Читать книгу Горестная повесть о счастливой любви. Октябрь серебристо-ореховый. Дракон, который плакал - Виктор Аркадьевич Бердинских - Страница 1
ОглавлениеГорестная повесть о счастливой любви
(народная драма времён Гулага)
Пьеса
в двух действиях
(пространный вариант)
Пьеса посвящена любви Петра и Ульяны, полной счастья и горя. Главные герои – заключенные в лесном лагере Гулага на Русском Севере. Это – классическая мелодрама с богатейшим этнографическим материалом лагерного быта 1940-х – 1950-х годов.
На фоне любовной истории главных героев разыгрывается мощная трагедия всей эпохи. Как всегда в лагере трагедия соседствует с комедией. Поэтому трагикомично, в значительной мере, все действие пьесы. Песни и стихи создают богатый культурный и эмоциональный настрой времени.
Есть два варианта пьесы (краткий и пространный – последний в два раза больше по объему), каждый из которых обладает своими достоинствами.
Действующие лица
П ё т р И в а н о в и ч (П ё т р) Я щ е н к о – заключённый (з/к), электрик, крепкий высокий мужчина, 33 лет.
Н и к о л а й И в а н о в – з/к, надёжный друг Петра Ивановича, 30 с небольшим лет.
У л ь я н а – з/к, яркая блондинка, возлюбленная Петра Ивановича, примерно 25 лет.
Г р и ш к а «С и н ь о р» – з/к, рисковый весельчак, 30 с небольшим лет.
Е р ш о в а Т а т ь я н а И в а н о в н а – з/к, красавица, популярная советская киноактриса, заслуженная артистка Республики, 30 с небольшим лет.
С е р г е й П а в л о в и ч (П а л ы ч) – лейтенант, начальник культурно-воспитательной части (КВЧ) лагпункта, доморощенный франт, 25 лет.
Л е д е н ц о в – капитан, оперуполномоченный («кум») лагпункта, скользкий и опасный тип, 36 лет.
З а м п о л и т л а г п у н к т а – старший лейтенант, коренастый дубоватый мужичок, около 30 лет.
О р л о в – майор, начальник лагпункта, бывший фронтовик, около 40 лет.
«К о л ь к а С т а л ь н о й» – з/к, «вор в законе», «держит зону», 40 лет.
«Ш а р л о» – вольнонаёмный сотрудник, технорук лагпункта, высокий, сухой, гибкий, около 40 лет.
«Р я б о й» – з/к, «блатной», приближённый к «Кольке Стальному».
«М и л е д и» – з/к, подруга «Кольки Стального», высокая, стройная брюнетка, около 25 лет.
П а р е н ё к – з/к, ученик ШРМ, около 20 лет.
Д е ж у р н а я – з/к, ученица ШРМ, молодая женщина.
Г у д у л я н – з/к, «лицо кавказской национальности».
Г е н е р а л МВД – среднего роста, подтянут, фигура – спортивная, стрижка – короткая. Вид барственный.
О ф и ц е р в н у т р е н н и х в о й с к.
С о л д а т – а в т о м а т ч и к.
А также:
– заключённые («мужики» и «блатные», мужчины и женщины);
– лагерные надзиратели и охранники;
– офицеры и солдаты внутренних войск.
Время действия – 1954-1955 годы.
Место действия – один из лесных лагерей ГУЛАГа.
Возможные стихи и песни в спектакле:
– песня «Кирпичики» (тюремный вариант, первые два куплета, стихи неизвестного автора на мелодию С.Бейлинзона/Бейлезона?//В.Кручинина?);
– песня Ю.Алешковского «Окурочек» (разрешение автора имеется);
– романс «Бубенцы» (стихи А.Кусикова, музыка В.Бакалейникова);
– романс «Песня цыганки» (стихи Я.Полонского, музыка Я.Пригожего);
– стихотворения А.Барковой «В бараке» и «В каком-то горестном краю…»;
– стихотворение А.Блока «Равенна»;
– романс «Утро туманное» (стихи И.Тургенева, музыка А.Абазы);
– стихотворение Б.Чичибабина «Махорка»;
– романс «Выхожу один я на дорогу» (стихи М.Лермонтова, музыка Е.Шашиной);
– фокстрот «Рио-Рита»;
– реквием – «Ave Maria».
Дополнения
(для запасных вариантов):
– пантомима двух «воров»;
– пантомима «Рассказ о жизни Гришки «Синьора»».
