Читать книгу Теракты и диверсии в СССР. Стопроцентная раскрываемость - Вадим Удилов - Страница 1

В 1988 году в городе Пржевальске Киргизской ССР одну из улиц назвали именем Николая Удилова. Это мой отец, чекист с 1917 года, о котором впервые было написано в республиканской газете «Советская Киргизия» накануне 50-летнего юбилея Октябрьской революции.

Николай Прокопьевич Удилов родился в 1896 году в городе Пржевальске. Мать его (моя бабка), Христина Васильевна, имея на руках малолетнего сына Николая, вышла замуж за Васильева. Таким образом, все его братья, родившиеся позднее, носили фамилию Васильевых. Жили они в Пржевальске, за озером Иссык-Куль, недалеко от границы с Китаем. Жить отцу в детстве было нелегко. Тяжелую и грязную работу по уходу за скотом и по хозяйству отчим все время взваливал на него. Запрещал даже читать, чтобы не было перерасхода керосина. И в этой нелегкой обстановке отца все время преследовала мысль пристроиться где-нибудь так, чтобы получить образование. Но в условиях Пржевальска добиться этого малоимущему было почти невозможно.

Моя мама, тоже уроженка Пржевальска, вспоминает, что в то время был сильно развит детский труд. Она уже с 12 лет ходила трудиться на шерстомойку, а позднее, как и многие другие пржевальские дети, стала полоть опиум на землях, арендованных китайскими барышниками. Поэтому отец решил попытать счастья гденибудь в большом городе и уехал в город Верный. Такое название носил город Алма-Ата до революции.

В Верном он благодаря своему упорству успевал и работать, и учиться. Его приметили и направили в специальную сельхозшколу. Видимо, там он попал под влияние социал-демократов большевистского направления, сторонником которых остался до конца своей жизни.

Во время Первой мировой войны Н.П. Удилова, как наиболее грамотного, направили в Ташкентскую школу прапорщиков. Но люди с военным образованием в то время были нужны не только царскому правительству, но и партии большевиков. Из материалов тех далеких лет у моей матери сохранился документ, из которого видно, что Н.П. Удилов являлся красногвардейцем-партизаном, то есть с первых дней Октябрьской революции, еще до создания Красной Армии, он с оружием в руках отстаивал завоевания трудового народа.

А знакомство матери и отца произошло при следующих обстоятельствах. Зимой 1920 года на территории Туркестанского края шла перепись населения, скота и имущества. Для ее проведения были привлечены и ученики старших классов Пржевальской школы, в их числе моя мать – Татьяна Светличникова, ее подруги Катя Шеленина, Женя Кучма, одноклассники Володя Юпатов, Виктор Кучма, Павел Шепелькевич и другие. Они проводили перепись в Шаркратлинском уезде Киргизии (ныне район Токтогульской ГЭС), где вспыхнуло восстание белых. Арестовав переписчиков, белые под конвоем отправили их в Нарын. Тюрьма в Нарыне оказалась переполнена, поэтому ребят, как менее опасных, разместили под охраной в здании местной школы. Было холодно и голодно. Арестованных никто не кормил. Ребят спасло то, что они случайно нашли забытый кем-то мешок с сухим урюком. Им и питались. Через несколько дней в город ворвались красные части, среди которых был и чекистский отряд под командованием Николая Удилова. Всех арестованных освободили. Мою мать, у которой был хороший почерк, взяли на работу в Семиреченскую ЧК, где она познакомилась с Удиловым и вскоре стала его женой.

