Читать книгу Раскрыть ладони - Вероника Иванова - Страница 1

…Я породил чудовище. Вы снисходительно улыбаетесь, когда я говорю об этом, или хихикаете за моей спиной, потому что всех вас начинает одолевать слепота. Пройдет совсем немного времени после того, как мои ноги сделают последние шаги, и зрение покинет вас навсегда. О, вы, вне всяких сомнений, будете счастливы, упиваясь властью, к воздвижению коей причастны и мои руки! Но никогда не станете единым целым. Могущество, растащенное по норам, обернется прахом, в котором вы уже сейчас играете, радуясь, как малые дети. Но что случится, если кому-то наскучит возиться в пыли? Если он поднимется, протрет глаза и… увидит? Оставит ли он вам ваши игрушки или растопчет все, что попадется под ноги? Я не желаю вам зла и несчастий, но прошу помнить: одно чудовище неизбежно породит другое, а двум уже не будет места ни в пределах города, ни в пределах мира. Кто из двоих окажется сильнее? Тот, в ком еще жив человек, или тот, кто изгонит из себя последнюю память о прошлом? Я не стану гадать, потому что все равно не доживу до грядущей битвы, а вы… Увидите сами. Если сможете прозреть».

Из Завещательного письма основателя саэннского анклава, его магичества Ганниера Единодержца

* * *

– И как у вас только язык повернулся, любезный дьен,[1] назвать этот замечательный, великолепный, непревзойденный клинок ржавым ковыряльником?!

– А разве я соврал? Ковыряльник и есть! И конопатым станет через неделю, не позднее… Знаю я ваши поделки, дьен Тувериг, ведь не первый раз беру.

– То-то и оно, что не первый! Кабы мой товар не нравился, так давно бы уже к Лигену ходили ножички заказывать!

– Кто сказал, «не нравится»? Я сказал? Нет, это вы сказали!

– Я? И про ржавчину, значит, тоже я болтал?

– Заметьте, моих уст это слово не покидало, я всего лишь предположил…

– Что клинок через неделю «веснушками» покроется! А это ведь не что иное, как…

Слова, слова, слова. Монеты в туго набитых кошельках ртов. Звонкие, только что отчеканенные, или хриплые, уже уставшие быть в ходу. Один хозяин бережет свои сокровища, ослабляя тесемки кошелька только при крайней необходимости, а другой… Другой слишком щедро, а может быть, бездумно и рассеянно дарит пленникам губ свободу, и тогда…

Слова звенят, гудят, шуршат, налетают друг на друга, сталкиваются, отскакивают назад, возвращаются к своим владельцам, чтобы снова быть брошенными в отчаянную атаку. Но намного лучше эти докучливые тварюшки делают совсем не то, для чего появляются на свет: они успешно прогоняют сон. Мой сон.

Опять дядя с кем-то ругается. На улице. Прямо под окнами. А голос, кстати, знакомый. Точно, мясник с соседней улицы. Пришел за разделочными ножами. Заказ не особо дорогой, но в будущем есть возможность приработки по заточке. Надеюсь. Правда, надежда – не повод благосклонно относиться к шуму и гаму с утра пораньше. Спрашивается, зачем люди, почтенные как возрастом, так и положением в обществе, устраивают посреди бела дня свару? Лишь из-за непреодолимой любви к искусству торговли? Все равно сделка будет совершена по заранее оговоренной цене, и нет никакого смысла разыгрывать целое представление на потеху окрестным кумушкам, а мне можно было бы еще часок соснуть. Целый часок. Вот сейчас перевернусь на другой бок и…

Крак. Шурх. Плюх. Ай! Если не выразиться грубее.

Попытка поменять положение тела привела к плачевному результату, завершившемуся чересчур близким знакомством с паркетными досками. Боль от удара отозвалась в затекших мышцах не самым приятным образом, зато помогла проснуться окончательно и бесповоротно.

И почему я не закрыл на ночь окно? Тогда никто бы меня не побеспокоил своим нытьем и в шею бы не надуло. Ох, как затекла, даже поворачивать трудно… А может, она болит из-за того, что я так и не добрался вчера до постели, предпочтя сон, сидя за столом и подложив руки вместо подушки? Или…

Ахм!

Мясник пришел за ножами? Значит, что у нас на дворе? День. Белый. В разгаре. Да будь оно все проклято!

Ухватиться за стол и подняться-таки на ноги – вот первое задание. Исполнено успешно.

Что дальше? Осмотреться вокруг и постараться понять, сколько бед от беспечного поведения вчерашним вечером переползло через ночь в новый день.

Исполняю.

И как? Много плохого нашлось? По горлышко. Если бы слезы и ругань умели помогать справляться с бедами, я бы охрип и ослеп, выплакав все глаза, но, поскольку обычно к хоть сколь-нибудь ощутимому результату приводят только засученные рукава и натруженные руки… Лучше соберусь с силами и мыслями. Хотя первые пока еще блаженно дремлют, а вторые, как обычно, невинно хлопают ресницами: мол, а мы-то здесь при чем? Ни при чем. Только без вас слишком скучно.

Но как меня угораздило заснуть? Все восковые шарики, кропотливо подготовленные для дальнейших таинств, превратились в ленивые радужные лужицы и теперь годны разве что на повторную переплавку, да и то если я не ошибся с количеством масла. Вот бы еще вспомнить, недолил или перелил… А, ладно! Потом пойму. Жаль, что время потрачено впустую. Дьеси Карин будет недовольна. Очень. И опять не заплатит полную сумму, потому что выполнение заказа окажется просрочено. А я-то, дурак, надеялся быстренько все закончить и выкроить время для занятий! Правда, судя по развалу на столе, вчера намерения были ровно теми же самыми, причем они отчасти воплощены в жизнь: шнурок, похожий на ожерелье из коряво завязанных узелков, лежит рядом с расплавами воска. Что же я пытался сплести? Кажется, «сторожевуху». Успешно? Кто бы знал… Потом сверюсь с папиными записями, сделав поправку на прискорбное отсутствие у своего родителя дара рисовальщика. Но это потом. Совсем потом.

Доброе утро, Маллет. Ясное, теплое летнее утро. Хорошее такое, за полдень.

Тупица рассеянный. Неудачник, у которого руки растут из… Впрочем, откуда бы ни росли, благодарение всем добрым и злым богам, что у меня есть эти руки!

Хватит скулить. Надо собраться. Еще не все потеряно. Подумаешь, заготовки растеклись! Восковую смесь можно приготовить снова, старые запасы пока позволяют сидеть дома. Чего не хватает? Лишь времени и желания, но они придут. То есть время так и так будет потрачено, а желание…

Жить-то надо? Надо. А чтобы жить, нужна пища. Кроме того, неплохо чем-нибудь прикрывать тело и спать под крышей, а не на открытом воздухе: хоть в Саэнне круглый год лето, но летние ночи не всегда бывают столь же погожими и душными, как минувшая. И, поскольку жить я хочу несколько больше, чем умереть, желание работать никуда не денется. Будет сидеть на краешке стола, как миленькое, и тихо вздыхать, глядя на мои мучения над очередным заказом купчихи Карин. Я тоже для порядка немного повздыхаю. Самую малость. Чтобы не портить слаженный и годами проверенный дуэт. Вот прямо сейчас и начнем!

– Мэл, ты проснулся?

Из-за дверного косяка высовывается курносенькая мордашка в обрамлении пушистых и золотых, как солнечные лучи, локонов. Это Тай. А если полностью – Тайана, дочка моего двоюродного дяди Туве, младшая и, после выводка дюжих сыновей, единственная отрада отцовского сердца. Шестнадцать лет, пока еще ощутимо угловатая для придирчивого взгляда фигурка, глаза цвета морской лазури и теплая улыбка. Можно спорить на что угодно, но к совершеннолетию, до которого осталось всего ничего, у двери оружейной лавки выстроится очередь женихов…

Проснулся ли я?

– Очень на это надеюсь.

Улыбка, расцветающая на девичьих губах, тоже надеется на лучшее.

– Я заходила к тебе перед завтраком… Ты так крепко спал, жаль было будить.

– Зато у дяди жалость отсутствует. Совершенно.

Светлые брови шутливо сдвинулись вместе, но сразу же вернулись на привычные места:

– А, ты слышал? Па давненько так не веселился!

Вот как это называется. Веселился. А то, что у половины квартала уши заложило, это ерунда. Пустое. О своем утерянном сне и не говорю.

– Ты голоден?

Я прислушался к животу. Пока не бурчит, но вполне возможно, спустя час-другой начнет требовать пищи.

– Немного.

– Я посмотрю, что осталось на кухне, и принесу, хорошо?

– Если тебе не трудно.

– Какой же труд в том, чтобы человека накормить? – удивилась Тай.

По-настоящему удивилась, искренне и мило, так, что рассердиться на нее не представлялось возможным.

Она не всегда понимает мои слова, но дело не в том, что девушка простовата или, как утверждают злые языки, глупа. Я и сам очень часто не могу себя понять. Особенно когда сравниваю намерения и поступки.

Широкая юбка взметнулась парусом и исчезла за дверью: Тайана поспешила вниз, в кухню. Даже не слыша, могу сказать, что девушка прыгает на одной ноге через ступеньку. Сначала на правой, потом на левой. По лестничной площадке – на обеих ногах. И еще пролет в том же духе. Хорошо бы ее братья не переусердствовали за завтраком, иначе придется ждать вечера, поскольку раньше, чем спадет жара, в Саэнне пищу не принимают. И для здоровья вредно, и не особо хочется, потому что палящее солнце – не самый приятный сотрапезник.

Что ж, у меня есть несколько минут, чтобы привести себя в надлежащий для пребывания в благовоспитанном обществе вид. Хотя зачем спешить? Тай уже видела мою заспанную физиономию и мятую одежду, а больше я никого в своих апартаментах принимать не собираюсь. И безграничное благодарение Всеблагой Матери, что гостей не предвидится: не хочу представлять, сколько тщетных усилий понадобится для уборки на моем чердаке.

Да, я живу под самой крышей двухэтажного особняка, некогда принадлежавшего зажиточному купцу и откупленного мастеровым людом в те годы, когда Нижние кварталы города перестали считаться пристойными для проживания богатых и родовитых семей. В подвале дядя держит кузню, на первом этаже сваливает железный хлам, по которому легко можно представить все шаги превращения руды в разные, преимущественно острые штуковины, а на втором обитают он сам, Тай и три здоровенных парня, похожих друг на друга так сильно, что и отец никак не может разобраться, кто из них кто. Или не особо желает это сделать, потому называет просто: Ен, Ди и То – «первый», «второй», «третий».

Чердак никогда не был завидным местом, но осиротевшему племяннику все равно некуда было податься, и любезное предложение дяди я принял с радостью. В конце концов, лучше заброшенное пространство в лесу нависающих прямо над головой стропил, чем койка в Доме призрения, прочимого мне для проживания в ожидании совершеннолетия, а может, и после него. Много лучше, и не только своими качествами. Конечно, пришлось расчистить, подправить, приколотить и прострогать, но, по крайней мере, сейчас то место, где я провожу ночи и некоторую часть дней, похоже на комнату. Одну большую, правда, потому что перегородки поставить так никто и не удосужился. Да и хорошо, когда стены далеко, а воздуха много. Мне нравится простор. Но только не тот, что виден с края обрыва! Я боюсь высоты. И еще нескольких вещей, которых избегаю даже мимолетно касаться мыслями. Мои годы приближаются к двадцати восьми, но страхи никуда не уходят, как это ни печально, и потому очень многие считают меня трусом. Может быть, вполне заслуженно…

Ветер, пробирающийся на чердак через открытое окно за моей спиной, на мгновение качнул невидимые Занавеси из стороны в сторону, ослабевая и снова усиливаясь. Пушистые ниточки скользнули по моей щеке и вернулись на прежнее место, словно бы с некоторым удивлением и сожалением, что вообще пришлось двигаться. Никогда раньше не замечал в своих ощущениях такого оттенка… А впрочем, наверное, показалось. Спать по ночам надо, а не работать! Я повернулся, намереваясь покончить со сквозняком, прикрыв решетчатые ставни поплотнее, но вместо исполнения задуманного растерянно замер на месте, остановленный неприятным открытием. Разве сегодня ко мне должны были прийти гости?

Наверное, правильнее и безопаснее было бы смотреть на всю фигуру целиком, но блеклый буровато-серый наряд пришельца скрадывал очертания настолько, что внимание само собой устремлялось вверх, а достигая лица, сразу же беспомощно застревало в мертвом капкане взгляда.

Нехороший такой взгляд. Серьезный. Бесстрастный. Внимательный. Так рассматривают на рынке товар, приобретаемый не в удовольствие, а из надобности: о пользе покупок спорить и не пытаются, но кривят губы и скучно торгуются с купцом ради соблюдения приличий. Именно с подобным выражением и смотрели на меня темно-серые глаза с лица, на котором…

Спаси и сохрани, Всеблагая Мать!

Черные, жирно поблескивающие линии сплетались, расплетались и менялись местами, подмешивая в природный цвет кожи стальной отлив странной для живого человека бледности и образуя причудливый узор. Узор, на весь мир заявляющий о принадлежности его обладателя к Теням – гильдии Наемных Убийц.

Легендарная «живая» татуировка, секрет которой известен только мастерам Гильдии, гремучая смесь металлической пыли, угля, трех десятков масел и неизвестно скольких десятков заковыристых чар. Рисунок, как утверждают сплетники, способный перемещаться в границах тела по желанию его владельца. Также пульсирующие в одном ритме с сердцем линии вольны полностью исчезать и изменяться, к примеру, чтобы поведать о перемещении их обладателя к вершинам иерархии, но на то, конечно же, есть правила и условия, непременные к исполнению.

Как странно… Явленное в нескольких шагах от меня чудо заставило забыть об испуге от визита нежданного и, прямо скажем, нежеланного гостя, да так успешно, что колени передумали привычно трястись. Только мурашки начали на спине свою любимую игру в догонялки, мелко-мелко перебирая сотнями ножек.

А пока мне приходилось выбирать между любопытством и испугом, убийца небрежно скрестил руки на груди, кончиками пальцев поглаживая локти в тех местах, где на рукавах обычно располагаются потайные карманы для метательных ножей. Даже если бы я до сего момента лелеял мысли об оказании отпора, теперь разумнее было беспрекословно смириться с происходящим и дождаться хоть каких-то объяснений. Кому же хочется обзавестись стальным перышком в горле? Дышать станет крайне затруднительно, знаете ли.

Высокий, но не массивный. Гибкий и увертливый, наверное, как змея. Волосы выбелены то ли солнцем, то ли искусственными средствами: так у Теней принято. Почему? А на белые вихры любой другой цвет ляжет ровно и охотно, если возникнет необходимость.

Ноги длинные. Бегает, стало быть, быстро, а значит, шанса первым оказаться на лестнице у меня как не было, так уже и не предвидится. Каков печальный результат осмотра? Если пришелец задумает убить, можно не стараться отодвинуть миг кончины на более позднее время, нежели угодное душегубу. Или все же попробовать? Жаль, что меня застали врасплох, но если постараться…

Эй, а почему я вообще подумываю о грозящей смерти? Он же сейчас занят именно «отдохновением», и выставленная напоказ раскраска неопровержимо о том свидетельствует. Между выполнением заказов Тени ведут вполне добропорядочную жизнь обычных горожан, и татуировка на их лицах видна очень четко. Вот когда убийца заключает договор и приступает к делу, рисунок исчезает, чтобы проявиться вновь лишь по полном выполнении обязательств. Такова воля Анклава, хранящего покой жителей города по принципу: если рисунок виден, страшиться нечего. Правда, вечно мельтешащий узор мешает разобрать черты лица убийцы, и когда Тень возьмет-таки заказ, вы все равно не сможете распознать, кто в толпе безобиден, а кто смертельно опасен, даже если ранее видели этого человека по сто раз на дню.

Нет, мне нечего бояться. Нечего. Совсем нечего. Может быть, он просто ошибся дверью… То есть окном. Да и кому так сильно могло понадобиться мое отбытие за Порог, что он потратился на чрезмерно дорогого провожатого? Много проще нанять бездельника из Нижних кварталов, который и возьмет дешево, и получит удовольствие от работы.

Белобрысый решил нарушить молчание первым, видимо, решив, что от меня начала беседы не дождаться:

– Ты – Маллет?

– Ммм… Да.

Волнение знакомо начинает сжимать челюсти тисками. Надеюсь, гость не примет мое мычание за пренебрежение, иначе…

– Предметы зачаровываешь?

– Иногда.

– С оружием работаешь?

Слова звучат тихо, ровно, но так, что, могу поклясться, будут слышны в любом из чердачных углов. Ах да, Теней же учат работать голосом! А вдруг он меня сейчас «заговорит»? И следующей ночью я во сне встану, подойду к окну и прыгну вниз. Головой. На брусчатку. Мозги вытекут сразу, разумеется, но лужица, увы, окажется небольшой.

– Ты меня слышишь?

– А?

Конечно, слышу! Что мне еще остается, кроме как слушать?

– Я спросил про оружие, – мягко, почти ласково напомнил убийца.

– Да. И оружие… тоже.

– Я хочу кое-что тебе заказать. Пару пустячков. Лезвие и стрелы. Возьмешься?

– Э…

Серые глаза прищурились:

– Говорят, что ты – трус. Это правда?

Я сглотнул, выбирая слово для ответа. Сказать «нет» – расписаться еще и во лжи. Сказать «да»? Можно. Но по-настоящему меня страшат вовсе не те вещи, которые являются источниками ужаса для всех и каждого.

Пауза затянулась, и гость, а вернее, почти уже заказчик качнул головой:

– Что-то ты, парень, плохо выглядишь. Кутил, небось, всю ночь? Или с подружкой забавлялся? Да не волнуйся, меня твои шалости не интересуют! Скажи только одно – возьмешься за работу?

Любопытно, а он вообще рассчитывал на отказ? Сомневаюсь. Отказывать в услуге Теням, все равно что подписывать себе смертный приговор. Где уверенность, что, получив очередной заказ, убийца не вспомнит о заносчивом маге, пренебрегшем деньгами и страхом? Заглянет на минутку и отправится дальше, оставив труп в тихом закутке. Нет, не стоит цепляться за карниз там, где можно было спуститься по лестнице! Правда, я довольно давно последний раз занимался оружейной волшбой, и потребуется вспоминать… Но хоть деньжат заработаю.

– Да.

– Договорились! Я к тебе вечерком загляну, не против? Так что рано спать не ложись!

Он хохотнул собственной шутке, скользнул к окну и мгновение спустя исчез из вида. Наверное, ушел по крышам. В любом случае, не мне за ним гоняться.

А «сторожевуху» сплету обязательно. Во избежание подобных визитов, оставляющих в животе весьма неприятное ощущение.

* * *

– Доброго дня, дьен Сагинн!

– И тебе доброго! Только время уж скоро к обеду подойдет… Стало быть, вечер от нас недалече!

Довольный очередной свежепридуманной рифмой толстяк, заведующий Регистром договорных виграмм, всколыхнул свой объемистый живот булькающим смехом.

Да, дело близится к принятию пищи, потому что солнышко начало спускаться по небу все увереннее и быстрее. Еще час-два, и на улицах раскроются бутоны фонарных огней, но до этого времени мне нужно успеть наведаться еще в одно местечко. Только сегодня не за деньгами или очередным заказом. Сегодня мне нужно успокоиться и расслабиться.

– Зачем пожаловал, редкий гость?

Из тонкогубого рта распорядителя могущественными бумагами истекала чистейшая правда: я нечасто заглядываю в Регистровую службу. Собственно, не чаще раза в год, потому что полученных в начале зимы заготовок для заключения договоренностей мне хватает с избытком. Я бы вообще обошелся одним-единственным визитом к Сагинну за всю жизнь, и его, и свою, если бы… Если бы незаполненные листки не теряли свою силу с первой минутой нового года. Зато с подписями и датами виграммы будут хранится так долго, как понадобится, слава Анклаву, благодетельному и процветающему!

Тьфу. Мало того что каждому магу, ведущему дела в городе, приходится ежегодно платить подати за включение в Регистр, так еще нужно отдельно покупать виграммы, дабы заносить в них все сведения о полученном заказе, заказчике, качестве исполнения и, самое главное, стоимости заказа. Чтобы потом сдать все бумажки в тот же Регистр и получить к оплате немаленький счет. За что? За учиненные чародейства. Если учесть, что из всех жителей Саэнны магов чуть ли не больше половины, по истечении каждого года Анклав должен получать в свою обширную казну огромные суммы. Впрочем, не он один. Городу тоже кое-что перепадает. Нет, лично мне подобные деньги не представить, как ни напрягай воображение. Мне бы хоть немного лишних монеток…

Так зачем я сюда пришел?

– За тем же, за чем и все остальные, дьен.

Остальных, кстати, было много: из дома я вышел уже далеко за полдень, к трем часам дня добрел до Регистровой службы, размещающейся в подозрительно скромно, почти скаредно обставленном особняке, потом провел еще около полутора часов в ожидании, пока все успевшие прийти до меня осчастливятся незаполненными виграммами. Разумеется, урвать удобное место для сидения не удалось, пришлось располагаться прямо на полу, в качестве подпорки под спину используя стену. И старательно отводить глаза, чтобы не встречаться с торжествующими взглядами нахальных мальчишек, занявших все доступные скамьи со степенностью и важностью взрослых магов. Ну да, это только я хожу своими ножками по Службам, а уважающий себя чародей успевает к моему возрасту обзавестись стайкой подмастерий, услужливых и легких на подъем. Впрочем, из меня уважаемого чародея не получилось. Скорее, произошло ровно наоборот, но я все-таки лелею надежду на… Правда, с каждым годом она тускнеет все сильнее.

Сагинн крякнул, поднялся из кресла – нарочито грубого и громоздкого сооружения, способного выдержать раздобревшую на непыльной работе тушу, и, подхватив полы просторной мантии из тончайшего льна, поковылял к шкафу, в котором хранились тома Регистра. Помню, меня еще несколько лет назад крайне удивляло, что почтенный и не особенно пышущий здоровьем человек лично таскает тяжелые книги, никому не доверяя даже прикосновений к потрепанным кожаным обложкам. Потом я понял, в чем дело. Когда стал нечаянным свидетелем того, как можно получить частично заполненную виграмму, за использование которой не нужно будет платить подать. То есть год заключения договора на листке уже указан. Причем год прошедший, отчетные выписки за который давно сданы в архив и вряд ли кому-то смогут понадобиться. Конечно, услугу подобного рода нужно оплатить некоторым количеством монет, но намного меньшим, чем пришлось бы опустить в казенные карманы.

Для меня в Регистровой службе местечко даже распоследнего писаря сулило бы завидное существование, но принадлежность к магическому сословию раз и навсегда перечеркнула надежду на казенную должность. Насколько знаю, счастливчики, ухитрившиеся осесть в уютных кабинетах, прошли в свое время довольно суровую проверку на отсутствие у них малейших магических способностей. Если же в истории рода наследила хоть одна завалящая сельская знахарка, можно и не мечтать о том, чтобы приобщиться к служению во благо второй половины жителей Саэнны – самых обычных людей.

