Читать книгу Преступление без потерпевших - Валерий Данилов - Страница 1

Он лежал на земле, совершенно не похожий на покойника. Совсем молодой мальчишка, лет двадцати, улыбаясь, раскинул руки, будто собирался обнять весь мир.

– С первого раза.

Эксперт поднялся, стянул с рук перчатки и швырнул их в пакет. Остальные, словно получив команду, с деловым видом забегали по месту происшествия, осматривая, описывая, фотографируя и собирая все, что хоть как-то подходило под слово «улика».

– Полагаете, с этой дряни был первый раз? – следователь, средних лет усталая дама, смотрела на погибшего мальчишку так равнодушно, что Ирине стало не по себе.

– С этой дряни, скорее всего, первый. Подсаживаются на нее быстро, а кожа у него, обратите внимание, довольно чистая. После пары приемов, а иногда и после одного, капилляры лопаются на ура. На первый взгляд смерть наступила часа три назад, точнее скажут после вскрытия.

Следователь молча покивала и ушла к позвавшему ее оперативнику. Эксперт краем губ усмехнулся своим мыслям и пошел к машине. Значит, подумала Ирина, вот так и выглядит эта работа – всем уже нет никакого дела до того, что кто-то умер. Важно только, как, почему и по чьей вине.

Она приблизилась к мальчишке, и с каждым шагом ей все сложнее было отвести взгляд от его лица, еще живого, в какой-то момент ей показалось, что мальчишка дышит, и показалось настолько явственно, что Ирина чуть не вскрикнула. Но нет, он умер, окончательно и бесповоротно, ударившись затылком об острый бордюрный камень, попавший сюда неизвестно каким образом.

– Как вы думаете, если бы не этот камень, он бы остался жив? – спросила Ирина, услышав, как кто-то подошел к ней сзади.

– А вы считаете, что, упав спиной с высоты десяти… одиннадцати метров, можно остаться в живых? – крякнул эксперт. – Впрочем, бывает всякое. Знаете, что произошло?

Ирина, не оборачиваясь, покачала головой. Этот ответ она хотела бы услышать от самого мальчишки, и желательно – до того, как он сделал этот неверный шаг. Или предыдущий.

– Специя, – объяснил эксперт. – Вот эта дрянь, которой он нанюхался. Вызывает сначала заторможенность, потом – эйфорию, а потом, как видите, эйфория переходит в степень сверхспособностей. Условно, конечно. Этот вот приятель решил, что он Бэтмен. Обычно после приема дозы они не спят несколько дней или, наоборот, спят беспробудно… У специи фаза эйфории сильная, но достаточно короткая, ему, как видите, хватило.

– Думаете, он выпрыгнул сам?

– Я ничего не думаю, милая барышня, – желчно укорил Ирину эксперт. – Моя задача установить причину смерти. Установить, понимаете? А думать, – он указал рукой в сторону следователя, – их задача. А бегать – их, – он покрутил головой в поисках разбежавшихся оперативников. – А ваша… А ваша задача, как я понимаю, собрать материал для вашей диссертации. Вы вообще наркоманов когда-нибудь видели?

– Я работала только с теорией, – виновато сказала Ирина. – Я психолог, а не нарколог.

– «Психолог», – передразнил ее эксперт. – Если вы считаете, что им, – теперь он кивнул уже на мальчишку, – поможет ваша психология, то вы заблуждаетесь. Им нужно лечение в первую очередь, а это насилие. Настоящее насилие над ними, но оно действует. Как глупые картинки на пачках сигарет вся ваша психология, никого они не пугают. Вы напишете пару научных статей, их даже напечатают, возможно, вас даже похвалят. Потом вы защитите никому не нужную диссертацию, в которой нет ничего ни нового, ни полезного, и будете получать гранты по шесть миллионов, чтобы с трагическим лицом и с надрывом в голосе рассказать другим наркоманам об их погибшем товарище. Никого это не впечатлит и никому не поможет. На шесть миллионов насильно их можно вылечить человек шестьдесят, а возможно, и больше. И не делайте обиженное лицо. Не удивлюсь, если он успел кого-нибудь убить или ограбить ради денег на дозу специи.

