Читать книгу Невеста столетия - Вея Нечаева - Страница 1

Глава 1

Невесты были встревожены и напуганы. Невесты жались друг к другу, затравленно, но и с долей любопытства озирались по сторонам, отражаясь в фигурных зеркалах на стенах и цельном зеркале на потолке.

Они, прекрасные представительницы человеческой расы, Огюстин Буво и Катя Сеймур, прибыли во дворец первыми.

– Здорово. Кажется, что весь дворец принадлежит нам, – прошептала Катя.

Огюстин жалась к более уверенной в себе подруге.

Зал для приёма невест был обставлен с безукоризненным вкусом. Мягкие диваны у стен, удобные кресла, стулья с невесомыми резными ножками, стол и стулья посреди бассейна – последнее, надо полагать, для морган. Имелись также широкие подоконники, заваленные коврами и подушками – во вкусе пэри.

Пока что в зале было пустынно, но вскоре по нему заснуют лакеи с подносами, полными яств на любой вкус.

На севере раздался звук горна. Не сговариваясь, новоиспечённые товарки выбежали на террасу.

По зеркальной глади залива скользила джонка с посеребренными парусами, похожими на крылья дракона. В джонке сидели три девушки, закутанные в многослойные одеяния из шёлка.

– Ноел Видаль, приветствуем вас в замке Сантор! – провозгласил глашатай.

Опираясь на руку слуги в раззолоченных одеждах, моргана сошла на берег, царственно держа осанку.

Роскошные чёрные с зелёным отливом волосы Видаль были уложены в высокую причёску, увенчанную жемчужной диадемой.

– Жизель Жарр, приветствуем вас в замке Сантор!

Жизель сошла на берег, не подавая руки. Её иссиня-чёрные волосы шелковистым покровом закрывали спину. На шее морганы висела длинная нить розового жемчуга. Она доставала Жизель до пояса.

– Окин Катуавр, приветствуем вас в замке Сантор!

Окин, моргана с чёрными, как ночь, волосами, собранными в причёску из кос, кивнула не только глашатаю, но и слуге. Талию Окин украшал бриллиантовый пояс – наследие затонувшего корабля.

Под предводительством глашатая морганы прошествовали по алле, ведущей в Зал невест. Они были высокими, одного роста с мужчинами.

Огюстин и Катя испуганно переглянулись. Не сговариваясь, девушки сели на стулья, приняв вид гордый и независимый.

Морганы вольготно устроились на диванах, проигнорировав стол и стулья посреди бассейна с золотыми рыбками. На Огюстин и Катю морские девы не обратили внимания.

Одеяния морган имели разный покрой и цвет: муарово-чёрные, тёмно-синие, изысканного цвета морской волны, они драпировали морских дев от шеи до лодыжек. В зеркалах плавали тонкие породистые лица морган, глаза поразительной глубины и величины, изящные длиннопалые руки, созданные для того, чтобы плести из волн сети на горе зазевавшимся рыбакам.

Почтительно кланяясь, к морганам подошёл лакей, неся в руках полное морепродуктов блюдо. Под взглядом Ноел Видаль лакей поспешил испариться.

Протрубил гонг с юга.

– Пойдём, посмотрим! – Катя потянула Огюстин за руку.

Огюстин кинула на морган нерешительный взгляд. Морские девы и ухом не повели на звук горна.

И что теперь, во всём уподобляться колдовским расам?

– Идём, – решительно молвила Огюстин.

Девушки вышли на южную террасу. По широкой дороге ос своеобразной грацией двигались три верблюда. На горбу каждого верблюда восседала женщина, гордо выставив полную грудь, прикрытую цельными пластинами из чистого золота. Волосы пэри горели живым огнём. Под лучами солнца тела дев пустыни светились изнутри алым цветом.

Пэри ловко спрыгнули с верблюдов, не приложив для этого ни капли физического усилия.

Высокие, но ниже морган, статные, одетые в шаровары песочного цвета, девы пустыни в неподвижности застыли перед глашатаем, и только их волосы развевал несуществующий ветер.

– Дильназ Эль Амир, очи Санторини ослеплены вами! – гортанно выкрикнул глашатай.

Дильназ склонилась в игривом реверансе; её пряди взметнулись факелом в ночи.

– Суад Абдул-авваль, очи Санторини ослеплены вами!

Суад нерешительно взглянула на Дильназ, затем на другую пэри. После секундного раздумья Суад кивнула с улыбкой на устах.

– Юлдуз аль-Джибар, очи Санторини ослеплены вами!

Юлдуз осчастливила глашатая кивком головы. На лице пэри не дрогнул ни один мускул.

Предводительстуемые глашатаем, пэри направились в Зал невест.

Катя Сеймур хотела было бежать в зал, но Огюстин придержала её за руку.

– Постоим на террасе ещё. Все подумают, что мы, как дети, бегали смотреть на пэри. А в следующий раз сядем у восточного окна, – проговорила Огюстин.

– А воздух какой свежий, – мечтательно вздохнула Катя, – его хочется пить, как нектар.

– Недалеко идут дожди.

Катя погрустнела и тихо промолвила:

– Дожди несут с собой зиму.

Товарки вошли в зал, когда пэри уже заняли стулья с невесомыми ножками. Суад и Юлдуз сидели по всем правилам этикета, а вот Дильназ приняла нарочито сексуальную позу, закинув ногу на ногу.

Огюстин ощутила на себе холодный, изучающий взгляд карих очей Дильназ.

Пэри и морганы не обращали друг на друга ни капли внимания, но в зале возросло напряжение.

Огюстин знала, что морганы и пэри живут в немирьи. В последнее время конфликты этих рас поутихли, но до приязни им было ох как далеко.

Горн с востока жалобно оборвался на середине ноты. С неба на глашатая свалились три маленькие ладные девушки с отточенными движениями канатоходок, одетые в длинные платья из тонко выделанного льна. Платья были украшены замысловатой вышивкой. Волосы поветруль были прямыми, как лучи.

Смущённо улыбаясь, девушки выстроились напротив глашатая, точно балерины напротив сурового наставника.

Глашатай быстро пришёл в себя.

– Айка Роса, замок Санторини благословляет добрый ветер.

Русоволосая девушка повела правой рукой. Увядшие лепестки роз налились жизнью и окружили Айку сонмом волшебных бабочек.

– Варна Миролюбовна, замок Сантор благословляет добрый ветер.

Девушка с серебристо-русыми волосами сделала неуловимое движение кистью. Лепестки роз завились спиралью, уходящей под шпили замка.

– Ведана Кот, замок Сантор благословляет добрый ветер.

Поветруля со светло-русыми волосами повела плечом. Лепестки сложились в гигантскую, переливающуюся всеми цветами и оттенками, сияющую в заходящих лучах солнца, трепещущую розу. Сильный порыв ветра превратил розу в снег из лепестков. Падая, лепестки белели, приобретая форму снежинок.

Весело переглядываясь, поветрули направились вслед за глашатаем в Зал невест.

Девы воздуха вежливо поздоровались с невестами, облюбовали для себя удобные кресла, сели и не проронили ни слова.

У поветруль были милые детские лица с огромными лучистыми глазами, полными жизни и спокойствия.

Дриады не заставили себя ждать. Протяжно затрубил западный горн. Он ещё выл заунывно, а к дворцу уже подкатил фиакр, влекомый резвой шестёркой лошадей. Из фиакра выпорхнула стайка дриад, высоких, пёстро одетых, хорошо сложенных девушек, и тотчас окружила глашатая. Как и полагалось, дриад было трое, но создавалось впечатление, что смеётся, говорит и двигается как минимум шесть женщин.

– Лаириэль, весь мир рад зиме – предшественницы весны! – невозмутимо прогорланил глашатай.

Вперёд выступила несуразно одетая девушка. Из-за воротника мужского костюма она выпустила брыжи величиной с колесо фиакра.

Лаириэль сделала книксен.

– Идриль, весь мир рад зиме – предшественницы весны!

Вперёд проворно выскочила дриада в цыганском костюме. Она сделала нечто вроде книксена, подпрыгнув при этом, как козочка.

– Мария Каталония, весь мир рад зиме – предшественнице весны!

– И пусть не оскудеет земля, пристанище наше, и родит деревья, дома наши, – серьёзно проговорила девушка в костюме для верховой езды и прыснула в кулачок.

Дриады наполнили Зал невест своими голосами, шуршанием одежд, стуком каблучков, блеском живых, искрящихся глаз. В очах дриад не было и тени спокойствия поветруль, лишь шальная, пьянящая жажда жизни.

Дриады разом ринулись к подоконнику, залезли на него с ногами, увидели стол и стулья посреди бассейна, с визгом поменяли дислокацию, подняли брызги.

Дриады умудрялись быть одновременно и порывистыми, и грациозными в своих движениях.

Они живо видоизменили свои разношёрстые костюмы на одежду морган. От чопорности одеяний морган не осталось и следа. Там виднеется острое плечо, там грациозная коленка.

Морганы бросали на дриад убийственные взгляды.

Тёмный шёлк эффектно оттенял золотистые, напоминающие блики солнца на осенних листьях, локоны дриад.

Мелодично затрубил горн в центре, на площади с фонтанами.

Сердце Огюстин забилось, как у пойманного зайца. По лицу Кати Сеймур разлилась мёртвенная бледность.

– Пошли, – Огюстин потянула Катю за руку.

Они вышли на площадь, где уже стояла темноволосая девушка, одетая в парчовое платье и соболью безрукавку. Аристократка.

– Оана Стан, замок Сантор приветствует вас!

Аристократка сделала книксен.

– Катя Сеймур, замок Сантор приветствует вас!

Делая книксен, Катя неловко согнула руки, покраснела от смущения.

– Огюстин Буво, замок Сантор приветствует вас!

Ноги Огюстин дрожали. От волнения она присела в глубоком реверансе.

Ни в книксене, ни в реверансе, ни даже в поклоне не было ничего постыдного. Подобные жесты приветствия предназначались не столько глашатаю, сколько замку Сантор и принцам Флориану и Нориберту Сантонскарам.

– Прошу вас проследовать в Зал невест, леди.

Глава 2

Вслед за глашатаем девушки вошли в зал и расположились на диванах, напротив морган.

Глашатай встал у главной двери.

Огюстин размечталась о принцах и потому пропустила начало речи глашатая.

Никто не видел принцев. Должно быть, они красивы, как боги. Последней невестой столетия была моргана. Возможно, от неё Флориану и Нориберту достались глаза, перед которыми меркнут синие бриллианты, изящные и в то же время мускулистые тела, роскошные чёрные волосы.

– Веками все пять рас Империи Санторини жили в мире и гармонии. Но со временем расы начали отдаляться друг от друга. Морганы уходили в глубины океана, пэри заходили всё дальше в пустыню, поветрули скрывались в полях и лесах, дриады и вовсе не показывались людям на глаза. И тогда король Август Воссоединитесь принял мудрое решение – пусть раз в столетие наследный принц берёт в жены девушку из одной из рас, населяющих Империю. Таким образом, каждая раса будет иметь своё время власти. За последние десять столетий на троне королевы дважды побывали люди, дважды – дриады, дважды – поветрули, дважды – пэри и дважды – морганы. Но в этот раз нам повезло. Принцев двое, значит, и невест будет двое.

«А правящих рас будет трое или четверо, что приведёт к немирью», – подумала Огюстин.

– А теперь, – голос глашатая загрохотал, – сыновья Его Величества императора Фабриса Умного, владельца империи Санторини от севера до юга, от востока до запада, Их Высочества наследный принц Флориан Сантонскар и наследный принц Нориберт Сантонскар!

Под звуки фанфар, в сопровождении блестящей свиты в Зал невест вошли принцы.

«И это – братья?!», – подумала Огюстин.

Да, Флориан унаследовал от матери-морганы иссиня-чёрные волосы и прозрачные синие глаза, тонкую стать. Он был превосходно сложен: широкие плечи, узкие бёдра.

Нориберт разительно отличался от брата. Не было у него точных, выверенных движений не то воина, не танцора. Нориберт был русоволос и сероглаз.

Невесты встали. Всё шло согласно протоколу.

Невесты принялись подходить к принцам и обмениваться с ними ритуальными приветствиями. Принцы учтиво отвечали. После приветствия девушки покидали Зал невест.

Подошла очередь Огюстин. Девушка была в смятении.

– Желаю вам здравствовать и славиться, принц Нориберт, принц Флориан.

Огюстин не могла понять, почему первым она произнесла имя Нориберта. Все невесты адресовывали приветствия сначала Флориану, а потом Нориберту, ведь глашатай первым назвал имя Флориана.

Внешность Флориана, хищная, как и у всех морган, пугала Огюстин. Взгляд синих глаз острый, холодный. То ли дело Нориберт. В его облике сквозят тепло и доброта.

– И вам желаем здравствовать, леди Огюстин, – приятным мягким голосом произнёс Нориберт.

Покраснев, как маков цвет, Огюстин присела в реверансе, опустила глаза в пол, и на подгибающихся от волнения ногах поспешила вон из Зала невест.

– Почему никто не сказал, что принцы такие милашки? – из победоносной богини Катя Сеймур превратилась в ошалевшую от вина и беготни вакханку, вдобавок попавшую под ледяной дождь.

– Почему королевский дом должен перед тобою отчитываться? – насмешливо спросила Оана Стан.

Невест человеческой расы поселили в одной опочивальне.

– Но это же нечестно, – мечтательно вздохнула Катя, – теперь, если меня не выберут, я буду мечтать о хищном Флориане или милашке Нориберте.

– Иди домой. Насильно тебя не держат, – вкрадчиво промолвила Оана.

Слуги внесли ужин, но девушки не притронулись к еде. По очереди девушки приняли ванну и начали готовиться ко сну.

За окном простучали первые капли дождя.

– Вот она, зима, – печально произнесла Катя.

Огюстин вздохнула. Под перваншевым балдахином было тепло и уютно, тонко пахло изысканными духами, а на улице – холодный дождь, запоздалые путники поднимают воротники, исходят горькими слезами теплолюбивые розы.

– Надо бы посмотреть, что Оана на балконе делает. Она там уже полчаса торчит, – сказала Катя.

С тяжёлым вздохом Огюстин выбралась из постели. Мало ли что взбредёт в голову юной девушки, пережившей стресс. Два принца и тьма конкуренток – это вам не шутки. Оана Стан выглядит спокойной и циничной, но в душе она, возможно, впечатлительная, нежная и ранимая.

Оана сидела прямо на полу. Перед ней, под сквозняками и проникающими на балкон каплями дождя, страшно и ровно горела свеча.

В руках Оана держала длинную шпильку, толстую у снования и на конце тонкую, как игла. Шпилька была увенчана крупным, идеально круглым камнем грязно-белого цвета.

Оана секла шпилькой вокруг пламени свечи так, будто вспарывала врагам горло.

До Огюстин доносились тихие, полные скрытой силы слова Оаны.

Никто не укроется от меня, Оаны Стан,

Слышу, как трава растёт, как сердце его бьётся.

Пусть увидит он меня.

По локоть я в красном золоте, по колено в чистом серебре.

Облачаюсь небесами, подпоясываюсь зорями, застёгиваюсь звёздами.

Пусть видит он меня – и растворяется во мне.

Захожу в его опочивальню,

Становлюсь у него в изголовье.

Отсекаю шпилькой всех невест,

Чтобы глядеть на них не мог он,

А по мне одной душа его тосковала,

Сердце его влекло ко мне

с утра до ночи, с ночи до утра.

Быть моим словам

Мощнее урагана поветрули,

Крепче корней дриады

Жарче крови пэри,

Гибче волны морганы.

Грязно-белый камень налился пугающим фуксином.

Девушки на цыпочках вернулись в опочивальню.

– Ворожит, – пренебрежительно произнесла Катя Сеймур, ныряя в мягкую постель, – тоже мне, аристократка.

Огюстин задержалась возле ростового зеркала. Из тёмного отражения на неё смотрела девушка, задрапированная в широчайшее ночное платье. Льняные волосы на прямой пробор, высокий выпуклый лоб, прямая переносица, широко расставленные серые глаза. Губы – не лепестки роз, обычные розовые губы. Лицо в форме сердечка, резко сужающееся к подбородку. Не писаная красавица, но и без изъяна.

Из темноты зазеркалья вынырнуло темноглазое женское лицо. За спиной Огюстин стояла Оана Стан.

Оана окинула Огюстин холодным взглядом и ушла в свой угол просторных апартаментов, скрылась за балдахином кровати.

Легла в постель и Огюстин.

– Как вы думаете, у кого больше шансов стать королевой? – шепнула Катя.

– Всё давно решено за нас. Можно подумать, ты об этом не знаешь, – резковато ответила Оана.

– Кто увереннее всех держался? Моргана Ноел Видаль и пэри Юлдуз аль-Джабир, – сказала Огюстин.

– Все смотрели только на них, – вздохнула Катя.

– Что поделать. Значит, мы всего лишь актёрки второго плана, – вздохнула Оана Стан.

«Ты-то предприняла шаги, чтобы выбиться в королевы», – подумала Огюстин.

– О Надиель, прошу тебя помочь мне обрести силу, необходимую для достижения моих высших целей, – пробормотала Катя Сеймур.

«Кто такой Надиель? Кажется, ангел Козерога. А кто я по знаку Зодиака? Рыбы? Да, Рыбы. Кто мой ангел? А чёрт его знает», – засыпая, думала Огюстин.

Её снился родной дом, дождь за окном, мокнущие розы, колдующая Оана, властный Флориан и задумчивый Нориберт; скользящие в серебре морганы, гордо выступающие в золоте пэри, летящие поветрули, неистово пляшущие дриады…

Глава 3

Сказано: к ночи не поминай чертей.

Огюстин приснилась узкая, высокая – потолок теряется во тьме, в шуме ветра, в хлопанье крыльев летучих мышей, – комната, заставленная книгами.

Посреди комнаты стоит круглый стол, накрытый на пять персон. За столом – пять женщин, пять полупрозрачных теней. Женщинам-теням нехорошо в комнате, душно, она давит их, подобно могильной плите, но они не имеют сил встать и уйти.

Огюстин с удивлением обнаруживает среди теней себя. И Огюстин понимает: это её душа.

Перед душой, сидящей напротив Огюстин, стоит бокал с белым вином.

Перед душой, сидящей справа от Огюстин, горит свеча в золотом подсвечнике.

Перед душой, сидящей слева от Огюстин, лежит платиновое ожерелье изумительно тонкой работы.

Перед душой, сидящей наискось от Огюстин, в хрустальной вазе стоит лиловая роза Лавендер Мейландина.

А перед душой Огюстин лежит горсть сырой, кишащей трупными червями земли. Огюстин знает эту землю. В этой земле закопали человека, к которому Огюстин питала чувства. Закопали, как чумную собаку, в дурном, пропахшем испарениями болот, подлеске.

– Огонь – царь, – напористо говорит душа, перед которой горит свеча.

– Вода – царица, – манерно утверждает душа, перед которой стоит бокал с вином из густого тумана.

– Ветер – господин, – мягко произносит душа, играя лиловыми лепестками. Под её миниатюрными пальцами лепестки розы приобретают цвет луны.

