Читать книгу Восточная история - Улия Воронина - Страница 1

 «Любить – значит видеть человека таким, каким его задумал Бог»

Ф.М. Достоевский

Глава 1.

Ожидая назначенного времени, вся во власти тревоги и смутной надежды, она бродила по улицам.

Шел дождь, один из тех первых весенних дождей, в которые после долгой зимы еще не верится, поэтому зонтов на серой мостовой почти не было видно. Хоть снег и сошел, природа еще спала: зелень, ожидая последних заморозков, все еще пряталась под старой листвой с прелым запахом, а деревья не торопились с листвой. Казалось, жизнь вокруг застыла в нерешительности, и все находилось в ожидании холодов или солнца, печали или радости. И только дождь, вместо скромного снега, всю зиму деликатно прикрывавшего изъяны земли, настырно заявлял о своих правах и, судя по всему, готовил мир к грядущим переменам. Видно, только он знал о приближении сухой погоды, потому беспощадно поливал и без того сырую землю.

Хмурый будничный день не был похож на необыкновенный, от которого ожидалось что-то важное. Но только у Анны он был именно такой.

Это будет их последняя встреча. Более она его не увидит.

Анна слишком хорошо себя знала, чтобы надеяться воспользоваться этой встречей, и сказать, наконец, ему, что он и есть единственный свет в ее жизни.

Сказать ему?!.. Нет, она никогда не решится на это. Каждое его слово, обращенное к ней, каждый его взгляд повергал в панику, и она прятала лицо и немела, боясь больше всего на свете, выдать себя. Но сказать так хотелось!.. Ей просто необходимо было выговориться, излить накопившееся чувство, наполняющее всю ее душу. Он должен узнать!… пусть сам решит, достойна ли она… Нужно сказать… Сказать и услышать вежливый, но сухой ответ – нет!.. Она не вынесет этого! Но с какой стати ее полюбит такой человек?!

Он был довольно известным в городе адвокатом. Ее покойный дядя хорошо его знал. Три месяца назад дядя умер, оставив ей в наследство дом, где она жила всю свою жизнь, сначала с бабушкой, дедушкой и родителями, а потом, после их смерти, совсем одна. Дом, старый и неудобный, но находившийся на одной из тихих центральных улиц, сразу стал объектом притязаний со стороны другого наследника, единственного сына дяди, не желавшего делиться, ни в малейшей степени, отцовским наследством. Дядя отлично понимал, что сын продаст дом под снос, оттого и завещал дом племяннице, в память о своих покойных родителях и брате, к которому ранее особого внимания не проявлял. Ее дядя был человеком дальновидным, поэтому позаботился и о том, чтобы его сын и невестка, не прибрали все же чужое наследство к рукам, воспользовавшись наивностью наследницы, а потому, заранее договорился с адвокатом для Анны.

Сразу после чтения завещания, Анна оказалась в сложной для неопытной девушки ситуации. Она, конечно, была очень рада, что дядя подарил ей дом, где все дышало воспоминаниями о близких и любимых людях, да и кроме этого дома, у нее почти ничего и не было, родители ее никогда не были богаты, и оставили ей очень небольшую сумму, едва хватающую на самое скромное существование, поэтому дядино наследство было весьма кстати, но ее родственники, двоюродный брат и его жена тут же объявили ей войну, а Анна была еще слишком молода, чтобы не бояться скандала и публичного осуждения, пусть и не справедливого.

– Как ужасно, когда среди родственников, пусть хоть и дальних, есть подобные личности! – вовсеуслышание заявила жена ее двоюродного брата, сверля ее презрительным взглядом, – Ведь надо же так окрутить пожилого мужчину, чтобы заставить его отписать часть наследства, в ущерб семье родного сына! Какое бесстыдство!

Анна покрылась пятнами стыда с ног до головы, и спрятала взгляд, желая провалиться под землю. Невестка не унималась. Анне же казалось, что все остальные родственники, присутствовавшие на оглашении завещания, тоже сверлили ее презрительными взглядами.

– Как вы можете так говорить! Ведь я не просила дядю…

– Неужели!?.. Ах, оставьте этот возмущенный тон, дорогая, ведь мы-то знаем, что за просто так, таким вот «невинным» девицам не дарят целые особняки! Вы проявили огромное усердие, добиваясь этого!

– Нет! Это было желание дяди, не более!…Как же вы можете… это неправда!

– Таких, как ты, раньше бы и на порог приличного дома не пустили!… Вы только подумайте, так обольстить старика, чтобы он отписал ей дом, причитающийся собственным внукам!.. Оставить крошек без дома!

На самом деле, ее родственники были богаты, а она почти нищей, однако отобрать все они считали просто своим долгом.

Анна задрожала от отвратительности обвинения, и была готова сию минуту разрыдаться и отказаться от наследства. Но в эту самую минуту, как и следует герою романа, ОН пришел ей на помощь.

Он вошел в комнату неслышно, и сразу уловив характер разговора и настрой ее родственников, спокойно, с достоинством поклонился всем присутствующим. Выглядел он тоже как герой романа: высокий и стройный, одетый во все черное, но очень элегантно, с тонкими чертами восточного лица, с красивыми миндалевидными глазами и ухоженной бородкой, делающей его несколько старше и еще более утонченным. На гордом лице отражалось лишь вежливое внимание.

– Прошу вас, сударыня, осторожнее с выражениями и претензиями. Господин Федоров оставил дом и участок в наследство мадемуазель Федоровой, его племяннице, поскольку, считал это необходимым, и заранее закрепил дарственную рядом документов. Вам, как его близкой родственнице по мужу, следовало бы более уважать волю покойного.

– Ах, вот как?! Вы еще учить меня будете!.. Да кто вы еще такой? Жених, что ли этой?– вне себя от сорванного плана втоптать в грязь претендентку на дом тут же на месте, и тем самым вынудить ее отказаться от наследства, заявила жена наследника.

– Я адвокат покойного, Хайямов Александр Иванович. Юридическая контора «Хайямов и К», вот моя визитная карточка, сударыня. Господин Федоров меня знает. Желаете ознакомиться с документом дарственной поближе, милости прошу.

-Да как вы смеете…

– Мелания!.. Прошу тебя, не спорь с ним сейчас… – усмирил разгневанную жену супруг, до этого момента несколько стеснявшийся выступать против двоюродной сестры открыто, – мы обжалуем все их бумаги в суде.

– Верно, тогда и посмотрим, кто тут не уважает покойного! Мы, его законные наследники, или те, кто имеет наглость…

– Что ж, хоть это весьма неразумно, при существующих обстоятельствах, но, разумеется, вы вольны поступать, как вам угодно. Госпожа Анна Сергеевна Федорова, если не ошибаюсь? – он повернулся к Анне, – прошу завтра пожаловать ко мне в контору. Ваши родственники, как я понял, собираются подать исковое заявление. Могу с уверенностью сказать, что им это ничего не даст, но вам понадобиться юрист, который будет представлять ваше интересы в суде. И я, по рекомендации вашего покойного дяди, возьмусь за это. Так что, не тревожьтесь, дом непременно останется вам, как того и хотел покойный.

