Читать книгу Ангел-хранитель, или Как не умереть - Василиса Савицкая - Страница 1

Я умерла, может, в коме или сплю, не знаю. Все, что помню, – резкая боль, затем меня начало покидать сознание, в ушах появился шум, перед глазами полетели цветные мотыльки… а дальше… а дальше – как будто на голову накинули ватное одеяло…

Шестнадцатиэтажный дом располагался в самом центре города. Старший следователь майор Олег Николаевич Кротов вышел из машины и осмотрелся. Накануне опять поступил звонок от соседей с жалобой на неадекватное поведение и крики, которые всю ночь доносились из тридцать третьей квартиры. Семья состояла на учете не только в полиции, но и во всех социальных службах. Они грозили лишить родительских прав маму, постоянно давая отсрочки, в надеже, что что-то изменится.

Кротов подошел к обшарпанной двери и нажал на звонок. За дверью послышались шаркающие шаги, и дверь приоткрылась буквально на пятнадцать сантиметров, сдерживаемая толстой, цвета меди, цепью. В просвете показалось искаженное алкоголем лицо девушки с растрепанными длинными волосами. Опухшие глаза, обрамленные темными кругами с проступающей одутловатостью.

– Вы кто? – сказала она, и запах перегара пополз по подъезду.

– Следственный отдел, майор Кротов, – он ловко раскрыл маленькую книжечку и поднес ее к Таниным глазам. Несколько минут она наводила фокус, пытаясь разобрать буквы, затем молча щелкнула цепью, открыв дверь полностью. Девушка отшатнулась к стене, которая как раз и удержала ее от падения, давая возможность зайти следователю. Таня прошла за ним, села на диван и указала рукой на свободный стул напротив. Кротов сел, открыл папку и достал ручку.

– Опять шумим? – он с укором посмотрел на нее.

Сколько раз Таня слышала этот вопрос, предложения одуматься и угрозы, но все это пролетало мимо пропитанного алкоголем мозга. Ее жизнь состояла из двух важных моментов – где взять бутылку и как избежать побоев от сожителя, когда в бутылке заканчивалась жидкость. Под раздачу попадал и ее сын Савелий. Восьмилетний мальчик с опытом взрослого человека был похож на волчонка. На мир он смотрел с опаской, постоянно ожидая удара не только в спину. Вера в людей таяла все больше. Но, как ни странно, он очень любил свою мать. Отчима же он ненавидел.

Таня была молода. Цепочка ее жизни сделала не совсем удачную петлю, приведя к такому финалу. Именно финалу, потому как перспективы были туманные. Девушкой назвать ее было трудно. Выпитое количество алкоголя смыло все признаки натурального возраста, накинув сверху несколько десятков. Почему так происходит? Слабохарактерность или нежелание управлять своей жизнью. А может, гены?

Семья Тани находилась примерно в таком же социальном пласте и, кажется, дочка просто перетягивала нити судьбы дальше, сохраняя традиции. Отчим Тани выпивал не меньше ее мужа и изрядно колотил приемную дочь. Ее мать плакала от беспомощности и от постоянных оплеух, запивая свои беды алкоголем. В сорок она умерла от цирроза, который сожрал ее за несколько недель.

Таня повторяла сценарий матери один в один. Даже ремонт в квартире сохранил то убожество и плесень в углах. Ребенок был рожден по причине отсутствия денег на аборт, так же началась и жизнь Тани, когда мама не смогла наскрести нужную сумму, чтоб выдрать из брюха дочь.

– Вы понимаете, что у вас заберут ребенка и вы останетесь ни с чем? – осознавая абсурдность сказанного, Кротов продолжил делать плановый нагоняй, заполняя протокол.

Таня понимала, но сделать ничего не могла.

– Варвара, ваша соседка, общалась с вашим сыном и забирала к себе ночевать. Что можете сказать на это? – следователь подождал, пока вопрос достигнет адресата.

– Они типа дружили, – Татьяна вынырнула из привычного тумана.

Этажом ниже проживала Варя, которая каждую ночь через стенку вынужденно прослушивала бесконечный поток ругани и была в курсе всех событий. Мальчика было жалко. Спасаясь от безумного отчима, он часто убегал из дома и бродил сутками по городу, изучая дальние районы. Затем его находила полиция или чувство голода толкало домой.

Во время очередной попытки к бегству мальчик столкнулся с соседкой в подъезде, стоя в домашних штанах и тапочках в ноябре месяце. Варя забрала его к себе. Успокоила, накормила, обнадежила стандартной фразой: «Все будет хорошо», хотя сама не верила в это. С этого момента началась их дружба или скорее опекунство взрослой женщины, которой двигала жалость к этому ребенку. Савелий регулярно стал убегать к ней пережидать бури.

Пять дней в неделю он проводил в интернате. Так было удобней и Тане, и Игорю, ее сожителю. Было ли так удобно Саве, никто не спрашивал. В субботу утром он проснулся дома в надежде посмотреть телевизор, к которому не было доступа в будни. Все было ничего, пока отчим, изрядно набравшись, не решил начать воспитывать блудного сына. Фраза: «Пожалуйста, не надо, мне больно!» сотрясала всю ночь стены, за которыми содрогалась старая соседка, названивая в полицию. Под утро Сава вырвался из дома и убежал в интернат. Вари не было.

Она уже несколько дней в больнице, в коме. Была потасовка в ее квартире, подозреваемый – Константин Белов, который был тогда с ней. Информации кроме его показаний нет, а несостыковки есть. Белов все валит на мужа пострадавшей, но Воронцова Дмитрия нет в стране и у него алиби. Варя без сознания, сказать ничего не может. Кротова регулярно вызывает начальство на ковер с требованием закрыть дело.

– Скажите, Татьяна, – он сменил тему, – Савелий был у Варвары Викторовны в день происшествия?

– Нет, не был. Варя вообще последнее время тут редко появлялась, почему – не знаю, – она опередила вопрос майора.

– В тот день что вы слышали?

– Ничего, кроме крика, – с трудом разжевывая слова, продолжила она. – Мы вышли с мужем в подъезд. Варя лежала в дверном проеме, рядом с ней был ее хахаль, все.

– Хахаль, – буркнул себе под нос Кротов и что-то опять записал в блокнот. – Когда последний раз видели Воронцова Дмитрия?

– Давно видела. Он несколько недель назад с чемоданами стоял возле подъезда, такси ждал, я как раз есть готовила, в окно и посмотрела. Больше не видела.

Кротов заполнил последнюю графу, закрыл папку и направился к выходу.

– Странные люди, ей богу, кто им только право детей дает рожать, – пыхтел он себе под нос, пока спускался по ступенькам. Проходя мимо квартиры пострадавшей, он притормозил.

– Алло, Симулякин, что по Воронцовой?

– В крови обнаружены барбитураты и оксибутират натрия, – раздался голос доктора

– Она поэтому в кому впала?

– Да.

– Хорошо, на связи, отбой, – Кротов отключил телефон. – Бред, – тихо выругался он и поехал в отделение.

Когда я открыла глаза, передо мной была комната, похожая на больничную палату. Светлая, просторная. Я осмотрелась по сторонам. В затылке мерзко ныло.

– Ау, тут кто-то есть? – тихо спросила и прислушалась. Интуитивно почувствовав чье-то присутствие, я повернулась. Ко мне шел молодой парень. Светлые, почти прозрачные глаза, рубашка в клетку, тертые джинсы, ниже кеды, шнурки небрежно заправлены вовнутрь. «Странный вид для врача», – подумала я, продолжая его рассматривать.

– Вставай, пошли, – он кивнул в сторону длинного коридора. Я встала и пошла за ним, рассматривая странное заведение. По обеим сторонам стен просвечивали огромные в пол окна. Холодные стекла угнетающе давили своей мощью. Я подошла ближе, прозрачные издалека, непроглядные вблизи. Плотный молочный туман, ни больше.

– Куда мы идем? Где я? И кто вы? – я остановилась.

– Ты не волнуйся, сейчас все поймешь. Заходи, – он указал рукой на дверь, которая бесшумно отъехала в сторону. Я прошла вперед и оказалась в небольшой, такой же светлой, как и все тут, не знаю, правда, где, комнате.

Широкая современная софа, на ней небрежно накинут белый вязаный плед, на полу мягкий белый ковер овальной формы. Окно во всю стену. В углу небольшой стол с кипой бумаг на нем. На стене большой экран. В стене небольшая ниша, по звуку льющейся воды я поняла, что это, скорее всего, кухня.

– Привет, – из ниши выглянула девушка и приветливо улыбнулась. – Располагайся удобней, беседа длинная.

Я послушно подошла к софе и села на ее край. Парень с девушкой переглянулись, как бы задавая друг другу немой вопрос, кто начнет. Пауза затянулась. Я молча ждала, рассматривая странную комнату и не менее странных ее обывателей.

