Читать книгу Рашен-2 - Тимофей Дымов - Страница 1

Оглавление

Глава 1. В новом мире

Сколько проспал, я не помню. Счастливые часов не наблюдают. А сейчас я был весьма счастлив. Еще бы! Послать на хер высшее руководство города со всей их фашистской требухой и после этого остаться в живых. А потом фантастическим образом вырваться из вонючих морозных лап Сибирейской тайги и оказаться на шелковых простынях в объятьях женщины неземной красоты и солидной должности. Это даже не рядовое везение, а промысел божий.

И вообще последние три недели с полной уверенностью можно назвать медовым месяцем. Я остался жить у Марии, или просто Машки, как я ее ласково называл. Выяснилось, что она служит большим начальником в СС. СС – это социальная служба, отвечающая за контроль над личным благосостоянием граждан Русии. Например, если кто-то начинал жить не по средствам и покупал себе второй телевизор или личный автомобиль (не будучи руководителем хотя бы среднего звена), его тут же «цап-царап» и направляли на специальные курсы. А уж там бравые молодцы выбивали тягу к мещанству, на практике показывая: если сверчок не знает свой шесток, то этот шесток может легко оказаться в заднице сверчка.

Социальная Служба не только контролировала траты каждого русиянца, но и сама устанавливала уровень допустимых доходов (читай: уровень жизни). Специально для этих целей была разработана шкала «социальной нужности». Мне даже удалось подсмотреть этот документ, когда однажды, придя с работы, Мария небрежно бросила портфель на диван и из него выпали несколько бумаг. Шкала социальной нужности представляла собой таблицу, в которой в одном столбце были перечислены необходимые качества, во втором проставлены проценты, в третьем оговорены условия начисления. Выглядело это так:

№ п\п

Социальное качество

Процент влияния на совокупный доход

Обязательное условие для начисления процента

Любовь и уважение к русиянским вождям

51%

любое крамольное слово или текст, грязный намек, дурная мысль навсегда обнуляют показатель

Желание уничтожать инакомыслящих

25%

обязательное личное участие в актах уничтожения

Неприятие точки зрения, отличной от русиянской

15%

обязательное личное участие в актах осуждения

Желание пожертвовать собой ради русиянских идеалов

начисляется только после смерти

Любовь и уважение к людям, лояльным к русиянской власти

показатель обнуляется навсегда, если русиянец вовремя не распознал, что вчерашний друг стал врагом

Желание повысить свой социальный статус

показатель несущественный

Желание быть полезным своей стране

показатель несущественный

Со временем разъяснилась и история с магической фотографией, которая привела в трепет надзирателей в Сибирейской тайге, что в итоге спасло мне жизнь. Оказалось, что на ней был запечатлен внучатый племянник одного из великих вождей Русии, к счастью, уже умершего. А я как две капли воды был на него похож. Этим стечением обстоятельств и воспользовалась хитрая Машка, понимавшая, что иначе меня с кичи не выдернуть.

Определенный риск быть уличенным в обмане, конечно, существовал. Поэтому ей пришлось раздобыть тощую папку с копией личного дела мажора и заставить меня заучить его от корки до корки. Слава Богу, именитый отпрыск успел в своей жизни немногое: родился, учился, напился… и выпал за борт прогулочной яхты во время очередной кокаиновой вечеринки в Черном море. Там его и потеряли. И вот теперь, по прошествии нескольких лет, он якобы воскрес – в моем облике.

Муштра оказалась не напрасной. Меня несколько раз вызывали на допросы в разные карательные ведомства и досконально расспрашивали о фактах биографии. Но, похоже, все, что касалось великих вождей, было засекречено даже от самих секретных служб. Поэтому вопросы офицеров не выходили за рамки того самого пресловутого личного дела. А если кто-то из фашистов все же начинал упорствовать в попытке докопаться до истины, то я отвечал с каменной рожей: «Эта информация секретная и находится в Центральном архиве русиянских вождей. Есть желание – ищите там сами». Тут же лица следователей покрывались испариной, руки начинали трястись в такт зубам, и они предпочитали как можно быстрее закончить разговор.

Кстати, и этому трюку меня тоже научила моя девушка. Она рассказала, что доступ к Центральному архиву есть всего у трех человек в государстве. И пока кто-то из них не умрет, новичков не допустят в святая святых русиянского фашизма. Число три оставалось неизменным при любой погоде. Выборы нового хранителя по традиции проводились на похоронах прежнего.

