Читать книгу Отважный юноша на летящей трапеции (сборник) - Уильям Сароян - Страница 1

В декабре 1933 года Уильям Сароян получил письмо от редакторов журнала «Стори» Вита Барнета и его супруги Марты Фоли, в котором сообщалось, что его рассказ «Отважный юноша на летящей трапеции» будет напечатан в февральском номере журнала. Здесь печатались такие выдающиеся авторы, как Шервуд Андерсон, Эрскин Колдуэл, Уильям Фолкнер, Гертруда Стайн и другие; а теперь и ему, Сарояну, предоставлялась возможность стать членом этого эксклюзивного клуба. Благодаря этой публикации Сароян впервые получил доступ к общенациональной аудитории (до этого его рассказы печатались во второразрядных журналах).

Сароян решает не останавливаться на достигнутом и начинает писать по одному рассказу в день. Написанное, по два-три рассказа, он посылает своим новым знакомым. В. Барнет и М. Фоли приветствуют инициативу Сарояна и требуют новых рассказов. За один месяц Сароян написал 35—36 рассказов, из которых редакторы отобрали 26. Эти рассказы и вошли в первый сборник рассказов Сарояна «Отважный юноша на летящей трапеции», напечатанный в октябре 1934 года издательством «Рэндом хаус». По вполне понятным причинам книга была напечатана с посвящением Виту Барнету и Марте Фоли.

Среди множества книг, напечатанных в том году на бескрайних просторах Америки, журнал «Тайм» безошибочно разглядел своеобразный стиль Сарояна и откликнулся статьей «Надвигается циклон?»[1], которая начиналась так: «На прошлой неделе на американском горизонте появился новый писатель. На первый взгляд, размером не больше ладони, это любопытное явление обещает перемену погоды, а может, и циклон». Отмечалось, что в произведениях Сарояна отсутствует сюжет и это, возможно, озадачит читателей, воспитанных на старых традициях короткого рассказа.

Прогноз рецензента сбылся быстрее, чем ожидалось. Выход первой книги Сарояна действительно вызвал бурю негодования у Э. Хемингуэя, которого оскорбили высказывания Сарояна о нем в рассказе «Семьдесят тысяч ассирийцев». В журнале «Эсквайр» (январь 1935) Хемингуэй разразился грубой статьей в адрес Сарояна, а заодно и другого армянина – Майкла Арлена (Тиграна Куюмджяна). Отношения Сарояна и Хемингуэя не улучшились ни десять, ни двадцать лет спустя.

Однако этот окрик и несколько нелицеприятных отзывов в прессе потонули в хоре восторженных голосов критики. Издательство анонсировало выход книги как: «Новое громкое имя в жанре короткого рассказа – САРОЯН! Вот уже много лет ни один автор коротких рассказов не вызывал такого всеобщего интереса и оживления. Он – самый обсуждаемый и востребованный молодой писатель в Америке. Его талант так же ярок, как у Фолкнера, Драйзера и Ларднера».

С легкой руки Гертруды Стайн, поколение, прошедшее Первую мировую войну, окрестили «потерянным». Эти слова, адресованные Хемингуэю, распространились на всех, кто выжил в той войне и не нашел себе места в мирное время.

В 1929 году началась Великая депрессия, которая продолжалась до начала Второй мировой войны. Миллионы молодых работоспособных людей, пострадавших от безработицы и безысходности тех лет, литературовед и писатель Харлан Хетчер[2] назвал «вторым потерянным поколением». Причем он признал Уильяма Сарояна одним из выразителей чаяний и надежд этого поколения в американской литературе:

«В рассказе «Отважный юноша на летящей трапеции» Уильям Сароян сообщает мощный драматизм статистике, столь знакомой каждому стороннему наблюдателю. Этот яркий рассказ и одноименный сборник (1934) стали национальной сенсацией благодаря взрывному эмоциональному воздействию, которое оказывает сдержанное описание одного из молодых членов этого самого второго потерянного поколения, обреченного на голод и отчаяние. Усилия Сарояна, направленные на то, чтобы разогнать апатию общества к человеческой стороне этой трагедии, вылились в новый сборник рассказов «Вдох и выдох» (1936). Лучшие из этих зарисовок обнажают его собственную подавленность и безысходность его безработных современников… И Сароян – лишь один из десятков авторов коротких рассказов, формирующих облик этого второго потерянного поколения».

