Читать книгу Я тебя вижу - Валерелис - - Страница 1

Иногда людям нужно немного поэзии,

Чтобы латать разодранные души,

Не глотать спиртовые суспензии,

Не забиваться в сумрак тиши. Послушай

Иногда мне тоже не сладко, но

Я не позволю себе пасть на колени,

Не позволю себя поглотить грузной лени.

Я кричу и кричу стихами в окно:

Опять подошли незабвенные даты[1],

И my love is like a red red rose[2].

Нет никаких чудодейственных метаморфоз,

Просто дни мои бывают не столь уж прокляты.

Но бывают моменты, когда горечь и вьюга

Мою душу выносят в холодный рассвет.

Врагам прощения нет, мой внутренний демон

Не дождётся пощады – согреться на юге.

Иногда людям нужно немного поэзии —

Всем химическим яствам натуральный привет.

И не важно: поэма, хокку, сонет —

В рифмованных строках каждый найдёт свой ответ.

не о чем писать, когда не нужно чертить плакатов

с чем-то прекрасно-точным, типа "помощи очень надо",

типа "вечности я не верю", типа "смущение – под помадой" —

не о чем писать, пока жизнь не на грани с адом.

строки не пишутся, не танцуется свежих танцев,

не выходит вытащить чувств из пространства жеманности,

не выходит нарисовать прекрасную абстракцию —

не пишутся строки, раз боль не предполагается.

когда хочется выразить, но как-то не выражается,

мысленно билет в один конец влёгкую оформляется.

время на подумать, на побыть в себе, покупается

за ассигнации, бумаги и монеты – в прогрессе суть не меняется.

эти правила – вечные, а перспективы – туманные,

когда не создаётся ничего "романного",

когда не летится, не поётся, не пишется —

оглушительно шелестит

моя

крыша.

Солнце грело, да перегрелось и взорвалась,

Немного сдвинув устои мира.

Для кого-то сместилась планеты ось,

А для кого-то – на стене картина.

И если меня – две, то мы остаёмся собой.

И если это на смерть война, то я в ней, конечно, побьюсь.

Да, мне это нужно. Не быть мне такой-сякой,

Как хочется всем. Не собой быть – чрезвычайно боюсь.

Мне нужно в своей шкуре и под своей кожей

Являться своей душой.

Чтобы со своей потасканной грустью рожей,

Для тех, кто меня долго знает, не стать чужой.

Не допустить других, лихих – тех, кому нужно

"90–60–90", а развратность на целые сто.

Мне мои ценности служат добрую службу.

Я знаю себя. Я с собой заодно.

Под руками хрустит бумага —

Я рисую всех тех, что исчезли.

Уничтоженная салага

Хочет вспомнить моменты чести.

Под руками хрустят опилки.

Так натачиваю карандаш,

Что проступают на лбу морщинки —

Теряя время, вхожу в раж.

Так иду по дорогам жизни,

Перекрещивая воспоминания.

Тома дневников, чувства и мысли —

Всё приближается до оживания.

Не говорите мне, что это всё – пустяк,

Что этот опыт совсем не важен —

Я отвечу грубо, что вы – дурак,

Ханжа. С вами контакт не налажен.

Я хочу вот здесь и сейчас узнать,

Где – движение, а где – потери.

Иногда придётся глубоко копать,

Что б чувства всколыхнуть, чтобы взлетели

Все картины пришли снова вперёд глаз,

Явной, образной акварелью.

Например, ноябрь – тот грустный день,

Отгремел отнюдь не свирелью…

И бывало и лучше, и хуже было,

Просто вся я под ностальгией.

Мне и противно это, и даже постыло,

Но я поглощена этой стихией.

Море волнуется три.

Полные трюмы воды.

Корабль тянет ко дну.

Море волнуется два.

В сердце – паника, в башке – ерунда.

Кого любила, кого так ждала?

Кому и что я буду должна?

Познала ли наконец я себя?

Проиграла ли на этот раз я?

Море волнуется. Раз.

Два и три уже больше не будет.

Пусть хоть теперь меня люди не судят —

Я устала от обнажающих фраз!

Вода в легких, море уже не волнуется.

Оно предаст меня внеземному —

Чему-то непознанному и большому.

Все секреты теперь распакуются.

Море, сколько в тебе безмятежности!

Сквозь твою гладь я со дна видела звёзды!

Обманчивы, как сама жизнь, твои нежности,

Теперь тебе вытирать мои слезы.

Я не лучший поэт Золотого века,

И не последний из Силиконовой долины.

Моё время – новая Мекка.

Мой век – двадцать первый, живу и поныне.

И родилась я не там, где люди вечно воюют,

Но там, где принимают удар.

Моя местность – серость, в тиши балаган,

В ноу-хау дворике закрытый старый ангар,

В голове людской беспросветный туман.

