Читать книгу Великое ничтожество - Валерий Вячеславович Татаринцев - Страница 1

Глава первая

Недалеко от деревушки,

У леса на краю опушки,

Едва передвигая ноги,

Крестьянка с хворостом брела,

Она едва не умерла

И повалилась на дороге.

От тяжести спина заныла,

Она корзину отцепила

И стала громко причитать

И на судьбу свою роптать:

«Ах! Я несчастна и бедна!

На целом свете я одна

Ни сна не знаю, ни покоя!

Доколе бедствие такое

Я буду каждый день терпеть?

Ах, право, лучше умереть!»

Под хворостом на дне корзины

Лежал малыш, свой рот разинув,

Он так неистово орал,

Как будто в муках умирал;

Она ему дала пустышку:

«Ну, потерпи чутьчуть, сынишка!»,

Он соску взял в огромный рот

И задремал. Такой урод

Пригрезиться мог лишь в кошмаре:

Такой противной, мерзкой хари

Вы не видали никогда!

(Клянусь Вам в этом, господа!)

Малыш был ростом пяди две,

На грушевидной голове

Клубок запутанных волос

И непомерно длинный нос,

Да тёмные глазёнки злые,

Да ножкипалочки худые,

А на спине (Ну страшно просто!)

Был горб, изъеденный коростой;

Ему два с половиной года,

А он ещё не говорил,

Как пёс скулил на непогоду,

Или как волк ночами выл,

Шипел, мяукал и кусался,

Хрипел, сопел и больно дрался

Своею маленькой рукой.

«Когда изведаю покой?» —

Руками женщина всплеснула

И от усталости заснула.

Глава вторая

Фрейлейн фон Розеншён была

Собой красива и мила,

Могла бы стать она актрисой…

В приюте стала канониссой,

Творила добрые дела

И этим счастлива была.

Она с прогулки возвращалась,

Была полна добра и света,

Как будто радугой одета,

И неизменно восхищалась

Природы дикой красотой

И гениальной простотой

Её бесчисленных творений;

И взор её, как добрый гений,

Был преисполнен красотой

И неземною чистотой.

Фрейлейн фон Розеншён хотела

Свою прогулку завершить…

"Меня ждёт праведное дело —

Приюту пламенно служить

Мне предназначено судьбою…

О Боже! Это что такое?" —

Она увидела урода,

Что рядом с женщиной лежал

И от сопения дрожал,

Воскликнула: "О, мать-природа!

Порой ты так скупа бываешь,

Что даже нищих обираешь!"

На руки малыша взяла,

К груди прижала, обняла,

Рукой своей довольно ловко

В порядок привела головку:

Его как будто расчесали,

Красиво волосы лежали,

Струились кудри водопадом.

"Мне уходить, голубчик, надо,-

Ему тихонько прошептала

И в темечко поцеловала.-

Не будешь ты высок, силён,

Красив, талантлив и умён.

Но в дар тебе я дам умение,

Что даст большое облегчение

Тебе на жизненном пути.

Ну всё! Пора уж мне идти.

Пусть к вам вернутся жизни силы!"-

Торжественно провозгласила,

Душистым спиртом облила,

Затем флакон другой взяла,

Ещё побрызгала немного

И побрела своей дорогой.

Глава третья

Крестьянка очи разомкнула:

«Как хорошо я отдохнула!

Эй, Цахес, полезай в лукошко!» —

«Нет, не хочу!» – ответил крошка.

«Да это просто чудеса!

Свидетель Бог и небеса!

Ты так отлично говоришь,

Причёсан, на ногах стоишь!

Нет! Мне, должно быть, снится сон.

Ах! Если б только сбылся он! —

Глаза крестьянки закатились

И слёзы по щекам полились. —

Ах, право, лучше умереть!» —

«Сейчас же перестань реветь!

Я есть хочу! Пошли домой!» —

«Глазам не верю! Боже мой!

Уродец мой заговорил!

Ушам поверить нет и сил!»

А Цахес взялся за подол,

На ножкахпалочках пошёл.

Казалось, что он чуть подрос —

Так кверху задирал он нос.

Шли мимо пасторского сада,

Под вишней пастор отдыхал,

Вдруг он схватился за ограду,

Крестьянку с Цахесом позвал:

«О фрау Лиза, заходите

В мой тихий и прохладный сад

И на скамейке отдохните.