В 1934 году Сароян писал о Депрессии, тоже сравнивая ее с войной:

«Много грустных разговоров ведется про Великую войну. А что сказать про нынешнюю войну? Разве она менее реальна только потому, что убивает с меньшей жесткостью, менее жутким ударом и более продолжительными страданиями?»

В самом деле, о тяготах и лишениях, выпавших на долю своих современников, Сароян знал не понаслышке. Вот из какой реальности возник рассказ Сарояна «Отважный юноша на летящей трапеции», который принес ему мгновенное признание. Если бы эти испытания выпали только на долю Сарояна, то, может, рассказ не вызвал бы такого резонанса. Однако именно потому, что в плачевном состоянии оказались миллионы, рассказ нашел широкий отклик у людей, увидевших в «отважном юноше» образ своего поколения. Проза времен Великой депрессии тридцатых годов ХХ века актуальна и сегодня, во времена экономических кризисов и дефолтов, сотрясающих целые страны и континенты. В этом смысле проза Сарояна может быть востребована в нынешние непростые времена, как в далеком 1934 году.

В Америке, в разгар Великой депрессии, экономической и духовной, Уильям Сароян нашел силы восхищаться чудом жизни и призывал к этому других. Испытавший на себе все тяготы безработицы, не признанный как писатель, не понятый друзьями и близкими в своем стремлении стать литератором, Сароян знал о драматических событиях того времени не понаслышке. И все же он упорно шел к своей цели, твердо убежденный в собственной исключительности, и не прислушивался к советам доброхотов. Сарояну всегда хватало мужества плыть против течения, идти наперекор толпе, обществу, правилам и законам, даже если это причиняло ему боль.

Уильям Стоунхилл Сароян, четвертый ребенок Арменака и Тагуи Сароянов из Битлиса, появился на свет 31 августа 1908 года в городе Фресно, штат Калифорния. Здесь после долгих странствий нашли пристанище тысячи армян, переселившихся из Западной Армении, спасаясь от геноцида в Османской империи.

Сын поэта и проповедника Арменака Сарояна, умершего в 36 лет от перитонита, Уильям Сароян поднял оброненное отцом перо. Вопреки поучениям благоразумной родни, тяготам и лишениям безвестности и безденежья он выбрал трудное литературное поприще и блестяще проявил на нем свой талант. Десятками книг он доказал свою правоту всем, кто в него не верил. Однажды он заявил: «Я поступаю, как мне заблагорассудится, и хочу, чтобы меня не поняли правильно».

Откуда в нем эта внутренняя свобода, неприятие условностей и навязываемых установлений, нежелание вписываться в привычные рамки, что постоянно приводило к столкновениям в семье, в армии, в театре, в кино и бог весть где еще? Неужели этому способствовали пять лет, проведенных в детском доме? Или школа, из которой его выгнали? А может, на него подействовал вольный воздух страны, куда бежала его семья со «старой родины», спасаясь от турецкого ятагана, и где родился он, не испытавший османского ига и клейма «гяура»? Скорее всего, сильный природный талант пробился сам собой, как травинка сквозь асфальт.

Новую поросль детей, родившихся в Америке, дома воспитывали на национальном фольклоре. И хотя новая культура и школа формировали у этих детей иной менталитет, родной язык, Армянская церковь и семья не могли не повлиять на молодых американцев армянского происхождения.

Сароян не стал исключением. Он вырос на сказках и притчах, рассказанных бабушкой Люси. Сароян проявил профессиональный интерес к фольклору и просил друзей присылать ему армянские сказки и басни. В первую книгу Сарояна «Отважный юноша на летящей трапеции»[3] (1934) вошел один из рассказов на фольклорном материале «Дочь пастуха». Вскоре он переработал эти сюжеты, и получилась книга «Притчи Сарояновы» (1941). Некоторые притчи начинаются так: «Когда бабушка Люси хочет наглядно показать, что…» Сароян посвятил ей множество своих произведений, и в одном из них («Ноне», 1933) описано, как бабушка рассказывала сказки собственного сочинения: «Она слышала эти сказки от своих бабушек и тетушек, но не те, что она рассказывала нам, ибо в последние она вкладывала свой характер, свою философию и фразы, которые могла придумать она одна. Она была в своем роде артисткой. Истории были с моралью. Они учили молодежь смелости, благородству, честности и трудолюбию, бережливости, бодрости ума, но самое главное – скепсису. Ведь мир кишмя кишит злыднями, которые спят и видят, как бы отобрать у невинных людей честь, душевное спокойствие и деньги. Не годится слишком верить в человека; гораздо предпочтительнее верить в Бога».