По воспоминаниям многих старых чекистов, друзей и соратников моего отца, участвовавших в становлении Советской власти на территории Киргизии, деятельность органов ВЧК в то время была пронизана большой личной ответственностью и самостоятельностью при принятии оперативных и даже политических решений. Особенно это проявлялось в первые годы Советской власти, когда отсутствовала должная централизация в работе из-за отвратительной телеграфно-почтовой и телефонной связи. Постоянное возникновение сложных и тревожных ситуаций заставляло наших старших товарищей руководствоваться в своих решениях революционной совестью и правосознанием, многое брать на себя, рассчитывая исключительно на свои силы. Именно таким, по воспоминаниям матери и сослуживцев, был мой отец. В подтверждение позволю привести выдержку из характеристики, данной отцу одним из соратников Ф.Э. Дзержинского, уполномоченным ВЧК по Туркестанскому ЦИК Эйхмансом:

«Товарища Удилова Николая Прокопьевича, занимавшего в последнее время должность начальника политбюро Андижанского уезда, знаю по совместной работе с ноября 1920 года, когда Удилов работал по ликвидации восстания. Благодаря энергичной и самоотверженной работе тов. Удилова все мятежники были выловлены и разоружены. По выполнению вышеуказанной задачи тов. Удилов был мною командирован в район расположения отрядов белогвардейского генерала Бакича, где провел исключительно крупную операцию по вылавливанию и разоружению белых шаек, за что тов. Удилов Реввоенсоветом Туркфронта был награжден орденом Красного Знамени (№ ордена 525).

В июле 1921 года тов. Удилов был переброшен прямо через горы из Семиречья в Фергану, где успешно работал по борьбе с басмачеством.

Тов. Удилов благодаря своей энергии, выдержке, точному исполнению возложенных на него задач является одним из лучших организаторов чекистской работы.

Ф. Эйхманс».

Моя мать, Татьяна Романовна, которая в то время уже работала в ВЧК, вспоминала. «Обстановка действительно подчас складывалась такая, что только незамедлительное решение и его исполнение могли отвести угрозу печальных последствий. Именно так сложилось при отходе белых в Китай. Отступая к границе, Бакич грабил банки и церкви, помимо этого вывозил фамильные драгоценности и антиквариат местных дворян. Его банды уже перешли китайскую границу. Бакич выехал в город Чугучак, чтобы договориться с китайской администрацией, где разместить свое белое воинство. В общем, через день или два было бы поздно что-либо предпринимать. Для связи с Центром требовалось не менее недели. И тогда чекисты совместно с частями Красной Армии провели исключительно дерзкую операцию по изоляции белогвардейского командования от основной массы войска и в максимально короткий срок вернули на советскую территорию часть войск вместе с беженцами и насильно угнанными. При этом удалось захватить награбленные Бакичем ценности. Золото, серебро, драгоценные камни, дорогие церковные оклады, картины мастеров мировой живописи и другие ценности были доставлены на нескольких бричках и сданы в казну».

Кстати, в это время с отцом произошел казусный случай. После разгрома отрядов Бакича хозяйственник из ВЧК решил заменить Удилову седло. До этого отец ездил на киргизском, а тут подвернулось настоящее кавалерийское кожаное седло убитого в тех боях царского полковника. Около года использовал отец это седло, потом, несмотря на потник, лошадь стала почему-то набивать себе холку. Проверка показала: в седле было тщательно заделано более десяти крупных бриллиантов. Принимавший драгоценные камни в доход государства финансист сказал, что стоимость их почти равна цене всего отбитого у Бакича имущества.

Говоря о самостоятельности работы в первые годы Советской власти, хотелось бы провести небольшую параллель с сегодняшним днем. Ни для кого не секрет, что мы постепенно растеряли это ценное качество. Особенно в годы застоя, когда произошла чрезмерная централизация государственной власти и управления народным хозяйством. Все это оказалось на руку бюрократам и перестраховщикам. И сейчас, в период перестройки, можно кое-что позаимствовать у тех, кто делал Октябрьскую революцию.

