Читать книгу Девочка-лето - Вадим Селин - Страница 1

– Объявляется посадка на поезд номер двенадцать, отправление – с первого пути. Объявляется посадка на поезд номер двенадцать, отправление – с первого пути…

– Наш! – воскликнула мама. И тут же задалась вопросом: – Никогда не понимала, почему все вокзальные объявления читают тетки с такими гнусавыми голосами? На вокзалах многих городов была, и везде эти гнусавые голоса! Потрясающе!

– Мама, да ну этих теток с их гнусавыми голосами! – махнула я рукой, веря маминым наблюдениям – по роду своей деятельности ей приходится часто путешествовать, чтобы собирать материал для газеты «Тайная сила», в которой работает обозревателем всего мистического и имеющего какое-либо отношение к мистике. – Бежим на поезд, а то опоздаем!

– Чего на него бежать? Вот он стоит. До отъезда еще полчаса.

«Действительно, зачем спешить?» – мысленно согласилась я и заметила, что почему-то всегда, когда оказываюсь на перроне (даже в роли провожающей), мне хочется куда-то спешить. Как только выхожу на перрон, сразу появляется ощущение тревоги и волнения, что куда-то не успею.

На вокзале даже пахнет по-особенному: мазутом и спешкой. Я очень люблю железнодорожные вокзалы и ездить на поезде тоже люблю. Мне нравится стоять на перроне рядом с этой многотонной махиной, называемой поездом, и смотреть на буфера, большие гайки и заклепки, нравится наблюдать за проводницами и проводниками, которые стоят у входа в свои вагоны и проверяют у пассажиров билеты, люблю дальние рейсы с остановками раз в два-три часа. Это очень необычно – выходить дышать свежим воздухом на незнакомой станции и замечать, как с расстоянием, проделанным поездом, меняется климат… Но больше всего в поезде мне нравится чай, который проводники подают в железных подстаканниках. Почему-то этот чай кажется особенно вкусным. Наверное, тому способствует атмосфера поездки, ведь в любом путешествии обычные вещи кажутся необыкновенными…

Помню, мы с родителями как-то раз поехали на машине из Лимонного по городам Золотого кольца. Это было незабываемо! Спать на заднем сиденье, ощущать, что находишься в постоянном движении, обедать и ужинать, остановившись в какой-нибудь незнакомой деревне…

Даже не знаю, что романтичнее – поезд или машина. Наверное, одно не уступает другому.

Я мечтательно закрыла глаза. Представила проплывающие пейзажи за окном. Пассажиров, туда-сюда снующих по узкому проходу, устеленному ковровой дорожкой. Незнакомые станции, города, села…

Ту-дух-ту-дух… Ту-дух-ту-дух…

– Полина, ты меня слышишь? – донесся до моего сознания голос мамы.

– А?

– Газету, спрашиваю, купить? В поезде почитаешь.

– Нет, не надо, я книжку с собой взяла. Тем более на вокзале газеты в десять раз дороже стоят! Ну, мам, идем в поезд, уже пора.

Я подхватила свою небольшую сумку (люблю путешествовать налегке) и направилась к нужному вагону.

Показав проводнице билет, мы с мамой взобрались в вагон. Еще два месяца назад мама не смогла бы этого сделать, потому что у нее были сломаны рука и нога, но сейчас конечности уже срослись, и мама без проблем преодолела крутые железные ступени. Гипс сняли несколько недель назад, но мама все еще инстинктивно осторожно наступает на ногу.

В купе, кроме сидевшей на нижней полке и отрешенно смотревшей в окно женщины, больше никого не было.

Заметив нас, она кивнула и снова отвернулась к окну.

Мы с мамой переглянулись. Нас обоих мучил вопрос: попутчица нормальная или со странностями? Почему-то мне всегда «везет» на попутчиков. Один раз вместе со мной в купе ехали свидетели Иеговы, которые, едва тронулся поезд, стали с фанатичным блеском в глазах пропагандировать свою веру; другой раз моим спутником стал толстый мужчина, который вез с собой кучу саженцев и чуть не выколол мне ветками глаза, а ночью он жутко храпел; еще очень хорошо помню старушку, которая везла с собой огромную клетку, где сидело сорок волнистых попугайчиков… Также никогда не забуду мужчину, который еще до отправления поезда вытащил из сумки копченую курицу и стал ее есть. Он покупал этих кур на каждой станции и ел их так, словно голодал недели две.

«Кем окажется эта женщина?» – было интересно мне знать.

Я спрятала сумку с вещами, положила пакет с едой на свою полку, и в этот момент послышалось:

– Провожающих просим покинуть вагон!