Фольклор крепил узы родства армян Диаспоры со «старой родиной», хотя многие из них, как Сароян, родились в Новом Свете. Истоки Сарояна находились в Битлисе (Западная Армения). И туда он стремился попасть многие годы. Он посвящал стихи озеру Ван («озеро и символ нашего горя») и реке Евфрат. Там находилась древняя колыбель армянского народа – Ванское царство, возвышались Сасунские горы, а там обитали эксцентричные, чудаковатые, непредсказуемые персонажи героического эпоса армянского народа «Давид Сасунский» – предки рода Сароянов и самого Сарояна, которого в семье в глаза называли «чокнутым Вилли» («Tsoor Willie»). Любопытно, что Сароян в мемуарной книге «Случайные встречи» (1978) рассуждает о Давиде Сасунском и… о безумии.

Эти же черты присущи многим персонажам Сарояна, имеющим склонность попадать в абсурдные ситуации и вести себя «не как все». Сумасбродные, поэтичные, бунтарские взгляды на мир, а также юмор и жизнелюбие, характерные для Сарояна и его персонажей, окрестили «сарояновскими» (Saroyanesque, Saroyanish, Saroyan-like). Анализируя чьи-то произведения, критики иногда отмечают, что они написаны в сарояновском стиле или духе, а бары и салуны населены типичными сарояновскими персонажами – потрепанными жизнью субъектами, бедными, часто голодными, романтиками с богатым воображением, юношами, завоевывающими мир, а также философствующими детьми и мудрыми барменами.

Вслед за фольклором богатым источником вдохновения для Сарояна являются библейские мотивы. Так, повествование о Давиде и Голиафе преобразовалось в рассказ «Кулачный бой за честь Армении». А заголовок – «Притчи Сарояновы» – перекликается с другими притчами – Соломоновыми. Сароян нередко называет свои произведения молитвами. В перечне ненапечатанных произведений Сарояна, хранящихся в Стэнфордском университете, есть четыре молитвы в стихах, в том числе одна – зубному врачу. В сборник «Отважный юноша на летящей трапеции» Сароян впервые включил рассказ «Молитва».

* * *

Перед молодежью из бедных иммигрантских кварталов Калифорнии во времена Депрессии стоял небогатый выбор: сезонная работа на виноградниках, продуктовых рынках, в конторах, магазинах и т.п. Сароян перепробовал много таких «профессий» и описывает все эти виды занятий плюс службу – сначала рассыльным, потом телеграфистом (рассказ «1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8»). Положение Сарояна усугублялось еще и тем, что он не окончил школу. Но он наметил себе иной путь в жизни – карьеру писателя. И вот девятнадцатилетний Сароян оставляет родной Фресно и переезжает в Сан-Франциско, а затем в Нью-Йорк.

Первый опыт самостоятельной жизни окончился провалом. Ему не удалось найти работу, к тому же он тяжело заболел и на последние деньги с трудом добрался из промозглого Нью-Йорка домой в Калифорнию. Правда, в этот период (1928) уже появляются его первые журнальные публикации. От выхода «Отважного юноши на летящей трапеции» его отделяли шесть лет упорного труда и ворох отказов из редакций, которыми, говорят, можно было оклеить комнату. Так что путь к успеху, который пришел в 1934 году, оказался весьма тернист.

Выход его книги был более чем благосклонно встречен критикой. Едва ли и сам Сароян ожидал, что проснется знаменитым после первой же книги. Взращенный на фольклоре, он и сам стал персонажем городского фольклора Сан-Франциско: рассказывали, будто ошалевший от радости Сароян раздавал свою книгу пассажирам паромов, курсировавших по бухте Сан-Франциско. Это событие было даже увековечено в одной из многих карикатур, которые в то время рисовали на Сарояна.

Рецензенты не скупились на похвалу. «Его талант не вызывает никаких сомнений. Он пишет с легкостью, непринужденностью и временами свежестью, какие редко встречаются в первой книге двадцатишестилетнего автора… Но к сожалению, ему не хватает скромности или, что еще важнее в литературе, сдержанности», – писал Луис Кроненбергер[4].

