Отрывок из книги
Одна тысяча девятьсот сорок восьмой год. Из сегодняшнего дня эта цифра явлена, как первая половина прошлого века. Кто-то охарактеризует её проще, двумя словами – послевоенное время. Небольшое уже количество живущих, для кого она знакома, могут сказать про этот год, как про время своего детства, далёкого начала жизни.
Память – инструмент хрупкий, ненадёжный, детская память ненадёжна вдвойне. Она и в сознании стоит особняком, а первые лет 5—7 жизни остаются отрывочными, эпизодическими. Как-будто смотрел сцену из старого фильма на восьмимиллиметровой плёнке, без звука и с мутной некачественной картинкой, не представляя, что было до и после. Иногда к обрывку фильма примешивается воображение, скорей всего более позднее, и память отказывается различать детально, как было на самом деле и что наслоилось позже.
.....
Заселение дважды отвоёванных земель проходило с большим скрипом. Послевоенное, лежавшее в развалинах, нищее государство прилагало возможные усилия по переезду людей, многие из которых жили в землянках на недавно освобождённых, разрушенных и сожжённых деревнях, без надежды на скорое возрождение, но людей пугала чужая земля. Сам вид этих обособленных хуторов, множество вывесок и надписей на незнакомом языке чужими буквами, непривычный бытовой скарб, оставленный финнами, отпугивал.
Пусть медленно, но неуклонно гражданское население всё же прибавлялось. Постепенно заселялись близлежащие к центру хутора вдоль дорог, работали уже все необходимые для жизни учреждения: сохранившийся магазин с финской вывеской, убранной позже, почтовое отделение в здании финского банка. За кирхой работала школа в трёх деревянных домах, куда детвора, всё добавляющаяся и добавляющаяся, бегала через кладбище с чёрными каменными плитами и надписями на них незнакомыми буквами, мимо гранитного памятника, на фасаде которого был большой барельеф с коленопреклонённым обнажённым юношей и знаменем.
.....
