Читать книгу Ловля солнечного зайчика в деревне Весёлки - Василий Новгородцев - Страница 1

– Чё-то зачастил народ в Весёлки. Тож зайчика ловить?

Взгляд водителя мелькнул в зеркале заднего вида. Взгляд насмешливо-снисходительный. “Вижу в тебе интеллигентика, в этих твоих очочках да с клетчатым воротом из-под свитера. Худоба эта да плешь. Задохлик. В жизни не держал ничего, тяжелее книжек своих”.

– Я спрашиваю, зайчика ловить бушь?

– Нет, – ответил Артём Смирнов. – Какого зайчика?

Водитель усмехнулся.

– Солнечного.

Ехали ещё недолго, остановились.

“Калею вишь, как размыло? Тут Ленд Крузер нужен. Иди прямо, ходу час будет. Аглаю спроси, как дойдёшь, скажь, от Захара. Я ей племянник двоюродный. Её дом первый. Ну всё, бывай”. “Девятка” брызнула грязью из-под колёс и уехала.

По правую руку от Смирнова темнела печально-обнаженная таинственная сень лесов. Кривывернутые стволы и ветки. Ветер шумел в вышине, пожухлая шелестела травушка. Сине-серое небо чихало осенью, разбрызгивая свою синюю серость по кустам.

Вдох-выдох. Смирнов затопал по колее.

Перелесок, мутное болотце, в воде – покрышка. Дальше – свалка у дороги, заброшенное поле. Запыхался, устал: рюкзак тяжёлый, хотя из вещей – паспорт, деньги, трусы с носками да тетрадь. Карандаш ещё, чтоб в тетради писать. Всю жизнь свою упаковал, вот и тяжёлый. Как Мишкин. У того книги-кирпичи. Потом спину лечить, об этом они в школе не думают. Невралгия.

Артём расправил плечи. Писать книгу вроде немудрено, но популярная книга – не всегда книга хорошо написанная. Даже хорошая книга – не всегда хорошо написанная. Главное – пусть берёт за душу, трогает, а ещё лучше – разжигает огонь. Лишь бы не отложили в сторону, предпочтя т/с “Жестокий ангел”. Когда Родригу подумал, что ребёнок у Нисси от Жулио… А о чём писать в своей книге, чтобы тронуть людей и разжечь огонь, Артём Смирнов пока не знал.

В осенних сумерках показались четыре силуэта: чужие, одинокие, но в трёх из них теплился огонь, разгонял сгустившуюся серую синесть. Неужто всё, что осталось от Весёлок – эти вот домишки? Смирнов уверенно направился к ближайшему, с шиферной крышей и дровницей, вокруг – редкий покосившийся забор. Смирнов постоял у калитки, помялся. Отодвинул шпингалет, сбил налипшую на ботинки грязь, прошаркал по доскам вдоль дорожки. Топ-топ – по двум ступенькам крыльца; тук-тук – в линяющую зелёную дверь. Тихо. Заглянул в занавешенное белым тюлем окно. Дын-дын.

– Здравствуйте! Я от Захара.

Зашевелилось внутри, поднялся хлипкий крючок, жалобно скрипнула дверь. Голова показалась, морщинистая и седая, подняла серые глаза.

– Я от Захара. Он сказал, вас спросить.

Дверь открылась шире. Маленькая старая женщина: цветастая ночнушка, чёрный платок на плечах.

– А сам чьих бушь? Как с племяшкой знаешься?

– Артём. Он меня подвёз, со станции. Вы же Аглая?

Изучает, думает. Не поздно, но тёмно. Мало ли что, кто. Время такое.

– Ну заходь, Артём, рассказывай.

Внутри тепло, уютно. Печка, столик под окошком, газовая плита, книжная полка: Лесков, Шолохов, Тороя… Пригляделся. Терфянников.

Рюкзак – на пол, куртку – на крючок.

– Садись, садись. Чаёк? Кушать?

Есть хотелось.

– Нет, спасибо.

Аглая налила чай, ароматный, травяной, тёплый, не горячий. Из шкафчика достала конфеты: мишки в лесу и на Севере.

– Ну, рассказывай. Зайчика ловить тож? – сухие губы в полубеззубой улыбке.

– Какого зайчика?

– Солнечного.

– Нет.

С чего начать? Москва, преподавал в университете литературу, попёрли, теперь книгу пишу? Прабабка с Весёлок была, заинтересовался семьёй, исследую родословную? Жена ушла, забрала ребёнка, думал спиться или повеситься?

– У меня тут раньше прабабка жила. Всегда хотел навестить родовое гнездо, вот, собрался наконец-то, сейчас время такое…

– А звать как?

– Артём. Смирнов.

– Да не тя, тя уж я запомнила, не совсем ещё память отшибло.