Она не могла не восхищаться им, таким красивым, справедливым и благородным, пришедшим ей на помощь в этой ужасной ситуации, не могла не полюбить его, ведь после смерти родителей она осталась совсем одна и более всего нуждалась в участии.

В течение двух месяцев, пока длился процесс, Анна могла видеть, слышать его, говорить с ним. Ее жизнь, такая тусклая от пустоты, ненужности и однообразия, вдруг засияла радугой. Она часто ходила в суд, даже посещала тайком чужие процессы, где он выступал в качестве адвоката, и раз в неделю заходила к нему в контору, где он, всегда занятый делами клиентов, посреди суматохи находил для нее несколько минут, и терпеливо объяснял ситуацию состояния ее дела на данный момент. Она слушала его, далеко не всегда понимая, частично из-за своей юридической необразованности, но чаще из-за него самого. Когда они были наедине, она впитывала его голос, боясь пропустить хотя бы звук, но тогда зачастую смысл слов ускользал от нее – слишком много усилий тратилось на то, чтобы не выдать при этом своего волнения и обожания. И он не догадался.

Теперь ей предстоит увидеть его в последний раз.

Анна посмотрела на часы. Еще только двадцать минут шестого, а назначено было на шесть. Сорок минут ожидания, робкой и отчаянной надежды… Она пойдет медленно, чтобы придти как раз ко времени.

Глава 2

Анна шла так медленно, что когда возле его дома взглянула снова на часы, оказалось, что она почти опаздывает. Пришлось оставшуюся часть дороги бежать бегом. Волнуясь, она вбежала в парадное и поднялась по знакомой уже лестнице, остановившись перед дверьюперевести дух. На золотой табличке тонкими изящными буквами значилось:

«Господин Хайямов и К. Юридическая контора. Свободный прием по рекомендациям каждый понедельник, среду и пятницу с 15.00 – 18.00.»

Степенный лакей узнал ее и пропустил в переднюю.

– Господин Хайямов сейчас освободиться.

Едва она успела скинуть пальто, как дверь в кабинет приоткрылась. Клиент, пожилой мужчина в просторном сером костюме приоткрыл дверь, но остановился на пороге, продолжая только что пришедшую ему в голову мысль. Анна увидела ЕГО, склонившегося над столом с бумагами, но поднявшего взгляд на клиента. В черных длинных глазах его застыло внимание, тонкие изогнутые брови, приподнявшись к вискам, выражали недоумение, вопрос, красивые губы плотно сжались, точно обещали никогда не раскрывать свои и чужие секреты. Он был еще молод, не больше тридцати лет, но лицо его часто выражало такое мудрое спокойное согласие со всем происходящим, словно дух уже отрешился от плоти и реальности, изменить, которую, был не в силах. Сейчас лицо было бледным и чуть утомленным, или может, свет лампы под шелковым абажуром слоновой кости придавал ему такой оттенок, но Анна почувствовала прилив нежности и тоски. Нет, она никогда не будет ему нужна. Никогда.

Он же, тем временем, заметил ее в дверном проеме и поднялся из-за стола. На нем был длинный сюртук, сшитый искусным мастером по последней европейской моде, сдержанный и строгий, в том ему брюки и ослепительно белая рубашка, с галстуком, украшенным булавкой с жемчугом черным и крупным, как его глаза.

– Чтож, на этом и порешим, мой друг, – закончил клиент, – полагаюсь по-прежнему на ваше предвидение и удачу.

– Разум и упорство, хотите вы сказать, Павел Иванович, поскольку удача и предвидение чаще всего удел лентяев, дураков и юродивых, к коим себя пока не отношу. Здравствуйте, Анна Сергеевна, прошу Вас, пожалуйте в кабинет.

– О, у вас еще клиенты, Александр, Иванович! Прошу прощения, надеюсь, я не задержал вас, сударыня? Прошу прощения еще раз. Досвидания.

Мужчина с интересом на нее воззрился, и Анна неловко проскользнула в кабинет мимо него, прошептав, что-то несуразное. Она легко терялась от внимания, как и от его отсутствия.

Когда Хайямов закрыл двери кабинета, распрощавшись, наконец, с клиентом и отдав какие-то распоряжения лакею, Анна вздрогнула. Ее знобило от волнения.

– Господи, Анна Сергеевна, вы промокли и дрожите! Я распоряжусь о горячем кофе, а вы накиньте мое пальто на плечи.

Он достал свое пальто и заботливо накрыл ее плечи.

-О,нет, пожалуйста, не надо беспокоиться!..

– Я совершенно не обеспокоен. Не хотите кофе? Хорошо, кофе позже, но пальто не снимайте. Надеюсь, кроме этого, у вас все в порядке?

Под его взглядом она и дышать боялась.

– Просто… на улице дождь… Спасибо.

– Долгая прогулка? О, я не смею расспрашивать!

Он сделал паузу. В его голосе, когда он говорил с ней наедине, всегда сквозила легкая ирония, тембр менялся и голос звучал как-то ближе. Видимо, про себя он считал ее не таким уж важным клиентом, кроме того, она и сама признавала, что вела себя в его присутствии глупо до нелепости. Она не заслуживала его внимания и серьезности обращения. Все ее притязания были пылью под ногами такого человека.

– Как мое дело? Все ли уже закончено? – проговорила Анна быстро, лишь бы он не смотрел на нее так насмешливо и пристально.

– Разумеется. Осталось поставить вашу подпись вот здесь

Он достал из папки бумагу и протянул ей.

Анна тут же взяла с подставки перо и, желая тотчас исполнить его указание толково и быстро, обмакнула его в чернила, и приготовилась подписать.

– Ну, не сразу. Вначале вам все же нужно это прочитать. Вдруг, я переписал все ваше наследство на себя?

Его тон стал откровенно насмешлив, поэтому она так и не могла прочесть ни строчки. Буквы пробегали мимо, не задерживаясь в памяти, или слова, прочитанные не без труда теряли смысл сразу после прочтения, не связываясь с предыдущими и последующими. Она снова и снова читала первое и еще какое-то из середины предложения, пока, наконец, не почувствовала еще большую неловкость. Получалось, она, при всей своей глупости, еще и не доверяет ему, который столько для нее сделал.

Она подержала еще секунду другую бумагу в руке, закрываясь ею, потом вернула ему.

– Спасибо.

– Вы раздумали ставить подпись? Что-то не так?

– Простите, я … забыла.

«Господи, какая же я дура!»

Мучительно покраснев, она поставила подпись на документе и сразу встала, считая, что довольно уже выставила себя идиоткой, лучше уж как можно быстрее и навсегда уйти из его жизни. Он чуть удивленно приподнял тонкие брови и неохотно поднялся вслед за ней.