Однако вернемся к теме повествования и приведем выдержки из воспоминаний Татьяны Романовны об отдельных эпизодах из жизни моего отца:

«В 1922 году Удилов со своей опергруппой был переброшен снова в Пржевальск. Обстановка в этом районе требовала наведения революционного порядка, в частности, пресечения вооруженной деятельности басмаческих шаек, а также различных контрреволюционных группировок, спекулянтов и контрабандистов. Не чувствуя крепкой власти, они настолько распоясались, что почти в открытую производили свои преступные деяния, сочетая, например, контрабанду с поддержанием связи с белогвардейской эмиграцией, осевшей в Китае.

Как раз требовалось провести крупную операцию по пресечению указанной выше преступной деятельности. Такая операция удалась! В результате ее перехватили канал нелегальной связи с закордоном, а также крупнейшую контрабанду: на 45 лошадях везли 66 пудов чистого опиума, были также золото и серебро, но сколько – уже не помню. За изъятие такой большой контрабанды Удилов чуть не поплатился жизнью. Его, безоружного, днем подкараулили на лошадях бандиты и прямо на улице стали бить камчами со свинчаткой. Он уже ничего не видел, так как был весь залит кровью, когда я, будучи беременной на девятом месяце, выскочила на улицу и с криком бросилась к всадникам. Это их на мгновение остановило. Удилов успел забежать в дом, где сумел продержаться до приезда наряда местных чекистов».

Особо следует сказать о работе чекистов в Джаркенте – конечном пограничном пункте с Китаем. Начальником Джаркентской ЧК в двадцатые годы был латыш Федорелис. Именно к нему прибыла опергруппа, в которую входили киргизские чекисты: Удилов, Шурупов, Крот, Третьяков и Кучма. На группу было возложено особое задание. Переодевшись в офицерскую форму белой армии, они нелегально выехали в Китай, в район города Кульджа, где располагались воинские подразделения белой эмиграции. Как известно, благодаря деятельности таких групп были уничтожены злостные враги советской власти, в том числе атаман Дутов. Некоторых удалось тайно вывезти на нашу территорию. Мать вспоминала:

«А мы, их жены, сколько пролили слез… Пока они не приедут, мы буквально глаз не смыкаем, все ждем и ждем. Наши мужья работали, не имея ни выходных дней, ни отпусков. Не получали даже зарплаты, а только скудный продпаек… С нами, женами, в то время не очень-то считались. Надо ехать – значит надо! Так мы с Удиловым и грудным ребенком выехали по заданию из Джаркента в Чилек. Это верст семьдесят. Жара стояла жуткая. Бричка в дороге все время ломалась. Пока чиним – стоим. Тут беда случилась: пролили воду. Напоить ребенка было нечем. Так и умерла наша первая доченька от безводья в дороге. Похоронили, поплакали и поехали по назначению. А ездили не по дорогам, а чаще по волчьим тропам, чтобы быстрее пройти через перевалы. Именно так мы, например, пробирались из Нарына в Джалал-Абад». (Сейчас там сооружен туннель).

Последний геройский поступок Удилов совершил на территории Ошской области, в Алайской долине. О нем подробно писала газета «Советская Киргизия» 1 и 3 октября 1967 года в большой статье под названием «Солдат Революции». Эпиграфом к ней были следующие слова В.И. Ленина: «Мы победили потому, что лучшие люди рабочего класса и всего крестьянства проявили невиданный героизм в этой войне с эксплуататорами, совершили чудеса храбрости, перенесли неслыханные лишения, жертвовали собой…»

Эти слова вождя революции с полным основанием можно отнести к моему отцу – Удилову Николаю Прокопьевичу, для которого борьба за счастье народа была смыслом жизни. Он погиб трагической смертью от рук басмачей, когда сознательно пошел в бандитский стан, с тем чтобы избежать излишнего кровопролития. Он пытался убедить главаря банды Гаипа Пансата и его приспешников в бесперспективности борьбы с Советской властью и уговорить их к добровольной сдаче. Действовать таким образом ему приходилось неоднократно, поэтому и тогда надеялся на успех. В совершенстве владея киргизским, узбекским и татарским языками, хорошо зная традиции и обычаи киргизского народа, он умело использовал это в беседе с главарем.

