Читать книгу КАРЕ - Вадим Васильевич Левин - Страница 1

С некоторых пор я стал ощущать на себе ее дыхание и стал к ней готовиться… Я перестал строить планы далеко идущие и стал жить настоящим. Пришло мне время собраться с мыслями и прибраться в доме своем. Я начал с главного. Я взял в руки влажную тряпочку и начал с окон души моей…

Герман Градский был человеком в себе уверенным, если не сказать большего, самоуверенным. Уверенности же в своих силах Герману Градскому добавляло то обсто- ятельство, что он был человеком как состоявшимся в профессии, так и самореализовавшимся, успешным по жизни человеком. Поэтому и смею утверждать, что он к этим своим годам жил в свое удовольствие и на широкую ногу. Вместе с тем и как это, на первый взгляд, парадок- сально ни прозвучит, Градский был человеком по натуре своей крайне непритязательным. Что же сделало Герма- на Градского вот таким вот человеком? Человеком, живу- щим в достатке, человеком, грезившим миллионами и в то же время не склонным к излишествам, не склонным к роскошному образу жизни? Причина этому, как я пони- маю, была одна! Градский был человеком крайней азарт- ности. Он был ненасытен в своей жажде до азартных игр. Был ли он при этом человеком ответственным? С этим вот так вот с ходу трудно определиться. Что касается его работы, то, скорее всего, был, чем не был. Что же касает- ся всего остального, например все той же семьи, то здесь все зависело от того настроения, в котором он пребывал. Само же его настроение зачастую определялось тем, про- игрался ли он нынче в пух и прах в казино или же нет. Кроме всего прочего, Герман Градский страдал одной странной фобией. Герману Градскому, можно сказать, с детских лет доставляли невыносимые страдания звуки траурной мелодии похоронного марша. Первый раз в сво- ей жизни Герман услышал похоронный марш в возрасте шести лет, в тот самый год, когда переехал вместе с роди- телями в новый дом и справил там с ними новоселье. С этого времени он стал слышать похоронный марш чуть

ли не раз в неделю. Все дело в том, что одно из окон трех- комнатной квартиры, в которой юный Герман теперь про- живал вместе с родителями и двумя братьями, выходило на Гродненскую улицу, по которой в те годы в сторону Кунцевского кладбища шли скорбные процессии, одна за одной. Стоило только Гере услышать раздающиеся из-за окна тягучие звуки траурной мелодии, так его тут же бро- сало в дрожь и начинало подташнивать. Гера смертельно бледнел, а перед его глазами появлялись бесчисленные черные мурашки. Увидев перед глазами мурашки, юный Герман, не дожидаясь того, когда упадет в обморок, тут же сам падал на пол, закрывал ладонями уши, зажмури- вал глаза, сворачивался калачиком и так и лежал на полу до тех пор, пока звуки траурного похоронного марша не начнут отдаляться от него. Как только звуки похоронно- го марша смолкали, Гера открывал уши, осторожно под- ползал на коленях к окну, вставал к подоконнику во весь рост и, с опаской увидеть из окна очередного покойника в гробу, смотрел с испугом сквозь него в сторону Гроднен- ской улицы, где и видел хвост удаляющейся от него вниз по улице очередной скорбной процессии. Именно с этого времени, именно с возраста шести лет маленькому Гере и стали от случая к случаю мерещиться гробы и покойники. Кроме этого, он стал бояться скорой смерти своих родите- лей и высоты. Юному Гере казалось, что смерть их близка, неотвратима, и непременно не сегодня так завтра насту- пит. Он буквально сходил с ума, когда его мама станови- лась на подоконник и начинала намывать грязные окна тряпкой. Эти минуты – те минуты, когда мама, высунув- шись наружу из окна седьмого этажа, намывала окна, ста- новились для него невыносимой и ни с чем несравнимой пыткой. Намывая окна, мама изворачивалась так, что уму- дрялась стоять одной ногой на жестяном отливе, при этом чуть касаясь другой ногой подоконника. В такие момен- ты у Германа начинала кружиться голова, и ему казалось, что вот-вот мама оступится, поскользнется, не удержит- ся и полетит с истошным криком вниз головой. Чтобы не увидеть этого, Герман разворачивался к окну спиной, затаивался и старался не дышать до тех пор, пока мама не

вымоет окно и не соскочит после этого с подоконника на пол. Мама Германа имела привычку намывать окна в квар- тире каждый год и, как правило, весной, поэтому-то Гер- ман и недолюбливал весну. С годами Герман все больше и больше опасался за жизнь своих родителей, предчувствуя их скорую смерть. Можно было смело и без каких-либо натяжек считать Германа Градского натурой впечатли- тельной, склада ума мистического, страдающего, ко всему прочему, не только навязчивыми фобиями и комплекса- ми, но и свойственной многим горделивым и тщеславным натурам манией величия. Не трудно себе представить, что творилось в душе у Германа, когда его в возрасте десяти лет, уже после того, как приняли в пионеры, повезли вме- сте со всем классом в Мавзолей на Красной площади. Он смотрел с сосредоточенным выражением лица в сторо- ну резвящихся одноклассников и искренне недоумевал:

«Чему они так радуются? Ведь их же не в кино, не в цирк и не в зоопарк везут? Чего здесь хорошего на покойника в гробу смотреть? Как им всем не страшно?» В очереди к Мавзолею Герману пришлось стоять недолго, не больше часа. Но и этого времени ему вполне хватило для того, чтобы в самошном деле соприкоснуться с тенями и в пол- ной мере ощутить на себе дыхание загробного мира, все его, так сказать, прелести. Первые ведения стали посе- щать Германа еще в метро, когда поезд въехал в короткий тоннель, который начинался сразу после станции метро

«Кутузовская». Именно тогда Герман испугался замкнуто- го пространства и в первый раз от страха прикрыл глаза. Как только прикрыл глаза, так сразу и услышал под шум и стук колес траурную мелодию. Но вскоре поезд выехал из тоннеля, стало светло, и мелодия похоронного перестала доноситься до его ушей. Герман получил короткую пере- дышку и открыл глаза. Поезд остановился на станции метро «Студенческая», двери вагонов распахнулись, Гер- ман вздохнул и перевел дыхание. Двери вагонов захлоп- нулись, поезд тронулся с места, набрал ход, и через сотню другую метров вновь исчез под землей. За окнами ваго- нов стало темно, как в ночь, Герман прикрыл глаза. Но только в этот раз не на короткую минуту, а на несколько

минут. Все это время ему казалось, что он едет в сторону Мавзолея не в окружении живых людей, но в окружении лежащих в гробах покойников. Ему казалось, что он и сам в любую минуту может умереть, уже после того, как поезд остановится посреди тоннеля и он вместе со всеми будет заживо погребен под землей… К тому моменту, когда Гер- ман переступал порог Мавзолея, он был ни жив ни мертв. Когда же он бросил неосторожный взгляд в сторону сар- кофага и увидел там лежащую в гробу мумию, то и вовсе потерял сознание и рухнул навзничь на пол. Именно тог- да, уже после того, как Германа на руках вынесли из Мав- золея и он пришел в себя, Герман и стал недолюбливать как самого покойного вождя, так и все то, что с ним в то время было так или иначе связано…

Что же касательно страсти Германа Градского до азартных игр, то к этому, сама того не ведая, приложила руку вся та же его мама. Именно она и подвела шестилет- него Германа в первый раз к игровому столику. Именно она и усадила его рядом с собой за него. И именно она, а не кто-нибудь другой, и сделала первую в жизни Германа ставку, бросив три копейки на кон стола, когда он еще в садик ходил. Именно в этот день, в тот день, когда Герман сорвал с игрового стола свой первый в жизни куш, он и познал магию чисел и звон золотых монет. Его удивлению не было предела, когда прямо перед ним, прямо перед его носом, положили семьдесят две копейки вместо тех трех, которые его мама только что поставила на кон. В глазах юного Германа это было похоже на сказку. Он смо- трел на рассыпанные по столу деньги и принимал это за волшебство. Сверкающие всеми цветами радуги монет- ки завораживали Геру. Гера протянул к монеткам руку и сложил их в горочку. После чего и стал любоваться ими. Гера смотрел на выложенные перед собой монетки как на горочку золотую. В этот самый момент у него загорелись глаза, и он понял, что на белом свете не только в сказках, но и в жизни случаются чудеса. Для этого всего лишь надо вовремя поставить на кон и вслед за этим выиграть. Труд- но сказать, как бы вообще сложилась вся его дальнейшая жизнь, не выиграй он в тот теплый июльский вечер сразу

семьдесят две копейки уже после того, как над игровым столом, к разочарованию многих за ним присутствующих, прозвучала цифра за номером двадцать шесть, ставшая впоследствии для Градского одной из любимых. Един- ственно, кто от души тогда порадовался этому событию, так это сидевшая с ним бок о бок на лавочке мама. Как только из мешочка появился бочонок с этой цифрой и кричащий игрок возвестил об это всем тем, кто находил- ся в этот вечер за игровым столом, его мама воскликнула от радости: «Гера! Сынок! Ты выиграл! У тебя вся строка фишками заставлена!» Сказав это, мама Германа поста- вила на цифру двадцать шесть еще одну зажатую у нее в руках фишку. В это же время кто-то из игроков произ- нес с досадой: «Надо же, везучий какой! Только присел за стол, и на те, сразу же и выиграл! Да без свары, один выи- грал, всего-то по одной карточке выиграл». Именно в этот момент Герман и почувствовал свою уникальность. Имен- но в этот момент у него и появились зачатки тщеславия. И естественно, и что теперь об этом говорить, с этого дня находившийся во дворе его дома столик для игры в рус- ское лото стал для него любимым. Но длилось это недол- го, уже через два месяца взрослые дяди и тети перестали подпускать Геру к cтолику, и все потому, что он практиче- ски всегда их обыгрывал! Настолько юному дарованию везло тогда в игре. Но когда Герману исполнилось семь лет и он пошел в школу и повзрослел, стали опять под- пускать. Когда же Герману шел девятый год, этот столик и вовсе был прикрыт местным участковым капитаном Гавриковым. Прикрыт после того, как его жена Людка Гаврикова умудрилась просадить за один вечер за этим самым столиком аж целых пять рублей с копейками, за что и получила от мужа в лоб. Хотя столик и был местным участковым прикрыт, но дело-то было уже сделано. К это- му времени Герман Градский не только играл на деньги во что только можно и во что только нельзя, но и капиталец кой какой успел скопить. Настолько он был как береж- лив к деньгам, так и везуч в игре. Он всегда был теперь не только азартен, но и бережлив к деньгам, он умел их скапливать и знал им цену. Именно поэтому, а не по какой

иной причине, из него и получился неплохой коммерс в те самые годы, когда только начиналась Горбачевская пере- стройка, так похожая по прошествии тридцати с лишним лет на Хрущевскую оттепель. Прошло десять лет с начала перестройки… К этому времени Герман Градский превра- тился из достаточно неплохого коммерса перестроечной поры в успешного предпринимателя Ельцинской…

Градскому шел тридцать пятый год, он был женат единственным браком. Сегодня, одиннадцатого мая одна тысяча девятьсот девяносто шестого года, у его супруги Стеллы был очередной, уже тридцать четвертый по сче- ту, день рождения. И это был хоть и не юбилей, но все же заслуживающее внимания и уважения событие. Дата, так сказать! На часах было начало одиннадцатого, был чудесный субботний день. Герман уже второй час сидел на кухне и предавался грустным размышлениям, отхле- бывая накрепко заваренный им же самим чаек. Сегодня у него было как раз плохое, никакое настроение. Скверное и ужасное настроение, и все оттого, что он накануне про- садил восемь тысяч долларов в казино «Метелица». Кро- ме всего прочего, у Градского дико болела голова. Герман вчера, уже глубоко за полночь, после того как остался без лове, нажрался, как последняя скотина, водки и вообще не помнил, как оказался после этого дома. Как проиграл последнюю крутку на рулетке, он помнил, а вот то, как попал после этого домой, уже нет, увы, и не помнил. Он не помнил, ни в каком часу зашел в квартиру, ни то, как раз- делся, ни то, как лег в кровать, ни то, как заснул. Герман знал, во сколько он проснулся, знал, как у него болит голо- ва, и знал, сколько вчера проиграл. Помнил он, конечно, и о дне рождения своей жены, будь оно не ладно. Сегодня поутру у Германа Градского не только болела голова, но и, что называется, свербило в одном месте. Ему никак не давал покоя его вчерашний безрассудный проигрыш, и он только что и думал о том, под каким бы благовидным предлогом свалить поскорее из дому. Ему позарез надо было оказаться в казино для того, чтобы там же и оты- граться. Но, как назло, сегодня была не только суббота, но и день рождения жены, а посему и шансов вырваться из

дома у Германа не было никаких! Герман это прекрасно понимал, он сидел за столом и без конца сожалел о том, что опрометчиво подошел в первом часу ночи к прокля- той рулетке, где и сорвался с тормозов после двух кряду неудачных круток. Когда Градский только подходил к рулеточному колесу, то был в настроении и в куражах. У него был хоть и небольшой, всего-то в тысячу долларов, но все же плюс. Когда же он отходил от него, то был уже в полной засаде, а именно в минусе на восемь тысяч дол- ларов. Для того чтобы остаться без денег, Герману Град- скому в этот раз хватило двадцати пяти минут. Герман в очередной раз отхлебнул чайку и увидел, как на кухню зашла жена, зашла именинница, зашла Стелла. Жили они вместе со Стеллой уже двенадцатый год и растили четве- рых деток, которые вчера так и не дождались своего папы с работы и все еще спали в своих кроватках. Жили же друг с другом супруги Градские, как им самим казалось, в любви и взаимопонимании. Это была странная любовь и странное взаимопонимание. Каждый из двоих по боль- шей части понимал только себя и любил только себя. Относясь при этом ко второй своей половинке как к чему- то естественному, нужному и само собой разумеющемуся, раз и на всегда данному, привычному, неотъемлемому, а стало быть, и родному. При этом у Германа на первом месте безусловно стояла работа, а у Стеллы, конечно же, семья…

– Ты на свою рожу-то с утра в зеркало смотрел?.. – с едва заметной насмешкой в голосе и укоризной в словах, стоя спиной к мужу подле раковины, произнесла Стелла.

