Читать книгу Город мудрых дев. Мозаика монастырской жизни - Вера Руднянская - Страница 1

«Открываю книгу Веры Руднянской и читаю: "Как-то иностранный турист посетил старца и с удивлением обнаружил, что его жилище состоит из одной комнаты. Стол, лавка – вот и вся мебель. – Где же твоя мебель? – А твоя? – Моя? Но я здесь проездом. Я турист! – И я тоже, – ответил старец" – Это абсолютная истина для каждого христианина! Не знаю, как вы, уважаемые читатели, но я бы хотела достичь такой мудрости. А это возможно, если прислушаться к жизни, а точнее к конкретным историям людей, которые нас окружают и сообщают нам что-то важное. У нас, людей мирских, на это никогда не хватает времени. Лично для меня истории, подмеченные и удивительно просто и с юмором написанные, как глоток свежего воздуха и возможность не только прикоснуться к внутреннему миру человека, но и, как в зеркале, увидеть себя такой, какая я есть. Очень рекомендую эту книгу и уверена, что многие истории коснутся вашего сердца!»

Алёна Бабенко, заслуженная артистка Российской Федерации

«Прекрасная Матушка, она не просто монахиня, но и писательница. Книгу она написала прекрасную. Она занимается с детками, делает замечательные ролики-постановки. Матушка необыкновенно одарённый человек, всесторонне! Я сам занимаюсь с детьми четверть века и понимаю, насколько это серьезный труд, который, к сожалению, не очень ценится. Передаю благословение и слова бодрости: пусть Матушка пишет, творит, и детей Божиих приобщает к вере Христовой, делится любовью к Господу нашему!»

Архимандрит Савва Мажуко

Эпиграф.

Книга набирается, будто чан с дождевой водой

По ночам, что месяц твой молодой

Обещает себя, как поезд, гудит, дымит

Нарастает, как сталагмит

Книга нанимается, как сиделка, кормить брюзгу

Унимать злое радио в слабом его мозгу

Говорить – ты не мертв, проснись, ты дожил до дня

Ты напишешь меня

Книга озирает твои бумаги, как новосел

Упирается, как осел

Не дается, как радуга, сходит, как благодать

Принимается обладать

Как я отпущу тебя, книга, в эту возню, грызню

Как же я отдам тебя, я ведь тебя казню

Мой побег, мое пламя, близкое существо

Не бросай меня одного

Я пойду, говорит, живи, пока я нова:

Не прислушивайся, не жди, не ищи слова

Сделай вид, что не ранен, выскочка, ученик

Что есть что-то важнее книг.

Вера Полозкова.

***

Меня зовут мать Валерия – так обращаются к монахиням, а в миру я Вера.

Когда мне исполнилось восемнадцать лет, печаль поселилась в сердце. Побывав на Валааме, отстояв суровое бесконечное монашеское богослужение, осознала окончательно – никогда не смогу стать священником. Это звучит странно, но, размышляя о выборе жизненного пути и примеряя на себя возможные роли в обществе и типы служения, как самое лучшее и полезное я видела только одно – священство.

Что может быть выше? Батюшка помолится и утешит, наставит и поговорит с уставшим и запутавшимся человеком, а главное, он – совершитель Божественной Литургии. Жалела немного, что родилась девчонкой, но тут ничего не попишешь, видимо у Господа на мою жизнь какие-то Свои планы. Однако, во время этой поездки разрыдалась неутешительно.

– Господи, за что такая несправедливость! Каждый день прославлять бы Тебя и в алтаре, и на проповеди, и у постели умирающего, и при крещении пухленьких ребятишек. Но Ты приготовил мне что-то другое.

«Женщина в Церкви да молчит», – по слову апостола. А, ещё моет посуду и полы, свечками торгует, конечно. Приуныла. Мужчины, почему вы не понимаете своего счастья! Если вы верите всей душой и у вас нет канонических препятствий – вы не имеете права не служить!

Утешал духовный отец, и смеялся, и вздыхал: «Прочитай в Священном Писании, солнышко, там про всех и каждого из христиан сказано: «Вы народ избранный, царственное священство, люди, взятые в удел». Что же ты скорбишь! И ты священник! В своей душе создай храм и совершай литургию благодарения в сердце, люби и служи другим – ближним и дальним, любым людям, оказавшимся рядом.

Воспряла духом – любое служение освящено Богом! Смирилась, быть может. Тогда же появилась мысль, или скорее вспомнилась, (она всегда присутствовала где-то в глубине сознания с детства): не можешь быть священником, успокойся. И для тебя есть похожий в чем-то путь – ты можешь стать монахиней – жизнерадостной, деятельной и вдохновляющей! Ведь и такие (непременно!!!) должны быть на свете.

Теперь, уже бодро шагая или, порой, через силу ползая по иноческому пути, не жалею о своем выборе, хоть и продолжаю с улыбкой носить в сердце  непрошедшую печаль по несбыточному священству.