– Ладно, я начну, – нехотя сказал парень и придвинул к софе стул, который взялся ниоткуда. – Во-первых, давай знакомиться. То, что ты Варя, мы знаем. Я – Макс, это, – он указал рукой на рядом сидящую барышню, – Агнесса. Мы твои ангелы-хранители.

Выговорив последнее слово, он замолчал и пристально посмотрел на меня. Я не двигаясь сидела с широко открытыми глазами, и только стук четким молотом отдавался в моей голове. Ангелы-хранители? В какой сумасшедший дом я попала?

– Я понимаю, ты растеряна, но…

– Растеряна?! – вскочив с кровати, закричала я и бросилась к двери. – Что происходит? Вы чокнутые?! Это что, развод? Шутка? Меня снимают на камеру?!

Я добежала к двери и остановилась. Ручки не было с той стороны, поэтому ожидать ее появление с этой было бы глупо. Я толкнула белую плоскость. Макс и Агнесса сидели спокойно на своих местах, наблюдая за моими метаниями.

– Хорошо, выйти, я так понимаю, мне не удастся. Что дальше? Какой бред вы мне еще хотите сказать?

– Это не бред. Ты сядь, успокойся и выслушай нас. С первого взгляда все это кажется странным, но ты все поймешь.

Понимая абсурдность ситуации, но осознавая ее безысходность, я выдохнула и села на софу, скрестив на груди руки.

– Ну, слушаю, – с сарказмом в голосе сказала я.

– У тебя проблемы, – начал Макс. – Там внизу ты сейчас в больнице, в коме. По этому вопросу идет следствие.

– Ого, – ядовито парировала я. – Какой кошмар! Я вам не верю! Там на земле я в больнице, а тут я кто? И где я вообще?!

– Хорошо, смотри, – Макс взял маленький белый пульт и нажал кнопку. Чуть левее от меня из стены выехал небольшой монитор. Я повернула голову и увидела себя лежащей в больничной палате. Лежу без движения, глаза закрыты, рядом аппараты, от которых ко мне тянутся провода.

– Это что? – я с ужасом посмотрела сначала на Макса, потом на Агнессу.

– Это ты, – продолжил он. – Я тебе еще раз говорю, твое тело в больнице. А тут общежитие для ангелов. Сюда люди не попадают никогда. Но у нас ЧП, и провести тебя обычным путем, каким идут люди после смерти или попадая в кому, мы не могли. При входе в приемную земное сознание отключается, а у тебя оно такое, как на земле, вот ты и не можешь поверить в происходящее.

Я не двигаясь стояла возле двери.

– То, что произошло на земле, попробуем выяснить, – эстафету переняла Агнесса. – Но проблема намного глубже. Длительное время ты находилась в постоянном нервном напряжении и вследствие этого у тебя перегорели все эмоции и выключилась нервная система. Это редкий случай и у нас, а на земле вообще нет такого диагноза. Врачи ближайшее время поставят тебе какой-то земной диагноз, и они даже будут пытаться тебя лечить, но если не восстановить твою нервную систему и не вернуть тебе все эмоции, присущие нормальному человеку, ты умрешь.

Она замолчала и опустила глаза в пол.

– Что? Что все это значит? Перегорела система, земные диагнозы и неземные… – я ошарашено смотрела на этих чокнутых, переваривая услышанное. – И почему я здесь, еще и с земным сознанием? – в голове шквал вопросов и паника.

– Мы заснули, – начала Агнесса. – Буквально на пять минут. Как это произошло, не знаем, но права на это не имеем. За пятьсот лет нашей работы – первый случай в практике. Нам положено три минуты на сто лет и то по очереди, а тут пять и вдвоем. Ты была нелегким подопечным, с вечными взлетами и падениями. Мы очень устали, когда очнулись, ты была уже без сознания. У нас было мало времени рассуждать: «Что делать?». И самый лучший из всех вариантов, который мы смогли придумать, – это забрать тебя сюда через черный ход и на месте уже разбираться.

– И вы хотите, чтоб я поверила в это?! – я встала с софы и быстро подошла к двери. – Откройте дверь или я буду кричать.

– Варвара, – Макс подошел ко мне. – Мы не обманываем тебя.

– Это какой-то розыгрыш, – не двигаясь с места, сказала я.

– Ну хорошо, – сказал Макс. – Без доказательств не обойтись. Недавно, катаясь на велосипеде, ты сильно потянула ногу. Так?

Я удивленно кивнула в ответ.

– Не бойся, – Макс взял какую-то светящуюся палку и поднес ко мне. Когда тебе говорят «не бойся», становится очень страшно. Я сжалась и закрыла глаза. – Открывай, я все сделал. Это временный обезболиватель. Люди, которые попадают в кому, не могут проходить через приемную, так как есть вероятность, что они вернутся на землю. Если пройти через терминал, с болевыми ощущениями пропадет и земная память и, выйдя из комы, они не вспомнят всего, что происходило на земле до болезни. Они находятся в отеле, в ожидании разрешения вопроса, но болевые ощущения у таких людей бывают очень сильными. Мы не можем позволить им страдать, поэтому пользуемся временным обезболивателем на время их пребывания тут. Понимаешь?

– Не совсем, – спокойнее, но все еще с недоверием сказала я.

– Какая ты упертая, – всплеснула руками Агнесса. – Стань на больную ногу, ты до сих пор на нее прихрамывала, ну?

Я послушно перемялась с ноги на ногу, но боли, которая действительно еще минуту назад досаждала, не почувствовала.

– А что с головой? – с иронией в глазах спросил Макс.

Я потрогала висок и поняла, что мерзкое нытье испарилось.

– Вы и правда ангелы? – тихо выдавила я.

– Да, Варя, мы твои ангелы.

– А где ваша одежда: белые балахоны, крылья, нимбы, в конце концов?

Макс рассмеялся и подошел к небольшому шкафчику:

– Вот, – он достал крылья с карабином и белую аккуратно сложенную в квадрат ткань. – Смешная ты. Это наша роба, сейчас, в силу форс-мажорных обстоятельств, мы, так сказать, в штатском.

Я на ватных ногах подошла к софе и плюхнулась на нее со всего размаха.

– Бред какой-то, – все, что смогла сказать я.

Макс и Агнесса тихо стояли рядом, ожидая, когда я приду в себя.

– Скажи, ты что-то помнишь? – после паузы спросил Макс. – По всем правилам, память у тебя должна сохраниться.

Я посмотрела на него, затем в большое окно, в голове абсолютно пусто.

– Нет, ничего.

– Плохо, – вздохнул он. – Нам нужно узнать, что произошло на земле за пять минут нашего сна, – спустя какое-то время начал опять объяснять Макс. – И надо исправить эту ситуацию до того, как о ней узнают вышестоящие органы. Если мы это не сделаем, нас ждет понижение в ранге или увольнение. Понижение, куда не шло, а вот увольнение – катастрофа. На двести тысяч лет придется уйти в вакуум для обновления. Ты же не сможешь вернуться назад. Тебя просто отключат от жизни, не разбираясь.

– Жесть… – простонала я. – А если б вы не заснули и не испытывали сейчас чувства вины, то я просто умерла?

– Нет, что ты. Мы бы старались максимально сохранить твою жизнь. Возможно, не было этой авантюры с прилетом сюда, но все сложилось именно так, поэтому от этого и будем отталкиваться, – Макс взял со стола какой-то шнур.

– Ладно, сейчас подключимся к твоему бессознательному, если коды не слетели, восстановим ход событий. Нужно понять, что произошло, иначе проблемы будут и у нас, и у тебя.

– Хорошо. Только очень хочется спать. Можно отдохнуть где-то? А потом начать просмотр.

– Да, конечно, – Агнесса подскочила к стене и провела по ней рукой. – Вот, мы подготовили для тебя комнату, чувствуй себя как дома.

Я встала и медленно зашла в помещение невероятных размеров. Все в таких же светлых тонах. Мебели немного, большая кровать, пару кресел, телевизор на стене. Как и везде, огромное во всю стену окно. Я остановилась на пороге, заворожено рассматривая свое новое жилье.

– Это еще не все, – в разговор вмешался Макс. – Главный сюрприз там, пошли.

И он двинулся к огромному окну.

– Какой сюрприз? – прыснула я. – Ты что-то хочешь мне показать? У вас же окна тут все молочные, ничего не видно, точно как в вакууме.

– Иди за мной и не умничай, – не оборачиваясь, сказал он и прибавил шаг. Я послушно затопала, набирая скорость. Мы подошли к окну.

– Нажми вот сюда, – Макс указал в стене на небольшой круг. Я послушно протянула руку и дотронулась до так называемой кнопки. В этот же миг огромное окно стало въезжать в стену. По мере его исчезновения передо мной открывался невероятный вид. Бирюзовая гладь океана убегала за горизонт, скрываясь там, куда глаза и не доставали. Полный штиль, блики солнца. Аромат свежести приятно пахнул в лицо. Я недоуменно повернулась:

– Что это, ваш рай? Он такой?

