Читать книгу Морок. Последняя война - Валерий Черных - Страница 1

В её руках – мой мир, который я однажды потерял и снова обрёл.

Даже если всё рухнет, я буду держать её. Держать крепче, чем

когда-либо держал оружие, потому что этот мир – единственное,

за что действительно стоит сражаться.

По мотивам Ричарда Баха.

Двери бара распахнулись с оглушительным скрипом, похожим на стон давно не смазанной телеги. С неуклюжей обречённостью марионетки, чьи нити давно перепутались, из душного, пропахшего перегаром нутра выплеснулось крепкое мужское тело в потрёпанной кожаной куртке. Сделав несколько неуверенных шагов, мужчина остановился, судорожно сглотнул и провёл ладонью по лицу, будто сдирая липкую маску опьянения вместе с каплями пота. Его внимание притянула группа людей, стоявшая в тени растущих у тротуара кустов. Мужчина напрягся, всматриваясь в ночной полумрак, и вдруг выпрямился – из движений ушла шаткая неуверенность. Сейчас он скорее напоминал сжатую, готовую к удару пружину.

Из темноты доносились приглушённые голоса, отборная ругань и тоскливый, почти детский всхлип: «Да отпустите, мы же всё отдали…». Из глаз мужчины исчезла туманная пелена, сменившись холодным, острым блеском.

– Отпустите их.

Голос прозвучал как лязг взводимого затвора – кратко, без эмоций, с

холодной, не оставляющей надежды ясностью. В этих двух словах слышался не

призыв, а констатация факта.

Он стоял неподвижно, будто врос в асфальт – тёмный силуэт в ночи. Жёсткие

черты лица напоминали маску. Повисла тишина, густая и тяжёлая.

Слышно было только прерывистое, свистящее дыхание пацанов – звук животного

страха.

Грабители медленно обернулись, движимые смесью злобы и любопытства.

– Я повторять не буду, – тихо процедил мужчина сквозь зубы.

Коренастый детина в капюшоне смерил взглядом одинокую фигуру. Уверенная поза незнакомца явно раззадорила его. С грубой ухмылкой он шагнул вперёд и резко, с размаху, ударил непрошеного заступника ногой в голень. Мужчина инстинктивно согнулся, как от порыва ветра. И в этот миг словно из ниоткуда в руке грабителя холодным металлом тускло блеснул пистолет. Но он не успел даже поднять оружие. Мужчина, все еще в полуприседе, молниеносно рванулся вперёд. Его левая рука жёстким блоком отвела вооружённую руку нападавшего в сторону, а правая, словно молот, со всей дури обрушилась на запястье. Раздался приглушённый хруст. Пистолет с коротким стуком отскочил по асфальту.

Дальше всё было делом техники. Отточенные движения, доведённые до автоматизма. Грабитель, завывая от боли, получил резкий удар под диафрагму, заставивший его сложиться пополам, и тут же – жёсткий коленный удар в голову. Он рухнул без сознания, не успев издать ни звука.

Второй бандит, опешив лишь на секунду, ринулся в атаку. Его удар был грубым и предсказуемым. Мужчина сделал шаг в сторону, пропуская кулак мимо себя, ловко захватил руку противника и резко дёрнул её на себя, одновременно выкручивая. Хруст сломанного сустава прозвучал отчётливо и сухо. Из глотки громилы вырвался сдавленный стон. Последовал короткий удар головой в переносицу – безжалостный и точный. Ещё два жёстких удара в печень и челюсть – и второй грабитель бесформенной массой осел в кустах.

Тишина. Её нарушали лишь приглушённый гул проспекта и тяжёлое дыхание мужчины. Он стоял над двумя телами, плечи медленно поднимались и опускались. Взгляд был усталым и отстранённым, в нём тонули и боль в сбитых костяшках, и адреналин, и сама эта ночь.

Пацаны так и застыли с открытыми ртами, будто в благоговейном ужасе. Наконец один из них, самый бойкий, дрожащей рукой протянул мужчине нераспечатанную бутылку виски.

– Спасибо, мужик… Э-э… Может, с нами? Отблагодарим.

Мужчина медленно перевёл взгляд с парня на бутылку, на сжимающие её побелевшие от страха пальцы. В его пустом взгляде не было ни осуждения, ни интереса. Казалось, он смотрит насквозь, в какую-то свою, далёкую реальность. Затем он качнулся, инстинктивно схватившись за ветку куста, чтобы удержать равновесие, и коротко кивнул.

– Пошли, – сипло бросил он, наклонился, подобрал с асфальта пистолет и сунул его за пояс.

Его согласие прозвучало не как благодарность, а как капитуляция. Как будто любое решение – даже пойти за этими малолетками – было лучше, чем остаться наедине с гнетущей пустотой внутри.

Глава 1

Сознание возвращалось мучительно, тягуче. Артём ощущал, как оно медленно, со скрипом вылезает из тёмных глубин, словно улитка, оставляющая за собой липкий след. Мысли ворочались с усилием, вязли в этом влажном шлейфе, не желая оформляться в ясную последовательность.

В горле шуршала неприятная сухость, будто туда забрался маленький еж и царапает иголками слизистую. Каждая попытка сглотнуть отзывалась колючим протестом. Язык – грубый, шершавый, как кусок старой наждачной бумаги, – казался чужим.

К телесному дискомфорту примешивалась тоска – вязкая, цепкая. Она накатывала изнутри, как болотный ил, и грудь сжималась от беспричинного отчаяния.

Артём приоткрыл глаза. Свет остро полоснул, и он невольно съёжился. Память молчала. Лишь редкие отголоски: тупая боль в голени, саднившие костяшки пальцев – немые доказательства ночи, выпавшей из жизни.

Он лежал на чужом диване, чувствуя, как пружины вонзаются в тело. Пахло сыростью и старой пылью, а стены будто впитывали в себя шорохи и тени. Комната казалась враждебной, безликой, словно нарочно созданной, чтобы сбивать с толку и держать в напряжении. И в этом зыбком равновесии – между пустотой и болью – оставались улитка и ёж, тени подсознания, которые не исчезали, упрямо напоминая: что бы ни случилось ночью, оно ещё не закончилось.

Неожиданно над головой раздался пафосный, чуть дрожащий шёпот:

– Небо пало… Земля разверзлась…

Артём замер. Небо, насколько он мог судить, было на месте – белый потолок с сетью мелких трещин. Земля тоже не проваливалась под старым диваном. Взгляд с трудом сфокусировался на источнике звука. Над ним нависала фигура: высокий, невероятно худой человек, закутанный в нечто, напоминающее чёрный балахон из мешковины. Костлявые кисти торчали из широких рукавов, неестественно вытянутые над головой в каком-то ритуальном жесте. Кто это? Что он такое несёт? Утро обещало быть не просто странным – оно немного пугало.

Инстинкт самосохранения, даже оглушённый похмельем, сработал мгновенно. Ремизов рывком сел, сбросив с себя остатки сна и подозрительное одеяло. И вдруг сзади, за поясом, он ощутил до боли знакомый предмет. Пистолет?! Откуда?! Неужели в пьяном угаре он выперся из дома со своим «Макаровым»? Рука машинально метнулась за спину, пальцы нащупали рукоятку. Уже почти полгода он не был полицейским, но тело помнило. Более десяти лет в армии, семь – в угрозыске. Навык, вжившийся намертво. Мгновение – и пистолет застыл в воздухе, нацеленный прямо под капюшон балахона. Он плавно повёл дулом из стороны в сторону, охватывая незнакомую обстановку. Комната была завалена хламом: пустые бутылки, смятые пачки сигарет, одежда, наспех сброшенная на спинки стульев и валявшаяся на полу – всё это образовывало причудливый и отвратный ландшафт. В воздухе висела тяжёлая смесь запахов табачного дыма, перегара и затхлости. Чужая квартира.

– Эй, Морок, полегче! – раздался хриплый мальчишеский голос из-под балахона, и «скелет» отшатнулся, споткнувшись о груду хлама. – Ты совсем сдурел?!

Услышав своё детское прозвище, ставшее впоследствии его позывным в спецназе, Артём опустил дуло в пол, но пистолет убирать не торопился. Слишком много вопросов, слишком мало ответов. И тут он осознал, что держит в руке «чужой» ствол. Твою ж мать! Этого ещё не хватало. Откуда взялся? Может, он ночью разоружил полицейского?

Ремизов обречённо откинулся на спинку дивана, внимательно рассматривая оружие. Медленно начинало доходить – пистолет не боевой. Муляж? Газовый? Травмат? Привычным движением он достал обойму и выдохнул. Травмат! Та-ак… полицейских он не трогал. По крайней мере – не разоружал. Это обнадёживало. Значит, его «Макарыч» – затёртый, но вылизанный до блеска – по-прежнему лежит в комнате на антресолях. «Эхо войны», как он называл его в минуты тоски. Четыре года в донецких степях – в пыли, крови, бесконечных стычках с противником. Добыл трофей в первой же вылазке – когда ещё верил, что война закончится к зиме. Вскоре «Макарыч» стал его талисманом. Без пафоса – просто потому, что однажды спас ему жизнь.

Грохнул смех. Из соседней комнаты выкатились ещё двое – один в перекошенном клоунском колпаке, другой с криво намалёванными усами, в помятой дорогой рубашке и потёртых джинсах – он явно был заводилой этого безумия.

– Артём, ты бы себя сейчас видел! – захлёбываясь от смеха, прохрипел клоун. – Тебя кондрашка хватит от собственного отражения!

Ремизов, сдержанно матерясь, сунул пистолет за пояс. Чёртовы малолетки! Всё-таки это была просто идиотская выходка. Похоже, вчерашний загул не прошёл даром, раз занесло в такую компанию. Но как он вообще оказался в этом вертепе?

И тут зазвонил телефон. Рингтон – какой-то тупой рэп – неприятно резанул по ушам. Ремизов повел головой, пытаясь определить, кто из пацанов поставил на аппарат такое дерьмо.

– Да? – сипло ответил парень в дорогой рубашке. – Да, мама, слушаю… Что-о-о?!

Пацан выронил смартфон – тот мягко приземлился на кучу какого-то тряпья. «Повезло парнишке», – прикинул Артём, с трудом поднимаясь с продавленного дивана. Каждый мускул протестовал; голова тяжело перевешивала. «Туалет. И валить отсюда», – промелькнула мысль, но он замер, уставившись на исказившееся от ужаса лицо парня, и спросил, ощущая, как внутри нарастает нехорошее предчувствие.

– Что случилось, пацан?

– О… отец… он… – парень выглядел совершенно потерянным, взгляд блуждал по комнате, не находя за что зацепиться. – Он… застрелился.

– Чо-о-о? – выкрикнул «клоун». – Марк, ты ничего не напутал?!

Марк злобно зыркнул на него, испепеляя взглядом.

– Напутал?! Да пошёл ты, Стас!

– Бывает, – равнодушно двинул плечами Артём. Смерть он видел слишком часто, чтобы реагировать иначе, поэтому поинтересовался у «балахона», который стоял в растерянности, словно его только что выдернули из другого измерения: – Где здесь сортир?

– Там, – автоматически кивнул парень в сторону двери, ведущей в коридор.

Когда Ремизов вернулся, он застал ту же картину: Марк стоял в оцепенении – его друзья с мрачными лицами тоже застыли в неловком молчании.

– Ну, что зависли, мелочь? Мы в какой части города? – спросил Ремизов, стараясь казаться безразличным.

– В Бирюлёво.

– Кто бы сомневался, – хмыкнул Артём. – Общий привет.

Он направился к выходу, шаря по карманам в поисках наличности. Ему нужно было выбраться из этого бардака и прийти в себя. А тащиться до своей конуры из этого района на общественном транспорте, наверное, часа два.

Ёж продолжал толкаться в горле, несмотря на то, что его только что пытались утопить. Но возвращаться к крану в ванной не хотелось. Вода была преотвратная – с больнично-металлическим привкусом, к тому же тёплая. Ремизов тяжело вздохнул, подходя к входной двери. Он успел выудить свою куртку из вороха одежды на вешалке, когда Марк, словно очнувшись, бросился за ним, хватая за локоть.

– Артём! Помоги! – выкрикнул он, и в голосе сквозило отчаяние.

Ремизов замер с курткой на одном плече. Обернулся, буравя его взглядом:

– Чем же?

– Поехали со мной, прошу! Там что-то не так. Я не верю… не знаю, кому верить.

– А мне ты почему должен верить? – Артём начинал понимать, чего хочет парень. И это ему не нравилось.

– Ты же… ты же говорил, что был полицейским. Ничего, что бывший… Ты же можешь… хотя бы посмотреть. Я просто… чувствую, там что-то не так.

– Бывший – это навсегда, понял? Снял погоны – всё, гражданин. Иди ищи действующих. И вообще, какого черта ты ко мне прицепился?

– Мне… нужна… Ну, помоги! Ты единственный, кого я знаю… кто в этом шарит… – пацан блеял, словно овца на бойне. – Ты же вчера говорил… ну, что если что…

Ремизов прищурился, разглядывая пацана. В глазах – страх и какая-то… безысходность. Слишком много драмы – и парень явно боится ехать домой.

– Куда пилить-то?

– В Жуковку. Там у нас коттедж в охраняемом посёлке. Часа за полтора доберёмся. Я на тачке. – Марк постоял, в упор глядя на Ремизова, затем привёл последний аргумент: – Я заплачу. Сколько скажешь. Деньги есть.

Ремизов нахмурился. Жуковка… Закрытый посёлок… Интересно. Там земля сто̀ит, как крыло от «Боинга». Отец этого сопляка, видно, ворочал серьёзными деньгами – и самоубийство… Банкрот, что ли? Или полиция прихватила – тюрьма маячила? Артём задумался. Нахрена ему это? Там сейчас наверняка полно бывших коллег. А он явится, как чёрт к монаху. В качестве кого?

– Ладно, – вздохнул Ремизов. – И в каком качестве я туда заявлюсь?

Пацан вначале вылупил глаза, но тут же сообразил:

– Друг семьи.

– Друг? – Артём повернулся к зеркалу на стене, критически оглядел себя и горько усмехнулся.

На друга олигарха – или кто там его папаня – он явно не тянул. Поверх чёрной футболки мятая джинсовая рубашка навыпуск, видавшая виды кожанка, джинсы в пятнах. Из всего гардероба только новые кроссовки известного бренда не давали окончательно признать его бомжом. Ну и лицо: три дня небритое, помятое после разгульной ночи, давно нестриженые и пару дней немытые волосы ниспадают на лоб и шею. На такого «друга семьи» бывшие коллеги могут и наручники нацепить – «до выяснения».

– Ладно. Но два условия: первое – вискарь. Не бурду, а нормальный. Договорились?

Парень кивнул слишком быстро, будто боялся, что он передумает.

– Да у нас целый бар! Любой, какой захочешь. Только, пожалуйста, помоги! Я… я просто не могу туда один ехать.

Ремизов усмехнулся.

– Второе – я не спасатель. В разборки не полезу. Просто составлю мнение. А там посмотрим. Идёт?

Парень с облегчением выдохнул.

– Договорились! Спасибо… Артём! Спасибо!

Ремизов хмыкнул. «Спасибо» потом скажешь. Или проклянёшь. Главное, чтобы эта поездка не обернулась ещё большим дерьмом, чем его похмелье. Потому что впереди, он чувствовал, его ждёт день, полный сюрпризов и, возможно, неприятностей.

Он обернулся к остальным.

– Вы тут, это, – кивнул он на «клоуна» и «скелета», брезгливо сморщив нос, – приберитесь, что ли. Живёте, как…

Ремизов безнадёжно махнул рукой – словно не смог подобрать подходящее сравнение – и толкнул Марка к выходу. Сам вышел следом. Дверь с грохотом захлопнулась, отрезая вонь табачного перегара и чего-то затхлого, что годами въедалось в стены этого жилища.

Обманчиво-ласковое осеннее солнце заливало улицу густым золотом, подсвечивая в кронах деревьев увядающую желтизну. Свежий упругий воздух будто мазнул по лицу влажной шёлковой тканью, но не мог смыть ощущение липкой тревоги, что въелась в самое нутро. Там по-прежнему тлела тяжёлая духота. Артём зажмурился на секунду, пытаясь привыкнуть к яркому свету, и ещё глубже втянул в грудь осеннюю горьковатую свежесть.

Жуковка… На языке вдруг появился вкус выдержанного виски – наверняка в особняке найдётся бутылочка элитного. Но следом накатило предчувствие – от него челюсти напряглись в нервном спазме. Он резко дёрнул головой, отгоняя навязчивую мысль: «Нафига я вообще в это влезаю?»

Однако тело работало на автопилоте. Ноги сами понесли его к новенькому «Рэндж-Роверу» – чужеродному пятну на окружённом обшарпанными пятиэтажками дворе. Марк уже сидел на водительском месте, нервно постукивая пальцами по кожаному рулю.

– Стоп, паря! – Артём распахнул пассажирскую дверь, но садиться не спешил. – Ты же с похмелья. А если гаишники остановят?

– Какое похмелье?! – резко возразил парень. – Я вообще не пью. Ребята – да. Я у них за водителя был… Так что не парься.

Дверь захлопнулась с глухим мягким звуком. Ремизов скользнул взглядом по салону: мягчайшая кожа, шлифованное красное дерево на панели, огромный дисплей с мерцающей картой навигации.

Едва слышно зашуршали шины. Внедорожник тронулся с места, будто скользя по асфальту. Артём откинулся в кресле, ощущая, как эргономичное сиденье буквально обволакивают его тело.

«Ну что ж, – мелькнуло в голове, когда в боковом зеркале заиграли солнечные блики, – посмотрим, в какую дерьмовую историю я вляпался на этот раз». Где-то в подложечной области уже заныло знакомой тяжестью – это чувство он узнавал мгновенно. Оно никогда не приходило просто так.

Едва машина выехала со двора, Артём вытянул ноги, развалился в кресле и прикрыл глаза.

– Давай, восстанавливай! – приказал он.

– Чего восстанавливать? – не понял пацан.

– Мою карту памяти. Ни хрена не помню, – Артём говорил лениво, растягивая слова. – Откуда ствол взялся? Твой?

– Не-е, – помотал головой Марк, выкручивая руль в очередном повороте. – Ты его у грабителей отобрал.

Ремизов чертыхнулся про себя – услышанное пока не радовало.

– Не тяни кота… – рыкнул он, приподняв веки. – Всё – внятно и по делу!

– Короче. Вчера я со своей Юлькой поцапался. Приехал, а она, как дура, начала мозг выносить. Типа, я с какой-то тёлкой зажимался в универе. Кто-то видел и ей настучал.

– Блин! – недовольно скривился Артём. – Не так подробно. Не на исповеди.

– Ладно. Послал я её и домой двинул. Еду, смотрю – ребята из универа гребут куда-то. Я тормознул, и мы рванули в ночной клуб. «Метель», знаешь?

Ремизов покачал головой. Его нервировали подробности, но он решил не прерывать Марка.

– Мы там потусили до двенадцати, потом я повёз парней домой. По дороге они решили догнаться и тормознули у бара. Вот тут всё и началось.

Артём даже подался вперёд, приготовившись к кульминации вчерашнего «праздника».

– Ребята зацепили бутыль вискаря, мы вышли, и тут – двое амбалов. Короче, они решили опустить нас на бабки. Мы малость струхнули, а тут ты из бара вывалился.

– В смысле – вывалился?! – Артём оторвался от спинки сиденья и уставился на парня. – На землю свалился, что ли?

– Не! Ты просто… ну, вывалился. Как бы резко вперёд из дверей… Понял?!