– Прабабку Матрёна, кажется.

– Как же, знаю… Тока вот поздно ты, Артём. Нету уж дома Матрёниного, лет как, – пауза, – тридцать, мож больше.

– Вот как, – Смирнов без сожаления отпил чаю.

– Нас тут всего-то, три души считай, а то и две скоро. Тока вот неделю как эти приехали… Как же ж их… Кривозоолухи.

– Кто-кто?

– Так за зайчиком явились, – поправила платок, улыбнулась хитро. – Тока вот не поймать им его. Тут троица нужна.

– За каким зайчиком? Кто приехал?

– За солнечным. Ты это, у меня заночуй, коль желаешь. А утром поглядишь, что от Весёлок осталось да с людями познакомишься. А заместо платы – дров мне наколешь да по огороду подсобишь.

Смирнов сидел на кровати под окном. На коленях – тетрадь. Он выглянул в окно. Темнота и тишина. Согнул открытую тетрадь пополам, написал:

“Дышло колесницы царства мертвых торчало в темно-синем небе. Под мрачным покровом неровно скошенного снарядами леса взревел медведь, словно взывая к своей небесной сестре. Одинокий, могучий зверь в кольце врагов”.

Закрыл тетрадь. Пошлость какая. Завтра всё, завтра.

Смирнова разбудило копошение и звон посуды. В окне – облака в огне. Рано. Встал, потянулся. Вдох-выдох.

– Кто рано встаёт, тому Бог подаёт, – сказала Аглая. – Кушать бушь?

Есть хотелось.

– Ты токмо не думай, харчи тебе безмездно не достанутся. Как покушаешь, иди вона, дровишек наруби. Савва мне полкузова отгрузил, а тут зима скоро.

Против физической работы Смирнов не возражал.

Супчик сытный, грибной. “Очень вкусно, спасибо”. На двор вышел. Тишь-безлюдье вокруг. Тут и там: доски, покрышки. А вон сваи стоят, все прогнили. Тишина розоватым отсветом рассвета играет в вышине качающимися под синеватым ветерком сплетающимися ветвями желтеющих деревьев. Плывущие, белеющие в пробуждающемся небе клубящиеся облака, уступающие место сияющим лучам, несущимся сквозь пустующее космическое пространство, расширяющееся бесконечно, пугающее чернеющим безмолвием, и врезающимся в каждую дышащую пору на уставшем лице осознающего себя объединенным с безграничностью бытия Смирнова. Вспышка. Огонь.

Смирнов потряс затуманившейся головой. Взял колун, взял полено.

Тук!

Тук!

Снова мимо. Как в детстве, у деда по папиной. “Давай, мужиком расти, а то всё свои книжки”.

Тухрясь!

Бог любит троицу. Воздух свежий. В лесу туман. Сколько чудес за туманами кроется.

Смирнов поработал час, остался доволен собой.

– Эй, доброе утро труженикам села!

К Смирнову шел бородатый мужик уважаемых годов. Смирнов отложил колун.

– Савва, – улыбнулся мужик.

– Артём, – пожал грубую руку Смирнов.

– Откуда будешь? У Аглаи родственников-то нема.

– Из Москвы. Я тут так… Навещаю. Остановился вот.

– У Аглаи? Вчера приехал что ль? У нас тут навещать-то некого.

Смирнов пересказал версию о прабабке.

– А, помню, да. Матрёна добрая была женщина, царствие небесное. Токмо от дома уж не осталось ничё, зря приехал, – Савва показал куда-то на сваленные в кучу, заброшенные, полуразрушенные, погорелые, сгнившие домишки, – продавать уж нечего.

– Да я не за тем. Хотел просто…

А зачем?

– Книгу пишу.

– Книиигу? – прищурился Савва. – Писатель что ли?

– Начинающий.

Он осмотрел лицо Смирнова, очки да голову плешивую. Недоверчиво прищурился.

– Ну ладно. Если Аглая пустила, значит можно. У ней на хороших людей нюх. Точно не с этими приехал за зайчиком?

– Нет.

– А книга о чём?

А о чём?

– О жизни в деревнях Московской области.

– Хе-хе, это ты не в ту деревню забрался. В Весёлках жизни нет. По-правде, я порой грешным делом думаю, нас и Бог оставил.

Потянул ветерок, птички последние песни поют. Осень.

– Ладно, я так, поздороваться. Пойду тоже по хозяйству. А вечерком загляну, ещё покумекаем. У меня самогоночка есть хорошая, домашняя.

Пожали руки. Савва пошел было прочь, к своему дому. Обернулся.

– Ты токмо это. Осторожно, а то тут ходят всякие.

– Всякие?