Возможная дополнительная сцена:
«Комсомольское собрание немцев-«трудармейцев» в зоне. 1943 год».
Изобразительный ряд спектакля:
рисунки и живопись Ефросинии Керсновской, Михаила Дистергефта, Данцига Балдаева, Владимира Куткина, Вячеслава Харитонова, Георгия Черкасова, Светланы Шабалиной, фотодокументы, кинохроника и другие материалы.
Стихотворения
для театральной программы и в начало первого действия:
(Из лагерного фольклора)
Мы ходим по костям:
Рабочих и крестьян…
Прибалтов, немцев, русских…
Поживших и безусых…
Мы бродим по костям:
Примерных христиан…
Безбожников отпетых…
Разутых и раздетых,
Гуртами погребённых
В болотных глинозёмах…
Мы топчем по костям:
Чиновников, дворян…
Богемы, «милых дам»…
«Бомжей», интеллигентов
И прочих «контингентов»…
Шагнём – и стон, и хруст…
Болотный воздух густ
Седым проклятьем нам –
Беспамятным сынам,
Живущим на костях -
У Дьявола в гостях!
Действие первое
Сцена 1.
Прибытие этапа
Декабрь 1954 года.
Лагпункт «Волнушка» одного из лесных лагерей ГУЛАГа – на северо-востоке Европейской части России.
Крепкий морозец, лёгкий снежок.
Вся сцена – большая площадь, окаймлённая по периметру: с трёх сторон – высоким забором, с колючей проволокой поверху и вышками по бокам, а также с большими воротами в центре – из стянутых металлом и заострённых кверху лесин (всё это напоминает некую древнерусскую крепость).
На заднем плане – мощные ели и сосны.
Слева, вплотную к забору, – барак «жилой зоны» (в разрезе): с двухэтажными нарами, печкой-буржуйкой посредине и с тремя портретами советских писателей и деятелей науки на стенах (развешены только что – перед приездом какой-то очередной начальственной комиссии).
Возле барака – дневальный, з/к Г р и ш а – по прозвищу «С и н ь о р».
Направо от площади – производственное здание (также в разрезе), с огромным ящиком электрореле на стене.
Наверху, над входом, вывеска – «Электроцех».
На площади – рядами стоит на коленях вновь прибывший этап заключённых (человек тридцать): все – в одинаковых чёрных «казённых» робах-телогрейках и грубых («на рыбьем меху») кирзовых сапогах.
Обыск («шмон»): между рядами снуют надзиратели – в чекистских фуражках, полушубках, валенках.
Обшариваются вещмешки («сидоры»), стоящие перед каждым з/к, а также (не обращая внимания на мороз) «производится личный досмотр спецконтингента».
Толкотня, краткие и крикливые команды, отборная ругань.
Перед согбенной и продрогшей колонной этапников неторопливо прохаживаются оперуполномоченный («кум») капитан Л е д е н ц о в и
З а м п о л и т лагпункта: они руководят «шмоном».
Шумовой фон (приглушенно, издали): скрежет лесопилки, лязг и грохот на нижнем складе («лесобирже»), ржание рабочих лошадей, свистки паровозов на железнодорожной узкоколейке.
Внезапно всё замирает.
На авансцене зачитывается (вживую или в записи) стихотворение
«Мы ходим по костям…».
Окончание «немой сцены» и продолжение действия – по удару лагерного «била» (подвешенного у КПП – «вахты» – куска железнодорожного рельса).
Л е д е н ц о в (поднимает руку и командует). Закончить досмотр!
Надзиратели кучкуются возле начальства и уходят.
Заключённые подбирают разбросанные вещи и разбредаются по назначенным баракам – на «поселение».
В центре площади остаются только вновь прибывший, переминающийся от мороза с ноги на ногу з/к П ё т р И в а н о в и ч и случайно оказавшийся здесь местный лагерник Н и к о л а й.
Н и к о л а й (подходя к П е т р у). Что, паренёк, не жалует лагерный-то Дед Мороз?
