Читать книгу Призрак - Валерий Александрович Самойлов - Страница 1

Действующие лица и исполнители:

Ганс Нойманн, он же Йонас Урбонас, пенсионер

Ганс в молодости

Александра – подруга Ганса

Судовладелец Федор – брат Александры

Журналист Юрий Ткачев

Моряки:

Федор,

Петр,

Иван,

Советник губернатора,

Представитель ФИФА – ЧМ-2018.

В массовых сценах (задействуются работники театра):

– общественные слушания:

Местный предприниматель

Супруга Местного предпринимателя,

Местный житель с собачкой,

Присутствующий,

Лицо кавказской национальности,

Дама эко-защиты,

и другие лица массовки;

– комиссия экспертов:

Председатель комиссии,

Дама со строгим лицом,

Седовласый старичок,

Седовласая дама,

Очкарик-проектант

Действие первое.

В квартире недорогая обстановка с намеком на морское прошлое ее обитателя, работает старый телевизор, идут новости на немецком языке. Что-то говорят про президента России Путина. На диване сидит пожилой человек и смотрит телевизор. Раздается стук в дверь. Пенсионер тут же переключает немецкие новости на русские и приглушает звук.

Пенсионер. Войдите, не заперто.

Открывается дверь, заходит мужчина, представляется.

Мужчина. Я журналист Юрий Ткачев. По заданию редакции.

Пенсионер (приподнимаясь со стула, здоровается за руку). Да, да… Проходите, садитесь за стол.

Журналист садится за стол, оглядывается. На стене преобладает морская тема: картина с рыболовным судном на ходу, штурвал и прочие атрибуты моремана.

Журналист (комментируя увиденное). В море ходили?

Пенсионер. Было дело.

Журналист. Кем же?

Пенсионер. Дедом…, то есть старшим механиком.

Журналист. И долго ходили?

Пенсионер. Всю сознательную жизнь и проходил.

Журналист. Что ж такого особенного вы хотели сообщить в нашу газету, чем хотели удивить?

Пенсионер (чуть заикаясь). Я… немец?

Журналист (как ни в чем не бывало). Немец… И что? Это сегодня не новость. У нас много немцев, совместных фирм… В Янтарном к примеру Людвиг Беккер, прадед которого основал Пальмникен, вообще построил немецкую слободу. А фамилия у вас, почему литовская, Урбонас?

Пенсионер (волнуясь). Я не литовец. Я не Йонас Урбонас, как написано в моем паспорте (показывает паспорт).

Журналист (до которого начинает доходить смысл). То есть. Вы хотите сказать, что Вы по паспорту, не вы?

Пенсионер (еще более волнуясь). Кто я? Теперь могу точно сказать. Я… настоящий немец и здесь родился, в Кенигсберге, в 30-м году прошлого века… Моя настоящая фамилия Нойманн, мое имя Ганс… Ганс Нойманн.

Журналист. Ничего себе… То есть вы хотите сказать, что никуда отсюда не выезжали с 1930 года?

Пенсионер. Почти…

Смена декораций под барабанную дробь. На экране сцены сюжеты старого Кенигсберга. На экране маршируют молодые парни «Юнгфольк». В рассеявшейся дымке под лучом прожектора под барабан на месте марширует один из них: шорты, коричневая рубашка, галстук. Доносится голос из репродуктора: «Четче шаг, Ганс! Четче шаг! Раз, раз, раз-два-три! На тебя будет смотреть наш гауляйтер! Старайся Ганс! Старайся!»

Молодой человек старается, но у него плохо получается, сбивается, марширует не в такт с барабаном, останавливается и снова начинает маршировать, уже более уверенно.

Голос из репродуктора: «Так, Ганс! Уже лучше, Ганс!»

Барабан стихает, Ганс начинает говорить, обращаясь к зрителям.

Ганс (в луче прожектора слева отдельно от журналиста). Мой отец работал на судостроительном заводе «Шихау»…

Журналист (как и ранее сидит за столом, но вынесен отдельно вправо от марширующего Ганса). Это нынешний завод «Янтарь»?

Ганс. Он самый. Там кстати до сих пор есть немецкие станки 30-х годов и они работают. Отец был механиком и ремонтировал немецкие подводные лодки. А жили мы там же, в рабочих бараках. Англичане разбомбили все вокруг, а завод не бомбили. Дома соответственно уцелели, в них до сих пор живут.

