Читать книгу Ёкай - Валерий Лисицкий - Страница 1

ПРОШЛОЕ

Соня сбилась с шага и остановилась, прижав руку к груди. Сердце судорожно застучало, кровь загрохотала в висках. Опять! Опять! Девушка пошарила рукой в пустом кармане, сжимая и разжимая пальцы, отыскивая что-то, чего там не могло быть, и попыталась шагнуть вперёд, но не смогла. Тело повело влево, вправо и, наконец, она замерла в странной позе, привстав на носочки и ссутулив плечи.

Старуха на лавочке определённо была мертва. Соня опять видела мёртвых людей.

– Да не может быть!.. – прошептала она.

Но это было так. Со своего места девушка могла разглядеть даже тёмные разводы гнили, пятнающие сухие костлявые кисти. Ей казалось, что до неё долетает тонкий аромат тления, сладковатый и навязчивый, оседающий желтоватым налётом на языке.

Пальцы до боли сжались в пустом кармане. Соня медленно вдохнула, с шипением выпустила воздух сквозь зубы. Подождав, пока пульс не перестал грохотать в ушах тревожным набатом, пересилила себя и двинулась вперёд, старательно не глядя в сторону лавки.

– Тихо, тихо, – уговаривала она саму себя вполголоса. – Тихо и спокойно… Ничего она мне не…

– Сонюшка? – раздался сиплый голос, заставив её вскрикнуть и дёрнуться в сторону.

Мёртвая бабка не обратила на Сонину реакцию внимания. Задрав голову, она прищурилась и снова шамкнула беззубым ртом:

– Сонюшка, ты?

Ещё мгновение ледяной ужас держал Соню в объятиях, а затем исчез, смытый жгучим стыдом. Потому что старуха была живой. Иссохшей, как мумия, горбатой, морщинистой, но живой. Разводы гнили на коже оказались попросту старческими пятнами. Больше того – Соня её узнала. Как полузабытый образ из детства, но всё же.

– Екатерина… – Соня помялась, вытаскивая из памяти отчество. – Екатерина Матвеевна?

– Меркуловна! – поправила старуха беззлобно. – Узнала меня, Сонюшка?

Девушка расслабленно рассмеялась, приблизилась к лавке на два шага. Обруч паники, сдавливавший грудь, исчез.

– Конечно, Екатерина Меркуловна! Узнала!

Екатерина Меркуловна улыбнулась ещё шире, обнажив коричневатые пеньки зубов, и похлопала сморщенной рукой по доскам лавки. Девушка замотала головой, но… но она никогда не умела спорить. Тем более, с дряхлыми стариками. Соня послушно уселась подле бабки, постаравшись не коснуться её. Впрочем, это было напрасное усилие: Екатерина Меркуловна неожиданно быстрым птичьим движением ухватила девушку за локоть.

– Давно я тебя, Сонечка, не видела-то, давно… Ты же переехала от нас, да?

– Угу…

Соня, не переставая улыбаться, попыталась осторожно освободить руку, но тщетно: бабка держала крепко. Девушка даже задумалась, осознаёт ли та, насколько сильно её узловатые пальцы сжимают чужое предплечье. Не позволять приветливому выражению сползать с лица становилось всё сложнее.

– А тут ты зачем же? – поинтересовалась Екатерина Меркуловна. – Навестить нас приехала?

Девушка почувствовала, как её улыбка превращается в косую ухмылку, но старуха не придала гримасе значения. Не посчитала нужным придавать.

– Да вот, – Соня неопределённо махнула свободной рукой в сторону входа в поликлинику. – К врачу зайти нужно. Там, где живу сейчас, специалистов нет, а тут есть. Ну, так и совпало…

Она запнулась, поняв, что рука на её предплечье разжалась. Екатерина Меркуловна закивала мелко и часто, как болванчик.

– Беги тогда, Сонюшка, беги-беги… Я уж домой собиралась, вот присела отдохнуть и тебя встретила. А ты беги, беги, не опаздывай.

И старуха вдруг расслабилась. Морщинистое лицо с тяжёлыми набрякшими веками как-то разом посветлело и разгладилось. Даже в глубине глаз, тронутых старческой мутью, мелькнуло искреннее тепло. Соня торопливо кивнула и встала. Она уже было шагнула к белым двойным дверям, но, проклиная своё мягкосердечие, обернулась. Бабка всё же была не совсем чужим человеком.

– Екатерина Меркуловна, а у вас-то что случилось? Вы ведь тоже у врача были? Всё в порядке?

Сгорбленная тень человека, некогда молодого и жизнерадостного, снова улыбнулась, на этот раз совсем не весело.

– Старость у меня, Сонюшка. Старость. Какой уж порядок-то?

– А…

Девушка потопталась на месте, не зная, что ответить. Ей хотелось сказать что-то хорошее, но слова не приходили. К счастью, Екатерина Меркуловна и сама уже отвернулась, утратив интерес к собеседнице. Соня постаралась, чтобы вздох облегчения не вышел чересчур громким.

Людей в белых халатах Соня недолюбливала с детства, поэтому, сидя в очереди, она снова испытала это глупое чувство: сильное желание, чтобы её очередь так и не настала. Слишком много последователей Гиппократа она повидала в самом начале своей жизни. Но, как и в детстве, желание не сбылось. Безжалостная система электронной очереди, упорядочившая хаос в очередях, сработала как надо. Ровно в назначенное время дверь распахнулась, предыдущий пациент, мужчина лет сорока, вышел из кабинета, и следом за ним донёсся голос:

– Ёгай! Ёгай, заходите!

– Не Ёгай, – поправила Соня, входя. – Егай. Это… не русская фамилия. Ударение на «а».

– Егай, – легко согласился молодой врач, едва ли на несколько лет старше Сони. – Софья Егай. Понял.

Имя Сони вообще-то не имело полного варианта, она и в паспорте значилась Соней, но девушке неудобно было второй раз подряд поправлять доктора, поэтому она промолчала. Послушавшись приглашающего жеста, уселась на низенький скользкий стульчик возле стола и замерла, ожидая вопросов.

Врач, бодро щёлкая мышкой, что-то бормотал себе под нос.

– Так, так… – расслышала Соня. – Ага… Нарушения сна… Эпилепсия не подтвердилась… Хм, м-хм…

Девушка поёжилась, слушая диагнозы, знакомые до неприятного зуда в зубах и в дестве казавшиеся ей страшными заклинаниями. Не замечая её состояния, доктор ещё несколько секунд хмуро смотрел на экран, после чего развернулся на потёртом компьютерном кресле.

– Итак, слушаю вас. На что жалуемся?

Соня не жаловалась.

– Мне планово на осмотр нужно, сотрясение мозга было два месяца назад. А в нашей поликлинике врач заболела, поэтому я к вам.

– Ага… – невролог пожевал губами. – А где живёте?

– В Ясенево.

– Ого! Так, следим за молоточком. И что же вы, из Ясенево… Встаём прямо, ноги вместе, глазки закрываем, руки вперёд и приседаем. Из Ясенево аж на Тульскую к нам поехали? Да ещё пешком… Очень хорошо, ещё раз.

Соня послушно присела ещё раз.

– Я там снимаю. А прописана у папы, в соседнем районе. Вот по прописке и…

– Понял вас. Не открываем глазки, касаемся носа средним пальцем руки. Ага. Ну, понятно. Очень хорошо. Садитесь.

Девушка села, чувствуя себя слегка растерянной и голой после экспресс-осмотра, перемежаемого болтовнёй. На коже появился неприятный зуд, и она тайком почесала запястья. Невропатолог быстро строчил что-то на клавиатуре, уже напевая себе под нос.

– Головные боли не мучают? Головокружения?

Соня покачала головой:

– Нет, ничего такого нет.

– Значит, – врач дежурно улыбнулся. – Всё у вас будет хорошо. Да и уже хорошо. Никаких поводов беспокоиться я не вижу. Через месяц можете зайти к моей коллеге в своей поликлинике, но это если будете волноваться. Пока могу сказать, что восстановились вы неплохо. Даже отлично восстановились. Как новенькая!

– Хорошо, спасибо!

Соня улыбнулась, обрадованная, во-первых, словами доктора, а во-вторых тем, что приём закончился быстро. Она уже положила ладонь на дверь кабинета, когда врач неожиданно её окликнул:

– София!

– Да?

Мужчина прикусил губу и поболтал в воздухе карандашом.

– Простите, я в записи вашего врача заглянул. Она у вас там кое-какие вещи перечислила, которые могут привести к осложнениям. Я хотел узнать…

Он неопределённо помахал в воздухе рукой.

– Это… – Соня прикусила губу, но быстро продолжила: – Это детское в основном. У меня были в детстве проблемы. Бессонница, га… – девушка сглотнула. – Галлюцинации.

– Ясно, – врач кивнул, не изменившись в лице. – Сейчас с этим всё хорошо?

Соня вспомнила старуху перед поликлиникой, и как она приняла чёрную сгорбленную фигуру за мертвеца. Вспомнила гниль, расцвечивающую бледную дряблую кожу.

– Да, всё хорошо. Всё давно уже прошло.

– Тогда проблем нет! – сказал врач чуть громче, чем следовало, и продолжил беззаботным тоном: – Просто решил спросить на всякий случай. Ну, понимаете.

– Да-да. Спасибо, всё хорошо.

Соня потопталась на месте, размышляя, уходить ей или нет, и доктор пришёл на помощь:

– Как выйдете, позовите следующего, пожалуйста.

Спускаясь вниз по щербатой старой лестнице, удивительным образом избежавшей панельно-пластикового ремонта, и принимая лёгкую ветровку из рук пожилой гардеробщицы, Соня начала повторять незамысловатый мотивчик, напетый неврологом. Напряжение, возникшее после встречи с Екатериной Меркуловной, постепенно отпускало. Она даже обругала саму себя за излишнюю эмоциональность. Подумаешь, встретила человека из прошлого! А чего ещё ждать в районе, где прожила всё детство? И потом, её эта встреча н к чему не обязывает. Можно вообще выкинуть бабку из головы и поехать домой, в кафе с подружками, да куда угодно. Она даже достала из кармана телефон, намереваясь позвонить кому-нибудь из знакомых.

И запнулась о порожек на выходе из поликлиники. И застыла, стиснув изогнутую ручку в кулаке.

Старуха сидела там же. На той же лавочке. Даже не поменяла позу. Только повернула голову и таращилась на высокие двойные двери, словно ждала кого-то.

У Сони внутри что-то оборвалось и рухнуло ледяным в самый низ желудка, надавив на мочевой пузырь. Глядя на старую знакомую, даже уже зная, что та жива, она всё равно видела перед собой мертвеца. Совсем как детстве. И так же, как в детстве, ей захотелось рвануться назад, в относительную безопасность коридора, уткнуться лицом в угол и переждать, пока гниющее существо не уйдёт, утратив к ней интерес.

Но вместо этого она, решительно печатая шаг, спустилась с крыльца и подошла к старухе вплотную. Когда она заговорила, её голос почти не дрожал:

– Здравствуйте ещё раз, Екатерина Меркуловна! Чего же вы домой не пошли?

*

– А вот Клавдия с шестого этажа… – Екатерина Меркуловна кашлянула на ходу, поплотнее запахнула пальто и крепче вцепилась в Сонин локоть. Девушка подумала, что наверняка останутся синяки. – Клавдия-то померла, да. Совсем дурная перед смертью стала. Бывало, на лестницу выйдет, юбку задерёт, да…

Старуха поморщилась, взмахнула рукой, будто не хотела продолжать мысль, но всё же договорила:

– Мочилась в общем. Прямо на лестницу. Мы уж изнывали с ней. А родные её в клинику сдали. Квартира пустая теперь.

Соня незаметно вздохнула. Пенсионерка рассказала ей уже обо всех жильцах подъезда, преимущественно таких же пожилых женщинах. Кто в больнице, кто умер, кто одной ногой на том свете, но всё ещё живёт самостоятельно.

– Такие дела, Сонюшка, такие у нас дела… – Екатерина Меркуловна глубоко вздохнула и замолчала на некоторое время.

До старухиного дома можно было добираться двумя путями: по Даниловской набережной вдоль оживлённой дороги, любуясь уродливыми стеклянными коробками офисных центров, либо дворами, через тёмные арки и неухоженные скверы. Соня предпочла бы пройтись вдоль реки. Там было грязнее, да и бизнес-центры глаз не радовали, но всё лучше грязно-рыжих, навевающих клаустрофобические воспоминания, стен. Но старуха на набережную не захотела. А Соня не стала настаивать.

– А я ведь помню ещё, как тут всё раньше было! – проговорила между тем Екатерина Меркуловна. – Когда мы только переехали. Дома строились. Коммуналки. Все на ситценабивной работали, бабы-то. А мужики на стройках, либо шофёрили. Кто откуда собрались… Ивановы с Рязани, Швыдко из-под Липецка, мы вот елецкие. Вся Россия тут была. По четыре семьи в квартире. И не казалось, что тесно. Да-а-а…

Она помолчала, грустно покачивая головой. Девушка вела свою спутницу через печальные серые дворы, они ныряли в тёмные арки, как в омуты, пересекали дороги, раскидывая собиравшиеся у бордюров жёлтые и рыжие листья. Пейзаж в этом месте не менялся годами и десятилетиями, как в горах или на морском дне.

– Это потом всё менялось. – продолжила старуха. – Кто разъехался, кто остался. Детки народились. А потом у деток свои детки. Ты вот с семьёй приехала к нам тогда. Помнишь, мы тебя всё китаяночкой нашей звали? Ты такая смугленькая была, маленькая такая, живенькая… Помнишь?

– Я наполовину кореянка, Екатерина Меркуловна, – выдавила кривую улыбку Соня.

Она отлично помнила, как её называли в детстве за миндалевидные глаза и тёмные прямые волосы, в которых едва-едва пробивался унаследованный от матери русый отблеск. И из уст одноклассников слово «китаяночка» обычно не звучало. Дети находили для неё куда более изощрённые и ёмкие прозвища.

– Да я знаю, Сонечка, знаю… – старуха кивнула и резко сменила тему: – Вот уж я не думала, что одна буду доживать-то.

Вопрос вырвался у Сони прежде, чем она успела его осознать и проглотить вместе со старой обидой на «китаяночку»:

– Почему одна? Стёпка съехал от вас?

И старуха уцепилась в возможность излить свои переживания ещё крепче, чем в Сонин локоть.

– Да уже года полтора как, Сонюшка. Нашёл себе девку какую-то и… В общем, даже и не звонит почти. Так одна и живу. Только соцработница меня поддерживает. Она-то хорошая девочка у меня, хорошая. А Стёпа, ну… Да чего его винить? Я ж тоже понимаю, дело молодое, что ему до старухи…

По тону Соня поняла, что Екатерина Меркуловна лукавит. Она винила Стёпку, своего внука, ещё как винила. Своего единственного, залюбленного и избалованного внука. Но было в её интонации и что-то ещё, что девушка могла лишь почувствовать, но не облечь в слова. Впрочем, уже через секунду она поняла, что старуха имела в виду. По крайней мере, так ей показалось.

