Читать книгу Болотный колдун - Валентин Вадимович Бердичевский - Страница 1

часть первая

Ш К О Л А К О Л Д У Н О В

глава первая

СУНДУК НА ЧЕРДАКЕ

Все наши приключения начались именно с того дня. С последнего дня учебного года. Во всяком случае, так говорит Федор, а уж он-то за свои слова отвечает.

Ну, так вот. Сидим мы с Федором после уроков на классном собрании – и строим планы на лето.

Наша последняя парта вообще имеет много преимуществ, и среди них то, что можно спокойно обсуждать свои дела, никому особенно не мешая. При этом мы, конечно, не упускаем из виду происходящее у доски.

За учительским столом сидит наш классный руководитель – Игорь Палыч, и бодро подводит итоги учебного года.

Радостным голосом он отмечает постоянные успехи наших отличников – их у нас двое, и его густые светлые брови резво подпрыгивают в такт словам. На румяном лице поблескивают мелкие капельки пота, которые он аккуратно вытирает сложенным вчетверо носовым платком.

Затем его голос несколько успокаивается и одобрительно продолжает о тех, кто в этом учебном году обошелся без троек.

Наконец, тон его становится строгим, наполняется значительностью и силой, и звучит, подобно водопроводному крану, открытому до отказа.

Это он о нас с Федором. Пожалуй, даже больше обо мне – ведь это у меня почти все тройки. Другое дело- Федор. Он очень умный. Только не все это сразу понимают, особенно учителя.

Федор пришел к нам в класс из другой школы. Мы еще в пятом учились.

Стоял он тогда на перемене, у окна, весь такой чистенький, с круглыми щеками, очень на примерного ученика похожий. Но я–то сразу понял, что нелегко это ему давалось – примерным казаться.

И я не обманулся. Скоро Федор себя показал. Но об этом как – нибудь потом, важно, что мы подружились, и с тех пор почти не разлучаемся.

Хоть и за последней партой, а слышно учителя хорошо. Особенно, когда он тебя ругает. Нам с Федором, конечно, не привыкать, а все же приятного мало.

И мы, опустив головы и всем своим видом изображая глубокое раскаяние, продолжаем обсуждать свои планы на каникулы. Это занятие само по себе интересное, но, главное, отвлекает от сильно затянувшейся речи классного.

Выбор у нас с Федором небольшой, скорее, даже очень маленький – остаться в городе или поехать в лагерь. Но все равно мы готовы часами рассуждать о преимуществах свободного отдыха в городе. Что не мешает нам на следующий день твердо решить – едем в лагерь.

Подобными планами наши головы заняты уже не меньше недели – с тех пор, как мы почувствовали, что учебе, действительно, скоро конец.

И вот на этом злополучном уроке, как раз в том месте обвинительной речи, которое сводилось примерно к тому, что «горбатого могила исправит», Федор и внес свое предложение.

Тогда оно показалось нам просто великолепным. И как это мы раньше не догадались?

После того, как я бурно выразил ему свой восторг, Федор глубокомысленно произнес:

– Истина часто лежит рядом, под самым носом. Но только немногие могут видеть дальше него.

При этом он задумчиво посмотрел на мой нос. Я думаю, что в тот момент он решал вопрос о моих способностях видеть истину.

Да, самое главное – Федор предложил поехать на лето в деревню к его бабушке.

Просто? Но дело в том, что Федор не был в деревне, как он сам говорит, последние десять лет. Бабушка сама к ним приезжала и подолгу гостила. А мой друг деревню не любил, возможно, с тех пор, как в свой последний приезд не поладил с бабушкиным гусаком. В те далекие времена победителем вышел, конечно, гусак.

Смешно, но к деревне Федор стал относиться с опаской, и никогда раньше не заговаривал о поездке туда. Теперь же он, вероятно, решил, что уже достаточно закален для борьбы с трудностями вдали от цивилизации.

Идея эта захватила нас сразу и целиком. Остаток речи Игорь Палыча мы не слышали, да и не могли бы услышать – нас не было в классе и вообще в городе. Мысленно мы уже лежали на берегу речки и наслаждались полной свободой.

К действительности нас вернул звонок – он в нашей школе такой оглушительный, что Федор даже вздрагивает. Мы, молча с очень серьезными лицами выходим из-за парты – под сильным впечатлением от всего сказанного учителем – и тихо выбираемся из класса.

На улице решаем встретиться завтра утром во дворе моего дома. Сегодняшний вечер мы жертвуем на обработку родителей, которых надо убедить в совершенной невозможности оставаться летом в пыльном и душном городе. А так же в том, что и лагерь далеко не лучшее место для уставшего за целый год человека. Ведь ничто так не способствует восстановлению сил, как свободный режим, чистый воздух и жизнь в естественных условиях.

Дальше сам собой напрашивается вывод, что после такого отдыха и учеба покажется желанной и интересной.

Федор советует убеждать родителей ненавязчиво, постепенно подводя их самих к нужному решению. Чтобы поездку в деревню, где мы будем предоставлены сами себе, предложили они.

Я в точности следую его инструкциям, и после ужина слышу:

– А знаешь, по-моему, нет лучше отдыха, чем летом в деревне, – это папа.

– Речка, лес, парное молоко – чудесно! Пусть Тимофей отдохнет, как следует, а то у него такой вид, будто он окончил не шестой класс на одни тройки, а, по крайней мере, консерваторию с золотой медалью.

– Две четверки у меня все-таки есть, – слабым голосом говорю я, чтобы восстановить справедливость, но меня, кажется, никто не слушает.

Папа продолжает:

– Федор – мальчик серьезный. Вдвоем они вряд ли способны на глупости. Пусть побудет к деревне недельки две, а там посмотрим.

Я делаю вид, что ничего особенного не услышал. Радости не показываю, чтобы не насторожить родителей. Напротив, весь мой вид говорит о крайнем утомлении, вызванном, конечно, сложной школьной программой. И родители отсылают меня спать пораньше.

В темноте, уже лежа в постели, я радостно улыбаюсь, думая о поездке в деревню, и скоро засыпаю.

Всю ночь мне снятся отвратительные сны – толстые вороны громко каркают и все норовят проткнуть клювами шины моего велосипеда, на котором мы с Федором едем на рыбалку. При этом они нагло ухмыляются и говорят голосом Игорь Палыча:

– Рыбки захотели? Рыбку на крючок ловить надо: попадется – не сорвется!

А домик бабушки и вовсе кажется во сне избушкой на курьих ножках. И так всю ночь! После такого сна никакой рыбалки не захочешь.

Утром, а это суббота, и родители дома, я встаю, и без напоминаний, но так, чтобы они заметили – делаю зарядку. Потом иду умываться, тоже добровольно, чем привожу их в радостное удивление.

Я весь слегка вздрагиваю от нетерпения, как заведенный мотоцикл, – ведь Федор давно должен ждать меня во дворе. Но приходится сесть за стол и съесть все, что лежит у меня в тарелке. Встав, я вежливо говорю спасибо.

Этим я окончательно убеждаю родителей, что перемены к лучшему во мне уже начались. Что, однако, не мешает маме дать мне в руки сумку и деньги, прежде чем я успеваю выскользнуть за дверь.

– Купишь молока, Тимоша! – слышу я уже на лестнице. Не люблю, когда меня так называют.

На скамеечке у подъезда сидит Федор и степенно беседует со злющей старушкой. Из тех, что всегда знают, как всем все нужно делать. Но Федор вообще умеет прекрасно ладить с людьми, даже с такими, у которых для меня нет других слов, кроме как «хулиган», «бездельник», «обормот» и прочее из того же списка.

Завидев меня, старушка говорит Федору:

– Как ты можешь дружить с таким лентяем? Смотри, наберешься от него…

На что Федор с достоинством возражает:

– Нет, что вы! Это я на него оказываю положительное влияние. Через месяц вы его не узнаете.

– Это, в каком смысле? – интересуюсь я.

Но Федор уже увлекает меня за рукав.

– Ну, как?! Отпускают?

Я невозмутимо киваю головой.

– Отлично! Значит, завтра и едем. Это совсем недалеко, минут сорок на автобусе. Автобус утром, в семь тридцать, я узнал. Смотри, не проспи!

Остаток дня каждый проводит у себя дома. Я сообщаю родителям, что завтра мы едем в деревню, к бабушке Федора, собираю вещи и смотрю по телевизору какой-то скучный фильм.

Непонятное беспокойство охватывает меня. Мне почему-то не хочется так спешить, и радостное чувство, которое было вчера, не возвращается. Но с Федором мы уже договорились, и менять решения не в наших правилах.

Пока я сижу у телевизора и пытаюсь разобраться в сложных отношениях между главными героями, Федор, как обычно, не тратит времени зря. Он вообще не смотрит телевизор, часто повторяя:

– Сколько не читай, императором не станешь.

Хотя сам-то книжку из рук не выпускает. Все это он вымещает на телевизоре.

Я живо представляю, как Федор висит, словно паук, в углу под потолком своей комнаты. Во всяком случае, пытается висеть, неизвестно, за что цепляясь. У него сейчас период увлечения ниндзя. Это длится не менее полугода, и уже успело принести ему немало неприятностей.

У моего друга, конечно, много увлечений. Но он, в отличие от большинства людей, не меняет их до тех пор, пока не доберется до самой сути. Мне лично ниндзя никогда особо не нравились, сколько раз он с ними попадал в разные истории.

Однажды чуть не захлебнулся в собственной ванне – когда пробовал дышать под водой через пустой стебелек. В другой раз застрял в вытяжном шкафу в кабинете химии, куда он пробрался на перемене.

Он тогда пытался просидеть в трубе весь урок, упершись ногами в одну, а спиной в другую стенку – это излюбленный трюк ниндзя.

Шел урок в десятом классе, и учительница ставила опыты с какой-то едкой дрянью. Федор сильно закашлялся в трубе, чем сильно напугал всех – кашель слышался гулкий и какой-то ухающий. Но ему было не до шуток. Он пытался выбраться из трубы, но это оказалось куда сложнее, чем залезть туда.

И Федор окончательно застрял. Когда химичка сообразила, наконец, откуда доносятся эти странные звуки, она открыла задвижку и увидела подошвы его ботинок. Потом двое рослых старшеклассников долго дергали и тянули его за ноги…

Уже через пять минут Федр стоял в кабинете директора весь перепачканный, в саже, с взъерошенными волосами, но с абсолютно непроницаемым лицом. Как индеец у столба пыток.

Этим он привел в совершенное негодование директора и химичку, и случившееся еще долго мешало ему спокойно жить.

Подобные случаи случались с Федором не слишком часто, но зато уж точно с постоянством океанских приливов.

Пока я припоминал различные поучительные истории из жизни моего друга, фильм по телевизору кончился. Я отправляюсь спать, размышляя о том, что неплохо бы и мне завести какое-нибудь хобби. Но никаких таких дел, которые могли бы оторвать меня от кресла у телевизора, я не могу придумать.

Грустно, конечно, осознавать свою никчемность, но от этих мыслей меня избавляет сон.

На следующее утро, невыспавшийся, еду с родителями на автовокзал. По дороге я получаю кучу наставлений о том, чего нельзя делать и чего нельзя делать ни в коем случае. В ответ клятвенно заверяю, что буду следовать их советам и ни за что на свете не стану купаться в запрещенных местах.

Как будто в деревне на речке есть кому запрещать, где мне купаться.

На автовокзале уже ждет Федор со своей мамой, сумкой и черным холщовым мешочком, привязанным к поясу. Этот мешочек мне хорошо знаком, но его содержимое привело бы в замешательство и самого Шерлока Холмса.

Там должны лежать моток тонкой и очень прочной веревки, несколько металлических крючков и браслетов разной формы, десяток куриных яиц, бамбуковая трубочка и еще масса всяких штуковин, описать которые я не берусь. Все эти вещи – как утверждает Федор – обязательные принадлежности ниндзя. О назначении же их он обещал мне поведать в деревне.

В общем, судя по его виду, он основательно подготовился к отдыху. Хотя, справедливости ради, я должен сказать, что Федор к любому делу готовится тщательно.

Автобус уже стоит. Нам покупают билеты, дают последние наставления и обнимают так, как будто мы едем, по крайней мере, на остров Пасхи. Мы садимся на свои места и смотрим в окно. Родители машут руками, и я даже замечаю слезы на глазах у мамы.

– Ну, это уж слишком, – и вдруг мне самому становится очень тоскливо.

Автобус бежит быстро, свежий ветерок врывается в приоткрытое окно и приятно щекочет лицо. Мимо проносятся зеленые поля и редкие березовые колки. Дорога почти прямая и мне становится гораздо веселее.

Пассажиров мало. Это, в основном, деревенские жители, возвращающиеся домой. Почти все они задремали, и я, слыша их дружное сопение вокруг, тоже постепенно начинаю клевать носом. Моя голова то и дело падает на бок и стукается о плечо Федора. Он аккуратно перекладывает ее на другую сторону и продолжает изучать карту нашей области, которую прихватил с собой.

Деревня, в которую мы едем, обозначена на этой карте маленькой точкой. Интересно, что Федор там разглядывает?

Мои размышления прерываются сами собой – автобус останавливается. Приехали. Меня разморило, и я вяло выбираюсь на воздух, волоча за собой сумку. Федор, напротив, оживлен и весел, бодро подталкивает меня в спину:

– Быстрей! Быстрей! Ты похож на размороженную курицу, но я сделаю из тебя человека. Через две недели тебя никто не узнает!

Я плетусь с ним по пыльной деревенской улице, думая о том, хочу ли я, чтобы меня через две недели не узнали?

Мы проходим через всю деревню, направляясь к самому крайнему дому. Каким-то образом, Федор уверенно находит дорогу.

Домик совсем небольшой, можно даже сказать, маленький, и довольно древний на вид. Окна у него почти вросли в землю. Зато чердак выглядит совсем по-другому, внушительно и крепко. Он как бы придавил своей тяжестью домик, весь согнувшийся под ним.

Дом стоит на самом краю обрыва. Внизу течет речка с густо заросшими берегами. Мы останавливаемся у запертой калитки и топчемся в нерешительности – видно, Федор все же не очень уверен, что правильно нашел дорогу. Пока он пробует открыть калитку, я оглядываю окрестности.

Погода ясная и воздух неправдоподобно прозрачен. Одинаково четко видны деревья за домом и возле речки. Кажется, я даже различаю отдельные листочки.

Задрав голову, смотрю на чердак. Он невольно притягивает внимание: темный, похожий на огромную нахохлившуюся ворону, и словно бы тоже разглядывает меня своим единственным глазом – чердачным окном.

Мне становится немного не по себе, но в это время из домика навстречу нам выскакивает бабушка Федора.

Ее не успели предупредить о нашем приезде, и она прямо не знает, куда нас теперь усадить. Но когда Федр сообщает ей, что мы пробудем в деревне не меньше двух недель, она быстро успокаивается, понимая, что успеет еще порадоваться. Времени ей на это вполне хватит. Даже слишком, я думаю, если принять во внимание новое увлечение Федора.

Бабушка усаживает нас за стол и перед нами появляются огромные кружки с холодным молоком. В тарелке лежит, нарезанный толстыми ломтями, свежий хлеб. В блюдце налит желтый, тягучий мед.

– Вот это пища для настоящих мужчин! – говорит Федор, и мы набрасываемся на еду с таким аппетитом, что бабушка завороженно смотрит на нас, подперев щеку рукой. На лице ее ясно видна жалость к городским заморышам.

Отяжелев, мы с трудом выбираемся из-за стола, и бабушка отправляет нас отдохнуть. Зайдя в маленькую комнатку, я слышу, как за стеной она убирает посуду.

– Никогда не видела таких бледных детей,– доносится ее бормотание.– Но ничего, у меня быстро поправятся. Дома и не узнают.

«Вообще-то меня вполне устраивает быть таким, как есть», – думаю я, садясь на кровать, которая после еды неодолимо влечет меня. Но с Федором разве отдохнешь?

Он бесшумно открывает окно, выходящее в сад с задней стороны дома. Окно расположено так низко, что им легко можно пользоваться, как дверью. Что мы и делаем.

Пройдя через сад, в котором растут яблони, но пока еще нет яблок, перелазим через низенький заборчик и оказываемся на самом краю обрыва. Под нами речка, и мы несемся к ней, хохоча от радости и на бегу стаскивая с себя рубахи.

Речка- смех один – метра три в ширину. Но это не мешает нам, забыв обо всем, с разбегу плюхнуться в долгожданную воду.

Мы бултыхаемся до тех пор, пока окончательно не синеем – вода в речке, несмотря на жару, холодная. Потом лежим на нагретой траве и ничего не делаем. Просто радуемся.

Ни ветерка, ни облачка. Тихо так, что даже в ушах шумит. Потом снова купаемся, и Федор демонстрирует мне искусство сидеть под водой и дышать через трубочку из камыша. Это у него неплохо выходит, что правда, то правда. Но мне почему-то не хочется следовать его примеру, сколько он ни предлагает. Воды в речке по грудь, и сидеть на дне, как лягушка, мне незачем.

Домой мы возвращаемся только к вечеру. Бабушка доит корову, во дворе гуляют гуси. Зная о давней любви Федора к этим благородным птицам, я вежливо пропускаю его вперед. И Федор с прямой, как доска спиной и решительным лицом, мелкими шажками движется к крыльцу. Гуси не обращают на нас никакого внимания, и это успокаивает Федора. Войдя в дом, он тихо спрашивает:

– Видел чердак? Очень странный у него вид. Ведь дом давно не ремонтировали, а чердак как новый. И вообще, он слишком велик для этой избушки. Пора его осмотреть, как следует!

Я устал и хочу спать, но у Федора уже пробудилась его страсть к исследованиям, и он настойчиво тянет меня за собой.

– Ну ладно,– уступаю я, – давай быстро слазим и спать. Все равно уже темнеет.

Выйдя во двор, мы обходим дом с правой стороны и приближаемся к тяжелой деревянной лестнице, приставленной к чердачному окну. Федор живо забирается наверх и, подергав дверцу, радостно сообщает:

– Забито гвоздями! Интересно, зачем это сделали?

Внезапно появившаяся бабушка не торопится отвечать на этот вопрос, зато совершенно ясно дает понять, что если она хоть раз еще увидит нас на чердаке или хотя бы с лестницей, мы в тот же день уедем домой.

– Не хватало еще, чтобы вы тут заблудились!– добавляет она непонятно по какому поводу.

Где это мы можем заблудиться – на чердаке, что ли?

Утро следующего дня мы встречаем лежа в постели с покрасневшими спинами, постанывая от ожогов. Еще бы! Пролежать вчера весь день на таком солнце.

Бабушка, ворча, мажет наши обожженные спины сметаной и уходит к соседке, строго наказав нам не выходить на улицу.

А мы остаемся лежать. В комнате, несмотря на открытое окно, очень душно. Когда становится совсем уж невмоготу, Федор вдруг задумчиво говорит:

– Если бабушка пошла к соседке – это до обеда. Самый подходящий момент, чтобы осмотреть чердак и узнать, где на нем можно заблудиться.

Меня тоже очень интересует этот вопрос, но еще больше мне не хочется возвращаться в город, и я говорю Федору об этом. Но он самоуверенно успокаивает меня:

– Не бойся! Положись на меня. Еще никто не увидел ниндзя за работой.

– Да, да, – уныло киваю я, вспомнив, как Федор застрял в трубе. Но все же плетусь за ним во двор.

Рубашка, прикасаясь к обгорелым плечам, жжет, как кипятком. Голова тяжелая и во рту пересохло.

А лестницы на месте нет!

– Ну вот!– обрадовано говорю я,– бабушка и позаботилась о нас. Наверх все равно не залезть. Пойдем лучше в дом, сыграем в шашки.

Но Федор лишь снисходительно улыбается, развязывая холщовый мешочек.

– Разве человека-невидимку остановит такая ерунда? Для ниндзя нет закрытых дверей!

С этими словами он вытаскивает из мешочка два металлических браслета и надевает их на руки. Со стороны ладоней торчат по четыре шипа – вроде кошачьих когтей. Эти браслеты Федор мастерил после уроков целый месяц, когда ходил в кружок технического творчества. И хотя вскоре его оттуда выгнали, он все же успел изготовить для себя много полезных вещей.

И сейчас, мне кажется, предстоит увидеть одну из них в действии.

Разбежавшись, Федор подпрыгивает, вцепляется когтями в бревна, потом медленно ползет вверх, точно паук по стене.

Смешно и немного жутковато. Но Федор уверенно карабкается и вскоре уже сидит на узком карнизе, опоясывающем весь дом. Сидит как раз в том месте, где темнеет чердачная дверь, сбитая из толстых неструганых досок.

Отдышавшись, он аккуратно снимает браслеты, а мне бросает веревку. Другой конец ее он накидывает на выступающую доску и закрепляет хитроумным узлом. Веревка очень тонкая и наверняка будет резать ладони. Да и вообще, я бы с удовольствие пошел спать в дом. Но Федор подгоняет:

– Быстро, пока никого нет!

