Читать книгу Мельница Морквина - Валентин Вадимович Бердичевский - Страница 1

Пролог

Вот Вам и еще история от моего давнего знакомого – Морквина Тридцать шестого, одного из самых родовитых и столь же бездарных колдунов, каких только носила Земля к северу от Тру-Горма.

Да-да, я ничего не путаю, и со слухом у Вас все в порядке – речь пойдет именно о том Морквине, толстяке и обжоре, что едва не сделался мужем младшей принцессы, а значит, и зятем самому королю.

И пусть невеста в последний момент одумалась и сбежала из-под венца – не все в жизни удается даже таким отъявленным шельмецам и чародеям – Морквин остался доволен и этим. Ибо счастье – это когда все части вместе. А такого на Земле не бывает, и вся штука в том, кому какая часть от счастья достанется.

«Герою – подвиг, умному – награда» – поделил тогда Морквин. И почти безвозмездно подарил миру то самое чудесное темное имбирное пиво, без которого – тут уж Вы мне поверьте – ни одна мало-мальски стоящая из его историй не была бы им рассказана, а мною записана с его собственных слов, на его мельнице и по его же согласию.

Только вот рассказывать я стану так, как мне это заблагорассудится, нимало не заботясь о поучительной стороне дела, поскольку о здравом смысле мы и не слыхали.

И потом – где мы и где теперь Морквин? А если ему вдруг что-то не понравится в моих словах, то пусть он сам придет и поправит меня, если сможет.

Так вот…

Забраться на вершину Тру-Горма дело далеко не самое легкое, будь ты хоть отчаянный новичок-сорвиголова, хоть трижды умудренный опытом охотник, живущий в этих краях всю свою жизнь.

Всякий, кто хоть однажды пересек этот горный хребет – неважно, желая ли навсегда оставить родные места, чтобы попытать счастья на чужбине, или возвращаясь обратно несолоно хлебавши, или даже с целым мешком серебра, всякий Вам подтвердит – без верного спутника и доброй старой легенды, способной сократить любое восхождение, тут не обойтись.

Зато уж и вид с вершины открывается! Добрую половину Лиаргиля можно разглядеть, да еще и Корахтское королевство в хорошую погоду.

Даже Белый замок с шестью его башнями, глубоким рвом и двумя перекидными мостами виден.

Может, когда-нибудь, если эта проклятая погода изменится, а ноги мои малость заживут после «испанских сапог», которые мне усердно примеряли в замке – может, мы и попробуем взойти на вершину – зрелище того стоит, только сейчас в этом нет совсем никакой нужды.

Мельницу Морквина отлично видно и от подножия горы. Я Вам теперь больше скажу – она, мельница эта, там и стоит.

Прямо у излучины маленькой речки Лупп, которая только ранней весной и бывает бурной, в те две недели, когда тает снежная шапка на средней голове Тру-Горма.

А так ее запросто переходят на лошадях. Надо только брод знать, не то, неровен час, угодишь в омут, и тогда все – ни лошадей, ни сбруи.

Да что это я все о серебряных уздечках, да о поклаже? Еще ни один всадник, не говоря уж о вознице, из омута не выныривал. Такие дела…

Вот над этим самым омутом предок любезного нам Морквина – тоже, понятное дело – Морквин, только Шестой… или Седьмой, (кто теперь упомнит?) и поставил свою знаменитую на весь Лимерик водяную мельницу.

Те, кого он в ту пору пользовал от зубной боли, уже лет триста, как и думать о ней забыли, а водяное колесо все крутится, каменные жернова мерно поскрипывают – мелют, знай себе, мучицу…

Часть первая

ЗАХВАТ

Глава первая

Визит Морквина

Тимофей Брыков, юноша шестнадцати полных лет, не самый большой любитель приключений, лежал на диване в своей комнате. Был поздний вечер. канун Первого сентября.

Густые, грязно-синие сумерки колотились в окно упорным, трехдневного возраста дождем. На лице Тимофея лежала раскрытая «Химия».

Он не спал. Было страшно и скучно. Страшно идти утром в школу, где никто и ничто не избавит его от этой самой «Химии». Скучно было по той же причине.

– Последний день каникул,– вяло размышлял он,– и погода, как назло, распоганилась. А завтра и вовсе в школу. Как подумаю, так словно мыло во рту. Ну, где это видано? Три месяца, а вспомнить нечего. Так и вся жизнь пройдет…

Он вздохнул, перевернул, не открывая глаз, страницу, снова накрыл лицо книгой.

Это был его метод изучения естественных наук – считывание информации напрямую с его носителя, минуя текст. Метод себя ни разу еще не оправдал, но Тимофей был не из тех, кто легко отступает.

– Это ж надо,– бурчал он,– никаких тебе приключений. Я их, конечно, сам не ищу, но вот, чтобы так, ничего…

Неожиданно в окно ударил ветер. Форточка оглушительно грохнула, холодные капли обожгли шею. Тимофей даже не вздрогнул. Он мечтал.

– Спасти кого, что ли? Только вот где?

– Места знать надо, брат Тимофей.

– Волколак тебе брат,– машинально ответил Тимофей.– Не успеешь глаза закрыть, а уж кто-нибудь обязательно тут как тут. Просто, как комары роятся…

Внезапно он сел. Отбросил книгу. Прямо перед ним, в черной раме окна, стоял человек.

Грузная фигура его в длинном, до пят, мокром балахоне, занимала почти все пространство между диваном и дверью. Лицо было прикрыто низко надвинутым капюшоном и утопало в густой тени от лампы. Проскочить в дверь, мимо незваного гостя нечего было и думать.

– Ты кто такой?– поинтересовался Тимофей с деланным равнодушием. Губы у него пересохли.– Откуда ты меня знаешь?

– Я тот, кто тебе нужен,– голос незнакомца прозвучал неожиданно мелодично, даже вкрадчиво.– И я укажу тебе путь, где, кроме подвигов, вообще делать нечего. И принцесс там видимо-невидимо. Спасай хоть каждую.

Голос баюкал, успокаивал. Слова лились гладко, нараспев. Казалось, ничего приятнее, чем эти звуки, и представить нельзя. Тимофея даже передернуло от отвращения.

– Что ты несешь?! Какие теперь принцессы? Откуда ты вообще такой взялся?

– А чего это ты разволновался? Ишь, покраснел весь. Разве не сам ты об этом мечтал? Вот я и поднялся…

Гость тяжело, по-хозяйски уселся на письменный стол. Из-под мокрого балахона выглянули огромные рыжие башмаки невообразимого фасона. Мебель жалобно всхлипнула. Волосы на голове Тимофея медленно встали дыбом.

– Чего-чего ты сделал?

– Ну, поднялся, всплыл вон из того озера,– гость неопределенно помахал рукой куда-то в окно, возможно, в сторону котлована на краю микрорайона.– Оно у нас тобой общее. Только берега, гм… разные. Стало быть, Тима, мы с тобой соседи. Помоги мне по-соседски и получишь то, о чем мечтаешь.– Незнакомец ухмыльнулся.– И даже сверх того еще немного.

Последние слова прозвучали довольно зловеще. Тимофей потер глаза руками. Зажмурился. Легче ему не стало. Он открыл глаза.

Гость по-прежнему занимал стол, только теперь он почти лежал, удобно устроившись на стопке учебников. Струйки черной воды медленно стекали с его одежды на чистые, приготовленные к школе, тетради. Тимофей сделал маленький шаг к двери.

– Постой-погоди,– сказал он.– Откуда тебе знать, о чем я мечтаю? И потом – какие могут быть берега у этой лужи? При хорошем ветре ее запросто переплюнуть. А ты говоришь – соседи… Ты, верно, спятил. И что это на тебе за тряпье? От цирка отстал?

Тимофей был уже в полуметре от двери. Оставался один рывок, он выскочит в коридор, квартиру открыть одно мгновение, а там – посмотрим. Незнакомец даже засмеялся. Коротко и невесело.

– Ну что ты, в самом деле? Очень даже преобидно мне отношение такое на заботу мою братскую встретить. Кто из нас подвиг совершить хотел? Я уж про принцессу-красавицу молчу. Впрочем, ты прав – пора нам по настоящему познакомиться.

Он соскочил со стола, выпрямился, почти величественно.

– Слушай и не суетись. Все равно дверь я запер, а из окна, полагаю, ты не вылетишь, не птица. – Он помолчал секунду-другую, словно раздумывая, стоит ли продолжать, выпятил бочкообразную грудь и, чеканя слова, произнес: – Я Мастер Морквин 36, из рода Морквинов, лесных колдунов. Мы незнакомы, но скажу, как брату – голос незнакомца стал задушевным – лучше бы тебе меня и дальше не знать. Но ты мне нужен, и для тебя я готов быть просто Мастером.

– Не знаю, как и благодарить.

– Когда герой готов, подвиг для него подыщут.– Гость подступил вплотную к Тимофею.– Я пришел не за благодарностью. Я пришел за тобой!– Лицо его, скрытое по-прежнему забралом тени, приблизилось. Он заговорил ясно, но намного тише.– Там, на берегу Моего озера, стоит Белый замок. В замке, как водится, король, а у короля, сам понимаешь, красавица-дочь, принцесса.

– Так оно обычно и бывает.– Тимофей мучительно соображал, что могло так задержать родителей. Часы показывали без десяти минут полночь.

–Но случилась беда. Злой колдун со своим подручным прошел сквозь стены замка и силой волшебства превратился в этого короля. А беднягу запер в своем старом уродливом теле. Теперь несчастный бродит по замку и уверяет всех, что он и есть настоящий король. Но это еще не все – главное, что подручный колдуна, вампир Спилгрим, женится на принцессе! Скоро и свадьба. Других-то женихов, сколько ни сватались, злодей умертвил и сбросил в подземелье.

Морквин перевел дух. Отер со лба пот.

– Ну, как?

– Очень невежливо с его стороны. Надеюсь, все у них образуется.

– Надеешься?! Да что ты знаешь о надежде? Надежда- это когда стоишь на своих деяниях! Что сделал, на то, стало быть, и надеешься. Но я не о том. История моя нравится?

– Еще бы.– Тимофей начинал думать, что родители уже никогда не придут.– Занятная, конечно, история. Только вот я здесь при чем? Что я могу сделать такого, на что не способен могучий колдун Морквин 36 из рода Морквинов, лесных колдунов? Правильно я выражаюсь?

– Да ладно тебе. Зови меня просто Морквин. Штука в том, что меня и за ворота замка не пустят. Между нами – нас, Морквинов, в долине как облупленных знают. Мы для замковых те же колдуны опасные. А ты человек новый. Принцем приоденешься, я тебе и одежку новую справил, не налюбуешься и за женишка свежего сойдешь. Как тебя принцессе представят, ты ей обстановочку-то обскажешь, и все дела. Мне б только свадьбу отложить, а дальше уж не твое дело.

– Все! Я понял. Дальше можешь не объяснять. Я буду червяком, на которого ловят щуку. И потому не мое дело, что станет с червяком.

– Ну, зачем ты так? Там девушку за вампира отдают, жизнь ей сломать могут, а ты – червяк… Герой ты есть благородный и принцессы от вампира спаситель.– Морквин посмотрел на часы.– Однако пора, брат. Скоро уж полночь, не опоздать бы.

Фигура его вдруг заколыхалась, стала расти, увеличиваться, раздуваясь и заполняя собою комнату. Словно клубами дыма обернулась она сначала вокруг тела Тимофея, а потом, поднявшись еще, зависла своею вершиной – тем, что еще недавно было головою незнакомца, где-то вверху, под потолком.

Свет в комнате погас, но Тимофей продолжал видеть. Ноги его отяжелели, прилепились к полу. Сам он как будто стек весь к своим ногам, к щиколоткам и ниже, почти к пяткам.

В то же время в голове его образовалась небывалая легкость, почти невесомость. Какой-то своей частью, нет, – он сам весь стал легче заполнившей комнату темноты.

Безо всяких усилий приподнялся он над полом, сначала невысоко, сантиметров на тридцать-сорок, неуверенно качнулся раз-другой, словно поплавок на тихой воде, но, подхваченный дымными кольцами, которые только и остались от ночного гостя, втянулся вслед за ним в открытую форточку.

Они поднялись сначала выше дома, и струи дождя нисколько не мешали им, легко проходя насквозь и падая дальше, на невидимую темную землю.

Потом плотные грозовые облака остались внизу, и они понеслись дальше, с ошеломляющей скоростью, и холодный ночной воздух свободно пронзал их. Вскоре тьма под ними рассеялась. Не осталось ни облачка.

Далеко внизу расстилались изумрудные поля и крутые выбеленные скалы. Длинная цепочка дымных вересковых топей тянулась на запад. Холодные озера полны были прозрачной синей водой, а густые леса стояли плотно, и до самого горизонта тянулась извилистая, каменисто-белая дорога.

Наконец, зависли они высоко над белым хребтом. Сквозь прозрачную толщу воздуха легко было разглядеть, как внизу из щелей между камнями пробиваются одинокие зеленые стебли.

Потом они стали набирать высоту – все выше и выше – пока скала внизу не превратилась в острие гигантского ножа.

И тут Тимофея бросили. Морквин исчез, растворился в холодном сыром воздухе. Какой-то миг Тимофей еще висел неподвижно, словно не веря. Потом он рухнул вниз.

Скорость была такой, что восходящие потоки выжигали глаза, резали щеки. Скала внизу быстро увеличивалась. Скорость все нарастала, вот он уже не успевает сам за собой, еще миг – и тело, оторвавшись от него, унеслось вниз, навстречу черному пику…

В следующий миг внутри Тимофея взорвалась бомба. Килотонн на пятьсот. Немыслимой силы удар разнес, разметал его на атомы, развеял по Земле на эти крошечные, невидимые глазу частицы и понес дальше, уже медленнее, покачиваясь и удаляясь, по расходящейся спирали, в далекий Космос…

Спустя вечность, а может, и дольше, откуда-то сверху и сбоку, возникла, уплотняясь быстро, закопченная деревянная стена.

Тимофей ощутил себя лежащим ничком. Грубые некрашеные доски раздавливали щеку. Прямо над ним высились сложенные аккуратными штабелями, туго набитые, обсыпанные белым мешки.

Тимофей потянул носом висевшую в воздухе пыльцу, представил перед собой круглую макушку Морквина, тихо сплюнул и уснул…

глава вторая

Захват

Осень здесь так себе. То ветер холодный задует, то сыро или дождь на неделю, а то и все сразу. За день со счету собьешься, сколько раз погода изменится. Дрянь, а не осень.

Впрочем, и весна, и даже короткое лето мало чем от нее отличаются. Что уж тут говорить о зиме?

Но в тот день, словно все ненастья сбежались с Восточного побережья и, окружив королевский замок, устроили такую круговерть, что даже хозяйничавшие от веку в глухих Оделенских лесах волки забились в свои логовища и, поджав хвосты, затаились до рассвета.

Уже смеркалось и, сквозь начавшуюся метель очертания замка сливались с крутым каменистым холмом. Холм служил и фундаментом, и защитой от конных врагов. Попасть в замок можно было только по узкому перекидному мосту, через глубокий, полный черной воды ров, опоясывающий утес и дальше, сквозь прорубленный в скале тесный проход, пропускающий одновременно лишь одного всадника с опущенной пикой.

За минувшие пятьсот лет, что прошли с той поры, как тень от замка впервые накрыла подножие холма, а власть Оделов весь Оделен, никто так и не сумел покорить эту каменную твердыню…

Мост меж тем уже подняли. Ворота, не дожидаясь ночи, заперли на исполинский кованый засов и, четверо стражников, в намокших шерстяных плащах, накинутых на затвердевшие кожаные латы, собирались уже вернуться в караульную комнату, что расположена справа от внутренних ворот, в пристроенном к стене деревянном домике.

Там, над очагом булькала жирная похлебка из свиных потрохов. Стоял, задвинутый в угол и прикрытый от всевидящего ока начальника стражи бочонок с деревенским пивом, а на столе были разбросаны игральные кости. Поодаль, через внутренний двор, припорошенный мокрым снегом, еще сновали слуги и разный дворовый люд.

В стрельчатых окнах, высоко, красными сполохами плясало пламя свечей, отбрасывало блики на грубые каменные стены. Предвкушая ужин, продрогшие солдаты дожидались темноты, с минуты на минуту готовой накрыть замок, сбивали с обуви налипший снег, тихо переругивались. Обычная ночная стража.

И тут в ворота постучали. Три гулких удара тяжелым медным кольцом, снаружи укрепленным на воротах.

– И кого несет?– пробурчал Бородатый, бывший в карауле за старшего.– Ну-ка, Кайден,– обратился он к рослому, лет двадцати от роду румяному солдату, нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу,– давай мухой к воротам. Узнай, что там, и гони в шею любого! Тут не постоялый двор.

Двое других, позевывая, потянулись в караулку, уверенные в том, что ни один добрый человек, а тем более благородный рыцарь об эту пору по равнине бродить не станет.

Кайден же, напротив, охотно вернулся к воротам. В уже полной темноте чуть сдвинул тяжелую доску, приоткрыл узкое смотровое оконце.

– Назовись, кто бы ты ни был!– Он почти кричал, силясь перекрыть завывания ветра и стук перешедшего в град снегопада.

– Благословен король, имеющий такого стража,– услышал он высокий скрипучий голос.– Я же, милостью Провидения, лекарь. Ваша принцесса умирает, и я готов ее исцелить.

Кайден задумался. Принцесса Ригхан, действительно, сильно хворала весь последний месяц, а третьего дня и вовсе слегла. Среди слуг и охраны поползли слухи о скорой смерти единственной дочери короля Одела. Замок сковала печаль…

– Ворота заперты,– сказал Кайден неуверенно, до боли в глазах вглядываясь в темноту. Там, припорошенные снегом, смутно маячили две сгорбленные фигуры.– Ступайте в деревню, переночуйте на постоялом дворе. Утром я доложу о вас начальнику королевской стражи.

Лекарь за воротами согнулся почти до земли.

– Я слеп и горбат. И собака моя устала. Не дойти нам, замерзнем…

Кайден поскреб затылок. А горбун вдруг прилип с той стороны к смотровому окошку – так, что зеленью сверкнули глаза его.

– Позови, позови, добренький мой страж, доложи обо мне, пока есть еще время. Опоздаешь, и кровь принцессы падет на твою голову…

Кайден отступил, поежился.

Какая кровь? С детства он не знал, что такое страх, но тут ему стало холодно, а под шерстяным плащом, вдоль спины, побежали ледяные капли.

– Ждите,– выдавил он и, закрыв плотно оконце, поспешил в караулку.

За воротами, под загустевшим снегом, остался старый болотный колдун Оркмахи с двумя своими горбами, тощим узелком и дрожащим под худой попоной унылым вампиром.

Это все, что осталось у колдуна, не считая поредевшей стаи летучих мышей, после того, как войско Одела окружило его родное болото, а крестьяне из окрестных деревень осушили и засыпали топь.

Ученики и слуги некогда могущественного чародея частью погибли, частью разбежались кто куда. Насилу сам тогда ноги унес.

Но теперь время возвращать долги. Оборотная мазь из остатков черного ила и нетопыриной крови готова. Принцесса, у которой его летучие мыши, прилетая по ночам, месяц высасывали кровь, умирает, а он, странствующий лекарь – последняя ее надежда – стоит у ворот такого некогда страшного для него замка. Так что же они медлят?!

– А, Спилгрим?!– Оркмахи начинал замерзать.– И угораздило меня родиться в этой стране, да еще и на болоте. Или мало в мире теплых мест и доверчивых людей? Ну, за что мне это?!

– Хозяин,– просвистел трясущийся вампир,– я, наверное, скоро умру. Месяц без крови. Холодно мне, страшно…

– Терпи, гаденыш! Такие сами не умирают. Дай тебе волю, пол замка уморишь, нежить болотная. Забудь теперь о крови! На золоте скоро есть станешь, на принцессе женишься.