Душа, перед которой лежит платиновое ожерелье, мелодично смеётся.

Огюстин хочет промолчать, но неведомая сила заставляет её говорить.

– С огнём, с водой, с ветром не дружись, а с землёй дружись, – молвит Огюстин.

На неё смотрят четыре пары призрачных глаз.

– Дождь – кормилец, – с укором произносит душа с туманом из вечерней зари в бокале, – что бы ваша земля делала без нашего дождя?

– Дождь – наша заслуга, заслуга ветра, – мягко произносит душа, поднося к прозрачному лицу белую, лиловую на кончиков лепестков розу.

– Огню не верь и воде не верь. Огонь да вода – супостаты, – ломким голосом молвит душа, играя платиновым ожерельем.

– Жди горя с моря, беды от воды. Вода и мельницу ломает, – хмыкает обладательница свечи в золотом подсвечнике.

– Земля порождает металл, без которого не было бы ни воды, ни дерева, ни огня, – слова сами вырываются из уст Огюстин.

– Что порождает землю? Огонь, – огонь в свече трепещет.

– Об этом можно спорить до бесконечности, по кругу. «Спи, царь огонь», – говорит царица водица, – бокал с туманом-вином обвивает змеящийся чёрный локон.

– С огнём не шути, с водой не дружись, ветру не верь, – неожиданно серьёзно произносит душа, примеряя на себя платиновое ожерелье.

– Огню да воде бог волю дал. С огнём, с водой не поспоришь, – в один голос отвечают душа со свечой и душа с туманом-вином.

– Где вода, там и беда. От воды всегда жди беды, – хором говорят четыре души.

– Вода и землю точит, и камень долбит, – усмехается душа, делая глоток вина-тумана.

– Не токмо воде, но и огню бог волю дал. С огнём не поспоришь, – возражает душа со свечой, и огонь свечи разгорается, освещая карие, с щедрыми вкраплениями золота, совсем не призрачные глаза души.

– Воды и сам Император не уймёт, – уверенно заявляет душа, держа свой бокал на весу.

– Довольно. Благодарю. Не смею вас больше задерживать, милые леди. Сладких вам снов, – раздаётся тягучий, властный мужской голос.

Из книг в комнату врывается снежный ветер и рвёт в клочья души.

Огюстин проснулась в самый глухой и мрачный час ночи. В Час Быка – во время, когда был сотворён мир. Сколько зловещего и непостижимого происходило тогда, сколько всего, не предназначенного для слабого человеческого рассудка.

Горы летали точно пушинки, ища своё место, реки текли вспять; луны не было, и сирым, бесприютным был безбрежный океан, ничему не подчиняющийся, вздымающий волны до чёрного, в рваных красных облаках неба, – и со вселенским шумом низвергающийся вниз и отступающий, оставляющий за собой пустыню и смерть.

А там солнце опускалось вплотную к земле, и рвали на себе волосы пэри, наблюдая за гибелью всего живого.

Поёжившись, Огюстин ощутила рядом с собой присутствие злой воли. Знакомый запах. Затхлый запах библиотеки.

И подснежников. Тиша Неспокой любил дарить ей подснежники. Тиша…

Их история была проста. Парень любил девушку, девушка была неравнодушна к парню. Но парень был человеком и колдуном. Среди людей крайне редко появляются колдуны, но если уж появляются, все расы опасаются их. И люди приняли меры.

Знающие люди говорят, что душа Тиши не будет знать упокоения целое столетие.

Значит, Тиша где-то рядом.

– Тишечка, мне страшно. Помоги, – покрываясь от страха холодным потом, попросила Огюстин.

И в окно заглянула луна.

Кто раздвинул многослойные шторы?

Не всё ли равно?

На стёклах в свете луны дрожали, переливаясь морскими брызгами у маяка, капли дождя.

Луна напомнила Огюстин добрый, чистый лик, окутанный кружевной вуалью.

Давно известно: перерванный круг около луны – к снегу. Днём пойдёт снег…

Надо будет встать с первым светом утренней зари, зачерпнуть в заговорённую серебряную чашу воды из студёного родника (Огюстин видела такой в императорском саду), и омыть этой водой лицо. Забудется дурной сон; чужая воля не будет иметь власти над её душой.

С этими мыслями Огюстин погрузилась в глубокий, освежающий сон.

Луна целовала её веки, пока небесную отшельницу не затянули несущие снег облака.

Новожея Ода, Еуген Ло, Хи Синг и Хунг не спали в эту ночь. Новожея и Еуген были алхимиками и чародеями императорского круга. Хи Синг и Хунг – сломанные стихийные колдуны.

В Хи Синге и Хунг вычислили стихийное колдовство, когда те были новорожденными младенцами, и сломали его.

Таких людей, как Хи Синг и Хунг, называют кромешниками.

Кромешники хорошие бойцы, но колдовать они не могут.

Хи Синг и Хунг считались слугами императора, однако весь дворец знал, что они подчиняются канцлеру. Исполнительные, незаметные, они были очень полезны и подчас справлялись там, где были бессильны алхимики круга.

Еуген Ло был самым старым и опытным среди алхимиков. Новожею недавно приняли в круг.

Еуген Ло и Хи Синг были одного возраста.

– Зачем всех алхимиков согнали в замок? – спросила Новожея.

Еуген Ло ответил не сразу.

– Новожея, знаешь ли ты, по каким признакам отбирают невест для наследников?

– Знаю. Она должна родить здорового ребёнка, у которого человеческие гены будут доминирующими, – пожала плечами молодая женщина.

– Ты права. Гены – вот что важно. Происхождение, магическая сила, внешность, богатство – всё это на втором плане.

– Фабриса нельзя назвать идеальным императором, – осторожно сказала Новожея.

– Ты права. В последнее время алгоритм выбора императрицы начал давать сбой.

– Думаете, за этим стоят демантоиды? – напряжённо спросила Новожея.

В мире всего пять рас, пять элементов – раса воды, раса дерева, раса металла, раса огня и раса земли. Непонятно, почему фениксов и поветруль называют расой дерева, когда они управляют воздухом, а латырей и дриад, вся жизнь которых связана с циклом смертей и перерождений деревьев – расой металла. Мир живёт благодаря взаимодействию элементов. Не так давно появилась шестая раса. Демантоиды. Они лишние в этом мире. Скоро мир их погубит, точно часовщик, убирающий из хорошо отлаженного механизма лишнюю деталь. Демантоиды понимают это.

Мало кто воспринимает демантоидов всерьёз.

Как возникли, так и исчезнут.

Немногие задумываются, что демантоиды, стремясь отстоять себя, пойдут на такой рискованный шаг, как попытка уничтожения элементов. Что за этим последует – неизвестно. Возможно, с лица земли исчезнут все пять рас.

– Хи Синг, Хунг, знаете ли вы, что такое элементы и элементёр?

– Конечно, знаю, – сказала Хунг, – элементы – платформа, на которой мы живём, элементёр – сущность, жаждущая уничтожить эту платформу.

– Правильно. Метки элементёра делятся на два типа: метка-убийца и метка-жертва. Метка элементёра даёт своему носителю силу всего элемента. И если, допустим, моргана, на которой стоит метка метка-убийца, убьёт пэри, на которой стоит метка-жертва… Раса огня перестанет владеть огнём. Или погибнет. Такое колдовство становится возможным раз во много веков. Когда восходит зелёная луна.

– Которую принято называть демантоидной, – сказал Хи Синг.

– Фениксы и поветрули называют её глазом подберихи, – добавила Хунг.

– Но никто не знает, когда взойдёт этот глаз подберихи! – воскликнула Новожея.

– Похоже, демантоиды узнали, – хмуро произнёс Еуген Ло, – не на каждого можно поставить метку элементёра. И этот отбор невест… Знаешь, редко когда в городе можно увидеть пэри, а уж свести моргану и пэри, – Еуген Ло покачал головой, – такое возможно только во время отбора невест.

– Неужели всех этих женщин выбирали по одному принципу? Готовность принять метку элементёра? Выходит, во дворце шпионы демантоидов… Но это же катастрофа! – воскликнула Новожея, – надо сейчас же идти, и…

– Мы бессильны против традиций и протоколов, закреплённых Императорской печатью, – печально вздохнул Еуген Ло, – но кое-что можно сделать.

Глава 4

Огюстин проснулась в предрассветный час и была поражена рассеянным по тёмной комнате жемчужным светом. Откуда он?

Огюстин подошла к окну. Катя Сеймур и Оана Стан ещё спали.

За окном, в предрассветных сумерках, тихо падали крупные хлопья снега и таяли, достигая земли. Окна выходили в сад.

Весь сад был заполнен этим полусветом дневной луны.

Огюстин вспомнила о своём желании умыться ключевой водой из заговорённой серебряной чаши.

Девушка быстро оделась и вышла за дверь.

В коридоре дежурила служанка. Огюстин в нерешительности остановилась.

Что здесь делает эта служанка? Выполняет роль привратницы?

– Доброе утро, госпожа, – низко склонила голову служанка.

– Доброе утро. Я бы хотела выйти в сад, – кляня себя за нерешительность (надо было просто пройти мимо этой служанки, и пусть бы она только попробовала остановить невесту принца!), – произнесла Огюстин.

– Ночью были заморозки, – почтительно предупредила служанка.

Огюстин бросила на неё нерешительный взгляд и пошла по коридору. Служанка осталась стоять у двери.

Дворец давно проснулся. Огюстин подозревала, что он никогда не спит. К счастью, от спальни девушек до сада вела короткая дорога.

Огюстин не знала, имеет ли она право разгуливать по дворцу, когда ей вздумается. Скорее всего, нет. С одной стороны, безопасность монарших особ превыше всего. Огюстин доводилось бывать в доме герцога. Там гость, идя по коридору в сопровождении почётной свиты, переходил из взгляда одного стражника во взгляд другого стражника, из напряжения в готовность к атаке. С другой стороны, что-то в императорском замке не заметно понатыканных на каждом шагу стражей, вооруженных до зубов.

Вполне может быть, что их роль выполняют предупредительные слуги и служанки. Тиша Неспокой говорил, что опытный алхимик справится и с закованным в латы рыцарем, и с представителем любой колдовской расы. Тиша не знал, насколько он был прав…

Огюстин беспрепятственно проникла в сад и была поражена свежестью прохладного воздуха и неспешным полётом гигантских белых шершней – хлопьев снега. Снежная пелена чем дальше, тем сильнее скрывала сад. У лица Огюстин падали редкие снежинки, таяли на руках. Чуть дальше снег, казалось, шёл гуще. Он старался заглушить багрянец деревьев, золото не успевших осыпаться листьев.

Зима, когда выбирают расу столетия – она всегда такая. Заявляет свои права раньше срока.

А дальше снег шёл сплошной пеленой. В нём терялся и сад, и лесная опушка.

Огюстин направилась к роднику. Как тихо здесь. И почему листья не падают? Они волшебные?

С досадой Огюстин обнаружила, что родник занят. Подоткнув подол льняного платья, в ручье стояла босая поветруля. Распущенные светло-русые волосы. Ведана, так, кажется, её зовут. Вода достигала до колен поветрули. Течение было сильным, но Ведана застыла, будто уснула стоя.

«Она луноходица?», – подумала Огюстин.

Опровергая мысли Огюстин, Ведана убрала с лица налипший снег.

Поветруля что-то приговаривала речитативом.

«Ворожит», – решила Огюстин.

Можно было подняться по руслу родника и набрать воды у истока, но Огюстин не решилась прерывать ворожбу поветрули. Вместо этого она решила подождать и посмотреть на остатки цветов.

Огюстин вошла в сад и опешила. Вот стоит рубиново-красный гладиолус. Он успел распустить лишь четыре цветка.

Нижний цветок, самый пышный, напоминал многослойную пачку балерины. Цветок повыше не успел распуститься так пышно. Его гофрированные, треугольные по краям лепестки почему-то напомнили Огюстин ярких бабочек из южных оазисов. Казалось даже, что цветок трепещет лепестками–крылышками, пытаясь выпорхнуть из ледяного плена.

Этот гладиолус, как и все остальные цветы в императорском саду, был покрыт тонкой коркой начавшего таять льда.

Два других цветка гладиолуса только готовились распахнуть себя солнцу. А пятый цветок лишь успел выпустить плотно сжатые лепестки, очень яркие, напоминающие рубиновую губную помаду. Остальным цветкам не суждено распуститься. Ледяная зелёная шпага.

А сколько заледеневших роз! Ремонтантные. Очень крупные, с монолитными, изысканно сложенными лепестками; снежно-белые. Какая ирония.

Вишнёво-красные розы, больше похожие на пионы.

Чайно-гибридные. Вот подо льдом пылает бархат гераниево-красной розы с сильно загнутыми, острыми на сгибах кончиками лепестков. Обильно разрослись удлинённые, бокаловидные (бокал, полный тумана-вина, обвитый чёрной прядью…) розы изумительного цвета. Изысканный переход от золотистого основания к алому, карминно-красному краю. Роза отсвечивает шёлковым муслином.

А вот круглые золотисто-оранжевые цветы с багряным основание. Воплощение осени.

Порыв ветра сдул с дерева листья. Они падали, со стеклянным звоном соприкасаясь с ажурной плиткой, которой были выложены дорожки в саду. Так вот почему листья не опадали раньше. Они были прикованы льдом к веткам. Но на улице теплеет, лёд тает.

Огюстин стояла под двумя снегопадами: чистым, хрустально-белым; и ярким, золотистым, лимонно-жёлтым, багряным, оранжевым.

Снежинки мягко ложились на капюшон Огюстин, листья били её слабо, невесомо и обиженно.

Снежинки падали на розы, скрывая их буйство красок своей холодной белизной.

Листья застревали в хрустальных лепестках роз. Мёртвые бабочки дарили последние поцелуи мёртвым бабочка.

Лишь одни розы оставались нетронутыми ни снегом, ни опавшими листьями. Форма фиала, плотно прилегающие лепестки, резкий переход от белоснежного основания к краю цвета адского пламени. Переход был похож на потёки крови.

Эти потёки крови на льду, этот нечестивый симбиоз холода и жара завораживал, кружил голову, лишал воли. Эти розы даже умудрялись пахнуть. Их запах показался Огюстин знакомым.

Из забытья её вывели слова Веданы. Поветруля по-прежнему стояла в ручье и говорила:

– Не плачет, не горюет Утренняя звезда о Вечерней звезде, древо о птице Железный нос, деревянный хвост, разнотравье о засухе. Так и сердце Веданы Кот не тревожится, душа её спокойна, дух силён. Бел-горюч камень, всем камням отец, от всех металлов ты взял по крупице силы, щедро делишься ты своей мощью с водой, поделись ею и с подругой своей, воздушной девой, полевой сестрой Варны Миролюбовны, Веданой Кот.

Прямо на глазах Огюстин Ведана начала расти. Нет, она начала левитировать. Показались над водой её маленькие ступни, а затем Ведана воспарила над ручьём.

Сквозь просвет тяжёлых облаков выглянуло солнце. Лёд, сковывающий сад, тонко заиграл, ослепительно заблестел, заискрился всеми переливчатыми красками лета и осени. Он начал стремительно таять. Зелёная шпага окрасилась алым – гладиолус распустил все свои бутоны.

Раскинув руки, Ведана парила в воздухе, полная спокойствия и умиротворения, поднимаясь всё выше и выше. Вот уже и снег наполовину скрыл от глаз Огюстин хрупкую фигуру поветрули.

Огюстин показалось, что от Веданы исходит тихий свет. Он разгорается, размораживает, возвращает к жизни цветы и деревья…

Раздаётся тихий плеск, и Ведана Кот камнем падает в ручей.

У ручья стояла плотно закутанная в шелка моргана. По чёрным, без отлива, прядям, выбивающимся из-под шёлкового платка, Огюстин узнала Окин Катуавр.

– Молишься божествам пэри? – недобро спросила моргана.

– Зачем ты это сделала? Я пыталась избавиться от тоски и тревоги! – поднимаясь на ноги, ответила Ведана.

Она повела плечами, и её волосы высохли. Ведана вышла из ручья.

К удивлению Огюстин, моргана подала поветруле руку, и Ведана эту руку приняла.

– Если так, то прошу прощения. Но странные у вас молитвы. Простите у всех, у кого только можно, вечно прибегаете к уловкам, стараетесь отовсюду урвать, – проговорила моргана.

– Вы, морганы, говорите так, потому что не знаете нас, поветруль. Мы не можем жить одной лишь чистой энергией океана, – спокойно промолвила Ведана.

Моргана повела глазами на Огюстин, ничего не сказала. Поветруля или не замечала, или делала вид, что не замечает человека.

– А как же энергия ветра? Даже океан зависит от ветров, – Окин помрачнела, – кстати, о сне. Сегодня мне приснился дурной сон.

– И мне, – поддержала Ведана, – я сидела в ужасном склепе, за круглым столом, полным ярости и безысходности. Передо мною лежала обугленная веточка моего любимого дерева.

– А я сидела в душной пещере южной пустыни. Передо мной в глиняном блюдце была налита жёлтая, вонючая вода. Я осознавала, из пустыни мне не выбраться, и что эта вода – всё, что осталось у меня до конца этого столетия. Если я переживу это столетие на воде в глиняном блюдце, то смогу вернуться к себе в океан, – скорбно проговорила Окин Катуавр.

Огюстин поняла, что стала свидетельницей слабости колдовских дев. Все магические расы жестоко мстят свидетелям своей слабости. Вряд ли Ведана Кот и Окин Катуавр станут исключением.

Огюстин развернулась и, тихо ступая, направилась во дворец.

Катя Сеймур и Оана Стан уже вовсю готовились к завтраку.

Выяснилось, что всем без исключения невестам предстояло явиться пред очи принцев в платьях узких, как перчатка, и притом одинакового цвета.

Девушки чуть не плакали, разглядывая выданные им скучные серые платья. Катя и Оана прикидывали, сильно ли они проиграют колдовским девам.

Огюстин с сожалением посмотрела на заговорённую чашу, с отрадой сбросила на руки служанки намокшую от снега одежду, вошла в ванну, полную горячей воды, и блаженно закрыла глаза.

Глава 5

По протоколу, давно пора было приступать к завтраку, но в трапезную никого не звали.

Огюстин подумала, что принцы уже выбрали себе невест. Нет, не так. Для принцев уже выбрали невест.

«И всех решили распустить, чтобы не устраивать балаган», – печально подумала Огюстин, мысленно прощаясь с мечтой о короне, о троне, о принце… О каком именно принце, Огюстин и сама не знала.

Из меланхолии Огюстин вывел возбуждённый голос Кати:

– Знаете, что произошло?!

– Что? – вытаращилась Огюстин.

Оана окинула Катю равнодушным взглядом.

– Две самые распрекрасные королевны подрались! – выдержав эффектную паузу, выпалила Сеймур.

– Ноел Видаль и Юлдуз аль-Джабир? – догадалась Огюстин.

– Они самые, – глаза Кати сияли, – дрались, как две бабки на рынке! Подумать только!

Катя не соврала.

Юлдуз – значит звезда. Пэри шла по коридору, гордо неся свою необыкновенную красоту. Все восхищались огненной звездой, и Юлдуз об этом знала. Люди почтительно расступались перед пэри, долго смотрели ей вслед.