Представляю, сколько сил понадобилось истинным магам, чтобы подавить свою спесь и допустить к проживанию в границах города существ неодаренных! Упорствовали, наверное, не одну сотню лет, пока… Пока денежные запасы и запасы нагоняемого на окрестных селян ужаса не истощились, убедительно доказав, что для поддержания жизни чар недостаточно и нужно еще пить и кушать. Каков итог сделки между гордостью и желанием жить? Регистровая служба. Хрупкий мостик от Анклава к остальному миру, перекинутый через бездну противоречий. Власти магические и немагические, как водится, питают друг к другу плохо скрываемую ненависть, но вынуждены существовать бок о бок, поскольку волшба обычно нужна тем, кто сам чародействовать не способен. При этом лишь отчаянные храбрецы решатся обратиться к магам напрямую, потому что проще и безопаснее воспользоваться услугами посредников, коих в Саэнне видимо-невидимо.

– Та-а-ак…

Тяжелый том плюхнулся на лысоватое сукно стола. Зашуршали любовно переворачиваемые страницы.

– Маллет, значитца, из рода Нивьери…

Вряд ли можно предположить, что человек из Регистровой службы помнит по именам всех магов Саэнны, но со мной все просто. Слишком просто. Такой, как я, остался один на весь город. И вообще – один. К счастью? Нет, к сожалению. Моему.

Заплывшие жиром глазки уставились на меня с нескрываемым ехидством:

– И чем же собираешься промышлять? Помнится, еще в начале весны тебе было выдано три дюжины виграмм на запрошенные действия. Неужто закончились?

Разумеется, не закончились. Да и до конца года вряд ли смогу их все успешно употребить по назначению. Но для нового заказчика те листки не годятся.

– Нет, дьен, благодарение Анклаву, их хватит еще надолго. Мне нужна совсем другая виграмма.

– Какого же рода?

Кажется, он заинтересовался. Еще бы! Вечно прозябающий в отсутствии заказов неудачник вдруг явился за листком, отличным от привычных.

– Виграмма на чарование оружия.

Сагинн погладил подбородок, перебирая складки:

– Оружие, значитца…

– Да, дьен. Всего один листок.

– Один?

Невинная просьба погрузила главу Опорного хозяйства Регистровой службы в глубокую задумчивость, сопровождаемую тщательным осмотром моей персоны. Взгляд толстяка медленно спустился с лица до носков потрепанных сапог, потом еще неторопливее поднялся обратно.

– Один…

Бормотание понравилось мне еще меньше, чем затянувшаяся перед ним пауза. Что за сложность? Неужели не найдется единственного листочка?

– Я могу получить виграмму, дьен?

– Да, конечно же, получить… Но не сегодня.

Полученный ответ подвиг меня на по-детски обиженное:

– Почему?

– Видишь ли, ты пришел слишком поздно, все подготовленные виграммы закончились.

Ага, так я и поверил! Да если выдвинуть любой из ящиков стола, можно в нем найти не один и не десяток, а целые кипы листков! Только все они уже обещаны тем, кто готов заплатить звонкой монетой в обход казны Анклава. Вот почему Сагинн так внимательно меня рассматривал: прикидывал, сможет ли чем поживиться и не слишком ли рискованным окажется его неистребимое стремление к наживе. Как будто прошедший год изменил порядок вещей… Тьфу!

– Тогда мне лучше зайти завтра?

– Завтра? Почему бы и нет… Конечно, лучше завтра… – Толстые губы задумчиво и безмолвно прожевали еще несколько слов, потом уверенно возразили: – Хотя нет. До конца недели новых виграмм не будет.

Вот те раз… Что же получается? Пока нет денег, нет виграммы. Пока нет виграммы, я не могу заключить договор на чарование оружия, стало быть, не могу заработать денег, чтобы… Купить несчастный клочок бумаги. Замкнутый круг. И что же делать?

Пуститься в обход? Плюнуть на правила и заняться чарованием без заполнения договоренности? Знаю, так делает если не большая, то ощутимая часть магов. Но между ними и мной есть немаловажная разница. Если меня поймают, я не смогу откупиться. Просто нечем. И тогда придется отправляться в услужение Анклаву, а это хуже, чем каторга. Много хуже. Особенно если попасть к одному человеку, который… Нет, лучше отказать убийце, тот хоть просто и незамысловато убьет.

* * *

– Не сегодня, Мэлли, не надо… Прошу тебя…

Мягкие ладони упрямо уперлись мне в грудь, неспособные остановить напор, но зато очень ясно заявляющие о настроении их хозяйки. А если женщина против, нет смысла настаивать, потому что не получишь и сотой доли настоящего удовольствия.

Подчиняюсь и ретируюсь.

– Хорошо, как скажешь.

– Прости. У меня будет слишком много дел.

Не дел, а мужчин, жаждущих смять твою постель и твое тело в жарких объятьях. Но да, для тебя они именно «дела», а не что-то иное.

– Не дуйся, Мэлли.

Я не дуюсь. И не сержусь, Келли. Совсем не сержусь. Просто мне хотелось забыться и успокоиться. Хоть на часок.

– Перестань хмуриться! Учти, я все вижу.

Конечно, видишь, ведь ты сидишь перед зеркалом, расчесывая тугие темно-золотые локоны, змейками рассыпающиеся по спине и достигающие той самой ложбинки…

Нет, надо отвлечься. Не буду смотреть на тебя. Да и зачем смотреть? Я могу представить каждую твою черточку не глядя.

Покатые плечи, с которых так плавно и мило сползает платье. Пышные бедра, воспламеняющие желание одним прикосновением. Коленки, невинно округляющиеся, когда ты подтягиваешь их к себе, кутаясь в покрывало. Нежно-розовая кожа, похожая на лепестки весенних цветов. Упругие губы, не нуждающиеся в краске: тебе достаточно лишь раз их прикусить. Темный, как мореное дерево, взгляд, выражение которого невозможно угадать. По крайней мере, мне никогда не удавалось…

Ты красавица, Келли. В моих глазах. И? наверное, в глазах тех мужчин, которые приходят к тебе за минутами наслаждения. А впрочем, мне нет дела ни до кого на свете, пока я рядом с тобой. Потому что, когда ты со мной, мир словно задерживает дыхание и терпеливо ждет… Нашего расставания? Как это мило с его стороны!

Сколько мы вместе? Примерно два года. Забавно, но если бы мальчишка-посыльный не перепутал имена, я не узнал бы о твоем существовании. Как не узнал бы о Доме радости на Жемчужной улице, потому что у меня нет денег ни на жену, ни на платных возлюбленных. И ты – настоящее счастье, о котором мне даже не мечталось.

– Что-то случилось?

– Ммм?

Она повернулась, позволяя видеть не свое отражение в зеркале, а живой образ.

– Ты чем-то встревожен?

Да о чем мне волноваться? Подумаешь, полдня пошло псу под хвост, а вечером придется рискнуть жизнью, отказываясь от наверняка выгодного заказа. Пустяки.

– Да так… Ерунда.

Карие глаза недоверчиво прищурились, но дальнейших расспросов не последовало, и все вернулось на круги своя: зеркало, расческа, неспешные движения.

– Госпожа тебя ждет.

– Знаю, мне сказали. Просто я хотел прежде зайти к тебе и…

– Еще будет время.

– Конечно.

Мне показалось, или последние слова прозвучали чуточку поспешно и виновато? Словно Келли действует не по своей воле или… Хочет поскорее от меня избавиться. Может быть, дьеси Наута прольет свет на некстати возникшие сомнения?

* * *

В противоположность главе Опорного хозяйства Регистровой службы, хозяйка Дома радости была похожа на травинку, выжившую под жарким саэннским солнцем, но поплатившуюся за это потерей всех и всяческих соков: выше среднего роста, жилистая, словно бегун, с вечно поджатыми губами, суровая и неприступная. Правда, ее подопечные в один голос уверяли меня, что госпожа ласкова и заботлива, но лично я всякий раз, приходя в кабинет Науты, чувствовал себя как на экзамене. Причем очень трудном.

– Вы не торопились, юноша.

Вот-вот, сказано почти бесстрастно, а у меня внутри все начинает заходиться от дрожи. Наверное, подобная манера общения хорошо помогает выбивать деньги из неуступчивых клиентов и держать в повиновении наемных служек.

– Прошу прощения, дьеси. Я всего лишь зашел к своей…

– Хорошо, что вы первым это сказали! Именно об отношениях нам и нужно поговорить. Присядьте.

Не слишком располагающее начало. Хотя… Сагинн, к примеру, никогда не предлагал мне провести беседу с удобствами. Но, с другой стороны, наши с ним редкие встречи не отличались важностью, а блеклые глаза хозяйки Дома радости смотрят на меня излишне напряженно и почти пугают.

– Я полагаю, речь пойдет о моих услугах? Вы недовольны? Понимаю, что могу выполнять лишь огорчительно небольшое их количество, но спешу заверить вас в полнейшем…

Наута выслушала мою сбивчивую речь до конца и сурово кивнула:

– Меня вполне устраиваете и вы, и ваша работа. Более того, я не собираюсь прекращать договоренность.

Уф… от сердца отлегло! Заработок не слишком большой, но постоянный, такой терять было бы обидно.

– Тогда, дьеси…

– Вы и Келли.

Это и есть настоящая тема беседы? Почему же она мне, вопреки ожиданиям, не нравится? Но раз уж госпожа первая ее коснулась, признаюсь в том, о чем надеялся еще некоторое время помолчать:

– Вам не нужно беспокоиться, дьеси, я… хотел бы жениться на Келли. Не сейчас, разумеется! Чуть позже. Через год или два, когда и она полностью оплатит ваши заботы, и я смогу рассчитывать на доход, достаточный…

Наута, с момента моего появления в кабинете так и не присевшая ни на одно из кресел, зашла со спины и тяжело опустила ладони на мои плечи, почти вжимая меня в сиденье:

– Юноша, я вас понимаю. Но поверьте, чувства решают не всегда и не все.

Чувства? А, она имеет в виду любовь! У меня не хватило бы смелости заявить, что я люблю Келли. Хотя бы потому, что не подворачивалось особых возможностей сравнивать. Но да, я хотел бы жить с ней вместе. Я привык к ней. И думаю, нам будет хорошо друг с другом. Нужно только подкопить денег и…

– Вы еще молоды, юноша, а молодость – такое замечательное время! Вы встретите много красавиц, которые заставят ваше сердце выпрыгивать из груди. Так много, что…

Она волнуется за будущее своей подопечной? Не раз наблюдая печальное завершение любовного волшебства, желает уберечь хотя бы одну девушку от неминуемого разочарования? Возможно, я был слишком плохого мнения о Науте. Поспешу успокоить:

– Я не обещаю любить Келли вечно, дьеси. Но я не обижу ее. Никогда.

– Ох, юноша…

Она сжала пальцы, вмиг ставшие похожими на птичьи когти, и прикосновение из всего лишь неприятного превратилось в огорчительно болезненное.

– Вы запрещаете нам встречаться?

– Вы сами себе это запретите. Она раньше, вы – чуть погодя. Потому что мужчинам всегда нужно больше времени, чтобы смириться с неизбежным.

– С чем?! – Неужели Келли больна? Быть того не может, я бы заметил! Но даже если и так, меня вовсе не пугает подобная новость. – Она… Ей плохо?

– Нет, ей хорошо. Очень хорошо. Вернее, станет хорошо через несколько дней. Если, конечно, вы не будете мешать.

Через несколько дней? Что же должно произойти? Может быть, нашлись родственники, согласные уплатить выкуп раньше срока? Так это же замечательно!

– Мешать счастью Келли? За кого вы меня принимаете?

– Рада, что вы так настроены. Значит, мне будет проще сообщить. А вам – легче понять.

Наута наклонилась и, почти касаясь губами моего уха, четко выговаривая каждое слово, произнесла:

– Келли выходит замуж.

– Ахм…

Вопрос «за кого» родился и тут же умер, застряв в горле. Ясно ведь, что я тут ни при чем. Но тогда…

– Это очень уважаемый человек. Почтенный. Богатый. Он даст девочке все, что только сможет понадобиться.

– Все, кроме…

Хозяйка Дома радости торопливо накрыла мои губы ладонью:

– Не будем говорить о том, чего нет.

Как это нет?! Пусть наши чувства нельзя назвать настоящей любовью, но они – почти любовь!

– Ваши слова, дьеси…

– Пожалуйста, помолчите немного. И послушайте. Нет, не меня, кое-кого поголосистее.

Наута, шурша жесткими складками платья, прошла в другой конец комнаты, скрипнула створкой шкафа, вернулась и поставила на стол маленькую птичку. Не живую, а отлитую из стали, хотя форма была исполнена со всеми мельчайшими подробностями – от коготков до последнего перышка. Но при всей своей красоте и изысканности пташка служила вовсе не для услаждения взоров, и это я знал лучше всех прочих обитательниц Дома радости, разве что за исключением самой госпожи. Стальная птичка была обычным доносчиком.

Каждый подневольный работник спит и видит, как бы урвать себе мимо хозяина лишний кусок добра, чтобы поскорее получить свободу или же хотя бы скрасить жизнь, вот и подопечные Науты не брезговали получать с мужчин несколько монет в обход своей хозяйки. Собственно, если иметь совесть и утаивать небольшие суммы, никто не будет гневаться, но когда доходы падают, а девицы строят невинные глаза, обвиняя во всем клиентов… Впору задуматься и выяснить, кто кому врет. Допрашивать тех, кто приходит в Дом радости, негоже, быстро отвадишь, значит, нужно разговаривать с подопечными. Но Наута, и сама пору молодости прожившая примерно в том же положении, прекрасно знала, что ложь очень трудно порой отличить от правды, потому решила прибегнуть к простому, но действенному способу. Слежке. Были заказаны статуэтки птиц, достойные украсить и королевскую спальню, а в них нанятый маг поместил чары, позволяющие запоминать звуки разговоров, ведущихся в комнате в течение дня, а потом делать их достоянием того, кому известен секрет пташки, то есть хозяйке и… мне. Потому что я снабжал пташек единственным подходящим для заклинаний «кормом»: подпитывал Силой.

Наута ласково погладила статуэтку по стальным перышкам, раздался шорох, который постепенно сложился в более похожие на речь звуки, даже голоса в исполнении стального пересмешника оказались вполне узнаваемы, и один из них явно принадлежал… Келли. Другой тоже показался мне знакомым, а его обладательница и являлась заводилой беседы.

– Хорошо тебе, – чирикала птичка. – Вон какой парень ходит!

– И что хорошего? Я ж с него денег не беру.

– Да такому и самой приплачивать можно: молодой, статный, красивый…

– Да уж, красивый! Ты бы с этим красавцем сама попробовала!

– А что такого-то? Вроде все у него в порядке… Или я чего-то недоглядела?

– Ты еще и подсматриваешь? Ах, стерва!

– Да не злись, уж больно вы пара – загляденье… Так что с ним не так?

– Зачем спрашиваешь? Сама глаз положила?

– Ну, глаз не глаз, а…

– Хочешь, бери.

– С чего это ты расщедрилась? Я ж думала, у вас любовь. А на деле?

– Любовь… – Долгая тишина. – Он хороший. Правда, хороший. Вот только…

– Ну, не тяни!

– Мягкий он, прямо как глина, что хочешь, то и лепи. Ни разу слова поперек не сказал.

– Так что в том плохого?

– А то. Если и мне не перечит, то и никому другому дать отпор не сможет, вот что!

– Ну ты уж скажешь! Может, он просто тебя любит.

– Даже тот, кто любит, вечно терпеть не станет.

– В этом ты, пожалуй, права, подруга… И весь недостаток?

– Если бы… С ним и миловаться-то не слишком.

– Слабенький, что ли?

– Да не в силе дело… Вот тебе собаки нравятся?

– Собаки? А они при чем?

– При том! Так вот, он, когда целоваться лезет, точь в точь хассиец:[2] рот разевает и дышит часто-часто, только что язык на сторону не вываливает! Прямо каминный мех, меня аж сдувает… А губы становятся каменные и холодные, словно у статуи какой.

– Брр…

– И я о том же… Я ведь тоже сначала на него из-за лица да фигуры повелась…

– Так чего же ты с ним до сих пор остаешься?

– А ты в его глаза загляни! Они же тоже как у собаки. Жалобные, спасу нет: и хочешь прогнать, а не можешь. А еще из-за рук. После его рук я словно заново родившейся себя чувствую.

– Но ведь тебе решать уже пора, потому что…

Наута, видимо, сочтя мои уши недостойными продолжения девичьей беседы, снова провела пальцами по пташке, и слова, послушно превратившись в тихий шорох, стихли.

Собака, значит? Самое лучшее сравнение, которого я достоин? Все, что во мне есть хорошего, только руки? Да знаешь ли ты, Келли, что этими самыми руками я могу сделать с тобой такое…

– Думаю, вы все поняли, юноша.

Понял. Яснее ясного. Так хорошо понял, что хочется разбежаться и со всей дури воткнуться головой в стену. Мысль заманчивая, только откуда-то твердо знаю: не поможет.

– Теперь вы видите, ваше расставание все равно должно было произойти, раньше или позже.

Вижу. Вернее, слышу. Слышал.

– Надеюсь на ваши благоразумие и рассудительность, юноша. Не ищите больше встреч с Келли, и ей, и вам продолжение отношений принесет только боль.

Принесет? А по-моему, все уже на месте. Здесь. Рядом. Во мне. Правда, болью я бы свои ощущения не назвал, скорее они похожи на разочарование. Очередное, а стало быть, неспособное нанести больший урон, чем предыдущие.

– Вы меня слышите, юноша?

– Да, дьеси.

– Поверьте, в случившемся нет ничьей вины. Я искренне рада, что девушка нашла себе не просто покровителя, а любящего супруга, и скорое замужество станет удачным, даже если оно не будет подкреплено чувствами. Особенно если не будет подкреплено.

Она подчеркнула последнюю фразу именно для меня? Похоже. Но, насколько помню начало беседы, Наута не усмотрела чувств и в моих отношениях с Келли, а значит, и наш союз стал бы вполне удачным. Или я снова ошибаюсь, переставляя бусины ожерелья причин и следствий местами?

– И помните – будет еще много женщин.

Снова она это повторяет. Режет по живому. Ей бы лекаркой быть, вот уж у кого рука никогда бы не дрогнула!

– Вы словно меня уговариваете… Зачем тратите столько времени? Можно было просто сказать: пшел вон.

Хозяйка Дома радости усмехнулась:

– В одной вещи Келли совершенно права, юноша.

– И в какой же?

– В вас есть что-то от… собаки.

– Вечно открытая пасть?

Покачивание головой было исполнено с очевидной целью меня пристыдить:

– Не язвите сверх меры, меня этим не проймешь. Я говорю о ваших глазах.

– С ними тоже не все хорошо?

– А вы сами никогда не заглядывали в собачьи глаза, юноша? Так попробуйте. Пока пес считает вас своим хозяином, он будет бесконечно предан и простит любую обиду. Но стоит только дать понять, что от дома ему отказано… Я видела злых собак, юноша. А еще я знаю, как легко преданность сменяется ненавистью. Потому и прошу – забудьте. Сразу же. Прямо сейчас.

Так вот в чем причина ведения душеспасительных речей!

– Вы боитесь?

Наута кивнула:

– Да, боюсь. Не вижу причины лукавить. И не хочу, чтобы девочка пострадала.

Значит, я похож не просто на собаку, а на опасную собаку? Может, стоит залаять? Хотя настоящие злые псы сначала дерут чужие глотки и только потом…

Но обида не желает уходить незамеченной:

– Значит, до меня вам нет дела?

– Никакого. Кроме ваших услуг, которые вы, как я полагаю, будете продолжать оказывать моему Дому. Потому что у вас не слишком большой выбор, верно?

Она не смеялась. Не издевалась. Не ехидничала. Не стремилась меня унизить. Она просто доверила словам тайну, хорошо известную всем вокруг. Но голос ударил сильнее, чем меч.

У меня на самом деле нет выбора. Почти ни в чем.

* * *

Значит, женщины любят только сильных мужчин? Только тех, что лупят, оставляя ноющие пятна синяков по всему телу, а еще лучше – на хрупком фарфоре миленького личика? О, я мог бы уподобиться таким силачам! Более того, после моих побоев ты осталась бы калекой до конца жизни! Я и сейчас могу одной лишь пощечиной навсегда лишить твое лицо малейшей привлекательности. Могу. Но никогда не решусь это сделать. Потому что слишком хорошо знаю, как больно быть уродом.

«Но разве ты урод?» – с возмущением вопросило попавшееся по дороге зеркало.

Возражать бесстрастно гладкой поверхности смысла не было: с виду я вполне… Вполне, в общем. Даже на самый придирчивый и изысканный вкус.

Довольно высокий. Ноги-руки на месте. Мышцы имеются. Волосы хорошие, густые, черные на зависть многим щеголям, только стригу коротко, чтобы не мешали. Черты правильные. Глаза… Ну, пусть похожи на собачьи, хотя бывают ли у собак глаза зеленого цвета? Есть лишь один изъян. Значит, я красивый, только пока дело до поцелуев не дойдет? Ты легко узнала мою тайну, Келли. Впрочем, стоило ли надеяться насильно спрятать от других то, что не спрашивает у тебя разрешения на существование?

Пальцы с привычной брезгливостью коснулись еле уловимого желвака на правой щеке, совсем рядом с уголком губ. Это сейчас он крохотный и почти незаметный, а стоит родиться волнению, приятному или нет, неважно, и начинается… А может, заканчивается, потому что онемение захватывает щеку и спускается по челюсти, мешая и сглатывать слюну, и разговаривать. А кроме того, еще и дышать. Подарок на память. Долгую. Я бы постарался забыть, но не дозволено. Судьбой.

Неужели одно лишь это породило у тебя отвращение, Келли? Не может быть. А если может, то… Нет, не хочу так думать. Разве тело обязательно должно быть совершенным, чтобы заслужить любовь? Стоит только взглянуть вокруг, и убедишься в обратном. Или… Мне всего лишь нужно было быть богатым, вот тогда бы женщины сами бились за место в моей постели! Да, Келли? Ты такая же, как тысячи других? Тебе тоже нужны от жизни лишь деньги?

Но, может быть, все было заранее подготовлено? Отрепетировано, как ярмарочное представление? Может быть, госпожа нарочно подговорила тебя или заставила произнести те слова? Во всем виновата Наута, да? Хозяйка?

Я не стал распахивать дверь пинком, она уже была открыта. Келли все так же сидела, размеренно проводя гребнем по медовому золоту волос, все так же смотрела в зеркало, в котором появилось теперь и мое отражение. И вопросов не понадобилось, потому что карий взгляд, устремленный в зеркальные просторы, оказался красноречивее языка.

