Читать книгу Жерло душ - Тимур Джафарович Агаев - Страница 1

Первая глава

О жизни Лана. Его любви к Анне. А также об отце.

I

О том, кто такой Алин, и кто есть его сын – Лан.

Жил Алин, хорошего ума мужик,

Работал пред дорогой, полною машин,

Поставил лавку там свою, где чинит сапоги

Да обувь, доброты народи.

И был у Алина сын – Лан,

Хороший малый рос;

Умел он много, много знал,

И думал – вот как подрастет,

Тоже, за отцовским в след,

Чинить будь сапоги.

И знал Алин, однажды

Придет их сын, да скажет:

Папа, мать, жениться мне

Скоро совсем, вовек!

И знал Алин, настанет день,

Времен момент разломный,

И переломный к семьи его,

Дедушкой станет Алин.

И молодость уйдет в воспоминанья,

И лишь улыбка сыновья, да внуков,

Запомнится из молодости той.

И ты скажи, что век мне впереди,

А я скажу – я пожил, уж прости…

Но не время горевать. Сейчас

Сын дома, жены нет, да в колледже учась,

Он редко пропадал по вечерам,

Что странно – баб любил Алин.

И Алин не знал, что сын его любил;

Чувство сердце его поработил,

И пленила его девушка такая —

Анна.

Рита бледною всегда была девчонкой,

Всегда тихоня, и бледна,

И даже радости та девочка не знала;

Не то, что ее сестра!

Сестру Настюшкой звали, Настей,

Была та и весела, и радостна, красна,

И как картиной мог бы любоваться,

Но Лан, как знаток в таких,

То сразу знал – надоест картина,

Уж лучше ту, что выберет душа.

Царица жарких южных стран,

Богиня красоты, и нежить ты

Людских сердец нечистых:

Царя великий ты обман,

И правда старого музея, где

Ходят толпы, комендант.

С сердца ясного уйди!

За что же ты его пленила?

Из ненависти лютой, злости,

Или туманную любви?

Скажи! Иль проклятой навеки

Будешь, и жалко мне, и ты,

Забыв былого благородства —

Богиня красоты!

И правда, Анна та

Ведь для него была

Настоящею царицей и богиней!

Но только вот безответное было письмо,

В один конец – и это яма и земля.

Но помимо любви Лан и ненавистью полон;

Есть враг, и он жесток.

Чудный день бытья моего,

Словно миг злости суетливой —

Сегодня есть, а завтра нет;

Это день – на загадку мой ответ.

И может ведь сначала показаться,

Что в свете дня – этот день будет всегда;

Но жизнь жестка, и вскоре вечер наступит,

Обитель снов, и прихода новых дней…

II

О признании Лана в любви к Анне.

Ах, прекрасная заря!

Когда свет ее на горизонте озарится,

В небе Солнце засияет; птица,

Зальет все в цвета рябины спелой,

Окрасит кисточкой умелой!

Я вас люблю;

Еще пусть дождь, быть может,

Не закончился. Любить мне еще негоже,

И град мне бьет, льется густая ночь,

И не прогонит с полей пастух оттуда прочь,

Так не прогоняй и ты – пойми, и помни,

Любовь – есть шанс для каждого из нас.

Таким прекрасным словом Лан

В любви Анне признался.

И что сказать – та отказала,

Сказав, что пусть тот ее простит,

Но сердце ее ему не принадлежит.

И даже после дружбы долгой,

Разговоров и бесед,

Доверия родного,

И общих бед…

Дорога жизни так чревата —

Попутных душ тропа;

С кем пройдешь ты километры,

Где соберется огоньков толпа.

С кем-то будешь ты,

Держась за руку, дорогу проходить,

А кто-то, притворившись на минуту,

Бросит смерти стыть.

И люди разные бывают,

Дорогу ты прошел,

И память их все угасает,

А чести, брошенной им в тлении,

Забудешь, память смертна.

Я знаю – эгоисты эгоизм лишь травят;

Но это не позыв мой эго —

Это человеческий мой нрав.

И не суди – судить судьею надо, —

На листе снова новая черта.

III

Как Лан подарил Анне букет черных роз, а себе – шанс.

Дом Анны. Робкий стук об дверь

Был слышен ей;

Пройдя порог, открыв им дверь,

Увидела она цветы —

Букетик черных роз.

Букет черных острых роз,

Ужалив, будто пчел гордых весь улей,

Прямо в сердце, место моих грез,

Жизни, опрометчивых болей.

Букет по розе разложу,

И тут же, разгоревшись,

Сброшу черную петлю,

Прямо в пламени кинжал.

Лепестки летят по ветру,

Кончик пламени их догоняет.

И больше нет его – сгорело,

Растаяло в объятиях огня.

