Читать книгу Рожденный под английским флагом - Василий Анатольевич Коченов - Страница 1

Глава 1

Рождение народа.

Первое голландское поселение на мысе Доброй Надежды – город Капштадт (современный Кейптаун) было основано в 1652 году как промежуточная база Ост-Индской компании на пути между Индией и Европой. Задачей немногочисленных населявших ее служащих было обеспечение проходящих судов водой и свежими овощами, которые выращивались на принадлежащих компании землях, а также торговля с местными племенами готтентотов, от которых получали зерно. Вскоре к производимым в колонии продуктам добавилось вино (оно в то время считалось почти стратегическим товаром, поскольку являлось средством от цинги). Первоначально приезжали в колонию только голландцы, но скоро испытывавшая недостаток в людях компания стала приглашать туда всех желающих. Скоро в колонии появилось довольно много немцев, а после отмены в 1685 году Нантского эдикта, уравнивавшего в правах гугенотов с католиками – французов-протестантов. В числе прочих в 1713 году прибыл в Южную Африку уроженец находившегося недалеко от Берлина немецкого городка Саденбек семнадцатилетний Якоб Крюгер, ставший солдатом на службе Ост-Индской компании. Неизвестно, привез он жену с собой или нашел ее в Африке – но известно, что в Германию Крюгер не вернулся, а к концу жизни его потомство насчитывало 63 внуков обоего пола.

Территория колонии занимала небольшую полоску земли, ограниченную с юга морем, а с остальных сторон горами – красивыми, опасными и труднопроходимыми. За горами лежала земля – неведомая, полная опасностей, населенная дикими племенами, опасными животными, грозящая смертельными болезнями. И простиралась эта земля, как постепенно становилось понятным, до самого Египта и берегов Средиземного моря. Кто-то, влекомый любопытством, пытался туда проникнуть, но мало кому удавалось вернуться. Но людей, которые хотят заглянуть за горизонт, это никогда не останавливало.

Жители колонии чувствовали себя не только пленниками земли, за пределами которой их ждали смертельные опасности, но и рабами Совета Семнадцати, управлявшего делами колонии из далекого Амстердама. Правление это было крайне деспотичным и регламентировало жизнь обитателей до мелочей. Каждый житель колонии имел свои обязанности, а плата за все его труды была такой, что не каждый, отработавший определенный контрактом срок, мог позволить себе оплатить проезд в Европу, где он мог стать в лучшем случае лавочником или хозяином харчевни.

Уже в 1685 году, не желая зависеть от торговли с непредсказуемыми готтентотами, Совет Семнадцати дал некоторым поселенцам право заняться земледелием, стать фермерами, выращивать зерно. Так появилось в Южной Африке слово «бур» – в переводе с голландского просто крестьянин или фермер. Вскоре Совет Семнадцати решил, что неплохо бы снабжать корабли и свежим мясом – и часть буров стала скотоводами.

Дело оказалось чрезвычайно выгодным. Скот весьма дешево (за европейские товары или спиртное) можно было приобрести у готтентотов, их же за небольшую плату нанимали пастухами, при необходимости запасы мяса можно было пополнить охотой, а спрос на мясо был всегда.

По своей природе фермер – человек независимый и не нуждается в каком-либо начальстве, и потому многие пригодные для земледелия и скотоводства территории освоены были именно крестьянами, желавшими иметь больше земли и больше свободы. В этом смысле южноафриканский бур ничем не отличался от пионера американского Дикого Запада или русского мужика, уходившего в Сибирь подальше от барина и воеводы.

Решить проблему новых земель можно было, только обнаружив проход во внутренние области страны, где мог бы пройти не только один человек, но и тяжелый фургон, запряженный парой волов. Такой проход был найден и вел он на внутреннее плато, часть которого (Большое и Малое Кару) было довольно сухой степью, где скотоводство было бы проблематичным, но другая часть представляла собой прекрасное пастбище. Правда, деревья там не росли – этому препятствовали степные пожары и холодные зимние ветра. Но эти недостатки вполне искупались достоинствами, в числе которых было немногочисленное местное население (готтентоты и бушмены), не имевшее возможности оказать действенное сопротивление вторжению буров. Эти народы были родственны друг другу, но готтентоты стояли на более высокой ступени общественного развития – они были скотоводами и земледельцами, в то время как бушмены вели жизнь первобытных охотников и собирателей. Часть готтентотов приспособилась к присутствию буров, торгуя с ними или работая на них, а бушмены старались уйти в недоступные места, лишь иногда появляясь рядом с фермами, чтобы что-то украсть.

Продвижение буров во внутренние районы страны происходило по той самой схеме, по которой в ту же эпоху осваивался американский Дикий Запад: дорогу открывали охотники и искатели приключений, за ними (или рядом с ними) шли бандиты и преступники, грабившие готтентотов или просто скрывавшиеся от правосудия, и уже за ними потянулись тяжелые фургоны, в которых путешествовали (и жили) целые семьи. Буры были глубоко религиозны, и открывшиеся им обширные земли они сравнивали с землей обетованной, которую Господь дал им во владение.

Количество семей, желающих переселиться во внутренние области Южной Африки, возрастало. Именно там в самом конце XVII века образовалось ядро новой народности. Первоначально администрация колонии без восторга смотрела на этот процесс, опасаясь оттока населения из колонии, но вскоре мнение изменилось. В 1699 году губернатор доносил Совету Семнадцати, что, если так пойдет дальше, всей Африки не хватит, чтобы вместить трекбуров (такое название получили буры-кочевники, не имеющие постоянного дома), но год спустя он уже отмечал, что население колонии растет и появилось много людей, для которых Африка стала родиной и которые никуда из нее не уедут.

К началу XVIII века многие трекбуры жили на фермах, которые в современном понятии на фермы были мало похожи. Просто фургон ставился рядом с источником воды в месте, где были хорошие условия для скота (климат позволял круглый год обходиться без загонов). Ферма регистрировалась в администрации колонии, и размер ее определялся примерно в 6000 акров. Четких границ не было, а определялись они весьма приблизительно – от фургона полчаса на лошади в любую сторону. Иногда семейство перекочевывало на другое место – или на старом кончалась трава, или где-то оказывалось место получше. Именно этот мотив – что где-то там вода чище и трава слаще – и служил для буров основной силой, заставлявшей их сниматься с насиженного места и двигаться туда, где лежала земля, текущая молоком и медом. Не всегда эти надежды оправдывались, но движения это не останавливало. Упаковывались вещи, запрягались волы, мужчины двигались вперед, разведывая путь, женщины сидели в фургонах, присматривая за детьми и хозяйством, подростки подгоняли волов. Каждый день таким образом преодолевался путь в 5-10 миль. Подобный образ жизни у некоторых семейств продолжался два века – последних таких кочевников можно было встретить в конце XIX века.

На одной из бурских ферм, Ваальбанк, расположенной в округе Колесберг в восточной части Капской колонии, 10 октября 1825 года в семье Каспера Яна Хендрика Крюгера и Элизы Франсины Штейн родился мальчик, третий ребенок, которого назвали Стефанус Йоханнус Паулюс Крюгер. Некоторые источники называют другое место его рождения – ферму Заутпансдрифт, недалеко от Вентерстада, и считают ошибочной дату рождения. Дело в том, что крещен мальчик был только 26 марта следующего года – для этого родителям пришлось везти его в находившийся в 100 милях от фермы городок Крадок, и в записи о крещении указана дата рождения 1 октября, но это, возможно, просто описка. Сам Крюгер указывал в своих воспоминаниях именно Ваальбанк и 10 октября.

«Мои родители были простые фермеры, и я рос на ферме как дети других фермеров, заботясь о стадах и работая в поле. Кроме старухи, напророчившей моей матери, что ее сыну Стефанусу Йоханнусу Паулюсу было предназначено занять высокое положение в жизни, я не знаю никого, кто знал бы о том, что Бог возложил на меня особую миссию».

Мать Поля умерла в 1831 году. Оставшийся вдовцом с шестью детьми на руках Каспар Крюгер женился вторично – на женщине из семейства Дю Плесси. В этом браке родилось еще несколько детей. О мачехе Поль всегда отзывался хорошо, хотя родную мать она ему заменить так и не смогла.

Первой обязанностью Поля было следить за ягнятами. Когда он подрос, вместе с младшей сестрой стал пасти овец. Огнестрельного оружия ему еще не доверяли, и только когда ему исполнилось 8 лет, он получил свое первое оружие – складной нож. Им он в случае нападения диких животных должен был защищать себя и сестру. А обучение грамоте продолжалось у Поля всего три месяца.

Постепенно создавалась новая культура, позволявшая выжить в непривычных условиях. Буры научились бороться с местными болезнями, узнавали местные растения,

среди которых есть много как целебных, так и ядовитых. Их фургоны стали прекрасно приспособленными для любых случайностей кочевой жизни – всегда будучи домом, он в любой момент мог стать крепостью при нападении туземцев или ковчегом при внезапном наводнении. Лошади буров прекрасно приспособились к степным условиям, и сами буры стали прирожденными наездниками. Чтобы отличить себя от жителей колонии, буры, живущие во внутренних районах, стали называть себя африкандерами или африканерами.

Разумеется, на первых порах порывать связи с Мысом никто не собирался. Почти все буры регулярно наведывались туда, чтобы пополнить запасы свинца и пороха, обменять шкуры и слоновую кость на европейские товары, зарегистрировать свою ферму и тд. Но законам колонии никто из них подчиняться не желал, а робкие попытки чиновников наложить на африканеров какие-то обязанности вызвали у последних только одно стремление – уйти подальше, туда, где никто их не достанет. В результате многие фермы оказались в таких местах, что связь их жителей с европейской цивилизацией поддерживалась лишь бродячими торговцами и странствующими пасторами. Так формировался характер буров – людей самостоятельных, независимых, не терпящих над собой ничьей власти, глубоко религиозных, гостеприимных к друзьям и беспощадных к врагам.

Быт их был крайне примитивным, если не сказать убогим. Пригодное для строиельства дома дерево было далеко не везде, поэтому дома часто делались из смеси глины с навозом, крыша покрывалась соломой или тростником. Независимо от количества проживающих в доме обычно было три комнаты – одна предназначалась для жилья, другая служила столовой, третья – кладовой. А семьи у буров были большими. Обычно буры создавали семьи, когда им еще не было двадцати лет. Женщины рожали много детей, и семья с пятнадцатью детьми была обычным делом (правда, многие дети не доживали до зрелого возраста). Часто бывало так, что сыновья оставались на той же ферме, и под одной крышей жило три-четыре поколения людей. Главой такой семьи был старший мужчина, окруженный почти божественным почитанием, и его слово было законом для всех обитателей фермы. Условия жизни были таковы, что до старости доживали немногие, и старики были хранителями бесценного опыта.

Физический труд и хорошее питание отражались и на внешнем облике людей. Путешественники описывают буров как людей рослых и физически крепких (некоторые с сожалением отмечают, что и в женщинах крепости и силы было больше, чем изящества).

Мебель была самодельная, вместо стульев часто использовались черепа волов, вместо постели – деревянная рама, набитая сеном и застеленная кожей. Вообще кожа применялась везде – из нее была одежда, обувь, палатки и некоторые предметы мебели, благо недостатка в ней не было. Мяса тоже хватало, так что никто не голодал. Почти все национальные блюда африканеров – варианты голландских, немецких и французских блюд с поправкой на местные условия.

Такая оторванность от внешнего мира сказывалась на характере и привычках буров. Новые веяния из Европы сюда не проникали. Многие буры за ненадобностью не умели читать и писать, хотя некоторые семьи нанимали учителей из Европы, которые давали их детям необходимое образование. И обделенными буры себя не ощущали: они жили в полном согласии с природой, вельд давал им все необходимое для жизни, а ежегодные поездки в Мыс позволяли получить недостающее. Периодически происходили встречи соседних общин, где звучала музыка, устраивались состязания и игры, молодежь находила себе женихов и невест. Путешественник Эдвард Блаунт писал, что буры не испытывают ни в чем недостатка, так как имеют все необходимое. На каждой ферме есть свои каменщики, кузнецы и тд. (часто использовался труд готтентотов). Жизнь их была неторопливой и размеренной. Любая трудность или проблема тщательно рассматриваются со всех сторон и пути ее решения долго обсуждаются: но, когда решение принято, выполняется оно твердо и неукоснительно.

Наличие слуг-готтентотов имело и определенные последствия: христианская мораль на них не распространялась, и использовать их женщин в качестве наложниц не считалось сильно предосудительным. Результатом стало появление метисного населения, получившего название гриква и ставшего отдельной этнической группой.

Заметное место в жизни занимала охота – не для забавы, поскольку боеприпасы были дороги. Охота на травоядных давала шкуры и мясо (если сами буры не ели мясо, к примеру, зебр, то оно шло в пищу туземным слугам), кроме этого, таким образом буры охраняли свои пастбища. Охота на хищников велась ради охраны стад. Количество дичи в те времена было невероятным. Все отчеты путешественников пестрят эпитетами превосходных степеней. Дефицит боеприпасов привел к тому, что ни один выстрел не должен был пропасть даром. Иногда во время большой охоты пуля вырезалась из туши жертвы с тем, чтобы тут же снова ее зарядить. И экзамен для юноши, становящегося мужчиной, был прост – пойти на охоту с одним зарядом и вернуться с добычей.

Кажущаяся такой прекрасной жизнь не была по современным понятиям очень легкой. Климат не всегда благоприятствовал земледелию – засуха, саранча и прочие неприятности были обычным делом. Болезни, со многими из которых бороться не умели, иногда выкашивали целые семьи. К этому добавлялись набеги местных племен, для борьбы с которыми буры созывали вооруженные отряды, названные коммандо. Буры выработали и собственную тактику, позволявшую им в полной мере использовать свои преимущества в вооружении. Выглядело это просто и напоминало приемы монголов или скифов – всадник приближался на расстояние выстрела, стрелял и удалялся на безопасное расстояние, перезаряжал ружье, снова приближался и стрелял. Разумеется, зарядить на ходу кремневое ружье (процедура насчитывала более десятка операций) было нелегко, но тренировкой буры доводили все движения до автоматизма и добивались скорострельности в 2-3 выстрела в минуту. В рукопашную схватку буры почти никогда не вступали – численное преимущество почти всегда было на стороне туземцев, а удар копьем или отравленная стрела бушмена могли стать смертельными.

Нежелание буров кому-либо подчиняться проявлялось и здесь – дисциплины в коммандо практически не было, предводитель коммандо избирался голосованием на время похода и реальной власти или рычагов воздействия на подчиненных не имел; подчинялись ему только тогда, когда считали это целесообразным. Часто буры вооружали своих туземных слуг и метисов, которые представляли собой весомую силу. В одном из отчетов написано, что в 1774 году отряд из 100 белых и 150 полукровок совершил набег на враждебных бушменов, в результате которого было убито около 500 человек и 250 были взяты в плен и отданы фермерам в качестве слуг. Практически туземцы, попавшие к бурам таким образом, становились не слугами, а рабами.

Религией буров был кальвинизм, и это учение приобрело в понятиях буров свою крайнюю форму. Буры почитали Ветхий Завет более, чем Новый. Свою судьбу они видели повторением судьбы Авраама, Моисея и иных ветхозаветных пророков. Жили они почти в тех же условиях; так же обрабатывали землю, растили скот, боролись с язычниками. Все в этом мире было предопределено, и менять что-то было только во власти Господа. Одним народам Господь судил быть господами, другие предназначались им в услужение; уничтожить язычника – не грех, ибо так поступали многие библейские герои, уничтожавшие целые народы до последнего человека. Если буру понравилась земля и он решил устроить ферму здесь – значит, Господь дал ему эту землю. Если урожай погиб в результате засухи или его уничтожила саранча, или степной пожар – значит, Господь посылает испытание, которое надо выдержать, не ропща. Если все идет хорошо – это угодно Господу. Если плохо – неугодно. Такой взгляд на мир мало напоминал современные понятия, но только он давал возможность выжить в тех непростых условиях.

Известный писатель Генри Райдер Хаггард, начинавший свою карьеру как колониальный чиновник, в своей статье «Последняя бурская война» характеризовал буров следующим образом (прошу прощения за длинную цитату):

«Буры действительно необычный народ, хотя и не очень трудолюбивый. Они достаточно религиозны, но их религия берет свое начало из самых темных и мрачных страниц Ветхого завета; им чужды мягкость, доброта, милосердие, они редко читают Евангелие. Зато восхищаются историями о том, как израильтяне зверски расправлялись со старцами, а в своем собственном положении видят сходство с первыми поселенцами земли обетованной. Подобно им, буры считают себя людьми, избранными Богом, который возложил на них миссию по искоренению местных языческих племен, и поэтому они всегда готовы по примеру из священного писания к убийству и грабежам. Именем Бога, которое у них всегда на устах, они прикрывают свои порой весьма сомнительные заявления.

В личном плане буры – прекрасные люди, но, как правило, несимпатичны…

Ростки цивилизации не проникают в жизнь обычной бурской семьи. Образ жизни бура потряс бы любого английского труженика. Его жилище часто очень запущено, убого и до крайности неопрятно. Сам он необразован и совершенно не беспокоится об образовании своих детей. Живет сам по себе в центре большого земельного надела милях в десяти-двенадцати от ближайших соседей; его не интересуют ни события, которые происходят в мире, ни мнение окружающих, трудится он очень мало, но с каждым днем богатеет за счет прироста поголовья скота. Расходы у него минимальные, и к старости он становится весьма состоятельным человеком. Из значительных событий своей жизни он может вспомнить какой-нибудь случайный набег на местное племя туземцев в составе отряда «коммандос», посещение политических собраний и три-четыре ежегодных поездки с семьей в ближайший город для присутствия на заседаниях духовной общины «Нахтмаал». Иностранцев, особенно англичан, он ненавидит, но дружелюбен и гостеприимен с соотечественниками. Разумеется, что, живя как удельный князь, в изоляции от окружающего мира, он в конце концов начинает смотреть на все оставшееся человечество как бы свысока, испытывая по отношению к нему чувство глубокого презрения.

Законы и налоги – эти понятия ненавистны для бура. Он считает актом неслыханной дерзости, если его вдруг осмелятся вызвать в суд для дачи пояснений по поводу своих противоправных действий.

Буры всегда отличались тем, что постоянно против кого-нибудь бунтовали; они бунтовали против руководства компании, когда Мыс принадлежал Голландии, они бунтовали против английского правительства на Мысе, они всегда были на грани мятежа против собственного правительства в Трансваале…. А дело все заключается в том, что основное их большинство не терпит никаких правительств, потому что правительства устанавливают закон и порядок…

Таковы некоторые примечательные особенности этого удивительного творения Южной Африки, трансваальского бура, равного которому среди белокожего населения вы не найдете на всем земном шаре.»

Движение буров на новые земли – фургон за фургоном, семья за семьей – начавшись в конце семнадцатого века, продолжалось весь восемнадцатый. Подальше от не дающего спокойно жить губернатора, туда, за холмы, где трава гуще и прозрачней река, где можно жить так, чтобы не видеть дым над очагом соседа. О золоте, богатстве и какой-то добыче никто не помышлял.

Переселенцы двигались по двум основным маршрутам. Один вел на север, а затем сворачивал на восток, обходя с юга засушливые районы Большого Кару. Другой шел на восток, к побережью Индийского океана, потом, обходя через Малое Кару густые леса вокруг реки Брак, и далее по речным долинам и горным проходам к реке Сандей (Воскресенья) и выходил в земли с прекрасными пастбищами. Там оба этих потока соединялись на южном берегу Оранжевой реки.