Однажды один руководитель высшего звена усомнился в правильности подобной практики и предложил расширить состав архивариусов до пяти-семи человек. Совет вождей его внимательно выслушал, похвалил за инициативу – и вынес решение. Чиновнику отрезали руки до локтей и ноги до колен. После чего прибили к спине столешницу из толстого прозрачного стекла и в виде мебели выставили перед зданием Совета. Пока бедолага не издох, каждый желающий мог бросить на стол записку с обращением к великим вождям. Оттого так и боялись фашисты, облеченные властью, любого упоминания о Центральном архиве русиянских вождей.

В конце концов меня даже свозили в дом «Охранения исторической памяти» – пансионат для престарелых, выживших из ума руководителей страны и их приближенных. Там подвели к полуживому старику в инвалидном кресле, с кислородным баллоном за спиной. Он часто, глубоко вдыхал чистый газ и блаженно улыбался. Это был один из бывших секретарей «моего» деда, который при жизни общался «со мной». Когда я представился, он на минуту ожил, бросил на меня оценивающий взгляд и грозно вопросил: «Вам назначено?»

– Конечно! Меня ждут, – отчеканил я первое, что пришло в голову.

– Это он! – сказал старик сопровождавшему меня офицеру и снова впал в кислородный экстаз.

– Поздравляю, Алексис Петцев (такое имя я унаследовал от мажора), вы успешно прошли все проверки и подтвердили свое благородное происхождение.

– Просим прощения за причиненные неудобства, но истина дороже спокойствия, – извинились два генерала в парадной форме, вручив мне на выходе новенький паспорт. Их опухшие рожи светились от восторга, а когда они пожимали мне, воскресшему небожителю, руку, один вояка даже пустил скупую слезу.

– Конечно, конечно, все понимаю, – снисходительно похлопал я его по плечу. – Служба есть служба, но обед никто не отменял, так ведь?

– Пулей! – хором проорали генералы водителю черного лимузина. И вот я уже мчусь к самому шикарному ресторану города. А генералы, глотая выхлопные газы, от резко стартанувшей машины, продолжают улыбаться и махать мне вслед.

С этого момента жизнь заиграла новыми красками. Абсурд и идиотизм превратились в рай земной с полной программой почитания и раболепия всегда и везде, начиная от булочной и заканчивая Департаментом выселения и заселения. В этой милой организации меня незамедлительно поставили в очередь на отдельную квартиру и обещали выделить жилплощадь максимум через месяц.

– К сожалей, новый дома практически не строится, а арест, допросы и отправка в Сибирейскую тайгу социально ненадежных личностей требуй времени. Поэтому освобождение квартир от этих тварей происходит не так быстро, как бы нам хотел, – извинялся передо мной плешивый чиновник в засаленном костюме. – Но, уверяй, дайте нам тридцать дня, и сможете праздновать новосел.

– Надеюсь, вы не обманете моих ожиданий. А то, сами понимаете, может получиться так, что я въеду в квартиру, освобожденную после вас, – пошутил я.

Распределенец побледнел, стал судорожно вытирать пот со лба и нервно моргать.

– Шучу! Жду вас с ордером ровно через месяц, – гордо вскинув голову, я вышел из кабинета, смердящего потом и газами, втихую пущенными испуганным до полусмерти чиновником.

Честно говоря, я бы подождал и два, и три месяца, и даже год. Очень уж не хотелось съезжать из уютной норки Марии. Но она мне объяснила, что по законам Русии проживать вместе могут только женатые пары или несовершеннолетние дети с родителями. В нашем же случае, принимая во внимание мой статус и чудесное «воскрешение», недельный гостевой срок продлили до двух месяцев. А дальше – либо в загс, либо разбежались по своим углам.

Жениться никто из нас не горел желанием, хотя нам было хорошо вместе, поэтому решили переселить меня в отдельную берлогу куда-нибудь неподалеку.

Ну, а пока я наслаждался всеми благами полного государственного обеспечения: ходил в рестораны, засмотрел до дыр немногочисленные патриотические фильмы в местных кинотеатрах, просто валялся дома на диване перед телевизором и даже посетил несколько храмов. Особенно мне запомнился один – «Во имя убивающих врагов наших. Храм воскрешения из мертвых ради правды среди живых» белоснежный собор с огромным темно-зеленым куполом. Я просто не мог пройти мимо монументальной постройки со столь замысловатым названием.