Премудрый Господь устроил под стать моей натуре в монастыре особые послушания: радовать и просвещать детишек в воскресной школе, проводить экскурсии светским туристам и верующим паломникам, выпекать просфоры и петь на клиросе, заведовать книгами и учиться на богословских курсах: «Чем бы дитя не тешилось – лишь бы не унывало» – как любит говорить мой духовный отец.

Недавно читала у мудреца о том, что люди по глубине своего мышления делятся на философов, анализаторов и практиков: интерес первых к жизни надмирно парит над реальностью и недалёк от познания Бога; ум вторых вертится исключительно в сферах научных, исторических и практических, и, наконец, «практики», представленные большинством, живущее сиюминутным потреблением.

Признаюсь, что нет во мне глубины философа. Я лишь собиратель фактов, поэтому, дорогой читатель, вы не найдете в этом сочинении философских обобщений и духовных назиданий. Мне, как «не-богослову» и «не-учёному» как раз интересны сиюминутные проявления человеческой красоты, я восхищаюсь мгновенными переменами при- роды и люблю эту жизнь в ее простоте и сложности…

Два десятилетия из трех я провела в Северной столице. Моими друзьями были интеллигенты-творцы, нестандартно мыслящие художники и музыканты. Интересно, что всё это время я словно совсем не знала России, не чувствовала её души. Санкт-Петербург снабдил меня чувством превосходства «забугорного» над отечественным.

Я относилась к отечественной культуре отстранённо и несколько свысока. Улыбку и недоумение вызывал интерес серьезных ученых к изучению фольклора, зодчества, говоров и поверий «местных аборигенов», заселяющих нашу необъятную страну.

Перед окончанием университета меня раздирало на две половины. Одна, «культурная», рвалась отдаться служению музам и посвятить время земной жизни работе в художественном или историческом направлениях, науке и саморазвитию. Другая половина меня, ровно настолько же хотела сбежать от всего «грязного и мирского в монастырь, ради молитвы и пострижения ангельского образа.

Мечтательная девочка на самом деле не представляла себе реальности, встречающейся на обоих путях. Не так давно удалось создать в сердце «сплав» из цельного мировоззрения: Нет счастья без Бога, а Он сотворил человека для радости, благословив его даром сотворчества и потребностью в друзьях. Господу с нами интересно, и Он, как мне кажется, благословляет любовь человека к хорошей книге, просмотру созидательного кино, к радости общения друг с другом. Невозможно поделить себя надвое, и я приняла себя такую – увеченную земной красотой, но стремящуюся в объятия Отца.

***

После похорон матушки Надежды, одной из наших сестёр, на память о ней я забрала фоторепродукцию, висевшую у монахини над кроватью.

На карточке, вставленной в самодельную рамку, были изображены не старцы и не храм, не иконописное изображение и не близкие ее сердцу люди. Много лет матушка, возвращаясь в келью после послушаний и богослужений, смотрела … на берёзовую рощу. Скромные берёзки, вот и всего. Что вспоминалось мать Надежде, когда она вглядывалась в освещенные солнцем стволы? Тайна души человеческой! Спустя месяц после её ухода я распечатала матушкину фотографию и вклеила прямо туда, под берёзки. Пусть гуляет, родная, пусть радуется. Рядом с ней поместила и других почивших монахинь, много всего повидавших на свете. Гуляют теперь под берёзами вместе с матерью Надеждой матушки Агапия и Рахиль, хозяйственная мать Агния, молитвенная Афанасия и интеллигентная Ксения.

***

Что приводит людей в монастырь? Таких разных, неповторимых. И можно ли смотреть на эту  временную жизнь без оглядки на вечность? Мы все здесь на земле проездом.

Подчас наши представления о жизни складываются из поверхностных знаний и стереотипного отношения к сложным культурным феноменам. Как говорят литературные критики: «Читатель нынче ленив». Так много баек сложено, в частности, о монашестве, что руки опускаются отвечать на нелепые обвинения.

Часто люди, в том числе православные и весьма воцерковлённые, представляют себе жизнь в монастыре как эдакое социальное самоубийство. Ни тебе личной жизни, ни карьеры, ни земных радостей, одна тоска. Загадочный монах в длинной рясе таинственно и не спеша вышагивает вдоль монастырской стены, погружённый в скорбную молитвенную думу о судьбах мира и собственных грехах. Сейчас он войдёт в пустынную келью и начнёт класть без счёта земные поклоны до рассвета, поминая всех близких и далёких. Глотнёт затем святой водички с освящённым сухариком и заснёт стоя примерно на полчаса. А после вновь отправится вышагивать с длиннющими чётками по двору, чтобы укрыться в дальний угол полуразрушенного храма.

В нашу эпоху, когда СМИ, ради рейтингов, подвергают священнослужителей необоснованной критике, у определённой части общества складывается искаженное ложными стереотипами представление о духовенстве и монашестве. Обязательно тучный поп с лоснящейся бородой, нарушая все правила дорожного движения, мчится на дорогой иномарке по центру столицы в ресторан или на «стрелку» с «сильными мира сего». Этот поп хамоват и дело- вит, вечно занят и беспринципен.