Ноел была само величие. Равнодушная к тем, кто её окружает, моргана шествовала так, будто её вели к трону. И чёрные с зелёным отливом волосы Ноел летели подобно императорской мантии, и рубиновая диадема венчала её голову подобно короне.

И встретились моргана и пэри. Подобно двум клинкам, взгляды девушек сошлись и зазвенели; лёд тёмно-зелёных глаз Ноел и золотой песок очей пэри. И никто не хотел уступать.

И повисло тягостное молчание. Ненадолго повисло. Тишину разорвали разъярённые крики двух женщин. Пэри и моргана ожесточённо тузили друг друга. В ход пошло колдовство. И быть бы скандалу, если бы поблизости не оказалось феникса. Его звали Мистраль Новомир. Мистраль самоотверженно попытался разнять дерущихся. Основные удары пришлись на него. Но и Юлдуз и Ноел понесли потери.

Ноел шипела, залечивая ожог. Даже моргана не может мгновенно вылечить водой огонь пэри. Для этого требуется много времени. У Видаль была обожжена правая рука, часть шеи и левая скула.

Юлдуз морщилась, осторожно притрагиваясь к глубоким бороздам на правой щеке. Борозды оставили энергетические иглы морганы.

– Как так вышло, что моргана и пэри столкнулись на узкой дорожке? Они должны были идти разными путями! – шептались слуги.

– А фениксу досталось больше всех.

– А ему всегда больше всех надо.

– Вечно у Мистраля проблемы из-за женщин…

– Позвольте, где была стража? Где были алхимики?

– Дармоеды… Развелось их…

Трапеза шла своим чередом. Стало известно, что Юлдуз аль-Джабир покинула дворец, никому ничего не сказав.

В народе ходит поговорка: «Уйти как пэри», то есть уйти, не прощаясь.

Катя Сеймур кокетливо щурилась на принцев. В лице Оаны Стан читалось скрытое довольство. Отныне Юлдуз аль-Джабир заказан путь во дворец, по крайней мере, в качестве невесты.

На одном конце длинного стола сидели принцы, на другом – император Фабрис, нестарый ещё мужчина.

– Ваше величество Фабрис Сантонскар Умный. Ваше высочество Флориан Сантонскар, и ваше высочество, Нориберт Сантонскар. Я, моргана Ноел Видаль, благодарю вас за гостеприимство и отправляюсь к себе в океан.

В голосе Ноел не было ни тревоги, ни вызова. Океан спокойствия.

Катя Сеймур вжала голову в плечи.

Ноел Видаль вышла из-за стола, направилась к выходу из трапезной. Слуги застыли с подносами. Император и принцы сидели с непроницаемыми лицами.

А Ноел шла. Она не старалась держать осанку, не поднимала высоко голову, не торопилась. Она просто шла, в обычном темпе и как-то буднично, будто шла по безлюдной улице, а не по императорской трапезной. Ноел Видаль скрылась за дверью. Моргане никто не препятствовал.

«Умеет проигрывать. Куда ей в невесты, с таким то лицом. Гордая. Ещё пожалеет о своём поступке», – подумала Огюстин.

Распорядитель шикнул на слуг. Завтрак продолжался.

Огюстин исподтишка разглядывала потенциальных невест. Одетые в облегающие серые платья, они растеряли львиную долю своего колдовского шарма.

Поветрули оказались тощими, как подростки из бедных семей. Морганы – долговязыми. У пэри были слишком широкие и массивные бёдра.

Явными соперницами представительниц человеческой расы были дриады. Золотоволосые, хорошо сложенные. Серые платья не обнаружили изъянов в их телах.

Морганы решили взять обилием драгоценностей. Морские девы сверкали в своих бриллиантах, жемчугах и кораллах, как новогодние ёлки.

Огюстин бросила косой взгляд на Окин Катуавр. Моргана держала изумрудную тиару в высокой причёске так, будто это была корона Санторини. Девы океана были сама невозмутимость.

За завтраком ни император, ни принцы не осчастливили невест живым общением, зато Огюстин то и дело ловила на себе изучающие взгляды монарших особ.

Раса – первична, представительница расы – вторична.

Главное, определиться со второй царствующей расой, а уж невесту можно выбирать по внешности, по характеру и по умению держать себя.

Огюстин представила, какие подковёрные и явные игры шли за воцарение колдовской расы последние пятьдесят лет. А что, если на престол сядет человеческая женщина?

Допустим, поветрули не обидятся. Они живут в гармонии со своими лесами и полями. С ветром.

Если императорская корона не достанется пэри, деве пустыни будет неприятно. Возможно, она даже отомстит. Если только не сочтёт это занятие слишком утомительным для своей драгоценной персоны. В силу физиологии каждая пэри сама себе императрица.

А вот морганы, многочисленный морской народ, всегда стремились к власти.

Насколько Огюстин знала из истории, дриады, эти загадочные златовласки, живущие не то в дереве, не то в камне, тоже стремятся к власти.

И если морганы представляют собой грозную силу, то на счёт боевых способностей дриад Огюстин не нашла сведений, сколько не искала. А искала она долго и тщательно.

Но и это не главное. Принцев двое, в трон достанется одному. Вот где интрига, вот где беда.

После завтрака полагалась прогулка по главной улице. Невест разделили на две группы. Одна группа должна была ехать в одной карете с Флорианом до панорамы Мориито. Другой группе в       Нориберта предстояло идти пешком либо ехать в коляске, как того захотят девушки, и любоваться достопримечательностями столицы.

В первую группу вошли: Окин Катуавр, Айка Роса, Дильназ Эль Амир, Огюстин Буво, Оана Стан, Идриль и Мария Каталония.

Обозревать достопримечательности в компании Нориберта предстояло Ведане Кот, Варне Миролюбовне, Жизель Жарр, Суад Абдул-авваль, Кате Сеймур и Лаириэль.

Для прогулки невестам разрешили выбрать одежду по своему вкусу.

Внутри императорская карета была спроектирована хитрым способом. Все сидели вроде бы и не по кругу, но Огюстин прекрасно видела и невест, и принца Флориана.

Только сейчас Огюстин смогла как следует рассмотреть Флориана. Узкое хищное лицо, гордая посадка головы, высокая переносица, волевой подбородок. И взгляд такой, будто из лука целится. Жгучая, опасная красота.

До настоящих холодов было далеко, но температура на улице значительно понизилась. С неба срывались редкие и крупные снежинки, белоснежным покровом ложились на город. Было пасмурно, и в то же время мягкий жемчужный свет, поразивший утром Огюстин, не вполне ещё рассеялся.

И в этом свете принц казался Огюстин не простым человеком. Королём морганов, леопардом, принявшим человеческий облик…

Свет его остро-синих глаз рассеивал тьму, точно отблеск огня на острие стилета.

А розы в саду умрут окончательно…

– Вы чем-то опечалены, Огюстин? – поинтересовался принц.

– Мне жаль ваш сад, Флориан, – к принцу следовало обращаться по имени.

– Вы жалостливая девушка, не так ли, Огюстин? – поинтересовался Флориан.

– Да, – смешавшись, ответила Огюстин.

– А вы, Оана?

На устах Окин Катуавр зазмеилась улыбка. Вероятно, моргана и в прямом, и в переносном смысле считала себя на голову выше представительницы любой другой расы и недоумевала, почему Флориан обращает внимание на какую-то человеческую девушку. К тому же выглядела Окин превосходно. От макушки до коленей её окутывали змеящиеся локоны эбонитового цвета, терялись в складках шёлка. Турмалиновые глаза морганы, окаймлённые длинными и толстыми, угольно-чёрными ресницами, меняли свет в зависимости от освещения. То они тёмно-зелёные, почти чёрные, то изумрудные, то совсем светлые, цвета морской пены, а то и просто прозрачно-зелёные.

Огюстин отметила, что Флориан ждёт ответа Оаны Стан. И поглядывает на неё с живым интересом.

Сегодня Оана выглядела гораздо лучше, чем вчера. Огюстин поняла, что эта человеческая аристократка вполне может составить конкуренцию колдовским девам.

Роскошные тёмно-каштановые с красным отливом волосы Оана собрала в высокий хвост, обрамляющий её овальное матовое лицо с миндалевидными глазами цвета бычьей крови, соболиными бровями и чётко очерченными ярко-розовыми губами. Стан умело пользовалась косметикой. Её ресницы ничуть не уступали ресницам морганы, а яркие губы красивой формы делали удачный контраст черноте глаз, щедро замешанной на киновари, и богатым бровям.

Костюм Оаны из тонкой шерсти подчёркивал все достоинства действительно хорошей фигуры девушки: высокую полную грудь, тонкую талию и подтянутые бёдра.

В волосах Оаны горел фуксиновый камень.

– Жалостливости я предпочитаю милосердие, – Оана прикрыла глаза ресницами.

– А вы, Окин? Вы милосердны? – спросил Правый.

– Я милосердна, как моргана, – коротко ответила Окин Катуавр.

– Весь мир знаком с милосердием морган, – Дильназ Эль Амир мрачно повела на Окин коричневыми глазами.

Как и у всех пэри, у Дильназ была бронзовая, щедро отливающая золотом кожа. В её волосах застыли языки пламени. Суад была одета в полупрозрачные шаровары и кожаный со вставками из золота лиф. На ногах – расшитые золотом бабуши.

– Пусть пэри говорят за себя, – парировала моргана.

– А как насчёт вас, Дильназ? Не выжгла ли южная пустыня ваше милосердие? – игриво спросил Флориан.

– Разве императрица должна быть милосердной? – пожала плечами пэри.

– А вы как считаете, Айка? Должна ли императрица быть милосердной? – обратился принц к поветруле.

На милом лице Айки Росы отразилось искреннее изумление, будто принц спросил, должен ли снег быть белым.

– Безусловно, Флориан, – ответила Айка, – будь добра ко всему живому, и всё живое будет добрым к тебе.

Айка роса не старалась быть красивой. От неё исходил внутренний свет, затмевающий все ухищрения. Круглящийся овал лица, свободно рассыпанные по плечам прямые русые локоны, раскосые лазурно-серые глаза; шёлковое, светло-голубое с сиреневой надцветкой платье и накидка из чёрного сукна – всё было просто и мило в поветруле, и чувствовалась в этой простоте неоспоримая изысканность.

– Будь добр ко всему, и к тебе будут добры даже чужие богини, – негромко, хмуро произнесла Окин.

– Богини пэри добры, – лучезарно улыбнулась Дильназ.

«Сейчас Окин Катуавр ответит: «Добры к тем, кто ползает перед ними на коленях, и поэтому они уничтожают нас, морган», и тогда ссоры не избежать», – подумала Огюстин.

Она почувствовала, как Оана Стан подалась вперёд.

– А вы, должно быть, сёстры? – с улыбкой спросил Флориан у золотоволосых дриад, которые всё это время переглядывались и пересмеивались.

– О, не, что вы, мы просто похожи! – в один голос ответили дриады, тряхнув завитыми кудряшками.

– Все дриады похожи, как сёстры.

– Все мы золотоволосы и одного роста, только глаза и черты лица разные. Ну, и всё прочее.

– Да, мы различаемся, как различаются деревья.

– Но в деревьях много общего, чем бы они ни отличались друг от друга.

Звонкие голоса дриад развеяли напряжение.

– Довольно, довольно, я понял, – со смехом произнёс Флориан.

– А теперь поведайте мне, леди, как вы относитесь к охоте, – полюбопытствовал Флориан.

– К охоте? – распахнула глаза Айка Роса.

– Да, леди, к охоте, – кивнул Флориан.

Окин Катуавр рассмеялась и даже не подумала прикрыть рот ладошкой.

– Я сказал что-то смешное? – ледяным тоном осведомился Флориан.

– Да, – невозмутимо ответила Окин, – вы спросили у дочери океана, как она относится к охоте. Морганы охотятся и убивают ради выживания. Лично я не охочусь. За меня это делают мужчины.

– А вы, Дильназ? Я слышал, пэри за считанные секунды могут создать такой город, как Санторини. Полагаю, вам нет нужды охотится, – произнёс Флориан.

– Наше колдовство от много зависит, – тонко улыбнулась Дильназ, – мы не всесильны. Мариды и пэри не против охоты. Конечно, лично я до охоты не опущусь, фи! Но мы, пэри, умеем создавать из огня рабов, джиннов. Они для нас охотятся, когда мы того захотим.

Мариды, как и пэри, относились к расе и элементу огня.

– Хочу напомнить вам, что в Санторини создание джиннов запрещено, – сказал Флориан.

– На примере Юлдуз аль-Джабир вы видели, что мы, пери и мариды, помним все заключённые нами договора, – сухо проговорила Дильназ.

– А вы, Огюстин? Вы хоть раз принимали участие в охоте? – поинтересовался Флориан.

– Не приходилось, – не в силах выносить взгляд принца, девушка опустила голову.

Она горела от смущения. О, эти его глаза – аквамариновый ад. Если бы Огюстин обнажённой провели через весь город, она бы смутилась меньше.

Мысли Огюстин замерли, как пойманный крольчонок.

– Айка, вы полагаю, не охотитесь?

– Нет, – холодно ответила Айка Роса.

Флориан дал понять, что ему не понравился ответ поветрули.

– Идриль, Мария Каталония? Каково ваше отношение к охоте?

– О, луки портят наши нежные руки.

– Мы не можем бегать по кочкам, перепрыгивать через коряги. Это так грубо и не деликатно.

Дриады говорили в один голос, причём фраза про нежные руки повторилась трижды.

– А вы, Оана? – с каким-то особенным, тающим выражением спросил Флориан.

– Если это нужно будет для империи, я пойду на всё.

– Для империи… А ваше личное отношение к охоте?

– Мой отец и братья охотились. Один раз они взяли меня с собой.

– И?

– Я испытала азарт погони.

– Вот оно, азарт погони, – задумчиво произнёс Флориан, – мы с вами похожи, леди Оана. Азарт, вот что движет охотником. Иногда я бываю на охоте, и это пьянящее чувство азарта заставляет закипать мою кровь, которая застывает от скуки во дворце. Однажды в детстве я с отцом охотился на границе южных земель. Мы добыли тигра, представляете? Настоящего тигра! Мы собрались уходить, как один из слуг заметил в траве леопарда. Глупый слуга владел алхимией и создал руну, которая ранила зверя. Другой зверь убежал бы, но леопард бросился на людей, на тех, кто был заведомо сильнее его. Леопард убил алхимика, растерзал его. И тогда отец дал мне подзатыльник, дабы в моей памяти запечатлелся образ власти. Завоевать трон тяжело, ещё сильнее удержать его. Тем более в мире, где люди не самая сильная раса.

«Зато самая активная и многочисленная», – подумала Огюстин.

– Настоящий правитель – это и хладнокровный охотник, способный выжидать часами, днями, неделями, и леопард, который бросится на каждого, кто покусится на его власть. Два императора не могут делить трон. Я люблю брата. Не желаю ему зла. А ещё я не люблю лицемерия. Я хочу быть уверен, что моя избранница пойдёт за мной в огонь и в воду, если мне не достанется трон. Кстати, вот мы и приехали.

Невесты вышли из кареты. Внизу перед ними расстилалась долина Мориито с её лесами, местечками, тонкими, устремлёнными ввысь замками, змеёй реки. Долина была окутана пеленой крупных, медленно, точно в сказочном сне, падающих снежинок.

Царство воздуха и снега проникло в душу Айки. Поветруля не смогла сдержать слёз.

Моргане человеческая долина показалась бледным отражением морского пейзажа. Но Окин вспомнила, как они вместе с Ноел Видаль летали по волнам в шторм, купаясь в метели. Или заплывали далеко в море, ложились на льдины и ловили телами снежинки, похожие на звёзды из коралловых глубин океана.

Дильназ с тоской вспоминала, как она купалась в песчаном урагане. Когда снегопад усилится, можно будет подняться в воздух и танцевать для себя одной. Ведь она Парящая пэри, а не Су пэри, может взлетать, если погода позволяет.

Прижавшись друг к другу, дриады вспоминали сон. Зимой деревья спят, погружаются в сон и дриады. Как тепло и уютно внутри дерева, а снаружи бушует непогода, скрепят ветви, но потом снег окутывает дерево, словно одеяло, и сон становится ещё глубже.

Сейчас, познав радость движения, дриады с ужасом и омерзением вспоминали свою неподвижную жизнь, и всё же…

Всё же воспоминания о дереве, о его корнях, погружённых во мрак земли, ветвях, купающихся в бирюзе неба, листьях, шепчущихся с ветром, вызывали у дриад тоску.

Оане Стан казалось, что вдалеке она видит шпили своего родового замка. Там живут её родители, ждут и надеются, что она, Оана, приведёт фамилию Стан к императорскому трону.

Что до Огюстин, то она всю жизнь провела в столице и часто приходила сюда и в дождь, и в солнечную погоду, когда горизонт был так ясен, что виднелось Королевское море. Но больше всего ей нравилась долина в снегу, особенно ночью.

Снег умиротворял душу, белыми бабочками летел вниз, откуда-то из космической темноты, играл с огоньками в долине.

Принц Флориан думал о людях, живущих внизу. Как они примут его, такого непохожего на них? Почему отец не готовил его к тяжёлой судьбе?

– Как хорошо, что скоро и Варна с Веданой увидят это волшебство, – негромко произнесла Айка Роса.

Глава 6

– Леди, не желаете ли прокатиться. Коляска покойнейшая. Ехать будете, как на перине. Лошадь – зверь. Домчит вас, куда прикажите, – с глупой улыбкой упрашивал Суад Абдул-авваль осоловелый возница.

Пэри покачала головой. Это был уже шестой возница, предлагающий к услугам девы пустыни свою колымагу.

Стражники и алхимик молча стояли в сторонке. Исполняли приказ императора. Они должны были вмешаться, только если невеста сама позовёт их на помощь.

При виде пэри мужчины делились на три типа. Представители первого типа резко глупели и готовы были исполнять любые прихоти Суад.

Представители второго типа боялись поднять на пэри глаза. Суад была одета в полупрозрачные алые шаровары. Её бюст прикрывали литые диски золота в форме моллюсков с усиками. Эти усики тонкими полосками перечёркивали плечи Суад.

Жизель не преминула спросить, не в опиумных ли видениях ювелиры пустыни видели таких моллюсков.

– Су анаса знает толк в наркотиках, – поддела Суад моргану.

Всему Санторини были известны веселящие снадобья морган и пэри.

Народ пустыни выращивал кумар в своих оазисах, морганы добывали психоделики из внутренностей рыб.

На наречии народа пустыни «Су анаса» значит «хозяйка воды».

И, наконец, представители третьего типа мужчин решительно хотели сжечь пэри на костре.

Огненную деву – на костре? Хм… Ну, утопить её, или как там убивают пэри…

– В конце-то концов, неприлично такое детям показывать! – возмущенно сказала горожанка, прикрывая глаза своему сыну, когда Суад проходила мимо.

– Леди, прокатитесь на коляске, – блажил извозчик.

– Ты, ворона! Ты к невесте будущего императора обращаешься! – зашипел один горожанин на другого.