– Чтож, не буду вас задерживать, господин Хайямов. Я должна сказать, что очень вам благодарна, вы были столь добры ко мне…и так внимательны…– в довершении всего она забыла начало, а потому переставила слова из тщательно обдуманной речи, и теперь все пропало совершенно, – Я искренне благодарна вам. Мне бы ни за что не справиться одной с таким важным и трудным делом. Дядя был добр ко мне, очень добр, когда порекомендовал Вас… И я никогда не забуду Вас, вашей доброты…

Он стоял, не сводя с нее внимательного взгляда, и молчал, видимо, по привычке терпеливо приготовившись слушать ее сумбурную речь до конца. Но больше сказать было нечего.

– Вот… Это чек…Это, разумеется, не окупит ваши заботы, но… спасибо. И прощайте.

Она стремительно повернулась к двери, как вдруг услышала его мягкий по-прежнему чуть насмешливый голос.

– Я не могу взять ваш чек, Анна Сергеевна.

Она растерялась.

– Почему?

– Потому что моя работа уже оплачена вашим покойным дядей, и я не могу взять за нее плату второй раз. Это противоречит принципам фирмы. Простите. Заберите, пожалуйста, чек.

Анна смутилась окончательно, не зная как ей быть.

– Но я… Я только хотела вас отблагодарить, Вы столько для меня сделали!

Он поклонился ей.

– Поверьте, Ваши слова мне чрезвычайно приятны. Я принимаю вашу благодарность с благодарностью.

– Чтож, я…

– Послушайте, Анна Сергеевна, на улице все еще идет дождь, а вы и так промокли. Думаю, вам следует остаться у меня и обсохнуть, прежде чем выходить снова. До вашего дома путь не близкий, и даже если вы возьмете экипаж, это чревато последствиями для вашего здоровья.

– Благодарю вас, но все же мне бы не хотелось…

– Хочу обратить ваше внимание на то, что вы мой клиент, и я несу за вас ответственность. Будет нелепо, если наследство, о котором мы хлопотали два месяца с лишним, все же достанется вашим родственникам, только потому, что вы умрете от инфлюэнции. Подумайте, наконец, о репутации моей фирмы!.. Подождите здесь, минутку, пожалуйста.

Он решительно отстранил ее от двери, вышел и вернулся со стопкой одежды, аккуратно сложенной и приятно пахнущей цветами.

– Вот, переоденьтесь. Слуг, кроме моей почтенной экономки, я на сегодня уже отпустил, но думаю, они нам и не понадобились бы. И уверяю вас, вам нечего опасаться. Как только вы будете готовы, мы попьем кофе в моей гостиной. Вот та дверь справа.

– Да, но…

– Но – это глупости. Вы доверили мне битву за ваше наследство, и вот оно перед вами. Думаю, я доказал вам, что достоин доверия, раз вы пытались подписать документ, даже не ознакомившись с его содержимым. То, что я не сторонник насилия, вы также знаете. Так что же еще? … Переодевайтесь в сухое, а я, тем временем, сварю кофе. По вечерам я всегда сам готовлю кофе, я весьма привередлив к вкусу этого напитка, который моя экономка, несмотря на то, что в остальном прекраснейшая хозяйка, варить не умеет. Надеюсь, вы запомнили, где дверь гостиной? Не потеряетесь? Отлично.

И он оставил ее, совершенно ошеломленную, одну. Не верилось, что он так сказал! Конечно, это только вежливость с его стороны, сама она для него никакого интереса не представляет. Она видела это в его ироничном взгляде. Кроме того, Анна ужасно боялась показаться ему еще более нелепой, смешной, но это, наверное, было уже невозможно. И все же…

Одежда оказалась длинной черной рубашкой до пят, с воротником стойкой, расшитым золотыми узорами. Видеть это на себе было очень странно, но странно было не только это, и Анна смирилась.

Проходя в гостиную через переднюю, она увидела себя в зеркало. Испуганные, изумленные глаза и этот строгий восточный наряд изменили ее до неузнаваемости. Но, может быть, это было к лучшему.

Гостиная была просторной комнатой в восточном стиле, но все же на европейский манер. Ажурная мебель, обитые модным бордовым шелком стены, по стенам картины в тяжелых золоченых рамах, в основном пейзажи, на паркете – мягкий ковер, низкие диваны и кресла, по всюду подушки с затейливыми вышивками. И легкий аромат… пахло чем-то сладковато-загадочным, но немного знакомым… Амбра! Как-то, еще в детстве, когда она ходила с мамой на рынок, и помнила, как перед восточными прилавками струился, смешиваясь с другими пряными ароматами этот волшебный запах.

Александр уже ждал ее. Он тоже переоделся, сменив сюртук на более темный, но столь же безукоризненный.

– О, я вижу, вы поступили разумно. Платье, конечно, вам велико, но, пожалуй, восточный стиль вам к лицу. Присаживайтесь в кресло. Кофе сейчас будет готов.

Усадив Анну в кресло, он сам принес поднос с кофейником и чашками.

– Ну, теперь ваша очередь быть вежливой. Налейте нам кофе.

Анна от ужаса онемела. Его кофейный сервиз был так тонок и изящен, прямо произведение искусства, а она могла уронить что-нибудь на пол, или разлить все на дорогой ковер и в более спокойном состоянии. Дрожащими руками, сосредоточившись на своих действиях, она все-таки налила горячий и ароматный напиток и подала ему чашку.

– Благодарю вас. Приятно, когда за тобой ухаживают, – сказал Александр.

Он расположился в удобном кресле напротив нее. Анна, находясь под его внимательным взглядом, не сразу решилась отхлебнуть глоточек. Кофе показался ей нестерпимо горьким и крепким. Неужели это можно было любить?!

– Ну? Как вам мой кофе?

– Спасибо. Очень вкусный…– Анне всегда было легче сказать не то, что она думала, чем обидеть собеседника.

– Вы пробовали такой же раньше? Я имею в виду настоящий восточный кофе, а не то, что у европейцев принято называть этим словом.

– Нет.

– О, тогда я завидую вам, вы еще не вкушали подлинного наслаждения. Правда, почувствовать его можно, как пишут европейцы, не сразу. Он не кажется вам горьким? Я знаю, вы боитесь показаться невежливой, но, мне бы хотелось, чтобы теперь, когда вы просто моя гостья, вы меньше меня стеснялись. Итак, скажите, наконец, правду… что вы чувствуете?

Анна смутилась, поймав нечаянно его глубокий темный взгляд, внимательный и чуткий, словно он спрашивал вовсе не о кофе.

– Да… Немного горьковат…

– Так я и знал. Но разве вы не замечали, что самая сладкая радость всегда таиться в глубине самой жгучей горечи? Подобно тому, как самая страстная любовь, зачастую берет свои корни в ненависти, а иногда даже страхе… Иными словами сильное чувство рождает противоположное, не менее глубокое, во всяком случае, так говорят… вы не согласны с этим?

Он проницательно угадывал все оттенки ее настроения.

– Нет. Я думаю, любовь основывается на уважении и доверии.

– Разумеется. Но не страсть. Впрочем, я полагаю, вы не совсем компетентны в этом вопросе, не так ли?

