Оглавление
Валерий Есенков. Казнь. Генрих VIII
Глава первая. Приказ короля
Глава вторая. Исполнение
Глава третья. Аббатство
Глава четвертая. Выбор
Глава пятая. Прием
Глава шестая. Драма отца
Глава седьмая. Неудача
Глава восьмая. Свой крест
Глава девятая. Противоборство
Глава десятая. Молчание
Глава одиннадцатая. Роковая ошибка
Глава одиннадцатая. Суд
Глава двенадцатая. Сборы
Глава тринадцатая. Сны
Глава четырнадцатая. По выбору кардинала
Глава пятнадцатая. Испытание
Глава шестнадцатая. В тупике
Глава семнадцатая. Братство
Глава восемнадцатая. Испытание
Глава девятнадцатая. Два мудреца
Глава двадцатая. На службе королю и отечеству
Глава двадцать первая. Крушение надежд
Глава двадцать вторая. Война или мир
Глава двадцать третья. Одиночество
Глава двадцать четвертая. Прощальный ужин
Глава двадцать пятая. Развлечение
Глава двадцать шестая. Борода не виновата
Хронология
Отрывок из книги
Они вошли, сурово и молча, гремя железом оружия в проеме тесных дверей, скребя по каменным плитам толстыми гвоздями подкованных башмаков. Томас Мор приподнялся на своем тюфяке, обхватив худые колени руками. В его усталых припухлых глазах мелькнула открытая радость. Они заметили её недоверчиво и удивленно. Это были солдаты конвоя, одетые просто, тогда как Кромвель был необычайно разряжен. Синее шерстяное трико облегало кроткие крепкие ноги. Камзол фламандского бледно-желтого бархата ладно обхватывал ещё не заплывшую талию и далеко не доходил до колен. Серебряная оторочка беспокойно мерцала на рукавах и груди. Золотая крупная цепь свисала с шеи чуть не до самого живота, на котором прыгал и вздрагивал рыцарский орден. Пышный берет с кокетливо-радужным перышком боком сидел на круглой, как шар, голове.
Он понял: у Кромвеля нынче день торжества. По всей видимости, его торжество угрожало ему наихудшим, но зловещая жгучая радость ещё не померкла. Эти люди не приходили к нему, как казалось, давно. Они надеялись обойтись без него. Должно быть, они высокомерно решили, что ни жизнь, ни смерть его уже не нужна. Он начинал опасаться, что его навсегда замуруют в этой осклизлой от сырости каменной башне и он станет упрямо, бесплодно размышлять о своем, всё о своем, о своем, но уже никогда и ничем не сможет им помешать, пока не исстарится, не иссохнет в полном забвении, не лишится ума. Он то раздражался в своем одиночестве, то с обреченным видом сидел у кона.
.....
В его безумных пророчества слышалось что-то обидное, горькое, хуже и отвратительней смерти, которая караулила его за стеной. Ведь изменит, изменит, подлец. Так изменит, что люди станут друг другу хуже волков. Да, он всё мечтал изменить. Не сразу, конечно, ведь человек меняется медленно. Человек может и должен стать лучше, а для этого человеку вера нужна, чистая вера, как заповедал Христос. У него вся жизнь на это ушла. В его жизни корыстного не было ничего, разве только семья. На свои прихоти он не потратил ни денег не времени. Разве что на сон и еду. Он душу вкладывал и когда писал и когда служил королю. Он принял высшую власть лишь для того, чтобы что-нибудь изменить. И уже начал менять, чтобы на первый случай сдвинулось что-то, возможность наметилась иных перемен, поколебались своекорыстие, эгоизм, отступили хотя бы на шаг. Он верил, что поколеблется и отступит потом, что этого ему не увидеть, ни сегодня, ни завтра. Много времени на это уйдет. Может быть, тысяча лет. И тут явился этот подлец. Цель его жизни – только он сам, и Томас Кромвель действительно готов перестроить весь мир, единственно ради того, чтобы подняться над всеми. Жалкий, безмозглый болтун. Иначе он о Кромвеле думать не мог, но что-то скребло и смущало его. Какое-то жуткое поднималось сомнение. Чужой голос тихо, но твердо шептал, что изменит, изменит надолго, может быть, навсегда. И он против воли грубо спросил:
– Что изменишь ты, Томас Кромвель?
.....