Ирина не находила в себе смелости возразить. Эксперт взял ее на место по просьбе своего друга, научного руководителя Ирины, и портить с ним отношения она не могла.

– Так вот, – продолжал эксперт, – он дошел до стадии всемогущества. С этой дрянью при первом приеме – дело пяти-десяти минут. Падение дуговидное, свободное, активное, как видите, лежит он от окна довольно далеко, что значит – оттолкнулся, падал лицом вниз. Обратите внимание, где его обувь, но второй кроссовок не слетел, сидит слишком туго. Координация движений отсутствует, падение плашмя, вторичного удара не было, да оно и не нужно. На руках никаких свежих повреждений, свидетельствующих о борьбе или попытке удержаться, остальное, если интересно, вам скажет следственная группа. Если сочтет нужным, конечно, – хмыкнул он.

Ирине эксперт показался человеком неприятным. Слишком циничным, слишком прямым. Она считала, что тот, кто работает со смертью, не должен так неуважительно отзываться о ней и о людях, которые уже не могут ответить, но она продолжала молчать и смотреть на погибшего парня.

Здесь все были со словом «слишком», кого ни возьми. И казалось, что сам погибший здесь как будто лишний, никому не нужный, а что Ирине было больнее всего – это то, что даже пресса вряд ли написала бы о нем что-то личное и хорошее. Чем он жил, как попал сюда, как шагнул в эту чертову пропасть. Для кого-то он стал потерпевшим, для остальных – наркоманом. А был человеком, но умер не как человек.

Ирина почувствовала, как подкрадываются слезы, и поспешно отошла подальше. Ей говорили, что она тоже «слишком» – эмоциональна и эмпатична, что психология – не ее призвание, что она сгорит, не дойдя до диплома, что лучше, спокойнее сидеть в каком-нибудь чистом офисе и давать глупые тесты топ-менеджерам, которые все равно знают, как на них отвечать, и никто с Ирины даже не спросит…

Но ей все равно хотелось изменить этот мир.

Ирина вышла за периметр, поискала, где можно присесть. Водитель машины Следственного Комитета курил, прислонившись к дереву, и был равнодушен так же, как все остальные. Ирина достала из сумки блокнот – она так и не привыкла печатать на экране смартфона – и стала быстро записывать:

«Когда с вами такое случится, то никого не окажется рядом. Вы сами, скорее всего, не поймете, что именно натворили, вы не запомните сам полет. Смерть встретит вас неожиданно, и вы не успеете ей улыбнуться, как бы счастливы ни были в тот момент. Вы не поймете, что умерли, не поймете, что вас не стало, вам будет казаться, что вы можете все, на самом деле вы просто шагнете в пропасть…»

Она еще раз подумала, что чувствовал этот парень. Счастье? Ту самую эйфорию, о которой ей говорил эксперт?

Потом она посмотрела на дом. Он стоял на отшибе, в заброшенном парке, куда не ходили ни парочки, ни местные алкаши. Наверное, дом пользовался дурной славой. Исключение составляли разве что собачники.

По дороге на место Ирина успела найти в интернете про этот дом. Когда-то его построили для рабочих завода, сразу после войны, но завод закрыли в середине девяностых, а потом и снесли, и на том месте теперь возвышались стеклянные яркие башни, так и не распроданные до конца до сих пор. С другой стороны парка были жилые дома – типичные девятиэтажки. Этот же дом на вид был крепок, но не прослужил и двадцати пяти лет. На одних сайтах писали, что в нем поселились призраки, что жильцы выбрасывались из окон и убивали друг друга, на других – что вода, подведенная к дому, была заражена трупными ядами с ближайшего кладбища, третьи любители городских легенд утверждали, что дело не в доме, а в парке. И только единственный сайт, претендовавший на звание достоверного источника, поведал, что выселение рабочих было связано с экономией на строительстве дома, что нарушены были все нормы и правила и довольно умело в послевоенной разрухе скрыты, что директор завода был отправлен под суд, а потом – по закону, что по стенам пошли трещины, окна вылетали чуть ли не сами по себе, канализация не отводилась как положено, а трубы постоянно прорывало из-за оседания здания. В общем, в доме не было никакой мистики, и не было ничего странного, что его облюбовали наркоманы. Многие из них, как считала Ирина, стыдятся своей привычки, вот и прячутся от посторонних осуждающих глаз.

