Читать книгу Сага о халруджи. Последний исход. Книга четвертая - Вера Александровна Петрук - Страница 1

Люди шли медленно и осторожно, словно двигались по предательской болотной топи, а не по сухой глине такыра. Мягкие лапы верблюдов ступали неслышно, вьюки были крепко привязаны к седлам, украшения и серьги сняты, а ножны и колчаны обмотаны тряпками – ни один звук не должен был их выдать. Все было продумано до мелочей, ведь путники двигались через земли керхов, не щадящих никого, кто осмелился вступить во владения смерти.

Арлинг приложил к камню другое ухо и продолжил слушать. Один из людей смазал мозоль тыквенным маслом. Тяжелый аромат разливался густыми волнами в неподвижном пространстве пустынного полдня. Досадная мелочь, которая могла стоить им жизни. Погода была безветренной, и запахи распространялись на большие расстояния.

Халруджи перекатился на живот. Новые запахи родились на ноздрях, собрались на кончике носа, поднялись к переносице, и, наконец, обрели смысл где-то в голове. Теперь он различил запах их пота. Пятеро кучеяров были молоды, двое переступили порог зрелости, один был его ровесником. Все здоровы, крепки и выносливы. Осторожные движения, легкий, вкрадчивый шаг и внутреннее напряжение выдавали в них людей, привыкших иметь дело со смертью. Они могли быть наемниками или охотниками, но была еще одна догадка, которая заставляла сердце Арлинга биться чаще. После долгого скитания по сухой глине Восточного Такыра им должно было повезти. И хотя группу учеников, направляющихся в Пустошь Кербала, нельзя была назвать большой удачей, судьба дала ему шанс. И Регарди не должен был его упустить.

Казалось, прошла вечность, с тех пор как он покинул Иштувэга. В охваченном болезнью городе халруджи оставил много мертвецов, но двоих забрал с собой. Наемницу Хамну по прозвищу Акация, следовало убить еще в Туманной Башне, куда она проникла, охотясь на Сейфуллаха, но вместо этого сама попала в ловушку. «Бледная Спирохета» оказалась коварным противником, перед которым было не под силу устоять даже етобару. Поддавшись внезапному порыву, Регарди спас умирающего врага, собираясь свести с ним счеты позже, но старый кучеярский обряд джаган-джаган, на который он необдуманно согласился, его обезоружил. Арлинг не мог убить племянницу человека, который дал ему новый дом, семью и надежду. Они расстались с Хамной неделю назад, не сказав друг другу ни слова. Она отправилась в Самрию, где собиралась дожидаться его для последнего боя, а он продолжил плутать по звенящему пустотой такыру в поисках Пустоши Кербала, последней крепости серкетов, где надеялся найти имана. Возможно, еще живого.

Вторым мертвецом, которого он забрал из Туманной Башни, был Сейфуллах. Сраженный спирохетой, последний из рода Аджухамов был больше похож на высохшую мумию, чем на пышущего здоровьем кучеяра-острослова, который по прихоти судьбы и решению имана стал господином Арлинга. Сейфуллах должен был помочь ему исправить ошибки молодости, но изменил судьбу. Регарди до сих пор не знал, кому больше нужно было его служение халруджи – Аджухаму или ему самому. С тех пор как Арлинг поклялся в верности Сейфуллаху, прошло много лет. В первые годы халруджи ненавидел заносчивого кучеяра, с трудом справляясь с собственной гордостью, но когда в его жизнь бурным самумом ворвалось прошлое, а Аджухам едва не погиб в ловушке керхов, Арлинг, наконец, сделал выбор.

Его бывший друг Даррен, ставший Карателем, не должен был появляться в Сикелии и бросать вызов империи драганов, много веков правившей городами кучеяров. «Освобождение» Сикелии началось жестоко – с уничтожения Балидета, нового дома Арлинга, где он надеялся забыть Магду и обрести покой на пороге старости. Надеждам не суждено было сбыться. Магда навсегда поселилась в его сердце, терзая своим бессмертным образом, покой превратился в мираж после Боев Салаграна, а года рассыпались, словно песок, переносимый ветром с одного бархана на другой.

Даррен позвал Арлинга с собой, но халруджи выбрал другой путь. Ведь Даррен Монтеро и Арлинг Регарди были давно мертвы, а Маргаджан и ученик имана не могли служить одному богу. Каратель верил в справедливость Подобного, серкета, который правил «райскими» землями за Гургараном, куда так желали проникнуть драганы, остановленные непроходимыми горами. Арлинг же был предан иману, который много лет назад объявил Подобному войну. И то, что эта война была почти проиграна, ничего не меняло. Уже давно не было ни Балидета, ни школы имана, ни самой Сикелии, но Регарди оставался халруджи, поклявшийся в верности Сейфуллаху и давший клятву соблюдать обеты Махди.

Туманная Башня, где он нашел умирающего Аджухама, стала маяком. Там, где царила тьма, он оставил сомнения и боль, туда, где горел свет – невидимый, но согревающий теплом, он взял решимость и гнев. Время утекало, словно кровь, но ему нужно было успеть – успеть вытащить Сейфуллаха из пустыни, пока болезнь не истощила его, успеть спасти имана из Пустоши, пока серкеты не отправили его Подобному, успеть предупредить Сахара о том, что Скользящие догадались, кто скрывался под маской Великого Судьи, успеть спасти мир, который исчезал под песками самумов, насылаемых Маргаджаном. Но больше всего ему хотелось, чтобы спасли его, вернули в теплый и уютный мир далекого Балидета, который исчез до того, как он понял, что полюбил его.

Аджухам шевельнулся, и Арлинг поспешно направился к нему. Неделю назад Сейфуллах пришел в себя, но пустыня, солнце и отсутствие воды делали то, что не успела сделать болезнь. Последний из рода Аджухамов умирал, и Регарди не знал, какому богу молится, чтобы юному кучеяру сохранили жизнь. Нехебкай давно смеялся ему в лицо, оглушая зловонием смерти.

– Держись, – прошептал Арлинг, сжимая слабую руку кучеяра, еще покрытую корками от засохших язв.

Несколько дней назад у Сейфуллаха исчез кашель, срывающий в кровь горло, и он стал задыхаться, пугая халруджи долгими приступами удушья. В Школе Белого Петуха Регарди учили, как останавливать кровь и заживлять раны, нанесенные оружием противника, как вправлять кости и суставы, как лечить переломы, и какие травы принимать при отравлениях. Но что делать с человеком, умирающим от Бледной Спирохеты, Регарди не знал. Запас лекарственных трав, который оставил ему в подарок иман, был израсходован Хамной, когда она пыталась спасти его от белого журависа в Туманной Башне. В бурдюках еще оставалась вода, но Сейфуллах отказывался пить, сжигая Арлинга гневным взглядом, когда он насильно разжимал ему зубы, чтобы влить в больное горло немного влаги. Они не разговаривали. Временами Регарди чувствовал на себе взгляд кучеяра, но не был уверен, что тот узнает его.