– Нет, не успел. Вот сейчас чай допью и тогда обяза- тельно посмотрю… – съязвил в ответ жене Герман, после чего в очередной раз прихлебнуло чайку… Ему было не впервой оказываться в таком вот не совсем удобном поло- жении перед супругой.

– Что опять сделку обмывал? Или же в казино нажрал- ся?.. – Стелла задала этот вопрос по привычке, она уже давно свыклась с тем обстоятельством, что ее любимый человек нажирается, как последняя свинья, не реже чем один-два раза в неделю.

– Сделку, конечно, с ребятами обмывали.

– До трех ночи, что ли, обмывали?

– А разве я вчера в три ночи домой пришел?.. – искрен-

не удивился Герман.

– Уже и не помнишь, во сколько домой заявился?

– Слабовато, но все же помню. В три, наверное? Да?.. –

В ожидании ответа и в подтверждение своих слов Герман

посмотрел с сомнением в сторону стоящей к нему спиной

жены.

– Ну а какой сегодня день, ты не забыл?.. – спросила

его, все так же стоя к нему спиной, Стелла.

– Конечно, не забыл, дорогая. Сегодня день твоего

рождения.

– Спасибо и на этом. Хорошо, что хоть про это пом-

нишь. Надеюсь, что хотя бы сегодня у тебя нет никаких

важных дел в офисе?

– Да как тебе сказать, Стелла… – начал было Герман

и тут же смолк. Он увидел, как Стелла отставила в сто-

рону посуду, которую, скорее всего, для вида намывала в

раковине, и решительно развернулась лицом к нему. Гер-

ман посмотрел в глаза супруги, которые много о чем ему

в этот момент говорили, и помедлил с ответом. В глазах

супруги сквозила неприкрытая обида. В них не было гне-

ва, но были безысходность и печаль. Увидев перед собой

печальные глаза супруги, проштрафившийся накануне

Градский решил лишний раз не нервировать и не рас-

страивать ее в ее же день рождения, а посему и закончил

начатую им фразу вот таким вот образом: – Нет. Сегодня

нет никаких дел в офисе…

Герман о чем-то задумался и сделал еще пару глот-

ков крепкого чаю. Он понемногу приходил в себя после

вчерашнего. Он стал вспоминать обрывками все то, что с

ним вчера происходило в казино. Он отчетливо вспомнил,

как отошел от рулетки и заказал себе у официанта водки.

Вспомнил он и о том, как к нему еще до того, как он выпил

водку, подвалил и предложил себя в качестве утешения

гей прекрасной наружности. Вспомнил он и о том, как

сунул фишку в пятьдесят баксов одной из проституток,

лишь бы та отвязалась и не мешала ему играть за покер-

ным столом, еще до того, как он ушел на рулетку. Он отчет- ливо увидел перед своими глазами смертельно уставшего и мутного корейца, который вот уже вторые сутки подряд расхаживал по «Метелице» с перевешенным через плечо баулом, доверху набитым баксами, и можно сказать, что сорил деньгами, проигрывая к этому времени третий свой по счету миллион. Одного вот только Градский никак не мог вспомнить… Он никак не мог вспомнить того, ког- да успел напиться и когда у него все-таки включился автопилот… Вскоре Германа перестало подташнивать, а посему и его бедная головушка уже не раскалывалась от нестерпимой боли на части, как это было тогда, когда он только проснулся и открыл глаза. Вместе с наступившим облегчением наступало и прозрение. А вместе с прозре- нием ему на ум стали приходить какие-никакие, но все же здравые мысли. Градский молча встал с дивана, вышел из кухни в коридор, прошел в спальню и вновь вернулся на кухню, но уже с конвертиком в руках.

– Дорогая! Вот, возьми. Это тебе вместо подарка, здесь полторы тысячи долларов. Купишь себе чего-нибудь на свой выбор из нужного, а то я опять какую-нибудь дребе- день куплю…

Стелла приняла из рук мужа конверт и поинтересова-

лась уже с едва заметной улыбкой на лице:

– Гера? А где цветы?..

Градский явно не ожидал такого поворота событий.

Он не ожидал, что ему с такой легкостью удастся в этот

раз загладить свою вину перед супругой. Нет, он, конеч-

но, знал, что Стелла бывает отходчива, но чтобы вот так,

да сразу? Обычно у него на это уходил день, а то и два, а

тот и целая неделя, но бывало, что и две… и даже месяц.

Услышав из уст Стеллы про цветы, Градский несказанно

обрадовался этому и тут же собрался бежать их покупать.

– Сейчас, родная, сбегаю куплю.

– Гера, и хлеба за одно купи, в пять гости начнут соби-

раться. Все, что надо к столу, я уже вчера купила, только

вот про хлеб забыла.

– Хорошо, и хлеба куплю. Уже одеваюсь, уже бегу…

Герман заскочил в спальню, скинул халат, влез в брю-

ки, накинул на себя пиджак, пощупал себя по карманам. В карманах было пусто, в карманах не было связки с ключа- ми. Градский призадумался: «Неужели опять по пьяному делу ключи посеял? Катастрофа! Ужас! Там же и от сейфа, и от офиса, и от квартиры, и от дачи ключи…» Градский выдвинул верхнюю полочку прикроватной тумбочки, и у него сразу же отлегло от души. Он увидел прямо перед своими глазами связку с множеством на ней ключей и вздохнул с облегчением. Герман сунул ключи в карман и вышел из спальни в коридор. Где его уже поджидала Стел- ла.

– Гера, у тебя вся одежда табаком пропахла, ты разве не чувствуешь этого?..

Герман приклонил голову к груди и принюхался к лацкану пиджака. От пиджака пахло так, что бедный Гер- ман поморщился, и у него даже прослезились глаза от едкого запаха никотина.

– Да, есть немного, попахивает.

– Значит, все-таки в казино вчера был?.. – с сомнением

в голосе спросила Градского Стелла.

– Да нет же, родная, не был я вчера ни в каком в кази-

но. Говорят же тебе, сделку обмывали. Ну я побежал,

некогда разговаривать. Дай мне лучше пакет для хлеба.

– На, держи… – Стелла протянула мужу пакет и доба-

вила: – Долго не ходи. Скоро начнем на стол накрывать.

– Хорошо. Цветы у метро куплю и сразу в булочную.

Одна нога здесь, другая там…

Герман вышел из квартиры и громко хлопнул за

собой дверью. Вызвал лифт и встал напротив его дверей.

Градский сгорал от нетерпения. Он переминался с ноги на

ногу в ожидании того, когда же, наконец, перед ним рас-

пахнутся двери, и он после этого заскочит в лифт. Лифта

не было. Решил спускаться пешком. Градский, перепрыги-

вая сразу через две-три ступеньки, можно сказать, слетел

с четвертого этажа на первый и выскочил на улицу. А на

улице было хорошо! На улице был май, тот самый салю-

тующий май, с его благоухающей природой, когда повсю-

ду зелено и уже тепло, почти как летом. Градский шел

быстрым шагом в сторону шоссе, не обращая при этом

никакого внимания на благоухающую природу. Он был сосредоточен и лихорадочно подсчитывал в уме то коли- чество времени, которое у него было в запасе на все про все. А времени у него было не так уж и много, ему сегодня катастрофически не хватало времени на то, чтобы успеть обернуться в казино и отыграться там, еще до того, как он купит и подарит жене цветы. «Пять минут на то, что- бы поймать тачку, семь минут ехать до офиса, три минуты на то, чтобы зайти в офис и взять из сейфа деньги, пят- надцать минут ехать до Арбата. Итого полчаса. Час на то, чтобы отбиться, обратно ехать еще пятнадцать минут. На все про все около двух часов. Гости начнут собираться к пяти, успеваю». К тому времени, когда Герман подошел к дороге, он уже рассчитал все до мелочей и вытянул попе- рек нее руку. Он не только все рассчитал до мелочей, но и забыл обо всем на свете. Вернее, не забыл обо всем на све- те, но отодвинул все на второй план. Все померкло в его сознании, стоило ему лишь представить в своем вообра- жении карты, рулетку и фишки. Напротив Градского при- тормозила красная обветшавшая четверка.

– Вам куда?

– До офиса и на Арбат.

– А где офис находится?

– На Красных Зорях.

– Сколько платите?

– Пятьсот.

– Хорошо, поехали…

Герман Градский сел в машину и прихлопнул за собой

дверку. Машина тронулась с места, Градский бросил

взгляд в сторону дома, в котором жил, и у него защемило

под сердцем. Он с сожалением вспомнил о жене и о детях,

которых так и не увидел сегодня утром. Герман совершен-

но точно не давал в этот момент отчет своим действиям.

Он точно обезумел в это утро. Обезумел, но не замечал

этого за собой. Случись такая возможность и будь у него

на то право выбора, то он бы и жизнь свою в то утро точ-

но на кон поставил! Лишь бы хоть одним глазком взгля-

нуть на рулетку и на шарик, лишь бы потеребить в руках

фишки, лишь бы тронуть рукой карты, лишь бы ощутить

на себе дыхание игры и отыграться к своей же радости.

И к этому у Градского были как все основания, так и все предпосылки. С того момента, как он оказался в машине, он был заряжен на успех. Он ни на секунду, ни на мгно- вение одно не сомневался в том, что отобьется в ближай- ший час. Ему в это утро было как не до хлеба, так и не до цветов. Машина остановилась напротив дома, в кото- ром находился офис. Градский решительно выскочил из машины, хлопнул дверкой и, ни слова не говоря водите- лю, скрылся от него в подъезде. При взгляде на Германа со стороны вполне могло показаться, что у него сегод- ня утром случилась какая-то беда. То ли у него сегодня утром кто-то умер, то ли в его доме случился пожар. За это говорила как мимика его лица, так и само его пове- дение. Он спешил в казино, как на пожар, точно на чьи- то похороны боялся опоздать. При этом его лицо было смертельно бледным, сосредоточенным и отрешенным. Войдя в офис Герман без промедления кинулся к сейфу, в котором в это утро лежало четверть миллиона долларов. Вернее, уже не четверть, а чуть меньше, то, что осталось после вчерашнего проигрыша, а именно двести сорок две тысячи долларов. То есть за спиной у Градского в это утро было почти четверть ляма баксов! В его понимании это были вполне что себе надежные тылы. C таким наликом можно было смело идти на баррикады. Герман открыл сейф и увидел прямо перед глазами аккуратно сложен- ные в стопочки пачки из стодолларовых банкнот. Его гла- за заблестели, в них появился огонек. Германа смотрел на пачки, как на золотые слитки, пожирал их взглядом и прикидывал в уме ту сумму, которую ему надлежа- ло взять с собой в «Метелицу». Это был важный момент принятия решения! По своему опыту Гера знал, что мно- го брать нельзя, это опасно и можно без штанов остать- ся. Но и мало брать тоже не следует, так как в этом случае можно быстро проиграться, и тогда опять придется ехать в офис за деньгами, а времени-то нет. Градский колебал- ся. Десять, двадцать или же тридцать тысяч с собой взять на игру? Каждая из этих цифр была по-своему хороша и имела свои предпочтения перед другой. В любой другой день, когда нет спешки, и будь Градский не в проигрыше, он бы, не задумываясь, предпочел всему остальному сум- му, равную десяти тысячам долларов. Это была удобная и комфортная сумма для игры. Эту сумму можно было сме-

ло разбивать на несколько частей и неспешно, вдумчиво, рассудительно погружаться после этого в сам игровой процесс. Растянув его на многие и многие часы, превра- тив тем самым в одно сплошное удовольствие. Но сегодня Гере было не до удовольствия! Он сегодня ехал в казино не наслаждаться игрой, а отбиваться! Сражаться не на жизнь, а насмерть за проигранные им накануне восемь тысяч долларов. Плюс времени было в обрез. «Либо двадцать, либо тридцать возьму…» Градский все так же колебался. И если вчерашний проигрыш в восемь тысяч он хоть и с трудом, но все же мог как-то пережить, и по прошествии двух трех дней с ним свыкнуться, то вот что касательно проигрыша, предположим, в сорок тысяч?.. Герман сдвинул губы и задумался над этим обстоятель- ством: «Да?» Он все также смотрел на пачки с банкнотами и все также пребывал в нерешительности, пока здравый расчет не возобладал над прочим. «Возьму двадцатку, так нормально будет». Герман сунул две пачки в боковой кар- ман пиджака и захлопнул сейф. Вышел из офиса, закрыл на три замка входную дверь, выскочил на улицу и запры- гнул в проржавевшую четверку, которая, словно подан- ная карета, все это время поджидала его у подъезда дома. Машина выехала на Можайское шоссе и набрала скорость. Была суббота, машин на дороге было мало. Уже через три минуты за спиной Градского осталось Давыдково, а через две и Поклонная гора вместе с триумфальной аркой. Еще через пять минут четверка въехала на Новый Арбат и притормозила напротив казино «Метелица». И половины часа не прошло с той минуты, как Стелла отправила мужа за хлебом. Градский, минуя охрану, вошел в зал. Ни одного игрока в этот час в казино не было. Герман от души пора- довался этому обстоятельству, рассудив так: «Зашибись. Здорово, что в казино никого нет. Один за столиком буду играть, никто не будет мне мешать. Неплохо для начала». Теперь Герману Градскому осталось только определить- ся с тем, во что играть и к какому столику, как следствие, подойти. В казино было прохладно и тихо, примерно так, как это бывает, когда на море полный штиль. Герман решил играть в блек-джек и подошел к столику, предна- значенному для этой игры…

Второй час подряд Градский в прямом смысле этого слова маялся дурью за одним и тем же игровым столом,