Но «несносного ребенка» и «трудного подростка» американской литературы, «неистового Уильяма Сарояна», как окрестил его журнал «Тайм», напрасно было призывать к сдержанности. Воодушевленный успехом, он берется за составление второго сборника «Вдох, выдох» (1936). Эта книга отличалась небывалым объемом (438 страниц) и количеством рассказов (71), которых вполне хватило бы на два полноценных сборника.

14 сентября 1935 года Сароян написал рассказ «Тот, чье сердце в горах», который вошел в сборник «Трижды три» (1936). В 1938 году он переложил этот рассказ для сцены и отослал в журнал, печатавший одноактные пьесы. Его редактор Уильям Козленко предложил доработать адаптацию для полноценной постановки. Театральный дебют Сарояна и премьера пьесы «В горах мое сердце» состоялись в апреле 1939 года и принесли ему премию театральных критиков. Тогда Сароян заметил без ложной скромности, что у него c Шекспиром одинаковые инициалы – W.S.

После успешного старта от Сарояна требовали новую пьесу, и она не заставила себя ждать. Пятиактная драма «Годы вашей жизни», которую Сароян написал за неделю в мае 1939 года, была поставлена уже в октябре. Пьеса вызвала противоречивые отклики: сторонники традиционной добротной пьесы с продуманной сюжетной линией не воспринимали сарояновскую пьесу. В ней сравнительно мало событий и много диалогов. В этом смысле она напоминает чеховские пьесы, а по социальному составу персонажей – «На дне» М. Горького. Место действия тоже сравнимо с горьковской ночлежкой – портовый салун. Пьеса «Годы вашей жизни» в 1940 году впервые в истории американского театра получила сразу и Пулитцеровскую премию, и Премию нью-йоркских критиков.

Примечательно, что еще в 1934 году в рассказе «Семьдесят тысяч ассирийцев» Сароян заметил: «Я не жажду славы. Я здесь не для того, чтобы добиваться Пулитцеровской премии, или Нобелевской, или какой-либо награды вообще». После присуждения Пулитцеровской премии ему представилась возможность доказать твердость своих убеждений. И он официально возвратил чек на тысячу долларов Пулитцеровскому комитету. Свое решение Сароян объяснял тем, что «коммерция не должна покровительствовать искусству». Были и другие мотивы. Узнав о присуждении ему Пулитцеровской премии, Сароян сказал: «Я откажусь от нее. Они должны были дать мне ее за пьесу «В горах мое сердце»».

В декабре 1941 года, после нападения японцев на Перл-Харбор и вступления США в войну, Сарояна пригласили в Голливуд написать сценарий к фильму о войне. Так появился фильм «Человеческая комедия». А уже на основе сценария он написал свой первый роман. Получилось нечто совершенно не похожее на пропаганду военного времени – не слышно взрывов, выстрелов и нет батальных сцен, а действие происходит в вымышленном калифорнийском городке Итака за тысячи миль от фронтов Второй мировой. Нет никакой героики или романтизации войны, обещаний скорой победы или перемен к лучшему после нее. Напротив, Сароян утверждает, что человечество никогда не избавится от войн, что причины войны лежат глубже – в человеческой природе.

Сароян настаивал, чтобы режиссером фильма по его произведению был он сам, как и в случае постановок своих пьес. Руководство киностудии «Метро-Голдвин-Мейер» действительно предоставило Сарояну возможность снять короткометражный фильм «Хорошая работа» («The Good Job») по его рассказу «Бедные» («A Number of the Poor»). Эта единственная режиссерская работа Сарояна в кино примечательна еще и тем, что в ней впервые в американском кинематографе прозвучала армянская речь.

Однако студия не могла доверить съемки полнометражного фильма человеку без опыта работы в киноиндустрии. Тогда Сароян разорвал отношения с ней и потребовал обратно свой сценарий в обмен на полученный гонорар. Но получил отказ. Увидев фильм на экране, Сароян счел, что киностудия безнадежно испортила его фильм, и не захотел иметь с ним ничего общего. То обстоятельство, что фильм всем очень нравился, его только ужасало. Между тем в 1943 году фильм был выдвинут на премию Американской киноакадемии «Оскар» по четырем номинациям, но получил только одну золотую статуэтку за лучший сюжет, и досталась она Сарояну, хотя он всячески открещивался от этого фильма. «Оскар» Сарояна хранится в краеведческом музее города Фресно.

