Читать книгу Пираты и проститутка - Василий Боярков - Страница 1

Конец мая 2021 года. Прибрежный американский корабль, изготовленный по аналогии и под тип тримарана, носящего название «Independence» («Независимость»), но только более современный, и притом новейшей, секретной, модификации, по установленному регламенту должен нести патрульную службу в территориальных водах штата Флорида; однако какой-то страшной и неведомой силой его все больше затягивает в самую середину Бермудского треугольника. Ночь. Темно. Страшно и жутко. Вокруг собирается – нет, даже не шторм! – а нечто невообразимое, больше похожее на торнадо или же ураган, закрученный в несколько спиралей, несущихся, в свою очередь, по кругу с огромнейшей скоростью; волны, словно по чьей-то неведомой и злой воле, вздымаются вверх, на высоту пятиэтажного дома.

Командер Хьюго Вильямс стоит на капитанском мостике и с нескрываемым напряжением, где-то, возможно, и трепетным страхом, вглядывается в почерневшую морскую пучину. Являясь молодым мужчиной, только что достигнувшим тридцатипятилетнего возраста, он буквально на днях был назначен командовать этим новейшим американским судном, способным обнаруживать и топить вражеские подводные лодки – чего уж там говорить про надводные цели! – и можно сказать, что на этой вполне заслуженно полученной должности это было его первое плавание, грозящее закончиться чем-то невероятно ужасным. Своим внешним видом офицер вполне соответствует зрелому возрасту и при своем среднем росте, приближающимся к высокому, кроме стройной, физически развитой, фигуры, обладает еще и красивым мужественным лицом, где всегда уверенный взгляд ясных, голубоватых глаз, отлично сочетающихся со светлыми волосами, сейчас выражает недоумение, граничащее со сверхъестественным страхом; одеяние его полностью соответствует присвоенному флотскому званию. Возвращаясь к сказанному, необходимо также отметить, что такое, казалось бы, необычное состояние у него обуславливается еще и тем, что он никак не может понять, в какой – конкретно! – точке Саргассова моря подведомственное ему судно в настоящий момент оказалось, а главное, как ему правильно выбрать курс, ведь расположенные перед его опытным взором датчики будто бы все «посходили с ума» и полностью сейчас разняться в своих показаниях, навигационные же приборы показывают радикально несопоставимые вещи.

Не прошло и пяти минут, как он по внутренней связи скомандовал в машинное отделение – дать полный ход назад; но вместе с тем такая его предусмотрительность не возымела должного действия и, несмотря на мощность газотурбинных и дизельных двигателей, корабль все еще продолжало сносить к центру гигантского черного «столба», вздымающегося от воды высоко кверху и закрывающего собой всю видимую часть бескрайнего неба. Да, здесь было от чего ужаснуться! Вся представившаяся картина действительно имела сходство с чем-то потусторонним и сопоставлялась схожей с самым жутким кошмаром: обычно узкий в своем основании, в этот раз крутящийся «гриб» имел размер не менее трети морской мили в диаметре, возвышался на несколько сотен метров практически ровным «столбом» и резко начинал расширяться у самого поднебесья, превращаясь в густые, непроглядные, практически черные тучи, носившиеся по кругу с неописуемой скоростью. «Если нас завлечет в эту воронку, – подумал про себя Хьюго, реалистично оценивая неотвратимо надвигавшуюся угрозу, представшую перед ним и подчиненной ему командой, состоящей, с позволения сказать, всего из тридцати девяти человек и также подвергнутой суеверному ужасу, – то выжить нам в такой кутерьме – это вряд ли удастся… Но что это я, совсем, что ли, раскис? Не к лицу американскому офицеру сдаваться без боя и покоряться судьбе…»

– Стоп машина, – не закончив мысль, отдал Вильямс строгий приказ в машинное отделение, – поворачиваем назад, и на полной скорости, на всех сорока узлах, идем в обратное направление. И поспешайте, ребятки, – сказал он уже чуть мягче, – от этого зависит наше с вами спасение…

В то же самое время, пока командир военного судна лицезрел перед своим глазами ужаснейшее проявление гнева природы, в трюмном отсеке разворачивались совсем иные события, полностью идущие вразрез с угрожающей всему экипажу опасностью. Что же могло быть важнее надвигающейся страшной стихии? Чтобы ответить на этот вопрос, следует сначала привести некоторые постыдные факты, ставшие возможными, благодаря царящей в американском флоте наследственной иерархии. С самого спуска борта на воду, на него был зачислен нести службу любимый сынок одного из высших адмиральских чинов ВМС США Джеймс Липкен, молодой человек двадцатисемилетнего возраста, имеющий вздорный, высокомерный и крайне противоречивый характер, в полной мере пользующийся всеми привилегиями своего доставшего от отца положения. Вопреки напыщенности своей натуры, он имел удивительно привлекательную внешность, схожую разве что с девушкой, где особенно выделялись карие глаза, которые, принимая во внимание смуглый цвет кожи и черные, как смоль, кудрявые волосы, были темно-карими, а скорее, даже коричневыми; средний рост его, при развитой, атлетически сложённой фигуре, казался высоким, добавляя внешнему виду дополнительной привлекательности. «Золотой» американский ребенок без особого труда получил чин помощника капитана и соответствующее ему звание лейтенанта; а с появлением новоназначенного командера, он сразу же ввел его в курс, кем он, по сути, является, а главное, что он не собирается ни под кого «прогибаться» и жить по чьим-нибудь правилам. «Что-то в моем поведении будет не нравится, – сказал молодой человек при первой их встрече, – с вопросами, жалобами, пожеланиями обращайтесь прямиком к моему всемогущему папочке. Вместе с тем командовать личным составом мешать я не буду, но и в мои дела лезть не советую, иначе возможно досрочное списание со службы на берег, – усмехнулся тогда он крайне презрительно и, не удосуживаясь дальнейшими объяснениями, так как отлично знал, что все и без того прекрасно осведомлены об исключительной незавидности командирской должности этого экипажа, отправился восвояси, не преминув в назидание «бросить»: – поаккуратней со мной – и желаю удачи». Вот и теперь, невзирая на строгий устав корабельной службы и военную дисциплину, он додумался до того, что притащил на судно совсем еще юную проститутку, едва достигшую семнадцатилетнего возраста; а вот на ней, к слову, стоит остановиться особо…