Анна смутилась и рассердилась. Это нехорошо, смеяться над ней сейчас, тем более что она и сама полностью признавала свои недостатки.

– Пожалуй, мне пора.

– Вы обиделись на мои слова о некомпетентности? Или на то, что мы заговорили о страсти?

– Нет, просто мне пора… я и так надолго задержала вас. Мне очень неудобно вас затруднять…

– В чем здесь затруднение? Я пью прекрасный кофе, дома, в удобном кресле, веду нескучную беседу и, поверьте, не испытываю никаких затруднений. Надеюсь, вы не хотите доставить мне неудобство, оторвать от кофе, чтобы, как следует гостеприимному хозяину я смог проводить вас, ведь слуг я уже отпустил. К тому же, потом мне придется допивать напиток уже совершенно остывшим.

– Извините. Об этом я не подумала.

– Вот и прекрасно. Пейте кофе, Анна Сергеевна.

– Он такой… жгучий. Простите. Я не привыкла…

– Вижу. И все же, это сладкая горечь. Попробуйте еще!

– Возможно… Просто иногда хочется чувствовать радость не только в глубине отчаянья. Наверное, я не так терпелива, как женщины Востока.

– Нетерпелива? О, да, пожалуй… Пожалуй, Вы часто торопитесь, когда хорошо бы подождать. И еще очень эмоциональны, и эмоции ваши разнообразны, даже слишком разнообразны…но легко читаемы. И не только это. Вы отличаетесь от восточных женщин и способом мышления. Впрочем, не только от восточных.

– Вы имеете в виду недостаток логики?

– Скажем так – у вас иная логика, основанная на чувствах, а не на доводах рассудка.

– Иными словами, логика у меня полностью отсутствует.

– Это не совсем то, что я хотел сказать.

Анна даже не знала, как ей следует поступить, оскорбиться или просто переменить тему. Он как раз допил кофе. Тогда она опять поднялась.

– Благодарю вас за гостеприимство, но думаю, мне действительно пора.

– Вас снова задели мои слова?– он и не думал вставать, словно не верил в то, что она уходит, – Почему?.. Ведь это правда!

Терпению Анны подошел конец. Это было так оскорбительно! Как он мог! Она ведь готова была ради него на все!

– Вы так … насмешливы лишь потому, что у вас больше опыта, и что вы знаете более меня… Это так и есть, я признаю, но … Если бы вы знали как портит даже очень хорошего, очень умного и благородного человека гордыня, вы бы так не поступали! Ведь у всех людей есть чувства, и это очень больно, когда … И потом, не известно, что является большим достижением человечества высокоразвитый разум или чувства. Простите меня! И прощайте.

Анна пошла было к двери, по пути уже ненавидя себя за несдержанность, когда Александр снова обратился к ней. Теперь его тон был иным. В голосе звучало даже огорчение, если не раскаяние.

– Анна Сергеевна, простите, но вы не справедливы ко мне. Что если я так веду себя с вами по другой причине?… У меня не так уж много опыта общения с молодыми женщинами… Что касается чувств, то я не отрицаю их важности как в целом, для человечества, так и для меня лично, хоть по всему вижу, что вы считаете меня ледяной глыбой, не менее.

– Чтож, тогда … мне жаль, что я это вам сказала. Вы были так добры ко мне…

– Не извиняйтесь, я тоже был не на высоте. Лучше выпейте еще кофе. Может быть, вторая чашка придется вам более по вкусу.

– Но я должна идти, уже так поздно…

– На улице уже темнеет, и по-прежнему льет дождь, а ваша одежда еще, конечно, не высохла. Надеюсь, вы понимаете, что я не могу отпустить вас в сыром платье в такую погоду. Ваш дядя, я уверен, не одобрил бы подобного невнимания с моей стороны. Вы останетесь здесь на ночь, моя домоправительница, наверное, уже приготовила вам комнату, как я просил. Надеюсь, вы доверяете мне? … И не бойтесь, скомпрометированы вы не будете, как я уже сказал, в доме живет моя экономка, очень строгая в плане соблюдения нравственности пожилая дама.

– Спасибо, но я не могу…

– Вы окажите мне честь, воспользовавшись моим предложением.

– Но я не могу так стеснить вас!

– Ни о каком стеснении речь идти не может, если конечно, вы не вынудите меня своим категоричным отказом сопровождать вас по такой непогоде до вашего дома. Это действительно было бы весьма неудобно. Но ведь вы, я надеюсь, не решите так, не правда ли? … И не могли бы вы присесть, наконец, чтобы я, не терзаясь угрызениями совести по поводу соблюдения этикета, сидя смог выпить еще чашку кофе? Благодарю вас. Должен сказать, что когда ваш взгляд не сверкает решимостью восстановить чьи-либо попранные права, вы становитесь очень милой.

Анна покраснела и смутилась окончательно, а он, снова став насмешливым и отстраненным, молча выпил еще чашку.

– Анна Сергеевна, вижу мой кофе вам все же не понравился, но может быть, вы хотите молока, чая, или предпочитаете воду?… Нет? Ну, нет, так нет.

Он позвонил в колокольчик. В двери вошла пожилая дама, вернее старушка, держащаяся необыкновенно прямо, в темном строгом платье и белоснежном чепце.

– Вера Николаевна, как я и предполагал, гостья останется из-за непогоды у нас на ночь. Будьте так добры, устройте ее поудобнее. Готова ли комната?

– Да, сударь, все готово. Прошу вас, сударыня.

Торжественно проговорив это, старушка пошла из гостиной, и Анна последовала за ней.

Хозяин, наконец, встал и с особым вниманием, очень вежливо поклонился выходящей из гостиной девушке, а потом отвернулся к окну, словно настроение у него пропало.

Старушка повела ее на второй этаж и с гордостью показала по пути несколько просторных комнат обставленных со вкусом. Комната, которою хозяин определил ей, была очень уютна и светла. На столике возле зеркала были расставлены десятки вещей, предназначенных для тщательного женского туалета, а посредине комнаты стояла прекрасная резная кровать с тюлевым пологом. Старушка предложила ей помочь раздеться, но Анна с благодарностью отвергла ее помощь, объяснив, что она привыкла делать это сама, тем более, что снять восточное платье с застежкой у ворота не представляло никакого труда.

– Александр Иванович приказал послать за всем что нужно, – она кивнула на столик, – и затопить здесь камин. Вам будет тепло.

– Спасибо.

– Если угодно принять ванну, я приготовила теплую воду, вот здесь, в туалетной комнате.

– Вы очень добры, Вера Николаевна. Я просто умоюсь.

– Может быть, вам что-нибудь еще нужно?

– Нет, нет, спасибо… Скажите, вы давно здесь служите?

– Давно?.. Да уж поди, восьмой год. Я у господина Хайямова начала вести хозяйство, когда он еще студентом был.

– Александр Иванович… хороший хозяин?