И почему с губ всегда слетают не те слова, что важны, а те, что успели на гребне обиды первыми оказаться у выхода?

– Я не думал, что ты трусиха.

– Я не боюсь.

– Надо было все сказать самой.

– Тебе было бы легче?

Правильный вопрос. Да я бы не поверил. Ни за что. Не захотел бы поверить. А потом разразился бы проклятиями на голову той, которую… Любил.

– Нет.

Покатые плечи приподнялись, опустились, и узенькие полоски ткани начали движение вниз, заставляющее сердце привычно вздрогнуть:

– Тогда в чем беда?

– Ни в чем.

– Ты зашел сказать «до свидания»?

– Я зашел сказать «прощай».

* * *

– Обедать!

Голос Тай настиг меня на середине лестничного пролета. Второго по пути на чердак.

– Я не голоден.

– Полдня где-то ходил и кушать не захотел?

Наивное удивление кузины почему-то не смогло меня умилить, хотя раньше всегда достигало поставленной цели: рассеянной улыбки и согласия со всеми предложениями, что последуют далее.

– Нет.

Скрип. Скрип. Скрип. Последняя ступенька.

– Все ведь без тебя съедят… – Тай робко попыталась сбить меня с выбранного пути. Не смогла.

Знаю, что останусь голодным до утра. Пусть. Все равно сейчас кусок в горло не лезет. Но мне уже не обидно. Не больно. Не противно. Мне – удивительно.

Разве я что-то просил у судьбы? Не припомню. Принимал ее милости без выражения истовой благодарности? Вот это вернее. Но никто нарочно не учил меня верить в богов, поэтому, наверное, жители небесных дворцов и решили отказать в покровительстве юнцу, считающему подлунный мир прекрасным и счастливым. Хотя… Нет, моей вины в когда-то давно случившихся бедах не было.

Не уродился с полноценным Даром? Такое бывает сплошь и рядом. Да и разве я много потерял? Подумаешь, не вижу Кружева заклинаний глазами! Зато могу плести их не хуже, чем все прочие маги. Вот только…

Да пошло оно все за Порог! Я ведь не прошу невозможного. Всего одну горсточку. Глоточек. Капельку счастья, но чтобы настоящего и только моего. Чтобы я сам решал, принять его или прогнать.

Рубашка опять мокрая от пота… Надо бы хоть прополоскать. Или плюнуть на приличия? Мужчина каким должен быть? Сильным. А сильные мужчины обычно не утруждаются содержанием себя в чистоте, за них это делают женщины. Но поскольку вокруг меня из женщин осталась одна Тайана, придется самому обо всем заботиться. Постираю. Плита еще не должна остыть, разогреется легко. Можно и холодной водой обойтись, но… Не люблю морозить пальцы. Ничего с ними не сделается, и все же мало приятного в том, чтобы вновь заставлять кровь просыпаться от ледяного сна, потому что и помимо стирки имеются занятия с теми же последствиями для плоти. Например…

Занавеси взметнулись вихрем, но тут же успокоились, сделав это столь поспешно, что не возникло ни малейшего сомнения: меня снова почтили посещением. А если учесть расположение источника короткой бури, можно вообще не задавать вопросов. И не оборачиваться. В конце концов, даже умирать легче, когда не видишь, кем и куда наносится последний удар.

Но пока его не последовало, попробую сам провести атаку:

– Вынужден вас разочаровать.

Убийца, вопреки моим представлениям, не стал сразу хвататься за оружие, предпочтя слова:

– Так скоро? Мы ведь и условий пока не обсудили.

– Именно поэтому. Никаких условий не будет. И никакого обсуждения, разумеется.

Он помолчал, шагнул ближе – рассохшиеся доски выдали пришельца скрипом – и заинтересованно спросил:

– Причина?

Никогда прежде не встречал любопытных Теней. Собственно, этот вообще первый, кого я удостоился удовольствия лицезреть. И, пожалуй, раз уж убиение откладывается, взгляну еще раз.

М-да, с утра мало что изменилось. В одежде, по крайней мере, отличий не замечаю. И черты лица все так же кривятся и текут вместе с темным рисунком, ни на вдох не останавливающим свой бег. Зато взгляд сейчас совсем другой: удивленный, азартный, почти человеческий.

– Вам действительно хочется ее знать?

– Ага. Не люблю приходить и уходить зря.

Похвальная привычка. Не слишком удобная для меня, потому что признаваться в собственной никчемности всегда стыдно, но… Придется.

– Я не смогу принять ваш заказ.

Он вольготно расположился на подлокотнике кресла и скрестил руки на груди:

– Почему?

Рассчитывает на продолжительный разговор? Ну и наглец! Впрочем, он может себе позволить и не такое поведение.

– Потому. Вы ведь не в первый раз обращаетесь к магу?

Подобие кивка, но интереса в глазах меньше не становится. У-у-у, тяжелый случай. И почему мне все время не везет?

– Стало быть, знаете, из чего состоит действо заказа. Все начинается с…

– Цены.

Еще и перебивать будет на каждом слове? Это уже ни в какие ворота не лезет!

Ну да, цена ценой, только помимо нее есть еще куча бумажного мусора, без которого никак не обойтись. Можно пренебрегать правилами, но это не значит, что правила соизволят пренебречь тобой, и осторожному человеку следовало бы знать сию простую истину!

Но пока мое негодование искало слова для своего появления на свет, убийца поставил вопрос обидным ребром:

– Думаешь, не смогу заплатить, сколько попросишь?

Я едва не подавился возмущением. Как он только ухитрился такое придумать?!

– Здесь десять «орлов». – Убийца извлек из складок одежды и покачал в воздухе глухо звякнувшим кошельком. – Достаточно? Неплохая цена, выше обычной по городским лавкам.

Завыть, что ли? Или со всем прилежанием врезать кулаком по стене? Что же получается, меня уламывают снизойти до выполнения заказа? Мир сошел с ума. И я тоже. Вопрос в том, кто успел сделать это раньше.

– Видите ли, любезный дьен…

– Если мало, могу накинуть еще пару монет. За срочность.

Я постоял, тупо глядя в пол, убедил себя в том, что немного новой грязи не усугубит положение паркета, сплюнул и рухнул в соседнее кресло, издавшее протяжный стон недовольства столь беспечным поведением своего хозяина: утварь на мой чердак попадала только изрядно изношенной и требовала обращения бережного, почти благоговейного.

– Я не могу принять ваш заказ. Ни за какие деньги.

– Это твоя придурь или что-то другое?

Ах ты тварь любопытная… Ну ничего, сейчас я заставлю тебя понять!

– Чарование оружия должно подтверждаться соответствующим образом составленной виграммой. Вам это известно?

– Ага.

– Так вот, милейший, я не могу вам помочь, потому что… У меня нет такой виграммы.

– Почему? Лениво было получить?

Я открыл рот, немного подумал и снова сжал губы. Стоит ли продолжать разговор? Тупик ведь полнейший… Ну да ладно, мне терять нечего:

– Я заходил в Регистровую службу. Мне назначили на следующую неделю.

– А из-под полы не продают разве?

И все-то он знает! Спрашивается, откуда? Хотя если в его родной Гильдии дела обстоят так же, как в Анклаве, тонкости добывания разрешительных бумаг известны убийце не хуже, чем мне. К тому же, в отличие от меня, могут быть им стократно и успешно опробованы.

– Продают. Но не мне.

Темно-серые глаза вопросительно сузились:

– Ммм?..

– У меня нет денег на переплату.

– Так надо было с меня потребовать задаток! Ну, спустил всю наличность на девиц, бывает, понимаю, сам грешен.

Действительно, все просто. Взял бы утром деньги, умаслил бы толстяка, и никаких трудностей… Кроме двух.

Первая. Не беру деньги вперед. Не умею. А вторая… Сагинн все равно не продал бы мне припрятанную виграмму. Побоялся бы. И за это великая моя благодарность родному дяде: не удивлюсь, если в Регистровой службе меня давно уже записали в лазутчики!

– Я ничего ни на кого не спускал.

– Обиделся? Извини. Я ж не со зла…

Ненавижу, когда меня вынуждают признаваться в том, что следовало бы скрывать всеми возможными способами!

– Вы могли бы заметить, что место, в котором я живу… не слишком богато обставлено. Говоря прямо, я почти нищий маг.

– Но отсутствие денег обычно означает…

Знаю, что означает. И на сей раз сам перебиваю собеседника:

– Отсутствие таланта.

Усилия пропали втуне: убийца всего лишь довольно улыбнулся, словно ждал моих слов с нетерпением.

– Ага. Таланта добывать деньги. Но зато много говорит о совести. И честности.

А еще я ненавижу проигрывать. Даже словесные схватки. Потому что слишком часто оказываюсь побежденным.

– Вот что, милейший! – Крепко берусь за подлокотники, словно морщинистая кожа обивки под пальцами способна придать уверенности. – Кажется, я все разъяснил? Не смею более вас задерживать.

– Ты бы и не смог, – хохотнул убийца. – «Задерживать»… Вот насмешил!

Правильно Келли сказала, ничего из меня не выйдет толкового. Мягкий, как глина. Даже еще мягче. Только бы на недостойный крик не сорваться.

– Я не могу принять заказ, понимаете?

– Не-а. Не понимаю.

Да что же это такое?!

– Не понимаю, почему какая-то бумажка должна решать все на свете.

– Но в правилах Анклава…

Он грустно усмехнулся:

– Так вот почему говорят, что ты трус.

А мне плевать на мнение остальных. Я хочу жить по правилам. Хочу, чтобы во всем был порядок. И если мир вокруг обожает сумасшедшие пляски, то на моем островке бури не будет. Ни за что. Это называется трусостью? Пусть. Но я хочу жить именно так!

– Мы закончили?

Ухмыляется:

– Нет.

– Но зачем…

– Цепляюсь к тебе? Это хочешь спросить? А просто из любопытства. Хотя… Не буду обманывать: о тебе как о чарователе хорошо отзывались, а меня последняя работа мага, с которым обычно имел дело, едва не подвела.

Не слишком верится, и все же возможно. Хотя скорее обо мне отзывались как о самом уступчивом и сговорчивом глупце, если Тень до сих пор дожидается ответа, всем видом показывая, что согласие – неминуемый для меня результат.

– И кто отзывался?

– О, имен называть не буду! Главное, мне сказали, что ты работаешь на совесть.

Работаю я на деньги обычно. И на приближение к исполнению своей единственной мечты. А совесть… Она только мешает. Всегда и во всем.

– Я многого не умею.

– А мне многого и не нужно. Так берешься?

Хм, а ведь я почти согласился. В глубине души. Но зато тело предательски дрогнуло. Если возьму заказ без занесения в Регистр, могу потом сильно пожалеть. Очень сильно. Почти до смерти. С другой стороны, раз ко мне явились не случайно, да еще и располагая лестными отзывами некоей персоны…

А существует ли вскользь упомянутая персона на самом деле? Разумнее предположить, что убийце нужен неприметный чародейчик, которого по исполнении договоренности легко и удобно прикончить, дабы и заказ, и все прочее осталось тайной для Городской стражи и Анклава разом. Если так, Тени должно быть известно обо мне достаточно разных подробностей, стало быть, упираться смысла нет, все равно подберет ключик к моему упрямству. Например, предложит много-много денег. А что? На «много-много» я вполне могу согласиться, нужно только договориться с совестью.

И ведь еще кое-что имеется. Желание поработать. Необходимость вспоминать и совершенствовать навыки. Если не буду время от времени повторять некогда выученные движения, могу и разучиться. А начинать все сначала… Нет, на такой подвиг моя лень не согласится. И еще хуже, не хватит сил возвращаться назад и снова карабкаться по тем же ступенькам.

Да пошло оно все за Порог! Возьмусь. Потому что где-то в дальних кладовых у меня еще завалялось немножко гордости. И по памяти эхом гуляют отзвуки имени, которое не хочу посрамить… Хотя отец никогда бы не взял обходной заказ. Он вообще не нарушал правил. Никаких. И даже тогда, приказывая уходить, отводя удар, следовал непреложному закону: выживает не достойнейший, а всего лишь тот, кому позволяют выжить.

Я найду причину твоей смерти, отец. Обязательно найду. Я боюсь ее больше всего на свете, но не смогу отступить от собственного обещания. Да, оно глупое. Я знаю, ты бы запретил, самым строжайшим образом. Но тебя больше нет, а значит, запреты мне придется устанавливать себе самостоятельно. И принимать решение идти на риск – тоже.

– Хорошо. Уговорил.

– Ты не бойся, о моих заходах сюда никто не знает.

А мне-то какая с того радость? Зато Сагинну уже известно, что некоему Маллету вдруг ни с того ни с сего понадобилась оружейная виграмма, и при случае я все равно окажусь под подозрением. Но о призрачных опасностях буду думать позже. Если останется свободное время.

– Так что вам нужно зачаровать?

Он плавно коснулся ногами пола, а в следующее мгновение уже разворачивал на столе кожаный футляр, в петлях которого были закреплены арбалетные стрелы. Я вынул одну на пробу, покрутил в пальцах, погладил наконечник.

– Все от одного мастера?

– Да.

– Не самая замечательная работа.

– Знаю, – кивнул убийца. – Но меня устроит.

– Хорошо… Ваша цель?

Он удивленно замер:

– Хочешь знать, кого мне нужно убить?

– Э… – Вообще-то имя, внешность и место обитания будущей жертвы могли бы мне здорово помочь в работе, но обойдусь и меньшими затратами: – Простите. Я не совсем удачно задал вопрос. Мне нужно знать, чего вы ожидаете от этих стрел.

– То есть?

– Можно зачаровать их на пробивание. Можно на дальность полета. Можно… Есть разные возможности, в общем. А что нужно именно вам?

Убийца задумчиво почесал щеку.

– Та-а-акс… Дальность не помешала бы, но можно и без нее. А вот уверенность, что стрела пробьет защиту, лишней не будет.

– Какова из себя зашита? Только броня или что-то кроме?

– Обычные амулеты.

Магическая, стало быть. Не самая лучшая подробность. Но и не самая страшная. Придется лишь поразмыслить подольше.

Он мгновенно отметил мои сомнения:

– Сложно?

– Не то чтобы… Скорее муторно. Но это уже мои трудности. Чаровать всю дюжину одинаково?

– Да.

– Хорошо… Со стрелки по десять «быков», итого «орел».

Глаза Тени изумленно расширились:

– Один «орел»?!

– Ну да.

– А не слишком ли дешево? С меня брали по «орлу» за каждую, а то и больше!

– Знаю.

– Так почему не просишь столько же?

Я вернул стрелу на место.

– Потому. Во-первых, заказ не слишком сложный. Во-вторых, затрат на него немного. А в-третьих… Чары продержатся не более недели. Вам наверняка ведь не говорили, что чарование нужно все время обновлять?

– Неделю и все? – Кажется, мне удалось удивить его по-настоящему. – Вот сволочи…

– А, уже попадались, значит!

– Меня уверяли, что…

– Всех уверяют. Видите ли, можно продлить срок действия чар примерно до трех недель, но тогда от оружия за милю будет нести магией, а вам вряд ли хочется быть обнаруженным. Кроме того… Любые чары, наложенные на готовый предмет, держатся недолго, чтобы придать клинку нужные свойства надолго, нужно этим озаботиться еще во время ковки.

– А ты умеешь?

– Что? Ковать? Не очень. Да мне это и не нужно. Мой дядя умеет, а я всего лишь участвую. Со своей стороны.

– Дядя?

Все ясно. Вот ведь дурак…

– Если бы вы зашли через дверь, то видели бы, что на первом этаже оружейная лавка. Она принадлежит мастеру Туверигу, кузня у него тут же в доме.

– И ты с твоим дядей можете сковать зачарованный клинок?

– Почему бы и нет? Но такой заказ будет стоить уже много дороже.

Взгляд убийцы сверкнул хищным азартом:

– Сколько?

Надо прикинуть.

Сначала увесистые железные полосы. За ними придется отправляться на другой конец города, к склочному, но торгующему отличным металлом Олаку и надеяться, что у старика окажется заготовка нужных размеров и веса. Потом правильно выбрать молот и рассчитать время, но тут уж все будет зависеть от самого заказа: кинжальчик и меч нуждаются в разном количестве кузнечной заботы. Опять же, перед ковкой мне нужно будет сплести сеточку требуемых чар… Что получается? Само железо – до пяти «орлов», дядина работа – пол-»орла» за час, не меньше, мое участие – еще «орел».

– Самое большее, восемь с половиной или девять серебряных монет.

– Сколько?!

Похоже, еще миг, и мне рассмеются прямо в лицо.

– На рукоять сами будете искать мастера, если пожелаете чего-то особенного. И на ножны – тоже. А заплатите вы только за клинок, пусть и зачарованный. Считаете, дорого?

– Дорого?! Вообще за бесценок! Слушай, парень, или я чего-то не понимаю, или… С такими запросами как ты до сих пор не стал самым известным магом в Саэнне?

К сожалению, известными становятся именно те, что заламывают за свою работу невиданные цены. Да и народ охотнее идет к «дорогим» магам, потому что уверен: чем больше заплатишь, тем больше и получишь. Ага, как же! Но я мог бы назначать цену вдвое и втрое от нынешней, если бы не одна беда…

– Потому что я не маг.

– А кто же?

– Ну, не совсем маг. Не настоящий.

Убийца недоверчиво прищурился:

– Но оружие ведь чаруешь?

– Да.

– Разве ж это не…

– Настоящий маг может сплести заклинание, не сходя с места и ничем особым не пользуясь, а мне… Мне, чтобы сотворить чары, нужно сначала разобрать по частям другие. Как кружево. Его плетут из нитей, но их надо сначала где-то взять, верно? Так вот, другие маги для заклинаний используют частички себя, а я… Не могу. Приходится довольствоваться чужими огрызками, хорошо хоть, в Саэнне частенько требуется убрать отслужившие свое чары.

Собственно, это одна из причин того, что остаюсь в городе. Есть и вторая, не менее грустная и столь же будничная, но убийце необязательно о ней знать.

Впрочем, следующим же вопросом Тень показал, что верно уловил смысл, прячущийся между моими словами:

– А за это наверняка еще и заставляют приплачивать?

А как же! В действе расставания с бесполезным хламом каждый второй горожанин становится искусным ростовщиком. Хорошо хоть существуют еще «каждые первые».

– Иногда.

– И ты платишь?

– А что делать? Я же не могу обойтись другими средствами.

– Ну дела… – Он сокрушенно покачал головой. – И чем больше у тебя будет заказов, тем больше чар нужно разобрать, а когда узнают, что хорошо получаешь за работу, начнут вздувать цены и…

– И мне тоже придется брать втридорога. А я не хочу.

– Но почему?

– Потому что я знаю, сколько стоят мои услуги.

А еще потому, что подати в казну Анклава тоже начнут расти, как опара на дрожжах, и в конце концов работы прибавится втрое, а на руках у меня будут оставаться те же гроши, что и теперь. Если не научусь воровать и обманывать.

Убийца задумчиво прошелся вокруг меня.

– Нет, ты не трус, совсем не трус… Ты кто-то другой. Я пока не понимаю кто, но разберусь обязательно.

– А стоит ли? Кстати… Насколько помню, речь еще шла о лезвии?

– Да. Вот об этом.

Он раздвинул полы куртки, являя свету закрепленные на бедре длинные ножны, расстегнул пряжки и положил клинок рядом со стрелами.

– За него сколько возьмешь?

Стальная граненая полоса длиной в две с четвертью ладони, прямая… Простая работа.

– «Орла». Много? – переспрашиваю, видя странное замешательство заказчика.

– Не особенно. Скажи только… Чары все равно недолго продержатся?

– Конечно.

– Тогда почему целый серебряк?

– Потому что я нож еще наточу и отшлифую, уж больно щербатый.

Ответом на мою искренность стал раскатистый смех, и я обиженно фыркнул:

– Не надо точить, что ли? Так и скажи.

– Да надо… Просто… – Он заметным усилием прогнал с губ смешинки. – Первый раз вижу человека, который предлагает Тени сделать заточку клинка. Знаешь, на будущее – не поступай так больше.

– Почему?

– Оружие всегда точит сам хозяин. Чтобы не подвело.

В этом смысле? Да, мне известно подобное заблуждение. И я прекрасно знаю, какие для него имеются основания, вот только уважающий себя мастер никогда не позволит чувствам помешать работе.

Но те щербинки, что оказались под моими пальцами, они… Да, следовало бы промолчать. Выбоины на стали, заметные глазу, говорят о неминуемом приближении разрушения. Но, прежде чем их слова можно будет ясно расслышать, на гладком теле лезвия появляются предвестники гибели. Шершавые острогранные ямки и холмики, возникающие после каждой встречи с другим клинком или телом. Щетинка ниточек, пронизывающих сталь, поднимается и начинает истираться, нарушая… Для красоты это можно было бы назвать равновесием. А мне больше нравится слово «порядок».

– Как пожелаете. Скажу только: если зашлифую, чары будут держаться дольше.

– В самом деле?

– Обещаю.

Он подумал и кивнул:

– Идет! Как скоро справишься?

– Пока не знаю.

Новый всплеск удивления:

– Не знаешь?

Насколько все было бы проще, заключи я договоренность по правилам! Ни шагу влево, ни шагу вправо, только по прямой, тяжеловесно, тупо, зато без препятствий любого рода. И что меня дернуло? Ладно, раз уж полез в грязь, глупо бояться испачкаться.

– Осталось еще кое-что. Не сочтите за труд, покажите, как вы используете клинок.

– По прямому назначению!

Шутка вызвала у меня усталый зевок:

– Проведите пару выпадов и ударов, самых привычных для вас. Вот и все, что мне нужно.

– Но зачем?

Какие все любопытные…

– Я же не учу вас, как надо убивать, верно? Вот и вы не учите меня делать мою работу.

Хотя касаемо душегубства мне известно больше, чем можно предположить, глядя со стороны. Много больше.

– Ну, как скажешь…

Он потянулся за кинжалом, а я смежил веки.

Невесомые Занавеси вздрогнули, колыхнулись, беззвучно распались на полоски, снова сошлись, заживляя нанесенную рану… Нет, так слишком далеко. Не могу прочувствовать.

– Еще раз.

Стальная птица снова взрезает воздух и падает, слишком тяжелая и неуклюжая, чтобы подолгу парить в небесах, а мои ладони взмахами крыльев следуют за ней, почти касаясь гладких боков, все ближе и ближе…

Пока звонкая оплеуха не заставляет меня остановиться и распахнуть глаза.

– Полудурочный, ты что творишь?!

Смотрю на почти коснувшийся моего живота кинжал. На собственные пальцы, причудливыми объятиями сомкнувшиеся вокруг лезвия. Перевожу взгляд вверх, в наполненные ужасом глаза Тени.

– Что-то случилось?

– Решил с жизнью попрощаться?!

– Я вовсе…

– Зачем полез на нож?!

– Я не…

– Учти, я без денег не убиваю!

Вдох. Выдох. Медленно, плавно, спокойно.