На входе меня встретили два автоматчика. Проверили паспорт, отдали честь и гостеприимно распахнули высоченные деревянные двери. Я ожидал, что сразу окунусь в полумрак и воздух, пропитанный испарениями восковых свечей. Не тут-то было. Храм оглашали бодрые военные марши. Вместо свечей воздух коптили гильзы от артиллерийских снарядов, наполненные, судя по источаемому смраду, отработанным машинным маслом. На месте алтаря на полу лежал большой крест, фигурно выложенный из цинковых гробов. Из перекрестия выбивалось пламя Вечного огня. Привычных икон не было. Стены были увешаны портретами генералов и маршалов в полный рост. Парадные мундиры под тяжестью многочисленных орденов визуально грозили обрушить картины. Рядом с этими «образами красовались золотые таблички с биографическими данными и перечислением прижизненных подвигов.

Я собрался прочесть одну из них, но меня прервал сошедший с небес, а точнее молниеносно спустившийся по канату из-под громадного купола настоятель храма. Его прыти позавидовали бы многие спецназовцы. Охрана на входе явно предупредила священника о визите высокого гостя, поэтому он предстал передо мной в парадном облачении. Альпинистская обвязка, замызганный бронежилет, надетый поверх рясы, стоптанные кирзовые сапоги и защитная каска с облупившейся краской – таков был его вид.

– Здравствуйте, здравствуйте, очень рады! Весьма признательны за визит в наше скромное заведение, – залебезил он, не переставая отвешивать поклоны, отчего каска постоянно сползала ему на нос, закрывая глаза.

– Чем я могу Вам помочь? Может быть, устроить благодарственный молебен в Вашу честь? Или отслужить недельную панихиду по Вашему великому деду?

– Не стоит, – властным жестом руки остановил я его. – Просто хотел посмотреть, что находится внутри храма и откуда у него такое чудное название. А кстати, почему вы в бронежилете и каске?

– Конечно, конечно, я проведу для Вас подробнейшую экскурсию, чего только пожелаете. Я в полной экипировке потому, что денно и нощно нахожусь на службе у Господа. А ему нужны подготовленные воины во всеоружии.

Только сейчас я заметил, что на балкончике, откуда на меня спрыгнул батюшка, стоит прислоненная к стене винтовка с оптическим прицелом, а рядом лежат несколько запасных обойм и кучка гранат.

Хорошо, что его предупредили обо мне, а то, не дай Бог, начал бы шмалять без разбора, а потом еще гранаткой для верности… – порадовался я.

– Погодите, а как же всепрощение врагам своим и любовь к ближнему своему? Ведь, кажется, про это говорил Христос ученикам?

– Так то к своим. А боремся мы исключительно с чужими, – пояснил поп. – Свои подлежат перевоспитанию, в крайнем случае гуманной утилизации. А вот с чужаками у нас разговор короткий – пулю в лоб или мину под задницу!

– И как, позвольте спросить, вы отличаете чужих от своих? У вас что, есть какой-то хитрый прибор или особая святая вода?

– Здесь особой хитрости не требуется. Чужой себя всегда выдаст: или взглядом косым, или речами заумными. А самый проверенный способ такой: чужак, даже если он имел честь родиться среди нас, вечно всем недоволен. То ему зарплаты не хватает, то квартира у него слишком маленькая или улицы плохо метут, а во власти сидят сплошь дураки да воры. Только и успевает, что деньги в чужих карманах считать и хулу на руководство страны наводить.

– А если это не хула, а объективная критика? – не согласился я. – Бывает же так, что человек работал всю жизнь на заводе. Честно вкалывал на благо страны, а под старость вынужден копейки считать и экономить на всем.

– Значит, плохо вкалывал! – перебил меня военизированный поп. – Что заслужил, то и получил. Власти Русии, с Божьей помощью, никогда не ошибаются. А живет плохо – значит, человек поганый, потому как добрый мирянин, пребывая в вечном смирении, уже тем счастлив, что на него, букашку грешную, работает целое государство. Думает о нем, заботится, ночей не спит.

– Так это прямая обязанность властей. Иначе кому нужно государство, которое не заботится о своих гражданах?

– Как же не заботится? – вытянулось лицо священника. – Да всё в Русии пропитано заботой о простых гражданах: начиная от тотального контроля и повсеместной цензуры, защищающих наш разум от сатанинской проповеди Запада и заканчивая принудительным трудом в Сибирейской тайге, спасающим тела от праздности и лени.

– У вас для этого в храме снайперская винтовка припрятана? Тоже для заботы о ближнем? – съязвил я.

– Точно так. Не далее, как неделю тому назад на проповеди во имя наступления в Европе адских холодов, которые заморозили бы содомских выродков и шайтанистов, пришел один умник. Начал сбивать паству с праведного пути рассказами, что за пределами Русии тоже есть хорошие люди. Нельзя, говорит, всех мазать черной краской и мерить единым мерилом. Все мы, люди, созданы по образу и подобию Божиему. У каждой твари на земле есть шанс для счастливой жизни, даже если он мужеложец или демократ, прости Господи.