Приходится лезть. Мне начинает казаться, что заколоченная гигантскими гвоздями дверь и в самом деле не остановит его.

Мой друг снимает с ремня какое-то хитроумное приспособление – небольшой железный прутик, слегка загнутый и расплющенный на конце, да еще и раздвоенный, как змеиный язык. Сидя на краю карниза, он осторожно просовывает под шляпку гвоздя «змеиное жало», подцепляет и медленно вытягивает ржавого монстра. То же происходит и с остальными гвоздями.

Весь этот хлам он распихивает по бесчисленным карманам своей рубашки. Тут я от нечего делать оглядываюсь и неожиданно замечаю бабушку, спешащую от соседнего дома. Нас она пока не видит. Мы сидим в тени под самой крышей.

Распахнув дверь, мы ныряем в прохладу чердака, насквозь пропитанную запахом прошлогоднего сена, дверь за собой аккуратно прикрываем.…

Воцаряется глубокий сумрак. Утопая в сене, терпеливо жду, пока глаза привыкнут к темноте. Попутно узнаю от Федора, что настоящие ниндзя видят даже ночью. Хотя я бы предпочел, чтобы он просто вынул из своего мешочка фонарик. Но чего нет, того нет. Во времена настоящих ниндзя электрических фонариков еще не было.

Постепенно проступает чердачное нутро. Изнутри чердак кажется еще больше. Весь он завален сеном, не меньше, чем на пол метра. Ходить по нему очень весело – пружинит под ногами, как матрац. Здесь совсем тихо. От запаха сена кружится голова. Я немного отстаю от Федора, который педантично обшаривает все углы.

В одном таком углу я останавливаюсь, чтобы немного посидеть. Глаза начинают слипаться, и я опускаюсь на спину. Сено обволакивает все тело, как бы засасывает его.

«Вроде трясины», – успеваю подумать я, и вдруг прямо из-под меня с оглушительным карканьем, громко хлопая крыльями, вылетает огромная черная птица.

От ужаса я кричу гораздо громче, чем каркает эта ворона. Усевшись на балку под самым потолком и еще раз, хлопнув крыльями, ворона складывает их.

Я стою на подгибающихся ногах, вцепившись в стену белыми от напряжения пальцами. Отерев со лба пот, с облегчением перевожу дух:

– Глупая птица…. Федор! – и в ту же секунду чья-то рука ложится сзади на мою шею.

– А-а-а!!! – присев, я закрываю голову руками.

– Ты чего? Посмотри, что я нашел!

На ладони Федор держит большой ржавый ключ.

– Ты спятил?! Подкрался сзади и схватил за шею! – я испытываю почти неодолимое желание влепить ему хорошую затрещину. – А тут еще эта проклятая птица…

– Вороны – самые мудрые и до конца еще не изученные птицы,– изрекает Федор и добавляет: – А ключ этот от большого сундука в том дальнем углу. Я просто хотел открыть его вместе с тобой.

– Лучше поищи в своем мешке рогатку!– я мстительно поглядываю на ворону, которая уже принялась чистить свои перья.– Ишь, прихорашивается!

– Этой мудрой птице, может, все триста лет. Вороны живут очень долго. Пошли к сундуку!

По пути я все время ощущаю на себе взгляд этой мудрой птицы. В мешке у Федора, я знаю, есть несколько круглых маленьких камней. Он утверждает, что ниндзя с двадцати шагов попадают в глаз врагу.

Но что-то я никогда не видел, чтобы он кого-нибудь обижал, не то, чтобы камнем кинуть. Он вообще у нас тихий.

Я забираюсь вслед за Федором в самый темный и дальний угол чердака. Там действительно стоит большой, довольно ветхий сундук, окованный ржавым железом. На тяжелой крышке висит огромный замок, тоже весь проржавевший и внушающий невольное уважение. Не станут же так запирать какую-нибудь ерунду!

– А стоит ли открывать?– сомневаюсь я.– Наверное, тому, кто его запер, не очень бы это понравилось.

– Ты прав. Только кто ж ему скажет? Сюда никто никогда не поднимается. Иначе не стали бы и дверь заколачивать.

Федор умеет уговаривать. Хотя, честно говоря, я и сам не прочь взглянуть, что там, внутри.

– Валяй,– говорю,– открывай!

И Федор, с видом фокусника, исполняющего хитроумный трюк, вставляет ключ в замок…

Но не тут-то было! Замок так проржавел, что ключ и не думает проворачиваться. Сундук, похоже, не открывали очень давно. Но Федора этим не остановишь. Выудив из мешка железный стерженек сантиметров пятнадцать в длину, он просовывает его в массивное кольцо ключа и этим рычагом проворачивает его в замке….

Сколько знаю Федора, столько не устаю им восхищаться, Лишь ему под силу такая предусмотрительность. Интересно только, зачем он таскает в мешке куриные яйца? Может, на тот случай, если мы попадем на необитаемый остров?

А Федор уже вытаскивает дужку замка из массивных петель.

– Помоги!

Я встаю рядом, и мы изо всех сил тянем крышку вверх…

И тут ворона, сорвавшись с места, гулко каркает и, хлопая крыльями, летит прямо на нас. Я невольно втягиваю голову в плечи.

Федор же невозмутимо наблюдает за ней. Ворона планирует на сундук и угрожающе смотрит мне в глаза. На всякий случай я отдергиваю руки от крышки. Вблизи ее клюв кажется особенно грозным. Птица явно не дает нам заглянуть в сундук. Я охотно бы предоставил ей возможность сидеть и охранять его еще хоть триста лет, а сам бы убрался поскорее.

Но Федор умеет укрощать не только пенсионерок. Он легко находит общий язык с любыми животными и птицами. Может, кроме гусей. И, вытащив из кармана маленькую белую сушку, твердую, как камень, Федор сует ее прямо в клюв птице. Вороне ничего не остается, как только схватить угощение. Теперь клюв ее занят, и она только таращится на меня.

Интересно, чем это я ей досадил? В конце концов, лезть в сундук не моя затея.

Крышка сундука все равно не открывается, даже и без замка. Я советую Федору:

– Убери птицу. Это ее тяжесть мешает.

Вместо этого он обходит сундук сзади и смазывает ржавые петли из масленки. Ее он, разумеется, извлек все из того же мешка. Меня это уже не удивляет. Я думаю, что у него там нашелся бы и воздушный шар на тот случай, если бы вдруг деревенская речка вышла из берегов и затопила все вокруг.

Пока он возился со смазкой, ворона управилась с подачкой и теперь постепенно подбирается ко мне. Похоже, сушка не очень улучшила ее настроение. Тут подходит Федор, быстро сует ей в клюв вторую сушку и хватается за край крышки.

– Давай!– командует он, и мы снова, напрягаясь изо всех сил, тянем ее вверх.

Раздается такой громкий и мерзкий скрип, что ворона с шумом взлетает и усаживается прямо на балку над нашими головами. Сушку, однако, из клюва не выпускает.

Крышка нехотя поднимается и мы, наконец, откидываем ее назад. С грохотом она повисает на петлях, и перед нами предстает содержимое сундука. Внутри все покрыто одеялом пыли. Я разочарованно бормочу:

– Да тут одни старые книги. Стоило лезть сюда и глотать пыль, чтобы найти эту макулатуру?

Но Федор не слышит меня. Он жадно хватает книгу, лежащую сверху, сдувает с нее пыль и счищает ладонью плесень с позеленевшей металлической таблички, на которой выгравировано: «Руководство по изготовлению и применению колдовских отваров».

– Что такое?! Как это колдовских? А ну-ка посмотри, что там еще лежит!

Федор молча вытаскивает вторую книгу. Она гораздо толще первой и выглядит куда более старой. На позеленевшей от времени табличке читаем: «Искусство становиться невидимым и проходить сквозь стены».

– Бред какой-то,– почему-то шепотом говорю я. Однако уверенности в моем голосе нет. А у Федора и вовсе глаза горят от нетерпения.

Он торопливо кладет книги на край сундука и нагибается за третьей, последней. Она такая тяжелая, что мне приходится помочь ему. У нас в руках толстенный том в черном кожаном переплете, нисколько не поврежденной ни плесенью, ни временем. Никакого названия на нем нет. И только Федор собирается его открыть, как вдруг ворона с громким карканьем камнем кидается прямо на него, словно орел на зайца, и клювом бьет в руку. От неожиданности он вскрикивает, и мы роняем книгу. Ворона тут же садится на нее и, громко каркая, хлопает крыльями.

– Вот это да!– Федор озадаченно потирает руку.– Сдается мне, она не очень хочет, чтобы мы открыли книгу. Значит, мы ее обязательно откроем и прочтем.

– Здесь что-то не так…. Дай-ка ты ей еще одну сушку.

Но на этот раз Федор лишь смущенно разводит руками.

– Нету больше. Кто бы мог подумать, что она такая прожорливая.

– А может, она яйцо съест?

– Те яйца она есть не станет,– туманно отвечает Федор и тянется к книге. Ворона угрожающе поднимает клюв.

– Не хотелось бы применять силу,– вкрадчиво говорит Федор и развязывает свой мешок.

Кажется, ворона его поняла, потому, что, недовольно каркнув, все же соскакивает с книги. Теперь она стоит рядом с ней, и, скосив глаза, наблюдает за нами.

Федор медленно раскрывает тяжелый том, и на первой странице мы видим два слова, написанные замысловатой вязью и окруженные разными непонятными знаками- кружками со стрелками, спиралями и прочими закорючками.

«Черная магия»– вот эти слова.

– Так, так, так,– нараспев произносит Федор, – это становится интересным.

Он усаживается на сено, и, раскрыв книгу на середине, пытается что-то прочесть в темноте.

Сундук стоит рядом со мной. Его крышка откинута и мне кажется, из него вдруг потянуло свежестью. Будто легкий ветер подул. У меня даже волосы слегка всколыхнуло на лбу.

– Не может быть!– Я заглядываю в сундук. Только что мы с Федором доставали из него эти книги, а теперь я не вижу дна. Да какое там дно! У меня такое чувство, будто я смотрю вниз, свесившись ночью с крыши дома. Невольно вцепившись в край сундука, я слегка отодвигаюсь.

Может, показалось? Снова осторожно заглядываю в сундук- то же чувство бездонной пропасти!

– Как же так? Просто в темноте, наверное, показалось,– бормочу я и, перекинув одну ногу через бортик, пытаюсь нащупать дно.

Нога повисает в воздухе…. Я начинаю злиться. Повиснув, дрыгаю ногами – но дна нет! Вдобавок, снизу уже дует настоящий ветер, холодный и сырой. Судорожно подтягиваюсь и вылезаю из сундука.

– Федор!!– волосы на моей голове шевелятся уже не от ветра.

Но Федор, похоже, и не заметил моего отсутствия. Он с неудовольствием отрывается от книги.

– Чего тебе?

– Чего?! А ты загляни в сундучок – узнаешь!

– А что такое?– обеспокоенный, Федор подходит и, перегнувшись через край, смотрит вниз.

Когда он выпрямляется, от его всегдашней самоуверенности не остается и следа.

– Что это такое?!– свистящим шепотом спрашивает он.

– А ты спустись туда по своей веревке – узнаешь!

– Что-то мне не очень хочется.

– Мне тоже. По-моему, надо отсюда выбираться поскорее.

Но мой друг уже взял себя в руки.

– Пойдем,– говорит он, – только сначала я все-таки спущусь в сундук. На улице жара, а из него холодом несет.

– А может, это начало подземного хода?– высказываюсь я.– Так без фонарика все равно ничего не увидим.

– Ты прав. Берем книги, и пошли отсюда! Внизу посмотрим, что там написано, а сюда вернемся завтра с фонариком.

Я поворачиваюсь и только хочу взять книги, как вдруг ворона, до того тихо сидящая рядом, мигом вскакивает на край сундука. Я невольно отшатываюсь. Ворона злобно каркает и неожиданно клювом сталкивает одну из книг вниз!

Краем глаза я вижу Федора, который метнулся к вороне. Одной рукой он держит черную книгу, а вторую выставил вперед с растопыренной пятерней, словно желая остановить коварную птицу.

Его рот раскрыт в немом крике. Глаза вытаращены. И выглядит он в этот момент устрашающе.

– Стой!! Не трогай книгу!

Федор явно надеется на то, что ворона пощадит «Искусство быть невидимым».

Но черная птица молниеносно сталкивает в сундук и вторую книгу, а сама взмывает вверх и садится на балку, торжествующе каркая.

Федор в ярости. Он изрыгает угрозы и проклятья в ее адрес и шарит в своем мешке.

Не надо,– говорю я.– Все равно в такой темноте в нее не попасть. Лучше пойдем отсюда, пока не поздно.

– Ты что?! Пропали две такие книги! «Искусство быть невидимым»– это же мечта любого ниндзя. Нет уж! Ты подержи веревку, а я спущусь за ними.

– Зря ты это затеваешь. Когда книги упали вниз, я даже стука не слышал.

– Ерунда! Я думаю, ты прав – это вход в подземелье. Веревка у меня длинная. Я спущусь, привяжу книги, ты их вытянешь, а веревку сбросишь мне обратно.

С этими словами он вытаскивает из своего мешка моток веревки с железным крюком, той самой, с помощью которой мы взобрались на чердак.

Потом он решительно цепляет крюк за край сундука и сбрасывает моток вниз. «Черную магию» Федор осторожно кладет в откинутую крышку сундука.

– Следи за птицей, Тим! А-то, чего доброго, она и до третьей доберется.

Он ловко садится на край сундука, свесив ноги внутрь, и взявшись за веревку, соскальзывает вниз.

Придерживая крюк, я заглядываю в сундук- Федора уже не видно! Веревка натянута, как струна – значит, он еще не спустился.

– Эй!– кричу я. В ответ из темной глубины доносится что-то гулкое и нечленораздельное. Проходит минут пять-десять, а может, и больше – трудно сказать. В темноте вообще быстро теряешь счет времени. Мне кажется, веревка давно должна кончиться, но она по-прежнему натянута.

Вдруг я слышу тихий и очень далекий голос снизу, из темноты сундука. Кричу в ответ и неожиданно чувствую, как веревка ослабла. Дергаю ее – точно, она болтается в воздухе.

Снизу снова потянуло холодом.

– Федор!!

Никакого ответа.

Это начинает меня беспокоить. Может, доморощенный ниндзя сломал ногу? Придется лезть за ним.

Сев на край сундука, я осторожно свешиваю ноги. Меня не покидает чувство, что я сижу на крыше дома. Вообще-то я не очень люблю высоту, но делать нечего. На всякий случай еще раз зову Федора, но с тем же успехом.

Вдруг ворона, о которой я совершенно забыл, бесшумно слетает с балки и садится на черную книгу. Глаза ее смотрят на меня как-то даже весело. Дескать, давай, давай, полезай в западню!

– Ах ты, тварь!– я стараюсь придать голосу побольше твердости. Но ворона лишь презрительно открывает длинный клюв, словно насмехаясь надо мной. Тогда, сидя на бортике сундука и держась за него руками, я пробую согнать птицу ногой. Ворона чуть отодвигается. Я тянусь за ней и, потеряв равновесие, соскальзываю с бортика и падаю в сундук, едва успев схватиться за веревку.

Но самое неприятное то, что, падая, я зацепил ногой книгу.

Она проносится мимо меня и скрывается в темноте. Звука от ее падения опять не слышно – сколько я не напрягаю слух. Неужели так глубоко?!

В следующую секунду мимо моего лица мелькает черная тень, слегка задев меня по щеке. От страха я чуть было не разжимаю пальцы.

– Ворона!– и злость придает мне решимости.

Упираясь ногами в стенку, начинаю медленно спускаться. Веревка сильно режет ладони, но от напряжения боль почти не чувствуется. Кажется, что спускаешься в узкий темный колодец. Насколько я помню, веревка вот-вот должна кончиться и я окажусь на дне какого-нибудь подвала, где уже сидит, наверное, Федор вместе с книгами и вороной.

Неожиданно над головой раздается оглушительный грохот. Покрывшись испариной, я задираю голову – крышка сундука захлопнулась!

«Попался!» – проносится у меня в голове. Пальцы сами собой ослабевают, и я быстро скольжу вниз.

Внезапно веревка кончается. Ее конец выскальзывает у меня из рук, и я лечу, судорожно сжимая пустоту в ладонях. Все мои внутренности словно поднялись к самому горлу, крик застревает в нем, сердце вот-вот лопнет от ужаса, я весь сжимаюсь от неизбежности страшного удара…

Еще миг, еще…. и тут я с невероятной силой врезаюсь во что-то мягкое, холодное и сырое. Проваливаюсь, и все…

глава вторая

МАСТЕР ТРОММ

На какую-то секунду я, наверное, потерял сознание. Тело ломит, лицо горит, как обожженное, руки саднят. Вокруг все холодное и сырое, со всех сторон колется. Я осторожно ощупываю себя. Вроде цел. Потом, вытянув руки вперед, шарю ими, как слепец. Да это же сено! Стог сырого сена, который спас меня при падении. Я выбираюсь наверх, разгребая его, и оказываюсь на высокой разворошенной копне.

«Упал в подземелье!» – осеняет меня, и вдруг на мое оцарапанное лицо падают холодные капли воды. Не отворачиваясь, долго сижу с закрытыми глазами, слушая, как шумит у меня в ушах.

Шум, однако, все не проходит, и я понимаю, что это дует ветер! Открываю глаза – в бездонной темноте над головой несколько совсем маленьких, мерцающих неверным зеленоватым светом звездочек. Что это? Откуда здесь звезды? Может, я пролежал весь день без сознания, и теперь наступила ночь? Но как я попал в поле? Отчаяние овладевает мною и, неожиданно для самого себя, я начинаю протяжно выть. Тотчас где-то невдалеке мне отвечают таким же тоскливым воем.

– Волки!– я ладонью зажимаю рот. Вот влип! Все из-за Федора… и в эту самую секунду за моей спиной раздается спокойный голос:

– Ты чего это тут волков дразнишь?

Если бы Федор крикнул или хотя бы громко произнес эту фразу, я, наверное, так бы не испугался. Но он спросил меня таким тоном, словно мы сидели сейчас за своей последней партой, а не ночью в мокром сене.

Когда я, наконец, успокаиваюсь, Федор говорит:

– Не пойму, что все это значит, но до утра нам все равно отсюда не выбраться.

– Как погода так быстро испортилась? Только что было жара…

– И, между прочим, было утро. Да – а,– озадаченно тянет Федор.

– Ты птицу не видел?

– Здесь она. Не отходит от меня.

Я даже отодвигаюсь в сторону.

– Где?!

И точно, лишь сейчас я замечаю на плече у него ворону. В темноте ее почти не видно.

– Уже приручил?

– Да она сама ко мне привязалась.

– Наверное, не может забыть твои сушки,– ехидно замечаю я, опасливо поглядывая на птицу.

– А книги где?

– Все у меня,– Федор похлопывает себя по заметно оттопырившейся рубашке, – спрятал от сырости. Что-то они полегчали здесь. И «Черная магия», которую ты умудрился спихнуть, тут же. Чуть не прибила меня сверху!

– Федор! – перебиваю я, – как ты все-таки думаешь, где мы?

Но ответить он не успевает. Совсем близко раздается леденящий душу вой. Как по команде мы зарываемся в сено чуть не до самого дна. Ворона тоже где-то рядом, и к тому же она, встревоженная нашими действиями, начинает громко каркать.

Сидеть ночью, зарывшись в мокрое сено и слушать концерт, где воют волки, и каркает наша ворона,– занятие не из приятных. Меня начинает бить озноб. Чтобы не слышать эти звуки, я даже затыкаю себе уши. Федор же, напротив, напряженно вслушивается. Неожиданно, он хватает меня за плечо и встряхивает

– Послушай, волки-то ушли! Кажется, наша птица их перепела.

И точно. Ворона каркает в одиночестве. Волков больше не слышно. Выждав немного, мы выбираемся наверх.

Дует резкий, пронизывающий насквозь ветер. К его шуму примешивается еще какой-то звук, похожий на скрип двери.

Постепенно проступают близкие очертания стен, но сверху по-прежнему капает.

– Кажется, мы в каком-то сарае. И к тому же заброшенном. Крыши почти нет, и двери, похоже, сорваны. Вон сквозняк какой!

– Надо отсюда выбираться, пока совсем не окоченели!

У меня тоже зуб на зуб не попадает. Но тащиться куда-то ночью, да еще и волки в округе рыщут…

Но Федор не отстает:

– Давай, давай, поднимайся, если не хочешь остаться тут насовсем. К утру мы оба получим здесь воспаление легких.

Кряхтя, я сползаю с копны и, следом за Федором, наощупь, ковыляю к выходу. Все тело ноет после падения. Ноги с трудом слушаются. Скрипучая дверь хлопает, весь сарай вздрагивает, как в ознобе от бешеных порывов ветра и, кажется, вот-вот рухнет.

Ворона на плече у Федора громко каркает, мы, как по команде выскакиваем из этого ненадежного убежища и ступаем на раскисшую от дождя землю.