– Кто ж за меня такого пойдет? Беден я, не красавец.– От жалости к себе вампир тихо скулил, посвистывал.

Прошло не меньше часу, а то и все полтора. Колдун с вампиром походили уже на два сугроба, но к воротам никто не выходил. Оркмахи начинал терять терпение. Оба его горба покрылись толстой наледью, и старого колдуна колотил озноб.

– Где хваленое Оделенское гостеприимство? Умрет принцесса, кто нас в замок пустит? Век мне с горбами вековать…

Вампир тихо завыл рядом:

– И я, одинешенек, сирота бесприютная, кто меня обогреет, кто в дом пустит, напиться позволит…

Внезапно щеколда грохнула, и, вместо смотрового окна, в воротах распахнулась небольшая, обитая с двух сторон железом, дверь. Узкий проем перекрыла дородная фигура в черном, с коптящим на ветру факелом. Бородатое звероподобное лицо в прыгающем свете выражало скуку, недоверие и свирепость.

– Кто такие?!– прорычал начальник стражи, заглядывая под заснеженный капюшон колдуна.

Оркмахи начал было, вежливо покашливая, объяснять что-то про странствующего лекаря, но тут, оттеснив бородатого Ансгара, а именно так звали разбуженного начальника стражи, выступил высокий молодой человек. Благородную осанку и богатый, расшитый золотом камзол не могли скрыть ни сумерки, ни густо валивший снег.

– Не станем терять время,– сказал он, откинув волосы с бледного красивого лица.– Я принц Вильмет, сын короля Лиаргиля! Моя невеста умирает, и нет никого, чью бы помощь мы отвергли. Если ты, чужеземец, спасешь принцессу, получишь все, о чем ни попросишь.

– Я попрошу,– колдун с достоинством поклонился.

– А если обманешь,– Ансгар жестом пригласил лекаря со жмущимся к его ногам вампиром следовать за собой,– завтра сможешь увидеть свой задний горб без зеркала.

– Это как же?– подхватив полы намокшего балахона, колдун поспешил вслед за шагнувшим в проход принцем.

Начальник стражи запер дверь, громогласно зевнул, поднял над головой факел и, в несколько шагов догнал шествие.

– Если свернуть даже такую короткую шею, какой за грехи наградил тебя Создатель, ты сможешь вдоволь любоваться своим уродством. Но перед этим ты мне расскажешь, как вы перешли через ров, если мост подняли еще засветло?

Спилгрим трусливо поджал хвост, втиснулся между широко шагающим впереди принцем и семенящим за ним колдуном. Они уже пересекли опустевший двор замка и направлялись к высоким резным дверям с королевским гербом. Где-то завыли спрятавшиеся от непогоды борзые.

– А эту мерзкую тварь,– бородачу так и не удалось разглядеть под попоной зеленую морду вампира,– я скормлю дворовым псам!

Слуги уже распахивали двери, зажигали факелы, освещая широкие обледеневшие ступени.

Колдун вдруг остановился, сказал нагнавшему его начальнику стражи:

– И зря! Порода редкая, ценная. Возможно, она здесь и приживется, размножится…

– Спасибо, мы как-нибудь сами,– Ансгар едва не взашей затолкнул колдуна в дверь, отряхнулся от снега и прорычал:– Да шевелись ты, мерзкий карлик!!

глава третья

Путь в замок

– Путь в замок лежит через болото,– говорил Морквин, правя тесной двуколкой.– У нас, Тима все через болото, будь оно неладно.

Тимофей молчал, изредка, на ухабах, подпрыгивая и ударяясь лбом о твердую голову молодого колдуна.

После того, как Морквин перенес его на свою мельницу и напоил, для храбрости, едким пахучим, как деготь, отваром, он уже ничему ни удивлялся.

Еще засветло они выехали с заднего двора мельницы и, попетляв по узкой дороге, свернули вскоре на лесную тропинку. Упитанный мерин тащился бодро и, несмотря на темноту, ходу не сбавлял.

– Да ты не сомневайся,– Морквин был оживлен, даже весел и, чтобы скоротать путь, сделался неожиданно словоохотлив.– Тебе всего-то делов – полюбезничаешь с принцессой и назад. А я тебя в срок и не с пустыми руками обратно доставлю. Любишь, поди, подарки-то?

– Терпеть их не могу,– сдавленно отзывался Тимофей.– Особенно от колдунов…

Во тьме, на полном бездорожье, когда невидимые ветви ударяют по лицу, чудилось, что сама ночь бьет наотмашь жесткими сырыми лапами.

– Страшненько ночью?– не унимался Морквин.– В лесу…. А ты представь, что ты волк. И это твой лес. Да и не один ты здесь. Вон нас сколько…

На дне повозки, устланном сухой соломой, сопело зеленое чудовище, взятое Морквином с мельницы. Сзади, на облучке, дремала ворона, а за пазухой колдуна пригрелась крупная гадюка.

– Я вот, раньше, на мельнице, тоже сычом сидел. Один, что днем, что ночью. Редко кто заглядывал, места тут дикие. Скучно было. Потом, когда король болото осушил, Болотня завел.

Морквин звучно пошлепал по бугристой спине. Чудовище довольно заурчало.

– Бродил я там, кое-чего для хозяйства присмотреть. И напрасно ходил – нет там ничего. Грязь одна, да засохший ил после войны остались. Вдруг – смотрю, кочка шевелится. Палкой поворошил – вот он, Болотень, как есть. От жажды умирал, а у меня пива кувшин с собою. Напоил его, он и ожил. А как на мельницу привез – глядь, а их двое! Жаба, Маккварен – та, что пиво у меня охлаждает – ну, ты видел, к спине его присохла, так и приехала…

С тех пор и живут. Болотень – даром, что ископаемое – смышленым оказался. Рыбу ловить выучился, сетей не надо. Потом ворону подобрал битую, вылечил. Стеллой назвал. Гадюка сама приползла, мужеского пола оказалась. На Гришу теперь отзывается.

Дальше – больше. Козу взял – молочко у нее жирное, сладкое, а места много не надо. Потом Онгхус прибился – ты его не видел – он на чердаке спит. Он, вообще-то дурачок деревенский. К тому же вор – яблоки в садах воровал. Ну, я его и пригрел, чтобы не прибили совсем на деревне. Теперь другая беда – полон дом – ни днем, ни ночью покою нет.

– Добрый ты,– сказал Тимофей, все пытаясь отодвинуться от сопящего в ногах чудища.

– Нет,– отвечал Морквин.– Я умный. Дедушка Морквин говорил – делаешь другим – делаешь себе. Так и вышло. Слухи по долине пошли – мол, на мельнице, в омуте чудовище живет. Народ валом валил, особенно поначалу. Поглазеть-то, все охочи. Ну, и зерно, к примеру, везут с осени. Зря, что ли, ехать? А у меня и пивоварня! Иной день, пока жернова мелют, я на пиве да муке полный кошелек монет выручал. Куда как прибыльней, чем ворожить. У меня, брат, все работают! Гадюка мышей извела, ворона воробьев с клевера гоняет. Даже паук при делах, ни одной мухи не осталось.

– Ну, а со мной как? Я ведь тебя о помощи не просил.

– Мы с тобой, Тима – герои. Людей от оборотня спасать едем. А героям награда – подвиг…

Какое- то время ехали молча. Ничто не предвещало еще рассвета, когда Морквин неожиданно натянул вожжи.

– Вот и болото.– Он спрыгнул на землю, привязал мерина к черному стволу.

Следом, разминая затекшие ноги, выбрался Тимофей. Было холодно, сыро. Тянуло плесенью, гнилью, чем-то сладковато-паленым.

Скоро небо над лесом начало сереть и они, уже пешие, вышли к опушке. За ними, прыжками, увязался Болотень.

Сквозь редкие облетевшие деревья уже можно было разглядеть длинное пересохшее болото, серые вересковые заросли за ним. Редкие лесные колки таяли в утренних сумерках. Почти невидимые, серебрились горы у горизонта.

В центре болота, на месте разрушенного жилища Оркмахи, торчали обугленные деревянные сваи. Весь верхний этаж был сожжен во время штурма. Болото осушили с помощью отводных каналов, но непролазная хлябь в центре осталась и не позволила добраться до нижних, скрытых у самого дна, уровней дома.

Год назад, пробыв на болоте почти до самой зимы, солдаты вернулись в замок. Несколько человек утонуло, еще двое исчезли неизвестно куда.

И, когда дни стали совсем короткими, а ночью трясина дышала, чавкала и волновалась, как гигантское голодное чрево, король Одел снял осаду.

Самого Оркмахи и его вампира так и не поймали. Поговаривали, что хозяин болота, кем-то предупрежденный о штурме, загодя покинул свое жилище.

Морквин вдруг остановился. Покрутил головой, понюхал воздух. Потом подозвал Болотня и пошептал ему куда-то между бугристыми складками.

Чудище покрутилось немного и прыжками, разбрасывая ил, устремилось к центру болота.

– Под болотом есть подземный ход,– сказал Морквин.– По нему оборотни испокон веку в замок ходили. Вход где-то под домом, а дом-то сгорел. Вот Болотень и ищет…

Чудище меж тем дошлепало до середины болота. Порылось усердно, разбросав перемешанные с илом головешки и, опрокинувшись кверху ластами, выдернуло пастью жирно чавкнувшую деревянную крышку.

– Пора,– сказал Морквин и шагнул первым.– Иди следом, раньше тут брод был. Болото, даром, что сухое, провалишься и ага…

Подобравшись к дышавшей холодом хляби в центре болота, они остановились. Уже совсем рассвело.

Сверху, на плечо Морквину, спланировала ворона. Из-за пазухи у него высунула треугольную голову змея.

Морквин сказал:

– Я, Тима, сон видел. Снился мне Шамас, древний колдун. Его уже лет пятьдесят, по слухам, не видели. Не выходит он к людям. И Шамас сказал – «Тимофей тот, кто спасет от оборотня…»

– Во как…– Тимофей поежился.– А ты, что, веришь снам?

– Нет. Снам я не верю. Я сам, какой хочешь сон, любому пошлю. Но тут… Шамас. И хоть по мне – ты на героя не слишком похож – он указал на тебя. А избранных не спрашивают, хотят они или нет. Их надо только вовремя к месту доставить. Туда, где свершиться должно то, для чего их избрали. А уж они свое дело сделают.

Дедушка Морквин говорил: «умный делает, что хочет, а герой, что может». Дело героя – подвиги. А с наградой, Тима, мы после решим…

Путь по старому подземному ходу занял несколько часов. Или дней – время в темноте то сжимается, то растягивается, как резина.

Где-то впереди шлепал взятый проводником Болотень. За ним по звуку тащился Тимофей.

Замыкал шествие Морквин, понимающий, как и подобает колдуну, язык птиц и зверей, с большим мешком, змеей и вороной.

Они падали и спотыкались. Что-то скользкое, с отвратительным визгом, то и дело вырывалось из под ног Тимофея. Мохнатые крылья не раз задевали его лицо. Он расшиб лоб об острый выступ, сбил ноги, но, впав в почти сонное состояние, продолжал двигаться дальше.

Морквин больше не разговаривал. Поначалу Тимофей еще пытался вспомнить, что он здесь делает, но потом и эти мысли ушли. Оставалось одно – «надо идти вперед».

Кончилось все неожиданно. Сначала стихло шлепанье Болотня. Потом Тимофей уткнулся в его холодную шишковатую спину. Скоро подтянулся и Морквин.

– Все, стена. Это замок.– Он пошуровал в мешке. Достал и зажег масляный фонарь. Прыгающий огонь осветил деревянные стены туннеля, мшистые камни крепостной стены.

– Переодевайся,– сказал Морквин и ловко обрядил Тимофея в расшитый золотом тесный красный камзол, узкие короткие штаны из лосиной кожи и длинные, с загнутыми носами сафьяновые туфли, украшенные ко всему еще блестящими камнями.

– Тут что-то не так,– пробовал возражать Тимофей, но Морквин уже нахлобучил ему на голову огромный белый тюрбан с зеленым камнем на лбу и умопомрачительным пером сбоку, повязал шею шелковым черным платком, перепоясал туго серебряным кушаком, надел через плечо шикарную золотую перевязь.

– Красавец!– одобрил он и покрутил Тимофея.– Принц заморский, никак не меньше.

– Немного безвкусно,– вяло пробормотал Тимофей.

– А мне нравится,– Морквин потер рукавом поддельный изумруд, полюбовался игрой света на бесчисленных гранях.– Я его в Доглене, у купца одного в кости выиграл. Вместе с одеждой. Но сейчас не об этом. Слушай и запоминай – поднимешься наверх, в покои принцессы. Скажешь, что жених ее – принц Вильмет – оборотень. Его имя Спилгрим, а король – отец ее благородный – болотный колдун Оркмахи. Это его месть за осушенное болото. Пусть принцесса, под любым предлогом, отложит свадьбу. Хоть на неделю.

– А потом?

– Шамас что-нибудь придумает…

Морквин вытащил из кладки небольшой валун. Сунул Тимофею за пазуху холодную змею, посадил на плечо угрюмо молчавшую ворону.

– Гриша, Стела,– скомкано представил он животных.– Если что, обращайся.

– А Болотня ты мне на шею не посадишь?

– Не сейчас. Твое дело – свадьбу отложить. И фонарь возьми, посветишь себе! Да не задерживайся, жду тебя здесь до утра. А то понравится еще…

глава четвертая

Перевертыши

Месяц в замке прошел быстро. Принцесса Ригхан выздоровела и даже успела дать свое согласие сыну Лиаргильского короля, который давно стал в замке своим и жил теперь в верхнем этаже доселе заброшенной Северной башни.

Король Одел с королевой Линеттой ворковали, словно голубки. Придворные умилялись.

– Ну, ровно молодые,– говорила дама Иона, смущенно обмахиваясь костяным веером.

– Да-да-да,– вторила ей дама Аневал – старая дева, приходившаяся дальней родственницей двоюродной тетке королевы.– С той поры, как я держала на руках малютку принцессу, такого не видела. Любовь!

– Мы счастливы!!– кланялись придворные при виде царственной четы.

Одно несколько тревожило. Не успела принцесса толком поправиться, и день свадьбы был уже назначен, как странная, похожая на первые признаки болезни немочь снова стала охватывать ее.

До самого вечера в такие дни не выходила она из своей комнаты, сидела молча рядом со своей любимой служанкой Тенил, и ничто не могло заставить ее улыбаться. Но, что еще хуже – лечить теперь ее было некому.

От перемены ли климата, пережитых во время дальних странствий волнений или чего-то еще, но только чудесный лекарь после исцеления принцессы сам – как бы это сказать – немного помешался.

Горбун вообразил себя королем!

Днями носился он по переходам замка, убеждал всех, что он околдован, отдавал страже приказ тотчас схватить короля-самозванца, рыдал, клочьями рвал на себе волосы – словом, вел себя, как и полагается, настоящему буйнопомешанному.

К тому же, своим видом он пугал придворных дам, поначалу жалевших его. Но горбун, видно, совсем потерял разум и, в ответ на попытки успокоить его или угостить чем-нибудь сладеньким, плевался, выкрикивал ужасные угрозы и раз даже укусил руку дамы Гизеллы, пытавшейся запихнуть ему в рот сладкий леденец.

Спасибо доброму королю! Он призрел сумасшедшего карлика с его зеленым поводырем, похожим сразу на пингвина и жирную летучую мышь, и позволил им поселиться в замке.

Горбун был назначен придворным шутом с полным содержанием, а его странная собака, водворенная в клетку, жила теперь в Северной башне, над покоями принца Вильмета, дожидавшегося свадьбы.

И это несмотря на то, что новоявленный шут поколотил как-то скалкой для теста главного повара, господина Бокажа!

Повар не положил тогда молотую корицу в любимые королем булочки с изюмом, что почему-то взбесило горбуна. Он погнался за перепуганным поваром и в углу кухни перетянул его палкой вдоль толстой спины. Точь в точь, как поступал не раз сам король Одел, любивший неожиданно заглянуть на кухню.

На поднявшийся шум явился грозный начальник королевской стражи. Все замерли, ожидая, что будет.

Но вместо скорой расправы, господин Ансгар постоял молча и вышел, о чем-то крепко задумавшись и не сказав ни слова.

Ночами горбун выл тоскливо на невидимую сквозь вечные облака луну, а его собака скулила почти человеческим голосом. Но разве пробьется хоть какой-нибудь звук сквозь такие стены? А если бы и услышал кто стенания горбуна и его собаки, все равно бы в них не поверил…

Совсем не то, что в день, когда в тронном зале – впервые после болезни принцессы – собрались все придворные и король с королевой, и принц Лиаргильский.

А сама принцесса, с игравшим на нежной коже румянцем, снова сидела на своем всегдашнем месте – рядом со счастливыми отцом и матерью.

Это был замечательный день! Уже накрыли столы, в дальних комнатах музыканты настраивали инструменты и, сгрудившиеся возле кухни слуги, лакеи и повара тянули шеи, чтобы не пропустить самое главное.

Все знали, что этим вечером принцесса сделает, наконец, свой выбор и будет объявлено о ее помолвке с одним из женихов, а горбатый лекарь получит обещанную королем награду.

Колдун выглядел усталым. Со времени, как он переступил порог замка, прошло уже два дня и три ночи, и ни разу он не сомкнул глаз.

В первую ночь, когда его впервые поставили перед королем, он сказал:

– Я верну принцессу к жизни. Через три дня она будет здорова.

– Что тебе для этого нужно?– спросил Одел тихо и стиснул подлокотники своего трона.

– Все, о чем бы я не попросил.

– Пусть будет так. Иди и лечи…

И лекаря тотчас отвели в покои принцессы.

Горбун потребовал: жаровню с горящими угольями, талую воду, свою зеленую собаку- поводыря и, чтобы все вышли и не смели появляться, пока он не позволит.

– Именем короля,– сказал он.– Иначе принцесса умрет, и кровь ее падет на вас.

После таких слов никто не решился беспокоить чужеземца.

Оставшись в просторной, хорошо протопленной комнате, Оркмахи первым делом запер изнутри дверь. Развязав свой мешок, разложил на инкрустированном столике у изголовья уже впавшей в беспамятство принцессы, блестящие инструменты, изогнутые стеклянные трубочки, расставил по размеру несколько небольших колб. Вскипятил воду, остудил и влил, помешивая в узкий глиняный кувшин, до этого момента запечатанный густым, как смола, илом.

Горели по стенам светильники. Рядом со спящей принцессой сидел голодный вампир, смотрел, не отрываясь на исхудавшее за время болезни, но все еще прекрасное лицо.

– Красавица,– свистел он.– Таких больше нет.

Оркмахи молчал, склоняясь низко над колбами. Подождав, пока содержимое кувшина растворится в воде, всыпал внутрь горсточку зеленого пепла. Взболтнул, сказал, почти торжественно:

– Это мой час! Месяц летучие мыши прилетали в эту комнату, и пили кровь у спящей принцессы. По одной каждую ночь. И каждое утро, когда сытый нетопырь возвращался – я убивал его, выливал кровь принцессы, высушивал и собирал ее здесь, в этом кувшине.

Так повторялось двадцать восемь раз, между двумя полными лунами. От целой стаи моих лучших нетопырей осталась жалкая связка. Но я здесь, в замке!

Он разлил густо-красное содержимое по двум колбам, соединил их хитросплетениями изогнутых стеклянных трубок, бросил в жаровню горсть бесцветного порошка, отчего по комнате пополз тонкий сладковатый запах. Перетянул руку девушки кожаным ремешком и, сделав крошечный нарез, вставил в вену узкий конец стеклянной трубки. Булькнув, кровь стала медленно переливаться принцессе.

К утру, она чуть порозовела, но так и не пришла в сознание.

Весь следующий день Оркмахи не отходил от ее изголовья, совершал пассы, окуривал ее дымом от многочисленных болотных снадобий, читал заговоры.