– Понял, – устало буркнул Ремизов, откидываясь обратно.

– И сразу просёк, что нас трамбуют. Короче – наехал на грабителей. Один тебя ногой по колену, ты немного согнулся, а он пистолет достал. Тут ты и озверел. Сначала, правда, стоял – типа, в ступоре. Потом как врежешь ему… Он аж отлетел. Короче, мочил обоих по-взрослому. Тому, что с пистолетом, точно зубы выбил. Я видел. Ты каратист?

– Типа того, – буркнул Артём. – А потом?

– Потом мы предложили поехать с нами и подались к Стасу на хату.

– В тот свинарник?

– Ага. Тебе там понравилось. Бухали. Ты про жизнь рассказывал: про полицию, про войну. Сказал, что у тебя позывной «Морок».

– Баран… – тихо, но внятно прошипел Артём.

– Я-я? – Марк удивлённо обернулся.

– Я баран! – уточнил Ремизов. – Не пойму – как в Бирюлёвском баре оказался?

– Не-е-е. Мы встретились в баре на Красносельской. Потом в Бирюлёво поехали. Ты сам захотел.

– Понятно, – Ремизов тяжело выдохнул и по салону потянуло жёстким перегаром.

По крайней мере пил он в баре возле дома, а не катался пьяный по всей Москве.

– А что ж твои друзья живут, как свиньи?

– Приезжие. Хату снимают. Видно, не привыкли убираться, – Марк с отвращением поморщился. – Да и не друзья они мне – парни с параллельного потока. Так: привет-привет. Просто мне хреново было. Вот и зацепился.

– А откуда такой прикид? – Артём изобразил, будто натягивал на лицо капюшон. – Балахон этот…

– Да это с Хеллоуина остался, – засмеялся собеседник. – Хотели тебя разыграть. А ты сразу за ствол…

Они помолчали несколько минут, затем Марк осторожно спросил:

– А ты правда воевал? Вчера так интересно рассказывал. Говорил, друг погиб…

Ремизов скрипнул зубами, дыхание непроизвольно участилось.

Да – Никита погиб. Вчера была очередная годовщина. Артём пил редко, и ещё реже – до потери сознания. Не увлекался. Просто, когда вспоминал о смерти друга, его накрывало так, что чувствовал лишь отчаянное желание заглушить боль. Вот и пошёл в бар возле дома – помянуть рюмочкой-другой. Помянул, называется. Мать твою… Накидался до беспамятства.

Артём даже тихо застонал от этих мыслей. Сейчас хотелось просто похмелиться чем-то приличным – без угрозы, что его вывернет наружу.

Он прикрыл глаза и тут же погрузился в то, от чего бежал вчера в бар. Упрямая память швырнула его обратно – в прошлое…

***

Темнота словно прилипала к зубам. Густая, вязкая. В ней застревал каждый звук, каждый вдох. Запах сырой земли перемешался с гарью и проникал в ноздри, напоминая о недавнем огне.

Артём прижался к борту разбитой БМП, почувствовав под щекой холодный металл, пропитанный копотью. Сердце колотилось слишком громко – казалось, враг услышит удары сквозь корпус машины. Удерживая тепловизор перед глазами, он медленно переводил дыхание после короткого броска через открытое пространство. Никита присел рядом. Его движения были скупыми, точными, словно он боялся потревожить воздух.

В окулярах мир жил другой жизнью. Там, где глаз видел лишь вязкую пустоту, вспыхивали пятна тепла: разогретый корпус подбитой техники, догорающий обломок, крысы, шмыгающие в траве. Артём повёл прибором вдоль линии лесополосы – и сердце пропустило удар. На краю зрения мелькнули силуэты. Едва уловимые, будто сама степь решила пошевелиться. Фигуры людей двигались медленно, вразвалку, таская ящики из кузовов. Боеприпасы? Провизия? Не суть. Координаты есть. И этого было достаточно.

– Несколько грузовиков. Лесополоса восточнее развилки. Без прикрытия, – тихо бросил он после небольшой паузы. Голос звучал спокойно, почти буднично, словно он диктовал сухие строки в журнал наблюдений.

Никита застыл рядом, не дыша. Пальцы на спусковом крючке. Даже сквозь гул крови в висках Артём уловил, как его товарищ чуть дрогнул. Темнота уплотнилась, придвинулась ближе, степь наполнилась напряжённым ожиданием.

– Передаю, – шепотом сказал Никита, прижимая гарнитуру к губам.

На короткой волне ушёл пакет данных – координаты корректировщику. Через семь-восемь минут лесок превратится в ад. Пока же стояла мёртвая тишина. Лишь ветер шевелил обгоревший брезент на борту разбитой БМП.

Первый залп взрезал ночь ледяным воем – ровно двенадцать хриплых «чихов» с интервалом в две секунды.

Потом был отход. Последний для Никиты.

Морок. Кличка прилипла к Артёму намертво ещё в детстве. Бабка слушала его небылицы и только качала головой, ворча: «Ну ты и морок, Тёмка, чистый морок!» Он исчезал непонятно куда, а потом морочил ей голову выдуманными рассказами, да так убедительно, что старуха порой сама начинала верить. В глубине души гордилась – парень был смышлёный, глаза цепкие, язык подвешен.

Тогда это казалось просто дразнилкой. Позже, в армии, прозвище стало пророческим. Он оказался прирождённым разведчиком, ночным охотником. В учебке ВДВ это поняли сразу – место ему было в разведроте.

Его научили слышать. Слышать не просто шум, а сигналы – едва уловимые, скрытые в ночной тишине, когда даже собственное дыхание кажется угрозой. Его научили видеть. Не глазами – инстинктом. Научили чувствовать время. Завели внутренние часы, которые знают, когда нужно оставаться неподвижным очень долгое время, а когда – рвануть в единственный верный момент. Эти навыки не даются по учебникам. Их получают там, где ошибка равна смерти.

Зелёные поля под Горловкой, 2014–й. Украинские снайперы снимали их, как мишени на полигоне. Первый бой, первая кровь. Он выжил. Вытаскивал своих. Научился ненавидеть молча – без криков, без истерик. Просто сжимая зубы.

Через два года последовал перевод в разведгруппу ГРУ – не просто смена места службы. Это испытание на прочность. Жёсткий отбор, где каждый шаг проверяют на разрыв: марш–броски с полной выкладкой, изматывающие силовые нормативы, тесты на выносливость и холодный расчёт. Здесь нет места слабым. Только те, кто выдержал многочасовые переходы, бессонные ночи и психологическое давление, получали право носить нашивку «Сенеж». Разведка – не геройство в кино. Это умение молчать, терпеть и действовать, когда тело уже на пределе.

Он прошёл. Значит, был готов.

Разведчики ГРУ, работавшие методично, как часовой механизм, появлялись на Донбассе то в виде «отпускников» с рюкзаками, то в образе «добровольцев» с профессиональными движениями военных. На окраинах Дебальцево или Авдеевки они разворачивали импровизированные КП. Бумажные карты, карандашные пометки, шёпот в рацию – и через минуту рёв «Градов».

Ночью выходили малыми группами – по двое, реже – по трое. Чёрные тени скользили вдоль лесополосы, петляя между минными полями и проволочными заграждениями. Они двигались бесшумно, обходя патрули, не оставляя после себя никаких следов – только последствия.

На рассвете украинские дозоры находили уничтоженные наблюдательные посты. Трупы в лужах запёкшейся крови. Ни выстрелов, ни тревоги, ни следов борьбы. Только тишина, нарушаемая ветром, и необъяснимое чувство – будто кто-то следит за тобой. Иногда казалось, что сама степь дышит чужим присутствием – сдержанным, терпеливым, безжалостным.

У Артёма был друг – такой же, как он. Они понимали друг друга без слов. Вдвоём стоили целого подразделения. Но однажды удача отвернулась.

Вынырнувшая из рваных облаков луна заливала степь мертвенным светом, превращая редкие ветви кустарников в подобие застывших призраков. Два силуэта в камуфляже, пригнувшись, двигались в ночи. Артём шёл первым, пальцы плотно обхватывали прохладный металл автомата. Никита – в двух шагах позади. Его напряжённый взгляд скользил по степи, выискивая малейшие признаки угрозы. Внезапно он замер. В лунном свете между сухими стеблями полыни мелькнул едва заметный блик – тонкая проволока, натянутая в пятнадцати сантиметрах над землёй.

«Стой!» – раздался хриплый шёпот, но Артём уже делал роковой шаг.

Никита рванул друга за разгрузку, пытаясь оттащить в сторону и закрыть собой. В этот момент ночную мглу разорвала ослепительная вспышка – яркий белый свет, выжигающий сетчатку.

Артём ощутил удар – страшное физическое давление, сбившее их с ног. Земля резко приблизилась к лицу. Только когда тело уже падало, догнал звук – всесокрушающий рёв, разорвавший барабанные перепонки.

Он очнулся от резкой боли в боку. Мир плыл перед глазами, в ушах стоял непрерывный высокий звон. Артём попытался вдохнуть – в лёгких запершило от едкой смеси гари, тротила и степной пыли, вызывая тошнотворный кашель. Руки инстинктивно потянулись к автомату, но пальцы были как чужие, не слушались.

С трудом перевернувшись на бок, он увидел Никиту. Камуфляжная форма превратилась в лохмотья, бронепластины пробиты навылет. Артём не сразу осознал, что смотрит на лицо товарища – так обезобразило знакомые черты осколками. Левую скулу срезало, правый глаз залит тёмной жидкостью. Но грудь ещё поднималась – каждый вдох давался с хриплым бульканьем.

Артём не помнил, как поднялся. Его тело действовало само – накладывало жгут, доставало аптечку, проверяло оружие. Два километра по выжженной солнцем степи он тащил Никиту, цепляясь за редкие кусты, чувствуя, как горячая влага – пот и кровь – растекается по спине.

«Держись», – шептал он в такт шагам, хотя знал, что товарищ не слышит. В ушах по-прежнему стоял звон, во рту – вкус железа. И только один вопрос сверлил сознание: откуда взялась эта смерть на маршруте, который разведка назвала чистым?

Сырая глина под ногами. В воздухе – запах жжёного железа. Артём шагал тяжело – будто волок за собой не только тело, а весь этот чёртов фронт. Никита лежал у него на плечах: лицо вымазано землёй и кровью. Живого в нём уже не было.

Он вышел к своим только с рассветом. Бойцы на позициях угрюмо молчали. Один перекрестился. Другой отвернулся. Артём молча опустил Никиту на землю. Осторожно. Как родного.

К ним направлялся подполковник Герычев, делая вид, что всё в порядке. Но дрожащие руки, нервно сжимающие радиостанцию, выдавали его с головой.

– Где второй? – спросил он надломлено, пытаясь разглядеть, что у Ремизова за спиной.

– Минное поле, – Артём глядел не на командира, а в пустоту. – «Чистый проход», как ты сказал. Прямо по твоим координатам.

Герычев поморщился.

– Я дал те данные, что были. Не моя ошибка. Может, вы сами что-то нарушили?

Артём выпрямился. Нервным движением скинул разгрузку. Глаза налились стеклянной злостью, но голос оставался ровным:

– Нарушили? Он меня прикрыл, понял? Я остался. Он – нет.

Прозвучало глухо, без надрыва и истерики.

– Это война, боец, – надменно отрезал Герычев. – И он знал, куда шёл. У нас нет времени…

Он не успел договорить.

Артём шагнул вперёд, сжал его за ворот, резко развернул и сильно толкнул. Подполковник рухнул на колени рядом с телом Никиты. Его лицо оказалось в сантиметрах от изуродованного черепа друга.

– Гляди! Это ты его туда отправил! Ты!

Герычев задохнулся, руки дрожали. Сзади кто-то шагнул – и застыл. Никто не решился вмешаться. Молчание повисло в воздухе.

– Не смей мне говорить про наши ошибки, – прошипел Артём.

Послышался топот. Его резко скрутили – свои, бойцы из группы. Без злобы, без крика. Просто вовремя. Спасали. Чтобы не зашёл слишком далеко. Чтобы не случилось непоправимое.

Он не сопротивлялся.

Подполковник тяжело поднялся, стряхнул пыль с колен. Не сказал ни слова. Только бросил короткий взгляд – напряжённый, острый – и ушёл.

После госпиталя Артёму грозил трибунал, но нашлись те, кто заступился. Да и подполковник не стал раздувать, понимал – если в дело вмешается прокуратура, достанется всем.

Обошлось приказом об увольнении. Без дисциплинарки, без разбирательств. В бумагах аккуратно написали: «по окончании контракта». Ни намёка на реальные события. Чистая формальность – чтобы не воняло.

В нём тогда что-то выключилось – не сломалось, нет. Просто выключилось. Как рубильник. Часть души Ремизова так и осталась там – в едкой донбасской пыли, между почерневшими скелетами бронетехники и россыпями пустых гильз. В этом проклятом месте, где даже земля пахла порохом и тоской.

Теперь и кличка "Морок" воспринималась иначе. Не как детское дворовое прозвище. Клеймо. Приговор, который он сам подписал.

После армии он быстро понял: гражданская жизнь не для него. Уже через два месяца, благодаря связям бывшего командира разведроты, он надел полицейскую форму в Нижнем. Мечтал попасть в уголовный розыск, но туда без офицерского звания не брали. А у него был лишь сержантский шеврон после школы прапорщиков.

Начал с патрульно-постовой службы – ночные дежурства, погони, задержания, разборки в подворотнях. Дни и ночи сливались в одну непрерывную череду сигналов сирен, шума шагов, запахов города. Заочно поступил на юридический факультет, штудировал учебники прямо в патрульной машине между вызовами. Выдержал. Не сдался.

Через два года пробился в розыск. За пять лет дослужился до капитана, став легендой местного уголовного розыска. Работал жёстко, но честно – ни взяток, ни договорняков. Именно это его и сгубило. В мире, где все давно привыкли к серым схемам, честность оказалась непозволительной роскошью.

Сначала намёки, потом давление, затем откровенные подставы. Последней каплей стало сфабрикованное дело о превышении – доказательств ноль, но начальство чётко дало понять: либо тихо пишешь рапорт «по собственному», либо садишься.

Он выбрал уйти. Без скандалов, без громких заявлений в прессе. Просто сдал табельный, собрал вещи в картонную коробку и вышел из здания, где оставил пять лет жизни. Система безжалостно выплёвывает тех, кто отказывается играть по её правилам.

И снова на перепутье. Служебную квартиру пришлось сдать, и в Нижнем больше ничего не держало. В столице после смерти тётки у него оставалась комната в коммуналке. Кое-как привел её в порядок: выбросил ветхую мебель, купил минимально необходимое. Теперь пытался привыкнуть к этой новой, подчеркнуто-обыденной жизни. Без адреналина, погонь, без запаха пороха, без головоломных расследований.

Его накрыла волна апатии. Просыпался с ощущением пустоты и дни текли одинаково серо. Ему стало искренне наплевать на всё – на работу, на себя, на эту жалкую комнатёнку с новеньким, купленным по скидке, шифоньером. Пару месяцев Артём перебивался случайными заработками, пока соседка по коммуналке, кассирша из «Азбуки вкуса», не подсказала о вакансии грузчика. Ему было без разницы. Главное – недалеко от дома.

Но навыки, отточенные в армии и полиции, никуда не делись. Инстинкты остались – как у хищника, загнанного в угол. И сейчас, глядя на испуганного пацана, молящего о помощи, Артём почувствовал, что эти инстинкты пробуждаются. Как будто зверь, долго спавший в берлоге, учуял запах крови.

Глава 2

Машина плыла по шоссе. За окном сначала мелькали старые пятиэтажки, потом – высотный новострой. Артём прислонился к прохладному стеклу, пытаясь вспомнить вчерашнее. Бар, виски, какой-то спор… Дальше – провал.

Глотка горела, будто её начисто выскоблили наждачной бумагой. Проклятый ёж в горле всё ещё продолжал копошиться. Артём сухо сглотнул, поморщился и выдавил:

– Притормози у киоска. Купи пару бутылок минералки.

Марк молча свернул к ближайшей заправке. Артём залпом осушил первую бутылку, чувствуя, как шипящая влага топит ненавистное колючее животное. К моменту, когда они въехали в Жуковку, в горле осталась лишь приятная прохлада.

Прежде чем открыть шлагбаум, охранник на КПП пристально посмотрел на них и кивнул. В его взгляде читалось опасливое сострадание, смешанное с глубоким, почти скорбным сожалением.

За воротами открылся мир особняков и идеальных газонов. Артём невольно приник к окну. Потянулись дома – монументы тщеславию и богатству. Некоторые буквально поражали величием и размахом, словно их хозяева соревновались друг с другом в масштабах роскоши.

Как и предполагал Артём, перед высокими кованым воротам, нарушая идеальный порядок улицы, стояло несколько машин: полицейских и гражданских. Рядом замерла белая «Скорая» и зловеще-чёрный фургон. Артём резко открыл бардачок и быстро сунул туда «трофейный» пистолет.

– Заезжай внутрь, – бросил он Марку.

Парень нажал на пульт, ворота медленно разъехались. На широком крыльце особняка, словно часовой, застыл рослый полицейский в форме. Когда внедорожник остановился рядом, полицейский напрягся, шагнул вперёд и замер.

Они вышли почти одновременно. Артём несколько секунд разминал ноги, наблюдая за реакцией человека на крыльце, но тот не предпринимал никаких действий – лишь коротко бросил что-то в рацию. Понятно… Вызвал старшего.

Артём не торопился. Марк тоже стоял в нерешительности, словно ожидая его действий. Наконец в дверях появился полный мужчина в майорских погонах. Он скользнул взглядом по Марку, на секунду задержался на его лице, затем подозрительно прищурился на Артёма. Тот кивнул парню, давая знак идти вперёд, и не спеша двинулся следом.

Остановившись в шаге от майора, Марк вопросительно уставился на него.

– Мне нужно пройти. Я живу здесь, – неожиданно твёрдо сказал он, делая ещё один шаг к двери.

Майор посторонился, пропуская его – видимо, узнал сына погибшего. «Скорее всего, видел фото в доме», – отметил про себя Ремизов. Но когда сам он попытался пройти следом, толстяк резко перекрыл дорогу.

– Вы кто? – сухо поинтересовался он, сверля Артёма подозрительным взглядом.

– Это друг семьи, – поспешно ответил за Ремизова Марк. – Он со мной.

– Дру-уг, – недоверчиво протянул майор, с головы до ног оценивая непрезентабельный вид «друга». Он пару секунд помялся, но всё же отступил в сторону.

Артём сразу оценил сдержанную роскошь особняка: дорогую, но без показной вычурности. Панорамные окна наполняли пространство мягким рассеянным светом, создавая ощущение простора и лёгкости. Стены с бархатистой штукатуркой казались тёплыми на ощупь, а матовая плитка под ногами создавала ощущение прохлады и основательности. Интерьер – продуманная гармония: низкие диваны с серой обивкой, невесомый стеклянный стол, абстрактные картины и высокие растения в массивных кашпо. В воздухе витал едва уловимый кофейный флёр: лёгкая горчинка с приятной терпкостью.

Но дом утратил уют. На диване изредка потрескивала рация. Начало деревянной лестницы на второй этаж перетягивала жёлтая полицейская лента. Сверху доносились обрывки фраз, шаги, стук упавшей книги. Теперь в этих стенах царила тяжёлая атмосфера следствия – методичная, безэмоциональная, превращающая личное пространство в набор вещдоков. Каждый предмет, каждый уголок стал лишь потенциальной уликой, лишённой былого смысла.