– Ну и куда теперь?– уныло спрашиваю я. Темнота – хоть глаз выколи, и даже звезд больше не видно – небо совсем затянуло.

– Иди за мной!– и Федор делает первый шаг. Дверь за нами разъяренно скрипит и снова хлопает с пушечной силой. Оглянувшись, я различаю на фоне темного неба кособокий силуэт покинутого нами строения с пустыми провалами окон. А над проломленной крышей торчит неправдоподобно большая черная труба.

– Федор!

Он оглядывается.

– Вот это да! И как она его не развалит совсем? Ладно, пошли! Где-нибудь, наверное, есть нормальное жилье.

Через несколько шагов на ноги налипает по пуду грязи. Идти дальше – сплошная пытка, но не возвращаться же назад. Ворона преспокойно едет у Федора на плече, на поясе у него болтается мешок, а за пазухой он тащит книги. А я-то иду налегке!

– Давай,– предлагаю,– понесу что-нибудь.

Но Федор даже не оборачивается, а продолжает брести в одному ему известном направлении. Мы с трудом вытягиваем ноги из чавкающей грязи. На нас нет и сухой нитки, но озноб, действительно, прошел. Становится даже жарко.

«Где же, в конце концов, деревня?»,– думаю я, из последних сил тащась за Федором, и вдруг понимаю, что мы лезем в гору. Что-то я не припомню, чтобы около деревни были горы.

– Эй,– окликаю я Федора,– разве обязательно забираться на гору?– Задыхаясь, я догоняю его.

– Куда мы идем?!

И почти сразу я замечаю невдалеке темную стену леса. Не сговариваясь, мы устремляемся вперед, и вскоре оказываемся среди колючих еловых лап.

Здесь гораздо теплее и почти сухо. Через несколько минут мы забираемся в такую чащу, что дальше продираться не имеет смысла. Повалившись на мягкую хвою, устилающую землю, и немного отдышавшись, я спрашиваю:

– Может, ты все-таки знаешь, где мы?

– Утром разберемся!

И скрестив ноги, Федор опускает голову на грудь и тут же засыпает. Во дает! Мне здесь ни за что не уснуть. Ворона тоже нахохлилась и спит, так и не расставшись с Федором. И чего она к нам привязалась?

Наверное, я все же уснул…

Федор еще спит, а вороны на привычном месте нет! Неужто улетела? В чаще висит сырой полумрак. Высоко в просвете между макушками елей виднеется хмурое небо. Ночь прошла…

Внезапно откуда-то сверху на Федора планирует ворона. Он проснулся и как-будто даже рад ей. А я начинаю бубнить:

– Из-за этой проклятой птицы мы ввязались в такую историю. Сбросила книги в сундук, а ты тоже хорош – полез за ними. Что теперь делать? Ты хоть представляешь, куда мы попали?

– Не больше твоего. И перестань ворчать!

– Очень есть хочется,– не унимаюсь я,– зря ты ей все сушки скормил. Может, грибы поищем?

– А, может, вообще поселимся в лесу? Нет! Пора выходить отсюда, искать жилье.

Надо вставать, и мы отправляемся в путь.

Каждый шаг дается с трудом. Надо обходить завалы из старых деревьев, отводить колючие ветви, перепрыгивать через мелкие овраги. В лесу полно пауков, притаившихся в ожидании добычи, и мы вынуждены часто нагибаться, чтобы не задеть их.

Впереди, уверенно, как всегда, шагает Федор, и приходится, очередной раз довериться его чутью. Мы движемся все время в гору. Ворона летит где-то над вершинами елей, изредка каркая, как бы давая понять, что не забыла о нас.

Лес выглядит девственным. Кроме нас, наверное, в эту чащу никто никогда не забирался. Густые еловые ветви цепляются за одежду, не пускают вперед, ноги утопают в толстом сыром мхе.

Кругом так тихо, что хруст веток под ногами разносится, кажется, по всему лесу. Нам не встречается ни одной птицы. Не попадается ни одного гриба, ни одной ягоды. Даже муравейников нет в этом лесу. Только огромные мохнатые пауки.… Да еще наша ворона. Мы больше не разговариваем, впав в какое-то странное оцепенение, и с непонятным упорством продираемся вперед.

– Федор! Ты уверен, что мы не ходим по кругу? Так бывает в лесу.

Федор не оборачивается:

– Сам не пойму. Но меня словно тянет идти в эту сторону. Я не могу остановиться или свернуть. Такого со мной не бывало…

Мне становится по-настоящему страшно. С нами явно происходит что-то неладное. Я понимаю, что иду вслед за Федором, будто привязанный к нему невидимыми нитями. А он, повернувшись, неожиданно ныряет под тяжелую еловую лапу и через пару шагов исчезает. Я торопливо кидаюсь вдогонку.

Через какой-нибудь час, а может, и полтора, в течение которых мы не сделали ни одной остановки, наша ворона в очередной раз планирует на плечо к Федору и вдруг начинает радостно каркать:

– Каррр-каррр-каррр!!! – разносится по всему лесу, на который уже спускаются тяжелые сумерки.

Несмотря на наше знакомство с этой птицей – все равно мороз по коже! Она каркает без умолку и, если бы можно было так сказать о ней – даже заливисто. Прибавив шагу, я догоняю Федора:

– Если ворона радуется, нам следует ожидать неприятностей.

– Забыл, что ли, кто нас от волков спас? То-то…

– А из-за кого мы вообще сюда попали?

– Нет в тебе исследовательского духа, все бы ты ныл, – переходит в наступление Федор.

Мы бы долго еще препирались, но неожиданно к карканью нашей вороны примешивается очень далекое, но уже ясно слышимое карканье ее собратьев. И доносится оно как раз с той стороны, куда мы идем.

– Вот и разгадка! – говорю я.– У вороны слух лучше нашего. Она давно услышала этот хор и отвечает ему. В этом лесу кроме пауков, значит, есть еще и вороны. Так что здешняя фауна – не такая уж бедная.

– Да что ты привязался к птице?! – не выдерживает мой друг. – Надо прибавить шагу, если не хочешь опять заночевать в лесу.

Я, конечно, не хочу ночевать в лесу, но вот надежды на то, что мы выйдем к какому-нибудь жилью, у меня остается все меньше.

В это время над нами появляется целая стая едва различимых в темном небе ворон. Они каркают, хлопают крыльями, и наша птица вдруг плавно взмывает вверх, делает над нами прощальный круг и, слившись со стаей, исчезает за верхушками елей.

Карканье разом обрывается…

За эти несколько минут лес окутала густая темень. Вокруг так тихо и черно, что и в двух шагах ничего не видно.

– Странно, – медленно говорит Федор, – ворона улетела, и у меня такое чувство, что мы уже пришли.

– Знать бы еще, куда…

Но Федору явно не до шуток. В темноте он обламывает несколько веток и щелкает газовой зажигалкой. Она, ясно, лежала до сих пор в заветном мешочке у пояса. Получается небольшой факел. Горящие иголки потрескивают. Огонь то вспыхивает сильнее, то начинает слабо трепетать, и Федор, держа факел в вытянутой руке, направляется в ту сторону, куда улетели вороны. Едва мы проходим с десяток шагов, как плотная стена леса неожиданно расступается: прямо под ногами – вода! Что это – река, озеро? Что теперь делать?

Свет факела отражается в глади воды, как в черном зеркале. Не сговариваясь, мы наклоняемся – и из глубины на нас смотрят два испуганных и взъерошенных типа – мы сами. Нет ни малейшей ряби. Вода застыла, и воздух вокруг застыл, и само время, кажется, остановилось в этом лесу.

Федор нагибается, шарит рукой по земле и бросает в воду кусочек коры.

– Если речка или ручей – кора поплывет по течению. А если озеро – мы его обойдем.

Щепка, немного покачавшись, замирает.

– Озеро – бодро заключает Федор и идет вправо по самому берегу, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не угодить в воду. Я плетусь следом, не спуская глаз с горящих веток в его руке.

Озеро, видимо, очень маленькое, потому, что скоро мы начинаем забирать влево, еще влево, и вдруг Федор чуть не лбом упирается в бревенчатую стену. Он даже ойкает и, чтобы скрыть свое смущение, важно объявляет:

– Вот и жилье, как я и обещал.

На самом деле это скорее похоже на стену бастиона или на мощную деревянную изгородь. Толстенные, руками не обхватишь, бревна высятся сплошным частоколом. Между ними не просунуть и нож, так плотно они подогнаны друг к другу.

– Может, это забор? – предполагаю я. – У дома-то бревна сложены горизонтально

– Хорош заборчик, – Федор отправляется вдоль него искать вход.

– Стой! – окликаю я.– Не нравится мне эта избушка. Давай переждем в лесу до утра. Неизвестно, как нас здесь встретят – какой нормальный человек бродит в лесу в такую пору?

Говоря так, я все же тащусь следом, глядя на силуэт Федора, выхваченный из темноты языками огня.

Факел уже догорает, и свет его пляшет, отбрасывая на частокол наши длинные нелепые тени. Внезапно споткнувшись о корень, я чуть не падаю, едва удержавшись на четвереньках. Встаю, отряхиваюсь, страшно ругаясь шепотом, и вдруг понимаю, что не вижу впереди огня. Полная темнота. Кидаюсь вперед – наверное, Федор свернул за угол, – но никого нет. Исчез!

Я стою, держась руками за стену, а со всех сторон наползает плотная душная ночь. Ни ветерка. Ни кузнечика или хотя бы вороны. Вообще ничего, кроме деревянной стены, к которой я изо всех сил прилипаю спиной, как бы стараясь вжаться в нее и спрятаться от невидимой опасности.

– Федор! – шепотом кричу я, и вдруг бревно, на которое я опираюсь, мгновенно откидывается. Слабо охнув, падаю навзничь, в образовавшийся проем. Наверняка, я бы разбил затылок, но чьи-то цепкие руки подхватывают меня под мышки, затыкают рот, на голову натягивают какой-то колпак и тащат, как мешок, по ступенькам вниз.

И все без единого звука. На ходу мне больно скручивают веревкой руки и сильно толкают в спину. Кубарем, пролетев через несколько ступенек, я приземляюсь на земляном полу, едва не сломав себе шею…

Резкая боль пронизывает все тело. Она, словно раскаленная пружина, то скручивается где-то между лопатками, то снова распрямляется, и тогда я не могу сдержать стоны. Хотя звуки эти скорее похожи на мычание – во рту у меня торчит грубая тряпка, обдирающая язык и небо. Руки, скрученные за спиной, совсем затекли и одеревенели. Дышать почти нечем, так как на голове по-прежнему сидит узкий плотный мешок, который я безуспешно пытаюсь скинуть, мотая и дергая головой. Земляной пол очень холодный. Кажется, меня бросили в погреб. Интересно, как здесь отнеслись к Федору? Вместе в этой клетке было бы веселее. А вороны-то, конечно, и след простыл. Улетела со своими подружками, только ее и видели…

В этом месте мрачный ход моих мыслей внезапно прерывается. Я чувствую, как рядом кто-то сопит и возится. От страха я цепенею: а вдруг – медведь?!

Мне почему-то живо вспоминается когда-то прочитанная книга о средневековье. Тогда очень любили бросать пленников на съедение диким зверям.

Возня под боком у меня усиливается. Все отчетливее слышно тяжелое сопение. Собрав остатки сил, я несколько раз перекатываюсь по полу, подальше от опасного соседства, пока не натыкаюсь на дощатую стену. Точно погреб! Пропал! Сожрет косолапый и не подавится! Где же Федор?!

Я уже почти ясно вижу зверя, которого отделяет от меня, съежившегося в клубочек, не более метра. Вот он встает на задние лапы, вот-вот его дыхание обожжет мне лицо, раскрытая пасть приблизится…

– Куда ты подевался, идиот?!

Голос Федора действует на меня, как удар по голове. Разом обмякнув, я вытягиваюсь на земле, лицом вниз Меня сотрясают не то рыдания, не то истерический смех.

Я все сильнее прижимаюсь лицом к холодной земле. Нет медведя, а есть этот умник Федор, из-за которого мы так влипли. Я невнятно мычу из своего угла.

– Ну, наконец-то,– радуется Федор. Стащив мешок, он освобождает меня от кляпа. При этом он бесцеремонно опирается о мой пустой живот. Я судорожно хватаю воздух открытым ртом, совершенно не чувствуя онемевший язык. А Федор, ловко развязав мне руки, помогает подняться.

– Как ты освободился?! Или тебя не связали?

– Связали, да еще покрепче твоего. Но что для ниндзя путы? И перестань, пожалуйста, стучать зубами.

Я машинально хватаю рукой и в самом деле прыгающую челюсть.

– Так,– бормочет Федор,– мешок на месте, книги тоже. Они ничего не тронули, даже не обыскали. Видимо, решили до утра подождать.

Говоря это, он долго роется в своих бесчисленных карманах и, наконец, щелкает зажигалкой. Короткое пламя озаряет наши лица. Что интересно, у Федора лицо совершенно невозмутимое, он здесь как рыба в воде.

Быстро произведя осмотр нашей клетки, мой друг сообщает:

– Мы в большом погребе. Самим отсюда не выйти. Придется ждать до утра. А нашим гостеприимным хозяевам вряд ли понравится, что мы развязались. Они и так, кажется, не особо нам рады. А если найдут еще и колдовские книги…. Надеяться на мирный исход нечего. Придется действовать по-другому.

Федор быстро посвящает меня в свой план. Мне это кажется безрассудством, но другого выхода все равно нет. Из мешка он достает небольшой обрывок веревки и мы, следуя плану, занимаем свои позиции.

Подвал, куда нас бросили, почти квадратный. В одной из стен узкий проем с несколькими крутыми, ведущими вверх ступеньками.

Вот по обе стороны этого проема мы и располагаемся. Один конец веревки у меня, другой у Федора. Ждем молча. Время тянется для нас изнурительно долго. Проходит час, а то и больше. От неудобной позы ноги устают, и приходится все время шевелиться.

Глаза в темноте слипаются, меня неудержимо клонит в сон. Я уже начинаю клевать носом, как вдруг сверху раздаются торопливые шаги. Кто-то спускается по ступенькам и, судя по звуку шагов, человек не один.

Но раздумывать некогда. Лязгает засов, и тяжелая дверь бесшумно распахивается. Слабый свет узкой полоской проникает в подвал. Мы мгновенно присаживаемся и натягиваем веревку.

Идущий первым, зацепившись, со всего маху падает ничком. Второй с ходу перекатывается через него и тяжело плюхается рядом.

Мы пулей выскакиваем из подвала, и Федор запирает дверь на засов. Перед нами несколько крутых каменных ступеней, зажатых между холодными шершавыми стенами. Сзади, приглушенные толстой дверью, слышатся злобные крики.

Что делать? Подниматься наверх – мы рискуем нарваться на остальных обитателей дома. Оставаться здесь? Все равно хватятся тех двоих и придут.

– Раз выхода нет – вперед!

Бесшумно поднимаемся, и Федор осторожно выглядывает в узкий, освещенный редкими факелами коридор.

– Никого!

И только мы хотим выскочить из своей западни, как справа, в темном конце коридора, слышится топот ног. Кубарем скатываемся вниз на три или четыре ступеньки.

– Попались! Сейчас нас схватят!

Федор лихорадочно вертит головой, ища какой-нибудь выход. Шаги все ближе. По звуку – приближается целая толпа, но голосов не слышно.

Сводчатый потолок над ступенями поддерживает толстая прокопченная балка. Она не так высоко, но допрыгнуть до нее невозможно.

Мы одновременно думаем об этом. Единственный выход! Я взбираюсь к Федору на плечи и через секунду лежу на балке под самым потолком, лицом вниз, протягивая ему руку. Он мгновенно вскарабкивается наверх, едва не стянув меня. Для двоих балка слишком узкая. Федор сидит, весь скрюченный, прижимаясь спиной к стене. Затылком он упирается в потолок, лицо уткнул в колени. Наверное, это не слишком удобно, но зато я могу сполна оценить его успехи в ниндзютцу.

С громким топотом по ступеням спускаются четверо рослых парней одетых в широкие черные балахоны, точно такие, как на тех. что сидят теперь вместо нас в погребе. Прямо школьная форма! Лязгает засов и слышны сначала удивленные, а потом разгневанные голоса.

Замерев, мы перестаем даже дышать, и под нами проходят, уже поднимаясь, четверо новых и двое уже знакомых «учеников».

– Это происки старого Оркмахи!– доноситься тревожный голос, и вскоре шаги стихают.

Спустя минуту Федор задумчиво произносит:

– По-моему, последний раз мы ели у бабушки. Пора подумать о еде.

– Уж не думаешь ли ты, что нас здесь угостят?

– Нет, они не очень гостеприимны. По-моему, это общая черта обитателей этой избушки. Придется нам самим позаботиться о завтраке.

– Ноги отсюда уносить надо, вот что! Нас здесь принимают за кого-то другого. Оркмахи какой-то…

Ну, уж нет! В лесу ни ягод, ни грибов, Пауками, что ли питаться? Слезай быстрей!!!

И Федор первый ловко спрыгивает вниз. Приходится последовать за ним. Мы снова выглядываем в коридор.

– Пошли!

Федор, прижимаясь спиной к стене, начинает быстро двигаться боком, мягко скрещивая слегка согнутые ноги. Этот способ передвижения он мне показывал раньше. Называется – «призрак в коридоре». Точно, его почти не видно, он сливается со стеной. Но мне за ним так не угнаться, и я бегу, стараясь не слишком топать ногами.

Коридор длинный и все время поворачивает вправо. Никакого выхода не видно, но никто, к счастью, нам и не встречается. Стоит полная тишина, словно дом необитаем. Несколько раз попадаются запертые двери, но все они на внутренней стороне коридора и должны вести в комнаты.

Неожиданно мы оказываемся перед узким проходом в стене. Вниз ведут каменные ступени. Да ведь это наш подвал! Коридор идет по кругу и опоясывает весь дом. Вот это номер! Мы стоим красные, с трудом переводя дыхание. Неужели отсюда нет выхода?

Вдруг где-то позади нас слышатся медленные тяжелые шаги. Они не принадлежат никому из тех, кого мы уже видели. Ледяной ужас вползает под рубашку. Быстро шмыгнув в узкий каменный мешок, мы мгновенно взбираемся на знакомую балку.

– Как курицы на насесте,– злобно шепчет Федор. Но я вижу, что ему тоже не по себе. Гулкие шаги все ближе.

Внезапно, огромная черная тень закрывает весь проем и замирает. Кто-то стоит, молча, всматриваясь в темноту, укрывающую нас. Еще немного и я закричу от напряжения или свалюсь вниз. Изо всех сил кусаю себя за палец, и резкая боль приводит меня в чувство.

Тень сдвигается, и тяжелые мерные шаги постепенно удаляются. Едва я успеваю перевести дух, как Федор спрыгивает вниз и тянет меня.

– Ты что, спятил, куда?!

– Идем за ним. Куда-нибудь он да выйдет. А то так и будем ходить по кругу.

– Если эти головорезы- ученики, то можешь себе представить, какой у них учитель!

Но Федор остается глух к моим доводам.

– Жди здесь!– командует он и тенью выскальзывает в коридор…

Бесконечное ожидание на стертых каменных ступенях становится невыносимым. Федора нет уже с полчаса. Я так напряженно вслушиваюсь в тишину, что начинаю различать шум дождя. Он здесь, похоже, идет постоянно. Долгое напряжение слуха сыграло со мной злую шутку. Мне кажется, что я продолжаю ловить малейшие шорохи, но, возможно, я просто засыпаю на несколько минут. Видимо, сказывается усталость. И потому появление Федора вначале кажется продолжением сна. Он предстает, словно в какой-то дымке. Но его шепот мгновенно пробуждает меня:

– У тебя что, голодные обмороки начались? Совсем раскис здесь! Но ничего, скоро я тебя обрадую. Пошли!

Я встаю и покорно плетусь за ним, пока он, сделав мне знак, не замирает. Перед ним закрытая дверь, с виду ничем не отличающаяся от остальных. Секунду-другую он еще вглядывается в известные ему приметы Удостоверившись, что не ошибся, он вытаскивает из мешка узкую металлическую пластинку и осторожно отжимает язычок потайного замка.

Запах жареного мяса густой волной ударяет из открывшейся двери, и я чуть не падаю на Федора. Но он мгновенно втаскивает меня в комнату и притворяет за собой дверь.

Небольшая клетушка метров пять-шесть в длину с низким закопченным потолком – скорее всего кухня. Прямо в центре ее пылает огонь в очаге, сложенном из грубоотесанных камней, а на решетке жарится мясо. Целая баранья нога!

– Ну, как? – самодовольно спрашивает Федор и, достав острый, как бритва ножик с деревянной ручкой, похоже, собирается завтракать. И хотя голод вот-вот победит мою осторожность, я все же успеваю спросить:

– А ты уверен, что мясо жарят именно для нас?

