Читать книгу Убейте меня - Велор Сильвер - Страница 1

Ну, вот и все! Конец моей никчемной и неудачной жизни. Я никогда не думал, что вот так закончу свои дни.

Мое имя мало что значит в этом мире, но все-таки я хочу, чтобы ты, читающий этот дневник, знал, как меня звали. Чтобы знал, как бы плохо ты ни жил и как бы часто не впадал в отчаянье, знал, это ничто в сравнении с моей судьбой.

Мое имя Том. Том Мелс.

На столе передо мной лежит длинный нож с деревянной рукояткой. Нож моего отца. Ирония. Отец так хотел избавиться от меня, но не смог. Однако его нож сделает это за него, с помощью моих рук.

02 июня 1980 год.

В этот день я родился. В этот день моя мать взяла меня на руки и заплакала. Отец был взбешен. Он не желал моего рождения. Настаивал, чтобы мать сделала аборт.

Я появился на свет сразу через год после рождения моей старшей сестры. Для всех новая беременность моей матери была полной неожиданностью.

Мама всегда слушалась и, одновременно с тем, боялась моего отца. Нильса. Он был деспотичный эгоист. Считал, что жена должна принадлежать только ему. И все свое свободное время должна посвящать ему. Готовить обед, стирать, гладить и ублажать. Никаких детей. Однако она не послушалась и родила второго ребенка, то есть меня.

– Мальчик очень слабый, – сказал врач, – необходимо дополнительное обследование в специализированной клинике.

– Что с ним?

– Не хотелось бы быть голословным и пугать вас. В целом, все органы в порядке, однако, что же касается головного мозга, то здесь у нас есть некоторые, как бы мягче сказать, сомнения.

Мать сжала меня сильней, стараясь защитить. Отец взревел на весь роддом:

– То есть вы считаете, что мой сын дебил? Дурачок?

– Нет, вы не так все поняли, – врач отступил к двери, – у него есть некоторые отклонения, но они не скажутся на его умственных способностях. Необходимо обследование.

Но отец уже не слышал его. Повернувшись к своей жене, он заорал во все горло:

– Вот, что бывает, когда включаешь свои куриные мозги. Еще тогда, как узнала, что беременна, надо было сделать аборт.

– Но у меня было шесть месяцев, Нильс, – оправдывалась жена.

– А мне плевать. Надо было вытащить этого ублюдка из тебя и умертвить.

Врач был ошарашен. Застыл с папкой в руках. Мать больше не сдерживала своих слез. Тихо плакала, глядя на новорожденного. Однако отца уже было не остановить.

– Мало того, что ты ослушалась меня, так еще и родила дебила.

– Еще раз повторяю, ваш сын не дебил, он просто слаб.

– Вы бы лучше, доктор, помолчали. Это – моя семья, и я – глава, – в раздражении он сжал виски, – значит так: поскольку мы деревенские жители и у нас нет возможности заниматься лечением ребенка-дебила, мы отказываемся от него. Какие документы следует подписать?

Мать еще горше зарыдала. Ее трясло от отчаянья и горя. Сама не зная, что на нее нашло, но только она стала сопротивляться и защищать меня, своего новорождённого ребенка.

– Нет, мы не оставим его. Мой сын останется со мной. Я никому его не отдам.

Это был первый и единственный раз, когда она пошла против собственного мужа. Инстинкт сохранения своего дитя оказался выше страха.

Такого отчаянного сопротивления с ее стороны мой отец не ожидал. Глядя на ее заплаканное и искаженное болью лицо, он застыл. Она продолжила тем же тоном:

– Аборт нельзя было делать, я могла погибнуть вместе с сыном. Ты это прекрасно знаешь. Единственным выходом было, это дождаться дня родов. Сегодня, сейчас, я выбираю своего ребенка. Если ты отказываешься от него, то тебе придется отказаться и от меня. Я не оставлю сына. Я буду бороться за него.

– Ты не смеешь перечить мне, – прошипел отец.

– А ты – всего лишь мой муж, не господин, а я – не рабыня. Ребенок останется со мной. Хочешь ты этого или нет.

Обстановка накалилась до предела. Опасаясь, что еще чуть-чуть и может произойти нечто непоправимое, вмешался врач.

– Все документы готовы. Сейчас приедет карета скорой помощи и заберет мамочку и ребенка в детскую больницу. Там новорождённого тщательно обследуют и назначат лечение, – он повернулся к отцу и продолжил, – а вам необходимо вернуться домой и окружить заботой своего старшего ребенка.

– Не ваше это дело, доктор. Занимайтесь своими пациентами и не лезьте в мою семью.

– Я вижу ваши методы общения со своей семьей, – он явно съязвил, – после такого общения у вашей жены может пропасть молоко. Посему, вам следует сдерживать свои эмоции и быть более разумным. А теперь прошу простить меня, другие пациенты ждут.

Он тихо вышел за дверь. Наверное, в тот день мать совершила самую огромную ошибку, не послушав мужа. Надо было отказаться от меня. Забыть и жить дальше. Тогда я бы либо умер, что было бы неплохо, либо жил по-другому. Возможно, смог бы обрести других родителей. Заботливую семью. Но не переживал бы весь ужас, который уготовила для меня судьба и мой родной отец.

15 сентября 1988 год

Это был ясный осенний день. Это я очень хорошо запомнил. Тогда в деревне, где жила моя семья, жители отмечали какой-то праздник. Было очень шумно и весело. На площади были расставлены столы с длинными скамейками. Белые скатерти и многочисленные яства. Играла гармонь, и народ пел.

Мои родители тоже пошли туда. Мать держала на руках моего младшего братишку, Боба. Ему тогда исполнилось три года. Отец пил пиво с друзьями в баре. А сестра играла с другими детьми недалеко от дома.

Меня не взяли на праздник. Я остался один дома, чтобы прибраться к их возвращению. Помню, что это даже обрадовало меня. Почувствовав свободу, я включил проигрыватель и под музыку стал мыть полы.

В деревне, которой мы жили, было не более трехсот человек. Все знали друг друга и никогда не запирали двери.

В нашем доме было не так много места. Всего три комнаты, просторный коридор и кухня. Большую часть свободного места занимала кирпичная печь.

Родителям принадлежала целая комната. Там была их спальня. У стены – широкая кровать с четырьмя подушками. В углу – дубовый шкаф. На окнах – плотные шторы.

Когда родители оставались наедине, то всегда запирались на щеколду. Нам было строго-настрого запрещено заходить к ним без стука. Никогда не нарушали это правило.

Комнату поменьше делили мы втроем с братом и сестрой. Двухуровневая кровать в углу. Верх занимала сестра, на правах старшей. Низ принадлежал мне. Братишка спал на раскладном кресле у окна.

Вечерами мама часто читала нам сказки. Пожалуй, это единственное, что я вспоминаю с любовью и теплотой. Мне нравилось, как, склонившись у ночника, мама тихо читала сказки о волшебниках и магах.

Я представлял себя главным героем, в латах, на коне, с мечом в руках. Как спасаю царевну от дракона и гоблинов. Мне всегда хотелось быть защитником, чтобы моя мама гордилась мной. Чтобы знала, что не она, а я ее способен защитить от всех злодеев. Как в тех сказках.

Я точно знаю, я уверен, что она всегда любила меня. Но только мне хотелось, чтобы любила больше всех. Чтобы чаще улыбалась мне и гладила по голове. Ее руки были такими теплыми и нежными. Я засыпал от ее тихого голоса. Пожалуй, она была единственным человеком на земле, который по-настоящему любил меня.

Только сейчас, когда мне исполнилось двадцать лет, я стал понимать, что ее сердце было огромным и могло вместить всех нас. Она любила своих детей, любила совершенно одинаково сильно. Каждый из нас думал, что она любит только его. Только сейчас я понимаю, что она любила моего отца той любовью, которой жертва любит своего палача.

Может быть, она когда-то и любила его, но он сам все испортил. Если бы мама оставила его, развелась с ним, все бы поняли. Мы бы поняли. Мы бы ее защитили. Я бы смог защитить ее. Но это было невозможно. Я был ребенком.

Мама была сирота. Ее родители погибли в пожаре, когда ей исполнилось шестнадцать. Ее воспитывала бабушка. Вскоре после свадьбы матери и отца не стало и ее. Говорят, что бабушка была против этой свадьбы. Говорят, что она не выдержала одиночества.

Но вернемся в тот самый страшный день в моей жизни. Пятнадцатое сентября. Я был один в доме. Я был мальчишкой, слишком слабым и слишком беззащитным.

Когда пол в доме был до блеска отмыт, а коврики были расстелены, я отправился во двор вылить из ведра грязную воду.

Там, во дворе собственного дома, я чувствовал себя в безопасности. Пересек огород и у забора вылил воду в канаву. Рядом росла высокая яблоня. Я выбрал самое большое и спелое яблоко и сорвал с ветки.

Едва откусив кусок, услышал мужской голос над головой. Вкрадчивый, негромкий, с хрипотцой.

– Какой славный мальчик!

Сильные руки подняли меня вверх и перенесли за забор. Яблоко выпало из рук. Пока он нес меня на руках, я изучал его лицо. Черные взъерошенные волосы. Карие глаза и грубая щетина. Запах табака и перегара.

Раньше я видел его, но издали. Он был нелюдим и жил со своей старухой-матерью. Ни жены, ни детей.

Я наивно полагал, что он забрал меня на праздник к людям. Что знает, что я один, и хочет сделать сюрприз моим родителям. Я радовался предстоящему веселью и не сопротивлялся.

Мужчина нес меня через лес. Потом свернул по тропинке к небольшому водопаду у лесного озера. Плеск воды заглушал все звуки.

Там он поставил меня на землю и посмотрел в глаза.

– Ты уже большой мальчик и все понимаешь. Сейчас я открою большую тайну, – и он сжал меня за плечи, – ты смертельно болен. Никто не сможет тебя вылечить. Никто, кроме меня.

– Вы доктор?

– Да, я самый лучший в мире доктор. Я смогу тебя спасти, вылечить. Но только это будет непросто, и мне понадобится твоя помощь. Ты сделаешь все, о чем я тебя попрошу?

В тот момент я верил ему безгранично, ведь никогда у меня не было друга. А этот мужчина хотел мне помочь. Он был добр ко мне. Не кричал и говорил как с взрослым.

Он взял меня за руку и повел к раскидистой иве у воды. Мелкий песок и одинокая лавка. Мне даже в голову не пришло, почему «доктор» привел лечить своего маленького пациента именно сюда.

– Прежде, чем начать лечение, я должен тебя осмотреть. Раздевайся!

Он огляделся по сторонам, а я стянул с себя футболку. Боже, я не хочу вспоминать все, что было со мной потом. Это было слишком грязно и больно.

В какой-то момент я потерял сознание от боли. Очнулся, когда уже стемнело. Болела вся нижняя часть спины.

Открыв глаза, я увидел лицо своего мучителя. Тогда я понял, что никакой он мне не друг. Между тем, он вымыл меня и одел. Взял на руки и понес назад в деревню.

Я молча плакал, изучая звездное небо. Господи, почему меня люди так ненавидят? Маленький мальчик и взрослые мужчины. Сначала отец, потом этот «доктор». Около моего дома новый «друг» положил меня на скамейку, потому как сидеть я не мог.

– Малой, – он достал из кармана сигарету и закурил, – я знаю, что тебе больно, но скоро все пройдет. Вначале всегда так. Без этого тебя никак не вылечить. Понимаешь?

Я молчал. Не смотрел на него. Не мог.

– Нельзя прерывать лечение. Нужно продолжать. Я буду приходить к тебе по мере возможности. Ну, давай, малой, бывай.

И он оставил меня там, на скамейке, даже не оглянулся. Все тело мое нещадно болело, я боялся встать, чтобы не стало еще хуже. Так и уснул там, на улице. Проспал до утра и проснулся от холода. Лицо все чесалось от укусов комаров.

Никто из семьи не заметил моего отсутствия. Никто не искал. Шатаясь, словно пьяный, я медленно вошел в калитку и направился в дом. Все спали.

Кое-как стянул с себя одежду и лег под одеяло. Помню, что радовался тому, что выбрал первый ярус кровати, а не второй.

Накрывшись с головой одеялом, я дал себе клятву на всю жизнь: что бы ни случилось, и как бы ни измывалась надо мной судьба, вопреки всему, я буду жить.