Продвижение было неспешным, но непрерывным. К 1745 году был освоен западный берег реки Гантуз, в 1760 году Якобус Готце пересек Оранжевую реку в поисках слоновой кости. По его следам пошли переселенцы, которые остановились на берегах этой реки и освоили берега реки Зико (в 1798 году губернатор Ван Плеттенберг официально объявил эту реку границей колонии). Все пригодные земли этого района постепенно были освоены. Таким образом, за немного более чем 100 лет граница колонии отодвинулась более чем на 500 миль.

Не встречая сильных препятствий, буры могли бы двигаться и дальше. Но теперь на пути их движения возникли серьезные трудности. На севере продвижение ограничивала пустыня Намакваленд. На северо-востоке они встретили ожесточенное cопротивление бушменских племен. На юге они натолкнулись на других мигрантов – хоса, воинственное племя, принадлежавших к группе банту, которые двигались с севера. Разумеется, встречи и столкновения буров с местным населением происходили и ранее. Готтентоты не отличались воинственностью и серьезного сопротивления продвижению буров оказать не могли. Но уже в 1702 году буры недалеко от современного городка Восточный Сомерсет столкнулись с хоса, которые настроены были намного серьезнее. Отдельные встречи с ними происходили и позднее, на протяжении всего столетия, но в основном в контакт вступали буры-охотники. Только в конце столетия банту встретились с белыми людьми, пришедшими не охотиться, а жить на земле, которую они считали своей, и показали решимость эту землю защищать. Естественной границей между бурами и банту стала река Грейт Фиш. Сама по себе она была невелика, и в сухой сезон ее можно было перейти вброд, но оба ее берега были покрыты зарослями густого кустарника, непроходимого для скота.

Мира на этой границе не было: белые совершали набеги с целью угона скота, доходя до рек Буффало и Кей, банту в ответ разрушали фермы, расположенные вплоть до залива Плеттенберг.

К концу 18 века, дойдя до естественных границ (рек Оранжевой и Грейт Фиш), треккеры заняли территорию, равную Франции. Новый народ окончательно сформировался: у буров теперь был свой язык, названный африкаанс (иногда его называли просто тааль, то есть речь), бывший в основе своей голландским, но включавшем много слов из французского, немецкого и местных наречий. Они окончательно утратили связи с Европой и старались обрубить все контакты с не дающей им покоя администрацией колонии. Стараясь не упускать новые территории, губернатор учредил два магистрата – в Стеллендаме и Грааф Рейнете, но это только усилило разногласия. В 1795 году буры открыто выступили против администрации колонии, объявили о своей независимости от нее и провозгласили образование двух новых республик – Свеллендам и Грааф Рейне. Но тут неожиданно обнаружилось, что их вольной жизни угрожает враг намного более серьезный, чем администрация Ост-Индской компании.

Воевавшая с Францией Великобритания решила захватить Кап (голландское название Мыса Доброй надежды), чтобы обезопасить пути в Индию. В колонии появились английские миссионеры и английские солдаты.

Глава 2

Под английским флагом

Первая оккупация колонии продлилась несколько лет. В 1802 году, при недолгом существовании Батавской Республики, была восстановлена власть Ост-Индской компании, но уже скоро Англия решила восстановить свою базу на пути к Индии. В 1805 году, в разгар войны, когда гремели сражения при Трафальгаре и Аустерлице, на юг Африки был послан английский флот из 63 кораблей. Фактически эпоха наполеоновских войн стала репетицией второй мировой войны; сражения шли не только в Европе, но и в Америке, косвенным образом в войну были втянуты и негры Гаити, и руководимые вождем Текумсе индейцы, а Европа полыхала практически вся. И юг Африки не мог не стать ареной борьбы интересов.

После небольшой перестрелки в дюнах Блауберга бюргеры признали новую власть, и началось второе английское правление. Радости голландцам оно не принесло. Англичане никогда не скрывали, что их интересует только морская база, а население колонии воспринимали только как обременительный довесок. К тому же новая власть принесла новые порядки, которые сильно отличались от тех, к которым привыкли буры. Для поддержания порядка англичане создавали военные отряды из наемников-готтентотов. Буры тоже вооружали готтентотов, но только против других туземцев. Представить, что готтентот поднимет оружие против бюргера, они не могли. Еще более, чем власть чиновников, раздражала их деятельность английских миссионеров, многие из которых не имели достаточного опыта в подобной деятельности и вели себя по отношению к бурам не лучшим образом. А то, что они проповедовали, было и вовсе невозможно воспринимать. Все люди равны!? Чернокожий язычник – брат представителя народа, избранного Господом? Это как понимать? Не следует забывать и о том, что труд готтентотов (по сути своей рабский) в значительной степени был основой благосостояния буров. К тому же миссионеры и чиновники подстрекали готтентотов писать жалобы на жестокое обращение со стороны хозяев. По этим жалобам заводились дела, буров вызывали в город для допроса и суда, а это означало необходимость оставить на много дней ферму без хозяйского глаза и семью без защиты. Можно только посочувствовать одному из буров, который, получив вызов в суд, находившийся в отдаленном городе, воскликнул: «Боже мой! Неужели можно так обходиться с христианином?».

Долго зревший нарыв прорвался в 1815 году. Фермер Фредерик Безиденхаут игнорировал неоднократные вызовы в суд города Грааф Рейне, чтобы ответить на обвинения в жестоком обращении с туземными слугами по жалобе одного из них. Это продолжалось два года, после чего для его ареста был послан военный отряд, состоявший из готтентотов под командованием офицера-англичанина. Фермер не пожелал подчиниться, оказал сопротивление и был убит. Его брат, Йоханнус Безиденхаут, во время панихиды призвал «изгнать тиранов из страны». Он попытался поднять буров на восстание, но его отряд был разбит отрядом драгунов в Слагтерс Нек. Сам Йоханнус в перестрелке погиб, а пятеро его товарищей были взяты в плен и приговорены к повешению. Сцена казни была отвратительной: четыре веревки из пяти оборвались, и людей пришлось вешать во второй раз. Казнь было решено сделать показательной, и за этой сценой наблюдало много людей, которым было приказано туда явиться; этот эпизод надолго остался в памяти буров и получил название «Работа мясника».

Не менее неприятным фактором было положение на восточной границе бурских поселений. Противостояние с племенами банту приобрело характер постоянных военных действий: отряды черных и белых охотников все время вступали в столкновения, бурские коммандо совершали нападения на краали хоса, в ответ те нападали на бурские фермы. Покоя не было, но все было ясно: я угнал скот – хорошо, у меня угнали – плохо, надо отомстить этим проклятым язычникам. Англичане решили навести порядок и здесь, и запретили бурам совершать самостоятельные походы на территорию банту даже для возвращения «христианского» скота. Бур Пит Уйс, ставший позднее одним из руководителей массового переселения буров на новые территории, вошедшего в историю под названием «Большой Трек», с возмущением, выражая мнение многих своих соотечественников, заявил: «Я предпочитаю жить среди варваров, где жизнь моя зависит только от моего оружия, чем, словно с подрезанными поджилками, под властью англичан, которые всегда считают буров источником неприятностей, а хоса – невинными жертвами». Его соотечественник высказался немного иначе. Он сказал, что в прошлом его ферму разоряли пять раз, и он терял все, чем владел, но всегда мог все это восстановить. А теперь, благодаря англичанам, у него такой возможности нет! У него руки связаны, а у кафров свободны! Куда бедному буру податься?

Результат английской политики был предсказуем. Натиск банту на поселения буров заметно усилился. В конце 1834 года отряды хоса, которыми руководил вождь Гэйка, вторглись на территорию колонии. Было убито 40 мужчин (женщин и детей не тронули), сожжены дома 400 поселенцев, угнано много скота и лошадей. Один из буров, Пит Ретиф, собрал отряд буров в округе Винтерберг и отразил набег, но хоса успели опустошить территорию до залива Алгоа и Восточного Сомерсета. «Семь тысяч подданных Его Величества доведены до полного разорения», – сожалел чиновник из Кейптауна.

Окончательно поставил точку в этой войне английский полковник Гарри Смит, вынудивший вождя хоса Хинтсу подписать мирный договор и передать белым большое количество скота в качестве компенсации.

За насколько лет до описанных событий, в 1828 году, англичане приняли закон, в соответствии с которым отменялись все дискриминационные ограничения по отношению к готтентотам. Теперь они имели полное право покидать своих хозяев-буров, служить в колониальных войсках и тд. Буры справедливо опасались появления большого количества бродячих групп готтентотов, добывающих средства к существованию воровством всякого рода. Неуверенность в завтрашнем дне, отсутствие спокойствия на границе, постоянная угроза новой войны и разрушение привычного уклада жизни подталкивали многих буров к мысли об эмиграции за пределы колонии, переставшей быть для буров землей обетованной, тем более что английское правительство, хотя до 1836 года не разрешало переселения официально, не имело реальных сил для пресечения этого процесса.

Мысль о переселении возникла не спонтанно. К этому подталкивали обиды на англичан и возрастающие жизненные трудности. Население росло, земли стало не хватать, цена на нее росла. Молодым людям, желающим обзавестись собственным хозяйством, некуда было пойти. Добавило сложностей прибытие в течение 1820 года 5000 переселенцев из Англии. В течение нескольких лет восточная часть колонии страдала от затяжной засухи, которая подорвала многие хозяйства и подталкивала буров найти места, где дожди идут чаще. К тому же в 1833 году в колонии было официально запрещено рабство, бурам пришлось отпустить своих рабов; компенсация, предлагаемая англичанами, была недостаточной, к тому же для того, чтобы ее получить, нужно было плыть в Англию, на что, конечно, никто не пошел. Приходилось обращаться к посредникам, услуги которых также ииели цену. Плюс ко всем этим неприятностям на территории колонии вводился в качестве официального английский язык, которым в большинстве своем буры не владели.

Но все же наибольшее раздражение у буров вызывало официальное признание равенства белых и цветных людей. Как писала одна из бурских женщин, Анна Стеенкамп, было решено, что ставить освобожденных рабов на одну ступень с христианами противно учению Господа, и буры решили покинуть колонию, чтобы сохранить в чистоте свои жизненные принципы.

Поэтому уже в 1830-х годах у буров появилась новая тема для разговоров. Вместо погоды, видов на урожай и состояния скота обсуждалась одна проблема – как избавиться от власти англичан. Решения предлагались разные; некоторые готовы были поднять вооруженное восстание, но память о Слагтерс Нек была еще жива. Для переселения оставались небольшие территории на востоке и западе, ограниченные с одной стороны морем, с другой – воинственными коса. А вот на севере, за рекой Оранжевой, лежала новая обетованная земля – просторная, с прекрасными пастбищами, свободная. Англичане не проявляли интереса к этой территории, а населяли ее немногочисленные племена гриква, от которых не ожидалось серьезного сопротивления. Гриква представляли собой метисное население, потомков от связи белых и туземного населения, в основном готтентотов и изредка бушменов. Знакомство с бурами привело к тому, что гриква были в основном мелкими фермерами.

Буры уже имели некоторое представление о том, что представляла собой эта страна. Туда регулярно наведывались охотники за слоновой костью, а жившие на южном берегу буры периодически переправляли туда свои семьи и стада, спасаясь от засухи и прочих неприятностей. Там уже существовали немногочисленные фермы гриква, и некоторые буры уже основали там свои фермы в треугольнике между реками Оранжевой и Каледон. А один неугомонный человек, Конраад Байс, которому законы и правила были не указ, уехал далеко на север, окруженный пестрой толпой из жен народа банту, многочисленных цветных детей и английских дезертиров. До буров дошли сведения о том, что «народ Байса» закончил свой поход недалеко от гор Заутпансберг, в прекрасной стране, где в воде нет недостатка. Все же все эти сведения нуждались в проверке. Буры тайно сформировали три разведывательных партии, которые должны были собрать сведения о территориях, которые можно было бы заселить.

Первая партия исследовала земли на западе, в современной Намибии, и вернулась с неутешительным отчетом: земли были засушливыми. Но две другие, исследовавшие Наталь и местность к югу от хребта Заутпансберг, вернулись полные энтузиазма. Они нашли прекрасную землю, где можно было основать свое независимое государство и продолжить ту жизнь, к которой они привыкли.

Эта территория, получившая название «высокий вельд», представляла собой обширную плодородную равнину, имевшую в самой высокой своей части высоту примерно в 1800 метров над уровнем моря. С востока ее ограничивал горный хребет Дракенсберг (Драконовы горы), пройти через который было очень сложно, к западу, постепенно снижаясь, равнина переходила в пустыню Калахари. Реки, по берегам которых росли ивы, текли к западу. Позднее буры дали им названия по их характерным признакам: Риет (Тросниковая), Буффало (Буйволиная), Олифант (Слоновая), Вааль (Темная). К северу от реки Вааль плато постепенно поднималось до горных хребтов Витватерсранд и Магалисберг, за которыми снижалось до реки Лимпопо, местами прерываясь небольшими горными хребтами Ватерберг и Заутпансберг. Весь размер этой территории составлял примерно 850 миль в длину и 300 в ширину. Равнинный ландшафт прерывался немногочисленными скалами, лишенными почвы, и покрытыми валунами холмами с плоскими вершинами, получившими название «копье». На взгляд европейца пейзаж был непривычный, но было в нем некое очарование, и человек, полюбивший эту землю, не хотел ее покидать.

Климат высокого вельда превосходен. Зимой – ясные прохладные дни и холодные ночи, летняя жара умеряется обильными дождями. Скот круглый год можно держать на пастбище, для людей климат также благоприятен. Эти места – мечта скотовода. А дикие стада, состоящие из зебр и разнообразных антилоп, были более многочисленными, чем на территории колонии.

За Витватерсрандом характер местности менялся. Место травы заменяли заросли колючего кустарника, железного дерева и баобабов. Местность пересекали многочисленные тропинки торговцев, выменивающих на европейские безделушки слоновую кость и рабов. Климат делался жарким и влажным, появлялись многочисленные москиты, мухи цеце, а после дождя воздух звенит от пения цикад. Это так называемый низкий вельд, и простирается он до реки Лимпопо.

Наталь – территория, лежащая к востоку от Дракенсберга до берегов Индийского океана. Она расположена ниже высокого вельда и имеет субтропический климат.

Всю эту землю издавна населяли племена банту, пришедшие туда из лесов Конго, воинственные скотоводы, постоянно воевавшие друг с другом из-за пастбищ. Территория от Дракенсберга до океана принадлежала племени нгуни, высокий вельд занимали племена, говорящие на сото. Но в течении 10 лет после 1818 года Наталь к югу от реки Тугелы и большая часть большого плато были опустошены в результате страшных событий, которые сами африканцы вспоминали с ужасом.

Пока Англия захватывала и осваивала Капскую колонию, на территории Наталя происходили события менее известные, но намного более кровавые. Равновесие, существовавшее веками между различными населявшими эту часть Африки народами, было нарушено. Все началось с того, что вождь нгуни Дингисвайо, то ли воспользовавшись советами путешественника Коуэна, то ли просто переняв некоторый опыт у португальцев из Мозамбика и приспособив его к местным условиям, начал вводить в своем войске военные реформы, устраивая его по европейскому образцу и обучая воинов тактике ближнего боя (до этого сражения обычно сводились к метанию легких копий-ассегаев). Результат не заставил себя ждать: через несколько лет окрестные племена признали власть Дингисвайо. После смерти Дингисвайо в 1818 году правителем государства стал Чака, до этого быший правителем небольшого племени зулусов. Он продолжил то, что было начато при Дингисвайо, и сделал для зулусов то, что за шесть веков до него сделал для монголов Чингиз-хан. Вместо легких метательных копий войско было вооружено короткими, с большим наконечником, используемыми в рукопашной схватке на манер штыка; защищал воина большой щит из воловьей кожи (по некоторым свидетельствам, такой щит иногда мог выдержать даже пулю, выпущенную из кремневого ружья). Изменилась и тактика боя: она предусматривала фронтальную атаку с одновременным охватом врага с флангов, окружение и уничтожение.

За короткое время зулусы стали одним из самых могущественных племен; занятая ими территория простиралась к востоку от Дракенсберга, в междуречье Понголы и Тугелы. Действовал Чака почти теми же методами, что и Чингис-хан. Соперников, могущих оказать его армии серьезное сопротивление, у него не было. Часть племен признавала его мощь и добровольно присоединялась к державе Чаки. Во время войны с соседями зулусы, уничтожая мужчин, захватывали женщин и скот. В результате почти каждый зулусский воин теперь имел несколько жен и стадо, достаточное для того, чтобы их прокормить, что привело к естественным последствиям. Численность зулусов и их стад стала быстро увеличиваться, что потребовало новых земель. Согнанные с места люди, бежавшие от безжалостных воинов Чаки, наводнили вельд. Те из них, что были сильнее, набрасывались на своих соседей, с которыми обращались так же, как с ними зулусы, в результате чего многие местности обезлюдели. Некоторые искали cпасения на территории Капской колонии, но туда их не пускали. Другие прятались в горах Дракенберга или в пустыне Калахари.

Все это вошло в историю под названием мфекане – это слово на языке зулусов означает «перемалывание», и жертвами его за несколько лет стало около двух миллионов человек.

Район к северу от реки Валь тоже не избежал подобной участи. Родственные зулусам матабеле в 1822 году подняли мятеж против Чаки и под руководством вождя Мзиликази ушли на запад, поселившись в долине реки Марико, на безопасном, как им казалось, расстоянии от зулусов. Для народа сото, их соседей, они представляли угрозу не меньшую, чем для своих соседей Чака.

В результате заговора в 1828 году Чака был убит (некоторые его поступки наводят на мысль о некоторой его психической неадекватности, что в значительное степени и послужило причиной заговора). Королем зулусов стал его двоюродный брат Дингаан. Он унаследовал сильное государство; его прекрасно обученная и дисциплинированная армия составляла 50 тысяч воинов (у Мзиликази было 6 тысяч). Дингаан не обладал военными и административными талантами Чаки, но по жестокости его превосходил. Причем, если Чака казнил людей за дело (другой вопрос – зачастую это дело могло быть довольно мелким), просто потому, что не признавал других методов наказания, то Дингаан действовал по принципу: бей своих, чтобы чужие боялись. Никто не мог чувствовать себя в безопасности, находясь рядом с ним – ни простой воин (Хаггард приписывает потомку Дингаана Кетчвайо слова: «Мои воины и мой скот прав не имеют», и Дингаан придерживался тех же взглядов), ни знатный индуна (военачальник) ни любая из его многочисленных жен. Не исключено, что именно Дингаан послужил для Райдера Хаггарда прототипом короля Твалы из романа «Копи царя Соломона»; правда, в отличие от могучего богатыря Твалы Дингаан был невысокого роста и довольно толстым.

Разведывательную экспедицию буров, ушедшую на север и достигшую горного хребта, названного Заутпансберг (перевести можно примерно как «посудина с солью»), возглавлял бур по фамилии Шольц. По счастливой случайности экспедиция не встретилась с отрядами Мзиликази и принесла в Капскую колонию известия о прекрасных, обширных, свободных от населения землях с высокой сладкой травой.

Третья экспедиция была самой интересной и о ней следует рассказать подробнее. Во-первызх, она была самой крупной. Разведывательная партия состояла из 21 мужчины, 1 женщины и множества цветных слуг. Все люди и имущество помещалось в 14 фургонах. Главой экспедиции был Питер Уйс из Уитенхейджа, и вел он своих людей по тропе, проложенной двумя годами ранее доктором Эндрью Смитом и ведшей к восточному берегу Наталя. Смит принес волнующие рассказы о Натале как о стране, которую орошают тысячи рек и ручьев и где с небольшими усилиями можно устроить фермы. Сопровождавший его бур Виллем Берг был еще более восторжен и постоянно говорил всем, что никогда не видел более прекрасной страны. Поэтому Наталь рассматривался как наиболее перспективное место для переселения. Ожидания оправдались. У подножия Драконовых гор лежала страна, прекрасная, как недавно политый цветущий сад, каждый клочок которой был действительно так плодороден, как это описывал Смит. «Только рай может быть прекраснее!» – восклицал потрясенный Питер Уйс.