– Нет, – засмеялся Макс. – Это кусок земли, для тебя, чтоб пока мы все уладим, тебе было не так плохо. А теперь иди спать, у нас много дел, которые нужно решить в ближайшие сроки. Проснешься, будем кино смотреть, на тему «Как же мы до этого докатились?».

Я открыла глаза и посмотрела по сторонам. В комнате тихо, из открытого окна доносится шум океана. Когда я успела умотать в отпуск? Но по мере пробуждения в голове стала выстраиваться цепочка событий, и я резко села на кровати. Так, я не в отпуске, я в общежитии для ангелов, и все зашибись.

Спустив ноги, я встала и подошла к окну. В лицо дунул свежий теплый ветер. Вдруг сзади раздался шорох, и я обернулась. Агнесса катила перед собой тележку, на которой стояла, судя по всему, еда. Интересно, ангелы тоже едят?

– Ну, как ты? – спросила она и откинула салфетку. На передвижном столике было два стакана с белой жидкостью.

– Нормально, если в такой ситуации может быть так. Это что? – я подняла на нее взгляд.

– Это твоя еда. Не такая, как на земле, но ты не бойся, она вкусная и дает много энергии. Поешь, тебе это сейчас необходимо.

Я послушно взяла стакан и глотнула. Терять мне нечего, а есть действительно хотелось. Жидкость оказалось вязкой, но приятной на вкус. Я не спеша опустошила первый стакан, и Агнесса подала мне второй.

– Пойдем смотреть твою жизнь, времени действительно мало. Могут кинуться из архива за данными, а у нас ничего нет.

Я поставила стакан на стол и пошла к большому экрану, висящему на стене.

Как всегда, ниоткуда выехал стул. Я села на это чудо природы, Макс приклеил к виску шнур с липучкой на конце, и я приготовилась к просмотру.

На белом экране появилась черная заставка, потом пошла серая рябь и вдруг с бешеной скоростью полетели картинки. Маленькая точка стала увеличиваться в размерах. У нее стали появляться руки, ноги, голова. Я повернулась с вопросом к Максу, но он опередил меня.

– Да, это ты. Смотри внимательно, не отвлекайся. Нужно прогнать все с начала, по-другому не получится.

Я послушно повернулась и уставилась в монитор.

Вот роды, первый крик, врачи. Зрелище не очень, особенно глядя на себя со стороны. Вот торт с одной свечкой, у меня русые короткие волосы. Детский сад. Школа, первое сентября, в руках цветы. Какой-то поезд, мы едем, мама и папа, я рядом. Ах да, поездка на север, я хорошо ее помнила и по сей день. Свадьба. Смерть отца. Картинки неслись с бешеной скоростью, я внимательно следила за ними. Вдруг Макс нажал на паузу и посмотрел на меня:

– Ну как?

– Нормально. Я все это помню.

– Конечно, все из твоего внутреннего опыта. Сейчас я запущу чуть медленнее, очень важный период начинается, смотри внимательно.

– Хорошо, – я послушно кивнула головой.

Вокзал, люди, я стою у стены, наблюдая за сменой расписания поездов. Купить билет и ринуться в объятия новой жизни я так и не решилась. Для новой жизни нужна энергия, ее нет. Три дня я провела у мамы. Ушла в ночь после очередной нашей с ним ссоры, которая ужасно сгустила воздух в квартире.

Достав из сумки телефон, я посмотрела на дисплей. Кроме времени и симпатичной заставки, ничего нет. Обидно. Мог бы позвонить, поинтересоваться. Я не ночевала дома который день. Ушла в дождь, но мой мозг быстро вернул меня на землю, нарисовав на внутреннем экране: «Ему все равно», и это только усилило тошноту.

Попытавшись вдохнуть, я поняла, что сил не много. Где-то чуть выше желудка кто-то сделал во мне дыру. Воздух сифонил сквозь нее, ноги подкашивались. Я подняла глаза и увидела, как небо застилала туча. Она съедала все на своем пути, заглатывая сантиметр за сантиметром.

В моей жизни давно нет ничего интересного. Угнетающий цикл с постоянным вопросом: «Когда это закончится?». Вопрос риторический, но бьет по голове регулярно.

Нашим официальным отношениям семь лет. Четыре из них – фильм ужасов, точнее сериал. Но я помню, как была любовь, долгие поцелуи, прогулки по ночному городу, охапки цветов и сплетение рук в свете луны. Была сказка: с теплыми вечерами за чашкой чая на кухне, каждое утро начиналось с его неповторимого кофе, приготовленного по особому рецепту. Подружки говорили: «Повезло же тебе».

Нам всегда везет. Везет даже тогда, когда мы уверены в обратном. Даже тогда, когда из-под ног едет почва, а душу раздирают смерчи. Просто результат везения в таких случаях приходит позже.

Я стараюсь меньше вспоминать тот период. Его хочется вернуть. Гнилая резинка, связывающая нас, все еще тянется, но не рвется. Я пыталась, не хватает сил. Он сильнее меня, в нем есть жесткость. Я слабая, пугливая, сомневающаяся. А может, вера в то, что вернется сказка, не отпускает. Надежда, знаете, живучая.

Его натянутое «Доброе утро» сводит с ума, «Задолбала» – бьет под дых. Я постоянно кричу: «Сколько можно издеваться!», уходя по кругу в бесконечно повторяющийся диалог. Он злится.

Вероятно, он тоже несчастен, как и я, только проявляет по-другому. Он криками, я слезами. Чувствую, как ухожу в себя глубже, становлюсь тише, уменьшаюсь в размерах. Смотрю на мир исподтишка. Страх, с которым я сроднилась, сковывает. Он как коррозия поглощает все больше. Его это бесит.

– Ты же никто! – кричит он в пик скандала, когда я рыдаю в спальне. Я верю ему, почему бы и нет. Если б я была кем-то, не терпела. Давно ушла. Только у меня ничего нет: ни денег, ни друзей, ни работы. Понять не могу, почему он так не сделает. Кто-то же должен решиться закончить этот ужас. Но мы остаемся на одной территории и продолжаем мучить друг друга. Таких семей, как наша, – миллионы, просто не все признаются.

Жалость к себе разъедает. В какой-то момент она становится смыслом жизни. А после этого двигаться куда сложнее.

Раза четыре я таки пыталась уйти. Не получилось. Страх, что там будет хуже, возвращал назад, убеждая его в моей слабости еще больше. Потом я устала шагать в пустоту. Эта борьба разучила меня радоваться. Но это не расстраивает. Вспоминаю об этом, только когда вижу счастливых людей, которые смеются. Попадаются, как правило, молодые. Через время они тоже разучатся, я знаю.

Задаю ему с постоянной периодичностью вопрос: «Зачем все это?». Он отмахивается. В зависимости от ситуации говорит: вариант А – что я все выдумываю и у нас все хорошо. Вариант Б – что это все моя больная голова, ну а вариант В самый жесткий – что я сама во всем виновата. Последнее, как правило, кричит громко, в другой, менее пристойной форме.

Но я барахтаюсь. Я с каким-то остервенением хватаюсь за вариант А и засовываю назад выпадающие из наших отношений винтики, закручиваю болтики, меняю масло. Не помогает. Поломки становятся все сильней, дышать становится сложнее.

Во мне нет злости. Вместо нее жалость. Жалость к себе и страх. Страх, что так будет всегда. Еще раздражение. На себя же. Я не знаю, как надо. Правильного выбора не существует – есть сделанный выбор и его последствия. Я не могу понять одно, что я не так выбрала.

Перекинув сумку через плечо, я пошла к выходу.

– Дура, – буркнула сама себе под нос и поняла, что решимость все поменять стала опять замещаться неуверенностью и страхом. Чувство вины, что это я все порчу, поползло по телу. Уверенность после ссоры, в том, что ты прав, мешает делать правильные шаги. Эта уверенность есть у двух сторон. Но я знаю, надо быть умнее, меня, к сожалению, так кто-то научил. Вот и шагаю постоянно сама навстречу. Он нет. Он не умеет, я это знаю.

Сдувшись еще больше, я махнула рукой и села в подъехавшее такси.

– Пушкинская двадцать, – буркнула я адрес, откуда ушла три дня назад и куда очередной раз возвращалась побежденной. Я закрыла глаза.

Я зашла в подъезд и зашагала медленно по лестнице наверх. Машины мужа во дворе не было. Оно и лучше. Надо побыть одной, прочувствовать свою никчемность. Привыкнуть, смириться. Вечером, когда он придет с работы, будет иначе.