– Вот когда вы со Стёпкой-то встречались, я так рада была, так рада… Хорошая ты девочка, Сонюшка. И Стёпка хороший. Только непутёвый он у меня. Такой, знаешь, куда его повернёшь – то он и творить будет. Вот ты рядом пока была – он и учился, и работать планы строил, и… ох, Сонюшка-Сонюшка…

– Да, я понимаю, – Соня постаралась максимально мягкой уйти от неприятной темы. – Ну, знаете…

– А какой вы парой красивой-то были! – в голосе бабки зазвучали слёзы. – Он такой высокий, статный, и ты – маленькая такая, хрупкая…

У Сони скрипнули зубы. Перед глазами появилась картинка того, что едва не сотворил Стёпка, как раз пользуясь тем, что она – маленькая и хрупкая, а он – высокий и статный. Спина и руки покрылись гусиной кожей. Екатерина Меркуловна всё говорила и говорила, но девушка уже не различала слов за стуком крови в ушах.

– Ну, вот мы и пришли! – скрипуче выкрикнула Соня. – Вот и ваш дом!

Старуха подслеповато прищурилась и всплеснула руками, будто только поняла, что они на месте. До подъезда оставалось ещё метров тридцать, но Соня не собиралась, да и не могла, сделать больше ни шагу. Слишком уж яркими были воспоминания, и слишком тяжело было их загонять обратно в глубины подсознания.

Пенсионерка, почуяв перемену в настроении собеседницы, зачастила:

– Вот спасибо тебе, Сонюшка! Вот спасибо! Довела старую до дома… Может, и заглянешь? Чайку выпьем с тобой, побеседуем…

Соня содрогнулась. Ещё несколько минут назад, возможно, она бы и согласилась. Но сейчас…

– Нет-нет! – девушка отпрыгнула на шаг, освобождая плечо от узловатых пальцев. – Я спешу сейчас, простите. Может, в другой раз.

– Да, да, в другой…

Краска, появившаяся на лице старухи во время прогулки, разом сошла. Щёки побледнели, глаза разом выцвели, уголки губ безвольно повисли, обнажая сероватые беззубые дёсны.

– До свидания! – безжалостно произнесла Соня.

Старуха кивнула и, больше не задерживаясь, повернулась к ней спиной. Девушка, не удержавшись, громко облегчённо выдохнула. Она зачем-то понаблюдала, как пенсионерка ковыляет по заметённому листвой тротуару, и отправилась пешком к метро. Идти предстояло минут пятнадцать – как раз успокоиться. Она подумала было, не зайти ли сперва к отцу, но…

– Хватит с меня.

Запахнув поплотнее ветровку и засунув руки в карманы, Соня через арку вышла на набережную, бросила взгляд на свечу здания налоговой службы и направилась к эстакаде, по которой несложно было добраться до метро.

КИТАЯНОЧКА

Дарья торопливо взбежала по ступенькам, слегка подскакивая на каждом шагу и морщась от отвращения. Подъезд ей не нравился. Тут воняло. Не кошачьей мочой, дешёвым пивом или дрянным табаком – к этим-то запахам она давно уже притерпелась. Воняла старость. Подступающей смертью разило из каждой двери, увяданием сквозило из щелей и замочных скважин, беспомощная жалкая немочь плесенью расползлась по ступенькам и стенам. Дарья очень остро чувствовала такие вещи.

Поднявшись на пятый этаж, она замерла, чутко прислушиваясь: не зашуршат ли за фанерными дверями шаркающие шаги любителей подглядывать. Но на этот раз всё вроде бы было тихо. Ни одно седое подобие человека не поспешило взглянуть, кто же отбивал кроссовками дробь по ступеням. Девушка вынула из дамской сумочки, застывшей где-то на середине трансформации в спортивную, зеркальце и придирчиво проверила образ. Всё должно было быть идеально: от прямых русых волос, стянутых в высокий конский хвост, до изящного серебряного крестика, лежащего между ключиц. Макияж, к счастью, не размазался от мелкого дождя, летящего в лицо. Вот что значит не экономить на косметике! Она немного поиграла с молнией толстовки, добиваясь вида достаточно целомудренного, но в то же время не лишённого кокетства, и, наконец, осталась довольна.

Дарья убрала зеркальце в сумку, натянула на лицо деловито-озабоченное выражение и постучалась в крайнюю правую дверь. В обычной ситуации она предпочла бы не касаться ухоженными пальчиками замусоленного дерматина, кое-где прохудившегося и висящего уродливыми лохмотьями, но звонок не работал. От него остались лишь два провода, торчащих из стены – белый и жёлтый.

Подождав минутку, она постучалась ещё раз, громче. Снова никакой реакции. На лице, густо намазанном пудрой, мелькнуло странное выражение: смесь торжества и изумления, но Дарья быстро стёрла его, заменив беспокойством.

– Катерина Меркулна! – крикнула она для верности. – Катерина Меркулна, это ваша соцработница пришла, откройте!

Ноль реакции. Она постучала снова, с силой шлёпая открытой ладонью по двери. Хотелось добавить по фанере и ногой, но старухи-соседки уже, скорее всего, паслись у дверей, жадно глядя на происходящее. А из квартиры тем временем не доносилось ни звука. Дарья постояла ещё немного, озираясь по сторонам, после чего предприняла последнюю попытку. Сжав кулак, она изо всех сил забарабанила по старой фанере.

– Катерина Меркулна-а-а! Откройте, пожалуйста! У вас всё в порядке?!

– Ой! – раздался чуть дребезжащий голос старухи. – Ой, Дарьюшка! Иду, уже иду, милая! Ой!

Старухе потребовалось не меньше двух минут, чтобы добраться до прихожей. Как раз достаточно, чтобы Дарья поправила растрепавшиеся волосы, кончиками пальцев пробежалась по лицу и удостоверилась, что крестик не сбился на сторону.

Сухо щёлкнул старый замок, и дверь распахнулась. Екатерина Меркуловна куталась в тряпку, некогда бывшую шалью, и выглядела усталой и разбитой. Впрочем, иной её Дарья за последние два месяца и не видела. Девушка бочком юркнула в приоткрытую старухой дверь, и с облегчением ощутила, как исчезло жгучее ощущение назойливого взгляда, буравящего спину. Словно убрали прилепленный между лопаток горчичник.

– Ой, Дарьюшка, прости уж, что не открывала, – суетилась вокруг социальной работницы старуха, пока та скидывала кроссовки и обувалась в старые засаленные тапки. – Заснула я что-то, прямо такая слабость на меня напала, деваться некуда было. Устала, должно быть.

– Устали? – глаза Дарьи моментально сузились, сверкнув подозрением и сдержанной радостью. – Чем же вы таким занимались, Катерина Меркулна?

– Так погулять ходила! – ответила старуха, уже шаркая по коридору в сторону кухни.

Впрочем, даже если бы она стояла лицом к девушке, едва ли смогла бы разглядеть моментальную вспышку злости, накрывшую её – настолько быстро Дарья совладала с эмоциями. Она пошла следом, придирчиво оглядывая квартиру, и протянула укоризненно:

– Ну Катери-и-ина Меркулна, ну я же вам говорила, вам не стоит на улицу выходить. У вас здоровье хрупкое. Зачем вы ходили, в магазин? Так я же недавно вам всё приносила, а если что-то сверх требуется – так и сказали бы уж, ну?

– Да какой магазин, нужен-то он мне, – старуха уселась на шаткий стул. – Я же говорю, прогулялась. До поликлиники дошла вот, на лавочке посидела, воздухом подышала.

Дарья тяжело вздохнула, деловито обмахивая стол от крошек. Потом грохнула на плиту чайник с водой, зажгла газ.

– Ну, а если бы вам плохо стало? Представляете, что бы мне за это было? Если бы вы до дома не смогли дойти?

– Да чего тут не мочь-то, Дарьюшка? И помогли мне домой-то прийти…

– Это кто же? Подруги ваши? Так они и сами небось уже…

– Сонюшка помогла, какие подруги. Она молодая девочка, я её ещё вот такой крохой помню.

Руки у Дарьи дрогнули, и она едва не выронила чашку, которую взялась мыть. Справившись с собой, девушка дотёрла коричневую каёмку, оставленную не выпитым вовремя чаем, и медленно перевернула посуду на решётку над мойкой.

– Сонюшка? Это к кому-то из соседок ваших приехала она, родственница?

– Да нет, говорю же, жила она тут раньше. Вот, по делам каким-то вернулась, встретились случайно с ней. А давай чаю попьём?

Старуха сменила тему, не то не желая обсуждать давнюю знакомую, не то, и правда, не придавая случайной встрече значения. Дарья домыла посуду, которой было не очень много, померила Екатерине Меркуловне давление. Оно было чуть повышенным, и женщины, старая и молодая, единодушно сошлись на том, что это последствия прогулки, тяжёлой для усталого и изношенного организма. К тому моменту, как соцработница свернула провода тонометра, как раз вскипел старенький чайник, со свистом выплюнув струю пара из носика. Дарья заварила чай в двух кружках.

– Ну, вы с этим тоже осторожнее! – произнесла она, усаживаясь напротив старухи. – В детстве вы её знали, а вдруг она сейчас мошенницей сделалась? Ну, времена-то такие сейчас, непростые. А вы её в квартиру.

– Сонюшка-то? – бабка махнула рукой. – Да что ты говоришь-то, какой мошенницей. Она очень хорошая девочка! И была, и осталась. Они со Стёпой даже вместе были когда-то. Эх, и красивая пара была! Она такая маленькая, смугленькая… Она китаяночка, Соня-то. Да и потом, я её к себе не звала, а она и не напрашивалась. До подъезда довела меня и побежала по делам. Ну, а я что, задерживать разве стану? Я ж понимаю, работа у всех, дела свои…

– Китаяночка, значит, – вполголоса пробормотала Дарья, и тут же продолжила громче: – Ну вы всё равно, будьте, пожалуйста, осторожнее! Мало ли, знакомые эти старые… Я же за вас волнуюсь!

Екатерина Меркуловна благодарно улыбнулась и торжественно пообещала быть осмотрительнее, на улицу не ходить и никого в дом не приглашать. Мир был восстановлен. Некоторое время они пили чай в молчании, после чего Дарья поднялась и отправилась делать уборку.

Веником и тряпкой она орудовала спустя рукава, больше размазывая грязь по углам, чем наводя порядок. Всё равно подслеповатая хозяйка квартиры едва ли заметит непорядок. Пыль смахнула только с нижних полок, живо закончив с уборкой первой комнаты из трёх. К той, что находилась в дальнем конце коридора, Дарья приближаться и не собиралась, всё равно она была заперта. Зато к спальне хозяйки она подошла с куда большим вниманием. Правда, сосредоточилась она больше на самой комнате, на не на наведении порядка. Выйдя на середину помещения, соцработница глубоко вдохнула, прикрыв глаза. В воздухе витал слабый, но вполне различимый запах мочи. Дарья довольно ухмыльнулась. Она прошлась по рассохшемуся паркету и вскоре обнаружила его источник: плохо замытое пятно возле кровати.

– Ай-яй-яй, Катерина Меркулна… – тихо протянула девушка и быстро стёрла его влажной тряпкой.

Воровато оглянувшись, она перетряхнула старомодную кровать и с удовольствием обнаружила, что простыни были чуть влажными. Не от мочи на этот раз, а от обильного пота. Кроме того, обнаружилась и ещё несколько примет, крайне её обрадовавших: наполовину сорванная с карниза занавеска, рассыпавшиеся по столу старые книжки… Девушка быстро создала видимость порядка, повозила по полу тряпкой, после чего понесла грязную воду в туалет. Проходя мимо, она быстро заглянула в ванную и обнаружила в стиральной машине линялые заношенные трусы и ночную рубашку. Всё мокрое, в желтоватых разводах и резко пахнущее.

Слив воду, Дарья сунула пустое ведро в пространство между унитазом и стеной, после чего вернулась на кухню. Екатерина Меркуловна сидела в напряжённой позе, забыв прихлёбывать из чашки.

– Катерина Меркулна, – старательно делая обеспокоенный вид, произнесла Дарья. – У вас всё в порядке? А то у вас в спальне, там…

– Что? – напряглась бабка.

Дарья несколько секунд помялась, наслаждаясь паникой, отразившейся на лице подопечной. Та явно боялась, что соцработница обнаружит пятно мочи на полу. От стыда ли, от страха ли перед тем, что её унизят, заставив носить памперс, либо и вовсе от того, что ухватистая и напористая девушка отправит в дом престарелых.

– Да штора оторвана была от карниза. Ну, из зажимов выскользнула. Может, вам зажимы новые купить?

Лицо старушки разгладилось. Она нервно рассмеялась, с трудом разжимая морщинистые пальцы и отрывая их от полосатой красно-белой чашки.

– Это я сорвала, – призналась она. – Сорвала, пока… пока спать ложилась. Голова закружилась, вот и уцепилась за неё.

– Ясно! – с лёгкостью согласилась с предложенной версией Дарья. – Ну вы будьте осторожнее, пожалуйста!

– Конечно, Дарьюшка, конечно… Спасибо тебе за всё!

Соцработница улыбнулась старушке, всем своим видом показывая, что ей совсем не сложно.

Она старательно сохраняла на лице максимально доброжелательное выражение вплоть до того момента, пока не распрощалась с Екатериной Меркуловной, пообещав ей зайти через день. Старушка проводила Дарью до двери и закрыла за ней дверь. Социальная работница легко сбежала вниз по ступеням, выскочила из подъезда и с наслаждением вдохнула свежий воздух. Удушливая вонь доживающих свой век стариков осталась позади.

Прошагав через двор пружинистой походкой, она свернула в арку, и там, где уже не было опасности попасться на глаза старухе, наверняка застывшей на наблюдательном посту у окна, позволила раздражению прорваться наружу. Зло зашипев, она нервным движением выхватила из сумочки мобильный и быстро набрала номер. Пока ждала ответа, слушая гудки, чиркала зажигалкой, пытаясь прикурить на промозглом ветру, разгонявшемся в арке, как в трубе.

– Кто, сука, такая Соня?! – рыкнула она в микрофон, едва гудки прервались.

*

Услышав крик в трубке, Степан отдёрнул телефон от уха и сел, недоумённо моргая. Он потёр опухшее ото сна лицо и скинул ноги с кровати, после чего ещё раз глянул на экран мобильного и ответил:

– Какая Соня?

Дарья закричала зло, отрывисто, многословно. Степан положил руку с телефоном на колено и снова растёр лицо. Он знал, что девушке нужно дать выпустить пар, как следует проораться, прежде чем пытаться разговаривать.

– Я не понял… – лениво протянул он, когда Дарья замолчала, чтобы перевести дух. – Какая Соня, ты можешь по-человечески объяснить?

Положив ногу на ногу, Степан принялся ковырять мозоль на ступне. Засохшую кожу он бросал прямо на пол, второй ногой смахивая под диван. Дарья говорила всё ещё очень сбивчиво, но уже хотя бы без криков.

– Короче… – выдохнул он, устав. – Я без понятия, о ком она говорит, какие там китаянки к ней ходят. Всё, мне некогда.

Парень сбросил вызов и швырнул трубку на подушку. И тут же хлопнул себя пол лбу:

– Соня! Блин, Соня! Откуда вылезла-то, сто лет прошло…

Хмыкая и неразборчиво бубня себе под нос, он прошёл в ванную, помочился в раковину, умылся и несколько раз провёл щёткой по зубам. На этом утренний моцион завершился.