Их путешествие приближалось к концу. Пустошь Кербала, когда-то заветная мечта всех учеников Школы Белого Петуха, а теперь – последний оплот серкетов и тюрьма имана, появилась на горизонте в тот день, когда Регарди уже поверил, что сбился с пути.

Арлинг знал, что шел к врагам, но, несмотря на то что у него было много бессонных ночей в пустыне, он так и не смог придумать четкого плана действий. Остались одни желания и порывы. Проникнуть в крепость, отыскать лекарства для Сейфуллаха, спасти имана. Убить тех, кто захочет ему помешать. Как-то учитель сказал ему: «Гнев – это то, что позволяет людям убивать врагов». Арлинг чувствовал себя злым и готовым убить весь мир. Но иман учил также и о том, что наступать нужно только тогда, когда видишь у врага пустоту. Слепой Регарди не мог видеть Пустоши Кербала, но ощущал ее мощь и силу, которые обещали уничтожить любого, осмелившегося проникнуть в нее без спроса.

Словно скрюченный палец мертвого великана, цитадель вырастала из глиняного тела такыра и упиралась в небо острым когтем. Она напоминала Туманную Башню, только была гораздо старее. От нее пахло временем. Дряхлые стены обветшали под ветрами тысячелетий, покрывшись трещинами и рытвинами, словно кожа больного. Арлингу казалось, что он слышал скрип каменной кладки, изнывающей под собственной тяжестью, но то лишь свистел ветер.

Его надежды проникнуть в крепость серкетов таким же способов, как в Туманную Башню, не оправдались. И хотя покореженные стены обещали легкий подъем, глубокий ров и смена часовых, которых он чувствовал у висячего моста, заставили его задуматься. Со дна рва вопреки законам пустыни поднимались туман и влажные испарения. Как он не прислушивался, понять, что происходит в глубине, не удалось. Порой казалось, что откуда-то доносится рев зверей, а в другой миг звуки искажались, превращаясь в шум падающей воды, которой в этой части такыра быть не могло. Впрочем, имея дела с серкетами, нужно было быть готовым ко всему.

Дождавшись темноты и оставив Сейфуллаха с верблюдами в излучине старого узбоя, Регарди сделал вылазку, чтобы изучить ров, но приблизиться к пустоши не сумел. Когда до цитадели оставалось тысяча салей, Арлинг внезапно остановился, замерев с поднятой над землей ногой. Интуиция не подвела. Из трещины медленно выползала змея, спеша присоединиться к остальным тварям, которые вдруг заполонили пространство. Они были похожи на карликовых эф, но точно определить породу, как и ядовитость, было сложно. Однако он был уверен, что их появление не было случайным. Магия серкетов, или зов луны, но что-то заставило этих змей выбраться на поверхность и сплести вокруг Пустоши непроницаемую паутину из своих тел. Змеи клубились, извивались и скользили друг по другу, закрывая подступы к цитадели. «Там, где видишь полноту, отступай», – говорил иман. Тварей было много, их нельзя было перепрыгнуть, по ним нельзя было пройти – Арлинг отступил.

Побродив вдоль границы земли со змеями, Регарди решил пробраться к Пустоши днем, но солнце не помогло. На стенах крепости чувствовались люди, а когда он попытался подползти ко рву, забелив одежду глиной, очень скоро был вынужден повернуть обратно. Едва Арлинг переступил невидимую черту, как под землей послышалось шевеление, и он едва успел откатиться в сторону. За первой змеей появилась другая, за ней – третья, и уже через секунду вся глина впереди была покрыта юркими телами чешуйчатых тварей.

Заняв выжидательную позицию, Регарди принялся наблюдать. Время подхлестывало, утекая, словно последняя вода из бурдюка, но Арлинг не мог рисковать, вступая в схватку со змеями. Если его укусят – а это должно было случиться непременно, и если гадины окажутся ядовитыми – а шансы на это были велики, то Сейфуллах вряд ли доживет один до следующего дня.

Наблюдать за Пустошью Кербала было не интереснее, чем подглядывать за одинокой старой женщиной, чей быт размерен и прописан до мелочей. Арлинг потратил два дня, но лазейку в крепость, так и не обнаружил. Цитадель казалась бы вымершей, если бы не смотровые у ворот, которые сменялись каждые три часа. Никто не выходил и не входил, но Регарди слышал неясные шумы под землей, которые отдаленно напоминали человеческие голоса. Жизнь царила там – под пустынной поверхностью такыра.

На третий день, когда в бурдюке остался глоток воды для Сейфуллаха. и Регарди был готов штурмовать крепость в любое время суток, ему, наконец, повезло. Со стороны иштувэгского тракта появилась группа людей, которая двигалась по направлению к Пустоши. Сначала он принял их за серкетов, возвращавшихся домой, но среди путников было много юношей, почти мальчиков, и внезапная догадка заставила его улыбнуться.

Верблюдов пришлось оставить. Арлинг отвязал их, решив, что сможет найти животных, после того как спасет имана и достанет лекарства для Аджухама. Верить в успех и быструю победу, направляясь в логово врага и выдавая себя за врага, было легкомысленно, но Арлинг надеялся, что долго в Пустоши не задержится.

Закинув руку Аджухама себе на плечи, он осторожно поволок его, надеясь, что мальчишка не умрет по пути. Если его расчеты были верны, они встретятся с учениками за вторым барханом. Осталось надеяться, что его драганская внешность не станет препятствием. В мире шла война, и расовая терпимость в Сикелии истончалась быстрее, чем глыба льда на раскаленном песке.

К счастью, кучеяры не стали стрелять из луков, а остановились, дожидаясь их приближения. Когда Арлинг с Сейфуллахом подошли достаточно, чтобы можно было разглядеть, что один из них – умирающий кучеяр, а второй – потрепанный пустынью драган, путники заметно расслабились.

Когда до группы оставалось пять салей, расстояние, которое, согласно кучеярским обычаям, должны были соблюдать незнакомцы при встрече в пустыне, Арлинг положил Сейфуллаха на песок и опустился на одно колено. От того насколько хорошо он знал традиции кучеяров, зависело многое. Равно как и от его умения лгать и притворяться зрячим.