Я подошла к двери и вставила ключ в замочную скважину. Дверь от нажатия поддалась вперед и приоткрылась. Я потянула ключ обратно и замерла. И почему так? Уехал на работу и не закрыл? Не может быть. Ему плохо? Он умер? Напился с горя? Мысли в голове пронеслись табуном, быстро сменяя друг друга. Напился с горя – был наилучший вариант, который меня устроил бы, но ком возле горла все-таки появился.

«Блин», – выругалась я про себя, подтолкнула дверь и переступила через порог. В квартире тихо. Медленно пройдя коридор, я подняла ногу, чтоб сделать шаг в комнату, но не успела ее опустить, зависнув в позе цапли.

– Добрый день, – эти слова вернули меня на землю, прерывая поток вопросов, проносившихся в моей голове с силой урагана.

– Добрый, – тихо ответила я. – А вы кто? И что вы здесь делаете?

Передо мной в кресле сидела барышня, примерно моего возраста, вальяжно забросив ногу на ногу и мерно, а может быть, нервно ею покачивая. Худощава, длинные белые, перепаленные перекисью, волосы лежали на плечах в отличной укладке. Именно укладка скрывала их перепаленность. Раскосые глаза с безупречным макияжем нагло осматривали меня снизу-вверх. Все это дополнял кривой нос, но, как ни странно, его кривизна не портила весь облик этой дамочки, чего нельзя было сказать о ее губах. Они тонкой бесформенной нитью легли под носом, потеряв линию симметрии, сместились влево.

Девица, восседая в моем кресле, не спешила отвечать, перебирая в руках ключи от машины, пристально смотрела на меня. В воздухе повисла немая пауза, которая протянулась бы вечно, если б за спиной не раздался щелчок открываемой от ванной двери и голос мужа:

– Ну что, киса, ты готова? – он со всего размаха налетел на меня, чем выбил из ступора. Я посмотрела на него широко открытыми глазами и сквозь шум в голове услышала одно только слово «киса», которое резануло по уху своей пошлостью.

– Ты?

Странный вопрос.

– Я.

– А что ты здесь делаешь?

Вообще-то я здесь жила, находилась в статусе его жены и была даже прописана на этой территории.

– Ой, – не дождавшись моего ответа, спохватился он. – Познакомься, это моя… – он замялся. – Сотрудница Инна.

Глаза девицы из раскосых стали округлыми, и ее брови поползли вверх.

– Очень приятно, – промямлила я.

Глупая фраза, согласна. Но я всегда терялась в непонятных ситуациях и никогда не находила нужных фраз. Позже они, конечно, появлялись, но было поздно, и это изводило внутренним диалогом, как бы круто я могла ответить.

Дима стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу. Никогда ни в чем не виноватый мужчина, смотрел на меня, как провинившийся школьник смотрит на директора или человек, который вынес первый раз в жизни мимо кассы товар, не рассчитавшись за него, но был остановлен охранником и прилюдно наказан обыском. Я отвернулась. Смотреть на него было противно.

Покачнувшись, я сделала шаг к двери, затем резко развернулась и прошла к себе в комнату. Растерянность стала замещаться гневом, а в этом состоянии всегда легче оценивать ситуацию. Открыв дверь гардероба, я стала складывать в сумку нужные мне вещи.

Какая гнилая и пошлая картина. Брезгливость и разочарование заполнили все тело, сбивая дыхание с нормального ритма, учащая сердцебиение и сотрясая руки в неприятной дрожи. Только сейчас до меня стало доходить, как все обстояло на самом деле.

Прожив в хреновых отношениях с мужем столько лет, я навешала на себя кучу комплексов. Чувство вины, что я не сохранила наш брак, сгрызали меня изнутри. Осознание того, что я параноик, ревновавший к пустому месту, истеричка, заводившаяся с пол-оборота, не хозяйственная, не сексуальная, не умеющая понять и поддержать, сводило меня с ума. Я мучилась от понимания, что далека от идеала и пыталась всеми силами к этому идеалу добраться.

Не успела. Этот идеал для мужа все равно был бы не идеален. Семь лет стажа совместной жизни разъедают идеальность. Как бы ты к ней не стремился. Нет новизны, нет бабочек в брюхе. Эмоции растушевываются, лопаются мыльными пузырями, оставляя во рту привкус горечи. Любая попытка их воскресить – дешевая игра актеров третьесортного театра.

На каком-то этапе приходит смирение. Начинаются песни об уважении, привычке, совместном имуществе, детях, сублимируя так бабочек. Одни спасаются в водке, другие в иллюзиях, третьи в воспоминаниях. Самые бескрышные ищут его в новых телах, благородные – в душах.

Мне почему-то начинает казаться, что если б я делала все по-другому, было иначе… Чувство вины, разместившись в желудке, дает о себе знать тошнотой. Когда от нас ничего не зависит, мы начинаем цепляться за нитки этого «если»… Но эти нити трескаются по швам, и я ничего не могу сделать. Внутри происходит безумство. Что дальше, как дальше, зачем дальше? Мосты сожжены, плоты утоплены.

Другая женщина, как банально. Она намного интересней меня только тем, что новая и неизведанная, но таковы правила жизни. У всех так.

Тогда какого черта он не ушел? Хотя многие не уходят. Но жить с чувством вины сложно. Вина забирает покой, ее надо вырывать из себя, иначе можно сойти с ума. Должен быть кто-то, кого можно обвинить во всех бедах и бить ногами, в ответ не получая сдачи. Я просто попала под раздачу, ничего личного…

Судорожно комкая вещи, чтоб скорее убраться подальше от этого ужаса, я не услышала шагов зашедшего в комнату мужа.

– Варя, прости….

Сейчас это «прости» мне нужно меньше всего.

– Все будет хорошо, – закончил он начатое предложение до безумия глупой фразой. Я подняла глаза и увидела все то же детское, провинившееся выражение.

– Ты больной человек, – не из-за стеснения перед сидевшей в комнате барышней, а просто от бессилия прошипела я. В этом шепоте собралась вся ненависть, хотя до последнего я была уверена, что ненавидеть не умею. – Надо быть дебилом, чтоб притащить к себе домой бабу! Дима, так лохануться. Ты сейчас танцуешь польку бабочку на моем неостывшем трупе и говоришь, что все будет хорошо?!

– Я сейчас все объясню, – все так же растеряно попытался сказать человек, которого еще вчера я любила безумной и глупой любовью.

Выслушивать его объяснения хотелось меньше всего. Я понимала, что вся эта картина развернулась еще не полностью. Дойдет минут через тридцать. Осознание перекроет кислород и скрутит судорогой.

Рукав пиджака, который все цеплялся пуговицами за молнию и не давал мне закрыть сумку, покорно улегся к остальным вещам. Подхватив сумку под мышку, я бросилась к выходу, чтоб не слушать его лепет. Подойдя к двери, краем своего сознания, которое работало на последних кругах инерции, я поняла, что мне нужна машина! Три дня назад, когда я ушла, забыла от нее ключи. Тогда желания возвращаться не было, но сейчас…

Резко развернувшись, пытаясь не смотреть на сидящую в кресле девицу и мужа, я подошла к шкафчику, открыла дверцу и пошарила там рукой. Пусто.

– Где ключи от машины? – четко выговаривая каждую букву, сказала я, чувствуя, как слезы были на подходе.

Дима вопросительно посмотрел на меня, затем перевел взгляд на Инну и опять на меня. По этому движению я поняла, у кого мои ключи.

«Какого черта?!» – пронеслось в голове и, сделав шаг к креслу, я протянула руку в ожидании, когда на нее положат то, что мне нужно. Девушка не торопилась. Все так же с издевкой она осматривала меня, вычисляя свои преимущества.

– Алле, фея, просыпаемся, – сдерживать ехидство я не могла. Только так можно было задержать слезы, приближающиеся к моим глазам.

Девица не пошевелилась.

– Долго мы будем играть в игру «Отдай ключи»? – зло обратилась я к мужу. Он, не глядя на меня, тихо произнес:

– Инна, отдай.

– Почему я должна отдавать то, что ты мне сам предложил? – томно, с протяжкой выдавила из себя Инна, покачивая моими ключами перед моим мужем.

– Сам предложил?! – я с ужасом повернулась к нему. – Ты реально больной?!

Не дожидаясь ответа, я резко выдернула брелок из ее ладошки и пошла к выходу.

– Чужое брать нельзя! – крикнула я в дверях. – Родители тебя с детства должны были этому научить, кстати, женатый мужчина – это тоже чужое! А передаривать подаренное, – я повернулась к мужу. – Нехорошо!

Я не заметила, как пролетела вниз по ступенькам. Вскочив в машину и резко захлопнув дверь, я завела мотор. Не дав ему прогреться, нажала на педаль газа, чем довела стрелку до шести тысяч оборотов. Машина взревела, дернулась и заглохла. Это было той незначительной каплей, которая заполнила сосуд до краев. Слезы хлынули из глаз.