На вторую ночь он развел остатки сухой крови и повторил переливание. Утром у принцессы дрогнули дважды густые тяжелые ресницы, но этим дело и ограничилось.

Летучие мыши перестарались. Колдун запаниковал. У него кончилась сухая кровь. Срочно нужна была свежая.

– Сначала создадим,– пробормотал он,– потом боремся…

И вечером второго дня он вышел из комнаты. Тотчас к нему приступил начальник стражи Ансгар, все это время дежуривший у двери с двумя вооруженными стражниками.

– Приведите двенадцать незамужних девиц!– потребовал колдун и, не отвечая на вопросы, вернулся обратно.

Спустя полчаса, девушки кругом стояли у ложа больной. Каждой из них Оркмахи дал по черной горящей свече, приготовленной из воска, черного ила и десятка его волшебных снадобий.

Когда под потолком собралось густое клубящееся облако, а одурманенные девушки застыли, как изваяния, Спилгрим принялся за дело.

Вначале он осторожно отпил несколько капель крови из надреза на руке принцессы.

– Сладенькая,– заклекотал он, судорожно дергая зелеными ноздрями и распахнув, сложенные обычно за спиной, костистые крылья.

– Отойди от девушки!– рявкнул колдун.– Сейчас вся надежда на тебя. Спутаешь кровь, и принцесса умрет. Живыми нам тогда не уйти.

Спилгрим покружил немного по комнате и, успокоившись, двинулся быстро по кругу, по очереди прокусывая каждой девушке вену позади колена, там, где не так заметны будут следы от его зубов.

Синни из Бохерин, румяная полногрудая толстушка, не так давно взятая в замок стряпухой, стояла четвертой. Не в силах больше сдерживаться, мучимый голодными спазмами, вампир прокусил ей вену и, прильнув, принялся взахлеб, с жадностью высасывать кровь.

– Где ты, гаденыш?!– колдун ненадолго потерял Спилгрима из виду. Лицо Синни, еще минуту назад пышущее здоровьем, сделалось бледным, мучнисто-вялым.

В два прыжка колдун оказался рядом. Рывком оттащил обезумевшего от крови вампира. Встряхнул его так, что клацнули длинные клыки. Зарычал, давясь от злобы:

– Ты что творишь, нетопырь болотный?! Погубить нас решил?! Да я с тебя шкуру сдеру, на куски порублю! Лучше я сам тебя съем, чем утром, по твоей милости, нас обоих скормят собакам. Убью!..– Выйдя из себя, колдун принялся колотить вампира.

– Прости, хозяин…– хрипел Спилгрим,– не удержался я, тяжело мне, не могу я без крови…

Колдун выхватил, наконец, из кучи своих инструментов, длинный, острый, как бритва изогнутый крючок и, прижав вампира к полу, стал примериваться, как ловчее содрать с того шкуру.

Оценив угрозу, Спилгрим взмолился:

– Клянусь мамой! В рот не возьму, от жажды умру, ни-ни без спросу!..

Оркмахи оттолкнул его, брезгливо отер руки.

– Живо за дело!

Похожая кровь оказалась у любимой служанки принцессы – Тенил, застывшей со свечой самой последней. Колдун быстро откачал у нее полную, до краев, колбу крови, перелил, не мешкая, принцессе.

Распахнул окно, выгнал из комнаты остатки дыма. Разбудил и вытолкал из комнаты девушек.

– Ступайте, ступайте,– торопил он,– вы свое дело сделали…

Утром, едва держась на ногах, он вышел к сгрудившимся у дверей придворным. Поклонился и сдержанно объявил:

– Милостью Божьей, принцесса здорова!

И вечером все собрались в тронном зале.

Король Одел сказал:

– Ты вернул нам надежду. Обещаю исполнить все, о чем не попросишь.

– Я попрошу,– отвечал Оркмахи.– Я хочу, чтобы Вы, своей королевской и отцовской властью, соединили два любящих сердца. Принцессы Ригхан и…

По залу прокатился ропот. За столом, среди придворных и успевших съехаться нескольких близких соседей – хозяина западных земель лорда Одхана с двумя неженатыми сыновьями, недавно овдовевшего графа Годуэнского, сидели еще четверо женихов – славных юношей из самых благородных семейств острова. Не говоря уже о принце Вильмете, сыне Лиаргильского короля, с детства считавшегося женихом принцессы.

Его отец и славный король Одел были друзьями и верными союзниками и, когда родились их дети, сговорились поженить их.

Но принцесса, едва ли не от рождения отличавшаяся своенравным характером, всегда заявляла, что станет женой лишь того, кого выберет сама. И, любящий ее Одел, соглашался, втайне лелея мечту, что его дочь все же остановится на принце Вильмете.

А теперь горбун, поймав его на слове, может разрушить планы двух великих королей и, мало того, сделать несчастной его единственную дочь.

Но ни один мускул не дрогнул на благородном лице Одела.

– Что ж,– сказал он,– мое слово. Назови имя жениха принцессы.

– Принц,– быстро вымолвил карлик. Любящий ее всем сердцем принц Вильмет, сын Лиаргильского короля.

Старый Одел сел. Выдохнув, наконец, опустились на скамьи гости и придворные, с великим напряжением ожидавшие слов карлика. Слуги быстро наполнили кубки вином, и Одел произнес:

– Пусть будет так.– И, не сдерживая больше радости, прибавил.– Отныне они помолвлены! День свадьбы мы объявим позднее, когда приедет мой друг, король Лиаргиля.

Принцесса, давно любившая так неожиданно назначенного ей в мужья принца Вильмета, вспыхнула, опустив глаза. Разочарованные женихи не скрывали обиды.

Довольный Одел махом осушил королевский кубок.

– Но ты ничего не попросил для себя, карлик.

– Мне, убогому,– отвечал колдун смиренно,– счастьем будет и то, что Вы, Ваше Величество, прикоснетесь к моему ужасному горбу. Быть может, после этого, моя тяжкая ноша станет легче.

– И только?!– засмеялся король, а вслед за ним и придворные, и слуги, и стража за нижними столами.– Не дорого же ты берешь. Подойди к трону!

Согнувшись, мелко семеня по каменному полу, Оркмахи пересек зал, остановился напротив трона.

Поднял клочковатую голову, повел вокруг горящим взглядом. Увидел блестящего принца Вильмета, теперь уже законного жениха, рядом с повеселевшей принцессой, в окружении молодых веселых придворных. Оглядел выстроившихся в линейку слуг с подносами, полными изысканных яств, заметил музыкантов, готовых заиграть по первому знаку, пятерых акробатов и жонглеров, приглашенных развлекать гостей.

– Да, вот еще что,– сказал карлик, будто вспомнив. – Давеча господин Ансгар – начальник королевской стражи – чуть не до смерти напугал мою собачку. Пусть принц ее приласкает. А то у бедняги до сих пор лапы подгибаются. Как мне, убогому, с таким поводырем?

Забытый всеми, Спилгрим таился в углу зала, за громадным камином. Теперь он вышел и, кутаясь в рваную попону, торопливо приблизился и сел слева от колдуна.

У него и в самом деле тряслись лапы. Он обмирал от ужаса, всякий раз ожидая, что кто-нибудь признает в нем не собаку, а болотного вампира.

Перед тем, как войти в тронный зал, Оркмахи густо натерся болотной мазью. Остатками ее он вымазал Спилгрима.

В зале было сильно натоплено и сухо. Мазь быстро сохла, а с этим уходила и ее сила. Но торопиться было нельзя.

Предвкушая забавную сцену, когда король, в роскошной атласной мантии, подбитой мехом, в расшитом камзоле, осыпанном драгоценностями, прикоснется к мерзкому горбуну, а принц Вильмет – этот гордец – погладит его странную собаку, все замерли.

Принц, поклонившись королю и королеве, покривился и, придерживая меч, направился к дрожащему вампиру. Тут и горбун приблизился к королю. Поднял доселе всегда склоненное к полу лицо, и впервые они встретились глазами.

С юности Одел отличался безудержной храбростью, а с годами его дух сделался таким же твердым, как камни, из которых пятьсот лет назад сложили его замок. Но под змеиным взглядом колдуна ему стало не по себе.

– Прошу Вас, Ваше Величество,– пригасив в зрачках зеленый огонь, Оркмахи снова склонился.– Явите свою королевскую милость…

И, в тот момент, когда король положил свою правую руку на торчащий, как могильный холм, горб колдуна, принц Вильмет дотронулся до зеленой шкуры вампира…

Дальше случилось то, о чем до сих пор судачат старые слуги. Да что они? Об этом долго не смолкали разговоры и среди придворных, а крестьяне из окрестных деревень, невесть как прознавшие про странное это событие, приврали по своему обыкновению уже такое, что вряд ли кто теперь разберет, что произошло тогда на самом деле.

А было так:

На несколько мгновений рука короля словно прилепилась к горбатой спине.

Одел резко выпрямился, пытаясь отдернуть ладонь. Судорога прошла вдоль его тела, исказила лицо. Он выгнулся спиной и, скрежеща зубами, сдержал мучительный стон, рвущийся из его уст с пузырями зеленой пены.

Не в лучшем положении оказался и принц. Зеленая собака, которую он, скрепя сердце, согласился погладить, вдруг бросилась на него, обхватила ноги кривыми лапами и взвыла дико, почти человеческим голосом. Только никто в замке этого не услышал…

Потому, что в тот самый миг, когда рука короля прикоснулась к ужасному горбу, оглушительный раскат грома расколол, как показалось тогда многим, замок до самого основания.

Дрогнул каменный пол. Погасли свечи, задутые налетевшим ниоткуда порывом ледяного ветра. А когда, опомнившись, слуги снова разожгли огонь, только две черные тени, похожие на огромных летучих мышей, мелькнули и пропали над головами старого короля и отступившего назад принца.

Свершилось то, к чему так долго готовился болотный колдун. Его душа заняло место короля Одела, вытолкнув того в скрюченное тело горбатого карлика.

Душа же принца, в свою очередь, извлеченная из собственного обиталища, перешла в тело мерзкого зеленого вампира. А Спилгрим занял его место, став для всех женихом несчастной принцессы.

Когда собравшиеся немного перевели дух, их глазам предстал обезумевший горбун и крутящаяся по полу, грызущая собственные лапы, зеленая собака.

– Вот, что случается, когда слишком близко приближаешь простолюдинов,– сказал «король», устами которого говорил теперь Оркмахи.– Взять их!

И, когда навалившаяся стража связала бесноватого горбуна и его собаку, прибавил:

– Но милость моя велика. Посадить горбуна в холодную, а когда успокоится, быть ему королевским шутом. Он это заслужил!

Королева, жена Одела, жалостливо поджала губы.

– А, может, лучше в Доглен, в лечебницу? Бедняжка так переволновался…

– Что ты, дорогая?– возразил «король».– Лучше, чем в этом замке, ему уже нигде не будет.

– А что с собакой?– спросил начальник стражи, с трудом удерживая рвущееся из его рук зеленое существо.

– В клетку и в Северную башню. И кормить хорошо… Собака видно, редкая, с крыльями. То-то гости на свадьбе повеселятся.

Вскоре стреноженных горбуна с его собакой увели.

«Король» встал, поднял правую руку, обвел взглядом смолкнувший зал и громко, торжествующе произнес:

– А теперь… всем веселиться!!

глава пятая

Подземелье

Если верить одной старой легенде, коих в здешних местах превеликое множество, замок короля Одела в незапамятные времена построили два брата великана.

Так ли оно на самом деле, проверить теперь дело довольно хлопотное, но только громадные серо-черные камни, из которых сложены неприступные стены, нынешним строителям точно не по зубам.

Кое-кто поговаривает, что и теперешний хозяин замка прямой потомок одного из великанов, по имени Дин. Старший-то, Дон, так до конца своих дней и не женился и наследников после себя никаких не оставил, так, что замок и все земли вокруг, и богатства, с тех пор передавались только по линии младшего.

Тут, справедливости ради, надо заметить, что если в роду у него и были великаны, сам Одел ни ростом, ни силой даже смолоду особо не выделялся. Но что делать? Мельчает народ…. Нынче даже славные короли ничем, кроме одежды от простых смертных не отличаются.

Иное дело замки! Вернее их стражей нет! Их, где поставили, там они и стоят, с места за полтыщи лет ни разу не сошли, и меньше ничуть не стали. Каждый следующий владелец считал своим долгом еще больше укрепить и украсить свой замок.

Дед нашего Одела углубил и расширил ров вокруг стен и соединил его протоком со стремительным горным ручьем, вполне способным сойти за реку. Отец его, правивший очень недолго – до сражения с иноземцами, где он погиб, защищая свои владения – надстроил и без того высоченную Главную башню и по всему периметру крепостной стены возвел сторожевые башенки с узкими бойницами для своих лучников.

Изменения не коснулись лишь подземелья Северной башни. Глубина и запутанность его многочисленных лабиринтов поражала.

Братья-великаны и те, должно быть, чувствовали себя в нем карликами и нарочно устроили его так, чтобы играть там в прятки долгими зимними вечерами, пока младший из них, (ну, мы о нем уже упоминали) не женился и не нашел для себя более достойное занятие.

Неподъемный, грубо отесанный камень, с мерзким скрежетом вернулся на место, снова замуровав подземный ход и отрезав путь к отступлению.

– Ты в замке-то, слышь, не задерживайся,– услышал еще Тимофей, и шаги Морквина, в ногу со звучным шлепаньем Болотня, стихли по ту сторону кладки.

На груди у него беспокойно шевельнулась гадюка. Ворона слегка клюнула в шею.

Пора было действовать и, переведя дух, он поднял руку с масляным фонарем.

Тусклый, прыгающий в такт колотящемуся сердцу огонь выхватил небольшой круг света под ногами. Тимофей разглядел несколько крупных гладких костей, верхнюю часть расколотого пополам черепа и ржавый, почерневший кусок рыцарского панциря на пучке гнилой соломы.

Соломой был усеян и пол вокруг. Никаких признаков обещанной Морквином мраморной лестницы с коврами, ведущей наверх, в покои принцессы, не наблюдалось. Не трогаясь с места, чтобы не потерять начало подземного хода за спиной, Тимофей поводил высоко поднятым фонарем.

Огромные серо-черные камни, с выступившей на них мохнатой плесенью и вбитым ржавым кольцом. Уходящая в темноту цепь. Сладковатый запах тлена и ледяной, уже пробравший его до костей холод…

– Ну, мы попали,– отчего-то шепотом произнес Тимофей.– Напутал чего-то ваш Морквин.

И, опомнившись, он забарабанил пяткой по стене, тщетно пытаясь вернуть молодого колдуна.

Кричать он не решался, а от ударов мягкой, золоченой, с загнутым носком туфлей, шума выходило не больше, чем издает капля, падая в мокрый снег. Исполинские камни гасили любой звук.

Не кстати пришла мысль, что когда здесь истязают узников, их стоны, должно быть, не слишком беспокоят прочих обитателей башни.

– Что делать будем?– спросил он вслух неизвестно кого, потирая ушибленную ногу.– Поползли в обход?

Гадюка, доселе мирно дремавшая у него за пазухой, неожиданно высунулась и в секунду обмоталась вокруг шеи. Холодное, твердо-упругое тело змеи обожгло вспотевшую кожу. Мысли о многочисленных опасностях, подстерегающих его при встрече с хозяевами замка, тут же улетучились. Какое там! Треугольная голова со снующим взад-вперед раздвоенным языком, покачивалась теперь в районе его левого уха, в любой момент готовая нанести смертельный удар.

– Глаза в землю,– сказал Тимофей мелодично, стараясь успокоить гада,– и вдоль стеночки. Как раз к весне подвальчик и обойдем…

Змея чуть сжала кольца. Подумалось – Гадюка не помощник. Разве, что ужалит, если попадусь.

Морквин что-то говорил о любви хозяев замка к массовым зрелищам. Таким, как принародное сожжение колдунов. А кто я для них буду, если меня схватят в этом подвале?

Ворона на плече сдержанно каркнула. Зачем Морквин их дал?

Тимофей осторожно почесал птицу, потоптался немного и решил, что пока змея его не ужалила, вернее всего будет выйти ближе к центру громадного подземелья, снять с лампы стеклянную колбу и посмотреть, куда отклонится пламя. Откуда сквозит, там, должно быть и выход.

И он двинулся в путь, на чем свет стоит, ругая Морквина, который не догадался дать для змеи в дорогу чего-нибудь вкусного.

Чтобы сэкономить масло, пришлось прикрутить фитиль. Стало совсем темно, только красноватая точка под стеклом чуть мерцала, издавая слабый запах копоти.

Что же едят змеи? Мышей, лягушек… Может, проголодавшись, гадюка отправится на охоту и избавит его шею от своего присутствия.

Стараясь не слишком отрывать ноги от пола, чтобы не споткнуться, Тимофей сделал сотни полторы шагов. Путь ему преградило какое-то препятствие. Он быстро добавил света, поднял фонарь.

Под ногами у него и метра на четыре вперед, сколько хватало света, лежала беспорядочная груда костей, едва прикрытых истлевшими лохмотьями.

Придя в себя, он разглядел почти целые скелеты, изогнутые и искореженные, в самых невообразимых позах. В голове у него сделалось пусто, но потом, откуда-то со стороны затылка, выплыла смутная догадка.

Он вдруг сообразил, что тут происходило на протяжении, возможно, не одной сотни лет.

Сняв стеклянную колбу, он освободил пламя, но, вместо того, чтобы отклониться в сторону, он вдруг вытянулось вверх и тихо загудело.

– Однако, тяга,– успел пробормотать Тимофей и, вспорхнув с его плеча, ворона свечкой взмыла в темноту.

Сверху, усиленное эхом, донеслось ее отдаленное карканье. Через несколько минут, плавно спланировав, она вернулась на место. Видимо, где-то высоко, возможно в потолке подземелья, было отверстие.

Поежившись, Тимофей чуть отошел от горы скелетов. Должно быть, хозяева замка так избавлялись от незваных гостей. Сбросил, и никаких тебе проводов. Он попытался посчитать, сколько их, незваных, закончили свой путь в этом подземелье.

– Один, два, три,– начал он, сбился и вдруг понял, что если сейчас, не медля, не собрать на этом самом месте стог гнилой соломы, то мертвецов может стать на одного больше.

– Четыре, пять, шесть…– Он заставил себя бросить скорбную считалку. Кто знает, не придется ли ему самому скоро проделать этот путь?

Соломы под ногами почти не было, но в замках, он слышал, узников содержат у стен.

Сама мысль, что для того, чтобы подстелить себе соломку, ее придется выдергивать из под прикованных к стене мертвецов, сильно его беспокоила.

Ворона слегка клюнула его в затылок. Змея еще сжала кольца.

Посчитав это знаком, Тимофей оставил вместо маяка фонарь и принялся стаскивать к центру солому, закидывая скопившихся за века гостей замка.

– И вам теплее,– шептал он на бегу, – и мне помягче будет…

Он добирался до стены, ногой сгребал солому и, падая, и уже не слишком оберегая свой наряд, возвращался назад.

Выдергивая пучок осклизлой соломы из-под очередного мертвеца, он уговаривал себя:

– Ты, что, Тимофей, мертвецов испугался? Живых надо бояться и этих…. О ком Морквин говорил, оживших всяких. А мертвецы народ тихий, смирный…

Ворона, чтобы не мешать, грелась на полу, у фонаря. Змея же, намертво завязалась у него на шее, и только голова ее покачивалась из стороны в сторону, в такт шагам.

Вскоре гора костей скрылась под соломой, стала походить на высокую скирду.

– Последний заход,– похвалил себя Тимофей,– и хоть с крыши прыгай.

В потемках он достиг отдаленной части стены и принялся сгребать ненавистную солому.

Как назло, пол в этом месте был почти голым, и он ушел довольно далеко. Ему уже казалось, что стена загибается, и он кружит по периметру подземелья, раз за разом перешагивая через одни и те же останки.

Внезапно, слева от себя он различил неясный шум. Боясь ошибиться, замер, но змея – тоже что-то почуяв – подняла голову.

