Читать книгу Жерло душ II - Тимур Джафарович Агаев - Страница 1

Здравствуйте! Я – Агаев Тимур Джафарович. Автор данного произведения. Свое предисловие хотел бы превратить в автобиографию, так как очень люблю сам, когда автор перед произведением рассказывает о себе, своей жизни и творческом пути.

Я любил книги всегда. Еще в детстве и подростковом своем возрасте родители покупали мне различные книги – от Пушкина до Державина, от Бажова до Носова, от Карла Маркса до Бакунина, от Шарля Перро до Андерсена. Прочитав еще в свои десять лет около нескольких десятков различных книг (без преувеличения), да и не один раз каждую, я впитал в себя всю сказочность человеческого языка, всю гениальность писателей, творящих благодаря его познанию.

На момент моего пятнадцатилетия я живу в городе Красноярск, пусть, стоит сказать, я и ездил к двоюродным своим родственникам в недалекий Железногорск. Это Сибирь, и скажу откровенно – самое красивое место на всей Земле. Снега, горы, речка Енисей… Это божественная красота, что выражается как и в природе, так и в менталитете и образованности населения. Россия стала для меня домом.

Русские – очень умные люди. Конечно, есть и исключения, но исключения есть и у любого другого правила. Русская литература открывает глаза на очень многое, и рад сказать, что весь подростковый период моей жизни буквально прошел в библиотеке. Я ознакомился с творчеством многих великих русских писателей, да и не только русских – правда, русские любят переводить книги зарубежных авторов на свой язык, выражая тем самым свою любовь не к Родине, не к Отчизне, а к книгам и литературе вообще.

Мне с детства нравился русский язык. Я научился читать и писать по-русски еще в очень раннем возрасте. И где-то уже в четыре своих года я начинал писать свои первые рассказы и небольшие стихи. Писал плохо, но все с чего-то начинали. Да и учитывая, что сколько на тот момент годов мне приходилось, это удивительнейший факт в моей жизни, присущий биографиям только, как я помню, великим.

Кем я себя не считаю. Такой уж я.

Я начал писать еще больше. И уже позже я опубликовал свои первые книги, одной из которых и является эта, в надежде того, что люди заметят мое творчество, что меня поймут и не отвергнут, и я окажусь на полках среди тех, кого только недавно нарекал своими гениями. И до сих пор таковыми нарекаю…

Такой уж я. Странный, непонятный писатель Тимур, что писать начал как Моцарт Амадей, в детстве, и что пишет не ради денег и славы, а для души…

I

Пока толерантностью жгут огни,

И ставят против врагов посты,

Не угасают все они,

Странное безмолвие

Съедает меня изнутри;

И горят в этом пламени люди,

Пламени современного времени,

И ходят по улице парады, ставят флаги,

Большие люди считают большие деньги.

Прав был век – толерантность убьет нас всех;

Да и толерантностью тут и не пахнет,

Просто люди нашли повод

Снова ворваться с цепи.

Разорвать, убит, сломать, поджечь снова

Смерти костры…

История просто подменяет наживу,

Люди ведутся, будто тупые крысы снова,

И осознают свою ошибку лишь их внуки,

Когда будут читать про то, что совершили деды…

И знаете, возможно я тут тоже состою.

Тоже лишь добра хочу, пусть и глотаю кровавую слюну,

Люди выходят на митинг, чтобы отстоять свои права,

Не нужна им смена власти – просто жить

Им лучше дайте…

Собрали всю мозаику, раскрыли всех воров

Из государственных столов,

Теперь те переживают, что

Их стол займет кто-то другой.

И будто птицы у гнезда – те собрались

И не отпустят никогда.

А потом вопросы:

«Где же толерантность ваша?»

Умерла там, где и совесть их…

Пожалуй навсегда.

Мы опасные люди из темных улиц,

Лучше к нам не подходи,

Из темных переулков отроду,

Да и некоторые слабы, но

Порвать шкуру ради дела готовы,

Мы выросли в подковах,

И пришел момент снять оковы

С наших голов и рук проводы…

Одни желают равноправия,

Закрыв глаза на смерти и казни,

Забыв про вождя статуи,

И как боготворили все одну лицемерно

Статуэтку лжеца и убийцы.

