Читать книгу Русалочка - Валентин Надеждин - Страница 1

Оглавление

Далеко в открытом море

васильково-сини воды,

там под солнцем гладь морская –

как сверкающий хрусталь;

только сверху дна не видно,

и немало колоколен

друг на друга нужно ставить,

чтоб со дна до волн достать.

Дно морское устилает

не сплошной песок сыпучий,

как в безжизненной пустыне,

без пределов и границ:

там невидимо растений –

на песке, что под водою, –

и, подобно длинным змеям,

стебли гибкие у них.

От малейшего теченья

все растенья оживают

(как на суше, если ветер

вдруг листву пошевелит),

и мелькают между ними

серебристых рыбок стайки –

словно птички, что порхают

над поверхностью земли.

Там, в глубинном месте – замок

повелителя морского,

в нём коралловые стены,

окна все – из янтаря,

крыша замка – из жемчужниц,

что смыкают плотно створки,

а потом их размыкают

разом все или подряд.

И лежит внутри у каждой

по жемчужинке прекрасной –

это вовсе не случайно,

так природа создала!

Все жемчужинки – такие,

что любая бы короне,

в окруженье бриллиантов,

украшением была.

Царь морской вдовцом остался.

Бабка домом управляла:

став владычицей морскою,

насаждала этикет

и носила очень гордо

на хвосте двенадцать устриц,

а придворным – шесть вменила,

подчинив причуде свет.

В остальном она снискала

повсеместно уваженье,

а своим любимым внучкам

милой бабушкой была.

Шесть принцесс росло при троне,

шесть русалочек пригожих,

ну, а младшая – любого

в умиленье б привела:

бархатилась нежно кожа,

лепесточкам роз подобна,

а глаза манили синью

океанской глубины;

только вместо ног принцессе

рыбий хвост служил опорой –

знают все: хвосты русалкам

от рождения даны.

День-деньской играли сёстры

во дворце, в роскошных залах,

где по полу и по стенам

круглый год цветы цвели,

и в распахнутые окна

часто рыбки заплывали,

а принцессы рыб кормили

и погладить их могли.

Сад за окнами виднелся:

ярко-красные растенья,

тёмно-синие меж ними,

и малы, и велики,

и плодов златые блёстки

при малейших колебаньях

из густой листвы мерцали,

как созвездий огоньки.

А повсюду меж растений

виден был песок блестящий,

и отсвечивал он синим,

словно сера зажжена;

и над садом разливалось

светло-синее сиянье

так, как будто всюду небо

там – и нет морского дна.

Ясным днём, когда бывала

гладь морская неподвижна,

если в море воцарялся

повсеместно полный штиль, –

шаром огненно-пурпурным

сверху солнышко сияло,

как цветок – и он над садом,

озаряя дно, светил.

В том саду принцессе каждой

свой был выделен кусочек,

где она могла трудиться,

всё, что хочется, сажать.

У одной принцессы клумба

форму рыбки повторяла,

у другой – кита большого,

что задумал полежать.

А у младшей вышла клумба

просто круглой и лучилась

от цветов, огню подобных,

словно солнце в вышине.

Подрастала та принцесса

удивительным ребёнком,

помечтать она любила

в одиночку в тишине.

Если старшие гордились

необычными вещами,

что достались им в подарок

с утонувших кораблей,

то у младшенькой была лишь

небольшая статуэтка,

но она её любила,

дорожила только ей.

Образ мальчика земного -

общий облик и детали -

той фигурки белый мрамор

хорошо передавал.

И принцесса посадила

рядом розовую иву,

а когда она качалась,

мальчик словно оживал.

Очень девочка любила

слушать бабушки рассказы –

всё о странах и народах,

что на белом свете есть,

и какая там природа,

города и горожане,

и обычаи земные –

в общем, мир надводный весь!

Ей казалось столь забавным,

что цветы на суше – пахнут

(ведь они не пахли в море,

там не слышен аромат),

что живут в лесах зелёных

удивительные рыбы;

так поют они прекрасно,

что любой их слушать рад.

Речь, конечно, шла о птицах

в этих бабушки рассказах.

Но не поняли бы дети

ничего наверняка,

если б бабушка иначе

называла их принцессам:

видеть птиц не приходилось

ни одной из них пока.

"Как пятнадцать лет вам будет, –

им старушка говорила, –

выплывать вам на поверхность

океана разрешат

и, на скалах под луною

выбрав место поудобней,

корабли и караваны

долго взглядом провожать."

В этот год пятнадцать старшей

исполнялось, а другие

все погодки были – значит,

младшей пять нескорых лет

предстояло дожидаться

той поры, когда увидит,

как же там на самом деле

жизнь проходит, на земле.

И сестрицы наказали

старшей: пусть потом расскажет,

что увидеть довелось ей,

чтоб они узнать смогли.

Ибо разве ВСЁ на свете

в старой бабушки рассказах

уместилось? Нет, конечно!

Мир непознанный велик!

Младшей было так обидно,

что придётся ждать ей дольше

всех сестёр, что загрустила

из-за этого она,

и смотрела всё ночами

вверх на месяц и на звёзды,

в темноте расположившись

у открытого окна.

И хотя они бледнее

ей казались под водою,

чем бывают звёзды с суши

ночью ясною видны,

но зато крупней гораздо

представлялись звёзды взору

наблюдавшей их принцессы

из далёкой глубины.

Если тень вдруг, словно туча,

в звёздном небе кочевала,

то принцесса знала: либо

проплывает сверху кит,

либо там, вверху, кораблик,

а на нём, конечно, люди.

Вот бы кто из них представил,

что она внизу не спит!

Как исполнилось пятнадцать

самой старшей из погодок,

ей позволили впервые

выплыть из дому одной.