– По мне, лучше и не надо. Александр Иванович строг, но справедлив. Хоть и не наш, не русский, а душа у него широкая. Он ведь бедным бесплатно все дела делает!.. А что с богатых берет, так на то они и богатые, да это при его-то старании! Ведь он не ест, ни пьет, все о делах печется! А кто средств не имеет, а в беде, тому он обязательно поможет, хоть иногда и делает вид, что бессердечный. И как хозяин хорош – везде у него порядок. Ленивых и нерадивых сразу выставит вон, а тех, кто старается, щедро награждает. И всегда вежлив, внимателен. Хороший человек. Да вы зачем спрашиваете? У вас ведь вроде дело-то уж выиграно?

–Да, выиграно. Я просто так спросила, из любопытства.

– Александр Иванович вашего дядю хорошо знал, если не ошибаюсь?

– Да.

– Ну так он с вас много не возьмет, не беспокойтесь.

– Он и не взял… Спасибо.

Старушка еще похлопотала, снимая покрывало с кровати, и вышла. А Анна осталась одна в комнате, изнемогая от собственного бессилия. Он был рядом, они разговаривали, и она ничего ему не сказала! Более того, она, кажется, испортила ему настроение. Это ему-то, которому стольким обязана!.. А теперь она никогда больше его не увидит.

Кто- то постучал в дверь. Сердце Анна застучало просто оглушительно. Но это невозможно!

– Войдите!

Это была Вера Николаевна.

– Вы еще не легли? Я принесла одежду. Вот. Вся высохла.

– Спасибо

Надежда угасла. Надеяться было просто смешно! Кому нужна такая дура, как она! Такому человеку?! Он – совершенство во всем, а она…

Анна не успела додумать, как в дверь опять постучали. Видимо, старушка еще что- то забыла.

– Да?

Дверь приоткрылась, и свеча осветила темную комнату с сидящей на кровати девушкой.

ОН стоял в дверях, всматриваясь в темноту комнаты.

– Я все думаю, неужели ты вот так завтра и уйдешь от меня, так ничего и не сказав?

Анна не могла поверить в то, что это происходит на самом деле, что он ей не сниться, что действительно слышит его и понимает услышанное правильно.

– Значит, я ошибся, полюбив тебя, и мое сердце будет истерзано безответной любовью? Неужели это заслуженная месть за несколько насмешливых фраз, неловко прикрывающих чувство?

Он пытался шутить, но не шутил, голос его был тихим и проникающим. Анна встала и осторожно, как к нереальному видению, приблизилась к нему, всматриваясь в лицо. Глаза его были слишком темными, чтобы увидеть в них что-то. Александр улыбался, но уголки красивых губ нервно подергивались – он волновался! Это правда! Она стояла с ним рядом и чувствовала, как все внутри заполнялось счастьем и долгожданным покоем.

Но он не дал ей насладиться радостью молчаливо, он поднял ее подбородок и приблизил ее лицо к своему. Взгляд Александра, и властный, и жаждущий, заставил Анну почувствовать острое желание и страх.

– Так ты любишь меня?

– Да…

– Скажи мне!

– Люблю тебя. Я так боялась, что ты никогда не узнаешь этого, и еще больше, того, что узнаешь…

– Узнать было не трудно, – тут он крепко и властно поцеловал, подавляя ее смущение, – а вот не откликнуться я не смог, не устоял перед твоей храбростью и робостью, надеждой и отчаяньем, которые мелькали на твоем милом лице, сменяя одно другое!

Тут он снова несколько раз ее поцеловал. Она пыталась уклониться, страсть еще пугала ее, но он не отпускал ее от себя, и, в конце концов, это оказалось так приятно, уступать его силе.

– Ты теперь моя. В воскресенье мы объявим о помолвке официально. А через две – три недели, поженимся, но мне хотелось бы, чтобы это случилось в Эсмире, где живет моя семья. Я должен вас познакомить.

Анна сразу испугалась, но еще крепче приникла к его груди.

– Ну, чего ты теперь испугалась?– со смехом сказал он, – Они не съедят тебя. У меня потрясающие приемные родители: отец, мать, два брата и три сестры. Я – не эсмирец по национальности, но во мне тоже присутствует восточная кровь, мой отец – атореец, хотя и родился и прожил всю жизнь, за исключение последних нескольких лет, здесь, в России. А в Эсмир мы переехали уже после смерти моей матери. Я ее почти не помню, она умерла, когда мне не было и шести лет. Мой отец был честным, но суровым человеком. Он совершенно не умел ни с кем ладить… поэтому, мы и оказались в Эсмире. Когда отец умер, меня усыновила семья спасенного им однажды человека, эсмирца. Они взяли меня к себе. Сначала мне пришлось не просто. Мне было девять, и я был совсем один, и так далеко от места, где родился… И я долго не мог поверить, что меня могут принять и полюбить чужие люди. Но, в конце концов, понял, что меня любят не меньше, чем родных детей. Ты увидишь, это удивительные люди.

– Но как ты оказался здесь, в России?

– В двадцать один год я унаследовал дело отца, юридическую фирму. Мой приемный отец позаботился о моем образовании и выполнил волю покойного, отправив меня сюда, где сначала я снова учился в университете, а затем, возглавил дело.

– Ты скучаешь по семье?

– Конечно. Но здесь у меня много дел, и здесь я нужен. За те десять лет, лет, что я живу в России, я привык. Домой я езжу каждый год в отпуск, и, пожалуй, этого довольно. Видишь ли, несмотря на мои способности и образование, ведь первое образование я получил в Эсмире, я бы смог работать только в деле моего отца – национальность закрыла бы для меня карьеру. Здесь же я могу все.

– О, я в этом уверена.

Он посмотрел на нее снова с улыбкой.

– Так ты любила меня все это время? Отчего же молчала?

– Мне казалось, ты никогда не полюбишь меня.

– Я полюбил тебя почти сразу. Еще когда увидел тебя при оглашении завещания. Помню, я тогда подумал – она так мила, вот бы мне такую жену. Но ты все время пугалась и дичилась меня. Глупышка! Неужели, не видела, как я смотрю на тебя, не понимала, как часто, слишком часто, и почти без оснований приглашаю тебя в контору?… Да, в этом вся ты, пожалуй!.. Такую я тебя и полюбил. Ну, теперь, когда меж нами все ясно, иди спать. Ты едва стоишь на ногах. Еще заболеешь!

– Да.

Анна счастливо улыбнулась и послушно отстранилась, но он удержал ее подле себя.

– Постой!.. Не так быстро, не могу еще вот так сразу отпустить тебя: ты ведь призналась, что любишь меня, и нет никаких препятствий, и ты рядом, здесь, в моем доме, и… Надеюсь, ты оценишь этот мой рыцарский подвиг – я отпускаю тебя… пока.

Он поцеловал ее снова, и она робко ответила.

– Иди, иди, ложись. И помни, ты теперь моя.

Он исчез раньше, чем она дошла до кровати.

Утром, когда она проснулась, первое что она подумала, это о том, что, возможно, ей приснился вчера чудесный сон. Анна пыталась вспомнить хоть какие-то доказательства, что это было реальностью, но не могла. Родители всегда говорили, что у нее живое воображение, значит, все это она могла придумать.