* * *

В десятилетие, которое последовало после выхода сборника «Отважный юноша…», имя Сарояна гремело по всей Америке наряду с именами Стейнбека, Фолкнера, Хемингуэя. В американской литературе имя Сарояна стало нарицательным. Критики и собратья по перу тоже заметили вошедшее в поговорку жизнелюбие Сарояна. Не оставили его без внимания и американские юмористы. Так, известный комик Гручо Маркс обыгрывает узнаваемый стереотип Сарояна-человеколюба: «…они прекрасные ребята с черными кудрями, двубортными пиджаками и с такой любовью к ближнему, что самого Сарояна пересароянят».

Сарояна много пародировали. Даже написали пародийную пьесу «Любимчик»[5], в которой он под видом мальчика катается по сцене на трехколесном велосипеде. Пародировали и рассказы Сарояна. Пародист Уолкот Гибз подметил его манеру красоваться перед публикой: «Эта пьеса – шедевр, я написал ее за полтора часа. Она могла быть написана только в Америке юношей-армянином – художником, любовником и мечтателем. Ее мог сочинить только Сароян»[6]. На него писали куплеты: «Какое неистребимое обаяние в Сарояне… Он – чистое золото… И требует гонорары, как у Бернарда Шоу… Он гигантский, как секвойя, Саро́ян!» В Сан-Франциско кому-то пришло в голову назвать в честь Сарояна коктейль, салат и даже сэндвич, однако их рецепты история не сохранила.

А вот юморист и карикатурист Джеймс Тарбер после неоднократных попыток отказался пародировать Сарояна, так как сильно его недолюбливал, а для пародии все же нужна хоть какая-то симпатия. Любопытно, что Дж. Тарбер откликнулся на выход в свет книги Сарояна «Отважный юноша на летящей трапеции» и, перефразировав это заглавие, выпустил свой сборник «Мужчина средних лет на летящей трапеции» (1935). Так Тарбер признал появление нового автора, но не его кредо и стиль.

Появление Сарояна на литературной арене Америки вызвало восторги, недоумение, негодование, но никого не оставило равнодушным. Где истоки вдохновения Сарояна? Кто его учителя?

В читальнях родного Фресно он познакомился с классической русской литературой. В рассказе «Катитесь вы со своей войной!» из сборника «Отважный юноша…» главный герой признается: «Я – большой почитатель Достоевского, Толстого, Тургенева, Чехова, Андреева и Горького».

Как-то холодным октябрьским днем 1978 года приехавшему в Ленинград Сарояну предложили одеться потеплее после жаркой Калифорнии, на что тот ответил: «Зачем мне пальто? По этим улицам ходил Акакий Акакиевич Башмачкин. Я хочу понять его. У меня мерзнет спина, и я чувствую Акакия Акакиевича»[7].

Сароян признавал влияние и многих других авторов на свое творчество. До сих пор не утихают споры о том, на кого «похож» Сароян. Одни критики, не без причины, ищут в его рассказах и романах влияние Шервуда Андерсона, из произведений которого выросла вся американская литература начала ХХ века. Другие проводят параллели с Хемингуэем, хотя это сравнение вызывало у Сарояна протест. Об этом он пишет в книге «Прогулка в роскошной колеснице». Впрочем, это не мешало Сарояну советовать начинающему писателю Тошио Мори читать Хемингуэя. Сам же Сароян заявляет, что испытал на себе влияние Бернарда Шоу. Все эти утверждения, как и то, что Сароян многим в своем творчестве обязан Шекспиру, Роберту Бернсу, Уолту Уитмену и Томасу Вулфу, справедливы.

Несмотря на все влияния, которые Уильям Сароян испытал, его личность и творчество оказались уникальными. И поэтому, когда критики пытались определить место творчества Сарояна в контексте литературы и его принадлежность к какой-либо школе, оказалось, что на самом деле сравнить Сарояна не с кем. Его произведения были условно названы «экспериментальными» фантазиями, с элементами символизма и сюрреализма. О своей «обособленности» не раз писал и сам Сароян. Так, например, в сборнике «Отважный юноша…», в программном рассказе «Я на этой земле», он заметил: «Мне есть что сказать, и я не желаю говорить, как Бальзак… Умри Эдгар Райс Берроуз сегодня утром, я мог бы продолжать начатое им дело и писать про Тарзана с обезьянами. Или же, если бы мне захотелось, я мог бы писать, как Дос Пассос или Уильям Фолкнер или Джеймс Джойс. Но я… хочу сохранить свою самобытность».