Трудно сейчас, по истечении более 60 лет, восстановить истинную картину происшедших событий и понять, кто виноват в том, что басмачей, изъявивших желание к добровольной сдаче, вдруг встретили красноармейцы из засады пулеметным огнем. Уцелевшие бандиты сумели оторваться, захватив с собой связанного Удилова.

По показаниям пойманных впоследствии басмачей из банды Гаипа Пансата, Удилов был ими зверски замучен и еще живым брошен в костер. Позже у убитого басмача Алояра нашли орден и именные золотые часы Удилова.

Находясь в плену у басмачей, еще до расправы, отец совершил другой характерный для него поступок. Гаип Пансат после грабежей и убийств советских граждан удирал с бандой за кордон. На одном из перевалов его ждала засада – отряд пограничников. Бандит, видя, что не выдержит натиска, пытался завести переговоры с командиром пограничников, пытаясь якобы в обмен на Удилова выторговать себе проход за кордон. Перестрелка временно прекратилась. Вдруг из-за камней выскочил человек со связанными руками и закричал: «Товарищи пограничники! Я – Удилов. Гаип Пансат предлагает вам сдаться и оставить всех вас в живых и обещает отпустить меня. Не делайте этого! У него большие потери. Бейте гадов!..» В это время раздался выстрел, и мужественный человек упал. Пользуясь наступившей темнотой, бандиты все-таки ушли и увезли раненого Удилова.

Думаю, читателям понятно, как могла сложиться наша жизнь без отца в конце двадцатых – начале тридцатых годов. Тем более когда мать направили на восстановление отцовских связей с людьми, которые помогали ему ранее в чекистских делах, многие из которых затем осели на жительство в Китае, провинции Синьцзян.

Поскольку ранее мать всюду ездила вместе с отцом, она знала этих людей в лицо, а они знали ее, что создавало условия для восстановления с ними оперативного контакта. В то время в городе Кашгаре, провинции Синьцзян, открывалось советское консульство, куда мать была направлена то ли уборщицей, то ли кухаркой. И это несмотря на то, что носила она в то время два кубаря – звание, равное армейскому лейтенанту. Но так было сподручнее, так как посещение по хозяйственным делам базаров, магазинов служило отличным прикрытием для встречи с нужными людьми. На скромно одетую уборщицу мало кто обращал внимания.

Ну а мы, дети? Моя сестра пошла жить к тетке, а меня отправили в детский дом. Таких заведений, как суворовское училище или привилегированный интернат, в то время не существовало. Надо сказать, что мои детские годы – период общения с беспризорниками, хулиганьем, ворами, с одной стороны, и закаленными чекистами, товарищами отца, которые постоянно навещали меня в детском доме, общение с преданными делу революции, образованными энтузиастами-воспитателями, педагогами – с другой – оставили глубокий след в моей жизни, выработали характер и стиль поведения. Этот период научил меня безбоязненно общаться с представителями блатного мира. В то же время я активно включился в общественную жизнь.

Идеологическое воздействие партии, комсомола, школы в тридцатых годах было настолько сильным, что, выбирая свой дальнейший путь, не сомневался: пойду по стопам отца и матери. Хотя в то время пользовался уважением у блатных. Кстати, до сих пор у меня сохранились связи с бывшими ворами в законе, которых знаю с далекого детства. Да простит меня читатель, если покажусь нескромным, считая, что решение «завязать» некоторые из них приняли при моем участии.