– Учту.

– И какого…

Пока в ход не пошли ругательства, спешу ответить, срываясь на скороговорку:

– Мне так нужно. Вернее, иначе я просто не умею. И не могу. А умирать не собираюсь. И если бы вы не обращали внимания…

– Предупреждать надо было!

А он испугался. Всерьез. Ну надо же… Рассказать кому, что Маллет, трус, известный всей Саэнне, заставил ужаснуться опытного убийцу, рассказчика сочтут еще и сумасшедшим. Но приятно одержать верх хоть в чем-то. До безумия приятно!

– Прошу простить.

Взгляд Тени показал, что в искренность моих сожалений не верят. И ладно.

– Завтра ваш заказ будет готов. Только…

– Что?

– Не приходите сюда больше. Прошу вас. Я сам принесу куда скажете.

– В любое место?

Судя по проскользнувшему в голосе ехидству, готовится подвох. Но мне важнее знать, что избавлюсь от дальнейших визитов через чердачное окно.

– В любое.

– Тогда… Квартал Медных Голов, между полуночью и первым ударом колокола.

Не слишком хорошее место. Трус бы туда не пошел. Но, как правильно подмечено, я не трус, а «кто-то другой».

– Придешь?

– Приду.

– Только будь готов, что подождать придется! – донеслось уже откуда-то с крыши.

Подожду, делов-то. Я и закончить успею только перед самым выходом из дома, не раньше, потому что сегодня вечером надо мной тяжелым грузом висят долги перед вдовой купчихой. Сколько она заказывала «бусинок»? Десятка три? Э, а хватит ли мне содержимого моих «шкатулок», чтобы выполнить оба заказа? Сейчас проверю.

Тлеющий хвостик порхающей в воздухе невидимой змейки обжег щеку. Быть не может! Неужели…

Все одно к одному! Верно в народе говорят: беды поодиночке не ходят. И когда же я забыл прикрыть «шкатулку»? Похоже, еще прошлым вечером, когда заснул над отцовскими записями. И все мои пленницы благополучно разбежались. То есть разлетелись. Ой, как нехорошо! Но поправимо, хотя и обидно тратить силы на исправление собственных же нелепых ошибок.

Левая ладонь снизу, правая сверху. Касаются друг друга на уровне груди, словно приветствуя, потом снова расходятся на расстояние, равное двум своим длинам. Глаза можно закрыть, а можно оставить открытыми, зрение все равно ни к чему, правда, и помешать не сможет, потому что главными участниками готовящегося представления будут руки и только руки…

Коченеть первыми всегда начинают подушечки пальцев, но холод только кажущийся. Помню, поначалу даже трогал кожу ладоней языком, не веря ощущениям, пока не привык, что действительность может состоять не из единственного слоя, а из многих, и в каждом последующем ее лик будет выглядеть совсем иначе, нежели в предыдущем.

Десятки узеньких русел сосудов, по которым течет кровь, кажется, наполняются ледяной горной водой, но холод длится недолго, отступая перед обжигающим пощипыванием: это притягиваются к ладоням ниточки Занавесей, составляющих собой мир. Притягиваются, раздвигая кисейное полотно, оставляя на своем месте отверстие, сначала крохотное, но расширяющееся все больше и больше, освобождают место для…

Есть! Попались, мои драгоценные! Теперь нужно, не торопясь и не ослабляя внимания, донести вас до «шкатулки» и вернуть в заточение. Клянусь, оно будет недолгим! Не успеете соскучиться, как превратитесь в нечто новое. Не знаю, насколько замечательное, но главное – другое, завершенное и наделенное смыслом. Пусть насильно, и все же… Жить бесцельно невозможно, это я хорошо понял на своем опыте.

Правда, одним смыслом теперь стало меньше. Хватит ли оставшихся в наличии для продолжения жизни? Надо подумать.

Какое-то время мне не нужно теперь заботиться о накоплениях для будущей семьи, стало быть, смогу употребить деньги на иные надобности. Хотя у меня и накоплений-то пока не было… И не будет. Но придется искать новую подружку, и, похоже, в этот раз не следует давать волю чувствам, договоримся с ней сразу, определим выгоду каждого, заключим договоренность… Тьфу. Даже звучит мерзко. Ведь не смогу же, будь оно все проклято! Не смогу!

Почему никак не научусь просто БРАТЬ? Почему прежде спешу отдать что-нибудь свое, пусть меня ни о чем не просят и ни на что не надеются? А отдав, робко ожидаю получить в ответ хотя бы столько же и каждый раз попадаю впросак. Почему продолжаю верить, раз за разом убеждаясь в лживости мира?

А какой был хороший пример прямо перед глазами! Родная матушка. Первая красавица города. И первая стерва, как оказалось. Но отец ее все равно любил, иначе бы не потакал безумным капризам и не сносил с благоговейным смирением истерики и скандалы. Каждый месяц дарил что-то дорогое. А матушка норовила по пять раз на дню разрыдаться, причитая, что он ее бросит и женится на другой, потому что… И тут на сцену вечно выволакивали меня.

В отсутствие отца дома мое существование почти не замечалось или сопровождалось требованиями принести, унести, сходить за покупками, прибраться в комнатах, не более. Зато когда семья собиралась вместе, меня удостаивали скорбных взглядов, поглаживания по голове, сетований на то, какой сыночек бедный и несчастный… Правда, в детстве я не понимал суть материнских уловок, а в юности, начав изучать магию, уже попросту не обращал внимания, чтобы не тратить зря время. Наверное, матушку это обижало. Но за свои обиды она отплатила с лихвой!

Никто в городе не успел и глазом моргнуть, как неожиданно овдовевшая красотка сняла с себя заботы по воспитанию сына, отдав опеку в руки городского приюта, а все имущество продала, выручив сумму, достаточную для безбедной жизни вдалеке, и навсегда покинула Саэнну. Наверное, побоялась, что, если останется где-то рядом, получит от меня… много чего болезненного.

А ведь есть за что ее прибить. Есть. Не хотела больше иметь дела с магами? На здоровье. Но продавать отцовские книги? Они ведь никому не были нужны, кроме меня. Сколько она получила? Горсть монет. А у меня отняла почти половину жизни, в течение которой придется зарабатывать деньги на выкуп, потому что скупщик быстро понял мою заинтересованность и установил такие цены, у-у-у! Для меня малоприемлемые. Конечно, я стараюсь и кое-что уже выкупил. Но сколько еще осталось… Неужели матушка так ненавидела магию и все, с ней связанное? Или хотела отомстить? Но разве мстят своему единственному ребенку?

Правда, ребенком я тогда уже не был. Впрочем, как и взрослым. Маги считаются совершеннолетними с двадцати двух лет, а мне только-только исполнился двадцать один год, когда отец… погиб и единственной хозяйкой дома осталась матушка. Но зачем она сдала меня в приют? Чем я мог помешать? Не надеялась, что моя лихорадка пройдет? Боялась? Что ж, и правильно делала! Мне ведь было очень больно прийти в сознание на жесткой койке Дома призрения, в один миг из обеспеченного завидным будущим молодого человека став нищим сиротой. Так больно, что в те дни я вполне был способен опуститься до душегубства. Причем чужих душ, а не своей.

Но и тогда ни о чем никого не просил. Даже увидев Туверига в дверях комнаты, не смог произнести ни слова, хотя по прошествии месяца мышцы лица и язык снова стали меня слушаться. Не смог сказать трех простых слов: «Забери меня отсюда». Потому что решил: не имею права взваливать на других свои беды. И если бы дядюшка Туве оставил меня в приюте, я бы не обиделся. Кому нужен увечный маг, толком ничего не умеющий делать? Но меня все-таки пожалели.

Ненавижу это чувство. Оно какое-то… сырое и вязкое, как студень. От него хочется поскорее отряхнуть руки, но никак не удается. Поэтому я большую часть своих доходов отдаю за проживание, хотя знаю, что дядя не хочет брать с меня деньги. Как-то в сердцах сказал даже, что на курицу трат больше, чем на меня. Так что скрипит зубами, когда приношу монеты раз в месяц. Но берет. Правда, когда нашел способ приспособить меня к делу в кузне, заметно повеселел. Жаль, немного у нас заказов на зачарованные лезвия… Простых людей ведь не убедишь, что щепотка чар при ковке может продлить жизнь клинка вдвое, если не втрое, и заметно улучшить все его свойства. Особенно же смущает всех крошечная прибавка в цене. Может, на самом деле просить надо больше?

Хотя не каждый заплатит. Карин, к примеру, ни монеты сверху не накинет, сколько ни убеждай. Правда, и трудов в ее заказе всего ничего: вытягиваешь из «шкатулки» обрывочек Нити заклинания, отщипываешь немного мягкого воска и катаешь шарик, укладывая Нить спиралью. Мне ведь нужно только создать заготовку, наполненную Силой, не более, основную форму чарам будем придавать уже на месте, прямо в лавке. Со стрелами же придется повозиться…

Наконечник сильно трогать не буду, и так еле-еле отбалансирован, вмешательство может все испортить, лучше поработаю с древком поплотнее, чтобы улучшить разгон, тогда и пробивные свойства сами собой возрастут. Единственное, придется повесить на острие небольшой «клинышек», чтобы раздвинуть Нити защитных заклинаний, если таковые попадутся на пути. Но это все скучно, а вот кинжал куда как интереснее. Главное – не забыть ни малейшего ощущения, и тогда ножичек для Тени получится всем на зависть!

* * *

– Магам только одного надо: честным людям голову задурить да облапошить, пока не очухались!

В какой-то мере, в какой-то мере… Но ровно то же самое можно сказать и о торговцах. Как будто они ведут свои дела честно и совестливо! И купчиха Карин не исключение, к сожалению. Моему. Глубочайшему. Но прощать сегодняшний выпад почему-то не хочется. А, пусть все идет за Порог!

На редкость некрасивые руки: не ладошки, а жабьи лапки. Причем жаба перекормленная. Но все же без поглаживаний не обойтись, поэтому придется проглотить брезгливость, взять толстенькие пальчики купчихи своими и, проводя подушечками по бугристой и лоснящейся от притираний коже, мягко промурлыкать:

– Любезная дьеси, разумеется, права. Но позвольте заметить, случаются минуты, когда мужчине требуется от женщины совсем иное…

Крупная дрожь вздыбила плохо выведенные волоски на лапе Карин, и я предпочел проследить, как волна томления уходит по предплечью вверх, под сень широкого короткого рукава, нежели наблюдать за отупением, захватывающим в плен выражение круглого толстощекого лица.

А вот не надо было лишний раз злить. Потому что у меня хорошая память и я не забыл, как еще при первой встрече купчиха, уверенная в неотразимости своих прелестей, попыталась склонить молодого мага к… Склонение было настойчивым и наверняка завершилось бы успехом, потому что справиться с огромной тушей мне было бы трудновато, но, благодарение богам, в те дни я был по уши увлечен Келли, и хватило единственного равнодушного взгляда, чтобы меня оставили в покое. Правда, и после того ни одно посещение мной хрустальной лавки без соответствующих намеков не обходилось: видимо, наученная прежним опытом, Карин полагала, что маг, имеющий личный интерес к хозяйке, будет работать за меньшую сумму, довольствуясь вместо звона монет другими дарами. Собственно, даже сейчас, захоти я получить место в обширной купеческой постели, препятствий бы не возникло. Кроме одного. Мне нужны деньги, а не плотские утехи. Хотя без Келли станет тоскливо… Ничего, какое-то время перебьюсь, а потом решу, как быть.

– Ммм… Минуты, говорите, любезный?

– А иной раз и часы, и целые дни…

Зачем продолжаю? Из зловредного удовольствия видеть странное и непривычное для самоуверенной женщины смущение. Впрочем, когда-то она тоже была юной, робкой и доверчивой, а те времена легко воскресить, стоит только… Конечно, чувствую себя сволочью. Но приятность присутствует, и немаленькая, стало быть, совесть немножко помолчит.

– Любезный дьен говорит о…

– Однако мне пора приступить к делам, не так ли?

Она хлопнула густо начерненными ресницами, словно стараясь сбросить оцепенение:

– Да, к делам… Но этот разговор…

– Мы непременно продолжим, любезная дьеси. Непременно.

Карин послушно кивнула и, все еще зачарованная собственным разыгравшимся воображением, а также в немалой степени моими стараниями, медленно двинулась по коридору в сторону своей комнаты, подметая тяжелым подолом юбки паркетные доски.

Нет, она вовсе не такая уж уродина, при желании можно было бы закрыть глаза и… М-да, закрыть глаза. В этом-то для меня и кроется смертельная опасность, потому что, расставаясь с возможностью видеть, я начинаю… ощущать слишком четко и подробно. И в смысле ощущений купчиха мне совсем не нравится.

– Не узнаю старину Маллета! Никак сменил гнев на милость? – коротко хохотнули у меня за спиной.

– Уж и пошутить нельзя!

– Карин шуток не понимает, так что ты… поосторожнее.

Хороший совет, можно сказать, к любому случаю подойдет. Но не теми устами произнесен, ох, не теми, чтобы я испытывал искреннюю благодарность. Потому что от Харти мне просто так ничего и никогда не доставалось.

Наши семьи жили рядом, но не скажу, чтобы мальчишками мы водили дружбу: у меня было слишком много занятий, и времени на игры не хватало, Харти тоже обычно большую часть дня помогал своему отцу, писарю Регистровой службы. Встречались иногда на улице, по праздникам, на ярмарочных гуляниях, здоровались, присылали подарки по случаю дней рождения… В общем, были хорошими соседями, не более. И я весьма удивился, когда именно заслугами приятеля детства получил заказ от купчихи. Правда, как потом стало понятно, двигало моим старым знакомым не желание помочь, а стремление почувствовать свое превосходство. Крошечное, но все же существующее, потому что, в отличие от меня, мой погодок жил безбедно, занимая должность помощника Карин по любым поручениям, в том числе и щекотливым. Правда, мечтой Харти всегда было оказаться на месте отца, в Регистровой службе, но связей не хватило, и юноше отказали. До будущих времен и некоторого, надо сказать, немаленького количества монет.

– Хорошо, не буду больше заводить такие разговоры.

– Ну, если ты серьезно настроен, почему бы и нет? – Харти пожал плечами, неприятно напомнив телодвижения жука-соломняка.

Сколько помню, парень всегда был нескладным. В детстве слишком тощий и угловатый, в юности голенастый, во взрослом возрасте – иссушенный. Всего двадцать семь лет, а выглядит чуть ли не вдвое старше. И к простым лекарям ходил, и к магам, но все только разводили руками. Мол, ничего не поправишь, слабое здоровье досталось по наследству. Я мог бы чуть улучшить положение приятеля детства, но когда увидел в тусклых, слегка выкаченных глазах неприкрытую зависть, отбросил все мысли о предложении помощи. Потому что не понимаю, чему во мне можно завидовать. Внешности? Глупо. Не так уж я и красив. И красивее встречаются. Сильному телу? Это правда, болею редко, но есть недуг, который не вытравишь никакими снадобьями, зельями и чарами. По крайней мере, лекарь, умелый и опытный, старый друг моего отца, честно признался в своем бессилии. И Харти мне еще завидует? Вот дурак…

– Я не настроен. Просто все надоело.

– А-а-а… – протянул он, делая вид, что понял причину моего раздражения.

– Много на сегодня надо сделать?

– Не больше, чем обычно. А почему спрашиваешь?

– У меня готово только две дюжины.

Потому что часть беглянок вернуть в «шкатулку» не удалось, успели удрать в открытое окно. Или впитались в чердачную утварь, стены, крышу и все прочее. А мне ведь еще требовалось поработать над оружием, так что пришлось урезать заказ купчихи до последнего возможного предела.

– Ничего, хватит, привезли всего десяток.

– Это хорошо… Начнем?

Харти распахнул дверь в торговую комнату и насмешливым жестом пригласил меня пройти вперед.

С первым же шагом через порог фитильки светильников, развешанных по стенам, вспыхнули ярко-желтыми огоньками, и глаза на мгновение ослепли от тысяч бликов, отраженных прозрачными, полупрозрачными и искусно разрисованными гранями хрусталя. Он был повсюду: изящные подвески для нежных женских ушей и шеек, роскошные бокалы всех возможных размеров – для руки от детской до великанской, подсвечники, шкатулочки, статуэтки, изображающие все, начиная от зверюшек и заканчивая ликами богов… В Саэнне любят хрусталь и покупают, охотно переплачивая втрое от исходной цены. А моя задача – делать так, чтобы ни один предмет, выставленный в лавке, не покинул ее пределов без оплаты.

Хотя вру, основное сделано до меня и за меня. Небольшая печатка с изображением птицы – мне видится, что это курица, Карин утверждает, что орел, – вот и все приспособления. Маг, которому было поручено придумать способ защиты от воров, думал недолго и не слишком хорошо, стряпая заклинание, зато обеспечил меня невеликим, но постоянным доходом. Потому что печатка только задавала контур заклинания, а для его воплощения требовалась определенная заготовка.

– И где новинки?

– Вот. Только осторожно, они хрупкие до ужаса!

Да уж, хрупкие, вижу. И как стеклодувам удается делать такие тоненькие стенки? Кажется, что ничего и нет, один воздух, лишь еле заметно мерцающий мелкими пылинками. Красиво. А если в такой светильник поместить феечку, и вовсе глаз будет не оторвать… Впрочем, все эти красоты не для меня. Слишком дорого. Мое дело – работать, а не любоваться.

Мягкие бока «бусинки» послушно расплющились в пальцах, превращающих шарик в лепешку, прилепились к основанию хрустального сосуда и приняли в себя оттиск печатки, а я, в который уже раз, но с прежним удовольствием отметил изменение ощущений. Только что ниточки заклинания были едва теплыми и совершенно гладкими, а теперь набрякли горячими и колючими узелками… Хорошо тем, кто способен это видеть! Наверное, красиво. Я могу всего лишь потрогать. Погладить. Щелкнуть пальцами… Мало? Да. Но мне хватает.

Откуда-то из коридора донесся странный звук, похожий на стон. Приглушенный, но отчаянный и четко отдающий болью.

– Кошку завели, что ли?

Харти, одновременно со мной проводящий опись поступивших в лавку товаров, недоуменно поднял взгляд от бумаг:

– Какую еще кошку?

– А кто там воет?

– Где?

– Сам послушай!

Он дождался повторения звука и скучно махнул рукой:

– А, это хозяйкин гость. Болеет он.

– Что за болезнь, если так стонет?

– Да вроде ухо застудил… – неопределенно ответил Харти, возвращаясь к своим делам.

Ухо? Плохо. Если вовремя не вылечить, можно и слуха лишиться, и разума. От боли.

– А что лекаря не позвали?

– Почему не позвали? Позвали. Только сам знаешь, как они не любят торопиться… Цену себе набивают.

Это верно, чем дольше человек помучается, тем благодарнее будет исцелившему… Так думают лекари, а у меня другое мнение: обезумевший от страданий скорее прибьет припозднившегося целителя, нежели от всей души поблагодарит. К тому же…

– Ты куда?

– Посмотрю, в чем дело.

– А-а-а… Как хочешь.

Источник стонов обнаружился быстро – на нижней ступеньке лестницы, сжавшись в комок и обхватив голову руками так сильно, словно собирался раздавить, сидел юноша. Хм, одет добротно, почти богато, но не по-здешнему. Гость, говорите? Больше похоже, что сынок какого-то из подельников Карин за пределами Саэнны. Наверное, пока ехал в карете, его и просквозило. Не мое дело, конечно, не стоит вмешиваться, но все же… Не могу пройти мимо. С болью у меня давние счеты.

– Давно болит?

– Ммм?..

Взглянувшие на меня мокрые от слез глаза оказались нежно-серыми, как жемчужинки.

– Час, два?

– С вечера еще… – выдавил несчастный сквозь зубы.

– Надо было сразу посылать за лекарем.

– Думали, само успокоится.

Разумеется, думали. А еще жалко было деньги тратить. Знаю я этих купцов: удавятся за каждую монету.

– Не надо было ждать. Но ничего, дело поправимое.

– Вы… можете вылечить?

Не хочется обнадеживать. А я и не буду!

– Я попробую снять боль. Так быстро, как только смогу. Но к лекарю все равно нужно будет обратиться. Согласны?

Он не ответил, но слов и не требовалось, глаза молили о помощи так отчаянно, что их крик почти оглушал.

Я присел на корточки рядом с юношей и осторожно заменил его ладонь, накрывавшую больное ухо, своей. Так, что у нас тут? Обычное воспаление, это мы на два счета поправим. Конечно, целиком изъять недуг не смогу, но болеть будет гораздо меньше. А может быть, и вовсе перестанет.

Человек похож на куклу, сплетенную из соломы, каждая частичка живой плоти пронизана ниточками, полыми травинками, по которым течет Сила. На ощупь они шершавые, как грубо спряденная шерсть, но такие же теплые и уютные, пока не начинается беспорядок и кончики соломинок не выбиваются наружу, раскаленными остриями вспарывая тело. Я могу вернуть их обратно, хотя бы ненадолго пригладить, успокоить, заправить в пучки…

Хорошо было бы уметь добираться до истоков, но мои руки не настолько чувствительны. Все-таки отцу надо было брать в жены другую женщину, глядишь, родился бы ребенок с полноценным Даром, а не с тем огрызком, что имеется у меня. Я бы понял. Постарался бы понять. Но отец почему-то не захотел обзаводиться нормальным наследником. Слишком любил супругу? А может быть, не хотел искать другого добра, когда под боком одно уже имеется? Ответа на этот вопрос я никогда не узнаю. Но сам приложу все силы, чтобы имя Нивьери не затерялось в людской памяти. И мой наследник станет сильным магом! Осталось найти только две вещи: женщину и деньги.

– Потерпите еще чуть-чуть, пожалуйста!

Он еле заметно кивнул, боясь разрушить волшебство прикосновения. Представляю, что именно чувствует юноша: тепло осеннего солнца, согревающее, но не способное обжечь, мягкое, чуть влажное, постепенно растекающееся по коже и под ней, растворяющее в себе боль без остатка… Да, примерно так Келли описала свои впечатления, когда я разминал уставшие мышцы моей любимой. Любимой… Все, хватит вспоминать. Ей будет лучше без меня, верно? Кто бы сомневался! И мне будет лучше. Без ее жалости.

Топорщащиеся соломинки неохотно вернулись на свои места. Пройдет несколько часов, и они могут снова вырваться на свободу, потому что приложенных усилий недостаточно для закрепления. Но к тому времени, надеюсь, лекарь все же доберется до лавки Карин.

– Вот и все. Пока болеть не будет. Но лекарь нужен обязательно!

– И правда, не больно. Спасибо… – Юноша удивленно потрогал ухо. – Сколько я вам должен?

– Нисколько.

Поднимаюсь на ноги, пару раз сгибаю и разгибаю немного затекшие колени.

– Но ваши услуги… Я не хочу быть неблагодарным.