Наталь имел большое преимущество перед территорией высокого вельда. Он имел прекрасную гавань – Порт Наталь, которая была нужна бурам для достижения подлинной независимости. В этом же был недостаток – на такой лакомый кусочек вполне могли позариться англичане. Они, хотя и в небольшом количестве (около 30 человек), уже появились там. Это были торговцы и охотники за слоновой костью. Помимо европейцев, там же проживало около двух тысяч прибившихся к ним африканцев из разных племен. С Дингааном у них установились добрососедские отношения, и чувствовали они себя так уверенно, что 23 июня 1835 года свое поселение объявили городом и назвали его Дурбаном в честь тогдашнего губернатора Капской колонии Бенджамина Д”Урбана. Жители города тепло встретили буров. С их помощью Уйс смог встретиться с Дингааном и из разговора вынес впечатление о том, что последний не стал бы возражать против занятия пустующего южного берега Тугелы. С этими обнадеживающими известиями экспедиция вернулась домой.

Началось осуждение вопроса – где быть Земле обетованной? И вельд, и Наталь имели свои плюсы и минусы. Наталь был более плодороден, имел гавань. Но Драконовы горы были труднопроходимы для фургонов, гавань могла стать приманкой для англичан, а в дружбе Дингаана уверенности не было – буры хорошо знали, как иногда быстро меняется настроение у африканских правителей, и иметь рядом армию в полсотни тысяч прекрасных воинов, хотя и лишенных огнестрельного оружия, им не хотелось.

Постоянно висевшая в воздухе мысль о переселении начала обретать реальные черты. Куда двигаться? Кто поведет? Когда идем? Первый шаг сделать долго никто не решался, пока один из буров, Андрис Хендрик Потгитер, не решил перейти к решительным действиям. Он собрал свою многочисленную родню, к ним присоединились семейства Стейнов, Либенбергов, Крюгеров, Бота и Роббертсов, и все они решили отправиться на Север. Новая страна таила неизвестные опасности, и двигаться через нее поодиночке было рискованно.

К переселению надо было готовиться. Продать то, что нельзя увезти, закупить то, что понадобится во время путешествия и на новом месте, привести в порядок фургоны и запасти провиант, а также написать всем друзьям письма, попрощаться и пригласить на новые места. Отец Поля продал стадо в 3000 баранов по 2 шиллинга за голову. Решение о переселении давалось нелегко – надо было рвать все связи, бросать налаженное хозяйство, уходить в неизвестность и начинать все сначала. Но стремление к свободе было сильнее страха за будущее.

Хендрик Подгитер.

Фото примерно 1852 года

Первыми Потгитер отправил 2 семейные группы, которые должны были проложить путь до Заутпансберга, а при возможности наладить контакты с португальцами из Лоренцо-Маркеша, Инхамбане или Софалы. Предводителями этого похода Потгитер назначил своего двоюродного брата – Иоаннеса Ван Ренсбурга и фермера Луи Трегарта. В числе этих групп была и семья Каспара Крюгера. Кроме его семьи, в путь отправились семьи его братьев – Герта и Теуниса.

Глава 3

Большой трек. Начало

традиция представляет как отважного переселенца, пустившегося в дальний путь, потому что существование под властью англичан стало для него невыносимым. Факты свидетельствуют об ином: английскими властями он обвинялся в скупке краденого скота и в том, что в 1834-35 годах подстрекал коса к войне. За его поимку полковник Гарри Смит (ставший позднее губернатором колонии) объявил награду в 500 голов скота. Где здесь правда, где вымысел – сейчас не узнать; впрочем, в то время представления о нравственности несколько отличались от современных. Так или иначе, но, услышав о том, что выдан ордер на его арест, Трегарт пересек реку Оранжевую и пас свой скот в треугольнике, образованном реками Каледон и Оранжевая. Хендрик Потгитер и Иоаннес Ван Ренсбург были его хорошими знакомыми и без труда уговорили его присоединиться к ним.

Это путешествие началось в мае 1835 года. Полю тогда было 9 лет. Первая группа эмигрантов пересекла Оранжевую и встала лагерем на реке Каледон. Остальные треккеры присоединились к ним через несколько месяцев – в начале 1836 года. Это и было началом движения, получившего название Большой Трек.

Люди шли уже не на разведку, а с твердой целью найти другую страну, закрепиться в ней и назвать своей. Разумеется, функция разведки не исключалась – страна была неисследована, и место для себя и новых эмигрантов еще надо было найти. Также Трегарт должен был разведать пути к Индийскому океану, чтобы выяснить, есть ли там подходящие гавани, через которые могли бы попасть на новые земли очередные партии переселенцев.

Трек-буры пересекают Кару. Картина Чарльза Дэвидсона Белла

В этом путешествии у Поля, как и других детей его возраста, уже были свои обязанности – он должен был следить за скотом и по возможности не давать ему разбредаться. Большинство черных слуг осталось в колонии, так что работы хватало всем.

Если о местности за рекой Оранжевой буры некоторое представление имели, то о землях севернее Вааля было известно только то, что там хозяйничают матабеле.

Трудности экспедиции усугублялись извечными бедами буров – нелюбовью к дисциплине и крайним индивидуализмом. Особенно усердствовал в этом один из переселенцев – Ян Преториус, который, как следует из дневника Трегарта, отличался весьме неприятным характером, постоянно обсуждал распоряжения руководителя и настраивал людей друг против друга. Только прирожденный дар руководителя и бесконечное терпение позволили Трегарту довести экспедицию до конца; вряд ли дело закончилось бы благополучно, если бы люди начали ссориться или разделились. Ведь в случае нападения рассчитывать можно было только на 9 человек, которые могли обращаться с оружием, и, может быть, нескольких подростков.

Движение было неспешным. Бычья упряжка вообще не самый скоростной транспорт, а имелось еще и большое количество скота, за которым нужен был постоянный присмотр (около 1000 голов крупного скота, более 6000 мелкого, не считая лошадей). Фургоны часто ломались, скот приносил приплод. Все это было поводом для остановки. Ориентиров в вельде почти не было, за исключением горы Таба-Нгу, которую буры назвали Блесберг (Белая гора), мимо которой проезжали все караваны переселенцев, идущие по пути, проложенному Трегартом. Название свое эта гора получила за то, что скала, находившаяся на ее вершине, была покрыта слоем белого птичьего помета. За Ваалем территория стала опасной: было известно, что ее считали своей матабеле. Но судьба была благосклонна к переселенцам: незадолго до этого произошло кровавое сражение между воинами Мзиликази и Дингаана, после которого враждующие армии разошлись по своим домам, и караван двигался по нейтральной территории Далее караван спустился по долине реки Олифант и, найдя проход, миновал невысокую горную цепь. Здесь между Трегартом и Ренсбургом возникли разногласия. Ренсбург хотел достичь Лоренсо-Маркеша, чтобы пополнить запас пуль и пороха, который за время похода сильно истощился, а Трегарт – продолжить путь к Заутпансбергу, до которого оставалось не более двух недель пути. Они расстались, и место, где это произошло, было названо Стридпорт (проход Ссоры), и это название впоследствии получила вся горная цепь с этим проходом. Трегарт продолжил путь к Заутпансбергу, где решил в ожидании Потгитера исследовать окружающую местность, а Ренсбург отправился на восток.

Оказалось, что в окрестностях Заутпансберга местность заражена мухой цеце. Опросив местных жителей, Трегарт выяснил, что мухой заражены местности к северу и востоку; поэтому двигаться на юго-восток, к заливу Делагоа, казалось предпочтительнее. Пока Трегарт обдумывал варианты, в его лагере появился Потгитер, караван которого, состоявший из состоявший из двухсот человек, за четыре месяца до этого пересек Оранжевую. Опередив весь караван, Потгитер с одиннадцатью товарищами поехал вперед, чтобы выяснить судьбу передового отряда.

Компаньоны обсуждали два вопроса: как выйти к побережью и какова судьба Ренсберга. Было решено, что Потгитер с несколькими людьми постараются найти следы последнего, в то время как Трегарт останется на месте.

Потгитер не нашел Ренсберга – выяснил только, что тот шел на восток, к Иньямбамбе. К тому времени, когда он вернулся, слухи о гибели отряда достигли лагеря Трегарта, и он, оставив Потгитера с усталыми лошадьми, сам с пятью товарищами пошел по следам Ренсберга. Увы, слухи подтвердились. Выяснилось, что, уже перейдя Лимпопо надалеко от впадения в нее реки Клейн Литаба, его отряд подвергся нападению воинов вождя Сошанганы. Весь отряд, 49 человек, был уничтожен за одну ужасную ночь. Сошангану привлекло имущество буров, особенно железо; поэтому он приказал своему индуне Малители с его импи уничтожить белых. Буры отстреливались всю ночь, но к утру, когда закончились боеприпасы, все они были убиты.

Положение переселенцев было нелегким. Люди умирали от малярии, скот – от сонной болезни. Найдя более-менее подходящее место, Трегарт устроил там лагерь, в котором насколько месяцев поджидал Потгитера. Ситуация осложнилась тем, что в районе Саутпансберга началась война между местными племенами. У людей кончались запасы пищи и пороха, скот продолжал падать от сонной болезни. Чтобы избежать этого, было решено уйти в более благоприятную местность. На восток было нельзя – это показала судьба Регенсберга, на юг, к Ваалю, тоже – по слухам, там Потгитер имел столкновения с матабеле. Оставался юго-восток, к бухте Делагоа.

Предварительно Трегарт написал несколько писем португальским властям и получил разрешение прибыть на португальскую территорию, которое привезли два солдата с отрядом туземцев племени байс. Снова вещи были уложены, быки запряжены и начался очередной поход, оказавшийся исключительно трудным. Продолжались болезни, умирали дети, падал скот. У самого Трегарта умер младший ребенок, которого он похоронил посреди вельда в неглубокой могиле. Чрезвычайно сложным стал переход через Дракенсберг. К сожалению, трудности похода не объединили его участников, ссоры и разногласия продолжались. Только 30 ноября 1837 года, спустя три с половиной месяца, караван достиг поросшего травой плато на вершине Дракенсберга. С удивлением смотрели на них люди племени сикороро, из-за светлой кожи считавшие их ожившими покойниками.

Спуск с почти километровой высоты был не легче подъема. Ситуацию усугубляло поведение Преториуса, который постоянно пытался найти свой собственный путь, все время попадал в неприятности и вынуждал Трегарта отвлекаться, чтобы выручить его. Но вскоре трудности остались позади. Фургоны вышли на равнину и двинулись к Лоренцо-Маркешу.

Конец путешествия оказался печальным. Измученные трудностями похода путешественники стали жертвой свирепствовавшей там малярии. Из 52 путешественников в течение короткого времени скончалось 19. 1 мая 1838 года скончалась жена Трегарта. 10 августа он сделал последнюю запись в своем дневнике. Спустя десять недель он скончался от малярии, не дожив до 60 лет.

Его сын Каролус не стал присоединяться к треккерам, которых отправили морем в Наталь (к тому времени их осталось 25 человек). Он продолжил исследовать Африку: был в Эфиопии, Зимбабве, даже на Мадагаскаре. Врнувшись в Делагоа и узнав, что его товарищи уплыли в Наталь, он в одиночку отправился туда пешком. Впоследствии, найдя место гибели отряда Рейнсберга, он предал земле кости убитых. В конце концов он поселился в Трансваале и скончался, будучи уже в преклонном возрасте, в 1901 году.

Глава 4

Большой трек продолжается

Итак, первая попытка основать поселения за Ваалем оказалась неудачной. Потгитер действовал более осторожно и старался не допускать ненужного риска и всяких проявлений авантюризма и анархии. Его экспедиция состояла из 200 человек (кроме белых, было несколько туземных слуг), которые пересекли реку Оранжевую в феврале 1836 года. Вода в это время года стояла высоко. Посовещавшись, переселенцы решили все же переправляться, и, пока одни разгружали фургоны, другие рубили деревья и вязали понтоны, на которых переправляли скот и людей.

И вот все переправились. Свобода! Нет англичан! Мы свободны! Радовались все, особенно дети, для которых это было большим приключением. Среди них был и десятилетний Поль Крюгер. Но свобода – палка о двух концах. Теперь никто не защищал этих людей. Что бы ни произошло – надеяться можно было только на себя. Хищники, ядовитые змеи, малярия, сонная болезнь, вражеские импи… К счастью, все эти беды их миновали. Неприятность доставляли только бушмены, которые несколько раз подбирались к фургонам, чтобы чем-нибудь поживиться. Люди, которые встречались днем, были настроены дружелюбно – это были гриква, которые охотно отдавали зерно в обмен на товары.

Успех экспедиции Потгитера в значительной мере был обусловлен тем, что он был ее единственным признанным лидером. Участники экспедиции подбирались не случайно – многие из них были связаны с Потгитером родственными узами. Семейства, оставившие впоследствии свой след в истории страны, например, Крюгеров, Стейнов, Бота и других, были в их числе. Потгитер, которому было 42 года, к тому времени был женат в четвертый раз и имел 17 детей. Его жизненный опыт был весьма богат – он был сыном трекбура и ранние годы его жизни прошли в постоянных передвижениях, потом он стал фермером, участвовал в походах против коса, пережил все связанные с британским управлением неприятности, недалеко от его дома произошла трагедия Слагтерс-нека. Человеком он был сильным, смелым, вспыльчивым и бескомпромиссным.

После переправы через Оранжевую состоялся совет, на котором Потгитер был официально признан руководителем похода – трек-коммандантом. В молескиновом жакете, укороченных брюках и широкополой соломенной шляпе он олицетворял собой классического африканера, рожденного этой землей.

Дальнейшие события показали, что со своей задачей он справился прекрасно. Он делал то, что должен был делать, и даже у африканцев он вызывал уважение тем, держался с ними на равных и уважал их ценности, не пытаясь навязать им христианскую мораль и ценности цивилизованного мира. В конце концов он заслужил даже уважение Мзиликази, который долгие годы был его злейшим врагом.

Маршрут треекеров проходил мимо горы Таба-Нгу (Блесберга); жившие у ее подножия баролонги во главе с вождем Морокой очень боялись матабеле и решили заключить союз с бурами. Передохнув некоторое время, буры двинулись дальше на север. На реке Вет они установили хорошие отношения с местным вождем, Макваной. На ее притоке, реке Санд (Песчаной) были прекрасные пастбища. Здесь все и решили остаться, разойдясь в стороны в поисках хороших участков для ферм. 25 мая 1836 года, предупредив всех о том, что Вааль переходить нельзя – это граница территории матабеле – Потгитер с одиннадцатью компаньонами отправился на поиски Луи Трегарта.

Как было описано выше, он нашел Трегарта и услышал печальную весть о гибели отряда Ван Ренсбурга. 17 августа Потгитер отправился назад, к Санд-ривер. Дойдя до Вааля, он услышал страшную весть. Матабеле напали на его людей.

Король матабеле Мзиликази не был кровожадным варваром. Он достаточно дружелюбно относился к белым и разрешал им жить в его стране, если они с уважением относились к его законам и не охотились без разрешения. В его владениях даже была христианская миссия. Но к южной границе своих владений, реке Вааль, Мзиликази относился настороженно, поскольку именно оттуда вторгались зулусы и гриква, уводившие скот и женщин. Поэтому, получив сведения о том, что Вааль перешли люди, которые идут по его земле и охотятся без его разрешения, он отдал своему индуне Мкалипи приказ напасть на этих людей, уничтожить мужчин, а женщин и девочек доставить в королевский гарем. Трегарту, перешедшему Вааль немного ранее, просто повезло, что его отряд не был обнаружен; в том, что он был бы уничтожен, сомневаться не приходится.

Получив от разведчиков известия о том, что белые охотники разбились на несколько групп, Мкалипи также разделил свое импи и приказал одновременно напасть на два лагеря белых. Это были охотники из экспедиции Потгитера, перешедшие Вааль вопреки его запрету. Во время нападения охотники были рассеяны по вельду и благодаря этому некоторым из них удалось убежать. Двое, Стефан Эразмус со своим сыном, достигли лагеря Лиденберга и предупредили его о нападении, но Лиденберг решил, что его просто пугают. Вскоре его отряд тоже был уничтожен. Эразмус спустя несколько часов, едва не загнав лошадь, доскакал до следующего лагеря треккеров, и там к его словам отнеслись серьезно. Буры отгородили фургонами место, где Вааль делал крутой изгиб, обеспечивая естественную защиту. Но даже сейчас исход был неясен: тридцать пять человек против пятисот. Все же после шестичасовой схватки матабеле отступили.

В результате этих нападений погибло 53 белых разного пола и возраста. Хрупкий мир был нарушен. Вопрос стоял ребром – или буры победят Мзиликази, или он уничтожит их. Потгитер боялся, что недавно начавшийся поход уже обречен.

Глава 5

«Мертвые не потеют!», или первый бой

На пути к Санд-ривер Потгитер встретил много буров из своей экспедиции, которые, напуганные слухами о приближении матабеле, спешили отойти на юг. Самые осторожные вернулись к Блесбергу, куда уже прибывали новые партии треккеров. Но Потгитер решил не отступать. Он призвал буров защищаться, устраивая для этой цели укрепленные лагеря. Сам он со своими сторонниками устроил такой лагерь на небольшом копье (холме) на небольшом расстоянии к югу от Вааля. Холм был расположен удачно: с него открывался вид на всю окружающую местность на много миль вокруг, а преимущество в высоте, хотя и небольшое, позволяло стрелять на большее расстояние. Вся надежда Потгитера на удачный исход противостояния основывалась на его надежде на превосходство огнестрельного оружия и укрепления их фургонов. Шанс победить был невелик – в распоряжении Потгитера было всего 33 мужчины и 7 подростков (сначала их было больше, но несколько человек, испугавшись, покинули лагерь).

Использование фургонов (как и любой повозки) в качестве укрепления – не новость в военном искусстве. Сама логика диктовала тем, у кого они были, использовать их в качестве временного укрепления на открытой местности. Перелезть через фургон было почти невозможно, на его покрытие укладывалась толстая кожа, что делало его почти неуязвимым для брошенного копья, пространство между землей и днищем забивалось колючим кустарником. Между собой фургоны связывались, чтобы их нельзя было растащить или опрокинуть.

Много лет спустя, на митинге, посвященном 60-й годовщине дня Дингаана (об этом будетрассказано ниже), Поль Крюгер вспоминал, как он помогал резать колючие ветки и улладывать их под дно фургонов

Лагерь Потгитера состоял примерно из 40 фургонов (некоторые источники уменьшают эту цифру до 27), составленных в квадрат. Еще 7 фургонов стояли в центре лагеря и предназначались для укрытия женщин и детей, а также для раненых. В двух расположенных по диагонали углах лагеря буры устроили подобие небольших укреплений, которые позволяли им вести продольный огонь вдоль всех четырех сторон лагеря. Два фургона в разных концах лагеря стояли с таким расчетом, чтобы их можно было убрать; они не были привязаны к остальным фургонам и их оси были тщательно смазаны. Их предполагалось использовать в качестве ворот. Когда основные приготовления были закончены, Потгитер распорядился уничтожить окружавшую лагерь густую жесткую траву, и через нее прогнали скот, который ее вытоптал.