– Как же, дождешься! Мастер учеников-то своих кормит одной овсянкой на воде. Я ведь и в школьной, так сказать, столовой, уже побывал, незавидный у них завтрак. А эта баранина ждет Самого. Так что давай, не стесняйся! Он-то, небось, если попадемся, сомневаться не будет, Живо разделается с нами. А так хоть на сытый желудок…

Нарисованная им картина возможного будущего не смогла бы у меня вызвать аппетит в обычных условиях. Но здесь – дело другое. И мы оба, обжигаясь и не слишком соблюдая приличия, приступаем к завтраку. А заодно и к вчерашнему ужину. В общем, от бараньей ноги вскоре остаются только жалкие объедки. Похлопав себя по животу, Федор благодушно замечает:

– Однако Мастер нам этого не простит.

И, выкладывая на стол книги, поясняет:

– Ты что думаешь, куда нас занесло? Это же школа колдунов!

– ???

– Ну да, именно колдунов. Я тут кое-что услышал, пока искал выход. Нам действительно лучше убраться отсюда. Поели – и в путь!

– Попить бы теперь, – я с трудом шевелю пересохшими губами. Во рту все горит от щедро наперченного мяса.

– С этим здесь сложнее. Видишь ли, Мастер предпочитает всем напиткам вино из цветков адониса. Может, попробуешь?– судя по сузившимся от сдерживаемого смеха глазам Федора, он уже успел попробовать и теперь не прочь поразвлечься за мой счет.

– Знаешь, что-то не хочется. А что пьют ученики в лесной школе?

– Ну, у них все просто. Воду из колодца. Пойдем, заглянем к ним в столовую.

В закопченной стене есть аккуратная дверца из тонких досок. Федор по-хозяйски открывает ее, и мы попадаем в довольно просторное помещение с длинным широким столом у стены, по обе стороны которого стоят низкие, грубо сколоченные лавки.

На столе с десяток пустых глиняных чашек. В углу очаг с дымящимся закопченным котлом. Окон здесь тоже нет, но на стене чадят два факела.

– Где же вода?

Но Федор превосходно ориентируется и здесь. В темном углу стоит высокая пузатая бочка с тяжелым ковшом. Подождав, пока я напьюсь, Федор говорит:

– Отсюда можно выйти через подземный ход. Но он идет мимо класса, а там сейчас урок. Так что тихо, как мышь…

Сказавши это, он наклоняется и тянет за толстое кольцо. Чуть скрипнув, поднимается квадратный кусок дубовой половицы. Приложив палец к губам, Федор начинает спускаться в подвал.

– Книги!– вдруг вспоминает он.– Принеси книги!

Я кидаюсь к двери и толчком распахиваю ее.

Кто-то мягко хватает меня за руку и, потянув на себя, с такой силой заламывает ее за спину, что искры из глаз! Потная ладонь наглухо запечатывает мне рот, а со всех сторон щедро сыпятся тумаки и затрещины. На голову снова нахлобучивают узкий мешок…

Ну, все! Сейчас явится учитель, и я сполна получу за наши с Федором подвиги здесь. Несмотря на то, что мы лишили его завтрака, на меня он, надеюсь, не позарится. Все-таки школа, хоть и колдунов…

С двух сторон меня крепко придерживают за локти. Душный мешок на голове пропах козлятиной. А по ногам вдруг резко подуло ледяным ветром. Где-то тревожно каркнула ворона. «Может, наша?» – почему-то обрадовался я, и тут раздаются тяжелые шаги.

– Мастер Тромм! – задохнулся чей-то голос.

Я стою покорно, все равно не вырвешься, и молча ожидаю своей участи. Шаги замирают рядом. Пришел!

Становится еще тише. Всем телом я чувствую на себе взгляд Мастера.

– Снимите мешок! – неожиданно высокий и резкий голос никак не вяжется с тяжелой поступью.

С головы у меня грубо сдергивают мешок, и я вижу его лицо. Вернее, сначала одни только глаза. Черные, такие черные, что и передать нельзя. Даже зрачков не видно. Как будто две бездонные воронки под лохматыми сросшимися бровями. Они неумолимо засасывают мой взгляд. Я просто не в силах отвести его. В голове образуется какая-то невесомая пустота, а ноги наоборот, разом тяжелеют.

– Кто ты?!

– Ммм,– мычу я нечленораздельно и получаю сзади подсказку в виде тяжеленного подзатыльника.

Но язык напрочь отказывает мне, и я снова мычу как можно жалобнее.

– Немой?

Я торопливо киваю, всеми движениями стараясь придать побольше достоверности своему вранью.

– Да они же только что тут болтали со вторым вором! – отвратительный фальцет белобрысого парня с одутловатыми щеками режет слух. Угодливо сгибаясь, он подает Мастеру три толстые книги.

Пропал! Теперь ни за что не поверят, что мы здесь случайно.

Мастер повелительным жестом приказывает белобрысому, которого все называют Морквином, открыть первую книгу.

«Черная магия»!

Странная, жутковатая гримаса искажает лицо Мастера. Огромный лысый лоб искажается веером морщин, а узкие бесцветные губы ползут куда-то в сторону, так и не разжавшись. Улыбается!

– Это не воры! – я снова вздрагиваю от его голоса.– Это ученики старого Оркмахи!

Руки держащие меня, сжимаются еще сильнее, а белобрысый хищно щерится, показывая неровные грязные зубы.

– Говори!!

Надо спасать положение!

– Видите ли, уважаемый Мастер! Старый Оркмахи совсем выжил из ума,– я осторожно подбираю слов. Ошибиться тут нельзя, – от него скоро все ученики разбегутся. Он же просто шарлатан…

Стоп! Тут важно не перегнуть палку. Вдруг этот Оркмахи – могучий волшебник?

Длинные, заостренные кверху уши Мастера чутко напряглись и даже слегка оттопырились. Черные воронки притягивают и словно выворачивают наизнанку. Изо всех сил я напрягаюсь и отвожу взгляд куда-то ему за плечо.

–… Вот мы и решили перейти в вашу школу. Слава о ней выходит далеко за пределы паучьего леса…

Ученики одобрительно переглядываются. Неужели в точку? Я продолжаю:

– А учебники прихватили с собой, чтобы не с пустыми руками. Оркмахи без них всех учеников растеряет. Заклинания-то он все позабыл уже…

– Где второй?!

Я подскакиваю на месте, но говорю при этом до невозможности противным елейным голосом:

– Испугался, наверное, и спрятался где-нибудь. Он у нас вообще прятаться любит.

– Останешься здесь! Но если ты солгал – вспомни, как поступают с лазутчиками!..

Мастер резко поворачивает голову к белобрысому. Мне кажется, я даже слышу, как скрипит его шея.

– Отыщите второго и двадцать плетей ему!

Четверо школяров бросаются на поиски. Вот тебе, Федя, и первая двойка в новой школе…. И, наверное, впервые, я так остро захотел вернуться в свою школу. И плевать на каникулы.

Приятные воспоминания прерывает почтительно-робкий стук в дверь. Кланяясь, входит ученик лет тринадцати и подает Мастеру скрученную в трубочку бумагу с сургучной печатью.

– Что это? – Мастер ломает сургуч.

Прочитав послание он обводит взглядом напрягшихся от любопытства учеников, перебирая их, словно четки, и на несколько мгновений плотно прилипает к моему лицу.

Я вдруг начинаю судорожно мотать головой, стараясь протолкнуть ставший комом воздух. Наконец, взгляд его стекает на желтоватый пергамент, зажатый в руке, и почти не разжимая губ, он утробно цедит:

– Я иду в Верхний замок. Понадобилось составить гороскоп наследнику, а заодно и вправить ногу белому жеребцу. Вернусь через три дня или в любой момент. Но помните, я вижу издалека!..

И, знаком позвав Морквина за собой, он удаляется, тяжело вдавливая подошвы в толстые дубовые плахи.

глава третья

ЛЫСЫЙ ОСТРОВ

Ученики молча переходят в «школьную столовую» и, окружив стол, тихо рассаживаются по лавкам. Меня же тычками подгоняют в спину, недвусмысленно давая понять, что принят я в школу пока что с испытательным сроком…

Распахнув дверь, на пороге появляются четверо запыхавшихся, разгоряченных поисками школяров, а следом и Морквин с самодовольной ухмылкой на лице:

– Мастер Тромм оставил меня своими «глазами и ушами». Всем ясно?!

И выдержав долгую паузу, он снисходительно роняет:

– Можете начинать!

Поднимается суматоха. Все бросаются к котлу и, мигом наполнив свои чашки, рассаживаются по местам, отгородившись локтями от соседей. Я тоже получаю треснувшую глиняную плошку с лепешкой овсянки на дне.

Так, о Федоре ни слова. Значит, не нашли. Это меня в какой-то мере успокаивает. Трудно представить, конечно, чем он может мне помочь, но я очень надеюсь на его изобретательность. Во всяком случае, одного он меня здесь не бросит…

Справа за столом оказывается худой рыжий мальчишка примерно моего возраста. Перед ним стоит пустая – когда только успел? – старательно вылизанная чашка. После жареного мяса запихнуть в рот хоть ложку каши не так просто, и я ловко меняю местами наши посудины. Рыжий, благодарно зыркнув на меня зеленым глазом, набрасывается на овсянку.

– Хи-хи! – раздается смешок.– Этот выкормыш старого Оркмахи сожрал все мясо и теперь брезгует нашей кашей. Разве ты, вор, не знаешь, что в школе колдунов мясо ест только Мастер? Или у вас, на гнилом болоте, не так? И где это видано, чтобы делиться с соседом? Да ты лазутчик!

За столом поднимается шум:

– Бросить его в омут!

– Плетей ему!

– Посадим его в комнату Мастера!

– Но из нее еще никто не выходил…

– Хватит! – кричит белобрысый, и гомон стихает.

– Иди сюда, – почти ласково зовет он.

Я медленно подхожу.

– И ты, Шон. – Это он уже Рыжему. – Ты, я вижу, любитель каши, да еще и принимаешь ее от лазутчика. Мастер Тромм приказал найти второго и бить его плетьми. А чем плох этот? Бери плеть и начинай! А до второго мы еще доберемся. От нас не спрячешься…

Рыжий стоит не двигаясь. «Глаза и уши» протягивает ему витую кожаную плеть с увесистым узлом на конце.

– Ну, чего ждем?!

В следующую секунду плеть опускается Рыжему на плечо. Он ни с места!

Плеть снова поднимается, но вдруг, прямо над нами слышатся осторожные шаги. Морквин застывает с открытым ртом – по чердаку кто-то ходит!

– Кто это? Ведь Мастер Тромм ушел, я сам видел, – шепчет ушастый, тот, что принес бумагу.

«Он у них за дежурного», – соображаю я.

Морквин поворачивается ко мне.

– Второй? – он кивает на потолок.

– Не думаю, – говорю я.– Он, наверное, уже превратился в ворону и улетел на болото…

Морквин недоверчиво ухмыляется, но тут слышится далекое воронье карканье, и я обрадовано говорю:

– Точно! Он лучший ученик старика Оркмахи, а превращаться в ворону – его любимое занятие.

Школяры озадаченно стихают.

– Сейчас мы узнаем, в кого это он превратился! – взвинчиваясь, визжит белобрысый. – Ишь ты, в ворону!.. С помощью магии я увижу, где он скрывается. И уж тогда…

– Но ведь Мастер Тромм не разрешает тревожить дух Покровителя озера в его отсутствие, – доносится из-за стола.

– Заткнись, трус! Тебе никогда не научиться даже порчу наводить. Ты всю жизнь проходишь в учениках.… Ну, кто со мной в комнату Мастера?!

Опустив головы, ученики внимательно изучают выскобленные добела половицы.

– Гадать собрался? – шепотом рассуждают у меня над ухом. – На костях или на воске?

– На бобах, поди…

– Ах, так?! – Морквин не дождался добровольцев.– Что ж, сейчас вы увидите. Все вы увидите…– злобно шипит он. – Но знайте, я никому ничего не забываю… – И, старательно подражая тяжелой поступи Мастера, он выходит.

Шепот испуганно стихает. Кухню наполняет вязкая тишина. Лишь нескончаемый дождь стучит с тоскливым упорством, точно заблудившийся путник в запертый дом.

Через несколько минут «глаза и уши» возникают в дверном проеме. Перед собой на опасливо вытянутых руках он держит грубую кожаную сумку.

– Сумка Мастера!..– и школяры впиваются в нее глазами. Морквин осторожно кладет ее на стол и шумно переводит дух, широким рукавом отирая с лица пот.

– Флорин и Норин! – приказывает он сидящим с края двум одинаковым школярам, – живо к озеру за водой!

Не отрывая глаз от сумки, близнецы пятятся в угол и, подняв небольшой деревянный жбан с крышкой, тихо исчезают.

Морквин, полностью войдя в роль Мастера, – пародист поганый! – похоже скрипит:

– Умихмасс и вы двое, быстро вниз за треногами!

Еще трое послушно покидают столовую, спускаясь в открытый люк.

– Тащите все семь! – кричит он вслед, а потом вдруг поворачивается и вперивает свой водянистый взгляд прямо мне в глаза.

«До Мастера тебе, конечно, далеко», – думаю я, вежливо улыбаясь.

Минуты две-три он упорно таращится, выкатив из орбит блекло-голубые глаза и. чтобы доставить ему удовольствие, я не отворачиваюсь. Что он еще придумал? Меня почему-то беспокоят треноги, за которыми он отправил этих… ну, тьфу ты, язык сломишь!

Наконец, открывается дверь, и, пятясь, Флорин и Норин втаскивают жбан, сгибаясь под его тяжестью. Почти одновременно в открытом люке возникает лохматый затылок. Вот и треноги! Умих, или как там его, с командой волокут семь тяжеленных металлических треног, вроде тех, что используют фотографы, но с причудливо изогнутыми коваными ножками. Вместе с ними в комнату вползают душные запахи сушеных трав. Под мышками у школяров зажаты свертки, из которых выглядывают сухие стебельки.

– Травы не понадобятся! – напыжившись, цедит староста и вдруг выкрикивает: – Я вызову Покровителя Озера!

– Неужели решится? – у Шона отвисает челюсть. Мне становится как-то нехорошо. Только Покровителя здесь не хватало. Маг прыщавый…

– Подойди!

Приходится подчиниться.

– Ну?

Морквин, почти вплотную приблизивши ко мне лицо, выдыхает:

– Возьми треногу…

Эти трое сложили треноги в кучу у стола, а сами сидят теперь на своих местах и с плохо скрываемым любопытством лупятся на меня.

Ну и рожи! Я поднимаю одну из треног.

– Поставь сюда!– проникновенно говорит Морквин, указывая в центр кухни.

– Ну, поставил, если тебе так хочется.

– Теперь вторую!– голос его еще мягче, но от этого настроение у меня портится окончательно.

Я мельком взглядываю на Шона. Лицо у него, как мел, даже веснушки побледнели. Он страдальчески морщится. Остальные сильно смахивают на зрителей, которые специально пришли в зоопарк к пяти часам. Обычно, в это время там кормят хищников…

Вторую треногу я тоже устанавливаю точно на место, указанное старостой. В конце концов, мы с ним расставляем все семь треног.

Оглядев нашу «совместную» работу, я обнаруживаю, что располагаются они по двум строго перпендикулярным линиям, образующим собой неправильной формы крест.

Потом Морквин сам, не прибегая к моей помощи, устанавливает в центре его широкую деревянную подставку.

– Подать большой таз!

Флорин и Норин проворно исполняют приказ. Обо мне как-будто забыли, и я потихоньку пытаюсь вернуться за стол.

– Куда?

Этот Морквин видит и затылком! Он грубо вытаскивает меня в центр кухни и определяет рядом с деревянной подставкой, на которой сияет начищенный до блеска, но довольно неказистый и уж никак не большой таз красной меди, с гнутым по краям ободом.

– Не вздумай сойти с места, гаденыш!

Пожав плечами, я делаю вид, что разглядываю дальний угол черного деревянного потолка. «Давай, давай. Видали мы таких чародеев».

Староста подходит к столу и, расстегнув сумку Мастера, несколько секунд всматривается в ее темное нутро, не решаясь сунуть туда руку. Наконец, он вытаскивает толстую черную книгу, вроде нашей, только очень потрепанную. Кажется, ей здесь частенько пользуются.

Чуть помедлив, он достает узкую бутылочку мутного пупырчатого стекла. На лице его снова выступил пот. Он тяжело дышит. И вдруг, сунув обе руки в сумку, молниеносно выхватывает отвратительное мохнатое ожерелье и, выкатив глаза от ужаса, накидывает его себе на шею!

Пауки! Огромные, мохнатые – все ожерелье из них! Горящие факелы отражаются в остекленевших глазах засушенных тварей, и ожерелье само как будто источает красноватый свет.

– Воды мне!

Флорин и Норин срываются с места. Мешая друг другу, они волочат жбан с водой к медному тазу. Отпихнув меня, пыхтя, отрывают жбан от пола и опрокидывают его над тазом.

Невольно отшатнувшись, я жду, что вода перельется через край, но, к моему изумлению, воды в тазе меньше половины.

Что такое? Эти близнецы-водоносы изображали здесь непосильный труд, потели и кряхтели, а воды-то чуть. Я уже готов предположить, что это жбан такой тяжелый, но они, как ни в чем ни бывало, играючи относят его к стене. Ну, клоуны!

И тут меня посещает нелепая мысль. Я заглядываю в таз. Вода в нем черная и отливает стылым неподвижным блеском. Как смола застывшая. Пробую чуть сдвинуть таз – свинцовая тяжесть.

– Руки!!– захлебывается Морквин, потрясая пухлыми кулаками.– Не прикасайся к тазу, выкормыш болотный!

– Ладно, ладно, – я демонстративно засовываю руки в карманы. – Чего ты так перепугался? Воды вон целое озеро!

Но Морквин меня уже не слышит. Он деловито водружает на каждую треногу по толстобокой керамической плошке и откупоривает бородавчатую бутылку, из которой тут же начинает струиться бледный дымок.

По нескольку капель зловонной ядовито-зеленой жидкости он наливает в каждую посудину и, подозрительно глянув на меня, в таз.

– Не двигаться, жаба!– предупреждает он и берет со стола черную книгу. Торопливо полистав ее,– тоже не отличник, всего не помнит,– Морквин водит пальцем по строчкам. – Ага!

Он закладывает веревочкой нужную страницу, кладет книгу рядом с тазом и, появившимся откуда-то огрызком известняка быстро очерчивает на полу большой круг. Все семь треног, и он сам, и я возле медного таза в центре оказываемся внутри него.

В полной тишине Морквин громко чиркает огнивом, и над треногой, стоящей от центра дальше всех, вспыхивает узкое зеленое пламя.

Лицо его окривело от возбуждения. Он беспрестанно что-то бормочет и стремительно проводит второй круг, охвативший уже шесть треног, кроме одной, с горящей плошкой. Она оказывается между первым и вторым кругом. Двигаясь по непонятному маршруту, Морквин зажигает вторую плошку – на одной линии с первой и третью – крайнюю слева.

Когда он проводит третий, внутренний круг, диаметром не более трех метров, в нем остаются четыре треноги с еще не зажженными фитилями.

Эти приготовления начинают меня сильно беспокоить. Дело в том, что хотя пламя впереди и слева вроде не высокое, я ничего не могу разглядеть за ним. Словно зеленый огонь отгородил пространство с двух сторон. В горле сильно першит. Удушливый запах не расползается по кухне, а наоборот, как будто стягивается и собирается над тазом. Тем временем староста зажигает последние четыре чаши, обходя их по кругу:

– Север, запад, юг, восток, не поднять чужому ног!

Это он обо мне, что ли? Пламя над треногами с четырех сторон вдруг плавно поднимается вверх и, широко раздвинувшись огненным веером, почти смыкается у потолка, отгородив нас душным зеленоватым колпаком. Жара от него почти не чувствуется, но духота становится нестерпимой.

Я хочу пошевелиться, но ноги как приросли к полу! Вот тебе и шарлатан Морквин. Север, запад…. Треноги расставил по сторонам света! Я безуспешно пытаюсь сдвинуться с места, а Морквин подскакивает к тазу и, распахнув книгу, склоняется над ней.

Запинаясь, по слогам он читает какую-то абракадабру. Над тазом поднимаются густые клубы пара и, собираясь вверху под потолком, образуют круги похожие на круги от брошенного в воду камня.

– Духи Темного озера, я вызываю вас!!! – неожиданно завывает Морквин срывающимся голосом и, напрягшись, склоняется к самой воде.

Тут же, словно порыв ветра обжигает мне ноги, и внутри огненного купола появляются три большие черные птицы.

– Слуги Покровителя, – шепчет Морквин побелевшими губами.

Одна из птиц садится старосте прямо на голову, отчего он весь как-то съеживается, становится меньше. Еще две опускаются ему на плечи и, сложив крылья, замирают точно чучела, уставившись в смоляную воду.

– Покровитель Темного озера!.. – во второй раз хрипит Морквин.

Хорошо, что я не знаю, где Федор…

В тазу под слоем воды медленно проступают странные расплывчатые очертания какого-то захламленного помещения. «Чердак?– проносится у меня в голове.– А вдруг он и в самом деле увидит Федора?»