О, он еще и упрямец? Забавно. И слишком молод, чтобы догадаться: если с тебя не берут плату, значит, на то есть веская причина.

– Я не возьму с вас денег.

– А что возьмете?

Все-таки плохо происходить из торговой семьи и любое действо раскладывать на продажу и покупку. С одной стороны, это правильно, потому что всему на свете есть своя цена, но с другой… Я ведь просто не могу взять деньги. Как бы ни хотел.

– Забудьте. Никаких расчетов.

– Но…

– Где же наш больной?

А вот и целитель пришел. И, кажется, я знаю этого проходимца: вылечить-то вылечит, но оценит свою работу не по затратам. Что хуже, он тоже меня знает. Кадеки, так его зовут. Немногим старше меня, зато важности и наглости хватило бы на троих, да еще и осталось бы.

– Здесь. И хочет сказать, что вы не слишком торопились, господин лекарь.

Ого, а парнишка-то кое-что умеет, такую холодность в голосе надо воспитывать не один год. Однако ответный удар оказался не менее ядовит:

– Я прибыл, как только смог, любезный дьен, ведь не вы один нуждаетесь в исцелении. И, кстати, что-то не вижу радости… В моих услугах уже нет необходимости?

– Необходимость есть, – признал юноша.

– Тогда к чему упреки?

Кадеки сморщил свой смуглый длинный нос и деловито приступил к осмотру больного. Впрочем, действо продлилось меньше вдоха, по истечении которого лекарь возмущенно возопил:

– Кто к вам прикасался?!

И тут я горько пожалел, что не убрался восвояси раньше, потому что когда растерянный взгляд юноши указал на меня, началась настоящая буря:

– Да по какому праву?! У тебя что, есть разрешение на целительство?

– Нет.

– Ты не должен был даже близко подходить к больному!

– Знаю. Просто…

– Ты мог все испортить!

– Я всего лишь снял боль. Больше ничего не трогал. Уймись, пожалуйста!

– Ты хоть понимаешь, что нарушил закон?

– Я все понимаю. Но ведь ничего страшного не случилось? Давай забудем и мирно разойдемся по домам…

– Не случилось?! А кто поручится за то, что произойдет потом?

– Я оставил лечение на тебя. Целиком. Парню было очень больно, вот я и…

– Небось еще и деньги взял?

Ага, вот мы и подобрались к главному вопросу. Боится, что остался без заработка?

– Можешь спросить сам. Не брал.

– Вы подтверждаете, дьен? – Кадеки сурово глянул на мало что понимающего в нашей склоке юношу.

– Что подтверждаю?

– Этот человек получил плату?

– Нет. Я спрашивал, но он… Что все это значит?

– А то и значит! – Лекарь зло скривил губы. – Он не имеет права заниматься целительством.

– Но ведь у него получается! Почему же нельзя?

– Потому что на все есть свои правила! – веско заявил Кадеки. – Прежде он должен доказать, что умеет справляться с недугами магическим способом и получить дозволение Анклава.

Угу. Заплатив и за экзамен, и за виграмму. Для меня лекарское дело всегда будет непосильно. К тому же как я смогу что-то доказать? Ведь мне обязательно нужно коснуться больного места, а это непозволительно при сдаче экзамена, исключений ради одного калеки делать не будут. Нет, хоть и заманчиво было бы получать деньги, облегчая чужую боль, даже мечтать не стоит.

– А это была магия? – удивился юноша. – Он ведь только приложил руку.

– И за это «приложение» еще ответит! – взвизгнул Кадеки.

– Слушай… Ну ничего же дурного не произошло! Забудь, а?

– И не подумаю! А ты, если сию же минуту не покинешь дом…

– Ухожу, ухожу!

Вот ведь привязался… Почти зубами вцепился. Могу понять, кому охота терять заработок? Но я же не лишал лекаря денег! Все равно получит свои монеты. Только еще и нажалуется… Ладно, как-нибудь все улажу.

* * *

– Я вернусь поздно, Тай. Не стоит ждать.

– Да сейчас уже поздно! Вон, за окнами совсем черно. И куда ты собрался посреди ночи?

– Мне нужно отдать заказ.

– А днем нельзя было?

– Днем я был занят. И заказчик… тоже.

Хотя вряд ли у Тени ожидался насыщенный событиями день. Неудобное время для встречи было назначено скорее из желания надо мной посмеяться. А может быть, что-то выяснить или проверить. Не надо было настораживать убийцу, ох не надо было! Но теперь нет смысла жалеть: обратно реку времени не повернешь. Да и чего мне бояться? Ночной темноты? Шальных людей? Это все пустяки. Моя смерть ходит совсем в другой стороне.

Я иду за тобой… Жди…

Никогда не забуду ее голос. И лицо не забуду. Женское, тонкое, красивое, нежное и одновременно невыразимо ужасающее. Даже не смогу объяснить, чем оно пугало, но я боялся вдохнуть и выдохнуть, пока смерть смотрела на меня своими слепыми глазами…

Брр-р! Не самые лучшие воспоминания для поднятия настроения. Нужно думать о хорошем. Например, о том, что я получу немного монет, за которые мне не придется отчитываться перед Анклавом, и, значит, смогу выкупить еще одну из книг отца. Изучу еще несколько заклинаний. Найду на новые умения новых заказчиков. И заживу припеваючи. Вот как надо думать! А квартал Медных Голов не так уж и далеко, всего-то полчаса ходьбы.

Любопытно, что возникает в воображении людей, когда они слышал про медные головы? Наверняка сразу же представляют, что горстка домов, причудливо рассеченная узкими переулками, получила свое название из-за проживающих там людей. Мол, медные, стало быть, тупые. Что ж, возможно, доля правды есть и в таком предположении, но в действительности все гораздо проще. По крышам квартала проведены водостоки, каждый из которых заканчивается звериной головой. Вроде бы прежний владелец домов находил в подобных украшениях прелесть… А впрочем, не все ли равно? Сначала были одни только водостоки, ощерившиеся страшноватыми мордами, потом добавились еще и статуи, вызывающие в сумерках труднопреодолимое желание держаться ближе к середине улицы. В общем, ночная прогулка по кварталу Медных Голов – развлечение еще то. Особенно принимая во внимание его теперешних обитателей, сплошь нелюдимых отставников воинской службы, про которых поговаривают, что их клинкам никак не найдется времени заржаветь в ножнах…

Хм, надо было спросить точное место. Не бродить же мне по всему кварталу в поисках заказчика? Тяжесть сумки внушает некоторую уверенность в собственных силах, но, сказать по правде, мне ни стрелы, ни кинжал пользы не принесут, если придется спасать свою жизнь. Только помешают. Да уж, немного обидно делать для других орудия убийства и сознавать полную бесполезность отточенного острия и наложенных чар для самого себя. Но, наверное, в этом и состоит главный смысл жизни, иначе зачем бы люди были нужны друг другу?

Шурх. Шурх. Шурх. Надо же, он и не думает прятаться! Идет как ни в чем не бывало, вразвалочку, только что не насвистывая какую-нибудь похабную песенку. Хотя… Так и стоит себя вести в по-настоящему опасных местах. Если делать вид, что ничего не боишься, тебя вполне могут принять за смельчака и тем самым совершат серьезную ошибку, ведь трус гораздо опаснее, чем храбрец. Потому что заботится об отражении атаки с любой стороны.

– Что-то ты раньше времени!

– Да и вы ждать не заставляете.

Обмен любезностями на ночь глядя. Глупо мы, наверное, выглядим… Но это трудности тех, кто подглядывает за нами. Если таковые вообще имеются.

– Вот, подумал, что надо бы тебя встретить. Мало ли что.

– Спасибо за столь… неожиданную заботу.

Хочет сказать, волновался о моей безопасности? Раньше надо было начинать, еще когда назначал место и время.

– Вот ваш заказ.

Убийца спрятал футляр со стрелами под плащом, даже не проверяя содержимое, зато кинжал вытащил из ножен и крутанул в пальцах.

– Зачаровал, значит? И насколько хорошо?

– Попробуете – увидите.

– Предлагаешь попробовать?

Он сделал многозначительную паузу, намекающую, по всей видимости, на то, что в качестве пробы вполне могу быть использован именно я. Тоже мне, пугатель нашелся!

– Ваше дело.

Тусклый свет фонаря не позволял рассмотреть выражение глаз, зато рассыпал блики на маслянистом узоре, не прерывающем движения по лицу Тени.

– Не боишься?

– Чего?

– Ты ведь никому не сказал, куда направляешься? Я угадал? И если не вернешься, искать не будут знать где.

Устало вздыхаю.

Вот за что не люблю оружие, так это за его волшебную способность внушать своему владельцу беспочвенную уверенность во всемогуществе и безнаказанности. Стоит любому сопляку заполучить остро отточенную железку, как он начинает мнить себя древним героем, а потом выходит на проезжую дорогу с целью убедить в своих силах всех остальных. Кстати, у некоторых сие на удивление успешно получается. Но я предпочитаю общаться с теми, кто признает главенство за содержимым головы, а не железом, ее покрывающим.

– Не боишься? – повторяет вопрос убийца.

Скучно все это. Навевает тоску и уныние. Первая встреча застала меня врасплох, но теперь было время подготовить мысли и чувства к обороне. Бояться? Было бы чего!

– Вы не станете меня трогать.

– И почему, скажи на милость?

Опять начинает какую-то странную игру? Ему определенно что-то от меня нужно. А раз нужно, убивать не станет уж точно.

– Во-первых, моя работа стоит не так дорого, чтобы ее не оплачивать. Во-вторых, вы еще не знаете, насколько она хороша, а потому вряд ли будете торопиться от меня избавиться. В-третьих…

– Есть еще и третья причина?

Ехидничаешь? Ну-ну.

– Есть, а как же! Раз уж я пришел в назначенное место, довольно опасное для жизни, то у меня должны иметься способы остаться в живых.

Он ждал именно этого признания, потому что оживленно подхватил:

– И как? Имеются?

– Да. Но вам о них знать необязательно.

Убийца помолчал, прошелся взад и вперед мимо меня, потом заявил уже хорошо знакомое:

– Совсем не трус. Но откуда о тебе пошел такой слух, а?

– Надо спрашивать у того, кто его пустил.

Лукавлю, конечно. Все гораздо проще. Я никогда: ни в юности, ни уже после гибели отца – не ввязывался в сомнительные дела в обход законов. Да и не дрался на улицах. А как называют парня, который избегает мордобоя и рискованных забав? Правильно, трусом и называют.

– Тоже верно… – не слишком охотно согласился убийца. – Но свои деньги ты заслужил. Держи!

Кошелек звякнул неожиданно громко, и я, запустив туда руку и пересчитав монеты, покачал головой:

– Здесь слишком много.

– Разве?

– Мы договаривались о двух «орлах», а вы даете три.

Убийца возмущенно фыркнул:

– Ну, с головой у тебя точно не все хорошо! Считай, третья монета за усердие. Пойдет?

– Я всегда работаю одинаково.

– Обиделся? Да я не хотел сказать, что ты можешь что-то делать спустя рукава! Я просто хочу накинуть сверху от оговоренной цены. Желание у меня такое. Не имею права?

– Имеете. Только если ваше желание возникло из-за жалости…

Крюками пальцев он зацепил меня за плечо и притянул к себе:

– Гордый, да? Нищий, но гордый? Так ты никогда в люди не выбьешься!

– А я и не собираюсь. Мне не нужно место среди людей, которые лгут друг другу и воруют друг у друга.

Шумный выдох прямо в лицо едва не сбил мне дыхание, а миг спустя Тень уже оказался в нескольких шагах поодаль.

– Дурак ты.

В обращенных ко мне словах явственно слышалось сожаление, но происхождение его оставалось неясным: то ли были обмануты ожидания заказчика, то ли его удручала моя упертость.

А ведь все просто. Для меня. Стоит только уступить и взять деньги сверх договоренности, привыкнешь получать больше, чем заслуживаешь. И с каждым разом будешь требовать прибавки все настойчивее, забывая о том, что Дар нуждается в непрерывном совершенствовании… Пока не застынешь на одном месте, разучившись двигаться вперед.

Жить богато? Заманчиво. Но мне пока еще хочется жить достойно. Не стыдясь своей работы. Не стыдясь самого себя.

– Может, и дурак. Но лишнего все равно не возьму.

Я метнул лишнюю монету в сторону убийцы, и, судя по отсутствию звона, деньги благополучно вернулись в руку владельца. Ну и славно, можно возвращаться.

– Эй, но еще заказ-то примешь, если понадобится? – задали вопрос моей спине.

– Приму.

– Лады! Тогда до встречи!

Я не стал прощаться, зябко передернув плечами и ускорив шаг.

Да, я обиделся. И что? Если бы мы оговаривали надбавку за срочность или другие услуги, я бы принял плату. Но просто так? Не люблю чувствовать себя обязанным, потому никогда не беру деньги вперед. И ненавижу подобное проявление жалости. Я могу заработать себе на жизнь, понятно? И мне хватает того, что у меня есть. Пока хватает. Вот перестанет хватать, тогда и… Буду чесаться о большем. Но не надо лезть ко мне с жалостью! Не надо!

– Господин желает развлечься?

Ну вот, стоило свернуть за угол, тут же наткнулся на гулящую девицу. Нет, милочка, с уличными красотками сводить знакомство поостерегусь. А то потом никаких денег на лекарей не хватит!

– Господин не желает.

– Совсем недорого! Всего десяток медяков!

Еще и за рукав хватается… Пытаюсь высвободить одежду, но девица прижимается плотнее и начинает шарить руками по моему телу. Похоже, намереваясь вовсе не доставлять мне удовольствие, а наоборот.

– Брысь отсюда!

Грубо обращаться с женщиной – последнее дело, но расставаться с честно заработанными деньгами не собираюсь. Девица отшатывается, теряет равновесие и падает, тут же принявшись оглашать округу скорбными жалобами на дурно воспитанного господина. Я не совсем понимаю смысл воплей посреди безлюдной и беспробудно спящей улицы, но, как только от стены дома отлепляется крепко сбитая фигура, все становится ясным. Должно быть, они за мной следили и теперь рассчитывают поживиться. А на случай, если сюда доберется патруль Городской стражи, мужик заявит, что я сам приставал к, скажем, его родной и безмерно любимой сестрице, а он вступился за честь семьи.

Да, примерно так и окажется. Самое смешное, мне было бы безопаснее и проще отдать им деньги и остаться целым и невредимым, но… Нет уж. Не сегодня. Да, я ни разу не участвовал в уличных драках. Но кто сказал, что я не умею драться?

– Ты это… Зачем девку тронул?

Говоря по правде, трогать первой начала она. Но моего новоявленного собеседника установление истины не интересует, а потому нет смысла растекаться в извинениях и объяснениях.

– Тебя не спросил.

– Дык за потрог монету гнать надобно… Смекаешь?

– Было бы что трогать!

А девица, кстати говоря, не самого приятного вида. Тощая, от одежды шибает таким ароматом, что хочется зажать нос. И заступничек не лучше… Здоровый, зараза. Но ничего, каким бы он ни был, управа найдется. Особенно если упорно искать.

– Не заплатишь, стало быть?

– А ты смекалистый малый!

Продолжать обмен угрозами и колкостями больше не было нужно: здоровяк бросился в атаку, видимо, намереваясь вмять меня в стену и оглушить, а потом спокойно обшарить неподвижное тело.

Занавеси качнулись, липкой паутиной зацепились за движущуюся фигуру, натянулись парусами, вдоль которых так удобно скользить, не задевая никого и ничего…

Он не ожидал, что я смогу увернуться, но первая же неудача настроила нападающего на серьезный лад, коротко скрежетнул извлекаемый из ножен клинок, и темно-серая тень лезвия полукругом метнулась ко мне.

Трудно мериться силой с тем, кто превосходит тебя весом чуть ли не вдвое, но вовсе незачем это делать. Достаточно последовать за рукой, держащей нож, войти в ритм чужого выпада, перехватить запястье, долю мгновения двигаться вместе с ним, потом плавно изменить направление – совсем ненамного, но рука здоровяка уже выворачивается, заставляя чужое тело изменить свое положение относительно моего, открывая бок и прореху на подмышке, убедительно доказывающую, что этот участок плоти беззащитен… Остается только ударить. В моем левом кулаке нет оружия. Но оно мне и не нужно, потому что мои пальцы в этот момент сами себе оружие.

Кажется, что под кожей озверевшим пульсом бьется расплавленная сталь, но плоть становится еще горячее, когда кулак вонзается в бок здоровяка, сминая пучок тех невидимых соломинок, из которых сплетено человеческое тело. Они рвутся, растопыриваются во все стороны, раздвигаются, позволяя удару проникнуть глубже, чем можно было бы представить.

Острия сломанных ребер выскакивают наружу, и мой противник, захлебываясь кровью из разорванных легких, падает на мостовую. Все, он уже не жилец. Но сам виноват, нечего испытывать судьбу, приставая к ночным прохожим. Надеюсь, впечатленная его примером девица не станет…

Глухой чмокающий звук за спиной. Еле слышный. Оборачиваюсь, как раз чтобы успеть уклониться от падающего тела, а потом с легким удивлением смотрю на выкатившийся из женских пальцев нож. Клинок поменьше, чем у здоровяка, но при умелом обращении способен наделать бед. Я был на волосок от смерти, оказывается… Но ведь девица не сама передумала нападать и мирно улеглась рядом с подельником?

Наклоняюсь, провожу ладонью над телом. Так и есть, в гнездышке спутанных волос курочка снесла яичко… Воспользовавшись любезно предоставленным в мое полное распоряжение ножом, выковыриваю из затылка девицы стальной шарик. Надо же, череп пробит с одной-единственной попытки! Умелец бросал, не иначе. А вот эту штучку, пожалуй, заберу с собой, негоже оставлять следы, даже чужие, если они спасли твою жизнь. Только ототру кровь и мозги, чтобы не пачкать сумку.

Хм… Света недостаточно, чтобы рассмотреть подробности, но мои пальцы всегда были чувствительнее глаз. И способность удивляться никак не хочет меня покинуть. Но… почему? Я же твердо сказал, мне не нужна жалость. И казалось, мои слова были поняты ясно. Значит, есть что-то еще. Что-то, не известное мне. Но я тоже упрямый и все выясню! А пока… Поспешу вернуться домой, поглаживая бок шарика, лишенный гладкости одной примечательной деталью.

Вытравленное в стали клеймо. Руна «ар», означающая движение, но не атакующее. Защитное. Я видел этот рисунок совсем недавно и, честно говоря, удивился выбору, странному для того, кто по сути своей вроде бы нападает, а не оберегает.

На рукояти кинжала убийцы стояла точно такая же руна.

* * *

– Динли-динли-динли-дон! Господин ждет на поклон!

Такую фразу следовало бы пропевать звонким ребячьим голоском, а не надсадно шипеть. Впрочем, у моего утреннего посетителя было в распоряжении лишь подобие голоса.

Не открывая глаз, свешиваюсь с кровати и шарю по полу в поисках чего-нибудь поувесистей. Первым на пути попадается ботинок – предмет, вроде бы не предназначенный для полетов, но… Для умелых рук нет ничего невозможного. Локоть останавливается, передавая запястью всю накопленную коротким движением силу, пальцы разжимаются, пушистые Занавеси прогибаются, принимая в себя неуклюжий комок кожи, презрительно выталкивают обратно…

Есть! Звук удара и недовольное:

– Пш-ш-ш-ш-хр-р-р-р!

Раскаленные капельки Силы, брызнувшие во все стороны, добираются и до меня, угольками прижигая голые плечи.

Выжидаю еще минуту. Ровно столько времени требуется на подготовку к оглашению всем известного и не вызывающего сомнений вывода:

– Маллет – злой!

Ага. Злой. Особенно когда утром просыпаюсь не от поцелуя любимой женщины, а от мерзких напевов существа, появление которого означает неприятности, всегда и только их одних.

А, ладно. На самом деле я не сплю, хотя ночная прогулка добилась своей цели и принесла крепкий, не отягощенный красочными или кошмарными видениями сон. Можно было выбраться из постели и раньше, но не хотелось нарушать покой сомкнутых век. В темноте так уютно… Она – единственное, чего я не боюсь. Вернее, чего не могу испугаться, потому что мое зрение поровну поделено между глазами и подушечками пальцев. Отсутствие света вовсе не мешает мне ощущать рядом чужую близость: Келли всегда удивлялась тому, как я в кромешной темноте каждый раз точно, без лишних движений находил на ее теле именно то местечко, где…

Все. Нет больше никакой Келли. Есть дьеси Каелен, почти уже замужняя, богатая и достойная госпожа. И есть Маллет, по-прежнему не выбившийся в люди. Между нами больше не может быть ничего общего. Наута просила меня забыть? Исполняю просьбу. Со всем возможным прилежанием.

– На поклон!

В требовании слышатся испуганные нотки вопроса: мол, а собираюсь ли я подчиниться? Ведь на случай отказа посыльный не наделен средствами, способными заставить меня отправиться к «господину». А осечка в выполнении приказа может больно ударить по…

Черно-серой пушистой шкурке феечки.

– Иду.

Еще полминутки в постели. Перевернуться на спину. Потянуться. Сделать глубокий вдох. Выдохнуть. Раздвинуть веки и медленно сесть.

Мохнатый посыльный темно-вишневыми бусинами глаз настороженно наблюдает за мной с краешка стола. Приручение faye, мелких природных духов, не слишком сложное занятие. По уверениям магов, разумеется, потому что лично я не знаю даже, с какой стороны подступаться. Возможно, в отцовских записях и есть намеки. Хотя… Сам он никогда не пробовал ловить феечек. Говорил, негоже принуждать живое существо следовать чужой воле. А разве оно живое? Если верить наставлениям учителей – одна видимость.

Слегка смазанные очертания фигурки создают впечатление пушистости, на самом же деле плоть faye слабо ощутима для людей. Для всех. Кроме меня. Я чувствую прикосновение когтистых лапок так же ясно, как если бы они были вырезаны из дерева или выкованы из стали. Я чувствую их тепло – горячее дыхание Силы, ручейки которой и составляют тело феечки. Слабенькие, негодные для творения заклинаний, а потому мало полезные в волшбе, но… восхитительно живые. По ним пробегают волны, так напоминающие пульс человеческого тела. Они постоянно меняют свою теплоту, не остывая до тех пор, пока феечку не отпускает на свободу пленивший ее маг, тогда иллюзорное тельце тает в воздухе, растекаясь невидимыми лужицами, и возвращается домой, становясь горстью пушинок в одной из Занавесей, колышущихся на ветру времени…

– На поклон!

Уверенности в шипящем голоске становится все больше и больше по мере того, как я натягиваю штаны, завязываю шнурки ботинок, просовываю руки в рукава рубашки, шлепаю по чердаку к умывальне, состоящей из тазика и вечно полупустого кувшина, и пытаюсь прогнать последние остатки дремоты, плеща себе на лицо застоявшуюся воду.