П ё т р (еле шевеля губами). Да уж – как будто черти всю ночь на мне горох молотили…
Н и к о л а й. Ну – ништяк: сейчас в бараке оклемаешься помалу…
П ё т р. Добраться бы до него: что-то больно уж худо мне… Хотя бывало и похуже. На сортировке в тридцать градусов выгрузили в час ночи – прямо в снег по колено, мордами ничком уложили. А добрая половина этапа – в летней одежде и обуви, кое-кто – вообще в тапочках… Тут же – на улице, при свете фонарей – затеяли «санобработку»: стригли всех наголо. Длинноволосых набралось человек восемьдесят – так что стрижка эта шла до самого утра. Многие поморозились: ноги, руки, щёки… Ну а когда запустили на ночёвку в зону, «блатняки» провели свой «шмон»: все более-менее приличные и тёплые вещи забрали себе, а «на сменку» всучили всякое рваньё… Я вот тоже только в «казёнке» остался…
Н и к о л а й. Ну, это всё – дело наживное: была б голова на плечах, да целая к тому же… А ты, хлопчик, из каких мест будешь?
П ё т р (сердито). Да какой я тебе, на хрен, «паренёк-хлопчик»?! У меня уже три десятка за горбом, из них два года – во фронтовой разведроте. Боевых наград – почти дюжина!..
Н и к о л а й. Ну-ну, не гоношись: я ведь обидеть-то не хотел…
П ё т р. Да ладно… А ты сам-то, мужик, откуда?
Н и к о л а й. Мужики пашенку пашут, а мы тут лес валим… Э-эх: «Украина золотая, Белоруссия родная!..» Из-под Орши мы! Слыхал про такую?
П ё т р (оживившись). Да ты что?! Я ведь сам – из села под той самой Оршей…
Н и к о л а й. Из которого это села?
П ё т р. Из Ивановки.
Н и к о л а й. Ети твою с бритвою!.. Да быть такого не может!.. Да мы же всего-то в двух верстах от вас – у Красного оврага жили!.. Ещё ваш Ковалёнок – знавал такого? – у нас колхоз создавал. Чтоб ему ни дна, ни покрышки!..
П ё т р. Точно! Выходит – земеля?!.. Ну, так – со свиданьицем! Петро меня кличут!
Н и к о л а й. А я – Николай!
Жмут друг другу руки, обнимаются.
Н и к о л а й. Я тебе, землячок, помогу. Помни только одно всегда: здесь, в лагере, ни с кем не связывайся: ничего не видел, никого не знаю! Тут бережёного Бог бережёт, а небережёного конвой стережёт…
Н и к о л а й обнимает П е т р а за плечи, и они вместе, оживлённо беседуя, направляются к бараку.
Останавливаются у входа в него – возле небольшой ёлочки, на которой дневальный – Г р и ш а «С и н ь о р» – развешивает пойманных заключёнными крыс.
На одной руке у него – толстая брезентовая рукавица.
Земляки наблюдают за этой процедурой с недоумением и отвращением.
П ё т р. А это что ещё за хреновина? Декорация к балету «Щелкунчик», что ли?
Н и к о л а й. Ну, насчёт балета – не в курсе. А это – любимое развлечение местных «придурков»: «крысиная охота» называется…
П ё т р. Это как?
Н и к о л а й. А вот так: заманивают такую длиннохвостую тварину в ящик с приманкой, ловят, устраивают над ней суд, а затем – «приводят в исполнение высшую меру социальной защиты»… Всё – как по советскому УПК предусмотрено…
П ё т р. М-да: не захочешь – обхохочешься: это уж не театр, а живодёрня какая-то…
Н и к о л а й. Ну, брат, по сравнению со всем остальным здесь – это просто семечки… Я вот на «больничке» пару лет назад собственными глазами видел, как туда привезли – для освидетельствования на вменяемость – двоих беглецов. Поймали их неподалёку, но успели-таки они сожрать третьего – своего же подельника. Одного из этих людоедов так и звали – «Крыса». Не знаю – погоняло это или фамилия?.. Скорее всего – кликуха… Но посмотрел бы ты на него: мразь рода человеческого… Такой не то что крысу, ребёнка проглотит – не подавится… А присудили ему и напарнику за побег всего-то по два года «крытки» каждому: съели-то ведь они не человека, а зека… Вот так: «судьба – злодейка, жизнь – копейка в краю, где заготавливают лес»…
П ё т р. А-а! Всюду у нас – одна и та же бухгалтерия!..
Н и к о л а й. И не говори, земеля!.. Между прочим, старые зеки рассказывают, что в войну на такой «крысиной охоте» здесь, в лагере, можно было и небольшой «гешефт» сделать. По приказу начальника лагеря, за каждую пойманную и сданную в хозчасть крысу полагался, как помнится, полтинник, а за крысиную шкурку – аж 75 копеек вручали… Такие вот – «пироги с крысятами»…
П ё т р. С катушек бы не слететь от такого бизнеса!.. (Указывая на «С и н ь о р а»). Глянь, чего это он?