Они замерли посреди гостиной. Из приоткрытой двери справа доносились приглушённые голоса. Ремизов прислушался, но разобрать слова не смог – только невнятный гул.

Марк стоял, слегка сгорбившись, взгляд рассеяно скользил по стенам, пальцы нервно теребили край футболки. Неловко мотнув головой в сторону одной из дверей, сказал:

– Артём, бар там – на кухне.

В его голосе слышалась странная смесь вины и желания услужить. Фраза повисла в воздухе – нелепая, как и вся эта ситуация. Мальчишка явно не знал, как вести себя в доме, где застыло горе, где воздух стал тяжёлым, пропитанным невысказанной болью.

Артём лишь покачал головой и махнул рукой. В глазах мелькнула теплота.

– Спасибо, Марк. Не сейчас.

Парень кивнул, с облегчением отступая назад. Его пальцы наконец замерли, а плечи чуть расслабились.

Минералка сняла желание похмелиться. Теперь внимание Артёма занимало другое: кто так оживлённо беседует за той дверью? Живой, хоть и приглушённый разговор казался неуместным здесь. Не дожидаясь приглашения, он решительно направился к двери, по-хозяйски толкнул её и… замер.

Прямо перед ним за столом сидела женщина. Её глаза удивлённо раскрылись – холодный, гневный взгляд ударил с такой силой, что все утренние события моментально вылетели из головы. По спине у Артёма побежали мурашки, дыхание перехватило. Женщина медленно скрестила руки на груди, словно защищаясь, при этом не отводила глаз от его лица. В комнате находились ещё двое мужчин – один сидел рядом с ней, другой стоял у окна, – но Артём их будто не замечал.

Марк что-то горячо объяснял, жестикулируя. Мужчины перебивали его вопросами. Только Артём и женщина оставались неподвижны, соревнуясь в немой дуэли взглядов.

– Артём! – Марк нетерпеливо махнул рукой перед его лицом.

Ремизов вздрогнул и очнулся.

– У тебя документы есть? – шепотом спросил парень.

Артём перевёл взгляд на стоящего рядом с ним человека – крепко сложенного, с характерными южными чертами лица.

– Подполковник Авакян, старший оперуполномоченный Главного управления уголовного розыска, – сухо представился тот, изучая Артёма подозрительным взглядом.

Ремизов театрально похлопал по карманам, прекрасно зная, что документов при нём нет.

– К сожалению, не захватил, – тихо ответил он, снова бросая взгляд на женщину. Он всё ещё не верил своим глазам.

– Тогда пройдёмте! – резко скомандовал Авакян. – Майор!

– Остынь, Артур, – раздался за спиной знакомый голос. – Ну, здравствуй, капитан.

Артём медленно обернулся и в его глазах вспыхнул живой блеск.

– Товарищ подполковник?! Раевский! Привет, Игорь! Вот так встреча! –воскликнул он, словно встретил давнего друга.

Они действительно обнялись как старые друзья, хлопая друг друга по плечам. Окружающие с некоторым удивлением наблюдали за этим проявлением чувств. Авакян в конце концов махнул рукой и вернулся за стол продолжить беседу с женщиной.

Марк растерянно смотрел то на мужчин, то на женщину, потом негромко сказал:

– Мам, я тебе потом объясню.

– Да уж постарайся, – язвительно ответила она, почему-то зло глядя на Авакяна.

Тот недоумённо нахмурился. Минуту назад они вполне мирно беседовали. Хозяйка дома, хоть и убитая горем, держалась корректно. Теперь же напоминала разгневанную фурию.

– Давайте закончим. Я устала, – жёстко проговорила она, вставая из-за стола.

Подполковник лишь пожал плечами и поднялся. По предварительным данным это действительно было самоубийство – оставалось дождаться заключения экспертизы.

Между тем человек, только что обнимавшийся с Ремизовым, расспрашивал его:

– Тебя каким ветром занесло сюда? Это твои друзья?

– Я в Москву перебрался, – улыбнулся Артём. – Из полиции меня попросили, так что… Слушай, Игорь, что эксперт говорит?

Раевский на вопрос не ответил, а осторожно уточнил с натянутой улыбкой:

– Что значит – «попросили»?

– То и значит, – недовольно бросил Ремизов. – Под зад коленом с волчьим билетом. Да я и не расстраиваюсь. С этими уродами только карму портить. Ей-богу, ещё немного – и придушил бы кого-нибудь. Голыми руками. Может, и не одного. Они там совсем охренели. Дела за бабки разваливают на раз. Тошнит от этого.

– Понятно, – протянул Раевский. – И чем занимаешься в столице?

– Грузчиком пока в магазине, – увидев вздернутые брови, Артём задиристо продолжил: – А что – работа спокойная. Нервы не порчу. Отстрелялся, и в койку. Благо есть с кем.

Он весело подмигнул, но Раевский почувствовал в его словах неподдельную горечь.

– Понятно, – повторил он. – Ну а здесь – как оказался?

Ремизов на секунду замялся, но решил не врать:

– Пацан попросил с ним приехать. Не верит, что отец сам…

– Ну, верит, не верит – это его проблемы. Сам знаешь – только экспертиза покажет. Но по предварительному заключению – похоже, сам.

– А можно мне взглянуть?

Раевский на несколько секунд засомневался, потом пристально посмотрел на Ремизова и неуверенно кивнул. Мотнул головой, приглашая идти за собой, и направился к широкой лестнице. Они поднялись на второй этаж. Длинный коридор заливал дневной свет из большого окна. Раевский остановился у одной из дверей тёмного дерева и жестом пригласил Ремизова войти.

Это был кабинет хозяина дома, ожидаемо просторный и дорого обставленный. Массивный письменный стол из красного дерева посреди комнаты, за ним – высокое кожаное кресло. На стенах полки с книгами и пара картин в тяжёлых рамах. Чуть в стороне от кресла на полу лежал человек – лицом вверх, руки раскинуты. У его головы на тёмном ковре пятна крови. Рядом с правой рукой – пистолет.

Над телом склонился невысокий плотный мужчина с седой щетиной и усталыми глазами.

Раевский шагнул внутрь и окликнул эксперта:

– Степаныч, это наш коллега, Ремизов. Опер из… в общем, свой. Объясни ему, что тут к чему.

Эксперт выпрямился, окинул Ремизова быстрым профессиональным взглядом.

– Здравствуйте. Пока всё предварительно, но картина вырисовывается.

Стараясь не наступать на следы и видимые пятна, Артём подошёл ближе, чтобы рассмотреть лежащее на полу тело: аккуратного мужчину в дорогом домашнем халате, с бледным, застывшим лицом.

– Его нашли в кресле, так? – первым делом спросил Ремизов, глядя на сдвинутое к стене пустующее кресло.

Степаныч кивнул.

– Верно. Изначально он был в кресле. Поза выглядела неестественной, но это могло быть следствием мышечного расслабления после смерти или изменения положения тела при первичном доступе к нему. Мы передвинули кресло для удобства осмотра.

Ремизов перевёл взгляд с кресла на тело и обратно. Затем встал на колено, изучая голову трупа.

– Траектория выстрела? Дистанция?

– Входное отверстие в области подбородка, выходное – в теменной части черепа. Траектория восходящая, характерная для самоубийства. Пороховой нагар соответствует короткой дистанции выстрела. Также обнаружен на правой руке.

Ремизов поднялся, отряхнув колени:

– Он оставил… Записка была?

– На столе, – Степаныч махнул рукой. – Коротко: «Простите все, больше не могу». Супруга почерк подтвердила.

Артём окинул взглядом кабинет – дорогая мебель, аккуратные ряды книг, семейные фото на полке.

Раевский нервно постукивал пальцами по косяку.

– Всё сходится, Артём. Никаких следов борьбы, ничего лишнего. Похоже, обычная депрессия.

– Пистолет… – Ремизов присел на корточки, рассматривая оружие на расстоянии вытянутой руки от тела. – Он был в руке или просто рядом?

– Лежал в кресле рядом с правой кистью. Не зажат, но в пределах досягаемости. Похоже, выпал после выстрела.

– Следы борьбы? Что-то указывает на сопротивление?

Степаныч покачал головой. Ремизов еще раз огляделся. Всё было в порядке, лишь на столе разбросанные бумаги. Его взгляд скользнул к большому окну на дальней стене – оно было приоткрыто, а на подоконнике виднелись тёмные волокна.

Он направился к окну.

– Оно было открыто? И что это за… мусор? – указал, не прикасаясь.

Степаныч приблизился, бросил взгляд на подоконник.

– Да, окно было приоткрыто. Мусор заметили – возьмём образцы. Пока не похоже на следы постороннего. Может, ветром занесло. В лаборатории уточним.

Ремизов задержал взгляд на окне, затем спросил:

– Есть хоть что-то, что ставит под сомнение версию о самоубийстве?

Степаныч вздохнул.

– Коллега, моя задача – установить причину смерти. На данный момент это выглядит как самострел: выстрел в упор, пистолет рядом, следов борьбы нет. Окно и мусор?.. Возьмём на анализ. Но картина типичная. Были ли здесь посторонние – не ко мне. Я могу сказать, как пуля вошла в голову, а не кто её туда послал. Это ваша работа.

Раевский, стоявший в стороне, молча кивнул.

Ремизов отошёл от окна. Ещё раз обвёл взглядом комнату – его лицо выражало сомнение. Казалось, он искал то, что могло опровергнуть очевидное.

– Ясно, – наконец сказал он. – Спасибо.

Раевский жестом показал, что пора уходить. Они вышли, оставив эксперта работать в тишине.

Пока спускались по лестнице, Игорь, скосив глаза, внимательно следил за выражением лица Артёма. Бывший полицейский что-то обдумывал с каменным лицом. Раевский искренне уважал этого человека, но его появление в доме самоубийцы напрягало. Жёсткий, прямолинейный – если Ремизов заподозрит неладное, его уже не остановить. Даже без полномочий. Ему достаточно знать, что закон нарушен – а права он себе выпишет сам. В этом Игорь не сомневался.

Нужно было понять, насколько Артём вовлечён. Кто его позвал? Сын, как он сказал? Или тут что-то ещё?

Артём, словно они заранее условились, направился к выходу и остановился на крыльце. Закрыв глаза, глубоко вдохнул свежий воздух.

Раевский встал рядом. Ещё при встрече он уловил запах перегара – да и весь вид Ремизова говорил, что ночь у него была «весёлая». Если даже его и не мутило сейчас, то чувствует он себя наверняка не лучшим образом. Хотя для таких, как Артём, это не имеет значения: если нужно, он соберётся – неважно, сколько выпил и сколько спал.

– Ну что, – наконец спросил Игорь, прерывая затянувшееся молчание. – Что-то не понравилось? Остались вопросы?

– Нет, – отрезал Артём. – Всё указывает на самоубийство. Нет причин не доверять эксперту. Но лучше дождаться окончательного вердикта.

– Так чего завис? Плохо себя чувствуешь?

– И это тоже. Вчера начудил немного. Да ещё подрался.

На крыльце появился Марк. Он не подошёл к ним, держась в стороне.

– А, вот и ты! – оживился Артём. – Будь другом, принеси пистолет.

Лицо Раевского вытянулось, но Ремизов тут же пояснил:

– Не пугайся, это травмат. Отобрал у грабителей. На Марка и его друзей напали возле бара. Влез, заступился… ну, ты понял. Короче, по словам парня, я их отучил от плохих привычек и забрал ствол. Хочу сдать тебе.

Игорь выслушал историю с лёгким раздражением. Принять пистолет он мог только по заявлению, но тогда пришлось бы заводить дело о попытке ограбления. Можно спихнуть в район, но чем это обернётся для Артёма – неизвестно. Раевский не слишком доверял объективности некоторых коллег.

– Давай так, – решил он, – если поступит заявление от пострадавших или об утрате оружия – разберёмся. Пока ствол полежит у меня в сейфе. Потом утилизируем. Сейчас оформим как находку.

Артём кивнул и повернулся к Марку:

– Найди бумагу и ручку.

– Не нужно, – Игорь открыл папку, которую держал в руках.

Через несколько минут заявление было готово. Раевский убрал пистолет в карман.

– Скажи, Артём, ты здесь в каком статусе?

– Типа друг, – скривился Ремизов. – Типа, в ответе за тех, кого приручил. Пацан уговорил приехать – мол, раз ночью спас, спасай и днём. Но, вижу, его опасения напрасны. Мне здесь больше нечего ловить.

Разговор пришлось прервать: к особняку подъехала машина с затемненными стеклами. Двое санитаров в синих комбинезонах прошли мимо, толкая перед собой алюминиевые носилки на колёсиках. Их движения были отработаны до автоматизма – никаких слов, только тихий скрип колес по каменному полу.

После них в воздухе повисло тягостное молчание. Раевский нервно покусывал нижнюю губу, мысленно перебирая возможные осложнения от присутствия Ремизова. Каждый новый вариант представлялся хуже предыдущего.

Артём чувствовал его напряженный взгляд. Он понимал причину беспокойства подполковника – бывший оперативник на месте преступления всегда выглядел подозрительно, даже если действовал из лучших побуждений.

Они стояли в нескольких шагах друг от друга, неловко отводя глаза. Раевский теребил ключи в кармане, Ремизов изучал узор на плитке. Никто не решался первым нарушить молчание. Давно знакомые, они чувствовали себя чужими – два профессионала, оказавшиеся по разные стороны процедурных норм.

Вскоре санитары вынесли носилки с телом в черном полиэтилене. Вдова и сын сделали несколько шагов вслед, но остановились на верхней площадке крыльца. Четверо застыли у входа в гнетущем молчании. Вдова сжимала в руках мокрый от слез платок. Сын стоял, опустив голову. Раевский сохранял официально-сдержанный вид. Ремизов, минуту назад такой уверенный, сейчас выглядел несколько растерянным.

Стук колес носилок по ступеням, шелест полиэтилена, приглушённые шаги санитаров – эти звуки казались неестественно громкими – резали тишину. Все молча смотрели, как санитары осторожно грузят носилки в машину. Ещё недавно этот человек жил, ходил по комнатам, дышал. Теперь его увозили навсегда. Вдова всхлипнула и резко отвернулась, закрыв лицо руками.

Артём проводил взглядом уехавшую «труповозку», зарылся пальцами в волосы на затылке и тихо спросил:

– Марк, кинешь меня до метро? Здесь, похоже, всё ясно.

Парень кисло кивнул, звякнув в кармане ключами, но неожиданно вдова в гневе повернулась к Ремизову.

– Конечно, кинет!.. Какого ты вообще сюда припёрся! Марк, ты где «это» откопал?!

Голос женщины источал такой яд, что лица Марка и Раевского недоумённо вытянулись. Только Артём не выказал удивления и даже небрежно усмехнулся.

– А ты, Ира, не изменилась, – бросил он с сарказмом. – Все так же не думаешь, прежде чем говорить.

Угрюмо хмыкнув, он сделал шаг на ступеньку вниз. Позади раздалось шипение, смешанное с тихим рыком:

– Проваливай! Ты всегда таким был! Подожми хвост и вали отсюда!

Артём резко замер, словно наткнулся на невидимую преграду. Повернувшись, он вперил тяжёлый взгляд в хозяйку дома, и та медленно попятилась в открытую дверь. Теперь её лицо не дышало злобой. В глазах читался испуг. Ремизов, не останавливаясь, продолжал наступать – женщина пятилась, наконец повернулась и, оглядываясь, быстрым шагом пошла в дом. Артём ускорился и настиг её в гостиной, как раз когда из кухни появился подполковник Авакян. Застыв, он наблюдал эту сцену погони, затем спокойно поинтересовался:

– Ирина Викторовна, вы в порядке?

Женщина, пытаясь освободить локоть из цепких пальцев Артёма, коротко кивнула:

– Всё отлично, Артур Сергеевич. У нас тут небольшой спор.

В её тоне прозвучала вернувшаяся уверенность и злой сарказм. Ремизов даже не взглянул на Авакяна, продолжая сверлить взглядом лицо хозяйки дома. Подполковник понимающе поджал губы и направился к выходу из дома, где в изумлении застыли Марк и Раевский.

Кивнув в сторону замершей в гостиной парочки, Авакян легонько толкнул Игоря плечом.

– Ты что-нибудь понимаешь?

– Могу только предполагать, – хмыкнул тот, качнув головой. – Поехали.

Обменявшись рукопожатиями с Марком и выразив формальные соболезнования, они вышли через кованые ворота к «Лексусу» Раевского. Когда машина медленно тронулась, Авакян не выдержал:

– Кто такой? Откуда его знаешь?

– Опер из Нижнего. Помнишь, в прошлом году за педофилом гонялись? Я тогда полтора месяца в Нижнем проторчал. Он тоже по этому делу работал. Тогда и познакомились. Я же рассказывал.

– Помню. Контуженый спецназ с Донбасса, – Авакян оскалился: – Это же он того козла на «больничку» отправил, поломал всего при аресте?

– Он. Не сдержался. Да я и сам еле себя в руках держал. Отписывались потом… А чего ты «контуженным» его назвал? Вроде он не того… Не припомню про контузию.

– Да это я так… Фигура речи. Ну, типа, крышу срывает, как у контуженного.

– Все мы немного «контуженные». Профессией. Общение с отбросами не проходит даром для психики.

– Это точно. Иногда хочется достать ствол и…

Артур замолчал, поймав на себе жёсткий взгляд Игоря. Он сразу понял, что задел болезненную тему – недавние события, о которых лучше было не вспоминать.

Всего несколько месяцев назад они расследовали дело об убийствах, связанных с финансовыми махинациями. Главный фигурант, Морозов, оказался причастен к серии ограблений двадцатилетней давности – именно его банда замучила тогда деда и бабушку Раевского. Эта трагедия и заставила выпускника МГИМО пойти на службу в полицию. Когда наконец вышли на преступника, Раевский застрелил его при задержании. «Казнил» на месте, исполнив свой личный приговор. В тот момент захлестнувшие эмоции не позволили здраво мыслить – «казнь» казалась единственно правильным выбором. Но и после, размышляя, переваривая случившееся, он не каялся и считал себя правым. Однако крошечный червячок сомнения ещё долго пытался проделать трещину между долгом и чувством справедливости. Вскоре и он затих, оставив свои безуспешные попытки. В душе подполковника воцарилась уверенность в правильности принятого решения.

– А так он парень правильный. И опер от бога.

– Только выглядит «опер от бога» как-то… Потасканно, что ли. И амбре от него, как от грузчика из алкогольного отдела.

– Это ты в точку! – Раевский грустно усмехнулся. – Он сейчас грузчиком работает. Выгнали его из розыска. Выдавили, видимо. Не любит система правильных.

– Но мы-то на месте, – Авакян слегка гордо выпятил грудь.

– А ты считаешь нас правильными?

– А то! Взяток не берём. Дела не разваливаем.

– Но от денег не отказываемся, – Игорь рассмеялся, лукаво подмигнув Артуру.

– Это другое! – оживился Авакян. – Мы скольким людям помогли? А так бы эти деньги просто осели в чьих-то карманах. Ты же сам знаешь…

– Знаю, – зло процедил Игорь.

При расследовании дела Морозова им попался его криптовалютный кошелёк – целый миллиард рублей. Сумма, которую сложно было даже осознать. И опять долг и совесть сошлись в неравной схватке. Перевести деньги в бюджет – значит, просто размазать их по коррупционным схемам. Присвоить – не по совести. Они нашли компромисс: создали неофициальный фонд помощи пострадавшим сотрудникам. Себя не забыли, но и другим помогли всерьез. Теперь кровавые деньги служили добру, и это заглушало последние сомнения.