Она какое-то время понаблюдала за группой, потом, покосившись на водителя, который так и курил одну сигарету за другой, стала потихоньку отходить в сторону, пока не оказалась на просеке, и только тогда, стараясь, чтобы ее не заметили криминалисты и оперативники, быстрым шагом пошла к старому дому.

Она опасалась, что со стороны входа стоит полицейский, так и оказалось, но он был занят – увлеченно болтал с кем-то по телефону. Совсем молоденький, ровесник погибшего парня, и Ирине даже стало совестно, что ему попадет из-за ее своеволия. Потом она обругала себя – здесь она точно такой же сотрудник, как и все остальные. Это не было правдой, но сошло за самооправдание.

Крыльцо было основательным, каменным, а дверь от времени рассохлась и перекосилась, и Ирина открывала ее с осторожностью. Дверь не то простонала, не то глухо захохотала, под ногами зашуршали обломки камней и дерева. Первое впечатление было обманчивым – в дом наведывалась местная молодежь. Кривые, но свежие еще надписи «8 „Б“, школа № 30», «Лизка – дура!!» и «Людочка, я тебя люблю! А.», а также конфетные фантики и банки из-под лимонадов и пива, попадавшиеся в бывшем подъезде, говорили об этом довольно отчетливо. Но подниматься наверх или даже проходить вглубь дома школьники не рисковали. Ирина осторожно, нащупывая под ногами пол, шла вперед, к лестнице, и потом – на четвертый этаж. Полицейский ее не заметил, возможно, оглянулся на хохот двери, но проверять ничего не стал. В доме было жутко, пахло гнилью, застарелой пылью, землей, каким-то тряпками – не так давно здесь кто-то все-таки жил, – и Ирина успела пожалеть, что полицейский ее не остановил.

Одиннадцать метров, сказал эксперт, потолки здесь высокие, значит, четвертый этаж, и Ирина поднималась, стараясь не думать о мрачных прогнозах достоверного сайта. То и дело ей казалось, что дом вздыхает перед тем, как обрушиться на нее, а лестница вот-вот провалится под ногами, и никто ее не услышит, пока не решит, что пора подняться наверх. Но она знала, что группа опасается дождя, поэтому в нарушение каких-то там правил работает сначала на улице.

И все же она добралась и увидела открытый дверной проем, и услышала голоса группы, перевела дыхание и сделала шаг вперед.

– Быстрее работаем, быстрее! – донесся до нее голос следователя.

Ирине все это казалось немного странным. Она не была сведущей в этих делах, но то, что на предполагаемую ненасильственную смерть сразу выехала следственная группа, было очень интригующим и говорило в пользу того, что смерть ненасильственной они не считают, более того, возможно, это была серия. Что-то подобное она успела услышать, пока следователь не попросила всех заткнуться и не обсуждать ничего в присутствии посторонних, а присутствие Ирины ей явно не нравилось. Впрочем, скривившись при виде психолога, собиравшего материал, следователь буркнула малоприятное «лучше это, чем журналисты» и предпочла про «посторонних» забыть.

Комната, в которой, судя по всему, принял смертельное зелье парень и откуда он совершил свой короткий прыжок, была заброшенной, как и все остальное здание, серой, пыльной, с ошметками обоев на стенах, облупившейся краской, и рама вылетела еще в незапамятные времена. Но по полу ходили, и это было заметно даже Ирине, ходили долго, сидели на неизвестно как оказавшемся здесь камне, раскладывали какие-то бумажки, наверное, на что-то надеялись…

Ирина вдруг почувствовала, что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть, в горле встал плотный удушливый ком, и выбить его она смогла только слезами.

Она стояла в нескольких шагах от окна и беззвучно рыдала.