Другие желали бы перенять все оттуда,

Откуда-то из-за границы,

Пропуская слова о том,

Что во многом те сказки – лишь небылицы.

Другие хотят лживой стабильности,

Смиренно выдерживая все удары,

Воровство и беспредел.

»А что же делать?» —

Оправдываться – их предел.

А кто-то видит страну такой,

Какая та есть;

А кто-то не терпит,

Пока сердце бьет

Те хотят все поесть;

Скажут – вы с голодного края,

Иль с Африки к нам прилетел?

А я скажу – не хотите, как в Африке,

То хватит терпеть беспредел…

***

Слова души,

Любви столицы,

И как жесток мой век.

Над городом

Летают птицы.

Слова души,

Любви столицы,

И как жесток мой век.

Жаль, что все это —

Счастье, свобода —

Небылицы лишь земных утех.

Был бы рад…

Стихи Отчизне;

Слова души,

Любви столицы,

Жестокий век,

Как человек…

***

Выход на ринг, свет красный,

Кровь застывает в крови,

Запах опасный; опасности

Меня не сломали,

Вот поэтому я тут,

Все позади те твари;

Привет парень!

Как твой день прошел?

Поел, поспал, девушку нашел?

Но плевать, у тебя все то же лицо,

Злобное, твердое…

И по сигналу

На друг друга нападем,

Будто собаки, на ринге мы вдвоем,

Разорвем, сломаем и сомнем.

Упадет либо ты, либо я,

Мы с тобой сегодня явно не друзья,

Это спорт, это драйв,

Это наш кайф…

И закончился бой,

Мыльно ловлю движение,

Встаю, выдыхаю,

И ухожу прочь, смотря позади

Тебе в след…

И поглотит темная ночь,

Да коридор впереди…

II

О том, кто такой Андрей.

О расставании Лана и Анны.

О том, как Лан нашел другую…

Вернувшись в дом

Под гнилую песню

Каркающих ворон,

Андрей пришел на кладбище

Детских воспоминаний,

И сев за стол

Протирал он долго

Свои раны…

Лан и Анна,

Анна, Лан,

Лучшие друзья мои

Со времен детских,

Пристально спокойных дней.

Я, Андрей, друг их,

Застал однажды Лана

Захлебнувшегося

В собственных слезах.

А что такое, друг мой?

Отвечает Лан:

В любви признался,

Но любовь моя угасла…

Но не могу расстаться

С Анной, любит та меня;

И бросил я свой голос:

– Так расстался – будет лучше,

Раз не любишь больше век. —

И пусть считаю его глупым,

Что признаться захотел

А потом, с угасаньем чувств,

Уйти, и бросить захотел;

Любовь – не чувства,

Любовь – та есть забота,

Доброта и пониманье,

Любовь – в сердце глубоко

Зарыто то признание…

И те расстались:

Лан и Анна,

Анна, Лан,

Что некогда за руки держались,

Друг другу обещали да клялись,

Что не бросят никогда…

И вдруг расстались.

Нашел Лан себе другую,

Оставив Анну на произвол ее эмоций,

Теперь мысли заполонил все ею,

А ту Анну сделал себе чужой…

Ушел от Анны Лан

К Ангелине той…

III

О том, как Лан прощения просит.

О том, как Ангелина Андрея полюбила.

Сценарист нашей жизни – не сценарист,

Художник зрелый, неумелый,

Водит кисточкой по грязному и без того полотну,

Водит кривым мазком краскою белой.

Иногда у него что-то выпадает,

И белая краска сгущается с грязью той,

Наполняясь жесткостью, чернотой.

Но и ладно – убрали кисть, потерпели, страдали,

И снова кисть в руки взяли,

И снова мажем мы белою краской…

А потом кончается холст и художник,

Прощаясь горестно, берет его в руки,

Разводит костер и сжигает полотно,

И лишь по ветру пыль уносит ее…

***

Вот, как в час чудесный

Лан бросил по тропам блуждать:

Творец небесный! Как же так,

Что девушку бросают пропадать?