Я буду несказанно рад!»

Вот Лиза в сад ступила,

Корзину отцепила,

Лицо ладонью отерла:

«Ох! Я едва не умерла!

Работала до пота.

Эх, тяжела работа!»

За кочку Цахес зацепился

И прямо под ноги скатился

К отцу святому, закричал

И как корова замычал.

Его святой отец поднял,

Поцеловал, затем обнял,

А Цахес вырваться пытался,

Царапался, хрипел, кусался.

Крестьянка Лиза хворостиной

Его хотела усмирить:

«Нельзя же быть такой скотиной!» —

«Ребёнка не позволю бить! —

Сказал ей пастор очень строго. —

Да, вы устали, но, ей Богу,

Нельзя такую крошку бить!

Его лелеять и любить

Вам уготовила природа!» —

«Такого мерзкого урода

Порой мне хочется убить!» —

«О Боже! Как вас вразумить?!

Он так хорош! Он так прекрасен!

И взгляд его умён и ясен!» —

«Да вы смеётесь надо мной!

На всей поверхности земной

Страшнее нет урода!

Как будто матьприрода

За чтото мне коварно мстит» —

«Она безумна! Бог простит

Ей умопомрачение» —

«Да с ним одно мучение!» —

«О фрау Лиза, погодите!

Быть может, мне вы отдадите

Его на попечение?» —

«Отдам! Конец мучению!» —

Избавилась крестьянка Лиза

Так от природного каприза,

А пастор был ужасно рад.

«Да это не ребёнок – клад!» —

Он всем в округе говорил

И небеса благодарил За то, что есть на свете

Столь миленькие дети.

Глава четвёртая

Фрейлейн фон Розеншён хотела

Добро вершить и то и дело

Творила добрые дела:

Она же всётаки была

Розебельверде феей,

О том сказать не смея

На свете никому:

За колдовство – в тюрьму,

Такой крутой указ Издал Пафнутий князь.

А раньше то и дело

Все колдовали смело,

И в городах и в сёлах

Народец жил весёлый,

И феи на природе

В весёлом хороводе,

Как бабочки, порхали,

Гонения не знали.

В то время правил князь Деметрий,

Ни треволнений, ни поветрий

К восстанию не наблюдалось,

Законность всюду соблюдалась;

Народ Деметрия любил,

Поскольку он терпимым был

Ко всем чудачествам народа.

«Уж такова его природа!» —

Он о народе говорил

И всех улыбкою дарил.

Когда Деметрия не стало

Для фей пора тревог настала:

Его преемник князь Пафнутий

Решил их выслать в Джиннистан;

Он так ретиво гнать их стал,

Кричал: «Они враги по сути

Своей натуры колдовской!

Тогда узнаю я покой,

Когда мы выгоним всех фей

Подальше из страны взашей!»

"Ученье свет!" – он утверждал

И просвещенье насаждал;

Его, однако, понимал

Он очень своевольно:

Сначала из страны прогнал

Собою недовольных,

Затем сады с землёй сравнял,

Леса срубил, цветы все смял,

Извёл всех белых голубей,

Отобранных у бедных фей,

Коням крылатым крылья срезал

И виноградники порезал,

И методично понемногу

Всех истребил единорогов;

Затем всему людскому роду

Велел так изменить природу,

Чтоб каждый верил лишь тому,

Что в уши говорят ему,

Глазам же собственным не верил,

А при сомнении проверил

С научной точки зрения

Все умозаключения;

При проведении проверки

С ушей снимали срочно мерки,

И если были малы уши,

То к ним привязывали груши.

Андре Пафнутию служил,

Был камердинером

И както раз он одолжил

Пафнутию на ром

В одной простой таверне;

Свой кошелёк, наверно,

Пафнутий обронил в пути,

Нигде не мог его найти.

Когда Пафнутий править стал,

Андре довольно быстро

Служить лакеем перестал

И первым стал министром

(Пафнутий не забыл дукатов,

Ему одолженных когдато).

О просвещении указ,

О высылке всех фей приказ

Андре готовил лично.

«Сработано отлично! —

Пафнутий одобрял его. —

На свете белом ничего

Важней нет просвещения

И феям гнусным мщения!»