Журналист. К бомбежкам мы еще вернемся, а сейчас скажи молодой человек: зачем ты маршируешь?

Ганс. Нас все время тренировали для общей массовки. Как только гауляйтер Восточной Пруссии со свитой появлялся, мы тут как тут.

Журналист. То есть, ты хочешь сказать, что видел Эриха Коха?

Ганс. Видел, и не один раз.

Журналист. И как он?

Ганс. Ничего особенного. Всегда в военной форме, небольшого росточка, с усиками.

Журналист. И ты его приветствовал по нацистки?

Ганс. Обязательно! И все вдоль улиц кричали «хайль!» и вскидывали руки. Специальная служба следила за этим, и те, кто плохо вскидывал, тут же наказывались ударами дубинками по рукам.

Журналист. И где вы маршировали?

Ганс. По Кенигштрассе – это нынешняя улица Фрунзе. Обычно нас в форме «Юнгфольк» собирали у Королевских ворот и прогоняли строем прямиком к Королевскому замку. Я шел в первых рядах, потому что сами видите мой рост. Я имел возможность наблюдать за всем происходящим. Особенно 20 апреля, в день рождения фюрера. Это был самый большой праздник.

Журналист. Но самого Адольфа Гитлера ты конечно…

Ганс. Видел, один раз до войны с Россией.

Журналист (поправляя). С СССР, ты хотел сказать.

Ганс. Для Запада СССР всегда был Россией. И любого из Советского Союза считали русским. Как и сейчас.

Журналист. И что Гитлер?

Ганс. Мы стояли в почетном карауле напротив здания нынешней мэрии. Он проехал мимо в открытом автомобиле и поприветствовал нас. Собственно, это все, что я могу о нем сказать.

Журналист. Кого еще ты видел из нацистских преступников?

Ганс. Доктора Геббельса видел, рейхсмаршала Германа Геринга. Они вместе с Эрихом Кохом посетили выставку оружия, захваченного на полях сражений в 1943 году. До этой выставки нас война особо не затрагивала, мы учились, маршировали. А здесь даже по запаху гари чувствовалось, вот она – война!

Журналист. А где размещалась эта выставка?

Ганс. На том самом месте, где сегодня товарный рынок, на пересечении Пролетарской и Черняховского. Там стояли русские орудия и танки, в которые нам пацанам разрешалось залезть внутрь, что я сделал, подвигал рычаги, всякие механизмы. Может там и зародилась идея, стать механиком.

Журналист. У тебя как живого свидетеля событий, хочу узнать один из главных вопросов того и нынешнего времени: ты видел Янтарную комнату?

Ганс. Это вовсе не главный вопрос того времени. Как-то нас школьников повели на экскурсию в Королевский замок. В одном из залов я ее увидел, но вскользь, потому что было не до неё. Нам дали надеть войлочные тапки и мы, пацаны, скользили на них, гоняясь друг за другом, за что получили от учителя по рукам не один удар палкой. Нам было не до Янтарной комнаты, потому что в это время уже устанавливали трофейную военную технику Восточного фронта и мы все хотели туда попасть.

Журналист. Как ты успевал в школе?

Ганс. По разному. Высшей оценкой была единица. Это «зер гуд». Хорошая оценка – двойка. Это просто «гуд». Тройка – это полный отстой, как сейчас говорят.

Раздается стук в дверь и тут же кто-то протискивается в комнату. Луч прожектора акцентирует все внимание на вошедшем. Синхронно, в тени сцены исчезает молодой Ганс и за столом высвечивается пенсионер Ганс.

Вошедший. Йонас Михалыч, это снова я… Но вижу, вы заняты?

Журналист. Михалыч? Почему Михалыч?

Ганс. Моего отца звали Михаэль, по-английски Майкл, по-русски Миша… (обращаясь к вошедшему) Виктор Иваныч, тут у меня журналист, может завтра…

Журналист. Я извиняюсь, если ваш разговор не секретный, и вы не возражаете, хотел бы поприсутствовать? А наше интервью продолжим позже.

Вошедший. Не секретный, но срочный. Почему я и примчался. Дело в том, что Йонас Михайлович по причине возраста не может присутствовать на заседании правительства…

Журналист (удивленно). Правительства?