Так появился новый участник литературного процесса и вступил во взаимодействие и соревнование с другими писателями. Теннесси Уильямс, например, относился к Сарояну как к автору, с которым его [Уильямса] будут сравнивать. Это, впрочем, не мешало ему по достоинству оценивать конкурента – он мечтал сочинить что-нибудь похожее на пьесу Сарояна «Джим Дэнди». Томас Вулф ценил «энергию и свободу» его произведений. Генри Миллер после постановки сарояновской пьесы «Годы вашей жизни» тоже решил попробовать свои силы в этом жанре. Драматург Клиффорд Одетс однажды, говоря о книге «Меня зовут Арам», воскликнул: «Ах, как бы мне хотелось писать такие рассказы!» Дух здоровой состязательности не был чужд и Сарояну. Так, посмотрев одну из пьес Лилиан Хелман, он признался, что и ему хотелось бы создать нечто в этом роде.

«Старая родина», «память родителей» и «личный опыт» человека, родившегося в Америке в иммигрантской семье, являются важными составляющими творчества самого Сарояна. Они актуальны для всякого, кто нашел убежище в Америке. Сарояна привлекает то «общечеловеческое», что объединяет судьбы этих скитальцев. Так, он поддерживал американца японского происхождения Тошио Мори. Его интерес к американским японцам, возможно, вызван тем, что он обнаружил собратьев по перу, черпавших, как и он, вдохновение в своих этнических корнях. Сароян является одним из основателей нового «этнического» направления в американской литературе, и многие писатели-эмигранты ассоциируются с ним. Например, писателя Чин Янг Ли называют «китайским Сарояном», а Джона Фанте – «итало-американским Сарояном».

Сароян утверждал, что каждое поколение будет открывать для себя его произведения заново. Действительно, когда в 1950—1960-х годах в литературу пришли битники (Джек Керуак, Чарльз Буковски), их вдохновила внутренняя свобода и раскованность Сарояна, которые не всегда одобряли старшие современники, призывавшие его к сдержанности.

Сароян был одним из любимых писателей молодого военного летчика Джозефа Хеллера. Хеллер знал программные рассказы Сарояна, в том числе «Семьдесят тысяч ассирийцев», а также пьесы. И вот в романе «Уловка-22» (1961) главный герой, носящий явно армянскую фамилию Йоссарян, выдает себя за «ассирийца». У многих это вызывало недоумение, и лишь самые проницательные догадывались, что тем самым Дж. Хеллер отдавал дань уважения Сарояну, которого считал одним из своих учителей. Он понимал символику «ассирийцев» у Сарояна. Это – аллюзия на созданный Сарояном образ «ассирийца», помогающий армянам взглянуть на свою судьбу со стороны, на примере истории ассирийцев, еще больше пострадавших от геноцида. В этом рассказе Сароян без устали повторяет: «Я – армянин». Впрочем, и у других авторов можно встретить такую фразу: «знаменитый ассириец Уильям Сароян» («famous Assyrian William Saroyan»).

Любопытно, что неармянское происхождение Йоссаряна возмутило Сарояна; вот что он пишет в одном эссе: «Хеллер, я даже имени его не помню. «Уловка-22». Я ее и читать-то не стал, хотя там есть некто по имени Йоссарян, но он и не армянин вовсе, не говоря уж обо мне. Где это видано, чтобы у неармянина была фамилия Йоссарян?»[8] Действительно ли Сароян не раскусил ребус Хеллера или, напротив, решил ему подыграть, неизвестно. Но розыгрыши на этом не закончились. В 1970 году, после гневного эссе Сарояна, начались съемки фильма «Уловка-22». На одном из рекламных плакатов, выпущенных к премьере, на фоне волосатой груди красуются жетоны с личным номером, именем и фамилией военнослужащего армии США: ARAM YOSSARIAN. Но и в романе, и в фильме Йоссаряна зовут Джон (!) Очевидно, кто-то решил прозрачно намекнуть на армянское присхождение Йоссаряна. А имя Арам к тому же всем напоминает известный сборник Сарояна «Меня зовут Арам».

