Читать книгу Ночью почты нет - Василий Сергеевич Завадский - Страница 1
ОглавлениеКогда последние пожухлые листья, так упрямо цепляющиеся за промёрзшие ветви заиндевевших тополей, опадают, старый сквер погружается в очередную летаргию, угрюмый четырёхквартирный домишка на его окраине становится ещё более сонным и неприветливым. Рыже – коричневый фасад, выложенный из красного кирпича, наливается багрянцем в лучах ноябрьского закатного солнца. Водостоки забиваются опавшей листвой, видавшая виды, местами отвалившаяся, по всей видимости, глиняная черепица на остроконечной крыше мансарды, промокает от бесконечных ноябрьских дождей и принимает бурый, почти чёрный окрас. В круглом, с разбитым стеклом, окне мансарды часто можно заметить одного из многочисленных бездомных котов, ютящихся на чердаке. Такого же, как и этот дом: угрюмого, неприветливого, мирно дремлющего под убаюкивающий скрип ржавого флюгера на остроконечной крыше здания.
На смену проливным дождям приходят первые колючие заморозки. Неделя – другая, и с тяжёлого неба рухнут затяжные снегопады, заботливо укутывая старый дом в ледяной плед. Зима вступает в свои права, а это значит, что Костю Лазарева – недавнего примерного семьянина, а нынче – понурого холостяка, переводят на ночные смены на местной деревообрабатывающей фабрике. Нельзя сказать, что это расстраивает Костю, правда, радоваться он тоже не спешит. Оставшись после развода со скромным скарбом и стареньким, на ладан дышащим, автомобилем, Костя вынужден ютиться в одной из затхлых квартир того самого неприветливого дома на окраине сквера.
Когда-то, в однокомнатной квартирке на втором этаже жила, ныне покойная, мама Кости. Несчастная нашла свой покой на кафельном полу кухни и была частично сожрана своей собакой. Тело одинокой пенсионерки обнаружили спустя несколько недель после её кончины. Во многом благодаря «лисьему» обонянию бдительной соседки с первого этажа. Та обратилась в соответствующие органы, когда смрад гниющего тела начал пробираться через замочную скважину и щели в рассохшейся входной двери в квартиру неравнодушной старухи, а собачий лай за запертой дверью квартиры №3 не стихал даже по ночам.
Наступила зима, и Косте предстояло пережить, как работники фабрики называли между собой этот период, Месяц ночи – четыре недели работы с восьми вечера до восьми утра. Четыре недели покидать дом после заката, возвращаясь с восходом солнца, теряя счёт времени в бесконечности серых зимних дней.
В такое время года, «четырёхквартирный гроб», как его называли дворники, ухаживающие за сквером, выглядел таким одиноким и безжизненным, что казалось, в скрипе флюгера на крыше, можно было услышать еле различимый детский плач.
Костя денно отсыпался после очередной ночной смены в квартире своей покойной матери. Соседка снизу – пожилая и, как думалось Косте, ёбнутая на всю голову тётя Маша, несла свою вахту у входной двери в свою квартиру. Побитый катарактой глаз старухи вглядывался в дверной глазок при первом же скрипе двери в парадный, которую декабрьский ветер тщетно пытался сорвать с петель.
Две другие квартиры пустовали. Однушка напротив квартиры тёти Маши безуспешно сдавалась вот уже несколько лет. Правда, желающих проживать в подобном памятнике архитектуры было не много. Дверь в квартиру, что слева на втором этаже, и вовсе была заколочена и никто, включая безумную Марию Леонидовну, уже не помнил имён её прежних владельцев.
И вот, скованный декабрьскими морозами, в одиночестве и безмолвии, неприветливый дом на окраине сквера переваривал в своём чреве немногочисленных жильцов и коротал короткие зимние дни. Коротал в обществе сумасшедшей старухи, периодически беседующей с портретом мужа на стене, разведённого работяги и дюжины кошек, ютящихся на чердаке. Это было безрадостное место. Казалось, сюда приходили умирать. Когда Костя отправлялся на очередную ночную смену, дом почти окончательно сиротел, оставаясь наедине с обезумевшей пенсионеркой, почему-то не гасящей свет в окне до самого рассвета.