В дверь постучали, и вошла старушка – домоправительница. Лицо ее было необыкновенно торжественно, а в руках она держала вазу с розами.

– Доброе утро, Анна Сергеевна. Смотрите, какие вам цветы прислал Александр Иванович. Позвольте поздравить вас с помолвкой! А я и не знала вчера, а то бы, конечно, раньше вас поздравила! Александр Иванович просил вас спуститься к нему, если вы уже встали, потому как он спешит в суд, но хочет вас увидеть перед тем как уйти. Он давно вас поджидает.

– Спасибо, Вера Николаевна. Я сейчас!

Анна поспешно вскочила и заметалась по комнате в ночной рубашке, от волнения ни как не находя свою одежду.

– Давайте, я вам помогу! Вот ваше платье. Да вы не беспокойтесь, он, конечно, вас дождется.

Старушка по-доброму улыбнулась, видя ее смятение, и Анне показалось, что она видит улыбку своей покойной матери.

– Вера Николаевна, скажите мне… Пара ли я ему?

Женщина взглянула на нее пристально, точно, пытаясь определить, какого ответа от нее ждут : искреннего, или правильного. Но в глазах девушки прочла мольбу, и оттаяла.

– Как тут угадаешь, милая… А сама-то ты довольна, что за нерусского пойдешь? У них поди-ка, все по-другому, не как у нас, на Руси. Да и венчаться он с вами, чай не в церкви будет… А то вдруг увезет к себе на родину, куда каждый год ездит, говорят, наших там не больно жалуют, у местных нрав тяжелый.

– Вера Николаевна, я люблю его.

– Ну, тогда, милая, все хорошо будет. Если любишь, все стерпишь. Правду сказать, человек он редкий. За все годы, что я у него служу, ни разу не видела его пьяным, или с женщинами. За все двенадцать лет лет, он не сказал мне ни одного грубого слова. Не скажу, что и похвалу часто слышала, но грубости точно – ни разу.

– Но может ли он меня полюбить?

– Этого, не знаю, никогда за ним такой слабости ни ведала, но может, для вас он другим станет… Так бывает. А теперь, дайте-ка, я вам волосы уложу, он страсть не любит, когда человек не аккуратен, да еще опаздывает.

Она спускалась по лестнице бегом, оттого торопливо уложенные волосы все-таки растрепались, но это было все равно, она спешила к нему. Александр встретил ее своей насмешливой, но нежной улыбкой у лестницы в передней. Анна порывисто обняла его.

– Тише, тише, душа моя… Я тоже очень рад тебя видеть, – сказал он, осторожно коснувшись губами ее лба, – Я ждал тебя, чтобы сказать, что весь день я буду занят, но в двенадцать часов буду рад увидеться с тобой в кондитерской на Грушевой. Ты знаешь, где это? Нет?… Вот, я написал тебе адрес. У меня будет только час времени, так что не опаздывай, пожалуйста. Там мы поговорим подробно о нашей будущей совместной жизни. Нужно решить кучу вопросов. Ты не забудешь? В двенадцать!

– Нет, нет, что ты, как я могу забыть! Я приду!

Он засмеялся, поправил прядь ее волос, потом свои безукоризненные манжеты, и взял пальто.

– Боюсь, я впервые сегодня почти опаздываю в суд, но без того, я, пожалуй, переживал бы весь день, что ты куда-нибудь исчезнешь. Попробуй потом, найди тебя и вырви признание снова! Вчера я убедился, ты – крепкий орешек… Ничего, не так уж часто бывают помолвки. Ну, мне пора. Встретимся в кондитерской, в двенадцать, а не в половине первого, напоминаю тебе. Досвидания, любовь моя!

– Досвидания, Александр!

Глава 3.

На улице внезапно началась весна, или ей так показалось, но солнце палило остро и вызывающе ослепительно, откуда-то вылезла трава, на деревьях объявились почки, распространяя запах свежести и молодости. Анне даже почудились бабочки, порхающие прямо над сырой после вчерашнего ливня мостовой, а, возможно, это были ее собственные ноги в коричневых стареньких башмаках, так легко она перескакивала с одного сухого островка на другой, благополучно минуя лужи.

Кондитерская находилась недалеко от ее дома, и она решилась пройтись пешком. Любуясь этой внезапно развернувшейся весной, созвучной с ее собственным внезапным счастьем, трепеща от нетерпения снова видеть его, она свернула не в тот переулок. Пришлось поспешить, чтобы найти правильную дорогу. Она запыхалась, стараясь успеть вовремя, но коварные улицы запутали ее, и она все-таки опоздала. Во всяком случае, он был уже там. Он поднялся со стула, увидев ее, и сделал приглашающий жест.

Как всегда элегантный, он словно не чувствовал никакой духоты, и не ощущал неудобства ею вызванного. При виде раскрасневшейся Анны, по тонким гордым чертам его слегка отрешенного лица скользнула улыбка.

– Что, все же заблудилась?

– Да.

– Ладно, присаживайся. Я позволил себе, зная некоторые твои гастрономические пристрастия, заказать чай, тем более, что он здесь неплохой.

В его обращении к ней по-прежнему сквозила ирония, но даже так он не смог скрыть нежности, которую испытывал, и она это чувствовала.

– Ты все еще едва дышишь. Неужели бежала всю дорогу?– спросил он, наливая ей чай и наклоняясь ближе.

– Да. Даже не знаю как это произошло, но я свернула не в тот переулок и очень боялась, что не найду чайную вовремя.

– Глупышка, – тихо сказал он, снова улыбнувшись,– другая бы ни за что в том не созналась, чтобы мужчина не возгордился. И потом, я все равно бы тебя дождался, потому что ждать прихода любимой женщины это уже счастье. Будешь сахар? Молоко?

– Нет, нет только чай, пожалуйста.

Он молча смотрел на ее нежное лицо с робким и одновременно смелым взглядом, обводящим зал чайной. Чайная эта была довольно уютной – высокие лепные потолки, присобранные оборками белые шторы и скатерти, свежие весенние цветы на столах. Посредине залы стояла высокая плетеная птичья клетка с канарейками, развлекавшими посетителей весенним щебетом. Весь интерьер воздушный и радостный. В другое место он бы ее не позвал.

– Здесь хорошо.

– Очень рад, что тебе нравится. Кстати, у нас не так уж много времени, так что, если позволишь, я ознакомлю тебя с моим планом. Во-первых, как я уже говорил, мои приемные родители должны познакомиться с тобой до нашей свадьбы. Видишь ли, они растили меня как родного сына, и могут претендовать на то, чтобы я выполнил сыновний долг. Поэтому мы поедем в Эсмир. Думаю, это мы сделаем через три- четыре недели, тянуть я не хочу. В моих делах как раз наступит летнее затишье, и я смогу сделать перерыв. Кроме того… Вчера, я плохо спал ночью. Мне было трудно сознавать, что ты рядом, ты моя душой, и оставаться джентльменом. Не смотри на меня сейчас так нежно, мы в общественном месте, и я слишком хорошо воспитан, иначе тебе пришлось бы познакомиться с восточным темпераментом воочию… Ну вот, теперь ты смеешься, а ведь я не шучу. Вернемся к плану. Во-вторых, там, в Эсмире нам предстоит провести несколько недель, возможно месяц, полтора. Видишь ли, они, конечно, захотят, чтобы свадебная церемония прошла у них, а это длительное действо, со всеми обрядами и сговорами, зато очень красивое. Нам придется его там совершить, но, если захочешь, мы можем по возвращению повторить все в мэрии.