Покажется удивительным, но девушка эта имела российскую родословную и являлась самым младшим ребенком в семье одного русского эмигранта, который в составе отчаянной группировки, разумеется с бандитским уклоном, еще в далекие девяностые годы, как и многие другие, такие же неразумные соискатели, отправился за рубеж в поисках «американского счастья». Странное дело, но, всецело отдаваясь крайне неблаговидным и опасным занятиям, он все же умудрился продержаться на «плаву» довольно долгое время и был застрелен членами конкурирующей преступной организации аж в две тысячи пятом году, успев дать жизнь своей третьей дочке, получившей от рождения имя Хуляевой Леры, или в полном варианте Валерии. Времена тогда были сложные и, лишившись мужской опоры, мать девочки очень быстро пошла «по наклонной» и, предаваясь разврату и пьянству, постепенно утратила человеческий облик и через пару лет «отправилась» вслед за супругом; сестры, соответственно, были разлучены, распределены по детским домам и приютам и потеряли между собой всякую, существовавшую до этого, связь, внезапно прерванную по зловещей воле такой, казалось бы, несправедливой судьбы и – что уж греха таить! – чьему-то волевому решению. Сопоставимо своему преступному происхождению и сложившимся вокруг нее неблагоприятным факторам, Лерочка, унаследовав от родителя отчаянную, уверенную в себе, не склоняющуюся ни перед какими трудностями, суровую личность, была вынуждена проявлять чудеса изобретательности и охотно осваивала полагающиеся учебной программой науки, чтобы хоть как-то сосуществовать, а главное, выживать в ополчившемся против нее окружении; таким образом, развивалась девочка, значительно превосходя всех своих сверстниц как в сообразительности, так в том числе и несгибаемой воле, так в точности и способности подчинять себе более слабых, вследствие чего и неудивительно, что именно она – и вполне заслуженно! – становилась лидером в любых детских играх, проказах и, конечно же, шалостях. Однако это не могло продолжаться вечно, и вот настало то время, когда ей исполнилось пятнадцать лет, когда у нее наступил переходный возраст и когда воспитанница приюта вдруг посчитала, что в стенах детского заведения ей становится тесно, – она сбежала и самостоятельно начала строить свою дальнейшую будущность.

Поначалу ей было невероятно трудно и целый год юная Лерка перебивалась, кто чем подаст, и, в конце концов, приняла невероятно трудное для себя решение, что, для того чтобы совсем «не загнуться», непременно должна попробовать торговать своим телом; и вот тут ее жизнь полностью изменилась: пошли существенные гонорары, никогда ею раньше не виданные, и, собственно, проблем со средствами у нее больше не стало. Стоит сказать, что к тому времени девушка попросту расцвела и представляла из себя непередаваемо красивейшую блондинку, обладавшую большими, глубокими, голубыми глазками, способными «растворять» и «топить» в себе каждого, на кого только падал взгляд их обладательницы; еще следует остановиться на ее светлой бархатистой коже, маленьким, аккуратненьком носике, пухленьких губках, румяных щечках, маленьких ушках, скрываемых за кудрями пышной прически; ну, и в той же мере не стоит позабыть про великолепно сложенную фигуру, где, при худощавом и скла́дном телосложении, не таком уж высоком росте, больше склоняемом к среднему, особо выделялись выпуклые, сочные груди, всегда прикрытые кружевным дорогим бюстгальтером, размером доходящим до третьего, в меру зауженная талия и больше обычного выпирающая ягодичная область, переходящая в прямые, стройные ноги – словом, она обладала всеми теми качествами, какие необходимы в ее новой, пусть и незавидной, но приносящей неплохую прибыль, древнейшей «профессии». Немного видоизменив свою фамилию с Хуляевой на сокращенное Хой, что преобразовывалось от английского «whore», или по-простому девка, предлагающая себя за плату, она безраздельно влилась в американскую капиталистическую систему, где торговала единственным, что имелось у нее по самому наивысшему разряду, и дарованным ей от Бога, – своим наипрекраснейшим телом.

Так случилась, что этим, не очень праведным, бизнесом молодая путана занималась в городе Майами, со всех сторон самом благоприятном и раскинувшемся в южном штате Флорида, где она, так случилось, и была приглашена поразвлечься развратным и необузданным Липкеном. Итак, на военный борт девушка поднялась без каких-то особых трудностей, по настоянию все того же ветреного сынка адмирала, нисколько (как, впрочем, и обычно в своей давно устоявшейся практике) не заботясь о мо́гущих в связи с этим возникнуть последствиях, полностью положившись на своего неразумного провожатого. Вот и сейчас, не обращая внимания на сильнейшую качку, какой только когда-либо подвергалось это современнейшее «плавсредство», оказавшееся на удивление крайне устойчивым, снабженным надежным балластом, способным не дать опрокинуться судну даже при самом сильнейшем шторме, молодые люди, находясь в каюте помощника капитана, предавались праздному веселию, а также разврату и к этому моменту уже изрядно «набрались» качественным, изготовленным в Ирландии, виски. На эту свою очередную, но вместе с тем не совсем обычную вылазку Лера выбралась разряженная в кожаную куртку черного цвета, в тон ей открытые ботильоны, до самого последнего предела укороченную джинсовую синюю юбку, белоснежную сорочку и ажурные чулки, своей резинкой соблазнительно выставленные наружу; дамской сумочки при ней не было: она их попросту презирала, предпочитая рассовывать нужные ей вещи в имевшиеся на одежде карманы; из косметики на ней, как и обычно, присутствовали исключительно нескромные тени, густая, обильно нанесенная, пудра и яркая губная помада, с исключительным, красным, оттенком, окантованная еще и коричневатой обводкой. К интересующему мгновению Хуляева лишилась практически всего своего верхнего одеяния и оставалась теперь только лишь в кружевном нижнем белье классической темной расцветки, стильной обуви и плотно облегающих ноги чулках; ее же так называемый соблазнитель был с голым торсом, без брюк, пребывая в одних, едва лишь прикрывающих пах, разноцветных трусах, готовый уже наконец приступить к главной части своего развлечения, для которого, по сути, и была приглашена на этот военный борт индивидуальная проститутка, к слову сказать, работающая исключительно на себя, без сутенера, и считающаяся, невзирая на возраст, довольно элитной.