Вы знаете, что чувствует животное, с которого спускают шкуру, при условии, что зверь еще живой? Я тоже не знаю, но сейчас ощущение было именно таким. С меня содрали шкуру, вытрусили потроха и потоптались по ним. Каждая клетка воспалилась и давала о себе знать мерзкой болью. Тошнота расползлась по телу. Едкий привкус предательства заполнил мой рот, высушив всю влагу.

Я каждый день, год за годом, по кирпичику выстраивала свой мирок, обустраивала, создавала, лепила. Скульптор я так себе, но как умела. И вот в один миг все рухнуло. Чувство обиды, разочарования, унижения дополнял страх. Страх, что теперь так будет всегда.

– Тупик, – прошептала я. – Полный тупик.

Я ощущала всем телом, как уперлась в глухую стену, которую не было возможности ни разломать, ни обойти. Повернуть назад тоже было нереально. От количества смыкающихся стен стало перекрывать дыхание. Я заглатывала воздух, но дальше гортани он не опускался. Мои легкие были пусты.

Трясущимися пальцами я повернула ключ зажигания и покатилась вперед, управляя машиной на автомате. Человек, выпивший триста граммов водки и севший за руль, был намного безопаснее меня.

Я поворачивала руль, и машина послушно следовала этому направлению. Беспрекословное подчинение. Груде металла все равно куда ехать, мне тоже.

Я не заметила, как выехала на трассу. Прямо удерживая руль, все больше давила на педаль газа. Стрелка спидометра давно переползла с восьмидесяти до ста пятидесяти километров в час. Ногу как будто заклинило.

Туча, сопровождающая меня уже второй день, и сейчас тянулась надо мной. Она содрогнулась и изрыгнула из своего брюха капли холодной воды, пытаясь смыть мое горе. «Извини, подруга, но спасибо тебе не скажу. Не хочется». Я не включала дворники. Каждое движение причиняло адскую, пронизывающую боль. Дороги не было видно, вода текла по стеклу, смешиваясь в один сплошной мутный поток.

Машина неслась с безумной скоростью, мысли в голове так же быстро меняли одна другую. Что делать, как дальше жить, как преодолеть эту боль и разочарование в человеке, которого я любила больше жизни? Пафосное словосочетание – «больше жизни» вызвало новый спазм в легких. Но вопрос, как подавить эту любовь, как привыкнуть жить самой, долбил мозг. Мысли смешивались в переваренную, подгоревшую кашу и слипались в один большой комок.

Глядя перед собой в одну точку, я плохо различала дорогу, убегающую под колеса машины. Вдруг впереди появилось сначала маленькое светлое пятно, затем оно стало расти, и по мере приближения к нему я поняла, что дорога резко уходила влево, а прямо на ее месте возвышалась белая кирпичная стена.

Что испытывают люди, собравшиеся покончить жизнь самоубийством? Безумие, исступление? Не знаю. Я не чувствовала ничего, и только картины из прошлого, как слайды, мелькали, сменяя одна другую. Свадьба, первый поцелуй, а вот он принес мне котенка, подарил, маленький такой, пушистый. Я в больнице, с аппендицитом, он держит меня за руку, так хорошо, что даже не слышно боли.

Не отрываясь от картинок, я опустила руку и отстегнула ремень безопасности. В машине раздался писк недовольства требовавший вернуть его на место. А вот мы на море, продолжила я просмотр, не обращая внимания на негодование автомобиля. Берег, луна. Он прижимает меня к себе, ощущения тепла и комфорта, такие как в детстве, когда мама так же нежно обнимала меня. Черт! Мама. Я широко открыла глаза. Что будет с ней? Как она переживет это? Я чертова эгоистка, совсем забыла о человеке, который меня действительно любил. Но я не могла остаться. Непонятный сплав дешевого металла, шатающийся неприкаянным привидением по этой планете и приносящий окружающим сплошные проблемы…

Расстояние до стены стремительно уменьшалось. Пальцы побелели, так сильно сжимала я руль. Вот еще пару минут и все, конец…

Резкий звук сирены, словно током пронзил мое тело. Полицейская машина неслась рядом со мной, показывая правый поворот, требуя этим немедленной остановки. Из машины, через динамик, доносился мужской голос, слова разобрать я не могла, но смысл их понимала. Послушно перебросив ногу с газа на тормоз, я утопила педаль в пол. Раздался писк тормозных колодок. От резкого торможения машину начало кидать из стороны в сторону, педаль под ногой дергалась как сумасшедшая, пальцы от напряжения посинели.

Я сидела как истукан, опустив голову на грудь, глядя в одну, явно чем-то привлекшую меня точку. К моему окну подошел инспектор. Машинально, не поднимая головы, я нажала на кнопку, и окно с тихим шипением поползло вниз.

– Ты что, дури объелась?! – прокричал он мне в ухо.

– Не кричи. Спасибо за помощь, дальше я справлюсь, – донеслось из-за спины служащего.

– Нет! – не сбавляя обороты, опять проорал баритон. – Она же точно чокнутая или бухая в доску. Я что, служба 911, спасать умалишенных? Здесь протокол надо составлять и штраф впаять по полной. А еще лишение прав годика так на три и первуху позвать из-за попытки суицида…

– Давай отойдем, – значительно тише произнес мужской голос. Подняв голову, чтоб посмотреть, кто говорит, я увидела только приземистого одетого в форму человека и плечо сзади стоявшего. Ни лица, ни фигуры я увидеть не смогла. Сил не осталось совсем, и я опустила голову на грудь.

Инспектор замолчал и отошел. Я сидела в машине. Время шло мимо. Сумасшествие, охватившее меня, сменилось безумной усталостью, которая наполнила все мои конечности ватой. Откинувшись на спинку сиденья, я заметила в зеркале заднего вида большую черную машину, которая пересекла сплошную и покатила в обратном направлении. Туман в голове отвлек меня от мыслей тупой болью в висках.

– Ну что, глупая, пришла в себя? – К отрытому окну обратно подошел инспектор. От прежнего крика не осталось и следа. Это был плотный, круглолицый мужчина лет пятидесяти, с вздымающимися над верхней губой усами и выглядывающими из-под фуражки добрыми глазами.

«Папа, почему тебя нет рядом, чтоб защитить меня?» – пронеслось в моей голове, и ком печали подкатил к горлу.

– Что ж ты бесишься? Совсем с ума сошла. Молодая, красивая, у тебя вся жизнь впереди, что ты творишь?

Я, не двигаясь, сидела, откинувшись в кресле, и смотрела на поле, уходящее вдаль и скрывающееся за горизонтом.

– Так нельзя, все проблемы решаемы. Всегда можно выкрутиться, тем более с таким ангелом-хранителем, а ты… – он безнадежно махнул в мою сторону рукой.

– У меня нет ангела-хранителя, да и Бог, кажется, от меня отвернулся, – буркнула я себе под нос и опустила голову.

Три месяца пролетели незаметно. Режиссер-недоучка сделал монтаж моей жизни. Вероятно, закончились идеи. За это время я поняла, что моральная кома существует. Мозг отключился. Все остальные органы постоянно давали сбой. Неприкаянным привидением, зависшим между адом и раем, я проводила все дни и ночи в квартире мамы. Точнее – в ее спальне, видеть переживания последней не могла.

Мужу я не звонила. Через два дня он позвонил сам и попросил встретиться.

– Я не хочу тебя видеть, – ответ был естественен.

– Мне нужно тебе все объяснить, – настойчиво сказал он.

– Не хочу объяснений.

– Хорошо, извини. Да, так получилось, но и ты должна понять, это жизнь. Ты успокоишься, все придет в норму, и мы будем опять вместе, – он нес какую-то чушь, которую я плохо улавливала. Все, что услышала: «Это жизнь». Объяснение так себе. Какая-то хреновая жизнь получается.

– Зачем тебе это?! – я его не понимала.

– Не хочу с тобой разводиться.

– Назови одну причину, по которой мы должны быть вместе.

Дима замялся.

– Вот и я не знаю.

– Ты все равно не сможешь без меня, – это была его устойчивая позиция, которую он вдалбливал зачем-то мне в голову все время.

– Да ладно, я морально уже много лет без тебя, ничего, жива еще. Знаешь, отчего я плачу?

– Ну, – протянул Дима, пытаясь построить список обид.

– Не напрягайся, – я не дала ему высказаться. – Я плачу от того, что мне нечего сказать тебе. Мне пришлось вычеркнуть тебя из своей жизни, это сложно, но у меня вроде получается, – я отключила телефон, осознавая, что продолжать разговор нет смысла.

Вместе с мужем я вычеркнула и себя. Я не жила, я присутствовала при жизни. Со мной была лучшая подруга – подушка, которая за это время оказалась стойким оловянным солдатом. Она молча сглатывала мои слезы и сопли, пряча их в силиконе. Бессонница, прописавшись в изголовье, не давала сомкнуть глаз. Она подло засовывала в мою голову мысли, которые роились там, выстраиваясь в цепочки монологов, мешая мне жить. Монологи утомляют. Меня мутило.