Все эти работы заняли несколько недель. Лагерь готовился к обороне: оловянная посуда переплавлялась на пули, женщины делали импровизированные гранаты: небольшой кожаный мешочек наполнялся порохом и кусками металла. При взрыве начинка разлеталась, и в густой толпе каждый кусок находил свою жертву. На близком расстоянии это оружие было весьма эффективным. Боеприпасы были разложены так, чтобы все время быть под рукой. Все оружие, в том числе запасные ружья, были приведены в полную готовность. Если мужчина, выстрелив, отдавал ружье женщине, а она давала ему заряженное, скорострельность могла достигать 6 выстрелов в минуту. И все же в качестве последней меры предусматривалась такая: когда становилось ясно, что лагерь не удержать, мужчины договорились убить женщин и детей, чтобы те не попали в руки врага.

Проблемой оставалось огромное стадо: источники называют цифру в 5000 голов коров и вдесятеро больше овец. Похоже, что цифра преувеличена: буры стояли лагерем около месяца, и вряд ли такое количество скота могло прокормиться на одном месте. В любом случае этот скот становился добычей матабеле, спрятать его в лагере никакой возможности не было, место там было только для верховых лошадей.

Все необходимое было сделано и оставалось только ждать. Буры ждали появления врага с фатализмом людей средневековья. Ждать пришлось довольно долго, около месяца. 15 октября в лагерь прибежали напуганные туземцы из племени Батаунгов, крича, что огромное импи матабеле под командованием самого Мкалипи приближается к лагерю и находится от него на расстоянии нескольких часов пути. Время близилось к вечеру и Потгитер, едва дождавшись окончания молитвы, послал на разведку Кильерса, чтобы тот уточнил расположение и силы противника. Кильерс вернулся с вестью о том, что матабеле идут в количестве около 5000 воинов.

На следующий день, 16 октября, Потгитер сам с небольшим отрядом выехал на рекогносцировку. При удачном стечении обстоятельств он рассчитывал вступить в переговоры с Мкалипи и склонить его к миру. Через полтора часа отряд встретил матабеле. Те сразу выстроились в боевой порядок и попытались окружить буров. На предложение о переговорах представитель матабеле ответил:

– Мы слуги Мзиликази, только он наш господин. Мы выполняем его волю и пришли сюда не для того, чтобы говорить с вами, а чтобы вас убить.

Матабеле немедленно атаковали буров и те начали отступать, применяя при этом свою тактику: выстрел, отъехать, зарядить ружье, приблизиться и снова выстрелить. Этим буры владели в совершенстве. Как с гордостью писал Кильерс, во время этого отступления он успел сделать 16 выстрелов, убивая каждым по три человека.

В лагере начались последние приготовления к бою. Мужчины чистили оружие, женщины и дети молились. Тем временем матабеле окружили лагерь и стали готовиться к штурму – точили копья, резали бурский скот (мясо они ели сырым) и обсуждали, что будет, когда лагерь будет захвачен. Буры ощущали себя мышкой в когтях у кошки.

Матабеле не торопились штурмовать, и ожидание выматывало треккеров. Первым не выдержал Потгитер. Привязав к палке красную тряпку, он залез на фургон и стал размахивать ею, дразня матабеле. Это привело их в бешенство: с криками "Булала» (убей) они кинулись в атаку.

Матабеле были народом воинов. Подобно древним спартанцам, они не отступали, но побеждали или умирали. Их упорство в бою подреплялось тем обстоятельством, что по приказу Мзилиази семья воина, бежавшего с поля боя, могла быть уничтожена или обращена в рабство. Вид атакующих матабеле мог заставить дрогнуть самое смелое сердце: сверкаюшие наконечники копий, головные уборы из разноцветных перьев, пестрые щиты и накидки. Буры выждали, когда те приблизятся на должное расстояние, и открыли огонь.

Лагерь превратился в ад. Крики матабеле, выстрелы, ржание лошадей…Пороховой дым, свист летящих копий. Некоторым матабеле удалось прорваться к лагерю буквально по трупам их товарищей, но стена из фургонов оказалась для них непреодолимой. В тех, кто был близко, летели импровизированные гранаты; тех, кто как-то сумел прорваться через фургоны, сбивали прикладом. 33 мужчины и семь мальчиков (среди них был и Поль Крюгер, которому за неделю до того исполнилось 11 лет) сражались против армии в 5000 человек. Стволы ружей раскалились до того, что стрелять из них стало опасно – порох мог вспыхнуть при заряжании. Чтобы ускорить заряжание, пули держали во рту и выплевывали их в ствол, а порох вместо шомпола уплотняли просто ударом приклада об землю. Глаза слезились от дыма, плечи ныли от отдачи при стрельбе, а врагов меньше не становилось.

Женщины заряжают пустые ружья

Картина Г.С. Смитхарда и Д.С. Скелтона

Первая атака была отбита. Матабеле, почти незнакомые ранее с тактикой буров, отступили на безопасное расстояние. Это было их первое поражение. Буры стали срочно приводить себя в порядок – перевязывать раненых, чистить ружья, пополнять свой запас пуль и пороха.

Потгитер присмотрелся к окружавшим лагерь телам врагов. Большинство из них были убиты, но некоторые только ранены или просто притворились мертвыми, чтобы принять участие в следующем приступе. Солнце к тому времени стояло уже высоко, и Потгитер, имевший большой опыт в войнах с туземцами, сразу отличил павших от живых.

– Стреляйте в мокрых! Мертвые не потеют!

Приказ был исполнен

Скоро началась новая атака. Теперь матабеле изменили тактику. Вместо того, чтобы штурмом захватить лагерь, ворвавшись в него и сойдясь врукопашную, они, подбегая на нужное расстояние, стали бросать ассегаи круто вверх, чтобы они перелетали через фургоны и падали внутри лагеря. Это тоже не принесло им успеха, атака вновь захлебнулась.

Нового штурма не было. Мкалипи был ранен, индуна, который занял его место, решил, что продолжать атаки бессмысленно. Храбрость матабеле была побеждена военным превосходством буров. Потеряв около 500 человек и захватив бурский скот, матабеле ушли на север. Скоро поднятое ими облако пыли исчезло за горизонтом.

Буры стали считать потери и приводить лагерь в порядок. Убитых было двое, среди них Николас Потгитер, брат руководителя похода. Четырнадцать человек было ранено, в основном во время второй атаки, залетевшими в лагерь ассегаями. Их собрали 1137 штук! Кильерс писал, что копье попало ему в бедро, но он вытащил его из раны и убил им нападавшего матабеле.

Убедившись в уходе матабеле, буры вознесли благодарственную молитву за дарованную им победу. Когда стемнело они, опасаясь нового нападения, выставили охрану, зажгли лампы и развесили их по периметру лагеря.

Нападения не последовало. Матабеле ушли, но и положение буров было незавидным. Они лишились всего скота, даже упряжных быков, еды было мало, а вокруг была враждебная земля. Находясь внутри лагеря, буры отбили бы новое нападение, но, выйдя из него, были бы почти беззащитны. А лагерь был окружен кольцом мертвых тел, которые на жарком солнце начали разлагаться и привлекали тучи мух. Пришлось запрячь в фургоны лошадей и переехать на новое место, в четырех милях от холма, получившего с этого дня название Фегкоп (Холм битвы). Брат Потгитера Германус отправился за помощью к Блесбергу.

Монумент на месте сражения при Фегкопе

Следующие две недели были чрезвычайно тяжелыми. Запасы зерна кончились, охотиться было опасно; из фургонов был слышен плач голодных детей. Наконец от Таба-нгу прислали молочных коров, упряжных волов и зерно.

Восстановив силы и убедившись, что отряду более ничего не грозит, Потгитер сразу начал думать об ответном ударе – он хотел отомстить матабеле и вернуть захваченный скот, а главное – навсегда устранить угрозу с этой стороны. В Таба-Нгу он нашел все, что для этого требовалось – оружие, провиант и добровольцев.

По отзывам миссионеров, находившихся в то время в земле матабеле, Мзиликази был доволен результатами похода – ведь была захвачена большая добыча! А остальные тем временем оплакивали погибших, и плач над рекой Марико не смолкал несколько недель.

Наверное, все правители-тираны чем-то похожи друг на друга, и фраза: «Ты, государь, людишек не жалей – бабы новых нарожают!» – одинаково всем им близка.

К Таба-Нгу к тому времени прибывали новые караваны. 19 ноября прибыл очередной, из 100 фургонов, возглавляемый Гертом Марицем. Сорокалетний Мариц несколько выделялся из общей массы треккеров. Он был горожанином и занимался изготовлением фургонов, был начитан, разбирался в политике. Он первый высказал мысль о том, что бурам необходимо иметь какое-то самоуправление, чтобы решать свои вопросы. С этой целью 2 декабря 1836 года состоялось заседание, на котором тайным голосованием на разные посты было избрано семь человек. Эндрик Потгитер, чей авторитет военного руководителя после сражения при Фегкопе был неоспорим, получил пост «Лагерного команданта» – что-то вроде силового министра, а Мариц – должность президента и главного судья. И первым решением нового правительства стало решение об организации карательного похода против матабеле.

Для похода был набран отряд из 107 белых, 40 гриква и 49 баролонгов, которых взяли специально, чтобы пасти захваченный скот. Каждый – Потгитер и Мариц – командовал собственными людьми, и люди Марица специально носили на шляпах красную ленту, чтобы отличаться от прочих.

Поход оказался удачным. 2 января 1837 года отряд Потгитера вышел из Таба-Нгу; отряд Марица вышел днем позже. Объединившись, они вброд перешли Вааль и, чтобы сбить с толку разведчиков Мзиликази, свернули сначала на восток и только от района современной Претории пошли на запад. Проводниками служили Матлаба, вождь баролонгов, который ненавидел Мзиликази, и воин матабеле, попавший в плен при Фегкопе. Проделав за две недели 325 миль, коммандо достигло места, с которого было удобно атаковать долину Мосега. Последняя представляла собой скопление из пятнадцати краалей, расположенных в окруженной высокими холмами красивой долине окружностью около 10 миль. Между холмами было несколько узких проходов.

Вечером 16 января коммандо незамеченным достигло границы холмов и, пока люди Марица занимали южные проходы, люди Потгитера собирались у подножия южных холмов. На рассвете всадники атаковали ближайший крааль.

Матабеле были застигнуты врасплох. Они, не понимая, что происходит, выбегали из хижин под бурские пули и гибли во множестве. Буры поджигали хижины и гнали перед собой толпы уцелевших матабеле. Находившиеся в Мосега миссионеры чудом уцелели и один из них, преподобный Даниэл Линдли, оставил такое описание этого побоища:

«Тринадцать или пятнадцать краалей были атакованы и разрушены. Жившие в них люди частью разбежались. Множество женщин было застрелено или убито ассегаями. Неизвестно, сколько было убито людей, но, думается, около двухсот. Среди нападавших убито было двое, оба туземцы. Один забежал в хижину и был убит хозяином, другого по ошибке застрелил бур, принявший его за воина Мзиликази. Нападавшие захватили шесть тысяч голов скота и уничтожили все плоды нашего труда».

Все это выглядит очень жестоко, но нужно понять, в каких условиях все это происходило; если бы буры при Фегкопе не выстояли, их ждала бы такая же участь, и то же самое ожидало и других переселенцев. Не стоит забывать и о том, что первым напал именно Мзиликази. Для буров крайне важно было показать Мзиликази, что теперь они представляют собой силу, с которой ему следует считаться. И еще до того, как солце достигло зенита, все жители долины Мосега был убиты или бежали.

Хотя матабеле потерпели поражение, скот был возвращен, а Мзиликази получил урок, цель похода не была достигнута. Армия Мзиликази все еще представляла грозную силу; окончательную победу можно было одержать, только разрушив столицу Мзиликази Капайн, но лошади буров слишком устали, чтобы проделать еще шестьдесят миль, а застать Мзиликази врасплох было уже нельзя.

Не одержав окончательной победы, буры вынуждены были возвратиться к Блесбергу. Они торопились, так как ожидали нападения главных сил матабеле, и хотели поскорее увести скот за Вааль. Вместе с ними ушли американские миссионеры, опасавшиеся, что матабеле под горячую руку могут их убить. Возвращение было поспешным –всем постоянно казалось, что матабеле преследуют их и скоро нападут. 28 января коммандо вернулось к Таба-Нгу. Уже по дороге между Марицем и Потгитером начались разногласия по поводу раздела добычи. Потгитер считал, что больщая часть должна достаться ему, чтобы возместить его потери при Фегкопе, а Мариц хотел делить все пополам, приводя всякие юридически обоснованные доводы и пуская в ход все свое красноречие. В конце концов Потгитер настоял на своем, но рассорились руководители окончательно. Второго, решающего похода против матабеле сразу организовать не удалось. Встреча Потгитера с Мзиликази состоялась несколько позднее.

Глава 6

Трек продолжается. Рождение государства

Воодушевленные слухами о победах над матабеле, ранее сомневающиеся или опасающиеся буры из Капской колонии хлынули на север. Англичане особенно им не мешали, поскольку на территорию к северу от Оранжевой реки никто не претендовал. Переселенцы собирались в небольшие караваны – так проще было найти место для стоянки, пастбища и воду для скота. Не считая некоторых неприятностей от недружелюбно настроенных бушменов, путешествие протекало благоприятно – было много дичи, воды и травы в достатке, можно было даже ловить рыбу и выменивать зерно в иногда попадающихся кралях. Даже пожар в вельде воспринимался как знамение свыше – столб дыма днем и огонь ночью, которые показывают путь в Землю Обетованную. Все караваны сходились к Таба-Нгу, где образовался огромный лагерь из фургонов, которых насчитывалось до 1000.

Между Потгитером и Марицем продолжались разногласия. Теперь они касались не скота, а территории, которую следовало колонизировать. Потгитер настивал на высоком Вельде, Мариц обращал взоры на Наталь. Правда, оба соглашались, что сперва следует разделаться с Мзиликази. Сообщество буров тоже разделилось, каждая партия поддерживала своего лидера.

Споры закончились в апреле 1837 года, когда в лагерь прибыл караван из 100 фургонов, командовал которым Пит Ретиф. Уже немолодой к тому времени человек (ему было 57 лет), он имел большой авторитет среди буров. Почти сразу после прибытия в лагерь Ретиф был избран губернатором и главнокомандующим. Герт Мариц сохранил свои посты, а Потгитер, к большому его огорчению, остался не у дел. Такой ценой треккеры обрели некоторое единство и окончательно отделили себя от власти британской короны.

Ретиф все же прислушивался к советам Потгитера и решил совершить поход на матабеле. Вопрос о направлении эмиграции пока оставался открытым. А в июле состоялся митинг, на котором была принята конституция нового государства. Оно получило название Свободная Провинция Новой Голландии в Юго-Восточной Африке.

Кроме того, Ретиф сумел заключить мирные договора с окрестными племенами и тем самым обезопасил дальнейшее продвижение буров. А вскоре вернулись разведчики, которые нашли проходы через Дракенсберг. Узнав об этом, Ретиф склонился к тому, что страной буров должен стать Наталь. Высокий вельд нужно было покинуть. Потгитер с ним не согласился, и его поддержал другой признанный лидер, Пит Уйс. Буры снова раскололись на две партии. Ретиф стал готовиться к походу за Дракенсберг, а Потгитер и Уйс – к походу на Мзиликази.

Пит Ретиф

Для похода на Мзиликази было собрано коммандо в 330 человек под единоличным командованием Эндрика Потгитера. В конце октября коммандо прошло через опустошенную в прошлый набег долину Мосега – люди туда не вернулись. Пройдя через лесистую долину реки Марико, буры подошли к столице матабеле Капайну. Стратегия была простой – спровоцировать матабеле на атаку, и затем применить свою излюбленную тактику – стрельбы с лошади на безопасном для себя расстоянии. Все вышло так, как было задумано, и в результате после девятидневных стычек матабеле лишились половины армии – погибло около 3000 воинов (потерь у буров не было). 12 ноября 1837 года буры торжественной молитвой отметили победу. Капайн был сожжен, бурам достались большие трофеи—только себе они оставили 7000 голов скота, не считая того, что было отдано сопровождавшим их баролонгам. Как сказал по этому случаю Кильерс – что было их, стало наше. А Мзиликази был вынужден уйти на север, за реку Лимпопо, где образовал новое государство матабеле, просуществовавшее 50 лет. Потгитер же не стал откладывать дело в долгий ящик и, прежде чем над Капайном развеялся дым, провозгласил всю территорию матабеле принадлежащей бурам по праву завоевания. Эта территория включала в себя значительную часть современной Ботсваны, три четверти образованного позднее Трансвааля и половину Оранжевой республики. По поводу раздела трофеев снова возникла ссора между Потгитером и Марицем (который и-за болезни не смог участвовать в сражении). Потгитер снова настаивал на том, что его людям причитается большая часть, но Мариц, резонно возразив, что потери при Фегкопе были достаточно возмещены после Мосеги, настоял на равном разделе.

Так коммандо прибыло к берегам Санд-ривер, которые к тому времени опустели. Эмигранты по стопам Ретифа двинулись в Наталь. Ретиф ушел туда несколько ранее, смог договориться с Дингааном и прислал весть о том, что земля между Тугелой и Умзимкулу свободна для заселения. Потгитер двинулся в путь неохотно – он предчувствовал, что добром это не кончится.

Путь в Наталь оказался очень нелегким. Сезон был выбран неудачно – старая трава сгорела, новой еще не было, к тому же у овец начался окот, и все это не позволяло делать за день в среднем больше двух миль. Многие эмигранты, напуганные трудностями, повернули назад; менее чем через месяц после начала переселения под началом Ретифа из первоначальных 54 фургонов осталось 23. Но те, кто не испугался трудностей, были вознаграждены. Сезон дождей не заставил себя ждать. Когда, преодолев долгий и тяжелый подъем, фургоны приготовились спускаться в Наталь, степь расцвела. Началась весна, вельд покрылся травой, благоухали цветы. С высоты перевалов Дракенсберга путники смотрели на новую обетованную землю, оценивая ее возможности и любуясь ее красотой. Трава и вода для скота, деревья, из которых можно построить дома, и, главное, свобода! Господь дал все это детям своим!

Правда, спуск в Наталь оказался ненамного легче подъема. Склон был усеян валунами, которые нужно было убирать. В других местах надо было рубить деревья, расчищать кустарник, засыпать ямы. И главное – тормозить тяжелые фургоны, которые так и норовили вырваться и покатиться по склону. Людям пришлось выйти из фургонов; детей несли на руках, больных – на носилках.

Только 19 октября фургоны достигли относительно ровного места, за которым начинался спуск в долину, и путешественники смогли передохнуть и вознести благодарственные молитвы. Тут был устроен временный лагерь. Рядом была большая пещера, в которой устроили временную церковь; по этой причине место расположения лагеря получило название Керкенберг (Гора-церковь).

Ретиф к тому времени уже был далеко – еще в начале похода он, стремясь выяснить положение вещей и наладить все возможные контакты, налегке, с четырьмя фургонами и 14 всадниками ушел вперед, оставив руководство остальными 19 фургонами на своего пасынка.

Глава 7

«Убить колдунов!»

Король зулусов Дингаан ждал белых. Давно один колдун предсказал ему, что с юга придут белые люди и заберут его землю. Дружбы к белым он не испытывал – небезосновательно он считал, что белые и черные люди – враги и друзьями никогда не станут. Он уже знал о поражении, которое потерпели матабеле в долине Мосега и при Фегкопе. На мирные предложения буров он ответил согласием по двум причинам – во-первых, он надеялся получить от буров огнестрельное оружие и лошадей. Во-вторых, понимая, что вряд ли сможет противостоять им в открытом сражении, надеялся заманить их в засаду и расправиться с ними.