– Эх, судьбина! И за что принцу такое счастье! – весело воскликнул молодой рыбак, проходя мимо пэри.

«Усик» лифа Суад зацепился за петлицу куртки рыбака.

Стражники двинулись на подмогу деве пустыни.

– А ведь моё имя и означает «счастье», – глядя прямо в глаза отчаянно краснеющему парнишке, произнесла Суад, – или «счастливая судьба».

Пэри осторожно сняла его петлицу со своего золотого «крючка».

– Как тебя зовут? – спросила пэри.

Парень что-то промямлил и бочком, бочком отодвинулся от Суад, не в силах оторвать глаз от её лица. Отошедши от огненной девы шагов на десять, рыбак спасся бегством.

– Вы пользуетесь успехом у рыбаков, – заметила Жизель Жарр.

– Как и вы. Разве вы не заманиваете их к скалам своим пением? – спросила пэри.

– Я – нет, – ответила моргана.

– Что–то Лаириэль не видно, – вертя головой, сказала Катя Сеймур.

– Должно быть, она убежала впёрёд, – беззаботно ответила Варна Миролюбовна.

– Только что дриада была здесь, – сказал Нориберт, который со скучным видом шагал в арьергарде у невест, – стража! Где дриада?

Стражники переглянулись и покачали головами. Алхимик пожевал губами.

– Всё, бедная моя головушка, прощайся с плечами. Я потерял невесту принца, – обречённо произнёс главный стражник.

– Не переживайте. Вы же знаете дриад. Сейчас она здесь, а через секунду на другом конце города, – успокаивающе молвила Ведана.

– Надеюсь, вы правы, леди поветруля, – косясь на Нориберта, молвил стражник.

Пожилой господин в тёмно-зелёном камзоле, проходя мимо Суад, скромно опустил глаза. Отойдя шагов на десять, он несмело развернулся, бросая на пэри смущённый взгляд, и сделал неуловимое движение кистью правой руки. В спину Веданы Кот воткнулся метательный нож. С громким горловым выдохом, похожим на клекот умирающей птицы, поветруля рухнула на землю.

От потрясения у Варны Миролюбовны спёрся в груди воздух. Она тщетно пыталась выдохнуть. Не получалось. Варна опустилась на колени рядом с Веданой, потянула к полевой сестре дрожащие руки, прикасаясь к ней кончиками пальцев.

Стражники вязали господина в тёмно-зелёном камзоле. Алхимик схватился за голову.

– Люди! Несправедливость! Почему на меня, честного налогоплательщика, смотрит свысока эта ведьма? Почему я обязан содержать на свои налоги бесовых баб?

Люди ускоряли шаг, переходили на другую сторону дороги. Стражники задерживали всех, кто находился рядом с пожилым господином в момент, когда тот бросил нож.

– Нож отравлен, – простонала Варна.

– Я могу вывести яд. Кровь – та же вода, – произнесла Жизель Жарр, склоняясь над Веданой.

Варна смотрела на Жизель с безумной надеждой в широко распахнутых глазах. Минуту ничего не происходило, потом на лице морганы отразилось недоумение.

– Ничего не понимаю. Яд против поветруль должен поражать костный мозг, а этот впитывается в печень и почки. Прости, Варна Миролюбовна, я ничего не могу сделать.

Алхимик кивнул.

– Я тоже впервые встречаю подобный яд.

Жизель Жарр выпрямилась и отошла от поветруль.

Потрясение, ужас и безумная надежда на лице Варны сменились спокойствием.

Нориберту ох как не понравилось это спокойствие. То было спокойствием приговорённого к казни человека, смирившегося со своей участью.

– Я спасу свою полевую сестру, – с этими словами Варна выдернула из тела Веданы нож.

Стражники бросились к поветрулям, но Суад Абдул-авваль остановила их властным движением руки. И они послушались, забыв, что должны подчиняться Нориберту.

Жизель Жарр стояла в сторону, кутаясь в шелка.

Из тела Веданы Кот хлынула кровь. Варна закрыла глаза. Её губы тихо шевелились.

Нориберту показалось, что Варна превратилась в бушующий поток. Вот она стоит на коленях, и в то же время ярится неистовым потоком горной реки. А устьем этой реки была рана в теле Веданы Кот.

Вытекшая из Веданы кровь превратилась в воду. Рана затянулась.

Поток иссяк. Варна Миролюбовна выронила отравленный нож, который всё это время сжимала в руке, и тихо опустилась на стылую землю рядом со своей степной сестрой.

Снег укрывал маленьких поветруль пушистым одеялом, делал их волосы, серебристо-русые у Варны и светло-русые у Веданы, белыми.

Ведана села. На её лице не было и следа смерти. Оглянулась с недоумением. Увидела Варну Миролюбовну и всё поняла.

– Зачем ты это сделала? Думаешь, я не могу умереть за тебя! – закричала Ведана, хватаясь за нож.

Подоспевший стражник выхватил нож из руки поветрули.

– Ведана, живи, – тихо промолвила Варна, приоткрывая запавшие глаза на сером лице.

– Ты не умерла, – Варна обхватила щёки полевой сестры ладонями.

Человека в тёмно-зелёном камзоле давно увели.

– Да, она будет жить, – кивнула Жизель Жарр, – мне удалось кое-что сделать, но яд повёл себя не так, как я рассчитывала. Варна Миролюбовна навсегда останется в том состоянии, в котором находится сейчас.

Алхимик уныло кивнул.

Ведана тихо плакала, держа Варну за руку. А снег всё падал, стараясь скрыть следы трагедии.

О дальнейшей прогулке не могло быть и речи. Послали гонца к императору. Принесли носилки, бережно положили на них Варну. Ведана не выпускала её ладонь из своей руки.

Носилки понесли во дворец. Невест посадили в коляски и тоже отправили во дворец. К каждой невесте приставили по стражнику.

– Эти поветрули всегда друг за друга горой? – спросил сыровар владельца трактира.

– Нет, только полевые сёстры, – ответил владелец трактира, отирая полотенцем свою толстую и красную шею.

– А можно узнать, какие поветрули приходятся друг другу полевыми сёстрами? – задумчиво спросил сыровар.

– Зачем тебе это знать? – трактирщик стрельнул на сыровара маленькими глазками, – представляешь, что теперь в городе начнётся? Ты, это, помалкивай.

– А стражники наши хороши! У них на глазах женщин ножами колют, а они стоят и глазами лупают, – не унимался сыровар.

– И это на наши-то налоги! – скрипнул зубами трактирщик.

– К свадьбе принцев налоги снизят, – мечтательно улыбнулся сыровар.

– А потом поднимут втрое, – мрачно заверил трактирщик.

Императора Фабрис Сантонскар ломал свою умную голову над важнейшим вопросам: насколько понизить налоги к свадьбе сыновей? Всё решено давным давно, но палата лордов в очередной раз говорит о необходимости внесения изменений в расчёты. Лорды разделились на три группы, и каждая группа говорила свои цифры.

«Скорее бы подписать закон», – с тоской подумал Фабрис.

Но закон о налогах подписывается за неделю до свадьбы наследного принца.

Фабрис мрачно уставился на стену, полностью завешенную картой мира. Вот они, четыре континента посреди океана, похожие на чернильные кляксы.

Империя Санторини находится на самом большом континенте – Лунном Леопарде. Два континента поменьше – Солнечный Лев и Солнечный Тигр. И, наконец, самый маленький континент – Солнечный Ягуар.

Континенты Солнечного Льва и Солнечного Тигра принадлежат людям, умеющим изменять свои тела. Из уст этих людей то и дело слетает непонятное слово «гены». Эти люди, независимо от пола, называют себя демантоидами. Неизвестно, живут ли на этих двух континентах колдовские расы. Морганы этих континентов сторонятся.

До четвёртого континента, Солнечного Ягуара, добраться невозможно. Никто не знает, есть ли там жизнь. А если и знают, то предпочитают хранить свои знания в тайне.

Император решил оставить всё с налогами, как есть. Его размышления прервал тихий и робкий голосок:

– Идриль! Мария Каталония! Где вы?

– Кто здесь? Покажись! – рявкнул Император.

Из тайной комнаты (из тайной комнаты!!!) выглянуло растерянное девичье личико, обрамлённое пушистыми золотыми локонами.

– Я искала подруг, а они меня бросили, – личико готово было расплакаться, – ой, а вы Император? Простите меня, Ваше величество. Они специально это сделали. Это они так шутят надо мной, – из глаза девушки вытекла слезинка.

– Не плачь, дриада, – смягчился Фабрис, – тебя ведь Лаириэль зовут?

Дриада кивнула.

– Все уже уехали, ну и пусть их. Войди, Лаириэль, составь компанию старику.

С любопытством озираясь, Лаириэль вошла в императорский кабинет. Фабрис с удовольствием наблюдал за дриадой. Движения девушки напомнили ему движения молоденькой, пугливой, только-только принесённой в новый дом кошечки.

– Присаживайся, – Фабрис пересел на диван и похлопал по подушке.

Дриада села рядом с императором.

– Как тебе мои сыновья?

– Кто из них станет императором? – с детской непосредственностью спросила Лаириэль.

– Хитренькая! Всё бы вам знать, – усмехнулся Фабрис.

Лаириэль забавляла его.

– Но это ж нечестно, – распахнула искрящиеся ярко-голубые глаза Лаириэль, – вдруг меня выберет Нориберт, а императором станет Флориан?

Фабрис помрачнел и ничего не ответил.

«Как она умудрилась обойти стражу и обереги колдунов? Кто-то играет против меня? Нет, заключать союз с дриадой себе дороже. Её послала мне судьба», – подумал император, который не верил в судьбу.

Но Лаириэль была так свежа и красива, что Фабрис на некоторое время готов был расстаться со своими убеждениями.

– Тебе нравится Флориан? – в лоб спросил Фабрис.

– Флориан нравится, он красивый, Нориберт тоже красивый, но грустный, – простодушно молвила Лаириэль.

«Какая наивность. Не быть тебе императрицей», – решил император.

Но эта-то наивность и умиляла его. А что ещё можно ждать от девочки из леса?

Последней фавориткой императора Фабриса была модница, помешанная на этикете. Она окружила себя модистками, парикмахерами, обувщиками. Но доминировали в её окружении, безусловно, распорядители, по секундам расписывающие протоколы светских раутов в её салоне. Иногда Фабрису казалось, что он держит в объятиях учительницу арифметики – кошмар его детства.

А уж как она блюла себя в одежде! Часами могла позировать на диване перед зеркалом, желая убедиться, что складки платья живописно ниспадают с её коленей.

И в политике фаворитка была не промах.

Фабрис отдыхал от неё уже пятый год. И теперь, похоже, его сердце открылось для нового увлечения.

Эта Лаириэль, она восхитительна своим контрастом: лицо ребёнка и тело девушки.

Дриада была одета с небрежным изяществом. Платье не скрывало её лебединую шею, небольшую высокую грудь, гибкую талию, не широкие, но высокие и крутые бёдра, тонкие ноги.

Разбросанные по плечам локоны (Фабрис с содрогание вспомнил орду парикмахеров с их париками и вонючими притираниями) изливали золотистый свет на широко распахнутые глаза Лаириэль, её пухлые губки, маленький носик и высокий чистый лоб.

Её губы были мягкими даже на вид.

Но больше всего Фабрису нравился чистый взгляд дриады, в котором не успел отпечататься тяжёлый жизненный опыт.

– Лаириэль, не хочешь ли пересесть поближе ко мне? – спросил Фабрис.

Дриада села вплотную к императору, касаясь его плечом и бедром. Взглянула на него снизу вверх. Как искрятся её голубые глаза!

Приоткрыла пухлые губы, демонстрируя полоску мелких жемчужно-белых зубов.

И Фабрис не удержался, поцеловал её в уста. Лаириэль ответила на поцелуй.

Фабрис бережно сжал её в своих объятиях. Её шелковистые волосы заскользили по его коже. Она обвила его шею руками, прижалась к нему всем телом.

И полетели на пол одеяния императора и дриады. Её ласки были нежными и жаркими, она извивалась в его объятиях, наслаждаясь им, отдаваясь ему не только телом, но и душой.

Как давно не знал Фабрис взаимных ласк, взаимной страсти.

Взаимной любви.

Глаза дриады говорили о любви лучше всяких слов. В них, чистых, подобно лесному озеру, тонула похоть и вскипала нежность.

«Вот оно, то, что я искал. Теперь я никуда не отпущу тебя. Никому не отдам», – подумал Фабрис.

Глава 7

Несколько лет назад

Сквозь ночь и снег ехал Амиго к призраку отчего дома. Мелкие, с игольное ушко, снежинки, били Амиго по лицу, кружились в неуловимом свете небесной отшельницы. Откуда вы, милые? Ведь небо почти чисто от облаков.

Копыта коня бодро стучат по мёрзлой земле.

Но кто это там впереди, в светлом платье, бежит, мелькая белыми пятками, прожигая лунную дымку шевелюрой золотой и вьющейся?

Амиго быстро нагнал бегущую.

– Постой, девушка. Твои ноги легки, как у горной козы, но дорога тверда и полна ухабов. Не желаешь ли быть попутчицей моей?

С недоумением подняла девушка лицо. В глаза Амиго щедро плеснула бирюза ясного неба её глаз. Девушка кивнула. Амиго посадил её на коня перед собой.

– С тобой стряслась беда? Тебе нужна защита? – спросил Амиго.

– Убежала я от мужа. Но уж недалеко до отчего дома.

– Ничего не бойся, девушка. Я довезу тебя. Но не прогонит ли тебя отец обратно к мужу?

– О нет. Оборонят меня мои родные.

– А почему у тебя, девушка, такая горячая кожа?

– От бега и страха.

– А как зовут тебя, позволь узнать.

– Дриада моё имя.

– Дриада? Назвали человека Дриадой в краю дриад?

– С причудами моя матушка.

Волосы ночной беглянки щекочут подбородок Амиго. От неё исходит запах печного дымка. Полузабытый, заставляющий сердце Амиго учащённо биться.

– Позволь узнать и твоё имя, добрый незнакомец.

– Прости, забыл представиться. Зовут меня Амиго.

– Откуда и куда ты держишь путь, если не секрет?

– Сто лет… – Амиго замолчал.

Молчала и Дриада. Верный конь стучал копытами по твёрдой земле.

– Я встретил женщину и провёл в её объятиях сто лет, забыв обо всём, – таков был ответ Амиго, и был он полон печали.

– Стоит ли мне тебя бояться? Не человек ты. Люди не живут так долго, – вздрогнула девушка.

– В объятиях пэри человек может прожить сколько угодно, – тяжело вздохнул Амиго.

– Ты вздыхаешь. Что выдернуло тебя из объятий огненной девы?

– Зов предков. Зов Родины. Мертв дед, и умер отец. Должен я поклониться их могилам. Род мой прерван, а я смею наслаждаться райским блаженством, когда годы летят, точно одна секунда, – голосом, полным тоски, ответил Амиго.

Внезапно дриада заливисто рассмеялась и ткнула Амиго в бок кулачком.

– Ты ещё молодой мужчина. Успеешь заделать себе парочку наследников. Не бойся, не прервётся твой род, – с хохотом говорит Дриада.

Помрачнел Амиго:

– Теперь я понимаю, почему бежишь ты от мужа. Ты, должно быть, своевольная жена. Муж учил тебя, и ты решила от него сбежать к ласковым родителям. Но я довезу тебя до дома, в тёмном лесу не брошу.

– Благодарю, – игриво склоняет голову Дриада, – позвольте узнать, Амиго, пэри была своевольной?

– Она была царицей всего мира и моего сердца в придачу, – с тенью ностальгии произнёс Амиго.

– А вы доминантный мужчина, – молвила Дриада.

– Девочка, а ты не так недалёка, какой кажешься на первый взгляд, – усмехается в усы Амиго, – училась где-то?

– В школе.

– Да, сильно изменилось время, – печалится Амиго.

Амиго показалось, что правая нога девушки безвольно повисла, и лошадь пошла тише, будто несла троих.

– Ты побледнела, – заметил Амиго.

– Позволь мне обнять тебя за шею, – попросила Дриада.

– Обнимай, но не надейся разжечь во мне огонь любви. Всё досталось пэри.

Дриада положила тонкую, почти бестелесную руку на шею Амиго.

Кристаллики льда медленно кружились в серебристом свете луны.

Конь пошёл ещё тише. Амиго показалось, что рука дриады наливается тяжестью.

– Хочешь, прочитаю тебе стих, который сама сочинила? Но он без рифмы, не обессудь, – попросила Дриада.

– Читай, – кивнул Амиго.

Ломкий голос Дриады приобрёл силу и глубину:

Солнце и ветер.

Моя дриада идёт по руслу ручья, не замочив ног.

Жизнь открывает пред нею все двери.

Сама судьба подносит её золотые пряники.

Но она жила лишь сном одним, купаясь в солнце и ветре.

Луна и снег.

Дриада лежала в русле ручья, вся покрытая корой.

Ещё миг – и дриада превратится в кусок металла, и земля примет её в свои объятия.

Жизнь отвернулась от неё, другим прислуживает судьба.

Дай мне, судьбинушка, корку чёрствого хлебушка, молит дриада.

И сжалилась над ней судьба.

Подарила её ночь луны и снега, и человека по имени Амиго.

Пойми, Амиго, не желаю я жить в прошлом, страшусь кануть в небытие. Хочу жить в настоящем.

Амиго дремал, зачарованный переливами её голоса.

Конь встал.

Пухлые губы Дриады прикоснулись к высушенным зноем губам Амиго. И что-то дрогнуло в сердце Амиго, досуха выпитом пэри.

Нежная рука Дриады, обхватившая шею Амиго, налилась металлической тяжестью.

Амиго невольно опустил глаза и увидел, что нога дриады превратилась в серебристо-белый осмий. Металл блестел в лунном свете, отдавал чистым голубым оттенком.

Амиго попытался скинуть попутчицу с коня.

Конь потерял равновесие, завалился на бок, придавив собой Амиго. Дриада нависла над Амиго. Её золотистые волосы щекотали его лицо, глаза били ослепительным солнцем.

– Мой цикл жизни кончился, подошла пора перерождения. Я должна уступить своё место на земле латыру. Так скажи мне, добрый человек, чем перерождении отличается от смерти? Не желаю я небытия. Я взмолилась судьбе, и она послала мне тебя.

Дух Амадо расщепился. Он узрел глубины сырой земли и корни дерева, струящийся воздух и зелёные листья.

Корни дерева, шевелясь, подобно спрутам, жадно высасывали воду из земли. Мясистые зелёные листья, копошась, как червяки, впитывали в себя кислород. А водой и кислородом был Амиго.

Через минуту от Амиго не осталось даже праха.

Златовласая дриада встала на ноги, поднялась на цыпочки, навстречу колким снежинкам, потянулась, как струна, сцепила в замок руки.

– Вставай, добрый конь. Ты мне нужен. У меня впереди целое столетие.

И встал конь, и оседлала его дриада, и ускакала она во мрак, предвестник утренней зари.

Начинался снегопад.

А далеко на юге, посреди знойной пустыни, стоял замок пэри. Огненная дева возлежала на подушках, ела виноград и сонно наблюдала за танцем белых лебедей в золотом бассейне.