На кухне Степан посмотрел на настенный календарь, повешенный ещё хозяевами квартиры – ни ему, ни Дарье и в голову не пришло бы тратить деньги на такое барахло. Среда, а значит, можно расслабиться. Работы у него не намечалось, а Дарья вернётся не рано – скорее всего, снова будет рыскать по своим барахолкам. Он ходил с ней пару раз, просто за компанию, и мог с уверенностью сказать, что занятия скучнее в жизни попросту не существовало.

Прихватив из холодильника пива, парень направился в комнату. Крышку ноутбука придавливала стопка каких-то брошюрок, притащенных Дарьей раньше. Она даже не стал смотреть на обложки: всё равно ни слова по-русски там не было, а если и было, то на дореволюционном русском, от которого у него болела голова и хотелось спать. Смахнув макулатуру в сторону, он уселся на шаткий стул и с наслаждением открыл бутылку.

– Ну что, потанцуем, девчонки? – молодецки прикрикнул Стёпка, запуская «танчики».

Среда обещала быть очень неплохой.

*

– Алло, пап?

Соня лежала на кровати, так и не переодевшись в домашнее. За окнами пылал ранний осенний закат, щедро разбрызгивая багрянец по старым бумажным обоям. Где-то лаяла собака, смеялись дети. Тихонько бухала басами аудиосистема в припаркованной возле подъезда машине.

– Да, Соня, привет.

Голос отца звучал серо, безлико, бесконечно устало. Оно и неудивительно – у него молодая жена, почти ровесница Сони, и годовалый ребёнок. Ни поспать, ни своими делами позаниматься.

– Что-то случилось?

В трубке зашуршало: отец, судя по всему, перехватил её и прижал плечом. Что-то шипело на фоне, бормотал телевизор. Готовит, должно быть. Новая его жена этого делать не умела.

– Да нет… – Соня вытянула вверх руку, посмотрела на серый потолок через разведённые пальцы. – Просто захотелось поговорить. Помнишь Екатерину Меркуловну?

Отец запыхтел.

– Н… Нет, не помню. А кто это? А, это твоя преподавательница бывшая? На улице встретила?

– На улице, но это не преподавательница. Это бабушка моего одноклассника. Жила в таком старом доме. На Павелецком проезде, не помню, не то третьем, не то пятом…

– Ага… И что с ней?

Девушке показалось, что она расслышала короткий, старательно задавленный вздох. Это неприятно кольнуло, так что пришлось напомнить самой себе, что уж в двадцать четыре года-то на отца нельзя обижаться за то, что он живёт своей жизнью. В конце концов, она давно не ребёнок.

– Да ничего вроде. Она старенькая совсем уже, я её как увидела, так подумала, – Соня прикусила губу, но всё же продолжила чуть дрожащим голосом: – Подумала, что снова. Как в детстве.

Отец засопел в трубку, скрипнула дверь, и все посторонние звуки исчезли. Фоном для его слов стала глухая тишина.

– Соня, ты о чём? – спросил он осторожно.

Девушка прикрыла глаза рукой.

– Когда я видела… Когда я думала, что вижу мертвецов.

– Соня, – теперь вздох был абсолютно явственный. – Ну ты же сама знаешь, что…

– Что у меня были галлюцинации и расстройство сна. И что ты учил меня просто их игнорировать, не обращать внимания. Что они безвредны я тоже помню, потому что их родило моё воображение. Я именно это себе и сказала тогда, чтобы мимо неё пройти, и…

– Соня! – отец повысили голос, но тут же заговорил тише. – Я понимаю, что тебя это беспокоит. Понимаю, что ты напугана. Что тебе не хочется, чтобы всё это вернулось. И мы уже говорили: это в прошлом. Всё, что с тобой тогда творилось, мы смогли поправить.

Соня кивнула, забыв, что собеседник её не видит. Потом негромко ответила:

– Да. Я знаю.

– Вот и не переживай! Серьёзно, Соня, это всё уже преодолено. Не накручивай себя зря. Ты у невролога была, кстати?

– Да, вот по пути назад и встретила её.

– И что врач сказал? – отец проигнорировал вторую часть фразы.

Соня вздохнула.

– Что я восстановилась.

– Ну вот видишь! Всё у тебя хорошо!

– Угу…

Соня не узнала, собирался ли отец сказать ей что-то ещё, потому что в этот момент в трубке появился новый голос:

– Ту! Ту-у-у!.. Ну еда же горит, ну ты где?

– Иду! – выкрикнул отец мимо трубки и тут же продолжил в динамик: – Дочь, пора бежать. А то без меня пожар, потоп и землетрясение.

– Да-да, конечно. Пока, пап.

– Пока, дочь. И запомни, прошлое осталось в прошлом. Оно не вернётся. Да?

– Угу. Пока.

Отец повесил трубку, не попрощавшись во второй раз. И телефон тут же коротко взвизгнул вибрацией. Это ведь была неправда, что прошлое остаётся в прошлом. Иногда оно всё же протягивает холодные костлявые руки и хватает за глотку, не давая вздохнуть. Прошлое пишет письма на хрупкой старой бумаге. Прошлое совершает звонки с номеров, давно исчезнувших из телефонных книг. Прошлое смотрит с забытых фотографий в пыльных альбомах. И как оказалось, прошлое пишет в социальных сетях. Печатает чужими руками: «Привет, как дела?», и ставит смайлики.

Соня отбросила телефон, словно он превратился в мохнатого паука, пригревшегося на ладони.

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

К следующему утру раздражение Дарьи никуда не делось. Только теперь оно было направлено не на старуху, занявшуюся вдруг самодеятельностью, и не на неизвестную «китаяночку», а на цель поближе. Ей казалось, что Степан собирается чересчур медленно, обязательный утренний кофе пьёт чересчур громко, да и вообще ведёт себя так, будто нарочно пытается досадить. Но хуже всего было даже не это.

– Какого хрена она тебе не отвечает, Стёпа? – порыкивала девушка, вышагивая взад и вперёд по однокомнатной квартире, как тигр по клетке. – Вы с ней встречались же, ну?!

– Встречались… – вяло отвечал парень. – И что?

– Это у тебя надо спросить… Всё, давай, иди работу ищи! Просидел вчера весь день за игрульками.

Парень закатил глаз и горестно всплеснул руками.

– Слушай, ну какие игрульки? Я вчера весь день по собеседованиям мотался. Присел поиграть прямо перед твоим приходом. Ну не берут меня! Опыта мало, образование не то… за нормальные деньги не устроиться!

Дарья, собиравшаяся было отправиться в комнату, рывком развернулась. Молодой человек отпрянул к входной двери. Девушке не потребовалось даже ничего говорить. В её прищуренных глазах вспыхнула такая ненависть, что он, высокий и плечистый, показался вдруг самому себе слабым и маленьким, беспомощным, как кролик.

– Ладно, я иду, иду, чего ты сразу…

Дарья отправилась в комнату, не прощаясь. Входная дверь хлопнула, когда она уселась за подобие туалетного столика, собранного из письменного стола, настольной лампы без плафона и принесённого из прихожей мутноватого квадратного зеркала.

– Засранец! – прошипела она и тяжело вздохнула. – Скорее бы всё это кончилось уже!

Несколько раз глубоко вздохнув, успокаивая нервы, Дарья принялась за работу. В первую очередь она пристально осмотрела своё лицо, невыразительное и блёклое, бледнокожее, испорченное несколькими воспалёнными угрями – платой за обилие косметики. Придавила ободком жёсткие, пережжёные краской волосы, хотя в этом и не было необходимости, ведь на лицо они всё равно не падали, торчали в разные стороны, как солома. Потом девушка открыла выдвижной ящик и в задумчивости уставилась на его содержимое. На всё то, что Степан называл барахлом. Всё то, что она сама называла магией. Ещё одной магией.

Она принялась за дело уверенно – сказывался богатый опыт. Если рука набита, то ничего сложного в этом нет. Выровнять тон и текстуру кожи, спрятать угри и замазать бледные веснушки, рассыпавшиеся по носу и щекам – одно средство. Сделаться немного темнее, придав смуглость, свойственную людям южных кровей – другое. Не забыть про шею и верхнюю часть груди, чтобы не возникало бросающегося в глаза контраста. Затем приходит черёд теней. Для этого нужно знать анатомию, но совсем немного, буквально по верхам: выделить скулы, сделать щёки визуально менее округлыми. Несколько штрихов на крыльях носа – и из славянского курносого он превращается в тонкий, чуть длинноватый и куда более подходящий новому облику. Контур губ поддаётся корректировке ничуть не сложнее, несколько минут работы – и данные природой, тонкие и бескровные, они превращаются в чувственные, полные и тёмные, будто налитые кровью. Тени на нижних и верхних веках заставляют глаза выглядеть больше, а взгляд делают томным и пронзительным. Цвет радужки легко меняется линзами, превращающими водянисто-голубой окрас в тёмно-карий. Вот с этим ей повезло, если бы радужка от природы была тёмной, то сделать глаза светлыми было бы куда сложнее.

Пристально оглядев своё отражение, Дарья усмехнулась. Прочистив горло, она произнесла, пробуя разные тембры и интонации:

– Я вижу, вижу… Кхм… Я вижу! Вижу! Так… Я… ви-и-ижу! Нормально.

Завершил образ тяжёлый парик. Тёмные волнистые локоны легли на плечи, одновременно придавая её облику загадочности и делая лицо ещё более худым и вытянутым. В сочетании с массивным «золотым» ожерельем это будет смотреться как надо. Она скинула халатик из искусственного шёлка с вышивкой, пародирующей азиатский рисунок, и направилась к шкафу. Лифчик с эффектом пуш-ап увеличил грудь, а кофточка с глубоким вырезом удачно её подчеркнула. Юбку Дарья на всякий случай также подобрала подходящую – длинную, из тонкой летящей ткани. Просто если придётся встать перед клиенткой во весь рост.

К десяти утра она уже была готова. Плотные шторы погрузили комнату в таинственный полумрак, а купленная на китайском сайте гирлянда с тонкими свечами через дешёвую веб-камеру должна была производить впечатление настоящих свечей, при этом не чадя и не нагревая воздух. На всякий случай выждав ещё несколько минут и как раз успев перекурить, Дарья запустила программу для видеосвязи и позвонила клиентке.

Когда на экране возникло лицо немолодой женщины, девушка уже была полностью в образе. Она расслабленно откинулась на спинку компьютерного кресла, прикрыла глаза и сплела унизанные массивными перстнями с фианитом пальцы.

– Здра-а-авствуйте, Ага-а-ата… – залебезила толстушка на экране, изгибаясь в подобострастном поклоне.

Дарья помолчала некоторое время. Её взгляд цепко ощупывал лицо собеседницы, определяя, в каком та находится настроении. Интуиция работала на полную, в голове уже выстраивался примерный план беседы.

– Здравствуйте, Надюша, – наконец, снизошла Дарья-Агата до ответа. – Рассказывайте, как ваши успехи?

Полная женщина едва уловимо нахмурилась, и девушка среагировала на опережение:

– Впрочем, не утруждайте себя. Я вижу. Вижу и так.

– Ч… Что вы видите, Агата?

Дарья позволила лёгкой улыбке чуть тронуть уголки её губ.

– Что мы недооценили вашу соперницу, Надюша. Мы думали, что на её стороне только молодость и наглость, но… – она подняла руку и тут же уронила её на колено, словно не имела сил держать в воздухе.

– Но? – задохнулась клиентка.

– Но всё не так просто. Она беспринципна. Она зла. И она не чурается плохих методов, – Дарья сделал паузу и наклонилась к камере, следя, чтобы свечи отбросили глубокие тени вокруг её глаз. – Очень плохих.

– О господи мои!

Клиентка несколько раз перекрестилась лихорадочными движениями и закатила глаза, силясь разглядеть небо через серый потолок. Возможно, так лишь показалось Дарье, но в глазах у неё даже блеснули слёзы. Девушка позволила своей мнительной жертве недолго помариноваться в собственном страхе. Давить было нельзя. Лучше пусть сама себя накрутит.

– Порча! – наконец, процедила она замогильным голосом. – Порча на вас и очень сильный приворот на вашего мужа.

Надежда охнула и слёзы уже по-настоящему брызнули из её глаз. Она закрыла лицо ладонями, закачалась на стуле и, кажется, зашептала молитву.

– Она же к нам домой приходи-ила-а-а! – провыла женщина. – Что же падлюка-то така-а-ая! Бо-о-оже…

И она зашлась в рыданиях, искренних и горьких. Дарья скорчила сочувствующее лицо и постаралась говорить как можно проникновеннее, низким грудным голосом:

– Ну, ну. Сейчас не время раскисать, Надюша. С порчей она совсем недавно обращалась к ведунье, так что у нас есть ещё время. Я вовремя всё разглядела. Ещё пара дней – и было бы поздно. Но сейчас вас ещё можно спасти. Вы слышите меня, Надя?

Женщина с трудом взяла себя в руки и кивнула.

– Да, Агата. Простите. Просто я так нервничаю, так переживаю! Я же люблю его, понимаете? А он… он…

– Ничего, ничего. Он вас тоже любит, это я ясно вижу. Но защититься от приворота не так-то просто. Тем более, что ваш муж и не знает о нём. Вы ведь держите слово? Ничего ему не говорите?

– Нет, что вы… Я всё делаю по вашим инструкциям. Просто так тяжело всё в себе держать…

Надежда снова собралась заплакать, а этого допускать было нельзя. Дарья-Агата быстро проговорила, пока женщина не принялась истерить по-крупному:

– За любовь нужно бороться! Это наша женская участь. Так что давайте начнём. У вас есть дома соль?

– Соль? А, да, конечно…

– Несите!

Женщина послушно унеслась в сторону кухни. Дарье захотелось было расслабиться и выйти на мгновение из образа, но она сдержалась. Девушка уже нарывалась на ситуацию, когда клиенты вели видеозапись разговора, и нарочно отходили от камер, чтобы понаблюдать, как она ведёт себя в одиночестве. Поэтому она приложила кончики пальцев обеих рук ко лбу и зашептала какую-то белиберду, хмуря густо подведённые брови.

– Вот! Агата?

Дарья медленно отняла руки от головы и открыла глаза.

– Всё лучше, чем я думала, – проговорила она. – Ваша оппонентка обратилась не к самой опытной ведьме. Так что из-за порчи ничего страшного пока не случилось. Ставьте соль перед камерой.

Надежда послушно придвинула банку к крохотному окуляру. Банка была весёленькая, вся в красных зайчиках, жующих синюю морковь. Дарья-Агата протянула руку и зашептала, запрокинув голову:

– Змея подколодная, тварь хладокровая! Нет у тебя силы! Нет у тебя власти! Как песок просыпается, как вода утекает, как ветер уносится! Забери всю погань, что желала Надежде, да переживи втрое!

Заученные, пришедшие из смутных детских воспоминаний фразы закончились, так что дальше Дарья просто артикулировала непонятные сочетания звуков, ещё сильнее понизив голос. Через несколько минут она почувствовала, что достаточно. Важно было не перегнуть палку, превращая таинство в цирк.

– Всё… – она снова откинулась на спинку стула, и тусклый свет электросвечей весьма кстати заставил её кожу выглядеть бледной, обескровленной. – Эту соль кладите себе в еду неделю. И мужу тоже, это ослабит приворот. Через неделю бросьте в банку сгоревшую спичку и кофейную гущу, потом выкиньте в мусоропровод. Когда будете выбрасывать, прошепчите три раза: «Песок, вода и ветер».