Н и к о л а й. Да всё то же самое…
«С и н ь о р» (за хвост вынув из клетки-ящика очередную крысиную особь, с наигранной высокопарностью). «Именем Союза Советских Социалистических Республик!..»
Н и к о л а й. Ну, «Синьор», – ты даёшь!..
«С и н ь о р». Так Новый год же скоро! Вот я барак-то и украшаю!.. Заодно и «советское правосудие вершу»… Кстати, могу предложить роли прокурора и адвоката – пока вакансия. Как?
Н и к о л а й. Ага, делать нам больше нечего!.. Да ты и сам смотри – не залети! Вчера вон портреты по стенкам барака развесили (показывает), ждут проверку из Управления…
«С и н ь о р» беспечно напевает «Кирпичики» (тюремный вариант).
На окраине града Ленина
Я в преступной среде развился,
Ещё мальчиком лет шестнадцати
В исправительный дом забрался.
Было трудно нам время первое,
Но потом, проработавши год,
Я привык к нему, как и он ко мне,
Позабыл остальной весь народ…
Н и к о л а й. Гриш, а откуда у тебя погоняло такое важное – «Синьо-о-р»?
«С и н ь о р». Ух ты, любопытный какой!.. Новенький, что ли? (Машет рукой.) Долгая это история!..
Н и к о л а й. Да расскажи уж нам с земелей-то! Чего там – спешить нам особо некуда: зек спит – срок идёт…
«С и н ь о р» (подойдя к землякам поближе). Ну, тут надо издалека начинать… Перед войной я студентом был – в техникуме, почти рядом с родным селом. Когда немцы даванули, нас по домам распустили, да поздновато. И побёг я к себе на село – пехом к родимому дому. А на полдороге – уже «фрицы» на мотоциклах. Меня: «Хенде хох!» – и к забору. Обыскали, нашли комсомольский билет: «Криминал!» Хотели прямо на месте в расход пустить. Ну а тут, на моё счастье, проезжал мимо какой-то ихний генерал, смилостивился – приказал в лагерь отправить.
П ё т р. Спас он тебя, значит…
«С и н ь о р». Аха – хрен бы ему в дышло!.. Ну а потом – лагеря в Германии. Побывал даже в Бухенвальде знаменитом: вкалывал там на «Третий рейх»…
Н и к о л а й. И как у них режим – в сравнении с нашим-то? Хуже «штрафняка», поди?
«С и н ь о р». Так ведь любой лагерь – не сахар! Неважно, где он, – там или тут… Полно народу и там тоже полегло. Но режим, скажу вам, у них чёткий… А я всё равно пытался уйти к «лесному прокурору»… Первый раз – в 43-м. Поймали. На допросе эсэсовец глаз вышиб – рукояткой пистолета. Ладно – левый…
П ё т р. Э, так у тебя один глаз стеклянный, что ли? Взглянуть-то можно?
«С и н ь о р». Чёрта лысого тебе! Всем давать – не успеешь кровать разбирать!..
Н и к о л а й. Ну, ладно, Гриш, ты не заводись – пошутил он!.. Давай: что там дальше-то с тобой приключилось?
«С и н ь о р». Дальше – больше!.. В начале 44-го мы с ребятами уже удачно ломанули и дотикали аж до Швейцарии. А там – ну просто рай земной!.. Очухались – стали чистить погреба и гаражи у местных бюргеров. Волыни всякой, (Петру) оружия по-нашему, набрали – до отвала, авто обзавелись, да и народец наш к нам потёк – из Германии-то…
П ё т р. А местные, швейцарцы эти самые, что?
«С и н ь о р». Что-что… Понятное дело: у немцев спецотряд против нас выпросили… Тут уж не до гонора… Пришлось рвать когти – бегом в соседнюю Италию. Ну а там – партизаны! «Бандьера росса!..» Ништяк! Мы – к ним, и давай дальше геройствовать, но теперь уж – по-честному: фашистов бить!..
Н и к о л а й (П е т р у, вполголоса). Ты его про итальяночек расспроси!..
