Оглавление
Валерия Пустовая. Ода радости
Вместо предисловия
Одна
В свете точки
Ода радости
Земля кочками
Исповедь утенка
Потрать с толком
Вместо встречи
В какой руке
Как попасть в чудесный сад
«Чуда не случилось»
Утро утраты
Соломенная нога
А был ли мячик?
Манго из Мьянмы
Репеёк
Далеко загаданная жизнь
Лето в сливовых тонах
Мой боюнча
Пара
Послан Богом
Король айсбергов
Полезный глюк
Приплыли
Счастья легкость и пустота
К центру стремительность
Год накануне
Хлеб и масло
Зеленый день
Глубокое дыханье суеты
Дом молний
Медляк со львом
Вертеп из бирюлек
Школа радости
Другое вскармливание
Коридор времени, заставленный детской коляской
В точке пересечения параллельных
Счастливый еж
Перед полуночью в храме гасят огни
Третий
Медленное ТВ
Сияющий поток
Чеширский мамонтенок
Темная луна материнства
Моноспектакль для бабушек
Реестр могуществ
Без привязи
Первый бал
Подарки фей
«Иду, курю»
Брезжущий солярис
Пирожок для альфы
Пустые хлопоты
Фея паттернов
Сквозь стекло
Архип и Фрида
Безумие зимы
Легкий скарб
Фаны металла
Ритуал эпохи без прогулок
Ночная жара
Коронная маечка
Правила речи
Точное имя медузы
Широким шагом в ШРР
Чужих детей не бывает
Поколет и стрельнёт
Маменька-бог
Это не верба
Отрывок из книги
Что тут скажешь?
Дочери теряют, матери обретают.
.....
Вот почему лениво созревающий август два года назад, когда я подыскивала ключ к три десятилетия запертой от меня двери, а точнее, к молчаливому, сдержанному, будто все время на замке, молодому человеку, которому собиралась предложить перейти к прямому возделыванию сада, памятуя из какой-то популярной памятки, что мужчина предлагает руку и сердце, зато женщина предлагает детей, – это время, когда я то и дело откладывала решающий разговор на потом, цепляясь взглядом, как за повод, за любую проезжающую коляску, и тут же в любой слишком близко подсевшей к нам парочке находя повод увильнуть, этот август мне вспоминается теперь с грозным призвуком стрелок, подбирающихся к душераздирающей метке выставленного не мною наперед будильника. Предложение руки и сердца я успею получить в самый последний момент – на краю второго триместра беременности, – и в такой своеобразной форме, что я еще подумаю, как можно о таком рассказать собственному ребенку и не завалить ему вход в сказку любви камнями иронии и абсурда. Куда больше волнует меня мой путаный, оттянутый и растянутый спич, будто вывернутый правильными словами наизнанку, так что вместо того, что должно быть сказано, – петли пауз, а речь торчит оборванными нитками, и возникает не провязываемая логикой связь между сказанными подряд: «Почему бы нам не зачать кого-нибудь?» – и: «Мы так редко видимся». Я сижу на скамейке в парке, скрестив ноги по-турецки под воздушной юбкой, предполагающей разве что изящную встречу щиколоток в поставленных рядком нарядных туфельках, и боюсь взглянуть на мужчину, перед которым только что страшно себя уронила. «Быстрей! – сказала. – Займем эту скамейку, а то вон женщина с коляской сядет», и он одернул меня, доказав этим, что готов оберегать и ставить выше своих интересы женщины с ребенком, и не подозревая еще, ради чего я так спешу уединиться с ним на отдельной скамье. Но, кажется, это он теперь чувствует себя неловко, и я никогда не забуду самое смешное выражение его рта, скривившегося на сторону в показном смущении, словно он давно и сам ждал этого вопроса от меня и зажимается теперь только для вида, когда на мое бестолково связанное предложение «зачать кого-нибудь» он ответил ничуть не более по делу: «Кого, например?»
Потом, в больнице на сохранении, я буду вспоминать и этот день, и все другие наши недомолвки и размолвки, в паузах между которыми провязывалось наше всегда молчаливое, от сходного у обоих чувства, что не вправе заговорить и зайти, взаимопонимание. Вспомню в самую унылую бессонную ночь и вдруг вся погорячею и вспыхну августовским светом убеждения, что все у нас было правильно и в свой срок.
.....