В общем, пришлось пристрелить собаку бешеную, чтобы все стадо не испортил, – закончил служитель культа. – Только он, сволочь, напоследок разлетевшимися мозгами верующим одежду испачкал. Да что тут говорить: поганый человек – он и после смерти останется поганцем…

– Строго у вас тут, не забалуешь, – мне уже порядком наскучила беседа. Тем более, что я завершил осмотр небогатого убранства храма. – А что с названием? Вы мне так и не разъяснили, что оно означает.

– Это очень просто. «Во имя убивающих врагов наших» – значит, что храм построен в честь воинов, ведущих ожесточенные бои с мировым злом. «Храм воскрешения из мертвых ради правды среди живых» говорит о том, что русиянцы готовы отказаться от рая на том Свете ради того, чтобы вернуться в наш бренный мир и продолжить борьбу с шайтанистами.

– Шайтанисты – какой забавный термин!

– Это религиозный термин. Объединяет такие понятия, как «шайтаны» и «сатанисты». Придуман для удобства одновременного восприятия мусульманами и христианами.

А вообще, – протянул мне на прощанье руку священник у выхода из храма, —каждый русиянец должен понимать, что вся власть об Бога. Руководители, усопшие и ныне живущие, это его наместники на Земле. И какие бы решения они не принимали, даже если на первый взгляд те кажутся неверными, по сути есть глас Божий. И повиноваться им с радостью в сердце, без ропота и сожаления – наш долг и наша судьба.

Вот в таких «забавах» русиянского режима я и проводил свободное время. Сегодня же мне предстояло особое приключение. Шустрая Мария договорилась с одним знакомым, который служил в Городском аналитическом центре, об ознакомительной экскурсии.

– Сходи, тебе будь польза! – ласковым голосом приказала она. – Там рабатать чудики, похожий на тебя. Надеюсь, выговоришься на сто лет вперед и перестанешь докучат мне своей антирусиян философией. А то я твой бубнеж чуть на работе не повторять. Вот фокуса устроился бы – Мария Штраус социальная отклонёнка!

Она даже попросила одного из своих подчиненных сопроводить меня и обеспечить проход в секретное учреждение.

Признаюсь, что с трудом дождался прихода провожатого – щуплого юноши по имени Клаус и фамилии Носовсон. Так сильно заинтриговала меня возможность знакомства с главными аналитиками Русии. «Уж эти-то бравые парни смогут наконец пролить свет на творящийся вокруг мрак абсурда» – надеялся я.

Глава 2. Секретный объект

Мы вышли из дома и не спеша направились в сторону Городского аналитического центра. Погода стояла прекрасная, я был несказанно рад, что вырвался из цепких лап Сибирейской тайги, и как ребенок жаждал новых приключений пусть и в сумасшедшем, но местами симпатичном параллельном мире.

– Я обратил внимание, что по городу всюду развешаны плакаты с фотографиями героев. Что это? Разве Русия с кем-то ведет войну?

– Это такой специальный акций по героизации нашего сегодня…

– Но это хотя бы реальные люди? – удивился я.

– Вполне себе, – подтвердил Клаус. – И подвиги их натуральный, хоть и немного приукрасить.

Я остановился у одного из плакатов и стал читать. Под фотографией бравого молодца в военной форме и с автоматом красивым шрифтом было выведено: «Сержант Николас Ивановман, командир роты разведчиков Управления немедленного реагирования в катастрофических ситуациях. Выполняя боевую задачу по недопущение надругательства над русиянскими ценностями со стороны зарубежных содомитов и выродков, проявил крайнюю степень упорства и нечеловеческого мужества. В результате его действий в целях недопущения сдачи врагу были сожжены три деревни со всеми жителями, скотом и сельхозтехникой».

– Странный какой-то подвиг, – искренне удивился я. – Уничтожил людей, имущества на миллионы и стал героем.

– Ничего странного, – ответил Клаус. – Лучше уж так, чем все это доставаться врагу. Пусть знай суки, что русияне и снег зимой с собой забрать, если это потребуется. С врагом у нас разговор короток. Кто к нам с мечом пришл, тот от голод и холод сдыхай, как собачака на мороз.

– Но погоди, – возразил я, дочитав текст до конца. – Сержант Ивановман воевал не на территории Русии, а где-то в далеких южных странах. Получается, что враг к нам и не приходил.