– Может, надо помочь «грузчику»?

– Не возьмёт, – уверенно, но с досадой отрезал Игорь. – Когда вместе работали, даже обедом не позволял угостить. Видимо, слишком принципиальный.

– Тяжёлый случай. А может, вы не настолько сблизились?

– Может быть, – вздохнул Раевский. – Попробую предложить. Посмотрим.

Игорь действительно хотел помочь, но не прямым финансированием. Если Артём согласится – можно устроить что-то вроде улучшения жилищных условий. Он уже обдумывал план: сначала попросить генерала выяснить настоящие причины увольнения, потом поговорить с самим Ремизовым, выслушать его версию и сопоставить факты. Вдруг он действительно где-то «накосячил», но признаться стыдится?

Марк тихо прикрыл дверь и осторожно направился в гостиную. В доме стояла непривычная тишина – обычно играла фоном музыка, на кухне возилась горничная, доносились звуки садовых работ.

Двое по-прежнему стояли рядом. Артём держал его мать за локоть, но та уже не вырывалась – лишь сердито смотрела ему в лицо.

– Пусти, – тихо сказала она, заметив сына.

Артём разжал пальцы. Ирина опустила руку, другой потёрла локоть и недовольно проворчала:

– Синяки останутся.

– Не будешь всякую дичь нести, – парировал Ремизов.

Марк недоуменно переводил взгляд с матери на мужчину.

– Мам? Вы знакомы? – наконец решился он.

– Тебе какое дело? – резко бросила она. – Ты где его откопал? И зачем притащил в дом?

– Морок обещал…

– Морок, значит, – Ира разве что не подбоченилась, но вся поза говорила о воинственном настрое. – А ещё что он тебе наплёл?

– Сказал, бывший полицейский. Воевал. Ну я и подумал…

– Воевал, значит, – язвительно протянула она. – Вояка! За чужих – всегда горой! А свои – сами как-нибудь. Так, Артём Сергеевич? Или тебе привычнее – Морок? Конечно, привычнее! Морок ты и есть! Бабка права была! Только морочить голову и умеешь. Да вонять, как козёл…

Артём, лишь слегка ухмыляясь, спокойно слушал её тираду, но на последнем замечании нахмурился.

– Козёл – это перебор. Лучше уж конь, – мрачно заметил он.

– Конями от приличных мужиков воняет. А от таких, как ты – только козлом.

– Каких – таких?

– Трепачей!

– И в чём же я трепач? – удивлению Ремизова не было предела.

– Нагородил с три короба, навешал лапши, и ноги в руки!

– Я-я-я?! – возмутился он. – А не ты ли меня послала?

– А ты и рад был! Только пыль столбом!

– Не рад. И потом… Меня вообще-то в армию призвали. Я на второй день уехал.

– Ну да, и адрес сразу забыл, – Ирина отмахнулась, словно отгоняя назойливую муху, и плюхнулась на диван. Казалось, последние силы оставили её.

Она закрыла лицо руками, будто вот-вот расплачется. Мужчина и парень стояли в растерянности. Но слёз не последовало – она лишь откинулась на спинку дивана. Марк с любопытным нетерпением подался вперёд, явно собираясь удариться в расспросы, но тут Ирина хрипло спросила:

– Ну и чего ты хочешь, Морок?

Артём не знал, что ответить. Ещё час назад, только увидев её, он готов был бежать отсюда без оглядки. Это желание держало его в напряжении всё это время. Но сейчас, когда она задала свой вопрос, Артём вдруг задумался: а действительно ли он хочет уйти?

Он видел перед собой зрелую женщину, удивительно сохранившуюся для своих тридцати семи лет. Её лицо, словно привет из юности – с мрачным, но до боли знакомым взглядом.

Воспоминания накатывали жаркой волной, смывая всё на своём пути: остатки похмелья, усталость прожитых лет, моральную и физическую боль.

Стройная, подтянутая, она двигалась с той же лёгкостью, что и в юности. И глаза… Те самые глаза – глубокие, с чуть заметной поволокой, обещающие что-то неуловимое, манящее. Она не вписывалась в рамки общепринятой красоты. Но в ней всегда было нечто куда более сильное – почти осязаемая притягательность, та самая «изюминка» скрытой сексуальности.

Они выросли вместе, буквально бок о бок. Бегали по одним дворам, были неразлучны в детстве. А потом… потом настал момент, бесповоротно изменивший всё. Тот самый момент, когда он вдруг увидел в ней не просто подружку – а… девушку. Это было не просто осознание, а настоящее откровение. И с тех пор мир сузился до одной – единственной точки. Все мысли, все желания, все мечты сосредоточились на ней одной.

И вот она вновь перед ним, спустя столько лет. Артём был абсолютно уверен, что за прошедшие годы сумел стереть её образ, выжечь былые чувства. Задавить их тоннами пережитого, скрыть под толстым слоем «бетона забвения». Но сейчас… сейчас этот бетон треснул. Прежние ощущения восставали из пепла – яростно, неукротимо. Они с грохотом ломали возведённые им стены, пробивались на поверхность и стремительно рвались ввысь.

Он понимал, что это не нужно, что он должен сопротивляться. Эти чувства принадлежат прошлому. Они оба давно стали чужими, у каждого теперь своя жизнь.

– Не знаю, – Артём повертел головой, словно его душил воротник. – Наверное, мне пора, – хрипло проговорил он и повернулся спиной.

Первый шаг дался с трудом, потом стало проще, и он решительно зашагал к выходу. Марк бросился за ним. Ира осталась неподвижной, уставившись ему в спину.

Так уже было, тоскливо вспомнилось ей. Эта прямая спина, удаляющаяся в ночь после её же яростных упрёков и крика: «Пошёл вон! Убирайся, гад!» Давно… но будто вчера. Она не собиралась его останавливать, не собиралась вспоминать то гнетущее состояние ожидания, которое преследовало её долгие годы.

Ждать она больше не хотела. Даже если он останется сейчас – рано или поздно уйдёт. Она была уверена в этом. «Нельзя войти в одну реку дважды», – медленно пульсировало в висках, словно напоминание о неизбежном. Нетерпимый, упрямый – таким он был всегда. Разве люди меняются?

– Артём! Артём! Блин! – Марк догнал его уже у двери. – Останься! Не слушай маму. Она не злая, просто… ты же понимаешь…

Голос парня вибрировал от едва сдерживаемых эмоций. В каждом звуке слышалось отчаянное желание добиться своего, и Ремизов застыл. Прошлое смешалось с настоящим, ударило по сознанию, и он не мог собраться с мыслями. Жаль парня. Жаль и его мать. Такой день – не лучшее время для воспоминаний. А он, видимо, и правда не самое светлое, что было в её жизни.

– Мам! – Марк дёрнул его за рукав куртки и одновременно обернулся назад. – Скажи ему, чтобы остался!

Сейчас он напоминал капризного ребёнка, у которого отнимают игрушку. Ирина поднялась с дивана и вышла в прихожую. Её взгляд скользнул по мужчине и сыну. В глазах читалась смесь усталости и безысходности.

– Мам! Ну что ты молчишь?! Ты должна…

Ира махнула рукой, словно сдаваясь неизбежному.

– Тёма… – хрипло окликнула она, и в этом обращении было что-то давно забытое. – Останься, если можешь… если хочешь, – голос звучал тихо, почти покорно. – Нам правда будет спокойнее.

Артём вздрогнул, вынырнул из оцепенения. Это обращение и её тон здорово удивили. Он постоял, не находя слов. Затем молча кивнул, словно ставя точку в затянувшемся споре. Марк тут же радостно ткнул его в плечо.

– Только пусть твой… – голос Ирины дрогнул. На миг в глазах мелькнуло что-то тёмное – испуг? боль? – но она лишь сжала губы и закончила уже спокойно, почти механически: – …друг сходит в душ. Я принесу чистую одежду. Подберу что-нибудь…

Взгляд скользнул по их фигурам, задержавшись на секунду дольше нужного, и она завершила:

– Кажется, размер должен подойти.

Марк мгновенно превратился из капризного ребёнка в радушного хозяина.

– Двигай за мной! Займёшь гостевую. Там и ванная своя, и гардероб.

Артём решил не спорить, только небрежно ухмыльнулся. С мыслью, что гардероб ему явно не понадобится, он прошёл в открытую дверь и тихо присвистнул.

Окидывая взглядом пространство, он только качал головой. На идеально заправленную кровать падал мягкий свет из широкого окна. В воздухе витал едва уловимый аромат свежести – не парфюма, а чего-то чистого, почти природного. Он провёл рукой по гладкой поверхности тумбочки, затем направился к ванной. Кафель под ногами оказался приятно тёплым, в хромированных деталях ровными бликами отражались потолочные лампы. Вода из крана потекла бесшумно, без привычных ему скрипов и брызг. Взяв в руки пухлое полотенце, он отметил его мягкость, затем положил обратно. Всё здесь было продумано, удобно, но как-то… нереально. Он вышел обратно в комнату, оставив дверь ванной открытой, сел на край кровати и уставился в окно.

Всё было чужим, словно в дорогом отеле, где каждая деталь кричит о временности и непринадлежности. Только женщина, которая сейчас подбирала ему одежду, была…

Артём горько усмехнулся, ощущая привкус этой усмешки на губах. Он не решался назвать её даже бывшей подругой, хотя они провели вместе немало ночей. После неё женщин было много – он легко сходился и так же легко расставался. Но ни одна не цепляла по-настоящему, не хотелось впускать, встраивать в свою жизнь. Впрочем, ему это было и не нужно. Сам себе хозяин – вот главное, что он усвоил за прожитые годы. Свобода. Независимость. И никакого обременения.

Он отогнал навязчивые мысли, стягивая одежду. Горячая вода обрушилась на него, смывая не только грязь и усталость дня, но и скопившееся внутри напряжение. Тело расслабилось, мышцы размякли, и он закрыл глаза, чувствуя, как вода стекает по коже, унося тяжесть. Это было первое настоящее облегчение за прошедшие сутки.

Намотав полотенце на бёдра, Артём почувствовал себя чуть увереннее, хоть и оставался чужаком в этом безупречно чистом, незнакомом пространстве. Даже пахло здесь иначе – дорогой химией и свежестью – не его запахами.

На полке, словно специально для него, лежали в прозрачных упаковках зубная щётка и расчёска. Он машинально привёл себя в порядок, осматривая отражение в зеркале под ярким светом. Лицо выглядело помятым, уставшим. Когда он коснулся отросших волос на затылке, промелькнула мысль, что надо бы постричься. Ещё одно дело, которое нужно было сделать в этой новой, пока неопределённой жизни.

Лёгкий стук в дверь прервал его размышления. Он распахнул её – в проёме стояла Ира, держа в руках стопку прозрачных пакетов, и на каждом отчётливо виднелись этикетки известных брендов. Артём удивлённо вскинул брови.

– Ты съездила в магазин? – спросил он, хотя это казалось невероятным, учитывая обстоятельства.

Она отмахнулась, прошла в ванную и, бросив пакеты на узкую тумбочку, пояснила:

– Этого барахла у Марка тонны.

В ворохе пакетов виднелись спортивные штаны, футболки, худи – в стиле «под рэперов».

Она продолжила, словно продавец-консультант:

– Низ у вас с Марком один, а вот в плечах ты намного шире. Поэтому подобрала майки оверсайз, и худи большие. Тебе подойдёт.

Артём, не задумываясь, схватил и распаковал один из пакетов с трусами известного бренда и, сбросив полотенце, начал их натягивать. Ира, которая в этот момент раскладывала остальные вещи, вскрикнула, поперхнулась и тут же отвернулась, зашипела:

– Ремизов, ты совсем рехнулся? Не мог подождать, когда я выйду?!

– А что ты там не видела? – пожал он широкими плечами и в голосе проскользнула давняя, привычная дерзость.

Он попытался притянуть её за локоть, чтобы развернуть к себе, но мгновенно получил кулаком в лицо. Удар не был сильным – скорее отточенным, будто она тысячу раз репетировала его в голове. Артём рефлекторно зажмурился, пальцы сами потянулись к больному месту – той самой точке над скулой, куда Ира врезала ему много лет назад, когда он впервые попытался её обнять.

Она не изменилась. Совсем. Даже выражение лица было таким же – холодный гнев, чуть прикрытый презрением.

– Нет, ну ты реально охренел! – Ира шипела, как разъярённая кобра, не хватало только раскрытого капюшона за спиной. – Я сегодня мужа потеряла!

– Извини, – стушевался Артём. – Я что-то действительно… – он виновато взъерошил волосы, оставив фразу недоговорённой.

Ира замерла, скривив губы, затем резко развернулась и вышла, бросив на ходу:

– Не надевай футболку – я сейчас.

Ремизов опёрся ладонями о раковину, изучая своё отражение. Она снова командовала – но это его не раздражало. Тело приятно дышало, пахло дорогим гелем для душа. Утром-то было совсем хреново… И вот теперь – это.

Ира вернулась почти сразу, держа в руке табурет, прижимая локтем шёлковую накидку. В другой руке – блестящие профессиональные ножницы и длинная расчёска. Молча установила табурет перед зеркалом, стоящим у стены, жестом велела сесть, и ловко, одним движением накинула на него парикмахерский пеньюар.

Артём не сопротивлялся. Её уверенные, точные движения завораживали. А когда тонкие пальцы коснулись его волос, разделяя пряди, по спине побежали мурашки – то ли от неожиданности, то ли от давно забытого ощущения её близости.

Он почувствовал первое касание её рук, срезающих ножницами прядь. За ним второе, третье… Закрыл глаза на секунду, прислушиваясь к шороху волос, падающих на пеньюар, к её дыханию совсем рядом, и тут же высказал вслух, слегка хрипло:

– Догадался… Ты – парикмахер?

Она хмыкнула, продолжая работать.

– Это, скорее, вынужденный навык. Когда в доме растёт оболтус, который ни в какую не хочет идти в парикмахерскую… – она сделала паузу, срезая очередной локон у виска. – А так… я хирург.

Артём чуть не поперхнулся воздухом. Он резко открыл глаза, пытаясь поймать её взгляд в зеркале, но она была сосредоточена на стрижке.

– Ты… кто, прости? – переспросил он, словно ослышался.

– Пластический хирург, – спокойно повторила Ирина. – Один из лучших в городе, говорят. Ко мне за… – она легко пожала плечами, не отвлекаясь, – … за полгода записываются. Своя частная клиника.

Артём не знал, что и сказать. Пластический хирург? Своя клиника? Он смотрел на отражение её сосредоточенного лица, на ловкие руки с ножницами, и это никак не вязалось с образом той Иры, что осталась в его памяти. И уж тем более с его собственным представлением о себе, о своей жизни, такой далёкой от мира частных клиник. Это было как удар под дых, только не физический, а какой-то… мировоззренческий. Она стала кем-то, кто ему совершенно незнаком. Успешной. Самодостаточной. И это делало его собственную не слишком устроенную жизнь и все его «сам себе хозяин» каким-то… мелким.

Он молчал, переваривая информацию, ощущая себя вдруг очень маленьким и очень чужим в этом огромном доме, под этими умелыми, «чужими» руками.

Когда она сдернула накидку, Артём встал перед зеркалом, проводя рукой по затылку, ощущая свежесть и лёгкое покалывание от только что подбритых волос. В отражении на него смотрел… совсем не тот человек, которого он привык видеть. Модный парень с аккуратной стрижкой, подчёркивающей резкие линии скул. Чужой. И, тем не менее, он себе нравился.

Он повертел в пальцах пластиковый одноразовый станок, которым она подбривала ему шею и виски.

– Щетину можешь не сбривать, – словно прочитав его мысли, сказала Ира, собирая инструменты. – Тебе идёт.

Она улыбнулась уголком губ, и Артём почувствовал, как что-то шевельнулось внутри.

– Давай снова в душ, – велела она будничным тоном. – Мы ждём тебя на кухне. Будем… – она чуть задумалась, глядя куда–то в сторону. – Обедать или уже ужинать? Ладно, будем просто есть.

Ира кивнула в сторону двери и вышла, оставив его одного с новым отражением и ворохом смешанных чувств.

***

Вечернее солнце, умирая, пробивалось редкими лучами сквозь полупрозрачные шторы. Артём вошёл на кухню в ностальгически-приподнятом настроении, но оно испарилось прямо на пороге. В помещении стояла густая, осязаемая тишина, и лица у матери с сыном были подавленные, словно вымотанные горем.

Ира, закусив губу, смотрела в сторону окна, но взгляд её был пуст и устремлён куда-то внутрь себя. Марк вяло ковырял вилкой уже остывшее мясо, низко опустив голову, будто изучая узоры на тарелке. Горничная, которую Артёму не представили, молча подавала на стол, поджав тонкие губы. Даже изысканная сервировка – тонкий фарфор с золотой каймой, блестящие столовые приборы, белоснежная скатерть – смотрелась чужеродной, неуместной. Атмосфера в комнате больше напоминала поминальный банкет, а не семейный ужин.

Артём не представлял, что могло произойти, пока он повторно принимал душ, но в доме явно что-то случилось. Всего десять минут назад Ира не выглядела такой раздавленной. Впрочем, для него это не было неожиданностью – иногда осознание горя приходит не сразу. Это потом начинаются слёзы, истерики, визиты к психологу…

Он попытался завязать разговор, но в ответ получал лишь односложные реплики, вздохи, тяжёлое молчание. Даже вкус безупречно приготовленной куриной грудки с овощами-гриль казался пропитан чужим отчаянием.

Вдруг в тишину ворвалась мелодия домофона. Ира вздрогнула, как от удара током. Медленно, словно сквозь воду, поднялась из-за стола и вышла. Марк следил за ней взглядом, непроизвольно сжав вилку так, что костяшки пальцев побелели.

Ирина вернулась через пару минут, лицо бесстрастное – только в глазах, широко раскрытых, читалось что-то между недоумением и животным страхом.

– От Синцова? – мрачно выдохнул Марк. – Те же, что до этого звонили?

– Да. Приехали, – голос Иры был еле слышен. – Хотят поговорить. Ладно, пойду к ним.

Она неохотно повернулась в сторону двери и замерла в нерешительности. Артём резко отодвинул тарелку.

– Кто это? Когда звонили?

– Минут десять назад… Потом расскажу.

Но он поднялся. Его лицо, только что спокойное, стало решительным и жёстким.

– Не надо, Артём! – вцепилась в его рукав Ирина.

Он накрыл её руку своей, и мягко, но неотвратимо убрал.

Двор встретил их свежей прохладой – в воздухе пахло сырой землёй, где-то шуршали листья. Последние лучи солнца, тусклые и косые, цеплялись за верхушки деревьев.

У ворот замерли двое мужчин, чьи безупречные костюмы едва уловимо поблёскивали в мягком свете уходящего дня. За их спинами чернел мрачный как катафалк «Гелендваген».

– Бармин Олег Николаевич. Начальник службы безопасности «БиоХелс Групп». Соболезнуем вашему горю, – слегка склонив голову, сказал первый. Голос ровный, вежливый, но без капли тепла. – Есть один вопрос.

Второй мужчина застыл статуей, упёршись в Иру холодными, как у рыбы, глазами.

– Как я уже озвучил по телефону, ваш муж… задолжал, – продолжил Бармин.

Пауза тянулась несколько секунд.

– Двадцать миллионов долларов, – наконец проговорил он, растягивая слова. – И теперь это – ваш долг.

Ирина не шевельнулась. Только губы её дрогнули и побелели. Артём сделал шаг вперёд, коротко спросил:

– И документы имеются?