Вошедший. Да, нашего калининградского правительства. Я советник губернатора по вопросу строительства глубоководного порта…

Журналист (еще в большем изумлении). Порта?

Вошедший. Еще никогда в истории Восточной Пруссии и Калининградской области не было глубоководного порта. Сюда заходили суда дедвейтом… (видит, что журналист не понял слово), ну грузоподъемностью… до девяти-десяти тысяч тонн, а у нас планируется сто-сто двадцать тысяч тонн, как в литовской Бутинге, где Йонас Михайлович некоторое время работал…

Журналист (обращаясь к Гансу). Работал в Бутинге?

Ганс. Ну, работал, пока не сменился владелец и меня, как совка, выставили на Родину, в Кенигсбергскую…, пардон, в Калининградскую область. А потом, бах, подряд несколько нефтеразливов, а пятна по течению пошли аккурат на пляжи Латвии… Дети…, они так и не научились отслеживать натяжение рейдового приемного буя, и шланги трах-тарарах, рвутся на радость… эстонцам!

Журналист. А почему эстонцам то?

Ганс. Там также настроили нефтетерминалов чтобы качать через них экспортную российскую нефть и нефтепродукты. Здесь порвалось, значит, там пошел оборот.

Журналист. И сколько тонн может убежать в Балтийское море при обрыве шланга?

Ганс. Сами посчитайте. Скорость подачи на танкер с приемного буя в Бутинге не менее тысячи тонн в час. Пока среагируют… Мало не покажется.

Журналист (в изумлении). Ё-маё! Мы говорим о Бутинге, а она ведь рядом с Палангой. До меня только сейчас дошло! Я был там недавно и в изумлении, как и все, наблюдал с курортного променада огромный танкер. Получается, что он шел как раз в Бутингу?

Ганс. А куда же ещё? Паланга рядом. Но при нормальной организации, как было у меня, все хорошо. При неумелой организации, сами видите, что бывает.

Журналист. Что политика делает?

Ганс. Ни слова о политике. Не люблю политику. Я просто механик и мне жаль, что не удалось к моей нищенской пенсии моряка, получить дополнительную зарплату.

Вошедший. Йонас Михалыч? Я извиняюсь, что прерываю вашу дискуссию, но у меня время (показывает на часы), так как быть с Бальгой?

Журналист (удивленно). С замком на Бальге?

Ганс. С местом размещения глубоководного порта, рядом с замком на Бальге.

Вошедший. И что им передать, (живо достает записную книжку) на счет Бальги?

Ганс (сурово). Передайте им, что это – бред сумасшедшего!

Вошедший (в изумлении). Не понял…

Ганс. Бред сумасшедшего, кто это все придумал. Вы что сами не понимаете, что подходной канал к терминалам угробит всю рыбу Калининградского залива. Про знаменитого заливного угря вообще забудьте! Я как рыбак категорически против! Зачем зарываться внутри себя! И Приморскую бухту забудьте. Эффект тот же. Рыбы и там не будет. Это, либо сам Балтийск! Либо Янтарный! Либо Пионерск! Точка! Остальное изложу, как обещал, в письменном виде.

Вошедший. Но ведь деньги на проект Бальги уже потрачены…

Ганс. Деньги – бумажки! До свидания, Виктор Иваныч!

Вошедший (спонтанно сворачивая свои причиндалы ). Да, да, спасибо что приняли…

Ганс буквально выталкивает чиновника из комнаты и в догонку в коридор кричит: «Созвонимся!»

Журналист. Не ожидал такого продолжения разговора.

Ганс. Поймите, это моя родина! Я здесь родился, и не важно, за кем числится эта территория. Костьми лягу, но не дам испортить данную Богом (показывает пальцем вверх) природу! Так на чем мы остановились?

Журналист. Вы что-то говорили на счет учебы…

Сцена затемняется, опять появляется барабанная дробь и в луче прожектора шагающий в форме юноша. Он уже уверенно шагает и голос в динамике его хвалит: «Хорошо правофланговый Ганс! Ты держишь строй! Раз-Раз-Раз-два-три! Раз-раз-раз-два-три! Раз-раз…» Барабан стихает, Ганс продолжает разговор.