П ё т р. «Синьор», ну а как там насчёт «милых дам»? Я про это разное слышал, да и читал…
«С и н ь о р». Это, брат, разговор особый! Девахи там просто замечательные: живые, весёлые, хохотушки! Особо не ломаются и не упираются… Вот я на одной такой итальянской хохотушке и женился… А у неё отец – хозяин небольшой фабричонки. Дом – полная чаша!.. Две дочки у нас народились… А тут и война в Европе кончилась. И оказалось, что мы там, за бугром, как бывшие партизаны, – самые что ни на есть настоящие и народные герои!..
Н и к о л а й. Так: дело ясное, что дело тёмное… А как же ты тогда к нам-то – назад в Совдепию попал да ещё и в лагеря угодил?
«С и н ь о р». Эх, «и не говори, кума», – сам теперь локти кусаю… Короче: сразу после войны стали комиссии советские по забугорью ездить – и по Италии, конечно, тоже. Уговаривали вернуться: «Родина-мать, мол, зовёт!..». Капали-капали на мозги: «Ты же, дескать, не предатель, не «власовец» какой-нибудь! Вины-то никакой на тебе нет!..». Ну и провели меня на мякине… Да разве меня одного?!.. Жена, правда, наотрез отказалась ехать. Сказала: «Устроишься, а там видно будет…». Хохотушка-то мудрее нас всех – «битых фраеров» – оказалась… Ну а нас – мудаков, клюнувших на сталинскую наживку-дешёвку, – собрали в Неаполе, погрузили (человек под тыщу) на пароход, и вперёд – на «милую Родину». У многих, как и у меня, чуть ли не по вагону разного барахла – провоз-то обещали бесплатный!.. Приплыли в Одессу. Сначала – торжественная встреча, с оркестром, речами и цветами, а затем погрузили по машинам и… – в лагерь! Фильтрационный. Для «сортировки»: «петушков – к петушкам, гребешков – к гребешкам»… И пошло-поехало: два месяца ночные допросы. Чекисты – в беспределе: свирепы до озверения!.. Вспомнил я тогда свою «забугорную вольницу» – и рванул в родную Беларусь. У нас там волыни всевозможной в лесах после войны – пруд пруди! Подобрались и дружки – сорвиголовы-башибузуки. И начали мы по округе ураганить: создали летучий отряд и давай бомбить местные «органы». Залетаем в райцентр: «Хенде хох!» Взрывчатки у нас – тоже навалом, закладываем её под здание «ментовки»: ух! – и всё на воздух! Но самих «мусоров» не трогаем – по домам распускаем…
Н и к о л а й. И надолго вам такой веселухи хватило?
«С и н ь о р». Да где-то на полгода… Чуть ли не весь состав МВД и ГБ республики за нами рыскал… Ну а в оконцовке обложили-таки нас в одном селе… Отстреливались мы до последнего – пока половину наших не положили. А там – лапки кверху, и, как говорится, – «на милость победителя»…
П ё т р. Ёшкин кот! Так как же ты жив-то ещё, бедолага?
«С и н ь о р». А вот так: тогда ведь «вышки» на какое-то время и почему-то не было. Говорят, «Усатый», заигрывая перед бывшими союзниками, «мораторий на смертную казнь» объявил… Ну и поплыл я по лагерям – как дерьмо по Енисею: со сроком «на полную катушку», да ещё – «по рогам» и «по ногам»…
Н и к о л а й (П е т р у, философски). Всё то же: «судьба – злодейка, жизнь – копейка…» Зато здесь ты, Гришаня, – мужик в полном решпекте и уважухе. И у «воров», и у «политиков»…
«С и н ь о р» (весело напевает).
Эх, яблочко, да цвета ясного!
Бей слева белого, а справа красного!..
Эх, яблочко, куды котишься?
В губчека попадешь – не воротишься!..
Примечание.
Весь рассказ «С и н ь о р а» о своей жизни можно убрать или заменить сценой-пантомимой (с песнями-зонгами и танцами), где он (Г р и ш а или человек, его играющий) лишь изображает события.
Рекомендуются три зонга:
1. Попурри из немецких маршевых песен – о событиях в Германии и Швейцарии;
2. Попурри на темы итальянских песенок о любви – о событиях в Италии;
3. Музыка для русского духового оркестра (встреча в Одессе) – о событиях в Союзе.
Текст рассказа «С и н ь о р а» в этом случае помещается в театральной программе – в последнем её разделе, под названием:
«Приложение. Пантомима 1. Рассказ Г р и ш и С и н ь о р а».