Возвратившись, рассказала

ожидающим принцесса,

что увидела-узнала

у причала под луной.

Полный штиль царил на море,

и поэтому увидеть

и в подробностях услышать

всё русалочка смогла:

огоньки, как будто звёзды;

шум движения повозок,

громкой музыки звучанье –

гавань в ГОРОДЕ была.

Колоколен силуэты,

перезвон церквей вечерний,

голоса людей – всё это

взволновало, увлекло

младшую из всех сестрёнок

в том восторженном рассказе,

ибо ей самой на сушу

выплыть время не пришло.

Всё прислушивалась чутко

у окна она под вечер,

не послышится ли сверху

колоколен дивный звон,

громыхание повозок,

голосов далёких звуки –

ей казалось, город слышен,

словно где-то рядом он.

Годом позже разрешили

и второй принцессе тоже

отлучиться в одиночку

в день рожденья своего.

Та, вернувшись, рассказала,

как чудесно получилось

мир увидеть на закате –

нет прекрасней ничего!

Небо в золоте купалось,

облака неслись по небу

в красках алых и лиловых,

но быстрее облаков,

лебедей летела стая

над зеркальною водою,

уносясь вуалью белой

прямо к солнцу, далеко.

И сама принцесса было

устремилась вслед за солнцем,

но оно пропало скоро,

утонув в морской дали;

а зари вечерней краски

в нежно-розовых оттенках

разливались над водою

и на гладь воды сошли.

Годом позже разрешили

третьей выросшей принцессе

незнакомый мир увидеть –

и она была смелей:

заплыла в большую реку,

где река впадала в море,

и плыла по ней русалка

долго, радуясь земле.

Открывались ей картины:

лес и луг цветущий – справа,

на холмах зелёных слева

виноградники видны,

тут и там встречались замки,

хутора и деревеньки.

Песни птиц и щебетанье

всюду были ей слышны.

Солнце сверху припекало,

так что часто приходилось

погружаться с головою,

чтоб лицо не опалить;

а в одной уютной бухте

увидала стайку деток,

что резвились и плескались

возле пляжа на мели;

к ним приблизиться хотела,

веселиться с ними вместе,

но детишки, испугавшись,

разбежались поскорей.

К ней же чёрный зверь рванулся ,

на неё залаял громко –

и тогда домой вернуться

захотелось сразу ей.

А четвёртая сестрица

не была такой отважной

и средь волн, в открытом море,

первый день свой провела.

Там она морским пейзажем

долго-долго любовалась –

неба синь и ширь простора

восхитила, увлекла!

Корабли поодаль плыли,

так похожие на чаек,

и дельфины кувыркались,

вылетая над волной;

иногда киты всплывали,

извергая брызг фонтаны, –

и понравилось принцессе

путешествовать одной.

Ну, а пятая принцесса

родилась зимой, и было

ей позволено впервые

отлучиться в январе.

Оттого совсем другие

ей представились картины,

чем её сестрицам старшим

доводилось посмотреть.

Море было изумрудным,

и средь волн толпились льдины,

и принцессу поразили

высотою горы льда,

что алмазами искрились,

как жемчужины, сияли.

Выбрав льдину покрупнее,

забралась она туда

и спокойно наблюдала,

как лавируют с опаской

корабли в обход торосов

там, где узкий коридор.

А под вечер тучи небо

обложили непроглядно,

налетел могучий ветер,

разразился страшный шторм.

Корабли тогда спустили

паруса, и всех, кто в море

находился в это время,

моментально страх объял.

Лишь русалочке на льдине

не грозила непогода –

только ветер, налетая,

в волосах её гулял.

Побывав вверху впервые,

приходила в восхищенье

от невиданного прежде

повзрослевшая сестра.

Но со временем всё меньше

их прогулки увлекали,

становилось всё привычным,

повторялось, как вчера.

Потому принцессы больше

не стремились так наружу,

как хотели поначалу

и мечтали с давних пор;

постепенно всё охотней

просто дома оставались –

любопытство через месяц

угасало у сестёр.

А вечернею порою,

взявшись за руки, русалки

поднимались на поверхность

океана иногда –

и в преддверии ненастья,

перед кораблекрушеньем,

сёстры пели вдохновенно,

зная, что близка беда.

В этих песнях задушевных

рассказать они пытались,

как размеренно и тихо

жизнь течёт на дне морском,

чтоб матросы не боялись

к ним пожаловать в обитель, –

эти сладкие напевы

разносились далеко.

Но слова тех дивных песен

не понятны были людям,

и казалось им, что это

ветер стонет среди рей.

А когда суда тонули –

люди часто погибали

и умершими являлись

ко дворцу царя морей.

Вечерами (как все вместе,

взявшись за руки, сестрицы

отлучались на поверхность)

оставалась лишь одна

дома – младшая; досадно

ей от этого бывало,

и порою чуть не плача

остальных ждала она.

Только плакать не способны

от рождения русалки,

и страдать они сильнее

оттого обречены.

"Если б мне пятнадцать было! –

грустно девочка вздыхала. –

Ах, как я бы полюбила

обитателей земных!"

"Вот и взрослая ты, внучка! –

младшей бабушка сказала

в день, когда и той пятнадцать

стало. – Как заведено,

дай-ка я тебя украшу!" –

И на голову принцессе

церемонно возложила

из жемчужинок венок.

И, согласно этикету,

вслед за этим восемь устриц

защемила друг за другом

у принцессы на хвосте.

"Ай, как больно!" – та вскричала. –

"Ничего! Терпи! Так надо!

При дворе необходимо

ранг подчёркивать везде!"

Как охотно бы стряхнула

Подняться наверх