Я бурьяна болотного капитан…

Я не пытаюсь сбежать. Это мой стыд и срам,

Моя злость вся и стабильности безмятежность.

Здесь все корни мои. Не хочу бросить их, словно хлам

Покидая надежду на верность.

Я не знаю традиций, и язык мой другой,

Но говорит со мной интуиция:

"Не предать себя, оставаться собой —

Вернейшая из возможных позиция".

Из поезда в поезд,

Из зари в зарю —

Я забываю про Бога

И не благодарю.

Я сажусь у костра —

И он не в силах помочь.

Ловлю все сигналы – ухом остра.

Смотрю в неба ночь.

Хруст костяшек пальцев

И скрежет зубов —

Звук моего сегодня.

Мотивация – отлов.

Я боюсь не клетки,

Но её давления.

Артерии и горло бутылки

Не расширяются от невезения.

Окунусь в волну,

Закручусь в виток —

Где-нибудь да найду

Мой новый уголок.

Где не будет гонений —

Будет там очень тихо.

Пространство убрано белым —

Но там не нужно быть психом.

Я обещаю, мы ещё прогуляемся.

Обещаю, что позвоню тебе завтра…

Обещаю, мы с тобой не расстанемся —

Ты готовишь лучший на свете завтрак!

Со всей серьёзностью заявляю:

Самый нежный на свете – ТВОЙ взгляд.

Его всю свою жизнь, я обещаю,

Я видеть буду страшно рад!

Я обещаю всегда быть лучшим на свете,

Лишь для тебя, моя дорогая.

У нас будут самые милые дети,

С годами ты будешь всё лучше, не увядая.

Я обещаю, что именно так всё и будет!

И что думают люди, мне совершенно плевать!

Пусть они громко судачат и судят,

Им тебя у меня не отнять!

Я обещаю становиться лучше,

Запомнить, что не любишь розы…

Что лица в отражении лужи

“Сродни карикатур метаморфозам”.

Не будь, прошу, столь строгой! Обещаю:

Налажу всё, верну былые искры!

Пока во лжи тебя я обличаю,

Ты жжёшь мосты, твои движения быстры…

Теперь себя я обучаю

Науке вольной жизни без тебя.

И клятвенно себе лишь обещаю,

Что вновь не обожгусь так никогда.

Стягиваю одежду, а за ней – кожу.

Так проще и быстрее оголить эмоции.

Провода моих нервов слабонервным узреть негоже.

Обесточить их – болезненная опция.

Краны строительные строят новые выси,

Разрезающие небо, терзающие его в клочья.

Оно иногда плачет, заливая водой мысли,

Все обращаются к нему за помощью, но не слышат его, впрочем.

Полуголодные собаки пьют промасленную воду,

В которой город отзывается радугой.

На холодность и травлю вводят мировую моду,

Кровь и боль в рекламе мешают с патокой.

По струнам рояля нервно бьют молотки,

Развевая костры невнимания.

Почему же мы рядом все, но так далеки

От уважения и понимания?

Затягиваю туже всё, что рвётся наружу.

Я узнаю в себе небо, и мне заново грустно.

Я узнаю в себе пса, пьющего из лужи.

Я узнаю в себе человека. И от этого – пусто.

С одной стороны – вопрос,

А с другой – допрос.

А вместо ответа в голове

Жужжание сотни ос.

Там, где всё ясно уже —

Я здесь.

Туда, где ничего не понятно

Иду.

И ладно, что этот шум в голове —

Ты и есть.

Всё, что так невероятно

Чту.

А там, где дождаться пора —

Холодов пора.

А там, где цветение красок —

Не мы, детвора.

А то, что всё так легко потерять —

Не легко понять.

И то, что всё могут отнять,

Что нельзя отдать…

С одной стороны – вопрос,

А с другой – допрос.

Движение мыслей в голове

Думающий так и не перерос…

Пети-Вани-Андрюши-Лёши

Ловили лбами пули, пусть и мечтали о хорошем.

Сами были детьми, о своих детях подумать не смели.

Они убивали и были убиты. Наши сердца обомлели.

Пети-Вани-Лёши-Андрюши

Становились Пулей, Птицей, Скоростью – самыми лучшими.

Всё планировали, что будут делать, когда вернутся.

Не судьба. Наши сердца ужаснутся.

Лёши-Андрюши-Пети-Вани однажды устали

Воевать, материться, ощущать запах стали.

План на будущее – просто вернуться,

А там с новой жизнью легко будет проснуться…

Пети-Лёши-Андрюши-Вани

До самой смерти или победы не знали, о чём воевали.

Не знали лучшего, не думали о худшем,

Мечтали для наследников о мирном будущем,

Представляли их лучшими, более мужественными.

Большинство не вернулось. Прилетали частями.

Мёртвые останки не поговорят с матерями.

Не обнимут жену. Не закроют плечами.

То ли мы не с ними, то ли они не с нами…

Ради чего же всё было? Кому вы жизни отдали?