Внезапно сон сошёл с лица пэри. Широко распахнула она глаза, полные ужаса.

– Нет, Амиго, нет! – закричала пэри.

И разметала она в песок свой чудесный замок, рухнула на колени, в отчаянии подняла руки к тихому звёздному океану над своей головой.

Отчаяние пэри уловил марид.

Быстро преодолел он расстояние, отделяющее его от пэри. Колесницей мариду послужил песок.

– Дильназ, почему ты убиваешься? – спросил марид, сочувственно гладя на коленопреклонную пэри.

– Ах, Ваджи, стёрт с лица земли мой Амиго, человек, проживший со мною столетие!

– Что поделать, люди смертны, – ответил марид.

– Нет, ты не понял. Он не умер, он уничтожен. Я чувствовала, как его жизнь перетекает в другое существо.

– Он бросил тебя, Дильназ. Неужели ты не рада, что больше нет его под солнцем?

– Нет, Ваджи, я не рада этому. На родину, на запад стремилась его душа. Он пришёл в места, где родился, и там нашёл свой конец.

– Запад, говоришь, – Ваджи покрутил завиток бороды, – твоего человека уничтожила дриада, чтобы продлить свой век.

– Почему дриада, а не латыр? – дева пустыни подняла на огненного мужчину глаза.

– Перед смертью, когда дерево дриады гибнет, сама дриада превращается в металл. Она уходит под землю. Когда земля поглощает металлическую дриаду, из дриады появляется на свет латыр, так сказать, мужская ипостась дриады. Когда же приходит час латыра отдавать дань жизни, внутри него зреет семя. В это же время тело латыра трансформируется в скопление металлов. Латыр уходит под землю, где его зерно впитывает в себя металлы и даёт всход, из которого вырастает новое дерево. В этом дереве просыпается дриада, и жизнь начинает новый столетний цикл. Латыру ничего не даст смерть человека. Дриада же может полностью впитать в себя человека, тем самым отстрочив своё превращение в металл. Более того, если дриада покидает своё дерево, она вскоре погибает. Дриада же, поглотившая человека, живёт человеческой жизнью. Но покинуть дерево, разорвать цикл, убить человека – всё это противоречит природе дриады, – неторопливо проговорил Ваджи.

Дильназ поднялась с колен.

– А вот это мы сейчас увидим, – сказала пэри, всматриваясь вдаль.

Дильназ увидела нависающие золотые локоны, приоткрытые пухлые губы, всасывающий взгляд голубых глаз.

Дильназ отшатнулась. Сила того взгляда достигла её и начала отнимать энергию.

– Да, это сделала дриада. Я отомщу ей. При встрече я узнаю её. Но как это сделать? Где встретить убийцу отвергнувшего меня человека? – спросила Дильназ.

– Думаю, это дриада, получившая новую жизнь, захочет вкусить все прелести этой жизни, – усмехнулся Ваджи, – и её аппетиты будут расти.

– Кажется, я знаю, что она предпримет, – тело Дильназ объяло синее пламя.

То вспыхнули её волосы.

Над головами марида и пэри тёк чёрный океан, испещрённый крупными, похожими на снежинки, окутывающие западные земли, звёздами.

– Как странно получается. Тебя бросил человек, недостойный наступать на твою тень, его убила дриада для продления своей жизни, и ты, Дильназ, собираешься мстить этой западной ведьме.

– Не тебе ли знать, что люди для пэри – всего лишь игрушки, – не отрывая взгляд от звёзд, ответила пэри, – в том, что какая-то дриада посмела сломать бросившую меня игрушку, есть нечто ирреальное. Знаю одно: огонь плавит металл.

– А я знаю, что металл рубит дерево. Почему твоя дриада нацелилась на человека, а не на поветрулю? Поглощение поветрули дало бы дриаде вечную жизнь, – спросил Ваджи.

– Засиделся ты в пустыне, Ваджи. Поветрули не водятся на западе, – беззаботно рассмеялась пэри.

Огненное сердце быстро сожгло тоску.

– И правда, засиделся, – задумчиво произнёс марид.

Глава 8

Фабрис чувствовал себя самым счастливым человеком на свете до того момента, пока ему не принесли весть о ранении Варны Миролюбовны. Император поспешил в опочивальню поветруль.

Девам воздуха выделили апартаменты на верхушке башни, в просторном помещении о четырёх стенах и четырёх панорамных окон.

Айка Роса ещё не вернулась. Варна лежала в постели. Ведана сидела в изголовье у полевой сестры.

За окнами сплошной стеной валил снег. Фабрису показалось, что две маленьких поветрули застыли в снежном коконе.

– Что вы собираетесь делать дальше, Ведана Кот?

Поветрули подняли на императора взгляды. Фабрис поразился тому, как изменились глаза дев воздуха.

Если раньше глаза полевых сестёр напоминали дробящееся солнце на глади нетронутых лесных озёр, то теперь глаза поветруль походили на пруды, в которые красильная фабрика и костопальный завод сливали свои отходы. Больные глаза, нехорошие. Девушек с такими глазами не должно быть рядом с Флорианом.

– Варна Миролюбовна поселится в доме с видом на бескрайнее поле. Я никогда не оставлю её одну, не оставлю ни на минуту, – ответила Ведана.

– Не нужна мне такая жизнь. Не нужны мне такие жертвы, – голос Варны был еле слышен.

Она походила на человека, положившего шею под косу подберихи (смерти). Но Варна будет жить долго, вероятно, до конца столетия, и Ведана её не бросит.

– Завтра мы отправимся в восточные земли, – молвила Ведана Кот.

Император Фабрис, раскланявшись, покинул снежный кокон.

– Ваше Высочество, – Нориберту поклонился молодой человек в приметной форме работника библиотеки: синий сюртук, блуза на несколько тонов темнее, тёмно-серые бриджи.

Молодого человека звали Штейн Креол. Самым примечательным в его костюме были шпоры, серебряные шпоры на начищенных до блеска сапогах. На шпорах было выгравировано перо.

Нориберт, одетый во всё чёрное, не спешил расставаться с дорожной одеждой. Принцу казалось, что, как только он наденет дворцовый костюм, очарование снегопада развеется, и все проблемы неподъёмным грузом навалятся на его плечи.

– Штейн, как такое могло случиться? В Мориито, самом богатом и просвещённом городе Санторини! – воскликнул Нориберт.

– Возможно, тот человек был скорбен умом, – осторожно предположил Штейн.

– Ты так думаешь? – Нориберт беспомощно уставился на Штейна.

– Я всего лишь предполагаю, ваше высочество, – угодливо улыбнулся Штейн, – в самом деле, зачем благополучному отцу семейства ранить ни в чём не повинную поветрулю?

– Но он хотел её убить, – напомнил Нориберт.

– Но ведь всё обошлось, – улыбнулся Штейн.

Улыбка вышла льстивой и неуверенной.

– Одна поветруля обездвижена, другая навек привязана к калеке, – холодно напомнил Нориберт.

– Да, это большая трагедия. Для всех нас, – вздохнул Штейн.

– Отец уже поговорил с поветрулями? – нервно спросил Нориберт.

– Да, Ваше Высочество.

– Это хорошо, – пробормотал принц и заходил из угла в угол, – знаешь, Штейн, мне не нравится вся эта ситуация с невестами.

– Вам не понравились невесты? – изумлению Штейна Креола не было предела.

– Я не сказал, что мне не понравились невесты. Я сказал, что мне не нравится вся эта ситуация, – в голосе Нориберта послышалось раздражение, – у меня чувство, будто меня посадили в клетку с этими девицами и приказали: выбирай! А то век воли не видать!

Штейн смотрел на носы своих сапогов.

– Ладно, дружище, не будем о грустном, – Нориберт хлопнул Штейна по плечу, – как там мой амулет? Кстати, поветрули… Они ведь уедут?

– Да, мой принц, – Штейн тонко чувствовал, как и когда надо обращаться к Нориберту, – Айка Роса останется, а Варна Миролюбовна и Ведана Кот покинут дворец завтра.

– Вот и хорошо, – чувствуя облегчение, улыбнулся Нориберт, – так как с амулетом?

– Одна трещина.

– Ну… Всего одна, – разочарованно протянул принц.

– Одной девушке вы понравились настолько, что она решила вас приворожить, – искренне, на этот раз без лести, улыбнулся Штейн.

– Всего одна… Остальным я, выходит, не нравлюсь.

– Я думаю, мой принц, что остальные, скорее всего, не умеют ворожить.

– И кто она, решившая меня приворожить? – Нориберт уставился на Креола жадным взглядом.

– Флориан, при создании амулета я думал, что смогу точно определить, кто пытался вас приворожить, но прибор дал некоторые погрешности… А вы разве сами не чувствуете, к которой из девиц льнёт ваше сердце?

Нориберт пожал плечами. Самые противоречивые чувства переполняли его.

Сероглазый принц привык держать свои чувства и мысли при себе, не доверяя их даже Флориану и Штейну Креолу.

– Так тебе совсем ничего неизвестно? – спросил Нориберт.

– Кое-что мне известно. Вас пыталась приворожить или пэри, или дриада, или человек. Я увидел энергию металла, огня, а также ментальную энергию человека.

– Могло быть и хуже. Хорошо, что это не поветруля. Эти поветрули мне как-то не того. Несчастьем веет от них, – пожал плечами Нориберт, – пэри для меня слишком экзотична и высокомерна.

– А морганы разве не высокомерны? – рискуя навлечь на себя гнев собеседника, спросил Креол.

– Они величественны, – мечтательно улыбнулся Нориберт, – Дриады… Не знаю. Они так похожи друг на друга. Вроде и лица разные, и телосложение, а всё равно похожи. Человеческие девушки неплохи. Катя Сеймур смазливая и бойкая, Огюстин Буво, как мне показалось, слишком робка.

– А Оана Стан? – поинтересовался Левый.

– О, Стан – неглупая и благоразумная девушка, к тому же красива почти как моргана. Думаю, именно такой и должна быть императрица. Время сейчас такое, что людям не нужны блеск и величие. Народ хочет видеть демократию в своей правительнице, – Нориберт погрустнел, но тут же воспарял духом, – а хорошо, что нас нет на заседании совета лордов. Представляю, какие там кипят страсти.

Императора с первого взгляда увидел изменения в зале совета лордов.

Представитель древесного народа востока, или, как их ещё называли, народа ветра, феникс Мистраль Новомир, который всегда сидел рядом с представителями запада, латырями Иво Западом и Орони, сегодня придвинул свой стул к поветруле Гайтанке Ясень – казначею.

Гайтанка и Мистраль демонстративно не смотрели в сторону людей – герцогини Ядвиги Вацлавской, Смотрящей внутрь, Кейташи Ито и канцлера Салватора Целия.

Представители юга, народа пустыни, мариды Ваджи Эль Даниф и Заки Эль Баха, восседали с непроницаемыми лицами.

Морган Эймери Герен кусал губы, и только Онезим Жарр, Смотрящий наружу, хранил спокойствие.

– Вы должны упразднить дань для народа востока! – заявила Гайтанка Ясень, пожилая поветруля.

Это уже что-то новое.

Дань.

Вот уже пятьсот лет все расы Империи платили налоги в казну. Для двух доминирующих рас – традиционно человеческой и второй расы, расы невесты столетия, налоги были пониже, для всех остальных рас – повыше. Разнице в налогах была не столь велика, чтобы высказывать из-за неё недовольство. Упразднялись же налоги крайне редко.

– Налог будет снижен перед свадьбой моих сыновей, – веско молвил Фабрис Сантонскар.

– А потом опять повышен! – хлопнул ладонью по столу Мистраль Новомир, подвижный, как ртуть, молодой феникс с живыми синими глазами и вечно растрёпанной шевелюрой белых волос.

– Вы сами знаете, что это невозможно. Налог един для всех, – произнёс канцлер Салватор Целий.

– Но не для тех, кому бросают нож в спину! – воскликнул Мистраль.

– Господин Новомир, на месте Веданы Кот мог оказаться кто угодно, – мягко произнёс Онезим Жарр, Смотрящий наружу.

– Но почему-то оказались две степные сестры, – не сдавался Мистраль.

– Господа, разве послать на конкурс невест степных сестёр было не вашим решением? – спросила герцогиня Ядвига Вацлавская.

– Ах, простите, мы не знали, что одной из них полетит в спину отравленный нож, – язвительно молвил Мистраль.

– Нельзя ли отложить этот вопрос до свадьбы? После свадьбы всё и обговорим, – уныло сказал Эймери Герен.

– Господа, этот вопрос можно откладывать хоть до следующего столетия, – мягко произнесла Гайтанка Ясень, – позвольте мне, как казначею, объяснить вам, куда идёт часть налогов.

– Хотите НАМ что-то объяснять? – свысока спросил Заки Эль Баха.

Мариды посмотрели на поветрулю одинаково тяжёлыми взглядами. От одного такого взгляда человек с крепкой нервной системой упал бы в обморок. Гайтанка Ясень снисходительно улыбнулась.

– И всё же, с вашего позволения, я расскажу, куда идёт часть наших налогов, – как ни в чём не бывало, произнесла пожилая поветруля, – часть наших налогов уходит на обеспечение безопасности одной расы на территории другой расы. Когда моргана забредает в западные земли, она может быть уверена, что с ней ничего не случится, потому что её оберегает стража, получающая денежное довольствие напрямую из императорской казны.

– А при чём тут западные земли? Ни один латыр не нападёт на моргану! – синхронно воскликнули Иво Запад и Орони.

– Пусть только попробует, – зловеще предложил Эймери Герен.

– Согласна, неудачный пример, – обезоруживающе улыбнулась Гайтанка Ясень, – но подумайте, что будет, если стража не выполнит свои обязанности, и, допустим, дриада будет обижена на территории маридов и пэри?

– Будет гражданская война, – вздохнула Ядвига Вацлавская, – ваши рассуждения не лишены здравого смысла, госпожа Ясень, но произошедший сегодня прискорбный случай не является поводом для упразднения налогов для восточных земель. Стража выполняла свою роботу, как полагается. Опираясь на приказ Императора.

Герцогиня почтительно кивнула Фабрису.

– Я не сомневаюсь, герцогиня, что стража с честью выполнила свой долг. Как не сомневаюсь и в том, что господин в тёмно-зелёном камзоле умер в результате несчастного случая. Я официально заявляю: поветрули и фениксы согласны с тем, что императорская стража не будет блюсти их интересы на территории людей, а взамен просит упразднения налогов. Я считаю своё предложение более чем выгодным, тем более что в краю людей последние десятилетия создавался негативный имидж поветруль, и страже тяжело будет охранять древесный народ от посягательств на его жизнь со стороны людей, – проговорила Гайтанка Ясень.

– Госпожа Ясень, я, Император Санторини Фабрис Сантонскар, отклоняю ваше предложение касательно упразднения налогов для восточного края, – промолвил Фабрис.

– Слушаю, мой Император, – склонила голову пожилая поветруля.

Глаза Мистраля Новомира вспыхнули, но он промолчал.

Глава 9.

Герцогиня Ядвига Вацлавская смотрела на метель, машинально кладя в рот невесомые безе.

Метель здесь, в центральных землях – не чета метели в восточном крае. Даже сейчас восточные земли дики, сейчас, когда Санторини признано самым просвещённым государством на континенте, а уж леса! Трущобы, буреломы, да и только. Но и в тех лесах живут люди. Ядвига вспомнила, как трогательно светятся окошки лесных и степных домов в лютую вьюгу. Кажется, что в только этих домах и есть жизнь, тепло, люди… А фениксам и поветрулям всё ни по чём.

Ядвига была в ужасе, когда её, столичную штучку, привезли в город, отгороженный от леса частоколом – выдавать замуж. Больше всего Ядвигу поразили коровьи и бычьи черепа на вершинах частокола. Позже Ядвига узнала, что таким образом люди пытаются отогнать от местечка коровью смерть. И ещё много диких обычаев увидела Ядвига. Но позже она прикипела душой к своему городишке, к его лесной жизни.

Судьбе угодно было забросить её в обратно столицу, когда она научилась понимать животных. Ещё немного – и заговорить с ним смогла бы. Таково свойство восточных земель. И уже в столице Ядвига обнаружила много недостатков. Единственное бесспорное преимущество Мориито перед Вацлавом – еда.

Из приторных сладостей юга, рыбы Королевского моря, дичи запада и фруктов, ягод и грибов востока столичные повара умудрялись делать не еду, а шедевры.

Ядвига не уставала отдавать дань мастерству поваров. А так как Ядвига была не из тех, кто ест и не поправляется, её портной прикупил себе отдельный дом в Мориито, нанял слуг и выдал дочерей за аристократов.

Ядвига ждала его, и он пришёл. Салватор Целий виновато улыбался, целуя её руку.

«Как он постарел», – с жалостью подумала Ядвига.

Эта болезненная худоба, эти глубокие залысины на лбу, седые волосы, висящая складками кожа лица. Что поделать – когда император нюхает табак, чихает канцлер.

И всё же Салватор был так же мил сердцу Ядвиги, как и много лет назад.

– Ты поговорил с Гайтанкой Ясень? – поинтересовалась Ядвига.

– И это вместо нежных слов приветствия, – укоризненно произнёс Салватор, и Ядвига поняла: не поговорил.

– Чем это у тебя так вкусно пахнут? – спросил Салватор.

– Сдобой и сладостями. Будешь?

Салватор повертел в пальцах пирожок и со вздохом положил его обратно на блюдо.

– Аппетита нет уже вторые сутки, – пожаловался Салватор, – с этими невестами. А тут ещё Гайтанка. Я думаю, она слишком многого хочет.

– Ты ошибаешься, Целий. Я живу в их краю и знаю их отношение к дани. Им ведь ничего, совершенно ничего не нужно от людей, ни дорог, ни защиты границ. Фениксы и поветрули платят, как они считают, только за то, чтобы их не трогали в Мориито. Теперь они будут думать, что люди взимают с них дань по праву сильнейшего.

– Они должны понимать, что мы и есть сильнейшие.

– А как это доказать, если не карательным походом? В одиночку людям не справиться. Придётся прибегнуть к помощи других рас. Морганы сразу станут на сторону людей, и за это возненавидят их ещё больше. Морганы всё ещё помнят о Пепле Кха. Если и запад станет на сторону людей, то юг из вредности присоединится к поветрулям и фениксам. Вот и подумай, что император сегодня наделал.

– Да всё я понимаю, – устало произнёс Салватор, – но ты так говоришь о людях, будто не причисляешь себя к ним.

– Я так много времени провела среди других рас. Уже и не знаю, к кому себя причислять.

– А помнишь, какой ты была, когда мы встретились?

– Я помню, каким ты был.

– О, я был молодым, полным неотразимой привлекательности для женщин блондином.

– Салватор, у тебя всегда были тёмные волосы.

– И не тёмные, а светло-русые. А у тебя они были, как мех соболя. Помню, послали меня по каким-то делам в восточные земли, приезжаю, а там – дичь жуткая. Черепа какие-то на ограде. И среди этого мрака меня встречает женщина, будто только что вышедшая из блестящего салона Мориито.

– А ты мне показался таким взрослым, властным.