– Господи! – панически воскликнула мама и заметалась по купе. – Надо же на дорожку посидеть! Полина, садись! Если не посидеть на дорожку, то путь будет непредсказуемым! Один мой знакомый забыл посидеть на дорожку, и его машина попала в аварию, так что скорее садись!

Мама силой усадила меня на полку и устроилась рядом.

– На дорожку надо сидеть обязательно, – вновь назидательно молвила она.

Я всегда удивлялась выражению «на дорожку». Оно какое-то странное. Звучит как одно слово.

Женщина с интересом на нас взглянула и вновь отвернулась к окну.

– Пиши сообщения, все рассказывай! – шепнула мама мне на ухо и выразительно посмотрела на попутчицу.

«Вдвоем, что ли, ехать будем? – подумала я. – Сейчас уже поезд отойдет, а в купе только двое. Хотя чего удивляться? Курортный сезон закончился, отдыхающие не едут с юга…»

В купе заглянула проводница и, выяснив, что в вагоне до сих пор находятся провожающие, погнала маму на улицу.

Я подошла к окну. Мама стояла на перроне и эффектно вытирала платком слезы на глазах.

Мне тоже захотелось плакать. А когда поезд тронулся и торжественно заиграл гимн России, слезы полились ручьем по щекам.

Сама не знаю, что со мной происходит в поезде, ведь я езжу к бабушке довольно часто и в купе чувствую себя как дома. Однако всегда, когда я стою у окна, смотрю на маму на перроне и слушаю гимн России (и зачем его включают?), в горле появляется ком. Который, правда, исчезает сразу же, как только поезд выезжает с вокзала.

Так случилось и в этот раз – вскоре слезы высохли, и я принялась застилась полку. Попутчица не проявляла никаких странностей – не агитировала меня стать свидетельницей Иеговы, не выкалывала ветками глаза, не показывала измученных дорогой и тем самым подверженных стрессу попугайчиков и, к счастью, не терзала копченых кур.

«Неужели хоть раз повезло? – с облегчением вздохнула я. – Слава богу, тихая спокойная женщина попалась».

Она сидела на своей полке и продолжала смотреть в окно, подперев голову ладонью.

Ощущая качающийся под ногами пол, я вышла из купе и стала у окна. Поезд ехал по берегу моря. Я видела заходящее солнце, редких людей на пляже. Мне стало тоскливо, что я покидаю родные места. Но тут же вспомнила, ради чего их покидаю, и мгновенно повеселела.

Обычно в конце октября на пляже еще много отдыхающих, но в этом году осень прохладная, и поэтому пляж почти пустынен. Но дело еще и в том, что летом Черное море очень спокойно, будто оно – огромная ванна, специально созданная для купаний, но в сентябре – октябре (а особенно зимой!) начинает волноваться и штормить так, что гнет железные столбы и разбивает в крошку бетонные причалы. В основном только местные жители знают, что прибрежную зону ремонтируют к каждому курортному сезону. Но к лету море снова успокаивается, приглашая отдыхающих полюбоваться лунной дорожкой, насладиться шорохом волн и пропитаться полезным йодом и солью.

«В этом году бархатный сезон прошел очень быстро», – подумала я, глядя на море. Кстати, выражение «бархатный сезон» появилось в прошлом веке. Раньше богатые люди приезжали на море не купаться и загорать, а гулять, дышать целебным воздухом. Оздоравливаться они предпочитали не летом, а весной. Дамы надевали на прогулки платья из бархата – поэтому сезон и носит название «бархатный». Правда, в наше время так называют отдых в сентябре – октябре, а не весенний.

Я зашла обратно в купе и с изумлением отметила, что попутчица сидит в той же позе, что была, когда я выходила минуту назад, но уже в другой одежде – в спортивных штанах, майке, домашних тапочках.

«Когда она успела переодеться? – поразилась я. – Она же дверь не закрывала! И вообще, в окне отражалось купе за моей спиной, и я не заметила, чтобы женщина переодевалась. Мистика какая-то. Или я задумалась и поэтому ничего не заметила?..»

Я села на полку и с неким подозрением взглянула на попутчицу. Это была женщина средних лет со смуглой кожей, распущенными длинными черными волосами, черными глазами… Черные брови были выщипаны таким образом, что создавалось впечатление, будто она горделиво их вскинула. На пальцах – крупные золотые перстни.

«В принципе ничего особенного», – подумала я, но ощущение дискомфорта все-таки осталось.