– Слава Нехебкаю, сохранившему вас в пути! – произнес халруджи, обращаясь к старшему. От него пахло усталостью и листьями заразихи – очевидно, кучеяр жевал их, чтобы перебить чувство голода. Имя Индигового Бога стало мостом через пропасть, а когда Регарди начертал на песке ворота – символ Пустоши, который он помнил со времен школы, напряжение кучеяра, так же, как и его пальцы, сжимающие кинжал под плащом, ослабли.

Поколебавшись, мужчина шагнул вперед и положил ладонь на знак, начертанный Арлингом.

– Слава Изгнанному, – хрипло сказал он, пытливо посмотрев на Регарди. Обычай требовал, чтобы Арлинг взглянул ему в глаза, но халруджи помог ветер, взметнувший сухую пыль с глиняной корки. Регарди зажмурился, ощущая прохладу лезвия в рукаве. Пусть оно будет наготове.

Молчание затягивалось. Кучеяр не сводил с халруджи глаз, и Арлинг понял, где допустил ошибку. Тайное слово – вот, чего от него ждали. Начертав знак пустоши, он забыл произнести тайное слово, которое имела каждая социальная группа Сикелии. Караванщик, попавший в беду в пустыне, мог рассчитывать на любую помощь другого купца, только произнеся тайное слово. Обычному путнику, пережившему нападение керхов, дали бы воду и позволили бы доехать до ближайшего города, но знавший слово мог рассчитывать, что его проведут до родного поселения или даже поделятся товаром – ведь он был своим. Регарди хорошо помнил тайное слово купцов, которое ему как-то разболтал пьяный Сейфуллах, но никак не мог вспомнить, что именно говорили друг другу учитель и серкеты, приезжавшие в школу.

Ветер назойливо скреб по сухой глине, а от кучеяра исходил острый запах пота, выдавая его нетерпение. Сзади зашевелился Аджухам, и Арлинг понял, что пытался пролезть через узкое окно, когда рядом была распахнута дверь.

– Саболлет, – прошептал халруджи, надеясь, что тайное слово учеников боевых школ Сикелии не поменялось за то время, что он служил у Сейфуллаха.

Кучеяр протянул ему руку, и Арлинг незаметно выдохнул. Первая победа далась легко, но самое трудное оставалось впереди.

– Меня зовут Амру Батыр, – представился Регарди, используя имя, когда-то придуманное для него Аджухамом. – Я учитель из Школы Дальнего Берега за Иштувэга. Со мной был еще один учитель и десять учеников, которые должны были пройти Испытание Смертью. Нам не повезло встретиться с керхами. Почти весь наш отряд погиб. Нехебкай пощадил меня, чтобы я смог спасти этого мальчика, лучшего ученика Школы Дальнего Берега, – Арлинг кивнул в сторону Сейфуллаха. – Керхская ведьма поразила его неизвестной болезнью, прежде чем я убил ее. Если вы поможете нам добраться до Пустоши, я буду вашим должником. Этот мальчик достоин того, чтобы стать серкетом. Я хоть и драган, но прожил в Сикелии много лет и знаю о том, как нужно быть благодарным. Да умножит Нехебкай ваши силы.

За свою жизнь Арлинг придумал столько лжи, что из нее можно было строить города. Пусть эта маленькая ложь окажется правдивой.

– Мне не нужны твои благодарности, Амру Батыр, – произнес кучеяр в ответ.

«Я убью тебя первым», – решил Арлинг, чувствуя, как в нем закипает злость. Но кучеяр продолжил, и гнев Регарди остыл, как котел с закипевший водой, который быстро сняли с огня.

– Помочь тем, кто идет путем Изгнанного, наш священный долг. Меня зовут Аттей, я старший учитель из Школы Морской Птицы в Самрии. Мы были в дороге два месяца и потеряли шестерых. Я проведу вас до цитадели, чтобы этот мальчик мог пройти Испытание Смертью.

«Значит, быть Сейфуллаху серкетом», – подумал Арлинг, чувствуя, как огромная глыба, давно лежащая у него на плечах, начинает трескаться. Пройдет еще немало времени, прежде чем она станет крошиться, и ее вес облегчится, но у него словно прибавилось сил.

Атрея как-то сказала ему: «Когда ты танцуешь, рука держит ветер, а нога делает шаг». Арлинг танцевал с ветром уже много дней, но первый шаг сделал только сейчас. Он должен был верить. Верить с любовью, что в мире еще есть место надежде. А если надежды нет, то оставалось смириться с приближением конца.

***

Аттей сдержал слово и провел их до самой крепости. Участок со змеями они миновали, переступая по едва заметным камням, на которые указывал учитель из самрийской школы. Сам Регарди никогда не обратил бы внимания на едва выступающие из земли булыжники, но сейчас старательно запоминал каждый шаг – ведь возвращаться придется тем же путем.

Когда до крепости оставалось сто салей, Аттей остановился.

– Дальше идти нельзя, – сказал он, слезая с верблюда. – Будем ждать.

Недовольный задержкой, Регарди подошел к невидимой границе, пытаясь понять, что за ловушка скрывалась под сухой коркой глины. Змеи? Ямы с острыми кольями? Последняя догадка оказалась почти верной. Словно прочитав его мысли, Аттей подобрал с земли глиняный комель и бросил вперед. Комок с глухим стуком ударился о землю, которая тут же осыпалась под ним, обнажая глубокие пустоты. Арлинг долго прислушивался, чтобы уловить звук падения глиняной осыпи, но так ничего и не услышал. Яма с рваными краями казалась бездонной.

– Отсюда начинается Ихамагор, последний город серкетов, – терпеливо объяснил Аттей, – Скользящие основали его после того, как ушли от кучеяров. Хотели превратить город во вторую Самрию, но Нехебкай решил иначе.

Учитель обернулся на группу учеников и, убедившись, что их не слышат, продолжил шепотом:

– Им это знать пока не надо. Говорят, что первые серкеты прогневали Изгнанного тем, что уничтожили Подобного. За это он опустил их город под землю. Сейчас от него только башня осталась. Тот ров, что вокруг крепости, – это верхний ярус города. Серкеты сами его откопали. Только они знают, как подойти к Пустоши и не провалится. Поэтому мы ждем, когда нас проводят. Но ты меня лучше не слушай. Ученикам мы по-прежнему рассказываем о землетрясении, которое уничтожило город Скользящих. Со временем они сами все узнают. И сделают выбор.