– Покажи мне чужого!– в третий раз взывает Морквин, и зеленоватый пар рассеивается.

Изображение, висящее в воздухе на уровне его головы, становится более четким. Можно разглядеть отдельные предметы на тесном чердаке, и одновременно как бы сквозь них проглядывают бледные контуры густых разлапистых елей, плотно обступивших темную гладь воды.

Черное озеро! Я напряженно, до рези в глазах, вглядываюсь в него, изображение начинает даже двоиться – уже не одно, а два озера! Вернее, два черных, без блеска, провала. Они медленно приближаются, наплывают, увеличиваясь и заслоняя все остальное, и внезапно я понимаю, что это уже не озера, а бездонные черные глаза – воронки, притаившиеся под лохматыми елями бровей на чьем-то огромном лице. Покровитель озера!

Не в силах оторваться, я вижу длинную расползающуюся ухмылку, медленно перерезавшую вибрирующее в воздухе лицо. Оно, лицо это, как две капли воды похоже на лицо Мастера. Да нет, это же сам Мастер Тромм!

Глаза его, еще больше приблизившись, снова сливаются в огромный черный колодец без дна. Я подаюсь вперед, голова у меня кружится, неодолимо тянет заглянуть вниз и, потеряв равновесие, я перекидываюсь через край…

Неприятный шум в ушах переходит в громкий невыносимый звон, до краев затопивший голову, и внезапно я оказываюсь в длинном темном туннеле.

С ошеломляющей быстротой, все быстрее и быстрее несусь по нему, причем в каком-то неестественном нелепом положении, не то боком, не то на спине, левым виском вперед. Внутри у меня все словно свернулось в клубок и напряглось, готовое оборваться, и через мгновение я вдруг увидел… себя словно со стороны.

Хотя нет же, это Федор, но одновременно мне кажется, что это я…

Вокруг, на небольшом лысом островке, высунувшемся посреди черной глади озера, никого не видно, только слева одиноко торчит угол разрушенного строения. Но я чувствую – рядом кто-то есть!

Прижавшись к холодной влажной земле, я внимательно осматриваюсь, слегка приподняв голову.

От воды поднимается редкий белесый туман и, скручиваясь, длинными спиралями стягивается над поверхностью островка, постепенно накрывая его плотным сырым одеялом. Неясный свет сочится с пасмурного неба, вязнет в сплошной серой пелене. В сгустившихся сумерках быстро растворяются очертания островка, сливаясь с близкой водой.

Подобравшись ко мне метров на двадцать- двадцать пять, туман еще больше уплотняется и, образуя вокруг меня небольшую площадку, за края которой он почему-то не перетекает, поднимается вверх клубящимися лохматыми стенами.

Я оказываюсь как бы на дне огромного пустого колодца, куда кроме меня попадает и угол каменной развалюхи. Все это происходит в полной тишине, но не так, как это бывает где-нибудь на природе, когда воздух весь заполнен звуками, а мне словно закладывает уши.

Бесконечно долгое, обдирающее сердце ожидание опасности внезапно кончается. Впереди на самой границе моего «колодца», где обрывается круг его лысого дна, из тумана просовывается бесформенная черная голова.

Я сильно зажмуриваюсь, в надежде, что она пропадет. Вместо этого рядом с ней появляются еще несколько черных существ – я бы посчитал их воронами, но что-то мешает мне сделать это! Глаза у них затянуты мутной пленкой, и они слепо водят из стороны в сторону длинными клювами, словно пытаясь отыскать кого-то. И, похоже, я знаю, кого…

Выдвинувшись из клубящейся стены тумана еще сильнее, черные птицы вдруг разом устремляют на меня острия своих изогнутых носов-клювов. Беззвучно каркая, клювы раскрываются – стая как-будто радуется добыче.

Противная слабость разливается по всему телу. За время знакомства с нашей вороной я успел попривыкнуть к ее повадкам. Но эта стая – совсем другое дело.

Крылья ворон неожиданно видятся мне широкими рукавами, да и сами птицы уже не птицы вовсе, а бесформенные черные фигуры в знакомых, опущенных на глаза капюшонах. Существа эти, неумолимо приближаясь, начинают плавно, как во сне размахивать крыльями-рукавами, пытаясь оторвать от земли извивающиеся тела, и я вдруг отчетливо понимаю, что взлети они – и будет поздно.

Надо что-то делать, но вялость переходит в полное оцепенение. Я равнодушно наблюдаю за птицами, или как там их еще.

«Федора бы сюда – знатока животного мира». Черные фигуры вот-вот поднимутся в воздух; мне хочется, сжавшись в комочек, закрыть голову руками, когда же, наконец, кончится этот сон?!

От невыносимого ужаса я кричу – обычно на этом и кончаются ночные кошмары, но только не этот…. В полной тишине птицы отделяются от земли и, широко распластав крылья, всплывают вверх. Что будет дальше, я уже знаю…

И тут мне удается разглядеть птиц.

Чья-то невидимая рука словно сгребла их в кучу, и они неподвижно зависают над моей головой. Серая пленка на глазах у них лопается, и взгляд их горит теперь безжалостным хищным огнем. Через мгновение этот черный колпак обрушится и накроет меня…

Заслонившись от стаи, я вдруг обнаруживаю, что в руке у меня зажато тяжелое яйцо из мешка Федора.

Собравши силы, я отвожу, будто свинцовую, руку назад и, чуть откинувшись, посылаю «лимонку» в самую середину стаи. Не пролетев и десяти метров в густом осклизлом воздухе, она возвращается вниз и, отскочив от каменистой поверхности, подпрыгивает и, крутанувшись еще, замирает. Сейчас рванет!! Только перья полетят! Однако, и у меня тоже.

Я вдруг понимаю, что не хочу вот так, здесь, прямо сейчас…. Откуда-то всплывает дикая, совершенно нелепая мысль, и я вцепляюсь в нее всеми силами.

От обвалившегося угла с обшарпанной штукатуркой, из-под которой выглядывают щербатые красные кирпичи, меня отделяет не более трех-четырех метров. Все мое существо, мгновенно сжавшись в бесконечно плотную раскаленную частицу, взрывается таким неудержимым, неистовым движением в одну-единственную точку, к этой блестящей радужными мазутными пятнами луже за углом, что я вижу себя, уже лежащего лицом в этой вонючей черной жиже, за спасительным укрытием.

Но тело, непослушное тело, успевает лишь вскинуться над гладкой мокрой землей и, еще не понимая, что осталось одно, без меня, замирает, вглядываясь покинутыми зрачками в вибрирующий мутный воздух.

Назад!.. Но я только глубже погружаюсь в нечавкнувшую жижу. И в это мгновение лопаются стены моего колодца! Ослепительно белое пламя стрелой вырывается вверх, радостно слизывая в озеро птиц…

Все это я каким-то образом вижу, хотя сам утопаю с головой в маслянистой черной воде, залепившей мне рот и глаза, заливающейся в ноздри.

Я начинаю задыхаться, изо всех сил барахтаясь и извиваясь. Мне не хватает воздуха. Рот мой раскрывается, и густая черная масса потоком устремляется в разрывающиеся от напряжения легкие.

Конец!..

Но тут чья-то цепкая рука вырывает меня на поверхность, оставив внизу досадливо расплескавшуюся лужу.

Бешено кашляя, я ничего не вижу. Струи воды вытекают из носа и ушей, а глаза готовы выскочить из орбит. Кто-то пребольно колотит по моей спине и, поперхнувшись еще раз, я, наконец, вновь обретаю способность видеть и слышать.

Встряхиваясь, как мокрая курица, я стою в липкой чернильной луже. Рядом валяется пустой таз. Откуда-то сверху доносятся глухие удары, от которых, кажется, раскачивается весь дом.

Со всех сторон слышится надсадный кашель и выкрики:

– Мастер! Мастер вернулся!

За шиворот меня крепко держит Морквин и, почти приподняв над полом, плюется в самое ухо:

– Гаденыш! Утопиться вздумал?! Ты опрокинул таз с Озерной водой! Ну, подожди! Вернется Мастер – вдоволь напьешься ее!

Он, наконец, выпускает мой воротник и, схватившись за грудь, сам заходится надрывным кашлем.

Все плошки вокруг погасли, словно задутые сильным порывом ветра, и чадят теперь клубами густого, резко пахнущего серой дыма. Захлопнув намокшую книгу, Морквин рвет с шеи мохнатое ожерелье, ставшее вдруг тесным, и опрокидывает одну из треног.

А кругом уже настоящая паника! Ученики, путаясь в своих балахонах, прячутся под широким столом, и староста, побросав в сумку колдовские причиндалы, выскакивает из кухни, опрокинув по дороге еще несколько треног.

По коридору гулко разносится его топот. Хлопают двери. Где-то далеко стихает воронье карканье.

Пока я, ошалело озираюсь, прикидывая, не удастся ли мне улизнуть в суматохе, Морквин появляется вновь и усаживается во главе стола.

Дым понемногу рассеивается и школяры, протирая покрасневшие глаза, разбредаются по своим местам.

На решетке очага я замечаю осколки яичной скорлупы и быстро отвожу взгляд.

Сообразив что-то, Морквин кидается к двери в коридор. Заперто! Он на цыпочках крадется к люку в полу и резко дергает за кольцо. И здесь закрыто!

– Это Мастер Тромм,– глухо изрекает долговязый Умих.

– На место!– шикает мне староста. И я только теперь замечаю, что стою один посреди кухни… – Если Мастер узнает,– продолжает он, – не сдобровать всем! Но мне он поверит больше.

Школяры угрюмо молчат, уткнувшись в пустые чашки.

– Я передумал, – продолжает он, – не стоит тревожить Покровителя Озера по таким пустякам. Живо убрать все! И чтоб никаких следов! А ты, змееныш, расскажи нам, пожалуй, чему на болоте учит старый Оркмахи. И давно ли он выжил из ума? Что-то никто этого раньше не говорил…

«Начинается, экзаменатор нашелся, паршивец щербатый», – думаю я, но вслух весьма вежливо отвечаю:

– Вообще-то я не самый лучший его ученик. Но кое-что рассказать могу. Сами видели, какие книги мы принесли. Это очень хорошие учебники…

– Ты нам зубы не заговаривай! Отвечай, научил вас старик наводить порчу и вызывать дождь?!

– Дождь…– тяну я, – Вам бы его остановил кто.… Но мы, у себя на болоте изучаем математику, а скоро, говорят, начнем химию…

Спросят что-нибудь, а у меня из головы все вылетело. Да, честно говоря, я и на уроках не слишком бойко отвечаю. Ох, вернуться бы сейчас домой…. И я с каким-то сладостным чувством вдруг вспоминаю свой учебник математики, весь исчерканный и потрепанный.

– Чего вы начнете? – у Морквина даже вытягивается лицо, и он опирается спиной о дверь. Та неожиданно распахивается, и «глаза и уши» вываливается в коридор.

– Мастер, Мастер!– слышится вокруг но, в следующее мгновение в дверях снова вырастает Морквин.

– Проверьте люк!

Кто-то тянет за кольцо, и крышка люка поднимается.

глава четвертая

ГОЛОВА НА ПОДНОСЕ

– Надо идти в класс! – сдерживая дрожь в голосе, говорит староста. – Мастер открыл нас на расстоянии!

Повторять ему не приходится. Не медля, ученики гуськом спускаются в темный подпол, и мы бредем по узкому каменному переходу. Похоже, что он, как и верхний коридор, сплошным кольцом опоясывает весь дом. Где-то здесь должен быть еще один выход наверх. Наверное, так мы и угодили в ловушку. Неподалеку, возможно, прячется и второй ученик старого Оркмахи – ниндзя Федор. Но тут меня взашей вталкивают в подземный класс, и Морквин притворяет за нами дверь.

Зал довольно просторный, с низким сводчатым потолком. Здесь светло и душно от множества горящих по стенам факелов. Пол в классе вымощен грубыми булыжниками, от которых тянет холодом и плесенью. Плесень покрывает и шершавые стены, поднимаясь под потолок беспорядочными лишайными пятнами. Вдоль стены стоит широкая деревянная скамья. Я снова оказываюсь рядом с Рыжим. Приставили его ко мне, что ли?

Не обращая на меня внимания, он с интересом разглядывает мои кеды, густо облепленные засохшей грязью. Машинально я убираю ноги под лавку. Еще чего! Не хватает только, чтобы надели на меня свою школьную форму!

Посреди класса стоит низкий столик на тонких гнутых ножках. На нем что-то вроде шара, накрытого черным бархатом.

– Посмотрите на стол!!!– низкий трубный голос заставляет всех вздрогнуть. Голос этот широко раскатывается между каменными стенами. Замерев, школяры вглядываются в черный бархат, из-под которого, кажется, он и доносится.

Я незаметно оглядываюсь. На лицах учеников тоже замешательство и испуг. Это меня слегка успокаивает. Видать, и они побаиваются Мастера. А Рыжий – тот и вовсе зажмурился и руки сжал в кулаки – что-то беззвучно шепчет, едва шевеля губами. И тут черный бархат медленно и плавно взмывает вверх.

На столе, на круглом блестящем подносе скалит зубы голова в круглых зеркальных очках. И голова эта принадлежит Федору!

– О-о-о! – вздох ужаса, словно ветер, проносится по залу.

Ученики, как зачарованные, не в силах отвести взгляд от жуткого зрелища. Рыжий, еще крепче зажмурившись, с неожиданной силой вцепляется в мое колено.

– Ух-ху-ху! – ухает филином голова.– Кто посмел зайти в мою комнату?! Я остался в замке и вернулся к вам!..

Большие, в пол-лица зеркальные очки почти до неузнаваемости меняют лицо Федора. В стеклах отражаются языки пламени от факелов, и ученики, и вся комната.

Я осторожно хватаю Рыжего за руку. Пробую оторвать ее от своего колена. Да где там! Вцепился со страху, как клещ.

Внезапно над столом вспыхивает ослепительный шар. Когда я, наконец, вместе со всеми, открываю глаза – на блестящем подносе лежит только смятый черный бархат. Никакой головы нет…

Что такое?!

И тут из дальнего угла над самым полом разносится странный металлический голос:

– Ступайте все в лес, бездельники! К вечеру пусть каждый из вас принесет листьев вереска, волкозуба и лебеды. И шишек хмеля, белены, а главное – не забудьте пырея ползучего! А ты, Морквин! – на миг голос угрожающе замирает, – дюжину самых больших, черных и жирных пауков! И чтобы возрастом не моложе семидесяти лет!

Слышно, как Морквин на своем конце лавки принимается громко икать.

– Здесь останется тот, кто сидит последним!

Это же я!..

А голос продолжает:

– Если ты солгал и послан лазутчиком – быть тебе вороной!

Напуганные ученики бесшумно вытягиваются из класса, старательно отводя от меня глаза. Как ветром сдуло!

– Пропал парень! – доносится из-за двери.

«Это Рыжий», – успеваю подумать я и остаюсь один.

Мысли беспорядочно копошатся в моей голове. Никакого объяснения происходящему я не нахожу. Колдовство, магия? Неужели Мастер обезглавил Федора?! Я уже готов предположить самое худшее, но в это мгновение слышу тихо, но отчетливо:

– Закрой дверь на засов!

«Спокойно», – говорю я себе и иду закрывать дверь. Когда я возвращаюсь, на блюде снова лежит голова Федора.

– Подойди ближе!

Медленно, едва переставляя ватные ноги, подхожу.

– Еще ближе!..

Но я не в силах сдвинуться с места.

– Послушай, или ты поможешь мне выбраться из этого ящика, или я превращу тебя не в ворону, а в паука! – в голосе Федора, вернее его головы, ясно слышна угроза.

– Ты бы не мог как-нибудь сам? – бормочу я, – мне что-то не по себе…

– Болван! – взрывается Федор, – посмотри вниз!

Я опускаю глаза. Между кривыми ножками стола – мои собственные грязные кеды!

Точно – отражение повторяет все мои движения.

– Понял теперь? Между ножками – зеркало, и издалека кажется, что ничего нет. Помоги же, осел! У меня голова застряла в этой щели. Тяни за край подноса!

Я послушно тяну за холодное тяжелое блюдо, и половинка его сдвигается в сторону вместе с половинкой столешницы.

Под столом на корточках сидит Федор и держит под мышкой ворону. Клюв у мудрой птицы обвязан веревочкой, и она только испуганно таращится на меня. Кряхтя, Федор выбирается из моего ящика, и секрет «головы» сразу становится ясен. В зеркалах, закрепленных под небольшим углом, отражается каменный пол. Большой медный поднос с круглым отверстием в центре, распилен пополам. Половинки его приклеены к раздвигающейся столешнице. Остается просунуть голову в отверстие, сидя под столом – и готово!

– Ловко придумано! Как же ты догадался? И где прятался все время? А птица?

Федор освобождает клюв вороны от повязки, и она долго обиженно каркает, словно жалуясь на такое бесцеремонное обращение.

– Ты уж извини, иначе нельзя было, – это Федор вороне! – Представляешь, если бы ты закаркала, когда моя голова лежала на блюде? Как бы это выглядело – голова, да еще и каркает? Школяры бы этого не перенесли. Ничего, сейчас пойдем на кухню, поищем чего бы тебе в клюв кинуть.

– Ты что, разговариваешь с ней?!

Ворона, перестав каркать, открывает клюв и как-то по-гусиному шипит на меня.

– Ну ладно, ладно, – примирительно говорю я, – держат же люди канареек, попугаев или там скворцов. Почему бы не завести ворону?

Птица, склонив голову на бок, изучающе смотрит на меня.

– Вот что, Тим, – командует Федор, – бери зеркала и за мной! По дороге я тебе все объясню.

После некоторых усилий мне удается вытащить зеркала – они прикручены к ножкам тонкой проволокой. Федор ждет меня в самом дальнем углу зала. Зажав зеркала под мышкой, я подхожу к нему, как можно дружелюбнее улыбаясь вороне. Она лишь снисходительно каркает дважды.

И тут я замечаю, что между стенами, образующими угол, есть узкий, почти незаметный проход.

– Это потайная лестница на чердак, – сообщает Федор.

– Какая же она потайная, если ее видно.

– Ну, может, и не совсем потайная. Но только ученики ею не пользуются. Боятся, наверное, а может, Мастер запретил. Да ты сейчас сам увидишь, что это за место…

И он скрывается в темном проходе. Я за ним. Мы поднимаемся по крутой каменной лестнице, ничем не освещенной. Может, Федор уже научился видеть в темноте? Сверху раздается отвратительный скрип двери.

– Осторожно, пригнись!..

Но я уже пребольно стукаюсь лбом о низкий деревянный косяк. Вход, как в собачью конуру! Теперь точно шишка будет.

– Тут много интересных штуковин. Я сам еще не все осмотрел.

Федор чем-то гремит, и неожиданно широкая полоса света пронизывает помещение. Одновременно свежий сырой воздух врывается в духоту чердака – открылось слуховое окно.

Здесь, действительно, полно всякого хлама, и мне не совсем понятно, зачем мы сюда забрались. У меня к чердакам с некоторых пор вообще особое отношение. Федор же по-хозяйски усаживается в высокое деревянное кресло под открытым окошком. Зачем на чердаке кресло? Он знаком приглашает меня садиться тоже. Ничего подходящего для этого я не вижу и потому сажусь прямо на пол.

– Рассказывай!

В кресле колдуна, возвышаясь надо мной и поглядывая в открытое окно, Федор чувствует себя превосходно. Похоже, ему здесь даже нравится.

– Когда тебя схватили, я сразу понял, что школяры нас обошли – из подземного хода есть другой выход в верхний коридор. Они зашли из него в кухню Мастера и сцапали тебя. Тогда я не мог тебе помочь. Раз ловят лазутчика – никто, думаю, на месте не усидит. Я закрыл люк и по нижнему коридору проскочил в класс. Там уже никого не было – нас ловили. Ход на чердак я сначала не заметил. Вернуться, думаю, и схватят сейчас. Вышел из класса – и дальше по подземному ходу. Смотрю – еще одна лестница наверх, и по ней уже кто-то спускается. Это за мной! И обратно – в класс! Забился я в угол, а по коридору топот уже близко. И тут я заметил узкий проход. В нем темень, но отступать-то некуда….

Ну, и все. Залез на чердак, закрыл за собой дверь и сижу. Внизу пошумели, пошумели и ушли. Лезть сюда они не решились, а может, и не подумали, что я могу прятаться на чердаке. Ведь для них чего нельзя, того вроде бы и нет. Темные люди! На чердаке я осмотрелся, нашел слуховое окно. Высунулся: нельзя ли по крыше спуститься? Вдруг, смотрю, из дома вышел Мастер и скрылся в лесу. Куда это он, думаю, лыжи навострил? Сверху-то видно далеко. На самом горизонте какой-то замок стоит.

– Верхний, – уточняю я.