– Скажи ещё, опасным, – натужно рассмеялся Салватор.

– В семье мужа ведь как было? Правил не столько он, сколько его мать. Он и смотрел ей в клювик. А ты был настоящим мужчиной, хотя и был младше моего мужа лет на десять.

– Но как глупо сложилась наша жизнь! – в сердцах воскликнул Салватор, – если бы мы могли… А что мы могли? Ничего. Жизнь прожита, варимся в этом императорском котле, как раки.

– И постарели, подурнели мы, – с горечью произнесла Ядвига.

Салватор Целий повесил голову. Ядвига услышала его мысли: «Неправда. Ты красивее пэри, изысканнее морганы, моложе поветрули, изящнее дриады. Но здесь нам нельзя показывать наши чувства». Ядвига не была телепатом, но слышать мысли самого близкого человека в мире умеет каждая женщина.

Зимними вечерами, во время метели, император запирался в подвальном кабинете вместе со своим другом детства, Шарлем Крайтом. Друзья вели медленные беседы, попивая яблочный сидр.

У Фабриса не было причин сомневаться в преданности Шарля. Всех друзей для Фабриса подбирал лично его отец. Так же поступал и сам Фабрис, тщательно выбирая друзей для Флориана.

Отец Фабриса пристроил Шарля Крайта в библиотеку. Кроме библиотечного дела, Крайт разбирался в алхимии. Он видел, что император на пределе. Вот, он монарх, сидит, нижняя губа свесилась аж до самого подбородка. А три дня назад Фабрис в одном исподнем прыгал по кабинету, крича: «Почему я должен отдавать престол этому щенку?».

С содрогание Шарль думал, что будет, если какой-нибудь придворный увидит императора в таком состоянии. Как известно, на каждый роток не накинешь платок.

К удивлению Шарля, сегодня Фабрис самостоятельно подобрал нижнюю губу, вытер слюни с монаршего лица и не порывался вести плаксивых бесед.

– Шарль, ты это, иди спать, – пряча глаза, сказал Фабрис.

– Но, Ваше величество, не опасно ли вам оставаться в одиночестве? Ведь, как вы знаете, ночью, да ещё зимой…

Фабрис не дал Шарлю договорить.

– Молчать! Знай своё место!

С этими словами император вышел из кабинета довольно твёрдой походкой, оставив Крайта в полном недоумении.

Лаириэль ждала Фабриса на балконе. Вьюга играла её золотыми волосами. С радостным визгом Лаириэль упала в объятия Фабриса. Он покрыл поцелуями её холодное тело.

– Тебе не холодно, моя дорогая? Тебе не холодно? – повторял Фабрис.

– В твоих объятиях мне всегда тепло, – отвечала дриада.

– Ты для меня как глоток свежего воздуха. В твоих объятиях я будто вновь появился на свет, – серьёзно молвил Фабрис, не прерывая жарких ласк.

Когда по телу Фабриса пробежала последняя конвульсия любви, он отстранился от дриады и сказал:

– Котёнок, у тебя будто глаза потемнели. И губки стали более полными.

– Мои губы распухли от твоих поцелуев, глаза потемнели от ночного мрака, – ответила дриада, прижимаясь к императору.

Он крепко обнял Лаириэль, любуясь блеском её золотистых волос в свете южных ароматических свеч.

Император уснул в объятиях дриады, впервые за долгие годы не страшась двух океанов: белого, несущегося, наверху, в небе, и чёрного, тяжело грохочущего, на севере.

– Невесты не оправдали моих ожиданий, – сказал Флориан.

– Невесты или их поведение? Или сама церемония выбора невесты? Ты ожидал, что они устроят за нас рыцарский турнир? А они сбежали, пятеро почти одновременно, – насмешливо сказал Нориберт.

Принцам уже доложили о том, что Катя Сеймур покинула дворец.

– Сам не знаю. Но что-то идёт не так, – нахмурился Флориан.

– Ещё бы. Сегодня чуть не убили поветрулю. Но не печалься. Прошло всего два дня. Все расы на месте. Полагаю, скоро нам предоставят невест, – спокойно произнёс Нориберт.

– Что ты сказал? Предоставят? – вздёрнул чёрные брови Флориан.

– А ты думаешь, всё не решено за нас? – печально улыбнулся Нориберт.

– Против моей воли меня не женят, – заявил Флориан.

– Нас даже не поставили в известность, какая раса будет второй доминирующей, – молвил Нориберт.

– Не поставили, потому что не договорились, – заявил Флориан.

– Да, ты прав. А сейчас они решают, кто виноват в том, что случилось с поветрулями. Знаешь, что сказал Штейн Креол? Гайтанка и Мистраль потребовали отменить налоги для восточного края, а наш папенька в резкой форме изволили отказать. Совет лордов так и бурлит.

– Откуда Штейну известно, что происходило в совете лордов?

– Не всё ли равно?

– Лукавишь. Ты тоже думаешь об этом.

– Ладно, признаю. Штейн много знает, – нахмурился Нориберт.

Принцы вошли в комнату глаз и ушей. Здесь перед пятью серыми зеркалами сидели пять немолодых женщин. В зеркалах можно было видеть и слышать всё, что происходит в опочивальнях невест.

– Можно ли мне войти? – спросил Флориан.

– Ныне в зеркалах вы не увидите ничего предосудительного, – хором ответили женщины.

Все они прислуживали принцам с детства.

Флориан кивнул. Женщины вышли, чтобы не смущать принцев своим присутствием.

Флориан подошёл к зеркалу дриад. Нахмурился. Одно ложе пустовало.

Две дриады лежали, сложив руки на груди. «Как покойницы», – с содроганием подумал Правый.

Нориберту же лица дриад показались похожими, как у близнецов. По зеркалу прошла рябь, высветила яркие краски, вьющиеся золотистые волосы девушек, и Нориберт увидел, что дриады ни капли друг на друга не похоже. Но потом зеркало посерело, и лица девушек приобрели пугающую схожесть, точно вылепленные из глины заготовки для мраморных скульптур.

На зеркало поветруль Флориан старался не смотреть. Это зеркало было тёмно-серым, почти чёрным.

Надолго остановился возле зеркала человеческих девушек, смотрел на Оану Стан. Она спала с поднятым пологом, утопающая в тёмно-каштановых волосах. Серебристый свет ровно ложился на её алебастровое, с классическими чертами лицо. Флориан заметил, что за ухом Оаны торчит круглый фуксиновый камень. Камень так и притягивал взгляд Флориана.

Флориан расфокусировал взгляд. Один его глаз видел только камень, другой – только лицо Оаны. Без камня лицо Оаны не казалось синеглазому принцу таким уж красивым.

Глаза Нориберта перебегали с Оаны на Огюстин, задерживаясь на Оане.

Огюстин спала на боку, укутавшись в перину. Видны были только её нежно-розовые пальцы миниатюрных ножек.

Наконец, Нориберт уставился только на Оану, не замечая Огюстин.

Флориан подошёл к зеркалу пэри.

Это зеркало было почти белым. Оба ложа огненных дев были пустыми. Дильназ Эль Амир сидела посреди комнаты в позе лотоса, вся обложенная подушками, и читала. Флориан присмотрелся. Дильназ читала протокол спора человеческих учёных о том, есть ли у дриад душа. Флориан был знаком с этим трактатом. Любопытно, что в нём ни одним словом не упоминались латыри. Учёные приняли решение девяносто восемью голосами против двух, что души у дриад нет. Любопытно, что пятьсот лет назад состоялся такой же спор, на этот раз на наличие души у человеческих женщин. Учёные почти единогласно решили, что у женщин нет души. Своё мнение они опровергли лишь спустя четыре столетия, как раз тогда, когда императрицей Санторини стала моргана Аннет Видаль.

Суад Абдул-авваль в опочивальне пэри не было.

Флориан перешёл к зеркалу морган как раз в тот момент, когда Окин Катуавр начала петь балладу о жизни морган древности. Жизель Жарр внимала. Флориан присел на стул и с живым интересом прослушал песню Окин.

Моргана лежала на животе и болтала в воздухе ногами. Флориан не мог оторвать взгляд от мелькающих продолговатых стоп и пяток Окин, от её макушки, от её скрывающих лицо волос, руки, подпирающей подбородок.

– Пора идти. Мало ли что о нас эти подумают, – Нориберт кивнул на дверь, за которой стояли женщины.

Флориан согласился. Бросив последний взгляд на Окин Катуавр, он вышел из комнаты глаз и ушей.

Встречающие на пути слуги низко кланялись принцам.

Принцы решили заночевать в Старом дворце. Снег и ветер охладили разгорячённое лицо Флориана, но не заставили принца замёрзнуть, пока он шёл к Старому дворцу. А вот Нориберт замёрз основательно.

Старый дворец представлял собой сто пагод, сто маленьких домов.

Старый дворец спускался к Стеклянной бухте. Своё название бухта получила в честь легенд о мире, в котором живут пантеры континента Котис.

Флориану показалось, что сквозь метель в бухте мелькает огонь. Преодолевая ветер, синеглазый принц направился к бухте. Нориберт неохотно последовал за братом.

Когда принцы спустился к бухте, их взорам предстало небывалое зрелище.

Обвиваемая белой метелью и чернотой ночи, по бухте скользила, плясала, изгибаясь с невыразимой грацией, Суад Абдул-авваль, и тело её цвело огнём, а волосы её летели за огненными лилиями. Она играла со снегом и ветром, заставляя их повиноваться движениям своего гибкого, точно живое пламя, тела, то собирая их в охапку, будто пучок гигантских, достающих до неба, цветов, то отпуская их, и тогда белогривая метель с удесятерённой яростью металась по бухте, скрывая в своей испещрённой белыми звёздами черноте алое тело пэри. Волны то яростно низвергали, то услужливо возносили Суад.

А в центре танца пэри стола рыбацкая лодка. Стояла мёртво, не колеблемая ни волнами, ни ветром. В лодке сидел молодой рыбак, совершенно очарованный девой пустыни.

Нориберт развернулся и направился в пагоду – опочивальню, а Флориан ещё долго смотрел на танец влюблённой пэри.

«И охота брату мёрзнуть», – подумал Нориберт. То ли дело опочивальня. Тепло, уютно.

Низкое ложе из кедрового дерева, украшенное прозрачной резьбой. Ковры на полу, изображающие бои народа пэри и маридов против чудовищ. Гравюры востока и живопись запада. Нориберт понял, что темпераментные пэри, от которых никогда не знаешь, чего ждать, не смогут жить в столь тихом месте.

В углу стоит зеркало, в которое можно наблюдать кое-что из того, что происходит во дворце. Напротив ложа Нориберта висит картина, написанная Росси Адано – таинственным странствующим художником, о котором говорят, что он лучший в мире живописец. На полотне изображены тигрица и Вечерняя звезда, которой поклоняются пэри. Между тигрицей и Вечерней звездой идёт бой.

Нориберт разделся, лёг в постель и почти сразу уснул.

А Флориан всё стоял на берегу Стеклянной бухты. Метель усиливалась, вот уже и пэри не видно, только живым огнём мелькают её волосы. Далёкий факел, не более. Синеглазый принц всматривался в исходящую платиновыми слезами темноту, надеясь увидеть в ней своё будущее.

Глава 10

Во сне Огюстин разговаривала с цветами.

– Где вы? – спрашивала Огюстин.

– Мы под землёй, – ответили розы.

Гладиолус печально промолчал.

– Разве вас не выкопали? – удивилась Огюстин.

– Под землёй.

Огюстин проснулась в предрассветных сумерках. Самый сказочный час после ночной вьюги.

В комнате стоял льющийся отовсюду ровный полусвет. Сегодняшний предрассветный час ни капли не напоминал вчерашний, робкий, жемчужно-трепетный.

Сегодня властный полусвет в робких полутенях был предвестником солнечного, ослепительно-белого дня.

Огюстин встала и подошла к окну. Двор покрывали беспорядочно наметённые сугробы. Ночью ветер несколько раз менял направление.

На небе ни тучки. Луны нет, но крупные, частые звёзды сияют мощно и ярко, как могут сиять только перед рассветом. Весь небосклон усыпан ими. Больше всего серебристых звёзд, но есть и мерцающе-розовые, и зелёные, и алые, льющие тонкий недобрый свет, но ярче всех, прямо над засыпанной снегом шёлковой акацией, горит крупная голубая звезда.

Огюстин представила, что и Тиша Неспокой смотрит на голубую звезду, и думает о ней, об Огюстин. Нельзя, не думать о Тише! Скорее всего, он давно мёртв.

Заставить себя думать о принцах. О хищном, властном Флориане, о задумчивом Нориберте, о его умных серых глазах.

Да, сейчас Нориберт не спит, и его сероглазое лицо освещено чистым светом голубой звезды.

«Моя звезда, – подумала Огюстин, – мой…».

Она легла в постель и лежала, думая о принцах, пока в покоях не захрустела накрахмаленной юбкой служанка.

Завтрак принесли прямо в опочивальню. Кроме серебряных приборов, на подносе Огюстин лежала белая роза и алый конверт. Огюстин скосила глаза на поднос Оаны. То же самое.

Оана немедленно распечатала конверт. Так и есть, приглашение на бал.

– Ты собираешься надеть это на бал? – с царственным недоумением спросила Оана, увидев пышное платье Огюстин, – блондинкам не идёт пунцовый.

Огюстин промолчала, с тоской вспоминая дружелюбную Катю Сеймур. Как жаль, что Катя оказалась настолько трусливой. Отказаться от короны из-за того, что в поветрулю метнули нож… Огюстин этого не понять.

Выбрав для бала пунцовое платье, Огюстин пошла ва-банк. В любом другом наряде она просто-напросто потеряется на фоне морган и пэри.

Айка Роса наверняка придёт в своём излюбленном льняном платье. Она не конкурентка. Если бы поветруль было трое, это была бы не простота. Это был бы стиль, неповторимый и оригинальный. Огюстин рискнула предположить, что девы воздуха выиграли бы у дам в изысканных вечерних туалетах. Но один в поле не воин. В одиночестве Айка будет выглядеть, как деревенская девочка, по ошибке попавшая в высшее общество.

– В пунцовом твоё лицо будет выглядеть красным, – бурчала Оана.

– Моё лицо всегда белое. Безо всяких притираний, – парировала Огюстин, бросив презрительный взгляд на косметичку Оаны, которая была в два раза больше косметички Огюстин.

Оана проигнорировала слова Огюстин, продолжая втирать в лицо мазь.

Стан собиралась пойти на бал в бледно-сиреневом платье. Оана планировала взять драгоценностями. В её облике править бал будет гарнитур из крупный чёрных бриллиантов. Серьги, браслет, кольцо и ожерелье. Наверняка это фамильные драгоценности Стан, передающиеся из поколения в поколение.

Но какими бы роскошными не были драгоценные камни, у морган они будут лучше. На этом поле морских дев не переиграть. Огюстин планировала надеть колье, браслет и кольца из белого золота с белыми же бриллиантами, не такими крупными, как у Стан, зато чистой воды и изысканно-тонкой работы. В ювелирной лавке Мориито такой изящной работы не увидишь.

Зато таких туфелек, как у Огюстин, не будет ни у кого. Платье Огюстин было заблаговременно укорочено до лодыжек. Огюстин не рисковала доставать туфли при Оане Стан.

Служанка давно унесла подносы с завтраком, а Оана всё копошилась. Наконец, она вышла.

Огюстин вытащила из-под кровати крепкий сундучок с туфлями, открыла его и обомлела. В панике Огюстин выскочила в коридор.

– Что? Что случилось?! – всполошилась дремавшая служанка.

Огюстин сунула ей под нос туфли.

– Красота-то, какая! – воскликнула служанка.

– По-вашему, ничего не произошло? – Огюстин готова была не только позорно разреветься, но и опрометью бежать из императорского дворца.

Служанка нахмурилась.

– Принцев откопали из Старого дворца. Катя Сеймур ещё вчера изволила покинуть дворец. Поветрули Ведана Кот и Варна Миролюбовна выехали час назад. Не представляю, как они, бедняжки, добираться будут, по сугробам то таким. Видать, крепко они на нас, людей, обиделись.

– Нет, вы на туфли взгляните, – Огюстин перешла на крик.

– Красивые туфли, очень красивые, – мечтательно вздохнула служанка.

– На них нет демантоида!

– А? Что? Демантоиды во дворце? – встрепенулась служанка.

– Ой, звёзды, какая же вы недалёкая! К правой туфле был прикреплён демантоид! Он пропал! Всё пропало! Я не пойду на бал!

– Пропал? И действительно, пропал. Вы поищите его хорошенько, может, найдётся.

– Где мне его искать?! С момента приезда во дворец я впервые открыла сундучок, в котором стояли туфли!

– Леди, постойте, постойте. Позавчера какой-то сундук открывали, и как раз с туфлями. Видите ли, на вещах дриады во дворец проник страшный паук и пробрался в чей-то неплотно прикрытый сундук с мебелью, – сказала служанка.

– Да, так и есть, – Огюстин прислонилась к стене, – перед отъездом отец решил врезать в сундук новый замок. Мне новый замок сразу показался ненадёжным, но что же теперь делать? Где искать демантоид?

– Леди, вы не переживайте ни о чём. Я пойду к распорядителю и всё у него выясню. Только, пожалуйста, не жалуйтесь на меня. В городе пошли слухи, что невесты покидают дворец потому, что они недовольны обслуживанием.

– Делайте, что хотите. Вряд ли я найду камень, – Огюстин швырнула туфли на пол, вошла в опочивальню, удобно устроилась в кресле и заплакала.

Служанка внесла туфли, аккуратно поставила их на прикроватный столик Огюстин, пробормотала что-то успокаивающее.

Наплакавшись всласть, Огюстин бросилась к туфлям. К счастью, туфли не пострадали от броска на пол. Но что делать без демантоида? Отковырять второй? Вид будет совсем не тот.

Лучше уж надеть вторые бальные туфли, попроще. Но к ним нужно другое платье, с закрытыми лодыжками. Было у Огюстин бледно-лиловое платье с высоким корсажем. Но в нём она потеряется на фоне морган и пэри.

Вошла служанка. Её лицо сияло.

– Этот? – служанка достала из кармана прозрачно-зелёный камень.

– Он, он! – от радости Огюстин запрыгала по опочивальне, – простите, не знаю вашего имени. Где вы его нашли?

– Меня зовут Ирэн, леди. Я пошла к распорядителю, рассказала всё как есть. Выяснилось, что он третий день носит в кармане этот камень.

Огюстин готова была повиснуть на шее у Ирэн, но в последний момент сдержалась.

– Благодарю вас, – чопорно сказала Огюстин, – нет ли во дворце ювелира? Камень нужно срочно вставить.

– Я знаю человека, который знаком с ювелирным делом. Разрешите, я отнесу ему туфлю. Он быстро всё сделает, – сказала Ирэн.

Огюстин с подозрением посмотрела на Ирэн. Почему это она такая услужливая? Уж не наняла ли её Оана Стан? Всё может быть. Ирэн пойдёт с туфлёй и потеряется на весь день.

Огюстин тут же устыдилась своих мыслей, но всё же предложила Ирэн вместе сходить к ювелиру.

Ирэн согласилась.