Мужчины переглянулись. Тот, что говорил, сдержанно кивнул и достал из машины папку. Чёрная кожа, застёжка – выглядело дорого. Он открыл папку и протянул Артёму один лист.

– Заём. Подпись Тихомирова. И его жены. Всё чисто, – голос звучал с ленивым превосходством. – Хотите – разбирайтесь в суде. Но рекомендую договориться по-хорошему.

Артём, мельком взглянув на текст, вскинул глаза:

– Почему сейчас?

– Так он умер, – плечи мужчины слегка дёрнулись. – Пора платить.

Ирина взяла документ из рук Артёма. Её подпись. Размашистая, чуть нервная, но несомненно её. Как? Когда? В памяти всплыл размытый образ: Леонид, какой-то нервный, с тенью тревоги в глазах, протягивает ей стопку бумаг: «Подпиши, пожалуйста. Это формальность, для отчётности». Она тогда даже не взглянула. Он нервничал, а она… операция через час, она просто хотела, чтобы от неё отстали. Медленно доходило: муж либо был в отчаянной ситуации, либо его принудили. Возможно, угрожали. Ей. Марку. И теперь, после его смерти, долг лёг на неё.

– Вы же подписали, – в реплике Бармина слышалось что-то между насмешкой и угрозой, – значит, согласились.

Артём покосился на Иру и резко спросил:

– Вы уверены, что этот договор вообще законен?

– Подпись есть, – холодно парировал Бармин. – А что там у вас в голове творилось – не наша забота.

– Эти подписи… Леонид не говорил… Я вела часть дел. Такие суммы… Он бы сказал, – на последних словах голос Ирины стал совсем тихим.

– Возможно, он берёг вас, – с мнимой заботой заметил Бармин. – Или вы просто не знали его так хорошо, как думали.

Тишина. Казалось, даже шорох листьев стих.

Артём опять взял документ, быстро прочёл и медленно поднял глаза на стоящего перед ним человека.

– Олег…?

– Николаевич! – нетерпеливо подсказал тот, неприятно оскалившись.

– Да – Николаевич. Именно, – Ремизов словно издевался, презрительно растягивая слова. – Я могу это оставить себе?

– Это ваш экземпляр. Копия, – Бармин злобно прищурился. Этот не пойми откуда появившийся тип начинал ему жутко не нравиться.

Артём спрятал бумагу под худи и лениво бросил:

– Нам нужно время.

– Неделя, – отрезал Бармин. – Потом начнутся юридические процедуры.

– …дуры, – вытянув губы, эхом протянул Артём задумчиво.

Бармин хмуро зыркнул на него, развернулся и направился к машине. Второй задержался на секунду, посмотрел на Иру:

– Примите ещё раз соболезнования.

Вскоре «Гелендваген» исчез за поворотом. А Ирина вдруг осознала: они могут забрать всё – клинику, которую она строила годами, дом, их будущее…

***

Скорбную тишину дома нарушало лишь мерное тиканье напольных часов. За окном почти стемнело, и бледный свет фонаря скользнул по подоконнику, проникая в комнату и мягко преображая привычные очертания предметов. Ирина тронула выключатель – торшер залил пространство мягким светом.

Она рухнула на диван, будто ноги внезапно отказали ей. Артём молча присел рядом; напряжённое молчание висело между ними тяжёлой пеленой. Артём не шевелился, лишь тень на его скуле обозначилась резче, выдавая внутреннее напряжение.

– Это – Синцов, – наконец заговорила Ирина, выдыхая имя, как проклятие, – Владимир Яковлевич… Леонид ввёл его в наш бизнес – сеть клиник, медицинские центры. Сначала казался идеальным партнёром. А потом… – её голос стал жёстким, – начал методично всё отжимать. Рейдерские захваты, подставные проверки… Осталась только моя клиника пластической хирургии. Последнее, что у нас есть.

Артём медленно повернул к ней голову:

– А этот долг? Заём?

– Возможно, подделка, – резко бросила Ирина. – Или… – её взгляд внезапно стал отсутствующим, – или его заставили подписать. Давили… Может, через Марка. Леонид никогда бы не согласился на это добровольно. Нам не нужны были деньги. Прости, – тихо сказала она, избегая его взгляда. – Прости, что на тебя всё это обрушилось.

Артём отрицательно покачал головой.

– Не извиняйся. Просто подробнее объясни, что происходит.

Ира слабо улыбнулась уголками губ, но глаза оставались печальными.

– Происходит?.. Уже произошло. Нас выбрасывают на улицу. Синцов нацелился на последний актив. Моя клиника. Его там нет в акционерах. Поэтому решил забирать через долги.

– Ну, это мы ещё посмотрим, – Артём скрипнул зубами.

– Да тут и смотреть не нужно. У него возможности… Пятнадцать лет жизни коту под хвост!.. Обидно. Но ты не думай об этом. Разберусь как-нибудь.

В дверях появился Марк, скользнул взглядом по лицам матери и Артёма и спросил с тревогой:

– Что они хотели? Всё плохо?

– У отца остался большой долг. Теперь от меня требуют погасить его.

– Сколько?

– Много, сынок. Столько у нас нет, – Ирина смотрела в сторону, словно боялась встретиться глазами с сыном. – Марик, иди к себе. Мне нужно поговорить с Артёмом.

Марк недовольно хмыкнул, но спорить не стал. Когда стихли шаги на лестнице, Ирина повернула лицо к Ремизову.

– Расскажи, как ты жил? Семья, дети?

– Как перст! Даже не примерялся. Жил?.. Воевал, потом полиция. Сейчас грузчик. Как видишь, карьера задалась. – Артём лукаво подмигнул и театрально оскалился. – А как ты жила… после того, как турнула меня?

– Ремизов! Ты-ы… как был… – она нервно сглотнула.

– Ладно, прости. Не злись. Рассказывай, – слегка сжал её локоть Артём.

– Хорошо, начну сначала, – Ира тяжело выдохнула, сжимая пальцы. – Когда ты ушёл… Когда бросил меня, я даже не успела тебе сказать… – голос дрогнул, и она резко стиснула губы, будто давя на рычаг внутри себя. – Ладно, это неважно.

Артём замер, будто получил удар под дых. Губы приоткрылись, но слова застряли в горле. Рука, ещё секунду назад державшая её за локоть, разжалась сама собой.

– Я тогда поверила Дашке. Подруга!.. – в голосе прозвучала горечь. – Она подсунула мне твою поддельную переписку с другой девушкой. Я была глупая и злая. А ты исчез… Потом мне пришлось жить дальше.

Она отвернулась, разглядывая свои сцепленные пальцы.

– Поступила в мединститут. Ни денег, ни жилья. Учила анатомию по ночам, когда другие спали. Бессонные недели перед сессиями… Выспаться – роскошь. Тогда казалось, что мир – это бесконечно длинный коридор: ни окон, ни выхода. Но я терпела.

– Терпела… – тихо повторил Артём.

– Получила диплом. Ординатура в районной клинике. Потом появился Леонид, – Ирина сделала короткую паузу. – Адвокат. Довольно успешный. Ухаживал терпеливо – цветы, помощь с документами, пропиской. В какой-то момент предложил выйти за него. Я подумала о… – она нервно сглотнула, – … о Марке. О том, как устала бороться в одиночку.

Артём осторожно перебил:

– Леонид – не отец Марка?

Ирина лишь отрицательно мотнула головой, избегая прямого ответа.

– Через пять лет у нас появилась первая клиника. Вложили все сбережения. Потом постепенно расширялись. Ещё три филиала в Москве и Твери, реабилитационный центр с израильскими партнёрами… – её голос дрогнул. – А сегодня осталась только моя клиника пластической хирургии.

– Синцов?

– Да. «Отжал», как говорится.

Ира резко умолкла, запрокинув голову на спинку кресла. Веки судорожно сжались в попытке удержать подступающие слёзы.

– Марк сказал, что учится на юриста, – заметил Артём, нарушив затянувшуюся паузу.

– Первокурсник МГУ, золотой медалист. Хотел продолжить семейную традицию, – Ирина чуть опустила голову.

– Он знает про Леонида? Что не родной?

– Знает. Мы решили не скрывать. Но Леонид был ему настоящим отцом – сказки на ночь, помощь с уроками, футбольные матчи… Благодаря ему у Марка даже два гражданства. Второе – израильское.

С полминуты она молчала и продолжила уже другим тоном:

– Потом мы с Лёней стали просто партнёрами. В бизнесе, в жизни. Просто сосуществовали. Разные комнаты – уже много лет. Не было чувств – привычка, ответственность.

– А Марк? – вопросительно взглянул Артём.

Ирина вздохнула, её пальцы медленно разжались.

– Он… он думал, что у нас всё хорошо. Со стороны так и казалось – идеальная семья. Ни скандалов, ни слёз, ни истерик, – она нервно провела рукой по волосам. – Мы мастерски играли свои роли. Я приходила на школьные собрания, Лёня – на его футбольные матчи. Но близости… этой настоящей теплоты между нами не было. Каждый жил в своей скорлупе. Мы… словно стали тюремщиками друг для друга.

Она замолчала, глядя куда-то мимо Артёма, потом добавила тише:

– У Леонида были женщины. Я… – губы дрогнули в виноватой полуулыбке, – тоже пробовала встречаться с одним человеком. Недолго правда.

Ирина отвернулась к окну, где по стеклу начали стекать дождевые капли.

– Марк ничего не знал. Да и зачем? Мы оберегали его от этой… фальши. Пусть думает, что у него нормальная семья. В конце концов, это ведь почти правда, не так ли? Вот так я жила эти годы. Бессонные ночи, брак по расчёту, строительство бизнеса. А теперь – двадцать миллионов долга и страх всё потерять.

Артём тихо сказал:

– Я рядом, Ир.

Она впервые за вечер искренне улыбнулась и положила руку ему на ладонь. В тёмной комнате будто стало чуть светлее.

– Я не жду от тебя ничего. Просто… не знаю, что делать. Леонид оставил после себя пустоту и долги. А ты появился через девятнадцать лет.

– Я не уйду, – просто сказал Артём.

Они сидели рядом в тишине. Не сближаясь. Но сейчас этого было ей достаточно, чтобы чувствовать себя увереннее.

Глава 3

Артём открыл глаза и впервые за последнее время не почувствовал усталой разбитости в теле. Сон был глубоким, непривычно крепким – будто он наконец-то разжал кулаки после бесконечной борьбы. Очнувшись, он не сразу понял, где находится – светлая комната, простыни с едва уловимым запахом лаванды, отдалённый перезвон часов где-то в доме.

«Я же у Иры», – сообразил он и сел, медленно проводя ладонью по лицу.

В ногах стоял стул – на нём аккуратно сложенная его собственная одежда: джинсы, чёрная майка, джинсовая рубашка на спинке стула. Всё чистое, выглаженное.

Артём замер, прислушиваясь к глухим, отдалённым звукам, и гадая: как они вошли, не разбудив его? Его сон всегда был чутким – даже в собственной квартире. Малейший скрип половицы, шорох за дверью – и он уже настороже. Годами выработанный рефлекс, ставший второй натурой.

А здесь… Будто кто-то выключил его сознание. Будто он провалился в ту самую бездонную глубь сна, которой почти не помнил – разве что смутно, из детства, когда не нужно было вздрагивать от каждого шороха. Когда можно было тонуть в тёплых, густых волнах забытья…

Он провёл ладонью по тонкой ткани простыни. Странное чувство – снова оказаться частью уютного дома.

На тумбочке лежали его часы и телефон. Несколько непрочитанных сообщений, но он не стал их проверять. Прежде всего хотелось кофе.

В доме царила тишина, прерываемая лишь лёгким звоном посуды. Коридор привёл на кухню, сверкающую чистотой: стеклянные поверхности, холодный блеск металла, за окном – размытые краски утра. У стойки хлопотала женщина в сером униформе и белом фартуке. Слегка за сорок, волосы собраны в тугой пучок. Увидев его, она быстро вытерла руки и кивнула:

– Доброе утро. Вы – Артём?

Он на секунду замер.

– Да. А вы?..

– Вера. Горничная. Я здесь уже лет шесть, – она улыбнулась, но в глазах читалась осторожность. – Кофе? Или чай?

– Кофе. Чёрный.

Пока она готовила напиток, он оглядел комнату. Всё здесь было слишком правильно, слишком продумано.

– А Ирина?.. – спросил он, принимая чашку.

– Уехала. Похороны организовывать. В ритуальное агентство… – Вера слегка сморщилась. – Сказала, что весь день в разъездах.

Артём кивнул, отхлёбывая горячий кофе.

– Марк с ней?

– Да. Молчит, но видно, что тяжело. Он ведь… очень любил отца. – Вера замолчала, будто подбирая слова. – Но держится. Как взрослый.

Артём обхватил чашку ладонями, чувствуя тепло. Вздохнул.

– А Ирина… как она?

Вера задумалась.

– Спокойная. Слишком. Такая уж она – всё внутри держит, – женщина развела руками.

Артём не торопясь пил кофе, думая, что надо действовать. Надо как можно больше узнать об этом Синцове. Найти слабое место.

Допив, поставил чашку в раковину.

– Спасибо, Вера. Я отъеду. Если Ирина позвонит – скажите, что буду к вечеру.

Горничная кивнула. В её взгляде было что-то материнское.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком. На улице было ветрено и сыро.

***

Ремизов ехал в свою коммуналку, расположенную почти в центре города. За окном такси в мареве мелкого моросящего дождя проносились серые многоэтажки. Он почти не замечал их: взгляд был устремлён куда-то в себя, мимо размытых огней фар и влажных отблесков витрин. В голове, словно упрямый механизм, прокручивались события вчерашнего дня, а он пытался уложить хаос пережитого в стройную картину.

В его комнате, хоть и скромной, без всякого намёка на уют, царил идеальный порядок. Всё лежало на своих местах, ни одной пылинки. Он уже привык и чувствовал себя здесь дома. Впрочем, он везде быстро привыкал. Не привязывался ни к местам, ни к людям. «Перекати поле», – так он думал о себе, иногда даже с какой-то горькой гордостью.

Из дальнего ящика Артём достал потёртую дорожную сумку. На кровать, застеленную серым покрывалом, аккуратными стопками легли несколько чистых футболок и свитеров, три пары джинсов. Затем из шкафа появилась кожаная куртка известного бренда – новая, которую надевал едва ли пару раз. С сомнением он долго смотрел на свой единственный, но добротный деловой костюм, висевший рядом. Вспомнил вчерашних «гостей» от Синцова, их дорогие, идеально сидящие костюмы, и с усмешкой закрыл шкаф. «Нет, для этой игры нужно что-то пошикарней», – мелькнуло в голове. У него не имелось иллюзий по поводу того, что ему предстоит.

Затем рука потянулась к тайнику, спрятанному за одной из полок с оставшимися ещё от тётки аккуратно сложенными газетами. Там лежали тугие пачки купюр, его неприкосновенный запас, заработанный на Донбассе. Три миллиона. Часть заработанного он отправил матери в родной город – по словам соседки, мама не тратила их, берегла «на чёрный день».

Он достал деньги, пересчитал пачки – всё на месте. В сумку отправился и «Макаров» – его талисман. Пистолет ложился в ладонь привычно и холодно, как продолжение руки.

У выхода из подъезда его окликнула соседка Зоя, кассирша из супермаркета, которую он иногда одаривал своим «вниманием». Видимо, выходная сегодня, она стояла в толстой кофте, из-под которой выглядывал домашний халат. В руке пустое мусорное ведро. «Баба с пустым… тьфу-тьфу», – Артём невольно сплюнул через левое плечо.

– Ты куда спозаранку, да ещё и с сумкой? – спросила женщина с любопытством.

– В новую жизнь, Зой, – ответил Артём, стараясь говорить легко, но чувствуя, как слова отдаются тревогой внутри. – Ты скажи там, что я уволился. Заявление пришлю. Трудовую забери, если не трудно. Заеду потом, когда всё уляжется.

Зоины брови поползли вверх, на симпатичном лице отразилось беспокойство. Она понизила голос почти до шёпота:

– Опять на войну, что ли, собрался? Контракт?

Артём криво усмехнулся.

– Да, видимо, не всех победил. Придётся повоевать, – он положил ладонь на её плечо, стараясь передать в этом жесте свою признательность. – Прости, что не оправдал надежд.

Она махнула рукой, уже понимая, что его не удержать, что он принял решение.

Артём вышел на улицу, сел в свою «Хонду» – не новую, но вполне приличную, надёжную машину – и завёл двигатель. Кинул взгляд в зеркало заднего вида, прощаясь со своей старой жизнью, которая теперь казалась очень далёкой.

***

Дорога до Главка МВД заняла около сорока минут, и все это время Артём безуспешно пытался дозвониться Раевскому. То, что он не отвечал, усиливало тревогу – решение ехать без предварительной договорённости могло обернуться неудачей.

На одной из неприметных улочек он свернул в тупик и заглушил двигатель. Здесь, в тишине, он привычными отработанными до автоматизма движениями привёл «Макаров» в нерабочее состояние. Его пальцы ловко извлекли боёк – маленькую, но очень важную деталь. Завернув в носовой платок, Артём спрятал её в укромном месте под капотом, у крепления бачка омывателя. Эта предосторожность могла избавить от лишних вопросов при случайной проверке – пистолет без бойка становится бесполезным куском металла.

Он не стал подъезжать близко к Главку, оставил машину в нескольких кварталах и пошёл пешком. Строгие лица дежурных, знакомая атмосфера казённой отчуждённости – всё это вызывало в памяти забытые ощущения. После того как Артём назвал себя и попросил вызвать Раевского, дежурный, немного поколебавшись, согласился.

Игоря на месте не оказалось, зато быстро появился Авакян, и его лицо при виде Артёма оживилось. Он провёл гостя в кабинет опергруппы – типичное служебное помещение с заваленными бумагами столами и вечным запахом казённой пыли.

– Игорь на совещании, но скоро должен быть, – сообщил Артур, кивнул на свободный стул и уселся напротив.

Разговор не клеился. Сначала пустые расспросы о жизни, затем неизбежный поворот на события в Украине. Артём отвечал односложно, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. Эти разговоры о войне, которую многие знали только по новостям, о боли, которую не пережили… Он и так носил в себе слишком много – кровь, грязь, необратимость потерь. Каждое неосторожное слово ворошило память, вытаскивая на свет то, что он так отчаянно пытался забыть.

Его мысли были заняты совсем другим – Синцовым, предстоящей встречей с Раевским, проблемами Ирины. Он ловил себя на том, что мысленно перебирает варианты, строит планы – с тревогой осознавая, как время неумолимо утекает сквозь пальцы. Каждая минута, потраченная на эту вынужденную беседу, отдаляла его от решения насущных проблем. Но приходилось сдерживать нетерпение, ждать.

Подполковник появился через полчаса. Войдя в кабинет, он широко улыбнулся при виде Ремизова – крепко пожал ему руку, оценивающе оглядел с головы до ног.

– Отлично выглядишь сегодня! – отметил он и дружески хлопнул Ремизова по плечу.

Артур, стоявший рядом, тут же подмигнул и одобрительно поднял большой палец.

Трёхдневная щетина подчёркивала стильную стрижку, добавляя облику Артёма жёсткую брутальность. Главное, исчезла вчерашняя измождённость и усталость, уступив место привычной собранности.

Ремизов хотел поговорить тет-а-тет и бросил многозначительный взгляд на Авакяна, но Раевский лишь слегка покачал головой – Артур останется. Без слов, но совершенно однозначно: Авакян «свой» – близкий человек, которому он доверяет без всяких оговорок.