Слезы – это единственное, что я мог себе позволить. Тогда я плакал как никогда. Тихонько и долго. Очень долго.

Этот, так сказать, доктор, изнасиловал меня. Убил во мне мужчину. Сделал никем. Там, у озера, на скамейке он убил меня. Тело мое живо и болит, но вот душа… Она вылетела и улетела.

Да, я все еще жив. Что может быть хуже?

29 сентября 1988 года

Все дни тянулись один за другим. Все было непримечательно, а потому и не запомнилось. Но именно двадцать девятого числа я кое-что понял.

Ранним утром отец уехал на машине в город. Вернулся с полными сумками продуктов и вкусностей. Но главным его приобретением был пылесос. Такой маленький, круглый, серо-голубой.

Как оказалось, именно за ним отец и мотался. После приезда он с матерью уединился, а мы с сестрой стали разбирать сумки. Младший брат сидел за кухонным столом и ел кашу.

Пачки сахара, халва, конфеты, печенье, мармелад. Когда все было расставлено на полки, а сумки опустели, мы сели за стол.

Сестра поставила чайник, я распечатал коробку с мармеладом. Маленький кусочек показался мне невероятно вкусным и сладким. Никогда раньше я не пробовал мармелад.

Когда чайник закипел, я заварил черный чай и принялся ждать. Сестра со свойственным ей любопытством кинулась к новенькому пылесосу.

Она изучала его очень внимательно. Читала по буквам инструкцию. Было интересно за ней наблюдать. Поедая мармелад, я смотрел, как сестренка вытянула шнур и подключила пылесос к сети.

– Мари, – я заволновался не на шутку, – не включай!

– Да ладно, – сестра выкатила пылесос на середину комнаты, – попробую почистить ковер.

Ковер висел на стене за диваном. Она подкатила агрегат туда и нажала на кнопку. Пылесос громко заработал.

Несколько минут она чистила самый край. Потом устала и решила передохнуть. Отключила пылесос и закатила его в угол комнаты.

– Садись за стол, – позвал я сестру, – чай остывает.

Не знаю, что Мари взбрело в голову, но она решила залезть в шкаф. В качестве подставки выбрала пылесос. Встала наверх и потянулась к полке с книгами. Все произошло в один миг.

Потеряв равновесие, она стала падать и всем телом свалилась на пылесос. Он завалился на бок, и длинная пластиковая трубка треснула. Сломалась. Запасной в комплекте не было.

Пылесос был цел и мог работать, но вот трубка… Ее нужно было клеить.

Я даже не поднялся из-за стола. Не было смысла. Налил чай себе и сестре. Мари свернула пылесос и поставила в угол.

– Что скажешь отцу?

Она пожала плечами, выбирая мармелад.

– Придумаю что-нибудь.

Мари всегда что-нибудь придумывала. Ее ум был гибким, и, благодаря своей смекалке, она легко находила выход из самой сложной ситуации. Ей как с гуся вода. Все равно вывернется.

– Ммм, какая вкуснотища! Обожаю мармелад, – сестра уплетала сладости, болтая ногами под столом.

Младший братишка доел свою кашу и отодвинул тарелку. Ему хотелось тоже сладенького, но ему было запрещено. Щеки краснели и чесались.

Едва он потянул руку к вазочке с мармеладом, как сестра шлепнула его по руке.

– Больно же!

– Не тронь. Из-за твоего диатеза мне снова прилетит от отца. На, лучше печенье съешь.

Но брат выбросил печенье на пол и насупился. Он терпеть его не мог. Сестра громко засмеялась.

В глубине дома послышался скрип половицы. Хлопнула дверь родительской спальни. На кухню вошел отец.

Волосы взъерошены, рубашка расстегнута. Он остановился у стола, поправляя воротник.

– Ну что, ребятня? – судя по тону, настроение у него было отменным, – уплетаете сладкое?

Он оглядел нас внимательным взглядом. На миг цепкий взгляд задержался на печенье, что валялось у стола на полу.

В другой раз отец закатил бы скандал. Поставил бы всех троих в ряд и стал бы допрашивать. Выяснять, кто так небрежно относится к еде. Но сейчас он не придал этому ни малейшего значения.

Подошел к плите и потрогал чайник. В шкафу выбрал большую красную кружку и налил себе чаю.

Он никогда не сидел за одним столом со своими детьми. Ждал, когда они поедят и покинут кухню. Отец любил сидеть за столом один, иногда с женой.

Мне кажется, ему нравилось, когда она ухаживала за ним. Подавала приборы, расставляла тарелки. В эти минуты он смотрел на нее теплым взглядом.

Вот и сейчас он стоял, подперев плечом дверной косяк, молча попивая чай. Я не смотрел на него. Боялся. Думал только о том, чтобы быстрее покинуть стол.

Доедая дольку мармелада, я не чувствовал его вкуса. Не ощущал температуры чая. Все мысли были только о том, чтобы поскорей уйти.

Тогда я не умел еще скрывать своих эмоций. Не умел играть роли и одевать маски равнодушия. Все эмоции были написаны на лице.

Его взгляд задержался на моем лице. Я весь сжался и застыл. Так было всегда, когда он смотрел в мою сторону.

О чем он думал в такие моменты, я не знал. Но мне всегда казалось, что он думает, как бы унизить и оскорбить.

Когда вот так молча смотрел на меня, я видел только его глаза. Голубые и холодные. Безжалостные. Нечеловеческие.

Отец допил свой чай. Медленно поставил пустую кружку на край стола и направился в комнату. Там у дивана стояла пустая коробка из-под пылесоса. Он склонился над ней и задумчиво поискал инструкцию. Она лежала рядом, на кресле.

– Кто трогал пылесос?

Сестра перестала болтать ногами и посмотрела на меня. Больше всего на свете в тот момент мне хотелось превратиться в невидимку и исчезнуть.

Но я не шелохнулся. Делать резкие движения, а тем более демонстрировать равнодушие к ситуации было подобно самоубийству.

Каждой клеточкой своего тела я чувствовал на себе его тяжелый взгляд. Отец отбросил в сторону коробку и потянулся за инструкцией. Перелистал несколько страниц и, наконец, углубился в чтение.

– Итак, я жду!

Я и не собирался ничего говорить. Молча поднялся со стола и направился к мойке вымыть свою кружку. Сам не знаю, на что рассчитывал. Наверное, на то, что сестра сама признается во всем содеянном, и меня никто не тронет.

Но Мари молчала. Взяла из вазочки очередную мармеладку и отправила в рот. Братишка тихонько толкнул сестру в бок, но она лишь отмахнулась.

В этот момент отец, откинув инструкцию, направился к пылесосу. На миг застыл на половине пути.

– Твою мать!

Сначала он не поверил своим глазам. Но затем, схватив пылесос, повертел в руке сломанную трубку, взревел:

– Я столько времени потратил на поиск этого сраного пылесоса. Торговался с дебилом-продавцом, сбивая стоимость. Затем тащил его едва ли не на себе, чтобы позже обнаружить, что кто-то из моих отпрысков с такой легкостью сломал его в первый же день.

Он развернулся на месте и посмотрел на всех нас. От блеска холодных глаз у меня сердце перестало биться. Очень хорошо я знал этот взгляд.

Театрально закатив глаза, моя сестренка, наконец, стала говорить:

– Понимаешь ли, папочка, тут такое дело приключилось. Когда ты ушел в свою комнату, я решила попить чайку с братишками. Первым делом поставила чайник на плиту.

Никто представить себе не мог моего облегчения. Отец переключил свое внимание на Мари, и я, наконец, мог вздохнуть свободно.

Сестра развернулась на стуле и посмотрела на отца:

– Так вот, пока я разливала чай по кружкам, мой брат, – и она указала пальцем на меня, – взял коробку и достал пылесос. Я даже не успела ничего понять, как он включил его в розетку и стал хозяйничать в комнате. Не знаю, о чем он думал в тот момент, но пылесос сломал именно он.

Я смотрел на нее во все глаза и не мог поверить в происходящее. Сестра свалила все на меня. Причем сделала это с такой легкостью. В какой-то момент я даже сам ей поверил. Мари врала весьма правдоподобно.

Пока я растерянно смотрел на нее, отец отбросил пылесос и в один прыжок подлетел ко мне. На глазах у остальных детей он стал избивать меня.

Схватив рукой за шею, стал бить меня головой об стену. Вернее лбом.

– Недоносок, дебил, тварь!

Я ничего не соображал и даже перестал что-либо ощущать. Тогда он приподнял меня одной рукой как котенка и отшвырнул в комнату. Прямо на пылесос. От удара я сломал передние зубы. Они просто вылетели у меня на пол. Рот наполнился кровью. Капля попала на рукав.

– Что это? Кровь? На, утрись!

Он швырнул в меня кухонное полотенце.

– Не хватало еще, чтобы ты залил кровью весь палас!

Его ребенок лежал посреди комнаты, в крови. Может быть даже со сломанными ребрами, а он думал о паласе.

Мои брат и сестра в миг испарились с кухни. Я остался с отцом один на один. И самое удивительное, я тогда думал ни о том, что у меня больше не было передних зубов, ни о невыносимой головной боли, а о злосчастном пылесосе. Я обнимал его, чтобы не доломался. Чтобы не было хуже.

Пылесос я не доломал. Это успокоило меня. Отползая в сторону, думал о том, что больше не хочу быть избитым.

Слезы, кровь – все перемешалось на моем лице. Но я продолжал ползти. Наивный. Отец и не думал меня отпускать. Схватив меня загривок, он стал шлепать меня по заднице. Резкая боль пронзила все тело, и я потерял сознание.

Пришел в себя, когда лежал на полу. Мне казалось, что я очнулся ото сна. Кровь на лице и губах запеклась. Ресницы склеились. Ощущал я себя еще хуже, чем выглядел. Отец в этот момент клеил трубку пылесоса, сидя на табуретке в кухне. Мать молча жарила картошку на плите. Все забыли обо мне.

Но я все еще был жив. Что может быть хуже?

30 сентября 1988 года

Это был дождливый осенний вечер. За окном шел проливной дождь. Мой младший братишка уже давно мирно спал в своей постельке. Сестра в своей кровати заплетала волосы в косу, чтобы не мешали спать. Ну, а я лежал под одеялом и смотрел на мать.

Как всегда в это время она входила в нашу комнату с книгой в руках. Волнистые волосы были собраны в пучок шпильками. Длинный махровый халат, от которого приятно пахло лавандой.

Она села в мягкое кресло и положила книгу на колени. На Мари она совсем не обратила внимания. Сейчас она смотрела на меня, точнее на шрам на нижней губе.

– Тебе больно?

– Нет, только щиплет иногда.

– Мне очень жаль, что так вчера получилось. Папа был не прав, наказывая тебя подобным образом.

Мне совсем не хотелось с ней об этом говорить. Ведь она не знала, что у меня нет больше души. Что я уже давно не верю в чудеса и счастливые спасенья. Никто и никогда не сможет меня вытащить из ада на земле.

Я молчал. Я злился. Она продолжала:

– Ты не бойся, новые зубы скоро вырастут. Беленькие, ровненькие зубки, лучше прежних.

– Мам, я не хочу об этом говорить.

– Почитай сказку, про старуху-ведьму, – заканючила сестра.

Мать перевела взгляд на Мари. Я рад был смене разговора. Повернувшись на бок, приготовился слушать страшную сказку, которую так любила моя сестра.

Мама снова посмотрела на меня, а я закрыл глаза. Тогда она открыла книгу и перелистнула страницы.

Она явно хотела мне что-то сказать, но так и не решилась. Так было всегда. Мама никогда не могла довести мысль до конца. Я не понимал этого и не понимаю до сих пор.

31 октября 1988 года

Самый любимый праздник всех детей в нашей деревне, это Хэллоуин. Каждый ребенок ждал этой ночи с большим нетерпением. Ведь взрослые всегда тщательно готовились к этому празднику.

На маленькой площади расставляли деревянные палатки со сладостями и лимонадом. Пекарь выпекал вкуснейшие баранки, рогалики, штрудели и всевозможные пироги. Молочник изготавливал коктейли с вишней и черникой. Но самые популярные были сахарные петушки на палочке. Их делала старуха Элл.

Только она знала старинный рецепт карамели. Его придумала ее прабабка, которая передала его своей дочери, а та, в свою очередь, своей.