Ничего не увидели, ничего не прознали.

Что ж, я вам расскажу! Вы закрыли веки,

Чтобы сменилась одна битва войной нового века —

Информационной битвой новых исчадий ада.

Не терзайте себя. Вы в том не виноваты.

Вы вкусили битву, наглотались боли.

Вы не были трусами, но и не были воинами.

Вы думали – Истина! – оказалась ложь.

Нет, вовсе не легко, сразу не разберёшь.

Думали – “Благородство!” Мечтали – “Честь!”

Вы не думали вовсе нарываться на лесть.

Только вот что изменила пролитая кровь?

Все, ненавидя друг друга, очень верят в любовь.

Каждый очень старается себе лишь быть мил.

Мир вовсе не изменился. Успокойте свой пыл.

Войны всё равно будут. По стопам нашим идут.

Чувствую их жар затылком. Замыкается круг.

Двойственность сознания всегда ждёт ночи.

Тишина и темень дают разыграться мыслям,

И не важно, где ночь проводить, в Минске, или в Сочи,

Мысли будут мешать заснуть, даже без всякого смысла.

Мысли будут призывать совесть, чьи угрызения

Будут бередить все жизненные уклады.

Снова проиграют все моменты за день невезения,

Где надо было сделать иначе. Все нежные "лже-сонаты",

Всю рекламу и прочие глупые мелочи, образы и картинки,

Если до ночи удержат, проиграют тебе на прощание.

Таков ритуал. После этой заевшей и надоевшей "пластинки"

Они обратятся к тебе (ненасытна величия мания):

"Мы придём в новом дне. До свидания, друг.

До свидания."

Темнота и страшная тишина доведут до агонии,

А потом сами от себя сном спасают.

Не относись к этим мыслям как-то, кроме как с иронией.

Лишь пока сам позволяешь, они над тобой повелевают.

Не утаишь от себя ничего.

Твои мысли, зачёркнуто, Демоны,

всё

уже

знают.

Ревность равняется недостаточному обладанию.

Побуждает к совершенному отрешению от ума,

Забыванию от сна ко сну о любых насущных делах.

Заставляет по коже вырезать все дни ожидания.

Ревность закрывает глаза на весь окружающий мир,

Как он бы ни был ночью красив, а утром – постыл.

Ревность готова губить, по головам ходить,

Выуживать, заполучать, подкупать, топить,

Кровь охлаждать, нервы тратить и останавливать сердце —

Дело ревности обратно принципам чести

И действует вне хоть какого-то правила взаимодействия…

Ревность моя где-то в днях весеннего равноденствия.

Она где-то между жизненной потребностью и заслуженным возмездием,

Она где-то в адском направлении к раю,

Где из интриг лишь и складывается путь.

Сколько лет ни играю – не приобрету и не потеряю.

Никуда ни за что не уйти и ничего никак не вернуть.

Однажды увидеть свет во тьме непроглядной и не очнуться —

Ничего за спиной не увидеть в порыве обернуться,

Ничего не знать, кроме единственной чёртовой ревности.

Страсть к обладанию ничем не есть признак верности.

Я ненавижу себя как представителя человеческой расы.

Как и каждого из вас – ненавистного пессимиста.

Каждый первый – избитый другим, частица критической массы,

Пекущийся вновь о себе, представитель «природного» эгоизма.

Да идите вы к чёрту! И я с вами пойду,

Открывая дорогу, самый наш из путей.

Ни за какую правду я никогда не умру.

Я не хочу таких, как я, наследников-детей…

Мир становится таким чёрным, что его не различает глаз

Ни в профиль, ни в анфас, ни по просьбе, ни по приказу "Фас!"

Ни стоя раком, ни в побеге тюремного заключённого,

Поверь, даже в лике святом очень много грешно-виновного.

Я никогда уже не поверю в любую Великую Святость.

Изгоняйте за богохульство, за дерзость нарушать обрядность,

За «клевету» имени Партии, за чтение запрещённой "Хартии".

Хоть бы из нашего общечеловеческого равенства

Возьмитесь за выполнение моей последней просьбы

Как последнего обязательства…

Я боялась безмолвия открытых стен,

И страдала от перемен слагаемых местами,

Гордо боялась одинокого вскрытия вен,

Когда Большие Братья приходили за нами.

Я боялась сменить обстановку и путь

Считала неприемлемым, бескорыстным горем —

От каждого новизной проникнутого километра пульс

Тревожно-нервный предавался ветрам горным…

Становилось спокойнее – пусть я теряла дом,

Я обретала свободу, объезжая Шар.

Мешки под глазами красивы с улыбкой в том,

Что составляют теперь мой загорелый шарм.

Я не узнала себя, ни в чём себя не нашла,

Новый угол не стал мне милей моего.

Но – кто знает?! – я ещё слишком мало прошла

Или в выборе пути начинала лишь с малого?!.