Однако не только адмиральский сынок имел «пригласительный билет» на этот, казалось бы, несопоставимый с морским уставом нескончаемый праздник жизни, вошедший у молодого повесы уже в неосознанную привычку, выработавшуюся еще и благодаря потворствам со стороны значимого родителя, старавшегося прикрывать своего любимого отпрыска во всех его, как он определенно считал, ни несущих никакой серьезной опасности «мальчишеских шалостях»; а здесь также присутствовал его закадычный друг, не имевший офицерского чина, но сумевший своим трудом, упорством, а главное, рвением дослужиться до старшины первого класса. В отличии от своего, не обладающего большим разумом, «компаньона», ведущего развратную, по большей части разгульную, жизнь, он был намного порядочнее, осмотрительнее и не утратил еще чувства страха перед грядущим наказанием, неотвратимо следующим за любое нарушение дисциплины и несущим с собой непременное, последующее раскаяние; в частности, если говорить откровенно, и под влияние-то Джеймса он попал не случайно, а по той лишь простой причине, что находился в его непосредственном подчинении, вследствие чего и был приставлен высокопоставленным родителем «присматривать» за своим непутевым сыночком, не ведающим никаких ограничений в нескончаемых безнравственных устремлениях, в буквальном смысле погрязшим и практически «утопающим» в плотской пучине греха и порока. Внешности Билл Кедми – а именно такое имя досталось ему от родителей – был самой обыкновенной, и если чем и выделялся, то двадцатидевятилетним возрастом, крепко сложенным мускулистым телом, высоким ростом, мужественным, где-то при том даже злобным, лицом, в свою очередь обладавшим орлиным носом, колючими, серо-оливковыми глазами и смуглой, обветренной кожей, а также гладкой, ровной, на лысо остриженной головой и большими, закрученными кверху усами; своим же одеянием и общим состоянием он выгодно отличался от остальных участников этого, небывалого в таких местах, трио: находился по полной форме, а если и был пьян, то разве только немножко, памятуя о строгом наставлении старшего Липкена.

Вдруг! Праздное настроение было нарушено непередаваемым словами криком «Йа-хой!!!», проникшим даже в глубины отдаленного офицерского трюма, и последовавшим за ним оглушительным грохотом, и почти одновременным столкновением нескольких тяжелых предметов, основательно ударивших по корпусу корабля, причем именно с той стороны, где теперь находилась эта странная троица; все невольно вздрогнули, так как это было настолько необычно, насколько морские американские вооруженные силы славились своим могуществом по всему остальному миру и, уж точно, не могли подвергнуться никакой военной агрессии. Валерия давно научилась как управлять своими эмоциями, так и следить за своим состоянием, в том числе и когда употребляла спиртное, благодаря чему могла казаться, в зависимости от ситуации, чересчур пьяной либо же трезвой; вот и сейчас, едва лишь судно затрясло не только от естественной качки, но еще и от жуткого грохота, обозначающего столкновение чего-то твердого, круглого и, несомненно, тяжелого, летящего на внушительной скорости, с крепкой, брониро́ванной сталью американского судна, она тут же сбросила с себя «развесёлую маску».

– Что это у вас происходит?! – воскликнула Лера, не выказывая, однако, страха, но моментально сделавшись абсолютно трезвой, хотя до этого вроде бы как «не вязала лыка». – Нас что, атакуют? И кстати… никому из вас не показалось, будто бы кто-то меня позвал, выкрикнув мое прозвище «Хой»?

– Нет, – только на один, первый, вопрос ответил ей блудливый сынок высокопоставленного американского адмирала заплетавшимся языком, одновременно начиная разыскивать снятые недавно офицерские брюки, – это попросту невозможно: мы представляем прославленный американский флот и не найдется ни один дурак, кто рискнет на подобную дерзость, потому что это напрямую граничит с самоубийством… где, «черт возьми», мои брюки?

Молодой повеса нашел их валяющимися в углу, куда сам и забросил их некоторое время назад и, неловко натянув на волосатые ноги, причем не с первого раза, пошатываясь и периодически спотыкаясь, отправился на верхнюю палубу, чтобы, как он всех убедил, узнать, что все же таки случилось.

– Сидите… здесь, – еле выговорил Липкен, корявя пьяный язык, когда уже начал выбираться из своего удобного кубрика, – я схожу… узнаю, чего там… такое… и сразу назад… продолжим наше… прерванное веселье…

– Очень хотелось? – бросила ему вслед восхитительная путана, произнеся эту фразу на чистейшем русском наречии (не позабыв о своем истинном происхождении, она, кроме освоения английского языка, делала упор и на родном диалекте). – Я бы и так никуда не вышла, а тут еще – «хрен» его знает че! – у вас сейчас начинает твориться.

Что же явилось причиной и вызвало такой переполох в маленькой и до этого момента такой развеселой компании, вопреки всем писанным и неписанным законам предающейся на секретной боевой технике нескончаемому «празднику» жизни? Прибрежный корабль давно уже выполнил маневр, назначенный командером, а именно развернулся на обратное направление и теперь всеми силами своих двух газовых турбин и стольких же дизельных двигателей на полном ходу старался удалиться от крутящейся по кругу воронки, все больше затягивающей его в свою темную и страшную пучину, разверзнутую подобно входу в саму Преисподнюю.

– Какая у нас скорость?! – кричал капитан в переговорное устройство, связываясь с машинным отсеком, когда понял, что вверенная ему военная «посудина» – какие бы не прикладывались титанические усилия – все равно упорно двигается в сторону угрожающей жутким – да что там жутким? – просто кошмарным жерлом, своим окончанием уносящимся высоко в беспросветное небо, в свете непрерывно мелькающих молний представляющимся сейчас черным, да и просто ужасным.

– Тридцать девять узлов, никак не меньше, – констатировал ответственный механик (как уже упоминалось, приборы вышли из строя, и определить по ним показания не представлялось возможным), – тем не менее мы попали в столь сильное морское течение, что его сила видится мне примерно равной нашему ускорению, так что в итоге мы продолжаем оставаться на месте, не двигаясь ни вперед ни назад. А что у вас там наверху, кэп, – поинтересовался тот в свою очередь, в силу своей должности не располагая достоверностью всей информации, – сильно все страшно?

– Лучше тебе и не знать, – ответил Вильямс с печальным вздохом, но тут же взял себя в руки и более уверенным тоном скомандовал: – Давай поднапрягись, подключи все возможности и вытяни нас наконец из этой чудовищной передряги, а не то…

Что он подразумевал под этим «а не то», Хьюго так и не успел досказать, так как то, что предстало перед его возбужденным видом, на какой-то момент полностью лишило его дара речи – из чернеющей жутью бездны, под отсвет сверкающих молний, буквально выпрыгнул бриг, своей конструкцией напоминавший середину эпохи колонизации, бывший еще старой, деревянной, постройки, на самой верхней стеньге которого развевался черный флаг, украшенный белым черепом и перекрещенными костями, в простонародье именуемый просто «Веселым Роджером»; до ужасной воронки было примерно половина морской мили, но пиратское «плавсредство» будто от самой природы получило дополнительный стимул и словно пролетело над волнами все разделяющее корабли расстояние. Они встали как раз напротив друг друга, и, пока современный американский капитан ошарашенно смотрел на возникшее из ниоткуда явление, настолько необычное, что от одного его вида можно было не просто опешить, но и полностью утратить существующее восприятие привычного мира – а именно в такой ступор и впал опытный капитан, дав неожиданному противнику значительно ощутимое преимущество, – неожиданно возникшие перед ним противники между тем активно готовились к нападению.