Карамель в виде разноцветной змейки, обвивающей деревянную палочку. Ярко-красная карамель в виде перстня, который можно было надеть на палец. Сахарный петушок размером с детскую ладошку. И мое любимое – это карамель в виде маленького паучка. Внутри паучка был цельный фундук. Невероятно вкусно.

Старуха Элл жила недалеко от нас. У нее был маленький домик с высокой соломенной крышей. Невысокий забор отделял часть раскидистого сада от тропинки в лес.

Внутри двора – маленькие клумбы ярких цветов. Я часто видел, как она ходила с лейкой, поливая их.

Все жители деревни относились к ней доброжелательно. При виде ее мужчины приподнимали свои шапки, а женщины приветствовали кивком головы. Однако никто близко с ней не общался. Считали ее немного странной.

Ее родная дочь давно покинула деревню. Уехала в город, где быстро вышла замуж и обзавелась детьми.

Но этим летом, в конце августа, к старухе Элл приехала ее внучка. Берта. Она была старше меня на один год. Высокая, яркая, с копной белокурых волос, она всегда улыбалась. Я влюбился в нее в одну секунду.

Конечно, мы были детьми и не знали, что такое любовь. Но я знал. Это была точно она. Любовь.

Летом я не подходил к ней, очень стеснялся и боялся не понравиться. Наблюдал украдкой, как она поливает цветы, как вдыхает их аромат.

Издалека не видно было цвета ее глаз, но я знал, чувствовал, что они серые. Добрые и искренние.

Но сегодня, в День всех святых, она приехала к нам в деревню погостить на пару дней. Мальчишки сбежались к домику старухи Элл. Они, как и я, были влюблены.

Громкими криками они позвали ее на праздник. Берта вышла к ним, угощая петушками.

На ней было длинное белое платье и венок из луговых трав на голове. Все вместе они побежали на площадь отмечать праздник.

Я тоже пошел туда, но чуть позже. Мои брат и сестра клянчили конфеты у соседей, не дожидаясь ночи. Облачившись в черные балахоны, бегали по дворам с корзинками. Мне было велено следить за ними, чтобы их никто не обидел. Как будто в случае опасности я мог им чем-то помочь.

На Хэллоуин я не стал одевать костюм. Моя одежда и так выглядела весьма карнавально. Маленькие штанишки, из которых я вырос еще в прошлом году, и белая рубашка без пуговиц. Не хватало только повязки на глаз и попугая на плече. Походил бы на пирата.

Но мне было совсем не до шуток. Ведь передних зубов не было, чего я очень стеснялся. Поэтому говорил мало и только по делу.

Так вот, когда мои брат и сестра вернулись домой, я побежал за ограду в сторону площади.

Праздник только начался. Солнце клонилось к закату, но уличные фонари уже зажгли. Музыканты играли веселую музыку. Мужчины распивали эль, а женщины торговали сладостями.

В толпе у красочных палаток я поискал глазами Берту. Вместе с другими детьми она поедала сладкую вату.

Чтобы удобней было наблюдать, я встал у поленницы, за кустом орешника. Она не видела меня, впрочем, как и остальные.

Как ни странно, я не дружил с другими детьми. Совсем не общался. И не потому, что было не о чем говорить, а потому, что я боялся выдать себя, свою трусость и даже взрослость.

Дети не простили бы мне, если бы узнали, какой на самом деле я жалкий. Мне было проще держать их на расстоянии от себя. Иногда я им хамил и даже дерзил, но постоять за себя всегда мог. Нет, не дрался, но в словесном поединке мне не было равных.

Берта была невероятно привлекательной. Я просто не мог оторвать от нее глаз. Конечно, я не думал о дружбе с ней. Не думал, что стану интересней остальных мальчишек. Никаких планов на будущее. Я жил одним днем. Никаких завтра. Только здесь и сейчас.

Я знал, что она уедет в город через пару дней, однако не стремился познакомиться за это время. Этих дней было вполне достаточно, чтобы запомнить ее лицо, привычки, образ.

Да, я сильно был влюблен. До сих пор люблю.

В толпе появился один из мальчиков постарше. Смазливое лицо, темные волосы, высокий. Кажется, его звали Ион.

Он подошел к клумбе с цветами, сорвал ярко-красный крупный бутон и направился к Берте.

Музыканты заиграли. Ион подошел вплотную к Берте и, подарив цветок, пригласил танцевать.

Я видел, как она покраснела и приняла цветок. Танцевали они весело и задорно. Берта смеялась. Он ей нравился. Определенно нравился.

Мои руки сжались в кулаки. Что-то с силой кольнуло в сердце. Комок подкатил к горлу. Ревность. Да, я ревновал ее. Безумно.

С досады я сломал ветку орешника. Решил тогда забыть свою Берту. Не думать о ней и не вспоминать.

Что я тогда знал о любви в те то годы. Мальчишка совсем был. Ребенок. Но разозлился страшно.

Вернулся домой, закрылся в детской комнате и бросился на кровать. Зарылся с головой в подушку, но не плакал. Злился. Стал бить невинную подушку. Вымещал злость.

Злился на себя за свою слабость, за свою никчемность. Когда всю злость выместил, то повернулся на спину и стал думать.

Неужели моя жизнь так и пройдет? Неужели я ни на что не способен? Должно же быть что-то светлое, хорошее и доброе. Что-то, что будет приносить мне радость.

Идея тут же пришла в голову. Я резко поднялся с кровати. Поискал глазами пачку картона. Где-то на печи лежал коробок спичек. Оставалось найти клей.

Когда все было готово, я сел у окна за стол и рассыпал спички по столешнице. Придуманное мной занятие оказалось совершенно простым и невероятно увлекательным. Просидел за столом до самой темноты. Где-то в глубине дома хлопнула дверь. Послышались шаги. Мать вернулась с работы.

Я слышал, как она вымыла руки, поставила чайник и направилась к себе в комнату. Пока шла, заметила свет в детской.

– Здравствуй, сынок. Ты один? Где твои брат и сестра?

– На празднике с отцом, – ответил я, не оборачиваясь.

Мать устало вошла в комнату и села рядом на второй стул.

– Сынок, это невероятно!

Я видел, как заблестели ее глаза. Такого интереса как тогда, я не видел уже очень давно.

– Тебе нравится?

Я отодвинулся, давая ей возможность разглядеть мой спичечный домик более детально. Мать боялась его коснуться и даже вздохнуть.

– Он не рассыплется?

– Нет, все детали очень хорошо проклеены. Я старался.

Я был невероятно горд собой. Спичечный домик был небольшой. Размером с мужскую кепку. Ровная крыша, с флюгером. Маленькие окошки и распахнутая дверь.

Убирая оставшиеся спички в коробок, я спросил:

– Нравится?

– У тебя талант, я восхищена!

Она говорила совершенно искренне. Мне даже показалось, что на глазах заблестели слезы. Это была гордость за меня!

Я заплакал от мысли, что мама так сильно любила меня. Чтобы она не заметила слез, я обнял ее и уткнулся носом в плечо.

Несколько минут мы просидели молча. Обнявшись. Мать и сын. Я помню тот момент до сих пор. Помню и ценю.

– Ну ладно, сынок. Чайник скоро вскипит, попьем вместе чайку?

Я лишь кивнул в ответ. Тогда мать поднялась со стула и, еще раз посмотрев на мой спичечный домик, произнесла:

– Поставь его на видное место, пусть вся семья любуется.

Меня не нужно было просить дважды. Я поднял его и огляделся. Самым подходящим местом для него оказалась тумба у шкафа.

Оттуда его было очень хорошо видно из коридора. А самое главное, из моей постели. Довольный собою, я отправился на кухню заваривать чай для нас с мамой.

Она переоделась в домашний халат, распустила волосы и села за стол напротив меня.

– Сынок, как тебе в голову пришла такая идея клеить из спичек?

Я пожал плечами:

– Сон приснился, вот и решил попробовать.

– Очень интересно. Ты знаешь, – она задумчиво погладила край своей чашки, – попробуй построить из спичек что-нибудь необычное.

– Например?

Я оживился. Интерес к моему увлечению был мне приятен. Вдвойне интерес собственной матери.

– Попробуй сначала нарисовать на бумаге, а затем воплотить в жизнь дом своей мечты. Пусть он будет необычным и даже фантастическим.

Идея мне понравилась. Я глубоко задумался. Именно в тот момент я подключил свою фантазию. Как оказалось, она была безграничной.

Было довольно-таки поздно. Мать сильно устала и хотела спать. Я помыл посуду, прибрал со стола и направился к себе в комнату, когда входная дверь хлопнула. Вернулись отец и мои брат и сестра.

Брат был одет в костюм приведения. Знаете, такой обычный, из белой простыни. Сестренка – в костюм болотной кикиморы. Зеленый цвет волос ей оказался к лицу.

– Смотри, что у нас есть!

Она показала увесистую корзинку со сладостями. Шоколадные яйца, карамель, конфеты и много всего другого. Я равнодушно пожал плечами, направляясь в детскую спать:

– Рад за вас с братом.

Мари сильно разозлило мое равнодушие. С досады она топнула ногой. На это я и рассчитывал. Ведь она всегда любила хвастаться своими успехами. Клянченье конфет в Хэллоуин не самое великое достижение для меня.

Отец не обратил на наш разговор никакого внимания. Пошатываясь, он направился в спальню, снимая по пути рубашку.

Братишка смывал с лица грим. Поглощенный собой, он намыливал руки и смотрел на себя в зеркало.

Я вошел в комнату и сел на кровать. Раздеваясь, думал, о каком именно я мечтаю доме. Может быть, старинный замок с высоким шпилем или маленький сказочный домик на скале. Меня не пугала сложность исполнения, скорее, хотелось оригинальности.

– Так, так!

В дверях появилась сестра. На короткий миг она застыла, рассматривая мой спичечный домик.

– Какая прелесть в нашем доме. Неужели его купила мать?

– Я сам его смастерил. Нравится?

Конечно, я тогда думал, что Мари порадуется и спросит, как я его смастерил. Захлопает ресницами от восторга и примется нахваливать меня. Но все вышло иначе.

– Ты? Да неужели.

И она вошла в комнату, захлопнув за собой дверь. Медленно приблизилась к тумбочке и одним махом скинула домик на пол. От удара он раскололся на три части.

От неожиданности я открыл рот. Сестра же громко цокнула языком:

– Какая я неловкая.

Не знаю, что на меня нашло, и какой бес вселился, но в три счета я оказался подле нее. Одной рукой сжал за горло, второй с силой потянул за волосы вниз. Говорил тихо, шепотом, чтобы никто не слышал, тем более что для меня это было несложно:

– Посмотри мне в глаза, сестренка.

Мари смотрела на меня глазами, наполненными неподдельным ужасом. Впервые в жизни меня боялись. Это стало для меня неожиданностью и даже некоторым шоком. Однако я не растерялся и продолжил:

– Запомни этот момент, запомни на всю свою жизнь, – я приблизился к ее уху, – если еще раз ты тронешь меня или мои вещи, то сильно об этом пожалеешь.

И отшвырнул ее к двери. Мари была белее полотна. Ее голос пропал, горло болело. Но я расслышал ее слова, вернее прочитал по губам:

– Ты чудовище. Отец правильно делает, что тебя избивает. Я тебя ненавижу.

Я повернулся к ней спиной и стал стягивать штаны. Сестра никогда не была на моей стороне. Да я и не питал иллюзий. Когда разделся, то лег в постель и практически сразу же заснул.

Очень хорошо помню, что утром я не стал склеивать спичечный домик. Просто собрал все части с пола и выбросил в печь. Заодно сжег все конфеты сестры.

02 апреля 1989 года

Солнечный весенний день. Мне всегда нравились такие деньки. Знаете, когда голубое безоблачное небо, земля сухая, а на деревьях распускаются почки. Островками из-под земли вырастает зеленая травка. Поют птицы. Сразу поднимается настроение.

Мы с отцом копали землю в огороде. Нужно было подготовить почву к посадке растений. Сестра убирала граблями прошлогоднюю траву. Братишка, сидя на скамейке, играл с деревянными солдатиками.

Мать позвала нас обедать. Убирая лопаты и грабли, отец буркнул, чтобы все шли в дом. Все, кроме меня.

– Прибери под кустарниками, что растут у забора. Приду, проверю.

