболее возможную полную мощь. Все её латентные, спящие силы – просыпаются, поднимая душевные ощущения над всей бренностью бытия. Музыка есть воплощённая в звуках система координат нашей воли, нарисованная мною выше. И несёт в себе всю палитру возможных всплесков и падений, всех возможных соотношений перепадов нашей душевной организации. И наш пиетет, либо отвращение воспринимаемых музыкальных произведений, создаваемых личностями с различной общей внутренней волновой модуляцией архитипа, зависит от возможных отклонений музыкальной модальности воспринимаемого произведения. Первое, происходит, когда общая парабола музыки близка, родственна по своей модуляции, настройке нашей души, когда она примерно совпадает с обобщённой параболой нашей воли, то есть звучит в унисон нашей душевной организации. Второе, – когда палитра и последовательность её модуляций не совпадает, ни по частоте, ни по длине, ни по иным характеристикам волны.

«Здесь всё! – Любовь и ненависть,

желание, вдохновение, и смятение…

Вся жажда власти и уединения,

корысть и щедрость,

благородство и порок, -

всё растранжирить, либо складывать всё впрок…

Она рождает доброту и злость,

на весь твой быт накладывая власть.

И чем сильнее амплитуда колебания, -

тем ярче будет миропонимание,

сильней тем чувство радости и горя,

они всегда идут вдвоём не споря.

Чем чаще радость нас ласкает,

на пике счастья поднимает,

печали тем длиннее будет путь,

в балансе всё, – и в этом суть…»

И вот что важно. Амплитуда колебания стремлений нашей воли всегда адекватна её скрытым латентным силам. Её стремление к наибольшему дисбалансу, взлёту параболы вверх, всегда соответствует её срытым возможностям в противостоянии этим взлётам, её способности к «гашению» гипертрофированных колебаний. Воля, с её архаическим инстинктом, в отличие от разума, всегда точно знает свои силы. Её силы всегда соответствуют взятым на себя условиям бытия. Она всегда ищет и берёт на себя ровно столько шторма, сколько способна обуздать. И за редкими исключениями, ей всегда это удаётся. Относительно слабая воля, чувствуя адекватную возможность своих сил, редко идёт на большую бурю, предпочитая оставаться в тихой гавани размеренных всплесков и падений.

Хотите счастливой жизни? Но вы должны точно знать, какого именно счастья вы хотите? Ведь по большому счёту от вашего разума здесь мало что зависит. Разум вообще вне плоскостей счастья или несчастья. Ему только кажется, что он знает, где лежат его сокровища. В этом поле он чаще всего заблуждается. Здесь главную скрипку играет ваша воля, с её инстинктами. Только она способна осчастливить вас, или сделать несчастным. Если вы хотите спокойного размеренного счастья, ваша воля сама будет стремиться к этому. Если же вы жаждете самых ярких ощущений, она неминуемо толкнёт вас в пучину коллизий. Она заставит вас искать своих возбуждений, и своих удовлетворений. Слушайте свою волю, она – никогда не ошибается. Для неё счастье, это когда каждый «диссонанс» каждый всплеск её волны, находит соответствующий себе «консонанс». И главное, находит его вовремя. Человек, в котором заложена от природы, определённого характера амплитуда колебания, выпрямляя её искусственно под влиянием разума, будет чувствовать себя гораздо несчастнее, чем, если будет следовать её изгибам и её природной динамике. То же самое и с тем, кто будет пытаться расшевелить собственную внутреннюю волевую настройку, поддаваясь внешним впечатлениям и умозаключениям разума.

Дело в том, что в наше время, благодаря повсеместному диффузному проникновению разума во все уголки сознания, редкий человек может сразу почувствовать собственную внутреннюю волну, врождённые особенности, истинно оценить параболу своей воли, и в соответствии с этим, построить свою жизнь. Это называют – «найти себя, и жить с собой в гармонии». Именно разум, – лишил нас естественного бытия, – жития в соответствии с собственными возможностями и способностями.

Стремление человека обрести гармонию жизни, найти и удержать баланс, соответствующий внутренним природным константам, сложнейшая задача для современного человека. У древних людей не было этой проблемы. В те далёкие времена разум ещё не обладал такой властью над целокупной личностью. Его метастазы ещё не проникали так глубоко в сознание, и человек чувствовал себя более свободным, и более счастливым. Мораль, этот «отросток ганглии разумного сознания», породил в нашем существе врага, для которого главной задачей стало обуздание инстинктов, умиротворение бушующей плоти, и умерщвление всех архаических стимулов становления «тропического животного». Но в силу противоречивой сути нашего органоида, на поле этих «цветущих злаков», сама мораль стала трансформироваться и превращаться в нечто противно направленное. Мораль против морали. Так ныне звучат флейты современного оркестра человеческого сознания. И теперь для современного человека, главной его задачей в стремлении к своему счастью, стало преодоление доминанты разума, обуздание собственного разума, заставляющего идти ошибочными дорогами.

Личности, имеющей огромный внутренний потенциал воли, и соответствующий потенциал разума, очень сложно преодолеть все запреты и замки этого разума. Он постоянно ищет выхода из этой тюрьмы собственного бытия, чтобы обрести соответствующий его внутреннему балансу, внешний баланс амплитудных колебаний действительности. Разум со всеми его клетками, сваренными из проволоки и стальных прутьев морали, выставленными и замаскированными капканами совести, с границами оснащёнными камерами слежения конъюнктуру поведения, с кодексом и комментариями целесообразности, словом со всевозможными браслетами и кандалами разумности, крепко удерживает его в своей власти.