– Александр, но ведь… я не верю в вашего бога!

– Тебе придется принять хотя бы на это время веру моих родных. Будет лучше, если ты сделаешь это до отъезда. Надеюсь, для тебя это не принципиально?

– Не знаю, это как-то странно… неужели это необходимо?– спросила она растерянно.

Мысль о том, что придется принять чужую веру, почему-то смутила ее. Она почувствовала себя как то неловко, пусть она не так уж религиозна, но ведь эта вера всегда ощущалась здесь, рядом с ней, даже в ее доме. Иконы, праздники, иногда молитвы, все это сопровождало ее жизнь с девства. И потом, верили ее дедушка и бабушка, и мама, и дядя. Отец был атеистом, но религиозность родственников не осуждал. И теперь ей придется перешагнуть через это.

– Да, это необходимо для моих родных. Ты ведь знаешь, на Востоке с верой не шутят, не будучи их единоверкой, ты станешь изгоем. Но ведь я сказал, это не надолго.

– Тогда это тем более нехорошо…

– Раньше я не замечал в тебе ничего религиозного… И все же это необходимо, хотя бы в целях безопасности. Ты понимаешь?

– Но может быть, никто не узнает…

– Анна, для моей семьи это важно. Сделай это ради меня. Хорошо?

– Хорошо, – она очень его любила.

– Вот и славно. Ну а теперь о главном, о нашей будущей совместной жизни: моя старая квартира слишком мала и неудобна для семьи, я покупаю сейчас дом на Вишневой. Он небольшой, но вполне комфортный и удачно расположен, кроме того, на заднем дворе дома разбит небольшой садик, тебе понравится. Я покажу тебе его перед отъездом. После свадьбы, мы будем жить там. А твой дом, видимо, придется продать, разумеется, если ты не возражаешь.

– Нет, не возражаю…– она просто не могла снова ему возражать, и потом, дом – это не такое уж важное дело, даже если он ей дорог. У нее ведь теперь будет новая жизнь и новый дом.

– Конечно, хорошо бы уладить дело с продажей еще до отъезда, но сейчас цены на недвижимость невысоки, подождем осени.

– Конечно, подождем, – обрадовано вырвалось у Анны.

Он тут же заметил ее интонацию и внимательно вгляделся в ее виноватое лицо поверх чашки.

– Расставаться с родным домом тяжело, я понимаю,– Александр сказал это очень ласково.

За это она могла бы отдать все и теперь же.

– И все же, мы не сможем содержать два дома. Но если хочешь, мы можем его сдавать, или… впрочем, поглядим осенью, спешить не зачем.

– Спасибо, Александр!

– Ты очень красиво произносишь мое имя. А мое второе имя – Джаиль.

– Тебя так назвали приемные родители?

– Да, моя мать.

– Как же мне теперь тебя называть?

– Здесь – как захочешь, но в Эсмире я – Джаиль.

– Две страны, два имени… тебе, наверное, непросто приходилось? Наверное, и там, и здесь ты чувствовал себя одиноко?

– В начале – да. Когда был ребенком… Ничего, за то сейчас я обрел тебя. Думаю, я это заслужил.

– Знаешь, я очень тебя люблю.

Его глаза блеснули.

– Осторожнее, дорогая, ты приучишь меня к нежности, а это, в виду длительного отсутствия, может превратить меня либо в деспота, либо в человека полностью зависящего от своей будущей жены. Пей же чай, он совсем остыл.

– Думаю, ты в любой ситуации останешься Великолепным.

– Уверена? А вот я – нет. Особенно когда смотрю на тебя. Это правда, а не комплимент. Видимо, ты – мое испытание, посланное судьбою… Знаешь легенду, о том, что каждому человеку, по пути к совершенству необходимо пройти испытание, которое его изменит? Каждому дается либо несколько небольщих, либо одно, но такое, которое переворачивает его привычную жизнь, и грозит изменить его сущность. Бережливому, например, может быть послано разорение, спокойному и рассудительному – любовь… По легенде, тот кто проходит его, остается счастливым на всю оставшуюся жизнь… Не думал, что так полюблю… Что ж, мне пора возвращаться к работе, но прежде я хочу проводить тебя прямо до дверей твоего дома. Допивай свой чай, и пойдем. Не хочу, чтобы ты потерялась именно теперь, когда я тебя нашел.

Три недели пролетели как день. Она была счастлива, и каждое утро просто боялась открыть глаза, боялась, что сон, где не было Александра и есть реальность, а жизнь, освещенная его присутствием, на самом деле являлась лишь сном.

Александр ухаживал за ней и со снисходительной иронией, как старший, и с нежной заботливостью, как влюбленный. Он дарил ей прекрасные цветы, водил в театр, рестораны и кондитерские, а потом провожал до дверей дома. Он разговаривал с нею, посвящая в свои знания об искусстве, литературе, и вежливо выслушивая ее мнение. Он настоял на том, чтобы его экономка переехала жить на это время к ней, поскольку Анна, по его словам, находилась «совсем одна в большом почти непригодном для жилья доме с малоизвестными подозрительными слугами». Он по-прежнему был очень занят и до последнего дня работал. Но всякий свободный час посвящал ей. Иными словами, он был идеальным возлюбленным, о котором можно лишь мечтать.

Одно только омрачало ее счастье. Анну очень беспокоила предстоящая поездка в Эсмир…. Она сознавала ее важность, и очень боялась потерять любовь Александра.

В один из дней они ходили в храм, где Анна отреклась ради его любви от веры своей семьи, своих предков. Перед этим она не могла уснуть всю ночь, словно перед казнью, вспоминала прошлое, все доброе, важное, что было в ее жизни. Когда она произносила слова отречения, ей казалось, что земля разверзнется под ее отступническими ногами и поглотит ее прямо так, без могилы, без имени, в страшное чужое никуда, где ей придется скитаться одной в ночи вечность. Она не слышала слов чужого священника, отвечала механически на его вопросы, мысленно ожидая кары. Но когда ее не последовало, стало еще хуже – она поняла что, «сама наказала себя». Эта мысль возникла ниоткуда и долго пульсировала в ее сознании, пока они не вышли на улицу. Она не достойна ничьей любви, раз способна отречься от части себя, от лучшей части, связанной с честью и совестью. Анна терзала себя этим, пока до нее не донесся голос Александра, звучащий с особенной нежностью и тревогой:

– Дорогая, что с тобой? Почему ты не отвечаешь мне?.. Ты бледна…Боже, тебе не хорошо?.. Присядь, пожалуйста, сюда…

Она села на скамейку и расплакалась, ничего не говоря, а он был так чуток, что понял все и без объяснений. Александр просто прислонил ее голову к своему плечу и тихонько гладил по голове, пока она не успокоилась.