– Песок, вода и ветер, – эхом повторила Надежда, прижимая к груди заветную баночку. – И всё? Олежка ко мне вернётся?

– Если повезёт – да, – подарила клиентке малую толику надежды ведьма. – Но этого я гарантировать не могу. Порчу мы точно снимем, а вот приворот… Приворот давно сделан был. Укрепился на вашем Олежке, пустил корни в душу.

– Ясно… – женщина поникла.

– Не отчаивайтесь. Мы только начали.

Дарья-Агата демонстративно поглядела на массивные часы, тяготящие левую руку.

– Простите, Надюша. Меня ждут и другие люди. Если что-то случится – вы знаете, как со мной связаться, да?

– Да, Агата, спасибо вам огромное! Вы так за меня боретесь…

– Людям надо помогать! – произнесла Дарья с улыбкой и мягко подтолкнула женщину в нужном направлении: – Все мы что-то даём друг другу…

– Ах да! – спохватилась Надежда. – Сегодня…

– Как обычно. И за соль – половину обычного.

– Конечно, конечно! Спасибо ещё раз… Вы мне так…

– Простите, Надюша, надо бежать. Удачи! Благословляю вас!

Дарья щелчком отключила связь, убедилась, что Надежда отключилась, и расхохоталась, далеко запрокинув голову.

– Ну и дура, твою мать, господи! Какая же дура!

Коротко брякнул мобильный – пришла смс об упавших на электронный кошелёк тридцати тысячах. Дура или нет – оплату Надежда никогда не задерживала.

*

Отец перезвонил в обед. Сам, что случалось с ним в последние годы всё реже. Соня, как раз направлявшаяся в кафе на обеденный перерыв, почувствовала, что сердце у неё забилось, а к горлу от беспокойства и смутного предчувствия подкатила тошнота. То Степан напишет, то отец позвонит… Отойдя на край тротуара, она встала вплотную к старому зданию, чтобы не мешать прохожим. Некоторое время девушка задумчиво глядела на вибрирующую в руке трубку, после чего медленно, нехотя смахнула вправо, принимая вызов.

– Да, пап, – проговорила она.

– Привет, Соня. Не отвлекаю?

Отец говорил сухо и сосредоточенно, отстранённо. Словно думал о другом. Впрочем, он всегда думал о другом. Даже когда мама спрашивала, любит ли он её, перед самым разводом.

И, словно подслушав эту мысль и торопясь её опровергнуть, отец торопливо произнёс:

– Ты прости, что вчера так получилось. Ну, с разговором. Время неудачное было, правда. В общем, хочешь сегодня встретиться? После работы. Поговорим нормально.

Соня замешкалась.

– Пап, я сегодня…

– Наташа с маленьким уедут. Уже уехали. Её родителей проведать. Вернуться только в субботу. А у меня выходной.

Соня, уже начавшая было путь вниз по улице в сторону ближайшего кафе, снова шагнула в сторону и привалилась спиной к стене. Ещё вчера ей и самой хотелось увидеться с отцом, обсудить с ним всё. А сегодня… сегодня было уже поздно. Желание прошло.

– Пап, я… – девушка сглотнула. – Не знаю даже. Честно.

Отец тяжело вздохнул.

– Ну, если надумаешь – я тебя жду. Позвони только заранее, чтобы я к чаю чего-нибудь купил, ладно?

– Ладно, пап.

Он явно почувствовал, что дочь закрылась от него, спряталась в своей раковине, к которой привыкла за прошедшие годы. Которую он сам и помог создать.

– Я люблю тебя, Соня.

Девушка вздрогнула. Такого он не говорил уже минимум год, с момента рождения второго ребёнка, которого молодая отцова жена упорно называла «первенец». Мальчик же. Девочки в этом вопросе не в счёт.

Она открыла рот, не зная, отвечать ли, но отец сам нашёл способ выйти из неловкого положения.

– Ладно, бежать пора. Пока, Соня. Заходи вечером, я буду ждать.

Девушка промолчала и на этот раз. Отцу снова пришлось действовать первым – вздохнув, он повесил трубку. Соня отлепилась от стены и пошла в кафе.

В «Граблях» в это время дня было достаточно многолюдно, но битком забитым заведение назвать язык не поворачивался. Девушка быстро прошлась с подносом вдоль стоек с едой, почти не глядя набирая какую-то снедь, привычно махнула над терминалом мобильником, расплачиваясь. Села она на втором этаже у окна – на своём любимом месте, откуда было видно денно и нощно суетливую Пятницкую.

Соня некоторое время полюбовалась разномастным народом, спешащим по горбатым булыжникам мостовой. Пробежала мимо стайка студентов. Прошмыгнули курьеры в ярких плащах, торопливо крутя педали складных велосипедов. Вразвалочку прошествовала дородная смуглая дама в сопровождении целого выводка крикливых детей.

Соня смотрела, но не видела. Она жевала пищу, но не ощущала вкуса. Её мысли были далеко от того места, где она находилась. Далеко во времени и пространстве. В прошлом, которое, вопреки всему, вовсе не желало оставаться позади, а, напротив, становилось всё более настойчивым.

Всё так же механически пережёвывая салат, Соня достала из кармана телефон и зашла в соцсеть. Семён не писал новых сообщений со вчерашнего дня, да и вообще не был онлайн с вечера. Девушка ткнула пальцем в текстовое поле, поглядела на мигающий курсор… но пальцы её так и не двинулись над клавишами. Содрогнувшись, она закрыла программу, заблокировала телефон и со стуком положила его рядом с чашкой чая.

Секундная слабость минула, и она тут же обругала себя дурой. Вот уж что из прошлого было ей нужно меньше всего – так это внук полусумасшедшей старухи.

«Бывший парень, едва не ставший…»

Доводить мысль до конца не хотелось. Она запихнула себе в рот огромную порцию салата разом, будто стремясь заткнуть рвущийся из глотки крик.

*

Степан замер в позе горниста, опрокинув над головой пивную кружку. Последние капли пенного напитка скатились в глотку, и жидкость тут же дала о себе знать с другого конца: парень аж поморщился от рези в низу живота. Стукнув опустевшей ёмкостью по столу, он поднялся, опираясь рукой на спинку стула и, зачем-то мелко кивая, направился в уборную.

В отличие от пятничных вечеров, когда в пивной, затерянной в тёмных дворах, яблоку негде было упасть, в четверг зал оставался полупустым. Несколько завсегдатаев-хроников, пара местных ребят, коротающих часы до темноты, когда начнётся настоящее веселье, да пять-шесть залётных. Вот и вся компания. Под пристальными взглядами парней с модными стрижками Степан пробрался через заведение, задевая бёдрами столы и стулья.

Толстая деревянная дверь, распахнутая нетвёрдой рукой, закрылась у него за спиной, отсекая звуки пьяной возни и болтовни. Осталась только заунывная безликая музыка. Стоявший в туалете холод, пахнущий хлоркой и лимоном, чуть отрезвил его. Степан глянул в зеркало, потянул вниз бледные щёки, пригладил волосы. Лицо было припухшим, под глазами залегли тёмные мешки.

– Дерьмо… – пробормотал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Китаяночка, всё такое…

Путь до писсуара оказался сложнее, чем представлялся ему поначалу. Несколько раз парня качнуло, и он едва не рухнул на кафельный пол. Достигнув цели, Степан со вздохом облегчения упёрся головой в стену и расстегнул ширинку. Моча с громким журчанием полилась в керамическую воронку. Стёпа снова вздохнул, протяжнее и радостнее. Боль медленно проходила, уступая место почти оргазмическому наслаждению.

И именно в этот момент в кармане джинсов ожил мобильный.

– Да твою же мать…

Звонила, разумеется, Даша. Кто же ещё? Есть такие люди, которые будто чувствуют, когда их звонки будут неудобны. И пользуются этим чутьём не по назначению.

– Да, привет… – пробормотал Степан, прижимая телефон плечом и одновременно пытаясь застегнуть штаны. Ремень никак не желал его слушаться.

– Ты трезвый? – без обиняков начала разговор девушка.

Степан ответил без секундного промедления:

– Да.

Дарья помолчала. Должно быть, взвешивала, раскрыть его маленькую ложь прямо сейчас или подождать до возвращения домой. Решив, что есть дела поважнее, она спросила:

– Эта твоя Соня тебе ответила?

Стёпа покачал головой и промычал:

– Не-а.

Ремень, наконец, поддался. Степан затянул его потуже и распрямился, беря трубку в руку.

– Слушай, Даша! – осмелев от выпивки, проговорил он. – Ты чего вообще доколотилась до меня с этой Соней? Чего тебе надо от неё?

– Она китаянка, Стёпа! – произнесла Дарья так, будто это должно было всё объяснить. – Соображаешь, что это значит?

– Да хоть, блин, негритянка! Какая разница? Какая-то девка, сто лет её не видел, столкнулась случайно со старухой, а ты уже завелась. Угомонись…

Дарья не ответила. Она молчала так долго, что Степан успел сперва вскинуть к потолку сжатый кулак, празднуя победу, а потом и взмокнуть, представляя, в какую ярость он привёл свою любовницу. Он как раз утирал ладонью ледяной пот со лба, когда девушка продолжила неожиданно мирно:

– Ну как скажешь. Не задерживайся сегодня особо, ладно? Я уже освободилась.

– Угу…

Дарья прощебетала что-то на прощание и повесила трубку, не дожидаясь ответа. Стёпа наклонился зачерпнуть воды из-под крана, чтобы побрызгать на лицо, и только тут увидел, как дрожат его пальцы.

*

Дарья, уже смывшая с лица косметику и переодевшаяся в старые пижамные штаны и растянутую футболку, бросила телефон на кровать.

– Тупой алкаш, твою мать! – рявкнула она в пространство.

Это помогло успокоиться.

– Ничего, сука, недолго терпеть осталось… Я тебе борзость-то поумерю…

Рывком поднявшись с дивана, она прошла в комнату. Торопливо просмотрела брошюрки, но ни одна не привлекла её внимания. Тогда она влезла на верхнюю полку шкафа и достала с неё маленькую книжецу. Усевшись обратно к столу, принялась бережно перелистывать жёлтые ломкие страницы, скользя взглядом по плохо различимым латинским буквам. Кое-где над словами виднелись написанные карандашом переводы. Несколько строк были исправлены, причём, судя по состоянию чернил и фиолетовым брызгам на бумаге – не один десяток лет назад, ещё перьевой ручкой.

– Так… Хм…

Дарья отыскала таблицу, в которую вперилась долгим задумчивым взглядом. Громоздкие латинские названия и цифры рядом. Сбивали с толку не только слова на мёртвом языке, но и то, что, по непонятному капризу составителей таблицы, веса разных ингредиентов указывались то в граммах, то в унциях, то в дробных частях фунтов. Сбиться было проще простого. Легонько скользя ногтем по бумаге, она принялась в который уже раз пересчитывать состав смеси.

*

Соня некоторое время постояла перед дверью, покусывая губы и то приподнимая руку, то вновь её опуская, но так и не дотрагиваясь до звонка. Время подбиралось к семи часам вечера, в подъезде было темно, и шнырял по углам ледяной сквозняк. Хотелось войти в тепло отцовского дома, оставить за дверью стылую осеннюю влажность, но она никак не решалась.

Соня знала, что можно оставаться близким с человеком, даже будучи далеко от него. Но также она знала, что это правило работает и в обратную сторону: быть близким и быть рядом – не всегда одно и то же. И всё же она заставила себя позвонить. Не то пожалела потраченного на дорогу времени, не то по старой памяти не посмела ослушаться отца.

Замок щёлкнул сразу же, и Соня задумалась, не ждал ли он, стоя с другой стороны, и подглядывая за ней в глазок. Или просто слушая, как она топчется на коврике.

– Соня! – улыбнулся он.

– Привет, пап, – ответила девушка, старательно вымучивая улыбку.

Отец обнял её, одновременно переводя через порог. Даже не так. Скорее заключил в объятия и затащил в квартиру. Нежно, но настойчиво. Соня не сопротивлялась, но и рук навстречу родителю не протянула – только наклонилась всем телом вперёд, крепко сжимая сумку. Отца это ничуть не смутило. Отстранившись, он осторожно пригладил волосы дочери, наклонил голову вправо, потом влево, разглядывая её, и, наконец, заключил:

– Какая ты у меня красавица!

– Спасибо, пап, – ещё раз улыбнулась Соня.

Вешая куртку на вешалку и переобуваясь, она тайком разглядывала отца и пыталась вспомнить, была ли у него на висках седина, когда они виделись в последний раз. Или это второе родительство так сказалось на почти пятидесятилетнем мужчине? За год, что прошёл с рождения сына и последней встречи с дочерью, морщины на его лице стали глубже, а тени под глазами – темнее. Но при этом он оставался таким же резким в движениях.

– Проходи на кухню, Сонечка, – рукой он указал направление. – Поужинаешь со мной?

– Нет, спасибо, я… – девушка запнулась, пытаясь придумать благовидный предлог, но не сумела и отделалась нейтральным: – Я не голодна.

– После работы-то? – отец, уже скрывшийся на кухне, высунул голову из-за угла. – Ну-ну… Как знаешь.

Соня прошла следом за ним и уселась на стул со странно выгнутой спинкой. Всё в этом доме было странным и незнакомым. Чужие запахи, чужие звуки. Даже свет фонарей за окном казался каким-то не таким, тусклым и болезненным. А саму себя она ощущала пришельцем, на отца смотрела, как на пленника в странном помещении. Приходилось прилагать усилие, чтобы не забывать, что это – жизнь, которую он сам для себя выбрал.

– Уютно у вас тут, – через силу произнесла Соня, оглядывая непривычный вычурный интерьер.

– Красиво, да? – мужчина не различил фальши в голосе. – Это Наташа всё. Она всю квартиру обставляла по своему вкусу, и мебель выбирала, и…

Он замолчал и поставил перед дочерью чашку горячего чая.

– Знаешь, – отец помялся. – Дед бы тобой гордился, я думаю. Он ценил вежливость.

Соня смутилась, не зная, что сказать. Вместо ответа взяла двумя руками чашку, осторожно подула на пляшущий над напитком пар и отхлебнула. Чай был дрянной, отдающий химией.

– Соня, я чего тебя позвал-то. Не просто так, понимаешь же. Да и Наташа не просто так уехала. Скажи, ты помнишь врача, который тебе в детстве помог?

Вопрос был неожиданным, и девушка едва не поперхнулась горячим чаем. Воспользовавшись удачным предлогом, она отставила чашку в сторону.

– По… Кхм! Помню, а что?

– А что было прямо перед тем, как мы к нему пошли, помнишь?

Это Соня тоже помнила ясно и отчётливо, и воспоминания были не из приятных. Она снова попыталась обойти острый момент, смягчая формулировки:

– Приехали дедушка с бабушкой из Кореи.

Отец хмыкнул, облокачиваясь о раковину, и почесал переносицу, на которой всё ещё была заметна тонкая бела полоса. Шрам, оставленный узловатой клюкой старика.

– Ну да, вот вроде того. Это за день до того было. Помнишь, что тогда произошло?