– Ну вот, в ту сторону он и ушел. Я за ним сверху еще последил, пока видно было, и пошел осматривать чердак. Тут есть такие хитрые приспособления, вроде трубок со стеклами. С чердака они идут через потолок во все комнаты. Очень удобная штука. Ученики думают, что их не видят…

Ну, соображаю, раз Мастера нет, надо действовать. Пока вы там овсянкой давились, я приготовил то, что ты видел в классе. Пришлось здорово потрудиться. Но не идти же на урок неготовым!

– Да уж.… Так это ты грохотал здесь?

– А то кто же! За этими школярами глаз да глаз нужен; что они там затевали? Дыма зеленого напустили. Да еще этот, с плеткой. Тоже мне, колдун нашелся!

– Посмотрел бы ты снизу на это! Даже не верится…

– Некогда мне было разглядывать фокусы ваши! Когда задымило – видно уже ничего не было, я решил им немного помочь, – Федор довольно похлопал по своему мешку, – через дымоход одно яйцо бросил!

– Так ты ничего не видел?!

– Не-ет, – Федор как-то странно подбирается, – а что я должен был увидеть?

– Да так…. Ничего…

По лицу моего друга я понимаю, что он не договаривает. За его насмешливым тоном проглядывает неудобство.

– Понимаешь, – говорит он, – я тут, кажется, задремал немного. Тоже, наверное, дыма надышался, он и сюда проник, чуешь? – Федор как-будто оправдывается…– Каково же тебе было – такой огонь развели вокруг. А дом-то деревянный…

– Я тоже вроде заснул. Даже в таз свалился. Чего только не приснится. Прикинь, как будто в этом омуте, – я показываю в сторону, где по моим представлениям должно находиться Темное Озеро, – есть остров. Лысый такой, маленький…. И я во сне попадаю туда. А там – да что говорить! Потом как-нибудь…

– Нет, – Федор встает с кресла. – Ты уж, пожалуйста, расскажи. И подробно, – он становится очень серьезным.

Приходится рассказать ему о своих видениях.

– Сон, говоришь? – выслушав мой рассказ, Федор за рукав тащит меня к чердачному окну.

Сверху открывается чудесный вид. Темный еловый лес тянется почти до горизонта. Там, растворяясь в зыбкой серебристой дымке, угадываются очертания замка. «Сегодня Мастер уже не вернется, – успокаиваю я себя, – слишком далеко». Прямо у самого дома – крошечное черное озеро, зажатое со всех сторон деревьями. Над застывшей гладью воды медленно ворочается редкий сизый туман. Воздух напоен сыростью и запахом хвои. От налетевшего порыва ветра туман расходится. В центре озера – остров!

Лишенный всякой растительности, он, словно нарыв на черном теле воды. Только угол каменной постройки одиноко возвышается посреди.

Мой сон…. Но я же не мог видеть это раньше! Ведь попали мы сюда глубокой ночью. Наверное, об этом думает и Федор. Помолчав, он спрашивает:

– А грохот ты слышал?

– Так ведь это ты сам топал здесь.

– Я не о том…. Уж не думаешь ли ты, что это я раскачивал дом? Тут грохотало так, что крыша едва не провалилась!

– Когда это было?

– Ну, после яйца.… Да ты что?! – Федор не дает мне вставить слово, – Этим яйцом и воробья не убьешь. Дым один.…Потом меня словно сморило. Совсем ненадолго. А проснулся-то я как раз оттого, что дом ходуном ходил. Что там у вас случилось? Школяры забегали как крысы, а белобрысый – ну, быстрый же парень! – живо все отнес обратно в кабинет Мастера. И птицам здешним мой дым не по вкусу пришелся – не зря я химию люблю.

– А дальше-то что?

– Ну что, что…. Спустился быстро с чердака, зашел в «кабинет директора». На столе лежали наши книги, а на них – ты представляешь? – сидела ворона.

– Да тут их тьма!

– Наша ворона! Как она туда попала? В окно, что ли, влетела? Так ведь и окон-то в доме нет…. Хорошо, хоть настроение у птицы было миролюбивое. Обрадовалась, наверное, что книги целы. Только взять их она мне не позволила, сколько я не уговаривал. Служебная прямо ворона! Но не бросать же их! В общем, кое-как отвлек птицу. Чего я только ей не наговорил. Куда там лисе! За всю свою долгую жизнь ворона не слышала столько добрых слов. И вот результат, – Федор тряхнул набитой книгами кожаной сумкой. – Пришлось позаимствовать на время, за пазухой неудобно очень.

Ворона грустно повела глазами – какое коварство!

– А ожерелье?!

Я отодвигаюсь подальше от сумки.

– Да оставил я паучков, не бойся. И остальное тоже. Мне чужого не надо…. Ну так вот. Подкрался я к кухне послушать, как тебя там экзаменуют, да кто-то в дверь изнутри толкнулся, я и придержал ее.

После вниз спустился и отпер люк в полу. Побегал я сегодня!.. Но теперь я намерен хорошо отдохнуть.

– Какой отдых, Федя?! Бежим отсюда! Постой, а почему ты решил, что школяры из кухни пойдут в класс?

– Элементарно! Раз набедокурили, значит, будут учить уроки, чтобы Мастера не огорчать. Это тебе не Игорь Палыч.

– Да уж…

– Залез я, значит, в ящик, и сижу себе потихоньку. Немного подождал, вы и пришли. Ворону только пришлось стреножить.

– А огонь над столом?

– Пиротехника! – Федор кивает на мешок.

– Ну а голос? – не сдаюсь я. – Странный был голос.

– Это я в трубку говорил. Прижал ее к полу, и эхо разнеслось над каменным полом. Неплохо, правда?

– Прямо голова кругом.

– Вот и отдохни здесь.

– Где это здесь? На чердаке, что ли?!

– А что? Школярам скажу, что превратил тебя в ворону, как обещал. Им это должно понравиться. А сам я должен осмотреть школу. Интересно, как их тут учат? Да и пособия учебные…

– Бежим отсюда, Федор!

– Успеем! Пока Мастера нет, я этим воспользуюсь. Хоть раз побыть в роли директора школы!

– Да ведь они скоро догадаются и тогда все, пропали! Этот Морквин настоящий пройдоха!

– Лады. Только переночуем, а утром уйдем. Ты отдохни пока, а то видок у тебя…. Можешь даже в кресле посидеть.

И Федор бодро отправляется к выходу с вороной на плече и сумкой, набитой колдовскими книгами.

– Послушай! – мне совсем не хочется оставаться тут в одиночестве, – А за какими такими травами ты их посылал?

– Успокоительный сбор, – не оглядываясь, бросает Федор, – его моя бабушка пьет. И еще по мелочи, из книги…

– Ты бы их еще в аптеку послал, за аспирином, – ворчу я и, тщательно заперев за ним дверь, усаживаюсь в кресло Мастера.

Кругом такой покой, тишина, что незаметно для себя, я задремал. Наверное, проходит совсем немного времени, и сна уже ни в одном глазу. Под окном очень зябко, не разоспишься. Да и в кресле Мастера мне как-то неуютно.

Трясясь от холода, я принимаюсь бродить по чердаку. Где-то здесь должны торчать смотровые трубки, так говорил Федор.

Споткнувшись прямо об одну из них, я прилипаю к стеклу: подо мной коридор, освещенный факелами! Скоро в поле моего зрения попадает Федор с вороной. Он тычется поочередно в запертые двери, пробует ключи, идет дальше и исчезает. Наблюдать за ним сверху очень занятно, и я торопливо ищу следующую трубку. Заглядываю в класс – его нет, в какие-то пустые комнаты – не то, не то…

– Ага! Вот он!

Федор, видимо, так и не сумев открыть ни одну из дверей, зашел в кухню. Обедать, что ли, собрался?

Он по хозяйски ворошит угли в очаге, подбрасывает в него несколько сухих поленьев и выходит куда-то. Через некоторое время возвращается с большой ощипанной куропаткой. «В кладовку ходил», – заключаю я.

Насадив тушку на вертел, Федор усаживается на пол, скрестив под собой ноги. На коленях он раскладывает толстую книгу – наша «Черная магия» – и углубляется в чтение. Вскоре появляется огрызок карандаша, Федор делает им какие-то пометки на полях. Если бы ты так в школе занимался!

Ворона с ученым видом заинтересованно вглядывается в пожелтевшие страницы, водит клювом из стороны в сторону, словно пытаясь что-то прочесть. В такой обстановке Федор сильно смахивает на колдуна, не хватает только черного балахона.

Но пора подумать и о еде. Сверху хорошо видно, как быстро подрумянивается куропатка. А Федор так увлекся, что, чего доброго, прозевает, и она сгорит. Ничего доверить нельзя! Я торопливо пробираюсь к выходу, и, поравнявшись с открытым окном, мельком выглядываю из него.

глава пятая

ПОБЕГ

По лесу в нашу сторону быстро движутся какие-то темные фигуры. Приглядевшись, я различаю в руках у некоторых увесистые суковатые палки.

Школяры возвращаются! Вот и сходили за пауками…

Опрокинув кресло, я перепрыгиваю через разный хлам, ударяюсь о многочисленные углы, кубарем скатываюсь по темной лестнице, пролетаю класс и выскакиваю в нижний коридор.

Налево или направо?! Бегу направо. Тут должна быть лестница на кухню, но вместо этого я вижу дверь. Открываю ее – ступени наверх. Возвращаться долго – в кухню можно попасть и через верх. Взлетаю по лестнице – коридор! Пот застилает глаза – скорее! А в какую сторону?! Тут, наверное, только Мастер разберется. И вдруг слева, из недр коридора, раздаются приглушенные голоса и топот ног. Я бросаюсь обратно – но поздно! Сзади слышны крики:

– Вот он! Держи его!!

Через три ступеньки – вниз, в подземный ход, и огромными скачками мимо класса и дальше, к Федору! Вот и лестница наверх, в кухню. Головой подкидываю люк.

– Федор!!!

А в дверь уже колотят, хорошо, что он ее запереть догадался, чернокнижник доморощенный! Сдвинув тяжелую лавку на люк, я наваливаюсь на нее всем телом.

– Открывай!! – ломятся в дверь.

Снизу в люк тоже бьют чем-то тяжелым. Федор, пометавшись по кухне, прячет сумку с книгами за низкий шкаф, набитый глиняной посудой. Потом достает из своего мешка камышовую трубку и манит меня за собой.

Что он еще придумал?

Дверь угрожающе трещит под ударами, да и люк в полу вот-вот не выдержит.

В углу кухни стоит широкая бочка с водой. Федор сдвигает тяжелую крышку – воды только на треть.

– Полезай!

– Да ты что?!

– Полезай, живо! – он почти запихивает меня в воду.

– Брр! – Вода ледяная, несмотря на духоту в кухне.

Федор ныряет следом, мы с трудом умащиваемся в бочке. Он ломает трубку и, сунув мне в рот половину, топит меня. Сам же, пригнувшись, задвигает крышку на прежнее место и тоже погружается. Вода поднялась под самый край. Интересно, сколько мы так высидим? Из-под воды ничего не слышно. Что там делается?

Проходит пять, десять минут…. Мне кажется, нам уже никогда не всплыть. Я совершенно околел и вот-вот превращусь в ледышку. Вдруг свет проникает в бочку – крышка сдвигается!

От неожиданности я выпускаю трубку изо рта, и, поперхнувшись ледяной водой, вскакиваю, бешено кашляя.

Торжествующие вопли раздаются со всех сторон. Нас выдергивают из бочки и тащат, угощая пинками и затрещинами.

– Стойте! – командует Морквин. Он, не спеша, взвешивая в руке, снимает со стены тяжелую кожаную плеть. – Мастер говорил о двадцати плетях…

Федора останавливают и, крепко держа за руки, живо поворачивают спиной.

Плеть поднимается и тяжеленный, крученый удар обрушивается на него! Мы так околели, что совершенно не способны к сопротивлению. Федор получает еще несколько ударов, и староста, не без сожаления говорит, сворачивая плеть:

– Остальное – утром! Надо же и на завтра что-то оставить.

Нас волочат вниз и, толкнув в спину, запирают в темноте. Отвратительно лязгает засов.

Мы снова в том самом погребе. Только на этот раз вырваться отсюда нам, кажется, не удастся. Чтоб хоть как-то согреться, я начинаю бегать по земляному полу, трясясь от холода и подпрыгивая на негнущихся ногах. Федор выливает из обуви воду и, скрестив ноги, усаживается на пол.

– Вставай, замерзнешь!

– Отлезь, я согреюсь раньше тебя.

«Опять за свои штучки», – думаю я, продолжая описывать круги по подвалу.

Самовнушением занялся. Сейчас, наверное, повторяет про себя: мне тепло, тепло, уже жарко…

Не выдержав, Федор вскакивает и принимается носиться с бешеной скоростью. «Самовнушение не помогло», – делаю я вывод, размахивая руками, как ветряная мельница. Становится чуть теплее. Вот только одежда не просыхает в таком холоде.

– Как ты думаешь, что с нами сделают, когда Мастер вернется?

– В пауков превратят!

– Ты что, серьезно?!

– Ну, может и не станут в пауков. А вот бросить в омут – это у них, я думаю, запросто…

От этих разговоров становится совсем тоскливо. Неужели, нет выхода?

– Да – а, – подливает масла в огонь Федор, – в восьмом классе учиться, кажется, не придется. Ты ведь так это не любишь…

– Да ты что?! Когда я говорил, что не люблю учиться?! Но не в этой же школе!

– Он еще выбирает! – усмехается Федор, собираясь, видимо, поговорить о пользе любого образования, даже в школе Мастера.

Но в это время за дверью слышатся тихие крадущиеся шаги.

– За нами?!

– Не таились бы так. На место!

И мы занимаем позиции по обе стороны ступеней. Натягивать веревку времени нет, да и второй раз этот номер может не пройти.

Засов тихо сдвигается. Кто-то беззвучно спускается к нам.

– Эй! – приглушенный шепот нарушает тишину погреба. Мы – ни звука.

– Где вы там? – кто-то делает неуверенный шаг в глубину нашей клетки. Человек оказывается спиной к нам и стоит, всматриваясь в темноту.

– Спите вы, что ли?

И тут Федор тенью метнулся прямо под ноги гостю. Плечом он сильно ударяет того повыше колен, а руками крепко обхватывает лодыжки. Взмахнув руками, человек падает на пол, и в следующее мгновение Федор уже сидит верхом у него на спине. Я и сделать-то ничего не успеваю. В приоткрытую дверь падает слабый свет.

– Да ведь это Рыжий! – кричу я.

– Какой еще Рыжий? – недоуменно оборачивается Федор, не разжимая, однако, хватку.

–Ну, Рыжий, Шон! Я тебе не успел рассказать. Отпусти его.

Федор нехотя встает.

– Ну!

Рыжий, испуганно озираясь, поднимается. В руках у него узел, с каким-то тряпьем.

– Вот, – протягивает он, – одевайтесь.

– Что это?

Федор развязывает узел и достает два черных балахона – «школьная форма»!

– Молодца, Шон! – я уже собираюсь переодеться.

– Погоди, – Федор останавливает меня.– Зачем ты это делаешь?

– Морквин убедил всех, что вы – лазутчики. Его здесь слушаются. Он – правая рука Мастера.

– А я думал, он его «глаза и уши», – недоверчивость моего друга не так-то легко преодолеть.– Почему ты нам помогаешь?

– Утром вернется Мастер…

От таких слов наши сомнения быстро улетучиваются. Поверх сырой одежды мы живо обряжаемся в черные балахоны, и в темноте становимся неотличимы от здешних школяров.

Тихо гуськом поднявшись в коридор, крадемся за Рыжим вдоль стены. Вот и дверь в кухню. Шон неожиданно исчезает.

– Предатель! – Федор в ярости.

Но Рыжий тут же появляется вновь. В руках у него большой медный ковш на длинной ручке. Теперь он гасит все факелы этим перевернутым черпаком. Коридор погружается во мрак. Ох, и попадемся, как он тут ориентируется?

Весь дом словно нарочно построен так, чтобы в нем нельзя было не заблудиться. Но наш проводник видит в темноте, как кошка. А может, просто изучил здесь все ходы-выходы.

– Стойте! – вдруг шепчет он и замирает. – Сейчас я открою потайную дверь и выпущу вас. Бегите всю ночь вниз, под гору. Потом через картофельное поле, а когда переправитесь через реку, Мастеру вас уже не догнать!.. Я сразу понял, что вы не те, за кого себя выдаете. Ученики Болотного колдуна ничем не отличаются от здешних.

– Бежим с нами!

– Не могу. Мне от Мастера не убежать…

Федор вдруг с силой хлопает себя по лбу

– Книги забыл!

– Какие книги, бежим! – в один голос шепчем мы с рыжим.

– Не могу. Без книг не могу.

– Да ты что, – изменившимся голосом спрашивает Шон, – хочешь открыть свою школу?

– Я подумаю. А пока – помоги мне!

– Мы теряем время. Кто-нибудь выйдет в коридор – и все!

– Хотя бы скажи, куда их спрятали?

Спорить с Федором бесполезно. Если упрется – не сдвинешь.

– Пропадем все из-за твоих книг, – все же говорю я.

– Беги один! – отрезает Федор.

– Ну, ты даешь! Ладно, давай быстро!

Книги в комнате Мастера, – неохотно говорит Шон. – Двустворчатая дверь, не промахнешься.

Федор молча исчезает. Вскоре раздается тихий скрип, и вдруг шум, яростные крики, топот! Засада! Из темноты вылетает Федор в разодранной на груди школьной форме.

– Бежим!

Мы срываемся с места и несемся по коридору, не видя ничего на расстоянии вытянутой руки. Позади слышны встревоженные нестройные голоса, возня и грохот.

«Падают в темноте», – злорадно думаю я, и сам чуть не лечу носом вниз, споткнувшись о выступ в щербатом полу.

Неожиданно Федор хватает бегущего впереди Рыжего и рывком вталкивает его в приоткрытую дверь. Это – кухня.

– Ты что?!

– Спасибо тебе. Прячься тут! Пропадешь ты с нами!

Шон пробует возражать, но Федор уже захлопнул дверь, и мы несемся дальше. На ходу он оборачивается:

– Где-то здесь выход на чердак!

Топот сзади все громче – нас догоняют! Федор на бегу пропускает меня вперед и, вытащив из мешка яйцо, швыряет его, как гранату, в преследователей.

– Сейчас они попляшут!

Но, полыхнув, яйцо выпускает на этот раз лишь слабую струйку дыма – и все!

– Химию учить надо! – задыхаюсь я на бегу.

– Вот они! Стой! Держи их!! – погоня уже рядом. Федор вдруг начинает отставать, сейчас его схватят!

Но он мгновенно присаживается, сложившись в комочек. Через него кувырком летят школяры, образуется свалка. Все вопят, ловят его, но в темноте, поди, разбери – кто свой, а кто – ученик Оркмахи. Тем более что одежда на всех одинаковая. Федор пролазит между ногами дерущихся, и мы бросаемся бежать.

– Лови! Убегают!

Но перед нами уже потайная лестница. Почти на четвереньках карабкаемся наверх, на чердак. Дверь заперта! А снизу, с горящим факелом уже поднимается Морквин, за ним – еще человек пять. Ловушка!

– Спускайтесь вниз! – кричит староста, освещая узкие ступени.

– Поднимайся к нам, – приглашает его Федор.

– Смеешься, гаденыш болотный! Сейчас посмотрим, как ученики Оркмахи бегут от огня, – вытянув вперед руку с полыхающим факелом, он начинает поднимается.

– Сними балахон, – сквозь зубы кидает мне Федор.

Я мгновенно сбрасываю форму и сую вперед. «Глаза и уши» уже рядом.

– Спускайтесь, ребята! – он гадко улыбается. – Вам все равно не уйти! Лучше по-хорошему.

– Сейчас ты превратишься в ворону! – не своим голосом завывает Федор. На мгновение все замирают, и он, развивая успех, принимается бормотать какие-то непонятные слова, похожие, по его мнению, на заклинания.

Школяры в замешательстве слушают, не зная, как быть дальше.

– Лазутчики! – верещит Морквин. – Не слушайте, хватайте их!!

И он тычет факелом прямо в Федора. Но тот ловко набрасывает мою форму на огонь, а сам, упершись руками в стены, подпрыгивает и изо всех сил лягает растерявшегося старосту. Опрокинувшись назад, тот сталкивает вниз остальных. Факел гаснет. На ступенях образуется затор, вокруг разносится запах паленой материи.

Федор дергает меня за собой, и мы сбегаем вниз прямо по барахтающимся на ступенях школярам. Крики, угрозы летят вслед, но мы уже снова мчимся по этому проклятому коридору.

Внезапно перед нами вырастают несколько рослых школяров, вооруженных суковатыми палками. Они движутся плотной стеной, тесня нас назад. Пятясь, мы заскакиваем в первую попавшуюся дверь, по счастью, не запертую. Федор тут же задвигает щеколду и обессиленный, опускается на пол. Сейчас начнут ломиться. Но снаружи доносятся лишь приглушенные голоса.

– Все, конец им. Из комнаты Мастера еще никто не выходил.