играя за ним строго по одной, равной двадцати баксам, ставке. Два часа назад он разменял десять тысяч баксов на фишки и все это время безуспешно пытался поймать волну на блек-джек. Но вместо волны у него получались качели. Одна раздача сменяла другую, один шафл сме- нял другой, но толку от этого для Геры не было никакого. Фишки, выложенные им в несколько стройных и разных по размерам столбиков, плавно перетекали из одного столбика в другой и из одних рук в другие. Но при этом их общее количество оставалось примерно одним и тем же, прежним. Все это время Гера играл, вовсе не варьи- руя кушем. Он никак не мог уловить подходящий момент для того, чтобы увеличить свою ставку. Он никак не мог нащупать нить игры и улучить тот момент, когда соб- ственный внутренний настрой позволит ему преодо- леть состояние страха и тревоги, в котором он все еще прибывал после вчерашнего проигрыша. Крупье пере- тасовал восемь карточных колод, убрал в левую от себя сторону пять первых карт и выложил Герману туза пик, а себе пятерку треф. В следующее мгновение перед Гер- маном лег на стол еще один туз, теперь уже бубен. Гер- ман, не задумываясь, сделал сплит на двух тузах, удвоив тем самым свою ставку. Крупье выдал к тузу треф девять крестей, а к тузу бубен восемь червей. После чего поло- жил к своей пятерке одну за одной две картинки, а имен- но даму и вольта разных мастей. Увидев это, Градский просиял до ушей. Все, у крупье перебор, а стало быть, он ушел. Крупье оплатил Градскому его выигрыш и убрал со стола вышедшие из игры карты. Сам же Герман увеличил свою ставку в два раза. Градскому послышался шум мор- ского бриза, и он ощутил на своих губах соленый прив- кус морской воды. Настал подходящий момент для того, чтобы поднять ставку и сделать игру. Градский седьмым чувством почувствовал приближение столь ожидаемой им волны. Он приподнялся со стула, облокотился руками о стол, склонился над ним и со скоростью пулемета отда- вал крупье команды одну за одной, не забывая при этом успевать подсчитывать в уме вышедшие из игры карты. Градский нащупал нить игры и поймал волну. Карты в

восьми колодах таяли прямо на глазах, их оставалось все меньше и меньше. Герман постоянно варьировал ставку, то увеличивая ее от двух до четырех раз, то опуская до минимальной. Он уже играл одновременно на двух-трех полях, сразу на двух-трех ante. Он вошел в раж! Он, мож- но сказать, оседлал волну. «Мне, себе, мне, мне, мне, себе, мне, мне, мне, себе…» – доносилось из уст Градского до ушей крупье. «Он ушел, я ушел, он ушел, он ушел, ушел, ушел, ушел…» – произносил про себя Гера. За то время, пока длился этот шафл, количество фишек в столбиках, сложенных подле себя Герой, зримо увеличилось. Нужен был завершающий удар, и Градский его сделал! Он, к изумлению крупье, загрузил фишками сразу пять ante, поставив на каждое из них максимально возможную для этого столика ставку. Он поставил на каждое ante фиш- ку белого цвета, достоинством в двести долларов. Расчет Градского был простым! Никакого расчета в этот раз! Он отдал все во власть своей интуиции. Гера, словно на сер- финге, скользил по волне и уже не считал вышедшие из игры карты. Его целиком и полностью поглотил азарт! При удачном стечении обстоятельств и при такой став- ке он мог отбиться за пять раздач в течение двух-трех минут уже в этом шафле. Риски были велики, но Градский сорвался с тормозов. Он взобрался на самый гребень вол- ны, и можно сказать, что безрассудно пошел ва-банк! А в это время и холодный отрезвляющий душ для него подо- спел. К столику, за которым он играл, протянулась чья-то рука с зажатой в ней фишкой достоинством в десять бак- сов. В следующее мгновение вовсе не знакомый Герману мужчина положил эту фишку на одно из двух свободных от ставок ante. Крупье и приготовился к тому, чтобы сра- зу же метать на стол карты. Герман остановил его резким возгласом.

– Подожди, не сдавай…

После чего обратился к мужчине, столь бесцеремонно

ворвавшимся в его игру.

– Послушай, друг, ты мне своими десятью баксами

всю игру ломаешь. Подожди с чуток, дай мне хотя бы этот

шафл одному доиграть. Видишь, два столика рядом сво-

бодны, поиграй пока там, убери свою ставку, прошу тебя… Гера посмотрел в сторону двух свободных для игры

в блек-джек столиков и только тут заметил, что в кази- но он был уже не один. Помимо него в казино находилось еще порядка двух-трех десятков человек, большая часть из которых толпилась вокруг единственной открытой к этому часу рулетки. Гера посмотрел на часы, часы показы- вали без четверти три.

– Почему я там должен играть?.. – задался вопросом мужчина. – Я за этим столиком хочу играть, мне здесь больше нравится…

Услышав это, Герман плотно сжал губы, проскрипел зубами и сказал крупье, еле сдерживая себя от гнева:

– Сдавай! Хрен с ним, пусть играет…

Крупье тут же отчеканил тринадцать карт на стол.

Десять для Градского с его пятью ante, две для мужчи-

ны с его одним ante и одну себе. Гера посмотрел на выло-

женные на стол карты и чуть было не пришел от этого

в бешенство. Недоразвитому имбецилу, который стоял

по правую от него руку, первой легла на стол шестерка.

Та самая, сука, шестерка, которая по идее (если бы толь-

ко этот кретин не сделал свою ставку и не влез в игру)

должна была неминуемо лечь к крупье. Теперь же перед

крупье вместо слабой шестерки лежала сильная картин-

ка, а именно король пик. У самого же Градского напротив

пяти его ante, с максимально возможной на них ставкой,

лежало черт знает что! Все, начиная от троек и двоек и

заканчивая восьмерками и девятками. Начало раздачи

было хуже некуда и не предвещало Герману ничего хоро-

шего. Худшего и придумать было нельзя, и это при таких-

то ставках? Гера добрал карты на каждом из своих ante и

замер в ожидании того момента, когда крупье выложит

себе вторую карту. Но перед этим должен был сделать

свой добор и мужчина, которого словно парализовало.

Увидев его нерешительность, Гера обратился к нему с

мольбой как в голосе, так и в глазах:

– Слышишь, браток? Только без обиды! На тебе сто

баксов, и вали отсюда, не бери сейчас вообще никакой

карты…

Мужчина словно не заметил этих слов Градского и обратился напрямую к крупье:

– Еще карту… – После чего решительно стукнул рукой о стол, потребовав тем самым себе карту.

Крупье мгновенно выложил перед ним пятерку, теперь у недоразвитого имбецила было уже двадцать одно очко. Увидев это, имбецил засиял от радости. Град- ский же смертельно побледнел сразу после того, как крупье выложил перед собой еще одного короля. Все! Все карты Градского были биты одним ударом, биты двумя королями, биты двадцатью очками крупье. Крупье выдал фишку в десять баксов мужчине, после чего сгреб к себе все фишки со всех остальных ante. Как вы уже, наверное, догадались, это были фишки Германа. Градский негодо- вал! Ему захотелось просто-напросто высморкаться, как об носовой платок, об этого урода, об этого имбецила, об эту, по сути дела, тварь. Прибить одним ударом кулака к столу этого навозного жука! «Если бы эта тварь не взяла карту, то у крупье был бы перебор! Ну и тварь», – с возму- щением подумал Градский и сгреб в одну кучу сложенные им из фишек столбики. «Все старания насмарку. Сколько времени потрачено на то, чтобы поймать волну? Сколь- ко трудов?! И вот из-за какого-то ничтожного подонка…» Словарный запас Германа Градского явно не позволял ему в этот момент выразить в полной мере все свои эмоции, выразить все то, что накипело у него внутри. «Убивать таких сук надо. Ну и скот! Ну не падла ли?» – подытожил свои размышления Герман и поставил после этого фиш- ку лишь на одно ante, понизив при этом свою ставку до минимальной. Решив тем самым просто доиграть шафл. Через пять раздач шафл, обещавший по началу стать для Градского победоносным, закончился. Подонок, лишив- ший Германа энного количества фишек, сразу же отвалил от столика, а сам Герман между тем с досадой посмотрел еще раз на часы. На часах было ровно пятнадцать ноль- ноль. К этому времени он так ничего и не отыграл из вче- рашнего проигрыша, но при этом и не проиграл ничего в довесок же к нему. Он был сегодня при своих. Герман подозвал к себе рукой официанта, который тут же и подо-

шел к нему. После чего услужливо поинтересовался:

– Что желаете?

– Принеси мне кофе, большую чашку экспрессо.

– Будет сделано… – Официант отошел от столика,

Градский же остановил крупье, который было собрался

приступить к очередной раздаче.

– Не надо, не раздавай. Не буду пока играть…

Герман неспешно прихлебывал кофе и размышлял над

тем, что же ему теперь со всем этим делать. Ему не давал

покоя день рождения супруги. «В пять начнут собираться

гости. До дома отсюда ехать пятнадцать-двадцать минут,

значит, в запасе всего полтора часа. При таких раскладах

без рулетки точно не обойтись. Только на ней можно оты-

граться за столь короткое время». Гера с опаской посмо-

трел в сторону рулетки, на которой вчера оставил восемь

тысяч зелени, и у него затряслись коленки. Гера недолю-

бливал рулетку, хотя и считал ее самой демократичной в

казино игрой. И все потому, он так считал, что на рулетке

все было во власти математического ожидания. Для того

чтобы на ней постоянно выигрывать, нужно было всего

лишь иметь терпение, причем завидное. Которого у Гер-

мана Градского, к слову сказать, увы, и не было. Он боялся

рулетки как огня и подходил к ней только в безнадеж-

ных ситуациях и при крайних обстоятельствах. Сегодня

как раз и были такие крайние обстоятельства. Градский

допил кофе, встал из-за стола и двинулся робкими шаж-

ками в сторону рулетки. План его в этот раз был простым

до безобразия. Он решил дождаться нужного момента и

загрузить три раза подряд весь стол своими фишками, по

принципу чет-нечет и красное-черное. Присовокупив к

этому еще и дюжины. Он мысленно разбил фишки, кото-

рые были у него в карманах, на три части и стал дожи-

даться подходящего момента для того, чтобы вступить в

игру. Гера держал в своей руке карточку и помечал в ней

крестом те цифры, которые в это время одна за одной

выпадали на рулетке. От наблюдательного глаза Германа

не укрылось то обстоятельство, что крупье бросает шарик

по секторам, в три-четыре цифры. «С таким шутки плохи,

с таким ухо держи в остро», – отчего-то пришло ему на ум

после того, как он пометил в карточке очередную выпав- шую на рулетке цифру. Обстановка вокруг рулетки была наэлектризована до предела. Над ней стоял шум и гам, вперемешку с матом и табачным дымом. Кто-то выигры- вал, кто-то проигрывал. Кто-то жевал потухший окурок, кто-то грыз зубами ногти, кто-то – ручку. Кто-то хватался за голову и проклинал все на свете, кто-то ликовал и без- удержно радовался своей удаче. Лишь Герман Градский до поры до времени оставался в тени, оставался не у дел. Он терпеливо, как удав, ждал своего часа и наконец-то дождался. Последние семь круток шарик падал только на цифры, окрашенные красным цветом. Это был сигнал к действию. Градский перечеркнул крестом цифру семь и с силой сжал рукой фишки, лежавшие у него в кармане пид- жака. Пришло время Герману Градскому выйти на пер- вый план и затмить своими безумными ставками все и вся вокруг себя. Крупье в очередной раз выбросил шарик, игроки перестали сыпать на сукно фишки, рулетка оста- новилась, шарик и в этот раз выпал на красное, на циф- ру один. В восьмой раз подряд шарик выпал на красное, и второй раз подряд это была первая дюжина. Лучшего момента для того, чтобы вступить в игру, и быть не мог- ло. В свои права вступало математическое ожидание! Как только Герман это осознал, то сразу же и поставил тыся- чу долларов на черное, тысячу долларов на чет и тысячу долларов на третью дюжину. Крупье тронул рукой коле- со, улыбнулся Градскому и запустил в противоположную вращению колеса сторону легкий, как пушинка, шарик. Градский вздохнул, выдохнул и затаил дыхание. Взгляд у него в этот момент был цепкий, как у орла. Выражение же лица – как у изголодавшегося питона. Герман Градский смотрел на то, как вращается колесо, по которому пере- катывается шарик, и не замечал ничего вокруг себя. Уж больно сделанные им ставки были высоки. Колесо замед- лило свой ход, шарик начал притормаживать. Герман превратился в мумию. Стук, стук, стук… Шарик замер на одном месте. Герман не поверил свои глазам, опять крас- ное. После того как рулетка перестала вращаться, крупье объявил во всеуслышание:

– Пять, красное… – И поставил на цифру пять мар- кер долли. Окинул наметанным взглядом игровое поле и сгреб со стола проигравшие фишки, оплатив затем выи- гравшие.

Ни одна ставка Градского не сыграла в этот раз. При взгляде со стороны он был похож на человека, у которого только что со двора, да при всем честном народе, да пря- мо из-под носа увели корову. Герман повторил попытку. Он вновь загрузил стол тремя тысячами баксов по все той же комбинации. А именно: тысяча на чет, тысяча на чер- ное и тысяча на третью дюжину. Шарик возобновил свой бег по кругу. У Германа стучало в висках и гремело в ушах. С каждым новым мгновением шарик грохотал все силь- нее и сильнее, Градский не дышал. Зрачки его глаз рас- ширились, но не застыли на одном месте, а, точно как и шарик, бегали по рулеточному колесу вслед за ним, вслед за шариком. В ушах у Германа гремело, в голове звенело, шарик же начал притормаживать… Градский вцепился взглядом в двадцать шесть черное, пытаясь силой даро- ванного ему свыше магнетизма притянуть его как можно ближе к этой, столь им любимой, цифре. Колесо замед- лило движение. Шарик перекатился по кругу и, к пре- великой радости Градского, свалился именно на цифру двадцать шесть.

– Есть!.. – вскликнул Градский. К его лицу хлынула кровь, и он было поднял руки кверху в победном при- ветствии… Но тут же и увидел, как легкий, как пушин- ка, шарик непостижимым образом, уже перед тем как рулетка остановилась, подпрыгнул и перескочил с циф- ры двадцать шесть на цифру три, где и застыл на месте… Градский опустил руки. Ему стало не по себе. Он с тупым выражением лица смотрел на то, как крупье жадными своими руками сгребает под себя его фишки, и не ощущал в себе жизни. Наконец Градский обрел себя и прошипел, как змея, сквозь едва приоткрытый рот:

– Дрянь, сука такая, опять сделал меня…

Крупье в ответ на это виновато улыбнулся и развел

руки в стороны, не замедлив после этого оплатить выи-

грыш тем игрокам, которым и в этот раз повезло. Как

только игровое поле было полностью очищено от фишек, крупье произнес на весь стол дежурные и привычные слова:

– Делайте ставки, господа…

На Германа в этот момент было страшно смотреть. В

его в карманах осталось фишек на четыре тысячи баксов.