****
Стояла глубокая декабрьская ночь. Костя, щурясь от снегопада и пряча шею за воротником драпового пальто, возвращался домой, отпросившись с работы пораньше. Жар в купе с головной болью бросал в озноб, а суставы скрипели как у дряхлой марионетки. Одежда липла к пылающей плоти. Прикосновение его фланелевой рубашки, было сродни пламени спички, поднесённой к свежему ожогу.
Костя чувствовал себя отбивной. Несмотря на простуду, а может быть и грипп, мысли мужчины были целиком и полностью заняты разводом, а именно, бумагами на него, которые должны были прийти со дня на день.
Миновав заснеженный парк, утопая в снегу на непробитых от снега тротуарных дорожках, и обогнув круглую, некогда бывшую фонтаном, клумбу, Костя поднялся на крыльцо спящего, как ему тогда казалось, дома. Стряхнув снег с пальто и со скрипом отворив рассохшуюся дверь, мужчина ввалился в затхлый подъезд. Люминесцентная лампа подмигнула тусклым светом в знак приветствия. Проходя мимо почтовых ящиков, Костя машинально, в ожидании документов на развод, приоткрыл дверцу своего. Тот был пуст. Проклиная своё состояние, бывшую жену, Белпочту, а может всё сразу, мужчина с лязгом захлопнул дверцу. Почтовый ящик вновь открылся из-за слишком сильного удара.
– Ночью почты нет, – прохрипел осипший, усталый и почти детский голос.
От испуга, Костя рефлекторно вновь хлопнула дверцей с ещё большей силой. Теперь этот звук напоминал ружейный выстрел. Эхо застыло под высоким потолком парадного, а воздух словно загустел. Костя чувствовал, как его сердце бьётся у него в глотке. Резко обернувшись от неожиданности, он увидел свою соседку снизу – Марию Леонидовну, выглядывавшую из-за приоткрытой двери своей квартиры.
– Ночью почты нет, мой мальчик, – вновь просипела старуха, – а если бы и была, то всё равно, не стоило бы её забирать.
Тётя Маша вышла в подъезд, прикрыв за собой дверь в квартиру. Одетая в одну лишь ночную сорочку, явно её современницу, она щурила слеповатые глаза, пристально вглядываясь в полумрак парадного. Сердце Кости отбивало нечётный ритм, от чего темнело в глазах и сбивалось дыхание.
– И вам доброй ночи, тётя Маша, – почти пролаял Костя, жадно глотая воздух после каждого сказанного слова.
Сердце всё так же рвалось наружу через горло, но пришло понимание ситуации. К Косте вернулось самообладание и на мгновение ему показалось, что уголки губ его соседки слегка приподнялись вверх. Всего на секунду ему почудилось, что безумная старуха лукаво улыбнулась, словно была рада предынфарктному состоянию своего соседа. Не имея ни малейшего желания вступать в полуночную светскую беседу с не самым приятным человеком на планете, Костя просеменил мимо квартиры тёти Маши и начал подниматься на второй этаж, игнорируя бессвязные речи своей соседки, но чувствуя при этом пристальный, буравящий взгляд в спину.
– …не ищи ночью письма, – вторила старуха. – Не ищи, не бери, не то сдохнешь, как твоя мамаша.
– Доброй ночи, тётя Маша. Не забудьте принять лекарства, – не оборачиваясь и ища ключи в кармане пальто, произнёс Костя.
– Ночью почты нет! – сорвалась на визг старуха и, вернувшись в свою квартиру, захлопнула дверь.
Мужчина вернулся в холодную квартиру. Небрежно сбросил пальто, кое-как стянул ботинки и без сил упал на кровать. А затем, ещё несколько часов, ворочаясь в мокрой от пота постели, Костя слышал, сквозь зыбкую дрёму, монотонные завывания старухи из квартиры под ним. Иногда они сменялись всхлипываниями, временами прерывались лихорадочным хохотом, а ближе к рассвету, когда небо на востоке начало сереть и на небосводе осталась лишь одна яркая звезда, Костя мог поклясться, что слышал на чердаке звук печатной машинки, сопровождающийся сдавленным детским плачем. Он был уверен, что отчётливо слышал скрип почтового ящика на первом этаже и уж тем более ни на секунду не усомнился в своём рассудке, когда его выбросил из чуткого сна звук поворачивающейся ручки входной двери, за которой последовал металлический скрежет в замочной скважине. Кто-то подбирал ключ к его квартире.