Возможно также сохранить – как рассказ, так и пантомиму – отдельной сценой.
Беседу солагерников прерывает внезапная вспышка огня – за электроцехом.
П ё т р. Что это? Вроде – пожар?..
Н и к о л а й. Да какой, на хрен, пожар?! Там, за лесобиржей, «блатные», видно, трёх шалашовок из женской зоны умыкнули, заперли в сортире и подожгли. Они, урки, с утра это обговаривали и ржали – я слышал…
П ё т р. Помереть – не встать!.. Да за что же – так-то?
Н и к о л а й. Э, брат, тут свои законы и на сей счёт. Ведь лярвы эти своих «жуков»-клиентов на зоне сифилисом наградили…
П ё т р (понимающе). А!.. Да, это тебе «не гонорейка, что как канарейка, – петь не поёт и поссать не даёт»… А вообще: что тут у вас за лагерёк-то?.. Поясни-ка – в двух-трёх словах: я человек хоть и «не без скромности», но понятливый!..
Н и к о л а й. Ну, если в двух словах!.. Докладываю: зона эта – лишь одна из подкомандировок тутошнего ОЛПа – то бишь «отдельного лагерного пункта». А таковых в здешней лагерной Управе – более двух десятков. Лагерь не самый большой, но вполне «упакованный». В основном – лесной: «Лес – стране» даём! Зеков здесь, на подкомандировке, – сотен шесть. Зона «воровская». Каждый десятый – или «вор», или «приблатнённый» («воровская шестёрка»). И заправляет здесь всем вовсе не начальник лагпункта – майор-чекист Орлов, а «вор в законе» – «Колька Стальной». Зону он держит строго! Выйти наружу без разрешения «Кольки» – Боже упаси! Нож в брюхо!.. Да и живёт «Стальной», словно барин: Жора-студент ему по вечерам рóманы тискает, а прочие и всякие сявки – пятки на ночь чешут… Девок-шалав с «воли» ему водят…
П ё т р. Ну, с «блатными» всё понятно. А остальные девять десятых – кто такие?
Н и к о л а й. Основная масса – мужики-работяги: «бытовики» да «политики» – «статья 58». С полсотни наберётся «опущенных»…
П ё т р. А это ещё что за «чудики»?
Н и к о л а й. А ты что – на пересылке-то не встречал? В столовой, например: те, у кого ложка и миска с дыркой, они-то и есть те самые – «манечки»… «Использованы» – во все дыры и не по разу, морально и физически уничтожены… «За что?» – спросишь. У каждого своя «фортуна»: один – в карты проигрался, другой – по голодухе за пайку «разок позволил», третий – по природной наклонности… Начало – у каждого своё, а финал-то у всех, как водится, один…
К бараку быстрым шагом идёт капитан Л е д е н ц о в.
Л е д е н ц о в (хмуро смотрит на зеков и вдруг сразу гневным криком орёт на С и н ь о р а). Ты чего, падла, тут делаешь?
«С и н ь о р» (весело, но вежливо). Истребляю грызунов, гражданин начальник!
Л е д е н ц о в. Убери эту мерзость! Через полчаса комиссия из Управления будет по баракам ходить – смотри у меня, едрёный кот!.. Да – и ещё: приказано портреты писателей со стен барака снять. (Показывает на стены). Вот этот, этот и этот!
«С и н ь о р» (затаённо, ехидно). Так это же не писатель, гражданин начальник, а Иван Владимирович Мичурин!..
Л е д е н ц о в (уже на ходу, удаляясь к электроцеху, где внезапно начались суета и беготня). Так, и композиторов – тоже снять!..
«С и н ь о р» (обращаясь к П е т р у и Н и к о л а ю, кивая в сторону Л е д е н ц о в а). В точку погоняло – «Дупель-пусто»!..
Н и к о л а й. И не говори, «Синьор»… Но ты всё ж таки давай – работай хоть помаленьку, для «туфты»: здесь тебе не девок в Италии охмурять – быстренько член-то укоротят, да и языка не пожалеют!..
Н и к о л а й заходит с П е т р о м в барак, помогает земляку выбрать подходящее свободное место на нарах.
Н и к о л а й: Ты, земеля, занимай верхнюю шконку – и в углу! Там – потеплее, да и от каптерки «Стального» подальше…
П ё т р. Усёк… А что здесь за народец, не в курсах?