Они обошли добрую половину замка, потом Ирэн долго искала ювелира. Огюстин сгорала от нетерпения. Ювелир нашёлся и медленно, очень медленно принялся за работу.

– Нельзя ли побыстрее? – нервно воскликнула Огюстин.

Ювелир, седой старичок, от неожиданности выронил пинцет.

– Ему нельзя волноваться. Если у него задрожат руки, пиши пропало, – шепнула Ирэн.

– Я подожду в другом месте, – сквозь зубы процедила Огюстин, – а вы, будьте добры, проследите за этим чудо-мастером.

Ирэн поклонилась.

Мастерская человека, знакомого с ювелирным делом, помещалась под винтовой лестницей. Сверху тянуло холодом.

Открытая ротонда, догадалась Огюстин.

Девушка была легко одета, но решила подняться наверх и взглянуть на заснеженный императорский двор.

Огюстин дошла почти до края лестницы, когда услышала доносящиеся сверху голоса. Один голос был мужской. Сочный, тягучий, он наверняка принадлежал мариду. Хозяйкой звонкого девичьего голоска была, несомненно, Оана Стан.

«О чём она может говорить с маридом? Как она не побоялась подойти к мариду, остаться с ним наедине?», – полная недоумения, подумала Огюстин.

– Каждая девушка в Мориито мечтает лишиться невинности с маридом, – хихикая от смущения, проворковала Оана.

Горячая волна стыда залила лицо и шею Огюстин.

– Почему не с морганом? – хмыкнул марид.

– Они живут среди рыб, осьминогов там всяких гадов. Мерзость.

Огюстин как наяву увидела: Оана брезгливо передёргивает плечами.

– Не могу не признать вашу правоту, леди Стан. Есть в морганах нечто противное.

– А некоторые девушки даже сбегают из дому в пустыню, – доверительно произнесла Оана.

Огюстин представила, как Оана широко распахивает глаза цвета бычьей крови.

«Мариду такие глаза должны понравиться. Тёмные, горячие, с перчинкой», – подумала Огюстин.

– И пламя разгневанной звезды, отразившись в томных очах девы юной, вырвалось в мир, – продекламировал марид.

– Что вы, господин Эль Баха! – испуганно воскликнула Оана.

Должно быть, марид обнял её.

– Зови меня просто Заки, – добродушно хохотнул марид, – и что же, человеческие девы, алчущие ласки марида, возвращаются домой, несолоно хлебавши, или гибнут в пустыне от жажды?

– Не знаю. Об этом не говорят.

– Ни к чему такие мечты. Познав марида, человеческая дева не превратится в пэри.

Огюстин с досадой скривила губы.

– Как жаль. А я бы хотела… – Оана замолчала, смутившись.

– Быть пэри? – пришёл на помощь марид.

– Обладать возможностями пэри.

– Здравый подход, леди Стан.

– Должно быть, маридам и пэри доступны все желания, – задумчиво молвила Оана.

– Сколько я помню своего отца, он сидит в чайхане посреди пустыни, курит или пьёт чай. Кому-кому, а отцу доступны все желания, потому что у него нет желаний. А я в какой-то момент захотел посмотреть, как живут люди. Но разве моё желание исполнилось? Лишь дворец я вижу, люди здесь – роли и маски.

– Частично я могу удовлетворить ваше любопытство, рассказав о себе, – предложила Оана.

«Расскажи ему, как ты ворожила ночью на балконе», – мысленно попросила Оану Огюстин.

– На то ваша воля, – ответил марид.

– Детство своё я провела в столице. Когда мне исполнилось двенадцать, умер дядя, старший брат моего отца, и я с семьёй переехала в замок Стан. Я и сейчас живо помню восхищение, испытанною мною, когда я в первый раз увидела замок. Он был полностью, представляете, полностью увит чайными розами! Белыми, жёлтыми, розовыми, алыми. А вокруг замка кружила пёстрая туча бабочек. Я могла часами разглядывать узоры на их крыльях. Говорят, дядя увил замок розами ради одного-единственного свидания с Александрой, королевой Леты.

«В городе ходили слухи, что твой дядюшка был увлечён женой императорского слуги по имени Александра», – подумала Огюстин.

– Перед смертью дядя целыми днями сидел в ротонде, вот как мы с вами, и думал об Александре. Солнце всходит – так угодно Александре, дождь пошёл – Александре захотелось дождя, значит, должно хотеться и дяде…

«Откуда ты знаешь, о чём думал твой дядя?», – подозрительно прищурилась Огюстин.

Марид же слушал Оану с неподдельным интересом.

– А потом розы завяли, – продолжала Стан, – потому что для ухода за ними нужно было содержать десяток слуг. Мой отец не любит лишние траты. Розы срезали и подарили в знак почтения Его Величеству. Теперь замок Стан совсем голый. Ни деревца, ни кустика. Одни камни. Особенно осенью тоскливо, когда серое небо цепляется за шпили, моросит мелкий дождь…

Огюстин позвала Ирэн. Ювелир наконец-то домучил туфлю.

Дильназ готовилась к балу. Она лежала на софе, пока служанка благоговейно расчёсывала её алые волосы.

– И совсем не жгутся, – шептала служанка, – а уж гладкие, что твой атлас.

– Они могут жечься, – улыбнулась Дильназ.

Служанка, надо отдать должное её выдержке, не отдёрнула рук от волос девы пустыни.

В дверь нетерпеливо постучали.

– Ваджи, это ты? Входи, – разрешила Дильназ.

Ваджи Эль Даниф вошёл и с недоумением осмотрел покои пэри.

– Ничего не скажешь. Скромненько тебя устроили, Дильназ.

– Какая разница, здесь ли жить или под небом пустыни, – царственно пожала точёными плечами Дильназ.

– У меня для тебя новость, – сообщил Ваджи.

– Надеюсь, хорошая? – вальяжно прищурилась Дильназ.

– Ручаюсь, таких новостей ты не слышала.

– Всем выйти, – скомандовала Дильназ.

Служанки торопливо покинули опочивальню девы пустыни.

– Говори, Ваджи.

– Вечерняя звезда отдала Юлдуз аль-Джабир демантоидам с континента Солнечного Тигра, – сказал марид.

Дильназ расширенными глазами смотрела в одну точку.

– Ваджи, повтори. Ты сказал, что Вечерняя звезда отдала Юлдуз…

– Проклятому народу с континента Солнечного Тигра, – терпеливо проговорил Ваджи.

Дильназ повернулась к мариду, вздёрнула надменные брови.

– Как она могла это сделать?

– Вероятно, демантоиды принесли ей богатые жертвы.

– Да, жертвы… Вечерняя звезда охоча до жертв. К тому же Вечерняя звезда не любила Юлдуз, потому что многие считали Юлдуз аль-Джабир третьей звездой, – Дильназ в смятении опустила голову; тревожно вспыхивающие жёлтыми исками, её алые волосы тяжёлой вуалью заструились по софе, – но зачем демантоидам нужна Юлдуз?

– Не знаю. Сомневаюсь, чтобы их поэтам понадобилась муза, а художникам – натурщица.

– Они делают нечто мерзкое со своими телами, – ужасные воспоминания не заставили содрогнуться пэри, лишь тревожная желтизна гуще разлилась по её волосам, – неужели Юлдуз понадобилась им для этого? Но ведь пэри – не игрушка. Как бы там ни было, она будет драться.

– Демантоиды принесли Вечерней звезде ОЧЕНЬ богатые жертвы. Вечерняя звезда вручила им Юлдуз, не способную к сопротивлению.

– Ужасно, – с чувством произнесла Дильназ, – как же это ужасно. Но откуда ты узнал?..

– От Утренней звезды.

– Ваша утренняя звезда добрее к вам, маридам, чем Вечерняя звезда – к нам, пэри.

– Если демантоиды принесут Утренней звезде жертвы и попросят у неё марида, не могу ручаться, что она не отдаст им меня.

– Ещё на одно жертвоприношение у демантоидов не хватит ресурсов. Я знаю аппетиты Вечерней звезды, – без особой уверенности сказала Дильназ.

– Надеюсь, ты права, – отстранённо произнёс Ваджи.

Остаток дня прошёл для Огюстин в хлопотах.

Служанки вились вокруг ней роем, изо всех сил старясь угодить потенциальной невесте принца, которая хотела всего и сама не знала чего.

Огюстин казалось, что у неё начинается лихорадка.

Причёска! Как мама учила. Но разве этим дурёхам объяснишь замысел леди Буво? И почему не разрешили взять своих слуг? Сказали – чтобы уровнять в правах невест всех рас. Нет, враньё, враньё, враньё! Всё это делается для того, чтобы посмеяться на балу над Огюстин!

Перчатки! Где кружевные перчатки? Да не эти, а сеточкой, с чёрными кружевами!

Что? Вы умащиваете мои волосы розовым маслом? Да оно же перебьёт аромат моих духов!

Ногти. Отполировать ногти. Вообще-то, мне их полировали несколько дней назад… Нет-нет, полируйте. И руки смажьте специальной эссенцией, придающей коже гладкость.

Лодыжки! Мои лодыжки, выставленные на всеобщее обозрение, должны быть в идеальном состоянии. Взгляните-ка, кажется, на них успели нарасти белые волосы. Брейте! Нет волос? Всё равно, брейте, брейте, и про эссенцию не забудьте! Да не экономьте её – не ваша!

Макияж! О, звёзды, только моя служанка знала, какой макияж мне к лицу! Не трогайте мою косметику! Вы меня накрасите, как НЕ умеете, и я буду как все! Почему вы стоите! Начинайте делать мне макияж! Конечно, рядом с пэри и морганой мне никакой макияж не поможет…

Что это за ухмылки! Вон! Все вон!

Ирэн, что же это происходит? Все меня бросили. Не плакать? Как – не плакать? Ах да, мои глаза. Они же покраснеют. Уже покраснели?! Звёзды, что делать?

Капли? А у меня не будет на них аллергии?

Платье! Почему на платье лежит пудра! Я её туда пода бросила? Ну-ка, повторите, что вы сказали?

Всё, платье испорчено. Нет, не пытайтесь меня успокаивать. Я же вижу крупинку на платье. Всё кончено. Мне никогда не стать…

Туфли! Где мои туфли? Потерялись! Как это – мне! Как это – я надела их, чтобы они не потерялись? Действительно, на мне. По-моему, ювелир плохо закрепил демантоид.

Огюстин стоило больших трудов взять себя в руки. На балу она должна быть холодно – спокойной, даже отстранённой, и в то же время милостиво приветливой.

За хлопотами Огюстин не заметила, что заснеженный двор нежно окутали сумерки, загорелась первая звезда.

– Вечерняя звезда, – тихо произнесла Ирэн, – надо поторапливаться, леди Буво, – бал начнётся через несколько часов.

Огюстин в изнеможении опустилась в кресло. К счастью, каждой невесте выделили отдельную комнату для сбора на бал. Огюстин не видела, что происходит у Оаны.

А Стан, оказывается, смелая. Вот так запросто завести разговор с маридом…

Зачем Оане понадобился марид? Вербует лояльных сторонников?

Как бы то ни было, счёт пошёл на часы. Подходит самое главное событие в жизни Огюстин.

«Я должна выстоять, и я выстою. Если в этом столетии на роль второй доминирующей расы предназначена человеческая, победа будет за мной. Если же нет, я сделаю всё для того, чтобы стать фавориткой одного из принцев. Я обязана понравиться им, и понравлюсь им», – подумала Огюстин Буво.

Глава 11

Бал решено было провести в Малом, так называемом семейном зале. Тот, кто был приглашён на бал в семейный зал, либо делал блестящую карьеру, либо делал блестящую карьеру и пропадал без вести.

Напряжённая, как струна, Огюстин вошла в бальный зал.

Девушка хотела, чтобы поэты сказали: «Она вплыла в тронный зал, подобна хрустальному лебедю, вся в блеске юной красоты. Она затмила собой всех красавиц; все взоры были устремлены на неё. При виде Огюстин Флориан выпустил руку пэри, Нориберт равнодушно отвернулся от дриады и морганы. Принцы разом шагнули к Огюстин. Прекрасная дева уронила платок, принцы бросились поднимать его и столкнулись лбами. Раздался серебряный смех Огюстин. Нориберт покраснел. Синие глаза Флориана яростно сверкнули».

Увы, мечтам суждено оставаться мечтами. На Огюстин обратили внимание в рамках этикета.

Гостей встречал лично Его высочество наследный принц

– Рад видеть вас на балу, Огюстин Буво, – сказал Флориан.

Огюстин склонилась в глубоком реверансе.

– Надеюсь, вы с наслаждением проведёте этот вечер. Гости ждут вас, леди, – улыбаясь, промолвил Нориберт.

В глаза Огюстин бросилась невысокая девушка с очень тонкой талией, в белом в широких розовых разводах декольтированном платье. Лицо девушки обрамляли блестящие букли. Страшно представить, сколько на них изведено драгоценного бриллиантина, куда входит редкое сырьё из Королевского моря и восточных земель.

Девушка стояла в окружении пожилой матроны и молодого человека. Мать и старший брат? Но что же это получается… Человеческая невеста взамен Кати Сеймур? А почему ей разрешили привести родителей? Нет, это несправедливо, в сильнейшем смятении думала Огюстин.

Девушка с буклями обернулась, и Огюстин узнала в ней поветрулю Айку Росу.

Огюстин постаралась не выдать охватившего её изумления. Поветруля, лесная дева, и вдруг такой наряд, такая причёска?

Огюстин увидела членов совета лордов от людей: герцогиню Ядвигу Вацлавскую, канцлера Целия и круглого, узкоглазого, точно древняя статуэтка, Кэйташи Ито.

А что это за женщина стоит в компании маридов? Женщина одета в простое белое платье, у неё несоразмерно узкая талия и широкие бёдра. Судя по волосам, собранным в тугой пучок на затылке, это пэри. Другая пэри, присланная на замену Юлдуз аль-Джабир? Алые волосы этой пэри щедро отливают болезненной желтизной. А белый цвет у народа пустыни – разве не символ траура?

Огюстин подошла ближе. Эта пэри была Дильназ Эль Амир. Но что за странный облик! Хотя выглядит Дильназ необычно и эффектно, этого Огюстин не могла не признать.

Дриад, как всегда, было слишком много. Все трое, как одна, оделись в платья по последней моде, изысканно-неопределённого цвета. Золотистые волосы дриад были свободно распущены по плечам.

Огюстин услышала, как принц приветствует морган. Она дошла до стены и только тогда обернулась. Морганы не изменили себе, задрапировавшись в шелка и увешавшись драгоценностями. Но – Огюстин глазам не поверила – одеяния морских дев имели на ноге глубокие, доходящие до бедра, вырезы! Как морганы будут танцевать в таких платья? Ноги ведь полностью оголятся!

Мимо Огюстин прошли пэри и марид.

– Заки, не влюбился ли ты часом в человеческую девушку? В каждой девушке можно разбудить пэри! И это слова марида! – говорила Дильназ.

Марид многозначительно улыбался.

Огюстин пропустила тот момент, когда в зал вошла Оана Стан. Оана ступала грациозно, как лебедь. Огюстин посмотрела на неё и обомлела. На Оане были такие же туфельки, как на самой Огюстин.

Не может этого быть! Выходит, прославленный мастер, согласившийся принять мать Огюстин лишь после того, как весь его двор был осыпан золотом, сделал ещё одну пару туфель?!

Огюстин готова была нестись прочь из дворца, выцарапывать глаза хитрому обувщику.

Но уже объявили сарабанду. Танцевали её одни невесты, выстроившись в шеренгу.

Первой поставили Оану Стан. За ней стояли: Огюстин, Айка Роса, Дильназ Эль Амир, Жизель Жарр, Окин Катуавр, Идриль и Мария Каталония.

«Не смотреть на туфли Оаны, не смотреть на туфли Оаны», – повторяла про себя Огюстин.

Если она собьётся, то всё пропало. Девушки в сарабанде двигались синхронно, напоминая батарею оловянных солдатиков. И если один солдатик даст осечку, его тут же выбросят вон из зала.

Если этот солдатик будет морганой, то ещё ничего. Природное изящество морган компенсирует любые ошибки. Не страшно, если и пэри ошибется. Всё равно, все смотрят только на её формы. Идриль и Мария Каталония двигаются, как заправские танцовщицы. Кстати, а где третья дриада?

Поветруля танцует, едва касаясь паркета миниатюрными ножками. Уж кто-кто, а она, похоже, не ошибётся.

Оана Стан лучше откусит собственный язык, чем нарушит хоть одну фигуру в танце.

Значит, слабое звено – Огюстин. Только бы не ошибиться, когда на неё устремлены десятки пар изучающих глаз. Только бы не ошибиться!

«Должно быть, у меня движения, как у механической куклы. Я напряжена, потому что всё время думаю об ошибке», – решила Огюстин.

К счастью, сарабанда кончилась. К каждой девушке подошёл кавалер, и оркестр заиграл санторинскую павану.

Партнёром Оаны был сам Флориан. И почему эту заносчивую гордячку поставили первой в шеренге!

Огюстин достался Штейн Креол, смазливый молодой человек, по слухам, друг детства Нориберта.

Пару Айке Росе составил Нориберт.

Дильназ танцевала с Заки Эль Баха. Жизель Жарр скучала в компании Шеннара Корлей, заведующего императорской библиотекой. Окин Катуавр танцевала в паре с Орони. В пару Марии Каталонии достался Шарль Крайт, в пару Идриль – Иво Запад.

– Вы сегодня очаровательны. Не каждой девушке к лицу пунцовый, – галантно молвил Штейн Креол.

Огюстин показалось, что Креол произнёс две фразы. Первая, льстивая, предназначалась для тех, кто ненароком мог её услышать. Вторая же…

– Талию Айки Росы можно обхватить пальцами одной руки. Морганы изящны, подобно струям воды в фонтане. Пэри блистательна. Дриады удивительно живые. Оана Стан держится, как императрица. Что вы можете противопоставить им, милое дитя, помимо этого до неприличия яркого платья?

О да, вторая фраза предназначалась только для ушей Огюстин. Она мило улыбнулась. Её безмятежный взгляд показал, что неуместная колкость Креола не достигла цели.

– Бедная маленькая инженю в пунцовом платье. Зачем Фабрис поставил её в пару с этим Штейном Креолом? – спросила Ядвига Вацлавская Кэйташи Ито.

– Наш император и раньше вёл себя странно, а сейчас и подавно. Его поведение становится совершенно непредсказуемым, – ответил Ито.

– Как вы думаете, господин Ито, с чем это связано? – учтиво улыбаясь Гайтанке Ясень, поинтересовалась Ядвига.

– С невестами, – подумав, ответил Кэйташи.

– Вы немногословны, господин Ито, – вздохнула Ядвига, глядя на Оану, – эта леди Стан – очень энергичная особа. Вдобавок похожа на жену императора, которую Фабрис очень любил.

– Внешне не похожа, – покачал головой Кэйташи.

– Я не об этом. Я имею в виду поведение, то, как она ступает, держит голову. Её выражение лица, взгляд, улыбка. Как вы думаете, леди Стан догадывается о том, что её сравнивают с покойной императрицей Евангелиной?