И ласковый ветер, бросая

Приятной листвой не помог.

Боже мой! И почему

Судьба, карая, больше шрамы

На теле оставляет? В чем причина?

Какое угрюмое веселье

Я этим отказом ей воздал

Тогда я душу рвал!

Бывает, дьявольское пение.

Прости, был только лишь с тобой я счастлив,

Но совершил ошибку глупый я,

Зря тогда Ангелине в любви ложной признался,

Счастье на красоту я променял…

Как интересно —

Как же чувства

Могут счастье подменять;

Будто это целое искусство,

В любви другой

Человека убеждать.

Да, я был неправ,

Ум свой чувствовал подменил,

Да это чувство вскрыл

Обманщик, наказав для меня за то.

Животным то ведь был инстинкт,

Ум наш, человека, еще не идеален,

И может над нами взять вверх

Чувств злодей, волшебник темный.

Ты прости меня за то,

Что дал ему корону, злому,

И на трон воздал его,

Позже поплачусь за что.

Порогом ветра, до утра

Смотрю – пора, письмо я,

Лан, уж дописал.

Отправил Анне, жду я слов,

Или ответного письма…

И получил почти Лан сразу,

Ответ от Анны, и рассказы

Ее, как сердце ненависти полно,

И больше на обман мой та не поведется,

Не простила Лана та… Увы…

А тем временем уже я, Андрей

В любви был поглощен заметно,

Любовь та Анне той принадлежит;

Той, что Лан некогда бросил,

Той, кто Лана не простила

За дерзость его всю.

Той, из-за кого сейчас

Лан молит право на прощенье…

Ему не повезло – мне повезет.

И отправил я, Андрей, письмо ей,

Где сказал о чувствах в сей красе,

И надеюсь, что увижу вскоре я ответ,

Что любит она меня тоже, но

Не говорила мне.

И в сердце я мечтал о том, и тем пылал,

Чтоб дороги наши с ней вскоре сошлись,

Мне да Анны,

Анны да Андрей.

IV

О том, как Лан умер.

О том, как плакала Анна.

– Я поведу народ за собой! —

сказал Лан, и вольною рукой

Гордо марш народный он повел,

– Нет, все мы не умрем,

Гордостью своей пройдем,

Мертвых за дело мы почтем

Славой вечною, да золотым гробом.

Шир мертв, и те, кто сидят на верху,

Власть да феодалы наши вечные

Забыли о народе мощи,

И что есть мочи те старались

Подавить, раздавить нас. Думали,

Что не восстанем, не пойдем

Снова в этот поход славный.

Что не пройдет эхо возмущенья

От голода и холода по стране.

Пройдет! И мы пройдем!

Пойдем!

Машинально одев плед,

Фуражку, звонкую тряску свинцовых пуль,

Не слетал с моей головы красно-белый берет,

И не предам тех, кто дорогу воздал мне,

Кто раскрывает карты,

Капризы, сопли да слезы,

А кто по тебе шепоты,

Тихий голос; во тьме

Вижу лица, пусть

Сорвется моя подошва,

Танком пронесусь по черствой дороге,

Там уж что будет, то

Я упаду, возложу на судьбу…

Жизнь мою грешную…

голова лежит на холодной земле,

Скоро земля заберет меня к себе,

Рядом те, кого братьями увенчал,

Те, что уверовали в силу дела и мне.

Простите, не доведу вас до конца,

Мы будем либо тут править,

Либо все ждать сегодня последнего гонца…

В тихом шепоте ветра кроются мои глаза,

И простят меня, ведь не вернусь уже никогда…

Мне никто не верит —

Меня оплакивать некому,

Анна не любит,

Родители и не припомнят уж,

Люди, народ в книгах напишут

Пару строчек, закроют,

Там и останусь,

Хоть и на том спасибо…

***

Ох, жаль, что любовь и чувства

Анны не угасли до тех пор,

И вынуждена девушка страстно

По утере Лана горевать.

Лан мертв, покинул мир сей,

И хочет, хочет написать рука,

Да свесив голову, перед листком бумаги

Та держала ручку да перо.