Градский стал машинально загружать ими стол, все в той

же комбинации. Но в этот раз он поставил на чет не тыся-

чу долларов, как в двух предыдущих случаях, а две. На

черное же и третью дюжину он поставил, как и прежде, по

тысяче долларов… Крупье выбросил шарик, подождал… и

провозгласил:

– Ставок больше нет…

Но Герман уже не слышал этих его слов, он ничего не

слышал. Он находился в коматозном состоянии. Зрачки

глаз Градского все так же бегали по колесу вслед за ска-

чущим по нему шариком. Градский смотрел сквозь шарик

на рулетку, и у него рябило в глазах от мелькающих перед

ним красных и черных цифр. Когда же шарик начал при-

тормаживать свой бег кругу, Градский, как лошадь, вытя-

нул вперед свою шею и стал буквально пожирать его

взглядом. В тот же момент, когда шарик в очередной раз

упал на красное, выражение лица Градского стало зве-

роподобным. Он смотрел на крупье, как на животное, и

пожирал теперь уже его, а не шарик, своим взглядом. Ког-

да же крупье начал в очередной раз грести под себя фиш-

ки Германа, то тот смертельно побледнел и разразился в

его адрес отборным трехэтажным матом. Так, что самому

крупье стало от этого несколько не по себе. Гера букваль-

но исходил слюной, извергая из себя поток бранных слов

в его адрес. Выплеснув из себя негативные эмоции, Гер-

ман достал из бокового кармана очередные десять тысяч

баксов и вне себя от охватившей его ярости швырнул их

на стол так, словно перчатку в лицо крупье выбросил.

– Разменяй все по лимону (по двести долларов – прим.

авт.)… – сказал приказным тоном Градский.

– Будет сделано… – произнес подрагивающим от

волнения голосом крупье и отсчитал трясущимися сво-

ими руками положенные Градскому фишки. Теперь уже

у крупье было смертельно бледное выражение лица. Вполне могло показаться, что он вслед за Градским вот- вот потеряет свое самообладание. Градский же рассовал половину фишек по карманам, а те, что остались у него в руках, свалил горстью на черное. Он поставил в этот раз на черное, сразу пять тысяч баксов!

– Извините… – начал было крупье, – но на этом столи- ке на цвета можно ставить не больше двух тысяч долла- ров.

– А мне срать на это! Я пять хочу поставить! Тебе понятно?.. – прорычал в ответ Градский.

Крупье огляделся по сторонам и жестом руки подо- звал к себе управляющего казино. Управляющий неза- медлительно подошел к столику, увидел фишки, стоящие на черное, понял, в чем дело, и не раздумывая разрешил крупье принять ставку к игре. После чего мило и пони- мающе улыбнулся Градскому. Крупье запустил колесо, помедлил, бросил взгляд на игроков, столпившихся у рулетки, и сказал, запинаясь от волнения:

– Делайте ставки, господа…

Но в этот раз никто ни откликнулся на его призыв,

никто, кроме Германа, не стал делать свои ставки. На

суконном поле стояло только его пять тысяч, и все на чер-

ное… Крупье выбросил шарик и произнес спустя считан-

ные секунды все тем же дрожащим от волнения голосом:

– Ставок больше нет…

Теперь уже все происходящее на рулетке напоминало

собой поединок между крупье и Германом. Никто из игро-

ков даже не попытался протянуть свою руку к игровому

полю, расчерченному прямоугольниками по серому сукну.

Градский смотрел в сторону вращающегося по кругу

шарика и повторял в уме одно и то же: «Одиннадцать раз

подряд красное. Одиннадцать раз подряд красное. Один-

надцать раз подряд красное…» Колесо все еще вращалось,

а вот шарик уже нет. Он застыл на месте. Герман не пове-

рил глазам. Шарик опять, теперь уже в двенадцатый раз

подряд, упал на красное, упал на цифру один, все из той

же первой дюжины.

– Один красное!.. – произнес крупье.

Градский посерел. У него уже не было сил ни ругать- ся, ни матерится, ни еще как-либо выражать свои эмоции. Он вошел в штопор, он находился в том самом критиче- ском для человека состоянии, которое зачастую предше- ствует умопомрачению, или же суициду. Крупье выставил на суконное поле долли и сгреб под себя фишки. После чего вновь тронул рукой колесо и обратился ко всем тем, кто стоял возле столика:

– Делайте ставки, господа…

Но и в этот раз никто из игроков, стоящих подле

рулетки, так и не пошевелил рукой и не стал делать свои

ставки. Все в полной тишине смотрели на обезумевшего

Германа. Герман же, не замечая никого вокруг себя, сог-

нулся над столом и стал доставать трясущимися руками

те последние фишки, которые все еще были рассованы у

него по разным карманам пиджака. У Градского дрожали

не только руки, но и губы. На нем лица не было. Он без

конца ронял фишки на сукно и лихорадочно двигал их

после этого не на черное, но на красное! В этот раз Герман

вопреки всякой логике, вопреки математическому ожида-

нию, вопреки здравому смыслу и своему же плану на игру,

сыпал фишками, точно сорил, на красное. Крупье выбро-

сил шарик. Пока шарик вращался, Градский лазал по

карманам и все так же сыпал фишки на красное. В тот же

момент, когда в его карманах не осталось ни одной фишки

и он разогнулся над столом, крупье произнес:

– Ставок больше нет!..

Градский отвернулся от рулетки, сделал шаг в сторо-

ну и прикрыл глаза, чтобы не видеть, как притормажива-

ет колесо, и не потерять рассудок еще до того, как шарик

застынет на одном месте. Он слышал, словно сквозь сон,

как гремит шарик, и видел, как сквозь туман, как он замед-

ляет свой бег по кругу. Он стоял спиной к столу и беззвуч-

но шевелил губами, повторяя про себя как заклинание:

«Только бы опять красное, только бы опять красное, толь-

ко бы красное…» Шарик гремел все звонче и звонче, и все

реже и реже. Стук, стук, стук… Градский замер, перестал

шевелить губами, раскрыл глаза, затаился, как мышь, и

навострил уши. Шарик перестал греметь. Стало совсем

тихо. Глаза Градского застыли на одном месте. Гробовую тишину зала нарушил раздавшийся из-за спины Германа голос крупье:

– Двадцать шесть черное!.. – Крупье, не раздумывая, выставил на цифру двадцать шесть маркер.

Мистика. Наваждение. Глюки… Стоило Герману пере- ставить свои фишки с черного на красное, так сразу же и выпало то самое черное, на которое он поначалу так надеялся и рассчитывал. Германа Градского переехал бульдозер! Он поплыл сознанием. Перед его лицом появи- лись мурашки, и у него потемнело в глазах. До его ушей стали доноситься с самого детства и до боли ему знако- мые жуткие звуки похоронного марша. Герман пригнулся, прикрыл уши руками, зажмурил глаза и, так и не пово- рачиваясь лицом к рулетке, сделал несколько шагов в сторону от нее… Сделал несколько шагов и чуть было не потерял сознание и не упал. Герман выставил вперед себя руки, открыл глаза… И сразу же увидел лежащего в дере- вянном гробу папу, которого он похоронил три года тому назад, и маму, которая пока была жива, но одной ногой все же стояла в гробу, но в другом, не в том, в котором лежал его отец, но в том, который стоял рядом и был заранее сколочен из досок для ее будущих похорон все еще и ныне здравствующим его старшим братом Робертом. Перед глазами Германа появился еще один, третий по счету и высеченный из гранитного камня заледенелый гроб. А вслед ему и еще четыре маленьких, один другого меньше, заколоченных и обтянутых нежной человеческой кожей гробика. Пока Герман с самым плохим предчувствием, со страхом и ужасом разглядывал четыре гробика, из треть- его гроба показалась иссушенная мумия. Мумия встала во весь рост, подбоченилась правой рукой, выставила вперед левую и начала вещать картавым голосом на все казино, тыкая пальцем в сторону Германа.

– Это ты детей погубил! Ты погубил, ты их убил! Это ты, иуда, свою душу дьяволу за тридцать тысяч продал. Ты продал, ты убил, ты погубил, ты убил…

Герман смотрел на стоящую во весь рост мумию, а в это время до его ушей доносилось со всех сторон:

– Ты убил. Ты продал, ты убил. Ты убил, ты продал…

– Все крупье и все собравшиеся в казино игроки смотре-

ли стеклянными своими глазами в сторону Германа и под

звуки похоронного марша дружно скандировали, прихло-

пывая себе в ладоши, эти страшные для него слова. При

этом остекленевшие зеленые глаза, которыми они смо-

трели в сторону Германа, вовсе были без зрачков.

Герман упал пред всеми на колени, воздел руки, рас-

топырил пальцы и с испугом силился открыть рот и про-

кричать: «Уймись картавый, уймись! Я не убивал своих

детей! Я не продавал свою душу дьяволу…» Герман надры-

вался от бессилия, тряся перед посиневшим лицом рука-

ми, но так и не мог произнести вслух ни единого слова в

свое оправдание. У Германа Градского в эту самую страш-

ную для него минуту была отнята воля к каким-либо

словам. А оттого-то он и чувствовал себя нагим и ничтож-

ным, трусливым и беспомощным…

Мелодия похоронного марша смолкла, и все разом

смолкли. Из-за спины Германа, в полной тишине, трижды

прозвучал заупокойный голос управляющего.

– Гроб для Германа! Гроб для Германа! Гроб для Гер-

мана… – Сказав это, управляющий трижды хлопнул в

ладоши.

После третьего по счету хлопка послышались шаги.

Перепуганный до смерти Герман обернулся… и увидел,

как четверо широкоплечих крупье уже несут на сво-

их плечах в его сторону: узкий, длинный, прозрачный и

наполовину наполненный водой гроб. Повеяло прохла-

дой. Градский спинным мозгом ощутил на себе смертель-

ный холодок, почувствовал себя утопленником и онемел.

– Не верь им, сынок! Не верь картавому! Не верь

душегубу!.. – прокричала Герману, выставив руку вперед,

его мама. – Беги скорей отсюда, сынок, спасай свою душу,

гробы пустые, в них нет твоих детей!..

Герман посмотрел на все еще живую свою маму, из

правого глаза которой текла кровавая слеза, посмотрел

на мумию, голову которой покрывала кепка, вскочил с

колен и вне себя от страха бросился со всех ног к выходу…

Герман миновал охрану и оказался на улице, в этот же

миг видения покинули его разум. Герман шел по троту- ару в сторону подземного перехода, и в его жилах стыла кровь. Он покачивался из стороны в сторону, как скелет, и ощущал себя приговоренным к эшафоту ходячим мерт- вецом, у которого палач, перед тем как отрубить голову, не только отобрал все ценные вещи, но и высосал всю без остатка кровь. Гера находился в состоянии транса, он спу- скался вниз по ступенькам подземного перехода – точно на эшафот всходил – и только что и делал, что сокрушал- ся в сердцах: «Боже, что я наделал? Почти тридцать тысяч баксов просадил! Боже! Почти тридцать тысяч баксов просадил! О Боже, тридцатку засадил, тридцатку про…» Перейдя на другую сторону Арбата, Градский подошел вплотную к проезжей части дороги и вытянул поперек нее руку.

Солнце уже скрылось за крышами домов и уверен- но клонилось к горизонту. Майский вечер вступал в свои права, предвещая собой скорые сумерки, и это было без- возвратное событие. Чего никак нельзя было сказать про сегодняшний проигрыш Германа, которого, вне всяких сомнений, можно было избежать. Сегодня жене Германа Градского исполнилось тридцать четыре года. Сегодня же Герман проиграл в казино в довесок ко вчерашнему проигрышу еще двадцать тысяч зелени. День, обещав- ший стать для Градского торжественным и праздничным, превратился для него в кошмарный. Теперь уже Герману было не до праздника и не до торжеств. Градский сел в притормозившее напротив него такси и обозначил води- телю маршрут своего дальнейшего передвижения.

– Шеф, в Кунцево за пятьсот.

– Лады…– ответил ему водитель.

Как только машина тронулась с места, Градский

посмотрел на часы и улыбнулся с грустью в своих гла-

зах. На часах было начало восьмого. Оказывается, Гер-

ман потерял счет времени и простоял возле рулетки в

ожидании нужной ему комбинации больше трех часов! А

ему-то самому казалось, что не больше часа. Судя по все-

му, гости уже сидели за праздничным столом и отмеча-

ли день рождения Стеллы. А что до того, что творилось в

это время в душе у самой Стеллы, так Герману было не до этого, поскольку у него самого было тошно на душе, и ему было в этот момент не до излишних сантиментов. Маши- на переехала через Москву-реку и въехала на Кутузовский проспект. И тут Германа Градского пронзило! Именно в этот момент своего прозрения он осознал всю чудовищ- ность своего поступка, всю чудовищность той ситуации, в которой он оказался. Герман понял, в какой угол сам себя загнал. В нем проснулась совесть, и до него, до тупо- го, наконец-то дошло, какой же он все-таки по отноше- нию к супруге подлец! Как же на самом деле он нехорошо поступил по отношению к близким себе людям. «Боже! С какими глазами я появлюсь сейчас дома? Что скажу жене и детям? Что я им совру насчет хлеба, что выдумаю насчет цветов, за которыми ушел восемь часов назад? Я им в оче- редной раз совру, а они в очередной раз не поверят мне, но сделают вид, что поверили. Кошмар! Тридцатку мень- ше чем за сутки проиграл, это же ужас». Герман от этих своих мыслей побелел и не заметил того, как и Давыдково осталось за его спиной. После всего того, что с ним сегод- ня произошло, он действительно не знал, как ему в этот вечер появиться перед своими домочадцами. «Какими глазами я посмотрю им в лицо, что скажу Стелле? Бессты- жие мои глаза», – подумал Герман и уставился бесстыжи- ми своим глазами на дорогу…

– Командир, говори куда дальше ехать? Уже Кунцево… Герман прикрыл глаза, откинулся на спинку сиденья,

вздохнул и произнес, изнывая от душевных ран.