Соня поёжилась. Ей в тот момент было пять, но она быстрый, странно звучащий говор деда, кричащего что-то по-корейски, прочно отпечатался в памяти. Она не знала этого языка. Отец её не учил, а матери он вовсе был незнаком. Потом сквозь брань прорезался высокий, срывающийся от волнения голос отца:

– Не смей её так называть!

Он присовокупил к этому воплю ещё несколько фраз на корейском. Потом коротко свистнула трость, что-то влажно шлёпнуло, будто на кухне упал кусок мяса. Завыли в два голоса женщины: мать и бабушка. Они причитали на разных языках, но об одном. Рыдания – единственный подлинно интернациональный способ общения. Послышалась возня, что-то с треском посыпалось…

Соне было не до того. Насмерть перепуганная девчонка, неподвижно сидя на диване, глядела в экран выключенного телевизора. За толстым тёмным стеклом кривлялся, корча похабные рожи, мальчик лет десяти. Глаз на привычном месте у него не было – вместо них открывались и закрывались, щёлкая острыми треугольными зубами, два рта. Зато там, где у нормальных людей должен быть рот, у него влажно сверкал истекающий чем-то густым, вроде гноя, глаз. Существо ломилось в комнату, стучало ладонями по стеклу, билось в хрупкую преграду лбом. Соня сидела и ловила взглядом каждое его движение.

Потом дверь распахнулась. На пороге стояла мама, а за её спиной, мелко дрожа, переминалась с ноги на ногу сухопарая женщина, уже вплотную подошедшая к границе, за которой её ждало старческое увядание.

– Соня, к тебе тут бабушка, – с трудом произнесла мама. Её голос дрожал, дыхание с шумом вырывалось из груди, будто она говорила сквозь слёзы. На щеках матери горел лихорадочный румянец, но они оставались сухими.

Мама отодвинулась в сторону, как только Соня обернулась на голос. Пожилая женщина ринулась вперёд, сжала девочку в быстрых горячих объятиях, пахнущих нафталином, ландышем и чем-то ещё, едва уловимым, пряным. Она тоже заговорила на корейском, но у неё он скорее напоминал голубиное воркование, чем злобное пыхтение, как у деда. Соня слушала, не понимая ни слова.

Бабушка отстранилась, прижала ладонь к груди, потом провела ей по голове внучки. На покрытом тонкими ещё морщинами лице мелькнула улыбка, неискренняя, но странно тёплая. Сунув руку в карман, бабушка вытащила из него что-то, что так же торопливо сунула Соне в руку. Она собиралась произнести очередную непонятную фразу, но запнулась, бросив взгляд на экран телевизора. В прихожей что-то резко и зло гавкнул дед. Не смея ослушаться, женщина поднялась на ноги, поцеловала девочку в лоб и вышла из комнаты. Из прихожей снова зазвучали голоса.

Соня повернулась обратно к выключенному телевизору и вздрогнула. Не от страха, от неожиданности. Мальчик с глазами-ртами исчез. Как выяснилось позже – навсегда…

Соня отлично помнила тот вечер. Помнила своё единственное краткое свидание с бабушкой. Но предпочитала держать эти воспоминания при себе. Поэтому отцу она ответила кратко:

– Смутно помню. А что?

– Да ты понимаешь… Наташа вчера после твоего звонка стала разбирать вещи Маратика. Ну, я пока на кухне занят был, она… В общем, вот.

Он сунул руку в карман домашних штанов и смешался окончательно, крепко стиснув что-то в кулаке. Соня почувствовала, как по спине побежали мурашки, и поняла с болезненной ясностью: не стоило ей приезжать. Вот оно, прошлое. Не смогло заставить врасплох, не смогло прикрыться полузабытым лицом. И потому зашло с другой стороны. Прошлое – беспощадный зверь, бегущий за каждым из нас по пятам. Никто и никогда не знает, когда на него набросится его персональное чудовище.

Сонино чудовище оказалось крохотным. Оно вольготно уместилось на ладони отца, которую он протянул ей, раскрытую, потную и чуть дрожащую. Мужчина достал из кармана глиняный кругляш, на котором было изображено хмурое лицо, скалящее зубы в жутком подобии улыбки. Поделка, покрытая чуть облупившейся глазурью, походила на брелок, но сверху у неё не было колечка с цепочкой, чтобы крепить на ключи. Зато с слева и справа из глины торчало по три кусочка бечёвки с нанизанной на каждую из них бусиной цветной бусиной. Две красные, две зелёные и две белые.

– Короче говоря, – глухо пробормотал отец. – Это лежало у Маратки в игрушках. Ума не приложу, как оно туда попало. Я эту… – он явно проглотил слово «дрянь». – Эту штуку не видел уже не помню даже, сколько лет.

Он продолжал говорить, но Соня не слушала. Она протянула руку к своему давно позабытому амулету, навсегда оставившему ей привычку хвататься за левый карман, как только в поле зрения показывалось что-то необычное. Кончики её ногтей уже почти коснулись вещицы, но девушка отдёрнула руку в последний момент.

– Пап…

– Соня, ты разве его не забирала с собой?

Она покачала головой. Лицо на глиняном кругляше смотрела на неё строго. Обвиняюще. Обиженно.

– Я даже не помню, когда я его видела в последний раз. Ума не приложу. Он просто… Просто пропал когда-то.

– Ты же всегда его при себе держала. Неужто не заметила, когда он потерялся?

– Нет.

– Он твой.

Отец произнёс эту фразу неожиданно коротко и жёстко. Соня подняла взгляд, с трудом оторвавшись от разглядывания старого талисмана, и посмотрела ему прямо в глаза. В тёмной глубине его зрачков, расширенных от яркого света люстры, плескался страх. Страх и… ненависть?

– Пап, – Соня откашлялась. – Ты же не думаешь, что…

– Я думаю, что в игрушках моего сына нашёлся предмет, который никто из нас не видел уже много лет. Которого вообще не должно быть в нашей квартире. И он твой, Соня.

– Пап…

– Он твой!

Голос мужчины сорвался на фальцет, рука, на которой лежал глиняную поделку, вздрогнула. Соня схватила амулет прежде, чем сообразила, что произошло. Пальцы закололо, словно она сжала в кулаке кусок сухого льда, но это чувство быстро прошло. Вместо покалывания по ладони растеклось мягкое тепло. Отец быстро отряхнул ладони, словно избавился не от безобидной фигурки, а от отвратительного насекомого, и быстро сунул руки в карманы. Будто опасаясь, что дочь решит всучить амулет обратно.

– Во-о-от, – протянул он устало, разом растеряв всю настойчивость вместе со злобой. Разом обмяк, как наполовину спущенный воздушный шарик. – Кхм! Соня, я…

– Спасибо, – перебила его девушка и кивнула головой, пряча вернувшийся к ней привет из детства в карман.

Она уселась на стул, но к чаю больше не притронулась – напиток ей окончательно опротивел. На кухне повисла тягостная тишина. Ни отец, ни Соня не знали, что сказать друг другу. Мужчина не продумывал их встречу дальше момента, когда дочь возьмёт глиняную поделку из его рук. Избавиться от пугающего талисмана старшей дочери – вот какой была его цель.

– Ладно, поздно уже, – проговорила Соня, пытаясь по инерции сохранить хотя бы видимость того, что между ними всё нормально. – Я, наверное, пойду.

Отец промолчал. Девушка поднялась со своего места и, не поднимая взгляд, прошла в прихожую. Мужчина последовал за ней только когда она уже обулась и надела куртку.

– Может, останешься ещё? Можешь переночевать, чтобы далеко не добираться, – проговорил он.

Точнее, это проговорил его разум. Его воспитание. Всё остальное его естество, через интонацию голоса и выражение глаз, буквально молило её уйти поскорее.

– Да нет, – Соня с трудом выдавила слабую улыбку. – А то до работы ехать неудобно будет. Тут с пересадками…

Это была ложь, и оба они знали, что Соня врёт. Одна станция от Павелецкой до Третьяковской против больше, чем десяти от Ясенево. Но отец ухватился за подброшенную Соней отговорку, как утопающий за спасательный круг:

– А, ну да, ну да, точно. Ну, не буду тебя задерживать тогда.

Девушка остановилась только в дверях, самостоятельно открыв тугой непослушный замок. Мужчина чуть виновато улыбнулся:

– Рад был увидеться с тобой. Заходи, как время будет, хорошо?

– Конечно. Пока.

Он кивнул. Ритуал прощания был соблюдён. Больше им друг от друга нечего было ждать и нечего сказать друг другу. Дверь захлопнулась. Девушка повернулась было к лестнице, но замешкалась, поправляя полы куртки. Из-за двери донёсся голос отца:

– Алло. Да, Наташа. Отдал, всё хорошо. Угу. Да.

Соня покинула этаж на цыпочках, чтобы не выдать своего присутствия стуком каблуков.

*

Степан заявился поздно вечером, пьяный и злой. Дарья встретила его в прихожей, всё в том же домашнем наряде, с чашкой кофе в руке.

– Я же просила тебя не задерживаться. И не напиваться. Мне сегодня что, всё одной делать?

Усевшийся на обувничку парень поглядел на неё снизу вверх, но с таким выражением лица, будто возвышался над подругой по меньшей мере на полметра. Он театральным жестом сунул руку в карман, пошебуршил там, и, наконец, извлёк несколько мятых купюр.

– На… – выдавил Степан из себя. – Подавись, сука…

Дарья, презрительно сморщив нос, смотрела как по полу разлетелись две тысячные бумажки, пятисотенная и ещё несколько полтинников.

– М-м-м… – протянула девушка. – Добытчик.

Она не сделала ни единого движения в сторону рассыпавшихся денег, не попыталась их собрать. Но не понявший сарказма Стёпа самодовольно воскликнул, пытаясь без помощи рук скинуть ботинки:

– Ну?! Не то, что твои эти… эти…фокусы. Херня какая это всё, а? Ведьма ты херова… Херовая ведьма!

Он захохотал, довольный неловким каламбуром. Девушка поморщилась. На щеках у неё выступил неровными пятнами румянец, глаза превратились в узенькие щёлочки и побелели от злобы.

– Я просила тебя не нажираться. Хотя бы сегодня. Ты вообще не в состоянии себя контролировать, животное?

– Слышишь, ты-ы-ы…

Парень рванулся вперёд, намереваясь схватить девушку за футболку, но она успела проворно отскочить в сторону, не расплескав при этом ни капли напитка.

– Да я… – парень с трудом удержал равновесие. – Да ты без меня кто вообще? Да никто! Сучка Усть-Верхнедрищевская… Деревня сраная твоя, вот что! Ага? Да ты только со мной человеком стала!

Резкий ответ уже готов был сорваться с языка Дарьи, но она сдержалась, хотя в груди так и пылало от злости. План был другой. Поэтому, изо всех сил постаравшись дружелюбно улыбнуться, она произнесла примирительно:

– Ладно, давай не будем ссориться. Хорошо?

Стёпа ухмыльнулся пьяно:

– Во-о-от!

Он покачал перед лицом кулаком с оттопыренным указательным пальцем и снова покачнулся, едва не рухнув на пол.

– Давай, – продолжала Дарья. – Мне твоя помощь нужна. Ты же помнишь, что сегодня четверг? Давай-давай… Кофе вот выпей. Полегче станет.

Она протянула Степану чашку, но тут же отдёрнула руку: пьяный парень отмахнулся от предложенного напитка.

– Нормально мне и так…

Натужно сопя, он сбросил ботинки, скинул прямо на пол куртку и отправился на кухню. Его шатало, как на палубе несущегося полным ходом сквозь шторм корабля, и парень несколько раз ударился плечами о стены коридора. На кухне он тяжело бросил своё тело на стул, схватил лежавший на столе позабытый кусок хлеба, откусил и тут же швырнул остальное обратно. Когда внук Екатерины Меркуловны заговорил, его голос звучал глухо, как из трубы.

– Я тебе повторял уже много раз, херня это всё. То, что ты этих… – он помахал рукой в воздухе, но так и не нашёл подходящего слова. – Разводишь их на бабки – нормально. Но то, что ты с моей старухой задумала – это не работает всё. Надо как-то иначе. И быстрее.

– Ага. Убить. И сесть, – тут же привела давно известный им обоим аргумент Даша. – Надолго.

Степан изобразил такую мину, будто услышал самую большую глупость на свете.

– Ой, да ой, ты сразу прям это. Я как мокрушник какой-то. Я не понимаю, ну пытаешься ты её достать… – Стёпа компенсировал скудность словарного запаса странным жестом. – Ну, достать. Ну так посади ты ей барабашку на плечи, я не знаю! Ты же ведьма до хера у нас. Все так делают и ничего. Не, ты вот вытащила откуда-то этого своего… как его…

– Раз все делают, все и снимать умеют. Тут хитрее нужно. Пей кофе, – мягко произнесла девушка и ловко сунула чашку успокоившемуся Степану в руку.

– Ага, – он машинально сделал глоток, поморщился, недовольно чмокнул губами, но отпил ещё. – Ты меня тоже послушай. Ну невозможно же! Ну воняет у нас уже вся квартира этой хренью, которую ты сжигаешь. Стены, Даша, стены воняют уже, понимаешь? Сте-е-ены! А соседей ты что, не слышишь? Вот эти, которые трахаются постоянно за стеной? Слышишь?

– Слышу. Вот потому нам её квартира и нужна.

– Ну так давай делать что-то, ну! – парень отпил ещё кофе и помахал в воздухе руками, словно толкая что-то перед собой. – Ну, чтоб результат был! А то у нас… – он красноречивым жестом обвёл окружающее пространство рукой и тут же просиял: – Слушай, а давай её отравим?!

Девушка покачала головой.

– Где я яд достану, который потом менты не смогут распознать? Нельзя так, Стёпка, нельзя. Успокойся. Я знаю, что делаю. Скоро всё наладится.

Стёпа пьяно ухмыльнулся. Он заглянул в чашку, удивлённо вскинул брови, и залпом допил оставшееся содержимое. Дарья позволила себе вздох облегчения. Едва различимый, на самой границе слышимости.

– Вот она, сука, вцепилась в эту хату свою. Как паучиха! Приезжа-а-ай, говорит, поуха-а-аживать за бабулей. А я молодой ещё, Дашка! Понима… – парня вдруг перекосило. Он навалился грудью на стол, прижал ладонь ко рту и бешено завращал глазами.

Девушка предусмотрительно отступила в сторону от дверного проёма как раз за миг до того, как Степан метнулся в коридор и юркнул в туалет. Из-за захлопнувшейся двери донеслись странные урчащие звуки. Степана вырвало, и он надсадно закашлялся.

– Стёп, у тебя всё хорошо? – из-за двери поинтересовалась Дарья, старательно пряча улыбку.

– А-а-а… – простонал Степан.

Его стошнило ещё несколько раз, но с каждым разом рвота вырывалась всё тише. Наконец, желудок опустел. Склонившись над унитазом, он со странным жужжащим звуком излил на белый фарфор желчь и опустился на колени.

Когда он вернулся в коридор, любовница ждала его тут же, с полотенцем в руках. Парень молча принял его, вытер багровое лицо, покрытое крупными бисеринами пота, утёр катящиеся по щекам слёзы.

– Чего-то… – смутился он. – Пивко не впрок пошло.

– Ага. Явно.