Я перевела взгляд за окно и смотрела в него довольно долго. Постепенно море скрылось за горами; сами горы стали мельчать и отдаляться. Теперь поезд ехал по равнине. Кипарисы и пальмы здесь уже не росли. Их сменили тополя.

Через два часа стемнело. Я услышала какой-то шорох и будто очнулась. Оказывается, это попутчица вытаскивала из пакета еду.

– Угощайся, – вдруг доброжелательно сказала она. Это была первая ее фраза, произнесенная с того момента, как мы выехали из Лимонного.

– Спасибо, я не голодна, – покривила я душой. Я уже успела проголодаться, но решила потерпеть, потому что, во-первых, мне было неудобно принимать еду от незнакомого человека, а во-вторых, я испытывала перед этой женщиной некий трепет. Сама не знаю почему.

Она посмотрела на меня испытующе и пожала плечами: мол, не хочешь, как хочешь.

В купе заглянула проводница и любезно поинтересовалась:

– Вам чего-нибудь принести?

– Чаю, будьте добры, – отозвалась попутчица.

– Мне тоже, – сказала я.

Проводница кивнула и через минуту принесла чай.

Женщина ела, а я, чтобы не смущать ее, взяла детектив, который прихватила из дома, и начала читать.

– Сейчас будет остановка, – неожиданно произнесла попутчица.

Я оторвалась от книги.

– Ну и что? – только и нашла я что ответить. – Вы хотите выйти на свежий воздух и чтобы я последила за вашими вещами?

Она отложила бутерброд, пристально посмотрела на меня и покачала головой:

– Нет. Я хочу, чтобы вышла ты, – это было сказано каким-то особенным тоном.

У меня внутри неприятно похолодело.

– Что вы имеете в виду?

Женщина резко подалась вперед и всмотрелась мне в глаза.

– Не езжай, куда едешь! Выйди на ближайшей станции и возвращайся домой.

Мне захотелось вжаться в стену, лишь бы быть подальше от попутчицы.

От неожиданности я не могла вымолвить ни слова. Я испытала жуткий страх перед этой особой.

– Зачем это – возвращаться? – все же сказала я.

– Затем, что поездка ничего хорошего тебе не принесет.

– А вы откуда знаете? – автоматически спросила я, хотя не собиралась вступать с ней в диалог. Больше всего я мечтала о том, чтобы выбежать из купе, закрыть дверь и не видеть эту тетку – очень уж неприятно она на меня действовала. От нее ощутимо веяло чем-то мощным, подавляющим и необъяснимым. – Откуда знаете, что не принесет?

– Я много чего знаю… – таинственно произнесла она и бесшумно отпила чай.

– Откуда?

– Оттуда. – Женщина сделала непонятный широкий жест рукой и, откусив кусок от душистого красного яблока, утвердительно сказала: – Ты мне не веришь.

Я промолчала. Сделала глоток чая и не почувствовала его вкуса.

– Ну хорошо, – кивнула она, тщательно пережевывая яблоко. – Тогда я скажу то, что заставит тебя поверить моим словам. Не так давно, летом, ты успела побывать в шкуре и удава, и кролика. Я права?

– Вы это о чем? – отстраненно пробормотала я, помимо воли погружаясь в воспоминания. – Какие удавы? Какие кролики? Вы что-то путаете. Я вас не понимаю.

– Прекрасно понимаешь! Не езжай, Полина, куда едешь, если слезы лить не хочешь.

– Откуда вы знаете мое имя?! – Я подскочила на месте и чуть не ударилась головой о верхнюю полку. Внутри все клокотало. – А-а! Вы слышали, как ко мне мама обращалась? Или паспорт смотрели? – Я кивнула на паспорт, лежащий на столике. Я забыла его убрать после того, как проводница удостоверилась в моей личности.

– Мне не нужно подслушивать, чтобы что-то узнать, – промолвила женщина и едва заметно улыбнулась.

– Вы мне не нравитесь, – напрямую заявила я. – Я не просила вас гадать. И вообще, у меня мама этим занимается. Если бы меня в поездке что-то такое ожидало, она сказала бы.

– А она не гадала перед поездкой, – снова пожала плечами попутчица и пристально всмотрелась мне в глаза.

«Действительно, мама не гадала», – вспомнила я. И от этого мне сделалось еще неуютней.

Хоть черноволосая женщина и угадала этот факт, но я не прониклась к ней доверием. Я не люблю, когда без спросу лезут в мою жизнь. Когда говорят мне то, о чем я не прошу.

Поэтому я легла на полку и отвернулась к стене, давая понять, что не настроена на разговор.