В романе «Лавочка закрывается» (1994), который является продолжением «Уловки-22», Дж. Хеллер уже окончательно раскрывает «тайну» Йоссаряна для тех, кто все еще не догадался, что кроется под маской «ассирийца». Дж. Хеллер, испытавший в юности влияние Сарояна, о чем он упоминал в своих мемуарах[9], устраивает воображаемую встречу Сарояна с Йоссаряном:

«– А это Уильям Сароян. Уверен, вы никогда о нем не слышали.

– Еще как слышал, – обиделся Йоссарян. – Я смотрел пьесу «Годы вашей жизни», читал рассказы «Отважный юноша на летящей трапеции» и «Сорок тысяч ассирийцев»[10]. Ассирийцев-то я хорошо помню, – говорит Йоссарян. – Я когда-то пытался подражать вам, но у меня ничего не получилось», – признается Йоссарян-Хеллер. На что Сароян отвечает: «Это потому, что у вас не было моего воображения»[11].

Любопытны в этом отношении и произведения Рэя Брэдбери. Работая в одном архиве, я нашел переписку Сарояна с Мартой Фоли. И в одном из писем М. Фоли сообщает Сарояну о замечательном двадцатидевятилетнем писателе по имени Рэй Брэдбери, напоминающем ей Сарояна, которого она повстречала приблизительно в том же возрасте. М. Фоли советует Сарояну познакомиться с Брэдбери. Она пишет, что остерегается говорить людям «вы понравитесь друг другу», потому что не любит предвосхищать события. Вместо этого она предлагает: «Будем считать, что вы возненавидите друг друга всеми фибрами своей души».

Сароян откликается на предложение М. Фоли и 30 июля 1951 года пишет письмо Р. Брэдбери. Он предлагает Брэдбери позвонить ему в офис, встретиться за обедом и поговорить о коротких рассказах, о Марте Фоли и литературе вообще.

Что ответил Брэдбери Сарояну, позвонил ли он ему, встретились ли они, неизвестно. В архивной папке с письмом Сарояна больше ничего не оказалось. Об этом можно было бы забыть, если бы не одно обстоятельство. Еще до того, как мне попались эти письма, у меня были основания предполагать, что Брэдбери был знаком если не с Сарояном, то по крайней мере с его произведениями. К этой мысли я пришел при сравнении творчества этих авторов, которое позволяет провести ряд параллелей между ними. Наряду с этим есть примеры, свидетельствующие о влиянии Сарояна на Брэдбери. Все это, однако, не мешает Брэдбери иронизировать по поводу жизнелюбия и человеколюбия Сарояна, которые стали хрестоматийными в американской культуре и литературе. В рассказе «Бетономешалка» (1952) Брэдбери вкладывает в уста одного из героев следующие слова: «Это век заурядного человека, Билл. Мы гордимся тем, что мы маленькие человеки. Билли, перед тобой планета, кишащая Сароянами. Да, да. Мы – огромная, необъятная, раздобревшая семейка Сароянов – все всех любят».

Так были ли они лично знакомы? Единственный, кто мог бы прояснить эту ситуацию, сам Рэй Брэдбери, проживавший в Лос-Анджелесе. Я написал ему письмо, в котором полностью приводился текст сарояновской записки, и попросил рассказать, что было дальше. Брэдбери ответил на удивление быстро:

«7 июня 2004 года

Уважаемый Арам Оганян!

Благодарю вас за письмо с материалами об Уильяме Сарояне. Сароян написал мне, и я связался с ним; так совпало, что он занимал офис в доме номер 9441 по Уилширскому бульвару, в котором и я впоследствии арендовал рабочий кабинет. Я связался с ним, и мы очень хорошо провели время; я принес с собой все, какие у меня были, книги Сарояна и попросил его подписать их, потому что читал его произведения по меньшей мере лет двадцать. После этого мы обедали вместе еще несколько раз, но крепкой дружбы так и не получилось, а только взаимное восхищение. Так или иначе, это были очень приятные встречи, о которых я вспоминаю с большим удовольствием. Спасибо, что спросили меня об этом.

С наилучшими пожеланиями.

[подпись] Рэй Брэдбери».

Однако творческое взаимодействие Сарояна и Брэдбери продолжается. В 2009 году Брэдбери издал сборник рассказов «Париж всегда с нами». В одном из рассказов («Литературная встреча») описывается мужчина, попадающий под влияние прочитанных книг до такой степени, что меняются его поведение, настроение и речь. Его увлечение Сарояном совпало с ухаживанием за будущей женой, и его духовный настрой под воздействием задорно-бесшабашного сарояновского образа так вскружил ей голову, что она влюбилась и вышла за него замуж. Но вот в какой-то кризисный для семейных отношений момент жена предписывает мужу снова обратиться к Сарояну и читать его книги ежедневно всю оставшуюся жизнь как залог нерушимости брачных уз.