– На улицу Красных Зорь. А оттуда снова на Арбат. Я

тебе еще одну пятихатку добавлю.

– Лады… – донеслось до ушей Градского.

Герман ехал в офис за деньгами. Ставки были им сде-

ланы. Других вариантов на сегодняшний вечер он для

себя не видел. И это были уже не шутки. Вместо того что-

бы сесть одиннадцатого мая года одна тысяча девятьсот

девяносто шестого вместе с женой, детьми и гостями в

пять часов вечера по московскому времени за празднич-

ный стол, Герман решил устроить себе в этот день Ватер-

лоо. Герман зашел в офис, открыл сейф и, не раздумывая,

положил в карманы пиджака пятьдесят тысяч долла- ров. Закрыл сейф, закрыл офис, вышел на улицу и сел в машину. Через пятнадцать минут машина притормози- ла напротив казино «Тропикана», которое находилось в начале Арбата, в двухстах шагах от казино «Метелица». На часах было без пятнадцати восемь, вечер для Градского обещал быть томным. Градский решил сменить обстанов- ку, а заодно и собраться с мыслями, он всегда так посту- пал в критических для себя ситуациях. «Только не бухать, только не бухать, только не бухать…» – повторял про себя Градский, поднимаясь на второй этаж здания, в котором располагалось казино «Тропикана». А нервы-то были на пределе! Но перед тем как сесть за игровой стол, Герман решил подкрепиться в здешнем ресторанчике. Ресторан примыкал к игровому залу, был уютным и рассчитан при- мерно на десять-двенадцать столиков. За одним из столи- ков Герман разглядел сидевшую в одиночестве Кристину, которая, увидев его издали, подняла в приветствии руку и пригласила к своему столу, прокричав на весь ресторан:

– Привет, Гера! Что, перекусить решил? Подсаживайся ко мне, вместе поужинаем…

Герман, не раздумывая, направился в сторону столи- ка, за которым расположилась Кристина. Он еще на подхо- де к казино разглядел среди множества авто ее «Бентли», а потому и знал наперед, что непременно встретит ее сегодня здесь. Кристина была топ-менеджером одной из крупных нефтяных компаний. И в силу того, что име- ла склонность к игре и была одинока, зачастую коротала свое свободное время то в «Метелице», то в «Тропикане». Выглядела она впечатляюще, одевалась стильно, ходила на каблуках, на вид же ей было под сорок лет. Познако- милась же она с Градским за игровым столом, за который подсела после того, как обратила на Геру внимание. Зна- комство же меж ними, как это обычно и бывает средь игроков, было шапочным и носило, как представлял себе Герман, поверхностный и ни к чему не обязывающий характер. Как только Градский подошел к столику и при- сел за него, Кристина поинтересовалась у него с милой улыбкой на лице:

– Привет, Гера, проголодался?

– Привет, Кристина! Да есть немного, со вчерашнего

вечера крошки во рту не было.

– Что, сутки играешь?

– Да почти, с перерывом на сон.

– И как?

– Лучше не спрашивай, полная засада. Почти на

тридцатку лечу, пришлось два раза за деньгами в офис

ездить…

К столику подошла официантка и поинтересовалось

у Германа:

– Что желаете?

– Жаркое и овощной салат… – сходу ответил Герман.

Приняв заказ от Германа, официантка тут уже удали-

лась, оставив Германа и Кристину наедине. Герман прово-

дил взглядом сексапильную официантку и посмотрел на

Кристину, которая в этот момент не сводила с него глаз.

Судя по всему, от нее не укрылось то, каким аппетитным

взглядом пожирал Гера стройную и все еще молоденькую

девушку, когда та только отходила от столика. Кристина

улыбнулась и поинтересовалась у него:

– Понравилась?

– Кто?

– Кто, кто? Официантка, не я же… – Кристина широко

улыбнулась и обнажила два стройных ряда белоснежных

зубов.

– Да брось ты, Кристина. Какое мне до нее дело, мне

сейчас только что и остается, что об официантках думать.

Я же тебе говорю, что на тридцатку лечу…

Вскоре официантка вернулась к столику и принесла

Градскому сразу и салат, и жаркое. В этот раз Гера не толь-

ко в ее сторону бровью не повел, но даже и слова в знак

благодарности вслух не выразил. После того как офици-

антка в очередной раз отошла от столика, внимательная

и ко всему наблюдательная Кристина похвалила Градско-

го в шутливой форме:

– Молодец, Гера, исправляешься…

Герман в ответ на это натянул на лицо улыбку, скло-

нился над тарелкой и принялся с удвоенной энергией

пережевывать попавшую ему в рот пищу. Все это время пока Градский кушал, Кристина непринужденно потя- гивала через соломинку коктейль и внимательно, как завороженная, разглядывала его со стороны. Градский почувствовал на себе ее взгляд и оторвался от тарелки. И тут же увидел перед собой задумчивый и грустный взгляд одинокой женщины. Он уже давно замечал то, что Кристина зачастую украдкой посматривает в его сторо- ну в те моменты, когда он играет за покерным столом. Он уже несколько раз ловил на себе ее робкие и застенчивые взгляды, но в суматохе и в пылу азарта тут же забывал про них, не придавая им особого значения. Герман ходил в казино именно что играть и не шуры-муры с кем-либо заводить. Вот и в этот раз он, скорее всего, тоже бы не придал значения взгляду Кристины в свою сторону. Но…

Кристина отставила в сторону фужер и обратилась к

Герману, все так же поигрывая взглядом.

– Гера! Я через десять дней в Монако на гран-при уез-

жаю, не хочешь со мной туда за компанию смотаться?.. –

Услышав это, Градский поджал губы, откинулся на спинку

стула и так ничего и не ответил Кристине… – Что мол-

чишь, Гера? Предложение мое не нравится? Или дружбу

водить со мной не хочешь?.. – Градский все так же молчал,

не находя нужных слов. После сегодняшнего проигрыша

в «Метелице» предложение, прозвучавшее из уст Кристи-

ны, показалось ему неуместным. Именно в этот момент

он почему-то вспомнил о Стелле. Вспомнил и, не задумы-

ваясь, ответил.

– Кристина, ты же знаешь, что у меня семья и четверо

детей. Что я жене скажу?

– Жене?! – Кристина произнесла слово «жене» с таким

удивлением, что можно было запросто подумать, что

она в этот момент увидела перед глазами именно то, что

раньше в своей жизни никогда не видела.

– Да, жене! Ты же в Монако, как я понимаю, не на один

день летишь.

– Ну ты даешь, Гера! Прямо как маленький… – Кри-

стина в недоумении пожала плечами и спросила Германа:

– А что ты своей жене обычно говоришь, когда сутками

в казино пропадаешь? Вот что ты ей сегодня, например, сказал, когда сюда поехал?

– Сегодня?

– Да, сегодня?..

Герман помедлил, размышляя над тем, стоит ли

посвящать в семейные тайны вовсе не знакомого челове-

ка, но все же решился ответить, как игрок игроку:

– Сказал, что за цветами и за хлебом пошел.

– За хлебом и за цветами?.. – Кристина искренне уди-

вилась, узнав о том, под каким благовидным предлогом

Герман в очередной раз вырвался из семейного плена в

казино.

– Ну да, так и сказал сегодня утром, что за хлебом и за

цветами пошел.

– Утром за хлебом – это понятно. А вот цветы? Ты что,

каждое утро своей жене цветы даришь?

– Нет, только по праздникам… – ответил нехотя Град-

ский, после чего добавил: – У нее сегодня день рождения…

– Ах день рождения… – Кристина глубокомысленно

покачала головой и подытожила свои короткие раздумья:

– Ну, тогда все понятно… – и тут же вскликнула, выставив

руку над столом, будто о чем-то вспомнила: – Вот, Гера,

точно! Скажешь ей, что не в Монако со мной на гран-при

поехал, а что за хлебом ушел! Нет, лучше за цветами!.. –

Радости Кристины в этот момент не было предела. Град-

скому же все больше и больше становилось не по себе от

этого взаимного общения. Ему явно пришелся не по душе

насмешливый и оскорбительный по отношению к его

супруге тон. И он резко осадил свою собеседницу одной

фразой:

– Нет, Кристина, даже не проси! Не буду я своей жене

так врать. Я ее люблю. И детей я своих тоже люблю. Так

что пока вот так…

– Любишь, говоришь? А она-то тебя любит?.. – С лица

Кристины слетела наигранная улыбка, и она скривила

нижнюю губу.

– Надеюсь… – все с таким же серьезным выражением

лица отвечал ей Градский.

– Надейся. Но только знай, Гера, если бы любила, то ни

за что бы тебе не разрешала по казино шататься и обма- нывать себя вот так унизительно, как дурочку. Любит она тебя, как же?! Держи карман шире!.. – усмехнулась Кри- стина и продолжила: – Не любит она тебя ни хрена! И ты ее тоже, Гера, судя по всему, не любишь! Удобно вам про- сто вот так вот жить друг с другом, вот и все. Как толь- ко деньги все свои потеряешь и ни с чем останешься, так сразу же с тобой и разведется, вот увидишь, что я в итоге права окажусь.

– Во-первых, Кристина, не тебе судить о наших с женой отношениях. А во-вторых, с чего это ты вдруг взя- ла, что я все свои деньги потеряю?

– А что, я слепая, по-твоему? Разве по тебе не видно, что ты на игре помешан? Ты же без тормозов, Гера. Ну так что, мне на тебя не рассчитывать? Не едешь, стало быть, со мной на гран-при?

– Нет, не еду! Я через три недели с женой и детьми в Анапу отдыхать полечу. Ну ладно, я пошел отбиваться, спасибо тебе, Кристина, за компанию, но мне сегодня осо- бо не до разговоров…

Градский подозвал к себе официантку и сказал ей о том, чтобы она принесла ему счет в игорный зал, после чего встал со стула и проследовал в него…

В этот раз Градский решил играть в покер по одной и сразу максимальной, предусмотренной в этом казино, ставке. А именно по пятьсот баксов на одном ante. Имен- но в этом и состоял его (хитроумный) план на игру в этот вечер и в этом казино. Войдя в игорный зал, Герман, не задумываясь, выбрал для игры в покер тот столик, за которым уже сидело три китайца. Он это сделал только потому, что уже давно подметил для себя такую особен- ность, что китаезы, как никто другой, удачливы в игре. Герман знал, что зачастую везет в игре и всем тем, кто по случаю оказывается вместе с ними за одним игровым сто- лом. Герман присел за покерный стол и сразу бросил на размен крупье десять тысяч долларов.

– Меняй все крупными, по пятьсот.

– Хорошо. Будет сделано… – Крупье принял к обмену

на фишки, десять тысяч долларов Германа.

Через сорок минут на суконный стол полетела еще одна пачка, в которой тоже было десять тысяч баксов.

– Как вам менять?.. – поинтересовался у Градского теперь уже другой крупье, сменивший собой предыдуще- го.

– Крупными. По пятьсот… – ответил, не выказывая никаких эмоций, Градский.

К этому времени Герман уже понял и смирился с тем, что сегодня не его день. Но все же и при всем при этом был твердо намерен идти теперь уже до конца. «Если и этот полтинник просажу, то поеду в офис еще за одним, до упора буду играть». К столику подошел официант и обра- тился к Градскому:

– Казино угощает, что желаете?

– Сока принеси.

– А выпить не желаете?..

Герман плотно сжал губы и решительно, примерно

как упертый ишак, мотнул пару раз головой по сторонам.

– Нет…

Официант отошел от столика, Герман же между тем

продолжил игру…

Через час уже третья пачка с десятью тысячами дол-

ларов полетела из его рук на стол. Герману этим вече-

ром фатально не везло в игре. Узкоглазым же китаезам,

как всегда, везло. «Вот и верь после этого в приметы», –

подумал смертельно уставший Градский. Его можно было

понять, ведь за последний час он выиграл только две

раздачи. Градский свыкся с таким положением вещей и,

после того как крупье закончил обмен денег на фишки,

по инерции поставил на ante очередные пятьсот баксов,

одной желтой по цвету фишкой. Крупье раздал по пять

карт каждому из сидящих за столиком игроков и небреж-

но вскрыл свою последнею карту. Это был туз пик. Град-

ский обреченно вздохнул, тряхнул отяжелевшие плечи,

взял в руки свои пять карт, перетасовал их между собой,

сложил одну на другую и посмотрел на первую. Это был

король крестей. Герман выдохнул, судорожно сжал карты

руками и стал медленно стягивать вниз короля крестей.