Ее не понимали – никто, никогда. Не понимали, откуда столько сочувствия к людям, которые вызывают у кого-то страх, а у кого-то омерзение. «Это же даже не бомжи», «они неизлечимы», «на них не надо тратить деньги, когда есть столько больных детей», «ты не понимаешь, что он тебя убьет из-за ста рублей на дозу и еще с десяток таких как ты ради остальных денег», «есть диспансеры, там лечат»… Ее не понимали и не хотели понимать – наркоманами становятся тогда, когда страх пересиливает все остальное. Уход от реальности до такой степени, что дальше некуда бежать, и справиться с паникой тоже нет сил. И так считали все – ее преподаватели, однокурсники, знакомые, далекие и от психологии, и от медицины, и от полиции. Все, кроме ее научного руководителя, которому внезапно понравился ее подход еще тогда, когда Ирина была на четвертом курсе. Он согласился работать с ней, взял ее на кафедру, вел ее диссертацию, давал темы, в ответ Ирина только писала статьи – под собственным именем, несколько раз выступала на конференциях. Критики было много, и Ирина не раз хотела все бросить, но научрук отговорил. «Это наука, милая, это нормально, более того – привыкайте! Чем больше нового вы приносите, тем больше вы наживаете себе в науке врагов». И Ирина не то что привыкла, но приучила себя молчать.

Она мечтала о фонде, который когда-нибудь начнет работу, о собственной программе, где не будет насилия над людьми, где они будут сами приходить на лечение и где методы будут гуманными. «Мы не должны обращаться с теми, кто и так напуган, как с мусором, – говорила она на последнем докладе. – Все имеют право на шанс». После нее выступал, как ни странно, монах, медик по образованию, и он рассказывал, как хорошо зарекомендовала себя терапия – трудники в монастырях. Ему аплодировали больше, но Ирина посчитала, что это связано с тем, что он – монах, а не с тем, что человек, чье призвание – любить, находит в себе жестокость запугивать людей еще больше несуществующими карами и загонять их в неоплачиваемые рабы.

После священника выступал холеный иностранец, Ирина так и не поняла, откуда он был, – английский она знала на предельно допустимом для кандидатского минимума уровне. Переводчик не слишком хорошо знал тему, и было видно, что присутствующих его бубнеж только раздражал, да и вопросы задавали докладчику на английском, минуя переводчика. Заместительная терапия – еще один ад, еще один фокус с мнимым решением проблемы. Примеры иностранного гостя, те, что были хоть как-то понятны, Ирине убедительными не казались: лечение не должно быть ни насилием, ни еще большими муками. Российские наркологи больше молчали, но Ирина знала, это лишь потому, что поднятый вопрос в России противозаконен. Организаторы спохватились и деликатно свернули тему, а Ирина впервые в жизни пожалела, что не может достойно ответить: как можно считать лечением замену одного наркотика на другой, как можно делать вид, что людям от этого легче, забывая о последствиях, о куда более сильной ломке, о том, что контроль иллюзорен. Легче, но не тем, кто нуждается в облегчении. Но слов и знания языка не хватало.

Ирина так увлеклась жалостью и несправедливостью, что не услышала сзади шагов.

– Какого хуя вы тут вообще!..

Ирина испуганно обернулась.

Этого высокого парня она уже видела и даже запомнила, что он имеет какое-то отношение к следователю. Лейтенант юстиции какой-то, так ей его представили и сказали, чтобы он за ней по возможности присматривал.

– Простите, – пролепетала она. – Я тут ничего не трогала.

– Еще бы ты тут трогала! – рявкнул на нее лейтенант. – Как ты сюда вообще прошла и на кой ляд?

– Просто посмотреть, – Ирина сообразила, что стоит перед ним зареванная, и неуклюже отерла щеки. – Простите. Я никого не видела, вот и вошла.

– Посмотрела?

Ирина кивнула.

– Теперь пиздуй.

Теперь Ирине было еще и обидно за то, что ее обругали. Всхлипывая, она бросилась из комнаты и тут же чуть не упала, удержалась, но все-таки рухнула на обломки и разревелась уже от боли и неожиданности.