Хмель быстро выветрился, и он больше не хотел воевать. Во всём его облике появилась тупая покорность. От слабости у него дрожали пальцы и локти, а только что вытертый полотенцем лоб уже снова блестел.

– Приведи себя в порядок, – резко проговорила Дарья, вновь становясь самой собой. – От тебя перегаром разит. Мы скоро уже начнём.

Стёпа кивнул и пошёл в ванную комнату. Зажурчала бегущая из-под крана вода.

ОКОЛЬНЫЕ ТРОПЫ

За неделю Сонино беспокойство улеглось.

Первым её порывом было избавиться от амулета. Выйдя из дома отца, она даже направилась, миновав Павелецкий вокзал, на Шлюзовую набережную и долго стояла над мутной водой, вертя красную безделушку в руках и играясь с висящими на концах верёвочек бусинками. Но в итоге так и не решилась отправить его обратно в прошлое, швырнув в блестевшую в свете фонарей рябь. Вместо этого сунула побрякушку глубоко в карман. И сразу же почувствовала себя лучше.

Она привыкла к маленькому оберегу настолько, что даже стала его носить с собой повсюду. Будто вновь уверовала, что вылепленное из глины ухмыляющееся личико способно принести ей удачу и оградить от неприятностей. Откинувшись на спинку офисного кресла, она вертела его в руках, поглаживая подушечками пальцев трещинки на эмали, и, пряча улыбку, переглядывалась с коллегами. Было четыре часа дня, работать толком уже не хотелось, да к тому же менеджерам нежданно-негаданно перепало развлечение. Прямо за фанерной дверью просторного кабинета, не способной толком отсекать звуки, директор распекал начальника отдела продаж.

– Так почему?! – ревел генеральный. – Если ещё вчера было известно, что курьеры будут заняты, почему никто не почесался?! И что мне теперь, самому везти эти бумаги?!

В таком духе они общались уже несколько минут. Генеральный то повышал голос до крика, то понижал до угрожающего шёпота. Жанна Борисовна, Сонина начальница, отвечала шефу тихо и неразборчиво, пытаясь свалить вину на нерадивых подчинённых, но тот толком не слушал. Тем более, что в данном случае рядовые сотрудники были, и правда, ни при чём. Распаляясь всё больше, начальник трубил во всё горло:

– Что нормально? При чём тут менеджеры и курьеры? Курьеры что, сами на себя заявки составляют? Сами выезды на день планируют? Или сорвать сделку – это нормально?! Что не ясно-то было? Документы должны быть у поставщика до шести вечера! До! Шести! Сейчас сколько? Четыре? И почему они до сих пор у нас в офисе?!

Жанна снова зачирикала мелко, жалобно и бесполезно. Гнев директора не смягчился.

– Короче, Жанна… Борисовна. Теперь это ваша проблема. И решать её будете сами. Какими средствами – мне всё равно. Но если мы упустим клиента из-за вашей нерасторопности – я спрошу по полной программе. Ясно?

Тяжёлые шаги генерального медленно удалились по коридору. Дверь в кабинет широко распахнулась. Менеджеры моментально уткнулись в экраны, делая вид, что шерстят базы, выискивая, где бы урвать лишнюю копейку для фирмы. Жанна Борисовна медленно обвела подчинённых тяжёлым взглядом. Она раскраснелась от злости, щёки и шея выглядели как ошпаренные, а кудрявые рыжие волосы торчали в разные стороны, словно генеральный не только сделал ей выговор, но и от души потаскал за космы, вымещая злость. И все присутствующие прекрасно знали, что, стоит кому-то сделать хоть одно неверное движение – начальница тут же сорвётся на невезучем человеке. Поэтому мышки кликали, клавиатуры щёлкали, а взгляды не отрывались от экранов.

Жанна Борисовна в последний раз оглядела каждого подчинённого по очереди и вдруг повернулась, скрипнув каблуками. Прямо к сидевшей возле выхода Соне.

– Софа… – мурлыкнула начальница елейным тоном, по обыкновению коверкая имя девушки. – Ты сейчас очень занята?

Соня изобразила на лице сосредоточенность.

– Так… – она почесала переносицу. – Сейчас я жду звонка от «Созвездия-М», а пока составляю письмо в «Технополис». Потом я ещё планировала позвонить в…

– Я поняла, – продолжила начальница так же мягко. – А ты не могла бы мне услугу оказать? Нужно отвезти кое-какие бумажки клиенту. Это срочно, а курьеры все заняты до вечера. Согласна?

Соня замешкалась. То, что начальница отправит с документами кого-то из подчинённых, было ясно с самого начала, но что она остановит свой выбор именно на ней…

– Я могу отвезти, Жанна Борисовна! – звонко выступила из центра кабинета Юля Спицына, чуть полноватая блондинка, заканчивающая университет. – Вы только скажите, ку…

– Юля, у тебя до плана ещё сорок тысяч не хватает! – жёстко оборвала её Жанна Борисовна. – Лучше об этом подумай.

Начальница повернулась к Соне и промурлыкала:

– Ну так что? На работу можешь тогда уже не возвращаться, по звонкам тебя девочки прикроют. Да и ехать всего ничего, до Тульской. М?

Соня прикусила губу и покосилась на часы в углу экрана. Четыре часа пять минут. Если ехать, и правда, недалеко – её выходные начнутся на час-другой раньше. Да и сидеть в офисе в один из последних тёплых дней в году было до ужаса тяжко. Но и показывать свою радость нельзя было ни в коем случае.

– Хорошо, – кивнула Соня. – Конечно, я съезжу, если нужно.

– Спасибо, Софа! – моментально расцвела Жанна Борисовна. – Собирайся тогда, а я сейчас тебе папочку подготовлю. Карту распечатаю тоже.

И начальница, стуча слишком высокими, на Сонин взгляд, каблуками и слегка покачиваясь, торопливо пошла к своему рабочему месту.

*

Снова пятница. Степан откинулся на спинку стула и с удивлением увидел, что на часах уже почти пять. Целый день дома. Целый день он сидел на стуле перед компьютером, но не запускал игры и не выходил в интернет. Он вообще не включал ноутбук. И не пил пива, всё ещё помня о том, как плохо ему было после пьянки на прошлой неделе, а голова всё равно была тяжёлая. По утрам не помогал даже кофе, который ему неизменно варила Даша.

Парень поднялся на ноги и прошёлся по комнате, потом заглянул на кухню. Есть не хотелось. Пить не хотелось. Хотелось разве что спать, но стоило ему лечь – сразу же появлялось настойчивое желание встать. Куда-то идти. Что-то делать. Вот только он не знал, чем себя занять.

Рассеянно подняв со стола чашку, на дне которой ещё виднелся густой тёмный налёт, он поднёс её к носу. Принюхался. Запах был не кофейный. Пахло незнакомо, какими-то специями или вроде того. Приторно, терпко. Тревожно.

Степан посмотрел на мойку, потом снова на чашку. Надо бы её помыть. Или не надо? Он открыл кран, налил в чашку воды, поболтал и выплеснул. Лучше не стало: налёт размок, но до конца не смылся и прилип к стенкам. Парень задумался, что ведь как-то так и гадают на кофейной гуще.

Морщась от неприятного запаха, ослабевшего, но не исчезнувшего, он вгляделся в узоры на эмали. Даша, наверное, сказала бы что-то о них. Ему же они представлялись нагромождением бессмысленных точек, чёрных, тёмно-коричневых и жёлтых… Поставив чашку обратно на стол, он вернулся в комнату и уселся на диван, смотреть, как медленно ползут по стене пятна яркого света, льющегося из окна.

*

Дарье не очень нравилось сидеть в кафе с планшетом. Пальцы постоянно попадали мимо слишком маленьких кнопок виртуальной клавиатуры, а интернет то и дело пропадал. Но и дома, при Стёпе, она своими изысканиями заниматься не могла. В лежащем перед ней блокноте уже была записана целая куча цифр, с которыми она не очень ладила, а телефон, выступающий в роли калькулятора, должен был вот-вот разрядиться.

Дарья уже поняла, что допустила огромную ошибку, поддавшись эмоциям, когда Стёпка заявился домой в дым пьяным. Перепутала не то граммы и унции, не то, что ещё хуже, унции и фунты. Или попросту недостаточно тщательно всё взвесила. Блевать ведь Стёпа не должен был.

Девушка перелистнула страничку с огромной осторожностью и провела ногтем по полустёршимся буквам. Над иностранными словами, хотя и не над всеми, был набросан её же рукой перевод, худо-бедно складывающийся в осмысленное предложение «в случае перекормить человек бессмысленный тварь». Дарья закрыла книжицу.

– «Бессмысленный тварь», – прошептала девушка. – Да он и без «перекормить» такой.

И всё же с чем-то она ошиблась. Граммы, унции, фунты, пропорции и доли. Ошибиться легко, тем более, когда злость белой пеленой застилает взгляд.

Она заглянула в опустевшую чашку и перевела взгляд за окно. Со Стёпкой вышло обидно, но мысль о его состоянии, ничуть не улучшившемся с вечера их ссоры, была не единственной, занимавшей её внимание. Ещё одна мысль не давала ведьме-самоучке покоя. Что-то про «китаяночку», о которой с такой любовью отзывалась Екатерина Меркуловна. С другой стороны, за неделю она больше ни разу не всплыла ни в одном разговоре со старухой. Может, и правда, совершенно случайная девка? Не при чём? Вон и на Стёпкино сообщение не ответила до сих пор…

Но всё равно, мысль о ней зудела в голове, как муха в пустой комнате. Мысль о ней раздражала и… пугала? Дарья не хотела признаваться в этом даже самой себе.

Она заметила, что парень за соседним столом пялится на заглавие книги «A brief look at Voodoo Magic, theory and practice of potions». Быстро подхватив брошюрку, девушка спрятала её в сумку. Вот сволочь любопытная. С независимым видом подняв планшет, она быстро вбила поисковую строку: «как оформить дарение наследства мужем жене если муж инвалид», потом тут же открыла вторую вкладку и напечатала ещё одну комбинацию слов: «можно ли выйти замуж за умственно неполноценного». Но прочесть ей так ничего и не удалось – интернет снова пропал.

Тогда, чтобы не сталкиваться с соседом взглядами, Дарья уставилась за окно. Мысли её вернулись к азиатке. Вот бы отыскать её, да только как это провернуть в большом городе? Не дежурить же у метро. Да и если дежурить, сколько их, раскосых и смуглых девушек бродит по Москве? И не только китаянок. Есть ведь и казашки, и бурятки. Японок, наверное, мало, но найдутся и они. Вон одна идёт. Вон вторая. Ещё одна из метро выходит…

Дарья вдруг дёрнулась всем телом, непроизвольно пнув ножку стола, отчего тот с грохотом подпрыгнул. «Любопытная сволочь» тут же уставилась на шумную соседку, но ей было плевать: почти прижавшись носом к стеклу, она во все глаза смотрела на крохотную площадь у метро, почти целиком занятую парковкой торгового центра.

*

Соня поднялась по лестнице, ведущей со станции, легко, почти вприпрыжку. Время едва подобралось к пяти, на дорогу до офисного здания на Даниловской набережной она планировала потратить не больше десяти минут. Ещё десять минут там, десять обратно – и вот она уже свободный человек в семнадцать тридцать! Не бог весть что, конечно, но всё же лучше, чем сидеть в плохо кондиционированной духоте кабинета. Тем более, что стремительно вступающая в свои права осень расщедрилась на тёплый солнечный денёк.

Девушка выпорхнула из пахнущего гудроном метрополитена и решила даже не застёгивать куртку. Прикосновения лёгкого влажного ветерка к телу было приятным после толкучки в вагоне. Она на миг задумалась о маршруте. До Даниловской ходило несколько автобусов, но снова лезть в толпу не хотелось. Да и не так долго было идти: всего-то подняться на эстакаду, видневшуюся в отдалении за торговым центром, а через пару десятков метров спуститься прямо на набережную. Заодно и немного прогуляться.

Она успела сделать всего три или четыре шага, как кто-то с резко повис у неё на куртке, явно намереваясь свалить на землю. Вскрикнув, Соня повернулась влево и не увидела рядом с собой никого, кто мог бы совершить такую подлость. Зато её куртка… пола её куртки висела вертикально вниз, туго натянутая, будто в кармане она несла кирпич. Девушка машинально сунула руку проверить в чём дело, и вскрикнула ещё раз.

Кирпича не было. Зато на самом дне лежал круглый талисман с торчащими в сторону ниточками. И, стоило ей прикоснуться к покрытой эмалью глине, кончики пальцев обдало жаром, как от раскалённой печи. Соня рванулась в сторону, расталкивая прохожих… и всё закончилось. Ещё несколько секунд длилось только ощущение пристального взгляда со стороны небольшого бизнес-центра неподалёку, на втором этаже которого располагалась недорогая кафешка.

Соня скользнула взглядом по сверкающим на солнце стёклам, но, конечно, ничего не разглядела. Угадывались только смутные силуэты людей, сидящих за столиками. Девушка достала из кармана амулет и повертела его между пальцами. Жара больше не ощущалось, только лёгкое тепло и едва различимая пульсация, похожее на сердцебиение. Хотя это, скорее всего, был ток её собственной крови – сердце только-только переставало нестись галопом.

Нахмурившись, она сунула руки поглубже в карманы, поспешила от метро в сторону эстакады. Достигнув ступеней, уже почти убедила себя, что всё произошедшее ей померещилось. Куртка зацепилась за что-то, а всё остальное – игра воображения. Она несколько раз сжала пальцами талисман и не ощутила ничего особенного. Просто старая ломкая глина. Просто потёртая эмаль. Безделушка как безделушка.

*

Дарья с трудом перевела дух, резко втянула в себя оставшиеся в чашке капли. Морщась, прижала ладонь к груди и дождалась, когда стихнет покалывание в сердце. Такого она не ожидала. Да она вообще ничего не ожидала!

Неужели?..

Девушка подхватила со стола телефон, почти уже набрала Стёпин номер, но поняла, что звонить ему смысла нет. Бессмысленный тварь. Если и подойдёт к телефону, то ничего дельного не скажет. Она встала со стула, но не направилась сразу к выходу из кафе. Сперва Дарья выглянула из окна. Китаянки, конечно, и след простыл.

– Вот стерва! Напугать решила!

«Но как она тебя нашла?» – робко поинтересовался голос в голове, голос логики и здравого смысла, но Дарья отмахнулась от этого вопроса. Что-что, а глушить этот мерзкий голосок она умела отлично. Как нашла – дело десятое. Главное, что стало ясно сразу же, китаянка оказалась настроена серьёзно. Никакая не случайность, это её внезапное появление на шахматной доске, которую Дарья думала, что изучила досконально.

Ведьма сжала кулаки, но тут же постаралась успокоиться, хотя бы внешне. Посетители за соседними столиками глазели. Взгляды жгли кожу.

Нужно было как можно скорее вернуться домой. И кое-что проверить.

*

У клиента Соня, как и рассчитывала, провела совсем не много времени. Отдать документы, получить благодарности, отзвониться в офис – задача нехитрая. Правда, дорога оказалась дольше, чем девушка надеялась. Она почему-то не вспомнила до последнего момента, что за эстакадой не сразу же попадёт на относительно благоустроенную часть набережной, а прошагает ещё немало по тропинке, бегущей параллельно железной дороге, молясь, чтобы бродячие собаки, заинтересованно на неё поглядывавшие, не перешли в наступление.