Ганс. У нас в школе была палочная дисциплина. За тройку можно было схлопотать от учителя палкой по голове. За любое замечание старшего – ладони ставишь вверх и получаешь удары прутом. Терпишь! Если кто заплачет – пиши пропал!

Журналист. И часто тебе доставалось?

Ганс. Как и любому из пацанов. Но не за учебу. Мы ведь не можем без приключений. Учился я хорошо, на кол и двойку… Это типа пятерка и четверка в России. А вот с дисциплиной были проблемы. Даже не с дисциплиной, просто не повезло. Однажды мой корабль, вернее модель военного крейсера, потопила шлюпку с отдыхающими на озере, которое сейчас называется Верхним.

Журналист. Ничего себе!?

Ганс. Так получилось. Каждый школьник Третьего рейха должен был чем-то увлекаться. Я выбрал секцию моделизма. Мы делали модели яхт, кораблей и запускали на озере. Я замахнулся на военный крейсер. Вот он и протаранил шлюпку. Хорошо, никто не утонул. Но мне досталось и морально, и материально. А больше родственникам. Отец уже был призван на военную службу, а то досталось бы и от него.

Журналист. Где он воевал?

Ганс. На флоте. Но где, толком не знает никто, пропал без вести.

Журналист. Но есть же архивы.

Ганс. Искал. Нашел лишь бортовой номер подводной лодки. Подводников в конце войны не хватало и его прямо с завода на субмарине, которую он же и ремонтировал, отправили в море, механиком. Скорее всего, он покоится где-то на дне Балтики.

Журналист. Да, все это печально. И кто вас воспитывал?

Ганс. Некоторое время отца заменял мой дядя Гельмут… Лупил, за любую провинность. К тому же он запрещал мне встречаться с моей девушкой, готовил в солдаты. Потом и его призвали. Как это ни странно прозвучит, но я радовался, когда узнал, что его убили где-то под нынешним Черняховском. Путь к сердцу девушки был открыт.

Журналист. А девушка из твоего класса?

Ганс. У нас были отдельные классы. Как говорится, мальчикам налево, девочкам направо. А в школе было два входа и между ними нарисована полоса. Только попробуй заскочить к девчонкам. Тут же кто-нибудь да заложит. Система доносов была отработана до совершенства. Мы знали, что все доносят. Такова была система. Мы с подругой прятались на дачных огородах. Целовались в засос.

Музыкальная пауза на тему любви, молодой Ганс исчезает и в прожекторе возникает седой старик Ганс с продолжением своей истории.

Ганс. Мы хотели пожениться, но потерялись, как и многие из бывших кенигсбержцев. Когда Калининград открыли для иностранцев, я нашел ее в Германии. Она приезжала сюда с мужем. И мы опять целовались в засос.

Журналист. И что муж?

Ганс. Смотрел не отрываясь. И гоготал как умалишенный. Демократия, одним словом.

Журналист. Свобода нравов, я бы сказал.

Ганс. У них все хорошо, много детей, внуков, правнуков. А я одинок, все чего-то боялся. Думал, разоблачат, посадят. И посадили бы в советские времена, заслали бы куда-нибудь в Магадан. А теперь что? Могу хоть выговориться. И на том спасибо.

Журналист. Сочувствую, что так получилось. Может быть, лучше было все же уехать в Германию тогда, в сорок пятом.

Ганс. Я постоянно думаю об этом. Думаю, и понимаю, что это судьба. Так было прописано свыше… И я у себя дома.

Журналист. Все же о второй самой прекрасной половине человечества. Вы такой представительный. Неужели не было ни одной дамы?

Ганс. Вы правы, была одна женщина… В начале 90-х годов…, прошлого века…

Сцена темнеет. Появляется силуэт кафе в морском стиле. За столиком два немолодых человека. Это Ганс и владелец кафе, бывший моряк.

Ганс. Мы познакомились в плавающем кафе. Помните на острове Канта, недалеко от Кафедрального собора стояло судно и в нем располагалось кафе. Оно принадлежало моему приятелю Федору, бывшему механику, с которым ходил я в море не один год. Он пригласил меня в гости и мы вели обычную беседу о том, о сем. Тут она и появилась, заявив с порога то, что сразу не понравилось судовладельцу.