Одиночество, распаковав чемоданы в моей комнате, смеялось надо мной. Мы любим утопать в иллюзиях, обвешивая людей ролями, требуя, чтоб никто не отходил от сценария, включаясь в игру сами. Но как только кто-то делает перерыв, снимая маски, уходя в буфет за коньяком, все тут же разлетается на куски, и мы не знаем, что делать нам с нашей ролью.

– Дочь, пошли есть, – как по часам три раза в день мама заглядывает в комнату.

– Потом, – отвечаю я.

– Когда потом? На кого ты стала похожа, молодая девка превратилась в мешок с костями. Опомнишься – поздно будет, – мама шла в нападение, чтоб вернуть меня к жизни, но жить хотелось все меньше.

За окнами включился весенний город. Я не успела заметить смену сезона. Город еще простуженный. Все краски выключены. Он кашляет и периодически плачет. Город, где твои мечты сбываются у других.

Я очнулась. Неужели я спала? Да, минут сорок, судя по съехавшей вперед стрелке часов. Шатаясь, побрела в ванную. Тело сотрясала мелкая противная дрожь, которая была постоянно. Нужно смыть ее. Горячей водой. Помогает на полчаса. Я смотрела на себя из зеркала. Еще недавно красивая, сейчас нет. Окончательно превратилась в старуху. Тридцать с хвостом спорный возраст – ты можешь выглядеть на двадцать, но при малейшем сбое – сразу набрасываешь пару десятков.

В комнате пиликнул мобильный. Когда привыкаешь к внутреннему диалогу, внешняя реальность начинает напрягать. Накинув халат на голое тело, я вышла из ванны. Сообщение от Лики: «Подруга, я вернулась! Лечу из аэропорта к тебе, через пятнадцать минут буду!»

Я съежилась, представив, как бурный фонтан эмоций, полученных за границей, выльется на меня и точно собьет с ног.

– Ты где, – тихо спросила я. Решила не писать, не люблю.

– Я почти у тебя во дворе, пять сек.

Я подошла к окну, ее машины там не было. Да, именно так, Лика приехала туда, где я жила с Димой. Она отсутствовала долгое время и была не в курсе произошедших здесь событий. Я несколько раз порывалась отправить ей сообщение, но давиться слюной, чтоб сжать все в формат из семидесяти букв, не хотела.

– Дорогая, а в каком ты дворе? – задала я глупый вопрос, на который знала ответ.

– Ну как, у тебя, – в ее голосе послышалось недоумение.

– Я у мамы. Уже три месяца.

Короткая пауза прервалась возгласом негодования:

– Ни на секунду нельзя оставить! Жди! – она отключила телефон. Я посмотрела на темный дисплей и пошла в ванную. Надо смыть мерзкую дрожь. Мешает.

Говорят, красивые девочки выбирают себе некрасивых подружек. Мы были красивы обе, по чьей-то субъективной оценке, но я всегда была в ее тени. Меня это не напрягало, так как первые позиции откровенно пугали. Лика была активной, я нет.

С третьего класса мы вместе занимались танцами. Она в первых рядах, я на задворках, но и это не мешало нам дружить. Подобное тянется к подобному? Нет. Мы были полной противоположностью.

После окончания школы Лика продолжила путь танцовщицы и поступила в институт культуры. Мой же папа затребовал более серьезной профессии для своей единственной любимой дочери. И я пять лет грызла экономику международных отношений, в которой ни черта не понимала.

Дверь распахнулась, ударившись о стену. В коридоре послышались громкие шаги Лики, а за ними тихие шаркающие моей мамы. Вероятно, встретились в подъезде. Я сжалась. Пропускать через мясорубку подробности. Нет, не готова.

– Боже, что с тобой? – Лика влетела в комнату и замерла возле дивана. – Что с ней? – теперь она обратилась к маме.

– Я же тебе говорила, что довела она себя. Из дома уже третий месяц не выходит. Сил моих нет, может, ты хоть ей втолкуешь, что мир клином на Димке не сошелся?

Мама пошла на кухню разбирать пакеты. Я полусидела, укутавшись в плед.

– Ау! – Лика провела рукой перед моим лицом, так, как врачи проверяют степень сознания человека. – Я приехала, твоя лучшая подруга. И ты могла бы поднять свой истощавший зад, чтобы обнять меня.

Честно, не хотелось. Да, я соскучилась по ней, но мы всегда были в разных моральных весовых категориях, сейчас же разница стала в миллион раз больше. Это из разряда, когда ты вдруг стал калекой, а здоровый друг сидит у тебя в палате и пытается тебя подбодрить. Откинув все-таки плед, я встала с дивана и открыла объятия.

– Лика, я очень рада, прости, мозг не варит, – сбросила с себя ответственность и, прижав ее к себе, чмокнула в щеку.

– Я думаю, сидеть тут сиднем не только мозг варить перестанет, вся скоро задубеешь. Устроила тут экранизацию сказки «Спящая красавица», еще б гномов наняла. Быстро одевайся, поедем по делам, – скомандовала она и направилась на кухню.

– Ну, бегом! – не оборачиваясь, бросила она мне. – Никакие отговорки не принимаются. «Сидит тут как бабка старая», – последние слова она говорила уже маме, которая шелестела на кухне пакетами, доставая из них продукты.

– Вот, вот, – вторила ей моя родительница. – Я ей то же самое говорю. Сходила бы куда, развеялась. Так не слушает. Уткнется носом в подушку и ревет.

– Из-за чего реветь?! – нарочито громко сказала Лика. – Прям-таки принц. Я сто раз тебе говорила – тюфяк твой Дима и недоумок. Такую бабу потерять.

Я сжалась еще больше, накинув на голову плед. Когда человек никогда не испытывал трагедии больше, чем разорванные на банкете чулки, объяснять, что тебе нечем дышать, глупо.

– Пока ты тут сидишь, – Лика подошла к дивану. – Там всех принцев разберут.

Встав с дивана, иду на кухню за чаем в надежде поменять тему. Я люблю Лику. Она очень близка. Мы многое прошли, но даже перед ней прячу свою уязвимость. Стыдно. Стыдно осознавать себя побежденной. Признавать прилюдно – больно.

– Лик, я не хочу никуда идти, – выношу две кружки чая. Керамика обжигает руки. – И принц точно мне не нужен. Как-то разочаровалась я в них.

– Вот, началась классическая фаза ненависти ко всему мужскому населению. Ты забыла свое лояльное отношение к ним. Кто первый всегда их защищал и кричал, какие они классные, просто надо подход к ним знать. А?

Я молчала. Лика подошла ко мне, взяла за руку и подвела к гардеробу.

– Одевайся, – спокойно сказала она. – Просто пойми, в жизни могут происходить разные вещи – хорошие и плохие. Со всем можно справиться. Ты сама сейчас загоняешь себя в угол. Почему так происходит? Плохо, верю, но еще жалость. Так? – я утвердительно кивнула. – Ты сложила лапы как дохлая муха и жалеешь себя со всех сторон, рисуя картины, как придет Дима, увидит, как ты мучаешься, и спасет. Хуже делаешь только себе. Ему плевать. А ты дохнешь. Сколько ты собираешься киснуть? Пока все не сгниет вокруг. Варь, ты у себя одна. И это твоя жизнь, а она, поверь, очень короткая, чтоб тратить ее на скорбь по ушедшей любви. Собирайся, прогуляемся. Я очень соскучилась, думаю, ничего не отпадет от тебя, если посидишь час в кафе, – она встала и пошла попрощаться с мамой.

Объяснять дольше, пойти проще. Натянув джинсы и майку, завязав волосы в хвост, я последовала за ней.

Машина уже двадцать минут стояла в пробке. За это время я успела относительно подробно изложить свою историю подруге.

– Как-то так, – сказала я, завершая рассказ. Лика смотрела сосредоточено на дорогу, перебирая пальцами по рулю.

– Вот сукин сын! – тихо выругалась она. – Что это за бред с последним звонком? Разводиться не хочу, заживем счастливо. Он что, совсем дебилом стал.

Я молча пожала плечами.

– И эту, как ее там, кукушку, почему ты в загривок из квартиры не вытолкнула?

– А смысл? У каждого своя правда.

– А я б пихнула под зад коленом, точно б пихнула.

– Лика, – устало произнесла я. – Ну какое «под зад коленом»? Он предал меня, понимаешь? Он. Причем здесь эта кукушка? Не было бы ее, была б другая. Я, конечно, не отрицаю любовь с первого взгляда, но четыре года гадить вокруг себя…

Я отвернулась к окну и замолчала. Слезы мешали говорить. Да и желания особо не было. Обсасывать без конца эту тему? Бессмысленная трата времени. До правды не добраться.