Иман никогда не рассказывал Арлингу о городе серкетов, но настораживало иное. Странные речи вел тот, кто учил будущих слуг Нехебкая. Кого Аттей имел в виду под первыми серкетами? Тех, кто все еще верил в Септорию Первого Исхода? Отчего в его голосе слышались сарказм и ирония? И какой выбор должны были сделать ученики после Испытания Смертью? Похоже, Аттей свой выбор уже сделал. Если верить тому, что Регарди случайно подслушал в Туманной Башне, первых серкетов в Цитадели уже не осталось, и, вероятно, Аттей тоже знал это.

– Ты часто бывал здесь? – Арлинг спросил, не думая, стараясь избавиться от тишины, назойливо звенящей в ушах, и едва не допустил ошибку.

– Смешной вопрос, – усмехнулся Аттей, – но для драгана простительный. Я вырос в Пустоши, но Нехебкай сказал мне, что я должен стать учителем. Настоятель не хотел, чтобы я уходил, но мешать не стал. А ты, говоришь, учитель танцев? Я слышал о Школе Дальнего Берега. Ее основал легендарный Джемагул, третий воин Нехебкая, который учился с самим Махди. Как случилось, что тебе разрешили сопровождать группу избранных к Пустоши? Ничего личного, но ведь ты драган. Насколько я знаю, старик Джемагул всегда трепетно относился к традициям.

Арлинг почувствовал скользкую тропу и ответил со всей осторожностью, на какую был способен.

– «Бледная Спирохета» не знает, чем драган отличается от кучеяра. Когда в Иштувэга разразилась эпидемия, мы не остались в стороне. Многие учителя погибли. У Джемагула не было особого выбора, да и у меня тоже.

Вот так, немного трагичности ложь не испортит. Школа Дальнего Берега была выбрана им не случайно. Еще во времена его ученичества она считалась самой закрытой. Иман даже предполагал, что Джемагул мог быть убит етобарами, с которыми имел серьезные разногласия, а его место с тех пор занимал ставленник клана душителей. Как бы там ни было, но Аттей должен был знать о школе из Иштувэга не больше, чем Арлинг.

Неприятный разговор был прерван появлением проводника из Пустоши, и Регарди вздохнул свободней. В молодости ему удавалось лгать лучше.

Серкет оказался пожилым кучеяром, от которого пахло старостью и временем, впрочем, как и от самой Пустоши. Его движения были плавными и неторопливыми, а шел он так, словно постоянно танцевал медленный газаят. Он почти не разговаривал с ними, знаками показывая, куда следует наступать. Когда Арлинг различил особый, едва уловимый аромат, которым по необъяснимой причине пахла кожа всех серкетов – и даже имана, ему стало спокойнее. Хоть что-то в этом мире оставалось прежним.

Пустошь Кербала, мечта всех учеников боевых школ Сикелии, последний оплот Нехебкая в мире людей, а теперь – гнездо предателей, выросла перед ними неожиданно, словно сама цитадель в нетерпении приблизилась, чтобы принять путников в свои объятия. Когда они двигались по висячему мосту надо рвом, Арлинг бросил вниз камешек. Три, четыре, пять салей… Через десять секунд камень стукнулся о стенку рва, после чего звук растворился в тишине, словно их накрыли колпаком, под которым не было ни времени, ни старости, ни молодости, ни жизни. Арлингу захотелось задержаться, чтобы понять, чем именно были вызваны ощущения безвременья, но серкет поторапливал, шелестя сухими кучеярскими словами. Миновав мост, халруджи понял, что спасение имана из Пустоши будет относиться к чуду. Пройти пятьдесят салей по участку, который хорошо просматривался и простреливался со стен крепости, было невозможно. Оставалось два варианта – проползти по дну рва или найти тайный подземный ход из Пустоши, который вывел бы их далеко за пределы территории со змеями. Последний вариант нравился ему больше, так как исследовать на себе ловушки рва, Регарди не хотелось.

Ворота закрылись с мягким хлопком, отрезав их от солнца и зноя. В Восточном Такыре всегда было светло – даже ночью, когда огромная луна и яркие звезды занимали весь небосклон, заливая сухую глину матовым светом. Оказавшись в крепости, они погрузились в царство тьмы.

Петляющий и плавно опускающийся вниз коридор сменился узкой лестницей, где с трудом расходились два человека. Стали попадаться серкеты, которые останавливались на небольших площадках, почти втискиваясь в стену, и терпеливо дожидались, когда они пройдут мимо. Вспоминая тех Скользящих, которые приезжали в Школу имана, и тех, которых он изредка встречал в разных городах Сикелии, Арлинг не мог найти сходства. Скользящие из городов были скитальцами, потрепанными жизнью и пустынными ветрами, изгнанными и гордыми, с каменным стержнем невидимой силы и могучим знанием солукрая, пусть и искаженного, в сердцах. Серкеты из Пустоши казались сытыми и довольными хозяевами мира, которые отказались от его суеты и роскоши, погрузившись в молитвы. Многие из них перебирали в пальцах бусы, похожие на те, которые использовали священники Амирона из далекой Согдарии. Здесь, в Пустоши Кербала, родина Арлинга казалась не более реальной, чем Нехебкай, имя которого было на устах каждого серкета. «Слава Нехебкаю!» – приветствовали они друг друга, и Регарди не мог избавиться от ощущения, что стал зрителем плохо поставленного спектакля.

Чем ниже они спускались, тем влажнее становился воздух. Арлинг предположил, что где-то поблизости протекали подземные воды – те самые, о которых рассказывал учитель. По словам имана, вся Сикелии была пронизана подземными реками, которые, словно кровеносные сосуды питали ее сердце, не давая засохнуть от вечного зноя.

Лестница неожиданно закончилась, обрушив на странников пространство огромного зала, который казался почти необъятным после узости спуска. На миг Арлинг потерялся, чудом удержавшись на краю карниза, который вился по стене подземной пещеры, опускаясь к подножью озера. Водоем заполнял весь зал, искажая звуки и отбрасывая на лица людей причудливые блики. Халруджи потребовалось время, чтобы определить, что поверхность воды испещрена островками и веревочными мостами, которые вели в многочисленные лазы и коридоры по ту сторону озера. Своды пещеры были густо изрезаны карнизами и уступами, по которым ходили люди в мантиях. Воздух шелестел от их плавных шагов и многоголосого шепота, повторяющего имя Нехебкая. Арлингу казалось, что бог серкетов проник ему в рот, прилепившись к горлу назойливой шелухой, которую ничем нельзя извлечь – только проглотить.

Лента карниза плавно отделилась от стены и подвела их к небольшому острову, который висел над водой на расстоянии меньше саля, соединяясь с другими островами веревочными мостами. Искушение забыть обо всем и окунуться с головой в темную глубь стало почти непреодолимым.