Артём пожал плечами, принимая это как должное, и приступил к делу. В деталях рассказал о проблеме: как Синцов «отжал» бизнес у семьи Тихомировых, как теперь пытается забрать за какой-то непонятный долг последнее – клинику пластической хирургии

– А это значит, что у них не останется ничего, – мрачно подытожил он, глядя прямо в глаза Раевскому.

Услышав фамилию Синцов, Раевский нахмурился. В его глазах мелькнуло что-то вроде раздражения – это имя явно было ему знакомо.

Оказалось, Тихомировы не первые пострадали от Синцова. Он был известен как системный рейдер, и за ним тянулся длинный шлейф историй, каждая из которых похожа на предыдущую. Достав из шкафа толстую папку с досье на Синцова, Игорь молча положил её на стол перед Артёмом.

Поначалу каждая новая строка повергала Ремизова в растерянность, но под конец чтения материалов он испытывал бешенство. Столько предполагаемых преступлений – от банального мошенничества до исчезновений конкурентов и даже членов их семей – и ни одной зацепки! Ничего, что можно было бы использовать в суде или для официального расследования. Всё было безупречно и чисто с юридической точки зрения, но по сути – грязно до омерзения.

В голове пульсировал вопрос: кто за ним стоит? Как правило, без серьёзной «крыши» в высших эшелонах никто не может действовать с подобной безнаказанностью годами. А если так – то предстоит схватка с целой системой, где правила устанавливаются не законом, а влиянием и деньгами.

В нём поднималась волна ярости и одновременно он ощущал бессилие.

– Кто за ним стоит, Игорь? – наконец спросил Артём, отрываясь от бумаг и поднимая взгляд на Раевского.

Игорь покачал головой:

– Никого – в привычном смысле. Он сам себе система, Артём. Умелый организатор, связи сверху донизу. Только если взять на горячем… может, и получится закрыть, – подполковник сделал многозначительную паузу. – Можно будет «крутить по полной». Пока деньги решают – если не всё, то очень многое. Синцов это отлично усвоил и до сих пор остаётся неуловимым.

В кабинете наступила тишина, которую нарушал только лёгкий скрип кожаного кресла, когда Раевский откидывался назад. Артём сидел неподвижно, осознавая масштаб проблемы: Ирине угрожал не просто рейдер, а мощная машина, тщательно выстроенная система, работающая по своим неписанным законам. Он уставился на оперативников тяжёлым взглядом. Оба подполковника отвечали ему тем же.

– И это всё, что можете сказать? Он и дальше будет грабить и убивать?

Раевский пожал плечами и отвёл взгляд, словно этих вопросов он боялся больше всего. Говорить о своём бессилии он явно не желал.

– Артём, – начал он тихо, почти будничным тоном, – ты же знаешь, как это работает. Он действует, прикрываясь подписанным займом. Юридически он чист, требуя вернуть долг. И клинику он заберёт законно, если Ирина Тихомирова ему её отдаст или продаст, чтобы закрыть вопрос. Проблема в том, что он вынуждает людей отдавать последнее, прикрываясь законом. И мы не можем просто так взять человека, даже если знаем, что он мразь. Нужны доказательства. Не просто слухи, не просто досье, а конкретные факты его незаконных действий, которые выдержат в суде. То, что у нас есть – это лишь верхушка айсберга его истинных дел.

Артур кивнул, соглашаясь.

– Его схемы построены так, что он всегда чистенький, – добавил Раевский. – Попробуй подкопаться. Да и копаться опасно. Он, если просто почует нас рядом, так шуганёт – мало не покажется. Ты вот спросил, кто за ним стоит – а за ним и стоять не нужно. Он сам величина: со связями и влиянием. Так что против него только…

– Гранотомёт, – тихо прошипел Ремизов с вызовом.

Раевский посмотрел укоризненно.

– Но это не значит, что мы готовы отступить. Если он хочет клинику… – Раевский поднял ладонь и пошевелил пальцами, словно пытаясь поймать в воздухе идею. – Возможно, когда начнёт действовать… он допустит ошибку. Нужно создать для него ситуацию, Артём – патовую ситуацию. Или вынудить пойти на силовой сценарий. Подставить его людей под статью. Поймать на горячем. Тогда, возможно, потянется ниточка к Синцову. Но всё равно нужна поддержка из высоких кабинетов, понимаешь? Генерал, когда поручал собирать информацию, говорил, что наверху есть заинтересованность.

Взгляд Ремизова стал пронзительным, словно прожигающим насквозь. Он подался вперёд:

– А если так, Игорь: Ирина переписывает клинику и дом на меня. Ну, или «фиктивно» продаёт. И просто исчезает с Марком. Куда-нибудь подальше, чтобы он их не достал.

Раевский и Авакян переглянулись, но Артём не ждал реакции, продолжая развивать свою мысль.

– Когда Синцов пришлёт своих людей в дом Ирины за долгом, их встречаю я. И посылаю подальше. Они наверняка меня запомнили, когда приезжали предъявлять долг – сразу врубятся, что их просто кинули. Тогда они сто процентов попытаются наехать на меня – им же нужно узнать, куда подевалась семья Тихомировой. Если дёрнутся – сделаю из них «отбивные». Вот тогда Синцов пришлёт уже не просто «деловые костюмы», а натурально крепких ребят: выяснить, где Ирина, и заодно привести в чувство «борзого покупателя». Вот тут-то они могут проколоться – выйти за рамки закона, – он обвёл горячим взглядом оперативников. – Это уже будет чистый криминал! Можно даже дать разнести дом. Меня дать избить. Всё под запись. Тогда можно их брать и «колоть». Активы будут у меня, Ирина и Марк в безопасности, а у вас – живые доказательства его преступных методов.

В кабинете повисла напряжённая тишина. Подполковники переваривали услышанное. План Артёма был безумным, рискованным до предела, но в нём была своя – дикая, безжалостная – логика. Он предлагал не просто подставить Синцова, а спровоцировать его на прямое насилие.

– Это… это чистая хрень, Артём, – скривился Артур. – И провокация. В прокуратуре могут не принять, – Раевский согласно кивнул, его взгляд был прикован к Артёму. – И чего ты добьёшься? Они признают сделку недействительной через суд. Имущество вернётся к Ирине, и его всё равно заберут за долги. Она ещё и под «уголовку» может попасть. Это могут расценить как мошенничество.

– Мы выиграем время. Пусть подают в суд. Адвокаты могут затянуть дело. А параллельно будем разбираться – откуда взялся этот долг. Ирина говорит, что им не нужны были деньги, – в голосе Артёма сквозило чистое, почти безрассудное упрямство. – А насчёт провокации… Кто заставляет нас доводить этот план прокурорским? Впрочем, если вы не согласитесь – я всё равно буду действовать, как сказал. Спровоцирую его, а если не «подкинется», не заглотит наживку – просто убью. И пофиг – как это расценят. Получится отмазаться – хорошо. Нет – отсижу.

– Когда-то я уже подобное слышал, – тихо проворчал Авакян.

Он посмотрел на Игоря, и в этом взгляде было безмолвное напоминание. Раевский едва заметно вздрогнул, прекрасно понимая, о чём говорит друг. Именно так, с такой же холодной решимостью, Игорь говорил полгода назад, когда решил привести в исполнение свой личный приговор убийце его семьи. Тогда это была защита с привкусом мести – сейчас просто защитный акт. Но мотивация казалась до боли схожей.

– Ирина тебе кто, что ты так рисковать собираешься? – спросил Раевский, и в голосе слышалось не просто любопытство, а глубокое участие.

Артём на мгновение задумался, словно перелистывая страницы памяти. Затем, собравшись, уверенно выдал:

– Подруга детства.

– Ну если подруга детства – это всё объясняет, – понимающе хмыкнул Артур, – Подруги детства у нас в почёте.

Он не насмехался. Просто удивляло повторение, схожесть ситуаций Игоря и Артёма. Игорь тоже встретил подругу детства спустя восемнадцать лет. Именно с этой случайной встречи, желания защитить девушку, началось расследование кровавого преступления. В итоге – исполнение того самого «личного приговора». Авакян видел прямую аналогию в готовности Артёма идти на крайности ради близкого человека. Именно потому не мог сдержать невольную улыбку. Это понимание, словно негласный кодекс, связывало их троих. Связывало сильнее, чем любые должностные инструкции. В этой комнате, за закрытыми дверями, были не просто коллеги, а люди, готовые на многое ради тех, кого считают «своими».

– Хорошо, – Раевский встал с места, давая понять, что разговор пора заканчивать. – Обсуди это с Ириной. Если она согласна «продать» тебе бизнес, тогда… В общем, мы готовы поддержать и прикрыть тебя.

Авакян удручённо покачал головой, но согласно промолчал. Ремизов тоже поднялся и протянул Раевскому руку.

***

После суеты долгого дня наконец наступил вечер. Они вновь собрались в гостиной, словно по негласному уговору. Артём стоял у окна, ладонью касаясь стекла, Марк понуро устроился на диване. Ирина откинулась в глубоком кресле, в руке у неё подрагивал бокал, но вино так и оставалось нетронутым. Она мысленно прокручивала сегодняшний звонок Синцова.

Двадцать миллионов долларов. Он дал неделю. Видимо, недостаточно вчерашнего визита его «специалистов» по взысканию долгов – решил сам обозначить требование. Даже если продать клинику… этого не хватит. Где взять остаток денег для полного погашения долга?

Горячая дрожь пробежала по кончикам пальцев, и Ира инстинктивно сжала бокал сильнее, отчего стекло едва слышно скрипнуло.

– Может, продать клинику? – неуверенно предложил Артём, словно подслушав её мысли. Лёгкий отблеск в его глазах выдавал смесь злости и беспомощности.

Марк быстро вскинул голову.

– Ни за что! – выпалил он, ударив кулаком по подлокотнику дивана. – Мам, не отдавай. Это ведь твоя жизнь, твой труд!

Ирина опустила взгляд. Её губы дрогнули, но голос прозвучал ровно:

– Выхода нет, сынок. Но дело в том, что даже при самой идеальной продаже клиники мы бы выручили… не более десяти миллионов.

– Всего-то? Только половина?.. – удивился Артём и сделал шаг к креслу.

Ирина глубоко вдохнула, на миг зажмурилась, и продолжила подсчет активов:

– Наш дом, – она кивнула на стены вокруг. – Стоимость – если быстро – около 400 миллионов рублей. Если же продавать не в спешке, можно рассчитывать на 500. Это примерно пять с половиной миллионов долларов.

Она посмотрела на Артёма, затем на вскочившего с дивана Марка, чьи босые пятки уже шлёпали по паркету.

– Суммарно… – Ирина прикусила нижнюю губу и побледнела ещё сильнее, – максимум пятнадцать миллионов. Два миллиона на депозитах и счетах наскребём. Всё!

Её сердце застучало быстрее, и она провела рукой по шее, словно пытаясь успокоить эхо собственного страха.

Марк склонился над матерью, в бессилии сжав кулаки. Артём опустился на колено рядом с креслом, прикоснулся к руке Ирины и твердо проговорил:

– Не будем загадывать. Постараемся разобраться.

Ирина почувствовала, как по спине пробежала волна тепла – не облегчение, но уверенность: она не одна.

«Я не готова снова терять», – прошептала она про себя.

В комнате повисла тишина, которая больше не казалась пугающей. Лишь эхо их мыслей наполняло пространство – о том, как бороться дальше, как сохранить последнее, что им дорого. О том, что настоящая цена справедливости часто гораздо выше любых денег.

Ирина и Марк разошлись по своим комнатам, Артём задержался в гостиной. Прислонившись лбом к холодному стеклу окна, он стоял, всматриваясь в ночную мглу. Срывающиеся с небес капли дождя разбивались о стекло, не было видно ни улицы, ни фонарей в саду – только мутные пятна света и силуэты деревьев. Где-то там, наверху, Ирина готовилась ко сну после тяжёлого дня. А в голове у Артёма пульсировал совсем другой ритм.

Воспоминания вспыхнули внезапно, как выстрел на пустой улице. Зима. Январь 2016. Прифронтовой посёлок на юге Донбасса. Сквозь морозную дымку проступают очертания разбитых пятиэтажек. Чёрная гарь от горящих нефтехранилищ стелется по промёрзшей земле, смешиваясь с пороховым дымом. Где-то за железнодорожной станцией грохочет артиллерия – то ли наши, то ли украинцы, уже и не разберёшь.

Его группа только что взяла штурмом опорный пункт в «серой зоне». В траншее – месиво из снега, крови и клочьев камуфляжа. Среди трупов подросток. Парнишка лет семнадцати на вид, в свежей форме ВСУ, но без нашивок. Видимо, один из тех мобилизованных, что попали сюда пару месяцев назад.

Это была одна из тех операций, после которых ты больше не хочешь слышать слова «приказ», «честь», «государство». Только стакан, руки в крови и пустота в душе. Спасала лишь внутренняя правота. Мы бьёмся со злом. Не мы начали это. Они обстреливали города. Они превратили Донбасс в руины. А значит, и методы против них – любые. Это война – и выбирать не приходится.

Всматриваясь в своё отражение в окне, Артём злобно оскалился. Похоже, сейчас тоже не остаётся выбора.

В первые годы он ещё вспоминал об Ире. Потом её образ всё больше стирался: с каждым днём, с каждой потерей. А теперь она – вновь рядом. И на неё идёт человек, про которого он уже всё понял по первым «сведениям». Владимир Яковлевич Синцов. Изворотливый, циничный мерзавец, превративший безнаказанность в искусство. С такими, как он, не играют в честные игры. Его не остановить в суде. Ирина это понимает. Она согласна отдать последнее – не видит другого выхода. Или не хочет видеть.

В груди что-то сжалось. Он видел таких, как Синцов. На войне, на службе. Среди тех, для кого закон не работает.

«Если бы это был другой город… другое время… я бы знал, как решить эту проблему».

Челюсти невольно напряглись. В нём снова просыпался тот, прежний Артём. Который знал, как двигаться ночью. Как входить бесшумно. Как уходить, не оставляя следов.

Синцова можно устранить. Несчастный случай. Или подставной киллер, якобы нанятый его же подельниками. Всё должно быть чисто. Никакой грязи, никаких подозрений на Ирину и Марка. Проблема просто исчезнет. И всё закончится. Эти мысли тут же отдались в нём тяжёлым, глухим эхом. Ира – другая. Она борется словами, фактами, адвокатами. Она врач, её призвание – спасать, а не отнимать жизни. А он… Он знает только один путь. Быстрый. Грязный. Окончательный.

В голове стучало: «Я не могу привести её в этот мрак. Не могу снова опустить свои руки в кровь. Но если он не остановится… если хоть пальцем тронет Иру или Марка…»

Его ладонь на подоконнике сжалась в тугой камень. Артём смотрел в тёмное зеркало окна – на тусклый, почти чужой силуэт с горящим напряженным взглядом. В этом взгляде не осталось и следа от того мальчика, которого когда-то знала Ира. Это мужчина, закалённый в огне, готовый в мгновение ока снова стать оружием.

«Я не хочу убивать. Но если придётся – сделаю это. Без колебаний. Потому что другого выхода не останется».

Он резко отстранился от стекла, и воздух с шумом вырвался из его лёгких.

Прошлое не ушло. Оно мчалось за ним со скоростью спорткара, сжигающего километры пути, и вот-вот должно было настичь.

Глава 4

Утро в доме Ирины началось с непривычной, почти звенящей тишины. За окном моросил мелкий унылый дождь, оставляя на стекле извилистые влажные дорожки.

Попытка создать иллюзию обыденности – свежие тосты с джемом, ароматный кофе и яичница на столе – удавалась плохо. Марк с невидящим взглядом ковырял вилкой в тарелке. Ирина задумчиво помешивала сахар в чашке, не замечая ни еды, ни собственного присутствия. Ремизов сидел, погружённый в свои мысли.

Завтрашние похороны станут точкой невозврата. Ему нужно успеть подготовить всё, чтобы сразу после церемонии Ирина с Марком могли исчезнуть, раствориться в этой дождливой мгле.

– Нам нужно поговорить, – начал Артём, отставляя чашку. Голос звучал ровно, но внутри всё сжималось от напряжения. – Я придумал, как действовать.

Ирина подняла на него глаза – сквозь усталость в них сквозила тревога. Марк оторвался от тарелки, готовый слушать.

Артём чётко изложил план: переоформление клиники и дома на него, фиктивная продажа, их исчезновение. Ирина молчала, пока речь шла о документах, но когда он объяснил, что собирается спровоцировать Синцова, подставив себя под удар – она взорвалась:

– Ты с ума сошёл, Ремизов?! – чашка с кофе опрокинулась, тёмное пятно расплывалось по скатерти. – Я согласна на переоформление! Но это… Они же могут тебя убить!

Вилка с тихим звоном упала на плитку пола. Взгляд Ирины метнулся к сыну. Марк замер, глядя на Артёма, лицо медленно менялось – от шокирующего подозрения к осознанию.

– Ты тоже Ремизов? – тихо, с расстановкой спросил он. В глазах парня отражалась мучительная работа мысли.

Артём раздражённо дёрнул плечами:

– Ремизов. А кто здесь ещё…?

– Я, – твёрдо ответил Марк. – Ремизов Марк Артёмович.

В тишине кухни эти слова прозвучали как удар грома. С лица Ирины мгновенно сошла вся краска, обнажив чистый ужас в широко раскрытых глазах. Она резко встала, пошатнувшись. Глубоко потрясённый, Артём поймал её за руку, не давая сбежать от вопросов, повисших в воздухе.

– Не хочешь объяснить? – в его голосе было опасное ледяное спокойствие.

Марк смотрел на них, хмурое лицо медленно наполнялось пониманием. Парень упрямо сжимал губы, пытаясь сдержать подступающие эмоции. Оба мужчины, каждый по-своему, буравили Ирину взглядами, требуя объяснений. Шок был осязаем. Ирина, оказавшись в эпицентре этой неожиданной и болезненной правды, чувствовала себя пойманной, и отпрянула, вырывая руку. Она мгновенно побледнела как полотно, глаза метались от одного к другому, словно ища выход.

– Артём. Когда мы поругались, я… Я не знала. А потом… Потом оказалось, что я…

Артём сжал кулаки, вспомнив, как уходил, полный обиды и гордости, решив, что она не простит. Через два дня он уже был в военкомате, а ещё через неделю – в учебке. Он и предположить не мог, что эта ошибка будет стоить ему стольких лет жизни.

– Почему не нашла меня? Не сообщила?

– Мама умерла. Я осталась одна, – прошептала Ирина. – Не знала, что делать. Уехала в Казань к тётке. Родила… Дала ему твою фамилию. Потому что любила. Ждала…

Артём почувствовал странную пустоту внутри. Все эти годы он жил с уверенностью, что она его не простила. Поэтому не вернулся и не искал. А она любила, ждала, воспитывала их сына…

Марк, до этого молчавший, вдруг спросил:

– И что теперь? – голос был тихим, с нотками обиды. – Выходит, ты, типа, мой отец?

– Выходит, – хрипло подтвердил Артём.

По щеке Ирины скатилась единственная слеза. Больше, видимо, не было – всё выплакано за эти ночи. Она чувствовала облегчение и одновременно щемящую боль под сердцем.

Мучительную паузу нарушило бормотание Марка:

– Прикольно. Сразу и не переваришь.

Он поднялся, постоял в задумчивости, откинул голову, словно отгоняя шальную мысль, и направился прочь.