Ретиф торопился встретиться с Дингааном еще по одной причине. Незадолго до этого отряд всадников, вооруженных и одетых, как белые, напали на зулусское пвстбище и угнали 300 голов скота. Во время нападения они кричали, что сами они – буры, что за ними скоро придет множество других и сделают с Дингааном то же, что раньше сделали с Мзиликази.

Двигаясь к порту Наталь, Ретиф видел разрушенные краали, жители которых были угнаны или прятались. Достигнув порта, Ретиф обнаружил, что он никому не принадлежит, а англичане, живущие там, немногочисленны и разделены на фракции: обе эти фракции боялись Дингаана, но одни видели гарантом своей безопасности Англию, другие надеялись на буров и прибытие Ретифа было для них большой радостью.

Чтобы собрать максимально подробную информацию, Ретиф оставался в Порт-Натале до 27 октября. Он пришел к выводу, что трудностей не предвиделось ни со стороны англичан, ни со стороны Дингаана. Особенно порадовали его известия, полученные из столицы Дингаана – крааля с труднопроизносимым названием Умгунгундхлову. Там находился английский миссионер, преподобный Френсис Оуэн, которого Дингаан принял как друга. Ретиф написал письмо, предназначенное для Дингаана, которое Оуэн 26 октября ему прочитал; в письме выражалась уверенность на добрые отношения между бурами и зулусами, надежда на встречу Дингаана с предводителями буров и на то, что буры смогут поселиться на свободной земле, примыкающей к территории зулусов. Ответа Ретиф ждать не стал и выехал к зулусской столице в сопровождении четверых своих людей и двух переселенцев из Наталя, знавших зулусский язык. Ответ Дингаана он получил уже в дороге, и ответ был весьма обнадеживающим: Дингаан писал, что его воины отобрали у матабеле несколько овец, захваченных теми ранее при Фегкопе, и желает их вернуть. Воодушевленный таким ответом, Ретиф продолжил путь, надеясь на легкое решение всех вопросов.

Столица Дингаана Умгунгундхлова представляла собой окруженной палисадом поселение, состоявшее из примерно 2000 больших хижин (каждая могла вместить до 20 воинов). Помимо этого, в центре находился плац, на котором устраивались парады воинов или королевского скота. Значительную часть занимали личные покои Дингаана: его дворец, стоявший на искусственной насыпи, хижины, в которых жили 90 жен его гарема, и хижина его матери. Кроме этого, было особое отгороженное место, где Дингаан несколько раз в день совершал омовения. Дворец Дингаана представлял собой круглое здание, диаметром 20 футов. Крышу поддерживали 22 деревянных покрытых бусинами столба. Пол, по описаниям, был абсолютно гладок и сиял как зеркало.

Примерно в километре от столицы находился холм, названный Ква Мативане (место Матеване), служивший местом казней. Свое название он получил от одного из казненных там вождей, которому случилось вызвать гнев Дингаана. Трупы казненных на холме не убирались, и над холмом постоянно кружили стаи стервятников. Этих птиц Дингаан называл своими детьми и старался не оставлять их без еды. Казни происходили почти каждый день, часто по два и более человека за день. Сегодня могли казнить женщину, которая не так что-то сказала индуне, а на следующий день – самого индуну. Поводов для казней всегда было достаточно, и путешественников ужасала беспричинная жестокость Дингаана. Особенно поражало то, что Дингаан отправлял людей на смерть не под влиянием гнева, а совершенно хладнокровно. Увы! В те времена доброта и жалость часто приравнивались к слабости и могли дорого обойтись правителю.

Помимо казней любимым развлечением Дингаана было созерцание принадлежащих ему стад: скотина была обучена ходить строем и выполнять эволюции наподобие воинов на параде. А большую часть времени король проводил в своем гареме. Посещавших Дингаана белых путешественников это удивляло, потому что на европейский взгляд женщины были очень толсты и некрасивы.

Миссионера Оуэна Дингаан принял приветливо, потому что общение с ним давало ему возможность лучше узнать белых людей, а, может быть, и найти через него способ достать огнестрельное оружие. Правда, место для размещения лагеря святому отцу досталось не лучшее: небольшой холм, лишенный растительности, продуваемый всеми ветрами, зато с видом на соседний Ква Мативане.

К христианской вере Дингаан не проявил большого интереса; все уроки богословия прерывались вопросами о том, как устроено огнестрельное оружие и как можно его получить. Больше всего, очевидно, Дингаана напугала перспектива воскрешения мертвых. Оуэн писал, что Дингаан задал ему вопрос о том, сколько времени был мертв Христос. Услышав, что всего три дня, он успокоился и сказал, что, скорее всего, он был не мертв, а просто притворялся.

Ретиф прибыл к Дингаану 7 ноября – как раз тогда, когда на берегу Марико коммандо Потгитера добивало импи Мзиликази. Дингаан был в раздумьях – убить Ретифа сразу или потом? Оставив его в живых и позволив заселить свободные земли, он рисковал потерять лицо во мнении своего народа. Убить – значило сделать буров своими врагами, а иметь такого сильного врага не хотелось. Поэтому, выжидая и советуясь с индунами, он два дня развлекал Ретифа, демонстрируя ему военные упражнения своих импи, которые произвели на Ретифа большое впечатление.

Дингаан начал беседу с того, что сказал Ретифу, что для предводителя тот кажется ему слишком маленьким человеком. Ретиф сказал, что желал бы купить пустующую землю к югу от Тугелы. Выдержав паузу, Дингаан начал обвинять Ретифа в том, что это его люди напали на его пастухов, разорили его землю и угнали стадо. Говорил он так быстро и громко, что Ретиф не имел возможности ответить, и только когда Дингаан замолк, чтобы перевести дыхание, сказал, что его люди тут ни при чем, а нападение, скорее всего, совершили люди из племени батлоква (народ Дикого Кота), которым в то время управляла Мантанизи со своим сыном Секонелой. Это племя давно общалось с белыми и многое от них заимствовало, в том числе одежду и навыки верховой езды.

Здесь Дингаан проявил себя неплохим политиком. Если буры ни в чем не виноваты, сказал он, и хотят с ним, Дингааном, иметь добрые отношения, пусть они возьмут десять пастухов, которые смогут опознать королевский скот, и отправятся с ними к Секонеле. Когда скот будет возвращен, а Секонела наказан, Дингаан отдаст бурам землю, которую они просят. Тот факт, что немного ранее эту землю он уже три раза отдавал другим европейцам и один раз Великобритании, Дингаан как-то забыл.

Задача перед Ретифом стояла нелегкая, но отказаться он не мог – его могли обвинить в том, что скот угнал он и свалил вину на Секонелу. Дингаан же в этой ситуации оказывался в выигрыше при любом исходе. Если миссия Ретифа заканчивалась благополучно – он возвращал скот и получал в виде трофеев верховых лошадей и огнестрельное оружие. А если бы сам Секонела попал бы ему в руки, он быстро отправил бы его на Ква Мативане, потому что не мог забыть, как однажды тот высказал сомнения в его, Дингаана, сексуальных возможностях.

Ретиф не колебался. Он был уверен, что соглашение с Дингааном достигнуто, препятствий для заселения Наталя не существует. С этой радостной вестью он отправил двух гонцов в лагерь переселенцев в Керкенберге.

В лагере было неспокойно. Ходили слухи, что англичане заняли Наталь, что Ретиф и его спутники были убиты зулусами. Тем не менее в лагерь прибывали новые фургоны; вновь прибывшие сказали, что за ними следует Герт Мариц. И наконец было получено письмо от Ретифа, который сообщал, что все трудности позади и Наталь ожидает их прибытия.

Как только письмо было получено, лагерь пришел в движение и несколько дней спустя фургоны уже стояли у подножия Дракенсберга. Вскоре радостные вести достигли буров, отставших ранее от Ретифа, и караваны уже через пять перевалов потянулись в Наталь.

Ретиф прибыл в один из бурских лагерей, расположенный в местечке Доорнкоп, и оставался в нем около месяца, готовясь к экспедиции против Секонелы. Только 28 декабря он, собрав коммандо численностью в 50 человек, двинулся в землю батлоква. Там Ретиф сделал то, что характеризует его не с лучшей стороны.

Он договорился о встрече с Секонелой в одной из миссий. При встрече он сказал вождь, что принес ему дорогие подарки, в том числе драгоценный амулет. Когда растроганный Секонела протянул руки, один из сопровождавших Ретифа буров, Безиденхаут, надел на него наручники. (По другой версии, Ретиф показал ему наручники сказав, что они предназначаются для преступников, и предложил их померить.) После этого Секонеле был предъявлен ультиматум: за свое освобождение он должен был выдать бурам 700 голов скота, 63 лошади и 11 ружей (Дингаан претендовал всего на 300 голов скота). Лишний скот Ретиф решил взять себе – за труды, а лошадей и оружие, по его словам, он конфисковал как орудие преступления.

Отослав скот в сопровождении зулусских пастухов к Дингаану, Ретиф вернулся в Доорнкоп. Пока его не было, треккеры продолжали прибывать. Ретиф, воодушевленный удачным выполнением своей задачи, стал готовиться к следующей встрече с Дингааном, на которой все вопросы должны были получить окончательное решение. Некоторые его предостерегали от этого, говоря о коварстве и непредсказуемости Дингаана, но Ретиф твердо решил ехать. 25 января 1838 года отряд, состоявший из 70 буров (в их числе был четырнадцатилетний сын Ретифа), переводчика Томаса Холстида и тридцати цветных слуг направился к Умгунгундхлове. Все выглядело прекрасно, но над отрядом незримо висела тень произнесенного Марицем пророчества: «Я говорю вам, что никто из вас не вернется!»

Но никто в это не верил.

А настроение в Умгунгундхлове действительно изменилось. Дингаан узнал о побоище при Копайне и судьбе Мзиликази. Во время праздника урожая воины и индуны демонстрировали свою воинственность и кричали, что хотят уничтожить треккеров, проникших в Наталь. Масла в огонь подлило письмо Ретифа, в котором он сообщал об успехе похода против Секонелы и сообщал, что не отдаст Дингаану свою часть отнятого у батлокве скота, а также лошадей и оружие, что будет являться залогом его «хорошего поведения». Хуже всего было то, что Ретиф освободил Секонелу вместо того, чтобы привезти его Дингаану. Все это подвело Дингаана к мысли очистить Наталь от трккеров, и началом этого должно было послужить убийство Ретифа.

Чтобы усыпить бдительность буров, Дингаан как обычно начал выказывать признаки своего расположения. Он послал Ретифу письмо, в котором благодарил его за возвращение скота и приглашал его в свою столицу, но без лошадей. Эта часть плана не удалась, потому что на следующий день в столице услышали выстрелы и увидели отряд Ретифа, который прибыл с другой стороны.

Ожидая подкреплений, Дингаан тянул время; его воины снова развлекали буров демонстрвцией своего искусства (при этом буры гарцевали вокруг плаца, стреляя в воздух). Когда же Ретиф потребовал от Дингана исполнения обещания, тот подписал составленный заранее документ, отдававший в пользование бурам территорию между Тугелой и Умзивубу (документ был написан от руки на английском языке кем-то из миссионеров). Ретиф был счастлив – его мечта сбылась. Буры стали готовиться к назначенному на утро отъезду. Один из мальчиков, Уильям Вуд, знал язык зулусов и подслушал разговоры воинов. Он пытался предупредить буров о возможном предательстве, но ему не поверили.

Прекрасным летним утром 6 февраля 1838 года буры готовились к отъезду. Когда лошади были уже оседланы, прибыл посланник от Дингаана, который передал, что Дингаан ждет их на площади, чтобы попрощаться. Отказаться было бы невежливо, и буры, привязав лошадей, вернулись в крааль. При входе их встретили индуны и скзали, что в присутствии короля не принято быть при оружии, поэтому буры сложили ружья у входа в крааль.

В честь гостей снова были устроены военные танцы. Воины тянули длинную песню, сам Дингаан тоже подпевал. Буры не замечали, что круг танцующих вокруг них постепенно сжимался. Во время последнего куплета песни Дингаан вдруг вскочил со своего стула с криком: «Балалани абатагати! (Убейте колдунов!)»

Убейте колдунов!

Рисунок Ричарда Кайтона Вудвиля

Это был сигнал. Зулусы навалились на почти безоружных буров. Некоторые смогли достать охотничьи ножи и успели убить два десятка зулусов, но вскоре все было кончено. Буры были связаны ремнями и их под крики и песни зулусских воинов перенесли на Ква Мативане, где все они были жестоко убиты. Некоторых убивали ударом дубины или проламывали им головы камнями, других пронзали кольями. Ретифа казнили последним (его сына убивали у него на глазах), а его печень и сердце были отданы Дингаану. Их позднее использовали во время магического обряда, который должен был преградить белым путь в Наталь.

Для стервятников это был хороший день.

Глава 8

Блаукранц. Большая резня

У Дингаана были свои понятия о чести. Миссионеру Оуэну он обещал неприкосновенность и обещание выполнил. Он единственный из белых был свидетелем резни при Ква Мативане и подробности этого ужасного события известны с его слов. Тем не менее оставаться рядом с Дингааном он не захотел и через некоторое время покинул Умгунгундхлову, но до этого стал свидетелем еще одного события. В подзорную трубу он видел, что полдня Дингаан совещался с индунами, а в полдень отдал своим импи приказ пойти в ту сторону, откуда пришли буры, и уничтожить всех белых на своем пути. Воины должны были, пользуясь безлунными ночами, неожиданно нападать на лагеря буров. Во время предыдущих войн было принято сохранять жизнь женщинам и детям – Дингаан приказал уничтожить всех.

Оправдывая свои действия, Дингаан утверждал, что буры готовили покушение на его жизнь и даже хотели окружить и захватить Умгунгундхлову, но им это не удалось, потому что их было мало. Со своей стороны, буры пытались обвинить в этих событиях англичан, которые подговорили Дингаана на войну с треккерами, не желая, чтобы Наталь был заселен бурами.

Спустя полторы недели после уничтожения отряда Ретифа опасность нависла и над его треккерами. Десять импи были в непосредственной близости от передовой линии бурских лагерей и ждали только безлунной ночи, чтобы выполнить жестокий приказ своего короля.

Буры не были готовы к нападению. Все были уверены в том, что зулусы настроены мирно и что Ретиф уже везет им договор, отдающий Наталь в их владение. Хотя Ретиф предупреждал всех, что Дингаан непредсказуем и что нужно соблюдать осторожность, укреплять лагеря и быть бдительными, никто его не слушал. Стоянки не были укреплены и находились далеко друг от друга. На настроение буров не повлияли даже слухи о том, как закончилась миссия Ретифа – этому никто не хотел верить. Многие мужчины уехали со стоянок на охоту или помочь прибывшим поднее друзьям устроиться на новом месте. Только наиболее предусмотрительные (среди них были семейство Бота и Марица) укрепили свои лагеря.

Результата был предсказуем. Перед рассветом 17 февраля зулусы атаковали несколько неукрепленных стоянок, занимавших полосу длиной около 20 миль и уничтожили их. Разведка у зулусов сработала хорошо, действия отдельных отрядов были согласованы и нападение на все лагеря было почти одновременным. Один из юношей, Давид Безиденхаут, смог прорваться сквозь ряды нападавших и добрался до соседнего лагеря семейства Бота, где поднял тревогу. Лагерь оборонялся в течение часа, но затем зулусы погнали на лагерь стадо скота и под этим прикрытием ворвались в лагерь и разделались со всеми, находившимися там.

Лагерь семьи Ван Ренсбергов вместе с другими семьями находился в нескольких милях к югу; это обстоятельство не позволило врагам застать их врасплох. Заняв соседний холм, четырнадцать мужчин несколько часов отбивали атаки зулусов. Когда у них уже заканчивались боеприпасы, на помощи подоспел отряд, который успели собрать Кильерс и Мариц; сначала один из буров, Мартинус Остхизен, пробрался к осажденным с боеприпасами, а немного позже нападашие были рассеяны атакой с тыла.

Резня при Блаукранце

Картина Чарльза Дэвидсона Белла

У Марица был час на подготовку к сражению. Сначала, услышав выстрелы, он решил, что это вернувшийся Ретиф возвещает салютом о своем возвращении. Когда стало ясно, что происходит, буры успели привести в готовность имевшуюся у них маленькую пушку и отразили атаки зулусов. Двигаясь к лагерю, зулусы переходили вброд реку, держась друг за друга, чтобы их не унесло сильным течением. Буры стали стрелять в тех, кто был в середине цепи, из-за чего живая цепь рвалась, и многие зулусы утонули. Отразив атаку, Мариц с тридцатью тремя людьми контратаковал зулусов, и в этой атаке рядом с ним были его жена и тринадцатилетняя дочь.

На рассвете весть о нападении достигла главного лагеря в Доонкопе, и там срочно стали готовиться к отражению атаки. На лагерь Сарела Кильерса зулусы не напали, и, сочтя это знаком свыше, он с пятью людьми сам атаковал их. Затем, присоединившись к Марицу, он помог выручить Ренсберга и других, находившихся по соседству. Потеряв эффект внезапности и натолкнувшись на сильное сопротивление, атака зулусов захлебнулась. Под непрерывным огнем буров они начали отступать, пока не смогли укрыться в соседних горах.

Потери буров были большими. Среди разрушенных и разграбленных фургонов были найдены трупы 56 мужчин, 41 женщины и 185 детей. Кроме этого, погибло более 200 цветных слуг. Зрелище было ужасным – в одном из фургонов нашли сразу 50 тел, в другом – мертвую женщину и семерых ее детей. Зулусы смогли угнать огромное количество скота – некоторые называют цифру в 35000 голов. Часть скота при преследовании врага бурам удалось отбить. Огнестрельного оружия зулусам досталось немного – всего пятнадцать стволов.

Картину последствий, оставленных нападением зулусов, Поль наблюдал наравне со взрослыми. В свои 12 лет он был уже почти взрослым, и никто ничего от него не скрывал. Весь этот ужас он запомнил на всю жизнь, и отношение его к зулусам было соответствующим.

Дингаан недооценил силы противника. Он не рассчитывал на то, что буры уже столь многочисленны и рассеяны на большом расстоянии друг от друга. Поэтому результаты нападения оказались весьма скромными по сравнению с ожидаемыми.

Теперь буры точно знали, что и отряд Ретифа уничтожен – еще 70 жертв! Это событие, получившее название «большой резни» или «резни при Блаукранце», было для буров тяжелым ударом и стало началом смертельной борьбы между ними и зулусами.

Глава 9

Охотничьи приключения

Буры пребывали в растерянности и унынии. Пит Ретиф, их признанный лидер, был мертв. Из 720 боеспособных мужчин, спустившихся с Дракенсберга, 116 были убиты. Среди остальных многие были ранены. Над лагерями стоял плач осиротевших детей и рыдание женщин, ставших вдовами. Есть было нечего. Боеприпасы были на исходе. И никто не знал, что придет в голову зулусам – следующего нападения треккеры могли и не выдержать. Несколько семей, испугавшись предстоящих трудностей, решили вернуться в Капскую колонию, некоторые – присоединиться к Потгитеру и вместе с ним пересечь Дракенсберг в обратном направлении. Среди последних был и Каспар Крюгер. Перейдя Дракенсберг, Каспар Крюгер превоначально решил остаться в местности Лиденберг Влей, на территории будущей Оранжевой Республики, но на следующий год перебрался севернее, к подножию холмов Магалисберг. Недолгое пребывание на земле Орнжевой Республики, тем не менее, Полю запомнилось. Там, на берегу реки Реностер (Носорожьей) в 1839 году четырнадцатилетний Поль Крюгер застрелил своего первого льва. Это событие ему запомнилось надолго, и он подробно описал его в своих воспоминаниях.