Его карты заскрипели. Взгляд Германа был сосредоточен,

а сам он старался лишний раз не дышать и был похож в этот момент на медвежатника Он поднес карты к глазам, точно к уху приложил, и смотрел на них с таким сосре- доточенным выражением лица, что со стороны вполне могло показаться, что он прислушивается к тому, как они друг о друга скрипят, и тем самым подбирает нужный шифр для того, чтобы приоткрыть дверку и тем самым вскрыть очередной свой по счету сейф. Вскоре показался уголок второй карты, он был красным. Градский не стал смотреть эту вторую по счету карту, а вместо этого пере- шел к третьей. Он стал натягивать сразу третью карту, минуя вторую. Карты в его руках все так же скрипели, а он еще больше вспотел. Показался уголок третьей карты, он был черным, и это был, к его радости, второй по счету король, теперь уже пик. Увидев перед глазами двух коро- лей, Герман резко сдвинул вниз короля крестей и сразу же увидел перед глазами девятку червей. Еще раз выдох- нул и решил дальше не смотреть карты для того, чтобы поберечь свои нервы. Наконец-то к нему пришло подобие игры. Герман положил пять карт на сукно рубашкой вверх и водрузил на них две фишки, по пятьсот баксов каждая. Тут же уставился на руки крупье, который приготовился к тому, чтобы одним движением перевернуть лицом вверх свои карты. «Хоть бы ему пришла игра меньше моей, хоть бы пришла. Хоть бы к его тузу пик пришел один из двух оставшихся в колоде королей, пусть к нему придет хоть какая-то игра. Сколько же может продолжаться это невезение, ну когда-то же это должно прекратиться». Градский в этот момент был обречен и уже мало на что надеялся, устремив свой взор на карты и руки крупье. Крупье вскрыл свои карты… и в ту же секунду Градского чуть было не хватил инфаркт! Его точно чем-то ударили по голове! Ничего худшего в плане раздачи и придумать было нельзя. У крупье, к ужасу Градского, выпало две пары со старшими тузами, у него две двойки пришло к двум тузам. Герман обреченно смотрел на лежащие перед его глазами две пары и не мог найти разумного объясне- ния такой непрухе. Теперь его могло спасти только чудо. Либо третий по счету король, либо два оставшихся в коло-

де туза, или же две, например, девятки. По такой раздаче шансы Германа на победу исчислялись примерно десятью процентами к ста. Крупье снял с карт Градского две жел- тые фишки и приготовился уже следующим движением руки вскрыть их. Герман закрыл и открыл глаза. И в то же мгновение не поверил им! Герман был ослеплен уви- денным… Перед его глазами лежало как на блюдечке каре на королях! Градский склонил голову к столу, вытаращил глаза и, как туземец, как чурка неотесанный, смотрел на четырех маститых королей! Четыре разномастные коро- ля, словно четыре лилипута, сидели плечом к плечу на четырех тронах и с высоты своего положения взирали на онемевшее от волнения лицо Германа. Четыре короля хоть и были похожи друг на друга, как сиамские близне- цы, но все же и отличались друг от друга. Короли отлича- лись друг от друга не только мастью, но и, как показалось тогда Герману, выражением своих лиц. Пиковый король был как никогда серьезен и строг, трефовый, как всегда, воинственен и самонадеян, червовый сердечен и мил, а вот бубновый игрив и артистичен. Герман, словно Гул- ливер, смотрел на увенчанных коронами монархов и не верил своим глазам, не верил своему счастью! Четыре властных суверена высочайшим своим повелением меня- ли неудачно складывающуюся для Германа Градского игру в лучшую для него сторону.

– У вас каре сыграло!.. – подсказал вполголоса Град-

скому крупье.

Герман оторвал взгляд от королей, поднял голову от

стола, раскрыл рот и посмотрел заторможенным взгля-

дом на крупье, который только что возвестил ему об этой

его виктории на четырех королях! Осознав произошед-

шее, Градский вышел из состояния оцепенения и вскочил

на ноги. Он плотно сжал губы, состроил гримасу, судорож-

но сжал пальцы и несколько раз после этого взмахнул

рукой, рассекая кулаком воздух. Герман возликовал! Он

радовался своему успеху как ребенок! Так, словно только

что и на последней минуте добавленного времени забил

победный гол в финальном матче мундиале! Градский с

силой бил себя кулаком в грудь и призывал других игро-

ков, которые обратили на него внимание, порадоваться вместе с ним его успеху, его же победе! Крупье, который только что перевернул его карты, показывал своим кол- легам – другим крупье, находившимся в этот час в кази- но, – четыре растопыренных пальца и то и дело повторял:

«Каре сыграло по максимальной ставке! Четыре короля против двух тузов и двух двоек. Каре сыграло…» Герман уже не прыгал на месте как козел и не бил себя кулаком в грудь как орангутанг, он приложил руку к груди и кланял- ся всем тем игрокам, которые обратили на него внимание и разделили вместе с ним его радость, его же успех. Кто- то даже похлопал в этот момент Градскому в ладоши, так что тот ощутил себя уважаемым артистом, вышедшим по окончании спектакля на поклон к публике. А в это время крупье уже отсчитывал Герману его космический, его бас- нословный выигрыш размером в двадцать тысяч пятьсот американских долларов. Все, буквально все, смотрели в его сторону с улыбками на лицах и завистью в глазах. Это было торжество успеха, торжество здравого смысла над вновь возникшими обстоятельствами. «Ради вот таких вот моментов и стоит, наверное, появиться на свет», – подумал Градский и чуть не прослезился от своих же мыслей, настолько они ему в этот момент легли на душу. Градский откланялся публике, вытер рукавом проступив- шую на лбу испарину и бросил на радостях на чай крупье сразу пятьсот баксов. Крупье взял в руку брошенную на стол фишку, широко улыбнулся, поднял чуть выше плеча руку и торжественно – словно переходящий кубок, пока- зал фишку всему залу. После чего со значением стукнул ей несколько раз о стол и опустил в прорезь, в которую и опускают чаевые. Раздались еще одни аплодисменты. Это уже все находившиеся в зале крупье принялись друж- но хлопать Градскому в ладоши. Градский и им отдал свое почтение, отдал свой поклон. После чего, теперь уже от щедрот своих, бросил крупье еще пятьсот баксов на чае- вые. Крупье изумился, засиял, как солнечный зайчик, и показал на всеобщее обозрение еще одну фишку, еще один переходящий кубок. Что тут началось! Ох, что тут началось! Жидкие аплодисменты переросли в овации.

Охочий до сантиментов Гера еще раз приложил руку к гру- ди и кланялся в пояс теперь уже всем подряд крупье этого игрового зала. «Спасибо! Спасибо! Спасибо!» – доносилось со всех сторон до ушей умиленного успехом Градского. Один из крупье приложил руки к губам и прокричал на все казино: «Браво!» Герман Градский был по-настоящему счастлив. Теперь все было проще для него. Игра, что назы- вается, пошла, и поезд, набравший ход, было уже не оста- новить. Через четыре без малого часа после того, как он зашел в это казино, у Градского в карманах было в общей сложности семьдесят пять тысяч долларов, осталось оты- грать всего лишь пять. Именно в этот момент он и решил сменить обстановку. Он встал из-за стола и бросил теперь уже другому крупье на чай и на прощанье еще одну тыся- чу баксов… Раздались еще одни аплодисменты. Но на них Гера внимания уже никакого внимания не обращал. Он сгреб фишки в карманы и подошел к кассе для того, что- бы обменять их на наличность и тем самым вернуть себе свое. Вернув себе свое, Градский в прекрасном расположе- нии духа вышел из «Тропиканы» на улицу.

Теперь уже Герман, когда, можно сказать, гора свали- лась с его плеч, ощущал себя не кем иным, как триумфа- тором, сошедшим с первой ступеньки пьедестала почета на тротуар. Он еще долго, многие годы, будет помнить об этом своем каре на королях, об этом своем триумфе при

«Тропикане». Он сложит об этом триумфе легенды, и этот его триумф войдет в историю. Он шел неспешным сво- им шагом в сторону «Метелицы», чуть пошатывался от приятной усталости и в душе нахваливал себя: «Вот что значит – характер проявил! Вот что значит – слабины не дал! Вот что значит – не струсил! Вот что значит – до кон- ца пошел! Правильно сделал, что к китаезам подсел». А в это время с неба на него уже сыпались золотые монеты. Гера задрал голову к небу и увидел над собой звездопад из золотых монет. Германа охватил восторг, и он воспарил над тротуаром. Он вышел из тела и оказался в астрале, так что увидел себя со стороны и почувствовал свободным от всего земного. Он, можно сказать, парил над землей, с каждым мгновением все ближе и ближе приближаясь в

лучах своей славы, к заветной «Метелице». В «Метелице» же этой ночью он намеревался по большей части отды- хать, нежели чем играть. Он был уверен в своих силах, он был уверен на сто процентов в том, что отобьет нын- че ночью все еще числящиеся за ним в проигрыше шесть тысяч баксов. И внутренний голос Германа, которому он, безусловно, доверял и который он слышал в этот момент со стороны, утверждал ему то же самое. Внутренний голос говорил со всей полнотой ответственности без ума счастливому Градскому: «Гера! Дорогой! Самое страшное позади. Вот увидишь, впереди тебя ждут одни только счастливые минуты. Впереди тебя ждет феерия!»

Близилась полночь. Арбат жил своей ночной и пол- нокровной жизнью. Он сиял множеством рекламных огней и радовал глаз. По нему прогуливалось в ту и в дру- гую стороны множество счастливых, хмельных и одетых по-летнему людей. Возле входа в «Метелицу», словно воз- ле ночного причала, припарковалось несколько десятков дорогих авто, издали похожих на роскошные яхты. Герман миновал стоянку для машин, вышел из астрала и ровно в двенадцать, c трепетом в душе зашел в «Метелицу», спу- стившись тем самым в преисподнюю…

Пробыл же он в «Метелице» до пяти часов утра. Долго останавливаться на этом не стану, скажу лишь о том, что в этот раз он все-таки вышел в плюсы. Но он еще не пони- мал в ту счастливую для себя ночь всей своей ничтожно- сти, всей своей убогости. И море ему было тогда по колено, и вся жизнь казалась впереди. В сентябре они развелись со Стеллой, но лишь для того, чтобы уже через три года после того, как уйдет на тот свет мама Германа, вновь сой- тись. Со смертью мамы и странная фобия покинет его раз- ум, ему перестанут повсюду мерещится как гробы, так и покойники. И в казино он тоже перестанет ходить. И пить бросит. И от мании величия с годами Градский тоже изба- вится. Одного вот только Градскому не удастся осуще- ствить! Бесцельно прожитые и самые лучшие годы своей жизни вернуть назад ему все же будет не под силу…

ВИДЕНИЕ

Константин Александрович Ахметов переми- нался с ноги на ногу, продвигаясь вперед по очереди, выстроившейся в этот летний и знойный день к иконе с изображением Матроны Московской. На улице стояла испепеляющая июльская жара, солнце было в зените, по небу проплывали белоснежные облака. Очередь растя- нулась на несколько десятков метров, а люди, стоявшие в ней, изнывали от жары. Константин Александровиче в сотый раз пожалел о том, что поддался уговорам жены и потратил добрую половину дня на бессмысленное, по его мнению, стояние на жаре в этой нескончаемой очереди к иконе. В отличие от супруги он не верил безоговорочно в ту чудодейственную силу, которую приписывала людская молва как самой этой иконе, так и самой Матроне, а так- же и ее мощам, которые были выставлены на всеобщее обозрение в этом женском монастыре, что на Пролетарке. Константин Александрович продвинулся вперед еще на полметра и остановился. Он надул щеки, выдохнул, вытер рукой испарину, проступившую на лбу, и поискал глазами супругу, которая в это время куда-то запропастилась. При- ехал же он с женой к Матроне по совершеннейшему быто- вому пустяку, по жилищному вопросу. Они с женой уже на протяжении нескольких лет безуспешно пытались разъе- хаться со своей дочерью Ольгой. И если год-другой назад этот вопрос не стоял для них ребром, то сейчас, с того дня, как Оля привела в дом своего возлюбленного, обстанов- ка в квартире стала невыносимой… травмоопасной. Двух раздельных комнат стало явно не хватать на четверых человек. По сути, некогда отдельная квартира преврати- лась в коммунальную. Дело дошло до того, что пришлось делить кухню. Делить на две семьи, делить между двумя

хозяйками. Кто жил в коммунальной квартире, в которой соседи, по сути, являются врагами, тот точно знает, о чем я говорю. Именно острая постановка вопроса и заставила Константин Александровича отступиться от принципов, поддаться уговорам жены и поверить в возможное чудо. Когда до иконы оставалось сделать несколько шагов и когда Константин Александрович Ахметов по-настояще- му взмок от пота, перед его глазами наконец-то появи- лась его дражайшая вторая половинка.

– Ексель-моксель, Катерина!.. – воскликнул в сердцах

Ахметов. – Где ты пропала? Наша очередь на подходе.

– Не ворчи, в церковную лавку заходила. Вот, смотри,

купила… – Катерина показала мужу карточку размером с

ладонь. На одной стороне которой была изображена сама

Святая Праведная Блаженная Матрона Московская, а с

другой – молитва, к ней же и адресованная, вот такого вот

содержания:

«О блаженная мати Матрона, душею на небесе пред

Престолом Божьим предстоящи, телом же на земли почи-

вающи, и данною ти свыше благодатию различные чуде-

са источающи. Призри ныне милостивым твоим оком на

ны, грешныя, в скорбех, болезнех и греховных искушени-

их дни своя иждивающия, утеши ны, отчаянные, исцели

недуги наши лютыя, от Бога нам по грехом нашим попу-

щаемыя, избави нас от многих бед и обстояний, умоли

Господа нашего Иисуса Христа простити нам все наше

прегрешения, беззакония и грехопадения, имиже ми от

юности нашея даже до настоящего дне и часа согрешихом,

да твоими молитвами получившие благодать и велию

милость, прославим в Троице Единого Бога, Отца и Сыны,

и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков».