Когда Аттей вдруг остановился и принялся кланяться, Арлинг спохватился и, опустив Сейфуллаха, запоздало преклонил колени перед четырьмя серкетами, которые ожидали их на острове. Как бы он не хотел выделяться, его уже заметили и пристально разглядывали. Кто-то однажды сказал ему, что Скользящие умели читать мысли. Если это так, то его разговор с ними будет коротким. В зале было не меньше полсотни человек. «Скольких серкетов ты убьешь, прежде чем умрешь сам?» – пронеслось у него в голове, но другой голос, родной и близкий, прошептал: «Не зови смерть, Арлинг. Не спеши. Отдохни от нее, а она пусть отдохнет от тебя». Магда, его любимая Магда, как всегда пришла ему на помощь. «Еще немного, – подумал он, наслаждаясь ее близостью. – Милосердие к врагам – роскошь, которой у меня нет».

Вернувшись к четырем серкетам, застывшим, словно восковые фигуры, Арлинг вскоре понял, кто именно вышел их встречать. «Воины Нехебкая», особая каста Скользящих, владеющая тайным знанием Солукрая, были воплощением загадки, вместилищем тайных знаний и сокровищ, которые не имели блеска золота, но сверкали ярче солнца. В них было то, что всегда манило его в имане и заставляло грезить об Испытании Смертью. Они были опасны. Опаснее ивэев, отупевших от смерти и трупов, опаснее керхов, выжженных пустыней, опаснее его мыслей, которые цеплялись за прошлое, оголяя слабости и обрекая на поражение.

Серкет, стоявший впереди, внимательно выслушал Аттея, и, когда тот закончил, простер к ним руки, словно желая обнять странников, от которых еще веяло жаром такыра и зноем. Арлинг замешкался, гадая, что мог означать этот жест, но тут один юноша, который пришел с Аттеем, отделился от остальных и, подойдя к Скользящему, опустился перед ним на колени. Он так и остался сидеть у ног серкета, тогда как тот продолжал стоять с простертыми к ним руками.

«Бертран», – догадался Регарди, вспомнив, как звали настоятеля Пустоши. Всех ли гостей встречал лично главный жрец Нехебкая, или долгое отсутствие новых учеников, вызванное войной и вмешательством Подобного, заставило его изменить традиции? Человек, предавший имана, не имел права улыбаться. Волна неприязни захлестнула, усилившись, когда раздался голос врага.

– Я приветствую вас с особым удовольствием. То, что вы хотите предпринять, есть славнейшая из задач, но она нелегка. Прежде чем пройти Испытание Смертью, вы должны в совершенстве овладеть телом и разумом, забыть о себе и жить только для того, чтобы славить имя Нехебкая.

Положив руку на макушку коленопреклоненного юноши, Бертран сказал с улыбкой, заглядывая в его глаза:

– Можешь ли ты сделать это?

– О, Бертран-дар, сделай меня достойным служить Нехебкаю! – с жаром ответил тот, добавив к имени настоятеля уважительное слово, и Регарди склонил голову, скрывая эмоции. Слишком много безумной преданности звучало в голосе будущего серкета, но Бертран остался доволен.

Подойдя к каждому из учеников, настоятель задал тот же вопрос: «Будешь ли ты следовать путем Нехебкая под моим водительством?», и все они ответили: «Буду».

Наконец, он приблизился к Аттею, Арлингу и Сейфуллаху, которые стояли поодаль.

– Ты проделал большую работу, Аттей, – обратился он к учителю самрийской школы. – Мое благословение всегда с тобой. Эти юноши станут новой надеждой серкетов.

Аттей почтительно склонился, но от Арлинга не ускользнуло напряжение в поклоне кучеяра. Он стоял перед Бертраном, словно жертва перед хищником, хотя Аттея вряд ли можно было назвать беспомощным. А когда Бертран отвернулся, обратив внимание на Регарди, Аттей едва заметно выдохнул, словно опасался, что помимо приветствия настоятель скажет что-то еще.

– И тебя мы рады видеть в нашей обители, учитель Амру из Школы Дальнего Берега, – повернулся Бертран к Арлингу. – Чувствуй себя, как дома, и не беспокойся за своего ученика. К нам уже приводили таких больных. Мы вылечим его, и он еще долго сможет служить Нехебкаю.

За годы служения Сейфуллаху Регарди научился хорошо кланяться, поэтому вложил в поклон Бертрану столько уважения, почтения и благодарности, сколько это было возможно. Аджухам, который любил повторять, что у Арлинга перестает гнуться спина, когда дело касается поклонов, остался бы им доволен. Настоятель еще какое-то время смотрел на него, но Регарди не поднимал головы, опасаясь, что проницательный глаз серкета разглядит слепоту нового «учителя». Наконец, Бертран кивнул, словно соглашаясь с собственными словами, и покинул их, шелестя мантией. Официальная часть приветствия закончилась, но халруджи еще не верилось, что серкеты приняли их. Слишком легко поверили им жрецы, слишком быстро пустили в свой дом.

Ощущение ловушки не покинуло и тогда, когда к ним подошел Скользящий, который представился Веором и сказал, что проведет их туда, где они смогут отдохнуть. Погрузив Аджухама на носилки, слуги Нехебкая понесли его по шатающимся мостам, заверив Арлинга, что он сможет навещать больного в любое время.

Регарди не стал противиться, решив, что дарует мучительную смерть каждому серкету, кто посмеет его обмануть. Передав Сейфуллаха Скользящим, он направился за Аттеем и другими учениками, не теряя из внимания Аджухама. Впрочем, серкеты не солгали и понесли Сейфуллаха туда же, куда двигалась вся их группа.

Просторная зала, в которую они попали, была гораздо меньше первой пещеры. Почувствовав запах сухой травы, Арлинг вскоре наткнулся на циновку и тюфяк со свежей соломой. Убедившись, что жрецы с Сейфуллахом зашли в соседнюю пещеру, откуда тоже пахло соломой и травами, Регарди вздохнул с облегчением – пока все шло по плану.

Заняв циновку поближе к выходу и, притворившись, что спит, он принялся изучать голоса и запахи Пустоши, но многоголосый шепот серкетов, бродивших по веревочным мостам, убаюкивал и притуплял сознание. Хотелось последовать его зову и, уткнувшись носом в подстилку из жесткого сухостоя, забыться долгим сном, оставив суету и тревоги мира. Ученики из группы Аттея сопротивлялись этому зову недолго, и вскоре пещера наполнилась тяжелым дыханием уставших людей.