– Йа-хой!!! – пронесся над палубой пиратского судна громовой клич, призывающий команду наверх, в полной боевой выкладке, готовой к грабежу и сопутствующим ему боевым маневрам, который, усиленный еще и грозной, устрашающей непогодой, прокатился над волнами словно потусторонний глас, вырвавшийся из Преисподней, словно от самого́ разъяренного дьявола; и уже чуть тише, лишь только для членов морского братства, в мгновенье ока повыскакивавших наружу на призыв своего отважного капитана, зловеще добавил: – Отличное судно – сейчас немного с ним позабавимся! По местам всем стоять! Пушкари залп! Остальные на а-а-бор-д-а-а-ж!!! – растягивая последнее слово, недвусмысленно скомандовал разбойничий повелитель.

Вид этого человека был не только ужасен, но и в то же время великолепен: в шуме бушующего вокруг урагана он возвышался на своем капитанском мостике, где, несмотря на разгневанную природу, держался с непревзойденной уверенностью, с полагающейся его рангу напыщенностью и приобретенным за долгие годы достоинством; да, возраст этого седовласого мужчины приближался к шестидесяти годам – срок для пирата сравнительно необычный (мало кому из них удавалось приблизиться и к сорока); но не только почтенные лета́ отличали этого типичного представителя пиратского братства, а еще и его физически развитое телосложение, передающее собой небывалую силу, выражающие ярость глаза, своим полностью черным цветом заставляющие трепетать всякого, на кого обращался их взор, крючковатый, устрашающий нос, всклокоченная поседевшая борода, почти полностью беззубый рот, выделяющийся лишь верхними гнилыми клыками, модный костюм, пошитый из китайского ситца, широкополая шляпа, окаймленная перьями и, наконец, роскошная, отливающая золотом перевязь, увенчанная в своем окончании однозарядным пистолетом и абордажной острозаточенной саблей.

– Я иду в бой – за меня останется квартирмейстер! – выкрикнул он как само собой разумевшийся факт и, ухватившись за один из концов спускающегося сверху бегучего такелажа, ловко переместился на основную, главную, палубу.

К этому моменту канониры, всегда державшие пушки в заряженном состоянии, уже осуществили «рекомендованный» залп, остальные же товарищи отчаянного старого «волка», отдававшего здесь приказания, перекидывали на соседнее судно «морские кошки» – крюки, с привязанными канатами – и клали на борта деревянные лестницы, предназначая эти вспомогательные предметы для более эффективной переброски основной части команды на соседнее судно. Словно саранча, «посыпались» озверелые, отчаянные пираты, представлявшие собой в основном жуткое зрелище, где, сверкая «разношерстной» экипировкой, а где-то оставаясь попросту с голым торсом, они перескакивали на современный военный корабль и тут же нападали на всякого, кто только попадался им на пути; кого-то они убивали, а кого-то, кто успевал поднять руки, великодушно делали пленниками. Говоря коротко, картина представлялась просто ужасной: отовсюду слышались стоны, остервенелые крики, пистолетные выстрелы, непродолжительные автоматные очереди, лязганье сабель, истошные стоны, мольбы о пощаде, победоносные крики восторга – словом, экипаж боевого сверхсекретного судна, обученный топить как любую надводную цель, так в том числе и подводную субмарину, застигнутый сейчас врасплох, в своем полном составе, одним матросом не доходящим до сорока человек, оказался полностью неспособным достойно сопротивляться разъяренным и страшным бандитам, всю свою жизнь проводящим в битвах, походах, кровопролитии, а главное, имеющим численный перевес, превышающий защитников больше чем вдвое; и в данном случае это не пустые слова, потому как команда соперничающего брига в этот раз равнялась ста пятнадцати кровожадным убийцам, не ведающим страха и не знающим пощады по отношению к тем, кто все-таки отваживался вступить с ними в краткосрочную схватку, сто десять из которых успешно переместились на соседнюю палубу, где теперь безжалостно буйствовали и тиранили ничего не понимающую команду.

Действительно, матросы американского корабля, сконструированного под тип тримарана, и без того находившиеся под страхом попасть в ужаснейший переплет с разбушевавшейся непогодой, оказались еще и подвергнутыми еще одному жестокому испытанию: противоборству с вроде бы давно вымершими морскими разбойниками, явившимися перед ними неожиданно, словно из неоткуда, и притом в своем самом устрашающем и ужасном обличье, – как тут было не впасть в сверхъестественный ступор? – поэтому и неудивительно, что большая часть современных матросов именно так и сделала, предоставив лишь небольшой горстке своих, более отважных, товарищей попытаться отстоять честь американского флота и свою свободу в неравной, практически рукопашной, схватке, где в ближнем бою огнестрельное оружие хотя и приносило какую-то пользу, но довольно неощутимую, только еще больше раззадоривая безжалостных «выродков», возникших будто бы с того света. Бой был короткий и не превысил по своему времени более двадцати минут, закончившись так же внезапно, как и чуть раньше изволил начаться, – сразу после пленения Вильямса, бесцеремонно свергнутому пиратами со своей значимой в этом месте должности и беспардонно вытащенному из командной рубки и на всеобщее обозрение, и на суд беспощадного пиратского капитана.

Касаясь последнего инцидента, требуется уточнить, что честь закончить эту непродолжительную схватку выпала двум морским бандитам, откликавшимся на прозвища Стинджей, в переводе на русский Скупой, и Трамп, по-русски, значит, Бродяга: первый представлялся рано состарившимся пропиты́м мужчиной, достигшим лишь сорокачетырехлетнего возраста, который был невысокого роста, нескладного телосложения, полностью лысый, с оголенным торсом, испещренным неприятными шрамами, и который выделялся объемным, словно картошина, носом, бегающими глазами, имевшими непонятный оттенок, и неприятной щетиной; второй выглядел вполне прилично, соответственно прожитым тридцати девяти годам, был одетым в аглицкое сукно, перехваченное кожаной перевязью, смотревшееся при его худощавом телосложении и высоком росте несколько несуразно, придавая сходство с оглоблей, и обозначался некогда красивым лицом, на удивление гладко выбритым, где до сих пор отчаянно блестели голубые глаза, а расстояние от правого виска и до самого подбородка обезображивалось страшным, давно зажи́вшим ранением, ну, и венцом этого облика можно выделить спускавшиеся сверху белокурые, кучерявые локоны немытой и нестриженной шевелюры, – словом, именно эти два бравых «мо́лодца» и ворвались в служебное помещение командера, где, воспользовавшись его обескураженным состоянием, когда он мало того что находился под впечатлением от страшного вида бури, но еще и был введен в непривычное, безвольное состояние, вызванное внезапным появлением едва ли ни средневековых головорезов, под прицелами своих, давно устаревших, но все еще действенных, пистолетов сумели доходчиво до него донести, что сопротивление с его стороны является глупым, а главное, полностью бесполезным; случай был настолько неординарным, непрописанным ни в одном военном учебнике, что единственное, что Вильямс успел сделать, так это неуверенно потянулся рукой к кобуре, закрепленной на поясе, пытаясь воспользоваться индивидуальным оружием, но был оставленным устрашающим окриком, прозвучавшим от злобного разбойника Трампа:

– Не советую, кэп, – по убранству рубки и внешнему виду определить его положение было нетрудно, – а не то наша встреча может кончится для тебя очень плохо.