– Если не догадается, подскажут, – уверенно ответил Кэйташи Ито.

Повинуясь ритму танца, две пары танцующих сблизились друг с другом. Огюстин и Штейн Креол оказались рядом с принцем и Оаной. Огюстин показалось, что взгляд Флориана прожёг её насквозь.

Пэри и марид оказалась рядом с поветрулей и Норибертом.

– Как жаль, что с вашими сёстрами случилось такое несчастье, – сказала Дильназ.

– Варна и Ведана мне не сёстры, – ответила Айка Роса.

– Но я одного не понимаю. Почему поветруля не смога увернуться от ножа? – спросила Дильназ.

– Накануне прогулки с принцем Ведана Кот пыталась провести обряд для укрепления духа, – сказала Айка, – но моргана ей помешала. И Ведана добилась противоположного результата. Вместо того чтобы укрепить дух, она оказалась открытой для бед.

– Намеренно ли Ведане Кот помешала моргана? – спросила Дильназ.

– Не знаю. Моргане не понравилось, что Ведана упомянула божеств пустыни, – ответила Айка Роса.

Пары в колонне поменялись местами. Этим санторинская павана отличается от паваны классической.

– Вы не находите ничего странного, леди Буво? – слащаво улыбнулся Штейн Креол.

– Нет, господин Креол, – ответила Огюстин.

– А знаете ли вы, что этой ночью пэри Суад Абдул-авваль сбежала из дворца с нищим рыбаком?

– О, – холодно ответила Огюстин, показывая, как мало интересует её пэри Суад Абдул-авваль.

Дильназ Эль Амир и Заки Эль Баха оказались рядом с Жизель Жарр и Шеннар Корлей.

– Морганам не нравится, когда при них упоминают чужих богов, не так ли, леди Жарр? – спросила Дильназ.

– Не понимаю, о чём вы, леди Эль Амир, – ледяным тоном ответила Жизель.

– Вы решили наказать поветрулю за то, что она упомянула наших божеств, – произнесла Дильназ, – вы не вывели яд из её тела. Тут ходят слухи, будто вы шпионка демантоидов, но я думаю, всё гораздо прозаичнее. Вы беситесь, что у вас нет своих божеств.

Глаза Жизель запламенели.

Заки Эль Баха не обращал на слова Дильназ ровно никакого внимания. Шеннар Корлей хмурился.

– Лучше не иметь никаких божеств, леди Эль Амир, чем такую, как ваша Вечерняя звезда, продающую в рабство демантоидам своих собственных дочерей, – Окин Катуавр свысока взглянула на Дильназ.

Пары поменялись местами.

– Это было сильно, Окин. Разрешите обращаться к вам по-простому? – открыто улыбнулся Орони.

– Вам, Орони, разрешаю, – обольстительно улыбнулась Окин.

Их диалог услышал Флориан. Он нахмурился.

Орони так и обвивался вокруг Окин Катуавр. Ничего не скажешь, латыр выглядел, как заправский ловелас со стажем.

– Кажется, Жизель задели слова пэри, – встревожено произнесла Окин.

– Ах, бросьте, Окин, что ещё ждать от диких пустынников, – беззаботно улыбнулся Орони.

– В последнее время вокруг Жизель так и вьются пираньи, – сказала Окин, скользнув неприязненным взглядом по Онезиму Жарр.

– Жизель Жарр приходится родственницей Смотрящему наружу? – поинтересовался Орони.

– Да. Онезим не рад видеть своих родственников во дворце, – презрительно улыбнулась Окин.

Санторинская павана кончилась. Пришёл черёд принцев потанцевать с каждой из невест.

Флориан пригласил Айку Росу.

Император Фабрис сделал один круг вальса с Ядвигой Вацлавской и без сил рухнул на стул.

– Пощадите. Уморился, – обмахиваясь надушенным платком, простонал император.

– Да вы даже не запыхались, – прищурилась проницательная Ядвига.

– Запыхался, герцогиня, ещё как запыхался. Аж сердце зашлось. Разрешите же старику минутку отдохнуть.

Ядвига Вацлавская склонилась в реверансе.

В крошечной коморке, обставленной с южной роскошью, её не было. Ледяные пальцы кого-то очень злого сжали сердце Фабриса. Неужели она бросила его, подобно легкомысленной пэри?

Гардина шевельнулась. Из-за складок тяжёлого бархата показалась точёная рука.

Фабрис нежно пожал длинные тонкие пальчики.

– Ты устала меня ждать?

– Нет.

Фабрис изловчился и схватил её за талию, закружил по каморке. Глаза дриады потемнели от страсти.

– Любовь моя, ты похудела. Щёчки сменились точёными скулами, – обеспокоенно произнёс Фабрис.

– Это от наших ночей.

Её волосы летели, подобно осенним листьям.

В зале томительно запели гитары, защёлкали кастаньеты, как обезумевшие от страсти соловьи, а она лежала, стыдливо и томно прикрыв глаза сгибом локтя, и такая Лаириэль, трепетная и покладистая, нравилась Фабрису гораздо больше, нежели Лаириэль пылкая и энергичная. Хотя… Сегодня на завтрак Фабрис ел нежный крем, а завтра ему захочется острого соуса. Император себя знал.

– В любых обличиях ты хороша, Лаириэль, – прошептал Фабрис.

Глава 12

Флориан уже прошёл круг вальса с Айкой Росой, Идриль и Окин Катуавр.

«Когда же он подойдёт ко мне, – начиная нервно дрожать, подумала Огюстин, – вдруг он вообще не потанцует со мной? Да, он забудет обо мне, и тогда придворный деликатно шепнёт ему. Мой принц, вон та девушка в пышном тёмно-красном платье… Вы забыли пройти с ней круг вальса. И Флориан подойдёт ко мне под насмешливыми взглядами».

Мимо Огюстин вихрем пронеслась одна из дриад. У Огюстин она притормозила.

– Леди Буво, отдаю должное вкусу человеческих девушек. Вы, люди, умеете выбирать обувь. Очень милые на вас туфельки, – сказала дриада и упорхнула.

Огюстин расстроилась ещё больше. Выходит, дриады думают, что все девушки в Мориито носят такие, как у Огюстин, туфельки.

Случилось то, чего Огюстин ждала и боялась. Флориан направлялся к ней. Огюстин расправила плечи и опустила долу глаза.

– Леди Буво.

– Мой принц, – склонилась в реверансе Огюстин.

– Разрешите пригласить вас на вальс.

Флориан протянул Огюстин руку. Огюстин вложила в неё свою. Какая крепкая у него ладонь…

Флориан вёл. Огюстин не смела поднять на Флориана глаза.

– Огюстин, вы на этом балу подобны алой розы среди заснеженных лилий, – произнёс принц заученный комплимент.

Огюстин покраснела.

– Ваших ланит коснулся румянец. Не следует смущаться в ответ на правдивый комплимент, – снисходительно улыбнулся Флориан.

«Действительно, не следует. Красные щёки при пунцовом платье недопустимы», – решила Огюстин, и румянец схлынул с её щёк.

Круг замкнулся. Флориан отвёл Огюстин к её стулу.

После танца с принцем Огюстин смогла выдохнуть. Волнение отпустило её.

Только сейчас Огюстин заметила, что бальный зал украшен букетами белых роз. До чего красиво! Ну и пусть она не произвела впечатление на Флориана. Ещё будет время. А пока можно просто наслаждаться балом.

– Разрешите? – перед Огюстин склонился Нориберт.

Огюстин так задумалась о Флориане, что совершенно забыла о Нориберте.

– Сочту за честь, – подавая руку Нориберту, молвила Огюстин.

– Вам не нравится бал, леди?

– О, напротив! Особенно мне нравится оформление.

– Розы?

– Они прекрасны, – искренне сказала Огюстин.

– Вы любите цветы? Моя мать, императрица Евангелина, была эмпатом растений. Её называли феей цветов.

«Императрица была эмпатом растений? Об этом я не знала», – подумала Огюстин.

– Её величество любила цветы?

– Она их ненавидела.

Огюстин не нашлась с ответом.

– Да, мама ненавидела цветы. Они разговаривали с ней, нашёптывали что-то. Они же её и убили.

– О, мой принц, мне так жаль!

– Простите, что омрачаю вам бал.

– О, что вы!

– Зачем они поставили эти белые цветы? Неужели не помнят, как умерла Евангелина? С придворных спрос невелик. Совет лордов думает только о своих расах. Алхимики хорошо помнят смерть леди Евангелины, но их здесь нет. Отца я не виню. В последнее время он погрузился в себя. Но Флориан! Это его философия смотреть только вперёд, искать что-то новое невыносима. А как же память? Ведь пока мы помним о маме, она жива в наших сердцах.

Нориберт спохватился и завёл светский разговор; Огюстин разговор поддержала.

Покойная императрица – эмпат цветов. Огюстин не знала, что и думать.

Танец закончился. Нориберт посадил Огюстин напротив пышного букета роз.

Огюстин хотела подойти к букету, но её опередили Жизель Жарр и морган из совета лордов. Морганы не обращали на цветы ни малейшего внимания. Огюстин стало обидно за розы.

Морган что-то говорил Жизель. Огюстин показалось, что цветы, рядом с которыми стояла моргана, завяли. Огюстин моргнула. Нет, цветы рядом с морганой по-прежнему радовали гостей изыском белоснежных лепестков, но они уже не были здоровыми.

«Что же здесь происходит?», – взволнованно подумала Огюстин.

– Огюстин, ко мне, ко мне, – из ниоткуда раздался нежный голос.

Никто на него не отреагировал.

Неужели Флориан зовёт её? Мелкая ворожба в Санторини не запрещена, тем более для принца.

Огюстин поискала глазами Флориана. Его нигде не было. Сердце Огюстин забилось, точно пойманная птичка.

– Огюстин, я жду тебя.

– Вы отлично выглядите, Ваше величество.

– Надеюсь, ты рад за меня, Шарль? – император насмешливо и пытливо посмотрел прямо в глаза Крайту.

– Мой император… Конечно же, я рад за вас…

– Рад, – эхом откликнулся Фабрис, отворачиваясь от друга детства, – любопытно, куда подевался мой сын? А знаешь, Шарль, завтра я преподнесу тебе сюрприз.

Шарль Крайт поклонился.

Огюстин шла на голос.

Два особенно пышных букета роз, скрывающих узкий тёмный коридор. Крошечная комнатка в самом начале коридора. В свете свечей плавало, как в чаду, смазливое лицо Штейна Креола.

Сердце Огюстин мгновенно успокоилось.

– Леди Буво, я не просто так позвал вас сюда. Вы испуганы, милая?

Широко распахнув глаза, Огюстин кивнула.

– А зря. Я ведь добра вам желаю, – проникновенно молвил Креол, – в этом столетии человеческая раса не станет второй доминирующей. Понимаете? Принц на вас не женится. И в фаворитки он вас не выберет.

– Он сам вам об этом сказал? – голос Огюстин дрожал.

– Да, леди Буво. Нас с принцем связывает многолетняя дружба. Ваше сердечко будет разбито, но я мог бы вас утешить, пунцовая роза, – Креол вплотную приблизился к Огюстин.

– Вы женитесь на мне, господин Креол? – радостно спросила трепетная Огюстин.

– Это потом, всё потом, о, роза. А сейчас подарите мне рай ваших объятий, – шептал Креол, поглаживая Огюстин по ложбинке на груди.

Огюстин выскользнула, отошла к двери.

«Если я резко откажу ему, он оклеветает меня. Креол скажет, что я сама предложила ему себя, дабы он попытался склонить ко мне сердце Флориана. Хотя почему Нориберта? Штейн дружит с Норибертом», – подумала Огюстин.

– Моя матушка, господин Креол, учила меня добродетели. Я рада, что в меня влюбился такой благочестивый господин, как вы, – елейным голосом произнесла Огюстин, – я сейчас же пошлю слугу к моей матушке и объявлю ей о нашей помолвке.

– Огюстин, но это будет неприлично. Ведь вы невеста принца.

– Ах, господин Креол, перед любовью нет преград! Мы сейчас же упадём в ноги императору, расскажем ему о нашей святой любви. Уверена, император поймёт и простит нас! – повысила голос Огюстин; на её глазах выступили слёзы, – идёмте же, Штейн Креол, идёмте к императору и падём пред ним ниц!

Огюстин крепко схватила Креола за руку и потащила его к выходу. Огюстин напоминала муравья, Креол – опешившего шмеля: куда меня тащат, я ещё жив!

Штейн Креол вырвался из рук Огюстин и выскочил за дверь.

– Леди Буво, вы, вероятно, неправильно меня поняли. Ну да взволнованы балом, и я думаю, что всё… что всё, что здесь произошло, останется между нами! – выпалил Креол и ретировался.

«Не переиграла ли я? Этот Креол – опытный интриган, с ним надо держать ухо востро. Он положил на меня глаз. Как эти воспользоваться? А этот коридорчик, похоже, ведён не в одну такую сераль. В одной из комнат может оказаться Флориан наедине с Оаной. А что, Флориана в зале нет, Оаны тоже. Мне надо всё выяснить, чтобы знать, какую тактику поведения выбрать», – думала Огюстин, осторожно пробираясь по коридору.

Запертая дверь. По обе стороны – букеты белых роз.

Узнать бы, что за этой дверью. Огюстин прижалась щеками к нежным лепесткам роз, и сделал то, что не раз проделывала в отчем доме. Она как бы отождествилась с цветами; Огюстин стала розами, а розы стали Огюстин.

Лепестки такие нежные, такие красивые, так изысканно пахнут. Примите же меня в свои объятия, милые, раскройте мне свою душу.

В той комнате тоже стояли букеты белых роз. Комната была просторная, с большим окном.

Освещённые одной только луной, друг напротив друга сидели Оана Стан и морган из совета лордов.

Луна покрывала невесомой платиновой пылью лепестки роз и лицо Оаны. Морган сидел к спиной к окну.

В волосах Оаны уродливо отливал грязным фуксином круглый камень. Он похож был на живое существо, на морского гада.

– Значит, всё-таки пришли, леди Стан, – голос моргана был печален.

– Меня позвали. Я не могла не прийти.

– А я предупреждал…

– Что мне с ваших предупреждений?

Струны лунного света протянулись к розам, нежно их поглаживая. Огюстин поёжилась. Ей было холодно и приятно.

– Действительно… Кем я был тогда? Простой морган и леди.

– Зря вы так, господин Герен. Я много думала о нашей встрече и даже сочинила балладу.

– Балладу? Могу ли я её услышать?

Оана кивнула.

– Я спою. И тогда, возможно, вы…

Она не договорила, взяла лютню и тихо запела.

Смеркается. В бухте тишина.

Вечерняя заря плотна, как пелена.

Багровая, цвета бычьей крови,

Сгущается, чернеет, точно Оаны брови.

Оана Стан, дочь аристократа,

Была она весьма богата.

В высоком замке леди Стан жила,

Но не в неволе, хоть и по течению плыла.

Мать – славный пример, непреложно слово отца.

Живёт Оана в замке на скале, ожидая своего принца.

Неизвестно, кому больше чести брак тот принесёт –

Королевский род знатен, но весьма небогат.

В один из вечеров задержалась Оана у моря.

Дома ждёт ужин, лютня, баллада… Нет в мире горя.

Всплеск. Из моря вынырнул юноша младой.

Заря багрово окутала лик его златой.

Прозрачно-синие, как бриллианты, очи.

Но взгляд его горел, и был он горячее южной ночи.

«Кто вы, юноша?», – появление его в душе Оаны вызвало ураган.

Сверкнул он зубами белыми, как жемчуг, отвечая: «Я морган,

Из тех я, кто живёт на дне океана.

Идём со мной, прекрасная Оана.

Блеснула Оана очами, плеснув на дерзкого парня

Тёмной кровью подступающей ночи, как ламия.

«С кем ты говоришь! Невеста принца я!».

Но сердце Оаны молвило совсем иное.

«Мы, морганы, в силах отодвинуть будущего пелену

И узреть судьбы человека кайму.

Знай же, Оана: смерть тебя ждёт в королевском дворце».

Не побледнела, не переменилась Оана в лице.

«Я леди Стан, и выращена я, дабы королевою быть».

«Оана, разве ты не хочешь жить?».

«Как зовут тебя, морган?».

«Эймери Герен имя моё».

«Плыви же, Эймери Герен, в свой океан,

А меня предоставь судьбе – не пойдёт Оана на судьбы обман».

Всплеск… Тишина.

Баллада, лютня – нет в мире горя. Но я, Оана Стан, совсем одна.

Лунные лучи на лепестках розы звучали последними аккордами лютни. Тишина. Затихающий, последний аккорд.

– Всё так и было, – опустил голову морган.

– Скажите, господин Герен, вы прибыли во дворец ради меня? – спросила Оана.

«Да, после твоей песенки я ни капли не сомневаюсь в том, что ты – самовлюблённая гордячка. Думаешь, что весь мир вокруг тебя вертится, а что тебя подслушивает ещё кто-то, помимо меня, не знаешь, и морган твой не знает. И хитрая какая. Знает, что морганы любят песни», – подумала Огюстин.

– Вы должны жить, леди Стан, – убеждённо произнёс Эймери Герен.

Тот, кто подслушивал разговор Оаны Стан и Эймери Герена, пытался нащупать Огюстин.

Он не понимал, где она притаилась и каким образом обнаружила его, но он тоже почувствовал Огюстин. Лунный свет тревожно заклубился на розах, крича об опасности.

Огюстин осторожно отодвинулась от роз, благодаря их за услугу, и поспешила прочь от таинственного наблюдателя.

Перед её глазами стояла луна и лицо Оаны с тёмными бровями и паскудным камнем в волосах.

«Не удастся с принцем – буду шпионкой, – невесело подумала Огюстин, – но какова эта Стан! Мало того, что она, можно сказать, украла мои туфельки, так ещё и успела и к мариду подольститься, и моргану песенку спеть. Если она станет императрицей, то поддержка ей обеспечена. Императорский дворец не слепой. Если Оане не суждено стать императрицей, то она вполне может претендовать на роль фаворитки или даже официальной наложницы, читай, второй жены Флориана или Нориберта. Уже сейчас она входит в силу, следовательно, уже сейчас у неё должны быть враги».

Вот и та самая дверь, где Огюстин планировал овладеть Штейн Креол.

В бальном зале раздались женские крики.

Глава 13

Между Жизель Жарр и Онезимом Жарр шёл напряжённый разговор.

– Так значит, это Дильназ Эль Амир распускает слухи, будто я шпионка демантоидов? – спросила Жизель, кусая жемчужную нить.

Онезим тревожно оглянулся. Жизель напрочь забыла об этикете. Её синие глаза потемнели, как небо перед грозой, грудь высоко вздымалась.

– Почему вы так решили? – обречённо спросил Онезим.

– Разве не вы мне об этом только что сказали? – наматывая жемчужную нить на запястье, спросила Жизель.

– Я сказал? – градус удивления Онезима Жарр неуклонно пополз вверх.

Жизель нахмурилась. В обтекаемых словах Онезима не было ничего, компрометирующего пэри, но из его слов следовало, что именно Дильназ Эль Амир распускает о Жизель грязные слухи.