И слезы, знаю,

Слезы костер потушат этот,

Боль вознеся, и силою своею

Букет цветов в сердце возродив.

Люди твердо верят —

Нет доброты на свете;

И даже добрый мальчик,

Обманывает их.

Но это ведь бред,

Улыбкою веселой, скажу,

Что искренность людей бывает,

И даже в свете Луны

Хороший человек увидит красоту.

Да – слишком много зла;

Обманом режет душу;

Но не меньше и добра —

Увидеть надо лишь, смотреть…

И написала та письмо:

«Ты приходи, мой Лан, мой друг,

Сегодня в полночь к парку подходи,

Там буду ждать…»

IV

О раздумьях Лана.

Когда душа в теле затеяла вальс,

Когда замирает в жилах кровь,

Когда вновь сердце беспрерывно стучит,

Когда кто-то ласково снова говорит…

И почему уплывают,

Все мечты умирают,

Время ползет, остается

Лишь память, ты и она,

Пусть и не вечно рождаются,

Все-таки те же самые лица

Мы видим все день за днем.

Грустная улыбка, грустная улыбка,

Почему подходишь ты мне?

Грустная улыбка, грустная улыбка,

Помоги горечь скрыть себе…

***

Почему именно ты?

Не так уж и красива вовсе,

Других девок не умней;

Так почему мое же сердце

Из всех людей

Тянет именно к тебе?

И уже томив себя мученьем,

Не веря в жизни шанс, и неба божество,

Тогда Лан душу рвал,

Да в душе тихонько умирал;

Но тут он получил письмо.

Веющее на сердце приглашенье,

И пусть было уже черно,

Налилось искренностью красною оно.

Видеть мир лишь только за окном;

Будто тюрьма, безжалостный закон,

И надеюсь, что сожгут потом,

Страданий наполненный роман.

А за окном льет дождь

Вперемешку со снегом;

И уйдут чужие прочь,

Скоро разгорится ночь.

Слишком много запятых в моем тексте,

Обрывистое послание —

Улыбнусь, когда станет легче;

Бессмысленное моление.

Собрался и ушел из дому,

Скоро полночь, скоро ждать

Будет меня она, Анна,

Любимая, в парке на скамье.

Я знаю: злы вы будете

После того, как рассказал вам тайну.

Тайну, что сердце мое хранило месяцами,

Тайну, что с дрожащими руками

Писал я на листе с оглядкой —

Проверял, нет ли вблизи души живой.

Я ведь увидел вас, заметил

В трамвае ехали мы вместе,

Ты прижимала к себе сумку,

Я подошел, сказал малютку —

Не желаете ли помощи принять;

Ты согласилась, мы поехали там вместе,

Я прижимал сумку к себе твою,

И представлял уже, как руки касаются

Твоих; какая ерунда!

Нет, ошибкой было это,

И лучше б не прошло то лето,

И лучше я не лез с признаньем,

Испортил миг, испортил вас;

И с дуру скажете вы мне —

Напрасно думаешь ты так.

Но я ведь знаю, что не просто

Вы меня сюда позвали, пренебрежно

Мне в письме сказав о том,

Что я лишь друг вам, да наставник…

Обидело. Когда ты мило представляешь,

Как человека в плаче утешаешь,

Как руки его к своим все прижимаешь,

И говоришь: «Люблю тебя, люблю…»

Боюсь: в моих словах

Увидит ваш прекрасный взгляд,

Что я оскорбил вас, да принизил,

Да будет так!

Только скажите – буду ль унижать

Я человека, ради которого

Бросил душу я страдать?

Тебе бы знать, как страшно —

Любить, да нелюбимым быть,

Да кто утешит? И кому

Я нужен во всем том белом свете,

Что рано по утру машет мне рукой?

Но ваша взята – я отступлю, скажите,

И уйду, но только знать вам надо,

Что если вы кидаете меня по глупости своею,

То плата будет велика.

Я не хочу, чтоб было вам так больно,

Как и мне…

И вижу я ее…

Но не пойму, как бороться

С этой напастью, жуткою болезнью,

Но каждый раз, когда

Вижу твое милое лицо, шелковые волосы,

Сердце бьется чуть сильней.

V

О свидании Лана и Анны в полнолуние.

Но не пойму, как бороться

С этой напастью, жуткою болезнью,

Но каждый раз, когда

Вижу твое милое лицо, шелковые волосы,

Сердце бьется чуть сильней.

Почему именно ты?

Не так уж и красива вовсе,

Других девок не умней;

Так почему мое же сердце

Из всех людей

Тянет именно к тебе?

Нет, разорван в этих муках,

И утомленный сердца желаньем,

Без пристального переживания,

Я должен холодно, без чувств,

Вести с тобою диалог.