И они ушли обедать. Не сказать, чтобы я сильно расстроился, но и не сказать, что меня это сильно обрадовало. Отца бесил мой беззубый рот. Он брезговал и не любил на меня смотреть.

Я взял в сарае грабли подлиннее и направился в конец сада. Место, которое должен был чистить, находилось в тени высокого дуба. Забор оплетал дикий виноград, который отец специально посадил несколько лет назад. Вот под виноградом я и должен был почистить.

Работы было на час. Как раз хватило бы на то, чтобы вся семья успела пообедать. Не раздумывая, я приступил.

Надо сказать, что за забором проходила тропинка. Это было то самое место, где я познакомился со своим мучителем.

Черт! Зачем, я снова о нем вспомнил? Ненавижу его. Я до сих пор не знаю его имени. Один раз подслушивал разговор взрослых, которые, смеясь, обсуждали его. Они называли его Альф. Но точнее, это было не имя. Скорее прозвище. Я сделал такой вывод по тону, которым они произносили это слово. Пренебрежительно и даже враждебно.

Значит, Альфа не только я невзлюбил. У него было полно врагов, и это было мне на руку. Тогда, очищая виноград, я твердо для себя решил, что больше не позволю своему мучителю прикоснуться к себе.

Стану защищаться. Ведь сестре я смог дать отпор. Значит и ему смогу. И в подтверждение своим словам я сжал грабли сильнее. Орудовал яростно и быстро, только земля разлеталась в разные стороны.

– Привет, малой! Чего творишь?

Я застыл на месте. Грабли едва не выпали из рук. Сердце перестало биться. Я медленно поднял голову и увидел ненавистное лицо. Альф.

Как он узнал, что я здесь? Может быть, следил за мной? Конечно, это я сейчас так рассуждаю, но тогда…. Тогда от страха меня как парализовало. Всю храбрость ветром сдуло.

– Прогуляемся?

Я лишь замотал головой. Ведь это он был за забором, а значит у меня был шанс убежать. Спрятаться в сарае, зарыться в сене и не дышать.

– Надумал сбежать от меня?

Невероятно, он читал мои мысли. Я крепче сжал грабли на тот случай, если он попытается напасть на меня.

– Будь мужиком, выйди, поговорить надо.

Я упрямо замотал головой. Даже под прицелом я не сделал бы этого. Альф быстро огляделся и нырнул в сторону соседнего стога сена.

Облегченно вздохнув, закрыл глаза. Боже, этот человек, словно удав, действовал на меня своим холодным взглядом. Гипнотизировал как кролика. Я все еще был жертвой, а он – палачом.

Надо было бросить грабли в тот момент и бежать домой. Бежать без оглядки. Что было сил.

Но тогда я был еще ребенком. Наивным и беспечным. Сжав грабли, я продолжил сгребать прошлогодние листья. Радовался тому, как легко отделался от Альфа. Думал о том, как обрадуется отец выполненной мною работе.

Сильные руки сжали меня за плечи и подхватили вверх. Грабли выпали у меня из руки. Я даже опомниться не успел. Альф нес меня в сторону озера.

У меня до сих пор не укладывается в голове. Куда смотрели соседи? Неужели никто нас не видел? Или мой мучитель специально выбирал самый безопасный маршрут?

В любом случае кошмар снова начался. Альф дошел до водопада, свернул к скамейке и остановился. Когда посадил меня на скамейку, то огляделся по сторонам.

– Ну, вот и все, малой! Место тебе уже знакомое, слышать нас никто не будет, кричи, не кричи. Но лично я предпочитаю тишину.

Я сидел на скамейке и смотрел на него. Сердце стучало как ненормальное. Я уже знал наперед, зачем он приволок меня сюда. Второго раза я больше не переживу.

– Лучше убей!

Он не верил своим ушам.

– Что ты сказал?

Я посмотрел на него с вызовом:

– Такого как в прошлый раз больше не повторится. Лучше сразу убей.

У меня по щекам текли слезы отчаянья. Маленький беззащитный мальчик, до которого никому не было никакого дела. Даже собственному отцу.

Альф взял меня за подбородок и заглянул в глаза.

– Не бойся, малой.

Он погладил большим пальцем меня по нижней губе. Затем второй рукой заставил открыть рот.

– У тебя нет передних зубов? Кто тебя так? Мальчишки?

– Упал с дерева, – солгал я, освобождаясь от его рук.

– Хм, неожиданно.

Он отступил на шаг. Какое-то время молча изучал меня, затем зловеще произнес:

– Сегодня я не трону тебя так, как сделал это в прошлый раз. Сегодня я буду лечить тебя другим способом.

Он расстегнул пуговицу на своих брюках и потянул молнию вниз. Я хотел сбежать, но он одним рывком удержал меня на скамье. Сжал руками детскую голову и заставил смотреть на то, что торчало у него между ног.

– Теперь возьми его в рот.

Это было настолько мерзко, что не описать никакими словами. Поверьте мне, если бы я мог, то выбрал бы мучительную смерть вместо того, что происходило со мной в тот момент.

Самое главное, как оказалось, это было не самое страшное. Страшное было то, что Альф настолько поглощен был ощущениями, что повредил мне горло. Изо рта пошла кровь. Капельками, почти незаметно.

Сделав свое дело, мой мучитель, надел штаны и бросил мне в лицо носовой платок. Он быстро пропитался спермой, слюной и кровью.

При виде алых пятен Альф испугался. Его охватил ужас, в то время как мне было все равно. Я надеялся, что именно сейчас придет моя смерть. Придет и заберет.

– Черт! Только этого мне не хватало.

Он вырвал у меня из рук свой платок, затем столкнул со скамьи. Я упал лицом на землю, испачкался. Говорить не мог, горло сильно болело.

Альф схватил себя за голову и стал ходить из стороны в сторону. Лежа на земле, я видел, как ему было страшно. Как судорожно соображал, что ему теперь делать.

Я так и хотел ему прокричать, чтобы убил. Задушил или утопил, а потом закопал. Но сделал это так, чтобы никто и никогда меня не нашел. Даже с собаками. Но я не мог говорить. Я лежал на земле и хрипел. Кровь стала попадать в легкие. Я задыхался.

В какой-то момент я перестал соображать. Тогда Альф взял меня на руки и отнес к домику знахарки, что жила особняком в лесу.

Альф принес меня к ее калитке и оставил на земле. Старый пес громко залаял. Колдунья появилась на крыльце своей лачуги, когда моего мучителя уже след простыл. Она не видела его, а потому не знала, откуда я появился у ее дома.

Она выхаживала меня несколько дней. Одновременно с этим, в это же время отец и другие мужчины искали меня повсюду. Когда в очередной раз прочесывали лес, то все-таки решились зайти к ней.

Не говоря ни слова, она разбудила меня и вывела на крыльцо к отцу. Он стоял вместе с другими мужчинами у калитки. Побоялись войти во двор.

Я поискал глазами в толпе мужчин единственное лицо – своего мучителя. Но его там не было. Трус.

– Что с моим сыном? Зачем он здесь?

Старуха лишь погладила меня по голове и, склонившись к уху, прошептала:

– Если тебе понадобится помощь, ты всегда можешь найти ее в моем доме. Я смогла тебя спасти и, вероятно, смогу спасти еще.

Сказав это, она выпрямилась и, оглядев молчаливую толпу, обратилась к моему отцу:

– Твой ребенок попал в беду. Ему необходимо лечение, а также должный уход.

– Что с ним?

– У него травма горла.

Кто-то крикнул из толпы:

– Это ты его покалечила, ведьма?

Она даже не удостоила его своим взглядом. Медленно повела к отцу.

– Твой сын попал в беду, и я не знаю, что именно произошло. Но сделала все, чтобы ему помочь. Некоторое время ему нельзя говорить, иначе он потеряет голос и станет немым.

Она отпустила меня от себя, и я с большой неохотой подошел к толпе мужчин. В тот момент мне казалось, что все знают, что именно произошло с моим горлом.

Мне было стыдно и горько. Я не мог поднять головы, чтобы увидеть их глаза. Особенно глаза своего отца.

Мальчик был найден, а значит, поиски были окончены. Мужчины стали разворачиваться и уходить в сторону деревни. Мне даже показалось, что некоторые были разочарованы тем, что я был найден живым. Никаких сенсаций для местных жителей.

Мужчины ушли далеко вперед, а мы с моим отцом шли за ними следом. Перед тем как скрыться в лесу, я обернулся и посмотрел на женщину, которая спасла мне жизнь. Она стояла и смотрела на меня. Я видел ее печальную улыбку.

– Старая ведьма. Все называют ее Паучихой, – отец подтолкнул меня вперед, – не пялься на нее.

На прощание я махнул ей рукой, и мы скрылись в гуще деревьев. Едва это произошло, как отец схватил меня за шиворот и толкнул вперед.

– Я сказал тебе не пялиться!

Я чуть не упал на тропинку, но удержался. Отца бесил один только мой вид. Не удивлюсь, если в тайне ото всех он мечтал найти мой труп. Но я оказался живуч.

– Рассказывай, ублюдок, как ты осмелился бросить задание, которое я тебе поручил? Едва оставшись без присмотра, ты тут же бросился гулять со своими дебилами-дружками. Не удивлюсь, если это они тебя покалечили.

Я молчал, а он ждал ответа. От злости отец совсем позабыл, что я не могу говорить. Тогда я повернулся и показал руками на свое горло.

– Вот дерьмо!

Отца охватила досада. Он сплюнул на землю, затем толкнул меня вперед и начал рассуждать вслух:

– Вы вместе играли, и ты взбесил их своей дурацкой выходкой. Естественно, они разозлились и поколотили тебя. Однако, не рассчитав своих сил, повредили шею.

В тот момент я подумал, что это самое логичное из всех объяснений моей травме. Правда он путает шею с горлом. Ну да ладно. Я не стал спорить и, повернувшись, кивнул.

– Вот видишь, – услышал я в ответ, – твоего отца не проведешь. Я умный и далеко не дурак, в отличие от тебя.

Да уж! Ничего не скажешь. Я шел вперед, однако в какой-то момент отец меня обогнал. Мне пришлось почти бежать за ним, чтобы не потеряться вновь.

Я шел и смотрел на его широкую спину. Судьба бросала меня от одного мучителя к другому. Как насмешка надо мной в этой жизни их было двое. Как будто и одного было мало.

Один насиловал, другой избивал. Один это делал тайно, второй при свидетелях. Никакого просвета и спасенья. Никто не мог помочь.

Неужели я буду жить так всю оставшуюся жизнь? Неужели нет никакого выхода? Я должен был придумать, как мне избавиться от всего этого. Как начать другую жизнь. Но как? Тогда я этого не знал и был далек от решения.

Горло было повреждено. Я не мог произнести ни слова. Однако это было не самым худшим. Самым худшим было бы то, что больше я никогда не смог бы говорить. Травма была серьезной, по крайней мере, так бормотала колдунья, ухаживая за мной. Мне срочно требовался врач. Но отец не спешил меня ему показывать.

Да, я снова все еще жив. Что может быть хуже?

31 мая 1989 года

Я все еще не мог говорить. Молча выслушивал и кивал. Иногда писал ответ на листке бумаги. Чтобы каждый раз не бегать по дому и не искать, на чем написать, мать подарила маленький блокнот и карандаш. Я носил их с собой.

Тридцать первого мая я был один дома. Это было воскресенье. Вся семья уехала в город, за покупками. Взяли всех детей, кроме меня.

Как обычно в это время я уже прибрал в доме, вымыл посуду и заправил все постели. Оставалось свободное время на эскизы. Я сел за стол и достал из верхнего ящика стопку бумаг. На самом верхнем листке стал быстро изображать маленькую сторожевую башенку. Нет, она не походила не средневековую. Это была фантастическая башня. На скале сидела летучая мышь, одно крыло которой закрывало низ скалы. Второе же крыло было сложено, и маленькие коготки держались за высокий шпиль. Мышь будто бы смотрела вдаль, высматривая врага.

Зловещая мордочка должна была предупреждать о том, что жители башни не настроены на мирные переговоры, однако и нападать первыми не станут.

На высоком шпиле развевался разорванный флаг, демонстрирующий былые сражения в этих местах.

Рисунок получился впечатляющим. Именно эту башню я видел в своем ярком сне. У меня прям руки чесались начать выстраивать его. Без лишних раздумий я положил на стол приготовленный картон и рассыпал спички.