– Идем-идем, я же сказал…

Феечка довольно кивает, вспархивает со стола, расправляя сотканные из дымных клочков крылья, делает корявый круг между стропилами и плюхается мне на плечо. Уффф-ф! По летней жаре, да еще и с грелкой… Но делать нечего. Раз господин желает, остается только подчиниться.

Конечно, с моей стороны все это – очередное проявление трусости. И, по-хорошему, следовало бы прогнать феечку взашей, плюнув на требования человека, одна мысль о котором вызывает непреодолимую гадливость.

Следовало бы. Наверное, однажды я так и поступлю. Смело скажу ему прямо в лицо все, что накопилось. Но только прежде мне нужно действительно хоть «что-то» накопить. Собрать денег и выкупить отцовское наследство. Разобраться в запутанных записях. Набить руку на плетении заклинаний. В общем, стать самостоятельным и независимым. А до той поры придется прятать и гордость, и презрение, и все прочие чувства подальше, поглубже, понадежнее. И феечку жалко: ни за что ни про что получит нагоняй от своего повелителя, а вместе с наказанием – продление срока службы еще на несколько лет. И виноват буду только я.

Хотя шествовать через город с закопченным уродцем на плече то еще удовольствие. Всем регистровым известно, кому служат огненные faye: есть лишь один маг в Саэнне, снизошедший до кислого дымного аромата, мгновенно пропитывающего воздух и напоминающего о подгоревшей копченой колбасе. Женщины предпочитают пользоваться услугами водяных или воздушных феечек, мужчины – по большей части земляных. Вода – это красиво. Воздух – изящно. Земля – надежно и весомо. Огонь же… Коварная стихия. Самая непредсказуемая из всех. И, главное, никогда не поймешь, окончательно ли потухли угли или под одеялом из пепла еще теплится огонек, способный взметнуться в небо столбом всепоглощающего пламени.

Простым горожанам, конечно, плевать, кто продирается через толпу, только морщат носы, пытаясь понять, откуда и почему пахнет дымом. А вот каждый встретившийся на пути маг криво усмехается, заметив остренькую черную мордочку, любопытно возвышающуюся над моим плечом и без устали вертящуюся по сторонам. Потому что любой чародей Саэнны, прежде чем заслужить право быть включенным в Регистр, проходит через тернии Попечительского совета, старшим распорядителем которого и является господин, находящий извращенное удовольствие в моих визитах.

Изначально Попечительский совет Анклава вершил судьбы лишь осиротевших юных магов и прочих детей, не знающих имен своих родителей, но с течением времени распространил свое влияние на всех несовершеннолетних чародеев. Более того, все магические семьи Саэнны поголовно отдавали наследников в обучение вне дома, тем самым вручая заботу и присмотр за своими чадами именно Совету. Наверное, один лишь я избежал участи быть оторванным еще в детстве от родителей: отец отказался отдавать меня учиться на сторону. Собственно, подобное обучение и не принесло бы плодов, поскольку ни один маг Анклава попросту не нашел бы способа чему-то меня научить. Но доводы разума не помогли избежать зарождения вражды, и, сколько себя помню, ни разу не видел обращенной в мою сторону искренней приветственной улыбки. Да не очень-то и нужно. Зато все боятся. Правда, не меня, а моих родственных связей.

– Господин ждет! – торжественно напыжившись, объявила феечка стражам моста, ведущего в Обитель.

Головы каменных драконов не шелохнулись, только золотистый отблеск пробежал по пустым глазницам. Нас и так пропустили бы без лишних слов, потому что медальон, подтверждающий мое нахождение в Регистре, сам по себе разрешение пройти в крепость, охраняющую спокойствие достойнейших из избранных – верхушки Анклава.

Жить в Обители мечтают многие, но только считаные единицы добиваются права осесть в нежной прохладе молочно-белых, с виду неимоверно хрупких, но непробиваемых оружием стен. А вот я бы не согласился здесь жить. Ни за какие сокровища мира.

Дворец, вырванный из земли, – такое впечатление с первого же дня знакомства вызывала у меня Обитель. Наверное, когда-то так и произошло, построенное обычным способом здание силой магии было вздернуто в воздух, и теперь ленточки фундамента, истончаясь к своим кончикам, как настоящие древесные корни, неподвижно замерли в пустоте над бездной ущелья. Сначала была только одна, главная башня, потом рядом с ней воспарили другие, все меньше и меньше походящие на творения человеческих рук. Ажурные, почти прозрачные или отражающие свет, подобно зеркалу, слепящие глаза или пугающие непроглядной туманной белизной… Говорят, каждый новый глава Анклава самолично строил одну из башен. Если так, можно уверенно утверждать: среди волшебников, правящих бал в Саэнне, было мало по-настоящему сильных, не боящихся ничего людей. Только самый первый, давно ставший легендой, тот, кто построил главную башню, вот тот жил по своему разумению, очень простому и понятному. И если бы случилось чудо и меня допустили бы для проживания в Обитель, я, не колеблясь, выбрал бы старые, с потрескавшейся штукатуркой, щербатые, мудрые стены, по которым весело вьется плющ…

Но до них еще надо добраться в прямом смысле слова, потому что единственный путь над пропастью – мост, протянутый от края ущелья к главным воротам Обители и сохраняющий свой вид и незыблемость лишь посредством заклинаний.

Уходящее далеко вниз пространство, не заполненное ничем. Сразу хочется схватиться за перила, почувствовать под пальцами твердость камня и холодную уверенность железа. Хочется. Но если уступлю своим желаниям, будет только хуже, ведь плоть моста пронизана тысячами гладких Нитей, щерящихся острыми гранями раскаленных узелков. Чем ближе подношу ладонь, тем страшнее становится, поскольку путаница чар, внешне выглядящая неприступной и необоримой, на самом деле невероятно уязвима. Стоит потянуть вот за тот кончик, ослабить вот этот узелок, распотрошить пучочек совсем рядом, и… Арка, ведущая в Обитель, рухнет, на лету рассыпаясь осколками, как разбитый хрустальный бокал.

Неужели Анклав считает себя всемогущим? Какая самонадеянность! В народе говорят: где тонко, там и рвется. Даже я легко найду в сети защитных чар Обители тонкие места, которые смогу разорвать одним движением. Но помимо волшбы, камня и железа есть люди. И в каждом из них – свои тонкости.

* * *

– Не поприветствуешь родственника?

Вопрос задан мне, но улетает под своды высокого зала вместе с колечками дыма из длинной трубки, ради изготовления которой наверняка пришлось безжалостно извести молодое и вовсю плодоносящее вишневое дерево.

Нет, не поприветствую. Знаю, что невежливо и непристойно, перешагнув порог чужого жилища, молча остановиться и ожидать от его хозяина первых слов беседы. Но я пришел не по доброй воле и не исполненный радужных надежд, а всего лишь подчинился повелению. Как обычный слуга. А слуге не пристало первым заговаривать с господином.

– Впрочем, твои манеры всегда оставляли желать лучшего, – со скорбным сожалением вздыхает черноволосый мужчина, занимающий просторное кресло – единственное место для сидения посреди кажущегося безграничным зала.

На вид этому человеку можно дать не более сорока лет, но, поскольку моей матери и его младшей сестре исполнилось девятнадцать, когда я появился на свет, прекрасно знаю, что возраст Трэммина давно перешагнул за пять десятков. Густые, длинные, безупречно блестящие локоны, гладкая кожа, тронутая морщинами лишь в тех местах, которые выгодно подчеркивают благородную зрелость своего обладателя: уголки глаз, повествующие о терпеливости и снисхождении, середина лба, заявляющая о твердости и неподкупности, но не более того. Остальные признаки старости тщательно отставлены в сторону. Когда старший распорядитель Попечительского совета займет место его главы, понадобятся и величественная седина, и прозрачная мудрость глаз, а пока можно и нужно делать все, чтобы считаться одним из самых красивых мужчин в Саэнне.

Да, мой дядя красив. И, что самое мерзкое, я похож на него. Не как две капли воды, но достаточно, чтобы подтверждать родство. Следует ли из этого утверждения моя привлекательность? Увы. Потому что нет ничего хуже красоты, подпорченной изъяном. Совершенство тем и хорошо, что состоит из тщательно подогнанных друг к другу мелочей, но если хотя бы одна из них становится несуразной, вся картина теряет стройность, превращаясь в нелепую мешанину. Проще и приятнее быть заурядным, ведь тогда твои недуги никому не бросаются в глаза и никого не отпугивают.

– Как поживаешь?

Можно подумать, он не знает! Уверен, следит почти за каждым моим действием, за каждым заказом. Я и поручение Тени согласился принять только потому, что получил уверения в сохранении тайны. Конечно, моя прогулка в квартал Медных Голов могла быть отслежена, но убийце важнее было оставаться незамеченным, нежели мне, значит, намеренных свидетелей быть не могло, только случайные. Впрочем, те двое, собиравшиеся поживиться моей выручкой, не дожили до рассвета, потому волноваться не о чем. Патруля Городской стражи я дожидаться не стал, зато прислушивался к каждому шороху и могу быть уверенным в отсутствии любопытных глаз, так что с этой стороны мне ничего не грозит.

– Может быть, не будешь заставлять дядюшку повышать голос и подойдешь поближе?

Да мне и тут хорошо, у самых дверей. Но раз уж дядюшка просит… Тьфу. Не припомню, чтобы во времена моего детства Трэммин часто посещал дом Нивьери. Только много позже, когда совершеннолетие стало неотвратимым событием, господин старший распорядитель начал изъявлять свое расположение к юному племяннику. Правда, делал это крайне осторожно и ненавязчиво, потому что с моим отцом так и не смог завязать приятельских отношений. Да и матушка не слишком привечала старшего брата… Наверное, она и предпочла сбежать при первой же возможности именно из-за опасений, причину которых успешно скрывала. И, пожалуй, у меня не хватит смелости ее винить. За последние годы я узнал о своем дядюшке столько всего интересного, что и сам бы с удовольствием покинул Саэнну, только бы оказаться подальше от остатков семьи.

Но есть еще одна странность, безмерно удивляющая меня и, как догадываюсь, доводящая до бешенства господина старшего распорядителя. Я его не боюсь. Хоть тресни. Хоть лопни. Хоть удавись. Не могу бояться и все. Ненависть, презрение, брезгливость… Что угодно, только не страх. Впрочем, мне-то известно, почему так происходит. Потому что в моей жизни было нечто похуже нечистого на руку дядюшки. Нечто настолько ужасное, что даже по прошествии лет, когда тень воспоминания задевает меня своим краешком, кажется, я снова прижимаюсь к стене, силясь отодвинуться подальше, боясь сделать лишний вдох и выдох, неистово желая закрыть глаза, но не могу заставить себя это сделать, потому что видимая взгляду оболочка – все, что осталось от отца, и если зажмурюсь, именно невольное движение моих век окончательно убьет того, кто и так уже мертв…

Дядюшка может испортить мне жизнь, это верно. Но изменить мою смерть он не способен. Потому что мне было обещано.

Я иду за тобой… Жди…

Жду, госпожа. С нетерпением. Только уж и ты дождись, хорошо?

– Ты меня слышишь?

Снимаюсь с места и подхожу к столику, поверхности которого хватает лишь для того, чтобы примостить курительную трубку и костяную шкатулку для писем.

– Вы желали видеть меня?

– Должен же я уделять внимание своему единственному племяннику?

О, сколько в этом голосе искренней, трогательной и нежной заботы! Здорово наловчился на воспитанниках Анклава, ничего не скажешь. Но зачем расходовать талант на меня? Все равно не поверю. К тому же, если бы дядя хотел заручиться моей верностью и преданностью, мог бы подкидывать заработка побольше, чем выходит с разгребания магических завалов ежегодных экзаменов юных чародеев.

– Премного благодарен.

Темно-синие глаза, единственная черта, резко отличающая нас друг от друга, укоряюще расширились:

– Ты всегда торопишься, Маллет. Это дурная привычка, подлежащая…

Подхватываю:

– Непременному искоренению под вашим чутким присмотром!

Ну не боюсь я его, что поделать?! И не могу заставить себя поиграть в заискивание, как бы я ни лебезил, мое положение не изменится.

– Ай-яй-яй, ну зачем же так грубо? Дядюшка не желает тебе ничего плохого, Маллет.

И хорошего, что любопытно, тоже. Осталось выяснить, чего именно дядя «не желает» сильнее.

– Прошу прощения за резкость.

Коротко киваю, изображая намек на поклон. Трэммин снисходительно вздыхает, между делом поправляя на левой руке кружевной манжет рубашки, пронзительно белеющей в прорезях строгой распорядительской мантии.

– Ты неисправим.

– Это огорчает дядюшку?

Он не отвечает. Хотя бы потому, что сказать «да» не достает наглости, а сказать «нет»… Пока я дерзок и непокорен, мои действия предсказуемы. Вот если бы племянник вздумал вдруг подольститься к дядюшке, следовало бы насторожиться и огорчиться.

– Вы велели зайти. С какой целью?

– Я не «велел». Я всего лишь прислал приглашение. – За попыткой перейти к делу следует мягкая поправка, исполненная сожаления об ограниченности моих представлений.

Ну да, приглашение. Которое невозможно не принять. Если начну отказываться, буду лишен ежегодных объедков с господского стола, а тогда мне вовсе нечем окажется выполнять заказы: хороший доход дают остатки от праздников Середины Лета и Середины Зимы, но второй случится еще очень нескоро, а первый надо сначала встретить, а потом дождаться, пока гуляния и увеселения закончатся. Во все же остальное время мне достаются на растерзание неудачные опыты учеников чародеев. Благодаря участию дядюшки, конечно же. И, кстати, сейчас мне настоятельно требуется новая порция негодных к употреблению заклинаний, потому что предыдущие запасы счастливо закончились.

– Вы желали видеть меня?

Ответный взгляд свидетельствует: скорее предпочел бы забыть о моем существовании. Но с языка слетает все то же медоточивое:

– Разумеется, иначе не позвал бы.

Вопросительно приподнимаю бровь.

Дядюшка откладывает трубку, придвигает шкатулку поближе к себе, неторопливо откидывает крышку и начинает перебирать листки бумаги, хранящиеся в изящной вещице, своими длинными, худощавыми, безупречной формы, но всегда напоминающими мне червяков пальцами.

Наконец шуршание затихает, и взгляд Трэммина пробегает по строчкам букв на одном из посланий.

– Мальчик мой, тебе следовало бы умерить свои притязания.

Непонимающе хмурюсь. Что за странное начало?

– Милостью божией и Анклава тебе разрешено чародействовать в меру твоих сил и способностей, не так ли?

Ах, вот о чем речь…

Зло кусаю губу, а дядюшка продолжает:

– И кому, как не тебе, понимать, что неумелое вмешательство способно принести огромный вред.

– Я не вмешивался.

– А что же ты делал?

Кивком указываю на исписанный листок:

– Кадеки постарался?

Трэммин довольно щурится:

– Нельзя оставлять в безвестности деяния, которые могут подвигнуть на дальнейшее беспечное…

– Никакой опасности не было.

– О том может судить только лекарь, получивший высочайшее дозволение на…

– Так спросите у него! И если Кадеки посмеет утверждать, что я причинил своим прикосновением вред…

– Не причинил, – согласился дядюшка. – Но жалоба есть жалоба, к тому же поданная по всей форме.

Последнее слово заставило меня напрячься. По всей форме – стало быть, для ее удовлетворения также потребуется строжайшее следование правилам. Я-то надеялся, Кадеки угомонится! Ну и сволочь… Все, попадется под руку – пощады не дождется!

– А поскольку жалоба поступила прямиком в Надзорный совет, сам понимаешь, я не мог ничего сделать.

Сокрушенно вздыхаешь, да? Мог, сотню раз мог сделать, и очень многое! Только зачем стараться ради ненавидимого племянника?

– Ваши слова означают, что…

– Мое заступничество не помогло. Но, слава богам, и провинность не слишком серьезная… Тебе всего лишь нужно будет заплатить извинительную подать.

Всего лишь… Количество монет, указанное на врученном листке, мало кому показалось бы внушительным, но только не мне. Пять с половиной «орлов». Обычная плата за проступок составляет четыре «орла», а тут накинуто еще полтора за… «Намерение преступившего скрыть свое участие, подговорив свидетеля».

Всеблагая мать, ну чем я ему помешал, а?! Можно сказать, только расчистил дорогу, утихомирив боль и облегчив задачу самому лекарю, они ведь орудуют «по живому», целители наши чародействующие, и им все равно, что чувствует больной. Будто не понимают, что, если человек находится в покое, куда легче подлатать его раны, чем если тело бьется в лихорадке. Конечно, для «высоких» магов нет никакой ощутимой разницы, но «высокие» лечением и не промышляют.

– И не тяни с оплатой. Не успеешь до праздника, не будешь допущен к своим занятиям еще месяц после.

Ничего себе! Мало выставленной к уплате суммы, так и запрещают работать?! Нет, мне явно не везет этим летом. Впрочем, как и всегда.

– Я могу идти?

– Конечно, конечно, не смею более тратить твое бесценное время!

Но я не успел даже двинуться с места, как дверь в конце зала приоткрылась.

– Вы позволите, дьен распорядитель?

Дядюшка расплылся в улыбке сборщика податей, набредшего на не посещенную ранее деревушку:

– Разумеется, мальчик мой! Входи скорее! Желаешь обрадовать меня своими успехами?

Мальчик… Здоровенький уже малышок, годами близкий к девятнадцати. Правда, выглядит весьма юным и, как любят твердить менестрели, «трепетным», но меня не проведешь: странствие по лабиринту Занавесей выдает возраст вошедшего.

Легкие пряди светлых волос, разлетающиеся в стороны от быстрого шага. Смущенный румянец на гладких щеках. Восторженно расширенные глаза цвета древесной коры. Миленький мальчик, весьма миленький, от девиц, жаждущих приголубить ребенка, наверное, отбоя нет. Впрочем, находясь на попечении Анклава, этот малец вряд ли тратит время на удовольствия. Для начала нужно ведь выучиться, верно? А развлечения и учеба – вещи, плохо уживающиеся друг с другом. Хотя я искренне жалею, что потратил всю юность на корпение над книгами. Лучше бы ловил момент… А, ладно! Что было, то было, а что было, то прошло.

– Я хотел показать вам…

Запыхавшиеся мы, потому голос срывается. Или в лице Трэммина обрели замену любящему родителю? Но дядюшка хорош, слов нет. По-отечески терпелив и воодушевлен не менее, чем пришедший к нему на поклон ученик.

– Ты трудишься, не покладая рук, Эвин, это просто замечательно! Что на этот раз?

– О, такая мелочь…

На протянутой ладони лежит подвеска. Камешек, оправленный в серебро.

– Я сделал ее для вас, дьен распорядитель! Это охранительный амулет, сожмите его покрепче, положите в шкатулку, и никто, кроме вас, не сможет ничего из нее взять!

– В самом деле?

Дядюшка взвесил подарок в руке, потом взглянул на меня:

– Давайте проверим!

Камешек юркнул между бумагами и упокоился где-то на дне шкатулки.

– Итак?

Юноша растерянно потупился:

– Но я же знаю, как с ним обращаться…

– Зато рядом есть тот, кто не знает. Маллет, желаешь попробовать?

Услышав мое имя, Эвин сдвинул брови, как человек, старающийся вспомнить что-то важное. Знает меня? Странно. Не представляю, кому бы пришло в голову говорить обо мне в магических кругах… Разве что в очередной раз подхихикивали.

– Не слишком.

– Что так? – участливо осведомился дядюшка. – Неважно себя чувствуешь?

Сволота-а-а-а… Конечно, неважно. Твоими стараниями у меня сейчас виски ломит так, что хочется избавиться от части черепа. А уж как я зол… Никаких слов не хватит, чтобы описать.

– Не вижу смысла. Вы же знаете, дьен Распорядитель, мне любое заклинание не будет помехой.

– Неужели?

Ехидничаем? Пусть. Я бы плюнул и ушел, не задерживаясь более ни вдоха, но поймал взгляд юноши и разозлился еще больше, потому что карие глаза смотрели на меня с недоверчивым удивлением и… изрядной долей насмешливого сомнения.

Еще и этот мальчишка будет корчить из себя великого мага?! Ну хорошо же. Сейчас увидим, кто из нас сильнее.

– Что именно я должен сделать?

Дядюшка прищурился, не понимая причины произошедшей со мной перемены, но от предвкушаемого развлечения не отказался:

– Проверить действие амулета, разумеется!

– Как пожелаете.

Защитный, говорите? Ну-ну. И в чем заключается сия защита?

Ладонь, поднесенная к шкатулке, упруго отталкивается неожиданно сгустившимся Пространством. Понятно. Воздух собран со всех окрестностей шкатулки и сжат в горсть. Что ж, как бы собственная гордость ни пыхала ядовитым огнем, нужно признать: парнишка талантлив. В его возрасте мало кто из потомственных магов способен так легко обращаться с Нитями заклинаний. Но все же… Все же изъяны имеются. А уж торчащие во все стороны обрывки… Нельзя быть таким беспечным и неряшливым! Всякий раз нужно тщательно заправлять кончики, это и чары делает более долговечными, и позволяет избежать непредвиденных последствий.

Но лично я не собираюсь становиться наставником для самоуверенного юнца. Зато с огромнейшим удовольствием… Закачу ему обидную пощечину!

Пушинки, прилегающие друг к другу плотнее обычного, все равно разделены, не становясь единым целым, так что может мне помешать слегка раздвинуть Занавеси? Кровь в кончиках пальцев начинает течь быстро-быстро, как горный поток, но приносит с собой не прохладу, а жар… Итак, где ниточки переплетаются совсем слабо? Ага, здесь и здесь. Сразу по двум направлениям ударить не могу, но довольно и одного. Пальцы ныряют в шкатулку, закручивая воздух водоворотом настоящего омута, хватают первый из попавшихся листков и снова выбираются наружу.

– Продолжать? – помахиваю выкраденной из-под магической защиты бумажкой.

Эвин смотрит на мою руку, едва сдерживая то ли слезы, то ли проклятья. От дядюшки разочарование юного подопечного, разумеется, не может укрыться, и Трэммин приступает к увещеваниям:

– Мальчик мой, ничего страшного не произошло, поверь! Просто Маллет… Он гораздо опытнее тебя, к тому же это – все, на что он способен.

– Но…

– Разложить заклинание на кусочки, не более! Но он никогда не сможет что-то создать. А ты уже можешь. И со временем твои умения будут только расти.

Взгляд исподлобья и закушенная губа. Юноша почти верит словам господина старшего распорядителя, а я…

Бешусь от злости. И от правды. В самом деле ведь не смогу. По крайней мере, в ближайшие дни, потому что все с трудом скопленные деньги придется отдать Надзорной службе. Нет, ну какая несправедливость! Утаенные от чужих глаз доходы потратить на то, чтобы замолить крохотное прегрешение…

Все, хватит. Больше никому и никогда не стану помогать просто так. Пусть корчатся в агонии, пусть мрут, неважно. Если каждое доброе дело будет так же больно бить мне по затылку, лучше стать по-настоящему недобрым. Хотя бы для того, чтобы феечка могла шипеть свое излюбленное «Маллет злой!» с полным на то основанием.