Вскоре он услышал шелест, как от сухих листьев, хруст и приглушенное чавканье, вперемежку с отвратительным попискиванием.

Летучие мыши! Морквин говорил, что оборотень эту нечисть с собой с болота прихватил. В полнолуние с ними он выезжает на охоту. Вроде соколиной, только на людей. А между делом они здесь, в подземелье обитают. Только Морквин клялся, что они вечно спят, и совсем не опасны.

Волосы у Тимофея под нарядной чалмой зашевелились. Он медленно, стараясь больше не шуметь, нагнулся, пошарил по полу, подобрал кость потяжелее. Оглянулся.

Где-то далеко мерцал красноватым светом оставленный им фонарь. В свете его, у подножия соломенной горы, вышагивала ворона. Впереди шуршали и чавкали пирующие нетопыри. Он дико замерз, в кровь ободрал колени и руки, и ни на шаг не приблизился к цели своего визита в замок.

Все это нисколько не походило на те подвиги, о которых он недавно мечтал.

И тут его захлестнула злость. Стиснув тяжелую гладкую кость, бывшую когда-то бедром храброго рыцаря, он кинулся вперед. С ходу он врезался в пирующую стаю, принялся крушить нетопырей направо и налево, молча, методично нанося удары в сухие, почти невесомые тела.

С душераздирающим писком, хлопая перепончатыми крыльями, стая оставила жертву и, обдав еще Тимофея волной ледяного воздуха, исчезла.

Стало очень тихо. В горячке, Тимофей кинулся к центру подземелья, подхватил фонарь, ворону, и бегом вернулся обратно.

Он разглядел прислоненное к стене тело совсем молодого мужчины в изодранной белой рубахе, с красными пятнами на груди и неестественно запрокинутой головой.

Красивое, в обрамлении спутанных светлых волос лицо было спокойно. Глаза полуоткрыты. На теле не было ни цепей, ни верхней одежды. Похоже было, что еще утром этот человек был среди живых.

– Что я здесь делаю?– спросил Тимофей сам себя.– Какая принцесса? Какой оборотень?

Внезапно змея, до этого момента галстуком висевшая у него на шее, ослабила кольца и, скользнув вниз, по ноге, пропала в темноте.

– Куда ее понесло?– Тимофей успел привыкнуть к хладнокровному гаду, и присутствие змеи его даже успокаивало.

Возможно, потому, что гадюка на шее, поначалу вызывавшая лишь ужас, вытеснила скоро страх перед всем остальным, перед тем, что окружало его здесь, в подземелье, и что, скорее всего, ожидало впереди. Через некоторое время он успокоился и перестал всякую секунду ожидать смертельного укуса. Страх перед змеей прошел, а перед остальным так и не вернулся. И вот, теперь гадюка исчезла…

Он с сожалением вздохнул. Ворона осторожно каркнула. Тимофей посветил перед собой, неожиданно заметил мелькнувшее чуть поодаль блестящее тело змеи, шагнул вперед и едва не упал, споткнувшись о ступеньку. Лестница!

В двух шагах от бездыханного тела, выложенная из овальных камней, вверх уходила лестница.

И змея показала путь! Теперь она снова, скользнув по ноге, мгновенно оплелась вокруг его шеи.

Не тратя времени, Тимофей ринулся вверх. Ступени поднимались вдоль стены зигзагом, и пришлось сделать несколько поворотов, прежде чем они кончились небольшой каменной площадкой. С одной стороны ее зияла темнота подземелья, другая же оказалась стеной с низкой кованой дверью.

Ногой Тимофей столкнул вниз небольшой камушек и успел досчитать до семи, прежде чем звук от его падения вернулся обратно.

«Замок стоит на горе,– говорил Морквин.– А в горе прорублено подземелье. Вот вам и высота немереная. Как с верхнего этажа сбросят, так летишь, летишь…»

Между тем, Тимофей обнаружил, что дверь заперта снаружи. На роскошном поясе, которым подвязал его Морквин, висел весь изукрашенный самоцветными камнями кинжальчик, больше похожий на дамское украшение.

Но, поковырявшись узким лезвием в щели между косяком и дверью, после нескольких неудачных попыток, ему удалось сдвинуть щеколду. Не мешкая, он распахнул даже не скрипнувшую на смазанных петлях дверь, и покинул подземелье…

глава шестая

Оборотень

Вход в комнату, укрытую за северной стеной сводчатого зала, начинался в нише позади трона, сразу за кованым королевским гербом, служившим еще и тайной дверью.

Комната совсем маленькая – только два кресла с жесткими резными спинками и шахматный столик, отделанный ценными породами дерева. Тесно, не повернуться.

И, если хозяин не поспешит с приглашением занять место по другую сторону шахматной доски, гостю поневоле придется встать на две длинные каменные плиты, ровно посреди комнаты. Больше там и встать некуда.

Остается повернуть на пол оборота фигурку короля, искусно вырезанную из слоновой кости, и в действие будет приведен хитроумный механизм. Обе каменные плиты, на которых топчется ничего не подозревающий гость, мгновенно распахнуться.

Миг – и пропасть подземелья поглотит несчастного. После этого «короля» следует повернуть в обратном направлении и плиты, поскрипев, вернутся на свое место. А хозяин замка продолжит прерванную партию уже с самим собой…

Заняв тело короля Одела, Оркмахи не сразу обнаружил тайную комнату. Сам Одел, его отец и даже дед, никогда не входили в нее. Они предпочитали открытую борьбу. Вот раньше – да. Предки их частенько заканчивали споры с несговорчивыми соседями или коварными друзьями именно в этой комнате…

Всю первую неделю после захвата, оборотень в теле короля изучал свои новые владения. Многочисленные переходы, подвалы и погреба, тайные, проложенные в стенах лестницы, скрытые от посторонних глаз ниши…

Как-то вечером он наткнулся на дверь позади трона. Он разглядывал тогда королевский герб, пытаясь определить, отлит он из чистого золота или это всего лишь кованая медь, покрытая слоем позолоты.

Овальный, высотой в человеческий рост, герб неожиданно повернулся, открыв замаскированный ход. Колдун быстро сообразил, для чего предназначена была тайная комната, и куда попадали провалившиеся.

– Умели в старину строить,– одобрил он, и послал вампира в новом, прекрасном теле принца Вильмета, обследовать подземелье.

Выслушав поутру доклад перепачканного с ног до головы Спилгрима, он поселил в подземелье летучих мышей и забыл до поры об этой комнате.

Но теперь ему пришлось снова войти в нее.

После полуночи, когда обитатели замка улеглись спать, и ночная стража завершила свой первый обход, он покинул королевскую спальню и полутемными переходами прошел в тронный зал. Не зажигая светильников, в темноте прошел он в тайную комнату, сел в кресло, зажег толстую черную свечу.

Вампир уже ждал. Стоял виновато перед столиком, грыз длинные, холеные ногти.

– Как ты посмел?! Высосать кровь у лучшего воина короля?! – Оборотень был в бешенстве.– Умертвить жениха любимой служанки принцессы! Она же твоя невеста, без пяти минут жена. Так девочек расстроил! И что? А ну, принцесса замуж идти откажется? Все дело загубишь, упырь мерзопакостный! И почему принцесса опять бледная? Заруби на своем, с недавнего времени красивом носу: ты больше не вампир, не править мне островом тысячу лет! Ты принц Лиаргильский и твой отец – великий король Риан! Невдомек старому, что настоящий-то сын его заперт в теле зеленого урода.

И лже-король с силой толкнул подвешенную к потолку на цепях клетку из толстых вороненых прутьев. В клетке, скрюченное, томилось зеленое существо со сложенными морщинистыми крыльями и треугольной головой.

– Какая гадость!– оборотень передернул плечами, словно стряхивая с алой, подбитой роскошным горностаем мантии что-то невидимое, грязное.– Смотри, Спилгрим, и помни – кто ты был и кем стал!

Столик чуть покачнулся. Пламя затрепетало, черный воск капнул на полированную столешницу. Ломкие тени, словно сорвавшись, заплясали под сводчатым потолком.

Колдун опустил руку, унизанную массивными перстнями, на фигурку короля.

– Только не это!!– взмолился вампир. Сияющие, белые с золотом одежды выгодно подчеркивали его статную, стройную фигуру и благородный разворот плеч. Длинные черные волосы, слегка завитые на концах, обрамляли красивое бледное лицо с чересчур яркими красными губами.– Упаду, расшибусь, вся красота пропадет. Умереть не умру, а толку от меня не будет.

Зеленое существо в клетке тоскливо съежилось.

– Ну, виноват я, виноват…– канючил Спилгрим,– не удержался, до того выпить хотелось. Ведь второй месяц, как всухую, ни капли в рот, ни- ни, ни кровиночки.

Лже-король даже подпрыгнул.

– Что ты несешь?!! Безумец! А известно ли тебе, слизь болотная, что негодяй Морквин – этот последыш лесных колдунов, врагов наших вечных, послал в Доглен тайную весточку. Через приятелей своих, лесовиков местных. Мол, в замке Одела не все чисто. Вампиров тьма и сам король, я то есть, никакой не король, а оборотень болотный. Чуешь, чем это пахнет?

– Чем?– вампир дернул точеным носом.

– Костром. Костром инквизиции. Ведь у Догленского короля теперь гость, посланник Высокого престола. И с ним преподобный господин Дуфф, знаменитый ловец вампиров с отрядом самых свирепых воинов.

– Как, как?– Спилгрим нервно оглянулся на закрытую дверь.– Как меня отличишь, в таком-то обличье?

– А пытать станут. Под их пытками и праведник себя оговорит. Не то, что вампиром, людоедом и чернокнижником себя признает. И теперь они едут к нам!

– Может, слухи все это, а?

– Нет, дружочек, не слухи. Это мне вампиры Догленские передали. Верно, едут. А тут ты! Ну, чего тебе не хватает? Ведь я тебя из безродных упырей подобрал, на груди взлелеял. Вот, думал, верный мне в старости помощник, опора моя и надежда. Женился бы на принцессе, увез ее в Лиаргиль. Через месяц-два умертвил бы короля Риана, и все. Ты новый король! Пока мазь оборотная не кончится – весь остров наш!

– Но я не хотел,– Спилгрим опустился на четвереньки. От страха перед хозяином натянул мантию на голову.– Само как-то вышло. Этот Кайден меня сразу невзлюбил, как только я в принца обернулся. Я его сюда заманил и в люк сбросил. Спустился проверить, а он еще дышит. Ну, слаб я, слаб! И отпил-то всего ничего, что добру пропадать?

– Ну, ты урод! Вот, что значит – приемыш, не родная кровь. Найдут его инквизиторы мертвого с укусами на шее – вот им и доказательства. Что с трупом делать?

– А пусть в подземелье лежит. День-два и мыши летучие обглодают. А что им не по зубам, крысы местные догрызут. Одежду с него, чтоб по ней не опознали, я снял, в саду зарыл.– Спилгрим приободрился, выглянул хитро из-под мантии.– Все шито-крыто, я вампир тертый.

– Ладно,– Оркмахи встал, устало махнул рукой.– Идти мне надо. Супруга ожидает. Как-никак, королева-мать. Ты существо злое, бессердечное. Тебе не понять – есть что-то в этом, в счастье тихом, семейном…. Я уж и привыкать начал. А ты еще посиди, подумай крепко. Вот, винишком заморским побалуйся. Оно, хе-хе, куда крови краснее…

– Вино не кровь,– вампир тяжко вздохнул,– много не выпьешь…

– А ты постарайся. А не то я тебя сам на куски изрублю, в землю зарою и в каждый кусок твоего нечестивого тела кол осиновый вколочу!

Спилгрим торопливо, давясь от отвращения, припал к кубку с вином, начал пить и красные струи, будто кровь, полились на белоснежную мантию.

– Ведь можешь, когда хочешь,– примирительно сказал оборотень. И, уже закрывая за собой тяжелую низенькую дверцу, закончил нараспев.– А поверх кусков твоего тела сад розовый разобью, и поливать стану. Люблю я розы, особенно красные. Утром букет срежу, еще с росой прозрачной и супруге моей, на шелковые подушки. Чувствительно! И детишки, детишки румяные пусть в цветнике резвятся, девушки поют, хороводы водят. А ты лежи, милок, слюнки пускай, не в силах из могилы подняться. Страдай за жадность свою неуемную…

глава седьмая

В замке

Масло в фонаре кончилось, но теперь в нем уже не было надобности. Тимофей прикрыл за собой дверь в подземелье, спрятал фонарь в нише стены и огляделся.

Сумрачный каменный тупик без окон и дверей, метрах в пятнадцати впереди выходящий в широкий переход с высокими сводчатыми стенами.

Где-то за поворотом, на стене горел, потрескивая, факел. Отблески невидимого огня, красноватыми сполохами играли на черных бугристых камнях. Было тихо. Башня казалась нежилой.

Тимофей подошел поближе к огню и только теперь, как следует, оглядел свой наряд. Нечего было и думать, как советовал Морквин, выдавать себя в нем за заморского принца-жениха. Даже до пребывания в подземелье он мог сойти разве что за удачливого старьевщика.

Эти желтые туфли с высоко загнутыми носками, выигранный в кости красный камзол, дурацкая чалма с поддельным изумрудом… А зеленый жилет, размеров на восемь больший, чем камзол, полосатые чулки и шерстяной плащ, бывший еще недавно девственно белым, а теперь изодранный в клочья, перепачканный грязью и кровью, с застрявшими кусочками сухих нетопыриных крыльев…. Да еще этот странный запах!

– Довольно безвкусно,– повторил он вслух.– Придется придумать другую историю. А что, если сказаться фокусником, факиром? В замках, должно быть, полно этой братии. Астрологи, хироманты…

Змея чуть ослабила кольца, угрожающе зашипела. Ворона на плече замерла.

– Не нравится?– не понял Тимофей, но через секунду сам услышал то, что насторожило его спутников.

Впереди, за поворотом раздались частые шаги, лязганье железа. Он спрятался за выступом в стене, переждал, пока все стихло, и осторожно двинулся вперед. Вышел в переход, огляделся.

Высокий сводчатый потолок. Те же бугристые стены. На весь коридор – один факел и сбоку от него узкая арка с лестницей наверх.

Неожиданно, из арки выскочил человек с пустым подносом, пробежал по направлению к нему еще несколько шагов и вдруг замер, словно наткнувшись на невидимую веревку.

На вид ему было лет восемнадцать- двадцать. Он был в белом поварском колпаке и неопределенного цвета засаленном фартуке.

– Э-э,– протянул Тимофей.– Ты шустрый малый. Наверное, ты здесь за главного?

Поваренок молчал, таращась на ворону. Переведя взгляд ниже, он обнаружил и гадюку.

– Ну да,– веско сказал Тимофей.– У нас, факиров, всегда так. Говорящая птица и ученая змея. Непременные помощники фокусников и предсказателей. А я и есть новый замковый предсказатель. Меня как раз королева к дочке своей послала, к принцессе, значит. Иди – говорит – сон ей вещий растолкуй. И вообще, за жизнь поговори, попредсказывай немного…

Поваренок, наконец, проглотил застрявший в горле ком, заулыбался щербатым ртом.

– Во-он оно что! А я себе думаю – кто это в Северной башне бродит? Даже струхнул малость. Здесь ведь и не живет никто. Только принц Лиаргильский ночует – жених принцессы нашей, да еще король вечерами заглядывает. И все, целый день никого. Кто сюда сам пойдет?

– Ну, я здесь человек новый,– сказал Тимофей как можно спокойней.– В замке еще и дня не пробыл. В дороге непогода застала, карета сломалась. Перепачкался весь, устал. Вот и заплутал …

– А почему без провожатых?– поваренок, несмотря на недалекость, оказался, как назло, хитроватым и подозрительным.– У нас без провожатых гости не ходят. Даже я принцу ужин с двумя стражниками ношу.

– Это большая честь, – сказал Тимофей.– Принцу ужин подавать. Ты далеко пойдешь. Быть тебе главным поваром. Дай руку, я тебе судьбу предскажу… Что, кстати, ест принц Лиаргильский на ужин?

Это был хороший вопрос! Поваренок оглянулся, приблизил длинное лицо к уху Тимофей и быстро зашептал:

– То-то и оно! Что их светлости ни подашь, ничего не ест! Берет и велит за дверью дожидаться. Меня-то Ричи зовут. Ричи – гнилое яблоко. Меня не проведешь! А через полчаса – говорю – пустой поднос возвращает. Но я-то знаю – он все в окно выбрасывает, даже вино заморское выливает. Лучшее самое, что ему господин главный повар присылает. И паштеты гусиные – ах, какие нежные, с ароматными травами и заморскими специями, и окорок, и сыра белого пол головки вчера выкинул. На кухне говорят – это он от любви сохнет. Вот я и думаю – ты сохни, а зачем добру пропадать?

Тимофей проглотил слюну, пошутил.

– Знать бы, где то окно…

– Ишь, умный!– захихикал поваренок.– Да у того окна оба младших повара кормятся.

И он протянул Тимофею узкую грязноватую ладонь с обгрызенными ногтями.

– Только платить-то мне нечем, Ваша милость. Зато я вас в Главную башню провожу и лестницу, что к принцессе в покои ведет, покажу. Вы мне только скажите – выйдет за меня Мэви или нет. Ну, хоть в следующем году…

– Нет,– сказал Тимофей, водя пальцем по затейливым линиям на ладони,– не пойдет за тебя Мэви.

– Как так?!– Ричи Гнилое яблоко открыл рот, и Тимофей догадался, откуда у него такое странное прозвище.

На длинном худом лице открылось такое отверстие, куда легко можно было забросить и самый спелый плод, нисколько перед этим не надкусив его.

– В этом году ты женишься на богатой вдове,– изрек он со значением.– К тому же она будет уважать, и слушаться тебя, и никогда не назовет Яблоком.

– Это что, хромоножка дальней фермы?

– Бери выше.

– Да неужто, Ваша светлость, вы говорите о Синни Белые подушки? Она меня и не замечает. Ей, поговаривают, сын бондаря мил.

– Ты задаешь слишком много вопросов, – Тимофей начал терять терпение.– После нового урожая она разглядит в тебе то, чего ты и сам пока не видишь. Ну, где принцесса?

– Ступайте за мной, Ваша милость.– Озадаченный предсказанием, поваренок вывел Тимофея во внутренний двор замка.

Начинало смеркаться, и по недавно выпавшему снегу ползли пурпурные и голубые тени. Тусклый свет падал из стрельчатых окон, отражался от поверхности снега, бросал дрожащие отблески на каменную кладку.

Наверху тихо звучала арфа. Чуть поодаль, у хозяйственных построек, под деревянным навесом, стояли несколько нераспряженных лошадей с неразличимыми из-за сумерек гербами на чепраках. Рядом суетился конюх.

– Ступайте прямо, Ваша милость,– сказал Ричи,– через главный зал. Там теперь король с королевой и несколько баронов ужинают. И наверх, по левой лестнице, через галерею. Принцесса со служанкой, верно, у себя.

Он еще сделал несколько шагов, оставляя грязные следы на совсем тонком снежном покрове и, не прощаясь, растворился у темной стены.

Надо было торопиться. Скоро слух о новом предсказателе, который заблудился в двух башнях, разнесется по замку.

Тимофей приосанился, зачем-то поправил чалму и решительно вошел Главную башню. Массивная дверь скрипнула. Канделябры на стенах вспыхнули ярким светом, испуская клубы дыма и роняя вниз тяжелые капли воска. Холодный ветер, ворвавшись снаружи, пригнул пламя свечей.

Длинным пустым переходом Тимофей миновал открытые двери кухни, откуда доносился умопомрачительный аромат жареного мяса.

На вертеле, с шипением и треском, жарилась кабанья туша и, приставленный к ней поваренок поворачивал ее над огнем, поливая жиром. С десяток поваров слаженно крутились между очагом и двумя огромными разделочными столами.