У некоторых спичек я ножницами отстриг круглые головы и сложил отдельно. Они мне пригодятся при украшении башни.

Так я просидел несколько часов. Остановился лишь к ночи, когда к дому подъехал отцовский автомобиль. Это значило, что семья вернулась из города, и мне необходимо убрать со стола.

Я взял картон, на котором уже стояла основа башни, и спрятал его под свою кровать. Эскиз сложил в черную папку и закинул за спинку кровати.

Отец распахнул забор и загнал машину в гараж. В дом первой вошла мать. В руках у нее были две тяжелые сумки. Конечно, я кинулся к ней помочь.

– Как ты, сынок?

Уставшие глаза как всегда излучали тревогу за меня. Тревогу и бессилие.

Я лишь кивнул в ответ, мол, все хорошо, не переживай. Пока она снимала дорожный плащ, открыл первую сумку и стал выкладывать на стол продукты.

– Сынок, как твой замок? Ты закончил?

Я выпрямился и утвердительно кивнул.

Тогда она, взяв меня за руку, повела в детскую.

– Пока никого (остальные собирают сумки из машины), покажи свою работу.

Меня не стоило просить дважды. Мое увлечение стало для нас с мамой общим секретом. Когда она узнала о том, что сестра разбила мой первый домик, то придумала выход.

Каждый раз, когда я заканчивал выстраивать спичечные замки, она относила их в безопасное место. Место, о котором даже я не знал.

Я распахнул шкаф и извлек на свет железный поднос. На нем был выстроен спичечный замок в виде графской короны. Нет, не в виде Шапки Мономаха или Российской Императорской. Мой замок был именно в виде простой графской короны. Как положено – с девятью остриями, которые в моем случае играли роль смотровых башенок. Макушки были украшены головками спичек.

Широкий обруч служил защитой от врагов. Внутри замка я выстроил простой добротный дом, в котором бы я жил со своей семьей. Между домом и стенами замка была площадь. Если бы случилась война, то местные жители смогли бы укрыться в стенах моего замка.

Да, конечно, это не было вершиной фантастики, но по мне, так это было то самое, о чем мечтал в свои восемь лет.

Я выжидающе смотрел на мать. Мне было важно ее мнение. Несколько минут она молча изучала все детали спичечного замка. Потом медленно взяла из моих рук и поднесла под лампу.

– Сынок, у тебя настоящий талант. Тот, первый домик, был замечательным, но это – шедевр.

Хлопнула входная дверь. Мать замерла. Затем без лишних слов направилась в спальню.

– Помоги мне накрыть твой замок.

Она указала на стопку белья на гладильной доске. Там лежала сложенная марля.

– Накрой марлей, чтобы было не видно.

Я все сделал очень быстро, как она сказала. После чего мама вместе с замком в руках поспешила к кладовке.

– Открой мне дверь. Я сейчас его спрячу здесь, а когда все улягутся, то унесу в надежное место. Туда же, куда относила другие твои спичечные домики.

Да, это было нашим с ней секретом. Нашей тайной. Это было так мило и так трогательно. Сейчас я вспоминаю об этом с невероятной теплотой. Если бы мать тогда не поддержала меня, то я бы, наверное, забросил это занятие. Из-за поступка сестры просто отказался от увлечения, которое дарило такую мне радость.

02 июня 1989 года

Мне всегда нравилось пение птиц. Оно невероятно успокаивало и давало сосредоточиться. Этот день был самым обычным из многих других дней.

Мать была на работе, отец ремонтировал машину во дворе. Сестра убежала со своими друзьями на соседнюю ферму. Ну, а я и младший братишка играли в солдатики дома.

Из деревянных кубиков мы выстроили казарму и гараж для машинки. Командовал солдатиками мой братишка.

Невероятно, но он всегда был увлечен военной тематикой. Все игрушки были на эту тему – военные машинки, автоматы, пушки, защитные сооружения. Он играл только в войну, а все остальное его совершенно не интересовало.

Поскольку мы и так провели за игрой все утро, то я решил пообедать. Кивнул брату в сторону кухни, мол, пора чего-нибудь перекусить. Он сразу понял меня и нехотя стал собирать солдатиков в коробку.

В холодильнике хранилась гороховая похлебка, тушеные овощи с телятиной, твердый сыр и молоко. Я первым делом поставил греться молоко на плиту. Нужно было покормить сначала братишку, ну а потом позаботиться и о себе.

Как обычно, я распахнул кухонный шкаф и достал коробку с хлопьями. Высыпал порцию в миску и убрал обратно.

За входной дверью послышался шорох. Я прислушался. Странно, отец был во дворе, может это он там шумит. Я снова вернулся к молоку на плите. Взял ложку и размешал, чтобы не пригорело.

За дверью что-то резко упало. Я не выдержал и направился к выходу. Едва потянул за дверную ручку, как дверь сама распахнулась, и я увидел заплаканное лицо сестры.

Мари буквально упала ко мне на руки. Ее всю трясло. Она была белее полотна. Такой как тогда, я не видел ее никогда.

Прижав сестру к себе, я стал гладить ее по спине, чтобы хоть немного успокоить, чтобы она поняла, что находится в безопасности, что уже дома, и ей ничто не угрожает.

Мы медленно двинулись на кухню, где я усадил ее на стул. Направился к плите, снял молоко и поставил греться чайник. Быстро налил молока в миску с хлопьями и поставил на край стола.

Поскольку мне было не до брата, я снова обнял сестру. Поглаживая ее по голове, я размышлял, что так сильно ее могло расстроить.

Однако она сама мне все рассказала.

– Мы гуляли с ребятами по разрушенным фермам. Ползали повсюду, залезали в пустые сараи, смотрели, что там интересного. Хотелось найти клад. Нам было весело, ты понимаешь?

Я кивнул, и она продолжила:

– Мы никому не сделали ничего плохого. Просто любопытничали и смеялись.

На кухню прибежал братишка. Он забрался на стул и стал уплетать свой обед. Сестра посмотрела на меня испуганно и, схватив за рукав, прошептала:

– Пойдем в комнату. Брат не должен ничего знать. Я не хочу, чтобы родители знали, что произошло.

Сестра начала пугать меня. Мы вместе зашли в детскую, и она закрыла за нами дверь. Подвела к окну и, взяв за руки, начала разговор:

– Все случилось, когда мы вернулись назад в нашу деревню. Там, при въезде, где стоит высокая каменная стена заброшенного замка, мы увидели незнакомую тропинку. Дьявол дернул нас пойти по ней. Шли бы себе по домам, но мне ведь все интересно. Ты знаешь.

Остальные пошли вместе со мной, как обычно. Так вот, мы шли долго, тропинка увела нас в сторону от деревни. В глубине леса мы вышли на маленькую полянку. Там стоял одноэтажный домишко.

Сестра смахнула слезинку с ресниц, отодвинувшись, посмотрела мне в глаза:

– Ребята не хотели подходить к этому дому. Побоялись. Ведь никто не знал, кто там живет, и что творится в его стенах. Я одна не испугалась. Посмеялась над их страхами и пошла одна. Дом оказался безлюдным. Это я поняла по тому, что все ставни были закрыты, а внутри было пустынно. Ни души. Я перелезла через забор и огляделась. Следы от колес и канистра с бензином. У стены в углу стоял старенький черный мотоцикл.

Сам дом был заперт на ключ. Изучая стены, я увидела, что дверь в сарай была приоткрыта. Без промедления я вошла внутрь.

В этот момент сестра замолчала. Я выпустил ее из рук, и она направилась к шкафу. Достала носовой платок и смачно высморкалась. Дышать ей стало намного легче.

Прежде чем продолжить, она села на мою кровать и, набрав в легкие воздух, выпалила:

– Поначалу в сарае я ничего не видела. Внутри было темно. Я пошире распахнула двери и пригляделась. В центре стоял железный стол. Кожаные ремни и железные цепи свисали с него. Рядом стоял стол поменьше. На нем были разложены инструменты, залитые кровью. Запах крови был сильным и резким. Пришлось прикрыть нос рукавом, чтобы не стошнило.

Я взяла в руки инструмент, напоминающий огромные пассатижи. Повертела в руках. Среди железных зубчиков я заметила кусочки костей. От испуга я выронила инструмент из рук. Остальные предметы я просто оглядела, но уже не прикасалась. Маленькая пила, нож, топорик, длинные гвозди, ножницы, металлический шприц. Голова закружилась.

Я что-то зацепила головой. Поначалу решила, что это высуженные растения под потолком. Подняла голову и оцепенела. Под крышей сарая свисали туши убитых животных. Их шкуры сушились вдоль стен. Кровь была повсюду. На стенах и полу.

От увиденного у меня все похолодело внутри. Ничего не видя от страха и ужаса, я в панике выбежала на улицу. Как домчалась до дома, не помню. Только уже у собственного забора я пришла в себя. Ноги не слушались. Перестали сгибаться. Я, как могла, пролезла сквозь забор за домом, чтобы не встречаться с отцом. Так что он не знает, что я уже дома.

Она закончила свой рассказ. Я молча стоял и смотрел на нее. Признаться, услышанное мной не показалось таким уж и ужасным. Что и говорить – девчонка!

Я достал из кармана блокнот и чиркнул: «Нарисуй, где находится этот дом. Я схожу туда», – после чего отдал ей. Когда Мари прочитала текст, то покрутила пальцем у виска:

– Ты ненормальный? Не суйся туда. Вдруг тебя убьют!

Я забрал у нее блокнот и снова нацарапал «никто не узнает». Сестра была удивлена моей просьбой. Однако план все-таки начертила.

Так, не теряя времени, я вышел из комнаты. Братишка уже почти все доел и громко стучал ложкой по дну тарелки. Я прошел мимо него. Чтобы не столкнуться с отцом, я вышел в огород и метнулся в сторону забора.

Зачем именно я отправился в тот злополучный сарай, я не знал. Но меня невообразимым образом тянуло туда. Конечно, туши мертвых животных были зрелищем не из самых приятных, но и не смертельным.

Я быстро нашел этот дом. Невероятно, я раньше никогда его не видел. Немудрено, что дети не знали о его существовании. Ведь этот домишко находился сразу за кладбищем.

Домик был неновым. Стены почернели, местами покрылись мхом. Но я не стал его разглядывать. Быстро переметнулся через забор и, оказавшись во дворе, поискал сарай.

Все было именно так, как рассказывала сестра. В углу мотоцикл, канистра. Дверь в сарай настежь распахнута.

Я решительно вошел внутрь. Под потолком свисали тушки кроликов и птиц. Вероятно, это был охотничий домик. Мужчины нашей деревни хранили здесь необходимый арсенал: лодки, сети, удочки, одежду. Трофеи потрошили и разделывали на куски. Не дома же перед детьми этим заниматься!

То, что меня так тянуло к себе, это был стол с инструментами для разделки. Теперь я понял, зачем именно я пришел сюда. Я с трепетом приблизился и вдохнул запах запекшейся крови.

Передо мной лежали орудия пыток и убийств животных. Кончиками пальцев я прикоснулся к огромному ножу. Рукоятка из черного дерева и стальной клинок. Толстый обух для удобства ошкуривания. Скиннер. Так назывался такой нож.

Я взял Скиннера в руки и оглядел. На рукояти полное отсутствие каких-либо надписей. Зато на клинке было написано размашисто «безжалостный».

Этот нож был по мне. Без раздумий, я забрал Скиннера себе. Теперь у меня было чем защитить себя. Скиннер станет убийцей моего самого ненавистного врага – Альфа.

Когда я увижу его лицо, то воткну этот нож ему промеж глаз. Плевать, если отвернутся, плевать, если посадят. Я буду отмщен.

В раздумьях, я вернулся к своему дому и спрятал нож у забора. В том самом месте, где мне так везет на встречу с Альфом. Скиннер я воткнул в землю рядом с кустарником. Рукоять слилась по цвету с землей.

Теперь я смогу себя защитить и отомстить. Впервые за долгое время стало спокойно. Впервые мне стало легко и хорошо.

Незаметно от остальных я вернулся в дом. Сестра спала. Брат играл в солдатики. На кухне гремел посудой отец.

Чтобы он меня не заметил, я вернулся во двор и вышел на улицу. У меня не было никакого желания встречаться с отцом.