– Понимаешь, – Лика нарушила тишину. – В жизни ничего не делается просто так. Нет неудач, есть опыт, который нужно принять и переосмыслить. Бывает, то, что с нами происходит, ведет к лучшим изменениям. Вот ты убиваешься, а может, это новый виток в твоей жизни, который приведет тебя к новым неизведанным высотам.

– К новым высотам. Смешно.

– Всякое бывает, – сказала Лика, припарковав машину на стоянке СПА-салона «Пудра».

– Красота спасет мир! – подбодрила меня подруга, подталкивая к входу.

– Боже, какие люди, как давно вас не было? – выходя на встречу, радостно запела Вера, хозяйка этого двухэтажного монстра красоты. – Я так рада вас видеть! Лика, какая ты посвежевшая, где-то отдыхала?

– В Ирландии, – обнимая девушку, ответила подруга.

– Варя, ты тоже пропала, – Вера направила на меня свои открытые объятия, но осеклась. Немой вопрос застыл в ее глазах. Лика, поняв заминку, пришла мне на помощь.

– Вера, как хочешь, но нужно впихнуть Варю по кругу. Она провалялась месяц с гриппом. Сдвигай клиентов, делай что хочешь, но приведи ее в нормальный вид.

– Да, да… конечно, – протянула Вера и подошла к администратору, объясняя ситуацию.

– Все сделаем, – улыбнулась Карина и открыла журнал. Что-то зачеркнула, куда-то позвонила и через минуту вела нас в кабинет.

– Затем укладочка, – перечисляла она перечень дел на сегодня. – Потом легкий макияжик. Что с массажем? Вызывать Женю?

– Нет, сегодня без массажа, Варе еще нельзя лимфу разгонять.

– Понятно, – прожурчала Карина, уткнувшись в блокнот.

Мы провели в салоне четыре часа. Кто сказал, что красота – это легко? Стоя возле зеркала, я рассматривала свое отражение. Как все просто – подкрасил, замазал – и вот, на меня смотрела та привычная Варя, от которой я отвыкла. Почему так нельзя с душой? Замазать, закрасить, отрезать?

– Привет, Варвара, отлично выглядишь. Когда ко мне? – мои размышления прервала массажистка.

– Ой, привет, Жень, – я натянула на лицо радость. – Наверное, уже на следующей неделе, от гриппа полностью очухаюсь и к тебе, – продолжила я начатое Ликой вранье.

– А как Дима? Что-то его давно не видно.

И вот этот вопрос выдернул из-под ног почву. О том, что я рассталась с мужем, знала я, Лика и мама. Я понимала, что подобные вопросы будут преследовать меня долго. «А как Дима? А где Дима? А почему без Димы?» Понимать – это одно, учувствовать в диалоге – совсем другое. Сказать постороннему человеку: «Я развожусь» было выше моих сил. Это то же самое, что остаться без одежды на глазах любопытной публики. Мы часто врем. Спасая или спасаясь.

– Дима с гриппом. Мы вместе слегли, он еще болеет.

– А-а-а, – протянула Женя. – Ну, передавай привет, – она махнула рукой и скрылась в кабинете.

«Передам. Обязательно передам» – мысленно ответила я вдогонку.

– Звезда опять сияет? – я услышала за плечом голос Лики. Она сосредоточенно искала в сумке ключи. – Ну, где же они?

– Проведите в дамской сумочке свет, ничего не видно! – процитировала я старый анекдот, придерживая дверь.

Усевшись в машину, Лика вытряхнула все содержимое сумки на колени, чтоб найти потерю. Среди бумажек, салфеток, косметики было безумное разнообразие конфет и шоколадных батончиков.

– Здесь килограмма два сладостей, – подколола я подругу. – Мне интересно, как ты умудряешься держать себя в идеальной форме, поглощая столько глюкозы?

– Я много двигаюсь и… а, вот они! – радостно закричала она. Ключи зацепились брелоком за внутренний карман.

– Слава богу, теперь можно ехать домой, – сказала я и пристегнула ремень безопасности.

– Куда домой?! Ты что, я потратила четыре часа, привела тебя в относительный порядок, ну хотя бы внешне, и теперь я должна отвезти тебя домой, чтоб ты улеглась на свою любимую подушку и размазала об нее всю косметику? Ну, нет! Не дождешься.

Лика крутанула ключ зажигания, машина заревела и двинулась с места.

– Мы поедем лечить тебя шопингом!

Я набрала воздух, чтоб возразить, но Лика, уловив мое желание, опередила меня.

– И не возражай. Насидишься еще дома. Я соскучилась.

Я молча откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Несколько часов мы перебегали от одела к отделу, выбирая мне наряд. Лика была уверена, что именно так нужно воскрешать людей. Я ее мнение не разделяла, но спорить не хотела. По дороге она рассказывала об Ирландии, и это сглаживало углы лечебного шопинга. Лечебный – взять в кавычки.

Огромный супермаркет. Люди потоком колышутся вокруг. Кто-то толкается, кого-то толкают. Все стремятся наверх пищевой пирамиды.

Я стою в стороне, рассматривая первую попавшуюся футболку желтого, ненавистного мне цвета. Не хочу привлекать внимание продавцов и слышать вопрос: «вам помочь?» или «этот цвет вам очень идет». И неважно, что в этом цвете ты смотришься как покойник недельной давности.

Лика с горой шмотья опять тянет меня в примерочную. Упаковывает в узкое платье, надевает туфли на пятнадцатисантиметровой шпильке, накидывает на плечи пиджак.

– Какая же ты красотка, – выдыхает она с чувством выполненного долга.

Я глупо улыбаюсь и киваю головой в знак согласия. Не хочу говорить. Хочу домой. От толпы устаешь. Когда из твоей жизни уходит любовь, неважно, настоящая или вымышленная, в любом случае каждый раз ты умираешь. Какого черта она забирает с собой абсолютно все? Даже то, что ей не принадлежит.

Я хочу опять найти офигенный смысл жизни, чтоб тоже радоваться новой шмотке, хотеть бусики и делать то, что нужно мне! Не им. Я хочу жить своей жизнью, которая давно течет мимо меня. У меня не получается впустить ее в себя, петли заржавели, двери не отрываются.

В этот момент за спиной раздался шум. В супермаркет попытался въехать еще не старый мужчина в инвалидном кресле. Его колесо застряло в решетке. Подбежал охранник, помог, завез. У него нет одной ноги, вторая сильно деформирована.

«Твою мать!» – выругалась я про себя.

В такие моменты чувствуешь себя мягким расплывшимся дерьмом. Какого черта он улыбается? У него нет ног! Мне кажется, он делает это специально, чтоб показать мне, какое я ничтожество.

– Пойдем пить кофе, – я тихо сказала Лике и вышла из примерочной, не снимая новую одежду.

– Ничего себе! – не обращая внимания на мою выходку, удивилась она. – Ну, пойдем, коль не шутишь. А то домой, домой. Только пикнуть надо, запищишь на выходе.

Мы зашли в кафе, и Лика стала высматривать свободный стол. Заметив то, что нужно, она прошла и села. Я посеменила за ней, с безумным страхом растянуться здесь, перед полусотней людей из-за новой модельной обуви с безумным каблуком. Путь от входа к столу я преодолела без проблем, немного вспотев от страха. Плюхнувшись в кресло, я почувствовала безумное облегчение.

– Нам два эспрессо, – скомандовала подруга подошедшей официантке. – И бутылку минеральной воды. – Ну как, развеялась?

– Да, намного лучше, спасибо, – я улыбнулась и посмотрела в окно.

– Варя, надо начинать жить.

На моем лице вмиг нарисовалась мольба. Только не это. Ну, можно же о погоде или опять об Ирландии.

– Нет, послушай меня! Ты как запуганный зверь. Я наблюдала. Ты шарахаешься от людей, жмешься в углы. Картинка со стороны так себе. Ты же красивая, молодая. Не ты первая, не ты последняя попадаешь в подобную передрягу. Но люди живут дальше.

– Девяносто пять процентов, – тихо буркнула я, вполуха слушая Лику.

– Что, не поняла?

– Выживает девяносто пять процентов. Пять гибнут.

– Как же ты упиваешься своим страданием! Трех месяцев не хватило? Или ты думаешь, что без Димы жизнь закончилась? Ты вообще видела, как на тебя смотрят мужчины. Ты это замечаешь?

– Нет, не замечаю. Зачем?

– Просто так. Проблема, что ты не увидела ни одного взгляда, ты не увидела ни одной улыбки, направленной в твой адрес. А почему? Потому что ты смотришь в пол. Все, жизнь закончилась?! Тебя зашугали, убедив в том, что ты никто. А ты поверила. Это, дорогая Варвара, очень печально. И от этого ощущения надо избавляться как можно быстрей. Не ради того, чтоб подцепить себе кавалера, а ради себя! Ты истощена. Тебе нужно сконцентрироваться на себе, начать жить для себя, осознать, что ты достойна многого. Иначе так, потупившись в пол, и умрешь.