Это произошло, когда отряд их 6 человек отправился на охоту за львом, который повадился резать бурский скот. Поля взяли, чтобы следить за лошадьми, когда охотники спешатся. Отряд разделился на две группы и Поль оказался вместе со своим отцом, дядей и старшим братом. Лев заметил Крюгеров раньше, чем они его, и огромными прыжками бросился к ним. Крюгеры спрыгнули с лошадей и связали их, отвернув от приближающегося льва, чтобы они, испугавшись, не понесли. В своих воспоминаниях Поль описывал дальнейшее так:

«Мне была сказано держаться за (с точки зрения льва, перед) лошадьми, прикрывая их своим ружьем. Лев приблизился и припал к земле, готовясь к последнему прыжку – на лошадь через мою голову. Когда он приподнялся, я выстрелил, и мне посчастливилось убить его наповал; он упал, почти не попав на меня. Товарищи подбежали ко мне, но их помощь не потребовалась – лев был мертв. Это был крупный зверь.

Остальные трое, привлеченные выстрелом, примчались к нам. Все окружили льва и стали говорить о том, что приключение закончилось. Один их них, Хьюго, встал на колени, чтобы померить львиные зубы, которые были очень большими. Я, не желая сделать ничего плохого, прыгнул на львиный живот. Когда я это сделал, воздух из мертвого льва вышел с таким ужасным рычанием, что напуганный Хьюго забыл обо всех своих измерениях и упал на спину. Остальные расхохотались, потому что каждый охотник знает, что, если надавить на тушу только что убитого льва, тот издает последний рык, словно он еще жив. Воздух, находящийся в нем, выходит через горло и производит рычание. Конечно, Хьюго об этом знал, но в тот момент забыл, и ему стало стыдно за свой испуг. Он решил, что я специально его напугал, сильно рассердился и хотел дать мне хорошую взбучку, но другие его остановили, и все закончилось миром».

Вторая встреча со львом едва не закончилась трагически:

«Мы с дядей Тениусом Крюгером охотились на антилоп. Моя лошадь устала, я отстал и остался один. Плетясь шагом, я случайно наехал на львиный прайд. Ускакать на уставшей лошади было невозможно. Внезапно один лев отделился от группы и бросился в мою сторону. Я подпустил его на 20 шагов и выстрелил ему в голову. Пуля пробила голову и вошла в тело. Лев упал головой от меня, но сразу поднялся и вернулся к стае. Я стал перезаряжать ружье. Дойдя до стаи, лев упал замертво».

Охотился Поль и на носорогов, и на буйволов, и на слонов, не говоря уже об антилопах. Вспоминая свою юность, он писал, что лично застрелил от 30 до 40 слонов, пять гиппопотамов, пять львов. Таким удачливым охотником был не один он – за несколько десятков лет на юге Африки были уничтожены некоторые виды зебр, антилоп и местная разновидность льва.

В его воспоминаниях был такой эпизод – во время охоты буры, заночевав на берегу реки, обнаружили, что у них пропало несколько заготовленных ранее шкур. На следующую ночь пропало еще несколько. Проходя радом с рекой, Поль заметил, что одна из шкур торчит из пещеры, находящейся немного ниже поверхности воды на противоположном берегу реки. Недолго думая, Поль разделся и нырнул. В пещере он обнаружил часть пропавших шкур и похитителей – несколько крокодилов, которых так напугало его появление, что они бросились от него в разные стороны.

Первых слонов Крюгер встретил, когда был в составе разведывательного отряда во время военного похода на матабеле. Из-за близости врага охотиться было нельзя.

А первый убитый носорог запомнился ему хорошо. Это было во время того же похода. Когда состоялся этот поход, он не уточняет, но ранее он писал, что в походах он участвовал в 1839 и1840 годах, то есть ему было не более 15 лет. Когда ему разрешили выстелить в встреченного носорога, он смог убить его первым выстрелом.

В следующий раз все сложилось не так удачно. В тот раз Поль поехал на охоту со своим шурином Тениссеном. Перед охотой они договорились, что, если один из них только ранит животное, он должен будет подать сигнал. Поль взял с собой двустволку, один из стволов которой был неисправен. Вскоре охотники натолкнулись на группу белых носорогов – самца и двух самок. Поль решил убить самца, и предложил шурину не терять из виду самок. Вскоре тот скрылся в густом подлеске и Поль потерял его из виду, зная о его местонахождении только по звукам выстрелов. Сам Поль подобрался к носорогу на десять шагов, чтобы стрелять наверняка – убить носорога можно было, только попав в определенное место. Выстрел Поля был удачен, носорог упал. Поль вскочил на коня и поскакал к шурину, ориентируясь на звуки выстрелов. Ружье он заряжал во время скачки.

Найдя его, он обнаружил, что дела его не так удачны. Он дважды выстрелил в одну из самок, но она была еще жива и пыталась скрыться в подлеске, который там был не таким густым, как в других местах. Тениссен предостерегал Поля не спешиваться – животное, даже раненое, было опасным. Поль, зная, что его шурин отличается излишней осторожностью, не послушался и спрыгнул с коня. Он начал преследовать носорожиху, которая скоро заметила его (носороги плохо видят). Поль подпустил ее на четыре ярда и выстрелил. Осечка! И времени на второй выстрел нет. Оставалось только разворачиваться и пытаться убежать. Поль попытался так поступить, но его нога зацепилась за куст терновника, и он упал. Носорожиха по инерции пронеслась над ним, едва не пронзив его своим рогом, и попыталась его растоптать. Жизнь Полю спасло только то, что он не выпустил из рук ружья – когда носорожиха пронеслась мимо, он сумел вывернуться и выпустил заряд из второго ствола прямо ей под лопатку, в сердце, убив ее наповал. Огромная туша свалилась в нескольких метрах от него. Только сейчас подоспел шурин и, увидев, что Поль жив, схватил свой чамбок (кнут из носорожьей кожи) начал лупить его, говоря, что Поль не послушался его предупреждения и подверг себя опасности. Никакие оправдания не помогали и Поль вынужден был убежать и спрятаться в густых кустах о шурина, который казался в тот момент опаснее носорога. Это, как он потом писал, был единственный случай, когда он был так наказан.

Недалеко от этого места Поль убил и первого буйвола – точнее, буйволицу, и приключение было почти таким же, как и с носорожихой. Он спрыгнул с лошади, чтобы выстрелить в буйволицу, отделившуюся от стада и направившуюся к нему; выстрел только ранил буйволицу, и она, продолжая бег, сбила его на землю, но, к счастью, Поль отлетел в сторону, и животное промчалось мимо. Добили ее другие охотники.

Во время следующей охоты Поль снова оказался в опасной ситуации. Небольшое стадо буйволов паслось в густом подлеске, и Поль решил проверить, можно ли незаметно подойти к животным на расстояние выстрела. Для этого он решил обойти стадо и во время этого маневрв наткнулся на другое стадо. Огромный бык заметил Поля и попытался на него напасть, но из-за широко расставленных рогов не смог пробиться через густой подлесок, который кстати и скрыл Поля от его глаз. Убегая от этого быка, Поль не заметил, как оказался в середине стада, которое только что пытался обойти, причем оказался прямо перед буйволом, который лежал на земле. Потревоженный буйвол ударил Поля копытом и порвал одежду у него на спине. Друзья Поля даже посчитали, что буйвол ударил не копытом, а рогами – так высоко пришелся удар, но сам Поль почти не пострадал.

В следующий раз Поль снова был на охоте со своим шурином Тениссеном и братом Николасом, и снова не обошлось без приключений. Поль ранил буйволицу, она скрылась в густых кустах, где ее невозможно было преследовать верхом, поэтому Поль спешился и отдал лошадь брату. Крупное животное нельзя было потерять из виду, поэтому Поль несколько расслабился и был неприятно удивлен, внезапно встретив буйволицу готовой к нападению на него. Поль выстрелил, но ружье дало осечку, поэтому ему пришлось спасаться бегством. Шел сильный дождь, а сзади было большое болото, в которое Поль забежал, спасаясь от разъяренного животного. Поль упал, а буйволица подбежала вплотную к нему и встала над ним прежде, чем он успел придти в себя и встать. Вновь Поля спасла случайность – буйволица пыталась его забодать, но смогла только слегка притопить в болотной жиже, в то время как один из ее рогов глубоко погрузился в болото и там застрял. Ружье Поля было бесполезным, потому что порох в нем намок, и он схватил буйволицу за второй рог и попытался погрузить ее голову в воду в попытке утопить.

«Это была трудная задача, потому что рог был скользким, и мне требовались обе руки и каждый атом моей силы, чтобы удержать ее голову под водой. Когда я почувствовал, что мне это удается, я отпустил одну руку, чтобы достать охотничий нож, висевший у меня на бедре, и самому покончить со своим противником. Но, если я не мог держать ее двумя руками, то одной и подавно, и она последним усилием смогла освободиться. Ей пришлось несладко, она почти задохнулась и глаза ее были залеплены тиной, так что видеть она не могла. Я выскочил из болота и скрылся за ближайшим кустарником, а буйволица убежала в другом направлении. Мое появление было далеко не триумфальным, потому что я с ног до головы покрыт был грязью. Тениссен слышал, что происходит, но не мог придти ко мне на помощь, потому что через густой кустарник невозможно было пробиться».

Все же охота закончилась благополучно: когда Поль, наконец смог привести себя в порядок, охотники догнали стадо и Поль застрелил двух буйволов.

Буйволы считаются одними из самых опасных животных Африки, но самое опасное охотничье приключение в жизни Поля, едва не стоившее ему жизни, было связано не с буйволом или львом, а со слоном.

На охоту Поль отправился со своим другом Адрианом ван Ренсбургом и несколькими чернокожими слугами. Когда охотники заметили стадо слонов, Поль направился к нему верхом на лошади (Ренсбург сидел в фургоне), чтобы выбрать подходящее место для выстрела (убить слона одним выстрелом можно, только попав в определенное место на черепе). Найдя подходящую позицию, Поль спешился, но его подвела лошадь – она была очень норовистая и не имела привычки стоять на одном месте, будучи без всадника. Так произошло и сейчас – она стала бегать кругами вокруг Поля, и, пока он пытался ее успокоить, момент для удачного выстрела был упущен. И в это время другая слониха заметила его и побежала в его сторону, проламываясь сквозь подлесок. Он был у Поля за спиной, поэтому Поль не видел ее и обернулся только на предупреждающий крик ван Ренсбурга. Слониха была совсем близко, и Поль уже не успел вскочить на лошадь – поваленные слонихой деревья подлеска прижали его к земле.

«Я отпустил лошадь, с огромным усилием освободился и бросился бежать прочь от слонихи. Она, подняв хобот, с ревом бросилась за мной. Это была гонка не на жизнь, а на смерть. Постепенно я увеличил расстояние между нами, но этой гонки я не забуду никогда. Кафры, сопровождавшие нас, были примерно в ста ярдах от меня. Увидев, что произошло, они также бросились бежать, и таким образом мы и бежали: кафры впереди, я за ними, слониха за нами. Во время бега я решил, что я добегу до кафра, который был самым плохим бегуном, и если слониха приблизится на опасное расстояние, то я отскочу в сторону и убью ее в упор. Свое ружье, большую четырехфунтовку, я не бросил. Но слониха так устала, что сама остановилась, положив тем самым конец охоте».

Поль остался в фургоне, следуя в нем за стадом слонов, а ван Ренсбург отправился на поиски его лошади. Вскоре Поль снова обнаружил слониху, которая так его напугала. Он попробовал снова подобраться к ней через кустарник, но рядом с ней был слоненок, который заметил его и затрубил, подав сигнал матери. И снова Полю пришлось спасаться бегством – к счастью, ван Ренсбург с его лошадью оказался недалеко. Эту слониху Поль больше не увидел, но застрелил двух других слонов. Лошадь, из-за которой Поль едва не погиб, вскоре скончалась от укуса мухи це-це.

Не все охотничьи приключения были такими занятными и хорошо заканчивались. Забегая немного вперед, можно описать еще одно, имевшее намного более печальный конец. Это произошло в 1845 году, Поль охотился на слонов и носорогов недалеко от слияния рек Спекбум и Стеенпорт в Северном Трансваале. С собой у него было любимое ружье, предназначенное охоты на крупного зверя. Поль описывает эту охоту так:

«….Я набрел на стадо носорогов и выстрелил в одного, но только ранил. Он скрылся в зарослях. Я спешился и приготовился выстрелить еще раз, но отошел от лошади всего на несколько шагов, опасаясь, что носорог развернется и нападет на меня; в этом случае я готов был снова вскочить на лошадь. Я уже готовился выстрелить вторично, как вдруг ружье, которое я держал в левой руке, взорвалось, и я увидел, что мой большой палец, затвор и шомпол лежат на земле предо мной, а ствол – за мной. Разъяренный носорог приближался, думать было некогда, я вскочил на лошади и помчался прочь. Носорог преследовал меня до брода через небольшой ручей, там он упал и позволил мне уже спокойнее двигаться в сторону фургонов.

На следующий день наши люди по следам моей лошади нашли это место (носорог был еще жив), и, идя далее по кровавым следам, нашли остатки моего ружья и мой палец.

Рука была в ужасном состоянии. Вены торчали наружу. Плоть была изорвана в клочья. Кровь текла, как из зарезанного теленка. Я во время скачки пытался обвязать рану носовым платком, чтобы лошадь не испугалась запаха крови. Когда я достиг фургонов, моя жена и ее сестра сидели у костра, и я подошел к ним, стараясь улыбаться, чтобы не испугать их. Золовка указала на мою руку, которая была похожа на кусок сырого мяса, обвязанного пропитанным кровью платком. «Погляди, какую жирную дичь подстрелил сегодня братец Поль», – сказала она.

Я попросил жену пойти в фургон и принести скипидар и бинты, чтобы перевязать меня, потому что я ранен. Потом я попросил золовку снять с меня пояс с боеприпасами. Она увидела, что моя кисть почти оторвана и спросила, как я себя чувствую, потому что я потерял много крови.

Мне пришлось вытерпеть перевязку со скипидаром, потому что скипидар хорошо «прижигает вены» и останавливает кровотечение. Потом я послал младшего брата на ближайшую ферму, находившуюся в получасе езды, чтобы достать еще скипидара. Герман Потгитер, убитый позднее кафрами, пришел ко мне вместе с братом. Войдя в фургон и осмотрев мою рану, он воскликнул: «Рука никогда не восстановится! Рана очень тяжелая!»

Он поспешно вышел из фургона, потому что был близок к обмороку, но его брат сказал, возможно, чтобы утешить меня: «Ерунда! Я видел хуже. Не забывай про скипидар».

Мы отправились на ферму. Там все стали говорить, что надо послать за доктором и ампутировать кисть, но я отказался добровольно калечить себя. Два сустава большого пальца были оторваны, но из раны торчал кусок кости, который надо было удалить. Я взял нож, решив это сделать, но у меня его отобрали. Попозже я взял другой и через подушечку большого пальца отрезал то, что было надо. Кровотечение к тому времени остановилось, но операция была очень болезненная. Болеутоляющего у меня не было, и я попытался убедить себя в том, что рука, с которой я так обошелся, принадлежит кому-то другому.

Рана заживала медленно. Женщина присыпали ее сахарной пудрой, и я своим ножом периодически удалял куски омертвевшей плоти. Несмотря на все лечение, началась гангрена. Мы пробовали разные средства, но ничего не помогало – черные пятна распространялись уже до плеча. Тогда убили козла, вспороли ему брюхо, я положил туда руку и держал ее там, пока туша не остыла. Потом это бурское лечение повторили, и когда со вторым козлом сделали то же самое, моя рука почти зажила и опасность миновала. Рука заживала почти полгода; все это время я не охотился.

Я приписываю целительную силу этого лечения тому, что козлы паслись недалеко от реки Спекбум, где в изобилии росли разнообразные травы».

Такого рода случаи при том образе жизни не были чем-то выдающимся. И выжить в тех условиях могли только те, кто был на такое способен.

Охотничьи приключения всегда были для Крюгера любимой темой. Воспоминания о них он оставил в своих мемуарах и, по словам помнивших его людей, любил рассказывать о них во время бесед, причем даже в старости он помнил малейшие их подробности. А вот о своем участии в военных действиях он упоминал вскользь и никогда подробно на эту тему не распространялся, хотя стрелять в человека ему приходилось неоднократно.

В 1839 году четырнадцатилетний Поль принял участие в очередном походе на матабеле, а на следующий год – еще в одном. Подробно он их не описывает.

Глава 10

Семейная жизнь Поля Крюгера

Оказавшись в Высоком вельде, Потгитер развил бурную деятельность. Территорию севернее Вааля он провозгласил новым государством, которое вначале было названо Мооиривердорп, а позднее получившим название Почефстром (это название расшифровывали как «река вождя Потгитера»), а себя – его единоличным правителем. Принципы, которые он хотел сделать основой жизни этого государства, позднее были реализованы и получили название апартеида.

Тем не менее ссориться с местными племенами Потгитер не хотел. В короткое время он заключил мирные договора с Секвати – вождем племени бапеде и Макваной, вождем батаунгов. У последнего он приобрел солидный кусок земли между реками Вет и Ваалем, что обошлось ему в 38 голов скота. Эта территория лежит южнее Вааля, и сам Потгитер вначале там и жил. Только в конце 1838 года сам он перебрался к северу от Вааля, на реку Моои, где и провозгласил основание нового государства, Вскоре Потгитеру пришлось перебраться еще севернее, потому что Англия объявила своими земли, лежащие южнее 25 параллели. Крюгеры пока оставались на месте.

Уже в 1841 году шестнадцатилетний Поль решил стать самостоятельным фермером и получил два участка земли – один под пастбище, другой под плантацию – недалеко от отца, в районе Магалисберга. Скоро он уже жил в двухэтажном доме с верандой, а на его ферме росло почти все – от бамбука до абрикосов.

На следующий год Поль женился на родственнице своей мачехи – Марии дю Плесси. Для регистрации брака пришлось совершить небольшое путешествие – в городок Почефстром, основанный недавно тем же Потгитером, потому что только там был магистрат. Церкви не было даже там.

Отец Поля к тому времени стал членом комиссии, которая должна была определить пограничную линию между территориями буров и португальцев. В одну из экспедиций на место предполагаемой границы Поль поехал в 1842 году вместе с молодой женой уже в звании фельд-корнета. Примыкающие к португальскому Мозамбику земли оказались очень нездоровыми и непригодными для заселения. По возвращении Поль приобрел еще несколько участков земли. Вроде бы все было хорошо, жизнь налаживалась, в молодой семье рос первенец, но в январе 1846 года произошла трагедия: жена Поля и их ребенок скончались от малярии.

Горе Поля было сильным. Только молитва помогла ему пережить эту трагедию. Вскоре жизнь взяла свое: через год Поль женился на двоюродной сестре Марии, Гезине Сюзанне Фредерике Вильгельмине дю Плесси. Этот брак был удачным и счастливым. Гезина родила Полю девять сыновей и семь дочерей. Правда, до зрелых лет дожили не все: когда Пауль Крюгер диктовал свои мемуары, в живых оставалось трое сыновей и пять дочерей.

Снова жизнь стала прекрасной и безоблачной. На принадлежащих Полю фермах паслись стада скота, на плантациях чернокожие рабочие собирали богатый урожай, в доме слышались детские голоса. Поль мог сказать, что нашел свою обетованную землю.