Подумав о Сейфуллахе, Арлинг прислушался к соседней комнате. Дыхание Аджухама было глубоким и спокойным. Так дышат люди, которые передумали умирать, выбрав жизнь. Мысль о том, что он сумеет вылечить Сейфуллаха травами, украденными у серкетов, теперь казалась самоуверенной. Скользящие знали, как бороться со спирохетой, да и второй переход через пустыню Аджухам вряд ли бы пережил. Ему нужен был покой. И время.

Но Арлинг не знал, было ли оно у имана. Учитель мог находиться в любой из сотни пещер. Регарди потребовалось бы не меньше недели, чтобы заглянуть в каждую. Размышляя о том, как пробраться хотя бы в одну из них, он не мог избавиться от ощущения, что имана в подземелье не было. «Серкеты держат его наверху, в башне», – шептал внутренний голос, не давая ни малейшей подсказки о том, как в нее проникнуть. Регарди хотел бы, чтобы время превратилось в мягкое, липучее тесто, которое он растянул бы настолько, чтобы хватило на все его планы. Но оно было старой, сухой жилой давно умершего зверя, которая морщилась и истончалась с каждой секундой.

***

Утром Аттей уехал.

– Это мой тридцать пятый поход, – сказал он при прощании. – За всю жизнь я привел в Пустошь семьдесят учеников, но очень немногие стали серкетами. Думаю, причина в солукрае, ведь, говорят, мы не знаем истинного учения Изгнанного. Раньше я оставался в Пустоши на все время, пока мои ученики проходили Испытание. Или не проходили. Сейчас не могу. Мне кажется, я, как Нехебкай, застрял между миром богов и людей. Словно Индиговый, я стремлюсь к людям, к жизни, люблю шумные кучеярские города и школу, но проходит время и меня неизменно тянет назад, туда, где я вырос, в Пустошь. А когда я возвращаюсь, мне становится не по себе, хотя Бертран всегда уговаривает меня остаться. Что-то здесь не так, вот уже несколько лет не так. Хочешь, пойдем вместе. Я провожу тебя до иштувэгского тракта.

– Спасибо, Аттей, но мое место рядом с моим первым учеником, – покачал головой Арлинг. – Я дождусь его исцеления и отправлюсь назад, как только он пройдет Испытание. Или не пройдет.

На том и расстались.

Веор, серкет, приставленный помогать им, предложил Арлингу выбрать любую из соседних комнат-пещер, которые, как выяснилось, пустовали, но Регарди попросил оставить его в зале с учениками Аттея. Интуиция подсказывала, что соседство с ними могло быть полезным.

– И много здесь «незанятых» комнат? – спросил халруджи Веора, когда тот принес ему завтрак. В корзине было каша из проса и пресный хлеб с несоленым сыром, из чего Арлинг сделал вывод, что серкеты избегали специй и пряностей, которые составляли основу рациона любого кучеяра.

– Много, – со вздохом ответил Скользящий. – На все воля Нехебкая. Раньше мы жили в нижнем ярусе, но после того как его затопило озеро, перебрались наверх, в башню. Учеников решили оставить там же, где и всегда. Года идут, а в этом месте ничего не меняется, только людей становится меньше. В этой комнате еще лет пять назад разместили бы человек пятьдесят. И все соседние были бы заняты.

– Из-за войны? – спросил Арлинг, уловив плохо скрытую тоску в голосе серкета.

– Война нас не касается, – криво усмехнулся Веор. – Мир остается по ту сторону рва. Здесь, в Пустоши, своя вселенная. А вот школ уже меньше. Одни закрываются, другие… гибнут.

Серкет задумался. Замолчал и Арлинг, стараясь проглотить внезапный ком в горле. Не важно, какие школы имел в виду Веор, но ему вдруг послышались шаги учителя на песчаной дорожке Огненного Круга.

– Нет, Каратель ни при чем, – продолжил Скользящий. – У него своя миссия, у нас своя. Виноватых здесь не найти. Они просто умирают. На все воля Нехебкая.

– Кто умирает? Ученики? – переспросил Арлинг, пытаясь уследить за мыслями серкета.

– Испытание Смертью, – понизив голос, прошептал Веор. – Сейчас его проходят немногие. Очень немногие. Я принесу вам обед сюда же, – серкет резко сменил тему. – У озера ходите осторожней. Берега скользкие.

– Мне не хотелось бы причинять неудобства столь гостеприимным хозяевам, – поклонился ему Арлинг, благодаря за заботу. – Есть ли какие-то помещения, куда мне заходить не следует? Здесь столько комнат…

Регарди показалось, что Веор взглянул на него с любопытством.

– Вы очень тактичны, но не беспокойтесь. Озеро с залом и примыкающие к нему комнаты открыты для всех. Это место для учеников, которые готовятся к Испытанию Смерти. Здесь вы можете ходить везде.

Ответ Веора Арлинга не обрадовал. Вот если бы серкет сказал, что ходить можно везде за исключением двух комнат слева или трех залов справа, тогда все было бы гораздо проще. Но легко не было уже давно. Странно, что он до сих пор не привык к этому.

Едва Аттей покинул Пустошь, как всех учеников куда-то увел один из воинов Нехебкая, который накануне встречал их вместе с настоятелем Бертраном. Арлинг запомнил его по сильному травяному запаху волос, собранных в косы. При ходьбе они шелестели по накидке, помогая улавливать его движения. Молодые кучеяры вернулись через пару часов, оживленные и взбудораженные. Догадываясь, что им рассказывали об Испытании Смертью, Арлинг притворился спящим и приготовился слушать. В последнее время это было единственным, что у него получалось неплохо.

– Аттей ничего не говорил о порогах! – возмущенно шептал один мальчишка. У него был ярко выраженный южный акцент, и Регарди предположил, что он мог быть из Муссавората. Или даже из Балидета.

– Тише, Цуф, драгана разбудишь, – зашипел на него другой ученик, от которого пахло кислым и прогорклым. Арлинг не сразу догадался, что то был запах знаменитой самрийской тянучки, которую обожали все жители столицы. Странно, что кучеяр взял ее с собой в Пустошь, обитель, отрезанную от мира и его привычек.

– А ты его не обрывай, пусть, что хочет, то и говорит, – вмешался в разговор третий ученик. У него был заложен нос, отчего он слегка гнусавил. – Мы все слышали – кто пройдет пороги, тот и будет допущен к Испытанию. Не думаю, что это будет труднее перехода через такыр. Похоже на моральную подготовку.