Дальше по коридору была еще одна неплотно прикрытая двустворчатая дверь. Распахнись он хотя бы наполовину, и в нее свободно прошло бы стадо груженых слонов с погонщиками по обеим сторонам.

Возможно, во времена строителей замка, братьев-великанов, исполинские размеры двери были просто суровой необходимостью. Зимние ночи в горах долгие, а масло для факелов и тогда было дорого. Не биться же братьям всякий раз головой о несокрушимые дверные косяки! Зато измельчавшие их потомки вполне могли устраивать конные рыцарские турниры, не покидая пределов Главного зала.

Теперь из-за двери доносились звуки ужина. Звенела посуда, слышались оживленные голоса. Тимофей подкрался, осторожно заглянул в щель между створками.

Зал больше походил на пещеру. Сводчатый потолок украшал лепной герб. И он же был высечен из мрамора над огромным каменным очагом. По обе стороны от фамильного герба висели старые, со вмятинами продолговатые щиты, принадлежавшие отцу и деду Одела.

В центре зала, на возвышении, установлен был длинный широкий стол, во главе которого сидели король с королевой, несколько его баронов и десятка полтора гостей.

В компании были застигнутый непогодой священник, тяжело вооруженный воин в дорогом, но испачканном дорожной грязью плаще, невзрачный толстый монах нищенствующего ордена и двое, по виду знатных молодых людей в роскошных камзолах и с кислыми лицами – явно отвергнутых женихов.

Перед благородными гостями, взад-вперед сновали слуги, меняли многочисленные блюда, подливали вино. Несколько менестрелей довольно гнусаво пели, аккомпанируя себе на арфе.

Главный повар, через арку, соединяющую кухню и зал, лично внес поднос с сочным дымящимся мясом и торжественно обошел ряды пирующих. Последовала целая вереница чаш и подносов, которые с гордостью проносили по кругу, прежде чем предложить блюдо хозяину и его веселящимся гостям.

Раньше подобные пиры случались не часто. Одел был достаточно скромен в быту, а возможно, и скуповат. Теперь же пышные застолья устраивались едва ли не каждый день. Оборотень наверстывал упущенные на болоте радости жизни. Обитателей замка и гостей подобное обстоятельство очень даже устраивало.

У противоположной очагу стены стояли еще два стола, с расположившимися вокруг них простыми воинами. Перед ними дымились тарелки с ароматным бульоном. Они ели грубый хлеб с мясом, передавая по кругу кружки с элем, которого на столе было в избытке.

Тимофей проглотил набежавшую слюну. Попытался вспомнить, когда и что он ел в последний раз, подумал – и в замках люди живут…

Потом он вгляделся в лицо короля. Ничто не указывало на то, что в дородном осанистом теле, под благородной седовласой внешностью и львиной повадкой скрывается мерзкий болотный оборотень.

Тимофей вдруг заколебался. Почему он должен верить Морквину, колдуну, явно желающему загрести жар чужими руками?

Тут он заметил отвратительного двугорбого карлика в зеленых лохмотьях и шутовском колпаке с бубенцами. Горбун сидел на цепи у ног короля, подбирал объедки, что-то бубнил.

Тимофей с надеждой посмотрел в глаза вороне. Поймал немигающий взгляд змеи. В опустевшей голове ясно прозвучали слова Морквина:

– Промедлишь, и мы погибли. Если тебя схватят, повесят на рогатине, как лазутчика. И разбираться не станут. Обычай у них такой. А мне верь. Моя семья с оборотнями не одно поколение воюет. Мы друг друга в любом обличье узнаем…

Тимофей вернулся к двери, ведущей в кухню. Спрятал поглубже за пазуху змею и ворону. Набрал в живот побольше воздуха, задрал подбородок и, напустив на лицо подобие надменности, нырнул в ароматное облако.

Некоторое время повара его не замечали, занятые приготовлением очередных блюд.

На столе высился огромный пудинг с фруктовой начинкой. На огромных блюдах споро раскладывались фрукты, густо обсыпанные желтоватыми кристалликами сахара.

На другом столе, дожидаясь своей очереди, царила огромная рыба с позолоченной чешуей, стояли, приправленные пряностями мясные и рыбные паштеты и начиненные олениной пироги с хрустящей корочкой.

Тимофею показалось, что пол уходит у него из-под ног. Справившись с голодом, он подошел к вспотевшему главному повару, следившему за приготовлением множества пирогов с мясной и рыбной начинкой, которые нужно было вовремя вынуть из печи на лопатке с длинной ручкой, как только они испекутся, чтобы освободить место для следующей партии.

– Благословен учитель, воспитавший такого чудо-повара. Дела, как видно, идут неплохо?

– Чтоб и у вас они шли не лучше,– Повар с трудом оторвался от дела, неохотно поклонился.– По Божьей воле и милости нашего короля, я уже двадцать лет, как служу на этой кухне. Не окажете ли мне честь, добрый мой господин, назвать свое имя? Могу ли я вам чем-нибудь помочь, или вы посетили нас исключительно из любви к праздным разговорам?

Говорил он весьма учтиво, но маленькие глазки его, всплыв из глубины пухлых, багрово-сизых щек, с недоверием разглядывали странный наряд Тимофея.

У гадюки за пазухой начались голодные судороги. Как она там в таком тесном соседстве с вороной?

– Дело не в том, кто я,– душевно сказал Тимофей.– Хотя и стыдиться мне нечего. Имя мне Тимофей, и я личный повар короля Риана, отца принца Вильмета, жениха вашей принцессы. Выписан специально из Индии.

– Из Индии?– Повар открыл рот, демонстрируя превосходные волчьи зубы, а Тимофей, не краснея, продолжал:

– Важно также не то, что вы, уважаемый, можете для меня сделать, а то, чем я могу вам помочь.

– Ннну,– только и выдохнул толстяк, не в силах оторваться от блистающего в центре чалмы поддельного изумруда.– И чем же?

– А вы угадайте,– нагло сказал Тимофей, лихорадочно соображая, как же должен вести себя настоящий повар Лиаргильского короля.– С трех раз. Но чуть позже. Пока же я должен сообщить вам, что до моего короля дошли слухи о том, что его единственный сын, принц Вильмет, гостящий теперь в вашем замке, очень болен. Возможно, он уже при смерти.

Повар даже сел, едва не угодив при этом в приготовленную квашню.

– Как же так? Чем?

– Принц ничего не ест и не пьет,– Тимофей «набирал обороты».– Несмотря на все ваши хваленые блюда, день ото дня чахнет. А ведь в Лиаргиле у него был отменный аппетит и крепкое здоровье. Уж не отравлен ли он?! Если, не приведи Бог, с принцем что-нибудь случится – война! И первый, кого призовет к ответу мой господин, когда захватит этот замок – а он его захватит – армия Лиаргильского короля многочисленна и сильна – первым будет главный повар, уморивший его сына.

– Но я не виновен!– заламывая руки, толстяк закружил вокруг твердо стоящего в центре кухни Тимофея.– Я ли не старался?! Верчусь, как белка, все, все лучшее, что есть в замке – принцу! Все амбары, погреба перевернул. Каждый день новое, а он в окошко, в окошко…. Да чем вы его там кормите?!– Повар всхлипнул.– Что теперь будет?

– Суд короля скор, но праведен,– успокоил его Тимофей. Думаю, виновного истолкут в порошок и запекут в поминальных блюдах. Но, возможно, зажарят сразу и раздадут голодным. Король Риан великодушен!

Изо рта у повара пошли разноцветные пузыри. Он пучил глаза, хрипел:

– Сжальтесь, спасите меня, добрый мой господинчик! Замолвите хоть словечко, ведь сами оглянитесь – мы ли из кожи вон не рвемся?

– Все так,– неожиданно согласился Тимофей.– Принц умирает от неразделенной любви. На самом деле, во всем виновата ваша капризная принцесса, которая все откладывает день свадьбы.

– Истинно, истинно, Ваша светлость, дражайший мой Тимофей! Она, она во всем виновата! Все-то ей не так, то грустит, то плачет. Выходит не часто, видеть никого не желает, а с вечера и вовсе не спускалась, даже к ужину. У служанки ее, бедняжки Тенил, жених намедни исчез, так утешает ее, ангельское сердце…

Тимофей хмыкнул.

– Вот именно. Если принц умрет, виноватым все равно назначат главного повара. Не принцессу же в порошок толочь. Но я здесь не затем, чтобы судьбу предсказывать. Три дня и три ночи скакал я из самого Лиаргиля, чтобы спасти принца и свадьбу ускорить.

– А что, есть надежда?– слабым голосом спросил повар, почти смирившийся с участью самому попасть на стол кровожадным родственникам влюбленного принца.– Может, подадим ему мой знаменитый фруктовый пудинг с голубикой? Вдруг понравится?

– Не понравится,– отрезал Тимофей.– Хотя, я уверен, лучшего и к столу Высокого Престола не подают. Все равно принц, кроме свежей крови, ничего не употребляет…

– Свежей… чего?– повар громко икнул.– Вольно вам так шутить. Не до смеху мне теперь…

– Вот что,– сказал Тимофей.– Принца еще можно спасти, но надо все сделать очень быстро. Я приготовлю специальный кремовый торт «Белая голубка». Поверьте мне, уважаемый,– это индийское блюдо и мертвую принцессу заставит развеселиться и самой тащить принца под венец. Сыграем свадьбу, и все будут жить долго и счастливо. Даже главный повар…

– Ммм,– замычал толстяк,– право, не знаю. За все блюда в замке я отвечаю головой. А уж для принцессы…

– Но все продукты ваши! Немного крема, взбитые сливки, глазурь. Этим не отравишься.

– Идет,– сказал повар.– Все равно ведь, что в блины раскатают, что здесь повесят.

Решившись, он дал знак помощникам. Мгновенно на столе появились крем в большой глиняной чашке, мука и целый кувшин взбитых сливок. На блюде оказалась гора свежих ягод, засахаренные цукаты, венчик, лопатка, маленькая корзинка с куриными яйцами и пряности в крошечных закрытых горшочках.

За пазухой у Тимофея началась нервная возня. Чтобы избежать провала, он быстро сказал:

– Оставьте меня на пару минут. Рецепт индийский, секретный.

Повар пожал плечами, отступил. Остальным и вовсе было не до него. Поварята метались, как заведенные.

Тимофей отвернулся, высадил на блюдо ворону, прошептал слышанное от Морквина имя птицы:

– Твое время, Стела, выручай. Побудешь белой голубкой.

И он наскоро обмазал ее кремом, налепил побольше густых взбитых сливок, обложил цукатами.

– Только не шевелись,– умолял он, полагаясь единственно на талант Морквина – дрессировщика.– На тебя вся надежда.

Стела молча приоткрыла клюв, и он вложил в него, одну за другой, несколько засахаренных ягод.

Тотчас высунулась змея и, получив сырое яйцо, вернулась на грудь. И вовремя…

Подкравшись, повар заглянул через плечо Тимофея и, с удивлением, поцокал языком:

– Торт красавец! Вы, Ваша милость, весьма искусны в нашем ремесле. Голубка – как живая, вот-вот полетит. А уж быстро-то как, никому не угнаться. Вот вам куртка, ступайте теперь к принцессе.

– Ты славный парень,– сказал Тимофей.– И повар знатный. И я тебя отблагодарю. Давай шапками махнемся!

– Это как?

– Ну, как принято у нас, индийских поваров. Я тебе свою парчовую подарю, с редким изумрудом, такой не у всякого раджи есть. Я ведь вижу, как ты на него запал. А ты мне свой колпак поварской, на добрую о себе память.

Повар с такой жадностью разглядывал камень, что маленькие глазки его, впитав в себя всю ядовитую зелень подделки, приобрели тот же бутылочный цвет.

– Я бы с радостью,– промямлил он,– но это колпак главного королевского повара, с вышитым на нем гербом Оделов. А ну, кто спросит: что да как?

– Как знаешь,– равнодушно сказал Тимофей, чувствуя, как с каждой секундой уходит его время.– За этот камень ты купишь себе не только дюжину новых колпаков с вышитыми замковыми гербами, но и настоящий замок.

– А, ладно!– Повар сорвал с головы высоченный, сияющий белизной колпак. Обнажив потную лысину, протянул его Тимофею в обмен на чалму. Потом торопливо спрятал трофей в сундук сбоку от очага и почти вытолкал «индийца» из кухни.

– Если что – я ни при чем!– крикнул он вслед.

Не мешкая, Тимофей пристроился к двум слугам, вносившим через арку в зал длинное блюдо с запеченной рыбой.

У подножья широкой, слабо освещенной лестницы, он отделился от них и, не чуя под собой ног, взлетел на галерею.

Никто из пирующих внизу не обратил на него внимания.

С галереи открывался короткий переход вглубь башни, и начиналась удобная винтовая лестница на верхний этаж.

Через несколько минут, слегка запыхавшись, он уже стоял перед закрытой дверью, которую охраняли двое стражников, больше похожих на перевернутые пни от баобабов. Вооружены они были сверкающими алебардами на толстых древках и тяжелыми длинными мечами.

Стражники маялись от скуки, духоты и тяжелых доспехов.

– Здравствуйте,– вежливо сказал Тимофей.– Красивая у вас форма. Я новый главный повар. Специально по приказу королевы испек особый торт для принцессы. Вы не подскажете, где я могу ее повидать?

– Принцессу?– эхом повторил стражник, стоявший справа от двери и от его голоса перья у вороны зашевелились даже под слоем крема и взбитых сливок.

– Новый повар…– шевельнулся левый, и от его голоса цукаты на перьях голубки стали по стойке смирно.– А старый куда подевался?

Тимофей с достоинством поправил на голове большой ему колпак с королевским гербом.

– Старого повесили на воротах,– заявил он, не моргнув глазом.– Он суп черепаший пересолил. Так где, говорите, принцесса?

Пораженные новостью, стражники расступились.

– Проходи!..

Не дожидаясь дальнейших приглашений, Тимофей толкнул дверь и вошел в покои принцессы.

– После двадцати лет службы?!– Стражники переглянулись.

– Повесили?

– За щепотку соли…

– А я ему должен остался,– выдавил левый.– Два золотых, с прошлого еще года. Теперь не отдавать.– Он немного повеселел, потом добавил, с сомнением.– А может, он вампир, оборотень какой, а не повар?

– С чего ты взял?

– А вежливый очень. Все вампиры вежливые – это я, наверное, знаю. Вдруг соврал?

– Ну, тогда придется долг отдавать. Еще и с процентами.

– Чем гадать, слетай-ка, погляди – висит старый на воротах? И за начальником караула! Пусть разберется, что это за повар такой. А я здесь покараулю!

Когда времени нет, действовать надо прямо и грубо. После посещения королевской кухни живот у Тимофея совсем подвело. Он с трудом удерживался от того, чтобы не облизать крем с вороньих перьев. Ну, хоть ягодку проглотить, из тех, что украшают подножие торта.

«Скажу тетке – с раздражением думал он о принцессе – что в замке пруд пруди оборотней и вампиров. И папаша ее – двугорбый карлик! И домой, домой…»

Змея же, напротив, после проглоченного яйца была благостна, поминутно задремывала, плотоядно облизывалась раздвоенным языком.

«Ладно,– взял он себя в руки,– с принцессами так нельзя. Они существа тонкие, ранимые, а ты,– тетка…. Придется все-таки в обход, деликатно».

Покои принцессы, по сравнению с тем, что Тимофею довелось увидеть на нижнем этаже и в подземелье, оказались довольно скромными.

Если внизу, где пировал сейчас оборотень, вполне можно было сыграть футбольный матч между двумя командами в полном составе, да еще и посадить на трибуны сотни полторы болельщиков с группами поддержки, то здесь нашлось бы место разве что для игры в домино.

Бывший когда-то единым, верхний этаж замка со временем разделили на длинный зал, где на противоположных стенах горело всего по одному факелу, и отделенную открытой аркой комнату принцессы, на пороге которой и замер теперь Тимофей.

Комната была жарко натоплена и ярко освещена. На стенах – красочные гобелены, зеленый бархатный балдахин и толстые пледы из овчины возле потрескивающего камина.

Две девушки грелись у огня, не замечая пока незваного гостя, тихо переговаривались.

– Совсем не смешной этот новый шут,– говорила одна, с сияющими от огня светлыми волосами, перехваченными тонким золотым обручем. Одета она была в тунику цвета слоновой кости, поверх оранжевого платья.– Горбатый, маленький и грустный. Повторяет все одно: я король, я твой отец…. Даже жалко его. И отец все твердит: выходи за принца! Стар я, замку хозяин нужен. А он такой странный, этот принц. Ласковый, говорит гладко, и из себя видный…. Совсем на других не похожий. А только страшно мне с ним. И будто слабну я…

– Ну, так и не тяните, решайтесь скорее, Ваше Высочество!– вторая девушка, с медными волосами, в зеленом бархатном платье и бархатных туфлях в цвет с меховой подкладкой, почему-то всхлипнула.– Настоящий кавалер! И как он вас любит! Теперь такого не встретишь. А мой пропал. Третий день как исчез, даже не попрощался. Чует сердце: беда с ним…. И зеркала все куда-то запропастились. Во всем замке, кроме вашего, ни одного не осталось…. Где они?

Тимофей деликатно кашлянул, выступил из тени.

– Известно где. Все вампир прибрал, чтобы не понять было, кто он. У них, у вампиров – всякий знает – отраженья-то нет!

Обе девушки, как по команде, обернулись. Рыжеволосая служанка – как определил Тимофей – от неожиданности вскрикнула, но плакать перестала.

Принцесса внимательно оглядела незнакомого юношу в гербовом колпаке главного повара и с кремовым тортом на подносе.

– Как ты вошел? Кто ты, незнакомец?

– Некоторые говорят, что спаситель принцессы,– Тимофей заметно нервничал. Что-то подсказывало ему, что время, отпущенное на знакомство с принцессой, стремительно истекает.– Нельзя вам за принца замуж, Ваше Высочество! Это вампир в чужом облике. А карлик не врет – он и есть настоящий король Одел, отец ваш…

Сохраняя поразительную выдержку, юная принцесса заметила:

– Но у короля на голове корона. И мой отец сидит теперь на троне, а карлик на цепи… под столом.

Руки Тимофея, держащие поднос с кремовой вороной, начали затекать.

– Не всякий король, кто на троне сидит. И не тот шут, кто бубенцами звенит. Болотный колдун украл тело короля, а самого Одела запер в своем старом двугорбом. Еще и куражится теперь, на цепи его держит.

Принцесса на мгновение задумалась. Служанка тихо заплакала о своем. Понимая, что сейчас окончательно разобьет ее сердце, Тимофей сказал, даже не подозревая, что снова говорит правду:

– Ваш жених, милая Тенил (имя служанки он запомнил из разговора с главным поваром), вовсе не оставил вас, не попрощавшись. Но он что-то заподозрил, и вампир убил его.

Служанка молча сползла на пол.

Прекрасное лицо принцессы чуть заметно дрогнуло.

– Как я могу доверять вашим словам?

Видно было, что свойственное ее сану спокойствие дается ей из последних сил.

– Отмените свадьбу, Ваше высочество! Хоть отложите, помощь придет! Поверьте, я здесь, чтобы спасти вас…– Тимофей загорячился, хотел еще что-то сказать, как-то убедить принцессу в своей правоте, но осекся.

Краем уха он уловил сначала еле слышный, но через секунду-другую, совершенно отчетливый шум. Ошибиться нельзя было и при всем его жгучем желании. Он не успеет покинуть мышеловку, в которую совсем ненадолго, как клятвенно заверял его Морквин, ему пришлось заглянуть.

Он различил гулкий топот множества ног, обутых в грубые кожаные сапоги, лязганье металла о камень. Вверх по винтовой лестнице спешила стража.

Он еще раз учтиво поклонился, тихо, но внятно проговорил, не в силах оторваться от серых глаз принцессы.