– Если он такой колдун, пусть попробует исчезнуть отсюда! – это уже голос Морквина. В нем слышится нескрываемое торжество. – Утром вернется Мастер, и посмотрим, что они тогда запоют. Эй, вы там, ау! Из ваших шкур выйдет хороший бубен! А то и два. Я-то сразу их раскусил. Никогда Мастер Тромм нам такого не показывал – голову от тела отделять! Этому колдовству, по слухам, учат только на Гнилом болоте.… Да и кто собирает вереск с волкозубом поздней осенью?

– О чем это он? – невольно я ощупываю свою кожу.

– Ты слышал, – пытается пошутить Федор.– Хорошо, у меня от плетки рубцы глубокие, не сразу сдирать станут…

За дверью продолжают переговариваться:

– А может, отпустим их? Вдруг, Оркмахи рассердится?

– Заткнись, Рыжий! Мало тебе плети? На остров захотел? Вот вернется Мастер…

Школяры еще спорят, но уже ясно, что до утра к нам ломиться не станут. Федор щелкает зажигалкой, отыскивает факел. Комната освещается, я оглядываюсь и чуть не подпрыгиваю: прямо надо мной на тяжелом шкафу сидит черная птица.

– Ворона!

– Ага! – радуется Федор. – Вот мы и опять вместе! Значит, где-то рядом книги.

Ворона, словно поняв, каркает.

– Видишь, я угадал. Это кабинет Мастера. Я здесь уже был утром. Школяры нашли книги, наверное, наша птица закаркала над ними, вот и помогла им, глупая. Но ничего, теперь книги у законного хозяина, – и Федор довольно улыбается.

– Надолго ли?

– До утра, точно. Не такой это дом, чтобы здесь не было второго выхода. Надо только правильно искать.

– Слышал? – я киваю на дверь. – Отсюда еще никто не убегал.

В комнате кроме шкафа стоит еще массивный неполированный стол и деревянное кресло с высокой резной спинкой, такое же, как на чердаке, только поновее. Федор усаживается и знаком приглашает меня. Сесть больше некуда, я взгромождаюсь на стол.

– Спать хочется, – зевота одолевает моего друга.

– Какой тут сон! Мастера ждут!

– Не могу, засыпаю прямо. Ты покарауль, а я вздремну чуток, – говорит он и тут же погружается в сон.

Как в ознобе, я лихорадочно мечусь по комнате. Мысль о бубне не идет у меня из головы. Где же выход?! Ворона со шкафа внимательно за мной наблюдает.

– Помогла бы, что ли! Да разве дождешься от тебя? Заманила в ловушку и сидит- помалкивает!

Но птица лишь презрительно отворачивается.

Я обследую каждый угол, каждую щель – нигде ни намека на выход.

Отчаявшись, я опускаюсь прямо на пол и тоже засыпаю.

Ворона и во сне не расстается со мной. Я без конца уговариваю ее не обижаться на мои глупые выходки и заверяю в своей дружбе. Птица все отворачивается, прячет глаза, а потом вдруг начинает истошно каркать.

«Это очень мешает спать», – успеваю подумать я и просыпаюсь. Ворона продолжает каркать и наяву. Мало того, издалека доносится карканье целой вороньей стаи. Точь-в-точь, как день, когда мы попали в школу.

За столом сидит вполне бодрый Федор и внимательно прислушивается.

– Что-то здешние вороны раскаркались. Мастер близко…

– Нам конец…

– Послушай, – проникновенно обращается Федор к нашей птице, – сейчас придет Мастер и прощай книги. Понимаешь? А я обещаю вернуть их тебе.

Ворона, сорвавшись с насеста, начинает беспокойно метаться по комнате, хлопать крыльями.

– Похоже, ищет! – обрадовано шепчет Федор.

Наконец, птица забирается под кресло, на котором он сидит, и принимается ожесточенно долбить клювом пол.

– Вот оно! Есть выход!

Федор вскакивает, мы ворочаем неподъемное кресло и, ломая ногти, пробуем подцепить половицу. Безуспешно!

Что такое? Ошиблась птица? И тут я замечаю небольшое железное кольцо на ножке стула. Прямо над самым полом. Тяну за него – ничего! Тогда я медленно проворачиваю его, и в том месте, где стояло кресло, открывается черный провал в полу. Федор распахивает шкаф, хватает сумку с книгами, и мы прыгаем в подпол. Наша птица уже на своем месте – вцепилась в плечо Федора.

Мы еще успеваем услышать, как оголтело каркает стая ворон над крышей, и барабанит начавшийся дождь, а из коридора уже доносится тяжкая поступь. Мастер вернулся!

Не глядя под ноги – все равно ничего не видно – бросаемся по узкому подземному ходу. Куда он ведет? Может, сейчас сделаем очередной заколдованный круг и вернемся обратно? Но выбора нет, да к тому же сзади погоня.

Каменный пол под ногами начинает круто забирать вверх. Еще немного и – Федор плечом распахивает дверь!

Глазам делается больно от дневного света, косой дождь ударяет в лицо – кругом лес!

Справа, в еловом просвете, – чернильная вода! Проклятое озеро! Подальше от него! Не разбирая дороги, обдирая лицо и руки о колючие ветви, мы летим с такой скоростью, что ворона не может удержаться на плече. Она поднимается над верхушками елей и летит, не теряя нас из виду.

Погони не слышно, но мы все прибавляем ходу, перемахивая через ямы и поваленные стволы.

Не заметив, я пролетаю сквозь густую паутину, и она, облепив мне плечи, развивается сзади, как плащ. Федор, не успевший снять школьную форму, мчится впереди черной тенью. Бешеная гонка продолжается до тех пор, пока мы оба не валимся на сырой мох, обессилевшие, с мокрыми от пота лицами. Легкие разрываются, раскрытым ртом я хватаю воздух.

– Все! Больше не могу!

– Вставай! – Федор с трудом поднимается на четвереньки и трясет меня. Сверху, делая над нами плавные круги, каркает ворона.

– Наводчик! – я с ненавистью задираю голову.

– Нет, она предупреждает, что погоня близко.

Мы вскакиваем и продолжаем бегство.

Путь все время под гору, вниз, как и говорил Рыжий. Лес кончится, а в поле мы будем, как на ладони.

Мы уже не бежим, а бредем, пошатываясь, даже не отводя еловые лапы. Вокруг как-то быстро смеркается, и дождь постепенно стихает. Теперь слышно только наше свистящее дыхание, да треск сучьев под ногами.

Чаща впереди постепенно редеет, деревья расступаются – от опушки нас отделяют только несколько огромных разлапистых елей. И вдруг прямо передо мной в густых ветвях возникают две черные бездонные воронки.

– Мастер!

Резко вильнув в сторону, я вообще как будто перестаю касаться земли. Обогнав Федора, я выскакиваю из леса и мчусь по раскисшему полю. Ничто не может заставить меня оглянуться.

Колдун, словно маячит за спиной, улыбаясь бесцветными губами, и я влетаю в полуразрушенный сарай, одиноко стоящий на краю поля. С разбегу головой зарываюсь в сырое сено. Через несколько секунд рядом валится Федор. Обеими руками он прижимает к груди сумку с книгами.

– Все три здесь! Ни одной не потерял! – задыхаясь, он любовно оглаживает грубую кожу сумки.

Каркнув, в пустой оконный проем влетает ворона и садится на свое излюбленное место. Мы, наконец, отдышавшись, оглядываемся.

Продолжает темнеть, и усилившийся ветер гуляет в нашем убежище. Это ветхая развалюха, сложенная из осыпающегося известняка. Двери сорваны, вместо крыши – голые стропила, местами прикрытые гнилыми досками. И над всем этим царит огромная кирпичная труба. Кажется, крыша вот-вот рухнет, и эта громадина придавит нас. Непонятно, на чем она только держится – печи в доме нет, только верхняя часть дымохода с неровными краями нелепо торчит под потолком.

– А мы здесь были, – наконец произносит Федор, едва шевеля потрескавшимися губами. – В этой хижине мы провели первую ночь…

За окном уже почти ничего не видно, и темный лес вдали сливается с вечерним небом.

– Интересно, школяры отстали?

– Вряд ли ночью они решатся бродить по лесу. Но до утра надо переправиться через реку – мало ли что?..

Ворона внезапно каркает, мы разом оборачиваемся – в пустом проеме окна, выставляясь по плечи, чернеет неподвижный силуэт.

Звериный рык, который издал Федор, мог бы принадлежать крупному медведю. Сорвав с пояса мешок, он швыряет его в окно. Раздается деревянный стук – фигура исчезает, и Федор, схватив толстую жердь, выскакивает из дома.

– Уф! – доносится облегченно. – Это полено!!

Кричит он во все горло, и тотчас вдали раздается воинственный клич.

– Школяры!

Снаружи под окном возится Федор.

– Что ты ищешь?!

– Мешок где-то…. А, ладно!

Он появляется на пороге:

– Спрячемся в трубе!

– ??

Схватив книги, Федор торопливо засовывает их под сгнившие половицы.

– Уйдут школяры – заберем!

Ворона, возмущенно каркая, садится на подоконник напротив того места, где Федор устроил тайник.

– Будь умницей, – призывает ее он, – не привлекай к ним внимание!

Ворона смолкает, печально глядя на нас.

– Теперь в трубу!

За окном уже ясно слышны голоса преследователей. Еще минута – и они будут здесь. Скинув с себя балахон, Федор с обезьяньей ловкостью подпрыгивает и карабкается в дымоход, цепляясь за неровную кирпичную кладку.

Дымоход нависает над полом на высоте примерно моего роста. Оттуда уже виднеются только кеды Федора. Ловко у него это получается! Сказывается тренировка! Но выйдет ли у меня?

– Ну, где ты там? – доносится из трубы, и Федор высовывает мне ногу. Я, стараясь не стянуть его вниз, хватаюсь за нее и, подтянувшись, вползаю в дымоход. В следующий миг внизу раздаются торжествующие крики:

– Вот они!

– Держи!!

Скучившись, школяры подпрыгивают, мешают друг другу, норовя ухватить меня за ноги. Лягаясь, я кое-как отбрыкиваюсь и, обдирая руки, скрываюсь в дымоходе. Последнее, что я слышу, – это прощальное карканье нашей вороны.

Внизу один из школяров взбирается на плечи другому и лезет вслед за мной. Снаружи тоже кто-то поднимается на крышу, чтобы встретить нас наверху, когда мы высунемся из трубы. Судя по резким визгливым выкрикам, это Морквин.

Выхода нет, и Федор медленно ползет вверх, решив, видимо, что лучше попасть в руки преследователей на крыше. А по мне, так какая разница? Только силы зря тратить. Но я все же лезу вслед за ним – уж лучше вместе.

Все из-за книг этих…. Сидели бы сейчас дома. А осенью в школу – я чуть не взвыл от тоски. Но тут меня хватают за ногу, я изо всех сил брыкаюсь и, с громким шумом школяр срывается вниз.

А мы продолжаем карабкаться, упираясь спинами и медленно переставляя ноги по кирпичам. Труба, конечно, высокая, но пора бы ей кончиться, а мы все лезем и лезем, молча и с каким-то ожесточением, как будто можем спастись таким образом.

Неожиданно перед моим носом появляется белая веревка. Поднимаю голову – Федор уже лезет по ней. Откуда? Школяры, что ли, сбросили? Чтобы мы побыстрее выбрались на крышу? Теперь уже все равно. Хватаюсь за веревку, и сразу становится легче.

Мы поднимаемся, иногда останавливаясь, чтобы перевести дух, еще целую вечность. В какой-то миг я обнаруживаю, что нахожусь между деревянными стенками, точно внутри колодца.

Еще через несколько минут Федор упирается головой в деревянную преграду. Сил больше нет, да и ползти наверх – незачем. Проходит еще некоторое время, и Федор, решившись, головой приподнимает крышку.

Сейчас схватят!

Но вместо этого я слышу:

– Чердак!..

И Федор вылезает наружу. Я ползу следом и, перегнувшись через край, вываливаюсь в сухое, прогретое сено.

Никого! Поднявшись, мы делаем еще несколько шагов, увязая в сене, и сон одолевает нас…

Сколько прошло времени – час, минута, может быть, сутки? Сказать не берусь. Словно провалился в черноту, а потом открываю глаза – чердак! Чердак бабушкиного дома. Рядом мерно сопит Федор.

– Просыпайся! – я тормошу его за плечо.

– А?! Чего?– Испуганно вскакивает он, озираясь по сторонам и, не сговариваясь, мы бросаемся к сундуку. Он стоит величественный, обитый ржавым железом, с закрытой крышкой, но большой замок просунут только одну петлю.

Федор опасливо поднимает крышку, и, затаив дыхание, мы заглядываем внутрь.

Ничего!

То есть, вообще ничего! Сундук пуст! Я осторожно забираюсь в него, на всякий случай, держась за бортик. Дно крепкое!

Тогда мы, поднатужившись, сдвигаем сундук с места. Под ним толстые, плотно подогнанные плахи.

– Приснится же…

Покрутив головой, Федор отправляется искать чердачную дверь. Внезапно он оглядывается и долго смотрит на сундук. Пожав плечами, молча распахивает дверь – яркий летний день в самом разгаре.

По песчаной дорожке, направляясь к дому, семенит бабушка Федора. Мы быстро приседаем и, выждав, пока она скроется в доме, спрыгиваем на землю – тут совсем невысоко.

Не разговаривая, притихшие, заходим в дом, и бабушка спрашивает:

– Ну, отоспались? Может, погулять сходите?

– Погулять, – мямлит Федор. – Да, да, погулять…

И, выйдя из дома, мы спускаемся к берегу, стараясь не глядеть друг на друга. Но у речки уже полно загорающих. На небе – ни облачка, а вода такая прозрачная, что видны все камушки на дне.

– Приснится же, – повторяю я.

– Ага. А что, тебе тоже приснилось?

– Духота-то какая на чердаке, – уклоняюсь я, и мы стаскиваем рубашки.

– Купаться? – Федор поворачивается и.… На плечах у него багровеют свежие рубцы!

– Федор!

Замерев, он медленно поворачивает голову и ловит мой взгляд…

Прошел год. Сидим мы с Федором за нашей последней партой и строим планы на летние каникулы.

– Остаться в городе, – рассуждаю я, – или поехать в лагерь…

Из открытой форточки вдруг потянуло запахом нагретой травы.

– А может…– нерешительно тянет Федор, и, словно отвечая ему, за окном радостно каркает ворона.

часть вторая

Б О Л О Т Н Ы Й К О Л Д У Н

Письмо, отправленное Тимофеем Брыковым самому себе.

Дорогой Тимофей! Видно, мало тебе пришлось испытать прошлым летом в школе колдунов Мастера Тромма, раз ты, несчастный, снова отправляешься туда. Одна только нездоровая страсть Федора к колдовству толкает тебя на самый идиотский в твоей жизни поступок. Остановись, опомнись! Если прошлым летом вам и удалось унести ноги, то дважды этот трюк не пройдет. Ну, не вышло у вас заполучит эту несчастную «Черную магию», так что, других, что ли, книг на свете нет? Как же, понимаю, куда Федор, туда и ты. Не можешь отпустить друга одного в такую рискованную экспедицию? Да лучше бы ты ему ноги переломал, он бы тебе потом еще и спасибо сказал…

Ну, все, пора заканчивать, я слышу его шаги за дверью. Несет же его нелегкая!.. Прощай, вряд ли скоро увидимся…

P. S. (Для самых бестолковых.) Письмо отправляю самому себе не потому, что у меня от страха заранее с головой плохо стало, а чтобы родители мои хотя бы до вечера, пока меня не спохватятся, его не вскрывали.

Тимофей Брыков, 10 июля 199… г.

глава первая

ПОД ВАЛ МАСТЕРА ТРОММА

1

Если вы до сих пор мечтаете оказаться за одним столом с колдуном, выбросьте скорее это из головы. Ничего особенного вам не перепадет. Я, конечно, сужу только по Тромму, другие меня за свой стол пока что не приглашали. А здесь – все та же липкая овсянка после полуночи, уютно расположившаяся на самом дне потрескавшейся глиняной чашки.

С прошлого года никаких серьезных изменений в школьном меню не произошло. Я вам больше скажу: мне кажется, этот мерзкий, цвета подожженной соломы, клейстер тогда и сварили, и с тех пор лишь подогревают частями.

Ах, да! Вы, может, успели меня подзабыть. Все-таки целый год прошел. Тогда я представлюсь, до утра в подвале все равно делать нечего. К тому же, еще вопрос, запланировано ли у колдунов для гостей утро.

Итак, на ступенях, под массивной, окованной дверью, достойной охранять куда большие ценности, скорчился я, Тимофей Брыков, неполных пятнадцати лет. Возраст вполне, по-моему, достаточный, чтобы не наступать дважды на одни грабли. Но я здесь, взаперти… Факт такой же голый, как пол, терзающий камнями мою спину. Только последний балбес мог поддаться на уговоры Федора и вернуться сюда! Прямиком в подвал мастера Тромма…

Кстати, рекомендую, – Федор, мой лучший друг, ниндзя и большой охотник до колдовских книг, магии, алхимии и прочего антинаучного ассорти. Вот он, спит в углу, как второгодник на химии. А тут разве уснешь…

Первые полгода после нашего возвращения домой Федор молчал, честно пытался учить химию и избегал малейших упоминаний о колдунах и колдовских книгах.

Но с января, скромно отметив свое четырнадцатилетие, он неожиданно забросил учебу и приступил к интенсивной подготовки нашей второй экспедиции.

– После меня там ловить нечего, – заявлял он, вольготно развалясь на своей половине парты – Как я спрятал, никому не сыскать. Я на прятках собаку съел.

– Как бы тебя самого там не съели…

Тут я должен заметить, что наша последняя парта, среди великого множества прочих своих достоинств, имеет еще одно, труднообъяснимое поначалу свойство. Она создает у постоянных своих обитателей обманчивое чувство личной безопасности.

Бесчисленное множество раз я убеждался в ненадежности нашего укрытия, а в последнее время даже стал подозревать, что место это чем-то особенно притягательно для учителей. Но беда в том, что приятные иллюзии куда сильнее скучных фактов…

Так вот, в третью среду января, того самого двадцать четвертого числа, когда, понуро воротясь от доски на место, я осторожно приоткрыл свой дневник, все еще не решаясь оказаться лицом к лицу с неизбежной двойкой, Федор произнес:

– Думаю, мы слишком тут засиделись…

В устах моего друга и ничего не значащая на первый взгляд фраза зачастую оказывается лишь вершиной зловещего, вполне уже им обдуманного плана.

Заподозрив неладное – слишком свежи еще были воспоминания о первой экспедиции – я насторожился:

– Ты к чему это?

– Люди с трудом меняют свои привычки.– Для начала Федор отвлек меня пустыми витиеватыми рассуждениями, на которые он и в мене зрелом возрасте был порядочным мастаком. – Надо пересесть вперед, скажем, на третью парту, – там у нас традиционно обитают отличники. – Учителя не смогут быстро переключиться, они ведь вызывают не нас, Тим, а троечников с «камчатки».

– Шутишь?! Да через неделю все будет по-старому. А что потом?

В ответ Федор лишь пожал плечами. По его мнению, я чересчур близко к сердцу принимаю школьные неудачи. Сам же Федор относиться к учебному процессу достаточно философски. Он давно уже осознал тщетность своих усилий одинаково ровно успевать по всем предметам и с тех пор прекратил мучительные и вполне бесполезные попытки выбраться из паутины троек. Исключением тут являлась, пожалуй, химия, к которой Федор всегда питал необъяснимое, почти мистическое уважение. Однако успехи его в составлении различных легковоспламеняющихся смесей и неотклеивающихся клеев с лихвой перекрывала геометрия. Ее он хронически не понимал и, как многое из того, что мы не понимаем, боялся и тихо ненавидел.

Зимой я все еще надеялся остановить его. Но проще было бы мне запихнуть носорога в детскую коляску…

– Ты пойми, – вколачивал он мне едва ли не ежедневно, – на этот раз – никакого риска. Дело верное! Ничего вслепую, все – по плану. Вот смотри, – для спуска в сундук Федор приготовил чудовищную бухту крученой бельевой веревки, всю через равные промежутки увязанную аккуратными узелками. – Теперь уж точно до земли хватит! Месяц работал, обездолил хозяек всего пятого микрорайона. Только бы в автобус с ней пустили. Меня ведь не интересует больше, как мы туда попадаем и почему сундук на чердаке бабушкиного дома связан с развалюхой в долине колдунов. Мне так же наплевать теперь, почему там осень, когда здесь середина июля. Мне нужны книги, и я их получу! А для тебя вообще пустяк: останешься наверху, будешь меня подстраховывать. Я спущусь, вытащу книги из-под половиц и назад. Тебе даже тянуть не придется, сам по узелкам вылезу. Полчаса – и книги наши! Ты только подумай, Тим: «Черная магия!» Да что мне тогда химия! И про английский свой забудь, мы с тобой сами кого хочешь тогда поучим…

Ну, кто бы тут устоял? Человек слаб, а Федор умеет уговаривать. К тому же, хотя к делу это прямого отношения и не имеет, у меня к концу года образовалось столько задолженностей, что создалась вполне реальная угроза второгодничества.