Коротая время, я пошел по дороге, куда глаза глядят. Время обеда. Пастух вел коров на удой. Хозяйки встречали своих буренок у калиток. Среди прочих я поискал глазами и нашу корову. Черно-белая с серым пятном у правого глаза. Так я увидел мать.

Она вела нашу корову к дому. Как обычно, в свой обеденный перерыв она доила корову и шла снова работать.

– Привет, сыночек. Ты обедал?

Я кивнул в ответ. Вместе с ней направился к дому открывать калитку. Когда мы вместе вошли во двор, мама подала мне свою сумку:

– Иди за мной в стайку и прикрой дверь.

На ходу мама одела халат и поискала в карманах перчатки. Корова встала у кормушки. Нужно было привязать ее за рога к специальной балке. Это делалось для того, чтобы корова не ударила рогами мать. Такое бывает, крайне редко, но я всегда подстраховываюсь. Ведь рогами она может попасть матери в висок или глаз.

Когда мама поставила табурет и села, я подал чистое ведро.

– Открой мою сумку и забери свой подарок!

Я не ожидал. Мама улыбалась. Тихонько потянув за молнию, я вытащил на свет белую коробочку.

– Открой!

Мне ужасно не терпелось ее раскрыть. Прям разорвать упаковку на мелкие части. Но я не сделал этого.

– Смелей!

Отложив сумку в сторону, я все-таки открыл коробочку. Внутри лежал маленький фотоаппарат. Он работал на батарейках и фиксировал кадры на пленку.

Невероятно. Это была очень дорогая вещь. Она стоила как маленький телевизор. Я восхищенно изучал свой подарок, не смея вздохнуть.

– Нравится?

Я быстро кивнул. Потом опомнился и, склонившись, обнял мать.

– С днем рождения, сыночек!

Она была растрогана. Ведь не на все дни рождения она дарила мне подарки. Просто не всегда были деньги в семье.

– Сыночек, я очень хочу, чтобы ты фотографировал свои спичечные замки. Если с ними хоть что-нибудь случится, ты сможешь любоваться ими на снимке. Да и я тоже!

Я чмокнул ее в щеку и посмотрел в глаза. Мне так хотелось сказать слова благодарности, как сильно я благодарен ей за внимание. Уверен, она знала об этом:

– Еще я заказала соседке красивый фотоальбом. Она утром уедет в город и купит. В нем ты сможешь хранить все снимки.

Я отстранился и снова посмотрел на свой подарок. Пальцем потянул за край и раздался тихий щелчок. Внутри лежала пленка.

– Новые пленки я буду покупать по мере надобности, так же как и батарейки. Все использованные пленки отдавай мне. Я буду ездить в город и проявлять их.

Я кивнул в знак согласия. Все было просто чудесно. Подарок был замечательным. Мама радовалась за меня.

Подняла ведро и стала доить корову. Я включил фотоаппарат и сделал первый снимок. Эта фотография до сих пор хранится у меня на рабочем столе. Я сделал ее черно-белой и поставил в кожаную рамку.

В свои двадцать девять лет мать выглядела невероятно молодо. Словно ей было семнадцать. Излишняя худоба, огромные как озера серые глаза и копна белокурых волос. Она была очень красива.

Сейчас, когда знакомые мужчины видят этот снимок, то спрашивают, что за супермодель? Знаком ли я с ней?

Скрывая улыбку, я переворачиваю рамку с фотографией и с гордостью отвечаю, что это моя мать. Естественно, мне никто не верит.

03 июня 1989 года

Этим днем я проснулся очень рано. Часы пробили шесть утра. В какой-то момент я смотрел на стену, затем закрыл глаза. Громкий вздох за стенкой заставил меня снова открыть глаза.

Теперь я расслышал тихий мужской голос и женский вздох. Все это доносилось за стенкой родительской спальни.

Я выпрямился в постели и прислушался. Тревога охватила меня. Вдруг отец мучает мать и делает больно. Вдруг ей нужна помощь.

В этот момент я сильно пожалел, что оставил свой нож на улице. Эх, сейчас бы его сюда. Отец ответит за боль, которую причиняет всем нам. Я бы мог и дальше терпеть его побои, но за мать готов убить.

Снова послышался женский вздох, такой тихий и протяжный. Я в недоумении посмотрел на стену, что разделяла наши комнаты. Это не было похоже на боль. Не понимая, что все-таки происходит, я поднялся с постели и направился к двери. Приоткрыл немного и заглянул в коридор.

Дверь в родительскую спальню была закрыта. За ней слышался какой-то настойчивый скрип. Стоны становились частыми и громкими. Вместе с ними мне удалось расслышать мужской рык. Именно рык, как у зверя.

У меня все похолодело внутри. Страшная догадка осенила меня. Мой отец – оборотень. Волк. Ведь только волки могут так рычать. Значит, он хочет убить мою маму. Забрать ее у меня.

Не думая о последствиях, я стал ломиться в их дверь. Стучать кулаками и кричать, чтобы открыли.

Дверь распахнулась не сразу. На пороге стоял отец в одних семейных трусах. Волосы взъерошены, в глазах дурман и вместе с ним злость. Словно из его рук только что отняли лакомый кусок. Он был взбешен.

При виде меня растерялся, но быстро взял себя в руки и прорычал:

– Какого черта ты ломишься, гаденыш?

Я хладнокровно отступил в сторону и поискал глазами мать. Она лежала в постели, прикрывшись одеялом. Мать не выглядела раненой. На белых простынях я не заметил крови. Она с тревогой и смущением смотрела на меня, а я смотрел на нее. Она покраснела:

– Сынок, все хорошо. Не беспокойся, иди спать.

Несколько секунд я смотрел на нее, затем, отступив от двери, поймал оплеуху от отца.

– Убирайся прочь, нахаленок! Еще раз так поступишь, я тебе уши оторву.

И с грохотом захлопнул передо мной дверь. Я растер ладонью ушибленное место и отправился на кухню.

Взял кружку и налил себе воды. Чтобы успокоиться, я сел на табурет и посмотрел на настенный календарь. Мне было девять лет, и время тянулось бесконечно долго. Хотелось вырасти быстрее и сбежать из этого ада. Но мои брат и сестра тогда останутся здесь с отцом. Я не мог их бросить. Да и бежать было некуда. Это был мой дом, моя семья.

Дверь хлопнула, и на кухню вышла мать в халате, застегнутым на все пуговицы, убирая на ходу волосы шпильками наверх.

Она обошла стол и, сев напротив, начала разговор:

– Сынок, папа не делал ничего плохого. Понимаешь, – запнувшись, посмотрела на скатерть, подбирая слова, затем все-таки продолжила, – между мной и отцом бывают моменты, когда никто не нужен. Он любит меня, он целует и обнимает. От этих прикосновений мне очень хорошо, даже очень. Иногда просто не могу сдержаться, чтобы не застонать. Сегодня был именно такой момент. Поверь, если бы мы знали, что ты не спишь, то не стали бы этим заниматься.

Мне важно было знать, зачем она с ним? Что ее держит рядом с этим монстром, моим отцом. Это было для меня очень важно. Мать посмотрела на меня в упор и, словно читая мысли, ответила:

– Ты ревнуешь? Но, милый сын, это ведь твой отец.

Мне было плевать. Он жестокий человек. Он был ее не достоин. Мог обидеть, а она никому бы и слова не сказала.

Я с грохотом поставил кружку на стол. Вода выплеснулась на скатерть и тут же впиталась. Мама взяла мою руку в свою и, погладив, тихо сказала:

– Да, я знаю, что между вами нет взаимопонимания, что вам очень сложно найти общий язык. Однако ты должен знать одну очень важную вещь. Ты вырастешь, женишься и, возможно, уедешь отсюда. Начнешь новую жизнь, со своей женой и детьми. В тот момент тебя закружат будни и важные дела. В тот момент ты просто перестанешь вспоминать обо мне. Забудешь.

Я замотал головой, хотел прокричать слово «нет».

– Поверь мне, сынок, так будет. Мальчики вырастают и становятся мужчинами. Жены уводят их в свои семьи. Знакомят с матерями, иногда заставляют позабыть о своей матери и семье. Представь, если я разведусь, то останусь совсем одна. Ведь вы все вырастите.

Я поискал глазами бумагу и карандаш. На краю стола лежала вчерашняя газета и ручка. Я схватил ее и написал на краю: «Я найду тебе нового мужа».

Она горько улыбнулась:

– Кому я нужна с тремя-то детьми.

Следующие слова, что я написал, были «Ты красива!»

– Милый сын, одной красоты не достаточно. Никому не нужны чужие дети. Это я знаю точно.

Она поднялась со стула и направилась к плите. Как обычно, заваривала молотый кофе для себя, а для всех остальных – черный чай.

Я смотрел на ее спину и думал над сказанными словами. Неожиданно, она поставила чайник и, повернувшись, расставила все точки над «i».

– Ты думаешь, что отец жесток со мной точно так же, как и с тобой? Но это не так. Наедине со мной он очень заботливый и нежный. Поверь, он сильно любит меня, но по-своему. Да, я согласна, он кажется странным и грубым, однако в глубине души он очень ранимый. Я знаю это и принимаю его таким, какой он есть. Я люблю его и никогда не оставлю. Мы с ним как одно целое, разделенное на противоположности. Став взрослым, ты поймешь меня и его. Сейчас ты слишком мал, а потому категоричен в суждениях.

Вот так она дала мне понять, что отец ей ближе, чем я. Ведь она выбрала его и не собиралась уходить. Я был ошарашен и воспринял ее слова как предательство. Добровольный отказ от своего сына, меня.

Конечно, много лет прошло с тех пор, и я совсем по-другому смотрю на ситуацию. Понимаю, что она была права, что она все-таки была счастлива в том маленьком мире с моим отцом.

Я резко поднялся с табурета, чтобы уйти, чтобы она не видела, как сделала больно. Но не успел, мама остановила меня:

– Сынок, не уходи, – я медленно повернулся, – у меня предложение. Раз уж мы так рано с тобой встали, может быть, немного прогуляемся?

Я смотрел на нее заинтересованным взглядом. Мама продолжила:

– Сейчас мы попьем чайку и отправимся в то самое секретное место, где хранятся твои работы. Согласен?

Еще бы! Я и сам ей хотел предложить. Хотел сфотографировать башни и замок. Я быстро кивнул в знак согласия. Мама улыбнулась и направилась мыть чайничек, чтобы заварить свежего чаю для меня.

Через час мы вместе вышли из дому. Несмотря на яркое солнце, на улице было довольно-таки прохладно. Мама заботливо набросила мне на плечи вязаную кофту, которую предусмотрительно взяла с собой.

Мне было интересно, куда мы направляемся. Сжимая в руках фотоаппарат, я шел следом за матерью.

Мы пересекли пустынную улицу, прошли вдоль высокого забора и свернули к тропинке. По ней мы вышли к дому старухи Элл.

Мама прямиком направилась к калитке. От неожиданности я застыл на месте как вкопанный.

– Ну что встал как истукан? Пойдем.

Она вошла во двор, приглашая следовать за ней. Меня несколько удивило, что мать заходит вот так просто, без стука.

Неуверенным шагом я проследовал за ней. В голове вертелись вопросы. Почему именно старуха Элл? Разве не было другого места? Что скажет старуха на наш внезапный приход? Приехала ли ее внучка Берта? Если да, то нам лучше сразу развернуться и уйти.

Оказавшись во дворе, я снова застыл. Всем своим видом показывая матери, что дальше не намерен идти.

Она внимательно посмотрела на меня и рассмеялась:

– Не бойся, дурачок! В это время Элл никогда не спит. Наверное, уже давно хозяйничает по дому. Уверена, при виде нас начнет суетиться, накрывать на стол.

Я так понял, что моя мать и старуха Элл были подругами, причем очень близкими, раз мы могли вот так просто войти без стука.

Мама обняла меня за плечи, и мы вместе подошли к крыльцу.

– Сынок, дома спрятать твои работы оказалось сложнее сложного. Я долго размышляла, как поступить, и не нашла ничего более подходящего. Именно в этом месте твои замки под хорошим присмотром. Элл поставила их в большой комнате, на стол. Скажу сразу, она ими восхищена и не может налюбоваться. В общем, она в полном восторге. Пойдем.

Она уверенно распахнула двери, и мы вошли внутрь. Вдоль стены свисали связанные вениками пряные травы. На полу – маленькая полочка для обуви. Круглый связанный вручную коврик.

