Ворожители

Отзыв о романе «Ворожители»

О поиске абсолюта, ожидании чудесного половина мировой литературы, но редок роман, который подобно поэзии погружает в интенсивное переживание удивительного и духовной трансформации за счёт своего исключительно образного, животворящего языка. Роман «Ворожители» именно таков, он блестящ стилистически и имеет ярко выраженную индивидуальную, авторскую манеру повествования, где юмор и самоирония сочетаются с лиризмом, увлекательный сюжет ( а есть здесь все ингредиенты триллера- сверхъестественные события, жуть Коломны и Петроградской стороны,заброшенных кладбищ, чердаков и старых квартир, поиски знаков свыше, складывающихся в орнамент судьбы, который главный герой пытается разгадать, путешествия в другие страны и жизни) с глубинами философии: о природе зла и чудесного, о зыбкой границе реального и воображаемого, о некоей точке конвергенции философских представлений востока и запада. Ореол буддизма и даосизма необычно оттеняет в романе образы из русского фольклора и быличек. Находя общее в казалось бы далеких основах, автор при этом создает абсолютно петербургский роман: в исканиях истинного «я» главного героя, мистических событиях и снах всегда присутствует неизбывной тайной Петербург. И хочется по многу раз перечитывать захватывающие дух описания города и колоритных персонажей, обитающих в нем:

« Вечер опустился на замёрзшие улицы какой-то совершенно не питерский. Его легко можно было бы вообразить в Брюгге или Амстердаме, но с измученными моросью и темнотой улицами он нипочём не вязался. Ясный и невероятно синий небосвод заливал простор между крышами, будто на лаковой рождественской открытке, только не было искристых сугробов и шарфастых снеговиков. С год назад тоже случилась такая ночь, и тоже выпало оказаться на этом пятачке. Тогда поразил месяц: почти лежащий тонкий серп уместнее бы смотрелся в других широтах, однако глаза не лгали-вот он, самый подлинный, висит на фоне мерцающего лазурного лоскута, над скатом крыши с башенкой; а прямо напротив, по ту сторону моста, в рифму ему темнеет выпавшей ресницей острый флюгер шпиля».

Или например:

Шаги мерно выстукивали по асфальту, петляя средь изгибов Канала и уводя прочь от уюта Подьяческих к тягучей стыни низовий Фонтанной реки. Лампы едва тлели где-то на густых перекрестиях проводов, мутные стёкла первых этажей светились редко. За Крюковым машин сделалось мало, пешеходы тоже существенно поредели, и стало все чаще подмывать оглянуться, встать, всмотреться в силуэты сильнее и сильнее вытягивающихся к небу строений»

« ....Как назвать то, что открывалось впереди, Георгий предположить не брался: то ли несколько подворотен сплетались узлом, то ли маленькие дворики стремились многажды пересечься, но стены, обрамлявшие неясных очертаний пространство, были сплошь исчерчены арками, ведшими во все направления.

Или один из множества отрывков , где так мастерски и поэтически описывается жуть:

« Тени из углов принялись сползаться к открытому дверному проему, сливаться вместе, и вдруг неясная фигура втекла в комнату, пристав у стены и корчась, словно ртуть...С четырёх сторон была лишь неодолимая, бесконечная чернота, и вослед тому начало теснить, ныть, тянуть к этой бездонной пропасти, вставшей дыбом по краям нарисованного мира».

Или один из пассажей о преображении:

«Тошнота отступала, но ароматическая феерия прекращаться на том и не думала. Намокший асфальт и бензиновая гарь, клеенка плащей и лежалая шерсть, а к ним-корица из дальней кондитерской, сурик наличников, поджарка на тмине, мятные леденцы-это и невесть что ещё, -все оно скользко заполняло носовые пазухи, устремляясь в каждую щель и оседаю там тающей пленкой.... Если так и дальше пойдёт, нужно будет перебираться на таможню овчаркой... теперь не то что арахис, за километр сульфаниламид от фторхинолона отличить можно»

«Мир не то чтобы замедлился, но из него словно вытащили какую-то шестеренку, сверх сил тянувшую его дрожать, проскакивать рывками , комкаясь и истаскиваясь. Предметы и звуки стали различимы, впервые оказалось возможным видеть и слышать то, что делается прямо сейчас, именно в это мгновение.»

Характеристики персонажей, их диалоги остроумны, порой фантасмагоричны, но от этого особенно реальны, некоторые реплики хочется разбирать на афоризмы:

«А это кто? -поинтересовался Сорока. Лаптева он прежде никогда не встречал и о нем не слышал...

-Это гений и мудрец, равный Космосу. В давней давности друг наш Юрий завлёк меня на учёный их шабаш. Не скрою, кое-кого из тех говорунов я видал и прежде, но купно это в принципе неописуемо. Атмосфера наполнена концептуальными интенциями! Что ни докладчик-караул. Вот тут-то слово и взял Лаптев... И распались скрепы бытия! Что здесь добавишь? Ничего не добавишь! Нет слов для такого, и букв для такого нет. Встал вот человек и пересказал камасутру. Своими словами. Про Будду с Лениным. И главное, говорит, -экологически чтобы! Мать чтобы природа!»

«Стиль общения у консультантов зала оказался вполне созвучным монографической шизофрении торгового зала. -Харе! -сказала крепкая великорусская барышня в пестрой размахайке и резиновых шлёпанцах, молитвенно складывая руки перед грудью. Аллилуйя! Вы в духовном поиске?»...

«Василий Сергеевич Рольгейзер, потомок обрусевших тевтонцев, был персонажем глубоко особенным. И дело здесь даже не в его мрачноватой, но неуемной энергии-в Рольгейзере уживались настолько несоединимые свойства, что и перечесть нельзя. Вася пел в опере, обучал роялю, собирал солдатиков, исповедовал какой-то кривой оккультизм, рыскал по библиотекам и архивам, медитировать в пригородах, любил Сибирский фольклор, увлекался живописью и академической этнографией, таскался по девкам и прочее, и прочее, но взводило у него все как-то легко, без натуги этак выходило.»

О чем бы ни писал автор, его по-бунински безупречный язык точен и выверен, и оттого даже невероятное изображено эмоционально интенсивно и достоверно, и весь роман о полноте жизни, о выходе из кризиса, повседневности и обретении красоты и новизны восприятия. Роман заряжает творческой энергией и оптимизмом: в глубине любого мрака есть возможность для перерождения, покуда горит внутренний фитилёк таланта и духовности, веры в собственное призвание, только где бы встретить ворожителей- катализаторов преображения?

Отдельно хочется отметить художественное оформление книги, где иллюстрации так гармоничны и созвучны повествованию, что кажется, будто, прочитав книгу, заодно посмотрел и поставленный по ней фильм, совпавший с воображаемым.