Попутчица загремела пустым стаканом, зашуршала бумагой из-под бутербродов и сказала:

– Зря ты, Полина, так реагируешь. Я же только добра тебе желаю.

Я повернулась к ней.

– Что вам от меня надо? Как я уже сказала, моя мама тоже фанатка всего мистического. И она говорит, что ни один уважающий себя колдун не будет давать советы, если его об этом не попросят.

Брюнетка просверлила меня взглядом.

– Твоя мама права. Но иногда колдуны от правил отступают.

– А что заставило отступить вас? – это я спросила уже с интересом, без вызова.

– Добрая ты, – сказала гадалка. – Душа у тебя чистая. Чистая, как у дельфина.

Меня пробрала дрожь. Теперь я была точно уверена, что у попутчицы какой-то дар, ведь я всегда сравнивала себя с дельфином, я просто обожаю этих животных. И я уверена, попутчица знала, что эта фраза подействует на меня должным образом.

Не успела я ничего ответить, как она достала откуда-то шнурок, на котором висел заостренный книзу камень, и зажала его большим и указательным пальцами.

– Смотри, – произнесла женщина, – это маятник. Если будет качаться горизонтально – это значит ответ «да», если кругами – это значит «нет». Скажи, маятник, стоит ли Полине ехать туда, куда она сейчас едет?

Маятник постоял на месте, будто раздумывая над ответом, и вдруг закачался кругами. Он выписывал такие широкие круги, что я притихла, как мышь.

– Вы это нарочно, – набралась я смелости. – Специально качаете! И поезд качается! Я не верю!

Я пыталась поймать гадалку на лжи, но прекрасно видела, что ее рука была неподвижна, да и маятник даже из-за движения поезда не может качаться так сильно.

Меня взбесило, что мне дают ненужные советы. Лезут в мою жизнь. Я вновь отвернулась к стене, на этот раз приказав себе не поворачиваться к женщине.

Про маятник я тоже слышала от мамы, к тому же мама сама часто им пользуется. Говорит, что он никогда не врет и заставить врать его нельзя.

– Ладно, извини, если что-то сделала не так… – сказала попутчица. После этого открыла дверь и куда-то ушла. Наверное, выбросить мусор и вернуть проводнице стакан.

Когда я осталась одна, стала вспоминать разговор. Обычно гадалки действуют по принципу внезапности – подлетают на улице и начинают быстро-быстро тараторить, перескакивая с одной темы на другую, а здесь все произошло не по стандартному сценарию. Мне гадали в купе. Поедая при этом бутерброды и хрустя яблоком… Гадание происходило как будто между прочим.

Но главное то, что эта женщина, даже имя которой я не знаю, оказалась стопроцентно права насчет удавов, кроликов, да и насчет дельфина тоже.

– И кто ее просил портить мне настроение… – сказала я самой себе и не заметила, как уснула.

Мне снились летние события…

Вот я смотрю в бинокль на смуглого темноволосого парня, лежащего на пляже под зонтом. Потом я как бы увидела себя со стороны: я стою на спасательной вышке у ограды, держу перед глазами бинокль и смотрю… известно куда – на того самого парня.

Я видела скорее даже не сон, а фильм обо мне и Марате, Фулате и Ване, об Артеме и Кате… Обо всех, кто как-то повлиял на то, что случилось летом.

А что случилось летом? Летом я нашла друга. Настоящего друга, без которого уже не представляю своего существования. Также я не представляю, как существовала без него раньше.

Но чтобы мой рассказ был более понятен, стоит сообщить о том, что летом я работаю спасателем. В мои обязанности входит обозревать в бинокль участок пляжа, прикрепленный к спасательной вышке № 5, и оказывать помощь людям, попавшим в какую-то беду. У некоторых случаются солнечные удары, кто-то тонет, другие приходят за медикаментами. Я работала добросовестно, качественно, с душой. А потом на пляже появился он. И все. Я пропала. Мой бинокль с утра до вечера сам собой направлялся в его сторону, руки автоматически подстраивали резкость на зонте, под которым он лежал. Я работала так же хорошо, как и прежде, но теперь совмещала работу с личными переживаниями.

Чуть позже выяснилось, что этот парень тоже работает на пляже, в прокате плавсредств. Он сдавал в аренду отдыхающим надувные матрасы, катамараны, катал желающих на «банане» – длинной оранжевой «сардельке», которую тянет гидроцикл или катерок.

Для себя я окрестила его катамаранщиком.