Одной из главных задач поселенцев было обеспечить фермы работниками. Далеко не все представители местного населения горели желанием пойти работать на ферму к бурам, а почти все из тех, кто такое желание изъявлял, старались особенно не перетруждаться и при каждом удобном случае старались обмануть хозяина, что приводило иногда к анекдотическим ситуациям. Однажды Поль послал слугу на принадлежавшую его матери ферму в округе Ватерклоф (это было уже после смерти его отца), чтобы тот принес от матери гостинец на Новый год – пять фунтов изюма. Вмнесте с изюмом мать передала Полю письмо, в котором написала, сколько изюма было в посылке. Изюма оказалось заметно меньше. Поль спросил слугу, почему он съел почти весь изюм? Письмо сказало, что он это сделал.

– Баас, – сказал слуга, – это письмо лжет. Как оно могло видеть, что съел изюм? Ведь я положил его под скалу, а сам сидел с другой ее стороны, когда ел изюм.

Полю пришлось убеждать его в том, что письмо все знает. В конце концов слуга ошибку признал, хотя так до конца и не понял, каким образом письмо смогло все узнать.

Другие слуги, напротив, отличались честностью и преданностью. Крюгер вспоминал об одном их них, по имени Апрель. Он научил его простой вещи – обозначать длинной палочкой дыню, средней – апельсин, короткой лимон, и попросил, когда тот отсылает ему эти плоды, писать записочку, в которой рисовать столько палочек разной длины, сколько плодов он посылал, а сам Поль мог посылать ему записку, в которой тем же способом сообщал, что ему нужно. Как-то раз он послал одного из слуг к Апрелю и предал ему такую записку. Апрель прислал то, что просил Поль, и свою записку, в которой указывал, что именно он послал. Когда посланные вернулись, Поль сказал:

– Дайте мне письмо Апреля, я проверю, не обманули ли вы меня.

Слуги были просто поражены тем, насколько ученым человеком стал Апрель. Его авторитет стал для них непререкаем, и его знания вызывали у остальных зависть и восхищение. Ведь этот человек внезапно научился писать и читать!

Эта история имела также довольно анекдотическое продолжение. В этом районе появился черный миссионер по имени Давид, который решил обучить проживавших в окрестностях фермы чернокожих слову Божьему, а также чтению, чтобы те могли читать Библию самостоятельно. Все сразу отказались.

– Зачем нам изучать книгу, – спросили они, – а потом еще учиться читать, чтобы снова ее прочесть, если слуга у Поля Крюгера умеет читать и писать, хотя никогда этому не учился?

Давид приехал к Крюгеру и попросил его поддержки. Пришлось сделать достоянием гласности «ученость» Апреля, за что последний надолго обиделся на Поля, потому что это разоблачение оказалось для него чрезвычайно болезненным.

Глава 11

День Дингаана

Что же происходило тем временем в оставленной Наталии?

Большинство буров Наталии все же осталось на земле, которая так дорого им обошлась. Наибольшую решимость проявили те, кто пострадал сильнее других и много потерял – им не хотелось возвращаться побежденными и жить чьей-то милостью; оставшись, они рассчитывали, что все еще можно восстановить и обрести новую родину. К тому же покинуть могилы погибшим казалось предательством по отношению к своим близким.

В это тяжелое время взошла звезда Герта Марица. Раньше все считали его городским выскочкой, болезненным слабаком (он действительно не отличался крепким здоровьем). Но в сложившейся ситуации он проявил твердость характера и смог сплотить буров. Главной объединяющей идеей стала месть Дингаану.

Угроза со стороны последнего была велика. Его армия во время набега почти не пострадала и этот набег вполне мог быть повторен, чтобы буры были окончательно уничтожены, а сам Дингаан мог сохранить лицо. Поэтому первейшей задачей стала подготовка к отражению угрозы. Все фургоны были собраны в три больших лагеря, которые были должным образом укреплены. Во все стороны – за Дракенсберг, в Порт-Наталь и Капскую колонию – были отправлены призывы о помощи, и она была оказана. С Дракенберга спустился Питер Уйс, вместе с которым прибыл Эндрик Потгитер с группой мужчин, которые привезли боеприпасы. Фургоны тянулись и с других сторон, и каждого вновь прибывшего встречали со слезами радости. В результате к апрелю в бурских лагерях насчитывалось 1150 боеспособных мужчин, не считая стариков и молодежи.

Настало время для ответного похода на Дингаана. И как всегда, начались разногласия по поводу командующего, поскольку никто не хотел иметь другого командира, кроме того, с кем был ранее. Мариц снова был болен (он еще не знал, что жить ему оставалось недолго) и в конце концов было решено, что в поход идут два отдельных коммандо – одно под начальством Потгитера, другое – Уйса. Англичане их Порт-Наталя обещали присоединиться к походу, собрав отряд из белых и союзных туземцев. В целом план похода был настолько плохо продуман, что надежд на его успешное завершение почти не было, что впоследствии и подтвердилось.

Всего в поход, начавшийся 6 апреля, вышло 347 буров – довольно значительная сила. Индуна Ндела подпустил буров почти к Умгунгундхлове, где выбрал удобное место для сражения. Сражение произошло 11 апреля. Первая стычка для буров была неудачной. Дорога к краалю проходила через узкое дефиле между двумя высокими холмами. Дальше справа возвышалась гора Италене, у подножия которой стояли три импи. Импульсивный Уйс при виде врагов дал сигнал к атаке, но, как только его отряд вошел в дефиле, он был атакован прятавшимися на склонах холмов зулусами, которые хотели отрезать бурам путь к отступлению.

Люди Уйса прорвались к Италене, спешились и атаковали левый фланг зулусов; правый фланг атаковали в конном строю люди Потгитера. В пылу сражения отряд Уйса незаметно разделился на несколько групп, что привело к печальным последствиям: пользуясь численным превосходством, зулусы смогли окружить их и расправиться с каждой по отдельности. В этом бою погибли Питер Уйс и его сын.

Подробности их гибели описал участник сражения Якобус Босхоф. По его словам, Потгитер атаковал зулусов и заставил их отступить, но был атакован с тыла другим отрядом. Потеряв несколько человек, его отряд начал отступать. Питер Уйс с сыном тоже отступали, но, когда Уйс остановил лошадь, чтобы поправить кремень в ружье, ассегай попал ему в поясницу. Он смог выдернуть его, и даже взял на свою лошадь товарища. От потери крови он потерял сознание и не упал только потому, что с боков его поддерживали другие. Почувствовав, что умирает, он попросил положить себя на землю и спасаться. Видя, что жить ему действительно осталось недолго, товарищи оставили его там, где он сказал. Уже отъхав на некоторое расстояние, его сын Дирк увидел, что отца окружили враги, и тут ему показалось, что отец поднял голову. Он не выдержал: развернув лошадь, он в одиночку атаковал зулусов и убил троих прежде, чем был убит сам. Буры при отступлении потеряли еще девять человек. Потгитер не смог или не захотел прикрыть отступление коммандо Уйса, хотя некоторые из его людей бросились на помощь товарищам без приказа. Сам Потгитер, бросив вьючных лошадей Уйса со всеми боеприпасами и оружием, увел свой отряд через высокий холм и не остановливался, пока не оказался в безопасности. Этот набег получил название «Бегущее коммандо».

Потгитера обвинили в трусости, повлекшей гибель Уйса. Он оправдывался тем, что положение все равно было безнадежным, спасти Уйса было нельзя, а попытка атаковать зулусов привела бы только к гибели его отряда. Героя Фегкопа и Капайна теперь окружало всеобщее презрение. Не желая терпеть такое к себе отношение, он со своими последователями ушел за Дракенсберг.

Поход буров закончился неудачно. Поход англичан, которые обещали их поддержать – трагично. В поход вышли 17 англичан и 1100 банту, большинство из которых воинами были никудышными и надеялись главным образом на то, что всю работу за них сделают буры, а им останется только грабить зулусский скот. Эта толпа мародеров получила гордое имя «Великая армия Наталя». Один крааль они разграбили и, воодушевленные легкой победой, 17 апреля перешли Тугелу и напали на крааль Ндондакусука. Если бы они выслали разведку, то, наверное, смогли бы выяснить, что рядом с краалем их поджидает десятитысячный импи, который индуна Тамбуза успел привести от подножия Италене. Отрезав Великую армию от переправы, зулусы атаковали ее. После сражения в живых осталось четверо англичан и несколько банту, один из которых, по пятам преследуемый зулусами, пробежал 76 миль до Порт-Наталя и предупредил его жителей об опасности. Спаситись немногочисленоое население смогло благодаря тому, что в гавани в это время стоял английский пароход. Через девять дней, разрабив и уничтожив все что можно, торжествующие зулусы вернулись в столицу. Дингаан мог гордиться – за три месяца его воины одержали четыре победы! Если, конечно, можно считать победой резню в Умгунгундхлове.

Весть о поражении англичан и разорение Порт-Наталя (или Дурбана) буры встретили со смешанным чувством. С одной стороны, это был успех их врага, с другой – Порт-Наталь теперь пуст и его можно занять. Буры так и поступили, и губернатором Наталя был назначен симпатизировавший им англичанин Александр Биггар.

Зима 1838 года была тяжелой. Буры не могли жить вне лагерей, где места было немного и их санитарное состояние было соответствующим. Травы в местах, безопасных от зулусов, было мало, и скот голодал. Злаки без дождей не росли, пищи было мало, и она распределялась очень строго, боеприпасов тоже не хватало, а призывы о помощи оставались без ответа. И все ждали очередного набега зулусов. Многие впадали в отчаяние. Оставалось только молиться.

Наконец томительное ожидание закончилось. В начале августа из лагеря, находившегося на холме Гатсранд, было замечено приближение большого импи, около 10000 воинов. Некоторые их них имели трофейное огнестрельное оружие (к счастью для буров, пользоваться им зулусы почти не умели). Следующие два дня зулусы неоднократно атаковали лагерь, пытаясь его поджечь, но все их атаки были отбиты. Несколько раз конные буры пытались даже контратаковать, но рассеять зулусов не удалось. Все же 75 ружей и небольшая пушка нанесли зулусам большой урон; каждая следующая атака была слабее предыдущей и 15 августа зулусы отошли, оставив вокруг лагеря множество убитых, из-за чего лагерь пришлось перенести в другое место. Среди буров многие были ранены, но только один погиб.

Победа несколько воодушевила буров, но не облегчила их положения. Не выдержав лишений, 23 сентября скончался Герт Мариц. Перед смертью он сказал, что, подобно Моисею, увидел землю обетованную, но жить в ней не будет.

Несмотря на все трудности, буры приняли меры для того, чтобы путь до Порт-Наталя был безопасным. Для этого в октябре 1838 года на реке Умсиндуси они основали новый город, который в память лидеров похода Питера Ретифа и Герта Марица получил название Питермарицбург. Предполагалось, что этот город станет столицей нового государства, но эти надежды не оправдались.

В том же месяце в Порт-Наталь вошло судно с грузом необходимых для буров припасов, присланных их друзьями из Капской колонии. А затем пролились первые дожди, вельд покрылся свежей травой, и жизнь стала налаживаться. 22 ноября в лагерь Соилер прибыла группа из 60 буров, которые в числе прочего имели при себе медную пушку. Ими предводительствовал до зубов вооруженный человек по имени Андрис Преториус, который на последующие 15 лет стал новым лидером треккеров и довел поход до его завершения.

Преториус откликнулся на призыв о помощи, который буры посылали после трагедии Блаукранца, но не смог отправиться в путь немедленно. Кстати, несколько ранее он был в составе коммандо Потгитера, разгромившего Мзиликази при Копане.Тем не менее прибыл он очень своевременно. Смерть предыдущих лидеров сыграла некоторую положительную роль: пропал повод к сепаратизму. Преториус не участвовал в предыдущих дрязгах и благодаря своим личным качествам смог занять освободившееся место. И для треккеров это был правильный выбор. Преториус оказался прекрасным организатором, политиком и военачальником.

Свою деятельность избранный коммандант-генералом Преториус начал с подготовки похода на Дингаана. Теперь у буров был один командующий. В конце ноября коммандо из пятисот человек с обозом из 60 фургонов выступило в поход. Помимо ружей буры везли три небольшие пушки на самодельных лафетах. Дисциплина была жесткой; некоторые буры ворчали, но все подчинялись.

Преториус планировал подойти как можно ближе к Умгунгундхве, войти в соприкосновение с зулусами и навязать им бой в выгодном для себя месте, имея укрепленный лагерь в качестве базы. 14 декабря такое место Преториус нашел недалеко от холма Гелато, там, где река Нкоме принимала довольно глубокий и широкий приток и разливалась сама. В образованном реками углу и был устроен лагерь. Атаковать зулусы могли только с одной стороны, под губительным огнем бурских ружей.

После полудня лагерь был готов. А утром следующего дня появились зулусские разведчики. Отогнав их огнем, Преториус выслал сильный отряд, чтобы провести разведку боем и выяснить силы врага. В холмах Нгути отряд столкнулся с импи численностью в 15000 человек, которое начало притворное отступление, чтобы заманить буров к горе Италени и попытаться повторить прошлый успех. Быстро поняв эту хитрость, Преториус отдал приказ прекратить преследование и начать отступать, заманивая зулусов к лагерю.

Индуна Ндела понял, что его план не удался, и был в сомнениях. Он хорошо знал, чем чревата попытка штурма лагеря и мог бы перейти к осаде, выжидая, когда буры начнут голодать или, не выдержав нервного напряжения, сами пойдут на прорыв. Но такой способ действий не соответствовал менталитету зулусов. Ндела решил штурмовать лагерь той же ночью. Полки получили приказ перейти Нкоме, обложить бурский лагерь и перед рассветом начать атаку. План мог сработать, но вмешалась природа; ночь была темная и туманная, Нкоме разлилась, в результате к рассвету на западный беерг смогли переправиться только 5000 человек. Армия Нделы оказалась разделена на две части.

Успевшие переправиться зулусы остаток ночи стояли недалеко от бурского лагеря, не решаясь его атаковать. Подобно многим другим народам, они верили, что душа человека, убитого ночью, не найдет пути в рай и обречена на вечное скитание. Атаковать они решились только на рассвете, не дожидаясь подхода остальных полков, застрявших при переправе через Нкоме.

Рассвет буры считали самым опасным для себя временем. В густом поднимавшемся от земли тумане зулусы могли незаметно подобраться вплотную к лагерю. Но, вместо шума, издаваемого приближающимися полками, они услышали отдаленный звук, напоминающий шум дождя. Это зулусы, воодушевляя себя перед битвой, стучали ассегаями в свои кожаные щиты. К большому для зулусов сожалению, их храбрость превосходила здравый смысл.

Наступило воскресенье, 16 декабря. Когда солнце вышло из-за горизонта, вельд на несколько мгновений окрасился в кроваво-красный цвет. День обещал быть солнечным.

В свете первых солнечных лучей буры увидели темную массу атакующих их зулусов. Первый же залп из пушек и ружей привел атакующих в замешательство, но, оправившись, они бросились в следующую атаку. В течение двух часов волна за волной чернокожие воины накатывались на лагерь, но все приступы были отбиты. Как вспоминал один из свидетелей: «В моей памяти остались только грохот стрельбы, черные лица и стена порохового дыма.» Мало кто помнил что-то большее, поэтому воспоминания участников той битвы сильно различаются.

Не меньшую опасность для буров представлял запертый в лагере скот, который от всего происходящего стал беситься и грозил разнести лагерь изнутри. Первым заметил эту опасность Кильерс; собрав несколько человек, он привел их на юго-западную сторону лагеря, выходившую на приток Нкомо. В овраге, прорытом притоком, накапливались зулусы. Они планировали начать оттуда атаку, но их положение оказалось очень неудачным. Склоны оврага оказались крутыми и скользкими, выбраться оттуда наверх зулусы не смогли и стояли они в такой тесноте, что не могли даже бросать ассегаи. По призыву Килиерса насколько добровольцев вышли из лагеря, и практически беззащитные зулусы в овраге были перебиты.

Сражение при Кровавой реке. Гравюра неизвестного художника

Первоначальный напор зулусов из-за больших потерь несколько ослабел. Ндела решил ввести в бой воинов, до сих пор находившихся на восточном берегу Нкоме, но буры, выйдя из лагеря, стали обстреливать брод и помешали переправе. Тем не менее в резерве у Нделы оставалось еще 3000 отборных воинов, чтобы нанести бурам последний удар, когда их огонь ослабеет.

Преториус ждать не мог. Он знал, что боеприпасы подходят к концу и решил контратаковать зулусов, пока его коммандо не осталось безоружным. Были окрыты проходы в стене из фургонов, и триста всадников тремя колоннами атаковали врага. Через некоторое время половина воинов Нделы была уничтожена, воины были деморализованы, многие стали искать спасения в реке. Часть буров переправилась через Нкоме и, разделившись, двинулась на север и юг вдоль реки, стреляя в зулусов; тем оставалось только прятаться в прибрежных зарослях. Стараясь еще вырвать победу, Ндела бросил в атаку свой последний резерв – полки Белых и Черных щитов, но нужный момент был упущен: идущие в атаку воины были почти сметены толпами отступающих, и атака захлебнулась.

Поражение зулусов было полным. Представлявшее несколько часов назад грозную силу войско превратилось в деморализованную толпу, у которой не было сил ни бежать, ни сражаться, преследуемую конными бурами. Поле битвы было покрыто телами павших, лежавших так густо, что земли под ними не было видно. Потери зулусов составляли более 3000 человек; у буров было только трое легкораненых, в том числе сам Преториус, которому во время конной контратаки попало в руку копье. Река Нкоме с того времени получила название Кровавая (Блад).

К вечеру вернулись последние всадники, преследовавшие отступающих зулусов. День закончился благодарственным молебном. Буры еще не знали, что в тот самый день в Натале высадились английские солдаты и теперь там развевается Юнион Джек. Преториус отправил двух пленных к Дингаану с предложением мира на условиях выплаты ранее требуемой компенсации за Блаукранц, и лег спать.

Через день буры выступили в поход к Умгунгундхлове и 19 декабря перешли реку Умхлатузи и подошли к столице Дингаана. Сопротивления они не встретили. Далее произошел интересный эпизод. Один мз буров ради забавы выстрелил в ворону, и через 10 минут столица Дингаана вспыхнула, как факел. Окзалось, Дингаан был склонен к тому, чтобы заключить мир, и ожидал бурскую делегацию, но этот выстрел так его напугал, что он сразу передумал и покинул краали вместе со своим гаремом, приказав поджечь строения.

На следующий день коммандо прошло через руины Умгунгундхловы и вошло на Ква Мативане. Глазам буров предстало ужасное зрелище – останки их товарищей, убитых 10 месяцев назад. Тело Ретифа опознали по одежде; на его плече сохранилась сумка с документом, по которому Дингаан отдавал бурам Наталь. Преториус счел это добрым знаком. Тела убитых были собраны и преданы земле в братской могиле.

В ожидании посольства Дингаана коммандо расположилось на хребте, который разрезала река Белая Умфолози. Здесь они готовились встретить рождество и новый, 1839 год. Положение было неопределенным. С одной стороны, хотелось получить от Дингаана скот для компенсации пострадавшим при Блаукранце. Но предложений от Дингаана не было, а вокруг лагеря постоянно появлялись зулусские отряды. Преториус высылал разведчиков и один из таких отрядов привел к нему пленного, который сказал, что знает ущелье, в котором скрыт скот Дингаана, и обещал показать его. Преториус для этого мероприятия выделил 300 буров и 100 чернокожих из отряда Бигара. Командование он поручил Карлу Линдману, так как у него самого разболелась раненая рука. К сожалению, совет Преториуса о том, что необходимо постоянно высылать разведчиков, Линдман пропустил мимо ушей. Через два дня после рождества отряд выступил в поход.

Двигаясь на северо-восток, отряд попал в узкое извилистое дефиле, ведущее к броду через Белую Умфолози. Там их ждала засада.