* * *

– Господин маг!

Не слышу и слышать не хочу.

– Господин маг, ну постойте хоть немного!

Я же сказал, не хочу слышать. Правда, мои мысли все равно останутся тайной для вот уже минут пять нудящего где-то за спиной приставалы. Хорошо. Остановлюсь и сделаю свое дурное настроение нашим общим достоянием:

– Что вам угодно?

– Господин маг…

Нет, дыхание у него не срывается: здоровый парень, кровь с молоком, таких только простуженное ухо и может выбить из колеи. Так зачем медлит? Столько времени добивался разговора, а теперь замолчал?

– Я слушаю.

– Мне нужно… Я хотел… Скажите, тот лекарь, его слова… Вы в самом деле поступили против правил?

Та-а-а-ак. Еще один непонятливый? Я в толмачи не нанимался. Ох, выдать бы сейчас разом все чувства, которые испытываю… Но парня извиняет то, что он не местный, а потому может ничего не знать о строгих традициях Анклава.

– Да.

– Но почему? Вы же помогли мне.

Действительно, почему простая и искренняя помощь в Саэнне находится под запретом? Разве это не странно и загадочно? Для постороннего человека – да. Для меня же…

Отчасти Кадеки прав. Не изучая строение плоти, не зная, как и куда, а тем паче насколько быстро должна течь кровь, я своим «наложением рук» могу многое испортить, а то и довести больного до смерти, другое дело, что моих скромных сил обычно не хватает на подобающее лекарю влияние. Зато убить могу. И ночная встреча с любителем чужих кошельков лишний раз доказывает: мастерство в душегубстве не убывает, а только растет, хоть у меня и мало возможностей его использовать. Нет. Лечить – не мое занятие. Только калечить. Я бы давно уже прибился к тем же Теням, если бы…

Если бы чужая боль не вздыбливала мир вокруг меня колючим вихрем. Можно отворачиваться. Можно на время уходить в глубь себя, отгораживаясь от ощущений. Но когда чувствуешь, КАК все происходит, отвлечься помогает только сон. Да и то первые минуты с закрытыми глазами голову кружит танец кружевных Занавесей, который я не могу видеть, но легко и точно, до малейшего колыхания представляю, чувствуя прикосновение каждой ниточки.

Нет, парень, все правильно. Мне нельзя вмешиваться не в свои дела.

– И вам следовало бы молчать об оказанной помощи.

– Не понимаю!

Упрямец? Хорошее качество, но не для торговца.

– В Саэнне, чтобы заниматься магией ради получения прибыли, нужно доказать свое мастерство и получить соответствующее разрешение Анклава. Так вот, у меня разрешения на лекарское дело нет.

– Почему? Вы ведь можете лечить.

– Не могу. Собственно, я всего лишь усыпил вашу боль. Будьте уверены, спустя час-полтора все повторилось бы, если не стало бы еще сильнее.

– Но… – Темно-русые кудряшки, обрамляющие продолговатое лицо, удивленно качнулись. – Если так, у лекаря и не должно было быть возражений!

Не должно было, верно. У разумного лекаря. А как объяснить, что Кадеки по своей натуре склочник и скандалист, не упускающий повода выслужиться перед Надзорным советом? Конечно, можно пуститься в рассуждения, только зря все это: парень не сегодня завтра уедет из города прочь, а чтобы прочувствовать все тонкости отношений, нужно жить ими, и лучше с самого рождения.

– Забудьте.

– И все-таки, господин маг, я не могу оставить ваши услуги без оплаты.

Только этого еще не хватало! Я невольно повернул голову, осматривая окрестности на предмет знакомых рож. Слава богам, вроде никого.

– Никакой оплаты!

– Но вы же…

– Вот что, господин купец… – Придвигаюсь поближе, чтобы можно было говорить шепотом и быть ясно расслышанным. – Вы и так своим невежеством усложнили мне жизнь, хватит! Я не имею права принять от вас деньги, понятно? И хотел бы, вы даже не представляете, как хотел бы! Но не могу. Ясно? Особенно теперь. Из-за вашего болтливого языка мне нужно платить лишнюю подать в казну городских властей. Не умеете молчать, не надо. Но держитесь от меня подальше!

– Я… – Бездна обиды и рассеянного непонимания в жемчужных лужицах глаз.

– Позвольте откланяться.

Изображаю поклон и, чтобы у собеседника не появилось возможности привязать к оборванной нити разговора новую фразу, ныряю в лавку, у дверей которой вынужден был остановиться. Хотя я же все равно шел именно сюда. Правда, по поводу безрадостному и постыдному. Потому что сейчас мне придется…

Просить.

Не люблю.

Ненавижу.

И с каждым новым разом, когда заученная наизусть россыпь слов все легче и легче слетает с языка, растет и мое презрение. К себе самому.

Может ли просьба унизить? О да, и еще как! Особенно если тот, к кому обращены мольбы, человечишка жалкий, скользкий, но весьма хитрый, иначе не слыл бы в Нижних кварталах Саэнны самым удачливым скупщиком. Говорят, с его помощью обретают новых владельцев выкраденные из богатых особняков, снятые с еще не остывших тел и просто позаимствованные мимолетным прикосновением ловких воровских пальцев вещи. Не знаю, не проверял. Да и не стремлюсь раздвигать полог над кроватью в чужой спальне, тем более… Меня интересует только мое имущество, стараниями матушки едва не расставшееся со мной навсегда.

– Доброго дня, дьен Вайли!

– На дворе уже день? Ай-яй-яй, как быстро летит время, только я не замечаю… Может, подскажешь старику, какое сегодня число? Сделаешь милость? Неужто срок настал?

Началось. И охота ему надо мной смеяться всякий раз до скуки одинаково? Прекрасно ведь помнит, что мы уговаривались на двадцать пятый день месяца расцвета: к тому времени я рассчитывал утяжелить свой кошелек на пяток лишних «орлов», как раз ту сумму, что назначена за следующую часть отцовских записей. Скупщик, к моему глубокому удивлению, оценил все книги отдельно, приравняв каждую к определенному количеству монет. Наверное, в расчетах отталкивался от толщины переплета, размеров и ветхости листов… Хуже было другое. В первую очередь мне продавались громоздкие тома, именно те, в которых ничего толкового не было, а тоненькие альбомы, заполненные кривоватыми рисунками и трудноразбираемыми записями, Вайли приберегал напоследок, словно чувствовал их важность.

– Не настал, но… Я пришел просить об отсрочке.

Льдисто-равнодушные глаза изумленно расширились, сверкнув каплями подгоревшего масла зрачков:

– Как, опять? Право, ты доставляешь столько огорчений… Бедное мое сердце… Одни волнения, никто несчастного старика не пощадит! Вот посмотрю я на вас, молодых, когда сами к Порогу подойдете!

Конечно, Вайли лукавит. Не так уж он стар, чтобы жаловаться на телесную слабость. С другой стороны, обещание «посмотреть», как состарюсь я, и вовсе развеивало прахом впечатление от скупщиковой игры на публику. Будешь ждать меня у Порога, значит? Хорошо. Запомню.

– Дьен, у меня возникли обстоятельства…

Удостоверившись, что никто в ближайшее время не желает посетить лавку, Вайли скинул маску немощного старика, превращаясь в того, кем был на самом деле: торговца без жалости и совести.

– Твои обстоятельства возникают снова, снова и снова. Вот уже четвертый год подряд я только и слышу нытье об отсрочках! Ты помнишь уговор?

Помню. А что толку?

– Как только мне удается выручить за свои услуги несколько монет, я сразу же прихожу к вам, дьен, но, по правде говоря, сейчас мои дела…

– Стоят на месте, а вернее, пятятся раком! А известно ли тебе, что я не могу вечно хранить книжный хлам? Он занимает уйму места, годного для размещения куда более полезных вещей… И куда более прибыльных!

Могу себе представить. Безграничны только просторы Обители, а дома обычных горожан весьма стеснены в пространстве. Если бы Вайли мог, он бы выкопал громадные погреба для своих запасов, но, к сожалению, скалы, на стоптанных подошвах которых возведена Саэнна, не позволяют снабжать каждый дом подвалом, и Туверигу в этом смысле крупно повезло. Конечно, можно хранить товар за городом, но такие люди, как мой знакомый скупщик, не смогут отпустить от себя и ничтожную кроху. Особенно если найдется дурак, готовый ее купить.

– Мне очень жаль, дьен.

– И только? – Вайли скривил и без того морщинистую физиономию, став похожим на сушеное яблоко, из которого пытаются выжать сок. – Чувства меня не интересуют, юноша. Их нельзя ни понюхать, ни куснуть, ни потрогать. Звонкий металл честнее.

– Я обещаю, что выкуплю все книги! Так быстро, как только смогу.

– Вот именно! – Он возмущенно всплеснул руками. – Как сможешь! Я смотрю на твои потуги уже который год, не забывай, и кое-что о тебе успел узнать.

– До конца года, дьен. Обещаю.

Зачем вру? Чтобы потом снова унижаться и просить? Тогда придется падать в ноги, потому что моим словам уже почти не верят. Впрочем, я и сам не верю. Но надо же хоть что-то сказать!

– До конца года?

Вайли задумался, перебирая в пальцах облупившиеся деревянные бусины пояса.

– До конца… Не пойдет. Даю тебе сроку месяц.

– Но это невозможно! Я попросту не смогу нигде за это время…

– Твоя беда.

Он отвернулся, показывая, что разговор окончен, но не преминул поддать жара в костер отчаяния, разведенный прямо у меня под ногами:

– Если не принесешь всю сотню целиком, можешь забыть о своих книжках. Я быстро найду на них покупателя, богатые купцы любят уставлять полки своих шкафов разноцветными корешками.

* * *

– Маллет, спустись-ка ко мне!

Ну второму-то дяде что от меня вдруг понадобилось?! Ни одной ведь свободной минутки, надо бежать в Регистровую службу, узнавать, не требуется ли кому мое умение избавляться от заклинаний, а потом… А что потом? Искать заказы? Еще труднее, чем обзавестись обрывками чар. Купчиха, Дом радости, может, подвернется пара-тройка тех же мясников на предмет заточки, вечно у них тесаки тупятся. Конечно, с Тенями работать было бы прибыльнее, но как-то не хочется. Тому убийце пока новое оружие чаровать не нужно… А с чего я, собственно, взял, что он снова обратится ко мне? Гордо считаю свои труды лучшими в Саэнне? Так ошибаюсь же, и крупно, потому что хороший маг, особенно занимающийся часто чарованием, с легкостью меня переплюнет. Дорого запросит, ну так что? Тени – люди не бедные, платить готовы, если заказ выполнен на совесть. Ох, а ведь мне теперь тоже не мешало бы поднять цену, сотня «орлов» – не шутка. И у дядюшки ведь не попросишь, потому что просить… нечего. Почти все вырученные за ковыряльники деньги Тувериг сразу меняет на железные заготовки для новых орудий разделки плоти, живой и мертвой.

Кстати о дядюшке… Он же меня зовет!

– Иду!

А заодно прихвачу с собой сумку и бляху, чтобы от дяди отправиться сразу в Регистр. Вдруг повезет и найдется заказ для меня?

– Вот, позвольте представить: мой племянник, Маллетом кличут. Помогает мне в кузне.

Дядюшка, топорща бороду, подбородком указал на меня своему собеседнику. Тот, то ли из любопытства, то ли соблюдая правила приличия, лихо развернулся на каблуках, чтобы рассмотреть явившегося на зов «помощника». Я в свою очередь проделал то же самое, хотя меньше всего желал тратить время на вежливое хлопанье ресницами.

Тем более что перед глазами не появилось ничего, кроме яркого пятна. Пятно было невыносимо алое, шелковое и расшитое бисером. Пятно называлось лавейлой и только-только вошло в обиход местных модников и модниц: широкое полотнище, что-то вроде накидки без швов, поверх стягивающееся поясом, узким или широким – кому как приятнее. Поговаривают, сей наряд особенно любим теми, кто не желает тратить время на переодевание. И действительно, накинул на самую затрапезную рубаху и можешь гордо выйти на люди. Я бы и сам обзавелся лавейлой, но мне развевающаяся ткань будет только помехой, да и… Не хочу походить на саэннских обывателей. Таких, к примеру, как этот. Богатый бездельник? Вернее всего. Что же ему могло приглянуться в лавке скромного оружейника?

Дядюшка кашлянул, отвлекая меня от разглядывания редкого гостя.

– Ммм…

– Господин желает заказать нам клинок.

Тувериг всегда был любителем поболтать, а уж его искусство торговаться (правда, без особых убытков и прибылей, лишь ради собственного удовольствия) известно всему нашему кварталу, и все-таки, когда речь заходит о настоящем деле, дядюшка становится крайне скупым на слова. Впрочем, мне достаточно и пяти произнесенных, поскольку все необходимые подробности в них чудесным образом уложились.

Во-первых, обращение. Большинство покупателей именуется «любезный дьен», и это вовсе не свидетельствует о неуважении, просто таким образом дядя показывает, что сам ничем не хуже заказчика. Если же в речи Туверига появляется упоминание «господин», можно быть уверенным: пришедший и богат, и может похвастать родовитыми предками. Как дядя определяет происхождение каждого встречного, ума не приложу. Но он почему-то никогда не ошибается.

Во-вторых, слово «клинок». На моей памяти оно было произнесено не более десятка раз за все годы, что я живу в доме у дядюшки. Если человек пришел говорить о клинке, он знает, чего хочет, и сможет воспользоваться полученным. То бишь заглянувший в лавку парень – не простой богатей, желающий похвастаться острой железякой перед впечатлительными девицами. Но оно и к лучшему. Легче будет обговорить заказ.

В-третьих. Господин желает «заказать». Не купить. Непосвященному зрителю разницу не почувствовать, но мы с дядей поняли друг друга яснее ясного. Потому что «заказать» означает работу от начала и до конца. От железной чушки до последнего витка кожаного или шелкового шнура на рукояти. А самое главное, перед мастером не ставится никаких ограничений. Даже больше того, заказчик целиком и полностью полагается на опыт и умения оружейника. И стоить такая работа будет куда как больше… Тьфу! Сплошные деньги на уме. Какой из меня работник с такими мыслями?!

– От меня требуется обычное участие?

Дядюшка перевел взгляд на заказчика, словно предлагая тому еще раз высказать ранее уже изложенные пожелания, а мне спрашивать напрямую, а не через посредника.

– Насколько понимаю, вы занимаетесь чарованием, дьен?

Вопрос задан вежливо, но с ухмылкой, немного странной, однако не обидной, а… Дружеской. Да, точно! Добрые приятели любят так подтрунивать друг над другом в разговоре. Но я так же далек от господина в алом, как и от места главы Анклава. Нарочно смеется надо мной? Хочет показать свое превосходство? Не люблю не понимать, что происходит.

– Да. Поэтому если желаете, чтобы клинку были приданы особые свойства, говорите о том со мной.

– Непременно!

Непременно что? Желает? Будет говорить? И к чему такая длинная пауза, да еще вкупе с внимательным разглядыванием моей персоны? Хотя… Он вовсе не разглядывает. Просто смотрит. Прямо в глаза.

Глаза…

Почему мне кажется, что я уже встречал такой взгляд? Спокойный, но цепкий, как кошачьи коготки. Глубокий. Может быть, в силу темного цвета, напоминающего обожженную смолу? Нет, дело в чем-то другом. Но выражение глаз не прочитать. Совсем. Значит, есть основание опасаться незнакомца больше, чем хотелось бы. Даже несмотря на его молодые года.

Мой ровесник или чуть старше. И такой же черноволосый, правда, пряди куда длиннее моих и заплетены ровными косичками от висков за уши, только челка криво свешивается на лоб, мешая сосредоточить внимание на чертах лица. Да, собственно, стоит ли тратить время на разглядывание?

– Вы можете сразу сказать, чего желаете, или еще подумаете?

– Торопитесь куда-то?

А улыбается-то как искренне! Прямо старый друг пожаловал.

– Признаться, тороплюсь. Не сочтите за неуважение, но…

Еще один поворот на каблуках вокруг оси, заставляющий алую ткань взвиться вихрем, болезненным для глаз:

– Не смею задерживать! Тем более вы – мастер, вам всяко виднее будет, чем и как чаровать.

Мастер? Ну-ну. Тувериг постарался, расхваливая мои способности? И когда успел?

– Мне виднее, вы правы. Но только после того, как кое-что увижу. Что вы желаете получить? Кинжал? Шпагу? Меч?

Темные глаза лукаво суживаются:

– «Веселую вдову».

– Аг-р-хм!

– Вы простужены? Ай, как нехорошо! Надо же, в такую жару и…

– Простите, только что надышался пылью в кладовой. Значит, «вдову»?

– Есть трудности?

– Никаких. Все, что пожелаете.

Ловлю вопросительный взгляд Туверига и уверенно киваю. Да смогу, смогу сделать! Повозиться придется, но справлюсь. Хотя заказ, прямо скажем, не из обычных.

«Веселая вдова» – нечто среднее между кинжалом и коротким мечом. Вернее, очень коротким. Увесистый клинок, у рукояти толщиной почти в палец, слегка изогнутый, с тупой внешней кромкой, к острию вытягивающийся четырехгранным шипом. Таким оружием хорошо и колоть, раздвигая доспехи, и перерубать чужие клинки. Правда, противника нужно подпускать совсем близко к себе, но для умелого воина и пара волосков – расстояние достаточное, чтобы чувствовать себя в безопасности. Гарда обычно делается массивной и затейливой, чтобы, с одной стороны, защищать кисть, а с другой – служить своего рода кастетом. Оружие защиты. Им когда-то давно охотно пользовались женщины, которым частенько приходилось без сопровождения выходить из дома, отсюда и родилось название. Но «вдову» любят и мужчины. За надежность и покладистость, снисходительно прощающие некоторую небрежность в обращении. Правда, чтобы по-настоящему успешно управляться с этим клинком, нужно хорошо чувствовать и собственное тело, и все, что происходит вокруг, потому что «вдове» нужно чуть больше времени на ответ, чем тому же стилету.

Остается только один вопрос: зачем богатому бездельнику вещь, с которой можно справится, только прибегая к постоянным упражнениям, закаляющим дух и тело?

– Я желаю только одного. Долговечности чар.

А он не дурак. Знает главное. Уже сталкивался с чарователями? Возможно. Впрочем, мне-то какая разница?

– Это будет стоить дороже.

– Сколько?

Почему я слышу в его голосе неподдельный интерес? Словно вопрос задан не просто так, а с умыслом, и если ответ будет хоть немного отличаться от ожидаемого, случится… Что-то. И, определенно, нехорошее.

– Наложение чар – «орел».

– А все остальное?

– Об остальном вам лучше расспросить мастера Туверига, железом занимается он. Мое дело маленькое и нехитрое.

Удовлетворенный кивок. Именно так я и должен был ответить, что ли? Глупость какая-то… Чувствую себя как на экзамене, только не знаю, каков будет результат: шаг на ступеньку вверх или падение в бездну.

– Расспрошу. В любом случае, моего состояния хватит, чтобы оплатить ваши труды.

Подтрунивает? Намекает на скромность обстановки в лавке? Ничего, мы не гордые, не обидимся.

– Для нас большая честь выполнить ваш заказ, господин! – вступает в беседу дядюшка. – Мы не смели и надеяться на внимание столь… Вы ведь нам не чета, летаете высоко.

– Высоко? – Незнакомец ухмыльнулся и снова в упор уставился на меня. – Выше крыши не поднимаюсь. Но и ниже спускаться не люблю. Если только нарочно не попросят и дверь не укажут.

Я уже встречал этот взгляд. И не раз. Знакомый до дрожи в коленях. Но разве он был таким темным?

Выше крыши… Дверь… Попросят… Не может быть!

Он все-таки явился сюда?! Решил прислушаться к беспечной похвальбе и заказать оружие? Было бы лестно сознавать подобное признание моих заслуг, но… Сердце прижалось к ребрам в отчаянной попытке спрятаться от безжалостной действительности.

Тень пришел в открытую. Не пряча лицо. Пусть лишь одно из многих, и все же. Убийца никогда просто так не расстается ни с одним запасным выходом, даже самым никчемным.

Что может означать явленная беспечность?

Смертный приговор. Всем в доме, начиная с меня.

* * *

– Побираться пришел?

Именно. Шарить по углам, собирать объедки, опивки, ошметки и прочий мусор, на который уважающий себя человек и не взглянет. Стоило бы обидеться на столь презрительное приветствие, вот только… От моей обиды ничего не изменится. Уж по крайней мере, больше тепла в глазах Таиры не появится.

Правда, чего лукавить, старушка всегда разговаривает со мной беззлобно, и за то ей моя вечная и безмерная благодарность. А иногда даже шикает на тех, кто норовит лишний раз меня подколоть, благо таковых всегда находится предостаточно. И сегодняшний день в Регистровой службе не исключение: пока пробирался по коридорам в закуток, обжитый госпожой смотрительницей, получил и в спину, и в глаза парочку шуток, за которые в благородных домах либо вызывают на дуэль, либо расправляются с обидчиком втихую, с помощью небрезгливых наемников.

– Доброго дня, любезная дьеси!

Таира строго сдвинула выщипанные ниточки седых бровей и покачала головой:

– Любезный из нас двоих только ты, Маллет. И любезен не на шутку, стало быть… Снова собираешься в долги залезть?

Вздыхаю, пристраиваясь на скрипучем стуле:

– Кабы можно было, давно бы залез. Да кто мне что одолжит?

– Я не самая богатая женщина в Саэнне, но ссудить несколько монет смогу. Тебе в самом деле нужно?

Рассеянно гляжу на пух невесомых кудряшек, выбившихся из-под чепца.

– Очень. Но от вас все равно не возьму.

– И зря. Для меня деньги давно уже не имеют того значения, что для вас, молодых. Могу расстаться с ними без сожаления.

Улыбаюсь, стараясь сделать вид, что все не так уж плохо:

– И тем самым вызываете мое неизбывное восхищение, дьеси!

– Ты коварный льстец, способный совратить с пути истинного любую женщину. Знаешь об этом?

И кто из нас больше преуспел в лести, скажите?! Старуха старухой, а туда же… Хотя если выбирать между ней и Карин, я бы выбрал госпожу смотрительницу. Ни мгновения не сомневаясь.

– Намекаете на что-то?

– Говорю прямо! – Она отложила в сторону длинное перо и замком сцепила сухие пальцы. – Тебе давно бы уже надо было найти…

– Покровительницу?

– Называй как хочешь. А только дела бы свои вмиг поправил.

– Угу.

Скольжу взглядом по тщательно разложенным на столе стопкам прошений об оказании магических услуг.

– Я не шучу, Маллет. Парень ты видный, молодой, здоровый, жил бы да радовался!

– Предлагаете брать за любовь деньги?