А зачем? Кому писать?

К сожаленью на этом свете

Больше некому его читать,

Да и забываться Лану не судьба.

Но и мертвому адресовать нехорошо письмо…

Вдруг кто узнает?

Услышит мольбы Анны плачь лишь,

Да одинокая слеза, еще, да и еще одна…

V

О том, как Андрей в любви к Анне признался.

Кан ведет разговор с Андреем.

Снова бродим по бордюрам,

Снова говорим по душам,

И снова голос нежный твой

Ласкает мое сердце.

Ну почему я не могу

Обнять тебя прямо сейчас?

Погладить, приласкать,

И слов ласковых сказать?

Потому что мы друзья,

И не свойственна она —

Темница милых чувств друзьям…

Мы Андрей и Анна,

Анна и Андрей…

***

И вот, убитой горем Анне,

Приносится письмо от Андрея,

Друга хорошего ее.

Но просит тот не быть ей другом:

«Привет, и здравствуй Анна,

Знаю – время предпочел не то,

Люблю тебя, меня прости

И не объявляй обидой свой бойкот.

Знаю, любишь Лана ты,

Но и меня ты полюби,

Ведь жизнь – туманна после смерти,

А тебе уж жить и жить,

Так брось, откинь, и меня люби,

Не жизнь кончается на Лане.

Да раз уж и пошел на смерть —

Чего ж, не знал, что горем ты убьешься?

Небось и не любит Лан тебя,

Да и никогда и не любил, —

Сам говорил!»

И Анна, в думах тех удушье,

Взяла листок да ручку,

Да написала Андрею ответное письмо:

Прости, но не могу любить,

Теперь любовь для меня – ад,

Прошу простить, прошу понять,

И не мое оно – наврать…

***

И собрались мальчики по пьяни:

Андрей, Финн, да остряк Кан;

И болтали те о бабах, деньге, водке.

И разговор о Анне той зашел.

– Анна та, – сука. – говорит Андрей.

– Ни Лана, ни меня, Андрея, не взяла.

Кого та хочет? Непонятно.

Может принца на коне та ждет?

– А может я смогу? —

Спрашивает Кан.

– Нет уж, Бог с ней,

Нечем времени терять! —

Отвечает да Андрей.

VI

Утро, вечер, все надоело,

Снова звонит диспетчер,

Пишу на листе мелом

Письмо вам смело.

Я будто экскурсовод

В краеведческом музее,

Всегда хожу по лезвию ножа,

На краю, знаю край отлично,

И не говори мне, баклан, тут,

Что был на пороге смерти больше меня,

Я запах жизни почуял еще с детства.

На все насрать, все сломать,

Всех убить, показать, доказать,

Отличиться, за стадом не несемся,

И под революционным флагом

Стадом новым вознесемся.

***

Ручкой царскою пройдется по листам,

И вознесет славою

Мой громкий стан;

Ты был мудрей,

Но не вернуть былую,

Ты не Одиссея Гомера,

Чтобы быть прочитаною

Не автором через столько лет;

И друзья снова скажут —

Не зови меня на обед.

Когда мне говорят

Попыткой ласковою:

Ты сожги все свои листы,

Ты не Пушкинскую

Улицу в честь себя назовешь,

Уйди, не теш ты мир,

Все это пройдет!

Но ответь – а кто такой

Смелый-то мне говорит,

Да ты хоть открывал книгу

С надписью "Русский язык"?

Да, мои стихи потешны,

Но я умнее,

Продолжу смешивать.

И потом добьюсь того,

Что скажу;

И скажут мне:

Прости!

Ты не книга,

И сходишь через десятки лет,

Хоть дай огниво.

Когда знания читают эту книгу,

Знания тебя получают,

Никак иначе…

***

Между решеткой пьяною,

Ублюдки орут,

Другие чтут отраву,

Жгут наши лески,

Встретимся на берегу на скале, на подвеске.

***

Я свободен – не боюсь облажаться,

Лажу жру на завтрак будто это бутерброд;

Знай, я никогда не боялся,

Знай, девушек тронуть не смел,

Знай, фигней не маялся,

Знай, на работах уже потел;