Для того чтобы взойти на помост, супругам Ахмето-

вым осталось сделать не больше пяти шагов. Константин

Александрович беззаботно вертел в своей руке карточку,

которую перехватил из рук супруги, и искоса поглядывал

на то, что же делают те счастливчики, которые уже отсто-

яли свою очередь, взошли на помост и остались после

этого один на один с иконой. Все люди без исключения

делали одно и то же. Они вставали пред иконой на колени,

три раза крестились, три раза кланялись, чуть ли не каса- ясь головой помоста, вставали с колен, прикасались лбом к иконе, прикрывали глаза и беззвучно шевелили губами на протяжении нескольких десятков секунд. После чего целовали икону и отходили прочь от нее. Некоторые из них засовывали в то пустое пространство, которое было между иконой и стеной, свои записки, в которых, судя по всему, и излагали свою ту или иную просьбу к Матроне. Катерина Ильинична взошла на помост и встала пред иконой на колени. Константин же Александрович даже не заметил этого. Он уже несколько секунд не сводил глаз с изображенной на карточке Матроны! Матрона сидела на диване, выпрямив спину и высоко задрав подбородок. Константин Александрович поднес карточку поближе к глазам и отчетливо вспомнил то, что с ним произошло чуть менее тридцати лет тому назад, когда ему толь- ко-только исполнилось девятнадцать лет. Когда вся его жизнь была еще впереди…

Шел одна тысяча девятьсот восьмидесятый год. Вскоре должна была начаться московская Олимпиада. Москву в тот год подчистили основательно, она расцвела и опустела. Так что на нее со стороны было любо-доро- го смотреть. Никто не хотел упасть в грязь лицом перед мировым сообществом. В то лето все недоброжелатель- ные элементы были высланы городскими властями за сто первый километр. Облавы шли по всему городу. Менты работали без выходных и проходных. Под контроль была взята каждая улица, каждый двор, каждый дом, каждый подъезд. Все злачные места и притоны были прикрыты властями на это время. Так что простому работяге или же студенту и выпить-то по-хорошему да с друзьями, да после рабочего дня было просто негде. За распитие спиртных напитков в общественных местах в дни проведения Олим- пиады наказывали нещадно и жестоко. Наказывали все- ми доступными способами: лишали партбилетов, лишали тринадцатой зарплаты, премий, отправляли во вторую смену, понижали в должности, отчисляли из институтов… Москва протрезвела и замкнулась в себе. Вся страна знала о том, что въезд в столицу в дни проведения Олимпиады

для не прописанных в ней граждан закрыт. Продуктов в магазинах было навалом. Такого изобилия, которое было в то лето в магазинах столицы, не было за годы советской власти никогда. На смену эпохи развитого социализма пришла эпоха недоразвитого коммунизма. В промтовар- ных магазинах появилось импортное шмотье. Появилось хоть и за серьезные бабки, но все же не по спекулятивным ценам. Импортные джинсы можно было отхватить в мага- зине за смехотворные восемьдесят рублей, всего-то за ящик водки – на черном же рынке они стоили от двухсот рублей, – всего-то за две студенческих стипендии. Народ вскрывал копилки, залезал в заначки и выстраивался в огромные очереди к крупным промтоварным магазинам столицы. В такие очереди записывались с ночи и стояли в них по многу часов. Накануне студент-второкурсник МТИ им. Косыгина, Константин Ахметов, осуществил свою дав- нюю мечту, он отхватил себе джинсы-бананы, отстояв в очереди к универмагу «Молодежный» всего-то двенад- цать часов. Но стоял он в очереди за джинсами не один, а вместе со своим товарищем, студентом-второкурсником Бауманки Юрием Свистуновым. У Юры денег на покупку джинсов не было, но очередь свою он вместе со своим дру- гом все же кому-то за десять рублей впарил. А поскольку джинсы Костей были куплены – он в них проходит аж до самого пятого курса – и его мечта воплотилась в жизнь, то и обмыть это дело, конечно же, стоило. И десять рублей у двух приятелей на это дело теперь уж точно было. Три

«Агдама» по ноль семь на двоих – лучшего сценария для себя и выдумать было нельзя. Но это они так думали, что на двоих. Купить в те времена на двоих – это еще вовсе не значило, что выпить на двоих. Все дело было хвостах. В то замечательное время особо ценилось умение не толь- ко садиться на хвост, но и умение обрубать хвосты. Кто в совершенстве владел подобного рода навыками, тот всег- да был и сыт, и пьян! Костя и Юра шли неспешным шагом в сторону местной речушки и не подозревали о том, что в это время им уже садятся на хвост два их друга, Толя и Саша. Толя и Саша уже с самого утра пытались сесть на хвост к кому-нибудь из своих многочисленных знако-

мых. Кроме них хотело сделать то же самое еще порядка двадцати-тридцать работяг с местной ткацкой фабрики, которые в тот день ошивались после утренней смены возле шестого винного магазина, расположившегося на улице Петра Алексеева. Получка ими всеми была давно уже пропита, а до аванса оставалось целых три дня. Поэ- тому и денег на хань катастрофически не хватало. Кар- маны работяг были натурально пусты, в них не звенела даже мелочь. Желающих сесть на хвост к кому-либо было много, а вот тех, к кому можно было сесть на хвост, – мало. Надо отдельно отметить, что Саня за последние полгода побывал в медвытрезвителе два раза, а Толя – один. Когда на часах было начало третьего, Саня обратился к Толе:

– Похоже Толь, что нам с тобой сегодня здесь нечего ловить.

– И что делать будем?

– Пойдем на Сетуньку, может там кого выцепим?..

Надо понимать, что местная речушка Сетунька в те

дни была чуть ли не единственным местом в округе, где

все еще не было облав в преддверии Олимпиады. Это

была излюбленное место отдыха для местных выпивох.

Роскошное и по-настоящему безопасное для них место.

Можно смело сказать, что за последние тридцать пять лет,

с времен великой войны, сюда не ступала нога мента. Им

было просто лень туда ходить! Здесь можно было не толь-

ко вмазать стакан-другой в свое удовольствие, не только

часок-другой после этого под кустиком вздремнуть, но и

искупаться под градусом и голышом в речушке. Именно

поэтому и шли туда два друга, два собутыльника, Ахметов

и Свистунов, с тремя пузырями «Агдама» в сумке на дво-

их. Шли они туда окольными путями, так, чтобы никому

из знакомых не попасться на глаза, и тем самым обрубить

не нужные хвосты. В те времена была также очень важно

найти стакан для того, чтобы не пить из горла. Стаканы

обычно висели на веточках кустиков и деревцев. Такие

стаканы в народе прозвали дежурными. Двум друзьям

студентам повезло в тот день несказанно! Они без труда

отыскали на одном из кустиков пустой граненый стакан,

который дежурил на этой самой веточке аж со вчерашне-

го вечера! И который, можно сказать, что заждался двух не разлей вода приятелей, двух начинающих, готовых к полетам и залетам, алконавтов. Свистунов сказал со счастливым лицом Ахметову:

– Открывай!..

Ахметов открыл и сказал Свистунову, с глазами, сия-

ющими от счастья:

– Наливай!..

В следующее мгновение двух друзей ждало разоча-

рование. Из-за ближайших кустов показался хвост, да не

один! Пришлось разливать на четверых, а потом еще и

догонять. Что такое «догонять», я вам объяснять не ста-

ну, времени много займет. Но вот о том, что случилось

с теперь уже четырьмя собутыльниками после того,

как они нашли бабок и раздавили на четверых еще три

бутылки «Агдама» по ноль семь, вкратце поведаю. Санек

валялся под кустами, Толик и Свистунов разделись до

гола и бултыхались в речке, а вот Ахметов, поскольку пла-

вать не умел, как болван, сидел в одежде на берегу реч-

ки и, как дурак, смотрел на то, как Свистунов и Толик от

души резвятся в воде. При этом он держал в своей руке

зеленое яблоко, которое минутой ранее сорвал с дикой

яблони, и отгрызал от него один кусочек за другим. Даль-

ше было весело! Из-за кустов показалось три мента. И

поскольку Ахметов был на берегу, его первым и скрутили.

Вторым же схватили Свистунова. Толик же сумел удрать

от ментов, в чем мать родила, в местное женское обще-

житие, где и нашел свой приют до самого утра. Шурик же

так и не был обнаружен ментами и проспал под кустиком

до вечера, после чего на автопилоте добрался до дома за

номером восемь по Рябиновой улице, в котором тогда и

проживал. Так к чему я все это? А вот к чему.

Через половину часа Свистунов и Ахметов оказались

в тринадцатом вытрезвителе на Сафоновской улице. И им

обоим сделали там ласточку. Одному за то, что несколько

раз выкрикнул: «Спартак – чемпион», другому же за то, что

прокричал: «ЦСКА – чемпион». Ахметов с раннего детства

болел за ЦСКА, а вот Свистунов ни за кого не болел. Зачем

он тогда прокричал «Спартак – чемпион», он и сам, после

того как протрезвел, понять не мог. Им бы двум дура- кам кричать «Динамо»! Знали же два идиота, куда попа- ли! Что такое «ласточка»? Для того, кто не знает, поясню. Это, прежде всего, больно! Это когда руки, примерно как Виталию Баневуру, выворачивают назад и привязывают к ступням ног. Скажу более того, это очень больно, когда лежишь в таком положении несколько часов подряд. Сви- стунов пролежал в таком положении семь часов, а вот его приятель Ахметов только три. Почему такая разница во времени, спросите вы меня? Уж не в том ли, что в мили- ции лучше относятся к коням, нежели чем к мясу? Вот в чем было дело! С этого момента поподробнее и без всяко- го смеха. Пришло время многоуважаемому Константину Александровичу Ахметову вспоминать и собирать камни. А я же в это время приоткрою вам тайную завесу и выне- су на ваш частный суд ту историю, которая тогда с ним произошла и которая была все эти годы сокрыта от нас за непроницаемой стеной его памяти! Вынесу на ваш част- ный суд ту историю, которая с ним приключилась в годы его молодости, в то самое лето, когда на весь земной шар гремела та самая московская Олимпиада! Когда даже плю- шевый Мишка плакал… А ему, Ахметову, тогда и двадцати лет не было…

Прошло около двух часов с того момента, как Кон- стантина Ахметова скрутили жгутами в ласточку, и около половины часа с того момента, как его скрючило. К это- му времени Костик более-менее протрезвел. Он скрипел зубами и еле сдерживал себя от позыва. Ему по-настояще- му приспичило по-большому. Больше он терпеть не мог и прокричал что есть силы дежурному сержанту через стенку:

– Развяжите меня, я в туалет по-большому хочу…

Из-за двери показался заспанный мент и успокоил

Костика такими словами:

– А ссать ты случайно не хочешь? Лежи и терпи до

утра, падла! Будешь орать, еще больше руки к ногам под-

тяну.

– Не могу терпеть, мочи нет!.. – На лице Костика

застыла страдальческая гримаса.

– Заткнись, гад! Еще раз вякнешь, пожалеешь! Я тебе тогда в твою жопу палку засуну, чтобы тебе срать лишний раз не хотелось…

Костик в ответ на это лишь завыл и проскрипел зуба- ми от невыносимого позыва. Мусор скрылся за дверью, Костик же через пять минут прокричал изо всех сил:

– Развяжите! Не могу больше терпеть. A-a-a-a-a… – Костик не выдержал и сходил под себя. Из-за дверей поя- вился взбешенный мордоворот, которого достали вопли Костика. Мусорской подошел к Косте и со всего размаха засадил ему своим кулачищем под правое ребро, у Кости- ка потемнело в глазах, и он простонал:

– Не могу больше терпеть… – И в очередной раз схо- дил под себя, теперь уже в присутствии сержанта. Сер- жант пришел в ярость.

– Так ты, сука, еще и срать на меня собрался! На, полу- чай за это… – Мент, недолго думая, вырубил Костика уда- ром кулака в область печени, после чего пошел досыпать свое. Через пятнадцать минут он проснулся теперь уже от истошных криков Кости.

– Начальник! Умираю! В туалет хочу!.. – В этот раз мусор не стала бить Костю. Мусор посмотрел на то, чем Костя ходит под себя, и сам чуть было в штаны себе не наложил, после чего, не раздумывая, вызвал скорую помощь. Костик ходил под себя зеленой слизью впере- мешку с кровью… Врач скорой помощи выслушал Костю, посмотрел на его испражнения и сообщил мусору.

– Его надо срочно госпитализировать в инфекцион- ную больницу, по всем признакам острая форма дизенте- рии…

Мусор развязал Костика и сбагрил его на руки бри- гаде скорой помощи. С этого момента в плане человече- ского общения Костюку Ахметову стало много легче. Врач и сестричка из бригады скорой помощи разговаривали с Костей как с человеком, а не как со скотом. Через каж- дые пять минут Костя обращался к ним с одной и той же просьбой:

– Остановите, пожалуйста, не могу больше терпеть…

В ответ на это водитель скорой останавливал маши-

ну, а Костя выскакивал из машины и, никого не стесняясь, тут же садился на корточки возле заднего ее колеса…

Вскоре скорая притормозила возле приемного покоя одной из инфекционных больниц города Москвы. Костю определили в палату в районе пяти утра. Бегал он в туа- лет через каждые пять-десять минут до десяти утра, пока в палату на обход не пришел врач. У Кости взяли анализы крови, мочи и кала. Если то, что из него тогда выходило, в принципе можно было назвать калом. Костя не вылезал из туалета, он не успевал снимать с себя и надевать на себя штаны. Ему было по-настоящему лихо! Но это были только ягодки, цветочки были впереди. Он еще не успел к этому времени измучиться до той степени изнеможения, когда хочется на все махнуть рукой. Когда хочется лишь одного, хочется заснуть и не проснуться для того, чтобы прекратились эти мучения…

На утро пришли анализы. К этому времени Костя ходил к туалету по стеночке. По результатам анализов Косте назначили лечение! Ему поставили капельницу и назначили таблетки, которые он должен был прини- мать по три раза в день. На то время, когда ему поставили капельницу, ему также подставляли под кровать и суд- но, в которое он должен был в это время ходить и по-ма- ленькому и по-большому. Он и стал в него ходить даже после того, как ему сняли капельницу. Константину при- шлось это по душе, с этого момента он перестал вскаки- вать через каждые пять минут с кровати для того, чтобы успеть добежать по коридору до туалета. Он ходил теперь только в судно, стоящее у него под кроватью. Через два дня он потерял интерес ко всему вокруг него происхо- дящему и обессилел. За эти два дня Костик не сомкнул глаз от бесконечных и мучительных позывов, которые не давали ему возможности провалиться в сон. У него на лицо было обезвоживание организма. Он не ел, не пил три дня. На четвертый же день врачи, можно сказать, постави- ли на нем крест и вообще перестали подходить к его кро- вати. К этому времени они так и не смогли поставить ему точный диагноз и, как следствие, назначить правильное лечение. Костик был брошен ими на произвол судьбы, он

потерял ориентацию в пространстве и перестал вообще что-либо соображать. За эти четыре дня и три ночи и без того худой, как трость, Костя потерял в весе пятнадцать килограмм и превратился в скелет.

– Не жилец!.. – говорили, поглядывая в его сторону, соседи по палате.

Костя в прямом смысле этого слова доходил. Костя впал в незабытье. В это время в палату вошла бабушка в белом халате. Войдя в палату, она прямиком направилась к кровати Костика Ахметова и ткнула его рукой в плечо.

– Просыпайся, сынок.

Костик открыл глаза и посмотрел на бабушку, кото-

рая его только что разбудила.

– Зачем вы меня будите, я еле-еле заснул?

– Лечить тебя пришла.

– Вы кто?

– Санитарка.

– Как вы будите меня лечить? Врачи не знают, чем

меня можно вылечить.