– Ничего себе моральная подготовка! – снова возмутился Цуф. – Ты, Ваней, опять все попутал. Нижний порог я еще понимаю, у него и название немудреное – «Сила». Наверняка, будут тренировки, может, учебные бои, хотя я воином Нехебкая становиться не собираюсь, и мне они точно не нужны. Со вторым сложнее. Кто помнит, что он говорил о «Хаосе»? Я запомнил только про боль. Бить будут? Резать? Непонятно как-то.

– Меня лично третий порог интересует, – протянул гнусавый. – «Любовь». Что знают о любви монахи, которые всю жизнь провели под землей? Один учитель как-то рассказывал, что среди них много обратных, ну тех, кто с мужчинами. Может, это проверка?

– Во-первых, порог называется «Искушение плоти», а не «Любовь», – поправил его кучеяр с самрийской тянучкой. – Это разные вещи, знаешь ли. А во-вторых, побольше уважения, ты ведь сам хочешь стать серкетом. О жрецах всякое болтают… Ты каждому слуху верить будешь?

– Лично я для себя давно решил, что после Испытания, стану учителем. Как Аттей. Открою свою школу, наберу учеников.

– Ты сначала Испытание пройди, – перебил его Цуф. – Ваней прав, пороги, это лишь проверка. Присматриваться будут, оценивать. Зачем серкетам лишние мертвецы? Их сейчас и так в мире полно.

– Хватит трепаться, – вмешался молчавший до этого парень. – Лучше помолимся Нехебкаю и будем спать. Баал-дар обещал прийти рано. Что толку гадать, завтра все и узнаем.

– Мы восхищаемся сияющей славой Нехебкая, Господа нашего, да вдохновит он нас на преданность, силу и понимание. В служении ему – совершенная свобода, – забормотали будущие серкеты.

«Плохо, очень плохо», – подумал Арлинг, позволяя шепоту кучеяров слиться со звуками пещеры. Ученики говорили об Испытании и порогах, как об экзаменах, которые открывали путь во взрослую жизнь. Жизнь, где они женятся, найдут работу, заведут семью и детей, мирно состарятся и умрут в кровати под одеялом. Разве учителя не рассказывали им, что, пройдя Испытание Смертью, они станут «Теми, кто не возвращается». Не останется ни Цуфа, ни Ванея, ни гнусавого… Те, кто выживут, станут слугами Нехебкая, тех, кто умрет, ждет забвение. В школе имана Арлинг провел не одну бессонную ночь, грезя, как будет проходить Испытание. Странно, но он ни разу не думал о том, что станет после этого серкетом. Для него Испытание Смертью всегда было дорогой к Магде. Сейчас же он не был уверен, что к ней вел только один путь.

Ученики Аттея ни разу не вспомнили о войне. Словно в мире не гибли города и не гасли жизни. Ему и самому с трудом верилось, что где-то по дорогам сейчас шли солдаты Карателя, ведомые колдовством Подобного, чтобы уничтожить еще один остров жизни в мертвом океане песков и солнца. В одном ученики были правы. В мире стало слишком много мертвецов.

Арлинг очнулся от необычной тишины, звеневшей в пещере. Он и не заметил, как задремал, поддавшись монотонным напевам учеников. Сейчас они спали, оглашая пространство беспокойным дыханием людей, которых тревожило слишком много вопросов. Привычно пробежавшись по звукам и запахам, которые попались в его сети, Арлинг насторожился, не услышав дыхание Сейфуллаха. Обычно оно было тяжелым и сбивчивым и легко угадывалось среди незатейливых звуков озерного мира.

Неслышно пройдя мимо спящих, Регарди проник в соседнюю комнату. Аджухам лежал на спине, раскинув руки и ноги в стороны, и казалось, спал. Он был один. Коснувшись его щеки, Арлинг с удивлением обнаружил, что жар прошел, а многие корки, оставшиеся от язв, отвалились. Исследуя Аджухама, Арлинг обратил внимание на то, как сильно тот повзрослел. Тяжелые переходы через пустыни, испытания и болезнь превратили юношескую мягкотелость в обветренную жизненными неурядицами плоть взрослого человека. Аджухам вытянулся, жирок на боках и животе, накопленный за годы увлечения журависом и вином, исчез, а лицо заострилось, лишившись привычной округлости щек. Наверное, сейчас Сейфуллах напоминал своего дядю Сокрана, который худобой и долговязостью вызывал у Арлинга ассоциацию с морским саксаулом – крепким деревом, которое, как считали кучеяры, не могла сломать ни одна буря.

Регарди ловко увернулся от глиняной плошки с водой, вдруг полетевшей ему в голову. Вода оросила его неожиданным дождем, но сам сосуд он поймал, не дав разбиться о каменный пол. Благостную тишину Пустоши ничто не должно было нарушить.

– Ты что делаешь? – зашипел на него Аджухам, и Регарди запоздало сообразил, что исследуя изменения в теле господина, забыл убрать руки, которые все еще оставались на животе Сейфуллаха. Похоже, к молодому купцу вернулся его вспыльчивый нрав, и это не могло не радовать.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Арлинг, низко кланяясь Аджухаму. Сердце забилось чаще, и халруджи с трудом заставил себя успокоиться. Не следовало радоваться пробуждению Сейфуллаха так сильно.

– Как осел, слопавший кучу гнилого овса, – пробурчал Аджухам, оглядываясь по сторонам. – Убей меня, но я не помню, куда ты меня притащил. С каких пор одеяла в гостиницах Самрии стали набивать соломой вместо пуха? И почему так воняет? У них кончились благовония? А в той миске, что ты так ловко поймал, должно было быть вино, а не бычачья моча. Или ты решил поселить нас в хлев для скота? А может, в сарай для нарзидов?

– Простите, господин, но выбора не было. Это не хлев…

– Перестань, – отмахнулся от него Сейфуллах, – Я тебя разыграл, как дурачка, а ты повелся. Возможно, я и болел, но с памятью у меня пока хорошо. И со слухом тоже. Но я же должен был как-то наказать тебя за то, что ты слишком долго меня спасал. Если бы я не злился так сильно, то давно бы сдох в той вонючей башне с трупами. Аллюрда Сарадха! Дай мне руку.

Понимая, что отвык от многословия Сейфуллах, Арлинг озадаченно протянул ему руку. Словно боясь, что Регарди отдернет ее, Аджухам крепко схватил его за запястье и неожиданно поцеловал в ладонь.

– Спасибо, что не поверил в мою смерть, – прошептал он, окунув их обоих в неловкое молчание.

– Все, моя остальная благодарность будет потом, – пропыхтел Сейфуллах, подтягиваясь на циновке, чтобы сесть. – Но если кому проболтаешься, что я целовал тебе руку, будешь гореть в костре пайриков во веки вечные. И лицо сделай проще.