Мы разулись и вошли в дверь поменьше. В коридоре было темно, пахло базиликом и тмином.

– Элл, ты дома?

В одной из комнат послышался шорох и торопливые шаги. Навстречу к нам вышла старуха Элл.

Белые, как бумага, волосы уложены гребешком наверх. Старенький сарафан, однако, чистенький, местами потертый в манжетах и подоле. Сверху – черный фартук.

Она внимательно посмотрела на меня и улыбнулась.

– Рада видеть вас, молодой человек, в своем доме. Прошу не стесняться и проходить в комнаты. Пока вы осматриваетесь, поставлю чайку.

И они вместе с матерью направились в соседнее помещение. Кухня была вдвое меньше нашей. Справа – небольшая побеленная печь, на которой что-то кипело в чугунке. У окна – добротный деревянный стол с многочисленными полками снизу. Слева во всю стену – белый кухонный шкаф-сервант. На стеклянных полках – расписная посуда и чашки. Чуть ниже – банки со специями и солениями. На разделочной доске – мелко нарубленная зелень, с виду очень похоже на базилик и тмин.

Пока женщины щебетали, стоя у печи, я направился изучать дом. Следующая комнатка оказалась спальней. Железная кровать у стены, перина и три подушки одна другой меньше. У окна – многочисленные кадки с цветами.

Следующей оказалась гостиная. В центре – квадратный палас. У окна – допотопный телевизор, накрытый ажурной салфеткой. В углу – горшок с высоким фикусом. Вдоль правой стены – мягкий диван с высокими подлокотниками, а слева – деревянный стол с моими спичечными домиками.

Я сразу оживился. Сначала оглядел маленькую сторожевую башню, которую сделал всего за пару дней. Очень впечатляюще получилось. Башня размером с пол локтя. Открытая пасть летучей мыши и высокий шпиль с развевающимся флагом.

Я развернул ее к свету и сделал первый кадр. Затем еще парочку, но уже с разных ракурсов.

Следующим на очереди был маленький домик гнома, похожий на белый гриб. Круглая дверь сбоку и понатыканные по сторонам окошки.

Я сделал два удачных кадра и тут же повернулся к замку моей мечты. Чтобы запечатлеть весь замок целиком, пришлось отступить на пару шагов назад.

Увлекшись, я наступил на что-то мягкое. Повернувшись, увидел изящную ножку. Когда же поднял глаза, то от удивления чуть не выронил фотоаппарат.

Предо мной стояла Берта. Девочка была удивлена не меньше моего. На прекрасном лице читалось не только удивление, но и раздражение.

– Ты кто и что здесь делаешь?

Я стоял перед ней как трехлетний мальчик, пойманный за озорством. Если бы я мог говорить, то объяснил бы все в три счета. Но это было невозможно, а потому, я молчал.

– Ты почему молчишь? Отвечай!

Да уж, не о такой встрече я мечтал. В моих мечтах я был получше одет, а не в этой ужасной бесформенной вязаной кофте. Да и мог говорить. И встречались мы в цветущем саду, среди цветов, а не в доме ее бабушки. Одно меня невероятно радовало, что зубы успели подрасти, и я не казался таким уж монстром. Что и говорить, насмешка судьбы.

Ситуация стала меня забавлять. Как дурак стоял перед ней и улыбался. Трехлетний малыш перед зубрилкой-учительницей.

Поскольку девочка начинала злиться, я решил спасать ситуацию. Жестом пригласил ее присесть на диван. В ответ она лишь с вызовом скрестила руки:

– Воды в рот набрал?

Тогда я сел на край дивана и, отложив фотоаппарат, достал из кармана блокнот. Размашистым почерком вывел слова: «Я не могу говорить, болит горло. Эти спичечные замки принадлежат мне». После чего вырвал листок и передал ей.

Она прочитала строки и внимательно посмотрела на меня. В глазах читался неподдельный интерес.

– Сейчас, я припоминаю тебя. Ты следишь за мной, но я иногда ловлю твой внимательный взгляд.

Настала очередь мне удивляться. Раньше, мне казалось, что она не видит этого. Ведь даже ни разу не смотрела в мою сторону.

Берта вернула мне листок и продолжила:

– Так это значит твои спичечные домики? Ладно, фотографируй. Если не против, я посижу здесь на диване.

Удивительно, сначала набросилась на меня, а теперь сделала одолжение. Разрешила продолжить, хотя разрешение мной было получено ранее, от хозяйки дома, старухи Элл.

Перевернув листок, я написал пару строк: «Можно мне тебя сфотографировать вместе с замками?».

Берта согласилась. Тогда я взял со стола сторожевую башню и передал ей в руки. Она мило улыбнулась, и я сделал первый кадр. В этот момент я поймал себя на том, что больше в снимке меня интересовала именно Берта.

Когда в комнату вошла моя мать и Элл, я сделал множество удачных снимков и уже выключил фотоаппарат.

– Так, ребятишки, – старуха Элл протянула нам карамельные петушки, – Вы заслужили немного сладкого.

Мне так хотелось его попробовать, но я не позволил себе этого. Убрал в карман. Берта же принялась облизывать сладкий леденец, чем несколько смутила меня.

Старуха Элл обратилась ко мне:

– Мы тут с твоей матерью вспомнили, что через пару недель в соседнем городке пройдет ярмарка. Я отправлюсь туда с Бертой продавать леденцы. Так вот, почему бы не выставить твои спичечные замки тоже? Что скажешь?

Я не совсем понял, зачем мне это. Ведь спичечные замки были выстроены мной не для продажи.

Взмахом карандаша я вывел свой ответ на блокноте, который передал матери. Она громко прочитала вслух. Старуха Элл стала переубеждать меня:

– Если ты не хочешь продавать их, то и не станем. Мы просто выставим их на всеобщее обозрение, чтобы люди знали о тебе и твоем таланте. Ведь было бы настоящим преступлением скрывать твой талант.

Я задумался. Посмотрел на мать и, наконец, утвердительно кивнул.

– Он согласен, – мама просияла улыбкой. – Решено, значит Элл возьмет в аренду соседнюю лавочку, а я буду стоять за прилавком. Осталось только продумать, как довезти замки на место.

– О, милая, можешь об этом не беспокоиться, – Элл уверила ее, – я поеду на своем старом автомобиле и поставлю замки на заднее сидение. Ты сядешь впереди, а Берта – сзади, будет держать один из домиков.

– Отлично, значит решено, – мать была счастлива.

В отличие от нее я отнесся к этому намного спокойнее. Когда мы покинули дом старой Элл, мама обхватила меня за плечи и тихо сказала:

– Тебе нравится эта девочка?

Моему изумлению не было предела. Неужели было так очевидно. Я густо покраснел, но оправдываться не стал. Тогда она продолжила:

– Расслабься. Никто ничего не заметил. Я поняла это только по тому, как ты старательно на нее пытался не смотреть. Берта хорошая девочка, у тебя неплохой вкус.

Оставшуюся часть пути мы шли молча. Каждый был поглощен своими мыслями. У дома мать направилась в калитку, а я решил обойти дом и посмотреть на свой нож. Может быть, его уже кто-нибудь нашел.

Я подошел к нужному месту и заглянул меж кустов. Нож был на месте. Отлично. Сейчас я пока не придумал место, куда перепрятать его. Но обязательно придумаю.

Ведь его мог найти мой младший братишка или, еще хуже, отец. Тогда мне было бы несдобровать.

В животе громко заурчало. Я был голоден. Сначала я думал съесть леденец, но в последний момент передумал. Необходима была более серьезная еда. Например, похлебка или жареный картофель.

Я поспешил к дому. Мать, должно быть, уже хлопотала на кухне. Обычно в это время она первым делом готовила завтрак для всей семьи.

Когда вошел в дом, то услышал громкие голоса родителей. Судя по тону, они ссорились. Отец упрекал мать, а та слабо оправдывалась. Мне был непонятен предмет ссоры, и я решил проскользнуть незаметно через кухню в детскую.

Едва я открыл дверь на кухню, отец замолчал и посмотрел на меня. Я быстро взглянул на мать, она выглядела бледной и напуганной.

Стараясь не замечать тяжелого взгляда отца, я прикрыл за собой дверь. Едва сделал первый шаг, как услышал его вкрадчивый голос:

– А вот и наш герой, явился!

Я не понимал, в чем дело, пока отец не швырнул мне со всего маху в лицо вчерашнюю газету. В первую секунду я растерялся и не понял причину такой ярости. Но он быстро мне все разъяснил:

– Я там прочитал кое-какую надпись в самом низу, сделанную тобой. Кажется, там написано: «Я найду тебе нового мужа». Почерк явно принадлежит тебе, мой дорогой сыночек. Ведь только ты пишешь такими размашистыми каракулями.

Газета упала из моих рук на пол. Я сам написал эти слова, для матери. Но мне и в голову не пришло, что отец увидит и прочтет.

Мать вступилась за меня:

– Милый, это была шутка. Ты не так понял!

– Я все правильно понял, – он взревел на весь дом, – я слышал ваш разговор. Я запомнил твой ответ, как ты ответила, что никому не нужна с тремя детьми. Или думала, я конченый кретин?

Он схватил ее за шиворот и потащил в спальню. Швырнул на кровать и, захлопнув дверь, повернул ключ.

Я слышал, как она долбилась с той стороны, умоляя открыть дверь. Но он ее не слышал. Сейчас его интересовал только я.

Когда он подошел ко мне, то поднял газету с пола и оторвал кусок бумаги с моим почерком. Свернул в маленький шарик и, схватив меня одной рукой, стал заталкивать бумажный шарик мне в рот.

– Если ты еще раз, гаденыш, попытаешься влезть в наши с ней отношения, я убью тебя и закопаю в огороде. Сверху посажу яблоню как напоминание о тебе.

Я проглотил бумажку, и он ударил меня по лицу. В следующее мгновение схватил за ноги и потащил в чулан.

Наверное, стоило упираться и орать, но я оставался неподвижен. Если сопротивляться отцу, то это пробуждало в нем еще большего зверя. Он не выносил истерик и соплей.

Он затащил меня в темный чулан. Рассыпал на весь пол горох и заставил меня стащить штаны. Пока я выполнял приказ, он заслонил собой дверной проем, орал:

– Я выбью из тебя всю дурь. Сутки будешь здесь стоять, пока я не отпущу. Наказание тебе такое, за интриги, что плетешь за моей спиной. Хочу, чтобы ты зарубил себе на носу. Я никогда не откажусь от твоей матери. Это женщина моя. Никто не смеет ее у меня отнимать. Никто.

Он вырвал из моих рук стянутые штаны.

– Вставай на колени!

Мне не оставалось ничего другого, как повиноваться. Медленно я опустился коленями на твердый горох. Это было мучительно больно. Колени сразу же заболели.

– Посиди и подумай над своим поступком, мразь!

Он громко хлопнул дверью и выключил свет. Я оказался в кромешной тьме. Естественно, сразу смахнул с пола горох и сел нормально.

Ничего, ничего, пусть злится, а заодно знает, что я не люблю его. Что мать для меня – это мое все, а он абсолютно чужой человек.

Несмотря на то, что в чулане было темно, но также было сухо и тепло, я расслабился и откинулся на стену спиной.

В животе продолжало урчать. Сейчас я пожалел, что не съел хотя бы карамель. Где-то здесь хранилась картошка, морковь и капуста. Я поискал их руками. Кочан нашел тут же на полу, под полкой.

Оторвал широкий лист и стал есть. Даже не знаю, был ли он чистым. Мне было все равно, очень хотелось есть.

Где-то в глубине дома послышался женский плач. Мать плакала, продолжая биться о закрытую дверь. Мне тоже захотелось заплакать, но я сдержался. Продолжая жевать капустный лист, думал только о том, как сбегу из этого дома, когда придет время.

Что и говорить, а я все еще был жив. Что может быть хуже?

17 июня 1989 года

Мать вернулась к вечеру. В этот момент я сидел у окна и видел, как ее привезла старуха Элл на своей колымаге. Мама вышла из машины и направилась к калитке. В руках у нее была огромная сумка, которую она едва тащила за собой.

Конечно, я поспешил к ней на помощь. Но не успел выскочить во двор, как заметил, что отец опередил меня.

Он забрал из ее рук багаж и направился в дом. Когда мама увидела меня, то улыбнулась и помахала рукой.