К моему счастью в сумке Лики заиграла заводная латиноамериканская мелодия.

– Да, да, хорошо, – коротко отвечала подруга. – Через сколько? …И что, нельзя подождать? Ладно, сейчас заберу.

Лика положила телефон обратно в сумку и посмотрела на меня.

– Скажи, ты сильно хочешь домой?

Я пожала плечами.

– Можешь посидеть здесь минут пятнадцать, а я смотаюсь, тут рядом, надо бумаги кое-какие забрать. И мы еще погуляем. А?

– Может, в следующий раз? Сегодня и так программа была обширной.

– Нет, давай ты меня подождешь, буквально пятнадцать минут, – и она посмотрела на меня так, как смотрит ребенок на маму, которая сомневается, покупать ему игрушку или нет.

– Давай только не задерживайся, а то мне самой не очень уютно.

– Одна нога там, другая тут, – шепнула Лика и направилась к выходу.

Я осталась одна. Трехмесячное заключение давало результаты, отучив меня от людей. Побочки не избежать. Общество вызывало беспокойство, которое пряталось под ложечкой.

Мой стол находился в самом углу возле окна. Справа от меня сидели тинэйджеры, потягивая пиво. Чуть дальше три женщины в возрасте. Они уплетали пасту, запивая ее вином. Ближе к входу сидела компания мужчин, их скрывала колонна. Пара возле барной стойки и компания девушек, которые выбрали стол рядом с колонной, ближе к мужскому населению.

Лики все не было. Я поняла, что пора сходить припудрить носик. Туалет был от меня в десяти метрах четко по диагонали. Чтоб дойти до него, нужно пересечь весь зал. Все бы ничего, если б не пятнадцать сантиметров каблука, который вводил меня в ужас. Какой идиот придумал такую обувь и сказал таким идиоткам, как Лика, что это круто повышает женственность. Повышать, может, и да, но с женственностью лично у меня связка была не очень. Нет, я пользовалась каблуком, и перерыв в три месяца не разучил меня ходить, но длина в пятнадцать сантиметров откровенно напрягала.

Немного поколебавшись, я поняла, что выбора нет. Дискомфорта от замоченного платья, будет больше. Медленно выставив одну ногу и потоптав незаметно нею по полу, я подтянула вторую. Так же медленно поднявшись со стула, я сделала маленький шаг. Как говорят – хорошая мышечная память? Интересно, а есть память на высокий каблук?

Не спеша, переставляя ногу за ногой, я продвигалась к намеченной цели. Она была близка. Но именно в тот момент, когда дверь туалета была в трех метрах, и именно тогда, когда я сравнялась с компанией сидящих мужчин, и именно тогда, когда они замолчали, осматривая мой истощавший зад, запакованный в узкое платье, мой злосчастный каблук таки попал в маленькую щель в кафеле и застрял. Я поняла, что теряю равновесие. За долю секунды перед глазами пронеслась вся жизнь. Я вспомнила как в детстве, в пятом классе, мальчишки, не умеющие проявлять свои чувства, подставили мне подножку, и я грохнулась на глазах у всей школы в столовой. Затем, будучи уже студенткой, опаздывая на первую пару, я неслась к остановке, на которой стоял троллейбус, и угодила в яму, с размахом плюхнувшись в лужу. На пару я не поехала. Возвращаясь домой, чтоб переодеться, я хохотала всю дорогу. Люди шарахались.

Сейчас улыбка не появлялась. Парив, как сбитый лайнер, я приготовилась к самому худшему, но в последний момент поняла, что уперлась в чью-то грудь. В нос ударил резкий запах одеколона, и я почувствовала щекой плотную ткань пиджака, оставив на последнем след от пудры. Медленно подняла глаза и посмотрела на моего спасителя.

Сверху смотрел мужчина лет тридцати пяти. Укомплектованная мечта женщины любого возраста. Нет, глаза были действительно интересного цвета – болотные. Уши смешно оттопыривались, но, как ни странно, его это не портило. Темно-русые волосы, идеально срезанные на висках, на макушке создавали беспорядок. Брови были сдвинуты домиком, и по всем правилам, это должно было нарисовать на лице печаль, но получалось, что на тебя смотрели снисходительно, давая право на оплошность.

– Ты собираешься провисеть у меня на руках до вечера?

«Понятно, режим мачо включен с детства, я не ошибалась».

Нет, я была очень благодарна этому человеку за то, что он такой ловкий. Но чересчур идеальный, я бы даже сказала киношный образ принца, вызвал у меня оскомину.

– Я с тобой в туалет, – поставив меня ровно и убедившись, что стою, он убрал руку. Сказать честно – опешила, но каблук, там внизу, все еще был на ногах, а в животе комом мотался страх.

– Это будет смешно.

– А кто тебе родственник? – он улыбнулся. – Цепляйся покрепче и вперед.

Я послушно просунула руку под его локоть. Все вернулись к своим тарелкам, осознав, что ловить больше нечего, шоу не будет.

Припудрив носик и потратив на это минут десять, я поняла, что путь обратно преодолевать нужно самой, и в этот же момент мерзкая дрожь в коленках возобновилась.

«Ты взрослая девочка, ты справишься».

Аутотренинг не подействовал, и я вышла.

Он спокойно стоял, прислонившись к стене одним плечом. Руки засунуты в карманы брюк, полы пиджака небрежно приподняты. Нога перекинута через ногу и уперта на носок. Во всем его виде царила небрежность вперемешку с уверенностью в себе. Я подняла бровь, указывая на вопрос, который появился в голове.

– Я жду тебя.

На брудершафт мы не пили, но я простила панибратское «ты» не раздумывая. Все-таки спас. Могла сейчас с разбитым носом и засунутой в него ватой валяться в подсобке. Я взяла его под локоть. Ждет человек, чего уж там.

Вдруг внутри чуть выше желудка заныло. Секундный спазм исчез, не дав себя осознать.

«Что за бред?!» – от удивления я скривила лицо. Это все три месяца спячки виноваты. Надо было хоть мусор выносить.

Мы без приключений преодолели путь к столу, за которым уже сидела Лика. Она молча проследила взглядом, как меня усадили и, раскланявшись, отошли.

– Это что было? – шепотом спросила она.

Я вкратце изложила историю, на что подруга отреагировала бурным смехом.

Я открыла глаза. Первая ночь, когда мне повезло не общаться с бессонницей. Включив вечером игнор, я провалилась в сон. Обиделась она или нет, мне все равно.

Солнце висит высоко. Три месяца я пряталась от этого желтого диска. Но оно как ни в чем не бывало нагло пялится мне в лицо. Надо поехать забрать вещи. Из той квартиры, которая совсем недавно была моей.

Мерзкое нытье расползлось по телу и осело холодом в ступнях. Три месяца я прятала голову в песок, как страус. Казалось, так ты можешь решить проблему, но так ты просто ее не видишь. Мы часто засовываем проблемы на полки сознания, пряча их там. Мы о них не думаем, не решаем в надежде, что они рассосутся сами. Не думать легче.

Ответственность валяется рядом на кровати. Я не хочу ее надевать. Вчера Лика долго распекала меня за это, и чтоб закончить поток нравоучений, я пообещала забрать сегодня вещи.

Даю себе отсрочку полчаса на кофе. Тяну время, опять прячусь от солнца, от проблемы, от жизни. Вода в турке закипает, начиная гневно шипеть.

За спиной раздался писк. Я взяла телефон и смахнула блокировку – «Тебя ждут твои вещи». Сообщение от Лики. Она неугомонна. И без того небольшой градус настроения медленно пополз вниз. Пересекаться с Димой я хотела меньше всего. Мне банально страшно. Но прятать голову в песок – не значит решать проблему.

Снизу раздался противный треск. Пена, возмутившись, перекинулась через край и соприкоснулась с огнем. Я очнулась от мыслей, схватила горячую ручку и от боли опрокинула кофе в мойку.

«Напилась». Второй раз варить бодрящий напиток не хочу.

На диване лежало вчерашнее платье, рядом валялись предатели туфли. Подняв один, я покрутила его, камни заиграли на солнце. «В конце концов, я еду забрать свои вещи».

Плавно повернув руль, въехала во двор. Сколько раз я вычеркивала его из воспоминаний. Отрезала от себя по кускам. Мне хотелось, чтоб он, вместе с домом, мусорными баками и даже людьми исчез, но, к сожалению, двор встречает меня детской площадкой, облущенной краской на скамейке и бережно подстриженными кустарниками. Сердце стало постукивать с перебоями, за ребрами некомфортно. Машины мужа нет. На часах без четверти час, самый разгар рабочего дня.