С цепью на шее, привязью любовной,

Ходили Лан да Анна под Луной,

И думал только Лан влюбленный,

Как бы прекрасного с тобой

Момента растянуть, да и в полжизни,

Да Бог с ним – в жизнь!

И здесь нас погрузит в вечный сон,

Тут мы и умрем…

Скажете мне – что слишком

Мало были с вами мы знакомы,

Чтобы в объятиях теплых,

Говорить по душам;

Чтобы твои волосы блестящие,

Я гладил снова по утру.

Но ответьте вы мне —

Как же? Как же

Связано оно? И почему же

От времени зависеть

Та любовь должна?

Люди приходят и уходят;

Сегодня месяц, завтра – год,

И может быть для вас невзгод

Такой ужасный,

Так было быть —

Я подожду…

И в парке проходя,

Золотом глаза те озарились;

Увидел клумбу он с тюльпанами,

Красивым, золотым цветком,

Что так и веял в сей любовью.

Сад, а там золотые тюльпаны,

Будто волосы твои извиваются,

Будто утренний парк и фонтаны,

Волны реки уплывают все.

Я подарю тебе толстенький свитер,

И вместе мы в нем утонем;

Я выпью стакан лимонада,

Посмотрим с тобою кино.

И пусть не кажется тебе

Этот намек;

И пусть бывает злой —

Но вовсе не жесток.

Сад, а там золотые тюльпаны,

Будто глаза твои оклемаются,

И руки, дрожащие от ознобу,

Согрею в тепле и уюте.

Знай – и залечит все раны;

Любовь, доброта и искренность,

И закроют туманы;

Ссоры, горе и страх,

Странный намек —

Золотые тюльпаны;

И не буду жесток —

Слез не покажут фонтаны.

И как бы небеса не молит,

Анна все же говорит:

– Прости, был сей вечер славный,

Но мне пора идти,

Да и полночь подошла

К своему концу…

Ушла.

***

Самый острый шрам на теле;

Сижу перед окном,

Все думаю я о тебе,

Как бы не перевернуть вверх дном.

Душа пробудит человека,

Любовь наполнит добротой,

И будем под белоснежною Луною

Кружиться мы с тобой.

И знаешь, я совсем не против,

Не дай все заново начать,

И шрам буду хранить с собою,

Под деревом, где будем танцевать…

И в поцелуе нежном,

Застанешь, вот бывало —

Шрам буду хранить…

Вторая глава

О том, как Анна раскрылась в любви к Лану.

I

О Шире и его жизни, деле, мировоззрении, характере.

И был еще друг – Шир,

Стихи и прозу он любил,

И даже в армии служил,

Часовым там был.

Сторожил часовой, сторожил гордо,

Ночь разлагая туман на куски,

И горожане спать спокойно могли,

Пока сторожит часовой.

И гуси спали в болоте спокойно,

И небо сгущало туман,

И рад часовой был, пылко и гордо,

Что горожанин его спит.

Мужества дружный уголок:

Люди сами выбирают героев;

Те, кто курят, и те, кому плевать,

Или те, кому не чуждо воевать,

За жизни простых людей…

Твоих друзей…

Люди сами выбирают героев;

Те, кто бьют, и те, кому плевать,

Или те, кому не чуждо девушек защищать,

Да тех, кто слабее них…

Жизнь за других…

Люди сами выбирают героев;

Те, кто пьют, и те, кому плевать,

Или те, кому не чуждо из проруби собак спасать,

Тех, кто хромая, старался выживать…

Люди сами выбирают героев;

Те, кому не лень всю стену

Грязным почерком изрисовать,

Иль те, кто будет в этих

Совесть пробуждать…

Это наши герои, и таких, пожалуй, нужно знать…

Герой!

В товариществе был знаток:

Товарищ тот, кто остановит,

Глупым думам не воздать;

Товарищ тот, кто и осудит,

Когда нужно поругать;

Товарищ тот, кто горою

Стоять будет за справедливость;

Товарищ – странная картина,

Вроде за тебя и не всегда,

Но зато всегда за правду,

И за то ты благодарен.

Велик товарищ!

Коммунист!

II

О ненависти Лана, буллинге, драках.

Быть пацифистом, значит

Когда удары твои слышат лишь собаки,

Что крики твои издаешь лишь внутри,

И пусть расскажут, что это ничего не значит.

Быть пацифистом, когда в глухом поле,

Забытом многими, ты режешь пшеницу,

Сожженную, выброшенную, пустую,

Но все равно режешь – а вдруг…

Быть пацифистом, значит

Когда удары твои слышат лишь собаки,

Когда злишься, но ударишь

Лишь в одиночку себя…