Совет был неплохой, да еще и подкреплялся видом хотя и необычного, но, несомненно, устрашающего предмета, поэтому капитану не оставалось ничего другого, как подчиниться непререкаемой воле свирепых бандитов, следствием чего стало то, что под своеобразным конвоем офицер был выведен к остальным, уже плененным, членам команды, также, как и он, находившимся сейчас перед лицом ужасающей гибели, представившейся им в облике грозных морских разбойников.

– Капитан Мадмен… сэр, – раболепно обратился к нему Скупой прозвищем, означаемом в переводе, как Бешеный, – мы захватили в плен главного на этом судне, и, думаю, бой можно считать законченным.

Ткнув Вильямсу под ребра дулом стального оружия, бандиты, сбив его дыхание, легко толкнули мужчину вперед, чтобы тот оказался перед их предводителем опустившимся на колени, что могло означать только одно – победа в этой битве достигнута.

– Корабль наш, джентльмены! – выкрикнул седовласый бандит, вскинув вверх руки и помахав пистолетом и саблей.

– А-а-а!!! – вторили ему восторженные члены пиратского братства.

В тот же самый момент с той стороны атакующих, на их собственном, деревянном, судне, прозвучали характерные звуки, отчетливо слышимые даже сквозь жуткий рев бури и однозначно передающие, что абордажные «кошки» рубятся топорами, а лестницы падают в бурлящую снизу воду; и в тот же самый момент, только на миг затихнув, пока головорезы прислушивались, к торжествующим крикам «А-а-а!!!» прибавился еще и оттенок непередаваемого словами отчаяния. Что же послужило причиной столь неожиданно наступившей развязки?

Оставшись вдвоем со старшиной Кедми, Хуляева, справедливо рассудив, что, вероятнее всего, веселье на сегодня закончилось, энергично начала одеваться, облачаясь сначала в джинсовую мини-юбку, затем белоснежную сорочку и, наконец, кожаную черную куртку, сброшенные ею за несколько мгновений до этого на лейтенантское ложе; Билл все это время наблюдал за ее неуверенными, но нисколько не напуганными движениями, сам тем временем предаваясь немножко большим волнениям и, как следствие, пристально вслушиваясь в происходящие снаружи события, об устрашающем ходе которых можно было судить по беспорядочной стрельбе, вое десятков остервенелых глоток, и лязганью острозаточенного металла, своей прочной сталью рассекающего незащищенную мягкую плоть, причем, для получения более полной картины, молодой мужчина приоткрыл слегка дверь каюты и как бы выставил наружу лишь одно, левое, ухо, лицом же оставаясь во внутренних помещениях. Через пару минут своих исследований он смог сделать вполне определенный вывод, напрашивающийся, между прочим, будто бы сам собой и уже вполне очевидный даже для необученной военному делу красавицы:

– Боюсь оказаться правым, но, кажется, на нас напали, и, по-моему, мы стремимся в уверенный проигрыш…

– Ты только сейчас это понял? – усмехнулась молодая путана, застегивая молнию и машинально проверяя карманы – все ли находится там на месте. – Я, если не ошибаюсь, сразу же озадачилась этой версией… Что будем делать? – тут же поставила она вопрос, ничуть не лишенный логики. – Лично я бы предложила бежать, и при этом как можно быстрее, только никак не могу сообразить, куда можно деться посредине бескрайнего моря… а ты?.. Что, Билл, думаешь по этому поводу ты?

– Сказать трудно, – пожал плечами старшина первого класса, впервые попавший в подобную ситуацию и не сумевший сразу сориентироваться как следует вести себя дальше, – ни с чем похожим я раньше не сталкивался, но возьмусь предположить, что в этом случае ты абсолютно права, – необходимо выбираться из этой стальной душегубки, и разобраться со всем уже наверху, на свежем воздухе, где и думается получше, да и мысли лезут совсем другие, более сопоставимые с окружающей обстановкой.

– Тогда чего скучаешь? – снова пошутила словоохотливая путана, никогда не «лезущая за словом в карман». – Пошли. – И, засунув руки в карман своей разукрашенной молниями и клепками куртки, уверенным шагом направилась к выходу.

Моряк последовал за ней; не настолько убежденный в собственной отваге и смелости, он обнажил индивидуальное оружие и, выставив его перед собой, принял меры к внезапному нападению, готовый выстрелить в любого, кто встанет у него на пути и попытается преградить дорогу к спасению. Молодые люди спешили, ведь согласно здравому смыслу, чем тверже ты себя ведешь и меньше чураешься неприятностей, тем больше шансов остается у тебя, чтобы, собственно, выжить. Не оставляя эту теорию без внимания, они шли сейчас по узкому коридору, окружаемые дверями спальных кубриков и различной вспомогательной корабельной инфраструктурой; сверху же продолжали слышаться выстрелы, отчаянные крики как о помощи загнанных в угол защитников, так и торжества нападавших, повергающих в трепет очередную сопротивлявшуюся до этого жертву, так в точности и злобные кличи, предупреждающие о готовящимся прорыве следующей оборонительной позиции, продолжавшей пока еще стремиться к противоборству. Пока им везло: вся обслуживающая команда повыскакивала наружу и основной бой происходил наверху, оставляя нижние палубы до настоящего времени как бы неприкасаемыми; однако это не могло продолжаться до бесконечности, и именно это обстоятельство и заставляло вынужденных компаньонов постепенно, по нарастающей, все больше увеличивать скорость ходьбы. Но вот наконец они достигли лестницы, ведущей наверх, и – о чудо! – как раз в этом месте на выходе не слышалось никаких звуков, хоть отдаленно напоминающих происходящую рядом ужасную битву: выстрелы и крики слышались хотя и отчетливо, но все же на значительном удалении, а значит, можно было более или менее спокойно выбираться на воздух.