– Чтобы вы мне поверили – вам будет знак. Если я говорю правду, эта кремовая голубка улетит. Вы только окно откройте…

За спиной у Тимофея раздался грохот.

– Не выходите за вампира!!– успел еще выкрикнуть он, и двери с шумом распахнулись.

Комната заполнилась вооруженными людьми, сразу став тесной. Командовал стражей высокий стройный красавец в черном кожаном камзоле со стоячим кружевным воротником и черных, облегающих ноги сапогах.

Очень бледное, почти белое лицо его обрамляли смоляные волосы до плеч. Глаза были малоподвижны и так черны, что и зрачков не различить. И странные впечатление производили на таком почти бескровном лице длинные, ярко-красные губы.

– Ну, что вы? Какие вампиры, милейший? Принцесса выходит за меня!– голос принца, а именно он привел стражу, оказался неожиданно мягким, даже приятным. Принц сам пожелал задержать негодяя, оставив начальника замковой стражи за дверью.– Хватайте его!!– приказал он, но прежде, чем солдаты набросились на Тимофея, изображавшая до последнего белую голубку Стела расправила крылья и, выдираясь из застывшего крема, вспорхнула под потолок.

Стража оцепенела. Принцесса чуть приоткрыла узкое витражное оконце и, сделав прощальный пируэт под сводом комнаты, птица покинула замок.

Ожив, солдаты мигом скрутили Тимофея. Принц подошел, жестко взял его за подбородок, посмотрел страшно.

– Кстати, Ваше Высочество, как он здесь оказался? Стража на воротах его не впускала, повар на кухне не видел. Не тот ли это вампир, о котором все говорят? И слова его для того только, чтобы поближе к вам подобраться. А птица ожившая? Да он чародей!

Принцесса и очнувшаяся служанка в замешательстве смотрели на Тимофея. Солдаты так заломили ему руки, что, казалось, плечи вот-вот выскочат из суставов. Но он все же улыбнулся.

– Вы принцу зеркало под нос суньте. Все и увидите…

– Довольно, негодяй!– закричал «принц».– Увести его!

И Тимофея волоком потащили из комнаты.

«Принц» же галантно поклонился, пропел медовым голосом:

– Ничего не бойтесь, любовь моя! Ни один вампир вам не повредит. Я о вас позабочусь…

Он еще раз откланялся и, пятясь, оставил девушек, аккуратно притворив за собой дверь.

глава восьмая

Морквин

Позапрошлой ночью Морквину был сон. Снился ему Шамас, древний колдун, которого уже лет сорок, а то и больше, никто не видел. Дед Морквина знался с ним накоротке, частенько бывал у него в Северном лесу, да и Шамас не раз гостил на водяной мельнице.

Отца своего и матушку Морквин помнил плохо. Он рано осиротел, потеряв родителей совсем в нежном возрасте, во время бури 1314 года, заставшей их на берегу, но, говорят, Шамас уже задолго до того перестал выходить к людям.

Понятно, что Морквин слышал о Шамасе только из рассказов своего дорогого дедушки, воспитавшего его на приходившей в упадок водяной мельнице.

Дедушка происходил из старинного колдовского рода, но дела житейские, хозяйство, а главное, родившийся довольно слабым Морквин, не позволяли ему отдавать слишком много времени семейному занятию. А колдовство, как никакое другое дело, требует от Мастера всей его жизни.

Кое-чему он все же научил внука. Основам, так сказать, ремесла. А поскольку Морквин оставался последним представителем своего рода, и с ним могла угаснуть древняя колдовская ветвь, дедушка отдал его в обучение Мастеру Тромму.

У старины Тромма, недалеко от Черного озера, была своя школа, где Морквин провел долгих двенадцать лет.

Он быстро преуспел во всем, чему учил его суровый старик. Ведь – по словам самого Тромма – отпрыску такого древнего рода не надо ничему учиться, а следует всего лишь вспомнить то, что он и так несет себе, подобно хорошей собаке, получившей по наследству почти все свои достоинства.

Лишь несколько недель в году Морквин бывал дома, на мельнице, когда осенью Мастер распускал учеников на короткие каникулы.

В эти недолгие дни дедушка откармливал юного Морквина до размеров, подобающих мужским представителям их рода, а заодно и пичкал его бесчисленными старинными легендами, где непременно действовал кто-нибудь из его предков.

Морквин отъедался, одновременно постигая секреты приготовления любимого им грибного супа, пирогов с ягодами, рыбы, медовых лепешек, варенья из ежевики и восхитительного пышного белого хлеба.

Дедушка же передал ему семейный рецепт пивоварения, которое, повзрослев, Морквин поставил на широкую ногу.

Потом началась война. Сначала Оркмахи решил вытеснить Тромма с Черного озера. Некоторое время Морквин провел в плену у болотного оборотня, едва не погиб, но вырвавшись, тут же угодил в самый котел штурма войсками Одела лесной крепости Тромма.

Тогда исчезло все. Озеро поглотило дом со всеми его обитателями. Тромм погиб, большинство его учеников тоже. Одновременно король напал на болото и разорил гнездо оборотней.

Чудом спасшемуся в наводнение, Морквину удалось бежать и, раненый, прячась по лесам от рыщущих солдат, он все же добрался до своей мельницы.

Но и там его ждало потрясение. Он никого не застал. Дедушка умер, так и не дождавшись его.

Кое-как залечив раны, Морквин засеял поле пшеницей и хмелем, и принялся за дело, к которому всегда по настоящему лежал его сердце.

Он стал печь хлеб и варить свое темное имбирное пиво. А колдовство – что ж, если кто и заглядывал к нему с подобной нуждой, Морквин никогда не отказывал и платы за ворожбу не просил, строго следуя дедушкиному наказу: сколько положат, на том и спасибо.

Постепенно о нем узнали. И даже знатные господа из Доглена – тайно, конечно – наведывались на мельницу, чтобы молодой колдун взглянул на линии у них на ладонях, составил натальную карту, пользуясь старинными таблицами эфемерид, а то и просто снял порчу или вправил ногу любимому жеребцу.

Но главное- пиво! Уж на что в Доглене понимают в нем толк, но для темного имбирного мельника из Оделена нашлось место и в лучших столичных трактирах, и на столах самых уважаемых семейств.

А его пышный белый хлеб с чудесной глянцевой корочкой, не черствевший и через неделю? Хлеб, за которым приезжали специально с той стороны Худого Холма, что стоит по правую сторону от дороги, если вы идете в Бэнтри.

Так прошло несколько лет. Жизнь, в общем, наладилась. Только вечерами бывало скучно.

Морквину пора было жениться, но только кто ж за него в этакую глушь пойдет? Разве, что дочь знахарки из Бохалин, пышка Ова?

Но всему свое время – Морквин особо не напрягался. Он завел Болотня, ворону со змеей и одноглазого Онгхуса, которого выучил играть в кости и жил себе, как жил…. И вдруг,– сон!

Спит он – снилось ему – на громоздком дедовском сундуке, под самой крышей мельницы, и вдруг открывает глаза.

На краю его постели сидит старик, больше похожий на камень-валун, поросший длинным седым мхом. И такой же тяжелый, даже крышка столетнего сундука прогибается. Старик молчит, смотрит из глубины седых зарослей, и Морквин понимает, что это Шамас, понимает, хотя прежде никогда его не видел. И Шамас начинает говорить:

– Оркмахи уже в замке. В теле короля Одела. Скоро он будет в Доглене, а потом переправится за море. Если его не остановить, уже твои дети родятся в мире, где правят оборотни…

Морквин о детях пока не думал. Он хотел проснуться, но не мог, как ни старался. А старик продолжал:

– Спилгрим женится на принцессе, и в королевских жилах потечет кровь оборотней. Теперь твой черед. Ты должен сделать то, что должен. Я уже мертв, но пока не родился…

Потом он еще говорил, но Морквин понял не все, хотя запомнил все до последнего слова.

Утром он пошел к омуту, где мельничное колесо мерно обрушивало каскады воды, не в силах, впрочем, произвести и малейшую рябь на застывшей неподвижно глади.

Он долго смотрел в черное, гасящее даже солнечный свет бездонное окно. Потом отправился в кладовку, куда при жизни дедушки вход ему был настрого запрещен, и до поздней ночи что-то мастерил.

В полночь, когда полная луна вышла из-за облаков, он открыл вечно запертую дверцу на крошечную веранду, висящую прямо над омутом.

В центре ее он установил тяжелый хрустальный цилиндр, почти до краев заполненный черной водой из омута. Потом, с помощью семи старинных зеркал в тяжелых серебряных оправах и на крутящихся подставках, «поймал» лунный зайчик и, сквозь черную воду в хрустальном цилиндре, направил его точно в центр омута. Тут поднялся ветер, и, набежавшие ночные облака скрыли луну.

Не досадуя, Морквин поднял к небу обе ладони. Через несколько минут небо очистилось, облаков как не бывало, и Морквин всыпал в хрустальный цилиндр содержимое маленького кожаного мешочка.

Вода вспенилась, Морквин раскрутил ее деревянной лопаточкой по часовой стрелке и, когда в цилиндре образовалась глубокая, почти до дна воронка, с горячей мольбой обратился к тем Силам, которым вот уже тысячу лет служили его предки.

Он просил их помочь ему в том, о чем во сне говорил Шамас. Он просил спасти Землю и людей, населяющих ее, спасти птиц и зверей от наступающего болота, освободить мир от набравших силу оборотней.

Морквин никогда не обращался за помощью для себя, никогда не рисковал произносить эти древние заклинания, чтобы помочь себе даже в самые лихие времена.

– Сам с усам,– говорил он обычно. Но теперь – случай особый…

Морквину не было страшно. Свое он отбоялся еще на войне и в плену у оборотня.

– Ты воин,– только и слышал он с детства.– И придет время, когда тебя призовут.

И время пришло, когда он уже и думать забыл, кто он и зачем ходит по этой Земле.

– Кто не знает – не отвечает за свою жизнь так, как тот, кто знает хотя бы часть,– говорил его дорогой дедушка.– А маг- человек Знания. И если обычный человек волен иногда делать, что хочет – маг делает то, что должен.

И третьего дня Морквин отправился за человеком по имени Тимофей, на которого во сне указал Шамас.

Омут на мельнице был одним из входов в коридоры Силы, от одного такого места к другому. Эти пути, подобно прочным канатам опоясывают Землю, не давая ей разлететься на миллиарды осколков от скопившегося на ней Зла.

И лишь немногим дано мгновенно перемещаться по ним из одного места в другое, из прошлого в будущее и обратно.

Морквин вовсе не был Посвященным. Сказать по совести, не слишком к этому и стремился, куда больше склоняясь к хлебопекарному или пивоваренному ремеслу.

Но Шамас умер, других Мастеров в этой части Света не наблюдалось, и Морквину предстояло сделать то, к чему он совсем не был готов. А ведь еще в школе старика Тромма он хорошо усвоил, что подобные путешествия не безопасны не только для простого человека, но и для рядового мага.

Кто-то мог навсегда застрять в лабиринтах времени, но большинство возвращались – ведь коридоры эти подобны тоннелю, вырубленному в скале – если дошел до одного его конца, на обратном пути уже не заблудишься.

Штука в том, в каком виде возвращались те, кто по своей прихоти или случайно оказывались в урочный час у открытого входа.

Иные оказывались постаревшими лет на тридцать-сорок, а иных и вовсе время выплевывало назад истлевшими мумиями, хотя для тех, кто знал пропавших, проходило всего несколько часов или дней. Кому, как не Морквину было это знать?

Он поглубже натянул на голову капюшон, влез на низкие перила. Черное зеркало омута внизу начало раскручиваться, все быстрее и быстрей, вокруг точки лунного света, лучом пропущенного сквозь хрустальный цилиндр.

Когда в омуте образовалась воронка, свет спиралью ушел в глубину, сужаясь книзу и, вместе с гудящей водой, описывая сходящиеся круги.

Морквин выпрямился, произнес на древнем языке последние слова заклинания: – Что в малом, то и в большом. Что внутри, то и снаружи. Что близко, то и далеко,– набрал в грудь побольше воздуха, зажмурился и… ласточкой махнул вниз.

Глава девятая

Назад в подземелье

Болело все. Все тело – сплошная, ни на миг не отступающая боль. От боли разрывалась каждая клеточка. Каждый миллиметр кожи пылал неугасимым огнем, в котором, если бы могло, извивалось и корчилось все его тело. Но даже малейшее движение было невозможно.

Кто-то неведомый раздробил молотком все кости и косточки, все большие и малые суставы, разорвал и раздернул сухожилия и связки.

Что касается головы – то ее размозжили отдельно, большим кузнечным молотом – поэтому ни одна набегающая вроде бы мысль, не способна была зацепиться даже на мгновение и тут же вытекала наружу, соскальзывая по чему-то липкому и разбегаясь на мелкие, совсем уже неуловимые ручейки.

О том, чтобы открыть глаза, нечего было и думать – словно тысячи острых деревянных шипов загнали ему под веки. Возможно, и сами глаза давно вытекли или их выклевали летучие мыши…

Что-то знакомое, даже не успев оформиться, еще больше разожгло пламя боли. Что это?

– Одним словом не ответишь,– кто-то длинно, с присвистом вздохнул, и голос скорбно засверлил, одно за другим отверстия в его разбитой голове.– Надо хотя бы двумя. Хорошим и плохим. Хорошее – ты еще жив. А плохое – это уже агония.

Тимофей еле слышно застонал. Боль тотчас отозвалась новым взрывом. Он вспомнил…

После того, как его скрутили на глазах у принцессы, вампир, занимающий теперь тело принца, открыл по хозяйски потайную дверь в стене. Узкими темными переходами, где волоком, а где и вовсе пронося над каменными плитами, Тимофея доставили в маленькую темную комнату с высоченным, почти невидимым в свете двух черных свечей потолком.

Что-то вроде каменного гроба, до поры поставленного стоймя. В углу гроба, за простым дубовым столом с шахматной доской, его ожидал король, к которому тут же подскочил Спилгрим.

Стражники вытолкнули Тимофея на середину комнаты и, оставив его, связанного по рукам и ногам, молча удалились.

«Убьют прямо сейчас,– подумал он,– или сперва мучить станут?»

Король-оборотень окинул его мутно зелеными, словно подернутыми ряской глазами. Зрачков под ней было не разглядеть. Потом взгляд его сделался неожиданно ласков, голос зазвучал вкрадчиво:

– Кто ты, юноша?– спросил он просто, и Тимофею показалось, что добрая сотня изголодавшихся пиявок разом потянула из него кровь.

Он чуть не упал на колени, но, удержавшись, ответил вежливо:

– Я, Ваше Величество, всего лишь жалкий кондитер, не достойный чести даже говорить в присутствии своего короля.

– Я, я все скажу!– вампир подскочил к Тимофею и, ухватив его за шею, с такой силой сжал пальцы, что позвонки жалобно затрещали.– Лазутчик он, чародей, отравитель лесной! Проник к принцессе, птицу кремовую оживил, меня, жениха оболгал!..

– Не горячись,– остановил его «король».– Юноша хорошо воспитан, не глуп и собой пригож. Да вот одна беда- это не Морквин. Ты кого мне привел?!

Смущенный вампир закрутился по комнате.

– Сам вижу, совсем не Морквин. Но, что выловили, то, извиняйте, перед вами.– Спилгрим покрутил, будто продавая, Тимофея.– А что? Этот тоже ничего. Если вам, Ваше Величество, не гож, отдайте его мне. Изголодался я без кровицы, отощал, еле ноги ношу. Если не все высосу, так хоть отопью малость. Силушки больше нету терпеть, изнемог я…

Оборотень помрачнел, принялся укорять «принца».

– Хоть перед гостем бы постыдился! Ты же мне как сын родной. Оглянись, вспомни – откуда мы и где теперь? Посмотри – я король! Из горбатого карлика с разоренного болота в славного короля в неприступном замке! А ты?! Красавец, кавалер…. Из мыши летучей, тьфу!.. Ну, зачем тебе кровь пить? На столе лучшие вина, яства каждый день, какие душе угодно. Живи и радуйся! Надо работать над собой, усилия совершать, подвиги. Ты же рыцарь теперь!

Принц потупился.

– А мне-то как стыдно! Только сердцу ведь не прикажешь. Тянет, подлое, на кровь…

Король даже пристукнул по столу, заставив подпрыгнуть тяжелые, инкрустированные золотом и камнями шахматные фигуры.

– Ну, так я сам, своими руками и вырву твое сердце. Лучше одному на троне, чем вампира подле себя держать.

– Я вам не мешаю?– спросил Тимофей.– Может, мне позже зайти…

– Не обращай внимания, дело семейное.– «Король» немного успокоился, огладил ухоженную седоватую бородку.– В каждой избушке, так ага, так ага, свои погремушки. Ты сам-то, чей будешь? Да ты не бычься, я и так вижу – хитрый мельник тебя вместо себя подослал. Верно? Знать, скоро и сам пожалует. Совсем страх потерял этот боров. Так и кружит у замка. Принцесса ему покоя не дает, любит он ее. Да видел ли он себя в зеркале, деревенщина?! Но хитер – первым не пошел – тебя, доверчивого, подставил. Вот и верь колдунам…

Оборотень еще что-то говорил, мерзко хихикая, спрашивал, но Тимофей уже не слушал.

Он силился понять, жива ли затаившаяся у него на груди змея?

Словно угадав его мысли, Спилгрим рывком разодрал на нем одежду, с отвращением отдернул руки, отскочил, как ужаленный в сторону.

– Какая гадость!!

С груди Тимофея на него смотрела, не отрываясь, холеная зеленоглазая гадюка. Пасть у змеи была угрожающе раззявлена, раздвоенный язык быстро сновал взад-вперед. На изогнутых клыках зрели полупрозрачные капельки яда.

– Что за люди?! Идут в замок, к принцессе, а что за пазухой? Змея! Точно колдун и видно, презлой.– Вампир обернулся к «королю».– Пытать его и на костер!

– Оно бы и так,– король мечтательно улыбался.– Но жизнь в роскоши размягчает. Нет у меня былого задора ни к пыткам, ни к казням. Подобрел я тут. Живу с королевой в любви и согласии. Вот принцессу за тебя отдам, внуки пойдут…. Ведь главное в жизни что? Семья…. И потом: начни его тут пытать, он кричать станет, кровь кругом, грязь. Что люди скажут о своем добром короле? Думай, Спилгрим, о хорошем!

Оборотень вконец расчувствовался, по- отечески приобнял будущего зятя.

– Мы здесь все свои, лицемерить нам ни к чему. Ты, юноша умный,– сказал он, обращаясь к Тимофею,– по всему видно, тоже из колдунов будешь. В другое время я бы подумал над твоей судьбой. Но сейчас не до тебя. Свадьба дочери на носу, хлопоты, сам понимаешь. Так, что не обессудь и, как говорится, в добрый час. А о Морквине не тревожься, мы о нем позаботимся.

И с этими словами он повернул фигурку короля на шахматной доске.

Каменная плита под ногами Тимофея провалилась и, хватив ртом воздух, он рухнул в преисподнюю…

… А Морквину так и передам:

– Сделали, мол, что могли, но не судьба. Вампир больно шустрый оказался, уйти не успели. Ты, Тима, свое отмучился, спи себе спокойно. Не зря соломку таскал, все помягче тебе будет…

Тимофей разлепил потрескавшиеся губы. Или – после страшного падения – у него началось раздвоение личности и он разговаривает сам с собой, или этот благостный, с шепелявинкой голос принадлежит все же уцелевшей змее, и он его понимает.

Так или иначе, но эти добрые слова возымели обратное действие. Вместо того чтобы тихо отойти в лучший мир, Тимофей ощутил небывалый прилив злости.

– Жалостливый ты,– еле слышно выдохнул он, обращаясь к шевелящейся на его груди змее.– Может, ужалишь? Чтоб не мучился…

Тут к замутненному болью сознанию Тимофея пробились мерные звуки. Кто-то приближался, уверенно шагая по щебенке, весело высвистывал:

– Спил-грим, спил-грим…

– Только не это,– прошипела змея или голос в разбитой голове Тимофея.