– Да типа этих, приехали недавно и вон в том поселились, – махнул рукой на заброшку. – Не нравятся мне. За зайчиком приехали.

Савва ушёл. Смирнов вернулся в дом. Чаем пахнет. Попили с Аглаей, и она принялась по хозяйству хлопотать, а Смирнов взял тетрадь, карандаш и на воздух снова.

Дальше, дальше в лес. Присел, к стволу прислонился. Листья под задницей шуршат. Свежо. Тучи грозные, будто вот-вот прольётся. И тихо.

Смирнов тетрадь открыл, прочитал:

“Дышло колесницы царства мёртвых торчало в темно-синем небе. Под мрачным покровом неровно скошенного снарядами леса взревел медведь, словно взывая к своей небесной сестре. Одинокий, могучий зверь в кольце врагов”.

Между стволов виднелись ещё руины Весёлок. Карандаш к бумаге.

“– Россия! – воскликнул старшина. – За нами Россия, мужики. Отступать некуда.

Строгим взглядом из-под густых бровей обвел он понурые лица своих бойцов. Они сидели, кто на обезматрашеных кроватях, кто на кривых табуретках, а кто и просто на полу, подстелив куртки. Пацаны совсем… Старшина сплюнул прямо на пол.

– Я говорю, отступать некуда. Рядовой!

– Я, товарищ старшина, – хмуро отозвался худощавый черноволосый парнишка, никак не старше двадцати.

– Ты местных, деревенских видел?

– Так точно.

– Кого видел?

– Ну, баб, детишек…

– Вот именно. А мужики где? – старшина вновь медленно смерил взглядом воинов. – Мужики их на войне померли. Лежат в канаве какой-нибудь с животами разорванными, с мозгами наружу.

– Так мож пойти утешить, баб-то? – сказал кто-то из угла. По небольшому актовому залу деревенской школы, куда набились солдаты, прокатился невесёлый смешок. Старшина тоже улыбнулся.

– Это всегда успеете. Я вам вот что сказать хочу, мужики. За нами Россия, а вы – её воины. За этих баб, за их мужей и братьев сгинувших, за детей и внуков, мы с вами пойдём убивать и умирать. Чтобы они жить смогли, чтоб чума никакая заморская землю Русскую не одолела, чтоб над головой синело мирное небо. Всё ради них. А уж наш героизм и несгибаемую стойкость духа почтут светлой памятью потомки. Вы – Русские воины, на ратные подвиги наречённые. С вами Бог!

Старшина замолчал. Воспрявшие духом бойцы глядели полными восхищения глазами. С болью в сердце завтра он пошлёт их в атаку, на смерть, но смерть не пустую, нет! За страну, за веру, за жизнь на земле Русской. Они покроют себя вечной славой, сияющей сквозь века, о них напишут в учебниках и будут приводить в пример потомкам как образец доблести и самоотверженности.

Старшина вышел на улицу. Дышло колесницы царства мёртвых торчало в темно-синем небе. Под мрачным покровом неровно скошенного снарядами леса взревел медведь, словно взывая к своей небесной сестре. Одинокий, могучий зверь в кольце врагов. “Люблю тебя, Россия, люблю тебя, моя земля. Деревня Русская, лесок Русский, берёзка белая. Пусть только супостат попробует сунуться, осквернить тебя! Кто к нам с мечом придёт, от меча и погибнет! Русские не сдаются! Есть такая профессия – Родину защищать. Где мы – там победа! Родина-мать зовёт! Народ и армия едины! Наше дело правое! Враг будет разбит!” – подумал старшина. Уже почти наступила полночь. Перед сном ему всегда сильно хотелось срать, и старшина, выкурив сигаретку, направ”

Ш. Ш. Ш.

Смирнов захлопнул тетрадь. Из туманного леса снова донеслось:

Ш. Ш. Ш.

Встать не успел – уже вышли двое. Девушка впереди, парень – позади.

"Здрасьте. Смирнов, нет, Артём. Очень приятно. Да вот, историю семьи изучаю, вышел подышать, по лесу прогуляться какие у вас волосы и книгу пишу про сиськи у вас, нет, тебя, кажется хорошие задница в джинсах обтянута о ратных подвигах наших воинов на войне губы алые"

– Здрасьте, – прервала девушка поток сознания Смирнова.

– Здрасьте.

– Из Весёлок?

– Из Москвы. А в Весёлках так, проездом, видите ли, я…

– Зайчика ловить приехал? – это парень сказал.

– Нет.

– А зачем тогда? – они подошли ближе. Кокетничанье молодости, горящие взгляды. Девушка показалась Смирнову очень миловидной, с небольшим тонким носом, почти детскими щечками, серыми, светлыми глазами. Она была грациозно сложена, но как будто не вполне еще развита.