– Ему всего лишь прикольно, – рыкнул Артём. Голос стал жёстким: – А тебе?

Он уставился на Ирину. Она вспыхнула:

– Скажи, что я ещё и виновата! Ты упрямый, как… – она запнулась, словно проглотила слово, чуть не сорвавшееся с губ.

– Договаривай. Козёл?.. Так меня видишь?

– Да иди ты, Ремизов!

– Не дождёшься! – его голос стал твёрдым. – Ушёл один раз. Теперь остаюсь. Не позволю им добраться до вас. До тебя. До моего сына.

Он смотрел на Ирину. В глазах – стальная решимость. Теперь всё изменилось. Это была его семья.

Артём и Ирина сидели, отвернувшись друг от друга, застыв в немом противостоянии. Когда тишину разорвали быстрые шаги по лестнице, Ремизов вздрогнул, словно очнувшись от забытья, резко отодвинул стул и вышел в гостиную.

– Ты куда намылился? – негромко спросил он.

– А-а-а, папаня, – неприятно протянул Марк. – С какой целью интересуешься? Родительская забота? Так не напрягайся.

На лице Артёма не дрогнул ни один мускул. Он сделал несколько размашистых шагов и его пальцы неуловимым движением впились в ключицу Марка. Тот громко охнул, колени слегка подогнулись.

– Я не прошу ни считать, ни называть меня отцом. Но уважать и подчиняться ты будешь! – прошипел Артём парню в ухо.

Марк выпучил глаза и попытался возмутиться:

– Ты не охренел?

Стальные пальцы сильнее придавили болевую точку.

– Ты глухой? Или я непонятно выражаюсь? Ты сам меня позвал. Припоминаешь?

– Отпусти, – простонал Марк.

Артём убрал руку с его плеча и дёрнул за воротник, притягивая ближе.

– Вопрос: куда собрался?

– К Юльке. Звонила, сказала, что могу приехать.

– На всю ночь собрался?

– Тебе какое дело? – Марк перевёл взгляд за плечо Артёма – тот повернул голову.

Ирина, стоя на пороге кухни, взволнованно наблюдала за ними.

– Никаких ночей. Туда и назад. Я еду с тобой.

– Свечку держать? – продолжал хорохориться сын.

– Если нужно – подержу. Ты тупой или прикидываешься? Ещё не понял положение дел? Из тебя идеальный заложник! Так что – или как я сказал, или…

– Ну! Договаривай! Наручники наденешь, папаня?

Лёгкий удар по корпусу заставил парня схватиться за живот. Ирина позади тихо вскрикнула.

– Я предупреждал. Ува-же-ние! – по слогам втолковал Ремизов. – Марш в комнату! Ключи от тачки!

– Артём, ты чего? – в голосе уже не слышалось ехидства. – Нафига по печени?

– Ключи! – Артём дождался, пока Марк вытащит из кармана брелок и протянет ему. Добавил спокойнее: – Ты сейчас матери нужен. Ей вчерашнего с лихвой хватило.

Сын бросил кислый взгляд на мать, повернулся и направился к лестнице. Ирина опустила плечи и скрылась в кухне.

Спустя пару часов, когда Ремизов просматривал фото документов из папки Раевского, он вновь услышал шаги на лестнице. Марк в спортивном костюме тихо подошёл и присел рядом.

– Поговорим? – спросил он уверенным деловым тоном.

– Давай, – кивнул Артём. – О чём?

– Ну как?! Ты будешь каяться – я прощать, – лукаво подмигнул парень.

Артём приподнял бровь, но промолчал. Он неожиданно осознал, что ледяная преграда между ними начала рушиться.

***

Владимир Яковлевич Синцов сидел на террасе своего особняка, лениво помешивая ложкой в чашке с остывающим чаем и озирая пейзаж. Утреннее, ещё не набравшее силу осеннее солнце мягко освещало ухоженный сад. В тишине едва слышалось журчание искусственного ручья.

Жизнь здесь текла размеренно, предсказуемо. Жена с дочерью давно жили в Швейцарии – девочка училась в престижной школе-пансионе, супруга изредка звонила, но разговоры сводились к сухим формальностям. Иногда Синцову было… жутко скучно.

Шаги на каменной плитке заставили его поднять взгляд. К террасе подходил Олег Бармин, начальник его службы безопасности – крепкий, подтянутый, с холодными глазами человека, привыкшего радикально решать неудобные вопросы.

– Доброе утро, Владимир Яковлевич, – поздоровался Бармин, усаживаясь напротив. – Я съездил к Тихомировой. Предъявил документы. Поставил в известность о долге. Всё по плану. Они попытались спорить, но… – Олег усмехнулся.

Уголок губ Синцова настороженно дрогнул. Он нервно откинулся на спинку кресла.

– Они? Ты сказал – «они»?.. Она кого-то в консультанты привлекла? Не сынка ли?

– Нет, там вышел с ней какой-то… В спортивных штанах, худи, капюшон на голове. Под сорок. Клоун какой-то. Взгляды злые бросал.

– Любовник?.. Неожиданно. Ещё тело не остыло!.. – Синцов резко двинул от себя чашку. Чай выплеснулся, оставив на белоснежной скатерти жёлтое пятно. – Сучка! А в порядочную играла!

– Не факт, что любовник. Может, родственник. Уверенный, борзый.

– Выясни, кто это трётся с ней.

Бармин согласно кивнул, внимательно наблюдая за шефом исподлобья.

Для одних его имя означало успех, для других – страх. Синцов – бывший силовик, ушедший в бизнес ещё в 90-х, не приспосабливался к хаосу – он регулировал его под себя. Этот человек был из тех, кто умеет извлекать выгоду из любой ситуации. Его путь к успеху не был усыпан розами – он пролегал через грязь и кровь.

Ходили слухи, что в начале своей карьеры Синцов совершал сомнительные сделки приватизации, в результате которых государственные активы доставались ему за бесценок. Он мастерски заключал теневые соглашения, умело обходил законы, находя в них лазейки. Он не строил с нуля: «приобретал» уже существующее и управлял им, расширяя свою сферу влияния.

Со временем интересы Синцова сместились в медицину. Это был дальновидный ход, позволивший ему создать образ «благодетеля». В начале «нулевых» частная медицина переживала активный подъём. Приватизация бывших муниципальных клиник, санаториев и различных медицинских зданий дала мощный толчок к появлению множества частных медицинских центров, включая клиники пластической хирургии, стоматологии, диагностические лаборатории. Многие бизнесмены с серьёзным капиталом вкладывались в эту сферу, преследуя разные цели: кто-то стремился к легализации своих доходов, кто-то – к повышению статуса, а кого-то просто привлекала высокая прибыльность данного сегмента. Клиники под патронажем Синцова росли по всей стране и его имя часто мелькало в новостях в связи с благотворительными акциями.

Но за этим фасадом скрывалась иная реальность. Клиники были не только лечебными учреждениями, они являлись частью сложных финансовых схем. Бюджетные средства, выделяемые на закупку оборудования, бесследно исчезали, оседая в офшорах. Медицинская техника приобреталась у подставных фирм по завышенным ценам, а налоги сводились к минимуму. Синцов выстроил поистине виртуозную систему контроля над медицинским рынком. Через своих людей в лицензирующих органах он регулировал поток разрешений, словно дирижёр, задающий ритм целой отрасли.

Для «непосвящённых» процесс получения лицензии превращался в изощрённую пытку. Казалось бы, формально всё по букве закона – документы, проверки, комиссии – однако независимые предприниматели месяцами, а то и годами обивали пороги кабинетов, сталкиваясь с внезапными дополнительными проверками, «утерянными» документами и постоянно меняющимися требованиями. Между тем несколько никому не известных консалтинговых фирм, зарегистрированных на подставных лиц, умудрялись получать те же лицензии за считанные недели. Их скромные офисы, расположенные в неприметных бизнес-центрах, становились последней надеждой отчаявшихся предпринимателей. Цена вопроса – кругленькая сумма в конверте.

Часть этих денег оседала в карманах чиновников, часть – возвращалась в тщательно замаскированные офшорные схемы Синцова. Так, оставаясь в тени, он постепенно превратился в незримого хозяина целой сети медицинских учреждений. Его имя не фигурировало в учредительных документах, но ни одна серьёзная сделка в отрасли не проходила без его негласного одобрения.

Самое интересное, что формально Владимир Яковлевич не нарушал закон. Просто одни предприниматели почему-то сталкивались с непреодолимыми бюрократическими барьерами, а другие – нет. Просто некоторые консалтинговые компании демонстрировали удивительную эффективность в получении нужных бумаг. Рынок постепенно очищался от «непрофессиональных игроков», оставляя лишь «проверенных партнёров». И если где-то, так и не дождавшись разрешительных документов, вдруг закрывалась очередная частная клиника – разве можно было считать, что проблема в господине Синцове? В конце концов, он всего лишь создавал условия для цивилизованного ведения бизнеса. Как он любил повторять: «Медицина – слишком серьёзное дело, чтобы доверять его случайным людям».

Секрет неуязвимости Синцова заключался в том, что он никогда не оставлял следов. Документы подделывали другие, угрозы передавались через третьих лиц. Он не совершал ошибок, которые могли бы его скомпрометировать. Его подчинённые были винтиками в отлаженном механизме – каждый выполнял свою функцию, не видя всей картины. Если кого-то задерживали, следствие упиралось в исполнителя, но никогда не доходило до организатора.

Законы для Синцова были лишь условностью, мораль – пустым звуком. В его представлении мир делился на сильных и слабых, и слабые существовали лишь для того, чтобы ими управлять. Методы Синцова выходили за рамки правового поля, но влияние проникало так глубоко, что о справедливости не могло быть и речи. Судьи, прокуроры, чиновники – были либо куплены, либо запуганы.

У его конкурентов не было шансов: вместо переговоров – ночные звонки с леденящими душу угрозами. Кто-то терял бизнес под натиском сфабрикованных дел и налоговых проверок, кто-то бесследно исчезал – и никаких улик. «Проблемы» Синцова решали люди действия – без слов и сомнений. В их арсенале были «несчастные случаи», визиты запугивания и медленное крушение жизней через компромат. Здесь закон служил лишь прикрытием для системы тотального страха. А тот, кто контролировал страх, контролировал всё.

– Владимир Яковлевич, – начал Бармин, – зачем мы эту Тихомирову душим?

Синцов, не отрывая взгляд от сада, медленно отпил из бокала. Губы тронула лёгкая усмешка.

– С этим займом… – продолжил безопасник и на секунду умолк. – Сработано, конечно, качественно. Выглядит идеально. Почерк и подписи даже опытный графолог с трудом отличит… Но всегда есть этот небольшой процент риска. Ведь она может привлечь сторонние экспертизы, поднять шум. Это немного другая ситуация, когда наезд идёт на человека, ну… известного, что ли. Возможен резонанс. Кому она только морды не кроила… Вдруг найдутся заступнички?

Синцов наконец оторвал взгляд от сада и повернулся к Бармину. В его глазах не было злости, лишь усталая надменность.

– Вдруг?.. – с едва уловимым сарказмом повторил он, склонив голову набок. – Олег, ты меня удивляешь. Ты забыл, кто я? Ты забыл, сколько лет я строил эту систему, чтобы не было никаких «вдруг»? Мой мир построен на контроле, на устранении любых неожиданностей. С экспертизой решим без проблем. Нарисуют, что скажем.

Он с лёгким стуком поставил бокал на столик.

– Не пойдёт она ни в какой суд. Ну-у… максимум попытается продемонстрировать свою «независимость», «непокорность». Только это не более чем показуха. Последняя попытка продемонстрировать характер. Она ведь мнит себя неприступной. Глупая. Она ещё не поняла, что её положение уже никакое.

Лицо Синцова стало более серьёзным. Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Он не просто говорил, он объяснял свою позицию.

– Спрашиваешь – почему? – продолжил он, и в голосе сквозило презрение, смешанное с личной обидой. – Потому что она мне отказала.

Бармин моргнул, не сумев скрыть недоумение. Он был готов к разговору о бизнесе, но не о личном мотиве. Синцов заметил его реакцию и усмехнулся.

– Удивлён? Да, дело в этом – она «не захотела». Смотрела на меня так, как будто я её недостоин. Высокомерие, презрение, вызов. Посмела мне отказать! Мне!

Бармин едва заметно дёрнул щекой.

– Я даже предложил ей спонсорство. Она сказала… – Синцов вдруг рассмеялся: – что мои деньги «пахнут грязью».

Он встал, подошёл к перилам террасы. Внизу, у пруда, садовник обрезал розы.

– Теперь, Олег, она узнает, каково это – жить в мире, где твои принципы ничего не стоят. Где друзья отворачиваются. Где ты просыпаешься и понимаешь, что вчерашняя жизнь…

Он взял из вазы кисть винограда и с силой раздавил ягоды. Бармин наблюдал, как алый сок стекает по пальцам шефа.

– Считаете, сама придёт?

– Придё-ё-т… Когда у неё не останется даже такой веточки винограда, – он бросил смятые ягоды в вазу и вытер руки шёлковым платком. – Нет таких, которые не уступают. Есть те, кому мало денег. Или те, кто ещё не понял, как сильно зависят от денег. Или от страха. Или от полного бессилия. Эта Тихомирова, она из тех, кто привык жить в своём мире, в иллюзии собственной значимости. Я покажу ей, чего она стоит и чего значит, – Синцов наклонился вперёд, глаза загорелись холодным огнём, голос стал тише. – Пусть поищет помощи. Пусть узнает, что такое нужда, что такое отчаяние. Пусть потеряет всё, что ей дорого: привычную жизнь, друзей, статус. Пусть поймёт, что без меня она – ничто. Я её поставлю на место. Размажу без следа, – он выпрямился, и голос зазвучал уверенно и беспощадно: – Тогда сама прибежит. Приползёт. За помощью, за милостью. За шансом хоть как-то выжить. А я буду решать, что с ней делать. Буду наслаждаться её унижением. Никто не может мне отказывать. Никто. И эта Тихомирова – она станет уроком для всех остальных.

Олег молчал. Он знал Синцова достаточно хорошо, чтобы не спорить. В таком настроении шеф не слушал аргументов, тем более, это не просто сделка, не захват активов – это личная вендетта.

– Понял, – наконец произнёс Бармин глухим, но твёрдым голосом. – Действуем по плану. Ускоряем процесс. Думаю, никаких «вдруг» не будет.

Синцов кивнул, губы растянулись в довольной улыбке. Он повернулся и вновь окинул взглядом свой огромный и ухоженный сад, за которым простирался лес. Для него этот ландшафт был не просто пейзажем, а символом его возможностей, того, что он – вершитель судеб. Он собирался показать одной мелкой «рыбёшке», кто здесь хозяин, и почему её попытка сопротивления была ошибкой.

***

Раевский позвонил ближе к одиннадцати вечера. Ремизов поднял трубку, предчувствуя важный разговор.

– Привет, Артём, – голос Раевского был спокойным, деловым. – Говорил с генералом. Он официально против, но негласно дал добро.

Ремизов поблагодарил, ощущая, как напряжение медленно отступает. Это было то, что он хотел услышать.

– Когда похороны? – спросил Раевский.

– Завтра, в два.

– Слушай, Артём, есть идея, чтобы не тянуть время, – продолжил Раевский. – Завтра утром я подъеду с нотариусом. Оформим доверенность на моего человека. Так Ирина с сыном смогут сразу после похорон скрыться, а мы займёмся сделкой. Переоформим бизнес и дом на тебя. За неделю должны управиться. До завтра.

Артём отключился, чувствуя, как часть тяжёлой ноши спадает с плеч. План начинал обретать чёткие очертания.

Глава 5

Ровно в девять у особняка Ирины бесшумно остановилась тёмно-серая «Шкода». Первым из автомобиля вышел Игорь Раевский. За ним последовала нотариус – женщина в строгом костюме. И наконец Авакян. Сегодня на его обычно бесстрастном лице читалось едва уловимое напряжение.

Ирина сидела у окна в гостиной. Бледный утренний свет подчёркивал усталость во всём её облике. Однако держалась она собранно, словно готовилась к сложной операции. Рядом спокойно сидел Марк. Дальше Артём. Вчерашний разговор растопил лёд между ними и сгладил отчуждённость, возникшую у парня с матерью.

Нотариус, не тратя времени на формальности, разложила документы на столе. Всё было подготовлено заранее – доверенность оформлялась на некоего Шишкова, человека, словно существовавшего лишь на бумаге.

Артур, прислонившийся к дверному проёму, поймал вопросительный взгляд Ремизова.

– Шишков – подставное лицо, – тихо пояснил он, слегка наклонившись. – Прописан в Хвалынске – живёт совсем в другом месте. Договор купли-продажи завтра подпишем электронно – через Госуслуги. Аккаунт зарегистрирован на его паспорт, но верификацию проходил другой человек. Идеальная ширма.

Артём молча кивнул, прекрасно понимая: чем призрачнее будет новый владелец, тем надёжнее защита для Ирины.

Когда последние документы были подписаны и нотариус удалилась, Раевский, слегка понизив голос, обратился к Ирине:

– Вам с Марком придётся пожить на даче моей жены. Чёрное Озеро. Там вас никто не найдёт. Соберите самое необходимое – после поминок сразу в дорогу.

Ирина опустила взгляд. Её пальцы сплелись в замок, суставы побелели от напряжения. Казалось, в эту паузу она взвешивала все возможные варианты, и наконец еле заметно кивнула:

– Хорошо.

Марк беззаботно добавил:

– Лишь бы Wi–Fi был.

– Будет, – отозвался Раевский. – Но никаких соцсетей. И контакты – только через меня.

Артур, молча наблюдавший со стороны, сделал шаг вперёд:

– Я вас отвезу.

Раевский одобрительно качнул головой, затем перевёл взгляд на Артёма и в его глазах вспыхнула та самая стальная решимость, которая предвещала начало действий.

– Завтра займёмся переоформлением на тебя.

***

Пасмурный холодный день окутал кладбище вязкой тишиной. Над серыми могильными плитами медленно ползла мелкая изморось, словно само небо оплакивало ушедшего. Пахло прелыми листьями, сырой землёй и чем-то неуловимым, что витает в воздухе между жизнью и смертью.

Прощание с Тихомировым было скромным, почти интимным – без пафоса, длинных речей и показных скорбных лиц. Среди собравшихся только близкие. Те, кто знал его не по заголовкам и сделкам, а по настоящей жизни.

Ирина стояла у края могилы – в чёрном пальто, голова укутана чёрной шалью, бледная, словно сама стала частью мраморных памятников. Она не плакала – лишь изредка дрожали губы, а взгляд становился стеклянным. Видимо, сил для слёз больше не осталось. Рядом застыл Марк – обычно неугомонный, полный жизни – теперь молчаливый и сосредоточенный. Он не отходил от матери ни на шаг, будто готовый подхватить её в любой момент. Артём стоял чуть поодаль. Его взгляд методично скользил по лицам, по дорожкам, вдоль границ кладбищенской тишины. Здесь он был не только как друг, но и как защитник. Опыт подсказывал: даже такая тишина может скрывать угрозу.

Синцов на похороны не пришёл. Бывший деловой партнёр Леонида даже не прислал соболезнований. Но никто и не ждал. Его отсутствие казалось громче любых слов, оно просто кричало: «Этот человек отжил своё. Он больше не нужен».