Я наблюдала за ним в бинокль около месяца. Все мои мысли были заняты его образом. Я смотрела на него издалека, восхищалась им, благодарила бога за то, что этот человек существует на земле, но у меня почему-то не возникало мысли подойти к нему, познакомиться. Я просто радовалась, что он есть.

Возможно, я все лето смотрела бы на него в бинокль и даже не узнала бы, как его зовут, если бы однажды судьба не вправила мне мозги и не столкнула нас в очереди за коктейлем. С тех пор мы не можем представить свою жизнь друг без друга.

О, сколько событий произошло за июль и август, подаренные нам все той же судьбой! Мы провели это время как во сне…

Целыми днями обменивались эсэмэсками (отправили их сотни! тысячи!), смотрели друг на друга: я на него – с вышки, он на меня – из-под зонта, вечером после работы встречались и гуляли. Но даже этого времени нам было мало. И я, и он каждую ночь мечтали, чтобы поскорее наступило утро и мы снова увиделись бы. Мы не могли насытиться общением. Это было очень похоже на какую-то болезнь, помешательство, мы болели друг другом…

Задолго до нашего знакомства я случайно обнаружила пляж за крутыми скалами и скользкими валунами, покрытыми водорослями. Пляж был раем на земле – чистый песок, пальмы, родник… И что самое важное – на пляже не было ни души! Понаблюдав некоторое время за ним, я поняла, что о его существовании никто не знает. Да и кто обнаружил бы его, если вокруг лежат валуны и с трех сторон находятся скалы… Так пляж стал моим. Я искренне верила, что он только мой. Конечно, вполне может быть, что его нашел кто-то еще, и мы с этим человеком просто не пересекались, но я ни разу не замечала следов других людей и поэтому думала, что пляж действительно мой собственный.

Каждый вечер после работы я приходила на этот пляж, лежала на песке, смотрела в небо, слушала шелест пальмовых листьев, журчание родника, шуршание волн о песок и думала о катамаранщике. Вспоминала его черные вьющиеся волосы, загорелую кожу, синие плавки, которые красиво с ней сочетались… Он казался мне совершенством.

Потом, когда мы познакомились, я узнала, что его зовут Марат. Наше первое свидание состоялось на моем пляже. Этот пляж был моей тайной, и этой тайной я захотела поделиться с Маратом, показать ему самое ценное, что у меня есть. И показала. Марат пришел в восторг. Так пляж из «моего» превратился в «наш».

На пляже Марат пел мне песни под гитару, мы сидели у костра, пекли картошку, и нам казалось, что в этом и заключается счастье.

Я вела себя при нем так, как не вела ни при ком и никогда. Чувствовала себя открыто, просто необыкновенно!

Когда я смотрела на Марата, перебирающего струны гитары и освещенного светом костра, мою душу переполняли чувства, которым я даже названия подобрать не могу. Нежность, свет, свобода, умиротворение – все не то. Нет такого слова, которое полностью охарактеризовало бы мое состояние. Наверное, это нормально, ведь нельзя все описать словами – есть вещи, которые можно лишь почувствовать. Душа не признает слов. Она живет только чувствами, которым нет названия. Слова – это земное. А душа к земному не относится.

Стоит мне лишь подумать о первом свидании, и сразу же я переношусь в тот вечер, на пляж. Воспоминания о нем настолько сильны, что я моментально начинаю ощущать влажный ветерок, дующий с моря, слышу «пение» цикад и потрескивание костра, чувствую запах туалетной воды Марата – что-то такое апельсиновое, одновременно морское, ментоловое, легкое, едва уловимое… Этот аромат всегда будет ассоциироваться у меня с Маратом и всем, что с ним связано.

После этого вечера наши отношения завертелись-закружились каруселью. Встречи, цветы, совместное посещение экскурсий, кино, эсэмэски, звонки, ночи под звездным небом…

Резко остановилась карусель тогда, когда я стала свидетельницей разговора, который не должна была слышать. Я буквально слетела с этого безумного аттракциона чувств и очень больно ударилась о реальность.

Между нами произошло огромное недоразумение, и наши отношения едва не закончились. Я не давала Марату высказаться, объясниться, не хотела его слушать. Не то что слушать! – не хотела знать о его существовании. Но потом, к счастью, мы поговорили, и карусель завертелась с новой силой.

Следующая ее остановка произошла по моей вине. Впрочем, я ни в чем не была виновата, но теперь уже Марат не хотел слушать меня.

Я оказалась на его месте – на месте человека, которому не дают защищаться.

Я побывала в роли удава. А потом – в роли кролика.

Все так, как сказала попутчица.

И от этого мне стало жутко.