Да! В жизни часто так бывает:

Ничтожество повелевает,

Приносит государству вред,

И на него управы нет.

Глава пятая

В столичном граде Керепесе

Был старый университет,

Во всей державе нет известней

И в целом свете лучше нет;

Его выпускники гордились

Тем, что в стенах его учились:

Ведь славный университет

Распространял науки свет.

Естественных наук служитель

Профессор Терпин Мош читал

Курс лекций. Словно небожитель

Всё о природе точно знал:

Что если дождь – бывает мокро,

Не путал апельсин и свёклу,

Что на слонах стоит планета,

Темно – от недостатка света,

Что гром гремит ужасно громко.

Мечтал о славе: для потомков

Писал научные творения

И иногда стихотворения;

Он также опыты любил: Вот, например, он водку пил,

Она текла ему в живот

Через ковшом открытый рот,

А тяжелела голова.

«Была наука не права!

У тяжести нет силы!» —

Заканчивал он мило.

Был Бальтазар студентом славным,

Легко учился, был умён,

Считал он в жизни самым главным

Любовь, поскольку был влюблён;

Предмету грёз и вожделений

Он посвятил стихотворений,

Поэм, романсов и сонетов

Такое множество, что их

Хватило б даже на троих

Из плодовитейших поэтов.

Свою любовь боготворил,

Но о любви не говорил

Он даже с другом лучшим;

Так страстью был он мучим,

Что на глазах у всех худел,

Но в том признаться не хотел

Себе он даже самому,

Считал – худеет потому,

Что много занимается,

Почти что надрывается.

Кандида – дочь Терпина Моша —

Была прелестницей, хорошей

И нежной дочерью была,

И знатоком стихов слыла.

Изза неёто Бальтазар

Испытывал любовный жар

И, чтобы встретиться с любимой

Был Бальтазар на всё готов:

Он принимал вполне терпимо

Потоки фраз из глупых слов,

Что Терпин Мош считал наукой;

На деле это было мукой

Для просвещённого ума,

Для просвещения – тюрьма.

Но ради тёмных глаз Кандиды

Терпел он муки и обиды,

Лишь бы увидеть образ милый,

Лишь бы сказать ей пару слов —

Такую неземную силу

Имеет первая любовь!

А после лекций, полон счастья,

Наш Бальтазар в лесу гулял,

И в сердце образ сохранял,

Не замечал порой ненастья,

Бродил под ливнем и под градом,

И о свидании мечтал,

Увидеть бы души отраду

Свой совершенный идеал.

Вот как-то раз уединиться

В лесу задумал Бальтазар:

Его сжигал любовный жар,

И захотелось охладиться.

Его приятель Фабиан

За ним нежданно увязался,

Он был едва заметно пьян

И зажигательно смеялся,

Он был беспечен, молод, весел.

«Эй! Бальтазар! Что нос повесил?

Давай пойдём в спортивный зал!» —

Игриво Фабиан сказал.

«Во имя праведного неба

Оставь меня! Мне надо в лес!

Хочу сейчас побыть один.

Иль я себе не господин?!» —

«Брось, Бальтазар, и не сердись!

С тобой готов и я пройтись.

Коль хочешь, то пойдём по лесу», —

Смеясь сказал ему повеса.

В лесу оттаял Бальтазар,

«Как хорошо!» – он вдруг сказал. —

Природа так прекрасна!» —

«Мой друг, с тобой всё ясно!» —

И снова Фабиан залился

Весёлым смехом, но не злился

На друга добрый Бальтазар:

«Теперь пора в спортивный зал!»

Они шутили и смеялись

Беспечным смехом молодым,

Мечтаньям юным предавались,

Вдыхали сигаретный дым;

Вдруг на дороге появился

Без всадника скакавший конь,

В его глазах сверкал огонь;

Внезапно он остановился

И к Фабиановым ногам

Какойто подкатился хлам;

Он пнуть хотел его ногой…

Но что же это? Боже мой!

Да это всадниккрошка

Размером был с лукошко,

На ножки тонкие он встал,

Свой носовой платок достал,

Откашлялся, затем сказал:

«Простите! Быстро так скакал,

На вас едва не наскочил!»,

При этом крошка так басил;

У Фабиана много сил

Ушло на то, чтоб не смеяться,

Он даже губы прикусил,

Чтоб в голос не расхохотаться.