Но приключения, как оказалось, ещё только начинались. Охранник не выпустил её из офисного центра через переднюю дверь. Не то приехали очень важные люди, не то грузчики привезли какое-то очень важное оборудование, либо оба эти события совпали по времени, Соня так и не смогла понять. В любом случае, кивнув усатому толстяку и растерянно улыбнувшись на прощание, она вышла через любезно распахнутую заднюю дверь и очутилась в уютном огороженном дворике. Возле небольшой беседки из лакированного дерева курили и болтали местные офисные служащие. Судя по радостным лицам, они уже во всю предвкушали попойку, которую собирались организовать тем же вечером.

– Простите! – Соня приблизилась к компании. – Не подскажите, как на набережную выйти?

Белые воротнички прекратили разговор и поглядели на девушку, словно пробудившись от долгого сна. Спустя несколько секунд смысл сказанного до них дошёл, и высокий парень в белой рубашке, поверх которой он накинул лёгкую кожаную куртку, ответил:

– Вам лучше через переднюю дверь выходить тогда, тут лабиринт.

И он улыбнулся. Очень тепло, искренне и открыто. Соня смутилась.

– Там охранник не пускает. Что-то привезли важное, или кто-то приехал, я не…

– Ого, ни хрена, привезли всё же! – воскликнула одна из девушек и отчего-то звонко расхохоталась.

Остальные клерки тут же её поддержали, загомонили, комментируя происшествие. Парень в рубашке, отпустив фразу, которую Соня не разобрала, повернулся обратно.

– Простите, – с улыбкой пояснил он. – Это у нас тут… местечковый юмор. А вам, смотрите, теперь придётся походить.

Он встал к Соне боком и принялся размахивать руками, поясняя дорогу. По его словам, просто обогнуть здание офисного центра не получилось бы – с двух сторон его стискивали заборы загадочных маленьких заводиков, перекрывая выходи к набережной. Так что девушке предстояло сделать довольно большой крюк по разбитой дороге, которой пользовались в основном водители грузовчиков, носящихся туда и сюда по колдобинам.

– А к домам тут выйти нельзя? – Соня припомнила, что недалеко от офисного здания должна была быть остановка, от которой до метро ходит автобус.

– Можно, там чуть правее переулок ведёт к домам. Но я не уверен, что вы не заблудитесь.

– Я тут выросла, – улыбнулась девушка. – Так что, думаю, всё будет хорошо. Спасибо!

– Да не за что.

Парень снова улыбнулся своей хорошей улыбкой и повернулся к коллегам, заново прикуривая потухшую у него в руке сигарету. Соня на миг ощутила укол одиночества, но это чувство быстро прошло. Сунув руки глубоко в карманы и сжав в кулаке талисман, девушка зашагала к шлагбауму, перекрывающему въезд во двор.

*

– Степан! – крикнула Дарья, едва войдя в квартиру. – Степан!

Ответом ей была тишина. Солнце уже опустилось к самому горизонту и тени в углах стали похожи на нарисованные густой краской пятна.

– Стёп, ты спишь?!

Он не спал. Парень неуверенным шагами вышел из комнаты и замер посреди коридора, оглядываясь.

– Ты… Ты уже пришла?

Он потёр напряжённо наморщенный лоб, и Дарья незаметно вздохнула с облегчением. Пару дней назад он вообще не спрашивал ни о чём. Она вполне могла вернуться домой далеко за полночь, могла и вовсе не приходить – ему было плевать. А для того, чтобы всё сработало, как надо, ему стоило бы худо-бедно соображать.

– Так вечер уже. Ты как? Как день прошёл?

– Да я как-то… – парень огляделся по сторонам, будто ища поддержки у окружающего пространства. – Не знаю даже. Варёный какой-то весь день был. Подремал немного. Вроде бы.

– Угу.

Дарья, отодвинув парня с дороги, промчалась в комнату. Вскоре она вернулась обратно, уже в домашней одежде и с телефоном Степана в руке.

– Заходи во ВКонтакт! – скомандовала она.

Парень послушно разблокировал телефон и запустил приложение, после чего продемонстрировал ещё одну слабую искру заинтересованности:

– А зачем?

– Покажешь мне свою китаянку. Посмотреть на неё хочу.

– Угу…

Дарья выхватила у Степана телефон, как только он открыл нужную страницу. Так… Так… Соня Егорова. Почти пустая страничка. Всего две фотографии на аватарке: котик и портрет неплохого качества. На вид – обычная девушка. Смугловатая, худенькая. Тёмные прямые волосы собраны в небрежный хвост. Чуть раскосые глаза, добрые, но будто припорошенные какой-то грустью, затравленные. Судя по репостам на странице – любит читать и смотреть японские мультики. Ничего особенного. Впрочем, Дарья знала, это ещё ни о чём не говорило. У неё и самой хватало фейков.

Сидя в кафе, она видела девушку издалека, так что не могла с уверенностью сказать, именно она ли вышла не так давно с Тульской. Та, вроде как, тоже была невысокой, худенькой и темноволосой, но вот лицо с такого расстояния разглядеть не было возможности. Да и мудрено ли перепутать двух азиаток? Шумно выдохнув через нос, Дарья вернула телефон Стёпе.

– Что-то эта Егорова не очень на китаянку смахивает. Хотя и раскосая.

– У неё это, – Степан нахмурился, сосредотачиваясь. – Папа нерусский. А мама русский. Русская.

– Поняла.

Дарья поставила на плиту кастрюлю с водой, включила конфорку. Степан, похоже, за целый день не удосужился не только приготовить поесть для неё, хотя в этом-то не было ничего необычного, но и сам ничего не ел.

– А фамилия у неё… Стёп, достань пельменей из морозилки! А фамилия у неё чего обычная? Мамину взяла?

Степан послушно направился к холодильнику, долго напряжённо вглядывался в камеру морозильника. Наконец, выудил из нескольких упаковок замороженных полуфабрикатов нужную, подал Дарье и уселся на стул. Колени у него мелко подрагивали.

– Бессмысленный тварь… – прошептала девушка и повторила вопрос, повысив голос: – Стёпа! Фамилия почему русская у неё? Мамину взяла?

– Кто?

Парень поднял на собеседницу взгляд. Глаза у него были мутные, но он усилием воли прогнал сонную одурь, тряхнул головой и ответил более или менее связно:

– Фейк у неё. Стесняется. У неё там что-то странное… – он поводил рукой в воздухе, будто погладил невидимого кота. – Чего-то там у неё с геями связано.

– С геями?

Дарья фыркнула и повернулась к Степану спиной, показывая, что разговор окончен. Тот, впрочем, не проявил по этому поводу никаких эмоций – так и продолжил сидеть, тупо глядя в ведомые лишь ему одному дали, раскрывшиеся на грязном старом линолеуме кухни.

*

Соня шагала по знакомым с детства местам, уже второй раз за две недели, и поражалась тому, как похожи эти улицы на мух, застывших в янтаре. Такие районы есть в каждом городе, в любой стране мира. Их не любят показывать туристам. Торговые центры и высотки-стекляшки окружают эти диковатые места, теснят их громом музыки и блеском стекла, но они не сдают позиции. Сталинский ампир прочно вцепился в землю. Гнетуще высокие, массивные здания, покрытые трещинами и грязью, не покинут этот уголок Москвы, казалось, никогда.

Тот же ветер, который трепал Соне косы, которые она заплетала перед школой, выл в арках домов и носил по тротуарам мятые пакеты. Те же деревья, безжалостно кастрированные гастарбайтерами, беспомощно размахивали куцыми ветками, призывая равнодушных людей на помощь.

Но что было жутче всего – девушка прекрасно понимала, что история района тянется куда дольше, чем она могла помнить. С послевоенных времён, когда первые здания, вросшие потом в нестройные ряды новостроек, проклёвывались из-под земли, отзываясь на песни жадных до жизни людей, переживших всемирную бойню и уверенных: дальше будет только лучше. Но дальше лучше не стало. Жизнь вошла в колею. Разбросанные тут и там строения превратились в улицы, улицы сплелись в районы. Набрала обороты стройка. Развернулась в полную мощь ситценабивная фабрика. Распахнула ворота больница. А грязно-рыжие дома пропитались духом маленького замкнутого сообщества, держащегося непонятно на каком социальном клею.

Жизнь шла своим чередом, но каким-то образом спотыкалась на этом месте. Как будто оно было прикрыто пожелтевшим от времени оргстеклом. Годы, даже десятилетия, тут всё оставалось по-старому. Да, расцвели на углах продуктовые «Магнолии», закрылись пивнушки со столами на тротуарах, уступив «Кружкам» в полуподвалах, из раскрытых по летней жаре окон полилась совсем другая музыка, но всё же…

Всё же пьяный хохот, оглашающий вечерние скверы, драки в сырых подворотнях и скользкое чувство опасности, мурашками пробегающее по спине, остались теми же, что и полвека назад. Теми же, что и в Сонином детстве. Девушка шла, приминая не сметённые с тротуара прелые листья подошвами ботинок, опустив голову на грудь, и даже не обращала внимания на то, куда она идёт. Ноги несли её сами. Все дворы и переулки, все арки вспомнились ей моментально. Ростки современного мира были слишком куцыми и чахлыми, чтобы сделать местность неузнаваемой.

Краем сознания Соня отмечала, что некоторые дома расселили и, судя по всему, подготовили под снос. Но это ничего не значило: они стояли, бестолково пуча забитые картоном глаза окон, годами, ожидая, когда же до них дотянутся ковши экскаваторов. Но строители не спешили, и о том, что могло происходить за обшарпанными стенами, оставалось только догадываться. Догадываться и передёргивать плечами от отвращения.

С головой нырнув в воспоминания, Соня словно переродилась, вернувшись на несколько лет назад. Она сгорбилась, плечи её подались вперёд и печально опустились. На лице возникло напряжённое выражение. Ладонь, в которой был зажат маленький глиняный амулет, покрылась липким потом. Казалось, что вот-вот вынырнет из подворотни компания парней, и вслед ей полетит окрик, сопровождаемый весёлым смехом.

Дверь подъезда грохнула, захлопываясь, и Соня сообразила вдруг, что память завела её куда дальше, чем просто в глубины воспоминаний. Лестницу, медленной ломаной спиралью уходившую вверх на шесть этажей, девушка узнала сразу. За много лет массивная конструкция не изменилась. Те же щербины на сглаженных тысячами подошв ступенях, тот же тусклый свет слабых лампочек, укрытых грязными плафонами. Спёртый воздух пах кошками, старостью и побелкой.

Соня медленно вытащила из кармана руку, в которой сжимала амулет. Сглотнула, заталкивая крик поглубже в глотку. Потому что глиняная безделушка снова пульсировала. И теперь она совершенно определённо могла сказать, что это не было биение её собственного сердца. Мягкие толчки не рвались из-под кожи. Её пальцы задрожали… но она так и не решилась разжать их. Ей не хотелось смотреть в ухмыляющееся лицо, вылепленное из глины. Не хотелось видеть, как бликуют в тусклом свете неживые глаза. Нет.

Она вернула талисман в карман и глубоко вздохнула. Первый шаг на лестницу дался непросто, но подарил спокойствие. Спокойствие человека, делающего именно то, что он должен делать. Правильные поступки не всегда совершаются легко. Порой они требуют колоссального напряжения сил.

Девушка кивнула самой себе. Если бы начать подниматься по лестнице было неправильным поступком – она бы и не решилась на это. Повернулась бы и ушла. На улицу, на остановку, в метро, домой. Прожила бы ещё день. И ещё день. И ещё… Каждый день – как ступень. Шаг, второй, третий. Чем выше – тем проще. И свербящее чувство у неё в душе утихло бы со временем. Глиняный талисман бы снова потерялся. Она бы встала с кровати и вдруг сообразила, что не видела поделку уже сколько? Несколько дней? Недель? Месяцев? Была ли она вообще? Может, это детское воспоминание, неожиданно всплывшее в голове? И отец развёл бы руками, покачивая головой. Какой амулет, Сонечка? Какой ещё подарок от бабушки?

Пятый этаж. Девушка поняла, что уже некоторое время идёт, затаив дыхание, и шумно вдохнула. И подъезд, до того кажущийся абсолютно тихим, вдруг ожил. Зашумели трубы. Где-то внизу хлопнула дверь квартиры. Кто-то надсадно закашлялся. Грубый мужской голос завопил, что никак не может отыскать, чёрт бы её побрал совсем, зажигалку.

Соня склонила голову, разглядывая дверь без номера. В отличие от большинства других, крашеных, эта была обита дерматином. Правда, искусственную кожу кто-то уже пропорол в нескольких местах. Или, может, материал прохудился от старости. Насколько девушка могла помнить, раньше дверь Екатерины Меркуловны ничем не отличалась от соседних. Дерматин, должно быть, появился уже после её переезда. Она перевела взгляд выше и вправо, и увидела, что звонка также не было – кто-то грубо выдрал его из стены, оставив болтаться в воздухе два провода, в полумраке кажущихся серыми.

Странно, подумала Соня. Соцработница же ходит. Неужели все эти службы не могут и звонок старушке справить?

Передёрнув плечами, Соня постучала в дверь костяшками пальцев. Раздался тихий стук, но у неё в голове всё равно прозвучал стрёкот старенького звонка. Сейчас распахнётся дверь, и за ней будет залитая солнечным светом просторная квартира. Екатерина Меркуловна встанет в дверном проёме, вытирая руки о передник, а из комнаты раздастся голос Степана:

– Кто пришёл, бабуль?

Соню снова передёрнуло. Или дверь откроет сам Степан. С масляно блестящими глазами, пошатывающийся, пахнущий сивухой. На кухне будут шуметь голоса подростков, вчерашних мальчишек, и Стёпа скажет, развязно ухмыльнувшись:

– Оп-па! А вот и девочки!

Но не произошло ни того, ни другого. По коридору квартиры прошуршали, как листья на ветру, медленные шаги, и усталый голос из-за двери произнёс:

– Кто там? Дарьюшка, ты? Даша?

– Это… – Соня замялась. – Это Соня, Екатерина Меркуловна. Я шла мимо и…

Она не успела договорить. Замок щёлкнул, дверь распахнулась, и показалась сияющая широкой беззубой улыбкой старушка.

– Сонюшка! Вот так неожиданно! Проходи, проходи…

Она цепко ухватила девушку за рукав куртки и всем телом качнулась назад, втаскивая гостью в квартиру. Соне пришлось шагнуть. Осторожно и боязливо, заново привыкая к знакомому, но успевшему стать чужим интерьеру.

По всей квартире горел свет. Пыльные лампочки разгоняли полумрак осеннего вечера, но не дарили ощущения уюта, как это обычно бывает. Квартира походила на коридор казённого учреждения – место, где люди бывают, но даже не думают задерживаться.

– Вот это но-о-овости! – продолжала суетиться бабка, то хватая Соню за рукава, то поглаживая по спине и мешая раздеться. – Вот уж не ждала тебя, Сонюшка, вот уж не ждала!

Развернувшись на месте, она вдруг умчалась куда-то, оставив девушку одну. Соня резким движением расстегнула молнию на крутке и уже потянула её в стороны, стаскивая с плеч, как вдруг замерла, пронзённая неожиданной мыслью. Что она вообще тут делает? Зачем пришла без приглашения к совершенно, по сути, чужому человеку?