Как оказалось, опытный матрос просчитал все совершенно правильно и привел свою прекрасную спутницу в носовую часть корабля, в то время как основной бой происходил на вертолетной площадке, располагавшейся сзади, а также в верхней части командирского мостика. Озираясь по сторонам, беглецы выбрались на основную палубу через специальный люк, расположенный возле пушки, причем Валерия, пройдя через испытание приютом, чувствовала себя в этой ситуации намного увереннее, что странно разнилось с той нервной дрожью, какая ни на секунду не отпускала тело бравого в обычных условиях военного мореплавателя. Вместе с тем не только свирепые выкрики, стрельба и рубящие звуки стального оружия могли повергнуть в ужас любого, кто невольно оказывался в этот миг среди бушующего страшной грозой океана, – черные огромные волны попеременно накатывались на стальную броню, вокруг «гулял» сногсшибательный ветер, плотной стеной «стоял» тропический дождь и беспрестанно сверкали ярчайшие молнии; и вот, в один из таких жутких моментов, после того как схлынул очередной «набег» сногсшибательного черного вала, молодые люди, державшиеся за поручни, для того чтобы их не скинуло в море, прямо перед собой увидели, неведомо откуда взявшегося пирата, остервенелого, злого, своим страшным видом внушающего им обоим сверхъестественный ужас. И, правда, здесь было чего испугаться: бандит был просто огромен, имел оголенный торс, скрываемым лишь перехлестнутой перевязью, просто зверское выражение лица, где беззубый рот и свернутый на бок нос нагнетали еще только больше дополнительной жути… а еще это непривычное современному человеку вооружение, представлявшееся в одной руке пистолетом, а в другой – абордажной саблей. Пары мгновений хватило на то, чтобы морской разбойник воспользовался замешательством своих противников и, выбрав наиболее боеспособную цель, воткнул свой меч прямиком в живот Билла Кедми; прозвучавшие вслед за этим, друг за другом, шесть выстрелов, возвестили о том, что старшина не совсем был застигнут врасплох и смог воспользоваться закрепленным за ним оружием, вогнав в отчаянного врага смертельные пули.

– Ура! Я отправляюсь за сундуком прокля́того Дейви Джонса! – прокричал пират и, перевалившись за поручни, стал медленно заваливаться в бушующую морскую пучину, так и оставив свое оружие вонзенным в тело только что раненого врага.

– Не вынимай ее! – пытаясь переорать грохочущий ветер, прокричала молодая путана, положив свою маленькую ладошку на запястье пораженного мореплавателя, за разукрашенную рукоятку пытавшегося вырвать из себя колюще-рубящее орудие. – Давай переберемся на ту шхуну, – обозвала она таким образом бриг, указывая рукой на перекинутые неподалеку деревянные лестницы, – а там уже посмотрим, что со всем этим следует впоследствии делать! Пошли! – крикнула она для пущей убедительности и, подхватив товарища по неожиданному несчастью под левую подмышку, стала помогать ему продвигаться в сторону пиратского судна, пришвартовавшегося к ним столь необычным способом, крайне непривычным для американских военнослужащих, как, впрочем, и всех остальных современных покорителей морского пространства.

Словно бы по чьему-то неведомому желанию, Скупой и Бродяга перебрались на «Независимость – 2» (подобно своему предшественнику, почти такое же название носил и этот военный корабль) именно в носовой части и теперь скрылись в дверях, ведущих в том числе и в капитанскую рубку, оставив свою лестницу без присмотра; остальные абордажные принадлежности были переброшена на основную, заднюю, палубу, где располагалась вертолетная площадка и где сейчас происходили основные события. Будто бы вокруг не бушевала страшная буря, а внизу не было крайне неспокойного моря – другого выхода просто не было, и задумываться особо о чем-то не приходилось – впрочем, без большого труда (борта современного «плавсредства» были чуть выше), «проскользив» вниз по мокрому дереву, плотно прижимаясь к продольным слегам стопами и прочно схватившись за них ладонями, беглецы благополучно перебрались на атаковавшее судно, основная часть команды которого в настоящий момент без особых затруднений осуществляла захват экипированного по последнему слову техники боевого торпедо- ракетоносца. Однако не успели они перевалиться за деревянные поручни, как тут же осознали, что, выбравшись из удобной каюты – хотя кто его знает, где она, удача и та самая истина? – и избавившись от одной смертельной опасности, возможно, тем самым совершили свою самую роковую ошибку, ведь прямо перед их возбужденными лицами, один за одним, возникли пять человек, ожесточенных головорезов, оставшихся в этот страшный момент на охране пиратского брига; и они, можно верить, своим ужасным, разъяренным и вместе с тем, при созерцании очаровательной девушки, похотливым видом не предвещали молодым людям ничего мало-мальски хорошего.

Как только мужчина и юная девушка спрыгнули на мокрую палубу, из окруживших их так называемых джентльменов удачи вперед выдвинулся незнакомец, отличавшийся до крайности неприятной наружностью; он давно уже достиг тридцатипятилетнего возраста, обладал отталкивающей внешностью и, как оказалось, исполнял в этом разбойничьем братстве обязанность квартирмейстера, или, проще говоря, второго человека в команде, заведующего всей хозяйственной частью, на современном языке приравниваемого к завхозу; соответствуя своей должности, бандит был одет лучше остальных, но вместе с тем выделялся зверским выражением морщинистой физиономии, всклоченной бородой, блестящими гневом голубыми глазами, не передающими собой ничего доброго, чуть прикрытыми надвинутой на них кожаной треуголкой, а также уродливыми страшными шрамами.

– Ага, добыча сама прибежала к нам в руки! – воскликнул он под жуткий вой ветра, выставляя вперед свою прямую остроконечную шпагу, явно захваченную в бою у какого-нибудь богатого офицера, и скривив в зловещей усмешке свое противное, пропито́е лицо. – Сейчас мы с ней позабавимся!

Сие, не слишком наполненное смыслом, изречение бандит заканчивал, одновременно вонзая клинок в тело представителя сильного пола, избрав для девушки не менее прискорбную участь – какую? – стало ясно из его последующей команды:

– А теперь давайте, «други», натешимся с этой шлюшкой, пока она, «сучка», не сдохнет!

Тут же к ней потянулись грязные, обтекающие слюнями, довольные рожи, немытые руки, которые сначала опасливо ее поглаживали, а затем, переходя ко все более активным действиям, стали рвать на ней красивое одеяние, лишь в верхней части прикрывающее ее великолепно сложённое туловище, после чего, когда задралась и без того короткая юбка, а грудь оголилась, повалили ее на мокрую, склизкую палубу, ну, а в дальнейшем, как и полагается, первым на нее навалился, конечно же, квартирмейстер, определенно задавшийся целью – в полной мере насладиться ее восхитительным телом.

– На помощь! Спасите! Хоть кто-нибудь! – до того момента, как грязная ладонь накрыла ее бесподобное личико, в отчаянии успела крикнуть Хуляева, в обычной жизни не считавшая секс с несколькими партнерами чем-то зазорным, однако, учитывая ужасный, отталкивающий вид доставшихся ей «клиентов» и готовящуюся над ней расправу, непроизвольно пыталась искать подмоги, путем пронзительного верещания и сумасшедшего, ни с чем не сравнимого, крика.