Малыш стоял с осанкой гордой

И взор его был очень твёрдый.

«Скажите, путь сей через лес

Ведёт ли в город Керепес?» —

Он сиплым басом прохрипел,

Как будто дверью проскрипел.

«Да, этот путь ведёт туда» —

«Ну что ж, спасибо, господа!»

Хотел вскочить он на коня,

Но всё никак не мог:

«Вы не подсадите меня?»

И Бальтазар помог.

Поехал всадник по дороге,

Согнулись Фабиана ноги,

Он на траву ничком упал

И, весь трясясь, захохотал.

«Грешно смеяться над убогим», —

Понуро Бальтазар сказал.

«Не над уродством же, ей Богу,

Я как безумный хохотал!

Поверь, не в том причина смеха.

Уродство – жалкая потеха

Для ограниченных умов.

Но, биться об заклад готов,

По важности такой персоне

Положено сидеть на троне!

А голос – вымученный бас!

Хотел он, видимо, у нас

Оставить впечатление,

Что в сотом поколении

Маркиз, барон он или граф!

Скажи, я прав или не прав?» —

«Да, важности ему хватало,

Но это повод не давало

Тебе так глупо хохотать,

Как рыба воздух ртом хватать.

И он услышать мог тебя.

Эх, Фабиан! Тебя любя,

Прошу, веди себя пристойней!

Студентам надо быть достойней!»

Тут Фабиан сказал: «Послушай!

Сейчас я в город поспешу

И, оказавшись среди буршей,

Я их рассказом рассмешу,

Их подготовлю к встрече с крошкой,

Затем пойду посплю немножко» —

«Ну что ж, – ответил Бальтазар. —

Сегодня не пойдём мы в зал.

Я ж поброжу ещё чутьчуть:

Мне без прогулки не уснуть»

Он погулял ещё немного

Лесной извилистой дорогой,

Но вскоре вышел он из леса

У стен родного Керепеса;

Здесь встретил он Терпина Моша,

Тот его кликнул: «Мой хороший!

Студент любимый, Бальтазар!

Да это просто неба дар! (Я говорю о Циннобере) Ко мне прошу вас! В самом деле,

Я познакомлю его с вами!

Не описать того словами,

Как он красив и как умён!

В Кандиду, кажется, влюблён!"

При сих словах Терпина Моша

Едва качнулся Бальтазар;

Волной от вести нехорошей

По телу прокатился жар.

«Я жду вас, Бальтазар, к обеду

На любопытную беседу:

Мы будем там стихи читать,

Науку будем обсуждать,

Поговорим о том, о сём,

Затем конфетки пососём,

Чайком побалуемся с вами…

Ну, всё увидите вы сами.

Мы с дочкой будем очень рады», —

Закончил Терпин Мош тираду.

«Кандиду я увижу вновь!

Так велика моя любовь —

Её нельзя измерить!

Я не могу поверить,

Что приглашён к любимой в дом;

Всё время думаю о том,

Что завтра вновь свидание!

О, мука ожидания!» —

Влюблённый думал Бальтазар,

В груди пылал любви пожар.

Глава шестая

«Пегас» – гостиница студентов —

В покое был: без инцидентов

Прошло прибытье малыша.

А Фабиан, едва дыша,

Давясь от собственного смеха,

Рассказывал друзьям: «Потеха!

Какого видел я урода!

Над ним работала природа,

Должно быть, с пьяной головой!

Он так ужасен! Боже мой!

Без шеи грушаголова

И ростом, может, фута два,

И длинный непомерно нос

Щетиной рыжею порос.

Но так надменен, так спесив,

Как будто строен и красив!

Богат и родом знатен, видно!» —

«Тебе, должно быть, друг, обидно,

Что ты не герцог и не граф!

Ты, Фабиан, к нему не прав!» —

Один студент сказал ему.