Внезапно холмы с обоих сторон оказались покрытыми зулусскими воинами. Путь к отступлению отряду был отрезан. Оказалось, что то, что буры издалека принимали за дикие стада, было зулусами, которые прятались под своими щитами из шкур. Ландман решил занять ближайший холм и занять оборону, но его заместитель, Ханс де Ланж, сразу понял, что долго против такой массы врагов они не продержатся, и предложил спасаться бегством. Отряд пересек реку и проскакал две мили, на ходу отстреливаясь от врагов, и только тогда буры решили передохнуть и оценить обстановку.

Она была неутешительной. Во-первых, 60 человек, заметив разрыв в рядах зулусов, решили этим воспользоваться и рванулись туда, отделившись от основной массы. Оставшиеся тоже единой силы не представляли, разделившись во время скачки на несколько небольших отрядов, лишенных возможности взаимодействовать. Повторялась ситуация Италене. От основного лагеря буры были отрезаны рекой и вражескими полками. Было принято единственное решение – пройти по дуге не веверо-запад и поискать там другой брод, чтобы вернуться на свою сторону Белой Умфолози.

Скачка продолжалась пятнадцать миль. Зулусы почти не отставали от уставших лошадей, им на помощь приходили свежие отряды и бурскому арьергарду постоянно приходилось отстреливаться и даже вступать в рукопашную. Брод был найден только к трем часам дня, но к нему уже сошлись сотни зулусов, а реку в этом месте окружали зыбучие пески, в которых застряло шесть человек, убитых зулусами. В их числе был Александр Биггар, отправившийся в поход, чтобы отомстить за смерть двух своих сыновей. Их числа его чернокожих слуг во время преследования погибло 70 человек.

Только благодаря тому, что узнавший об этой беде Преториус прислал подкрепление, отряд смог переправиться на «свой» берег. Если бы подкрепление задержалось, он был бы уничтожен.

Через несколько дней, залечив раны и дав отдых лошадям, буры отправились назад. Зулусов больше не было видно, скот захватить не удалось, поэтому буры ограничились тем, что сожгли по пути три краля. Цель похода – разгром зулусской армии и усмирение Диндаана – не была достигнута: Дингаан где-то скрывался, а его, хотя и потрепанная армия, представляла опасность. Скот захватить не удалось. Поражение на Белой Умфолози было весьма неприятным. Но все же благодаря итогам битвы на Кровавой реке буры могли чувствовать себя победителями, а авторитет Преториуса возрос многократно.

Приближаясь к Тугеле, буры узнали, что в Порт-Натале высадились англичане. Их нетрудно было прогнать (отряд насчитывал около 100 человек), но это значило бросить вызов Британской империи. А этого буры не могли себе позволить.

Глава 12

Конец Наталии.

Оккупация Порт-Наталя была иницативой нового губернатора Капской колонии, Джорджа Нэйпира, который незадолго до того сменил на этом посту менее решительного Бенджамина Д’Урбана, в честь которого Порт-Наталь получил свое новое имя (Дурбан).

Английская администрация не была в восторге из-за ухода части буров – колония лишалась людей и скота. Закон, препятствовавший этому, был принят, но оставался на бумаге – многие даже не знали о его существовании. Но Нейпира обеспокоила не столько эмиграция, сколько начавшиеся в ее результате конфликты с Мзиликази и Дингааном. И Порт-Наталь он решил занять только для того, чтобы, держа в руках единственный морской порт буров, иметь рычаг для давления на них. Основной на тот момент задачей губернатор считал заключение мира между бурами и Дингааном. Для этого и был послан отряд из 100 шотландских горцев под командованием майора Сэмюэля Чартерса. Им было приказано не вступать в конфликт с бурами и ограничить занятую ими территорию полосой шириной в две мили от морского берега. Об аннексии всего Наталя речь не шла. Десант высадился 4 декабря, вскоре был построен форт и после поднятия над ним английского флага был произведен салют из всех орудий.

Вскоре майора Чартерса сменил капитан Генри Джарвис. Он успокоил буров, дав им понять, что главной своей задачей полагает посредничество между бурами и зулусами и не собирается вмешиваться в вопросы бурского самоуправления или оспаривать права буров на Наталь. В результате 12 октября 1839 года буры провозгласили образование своего государства, получившего название Республики Наталия, и выбрали фольксраад, состоящий из 24 человек, в качестве управляющего органа. Премьер-министром стал Андрис Преториус.

Андрис Преториус

Дингаан, перенесший к тому времени столицу на реку Вуна, был настроен миролюбиво: он выражал готовность признать Тугелу как границу между территориями буров и зулусов и компенсировать бурам угнанный скот. Преториус же, несмотря на уговоры Джарвиса, ясно дал понять Нэйпиру, что буры не собираются признавать себя подданными короны. Нэйпиру ничего не оставалось, только эвакуировать гарнизон из Дурбана – его нахождение там не имело более смысла. Уже в рождество следующего, 1839 года, англичане оставили порт. Вскоре над фортом был поднят флаг Натальской республики и прогремел новый салют – на этот раз из ружей прибывших из Питермарицбурга буров.

Даже во время присутствия англичан буры, демонстративно их не замечая, обустраивали новое государство. Помимо столицы Питермарицбурга были основаны города Конгела и Веневипинг (последний – на месте резни при Блаукранце). Распределялись участки под фермы. Преториус наладил контакты с бурами высокого вельда, убеждая их переселяться в Наталию или составить с последенй политическую конфедерацию. Казалось, мечта африканеров о своем государстве с выходом к Индийскому океану осуществилась. Дело было только за признанием новой республики Великобританией.

Проблем хватало, но понемногу жизнь налаживалась. Главной проблемой оставалась угроза со стороны Дингаана, висевшая над поселенцами, как дамоклов меч. Пока он не демонстрировал воинственных намерений, но и к миру не стремился. А о его непредсказуемом характере буры хорошо знали и не могли чувствовать себя в безопасности, пока Дингаан был жив и его армия не была окончательно уничтожена.

Неожиданно судьба предоставила бурам удачную возможность для решения этой проблемы. Брат Дингаана Мпанде, узнав о том, что Дингаан решил его устранить (то есть попросту убить), с 17000 своих сторонников пересек Тугелу и попросил у буров убежища. Вскоре он был объявлен принцем в изгнании, буры признали его своим союзником и предоставили ему место для проживания.

Дингаан долгое время не трогал Мпанде, поскольку личные качества последнего делали его совершенно безопасным. Его описывают как чрезвычайно ленивого, безвольного и очень толстого (в одном из описаний его внешности упоминается, что его талия составляла 4 фута 6 дюймов) человека. Из-за тучности он с трудом передвигался.

Тем не менее теперь буры имели союзника и претендента на зулусский трон. Дело было за малым – посадить Мпанде на этот трон. Для этого была нужна война с Дингааном, и повод для нее нашелся быстро – Дингаан, несмотря на договоренности, не спешил возвращать захваченный скот. Поэтому фольксраад дал коммандант-гернералу (Преториусу) такие инструкции: во главе коммандо войти в Зулуленд и либо вынудить Дингаана отдать скот, либо захватить его силой.

14 января 1840 года коммандо из 250 буров во главе с Преториусом вышло в поход. Союзные зулусы во главе с Нонгалазой шли параллельным курсом. Мпанде путешествовал в бурском обозе. Кроме него, в обозе находился советник Дингаана – Тамбуза со своим слугой Комбзаной. Они попали к бурам накануне похода, когда, узнав о желании буров начать поход, Дингаан послал им очередную партию из 250 голов скота и просьбу дать ему больше времени для выдачи остального скота. Этот скот и сопровождали Тамбуза и Комбзана. Преториус объявил их шпионами и приказал заковать в цепи. Возможно, не обошлось без интриг Мпанде – он утверждал, что именно Тамбуза подговорил Дингаана убить Ретифа и – самое ужасное – самого Мпанде.

Настроение буров было приподнятым – они были уверены, что этот поход последний и скоро их земля будет в безопасности.

29 января коммандо достигло поля битвы на Кровавой реке. Здесь произошел неприятный и малообъяснимый эпизод. Объяснить его можно только желанием Преториуса спровоцировать Дингаана на выступление и продемонстрировать ему серьезность своих намерений.

Возле каменной пирамиды, сложенной бурами в память о бывшем тут сражении, состоялся суд. Тамбузе и Комбзане были предъявлены обвинения (обвинителями выступали Преториус и Мпанде) и затем оба зулуса были раасреляны. В своем последнем слове Тамбуза утверждал, что всего лишь верно служил своему господину Дингаану, и просил сохранить жизнь Комбзане, который не был ни в чем виноват.

Смерть приближенных Дингаана оказалась напрасной; через несколько дней к бурам прибыл гонец от Нонгазалы с вестью о том, что на реке Мкузе произошла жестокая битва (число убитых с обоих сторон было, по разным источникам, от 6 до 9 тысяч человек), войско Дингаана потерпело сокрушительное поражение, и его остатки бежали к реке Понголе. Правление Дингаана завершилось. Он бежал сначала в землю свази, а оттуда на юг. Свой конец он нашел в холмах Лебомбо, где был убит местными жителями. Королем зулусов стал Мпанде, занимавший этот пост в течение следующих 32 лет – рекорд для того времени. 10 февраля 1840 года Преториус объявил о том, что теперь у зулусов новый король, а четыре дня спустя состоялась коронация. При этом новому королю было объявлено, что за ним по-прежнему остается долг в 41000 голову скота, а часть его земель – Наталь до Черной Умфолози и бухта Санта-Лючия – переходит бурам.

Мпанде на троне в окружении слуг

Рисунок Ангаса (1848г)

Поход можно было считать успешным. Угрозы со стороны зулусов больше не было. Жизнь в республике Наталия стала налаживаться. Прибывали новые переселенцы, земельная контора, распределяющая участки под фермы, работала на пределе возможностей. На старые места стали возвращаться банту, покинувшие их в результате мфекане. Это стало создавать бурам проблемы – банту оказалось больше, чем могли принять фермы в качестве рабочей силы, а большое количество людей, утративших свое имущество, нищих и голодных, могло доставить большие неприятности. Был принят закон, по которому на ферме могло находится не более 5 семей банту. Права их сильно ограничивались. Остальных выселяли за реку Умзимвубу, служившей южной границей республики. Эта территория принадлежала племени понго, которое возглавлял вождь Факу.

Но уже в конце 1840 года начались неприятности. Буры обвинили соседа Факу, вождя племени бхаку Нкапи в краже у них скота. Фолькраад решил наказать бхаку и 19 декабря Преториус пересек Умзимвубу и напал на краали Нкапи. Было захвачено много скота, при этом погибло 40 человек и 17 мальчиков буры увезли с собой в качестве «учеников». Все это происходило на глазах местных миссионеров и скоро об этом событии стало известно администрации Капской колонии. Губернатора Нейпира это возмутило – он считал, что бхаку и понго находятся под протекторатом короны. Позволить кому бы то ни было нападать на своих протеже англичане не могли. Это происшествие дало Нэйпиру повод сначала ввести английский отряд на землю понго, а затем повторно, уже большими силами, занять Дурбан, чтобы иметь рычаг давления на буров. Пройдя маршем 260 миль по пескам и форсировав 122 реки (большинство из них были маленькими и преодолевались вплавь), отряд майора Смита 3 мая 1841 года без сопротивления занял Дурбан. Над ним вместо флага Наталии снова стал развеваться Юнион Джек.

Буры окружили английский лагерь, но решительных действий не начинали. Они дали Смиту понять, что не признают порт английской территорией.

Незадолго до этого события произошел небольшой дипломатический казус. В Голландии узнали об успехах буров и образовании новой республики, и решили завязать с ней отношения. В конце марта в Дурбане бросил якорь торговый голландский корабль. По поручению хозяина корабля его суперкарго Стелленкамп прибыл в Питермарицбург, чтобы узнать о перспективах торговых отношений. Буры не совсем поняли его функции и в приступе патриотического восторга посчитали его представителем голландской короны. Суперкарго, подобно своему современнику Хлестакову, не стал разубеждать буров. 25 апреля, когда Смит уже приближался к Наталю, фольксраад вручил ему прошение на имя голландского короля Вильгельма Второго с просьбой принять Наталию в качестве колонии. Это представлялось бурам надежной защитой своей земли от возможных посягательств Англии. С этим документом Стелленкамп уплыл в Европу. Король Вильгельм еще до конца года вынужден был принести Уайтхоллу свои извинения за этот инцидент и осудить Стелленкампа за его авантюризм, но, не зная этого, буры были уверены в том, что в Европе у них есть союзник, и позволяли себе разговаривать с представителями Великобритании более решительно.

Кроме этого, Преториус пытался обратиться за помощью к бурам из соседних территорий; Поттигер отказался, ссылаясь на очередное обострение отношений с матабеле, но буры с берегов Оранжевой обещали помочь.

Наконец терпение Преториуса иссякло: 22 мая он первым нарушил хрупкое равновесие, угнав английский скот. Вызов был сделан. Ответ Смита не заставил себя ждать и оказался первой ласточкой в серии военных столкновений буров с англичанами. Он решил напасть на буров под покровом темноты. Идея была неплохая, но только вот ночь оказалась лунная. Перед полуночью 138 человек, имея с собой 2 пушки, которые тащили быки, и производя при этом страшный шум, вышли из лагеря, чтобы атаковать буров, и двинулись вдоль берега. Для прикрытия с фланга Смит погрузил на гребной ялик гаубицу, и эта лодка двигалась вдоль берега параллельным курсом. Буры ждали их в густых мангровых зарослях и, когда колонна приблизилась, открыли огонь. Пули косили двигавшихся в плотной колонне людей; тянувшие пушки быки испугались и вместе с пушками бросились бежать. В довершение картины ялик с гаубицей сел на мель. Смит не растерялся и приказал отступать, но 49 человек из его отряда погибли. Орудия и боеприпасы к ним достались бурам. Среди буров никто не пострадал.

Проиграв сражение, Смит сел в осаду в своем лагере. Один из англичан, Дик Кинг, смог выбраться из форта и по морю добраться до Грэмстауна. Власти колонии испугались. Поражение имело не столько военное, сколько политическое значение. Буры показали себя серьезным противником, и надо было уничтожить их сейчас же, пока они не смогли усилиться. Встал вопрос об аннексии Наталии.

Буры не стали штурмовать лагерь (они вообще старались избегать штурма укреплений), ограничившись обстрелом его из трофейных орудий. Главным врагом осажденных англичан был голод. К концу июня солдатские пайки были сильно урезаны, многие солдаты были ранены; Смит считал, что ему сильно повезло, когда однажды на завтрак ему досталась подстреленная ворона.

Но вскоре прибыл английский фрегат с подкреплением, и осада была фактически снята. Положение буров стало двусмысленным: вроде бы республика продолжала существовать, но противодействовать англичанам буры не решались. К тому же верный союзник Мпанде, быстро учуявший, откуда ветер дует, наладил связи с англичанами и предложил им помощь в борьбе против буров.

Эта неопределенность тянулась довольно долго; такое решение требовало одобрнеия Уайтхолла, а путь до Лондона занимал полгода в один конец. В Англии решение об аннексии Наталии было принято только в середине декабря 1842 года, а в мае следующего это решение было объявлено в Натале. Колония занимала не всю территорию республики; территории в южной части были отданы понга, а в северной до рек Тугела и Буффало – Мпанде, ставшему союзником англичан. Британские войска были посланы для занятия Питермарицбурга, и последние попытки сопротивления со стороны буров стихли, когда стало известным, что Голландия отказалась принять их под свою руку.

Формально Республика Наталия прекратила существование в декабре 1845 года. После 9 лет тяжелого труда и борьбы буры снова оказались под британской властью. Большинство буров не могло смириться с этим – все помнили принесенные их народом жертвы и не хотели, чтобы усилия их пропали втуне. Началось новое переселение – обратно за Дракенсберг, через который пять лет назад они шли, исполненные самых радужных надежд. Независимость, стоившая бурам таких жертв, стала для них национальной идеей.

Были и другие причины покинуть Наталь. Он не оправдал ожиданий буров: пастбища оказались не такими хорошими, как в Высоком вельде, началась непонятная болезнь среди овец. И поток фургонов потянулся через перевалы Дракеннсберга, туду, где продолжал править Поттигер. Он оказался прав – Наталь не стал для буров новой родиной.

Преториус оставил Наталь одним из последних. Он не хотел оставлять ферму, в которую вложил много труда, и не хотел делить власть с Поттигером. С другой стороны, англичане еще вполне могли принять некоторые меры, которые остановили бы массовый исход буров из Наталя. Он предпринял попытку договориться с губернатором Капской колонии Генри Поттинджером, для чего совершил поездку в Грэмстаун. Но губернатор, сославшись на занятость, его не принял. Оскорбленный таким приемом Преториус в конце 1847 года тоже покинул Наталь.

Большой Трек продолжался. Буры, покинув Наталию, продолжали искать новую родину.

Глава 13

Хендрик Потгитер и Андрис Преториус– основатели республики

Пока Поль был еще вне политики. Политику делал Потгитер. 9 апреля 1844 года он объявил о полной независимости Потчефстрома, границами которого (как он объявил) были горы Дракенсберг, пустыня Калахари, реки Лимпопо и Вет. Преториус пока ему не мешал – казалось, что политических соперников у Потгитера нет. Уверовав в свое всевластие, Потгитер даже заявил, что границы государства, в котором он является единственным и полновластным руководителем, простираются на юг до Оранжевой реки и на север – до тех мест, которых достигли бурские переселенцы. Всерьез эти претензии мало кто воспринимал. К тому времени население территорий к северу от Оранжевой Реки состояло из нескольких бурских общин, которые не разделяли взглядов Потгитера, и многочисленных местных племен; большое влияние на вождей этих племен имели английские миссионеры. Некоторые из них объявляли о создании собственных государств. Так, вожди сото Мошелве, Молетсан и Секонела повозгласили своей территорией оба берега реки Каледон и были поддержаны своим миссионером. Гриква тоже наметили контуры своего государства на северном берегу Оранжевой реки, их поддерживали миссионеры Адам Кок и Джон Филипс. Буры то враждовали с гриква, то объединялись с ними для борьбы с банту. Для Англии северная граница Капской колонии была постоянным источником головной боли. Главной для нее задачей было не допустить, чтобы все политические дрязги не привели к войне, которая неминуемо ударила бы по Капской колонии. Стремясь к этому, верховный судья колонии объявил территорию до 25 параллели принадлежащей Англии, когда один из бурских лидеров Иоганн Моке объявил о намерении создать бурскую республику к северу от Оранжевой реки. Сначала власти колонии эту аннексию не ратифицировали; это произошло только в 1843 году. Губернатор подписал соглашения с Коком и Мошелве, которые получали от Великобритании определенные суммы в обмен на обязательство поддерживать порядок на своих территориях и не вмешиваться в дела соседей. В договор включались и союзные обязательства со стороны Великобритании; поэтому, когда начался очередной военный конфликт между бурами и Гриква, на помощь последним был послан военный отряд, который в мае 1845 года помог гриква нанести бурам военное поражение на Зварт Копьес.

Это резко изменило настроение тех буров, которые пока еще лояльно относились к английским властям. Теперь они могли претендовать только на земли к северу от реки Риет, территория южнее объявлялась принадлежащей гриква.

На севере Потгитер никак не мог угомониться. Узнав, что Англия объявила аннексию территорий до 25 параллели, он перебрался севернее. Там была основана очередная новая столица очередного нового государства, получившая название Андрис Охристад – по именам самого Потгитера и торговца, который так неудачно попытался наладить контакты между треккерами и Голландией. Об уступке земли Потгитер договорился с вождем племени бапеде Секвати.