Кстати, выйти из воровского круга, «завязать», в то время было достаточно сложно и опасно. С тех далеких лет сохранился в моей памяти куплет из блатной песенки, содержание которой ничего доброго не сулило. Вот эти слова: «Клянись, братишка, клянись до гроба дешевых людей не щадить. А если изменишь преступному миру, я буду безжалостно мстить…»

Вообще в 30-е годы в республиках Средней Азии, а возможно и по всей стране, гулял ореол блатной романтики. Многие молодые люди напускали на себя вид бывалых блатных парней и одевались по соответствующей моде: сапоги (по-блатному – колеса или прохоря) обязательно гармошкой, верх с небольшим отворотом, рубашка-апаш из чесучи, кепка-восьмиклинка с маленьким козырьком или ковровая тюбетейка с кисточкой. Прическа с обязательной косой челкой на лбу. Отличительной чертой блатных считалась фикса – золотая коронка в верхней челюсти. У молодых людей, как правило, золота не было, но, как говорится, голь на выдумку хитра: занялись производством съемных «золотых» коронок из гильз для мелкокалиберных винтовок. И все же для большинства молодых, одетых, как я описал, больше подходило бытовавшее в народе: «Люблю блатную жизнь, но воровать боюсь!»

Забегая несколько вперед, хотелось бы провести некоторые параллели между преступностью 30-х и 80-х – начала 90-х годов. С большой долей уверенности могу утверждать, что среди воров-рецидивистов 30-х годов существовало правило: на дело с заранее «мокрым» исходом (убийством) не идти. Среди воров элиты считалось плохим тоном поддерживать связь с «мокрушником» и особенно с хулиганами, которых они попросту презирали.

Сегодня запланированные убийства с целью завладения имуществом никого не удивляют. На Северном Кавказе банда, возглавляемая неким Сажиным, совершила около 20 таких убийств. В этот ряд можно поставить убийство ветерана войны вице-адмирала Холостякова и его жены. А как назвать заранее запланированное убийство известной кинозвезды Зои Федоровой?

Жестокость и злоба вперемежку с наживой и алчностью – вот черты, присущие сегодняшнему преступнику. Быть может, мне так кажется, но блатной мир 30—40-х годов был несколько добрее и даже не лишен элементов романтики. В подтверждение сказанного приведу весьма характерный пример.

Как известно, в начале войны многие киностудии эвакуировались из западных районов в Казахстан и Среднюю Азию. В Ташкент съехались киноартисты, в том числе Петр Алейников, известный народу как Ваня Курский из кинофильма «Большая жизнь».

Однажды под хмельком во втором часу ночи он оказался в сквере, где увидел группу сидящих на скамейке людей. Подошел к ним и в ультимативной форме потребовал закурить, в противном случае пообещал набить морду кому-нибудь из присутствующих. Старший из группы, а это был известный в Ташкенте вор Лева Марсак, попросил Алейникова присесть. Неторопливо достал из внутреннего кармана старинные серебряные часы (по-блатному бимбар), открыл крышку и при помощи фонаря осветил циферблат.

– Потрудись, Ваня Курский, взглянуть на время. Так вот, ваше время кончилось два часа назад. Сейчас идет наше время, бандитское. Так что командовать разреши мне, – примерно такое произнес Лева.

– Ну и что ты возьмешь у меня? – спросил Алейников.

– У нас правило какое? «Гоп-стоп, что везешь? Дерьмо! Сваливай – мне все равно!» – изрек Лева и достал из кармана пачку папирос «Казбек», вложил ее в руку Алейникова и добавил: – Кури, Ваня, на здоровье! Ты нам нравишься…

И все же, несмотря на блатную романтику, пришло время выбирать свою дорогу в жизни. Время наступило суровое, и я решил пойти дорогою отца и матери. Однако, прежде чем стать чекистом, пришлось овладеть еще одной специальностью, поскольку началась Великая Отечественная война.

В армию я пошел добровольно, прибавив себе возраст. Майор, пожилой, на мой взгляд, мужчина, вызвав меня из строя новобранцев, спросил:

– В анкетных данных вы указали – ученик десятого класса. Правда это? – Да, товарищ майор.

– Идите в штаб. Вам дадут направление в танковое училище. Мы не можем так свободно разбрасываться людьми с таким высоким образованием.

В то время среднее образование, оказывается, считалось высоким. Так я стал курсантом 1-го Харьковского танкового училища.