В следующую секунду на Лере были порваны непрочные кружевные трусики (сорванный бюстгальтер уже валялся неподалеку вместе со стянутой курткой и белоснежной сорочкой); сама же она, обливаясь слезами и извиваясь в истерике, готовилась сопротивляться до самого окончания – чего бы ей это не стоило! – тем более что дальнейшая судьба была ей предопределена словами безжалостного пирата, основным смыслом которых предполагалось, что ей, пока она остается живой, до самой смерти предстоит ублажать всю эту многочисленную разбойничью братию, в лице пока всего лишь пяти подонков смердящую на нее своим отвратительным запахом, сравнимым разве что с вонью самых грязных, никогда не мытых, диких животных. В то же самое время ее невольный напарник, дважды пронзенный в области живота, был все еще жив, но уже медленно, пошатываясь, опустился на палубу, где теперь истекал своей кровью и, периодически закатывая кверху глаза, выставлял на обозрение безжизненные белки, лишь отчасти созерцая представшее его постепенно затухающему взору ужасное зрелище; старшина умирал, и, безвольно прислонившись спиной к борту, он был уже не в силах чем-то помочь своей юной спутнице, а испуская свой дух ненавязчиво, непродолжительно и беспомощно ёкал.

Но и это еще не все участники тех жутких и странных событий! На нижней палубе пиратского корабля, в трюме, предназначенном для содержания пленников, отгороженные от воли решеткой, томились два незадачливых человека. Касаясь первого, можно сказать, что это был мужчина, своим возрастом стремившийся к шестидесяти годам, но, в отличии от капитана, он еще поседел не полностью и сохранил в своей густой шевелюре черные локоны; Джек Колипо – такое имя унаследовал он от рождения – выделялся физически развитой, сильной, фигурой, совсем не обросшей жирком и прикрытой простоватой, но добротной одеждой, своей сиростью и неприметностью выдающую обыкновенного обывателя только начинающего развиваться Нового времени; физиономия его хотя и была испещрена множеством неприятных морщин, но выглядела, не в пример пропиты́м разбойникам, довольно прилично и не носила на себе печати беспробудного пьянства, тем не менее она обозначалась уверенным кареглазым взглядом, внешне доброжелательным, однако в глубине скрывающим «буйственную» жестокость, всклоченной, никогда нечесаной, бородой и отсутствием правого глаза, прикрытого теперь черным, аккуратно обрезанным кожаным кругляшом, закрепленным неширокой перемычкой за голову. Второй откликался на имя Джонатан Рид, или попросту Джо, считался «неоперившимся» юнцом, едва достигшим девятнадцати лет, и, разнясь со своим сокамерником, был одет пускай и в однотонный, черный, камзол, но отличающийся своей дороговизной и качеством исполнения; молодой человек обладал худощавой, но в то же время и жилистой фигурой, представлявшейся на удивление стройной, не лишенной физической силы и доходившей до самой последней отметки среднего роста; лицо его было смуглым, обветренным, неестественно красивым для представителя сильного пола, но и не лишенным мужского достоинства, где по уверенному взгляду каре-зеленых глаз можно было судить о непререкаемой воле, «стальном» характере, а где-то даже и безрассудной отваге, присущей любому романтику; дальше внимание заострялось на прямом, явно аристократическом носе, широких и тонких губах, говорящих о хитрости, и роскошных, густых волосах, черными прядями спускающихся к плечам и слегка прикрывающих брови, которые в свою очередь прикрывались простой, но добротной кожаной шляпой. Из обуви на обоих были надеты добротные длинные сапоги, по странному стечению обстоятельств не отобранные пиратами, хотя на это, возможно, пока еще просто не было назначено время.

Они слышали грозный клич капитана, призывающий команду наверх и требующий готовиться к абордажу, а затем, пускай и сквозь рев урагана, до них все же отчетливо стали доноситься звуки ведомого боя и, что интересно, непривычная для их уха трескотня автоматных очередей.

– Что это, воспитатель? – обратился молодой человек к своему спутнику, применив необычный термин; одновременно он поднялся со своего места (до этого они оба сидели на полу, спиной прижавшись к борту) и подошел к металлической решетке, надежно отгораживающей их маленький «закуточек». – Вроде бы мы, – имел он в виду корабль, – на кого-то напали? Но что это за необычные выстрелы, будто единовременно, друг за другом, стреляют с полсотни ружей?

– Да кто его «…маму» знает? – «матюкнулся» более старший мужчина, также поднимаясь со своего места и приближаясь к железной преграде. – Вместе с тем для нас это неплохая возможность попытаться изменить свое положение, а главное, статус. Давай-ка, брат, как утверждают пираты, «поднимем Веселого Роджера», – предположил Колипо, что пришла пора немного «повеселиться», – и покинем уже наконец это крайне неприятное место.

«Покопошившись» пальцами в своей густой бороде, Джек извлек наружу небольшой острый предмет, похожий на гвоздь, но только слегка загнутый на конце. Он подошел к решетчатой двери и неторопливо стал ковыряться в замке, висевшим снаружи, производя впечатление человека, не раз занимавшегося чем-то подобным. Воспитанник смотрел на него широко открытыми глазами и до крайности изумленным взглядом, явно увидев своего спутника с совсем неожиданной стороны, ранее ему явно неведомой.

– Но как?.. – пролепетал он в качестве комментария либо неназойливого вопроса, изобразив на своем безусом лице крайнее удивление. – Нас же вроде обыскивали?.. И еще… почему Вы, – Джо обращался к пожилому мужчине крайне почтительно, – не воспользовались своей отмычкой раньше и что все это, вообще говоря, означает?

– Ничего такого, что истолковывалось бы превратно, – не оборачиваясь к юноше (тот в ходе процесса непреднамеренно оказался сзади), рассудительно ответил наставник, продолжая ковыряться в запорном устройстве и издавать при этом характерные звуки, передающие собой неприятный скрежет металла, – ты же ведь, надеюсь, будешь не против, чтобы мы отсюда сейчас с тобой выбрались?

– Откровенно сказать, нисколько! – горячо воскликнул молодой человек, вскинув кверху красивые, почти де́вичьи, брови. – Я только не могу понять: как такое стало возможным и как все это прикажете понимать?

– Ты имеешь в виду то обстоятельство, – усмехнулся Колипо, ни на секунду не прекращая освободительное занятие, – что я постоянно твердил тебе, что следует всегда поступать по совести и жить по закону?