Конечно,  как  исключение,  такие  вот  «кадры», попы-деляги из телевизора, – бывают, но наяву они не пользуются духовным авторитетом. А настоящее рядовое духовенство, батьки-трудяги, не часто попадают в священный монитор российского обывателя, ибо по правильности (так и хочется написать «праведности», даже «святости») своей не интересны. Однако на них держится и всегда держалась Церковь и хоть какая-то народная нравственность.

Что касается просветленного русского монашества,  то в кельях оно проводит не так много времени, как самому ему хотелось бы. А на философские «гуляния» с чётками и духовным созерцанием в большинстве случаев времени со- всем не остаётся, разве что у пожилых и немощных.

Монахи и монахини общежительных городских монастырей больше похожи на общественных деятелей, чем на отшельников. Перед ними стоят задачи, которые невозможно было и помыслить в прошлые века существования обителей: создание компьютерных проектов, съемки в фильмах, прием высокопоставленных деятелей, тесное общение с нерелигиозными туристами, плотный график трудов от зари до зари на самых разных «фронтах»: в огороде, автопарке, в заготовочных пищевых цехах и в художественно-промышленных мастерских.

Древние монахи плели корзинки на продажу и молились всё свободное время. Наши же большие монастыри подобны муравейникам, в которых, подчас, не остается главного – возможности уединения для беседы с Богом и с самим собой.

Нам не всегда хватает доброты и элементарной человечности, мы, порой, даже негостеприимны и невежливы. На внутреннее душевное состояние монахинь в наших обителях влияет бытовое неустройство: монахини живут в маленьких кельях по двое и более – нет никакой возможности прийти в себя после выматывающего трудового дня.

Иногда мне кажется, что современные монастыри похожи на трудовые армии. Монаху ХХI века обязательно нужно быть образованным и здравомыслящим человеком с чувством юмора и интересом к жизни. Путь этот далеко не для всех. Но он, несомненно, прекрасен.

***

В каждом русском человеке, как мне кажется, обязательно есть что-то от Алёши Карамазова – тяга к свету, при- родная стыдливость и чистота. Во многих людях внутри больше веры, чем неверия, но они бояться церкви, поскольку когда-то их напугали.

Зачем вообще нужна вера?  Вера  диктует  человеку саму жизнь, она диктует не соблюдение каких-то обрядов, чего-то внешнего, но пронзает твою суть опытом жизни в присутствии Бога.

Монастырь, храм – место соприкосновения двух миров – духовного и физического. Прожив в монастыре свое пер- вое десятилетие, я всё ещё «новыми» и молодыми глазами воспринимаю случающиеся события, встречи, беседы, повествования о чудесах, курьёзные ситуации. В свои тридцать лет я понимаю, что время не стоит на месте и всё забывается, даже недавнее и яркое. Мои заметки написаны не только в радости и восхищении, но и через  личный опыт, порой болезненный. Заранее прошу прощения у читателей, воспринимающих мир по чёрно-белым признакам «духовно-недуховно» и «спасительно – грешно». Ставлю своей задачей живым языком поведать увиденное, услышанное и прожитое не только мной, но и теми нашими сестрами, кто согласился поведать свой опыт.

Рискуя и страшась взяться за перо, а  я  впервые  в жизни обращаюсь к писательству, получила вдохновившее меня благословение от архимандрита Саввы Мажуко: «Матушка, надо читать великих, не бояться им подражать, потому что так отыщешь свой собственный голос. И просто писать много, часто и регулярно.  <…>  Просто  каждый текст должен быть вашим, именно вашим, звучать вашим голосом, дышать вашим дыханием».

Несколько лет я записываю в блокнот ситуации, случающиеся в ограде нашей обители с сестрами, прихожанами и туристами. Часто меня заставляют остановиться и прислушаться случайно оброненные кем-то фразы, восклицания, вопросы. В таком случае записываю заметки на всём, что попадается под руку: на салфетках, на ценниках, на нотах… Почти все случаи, описанные здесь, или услышаны автором или переданы ему из первоисточников. Имена и конкретные обстоятельства в некоторых случаях изменены.

«От избытка сердца глаголют уста»! Мне хочется поделиться с каждым из Вас, дорогие читатели, мои друзья пусть небольшим, но личным опытом, который я приобрела за десять лет в стенах древнего монастыря. Надеюсь, чтение этого сборника не обременит Вас, но вдохновит, утешит, отвлечёт хоть ненадолго от повседневных забот.

Уходил, обещая духом прозреть

Грубость, горечь и прочность порока.

Окрылен благодатью был рад умереть,

Отсекая себя – ради Бога.

Пыл остыл, я познал,

как опасен привал:

Дно сердец, нетерпение воли.

Ввысь летал, да упал,

растеряв, наконец,

Чистоту целомудренной доли.

Так зачем ты из мира, глупец, уходил?

Мог любить и любимым остаться.

Что мешало дышать, что сулило конец,

Отчего стала совесть терзаться?

Он стоял в тупике, опалив ризы крыл.

Вновь готов был искать утешенья.

Как он чуда хотел, чтоб Господь укрепил,

Чтоб исторгнуло сердце сомненье.

И дано было время…