Независимо от Марты Фоли сходство Сарояна и Брэдбери подметил и американский фантаст Лайон Спрэг де Камп в своей рецензии на «Марсианские хроники» в журнале научной фантастики[12]: «Брэдбери – способный молодой писатель, который только выиграет, если избавится от влияния Хемингуэя и Сарояна либо их подражателей. У Хемингуэя он перенял привычку нанизывать множество коротких простых предложений, а также беспристрастный или безразличный взгляд на мир. Все персонажи характеризуются только своими внешними проявлениями. Этого, может, и достаточно для героев Хемингуэя с их неандертальским складом ума, который не представляет никакого интереса для исследователя, но малопригодно для насыщенной идеями литературы.

От Сарояна (или, может, Стейнбека?) ему досталась слащавая сентиментальность. Он пишет «душевные» рассказы вроде тех, что зовутся «человечными», которые населены «маленькими людьми» по имени Мама, Папа, Эльма и Дедушка. Они родом из малых американских городишек, и точно такие же тиражируют на Марсе. Они принадлежат к известной нам всем разновидности, называемой «милые, но скучные».

Это стандартный набор упреков, предъявлявшихся Хемингуэю за «телеграфный стиль» и Сарояну за «сентиментальность», с которыми можно спорить. Важно, что влияние Сарояна было одновременно и независимо друг от друга подмечено разными авторами еще в самом начале творческого пути Брэдбери. «Душевность» и «человечность» рассказов, провинциальность персонажей в данном случае преподносятся как недостаток, зато взыскательный критик уловил общую для обоих писателей тональность[13].

* * *

Журнал «Тайм», часто писавший саркастические рецензии на произведения Сарояна, вынужден был признать, что спустя тридцать лет пьеса Сарояна «Годы вашей жизни» обрела новое звучание, так как наступили другие времена.

«Всякий раз, когда пьеса восстанавливается, она в определенной степени переписывается ее новым зрителем. То, что когда-то было ярким, теперь потускнело. То, что однажды воспринималось как искреннее чувство, сейчас пренебрежительно считается слащавой сентиментальностью. Каждая последующая эпоха дает право на существование только ей присущим взгляду и глубине. Все это произошло с пьесой Уильяма Сарояна «Годы вашей жизни», впервые поставленной 30 лет назад… В условиях 1969 года пьеса во многом удивительно преобразилась…

В ретроспективе «Годы вашей жизни» раскрываются перед нами как некое пророчество, а также как пьеса, предвосхитившая меняющиеся драматические тенденции и скептическое сомнение в американских ценностях.

Сароян является американским родоначальником спонтанной пьесы. «Годы вашей жизни» была не выстроена, а выплеснута на стены питейного заведения в порту Сан-Франциско. Когда Сароян говорит «в годы вашей жизни – живите», начинаешь осознавать, что тогда, тридцать лет назад, впервые был брошен клич «поступай по-своему».

Персонажи пьесы в глазах сегодняшнего зрителя представляются коммуной изгоев, а Сароян предстает в качестве первого ярко выраженного хиппи. Когда полицейские врываются в бар и в кровь избивают негра-джазиста, эта сцена производит эффект дубинки, которого совершенно не было в 1939 году, когда подобные инциденты казались изолированными от знакомого зрителю социального контекста[14]. В те дни Сароян слыл «безумцем» театра. Сегодня же нам представляется, что он обладал здравой интуицией провидца»[15].

Русскоязычному читателю, знакомому с классикой Сарояна («Меня зовут Арам», «Приключения Весли Джексона», «Человеческая комедия», пьесами «Сердце мое в горах», «Годы вашей жизни», «Эй, кто-нибудь!» и несколькими десятками рассказов), еще предстоит открыть для себя множество его произведений, которые не переводились по идеологическим, цензурным и прочим соображениям. Множество рассказов оказались запертыми в уже несуществующих журналах и никогда не переиздавались, и среди них есть настоящие шедевры. А сколько еще произведений Сарояна не были напечатаны при его жизни и дожидаются своего часа в архивах! Все же неспроста Сароян говорил, что каждое поколение будет открывать его заново.

Арам Оганян

2012