Старушка посуровела от моей насмешливости еще больше:

– Любовь тот же товар, не хуже и не лучше других. И нечего гордость свою не к месту выпячивать!

– Я вовсе не…

– Копаться в чужом барахле, по-твоему, занятие завиднее?

Ну, по части стыда примерно одинаково, что за другими магами следы подчищать, что постель богатой женщине греть, тут она права. Если порыться в кладовых моего характера, легко можно убедиться: на тоненьком лезвии между двух зол меня удерживает только упрямство. Давно бы плюнул и забросил бесполезные попытки удержаться на плаву посредством семейного призвания, охмурил бы богатую вдовушку и горя бы не знал. Не могу. Стыд гложет. Пока еще. Правда, с каждым годом его зубы стачиваются все больше и больше, и рано или поздно наступит миг, когда я наконец стану обладателем такого чудного качества, как равнодушие, вот тогда… Пущусь во все тяжкие. С головой нырну. Но равнодушным становятся сначала ко всему вокруг, потом к памяти прошлого и только потом уже к самому себе. Я пока болтаюсь на первой ступеньке. Собираю силы, чтобы сделать следующий шаг. Предательство. Потому что, отказавшись от наследственной магии, предам собственного отца. Убью еще раз.

Нет, торопиться не стоит! К тому же, имея перед глазами пример родного дяди, господина старшего распорядителя, могу быть уверен не в одном десятке лет привлекательности своей внешности для любвеобильных особ. Могу и подождать чуточку.

– Любезная моя дьеси, видите ли…

– Вижу. Ох, сколько я всего в своей жизни вижу… Не хочешь, твое дело. А только так мог бы вернее и быстрее деньгами обзавестись.

Покорно опускаю взгляд в пол:

– Не смею перечить вашей мудрости.

– «Но не стану смирять свое упрямство», это хочешь сказать? – Старушка сокрушенно махнула рукой. – Ладно, умолкаю. Я ж лучшего для тебя хочу. Мне твой отец как сын был, а ты, стало быть, почти внук…

Только внук никчемный. Совершенно.

– Любезная дьеси, на правах бабушки не разыщете ли в своих закромах чего-нибудь стоящего?

Ответ на подобострастную просьбу последовал быстро и безжалостно:

– Нет ничего.

– Совсем-совсем? Неужели никому из богатеев не наскучило ни одно заклинание?

Таира чуть виновато провела кончиками пальцев по истертому сукну столешницы.

– Ты же сам знаешь, вот после Летнего бала всем подряд понадобится праздничные мороки снимать, а до той поры… И хотела бы помочь, да нечем. А Трэм мелочи какой подкинуть разве не может?

Может. Но я просить не стану, а сам он не предложит. Ни за что на свете. В лучшем случае обставит все так, будто изъявляет высочайшую милость, наделяя меня работой.

– Не будем о дяде.

– Ну, как знаешь… Хотя был бы ты посмышленее, как сыр в масле бы катался с таким родственничком!

Спасибо, как-нибудь обойдусь без масла.

– Я посижу немного у вас, дьеси? Вдруг кому все же понадоблюсь?

– Да сиди сколько хочешь! Я обществу всегда рада.

Верю. А заходят к старушке нечасто, потому что Таира лишь ставит свою печать на прошениях, распределением же выгодных заказов занимаются молодые и пронырливые. Зато госпожа смотрительница знает все нужды города и горожан.

Дверь распахнулась без предупредительного стука, пропуская в комнату женщину лет сорока, раздраженную и взволнованную, в форменной мантии с белым кантом. Если не ошибаюсь, это как раз кто-то из принимающих прошения. По именам все равно никого не знаю, потому что со мной в общем зале не желают разговаривать, сразу спроваживая к скучающей начальнице.

Но встать и почтительно поклониться все равно нужно. Пусть даже меня не желают замечать.

– Что случилось, дорогая моя? – удивленно подается вперед Таира.

– Госпожа, я ни в коем случае не стала бы вас беспокоить, но дело… не из обычных.

– Как так, Силема?

Женщина коротко и неодобрительно взглянула в мою сторону, но не стала требовать изгнания посетителя из кабинета, а приравняв меня к предмету мебели, пустилась в объяснения:

– Явился проситель. Из предместий. И не желает ждать ни минуты.

– Что же в том необычного?

– Обстоятельства. – Силема помолчала, словно подбирая слова. – По его уверениям, нужно всего лишь поправить заклинание, однако…

– Для того мы здесь и находимся, дорогая моя, чтобы удовлетворять подобные прошения.

– Его прислал хозяин Оврага.

Таира расширила глаза и начала перебирать пальцами обеих рук несуществующие бусы:

– Моя память уже не так крепка, как в молодости, поправите меня, если ошибусь, но там же имеется свой маг, верно?

Женщина утвердительно кивнула.

– И не самый дурной в Саэнне! Хоть и не самый лучший, конечно… Вам не кажется это странным, госпожа?

– Своих силенок не хватило, обратились к заемным? – сделала очевидный вывод старушка. – И правда странно. Чего желают в Овраге?

– Так сколько еще нужно ждать? – грозно громыхнуло в дверях, и присутствующие в кабинете смотрительницы кто недоуменно (конечно же, я), а кто недовольно (суровая Силема) уставились на нетерпеливого просителя.

Я редко встречал столь страшных людей. Нет, пришелец был вовсе не уродлив и не безобразен. Высокий, можно сказать, статный, сложенный крепко и надежно, с незапоминающимся, однако и не отталкивающим лицом. Но зато в громоздком облике присутствовала черта, с лихвой подминающая под себя любые достоинства и недостатки.

На пороге кабинета стоял старый вояка. Причем вовсе не обязательно, что он и в самом деле был ветераном многочисленных войн, да и одет был вполне мирно, как одеваются обычные горожане, но в каждом жесте, в медленном движении не наигранно тяжелого взгляда, в гулком дыхании чувствовалась привычка к сражениям. По любому поводу. С любым врагом. И при неизменной победе. Конечно, есть умельцы лишь представляться вояками, но здесь все шло изнутри. Поток чистой силы, направленный на… Исполнение поручения. И беда тому, кто окажется на пути у такого посланника!

Впрочем, кого-кого, а Таиру невозможно было напугать. Как и любого человека, сделавшего девяносто девять из ста шагов пути от рождения к Порогу.

– Сколько понадобится! Я не потерплю в своем присутствии грубиянов. У вас есть дело, дьен? Изложите его.

– Я все уже рассказал этой… – Нелестный взгляд в сторону Силемы получил и словесное сопровождение: – Карге.

– Ничего, повторите еще для одной карги, не переломитесь.

Люди слова и люди дела никогда не поймут друг друга, как бы ни старались. Вот и вояка, гневно скривившись и процедив сквозь зубы парочку проклятий на головы Смотрительницы и ее склочных прислужниц, смирился с просьбой лишь потому, что данный ему хозяином приказ был сильнее гордости и чести:

– Мой господин требует услуги. Немедленной.

– Какого рода?

– Я по части ваших волшебств не силен… Мне было сказано: привести мага.

– А позвольте узнать, куда делся дьен Кавари?

Вояка удивленно нахмурился:

– Что значит делся? Живет и здравствует.

– Так зачем вам понадобился еще один маг?

– А я почем знаю? Понадобился, и все. Так дадите?

Таира выдержала паузу, потом размеренно произнесла:

– Если вашему хозяину не хватило возможностей Кавари, это означает, что необходимо участие более опытного и умелого мага, а занятия таковых расписаны по минутам на год вперед. Из известных мне мастеров в настоящее время никто не сможет удовлетворить ваше прошение. Вам придется подождать.

– Хозяин не может ждать!

– Ему придется, – с нажимом повторила смотрительница.

Боюсь, пришелец не только не разбирается в волшебствах, но и не в силах понять, что значит в устах Таиры «подождать». Хотя может иметься весьма веская причина… А если так, попробую поймать собственную удачу:

– Может быть, я?

Озадаченные взгляды присутствующих переползли на меня.

– Что «ты»? – переспросила Таира.

– Если дело срочное, то, скорее всего, что-то не так с чарами, верно? Поправить я их не смогу, но вот убрать… Легко. А тогда уже можно будет и подождать, пока не освободится кто-то из высоких магов!

– Хочешь попробовать?

– У меня нет выбора.

Смотрительница неодобрительно качнула головой, словно осуждая меня за опасное рвение, но не нашла повода отказать:

– Вот что, господин проситель, если желаете, этот молодой человек отправится с вами. Возможно, ему и в самом деле удастся выиграть для вас немного времени… Согласны?

Посланник был согласен на все. И в первую очередь на то, чтобы доставить хозяину хоть кого-то из магического сословия.

– Ну, если время, и то ладно!

В следующее мгновение жесткая лапища сгребла меня в охапку, и, не успел я ни охнуть, ни вздохнуть, Занавеси Пространства порскнули в стороны обрывками ниточек.

* * *

– Ты не слишком сильно прижал господина мага, Дрор?

Как звенит в ушах… А-а-а!.. Ненавижу порталы всеми глубинами души. Мог этот грубиян хотя бы предупредить, прежде чем тащить с собой?! И дозволения спросить, если уж на то пошло. А что, если я дурно переношу путешествия сквозь пространство? Вон, некоторые чарователи после таких «прыжков» по неделям в себя приходят, да еще требуют возмещения телесного и духовного ущерба. И я бы потребовал. Только у кого? Вояка и слушать не станет, а его хозяин…

Хм… Вот он точно воевал. Еще в пеленках начал.

Снизу вверх – не лучшая позиция для правильной оценки предполагаемого противника или союзника, наверное, поэтому сухощавый старик с наголо бритым черепом показался мне внушительнее, чем был в действительности, но, даже последовав совету «подняться с пола», я не стал вносить поправки в полученное впечатление. Потому что хозяин Оврага оставался воином даже в своих весьма преклонных летах, и домашняя мантия, подчеркивающая хрупкость изношенной временем фигуры, только придавала веса и значения причудливому узору морщин, спускающемуся с высокого лба по впалым щекам к все еще массивному и упрямому подбородку.

– Не слишком ли он молод, Дрор?

Так, меня пока не хотят признавать за достойного собеседника? Пусть. Зато будет время прийти в себя и отдышаться.

– Больше никого не было, – чуть виновато пробасил вояка.

– Разве я велел тащить первого попавшегося?

– Милорд, другого и не давали! Да он вроде смышленый… – Вот спасибо! Не ожидал. Интересно, что подвигло вояку на подобный вывод о моих личных качествах? – И сам напросился.

– Сам? – Густые брови приподнялись и снова опустились плавной волной. – Любопытно. И непохоже на большинство магов. Вы и вправду достаточно умелы, молодой человек?

Странно, спрашивает без малейшей насмешки. Стало быть, и отвечать буду честно:

– Смотря что вам требуется.

– Владение чарами, разумеется.

– Какое именно?

– Оно бывает разным? – с некоторой долей удивления спросил старик.

Оно бывает всяким. Но пускаться в объяснения перед несведущими людьми – только терять время. Которого, судя по настойчивости вояки, у обитателей Оврага и так немного.

– Ваш посланник говорил о срочности дела, верно?

– Да, оно весьма срочное.

– Какое-то заклинание отбилось от рук?

Невинный вопрос заставил хозяина встревоженно подобраться:

– Почему вы так решили?

Можно подумать, величайшая тайна в мире! Да каждое второе прошение приходит в Регистровую службу именно из-за недовольства заказчиков, сталкивающихся с самовольным и непредсказуемым поведением купленных чар.

– Потому что все прочие трудности могут потерпеть. Потому что люди не тратят порталы направо и налево, только чтобы потешить собственные капризы. Потому что…

– Довольно! – Он повелительно поднял ладонь. – Вы угадали. Мне требуется… наладить взбесившееся заклинание.

– Одно уточнение. Наладить я не смогу. Только убрать. Но убрать полностью, все расчистив. Такая услуга вас устроит?

Старик устремил напряженный взгляд куда-то вдаль, но тратить на обдумывание много времени не стал.

– Убрать… Давно уже надо было это сделать.

– Так вы позволяете?

– Как вам будет угодно. Но… будет еще одно условие.

– Какое?

– Не здесь. Прошу пройти за мной.

И он направился в глубь коридора чуть шаркающей, но удивительно твердой для своих лет походкой, а я, сопровождаемый воякой по имени Дрор, получил возможность немного осмотреться по сторонам.

Никогда не слышал об Овраге и его хозяине, но из того, что видел по пути, можно было заключить: меня притащили в богатый дом. Хотя бы потому, что редко какие даже чрезмерно пекущиеся о своем благополучии и безопасности люди потратятся на каменные стены. Даже в Саэнне, городе, выстроенном на скалах, из камня делали только первые этажи, а дальше надстраивали деревом, пусть его приходилось возить из более далеких краев, все равно обходилось много дешевле, чем товар каменоломен. А все почему? Потому что от местной жары толстые стены – единственное спасение, вот купцы давным-давно и задрали цены до небес. А тут от пола и до потолка все из камня… К тому же постройка старая, стало быть, род древний и знатный. Ковры по стенам немного потрепанные, но и за них можно выручить немалую сумму. Эх, неужели удастся здесь разжиться монетами? Но обрывков наберу точно!

Галерея закончилась крохотным залом с единственной дверью, у створок которой с ноги на ногу нервно переминался крепенький коротышка. Как ни удивительно, маг, о чем можно было судить по знакомой мне с детства бляхе, хотя все остальные черты незнакомца больше подходили торговцу или ремесленнику.

– Что слышно, Кавари? – по-простому, без церемоний обратился к коротышке старик, и промелькнувшая в хриплом голосе надежда неприятно удивила.

Все не так просто, как меня пытаются убедить? Что ж, попробуем выяснить хоть какие-то подробности, прежде чем очертя голову бросаться в бой. А для начала прислушаемся к разговору.

– Ничего, милорд.

– По-прежнему?

– Тишина, полная тишина.

– Но он все еще..?

– Сердце бьется, милорд.

Вот так поворот! Пора делать свой ход в игре:

– Чье сердце?

– Видите ли, господин маг, мужчины в нашем роду не знали для себя другого занятия, кроме войны… И я не исключение. Боги не дали мне сыновей, а своим внукам я не желаю погибнуть в сражении, пусть с моей стороны это жалко и трусливо. Но мальчишки всегда тянутся к оружию, а я не видел причины запрещать, хотя… Нужно было. За этой дверью хранится память о деяниях моих предков, среди которых не было ни одного недостойного человека.

Необычайно интересно, но слишком туманно и путано. Мне нужно знать совсем другое!

– Говорите яснее, господин, прошу вас.

Тонкие губы укоризненно сжались, но старик продолжил уже без погружений в лабиринт семейных традиций:

– Здесь собраны оружие, доспехи, военные трофеи. Эти вещи для нашего рода не имеют цены, и еще мой дед пригласил мага, чтобы поставить охранное заклинание, не позволяющее никому, кроме наследников, прикасаться к памяти предков.

Понятно. Охранные чары частенько ломаются. Потому что слишком тонкая работа.

– Как давно это было?

– Что именно?

– Как давно установлено заклинание?

– Больше ста лет назад.

Однако! Многовато. Если только маг не был настоящим гением.

– И оно до сих пор держится?

Старик помолчал дольше, чем требовалось времени на вдох или выдох.

– Да.

Не думал, что коротенькое слово способно вместить в себя столько боли. Мне все меньше и меньше здесь нравится.

– А теперь забудем о предках, об их памяти и прочем! Что случилось?

– Мой внук… Младший. Он любит играть в этом зале. И вчера… Тоже играл.

Все приходится вытягивать клещами! Эй, господа, я начинаю волноваться не меньше вашего, слышите?

– Но?

– Заклинание… Оно… Схватило его.

Совсем дурная новость. Я предполагал, что древний чарователь устроил нечто похожее на поделку Эвина, а выходит, все гораздо серьезнее. Ловушка? Но почему ее до сих пор не обезвредили?

– Вы хотите сказать, мальчик…

– Все еще там.

«Там» было произнесено с явственным ужасом и ненавистью. Похоже, когда я разберу чары на ниточки, старик наверняка забьет двери зала наглухо, чтобы даже не вспоминать о неприятности, случившейся с внуком. Но самое главное, охранные заклинания обычно протяженны и состоят из многих слоев, а значит, у меня будет много-много заготовок для своих занятий!

– Чему вы улыбаетесь, господин маг?

Улыбаюсь? О, надо лучше следить за собственным лицом. В конце концов, у человека случилась беда… Хм… Беда. Что-то я по-прежнему упускаю из вида.

– Вы говорите, все произошло вчера?

– Да, уже ввечеру.

– Почему же вы только сегодня прислали прошение?

– Потому что сегодня… Вэлин замолчал.

Мне понадобилось сделать три вдоха и выдоха, чтобы осмыслить ответ старика.

– Что значит замолчал?!

– Вчера, когда мы спохватились и стали искать его, нашли… по стонам.

– Мальчик стонал?

– Да.

– Возможно, поранился. Ему не помогли?

Коротышка, до этой минуты вовсю косящийся на меня, тут же пристыженно отвел взгляд, а старик растерянно начал:

– Кавари заявил…

– И повторю, милорд! Помочь невозможно. Я делал все, что в моих силах, я пытался… Обычно следует подождать несколько часов, чтобы натяжение уменьшилось и… Все бесполезно. Вам следует смириться, милорд.

– Но он все еще жив!

Всплеск чувств словно осветил лицо хозяина и сбросил даже не десяток, а пару десятков лет со счетов старого воина. Да, этот человек в прошлом мог вести за собой целые армии.

– Никто не сможет туда войти! – испуганно взвизгнул Кавари, и то, что даже гнев убитого горем деда не заставил мага изменить мнение, сказало мне о многом.

Причем сказало в выражениях, далеких от употребления в благородном обществе.

– Вы пробовали?

– Даже на порог не встану! Да вы сами только приглядитесь – быстрее ослепнете, чем разберетесь в чехарде, которая там творится!

– Ослепну?

– Да вы попробуйте, попробуйте! – Коротышка зло дернул на себя одну из створок.

Когда мне предлагают, я обычно принимаю предложения. Даже не слишком любезные.

За дверью царила… темнота. Густая, с виду спокойная и мирная, но из ее глубины вдруг появился и ударил мне в лицо ветер. Жаркий, как в самый разгар лета, когда дожди на целый месяц забывают о существовании Саэнны. Ударил и снова спрятался за порогом, приглашая начать игру.

– Ну, видите?! Там никто и концов не найдет!

На беду или на счастье, не вижу. Ничегошеньки. Но, возможно, именно мое уродство и поможет мне?

– Зал длинный?

– Около сотни шагов, если идти по прямой от двери, – ответил старик.

– Мне понадобится не меньше суток, чтобы очистить такое пространство.

– Сколько угодно. Мне все равно, что вы сделаете потом, но… Мой внук.

– Ваш внук?

– Спасите его, и можете просить все, что пожелаете.

Хорошая фраза, только недостаточная для проявления мной чрезмерного рвения. Просить, значит? Лучше бы ты сказал «получите». Мои просьбы никогда и никем не выполнялись, и верить, что на сей раз окажется иначе, не собираюсь.

– Я сделаю все, что смогу.

Кавари сплюнул на стертую мозаику паркета:

– Сумасшедший! Вы еще не поняли? Сколько вы сможете держать зрение? Минуту? Две? Три? Никто, даже высшие маги Анклава здесь не справятся! Там все залито светом, видите? Все!

Возможно. Но я с рождения живу в темноте. И если дожил до таких лет, значит, на что-то способен.

– А для меня там царит ночь.

Коротышка отшатнулся, окончательно уверовав в мое безумие.

– Вы правда сможете туда войти? – переспросил старик.

– Смогу. И выйти – тоже.

– Отец! Вы нашли мага?

Пока я препирался с местным заклинателем, общество у двери злосчастного зала пополнилось женщиной, не слишком молодой, но если и старше меня, то лет на пять, не больше. Женщиной весьма привлекательной. Прежде всего тем, что она не только знала цену своим достоинствам, но и умела их показывать.

Волосы роскошные? Значит, не нужно помещать их в плен шпилек и заколок, довольно будет одной атласной ленты, не позволяющей пепельным локонам закрывать лицо. Фигура стройная? Пусть платье станет для нее изящным футляром, а не гробницей. Черты яркие и выразительные? Не надо прибегать к услугам краски, разве что самым ничтожным. Все эти тайны мне открывала Келли, когда я любовался ее приготовлениями. Келли… Она могла бы сравниться с этой госпожой. Во всем, кроме одного. За спиной у дочери старого воина – десятки поколений, прожитых с гордостью и честью, а потому светло-серые, с легким сиреневым оттенком глаза смотрят на мир совсем с другим выражением. С такой глубиной уверенности в себе, какой моей прежней возлюбленной никогда не добиться.

– Надеюсь, что так, Иннели.

Женщина подарила мне только один быстрый взгляд и снова вернула все внимание старику:

– Есть надежда?

– Я не знаю, милая моя. И никто не знает. Возможно, только господин маг…

Э нет, не вынудите!

– Я не буду ничего обещать.

Она негодующе фыркнула, но благоразумно оставила при себе все колкие замечания по поводу моей дерзости.

Всем всегда нужно много, сразу и желательно даром. Знаю, сам такой. Но обычно нахожусь с другой стороны. Той, что оказывает услуги, а не снисходительно принимает их. Доволен ли я своим местом? А кто меня спрашивает? Все, пора приниматься за работу.

Прохладно здесь, но разоблачаться все равно необходимо. Бр-р-р-р! По голой спине сразу прошелся сквозняк, вздыбив волоски, между которыми весело начали скакать взад и вперед стада мурашек. А пол-то какой холодный! Радует одно: ощущения скоро станут совсем другими, не принадлежащими каменным плитам и сырому воздуху.

– Вы собираетесь раздеться догола?!

А если и так, в чем трудности? Ах, рядом находится дама… Но ведь ее можно увести, пусть исполнить это будет трудновато.

– Не волнуйтесь, штаны снимать не буду.

– Вы считаете, что этим заставите меня волноваться?

А она хороша. Особенно когда злится. Сразу становится похожей на женщину, а не на оживший парадный портрет.

Можно было бы ответить остроумно или зло, но предпочитаю просто улыбнуться, потому что в моем исполнении улыбка всегда получается кривоватой, а потому угрожающей независимо от того, какие чувства я в нее вкладываю. Иногда это помогает справиться. Нет, не с противниками. Со странным чувством, стягивающим в комок мышцы живота. Неужели боюсь? Нет. Предвкушаю. Что? Посрамление всех магов мира калекой, который не может видеть. Но зато и не может ослепнуть.

* * *

– Ффу-у-у-у!

Обычно я так не делаю. Но Кавари был прав: в здешней путанице трудно разобраться. А мое дыхание, отправленное в полет и вынуждающее Занавеси Пространства колыхаться, возвращается ко мне отраженным теплом, рассказывающим о… Все-таки это был гений.