– Сыночек, здравствуй! У меня хорошие новости для тебя.

Я вернулся в дом, и, выбрав самый дальний стул, сел за кухонный стол. В этот момент из детской выбежали братишка и сестра. Вместе они прыгали вокруг отца, пытаясь заглянуть внутрь сумки.

– Что там? Ты купила нам что-нибудь вкусненькое?

В ответ мама повесила на крючок дорожный плащ и отправилась к умывальнику вымыть руки.

– Да, я купила вам конфет и еще много чего вкусного. Помогите отцу разобрать сумку.

Их не стоило просить дважды. Они стали тянуть руки внутрь сумки, извлекая всевозможные пакеты с едой.

Я же сидел за столом и ждал новости, о которых говорила мать. Она вернулась на кухню, вытирая руки полотенцем.

– Итак, мои дорогие, – она поставила стул у плиты и села, – у меня для вас новость. Как вам известно, я ездила на ярмарку, чтобы показать работы моего сына Тома. Старая Элл расположилась в соседней лавчонке почти рядом с фонтаном. Это самый центр ярмарки. Так вот, я развернула покрывало и постелила на скамью. Сверху в ряд поставила спичечные замки, один за другим. Люди ходили мимо и заглядывали ко мне в лавку. Кто-то с интересом, кто-то без. В общем, народу было много. Я сидела подле и отвечала на вопросы, типа кто сделал и сколько стоит.

В этот момент отец отошел к двери:

– Пойду за водой схожу. Давно надо было принести, – и вышел за дверь.

Ему было неинтересно, что произошло дальше. Но мать это не огорчило, она продолжила свой рассказ. А вот меня очень задело его равнодушие. Но я не подал виду.

– На ярмарку приехала очень модная красивая барышня. Сразу было видно, горожанка. Блондинка в красном плаще и модных замшевых туфельках. Некоторое время она бродила по рядам, разглядывая товар. Несколько раз я теряла ее из виду. Но все-таки она появилась снова, подошла ко мне и стала разглядывать спичечные замки.

Я слышала ее возгласы: «Невероятно, просто потрясающе». Она не находила слов, чтобы выразить свои эмоции. В общем, она положила свой взгляд на твой замок в виде короны. Просила меня назвать цену. Естественно, я сказала ей, что экспонаты не продаются. Но она не унималась. Предлагала разные суммы за замок. Я была категорична. Тогда она стала расспрашивать, кто является автором и много ли еще таких работ.

Конечно, испытывая гордость за тебя, Том, я рассказала о твоем таланте. О том, как кропотливо ты сидишь над спичечными башнями и замками в своей комнате. Кроме этого, поведала ей о твоем таланте изображать работы на эскизе.

В общем, дамочка достала из кармана фотоаппарат и стала фотографировать твои замки. Потом сказала, что была бы не прочь сделать у тебя заказ. Но я отказала ей. Она была страшно расстроена. Тихо попрощалась и направилась к лавочке, где продавались кружевные платки. В какой-то момент я очень пожалела, что мы решили замки не продавать, ведь женщина предлагала огромные деньги.

В какой-то момент я отвернулась, чтобы налить себе чаю из термоса. Когда повернулась к прилавку, то увидела, что твой замок исчез. На его месте лежала пухлая пачка денег.

Мама достала из кармана ту самую пачку и бросила на середину стола.

– Здесь хватит на то, чтобы купить новый дом, отстроить сарай и приобрести еще пару коров. Даже еще останется.

Она посмотрела на меня странным взглядом. Что-то вроде сожаления и радости. Я достал из кармана блокнот и написал: «Мне очень жаль, что замок моей мечты был продан». Потом, немного подумав, добавил: «Но раз так случилось, купи мне маленький дом, где я стану жить один».

Сразу оторвал листок и протянул его матери. Прочитав строки, она скомкала и выбросила бумагу в мусорное ведро.

– Я подумаю, что можно с ними сделать. Но ты должен знать, что я очень и очень сильно люблю тебя, но еще больше, горжусь.

Конечно, мне было очень неприятно, что так произошло с моим замком-мечты. Единственное, что осталось от него, это фотоснимок. Но тогда я решил, что второго такого я не стану делать. Вместо него выстрою самую надежную и самую жуткую на вид крепость.

Я закрылся в детской и залез ногами на стул. Перед собой положил чистый лист бумаги. Выбрал самый острый карандаш. Рука сама собой стала двигаться, изображая высокие стены крепости.

За дверью я слышал, что вся семья села за стол, чтобы поужинать. Мать щебетала с отцом, а мои брат и сестра громко смеялись. Они были настоящей семьей. Любили и уважали друг друга. Я был там лишним.

Тогда я твердо решил, что никогда не женюсь и не заведу детей. Всю жизнь буду холостяком.

Забегая вперед, скажу, что на деньги, за которые был продан мой замок, отец купил себе новенький полноприводный пикап. На оставшуюся сдачу мама приобрела холодильник на кухню.

Мне же досталась лишь слава в нашей деревне. Старуха Элл разболтала всем о случае, который приключился на ярмарке. Теперь каждая собака в нашей деревне знала обо мне. Это было ужасно. При виде меня теперь каждый спешил поздороваться и просил выстроить для него замок в подарок.

Из-за этого я практически перестал выходить на улицу. Больше времени проводил за столом в детской комнате, рисуя новые эскизы.

27 августа 1991 года

Мое горло уже давно зажило. Когда начинал говорить, вместо слов слышался хрип. Чтобы можно было разобрать слова, мне приходилось говорить шепотом.

После того происшествия на озере, когда Альф повредил мне горло, прошло достаточно времени. С тех самых пор никто про него не слышал. Альф исчез.

Говорят, он уехал в город, где нашел хорошую работу. Конечно, я был безмерно рад этому обстоятельству, всем своим существом пытаясь забыть о случившемся. Однако, где-то глубоко внутри меня сидело неверие, что все позади.

В один из дней старуха Элл сообщила, что мать Альфа находится при смерти. Кто-то из местных жителей отправился в город, чтобы найти Альфа и привезти проститься с ней. Ведь никто не знал ни номера телефона, ни где именно он живет.

Это было настоящим ударом для меня. Значит, скоро он вернется назад к нам в деревню. Значит, скоро он снова придет за мной. Ведь я был уверен, что его обязательно найдут.

Все чаще я уходил на озеро с ножом в руке. Там, вдалеке ото всех, учился метать нож в дерево. Я делал это так рьяно, что вскоре дерево не выдержало и сломалось.

Тогда я придумал другую цель. Молодой дуб у скалы. Теперь я стал попадать чаще, это, безусловно, радовало меня и вселяло уверенность в своих силах.

– Привет, – послышался знакомый голос за спиной.

Я медленно повернулся и увидел Берту. Ее белокурые волосы были убраны в длинную косу, которую она перекинула через плечо. Голубой сарафан в пол и белые лаковые туфельки.

В ответ я лишь кивнул. Метать нож при ней я не хотел. Боялся, что рука дрогнет, и я промахнусь. Ведь ее присутствие продолжало действовать на меня.

Я убрал нож в карман пиджака и сел на скамью, рядом с ней. Нет, мы не были друзьями, скорей приятелями. Могли встретиться случайно на улице и поздороваться. Больше ничего.

Только один раз я подарил ей то самое фото, что сделал в доме старухи Элл. На той фотографии Берта была невероятной. Но на самом деле фотографии было две. Вторую я, конечно, оставил себе.

– Я завтра утром возвращаюсь в город к родителям. Вернусь как обычно, только через год.

Она явно ожидала ответа, но я молчал. Просто не знал, что говорить.

Тогда она поднялась со скамьи и встала напротив:

– Мы могли бы с тобой подружиться. Мне кажется, ты умеешь дружить. Не предашь и не разболтаешь секрета.

Меня так и подмывало сказать ей, мол, у тебя достаточно друзей. Тот парнишка постарше, Ион, все время ошивается подле нее. Настоящая дружба из года в год. Зачем ей дружба со мной?

Я поискал в кармане пиджака свой блокнот, на котором написал ответ. Берта прочитала вслух:

– Поговорим об этом через год.

Такой ответ ее не удовлетворил. Она вернула мне листок и раздраженно топнула ногой:

– Мне нужен твой ответ здесь и сейчас. Если я тебе не нравлюсь, то так и скажи. Ты не можешь лгать и изворачиваться. Скажи прямо.

Я вконец запутался. Сидел как дурак, не понимая, что именно она хочет от меня услышать. Поразмыслив немного, я написал ответ.

– Мы не можем быть друзьями. Извини.

Она была раздосадована. Скомкав листок, убрала его в карман сарафана.

– Я запомню это, – прошептала она, отступая.

На миг мне показалось, что она помрачнела. Но только на миг. Берта глубоко вздохнула и улыбнулась:

– Не бери в голову, я не всерьез. Нужна мне дружба с тобой как собаке пятая нога. Я тебя проверяла.

Затем развернулась и пошла прочь. Я еще долго сидел на скамейке и смотрел ей вслед. Наверное, это был момент, когда я упустил свой шанс признаться ей. Но тогда мне было всего одиннадцать лет. Что я мог знать о женщинах и их чувствах.

Я вернулся домой и закрылся в чулане. Сев на пол, я стал писать Берте письмо. В нем я решил написать о своих чувствах, любви и ревности. Вначале написал о том, как впервые увидел ее. Как любовался. Затем о ее танце с Ионом. Да много чего написал, сейчас уж и не вспомнить.

Когда письмо было готово, то сложил его под скатерть на кухне в надежде передать его Берте, когда та будет уезжать. До утра еще было время обо всем подумать, взвесить и может даже переписать.

Я помог матери подоить корову. Покормил курей и кроликов. Вынес из помойного ведра. Перемыл посуду и уже собрался ложиться спать, как услышал голос сестры. Она вместе с отцом и младшим братом сидели в гостиной.

Мари стояла под яркой лампой и зачитывала вслух знакомый текст. Сначала я хотел пройти мимо, но услышал имя Берта и застыл на месте. Господи, я не верил своим ушам, Мари читала мое письмо. Причем делала это с издевкой, намеренно ломая слова.

Братишка катался со смеху на диване, а отец с ехидством просил зачитать еще понравившийся момент.

Возмущению моему не было предела. Не думая о последствиях, я влетел в комнату и вырвал у сестры из рук письмо.

Сначала, при виде меня, сестра растерялась, но затем громко рассмеялась.

– Ты жалкий неудачник-ухажер. Слово «влюблен» пишется с одной «н».

Вы не представляете себе, как мне хотелось ее ударить. Ударить с такой силой, чтобы голова отвалилась. Но я не посмел, ведь она девчонка. Единственное, что я позволил себе, так это прошептать как можно громче:

– Тварь!

Она услышала меня. Прочитала по взгляду и губам. При ней я скомкал злосчастное письмо и вышел из комнаты.

После того случая я больше не испытывал к сестре теплых чувств. Мне стало наплевать на нее. Никаких иллюзий о сестринской любви. Все, что я делал для нее, было лишь долгом брата.

01 сентября 1991 года

Это было пасмурное, дождливое воскресенье. Все жители нашей деревни вышли на улицу. Черные плащи и черные зонты медленно двигались по узенькой дорожке, что вела на кладбище.

Раньше я никогда не видел покойников. Только читал в книжках. В них они были представлены как спящие люди с закрытыми глазами.

В тот холодный день я вместе со всеми жителями вошел в дом к покойнице, чтобы проститься. Умерла мать Альфа. Поговаривали, что она умерла от тоски. Хотя официальной версией был рак легких.

Маленькая старушка лежала в собственной гостиной, в деревянном гробу. Белоснежное платье и платок на голове. Белое лицо и синие губы. Руки сложены на груди, а меж пальцев горела свеча. Она выглядела спящей. Хотя было видно, что рот у нее был зашит белыми нитками, а руки перевязаны веревками.

Женщины сидели вдоль стены и плакали. У изголовья стоял священник и читал заупокойную литургию.

Когда священник закончил, гроб заколотили и мужчины вынесли его на улицу. Процессия медленно двинулась в сторону кладбища.

Все шли медленно и молча. Я тоже шел вместе с остальными. В такие минуты в голову приходят мысли о вечности. Никто и ничто не вечно. Все мы умрем, рано или поздно. Впереди шли молодые женщины. Они говорили тихо, но все же мне удалось услышать их разговор.