Словом, ранним утром десятого июля, мы прибыли в деревню. Не стану здесь уверять, что бабушка Федора обрадовалась нам так же, как и в прошлом году.

– Понравилось в деревне? – буркнула она, с опаской оглядывая невероятную сумку Федора, ставшую приютом для бельевой веревки почти половины левого берега.

– Ага, – сказал я, – очень. Она мне, деревня то есть, с тех пор каждую ночь снится.

– Нет, – сказал Федор, – деревня нам совсем не понравилась. Мы, бабуля, только тебя навестить. Ночь переночуем, и завтра в город…

– Сдается мне, на сей раз, вы задержитесь гораздо дольше, – бабушка вздохнула, с тоской глянула на еще больше выросший за год чердак и потрусила в дом.

Через час мы были на ее чердаке. Через два я спустился в сундук за не вернувшимся вовремя Федором, а вот ночь коротаю уже здесь, в подвале Мастера Тромма.

Нет, план Федора был, как всегда, не плох, судите сами…

День в день в годовщину начала нашей прошлогодней экспедиции Федор открыл злополучный сундук.

– Дна снова нет, как я и предполагал. Вороны тоже не видать. В таких делах, Тим, случайностей не бывает.

Сняв «командирские», со светящимся циферблатом, часы, он аккуратно поместил их в откинутую крышку, – не разбить бы, – потом зацепил «кошку» за деревянный бортик, спихнул бухту вниз и прыгнул в сундук.

Через сорок минут, покричав на всякий случай, но, так и не дождавшись ответа, я полез следом. Репетируя, Федор легко укладывался в полчаса.

Веревка нас действительно не подвела. Не зря он ее испытывал на новой сиреневой шестнадцатиэтажке, той, что одиноко стоит напротив левобережного рынка. Веревка что надо. Ее хватило почти до самой земли. Просто внизу нас уже ждали. Повиснув на последнем узелке, я услышал:

– Прыгай скорее, тут невысоко!

Снизу несло холодом и плесенью. Голос тоже звучал как-то гниловато – чуяло мое сердце. Плюнув в темноту, я крепко зажмурился и, обругав еще раз Федора, разжал руки…

Недолгий, но стремительный полет сквозь ледяную мглу завершился большим раскрытым мешком. Из-под картошки, надо полагать. Но тогда в нем сидел связанный и наполовину оглушенный Федор. После того, как я присоединился к нему, кто-то, не мешкая, затянул узел и в четыре ноги сплясал на наших спинах веселый ритуальный танец. Потом мешок куда-то недолго несли, после чего мы долго-долго ехали на небывало тряской и скрипучей телеге.

Пыль и картофельная труха набились под веки. Возница попался ловкий: раз кляче, дважды хлыстом по мешку, и так всю дорогу. При этом он однообразно, но всегда жизнерадостно хихикал:

– Гы-гы! Гы-гы!

Удивительно знакомый голос! И как я ошибся?!

– Где же я мог просчитаться? – трясясь рядом со мной в позе эмбриона, Федор анализировал случившееся. – Неужели нас ждали с прошлого года?

– Вжик! – хлыст с оттяжкой проехался по мешку, Федор охнул, и через мгновение я получил причитающуюся мне порцию.

– Гы-гы!

– Может, для них и нет никакого года? Может, они упустили нас только что? Мы залезли в трубу, они подставили мешок: авось, вывалимся. Мы и вывалились…

В том, что мы возвращаемся в школу колдунов, похоже, ни я, ни Федор не сомневались уже тогда. Из мешка нас вытряхнули, как гнилую картошку.

– Прошу!– шутовски поклоняясь, грузная фигура в опущенном на глаза колпаке с футбольной сноровкой отправила меня прямиком в подвал. Следом приземлился и Федор.

– Этот толстяк действует мне на нервы. Узнал его?

– Морквин.… Теперь уж он нам припомнит.

– Ну и замок здесь! – в темноте Федор вскарабкался по ступеням. – Чуть шею себе не сломал. Ох, ты!.. И стражу выставили, слышишь? Уважают…

– Завтра, похоже, избавимся от них. А заодно и от всего остального.– После пинка, отправившего меня в подвал, ломит каждую косточку.

– Нигде ни щелки! – уныло простукивая стены, Федор обошел темный подвал вдоль и поперек. – Утопят нас завтра, как слепых котят, утопят. А я ведь и плавать не умею.

– Да ну? Чтобы ниндзя и плавать не умел?

– Не умею, – Федор совсем скис. – Ты один теперь знаешь. И поплавков ведь себе не сделал: на полчаса собирался. Не думал я, Тим, что дело так обернется…

– Ничего, – как мог, я успокаивал друга, – не переживай ты так из-за этого. Всего ведь не предусмотришь. Если топить станут в озере, плавать нам не придется. Вода в нем неподходящая…

– И ведь сделать-то не из чего, ничего тут не прибавилось. Одна солома мокрая. Ладно. На нет и суда нет. – Пошуршав еще на полу, Федор вскоре умолк.

Спать мой друг способен в любом положении…

Минут через десять после того как в подвале устанавливается относительная тишина, нарушаемая лишь капелью с потолка да шагами стражи в коридоре, я обнаруживаю, что мы здесь далеко не единственные узники. Впрочем, крысы и мокрицы – а что это еще может быть такое наглое и холодное – вовсе не чувствуют себя здесь в неволе. Они скорее хозяева. Попривыкнув к новым постояльцам, они начинают оживленно шнырять взад-вперед, бесцеремонно задевая меня и даже перебираясь через мои вытянутые ноги.

Федор во сне только что-то бурчит. Хорошо ему – любитель животного мира.

Держась за сырую шершавую стену, я поднимаюсь к двери. Постоянство, с каким мы возвращаемся в этот подвал, наводит меня на разные грустные мысли. В коридоре за дверью ходят, негромко переговариваясь, лязгают железяками. Холодина жуткая, к тому же сыро, как в колодце. Голоса стражи меня слегка успокаивают, отвлекая от разгулявшихся в ночи крыс. Уснуть бы теперь. Если Федора до сих пор не укусили, чем я для них лучше? Вздохнув, я пристраиваюсь к нему спиной к спине.

По сравнению прошлым годом воды в подвале заметно прибавилось. Если так пойдет, скоро старине Тромму не о чем будет беспокоиться. Утонуть мы можем и здесь…

2

– Отстань, – я вяло лягаюсь. – Ну, хоть пять минут еще…

Ночью я натянул рубашку на голову. Главное, чтоб голове тепло было, тогда и сны теплые снятся. Кажется, что-то о так и не начавшихся для нас летних каникулах.

– Вставай, гаденыш! – жестокий пинок под ребра вдребезги разбивает остатки домашнего сна. Гадать не к чему, это прошлогодний Морквин. Явился, голубь прыщавый. И не спится же…

– Выспался? – глумится он, вытряхивая меня из моей новой фланелевой рубахи. – Ишь ты, клетчатая! Беру, – помусолив, он сует ее за пазуху. – На выход!

Слева от него, выхваченный из темноты мелькающим желтым огнем, поднимается Федор. После вчерашнего под носом у него запеклась темная корка. На лбу широкая ссадина. Несмотря на это, выглядит он по-боевому. Или мне так кажется, – единственный источник света находится в руках тощего, лисицеподобного школяра, облаченного в грубую, размеров на десять большую ему поддевку. Это чадящий факел на длинной, как у лопаты ручке. Школяра зовут Гекл, и он ни секунды не может устоять на месте. Нос у него начинается сразу от острой макушки и зависает где-то в районе плохо сращенной заячьей губы.

– Туда – сюда, обратно, тебе и мне приятно… – он оживленно помахивает факелом прямо перед лицом Федора. Должно быть, его сильно забавляет игра света.

– Следи за мной, – успевает шепнуть мне Федор, и, поднявшись из подвала, мы сворачиваем в узкий, душный, как под одеялом, коридор. Толстая, прогнутая назад спина Морквина передо мною, исполнена значимости, почти величия. Слоновьи ноги, обутые в свежие, байковые обмотки и начищенные, воняющие, как бочка с дегтем, башмаки по хозяйски попирают пол.

Гекл весело загребает сзади, напевая следующий куплет своей дурацкой песенки, из которого становится вполне ясно, чем для нас может обернуться его «…тебе и мне приятно…»

Останавливаемся. На несколько секунд Морквин прилипает к глухой стене. Видно, как под тонкой, черной шерсти отутюженной рясой ходят его свинцовые лопатки. Если мне не изменяет память, в прошлом году все коридоры здесь шли вкруговую. Раздается легкий скрип и… свет ударяет меня по глазам.

Утро. Отсыревшее за ночь небо висит над густым фиолетовым лесом. Меня пробирает дрожь. Рубаху отобрали – теперь точно утопят. В сизом воздухе тихо собирается туман.

– Выходи! – староста первым спускается по трем высоким шатким ступеням и за волосы вытаскивает меня на свет. Прежде чем исчезнуть, добрый Гекл прощается с Федором погасшим факелом между лопаток.

– Тим! – получив такое ускорение, Федор колобком подкатывается под ноги Морквину. Я резко пихаю старосту в бочкообразную грудь, но вместо того, чтобы послушно кувыркнуться через Федора, он встречает его вывернутым, как на шарнирах, коленом.

Треснув Федора по затылку, он, словно вода, протекает между моими пальцами и оказывается у меня за спиной.

Крик Федора сливается с моим собственным хрипом…

Федор немного поторопился. Вместо исчезнувшего Гекла из лужи под домом вырастает высокий косоглазый лохмач. Горло мне молниеносно захлестывает грубая веревка, и следующие полторы секунды превращают меня в туго спеленатый кокон. Ни вздохнуть, ни шевельнуться.

– Гы-гы!

Вот чей это голос! Федора лохмач опутывает с такой сноровкой, будто всю жизнь только этим и занимался. Связал, стреножил и петлю на шее затянул. Разница между нами лишь в том, что у Федора после встречи с коленом старосты основательно расквашен нос.

– Прыткий какой! – Морквин прочувствованно бьет меня жесткой, как старая покрышка, ладонью. – Скоро попрыгаешь…

В глазах у меня рябит: сплошной частокол. Сзади тоже. Дверей не видно, они в этом доме исчезают, как пузыри на воде.

Высоченные, плотно подогнанные бревна идут по кругу двумя рядами. Между ними метра четыре липкой рыжей грязи, сплошь покрытой мелкими талыми лужами. В лужах отражается низкое, без единого просвета серое небо.

Лохматый Умих – слишком много прошлогодних знакомых – почтительно вкладывает свободный конец веревки в руки Морквину и обходит нашу связку.

– Гы-гы! Убежать хотели… – на зубастом лице блуждает тихая улыбка. Нашел себя человек.

Новая, колючая, как проволока, веревка удавкой захлестывает мою шею, опутывает тело и руки, спускается на ноги. Двигаться можно только мелкими шажками, да и то, если Морквин позволит. От моих ног удавка поднимается к шее Федора. Дальше все в том же порядке, что и у меня. Мы в руках Морквина, как две тряпичные куклы: дернешь, – послушаются. Что Морквин и делает.

– От нас не убежишь!

Я хриплю, а он одобрительно кивает Умиху.

– Могеш…

Во дворе, кроме нас четверых, – никого. И погода до невозможности скучная. Я, конечно, не уверен, скрасило бы солнце наши последние минуты, но такая вот будничность сильно меня удручает. Федор молчит, исподлобья поглядывая на Морквина.

– Скоро пожалеешь, что совсем тебя не прибил, – обещает ему староста.

Первая капля сегодняшнего ледяного дождя гулко шлепает меня по лбу, из-за угла высовывается худая конская голова. Федор дергается.

– Полегче, – хриплю я, – задушишь…

Умих добродушно смеется, и вслед за головой пегого мерина появляются его впалые бока, длинный, весь в репьях, свалявшийся хвост до земли и древняя колесница о двух огромных скрипучих колесах.

Быть не может, чтобы сюда мы добирались на такой развалюхе. Через пару шагов начнет рассыпаться все, начиная со скакуна.

– Если это для нас, – я не поворачиваюсь к Федору, – плохи дела. Кляча дотянет аккурат до озера.

Между тем кляча, никем не управляемая, останавливает двуколку перед самым моим носом. Тика в тику. Или они все тут такие умные, или же, что гораздо хуже для нас, мерина используют лишь для определенных целей, и он знает, что делает.

– Вся грязь для меня…. Живо полезайте! – Морквин грубо подталкивает Федора в карету.– В такую-то погоду!..

Чтобы не задохнуться, я далеко вытягиваю шею и поспешаю следом.

Пол в телеге присыпан сеном только для виду, но Морквина это не слишком-то беспокоит. Он активно прессует нас на полу и, сопя, громоздится сверху.

– Но! Пошел! – Умих властно берет скакуна под уздцы, повозка подпрыгивает, колеса душераздирающе скрипят.

– Мы тебе не мешаем? – скосив глаза, я пытаюсь разглядеть, держит ли Умих вчерашний хлыст.

– Как ты мне надоел, – Морквин складывает на меня огромные башмаки, до шнурков облепленные ледяной рыжей грязью. В ответ я гордо задираю голову.

В небе, почти сливаясь с низкими дождевыми облаками, парит черная птица.

– Ворона?! – поражается Федор.– Значит, не забыла…

– Ага, – я тоже рад птице. Думать о том, что она решила проводить нас в последний путь, мне почему-то не хочется. Подозрительно щурясь, Морквин до упора натягивает веревку.

– Голову не задирать!

Задирай не задирай, а с полу только небо и видно. Вот вам и обещания Федора: «…полчаса – книги наши…»

Катафалк резво прыгает, на миг в поле зрения попадают острые как заточенные карандаши, бревна, и сразу над нашими головами смыкаются ели.

Чащоба… «У Морквина, конечно, свои планы, – я не спускаю глаз с кружащей над лесом вороны, – уложил нас на пол, чтобы не видели, как ворота открываются». Это меня слегка обнадеживает, и, приподнявшись, я принимаюсь насвистывать:

… По кривой извилистой дороге

Прямо через горы напрямик

Ехали уроды на поминки

Вез их бесколесый грузовик…

Неизвестно откуда в памяти у меня всплывают слова, по глупости соперничающие разве что с куплетами кривоного Гекла. Некоторое время Морквин напряженно прислушивается к содержащимся в песне неприкрытым оскорблениям в адрес возницы, пассажиров и не знающего дороги проводника.

– Не гундось! – опомнившись, он натягивает веревку и душит песню…

Солнце в этих краях, похоже, никогда не показывается, но сейчас в зените ворона, и я чувствую на себе ее тепло, как никогда раньше. Если от нас скрывали устройство входа, то, не исключено, что мы сюда еще вернемся. Не могу сказать, что мне тут понравилось, но есть места и похуже. В любом случае, до Черного озера мы бы уже дотряслись.

Кромки деревьев подбираются вплотную, и неба над головой становится все меньше.

– Как бы птица нас не потеряла…

– Хотел бы я знать, откуда она появилась? – я снова ударяюсь затылком. – Проклятая колымага! Еще час такого путешествия, и не видать мне аттестата зрелости…

глава вторая

ДОЛИНА КОЛДУНОВ

1

– Слушай, толстый, а куда мы путь держим?

От такой неслыханной дерзости староста школы колдунов надолго немеет. Я уже начинаю думать, что он не понял вопроса, так неосмотрительно заданного ему Федором.

– Домой, – наконец шипит Морквин и с силой тянет за веревку. – К вам домой…

– Хорошая новость, – задыхаясь, я пробую сосчитать поплывшие перед глазами большие и маленькие красные круги. Больших вроде бы меньше…

Полдень. Огромная мохнатая ель царит на поляне. Она на голову выше своего тоже не мелкого окружения и заостренным шпилем прокалывает вислое брюхо тучи. На вершине ели – ворона.

– Очнулся, гаденыш? – Морквин заботливо бьет меня по щекам. Ворону он пока что не видит, но зато ее видит Федор. Судя по горящим щекам, Морквин привел его в чувство тем же способом.

– Как бы не задушить…. Раньше времени, – тревожится староста, усаживая нас поудобнее и тоже замечает ворону. – Ух, ты! Выследила, значит. – Соскочив с повозки, он возбужденно шушукается с Умихом и вдруг запускает в ворону палкой.

– Промазал! – палка ударяется в полуметре от птицы о толстенный ствол. Резко каркнув, ворона срывается с места и закладывает над головой Морквина такой вираж, что тот бросается на брюхо.

– Этого она тебе не простит, – замечает Федор. Каркнув еще раз, ворона планирует в густой валежник.

– Ну…– только и выдыхает Морквин, на ходу подсаживаясь в повозку.

Снова в путь. Только сейчас я понимаю, что не вижу оглобель. Возможно, использована какая-то, неизвестная мне, конструкция, но ведь и хомута тоже нет.

Кляча, кстати, оказалась не такой уж слабой: чем дальше от дома, тем резвее шагает она по лесу. Умих уже не ведет ее, а скорее держится за поводья. Если она перейдет в намет, он, чего доброго, влезет в катафалк четвертым.

Я все пытаюсь сообразить, как же движется наш транспорт. Хоть тресни, а идет он сам по себе. Рысак впереди только для виду, в лучшем случае, за проводника. И спросить-то ведь неудобно. У меня начинают ныть зубы, вся левая половина. Какое мне, в конце концов, дело? Едем, и, слава Богу, могли бы и пешком гнать.

Проходит еще часа полтора. Так и не разгулявшись, день быстро зачах. Лес вокруг все глуше, сцепился, как шерсть у бездомной собаки. Кроны тянутся без малого просвету, нависая над головой частой зеленой сетью. Мерин упорно лезет в гору. Продираясь среди завалов, обходит длинные, до верху забитые листьями овраги и гигантские, давно покинутые муравейники. Воздух загустел, кислит, застревая в горле.

Федора сморило еще с поляны. Голова его мерно, в такт колесам, постукивает о квадратный, с застывшей глиной ботинок тоже придремавшего Морквина.

Временами староста ожесточенно чешется, яростно скребет под мышками. Не разлепляя глаз, с размаху лупит себя ладонью.

– К Умиху, небось, не пойдете, живо раздавит… – почмокав, он снова клюет носом.

Если это ручные блохи, то откормил он их просто до гигантских размеров. Под балахоном у него, в самых неожиданных местах, вздуваются страшноватые шишки. Как зачарованный, я слежу за их перемещениями.

– Совсем зверье зажрало! – бурчит во сне Морквин.

Дождя в лесу пока нет, но над землею висит мельчайшая водяная морось. Вечный туман проник в чащу и, растекшись по низу, подмыл толстые, покрытые инеем корневища и худосочный подлесок. Чаща тихо плывет мимо в остывающем сыром воздухе. И куда нас везут?

Неожиданно, ельник впереди расступается. Оглашая лес чудовищным скрипом, повозка взбирается на вершину холма.

В центре слоеной каменистой площадки – одинокая ель. Мохнатая, потрясающих размеров. Вершина ее растворяется в гаснущем на глазах асфальтовом небе. Я чуть приподнимаюсь.

Вокруг, сколько хватает глаз, видны темные волны леса, то вздымающиеся высоко вверх, то стекающие с пологих холмов в длинные, хранящие сумрак овраги.

Так и не растаяв за день, снег ветхим белым покрывалом остался на острых вершинах и еще зеленых полянах, гладкими бритыми щеками затерянных среди буйной растительности. На востоке же, ближе к тускло поблескивающей реке, деревья редеют и переходят в унылые неухоженные поля. Не успевшая еще остыть земля низко дымится и сбегает к пологому берегу.

По другую сторону реки, начинаясь от полуразрушенной водяной мельницы, петляет глухая дорога, и снова начинается лес.

– Так оно и есть, – тихо говорит проснувшийся Федор, – это за нами.

На вершине ели – ворона. Не останавливая повозку, Морквин грузно спрыгивает на землю.

– Ну, пакость. Полетаешь ты у меня! – он ищет подходящую палку.

– Если бросишь, тебе конец.

– Это ты мне?! – суковатый обломок вываливается из рук старосты. По-особому, удовлетворенно каркнув, ворона свечкой взмывает в небо. Получается очень даже зловеще.

– Чего это она? Следит, что ли? – заняв свое место, Морквин не спешит взяться за веревку.

– Не-ет, не следит. Она ждет… – Федор аккуратно стряхивает ногу Морквина с моего плеча, и внезапно сверху, прямо на нас, падает темный свистящий комок.

– Ворона вернулась?!

Отвратительное, словно вынырнувшее из гриппозных кошмаров, зелено-черное существо, похожее сразу на сушеную грушу и пустой мешок с крыльями, ерошит волосы на моей голове. Сев на помертвевшего Морквина, оно близко заглядывает мне в лицо. Одно за другим раскрываются не меньше джины зеленых морщинистых век.