Понимание того, что Аджухам выказал ему самое большое уважение, которое один кучеяр может проявить к другому – равному, дошло до Арлинг не сразу. Слов не нашлось, и он замер, чувствуя себя загнанным в угол.

– Расслабься, халруджи, – махнул рукой Сейфуллах. – Потом будем разбираться, кто кому должен. Мы ведь в Пустоши Кербала, верно? Обделаться можно от страха, если представить, что все это по-настоящему. Если бы раньше мне сказали, что я буду валяться в лечебнице серкетов и изображать будущего слугу Нехебкая, я забил бы такого умника камнями. Надеюсь, у тебя есть план?

Наверное, Регарди слишком усердно кивнул, потому что Аджухам пробурчал:

– Я так и знал, что нет. Ладно, что-нибудь придумаю. Эти серкеты неплохо врачуют. Через неделю можем отсюда сваливать. Кстати, у тебя чертовски хорошо получается притворяться зрячим. Но это ничего не меняет. Как только мы покинем эту чертову гостеприимную обитель, наденешь свою повязку немедленно. А то я и так чувствую себя проклятым.

Арлинг кивнул, чувствуя, что ему не хватало привычного бурчания Сейфуллаха.

– Мне нужна неделя, чтобы найти имана, – уверенно кивнул он, не зная, кого обманывает сильнее – себя или Сейфуллаха.

Продолжить разговор не получилось. Арлинг поднял руку, призывая Аджухама к молчанию. Человек был один и ступал едва слышно, но уверенно направлялся в их сторону. Арлинг поднялся с пола как раз вовремя, чтобы встретить настоятеля Пустоши Бертрана. Видя их растерянность, неожиданный посетитель сделал приветственный жест рукой и непринужденно уселся рядом с Сейфуллахом на циновку, пригласив Регарди последовать его примеру. Если бы Бертран был не один, Арлинг решил бы, что их обман раскрыт, и наступил час расплаты. Но с настоятелем никого не было, а в озерном зале царила тишина.

– Я несказанно рад, что тебе лучше, – приветствовал Бертран Аджухама. – Тебе пришлось нелегко, но именно это и требуется от нас, когда мы приходим на служение Нехебкаю. Мы живем, чтобы быть благословением для него и делать ту работу, которую он дает. Я уверен, что ты скоро поправишься и станешь ценным орудием в руках Совершенного. Я всегда буду рядом, чтобы помочь тебе в этом.

Сейфуллах кивнул, и Арлинг почти увидел, как на лбу Аджухама образовались складки – будущий «ученик» собирался с мыслями. Впрочем, Бертран не нуждался в изысканных ответах и продолжил, на этот раз, обращаясь к Регарди:

– Надеюсь, тебя хорошо разместили и ты ни в чем не нуждаешься, учитель Амру. Ты можешь оставаться в Пустоши столько, сколько это потребуется.

– Ваша забота подобна солнцу на небосклоне рая, о настоятель, – произнес Арлинг в лучших традициях кучеярской вежливости. – Я согрет и обласкан вашим гостеприимством, мое тело сыто, а душа спокойна. Если этот мальчик пройдет Испытание Смертью и станет серкетом, истинным слугой Нехебкая, моя жизнь преисполнится совершенного и законченного смысла.

Халруджи постарался вложить в голос, как можно больше уважения, но притворяться перед человеком, который предал имана, было непросто.

Бертран коснулся пальцами лба, показывая, что принимает его благодарность, и Арлинг не заметил в его движениях фальши. То ли он действительно ему верил, то ли был еще лучшим обманщиком, чем сам Регарди.

– Ты начнешь подготовку позже, чем другие ученики, но время здесь не имеет значения, – снова обратился Бертран к Сейфуллаху. – Не нужно бояться. Страх – это самый опасный противник. До Испытания тебе придется пройти три порога, которые подготовят твое тело и душу к служению Нехебкаю. Подождем неделю. Этого времени будет достаточно, чтобы ты окреп и набрался сил.

– Я готов, настоятель, – уверенно кивнул Аджухам. Похоже, за пару минут ему удалось вжиться в новую роль куда лучше, чем смог Регарди за те часы, что провел в Пустоши.

– Служение Нехебкаю всегда было единственной целью моей жизни, – с жаром в голосе продолжил Аджухам. – Я прошу Индигового помочь мне познать себя, отказаться от гордыни и слабостей. Я хочу повиноваться ему, чтобы он вел меня в темноте мире, указывая путь светом своей мудрости и совершенства.

«Только не переиграй», – поморщился халруджи, неожиданно подумав, что это он должен был говорить эти слова. Много лет назад один слепой ученик из Школы Белого Петуха готов был уничтожить весь мир и себя вместе с ним ради тайн Изгнанного бога. Только к словам Сейфуллаха он кое-что бы добавил: «Буду повиноваться тебе, Нехебкай, чтобы ты вел меня к Магде, освещая путь светом справедливости и правосудия». Но сикелийское солнце выжигало мечты, превращая их в пыль и песок, гонимые ветром.

– Быть членом нашего братства – неописуемо чудесная вещь, – произнес, тем временем, Бертран, отвечая Сейфуллаху. – Она подобна великому, спокойному, полному света океану, столь удивительно единому, что малейший трепет сознания, как молния, мгновенно пробегает от края и до края. Это великое море общего сознания серкетов, истинных слуг Нехебкая. Когда ты станешь его частью, то удивишься тому, как постоянно ощущается наличие огромной, почти ужасающей ясности и уверенности, которую ничто и никогда не может поколебать. Ты станешь сверхчеловеком, частью Совершенного Бога.

– Неделя, Арлинг, – зашипел Сейфуллах, когда Бертран покинул их, пожелав скорейшего выздоровления Аджухаму. – Ищи имана, где хочешь и как хочешь, но чтобы через пять дней меня здесь не было. Я не собираюсь играть в игрушки этих безумцев. И тебе не позволю.

Регарди и сам знал, что время ускользало, словно песок сквозь пальцы. Однако тревожило другое. Ученикам Аттея тоже говорили о порогах и подготовке к Испытанию, но с ними общался Веор и другие, «рядовые» серкеты. Почему настоятель, главный Скользящий, вдруг решил проявить внимание к чужаку и «больному» ученику из обычной школы? Хотелось верить в то, что это было привычным гостеприимством, но болезнь Аджухама не казалась достаточным объяснением неожиданного визита.

Что-то подсказывало – у них не было той недели, которую пообещал Бертран.