Ответить Рид не успел, так как в этот момент раздался едва различимый щелчок, подтверждающий, что Джек успешно завершил взятую на себя задачу, а следом за ним призывающий о помощи крик, раздавшийся с верхней палубы и явно принадлежавший молодой и еще очень юной особе.

– Поспешим? – вопросительно уставился Джек на своего воспитанника, очевидно ища у него поддержки.

– Поспешим! – вторя ему, но только уже в утвердительном ключе ответствовал юноша, решительно распахивая решетчатую створку и устремляясь наружу.

Они успели как раз к тому моменту, когда старшина испускал свой дух, а сопротивление красавицы было полностью сломлено – она в конечном итоге была прижата четырьмя морскими разбойниками за руки и за ноги к полу, а квартирмейстер готовился осуществить свое до последней гнусности отвратительное и «грязное» дело.

– Делай как я! – стараясь заглушить ревы ветра, прокричал пожилой мужчина, уверенной походкой приблизившись к крайним бандитам и в одно мгновение выхватив у них из-за поясо́в пистолеты.

Молодой человек в точности исполнил рекомендацию, но только подбежав к более отдаленным противникам, удерживающим у девушки конечности слева. Никто из пиратов так ничего и не успел осмыслить, как выстрел, произведенный в ухо, выбил дух из их предводителя, заставив того своим неприятным и грузным телом непредумышленно навалиться на молодую путану, также ничего еще не понявшую и в своем отчаянии тут же вцепившуюся в его лицо своими белоснежными и острыми зубками.

– Корабль наш, джентльмены! – приняв горделивую осанку, провозгласил седовласый мужчина и следующим окриком развеял вдруг могущие возникнуть сомнения, назвав свое пиратское прозвище, отлично известное среди подобного общества. – Я, Джек Мортишен, – на русском наречии выглядит, как Умертвитель, – новый капитан этого судна, предлагаю вам, «грязным» подонкам, поступить под мое командование – в противном случае? – в противном случае несогласных ждет аналогичная участь! – тут он указал вторым, еще неразряженным, пистолетом на уже поверженного им пирата.

Очевидно, произнесенное имя, жуткий облик представшего искателям приключений в совсем ином свете пленника и, наверное, – что, конечно, еще важнее! – вид бездыханного тела их предводителя произвели должное впечатление, и они, поднимаясь и выстраиваясь в одну линию с понурыми головами, любезно согласились с озвученным им предложением, покорно ожидая дальнейших распоряжений.

– Тогда свистать всех наверх: мы отправляемся в плавание! – победоносно главенствовал самопровозгласивший себя капитан, размахивая перед собою огнестрельным оружием. – Отдать концы! Отставших, – разумеется, он имел в виду тех, кто захватывал сейчас «Независимость – 2», – дожидаться не будет.

В то же самое время, когда новоиспеченный главарь произносил свой торжественный монолог, его воспитанник энергичным, по большей части пренебрежительным движением сбрасывал с полураздетой красавицы мертвое тело бывшего квартирмейстера и помогал ей подняться; она, откусив с омерзительной щеки солидный кусок человеческой плоти, выплюнула его на своего хозяина и, оставаясь с окровавленным ртом, приобрела в этот момент вид кровожадной и отчаянной фурии, вовсе не знающей жалости.

– Не гоже в таком одеянии показываться пиратам, – сказал юноша, скидывая с себя камзол и передавая его девушке, чтобы она прикрыла им оголенные части своего роскошного тела, – непременно нужно будет Вам, – продолжал он выдавать свое отменное воспитание, – подыскать что-нибудь подходящее обстановке.

– У, «мерзость»! – в свою очередь выражала негодование Лера, поднимая поочередно с палубы и осматривая порванные куртку, блузку и лифчик, а чтобы получше донести свои чувства, пнула восхитительной ножкой по омерзительной, враз опостылевшей роже пирата, только что, прямо на ее глазах, умерщвленного таким неожиданным образом.

Она была перевозбуждена и еще не до конца отдавала себе отчет, что же с ней приключилось, и единственное, что ей было сейчас просто необходимо – это выплеснуть куда-нибудь свои накопившиеся эмоции; верная своей женской натуре, она буквально впала в истерику и принялась методично, следуя друг за другом, наносить удары ногами по ненавистному телу морского разбойника, не забывая смачивать его противную рожу обильно выделяющейся слюной, плевками передаваемой на лицо и одежду.

– Хватит! Хватит! – вежливо, но настойчиво Джо пытался оттащить красавицу от уже остывающего покойника. – Он уже умер.

– Да? – недоумевала красавица. – Так пусть отправляется в Ад! – и тут же возвращалась обратно к противному телу и продолжила его тиранить своими прекраснейшими ногами, давно уже изодрав чулки и отломав высокие шпильки.

Но, опять же, не только молодые люди были заняты в это мгновение делом: другие участники этой развернувшейся на пиратском судне трагедии, незамедлительно бросились исполнять приказ самопровозглашенного капитана и, похватав топоры, начали скидывать в море лестницы и обрубать веревочные концы морских «кошек», заброшенных крюками на соседнее судно, откуда как раз в этот момент раздался торжествующий возглас победы, издаваемый десятками оголтелых глоток; но почти сразу же, лишь только заработали «плотники», ор внезапно затих, однако буквально через секунду раздался с удвоенной силой, куда в интонацию примешались еще и гнев, и печаль, и отчаяние. Ничто больше не связывало два корабля, и, словно одноименно заряженные частицы, ведомые чьей-то злой волей, они стали стремительно отдаляться – каждый в свою, строго определенную чье-то неведомой силой, сторону: военный – прочь от страшного урагана; пиратский – в самое жерло страшной и черной воронки. И вот именно в этот момент, в блеске сверкающих молний, Мадмэн увидел того, кто так беспардонно захватил его великолепное судно.

– Катись ты к Дейви Джонсу, дважды мной про́клятый Умертвитель! Опять ты угоняешь принадлежащий мне бриг! – прогрохотал он голосом, значительно усиленным ветром и беспрепятственно достигшим уха Колипо. – Что, впрочем, у него уже входит в привычку, – договорил он чуть слышно, очевидно адресуя это выражение только лишь для себя.

Он смотрел в сторону уплывающего от него корабля до того самого момента, пока он не приблизился к самому центру кошмарной воронки и, в конце концов, не скрылся в черных клубах самого жуткого урагана, какой ему приходилось до этого видеть. «А-а-а!!!» – прорычал капитан в полном отчаянии, и буквально в то же мгновение голова командера Вильямса, отсеченная, покатилась по палубе; почти сразу же все вокруг моментально стихло, темные тучи рассеялись, а бушующее море вмиг успокоилось, будто бы сама природа – неизвестно зачем? – устроила для этих, без сомнения, отважных людей невиданное доселе и, без преувеличения сказать, невероятно жестокое испытание.