– Не приходил, значит прийти бы. Просто мы работ на опережение, – спокойным голосом увещевал меня подчиненный Марии. По его хладнокровию было заметно, что Клауса проинструктировали насчет меня и категорически запретили перечить наглому представителю золотой молодежи.

– Поймите, господин Петцев, русиянский мир – он не иметь граница. Для нас не существовай понятий «где-то там, далеко». Мы стоими на стража скрепоносных принцип во весь мир. Иначе нельзя. Стоит расслабиться, напримера, где-нибудь в Колумбии или Ирак, и тут же орды извращенцев поимеют нас в самой груба форме. Поэтому надо быть во всеоружии всегда и везде, даже в Антарктид.

– А вы точно уверены, что нас все хотят поиметь? – в который раз подивился я бараньему упрямству местного населения.

– Посмотрите телевизор, послушать радио, если не хватат информаций. И тогда вам сразу станет яснее, кто друга, а кто врага, – подытожил Клаус и одернул меня за рукав, поскольку мы уже пришли.

Городской аналитический центр располагался в здании обычной районной поликлиники – в меру запущенной и без любви ремонтируемой. Ряды стариков и старушек, сидящих в длинных коридорах на дерматиновых скамеечках в ожидании чудесного элексира от участкового терапевта, который вновь сделает их молодыми и здоровыми, явно не вязались с режимом повышенной секретности.

У центрального входа нас встретил заместитель главного врача, невысокий полноватый мужчина с бегающим глазками. Я много раз встречал подобных типажей и даже придумал для них шуточную характеристику: такие люди либо ищут, что им украсть, либо уже украли и теперь волнуются, как бы сохранить добычу и не попасться. И все это из-за постоянного виноватого выражения лица, контрастирующего с дерзким, нервозным взглядом.

– Крюгер Хвостовинг, – протянул он нам в нижайшем поклоне пухлую, вялую ладошку. – Проси вас, господа, следой за мноу.

Мы прошли через первый этаж, прорываясь сквозь гул обывательских разговоров завсегдатаев лечебного заведения:

– Не спорьте со мной! Я двадцать лет мажусь этой мазью! – на повышенных тонах вещала сухонькая бабулька в сиреневом вязаном берете.

– Да хоть пятьдесят. Дерьмо полное, – отмахнулся от нее плотный старик в заношенном костюме, явно военный пенсионер.

– Не могут по телевизору дерьмо рекламировать! – пришла на помощь «намазанной» соседка. – Я собственными глазами видела, как один известный актер ее хвалил.

– Мази, таблетки… Сколько можно себя гробить? – ни к кому не обращаясь, изрек представитель «молодого» поколения лет пятидесяти. – Природа сама дает нам лекарство от всех болезней: солнце, воздух, физкультура и никакого мяса. Не стоит травить организм трупятиной. Тогда будете здоровы до ста лет.

– Какого хера ты тогда здесь сидишь, место в очереди занимаешь? – разом обернулись к нему пенсионеры, забыв про конфликт. – Иди, рожу под лучи подставь, воды из лужи попей да лопухом закуси. Уже не молодой, а такой дурной, ей Богу.

– Да, потеряли мы молодежь, – запричитала очередь. – Вот раньше как жили: не стреляют на улицах – уже хорошо. Не прилетела ночью в твой дом бомба самолетная, значит, любит тебя Боженька. Кашку на воде сваришь, корочкой черствой закусишь, вот и пообедали. А уж щи с мясом только по праздникам видали. Зато дружные были, ни зависти, ни злобы. А нынче что? Выучили вас охламонов на свою голову. Телевизор в каждой квартире поставили. В школе принудительный труд после уроков отменили. Даже летние трудовые лагеря в Сибирейской тайге для детей душевыми с теплой водой оборудовали. Нет же, им все мало, постоянно нас учить норовят. Неблагодарные…

Мы подошли к небольшой лестнице, спустились на два пролета и остановились перед обшарпанной дверью с вывеской «Пункт приема анализов».

Крюгер открыл дверь и жестом пригласил нас в небольшую комнату. Ничего, кроме стеклянных столиков, заставленных банками с мочой и спичечными коробками (очевидно, с калом), прикрытыми бумажками с данными «доноров», здесь не было. Однако мужчина уверенно подошел к одному из столов, положил руку на самую наполненную банку и повернул ее вокруг оси. Одна из стен бесшумно отъехала вверх, обнажив находящуюся за ней блестящую металлическую дверь с массивными заклепками по контуру. Из всей фурнитуры на двери присутствовал лишь небольшой смотровой глазок.

Подняться наверх