– О, да ты живой!– подошедший «принц» грубо растолкал ногой то, что еще вчера было Тимофеем. Почти сутки после падения пролежал он без сознания на куче гнилой соломы, так предусмотрительно собранной им накануне. И стоило ему очнуться, как, словно чуявший жизнь Спилгрим решил наведаться в подземелье.

Вообще-то вампир собирался снять с мертвого Тимофея одежду и пригласить летучих мышей. Позднее подтянутся замковые крысы и, через несколько часов, трудно будет отличить свежеобглоданный скелет от тех, что лежат тут не одну сотню лет.

Та же участь была приуготовлена и жениху Тенил, служанки принцессы. Тело его уже три дня лежало в подземелье, но у занятого приготовлениями к свадьбе вампира все никак руки не доходили. А тут он решил разом избавиться от следов – не позднее, чем завтра в замке ожидали господина Дуффа с отрядом, да и гости вот-вот начнут съезжаться.

– Живой, это хорошо,– заворковал «принц», взвалил Тимофея на плечи и бегом перенес к стене, поближе к лестнице, туда, где прислоненный к ступеням, сидел мертвый стражник.

Глотая от возбуждения буквы, заговорил, закружил вокруг.

– Я ведь, веришь, люблю людей и знаю уже многих. И все же всякий человек для меня тайна. Это как бутылка без этикетки. Вот и гадай – что там, внутри? Вино, а может дрянь какая, уксус ядовитый? Так и человек – что у него за кровь? Кровь – она только с виду у всех одинаковая – красная. Ан нет! Люди разные и кровь у них разная. Я тебе даже так скажу – какая кровь, такой и человек! Бывает кровь людей грубых – охотников или солдат. Всосешь такой, и будто зверь в тебе просыпается. Это не по мне. Это для сосунков. Грубый вкус, грубые чувства. А я вампир тонкий, чуткий. Мне ведь не напиться надо – я ведь не пью, а пробую. Возьми слуг – у них кровь кислая, как молодое вино. В общем, на любителя. У людей благородных и кровь легкая, вроде белого заморского. Есть и другие. Вот ты, к примеру. Какая у тебя кровь? Нет – нет, молчи. Попробую сам угадать.

Вампир пальцем коснулся разбитой головы Тимофея, легко провел по своим растянувшимся красным губам.

– О!– восторженно заверещал он.– Легкая, чистая. Откуда ты, мил человек? В здешних местах такой кровицы точно не сыщешь. Эх, кабы не хозяин. Веришь, я бы тебе жизнь сохранил, чтобы дети у тебя были. Живи в подвальчике, размножайся. Такого «винного погреба» ни у кого нет. Все бы вампиры от зависти умерли. Из самой столицы приезжали бы…. Жаль, мой король против. Не вампир он, а колдуны кровь не пьют, не понять им, в чем истина…. Ну, да ладно, что это я разговорился? Отопью малость, пока живой ты, и за дело. Я ведь не как некоторые. Я у мертвецов кровь не сосу. Ну, подставляй-ка шейку, милок…

Не дожидаясь помощи от снова впавшего в беспамятство Тимофея, «принц» оскалил клыки и медленно потянулся к его сонной артерии.

Вот он уже примерился, сладострастно раскрыл рот и вдруг…

– Ай!! Что это?!– отпрянув, вампир зажал собственную шею.– Какая боль!

На шее у него кровоточили две глубокие ранки.

В тот миг, когда он уже почти впился в Тимофея – гадюка, высунувшись из-за пазухи – молнией ужалила его прямо под подбородком, чуть выше кружевного воротника и тут же исчезла.

– Да ты вампир!!– от яда Спилгрима быстро замутило. Пошатнувшись, он ухватился за вбитое в стену ржавое кольцо.– Мне плохо…

В это время наверху лязгнула дверь. В подземелье вошли четверо прикормленных оборотнем стражников из числа северных наемников, плохо говорящих на языке Зеленого острова, но слишком хорошо понимающих язык золота.

Захватив замок, Оркмахи не стал сразу избавляться от очень подозрительного и вечно сующего свой нос, куда не следует начальника стражи – Ансгара. Только он способен был превратить свору вооруженных буянов в подобие дисциплинированного войска.

Все, что колдун сделал – это ограничил, как только мог, его полномочия и подкупил десяток самых отъявленных негодяев из охраны.

Спилгриму, по-своему хорошо разбиравшемуся в людях, не стоило большого труда определить тех, для кого звон монет куда как дороже королевской присяги.

И теперь четверо, слегка запыхавшихся, вооруженных алебардами, верных ему солдат, стояли перед ним…

– Король зовет!– сказал один.

– Отряд инквизитора у ворот,– коверкая слова, сказал второй.

Двое других ничего не сказали, светя факелами и без любопытства разглядывая покалеченного Тимофея и мертвого жениха служанки, чье знакомое им лицо Спилгрим прикрыл окровавленной тряпкой.

– Лазутчики,– кивнул он.– Одного убил, второго допрашиваю.

Он развязал кошелек и, борясь с тошнотой и головокружением, дал всем четверым по золотому.– Отправляйтесь к северной стене подземелья, погасите факелы и ждите. Скоро появится третий, самый опасный. Схватить, приковать рядом с этим и ко мне!

глава десятая

Инквизитор

Путешествие из Доглена в Оделен сильно утомило господина Дуффа. Тряская – даром, что новая – карета, левая рессора у которой лопнула еще на мосту через реку Лупп, бездорожье, а тут еще знаменитая местная непогода.

При его стойкой нелюбви к провинции и обычаю никогда не выезжать за пределы столицы, он ни за что бы не пустился в столь утомительное путешествие, к тому же еще и поздней осенью, в самое предзимье.

Но Догленский король был так любезен, принимал посланника Святой инквизиции столь радушно, а главное – он был щедр….

Что ж, отец Дуфф – всего лишь скромный слуга Господа. Раз монарх обратился именно к нему – самому известному по обе стороны Пролива гонителю ведьм и колдунов – значит, такова воля Провидения.

Отряд, сопровождавший святого отца в его странствиях по материку, состоял, кроме его собственной, еще из одной, довольно скромной черной кареты с палачом, господином Алвиком и трех десятков хорошо вооруженных конных воинов, весьма ценивших свою службу.

За такое непыльное занятие, как охрана никому особо не нужного инквизитора, от которого всякий, кто не в ссоре с собственным рассудком, сам старается держаться подальше – почет и завидное жалованье. Это вам не война, где, как известно, и убить могут.

А здесь, самое опасное, что может приключиться – скоротечная схватка с придорожными разбойниками, промышляющими грабежом торговых караванов. Но где сравниться трусливому сброду с опытными и хорошо обученными солдатами, вооруженными, кроме длинных обоюдоострых мечей еще и тяжелыми копьями, облаченными в тонкие, но прочные латы, на тяжелых, рослых, черных, как на подбор конях – единственно к кому отец Дуфф питал хоть какую-то слабость.

В основном же работа отряда состояла в организации оцепления во время казни какой-нибудь бедной женщины, сознавшейся в умелых руках господина Алвика в колдовстве, да в выталкивании застрявшей в грязи кареты с инквизитором.

Но эта дорога и, особенно ночная метель, заставшая кавалькаду всадников на границе графства Долуэр, где и укрыться негде от дующих сразу со всех сторон ветров, вконец измотала всех.

Лишь к исходу третьего дня, изнуренный и еще более бледный, чем обычно, господин Дуфф оказался у ворот замка короля Одела.

Он вез ему послание Догленского короля, в котором была настоятельная просьба проверить появившиеся слухи о том, что в его замке не все чисто.

А оборотни и вампиры,– это как раз по части господина Дуффа…

Одел встретил гостей с истинно Оделенским гостеприимством. После приема и роскошного ужина, охрану и молчаливого грустного палача с двумя зверообразными подручными, разместили в нижнем этаже Восточной башни, по соседству с комнатами, где жила замковая стража.

Сам же Одел, вместе со своим гостем, слегка осовевшим после затянувшегося за полночь застолья, во время которого он, однако, съел только специально по его просьбе сваренную овсянку и едва ли произнес больше трех фраз, уединились в библиотеке.

– Что ж,– сказал король, как только слуга затворил за ними резные двери.– Не будем ходить кругами. Нам известна истинная причина вашего визита. Вы, святой отец, слишком заметная фигура в этом мире, чтобы могло быть по иному. Признаюсь – я рад вам, как мало кто из добрых прихожан радовался бы визиту самого Понтифика.

Король прошелся по библиотеке, взял с полки тяжелый старинный фолиант в кожаном, с золотым тиснением переплете, помусолил страницы, повернул книгу так, чтобы гость мог прочитать название.

«Молот ведьм»,– знаменитое сочинение великого Торквемады.

– Душевная книга,– Одел улыбнулся в аккуратную бородку. Разве можно теперь узнать в нем – этом достойнейшем представителе старинного королевского рода – мерзкого горбатого колдуна? И разве не забавно будет уговорить инквизитора обвенчать принцессу с вампиром? Скольких этот святоша понапрасну отправил на костер. Почему бы ему, с его славой, для разнообразия не благословить вампира?

Одел снова посуровел.

– В здешних местах всегда было полно оборотней. И всегда Оделы сражались с ними, не щадя живота своего. Но с тех пор, как мы осушили болото и разорили их осиное гнездо, стало тише.– Король коротко глянул на инквизитора. Тот, казалось, дремал, утонув в огромном мягком кресле.

– Вот только мельник…. Последний из Морквинов, лесных колдунов воду мутит. От него все зло. Говорят, этот чародей и вампиром сделался.– Одел выдержал паузу, следя за бесстрастным, гладким, как у скопца лицом инквизитора, закончил приподнято:– Но, благодарение Господу, третьего дня мы схватили колдуна! И где?! У меня под сердцем, в спальне принцессы, моей дочери! Злодей обернулся поваром, околдовал стражу. Успели в последний момент, спасибо принцу. Он мне теперь как сын.– Король только что не всхлипнул от умиления.

– Где он?– тихо спросил инквизитор, совсем не разжимая тонких бесцветных губ. Глаза его оставались полуприкрыты тяжелыми морщинистыми веками.– Где мельник?

– К сожалению, это лишь его посланник. Он теперь в цепях, в подземелье. Но с часу на час и Самого ждем. Его имя Морквин и сети уже расставлены. Что касается пленника, то он к Вашим услугам. Надеюсь, он Вас не разочарует.

– Об этом не следует беспокоиться,– господин Дуфф чуть приподнял веки, вперил в Одела черные горячечные глаза. – У моего палача и король оборотнем назовется.– Он изобразил подобие улыбки, закончил мягко.– Но чуть позже… Мои люди устали, вернемся к делам нашим скорбным с утра пораньше. Одна просьба, Ваше Величество,– инквизитор склонил блеснувшую лысину,– я не выношу сырости. Ревматизм, знаете ли. Пусть для допроса приготовят комнату где-нибудь наверху. Возможно, мне придется провести там не один день…

Одел понимающе улыбнулся. Инквизитор встал.

– А теперь, с Вашего позволения, я бы предпочел отдохнуть.

– К Вашим услугам лучшая комната с горящим камином и слугами,– и король позвонил в колокольчик.

Тотчас явился лакей, но, оттолкнув его, в библиотеку ворвался принц. Увидев инквизитора, он слегка опешил, но, поприветствовав короля, торжественно сообщил:

– Все, Ваше Величество! Морквин схвачен!

– На все воля Господня,– мягко сказал инквизитор. – Все в сборе. Значит, с утреца и приступим. А вы, дитя мое,– обратился он к вампиру,– что-то бледны. Не зря ваш батюшка, король Лиаргиля беспокоится. Уж не больны ли вы?

– Его укусила змея,– сухо сказал король.– Когда Их Высочество по подвалам колдунов ловили. Ничего опасного, до свадьбы заживет. В подземелье у нас сыро, оттого и змей полно.

Спилгрим, клятвенно уверявший хозяина, что его укусил раненый вампир, метнул на него обиженный взгляд.

– Ну да, ну да,– господин Дуфф, прикрыв мягкой ладошкой зевоту, пожелал всем доброй ночи и, в сопровождении лакея отправился отдыхать.

– Всем спать…

глава одиннадцатая

Напутствие Морквина

…– Мертвые сраму не имут,– уговаривал себя Морквин, вправляя Тимофею выбитое плечо.– Я тебя в это дело втянул, мне и отвечать. Вали все на меня…

Тимофей не знал, сколько он еще пролежал в беспамятстве, пока руки Морквина не привели его в чувство.

Сам молодой колдун, прикованный к стене по соседству, тоже был сильно помят, но, как только дверь за последним стражником захлопнулась, занялся целительством.

Он вправил разбившемуся Тимофею суставы, натер ядом, сцеженным у ручной гадюки, которую он по-свойски называл Грином, воспаленные и порванные связки, битый час совершал пассы и творил заклинания над обездвиженным телом.

– Ты маг,– сказал, наконец, Тимофей и пошевелил сначала занемевшими пальцами ног. Потом, осмелев, согнул хрустнувшие в локтях руки, подтянул, сколько позволяла цепь, колени и сел, привалившись к стене.

– Это медицина,– обессилевший, но довольный собой, Морквин устроился рядом, звеня кандалами.

– Как раз то, что мне сейчас нужно. Меня казнят совершенно здоровым.

– Не стоит умирать раньше смерти,– ободрил его Морквин. Несмотря на тон, он тоже был совершенно подавлен.

Доверившись своему сну, он сидел теперь в цепях рядом с тем, кого Шамас прочил в избавители от оборотней.

Сомнения терзали молодого Морквина. Он в точности исполнил все, о чем просил его во сне древний колдун и, после этого – возможно, уже завтра – отправится на костер.

А вдруг, сон – всего лишь обольщение, посланное ему не Шамасом, а самим оборотнем? Оркмахи, в отличие от него, оказался куда как хитер…

Когда Морквин не дождался Тимофея в урочный час – в третий день полнолуния – ему почему-то пришло в голову, что дело, наверняка, уже сладилось, но при раздаче наград и почестей от спасенного короля и благодарной принцессы его могут обойти.

И он сам отправился в расставленные оборотнем сети.

Теперь уж точно его не обнесут. Отмерят все полной мерой…

– Вот что,– сказал он, подумав.– У меня есть план. Мой дедушка дружил с водяным. Тот часто повторял – как корабль назовут, так он и потонет. В замке теперь инквизиция и, чтобы отвести от себя подозрения, оборотень наверняка выдаст нас за колдунов. А под пытками и благочестивый себя оговорит. Мне-то все равно не отвертеться, меня тут многие знают. А ты скажись вором. По здешним законам, если ничего украсть не успел, получишь сотню – другую плетей.

– Тоже неплохо,– Тимофей поежился, вспомнив тяжелую руку стражника и толстую, витую из бычьих хвостов плеть у того на поясе.

Если он не ошибся, вся плеть через равные промежутки была перевязана узлами из черной крученой проволоки. Тут не то, что сотни, одного удара хватит, чтобы завершить дело…. Нет, этот Морквин – славный парень. Он всегда желал ему только добра.

– У тебя, помнится, и в начале был план – сходить в замок. Туда и обратно. Всего-то делов….

– Сделанного не воротишь. Меня, по любому, казнят. А ты, если повезет, уйдешь живым. Только терпи и стой на своем – вор я и точка.

– А другого выхода нет?

– Для тебя – только со мной. На костер.

– А для тебя?

– Если спасешься, найди старого Шамаса. Это ведь его затея. Расскажи ему все, как есть, он поможет. Или нет…

Глава двенадцатая

Допрос

Ранним утром, часов около пяти, когда от осеннего рассвета отделяет еще целая вечность, невыносимо хочется спать и нет сил даже шевельнуться, за Тимофеем пришли.

Он едва успел попрощаться с Морквином, как дюжий кузнец сбил оковы и двое стражей волоком потащили его наверх.

Небольшая комната, где ему предстояла встреча с инквизицией, оказалась уютной, хорошо освещенной и жарко натопленной. В углу пылал очаг, жесткое кресло с высокой спинкой ожидало хозяина, а узкое конце было наглухо закрыто простыми деревянными ставнями. В стене, под потолком, висело кольцо с короткой цепью и двумя парами кандалов, куда поднявшийся вместе с солдатами кузнец тут же забил ноги и руки Тимофея.

– Не жмет?– с гордостью мастерового за хорошо сделанную работу, он проверил оковы и, собрав молотки и зубила, отправился досыпать.

Вскоре явился палач, господин Алвик, весь в черном, с печальным безволосым лицом и мягкими белыми руками. С грустью он оглядел прикованного к стене узника и приказал вносить инструменты.

Двое его подручных, брат Бенедикт и брат Альберт – оба со сплюснутыми лицами заспанных гоблинов – кряхтя, втащили длинный, похожий на футляр от виолончели, ящик полированного красного дерева.

– Это дедушкин,– виновато пояснил палач,– старомодный. Ремесло наше древнее, секреты только по наследству передаются.

Он аккуратно приподнял крышку, и Тимофей едва не сполз на пол.

Длинные, поблескивающие в бархатных гнездах футляра крючки, клещи всевозможных форм, от совсем миниатюрных, загнутых на концах, для вырывания ногтей, до огромных, размером с разводной ключ, догадаться о назначении которых могло только воспаленное настойкой мухомора воображение.

Был там и молоток с широким набором зубил, тиски и тисочки и множество приспособлений, от одного только вида которых задрожал бы и герой.

Непреодолимое желание признаться сразу и во всем овладело Тимофеем. Но никто ни о чем его не спрашивал…

Брат Альберт умело разул его и, покрутив, сунул почти новые кроссовки за пояс. Босые ноги узника споро заколотили в почерневшие деревянные колодки с двумя металлическими винтами.

По комнате пополз тошнотворный запах засохшей крови.

Палач опустился на корточки и дважды, не спеша, повернул рычаг. Замычав, Тимофей насквозь прокусил собственную губу. Ступни его хрустнули, стали узкими, как у девушки.

Палач повернул второй, установленный перпендикулярно первому рычаг, и ноги Тимофея уменьшились сразу на два размера.

Очаг в углу комнаты пылал. На решетке накалялись длинные изогнутые крючья. Факелы, по два на каждой стене, радостно потрескивали.

Заспанные подручные палача, в надетых прямо на тело кожаных жилетах, из которых торчали лоснящиеся, больше похожие на окорока, плечи, покраснели от жара и предвкушения пыток.

По спине Тимофея ручьями побежал ледяной пот.

– Вы, правда, братья?– спросил он.

– Ты лучше покричи,– сочувственно сказал палач.– Легче будет.

Он еще довернул рычаг и, не оборачиваясь, протянул руку, в которую брат Бенедикт, как медсестра хирургу, тут же вложил изогнутые щипцы.

– А вот мой дед был кузнецом,– теряя сознание от нестерпимой боли, выдавил Тимофей.– Вот уж хороший инструмент делал.

Палач промолчал, примериваясь, с какого ногтя начать, а Тимофей, скрипя зубами, продолжал:

– Иголку мог отковать. А топоры… через двадцать лет не тупились. Даже сварку кузнечную знал…

Палач вздохнул и, с неохотой, сорвал ноготь с левого мизинца…

Ведром ледяной воды Тимофея привели в чувство, и господин Алвик взял руки связку иголок с засохшей на концах черной кровью.

Тимофей не выдержал. Морквин в подземелье убеждал его ни за что не начинать разговор первым, иначе пытки будут бесконечны, пока на тебя не повесят все существующие в подлунном мире грехи.

– Тебя не спрашивают, ты и не сплясывай,– говорил он. Но сейчас Тимофею было не до дельных советов.

– Вы меня ни о чем спросить не хотите?

– Нет,– отвечал палач.– Спрашивать будет господин Дуфф.

Помощники палача переглянулись. Господин Алвик заговорил во время работы!