Когда гроб начали опускать в землю, Артём вдруг ощутил на себе чужой взгляд – не скорбный, не случайный – оценивающий, хищный. Внутри всё напряглось, как струна. Медленно, не выказывая ни тени беспокойства, он перевёл глаза в сторону центральной аллеи. Метрах в тридцати, у подножия старой ели, стояли двое мужчин. Не скорбящие, не родственники. Под зонтами, с телефонами в руках. Они снимали погребение. Хладнокровно, методично. Ремизов понял – это наблюдатели, которым важно зафиксировать не чувства, а факты. Внутри поднялась холодная ярость. Это уже не просто слежка – это демонстрация. Они хотят, чтобы их заметили. Чтобы знали: мы рядом, мы смотрим. Но они просчитались.

Артём тронулся с места, тихо скользя по дорожке, обходя ряды памятников – словно тень среди теней. Двигался, как хищник, не шумя, не привлекая внимания. Его целью было не просто прогнать – понять, кто эти люди. Добравшись до массивного семейного склепа, Ремизов остановился, выглянул из-за угла: те двое под елью продолжали увлечённо снимать. Он вышел из-за укрытия, будто возник из воздуха, и, направляясь к ним, негромко, но отчётливо бросил:

– В чём дело, парни?

Мужчины вздрогнули, резко опустили телефоны. Один из них, широкий в плечах, с бычьей шеей, шагнул вперёд и рыкнул:

– Отвали, мужик. Не твоё дело.

Артём остановился всего в паре метров.

– Моё, – спокойно ответил он. – Телефоны сюда. Быстро!

Второй, повыше, с щетиной и чуть нервной улыбкой, прищурился:

– Ты кто такой? Совсем охре…

Он не договорил – Артём рванулся вперёд. Короткий удар нижней частью ладони в основание носа. Точность, отточенная годами. Послышался глухой хруст, мужчина захрипел, глаза закатились – давясь кровью, он брякнулся на колени, зонт и телефон полетели в стороны. Артём уже развернулся ко второму, который лез под куртку – возможно, за оружием – перехватил руку, вывернул запястье. Противник опрокинулся, как марионетка, телефон шлёпнулся в траву. Первый уже очухался, попытался броситься на Артёма, но получил ногой в живот, сложился пополам и рухнул рядом с телефоном.

Ремизов молча поднял оба устройства. В его лице не было злости – только сосредоточенность и расчёт.

– А теперь проваливайте, – сказал он негромко, но с такой уверенностью, что оба поняли: спорить не стоит. – И передайте Синцову: он не единственный, кто умеет действовать жёстко.

Мужчины, пошатываясь, поднялись. На прощанье один из них бросил на Артёма исполненный злобы взгляд, после чего оба, не оборачиваясь, заспешили прочь по аллее, оставляя за собой след из крови и раздражения.

Ремизов стоял среди мокрых плит, крепко сжимая телефоны в руке. Сердце билось ровно. Он чувствовал не победу – хищная энергия внутри не искала триумфа. Только ясность. Это было начало.

Люди уже начали расходиться от могилы. Только Ирина стояла, не двигаясь, и рядом с ней Марк. Артём неслышно приблизился, слегка прикоснулся к плечу Ирины – она обернулась, взглянула с тревогой. Он чуть наклонил голову, давая понять: всё в порядке.

– Пора, – мягко сказал он. – Авакян ждёт.

Ирина медленно кивнула. Она ещё раз посмотрела на могилу, что-то прошептала едва слышно – то ли прощание, то ли молитву. Затем, опираясь на руку Марка, пошла по узкой дорожке к выходу с кладбища. Артур встречал их у ворот, распахнув заднюю дверь машины.

Артём проследил глазами за автомобилем Авакяна, пока он не скрылся за поворотом. Затем глубоко выдохнул и направился к своей машине.

***

Стеклянные стены возвышающейся над городом башни «БиоХелс Групп» тускло мерцали в сумерках. В одном из верхних кабинетов с панорамным видом на близлежащие кварталы сидел Владимир Яковлевич Синцов – хозяин этой башни и всего, что она символизировала: власть, деньги, полный контроль. Он расположился за массивным столом тёмного дерева, на котором лежали лишь планшет и несколько листов бумаги. За окном город зажигал огни, но Синцов едва ли замечал это: мысли его были заняты другим.

Тихомирова. Вдова, чьи активы теперь должны будут перейти в его распоряжение. Дом, счета, клиника – всё это скоро станет его собственностью. В предвкушении он представлял, как разрушится привычный мир этой женщины, как её лицо исказится от страха безысходности.

С минуты на минуту Бармин должен привезти видеоотчёт с похорон. Синцову не терпелось увидеть скорбь Ирины, её беспомощность и, быть может, испытать удовлетворение от контроля над её судьбой.

Динамик селектора проинформировал:

– Владимир Яковлевич, Олег Николаевич ждёт в приёмной.

Синцов вынырнул из раздумий, медленно поднял глаза, на секунду задержав их на двери, и наконец проговорил, отчеканивая каждое слово, словно вбивая гвозди:

– Пусть войдёт.

Появился Бармин – крепкий, подтянутый, с невозмутимым лицом. Однако в глазах можно было заметить едва уловимое сомнение.

«Много думает, – промелькнуло у Синцова. – Но пока работает – пусть думает».

Бармин сел, положил перед собой тонкую папку и на мгновение задержал на ней взгляд, будто собираясь с мыслями.

– Владимир Яковлевич, – начал он ровно, но несколько напряжённо, взвешивая каждое слово, – на кладбище возникли осложнения. На наших людей напали и отобрали телефоны.

Синцов вздрогнул, лицо исказилось от раздражения. Вырвалось резкое:

– Напали? Кто?

– Тот самый мужчина, что был с Тихомировой, когда мы сообщили ей о долге. Сработал быстро, профессионально.

Бармин поджал губы, как бы признавая, что этот факт ему самому не по душе. Синцов нахмурился, брови сошлись в одну тёмную линию.

– Я просил узнать, кто он, – проговорил он сквозь зубы с холодной яростью.

– Узнали, – кивнул Бармин, открывая папку с намеренной медлительностью, словно давая шефу время подготовиться. – Это Ремизов Артём Сергеевич. Бывший капитан полиции, выкинули по статье. Последняя запись о нём – грузчик.

Синцов вскинул голову, глаза вспыхнули недоверием.

– Грузчик?! – издевательски, но с нотками гнева, воскликнул он. – Наши бойцы – профессионалы, а их уложил какой-то грузчик?!

– Похоже, он не просто «грузчик», – спокойно, но с лёгким ударением, подчёркивающим важность сказанного, ответил Бармин. – Действовал хладнокровно, молниеносно, без лишнего шума. Он явно подготовленный спец. Очевидно, Тихомирова наняла охрану или…

Синцов не дал ему закончить, раздражённо дёрнув рукой. Затем провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть с него нахлынувшее напряжение.

– Значит, Ремизов, – произнёс он медленно, растягивая имя, будто пробуя его на вкус. – Узнать о нём всё. Даже то, что он сам себе не знает. И главное – кто за ним стоит. Если стоит, конечно.

Бармин поднялся, слегка выпрямив плечи – демонстрируя готовность к действию.

– Уже занимаемся, Владимир Яковлевич, – отчеканил он.

– Установить наблюдение за Тихомировой и за ним. Я хочу знать всё!

Последняя фраза Синцова прозвучала сухо и отрывисто, как выстрел.

Бармин кивнул и вышел. За дверью он позволил себе короткий, почти неслышный вздох. Внутри неприятно шевельнулось сомнение, и дело было совсем не в грузчике. Дело было в том, что его шеф, похоже, теряет связь с реальностью.

Синцов стоял у окна, сжав кулаки. Пустым взглядом он уставился на город, представляя вместо сияющей панорамы – опрокинутое лицо Ирины, её дрожащие пальцы, подписывающие бумаги, и «грузчика» в луже крови.

«Так будет… так должно быть», – мысленно заклинал он, одновременно ощущая, что в строгой системе контроля, которую он возводил годами, впервые неожиданно возникла трещина.

***

Шаги Артёма гулко разносились в опустевшем доме. Не включая свет, он зашёл на кухню. Налил в стакан воды и сел за стол. За окном сгущались ранние сумерки.

Через полчаса на подъездной дороге вспыхнули фары остановившейся машины – это был сигнал. Артём с пульта открыл ворота и вышел на крыльцо. Старенький «Форд» плавно вполз на территорию. Раевский подошёл без слов – в плаще с россыпью дождевых капель.

Они направились на кухню. Свет не включали, лишь слабое свечение уличного фонаря пробивалось через жалюзи. Никто не должен был видеть в доме подполковника.

Артём поставил перед Игорем чашку с чаем. Тот кивнул.

– Как прошло? Что-то заметил?

Артём молча положил на стол два телефона. Раевский включил первый. Пару минут видео: кладбище, похороны, лица. Камера наезжает на Ирину, на Марка, потом на Артёма. Съёмка – целенаправленная. Раевский выключил экран, лицо стало задумчивым.

– Синцов?

– Скорее всего, – подтвердил Артём. – Не успел спросить. Не скрывались – прямо напоказ. Демонстрация силы.

Раевский коротко усмехнулся:

– Классика.

– Ну я и продемонстрировал ответ. Думаю, они поняли. Должны задёргаться.

Раевский задумчиво кивнул, отхлебнул чая и заговорил тихо, спокойно:

– Главное – осторожность. Пока активно не атакуем, но и не отступаем. Нужно выиграть время, пока оформим всё на тебя и зарегистрируем в Росреестре. Нам нужно несколько дней. Посмотрим, что они дальше предпримут.

Он замолчал, сканируя взглядом непроницаемое лицо Артёма. Тот отвернулся, уставившись в темноту за окном. Его голос прозвучал глухо, но твёрдо:

– Я больше не собираюсь просто смотреть. Если сунутся – пожалеют.

Раевский помолчал пару секунд.

– Держи себя в руках. И ещё: пока Ирина с Марком на даче – не пытайся связаться с ними. Где они, знаем только мы с Авакяном и ты. Их безопасность – самое важное. Ни звонков, ни писем. Ясно?

– Само собой, – поморщился Артём.

Раевский протянул ладонь на прощание, после чего исчез за дверью, оставив за собой лёгкий запах сырости.

Артём застыл у окна, где вместо улицы отражалось его хмурое лицо. Время неумолимо двигалось вперёд.

Глава 6

Посёлок у Чёрного озера был окутан прозрачным сумраком. Казалось, вечернее умиротворение проникало и в уютную гостиную старой дачи. Ирина сидела на диване, поглаживая выцветшую обивку. Тишина, обычно успокаивающая, сегодня давила.

Артём… Его внезапное появление перевернуло привычный ход её жизни. Теперь он знает всё. И что дальше?.. То, что когда-то их связывало – растаяло в череде прожитого, превратившись в эфемерную дымку. Боль, прежде разрывавшая душу, теперь казалась чужой, словно пережитой кем-то другим. Действительно, время – лучший лекарь: оно залечило раны, сгладило острые углы. Только Марк, их сын, оставался живым напоминанием о том, что было между ними. И вот неожиданно, спустя годы, Артём снова в её жизни – но уже не как мужчина. Только как отец их ребёнка.

Размышляя об этом, Ирина понимала: её чувства ограничены заботой о Марке. В Артёме она больше не видела возлюбленного – только человека, с которым делит родительскую ответственность. Лёгкая грусть – да, была. Но грусть по ушедшей юности, по мечтам, исчезнувшим вместе с теми отношениями. Это были воспоминания о себе восемнадцатилетней – наивной, полной надежд. Не было ни страха, ни желания вернуть прошлое. И Артём вызывал не тревогу, а скорее… досаду. Досаду на то, что прошлое нарушило покой настоящего. Она пыталась отделить Артёма от давних ассоциаций, видеть в нём лишь отца Марка – не более.

При одной мысли об Артёме внутри поднималась не волна любви, а необходимости решать, договариваться, обсуждать то, что важно для сына. Да, она ощущала тихий отклик – но это был голос прошлого, не звавший вперёд, а тянувший назад. Она решила: теперь их разговоры – только ради Марка. Ей важно сохранить этот нейтральный тон, не позволить прошлому заслонить настоящее и будущее их сына. Слишком много времени миновало, чтобы возвращаться к тому, чего больше нет.

В дверном проёме возник Марк. Он уже успел освоиться и выглядел расслабленным.

– Как тебе Артём? – осторожно спросила Ирина, не поднимая глаз. – Вы, смотрю, поладили?

– Ну, типа того, – хмыкнул Марк. – Поговорили. Он, конечно, странный, но… вроде поняли друг друга.

Ирина вспомнила вчерашнее:

– Когда он ударил тебя в живот, я очень испугалась.

Марк ухмыльнулся и махнул рукой:

– Ударил? Не смеши. Ткнул, чтобы привести в чувство. Я понял – он по-другому не умеет. У него свои правила, мам.

Она пристально посмотрела на сына. В его глазах читалось что-то непонятное – не обида, не страх, а какое-то странное «принятие». Спросила тихо:

– Ты… ты не злишься на него?

– На что? На то, что он по-мужски…? – Марк пожал плечами. – Я же сам его позвал. В принципе, я и не думал, что он будет… другим. Нам нужно выживать. А с ним, кажется, шансов больше.

Ирина вздохнула. Похоже, их сын быстрее неё адаптировался к новой, пугающей реальности.

***

За окном – обычная суета большого города, не подозревающего о скрытых течениях и подводных камнях в океане жизни, где обитают акулы, подобные Синцову. А в кабинете оперуполномоченных по особо важным делам Главного управления уголовного розыска – привычная рабочая атмосфера: воздух, пропитанный запахом казённой бумаги и давно остывшего кофе, светящиеся экраны ноутбуков на заваленных бумагами столах. Один рабочий стол Раевского отличается аккуратностью, словно островок порядка среди бушующих волн делопроизводства.

Неделя тянулась, словно вязкий мёд. Первые дни после похорон прошли в напряжённом ожидании. Каждый телефонный звонок, каждое сообщение могли оказаться предвестником бури. Раевский ожидал ответной реакции – любого проявления, способного выдать намерения Синцова. Человек такого масштаба, привыкший контролировать каждый аспект своей жизни и бизнеса, не мог проигнорировать нападение на своих людей, демонстративное изъятие телефонов прямо на похоронах партнёра – он должен воспринимать это как публичную пощёчину. Тем более, нанесённую человеком, которого Синцов, скорее всего, внутренне классифицировал не иначе как «грузчика». Это был вызов, брошенный в лицо. Оскорбления подобного уровня прощались редко, практически никогда.

Раевский не был человеком, склонным к необдуманным эмоциональным решениям. Его ум работал как отлаженный механизм – просчитывая варианты, оценивая риски, выстраивая многоходовые комбинации. Он знал таких, как Синцов: жёстких, прагматичных, умных хищников, привыкших ждать и наносить удар в самый неожиданный момент. Такие не бросаются в атаку сломя голову, но и не оставляют без ответа подобные дерзости. В данном случае тишина была самой тревожной реакцией. Она означала, что Синцов не просто зол – он обдумывает. А когда такие, как Синцов, обдумывают – ответы оказываются выверенными, болезненными и, как правило, непредсказуемыми.

Переоформление права собственности на Артёма шло своим чередом: неповоротливая и неумолимая государственная машина переваривала документы. Продвижение юридических процедур в бюрократических лабиринтах держал на контроле Авакян. Договор купли-продажи оформили, электронную подпись Шишкова активировали, заявку на переход права собственности подали через Госуслуги. Теперь оставалось дождаться регистрации в Росреестре. Это могло занять от нескольких дней до недели, а то и дольше, если возникнут непредвиденные обстоятельства. Ключевым моментом являлась необходимость успеть зарегистрировать сделку прежде, чем уведомление о долге будет предъявлено официально. Только в этом случае можно впоследствии утверждать, что Ирина ничего не знала о долге и продавала не для того, чтобы скрыть активы. И доказать мошенничество с её стороны будет довольно сложно.

***

После отъезда Ирины и Марка Ремизов жил в особняке Тихомировых в полном одиночестве – горничная была отправлена в оплачиваемый отпуск. Дом казался огромным и пустым – гулкая тишина просторных коридоров лишь подчёркивала напряжённость происходящего. Артём решил не перебираться из гостевой спальни на первом этаже, чтобы быть ближе к выходам и слышать любой звук. Его немногочисленные вещи оставались в сумке, словно он был временщиком на посту и готов в любой момент сорваться с места.

Первые ночи Ремизов спал вполглаза, а перед тем как прилечь методично обходил дом, проверяя замки, окна, периметр, словно выстраивая вокруг себя крепость. Каждое скрипнувшее дерево, каждый порыв ветра обостряли чувства, казались потенциальной угрозой. Тело было натянуто как струна, и готово в любой момент среагировать на опасность. Он ел кое-как, чаще всего стоя на кухне, без яркого света, глядя в тёмное окно, в котором отражалось его напряжённое лицо.

По настоянию Раевского Артём круглосуточно находился под охраной, нанятой за деньги Ирины. Московская компания «Альфа-Щит», специализирующаяся на защите бизнесменов – не элитный спецназ, но крепкие профессионалы с опытом в «горячих точках», знающие своё дело. Ребята работали посменно, скрытно дежуря снаружи периметра, когда Артём оставался в доме, и незаметно сопровождая его при выездах в город.

Ремизов не хотел сидеть в осаде; ему нужна была «реакция». Эта схема – постоянное передвижение под прикрытием – была призвана спровоцировать противника. Выезжая, он сознательно создавал возможность для засады, для слежки. Расчёт был прост: если Синцов решит действовать, он, скорее всего, попытается нейтрализовать того, кто встал у него на пути. И очевидной мишенью являлся Артём.

Раевский согласился. Это был риск, но контролируемый. Охранники получили чёткие инструкции: наблюдение и экстренная защита – никаких самостоятельных инициатив.

– При прямой угрозе, – наставлял подполковник, – сначала прикрыть Артёма. Затем, если ситуация позволяет, задержать нападающих. Но без лишнего героизма – ваша работа страховка, а не засада.

Главный спор возник из-за бронежилета. Раевский требовал, чтобы Артём надевал его при любых выездах.

– Я не собираюсь таскать на себе эту хрень! – жёстко возражал Артём. – Если придётся убегать или драться, жилет только мешает. Да, современные легче старых, но вес всё равно добавляют, движения сковывают.

– Ты, Ремизов, гражданский объект, находящийся под угрозой! – Раевский говорил спокойно, но безапелляционно. – Это не тренировка. Тебя могут попытаться снять издалека или в толпе. Жилет – твой единственный шанс.

– Если будет снайпер – жилет вряд ли спасёт, – упрямился Ремизов.

– Но даст шанс, – подполковник проявлял редкое терпение. – Даже если его заметят – это лучше, чем пуля в грудь.

Артём стиснул зубы. Он не сказал вслух главного: то, что сам хотел выглядеть уязвимым. Если враги решат, что он без защиты – могут клюнуть, проявиться.

Но Раевский не отступал и выдвинул ультиматум:

– Это не просьба, Артём. Это условие. Либо ты надеваешь жилет, либо мы сворачиваемся.

Артём почувствовал, как к горлу подкатывает волна злости. Он ненавидел, когда ему ставили условия. Грузчик в бронежилете под прикрытием профессиональной охраны – это выглядит странно. У Синцова ведь тоже профессионалы: и жилет могут вычислить, и охрану. Но и Раевского Артём понимал, зная, что, если его убьют и их план раскроет УСБ, подполковник рискует как минимум карьерой. Так что Игорь не блефовал. И упираться, настаивать на своём – для него означало быть отстранённым. А он не мог этого допустить. Не сейчас, когда Ирина и Марк оказались в такой ситуации. Не сейчас, когда происходящее стало личным.