Они так и не говорили об этом, только позже он сказал:

– Знаешь, мне все равно кто он есть настоящий, я готов молиться любому богу, но только пусть он благословит тебя, за то, что ты так меня любишь.

Глава 4.

На вокзале их уже ждали. Младший брат Александра, Али первым увидел их и радостно бросился навстречу. Ему было лет семнадцать, высокий и стройный по-юношески, с лицом миловидным и открытым чувствам. Он горячо обнял брата, и Анна увидела в его больших глазах слезы радости.

После приветствий и объятий, Александр представил его Анне.

– Дорогая, познакомься, пожалуйста, это мой младший брат, Али. Когда я уезжал, он был совсем еще мальчик, а теперь – так возмужал, что и не узнать.

Юноша смущенно улыбнулся Анне.

– Приятно познакомиться, Анна. Счастлив приветствовать вас первым на Востоке. Добро пожаловать, Анна. Пусть пребывание здесь озариться для вас удачей.

– Спасибо, мне тоже очень приятно, Али.

– Что ж, пойдемте. Отец ждет нас дома? Как его здоровье?

– Благодаренье богу, гораздо лучше. Последний месяц он работал, в основном, дома. Ты ведь знаешь, его трудно удержать от дел, несмотря на сердце. Доктор запретил ему выходить в жару. И все же он порывался тебя встречать, насилу отговорили. Вечером-то он должен был ехать на Совет, вместе с Баджем, но ради твоего приезда отпросился. Бадж тоже очень огорчился, что не может тебя встретить, он сегодня во дворце правителя, ты же знаешь, его избрали в Совет, и теперь мы его почти не видим… Когда отец заболел, наш Бадж взялся контролировать весь семейный бизнес, а ты ведь знаешь, как он это умеет. Думаю, отцу теперь не о чем беспокоиться. Но он все равно, редко остается дома по вечерам, а если бы не доктор, так и днем тоже бы не сидел, и обязательно встретил бы тебя. Он очень сожалел по этому поводу.

– Как мама? Здорова?

– Ничего, спасибо. Каждый день молиться о твоем благополучии.

– А сестры?

– Как всегда, бесятся из-за пустяков, но на здоровье, слава Богу, не жалуются.

– Ну а Бадж?

– И он в порядке. Здоров как бык, ты же знаешь, он же все еще один из лучших наездников страны. Недавно опять выиграл кубок. Он очень жалел, что освободиться сегодня поздно, после Совета, у него еще назначена аудиенция у первого министра, в Шебреке, весь двор нынче там. Первый министр часто прибегает к его советам, в последнее время!.. Ты же знаешь, все уважают нашего Баджа.

– Не женился за это время, пока мы были в пути?

– Ну уж нет, только не Бадж!

– Что ж так? Думаю это приятно.

Али взглянул на Анну, шедшую чуть позади.

– Ты – другое дело. Ты всегда был так спокоен, словно знал наверняка, где и когда все произойдет. А Бадж, слишком привередлив, он просто не знает, что хочет. Наверное, он желает получить в жены нечто совершенно особенное, этакую сказочную пери!.. Если бы ты только видел красавиц, которых ему сватали!.. А как они на него смотрели – их глаза сверкали сквозь чадру, точно звезды!.. Но нет, его не пронять даже самым пламенным взорам. Холоден, как глыба льда!

– Значит, еще не пришел его срок. Ладно, ну а ты сам не встретил еще девушку?

Али засмеялся, польщено.

– Только не спроси этого еще раз при маме и сестрах, с ними, не дай бог, случиться обморок, ведь они все еще считают меня ребенком!

Едва такси остановилось напротив белого дворца с ажурными сводами и арками, утопающего в изумрудном облаке парка, как двери его открылись, и на ступеньки вышло несколько человек. Александр улыбнулся, увидев их, и поспешил выйти из машины. Из группы выступил высокий пожилой человек в восточной одежде и раскрыл Александру свои объятия.

– Отец!

– Мой мальчик!

После этого Александром завладела группа женщин в чадрах. Последовали радостные плачи и почтительное целование рук. Причем Александр поцеловал руки только одной из них, видимо матери, а остальные женщины сами поднесли его руку к своему лбу и губам. Он рассказывал ей об обычаях Востока всю дорогу, но Анна так волновалась, что почти ничего не отложилось в памяти.

Как раз настал ее черед. Александр, ласково поговорив с матерью, обернулся к ней, стоявшей поодаль, и сделал ей знак подойти. Когда она приблизилась, смиренно поклонившись обоим его родителям, он представил ее на чужом языке. Отец Александра ответил коротко и вежливо на том же языке. Мать – еще короче, просто повторив последнее слово мужа.

Их, наконец, пригласили в дом. Дом семьи Александра был изнутри еще более похож на дворец, но, не смотря на восточные надписи и орнаменты на белых стенах, вся обстановка была в европейском стиле. Элегантная современная мебель, шкафы инкрустированные золотистым деревом, полотна знаменитых европейских мастеров, – видимо, дизайном здесь занимался профессионал из Европы.

Хозяева провели их в гостиную и рассадили по рангу: первым в кресло опустился отец Александра, предварительно уговаривая гостя принять эту честь. Потом на диван, не далеко от мужа присела его жена, а уж потом сел сам Александр, Анна и его две сестры. Женщины сняли покрывала, и Анна смогла их рассмотреть. У приемной матери Александра, пожилой и полной женщины с очень прямой спиной и гордым взглядом, все лицо было испещрено морщинками, но все же, и под ними угадывалась былая красота. А вот сестры красивы не были – старшая, лет двадцати восьми, высокая, как отец, была чрезвычайно худа, а бледное лицо, с впалыми щеками и глубоко посаженными глазами, портил большой нос. Та, что помладше, была как мать, небольшого роста, но уже сейчас несколько грузна, с желтой неровной кожей, а впечатление от красивых миндалевидных глаз с длинными ресницами портили так же, как и у сестры, слишком большие нос и рот. Александр говорил, что красавицей в семье была самая старшая дочь, уже вышедшая замуж за сына друга отца, дипломата, и покинувшая вместе с мужем родину.

Сестры тем временем во все глаза рассматривали ее с ног до головы. На их лицах было написано плохо скрытое удивление, они явно не находили в ней то, что ожидали. Мать Александра, Халиль тоже посмотрела ей в глаза долгим взглядом, словно желая досмотреть до дна души, достойна ли она быть женой ее сыну, но о произведенном впечатлении, смутившаяся Анна, так и не узнала, не выдержав ее взгляда.

В это время Александр не спешно беседовал с отцом, их никто не прерывал нетерпеливыми вопросами, Анна уже знала, мужчины лишь позволяют женщинам присутствовать рядом, не более, пока не переговорят обо всем между собой, лишь потом, после паузы, женщины смогут вступить в разговор с гостем.