– Вы настоящий мастер,– сказал Тимофей.– Вас, должно быть, очень ценят. Вот, что значит, – семейная традиция.

– Ценят,– палач отложил щипцы, скомкал щеки в подобие улыбки.– Теперь искусней меня в пытках нет. Но знал бы ты моего дедушку! У него, юноша, после трех дней непрерывных допросов, колдуны могли разговаривать! Ни один не умер под пыткой. Все отправились на костер своими ногами.

– Восхитительно,– сказал Тимофей.– Но я не колдун.

Палач с укоризной покачал головой и слегка загнал иголку под ноготь Тимофею.

Нет ничего больнее! Рука словно вспыхнула огнем. Кровь полилась на пол.

– Сколько лет работаю,– сказал палач,– а привыкнуть не могу. Людей жалко.

– Вам бы врачом быть,– простонал Тимофей.– С вашей-то добротой…

– И как хотелось!– палач выдернул иголку, отчего боль только усилилась, и прочувствованно сказал:– Как важно, чтобы ребенок мог воплотить свою мечту!

Потные подручные с двух сторон обступили господина Алвика. Сопя, они смотрели на Тимофея налитыми кровью глазами.

– Жечь будем?– спросил брат Бенедикт, поигрывая раскаленной до бела кочергой.

– Сегодня моя очередь,– напомнил брат Альберт, отнимая орудие пытки.

– Чуть позже,– остановил их господин Алвик.– В нашем деле главное не пытка, а признание обвиняемого. Юноша слаб, а разговор с господином Дуффом может затянуться. Перекусим пока, подождем святого отца…

– Очередь все равно моя,– злобясь, брат Альберт нехотя отступил.

Усевшись кружком, не отмыв руки от крови, палач с добрыми братьями принялись закусывать. Ножом из футляра разрезали головку сыра, разлили по кружкам красное вино…

– Ну-с, и где наш колдун?– Пелену спасительного беспамятства разорвал оживленный голос инквизитора.

Господин Дуфф хорошо выспался. Часу в десятом ему подали кувшин с горячим кофе и блюдо бисквитного печенья. Потом он долго беседовал с королевой, обсуждая с ней главы Святого Писания, немного поговорил с принцессой, навестил выздоравливающего после укуса змеи принца и осмотрел замок.

После плотного обеда с жареными каплунами и ореховым тортом, ближе к вечеру, бодрый и готовый приступить к своим нелегким обязанностям он, в сопровождении короля, отправился в пыточную.

Его личный повар и многолетний спутник – синьор Антонио – умер в дороге, отравившись незнакомыми грибами. Чтобы утешить знатного гостя, главный повар короля Одела расстарался и, как видно, это ему удалось.

Несмотря на потерю, господин Дуфф был в приподнятом настроении. Однако, при виде висящего на цепях бледного юноши с кровоточащей рукой и сплющенными в колодках ногами, он не мог скрыть разочарования.

– Куда катится мир?! Злодейство помолодело. Скоро колдунов в колыбели ловить придется.

– Так ага, так ага.– Король-оборотень, скорбно поджав губы, обошел Тимофея.– Как страшно жить! Вот она, молодежь. С виду такой благообразный юноша…. И колдун! Как отличить?

– Я не колдун!– Тимофей дерзко, как советовал Морквин, глянул в глаза инквизитору.– Я вор!

– Все так говорят, пока не встретятся с моим палачом,– инквизитор, не решаясь сесть в присутствии короля, переминался на ревматических ногах.– Я вижу, вы тут беседуете. Так продолжайте, я позже зайду. Возможно, к утру, ты вспомнишь еще что-нибудь.

Палач, до этого скромно молчавший в углу, вдруг откашлялся. Инквизитор приподнял левую бровь.

– Что такое?

– Прошу прощения, святой отец. Думаю, этот юноша не может быть колдуном…

Король возмущенно махнул мантией.

– Видите, дорогой друг? И ваш человек околдован. Это оборотень, чародей!

– Да-да-да, – инквизитор с любопытством оглядел Тимофея.– Думать, любезный господин Алвик, не ваша работа. Впрочем, есть способ проверить. Бросим теперь его в воду. Не утонет,– колдун, утонет,– что ж, ошибка вышла, так ведь и воровать тоже грех. Потеряем этого – не беда. Колдуна для допросов нам и второго хватит. Настоящего, того, что в подвале теперь дожидается.

– Я лучший вор на острове!– Быстро сказал Тимофей.– И я могу это доказать. Украду что угодно у любого!

– Ложь!– возразил король.– В замке ничего не пропало.

Уловив сомнение в глазах инквизитора, Тимофей нагло заявил:

– Да хоть простыню ночью из-под короля с королевой!

– Негодяй!– король даже покраснел.– Да как ты смеешь?! Я прикажу содрать с тебя кожу!

– Любопытно,– сказал инквизитор.– А не испытать ли нам его? Такого лжеца свет не видывал. Укради простыню и принеси мне ее до рассвета. А не успеешь,– мой палач с радостью исполнит то, что пожелал наш добрый король. Не правда ли, любезный господин Алвик?

Палач смиренно склонил голову.

– У вас ангельское сердце.– Разочарованный тем, что казнь откладывается, король первым покинул пыточную.

Чуть задержавшись, господин Дуфф распорядился:

– Цепей не снимать, дверь запереть! И поставьте стражу. Если ты настоящий вор, тебя это не остановит. Итак, до встречи, юноша,– и он вышел из комнаты.

Добрые братья, ворча, сняли «испанские сапоги», собрали и унесли инструменты.

Господин Алвик последним подошел к Тимофею, ослабил оковы, смазал раны пахучей мазью, кротко вздохнул:

– Удачи тебе! И спасибо за понимание. Так тяжко иногда, а поговорить душевно не с кем. Палач всегда одинок. Если украсть простыню не получится, сильно не переживай. Я тебя, перед тем, Альберт с Бенедиктом костер зажгут, удавлю. Обещаю, больно не будет.

Палач ободряюще кивнул

– Ну, я не прощаюсь,– и дверь за ним захлопнулась. Стражник снаружи с лязгом задвинул засов…

глава тринадцатая

Вор

«Простота хуже воровства»,– прикованный к стене, Тимофей изнывал в оковах. Нет хуже для вора, если он еще и простофиля. Ладно, доверился этому борову, Морквину, назвался вором. Ну, утопили бы во рву, проверяя, колдун я или нет. Инквизитор вполне приличный старик, дело предлагал. Не то, что добрые братья, Альберт с Бенедиктом.

В худшем случае, несостоявшийся доктор, господин Алвик, задушил бы перед костром, в благодарность за понимание. А что теперь? Дернуло же меня сказать, что я лучший! Так обнаглеть – простыню из-под царственных супругов выкрасть. Теперь точно кожу сдерут…

Тимофей шевельнул скованными руками. Намертво вбитые между камнями неподъемные кольца. Сделано с любовью, удержат и единорога. А на рассвете вернутся инквизитор с оборотнем. Придет отдохнувший палач…

Печальный ход его мыслей прервал неожиданный щелчок. Кто-то снаружи открывал засов! Тимофей в ужасе сжался.

Как?! Ведь до рассвета еще далеко. Может, у братьев бессонница и они решили заглянуть к нему, чтобы скоротать время за любимым занятием?

Отвратительно скрипнув, дверь приоткрылась на четверть. На пороге, в зеленом бархатном платье с масляным фонарем в поднятой руке, стояла Тенил, служанка принцессы.

Только теперь Тимофей выдохнул.

Никого красивее, показалось ему, он в жизни не видел. Неровный свет скользил по распущенным огненно-рыжим волосам. Широко распахнутые зеленые глаза напряженно вглядывались в его лицо. Он попробовал улыбнуться.

– Тоже не спится?

Не ответив, девушка решительно пересекла пыточную и, выдернув из прически длинную шпильку, принялась орудовать в замке на ручных кандалах.

Спустя минуту, цепи с грохотом свалились на пол.

– Ловко,– Тимофей сполз на камни, сам освободил ноги.

Не проронив ни слова, Тенил знаком позвала его за собой, первой выскользнув в коридор.

Ковыляя, он покинул пыточную. Стражи у дверей не оказалось, но краем глаза он уловил какое-то движение в дальнем конце перехода.

Он зажмурился, тень исчезла. Где-то наверху, на главной башне, часы начали бить полночь.

Длинными пустыми переходами, через темные арки, узкие гулкие лестницы со стертыми каменными ступенями, спустились они на нижний этаж.

«Только бы никого не встретить»,– одна мысль билась в голове Тимофея, пока взгляд его держался за тающую впереди стройную фигурку.

Девушка погасила светильник и шла теперь, полагаясь только на свое знание замковых лабиринтов.

Вскоре они вышли к почти незаметной низенькой дверце, утопающей глубоко в тени узкой каменной ниши.

Остановившись, Тенил прижала палец к губам Тимофея.

– Это потайной выход на задний двор,– прошептала она.– Под навесом, за Южной башней – это налево – стоит обоз. Спрячься в соломе. На рассвете торговцы тронутся в путь. Если повезет с погодой, к вечеру ты будешь уже в Лиаргиле.

– Зачем ты это делаешь?

– Ты пришел спасти нас. Спаси хотя бы себя…

Девушка на миг обняла его. Зеленые глаза оказались совсем близко. Сердце у Тимофея сначала замерло, потом с силой заколотилось о ребра.

– В замке беда,– сказала она.– Исчезают люди. Страх поселился в этих стенах. Поторопись, пока тебя не хватились.

– Мы скоро увидимся,– пригнувшись, Тимофей шагнул в темноту.

– Я знаю,– грустно ответила девушка.– Слишком скоро…

Ночь была темная и холодная. Во дворе ни души и тихо, как в заброшенном колодце.

Тимофей быстро прошел вдоль черной заиндевевшей стены. Пригибаясь, добежал до Южной башни, нырнул под деревянный навес.

Ни обоза, ни лошадей там не оказалось. Только разбросанное по земляному полу сено и сильный запах навоза.

Судя по всему, торговцы предпочли не дожидаться утра…

«Думай,– попросил он себя.– Только быстро».

Утром его хватятся, станут искать. А найдут, мало не покажется. Еще и выяснят, кто ему помогал…

Дождавшись, пока луна скрылась за черными облаками, он вышел из-под навеса и осторожно ступая, двинулся к воротам.

Еще издали увидел огонек караулки, тени солдат у костра. Тут и мышь не проскочит, разве, что оборотень. Кстати, где он ночует?

Главная башня черной громадой высилась напротив ворот. Глухая стена без единого оконца. Полная темень. Торопиться-то, в общем, оказалось некуда.

Тимофей не спеша, обогнул башню, вышел в засохший, чуть припорошенный вчерашним снегом, большой розовый сад.

Прямо над его головой, метрах в шести над землей, светилось узкое стрельчатое оконце с цветными витражными стеклами. Возможно, это и есть королевская спальня…

И тут он услышал отдаленные шаги! Позвякивание железа, мерный скрип камней.

Ночной дозор!!

Вскочив, он кинулся прочь, обогнул угол, в несколько прыжков одолел расстояние между башней и небольшой островерхой пристройкой.

Толкнулся в массивную незапертую дверь. Замер, притаившись за громадным косяком.

Скоро шаги обходящей замок стражи стихли. Тимофей отер пот, обернулся, переводя дух.

В тесной, с высоким сводчатым потолком башенке, с алтарем в глубине и тлеющими на цепях лампадками, он был не один.

В центре ее, на низкой каменной подставке, стоял открытый гроб.

Бледное восковое лицо с заостренными чертами, зачесанные назад редкие седые волосы, жидкая «эспаньолка».

Тихо было так, что слышалось, как обтекает желтая свеча в сплетенных на груди пальцах покойника. Тимофей подошел поближе, задумался.

Страшно ему не было. Скорее наоборот. Он и сам был парень тихий, а общество мертвеца после господина Алвика и братьев даже успокаивало. Нет лучше способа перестать бояться покойников, чем самому пообщаться с палачом.

Тело в гробу принадлежало пожилому, изможденному болезнью человеку в бордовом камзоле и мягких оленьих сапогах. Шпаги при нем не было. Пуговицы скромные, обтянутые кожей. Это был повар господина Дуффа, умерший еще накануне, и завтра должны были состояться похороны.

– Извините, дорогой господин,– Тимофей осторожно приподнял оказавшееся совсем легким тело,– не согласитесь ли вы мне помочь?

Взвалив мертвеца на плечи, он вышел из часовни и вернулся в розовый сад. Под освещенным окном привалил тело к стене и бегом, уже привыкнув к темноте, добрался до крепостной стены.

Еще выходя из башни, он заприметил длинную лестницу. Участок на верху северной стены был разобран. В проеме, на фоне темного неба, угадывались несколько положенных горкой тесаных камней, приготовленных для ремонта.

Сгибаясь под неподъемной тяжестью сырых досок, Тимофей перенес лестницу в сад, прислонил к башне. Верхняя перекладина немного не доставала до края окна.

Мертвец терпеливо дожидался, привалясь к стене и уронив голову на грудь.

Взвалив его на плечи, Тимофей начал восхождение. Как назло, снова выглянула луна, и Тимофей хорошо представлял, что подумает стража, приди ей в голову, лишний раз обойти вверенный участок.

Но солдаты, после полуночи заперлись в караулке и резались в кости. Что может случиться в замке, за высокими стенами, полным охраны, да еще и с гостящим в нем инквизитором?

Дрожа от нетерпения, ступень за ступенью, поднимался он наверх. Ледяное тело давило неживым грузом, жгло плечи. Покрытые наледью перекладины скользили, как натертый паркет.

Грохнись он сейчас с украденным мертвецом, и его точно четвертуют…

Когда он, наконец, поравнялся с краем окна, сердце у него, казалось, вот-вот разорвет грудную клетку. Пот градом, колени лопаются от напряжения. Легкий поначалу, покойник к концу пути превратился в буйволиную тушу.

Как мог, Тимофей выпрямил труп, почти вертикально прислонил его к разноцветному стеклу и, придерживая снизу одеревеневшую мертвую руку, постучал ею в окно.

Через пару мгновений свет над ним погас. Лицо мертвеца прижималось к стеклу. Плечами он навалился на раму.

«Главное,– не ошибиться адресом»,– успел еще подумать Тимофей. В следующее мгновение, вдребезги расколов стекло, длинная шпага пронзила грудь мертвеца и сбросила его вниз, на каменные отмостки.

Обдирая руки, Тимофей соскользнул следом и прижался к стене.

Створки окна над ним распахнулись. Со шпагой в руке высунулся оборотень в королевской мантии. Похоже было, что он не ложился, подстерегая вора.

Глянув вниз, он ловко выбрался из окна и, несмотря на грузную комплекцию, быстро спустился по лестнице. Не веря своим глазам, перевернул труп.

Укрывшись в кустах, Тимофей хорошо слышал, как «король» рассуждает:

– И здесь от мертвецов нет покоя! Ты их в дверь, они в окно. И ведь нашел, к кому лезть!..

Оборотень огляделся, прислушался, не идет ли стража. Но все было тихо.

– Вот вам и инквизитор,– прошептал он.– А у самого повар,– мертвец ходячий.

Отерев шпагу, он влез обратно в спальню, вытянул осторожно из-под спящей королевы шелковую простыню с вензелями, сделал несколько пассов.

– Спи, любимая,– приказал он и снова спустился вниз. Застань его кто сейчас с мертвым, продырявленным шпагой поваром, и хлопот не оберешься…. Попробуй, объясни это господину Дуффу. Необходимо было срочно избавиться от тела.

Кряхтя, он завернул дважды мертвого старика и поволок его в дальний угол сада, едва не наступив при этом на голову притаившегося Тимофея.

– Что за место?!– задыхался он, разгребая листву.– Ходячие мертвецы, змеи…. Тут от своих спасу нет, так еще эти…

Бросив труп, он направился к пустовавшему домику садовника.

– Зарою,– негодовал он,– больше не вылезешь! Пока я в замке хозяин, мне решать – кому по земле ходить, а кому в ней лежать.

Не поднимая головы, Тимофей трижды звякнул найденной в траве сломанной подковой о кусок заранее припасенного железного обруча.

От неожиданности, оборотень уронил лопату, тенью метнулся к башне и, взлетев в окно, ногой отбросил лестницу в кусты. Через мгновение свет в королевской спальне погас.

Не медля, Тимофей развернул мертвого повара, сложил вчетверо простыню и, обогнув башню, заглянул в крошечную оранжерею на краю сада.

Единственное окошко ее чуть тлело красноватым огнем. Внутри топилась небольшая печка, обогревавшая теплолюбивые растения.

Садовника на месте не оказалось, он спал в своей каморке, дважды за ночь наведываясь в оранжерею, чтобы подбросить в огонь несколько поленьев. Тимофей взял с полки садовые ножницы, срезал три самые большие красные розы и бегом направился к Главной башне.

Он не знал, как передаст цветы Тенил, но они должны были увидеться прежде, чем его навсегда изгонят из замка.

То, что розы ворованные, нимало его не смущало. Плети за украденную из королевской спальни простыню ему обеспечены, а несколько цветов не слишком отягчат его вину. В конце концов, в этом замке теперь все краденое. Даже тело самого короля…

Покои инквизитора находились на первом этаже. Господин Дуфф не любил лестниц по причине застарелого ревматизма.

Тимофей был почти у его двери, как из-за колонны вдруг вышла Тенил.

Девушка была в слезах, мертвенно бледна и смотрела как-то сквозь Тимофея.

– Теперь я очень спешу,– сказал он.– От этого многое зависит.

С этими словами он протянул ей цветы.

– Ты самая красивая и храбрая. Я думал, так не бывает. Возможно, завтра я сумею тебе помочь…

– Только до трех часов пополудни,– отвечала она, тихо всхлипывая. Потом ты меня уже не застанешь. Некому меня любить, некому меня здесь удержать…. Ты ведь не меня любишь.– И, вернув почему-то одну розу, она снова залилась слезами.

– Так нельзя!– испугался Тимофей.– Живым по две не дарят.

Чтобы успокоить девушку, Тимофей обнял ее, стал гладить по шелковым волосам. И сердце его вдруг опахнуло ледяным холодом…

Но тут впереди отворилась дверь. Вышел личный охранник инквизитора.

Тенил испуганно отшатнулась, зацепила пышным рукавом подставку факела. Материя треснула, девушка охнула и, прижимая к груди две алые розы, скрылась в темном переходе.

– Куда?!– прорычал страж, преграждая Тимофею путь алебардой.

Тимофей развернул, точно флаг, простыню с затейливыми вензелями Одела, отодвинул древко алебарды и решительно шагнул вперед.

– К господину Дуффу! Он ожидает…

Тенил нашел начальник стражи, вскоре после полуночи решивший обойти Северную башню.

После вечернего развода, он собственноручно еще раз проверил запоры на главных и двух боковых воротах, поднялся на крепостную стену, где в узких башенках дежурили дозорные с рожками, дождался, пока в замке погаснут все окна, но уснуть так и не смог.

Светила полная луна. На сердце словно лежала каменная плита. Такое с ним случалось, а он привык доверять своему чутью.

Взяв еще троих верных ему солдат, он отправился в Северную башню, и днем-то обычно безлюдную. Лишь наверху находились покои гостящего в замке принца Вильмета, да еще пыточная перестала пустовать со вчерашнего дня, когда инквизиция приступила к допросам обвиненного в колдовстве Тимофея.

В башне было тихо, как всегда холодно и очень темно. По одному факелу горело в начале каждого коридора, да еще два светильника потрескивали у входа, у скрипучих, обитых ржавеющим железом дверей, ровесников самого замка.

Поднявшись по запасной лестнице сразу под крышу, Ансгар обошел всю башню, этаж за этажом.

У комнаты принца он остановился. Долго, затаив дыхание, слушал. Ни звука не доносилось из-за массивной, слегка облезлой двери.

– Да там ли он?– усомнился один из солдат.– Не храпит.