Она уже даже тряхнула плечами, накидывая крутку обратно, но в этот момент Екатерина Меркуловна выскочила из-за угла коридора.

– А ты чего не раздеваешься, Сонюшка? Проходи-проходи, чайку с тобой попьём!

У Сони вдруг непроизвольно дёрнулась голова, словно она отгоняла от себя назойливое насекомое, и она поспешила натянуть на лицо улыбку.

– Да я просто мимо проходила, Екатерина Меркуловна! Я не собиралась…

– Сонюшка… – перебила старушка враз севшим голосом. – Да я же не задержу тебя, правда… Скучно одной-то тут сидеть, понимаешь?

На глазах, глубоко запавших и окружённых морщинистыми, слегка покрасневшими веками, вдруг набрякли слёзы. Настоящие, крупные, размером с горошину. В зрачках колыхнулась тоска, глубокая и тёмная. Соня обругала себя: да что я в самом-то деле?! Зашла ведь уже… Она быстро скинула куртку и улыбнулась:

– Конечно, давайте чаю попьём…

Пенсионерка шустро пошлёпала на кухню, и девушка тайком вздохнула. Она всё ещё не понимала, зачем пришла к старухе в гости и каким образом попала в подъезд, но решила не сопротивляться естественному ходу событий. Тем более, что интуиция подсказывала ей, что пока всё идёт как надо.

Разувшись, она последовала за хозяйкой квартиры, незаметно осматривая коридор и комнаты, которые не видела уже много лет. Вокруг неё мало что переменилось. Если весь район казался ей застывшим в прошлом, то квартиры Екатерины Меркуловны это касалось в особенности. Шкафы, стулья, занавески… Почти полтора десятилетия уже прошло с последнего Сониного визита, но, казалось, даже небрежно брошенный на стул домашний халатик нелепой расцветки так и не переменил своего положения.

Только дальняя комната вдруг оказалась запертой. Та самая, в которой никто никогда не жил – по крайней мере, на Сониной памяти. Никто не жил там и теперь. Но всё же… девушка инстинктивно потянулась к амулету, но сообразила, что оставила его в куртке. Чёрт.

И всё же что-то было в этой запертой комнате. Соня чувствовала, как ощущение чужого – чуждого! – присутствия льётся из щели под дверью, расползается по коридору, пятнает стены грязными полосами на бумажных обоях, прячется в трещинки на потолке. Ощущение не настолько явное, чтобы пугать, но достаточно сильное, чтобы волоски на руках и загривке вставали дыбом. Что там?

Девушка сунула руки в карманы джинсов, повернулась было, чтобы идти, но остановилась и снова вгляделась в дверь. Обычная, как между всеми комнатами в этой квартире. Деревянная конструкция, когда-то прочная, но сейчас держащаяся больше на толстом слое краски. И – единственная из всех – с засовом. Массивным, прочным металлическим засовом. Она помнила его с детства, но ни разу ещё не видела, чтобы им пользовались по назначению. Зачем запирать пустую комнату?

Пересилив себя, Соня приблизилась к загадочной двери. Она поёжилась от странной мысли: запертое помещение будто распирало изнутри. Как будто нечто, пребывающее там, давило на дверь, силясь её распахнуть. Давило не сильно, но беспрерывно. Словно надеялось взять упорством. Со временем даже слабый ручей воды пробивает в камне лунку. А пройдёт ещё тысяча лет – и лунка превратится в сквозное отверстие. Чтобы сдалась хилая преграда, тысяча лет не требовалась.

Соня поглядела на петли, на засов, на дверную коробку, вокруг которой по бетону бежали тонкие трещинки. Что же там, за этой дверью? Соне было любопытно, но она поняла, что никакое любопытство не заставит её заглянуть внутрь. Даже если Екатерина Меркуловна сама предложит. Даже если начнёт просить. Даже если…

– Тут, когда Тимохины жили, – раздался вдруг голос у Сони за спиной. – Муж её, Валентин, напивался и буянил. Так мы его в комнату загоняли. И на засов, пока не проспится.

Соня, еле удержавшая испуганный возглас, обернулась. Старуха стояла в другом конце коридора, как раз между поворотом к кухне и распахнутой дверью в бывшую Стёпину комнату.

– Понятно, – произнесла она, отметив с радостью, что голос не дрожит. – Извините, я просто что-то подошла…

Девушка смешалась и замолчала, опустив голову.

– Да смотри, смотри, Сонюшка! – махнула рукой пенсионерка. – Ты же мне как родная.

Соня кивнула, но предпочла эту тему не развивать. Вслед за бабкой она прошла на кухню. Там тоже мало что изменилось, разве что паутины под непомерно высоким потолком стало больше, да прибавилось грязных потёков на газовой плите.

– У меня тут не богато, ты уж не сердись, – болтала Екатерина Меркуловна, усаживая нежданную гостью за стол. – Я сама сладкое-то не ем уже, Стёпа вот не ходит, так что пряники и то держать не для кого… Знала бы, что ты заглянешь – так хоть в магазин бы сходила, или Дашеньку вон попросила бы. Она у меня была сегодня, прибралась, порядок навела.

– М-м-м… – протянула Соня и со сомнением оглядела кухню.

Квартира вовсе не выглядела прибранной. Кто-то недавно прошёлся мокрой тряпкой по полу, разводы ещё были видны, но так и не удосужился вымести пыльных кроликов из углов. Похоже было, что Екатерина Меркуловна не видит грязи. А соцработница, надо думать, нагло этим пользовалась.

Разговор потёк сам собой. Соня больше молчала, изредка вставляя междометья, но толком даже не слушала свою пожилую собеседницу. Солнце клонилось к закату, тени сгущались, и девушка с каждой минутой всё яснее понимала, что не чувствует уюта. Квартиру как будто что-то выстудило, выдув из неё всё, что обычно характерно для обитаемого дома. Квартира была мёртвой.

Соня вздрогнула, когда её руки коснулась сморщенная старческая лапка.

– Соня? – произнесла Екатерина Меркуловна. – Ты чего, уснула?

Девушка улыбнулась.

– Задумалась что-то. Простите.

– Я говорю, жалко, что вы тогда со Стёпкой-то разбежались. Красивая пара из вас была. А так, глядишь, он и не… И не…

Старуха отвела глаза и замолчала. Соня пожала плечами, не зная, что ответить, и произнесла:

– Мне, наверное, уже пора идти.

– Как? Уже уходишь? – вскинулась пенсионерка. – Время-то ранее ещё, да и ты только пришла!

Она вдруг бросила взгляд за окно, где солнце уже лежало красным брюхом на крышах домов. Соня прищурилась, глядя на бабку. Она что, испугана? Что могло так внезапно вызвать у неё страх?

– Мне до дома ещё далеко добираться. Я же переехала отсюда, помните?

Девушка говорила осторожно, тщательно подбирая слова. Потому что поняла: то, что она принимала за страх, страхом вовсе не являлось. Это было безумие. Сердце забилось в груди у Сони, застучало, отдавая лёгкой болью, прямо под горлом.

– Так я и говорю! – моментально сменила тактику Екатерина Меркуловна. – Куда ты одна, да по темноте? У нас тут неспокойно бывает, ой, неспокойно, Сонюшка…

Девушка слегка растерянно покачала головой. Она не знала, как себя вести в подобных ситуациях. Никто и никогда не учил её, как убеждать полусумасшедших старух.

– Екатерина Меркуловна, мне правда пора идти! – произнесла она твёрдо. – Я и так засиделась у вас.

По крайней мере, она постаралась, чтобы это прозвучало твёрдо. Но на пенсионерку фраза не произвела никакого впечатления. Вместо того, чтобы отпустить гостью с миром, она вдруг наклонилась, навалившись грудью на стол, и ухватила Соню за руку. Лицо её скривилось, рот перекосило на левую сторону, и она захрипела что-то невнятное. Девушка вскрикнула, больше от отвращения, чем от испуга, и рванулась в сторону двери. Рукой задев чашку, опрокинула её на пол. Сладкий чай выплеснулся на потёртый линолеум, осколки разлетелись в разные стороны.

– Пустите меня! Пустите! – выкрикнула Соня.

У девушки подкосились ноги. Она вскочила со стула, но чуть не рухнула прямо в липкую лужу. Нахлынули воспоминания. Глумливо ухмыляющийся Стёпа, за руку волокущий её на кухню. Пьяный, раскрасневшийся, потный. Кричащий собравшейся на кухне компании, с которой связался незадолго до того:

– Ща всё будет, пацаны! Тёлка моя к нам пришла!

И тут же – одобрительный пьяный вой:

– О-о-о, ща косорылую накуканим! Давай сюда, китаёза!

Соня рванулась что было сил. Адреналин с шипением ударил в кровь. Она спасалась от Степана, от гогочущих пьяных ублюдков, от полоумной старухи… Хватка у неё на запястье разжалась. И тогда, около пятнадцати лет назад, и в настоящем времени. Заскорузлые пальцы царапнули мягкую кожу, но и только.

Плача и тихо подвывая, Соня добежала до прихожей.

– Стой, Сонюшка! – гортанно выкрикнула бабка, едва не рухнувшая на пол.

Её босые пятки застучали по старому рассохшемуся паркету.

– Стой, Со… Со…

– Стой, сука! – зарычал в далёком прошлом Степан.

Тогда было проще. Она даже не разулась, когда зашла в гости. Сейчас же – замешкалась, торопливо вдевая ноги в ботинки.

– Он опять придёт! Опять придёт! – захрипела Екатерина Меркуловна.

Старуха была ужасна. Она походила на насекомое. Ужасное гигантское насекомое, никак не желавшее расставаться с добычей.

– Не пущу тебя! – завопила бабка и, отпихнув Соню в сторону, схватила в охапку куртку девушки. – Не уходи! Не хочу одна!

Соня обо всё догадалась. Старуха боялась прихода своего внучка, пьяницы и насильника. Зачем он придёт? Выколачивать пенсию?

– Отпустите!

Девушка набросила сумку на плечо и вцепилась обеими руками в воротник куртки.

– Пустите меня! Имейте совесть, в конце-то концов!

Но старухе плевать было и на совесть, и на то, что девушка хотела уйти. В уголках её рта пузырилась тягучая слюна, зрачки сузились, а костлявые пальцы сжались так сильно, что дряблая кожа на костяшках побелела.

– Придёт опять! – заголосила бабка. – Придёт! Помоги мне, Сонюшка! Помоги!

Соня дёрнула куртку. Потянула её на себя. Всё без толку. Она попыталась вывернуть запястье Екатерины Меркуловны, но та словно окаменела, не желая расставаться с добычей.

– Помоги-и-и-и… – выла сумасшедшая. – Помоги-и-и-и… Он придёт опя-а-а-ать… Сегодня!

Соня вскинула в голову. Чёрная злоба вскипела в душе. Она уже почти ощутила, как её кулак врезается в дряблые губы, как он сминает старое лицо, уже почти видела алую кровь на грязном полу… Но так и не сделала этого. Разум обогнал тело.

– Вы мне не помогли, когда я вам рассказала, как ваш внучек меня чуть не изнасиловал вместе со своими дружками! – выпалила она прежде, чем сообразила, что говорит.

Но это было правдой. Она помнила. Все прошедшие годы. Помнила и Екатерина Меркуловна. Она отстранилась от девушки, медленно разжимая пальцы. Соня, не дожидаясь, пока старуха придёт в себя, с силой дёрнула за воротник и, наконец, освободила одежду из лап бабки. Рукава всплеснули в воздухе. Прижав отвоёванную вещь к себе, она дрожащими руками открыла замок – собачка всё так же заедала – и выбежала в подъезд.

– Соня… – слабым голосом проговорила старуха. – Сонюшка, я…

Но девушка не слышала. Прикусив губу, чтобы не разрыдаться, она бежала вниз по лестнице, всё ещё прижимая к груди куртку.

*

Екатерина Меркуловна прикрыла дверь медленно и осторожно. Едва слышно щёлкнул язычок замка.

Вот и всё. Соня ушла. А она снова осталась одна. Нет, не так. Она осталась один на один.

Безумие, так быстро нахлынувшее на старуху, медленно отступало. Вместе с ним уходили и силы. Опираясь рукой на стену, пенсионерка присела на низкую табуретку напротив зеркала. Взглянула на своё мутное отражение.

Лицо мертвеца. Под тонким стеклом она видела покойника. Сколько она ещё проживёт? Он приходит по ночам, как по расписанию. И каждая из них может стать последней. А Соня… Эх, Соня!

Взгляд старухи привлекло что-то красное, виднеющееся в зеркале. Она наклонилась, чтобы разглядеть поближе, и сообразила, что это самое что-то лежит прямо возле её ноги. С трудом повернувшись, протянула руку и пошарила по полу.

Глиняный красный кругляшок не пришлось долго искать. Подслеповато щурясь, старушка поднесла находку к глазам. Ну и жуткая вещица… Какая-то рожа, не то кричащая, не то смеющаяся. Глаза выпучены. С каждого бока по три бусины деревянные. Неужто Соня обронила? Не иначе…

Екатерина Меркуловна повертела глиняную безделушку в руках. Совсем не похоже на Сонюшку. Слишком… злая вещь. Злая? Старушка нахмурилась. Нет, злой эта штуковина не была. А вот опасной – возможно.

Она потёрла лоб, удивляясь собственным мыслям. Это же просто игрушка. Брелок какой-нибудь. Почему она пытается определить его характер?

– Старость не радость…

Екатерина Меркуловна сунула находку в карман кофты, которую носила даже летом, и пошлёпала на кухню. Нужно было прибрать осколки и вытереть лужу. Даже если сегодняшняя ночь станет последней – квартиру нужно держать в чистоте.

РИТУАЛЫ

Даже несмотря на то, что Дарья знала наизусть весь текст, требующийся для ритуала, она всё равно обратилась к книге, пока Степан готовил в комнате всё необходимое. Текст, лежащий перед девушкой, был написан на японском. Непонятные иероглифы чёрными жуками расползались по бумаге, и понять их строгую логику не представлялось возможным. Но понимать и не требовалось – прямо рядом с аккуратными вертикальными столбцами азиатских символов были от руки написаны звуки, им соотвествующие.

– О… И… Де… Нет, не так. Дэ… – шептала девушка, раздувая щёки и тщательно артикулируя. – О и дэ… Так, блин. О и дэ…

Её палец скользнул к следующему столбцу, и она продолжила:

– Кё… Кё… Ко… Вот! Ко… Ро… Су… Ага.

Дарья кивнула самой себе и перешла к следующим символам, не желающим запоминаться. Тут уже требовалась недюжинная ловкость в артикуляции.

– Дзи… Дизи… Тьфу, твою мать! Джигоку! Джигоку!

Она поднялась на ноги, потянулась и проговорила в полный голос, сопроводив слово повелительным взмахом руки:

– Джигоку Екатерина Меркуловна!

Получилось неплохо. Дарья ухмыльнулась.

– Что это слово значит? – раздался голос у неё за спиной, заставив вздрогнуть.

Стёпа. Закончил в комнате и пришёл на кухню.

– Возмездие. – не задумываясь, ответила Даша. – А что?

– Ты вроде на той неделе сказала, что это ад.