«Не верите мне? Почему?» —

И Фабиан почти взревел,

Но вдруг коня того узрел,

Что видел он у малыша,

Пошёл к конюшне, не спеша,

Студентов за собой маня,

Слугу спросил: «Скажи, любезный,

Хозяин кто того коня?» —

«Он человек весьма полезный,

Помоему, он очень важен,

По виду смел он и отважен!» —

«Он безобразен и спесив?» —

« О, нет! Любезен и красив!» —

«Он злобен? Неприятен?» —

«Нет, добр и очень статен!» —

«Ты, Фабиан, слегка приврал

Насчёт уродства Циннобера,

Так расписал его манеры,

Как будто он большой нахал!» —

«Ах! Вы не верите?! Спросите

У Бальтазара – вот и он!» —

«Эй! Бальтазар! Вы нам скажите,

Неужто всадник был смешон,

Неловок, мал и злобен жутко?»

Ответил Бальтазар: «Минутку!

Неловок, мал и злобен – да!

Смешон – нисколько, господа!

Ведь недостойно человека

Смеяться над таким калекой!»

Студенты вскоре разошлись,

Друзья в свой номер поднялись

И Бальтазар сказал: «Ты знаешь?

Меня Мош Терпин пригласил.

Дождаться утра нет ведь сил!» —

«Да ты от страсти умираешь!

А я спокойно жду полдня,

Ведь пригласил он и меня», —

Спокойно Фабиан сказал, Пылал от страсти Бальтазар.

Глава седьмая

Наутро Бальтазар оделся

В короткий бархатный камзол,

Подолгу в зеркало смотрелся,

Был на себя немного зол:

Не знал, как надобно одеться,

Но перед зеркалом вертеться,

Как барышня, он не любил.

Себе на шею нацепил

Брюссельских кружев воротник,

Затем сорвал и весь поник,

Свою касторовую шляпу

Он бросил тут же прямо на пол.

Тут Фабиан ему помог:

«Ты, Бальтазар, ужасно строг,

Придирчив сам к себе безмерно,

Уж перемерил всё, наверно.

Оденься просто, как всегда.

Одежда – это ерунда!»

Внял Бальтазар сему совету,

Оделся, как идёт поэту:

Небрежно, но вполне прилично

И Фабиан сказал: «Отлично!

Пора идти на званый вечер!» —

«Иду судьбе своей навстречу!» —

Сказал счастливый Бальтазар;

В груди пылал любви пожар.

Кандида встретила студентов

И провела в просторный зал,

Ей много разных комплиментов

Успел наделать Бальтазар;

Она им чаю предложила,

Конфет на блюдца положила,

Вина налила им в бокалы,

Чтоб не пришлось друзьям скучать,

И, извинившись, побежала

Ещё других гостей встречать.

Но вот явился Терпин Мош,

Сиял он, словно медный грош,

Ведя за руку Циннобера

Он разговорчив был не в меру:

«Приятно мне черезвычайно

Вас познакомить, господа,

С большим умом! Необычайно

Везёт науке иногда!

Талантлив он сверх всякой меры!

Прошу, встречайте Циннобера!»

Раздался гром аплодисментов

И туча льстивых комплиментов

Собой наполнила весь зал.

А Бальтазар тогда сказал:

«Вот видишь, Фабиан, природа,

Создав отвратного урода,

Умом его вознаградила.

А ум, поверь мне, это – сила!»

Вот Фабиан и Бальтазар

Пересекли огромный зал

И подошли к Терпину Мошу.

Профессор молвил: «Мой хороший!

Мой несравненный Циннобер!

Позвольте Вам друзей представить:

Науки ревностный Цербер

(Её не может он оставить),

Студент мой лучший – Бальтазар,

Его снедает знаний жар

И Фабиан – один из лучших

Студентов преданных моих —

Ведь учится он за троих:

Всё время чтонибудь да учит!»

Служители большой науки

Пожали друг у друга руки

И Бальтазар сказал: «Скакали

Вы так проворно на коне…

Скажите откровенно мне,

Когда с коня вы вдруг упали,

Себе не причинили бед?» —

«Всё это вздор и просто бред!

Не падал вовсе я с коня!

Вы с кемто спутали меня!

Наездник я такой искусный,

Что сам других тренировал!

И чтобы я с коня упал!

Об этом думать даже гнусно!» —

При сих словах малыш рванулся,

Но за ковёр ногой запнулся,

Упал, как кошка завизжал,

Как будто дверью кто зажал

Той кошке очень больно хвост

И, несмотря на малый рост,

Потряс тем визгом целый зал;

А Терпин Мош, смеясь, сказал: