Читать книгу Изумрудный рассвет - Валентин Анатольевич Синельников - Страница 1

Голубой «левиафан», разбуженный гулом моторов, медленно поднялся из глубины. Звук был ему хорошо знаком, он оповещал о том, что приближается завтрак.

Подвсплыв к поверхности, гигант остановился. Граница двух сред, подобно тонкой зеркальной плёнке колыхалась над его головой, вся покрытая зеленоватыми «сполохами».

Наверху начинался новый день.

Хищника смущало, что он не может определить направление на источник звука. Казалось, гул идёт сразу со всех сторон.

Тонкий отросток потянулся вверх. Зрительная луковица на конце этого отростка, оказавшись в воздухе, раскрылась, подобно цветку кувшинки.

Жужжание, потревожившее «левиафана», исходило от большого продолговатого объекта, медленно плывущего в вышине. Эта штука была явно сродни деревянным и металлическим коробочкам, попадающимся ему иногда в океане; однажды он догадался раздавить такую коробку и обнаружил внутри множество вкусных комочков плоти.

К сожалению, сегодняшняя штука, хоть и выглядела аппетитно, была совершенно недосягаема.

Утро не задалось. Завтрак неумолимо улетал прочь. Приуныв, гигант втянул отросток обратно в своё нутро и отправился на поиски более доступной пищи.

***

Перед лицом Юры Воронцова появляются белые цифры, не очень аккуратно нанесённые на ткань по трафарету.

25/25

Двадцать пять метров вверх, двадцать пять метров вниз. Ровно половина диаметра баллона дирижабля.

Проход на верхнюю палубу идёт в герметичном чулке, надетом поверх ажурной решетчатой трубы, подвешенной на растяжках. Начинается путь в тамбуре пассажирской гондолы, а заканчивается наверху, в обтекаемой надстройке, предназначенной для стрелков верхнего сектора обороны.

В поток тёплого воздуха, тянущего снизу, вплетается сладковатая примесь выхлопа биодизеля. Редкая цепь светильников подсвечивает ступени трапа и бугристые стены, исполосованные бледными искажёнными тенями.

Сравнение коридора с кишечником огромного китообразного, конечно, напрашивается, но в экипажах дирижаблей любые разговоры на эту тему считаются дурным тоном.

Молодой человек останавливается на короткий отдых.

Подъём по вертикальному трапу сам по себе тяжёл. А когда ползёшь внутри тесной раскачивающейся трубы, двигаться ещё труднее.

Каждый раз, отстояв «собачью вахту»1, Юра не идёт спать, как все нормальные люди. Предрассветные мгновения, проведённые на обзорной площадке и созерцание красочного восхода стоят того, чтобы провести лишний час вне уютной постели. Да и подъём по длинной вертикальной лестнице в качестве дополнительной разминки совсем не помешает.

Как сказал командир, вывешивая в кают-компании расписание обязательных посещений тренажёрного зала: «Гиподинамия нам ни к чему!»

Ведь работа на воздушном судне не предполагает высокой двигательной активности.

Небольшое избыточное давление гелия слегка выдавливает сегменты мягкой оболочки внутрь коридора, и молодой человек, упершись ногами в трап, просто ложится спиной в один из податливых «пузырей». Хорошее место и подходящее время для того, чтобы поразмыслить.

Юра молод; ему двадцать два, поэтому думает он, естественно, о девушках.

Одно из негласных правил внеземной колонии – каждый её гражданин обязан обзавестись семьёй не позже двадцати пяти лет. Никто, конечно, ничего тебе прямо не скажет, но на задержавшихся с выбором спутника начинают косо посматривать.

Из тех прелестниц, которые так или иначе дали понять, что не против перейти к более близким отношениям, Юрию больше всего нравится Света.

Она резко выделяется среди молодых людей, родившихся естественным путём уже здесь, на этой планете. Как практически все колонистки первого поколения, Светлана идеальна. Ещё бы. Ведь внешний вид каждого поселенца согласовывался ещё до отлёта. И девушки весьма ответственно подошли к данному вопросу. Бесконтрольно глумиться над своим естеством им не позволили, но конечный результат даже в пределах разумных изменений, впечатлял.

С момента прибытия прошло тридцать два года, но восемь из десяти инкубаторов посадочного модуля всё ещё исправно работали, каждые пять дней выпуская на свет очередную партию клонов, заряженных сознаниями оставшихся на Земле людей. Эти люди выросли в эпоху цифрового социализма, поэтому их модернизированные реплики с трудом привыкают к реалиям мира, в котором внезапно оказываются.

«Она, конечно, странноватая временами, часто замыкается в себе. Но ведь Света здесь только месяц как. Она обязательно освоится! – надеется Юрий, – Конечно, для неё всё пока кажется абсолютно диким».

Молодой человек прекрасно понимает суть ментальной пропасти между обитателями разных миров. Тот факт, что физиология колонистов подогнана под условия жизни на новой планете и отлична от земной вплоть до полной несовместимости, в данном случае совершенно не имеет значения.

«Я бы тоже бледно смотрелся, окажись я на Земле в то время, из которого выдернули наших предков. Мы лишь мельком изучаем в школе всё это. Огромные умные города, проявляющие заботу о своих обитателях, беспилотный транспорт, наноботы в крови, дополненная и виртуальная реальность. С ума сойдёшь.

И всё же, если кого и вести к родителям, то только Свету.

…Мама, конечно, не одобрит выбор».

Мама… Ольга Вторая – Симонова-Воронцова. Знаменитая Ольга, – путеводная звезда проекта по переброске представителей человечества на эту планету. Всех первых колонистов, очнувшихся в инкубаторах, встречал её голос, направляя их первые шаги. Уж кому, как не ей, известно, что в юном теле может скрываться опыт весьма и весьма зрелой женщины.

Света, кстати, очень не любит распространяться о своём прошлом. В общих чертах рассказать о жизни на Земле – пожалуйста. Про кота своего часами может говорить. Но вот что-то из личного о ней узнать можно даже не пытаться, если, конечно, не хочешь поссориться.

У колонистов первого поколения по сути три возраста. «Рождаются» они в физическом теле двадцатилетнего молодого человека. Годы, проведённые на Новой Земле обычно просто плюсуются к цифре двадцать. А когда и в каком возрасте снималась матрица сознания той или иной личности перед стартом, зачастую определить невозможно. Напрямую спрашивать считается неприличным, а полный доступ к базам данных посадочного модуля имеют единицы.

Ещё сложнее дело обстоит с теми, кого «воскресили» повторно. Юра лично знаком с двумя такими. Это близкие друзья отца, Николай и Василий, погибшие, а потом вновь воссозданные в инкубаторах два десятка лет назад. Сколько им? Сорок? Пятьдесят? Или все двести, с учётом того реального времени, которое прошло с момента самого первого их появления на свет?

Слабая ритмичная вибрация, передающаяся по каркасу коридора, отвлекает юношу от его мыслей. Вслед за ним явно кто-то поднимается.

«Кому это не спится в такую-то рань?»

Взглянуть под себя, находясь в узкой трубе, надо ещё исхитриться.

Стараясь не представлять, как это выглядит с точки зрения человека, находящегося под ним, Юра раздвигает колени и смотрит вниз. Пока никого не видно, лишь мерцание светильников указывает на то, что на дирижабле объявился как минимум ещё один любитель утренних прогулок.

Через пару минут становится видна худенькая фигурка в серой мешковатой униформе.

«Это же Шу!2» – удивляется юноша. Меньше всего он ожидал увидеть здесь одну из пассажирок.

«Мышками» (Шу) называли воспитанниц китайских детдомов. Это были, в основном, девочки, оставшиеся по тем или иным причинам без родителей. Также для многодетных китайских семей не считалось зазорным отдать дочку в приют, под опеку общины.

Девочка не смотрит вверх, поэтому Юре приходится окликнуть её. Иначе бы она просто упёрлась головой ему в зад.

– Эй, красавица! Ты что здесь делаешь?

Когда проводишь много времени в полёте, начинает казаться, что на дирижабле очень тихо. На самом деле молодому человеку приходится практически кричать. Белый шум3, складывающийся из бормотания двигателей, поскрипывания тысяч растяжек, шума разрезаемого машиной воздуха, всегда сопровождает тебя, где бы ты ни находился.

Маленькая китаянка поднимает глаза.

– Привет! – просто говорит она.

«Не симпатичная, – отмечает про себя Воронцов, – но и не совсем страшненькая. Держится уверенно. Даже не вздрогнула от неожиданности».

Круглое лицо, раскосые карие глаза. Чёрные прямые волосы до плеч.

– Что тут делаешь, говорю! – повторяет вопрос Юра, – пассажирам тут не положено находиться.

– Надо наверх, – без малейших интонаций в голосе отвечает девочка.

«Видимо, плохо учила русский в школе», – решает Воронцов, и переходит на пекинский диалект китайского.

– Нельзя наверх.

– Ты ведь идёшь!

– Доступ только для экипажа. Я штурман-радист. Мне можно.

– Мне с тобой тоже можно.

Последняя фраза звучит не как вопрос, а как утверждение.

«А она упрямая!» – с удовлетворением замечает про себя молодой человек.

– Как тебя зовут?

– Сюли, – продолжая твёрдо смотреть ему в глаза, отвечает девочка.

«Вот уж действительно, неотразимая красотка4», – хмыкает про себя Юра.

– Ты как сбежала от воспитательницы, Сюли?

За стайкой «мышек» в этом полёте присматривает сопровождающая их женщина – строгая дородная китаянка. Уже не первый раз «Яхонт» перевозит подобные группы в Новый Шанхай, на северное побережье материка, лежащего к югу от России и Китая – двух континентов, на которых впервые высадились земляне.

Девочка смущённо хихикает. Она вкратце рассказывает о том, как ещё с вечера выпросила у подруг несколько подушек и положила под своё одеяло, а сама спряталась в шкафу, в коридорчике.

– Ладно, ползи за мной, – говорит Юрий, – только осторожно.

Про осторожность он завернул чисто для важности. Сорваться вниз в такой узкой трубе надо ещё постараться.

Из-за перепада давления на концах коридора воздух, выходящий сквозь щели по периметру верхнего люка, издаёт тонкий свист. Юра поворачивает запорный механизм. Свист прекращается, а крышка, подталкиваемая газовыми амортизаторами, сама принимает вертикальное положение.

В кабине шум, создаваемый набегающим воздухом становится гораздо сильнее и начинает преобладать над другими звуками.

Снаружи – чернота тропической ночи. Но блистер по левому борту уже наливается изумрудным сиянием. Близится рассвет.

Именно этот блистер по штатному расписанию обязан занять юноша в видимости любого берега. Чёткие контуры спаренных стволов игломёта ясно видны на светлом фоне.

– Меня зовут Юрий, Юра, – перекрикивая шум, говорит Воронцов.

– Я знаю, – отвечает китаянка.

Ещё бы она не знала. Экипаж дирижабля – всего шесть человек, и пассажирам за три дня полёта выучить, как кого зовут совсем нетрудно. А вот имена полутора сотен пассажиров экипаж запомнить даже не пытается. Да и смысла в этом нет.

– Сейчас, Сюли, мы с тобой выйдем на смотровую площадку, под открытое небо. Но перед этим мы обязательно должны пристегнуться.

***

Юра упаковал девочку в обвязку самого маленького размера, и, немного смущаясь, подтянул ремни у неё на груди. Затем облачился сам. Прицепившись карабинами с страховочному лееру, они открыли двери в кормовой части кабины и выглянули наружу.

Уже довольно светло, до восхода минут пятнадцать, не больше.

Смотровая площадка частично прикрыта от набегающего воздуха горбом надстройки. Но эта же надстройка закрывает полгоризонта, поэтому Воронцов всегда уходит к дальнему кормовому краю площадки, откуда обзор гораздо лучше.

– Ты останешься здесь, а я пойду во-он туда, – прокричал Юрий, махнув рукой в сторону кормового релинга.

Получив в ответ полный недоумения взгляд, он решил уточнить:

– Отсюда не видно, но на самом деле там очень сильно дует.

Сюли на мгновение сморщила носик.

– Я ничего не боюсь, – заявила она, произнеся фразу на русском и делая нетерпеливое движение в сторону выхода.

«Вот ведь характер!»

– Ладно, идём, – проворчал Юрий по-китайски, – ты в курсе, что у тебя совершенно неправильное имя? Впредь я, пожалуй, буду звать тебя Гуджи5.

Вытерпев ещё один пронзительный взгляд, юноша со вздохом покачал головой и вышел из дверей, увлекая за собой свою неожиданную спутницу.

Мощные завихрения вне воздушного кармана заставили молодых людей пригнуться и ухватиться за страховочные петли. Практически на четвереньках они добрались до кормового релинга и плюхнулись в его изгиб, плотно прижавшись друг к другу.

– Э-э, женщина, отодвиньтесь! Волнительно это! – в шутку возмущается Юра.

Сюли показывает ему язык, но даже не двигается с места. Слишком тесно. Некуда отодвигаться.

Пряди волос тёмным хаосом мельтешат над её головой, глаза становятся совсем узкими щёлками.

«Медуза, эта, как там её? …Горгона», – ухмыляется про себя Воронцов, но вслух, естественно, ничего не говорит.

Достав из нагрудного кармана очки-консервы, он протягивает их китаянке, но та отрицательно мотает головой.

– Всё нормально, – кричит она, – здесь здорово. И я очень рада, что встретила тебя.

Внезапно затруднившись с ответом, смущённый Воронцов просто поднял вверх оттопыренный большой палец. На самом деле он тоже доволен, что сегодня не один будет любоваться восходом.

А полюбоваться есть чем.

Сейчас как раз тот редкий период, когда под утро видны сразу три больших астрономических объекта – оба спутника планеты и Гефест, – ближайшая к Новой Земле планета-гигант, пятая по счёту в этой системе.

Гефест не набрал ещё свой максимальный угловой размер, поэтому его серебристый «полумесяц» величиной с ноготок еле виден справа по корме.

Прямо по курсу над горизонтом висит тонкий зеленовато-жёлтый серп одной из лун – Ольги. Вторая луна, Татьяна, находится в данный момент высоко на западе. Она почти полная, поэтому, несмотря на тёмный кирпичный оттенок, выглядит заметно светлее своей подружки. Правда, некоторые колонисты второго поколения уже плохо знают, кто такой Пушкин, и из какого произведения взяты имена для спутников.

Китайцы называют луны просто и незатейливо. Хон сэ и Хуан сэ (Красная и Жёлтая). Множество местных объектов в русской и китайской колониях изначально обозначались своими национальными именами, что нередко приводило к путанице. Но работа по унификации и взаимному признанию названий идёт. По крайней мере на новых навигационных картах все русскоязычные подписи уже продублированы иероглифами.

Яркое звёздное небо резко контрастирует с темнотой океана внизу; прямо над головой дуга Млечного пути. Его концы будто обрезаны чёткой линией далёкого горизонта. Диаметр Новой Земли почти в два раза больше, чем у Земли «старой», поэтому первым мореходам этого мира чаша океана казалась вогнутой, а горизонт действительно далёким.

Из-за особенностей атмосферы рассветы и закаты на планете окрашены преимущественно в зелёные тона. Вот и сейчас – изумрудное сияние разливается над восточным горизонтом.

Сюли толкает Юру под локоть, и тот видит, что она протягивает ему шарик беспроводного наушника. Второй шарик она оставила себе.

Теперь уже Воронцов мотает головой из стороны в сторону. Бесхитростное желание китаянки послушать музыку вместе удивляет и восхищает юношу. Но всё внутри него восстаёт против такого кощунственного отношения к стереозвуку.

– Спасибо! Ты на каком канале сейчас? – кричит он, доставая из-за пазухи профессиональную гарнитуру.

– Ностальжи! – кричит китаянка в ответ.

– Я обычно слушаю Топпиэм…

– Переключайся на Ностальжи, не пожалеешь!

Вопросительно поглядев на Юру и дождавшись от него утвердительного кивка, Сюли заправляет мягкие шарики в свои крохотные ушные раковины и поворачивает голову на восток.

Вражеские спутники, расставленные над планетой двадцать с лишним лет назад, помимо громадного массива не поддающейся расшифровке информации слали вниз в том числе и обычные музыкальные передачи. Для этого они использовали радиоволны ультракороткого диапазона, модулированные по фазе6.

Китайская промышленность давно освоила выпуск техники для качественного приёма такого сигнала, поэтому компактные устройства с наушниками широко распространены в среде молодёжи обеих анклавов.

Юра переключается на нужную волну.

Воронцов совершенно не знает английского, но ему кажется, что далёкий диктор встречает рассвет вместе с ними. На фоне торжественных аккордов звучат короткие фразы, как будто нагнетающие напряжение, а в момент, когда над водой появляется край диска Тау Кита, ведущий радостно вопит.

В музыку внезапно вплетается голос вокалиста. Голос высокий, но Юрию почему-то кажется, что поёт мужчина. Впрочем, какая, собственно, разница, если обладатель этого голоса минимум пару столетий как мёртв. Знающие люди утверждают, что радио «Ностальжи» транслирует записи, сделанные на Земле ещё в двадцать первом, и, возможно, даже в двадцатом столетиях.

Ритм музыкальной темы, звучащей в наушниках, идеально подходит к плавному ритму того действа, которое разворачивается перед глазами юноши; он чувствует, как его кожа покрывается мурашками.

От краешка диска, возникшего над водой, вертикально вверх бьёт ослепительно яркий луч, затем вдоль нижнего края изумрудного сияния, там, где всходит светило, появляется яркая оранжевая полоса. Звёзды начинают стремительно тускнеть, зарево приобретает более светлый оттенок зелёного; в нём прорезается желтизна.

Юрий никогда не видел двух совершенно одинаковых рассветов (как и закатов), а успел он их повидать немало. Но этот рассвет чем-то смущает его. Чувствует Юра в нём некую ущербность, и заключается эта ущербность в сизом облачке, клубящемся низко над горизонтом, на северо-востоке.

Сюли, нахмурившись, также смотрит на облачко.

Молодые люди одновременно избавляются от наушников.

– Надо возвращаться! – кричит Воронцов.

И не успевает китаянка ответить, как трубный звук разносится над гладью океана.

Воздушный корабль издаёт три длинных гудка, оповещая членов экипажа о необходимости срочно явиться на мостик.