– Врачи не знают, а я знаю! Мелом с водой тебя надо

лечить. Раствор мела с водой тебе надо пить. Пять стака-

нов c раствором, которые я тебе принесу, выпьешь и на

поправку пойдешь. Жди, через пять минут принесу тебе

первый стакан с мелом и водой…

Санитарка исчезла. Костик опять провалился в неза-

бытье… Кто-то ткнул его по плечу, Костик открыл глаза,

перед его кроватью стояла все та же санитарка, но теперь

уже со стаканом в руке.

– На, пей! Это тебе поможет…

Костя взглянул на стакан, в который была налита

жидкость белого цвета, и с сомнением посмотрел прямо в

лицо санитарке.

– Точно поможет? Может, у врача спросить?

– Не нужен тебе никакой врач! Я тебе на сегодня врач,

пей, тебе говорят, а то помрешь…

Костик взял в свои руки стакан, затаил дыхание,

выдохнул и осушил его несколькими большими глотка-

ми. После чего улегся на постель и заснул. В течение трех

часов бабушка еще четыре раза приносил ему стакан с

раствором мела…

Прошли сутки с того момента, как Костя провалился

в незабытье. Все это время его соседи по палате только

что и делали, что подходили к его кровати и проверяли,

дышит он или нет. Каково же было их удивление, когда

через полтора суток Костя проснулся и как ни в чем не

бывало присел на кровать. Самым же радостным для него

было то, что он не испытывал при этом никаких позывов.

Он не хотел в туалет ни по-маленькому, ни, слава Тебе

Господи, по-большому!

– Кость, ты чего? Что с тобой? В туалет не хочешь? Ты

что, оклемался?

– Не знаю…

Костя смотрел заторможенным взглядом в пол и не

знал, что ответить соседям по палате, он не верил своему

счастью.

Подоспел завтрак. У Кости появился аппетит, и он

впервые за последние пять дней покушал. Ребята смо-

трели на него, как на инопланетянина, который прибыл

к ним в палату с Марса. Вскоре на утреннем обходе поя-

вился врач, который не поверил своим глазам, когда уви-

дел сидящего на кровати Костика. Он сразу же подошел к

нему.

– Ахметов, что с вами? Вы здоровы? У вас все в поряд-

ке?..

Врач ничего не понимал, такого в его врачебной прак-

тике не было. Костик посмотрел на врача безразличным взглядом и пожал плечами.

– Не знаю, доктор, вроде бы все нормально. Вот поза-

втракал.

– А позывы в туалет есть?

– Нет.

– Вы когда в последний раз по-большому ходили?

– Перед тем, как первый стакан с мелом выпил?

– Какой стакан с мелом?

– Тот, который мне ваша санитарка принесла.

– У нас нет никакой санитарки.

– Как же нет, доктор? Бабушка в белом халате, она у

вас на этаже санитаркой работает. Она меня вылечила.

Она мне вчера за день пять стаканов с мелом в палату приносила. Я их выпил и вот сразу на поправку пошел…

Врач окинул взглядом палату. Больные в один голос затараторили:

– Кость, ты чего? Не приходила к тебе никакая сани- тарка, ни разу не приходила. Ты вчера целый день без чувств в постели провалялся. Мы уж, грешным делом, подумали, что ты помирать собрался…

Врач сделал какую-то пометку у себе в блокнот и ска-

зал Костику Ахметову:

– Ахметов, я вас записываю к психотерапевту. Узнаете

у сестры, на какой день я вас к нему записал…

Костик прибывал в прострации. Он был парнем

неглупым, а потому сразу же и догадался, почему док-

тор записал его на прием к психотерапевту. Но он точно

помнил, что вчера к нему в палату пять раз заглядывала

бабушка в белом халате. Он точно помнил, что она отпаи-

вала его мелом. Он ничего не мог понять. «Что за чертов-

щина, что за наваждение», – подумал Костя и бросился

бегать по этажам. Он обошел все этажи, заглянул в каждую

сестринскую, расспросил кого только можно и кого толь-

ко нельзя, везде ему отвечали одно и то же, что никакая

бабушка здесь, в этой больнице, санитаркой не работает и

не работала. Через два дня Костя сходил в туалет по-боль-

шому. Его кал был белого цвета! Увидев то, что кал белый,

он чуть было не воскликнул от радости! Вот оно под-

тверждение! Об этом он и рассказал психотерапевту, у

которого побывал на приеме в четверг и который в ответ

на это промолчал. И врачу лечащему он тоже это расска-

зал. Врач же ответил ему на это, дружески похлопывая по

плечу:

– Ничего, ничего, Ахметов, у вас молодой организм,

поправитесь! Вы еще совсем молодой, все будет хорошо,

вот увидите…

И ребятам в палате он тоже про кал белого цвета рас-

сказал. Те же в ответ заулыбались:

– Ну и мастак же ты, Костик, сочинять! А мы и не зна-

ли об этом. С тобой точно не соскучишься…

За три дня до выписки к нему в больницу пожалова-

ли его друг и собутыльник Свистунов вместе с Толиком и Шуриком. Он и им про старушку и про кал рассказал. Сви- стунов же в ответ на это протянул ему сто грамм, налитых Толиком в граненый стакан.

– На, дерни! Хрен с ним с этим мелом и с этим калом! Ты лучше, Костик, радуйся тому, что моя мать в вытрез- витель с утра сбегать успела и договорилась с ментами о том, чтобы они бумаги на нас в наши с тобой институты не отправляли. В две бутылки коньяка ей это дело обо- шлось. А иначе бы не замяли дело…

Константин Александрович Ахметов стоял в шаге от помоста и был не в силах оторвать взгляда от карточки, на одной из сторон которой было фото с изображением Матроны Московской. Он в ней сразу признал ту санитар- ку, которая без малого тридцать лет тому назад вытащила его с того света. Ошибки быть не могло, это было именно то лицо, которое он запомнил на всю жизнь. Это лицо ни с чем нельзя было спутать! Та санитарка в белом халате была как две капли воды похожа на Матрону и тоже была незрячей, только тогда, тридцать лет тому назад, наш с вами Ахметов не придал этому обстоятельству никакого значения! Теперь же, глядя на фото, придал. После чего взошел на помост и рухнул пред иконой на колени…

МОРГ

В этот год все было по-другому, не так, как обычно и всегда. В этот год лето превратилось в осень, а зима в весну. Сама же весна все в ту же в зиму. В конце февраля выпал первый снег, а в марте наступили холода. Это была какая-то чертовщина, которую нарочно не придумаешь. Снег в марте валил не переставая. Скоро апрель, а по обо- чинам дорог сугробы чуть ли не по самое колено. Двад- цати кубов березовых дров, припасенных мною на зиму с лета, в этот раз мне вовсе не хватило. Пришлось срочно покупать электрообогреватель. Электричество и днем и ночью сжирало мою пенсию по инвалидности. Это был какой-то кошмар! Каждый день кошмар! В один из таких кошмарных дней я и познакомился с Дмитрием Христен- ко.

Дмитрий Христенко с первого на него взгляда про- изводил впечатление как загадочного, так и открыто- го к общению человека. Он был худощав и модно одет. Длинные и густые волосы покрывали его голову густой шевелюрой и были зачесаны им на затылок. Его подборо- док рассекал шрам, сокрытый от посторонних глаз узкой окладистой бородкой, которая добавляла ему известную долю солидности. Дмитрий был в свое время мастером спорта по мотокроссу. Шрам же, который рассекал его подбородок, остался у него на лице после аварии, кото- рая произошла с ним в Москве, на Кутузовском проспек- те, прямо возле парка Победы. В тот год ему исполнилось восемнадцать лет. Дмитрий ехал по крайнему левому ряду в сторону области на мотоцикле со скоростью в двести километров в час. Скорость мотоцикла была таковой, что он пролетел в воздухе сто с лишним метров после того, как его вынесло на встречную полосу, и он, точно из ката-

пульты, вылетел из седла. Он упал на тротуарную плитку возле лавочек, которые находились с противоположной стороны Кутузовского проспекта, в ста метрах от стелы Зураба Церетели. Дмитрий родился в рубашке, и все пото- му, что его тогда собрали по косточкам. Он остался жив после той аварии, но про занятия мотоспортом ему при- шлось забыть. Дмитрию Христенко вставили искусствен- ный сустав, и он пересел с мотоцикла на автомобиль. Ко всему прочему, Дмитрий был человеком с врожденным, я бы сказал обостренным, чувством справедливости и не мог терпеть хамства на дорогах. В особенности Дмитрия раздражало то, когда его либо подрезают, либо приторма- живают. Что мне вам рассказать еще такого про Дмитрия Христенко, чего вы еще про него не знаете? Да, наверное, все на этом из главного, но разве что подчеркну допол- нительно то, что он в свое время закончил медицинский институт и одно время работал в одном из московских моргов патологоанатомом (что, конечно же и вне вся- ких на то сомнений, не могло не отразится на чертах его характера). Модно одетый Дмитрий развалился напротив меня в кресле и, закинув ногу на ногу, вспоминал о том, с каким удовольствием он ходил на работу в морг, где занимался аутопсией (посмертным вскрытием людей) и исследованием тканей и органов как у мертвых, так и у все еще живых людей. Дмитрий мял в своей руке шка- лик с налитой в него водкой и со знанием дела рассказы- вал о том, как взвешивается и обмеряется линейкой труп перед вскрытием, как устроено рабочее место патологоа- натома, какая поддерживается температура в морозиль- ной камере, которая обычно находится в подвале морга. Рассказал он мне и о том, какая чистота поддерживается в морге. Также из его рассказа я узнал о том, что в мор- ге вовсе не пахнет мертвечиной, но пахнет формалином. Из чего я и сделал вывод о том, что Дмитрий Христенко привык за годы своей работы в морге к трупному запа- ху. Я всматривался в беззаботное лицо Дмитрия, и меня то и дело подмывало спросить его о том, как к его преж- ней профессии патологоанатома относились в свое время его домочадцы? Например, все те же дети, которых у него

было двое и от первого брака? Каково им было знать о т ом, что их папа целыми днями на пролет возится в мор- ге с трупами? Или же жена первая? Не воротило ли ее от этого, например, ночами? Не мерещились ли ей по ночам покойники? Что касательно темных сторон его профес- сии (о которых он мне тоже, надо признаться, успел пове- дать), то здесь не было ничего такого особенного, того, что называется, за душу берет. Но разве может в наш век вседозволенности вызвать интерес история о банальной куриной косточке, которая проткнула уже покойнику желудок и вонзилась острым концом ему прямо в печень, что и послужило причиной его смерти? Нисколечко меня не удивляли и его рассказы о тех предметах, которые ему доводилось доставать при вскрытии из тел мертвецов: забытые там хирургами скальпели, битые стекла, вилки, ножи, гвозди, пули, наркотики в контейнерах, сережки золотые, кольца обручальные, сковородки, утюги… Поду- маешь, утюг в желудке у покойника нашел? Чего только по пьяному делу не проглотишь, чего мы в своей жизни и где только не находим? Ничто не удивляло меня! И это очень расстраивало Дмитрия. Он смотрел на кислую мину на моем лице и приходил от этого в недоумение. В насто- ящее же время Дмитрий Христенко был хозяином неболь- шого автосервиса в Горках десятых. Восемь лет назад он кардинально поменял свою жизнь. Он сменил профессию патологоанатома на профессию автомеханика. Сменил же он свою профессию после вот такого случая, на дороге с ним произошедшего.

Как я уже отмечал ранее, у Дмитрий Христенко было обостренное чувство справедливости и он не мог терпеть хамства на дорогах во всяческих его проявлениях. Мозг Дмитрия Христенко буквально вскипал, если его кто-то подрезал! В таких случаях он догонял своего обидчика и шел в прямом смысле этого слова на таран!..

Вот и в этот распрекрасный день он преследовал водителя, который минутой ранее подрезал его, и мчал- ся на огромной скорости, перескакивая при этом из ряда в ряд, по Нахимовскому проспекту в сторону Варшавки. Был май, пятница, середина пятницы, полдень. Чуть вда-

ли показался светофор, впереди идущие машины стали притормаживать, Дмитрий тоже надавил на педаль аксе- лератора. Лихач на мерседесе, наводивший в этот пол- день ужас на дороге, остановился в крайнем левом ряду, первым от светофора. Он нервенно постукивал пальца- ми рук о руль и с нетерпением ждал того момента, когда вспыхнет зеленый свет. Ему и в голову не могло прийти, что в это время ему дышит в спину и наседает на пят- ки сам Дмитрий Христенко! Дмитрий включил левый поворот и приготовился к тому, чтобы с началом движе- ния, после того как вспыхнет зеленый свет, ускориться и перестроиться в крайнюю левую полосу. На светофоре по-прежнему горел красный свет. Стоящий первым от светофора мерседес порыкивал и чуть ли не срывался с места. Вдруг мерседес, так и не дожидаясь того, пока на смену красному зажжется зеленый свет, сорвался с места. Дмитрий разозлился не на шутку, он стиснул зубы и вце- пился взглядом в удаляющийся от него мерседес. За такое надо наказывать. Вскоре зажегся желтый, а затем и зеле- ный. Дмитрий рванул с места в карьер и бросился вдогон- ку за удаляющимся от него мерином. Он вдавил педаль в пол, сжал зубы, вцепился взглядом в дорогу, набрал ско- рость, перестроился в левый ряд и в это же самое время увидел справа от себе девочку, которая перебегала дорогу в неположенном месте, прямо перед его глазами и в сто- роне от пешеходного перехода. Девочка была с косичка- ми, и на вид ей было не больше десяти лет. До машины Дмитрия ей осталось сделать шаг. Через мгновение она неминуемо должна была оказаться под колесами фольк- свагена, которым управлял патологоанатом Дмитрий Христенко. Выбора у Христенко не было. Либо давить девочку, и, скорее всего, насмерть, либо выворачивать руль влево и выскакивать на встречную полосу движе- ния, прямо под колеса тридцать первого зилка, груженно- го щебенкой. Дмитрий выбрал для себя второе, и реакция его не подвела. Через мгновение двадцатиклапанный и тюнингованный фольксваген, которым он управлял, пре- вратился в груду искореженного металла, в лепешку. Но девочка была спасена. Тело патологоанатома обмякло, он