Н и к о л а й. Ну, в этой секции – примерно двадцать мужиков… Совокупного срока у них – лет на четыреста. В основном – на каждого по «пятиалтынному». Есть и «четвертаки». Малосрочников – у кого по «червонцу» – только трое…
П ё т р (показывая на противоположный угол барака, где у каптерки «Стального» сбившиеся в тесный кружок «блатные» режутся в карты). А там, стало быть, – «штаб»?
Н и к о л а й. Чётко соображаешь, разведка! По-нашему – «майдан»… Вижу – за дёшево не пропадёшь!..
П ё т р и Н и к о л а й направляются к выходу из барака, за порогом его вновь останавливаются.
Н и к о л а й. Главное: не дай Бог тебе с первых же дней на общие работы – на грёбаный лесоповал попасть. «Зелёный расстрел»… Там – через три недели максимум – доходилой станешь, а затем и поплывёшь – курсом вон на тот пригорок… «Марьина горка» прозывается – «жмургородок», последний зековский приют…
П ё т р. И много там их там – «упокоенных»?
Н и к о л а й. А кто их считал? Одни говорят – «сотни», другие елдыжат – «тысячи». Правда же одному лишь чекистскому Сатане ведома, да и то – навряд ли… Ох, не приведи Господь здесь копыта отбросить. Хоронят-то очень мелко – болото, грунтовые воды близко, да и сам грунт – плывун. Вот и получается: летом могила «заплывает» ещё до захоронения, а зимой копать её – замучаешься… Потому и зарывают лишь для вида – только бы землицей чуть-чуть прикрыть… А иногда просто опускают усопшего бедолагу прямо в болотную жижу… Такой он, это край – Богом прóклятый и Дьяволом облюбованный – что и на вечный покой не уйдёшь по-людски… (Меняя тон). Ну, да ладно… А про лесоповал-то ты не забывай – и с нарядилами попробуй закантоваться…
П ё т р. Как это?
Н и к о л а й. Ну – не знаю… «Кусь-кусь, вась-вась»… Ты ж и «сам с усам»: покрути шариками-то!..
П ё т р. Между прочим, я – почти инженер, электрик. Три курса электротехнического вуза… Заочно, правда, но всё ж таки…
Н и к о л а й: Вот-вот: этим и козыряй! Главное здесь – выжить! Любой ценой! А это, брат, далеко не всегда и отнюдь не всем удаётся… К слову: статья-то у тебя какая?
П ё т р. По пункту два статьи первой Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года «Об усилении охраны личной собственности граждан»!..
Н и к о л а й. Ух ты! «Гопстопник», что ли?
П ё т р. Да какой там – «гопстопник»?! Так – по мелочёвке да «за компанию» – «пришей-пристебай»… Короче: подставили меня – настоящие-то ворюги… И не меня одного… Но я пришёлся «крайним» и срок получил «по полной»: лагерный «червонец» и три года «по рогам»…
Н и к о л а й (понимающе). А-а: «поражение в правах», значит… Раньше-то такое только «политикам» давали… Ну и что же вы там хапанули-то такого – на целый «червонец» с «рогами»?
П ё т р. Ну, история-то получилась громкая. Может, слыхал про такое дело – «контрабандистов-заграничников»?
Н и к о л а й. Да толковали про что-то такое мужики…
П ё т р. Ну вот… Придумано-то было всё клёво. Комар носа не подточит… Я как раз на железной дороге в Бресте работал – на международных пассажирских поездах: слесарем, электриком, радиотехником – на подхвате, словом. И попросили меня дубликаты ключей-компостеров сделать. Я и сделал – по дурости своей. И стали потом – на следствии и на суде – эти дубликаты чуть ли не главными вещдоками… Оказалось, эти ребята закупали, значится, тут, в Союзе, партиями чёрную икорку в банках, курево без фильтра, чаёк грузинский и другой дефицитный «за бугром» товар и припрятывали всё это в радиорубках. Есть такие закутки в бригадирских вагонах – там радиостанция имеется, размером с небольшую тумбочку. Эти вот «радио-тумбочки» и служили сейфами для контрабанды. А пломбировали их (чтобы уйти от пограничного досмотра) теми самыми ключами-дубликатами, что я изготовил… Вот так: мимо пограничников – в «загранку», на Варшаву и Берлин. Там сбывали свой товар, выручали за него бабки немалые, затем переводили их в здешний дефицит (в основном – швейцарские часы) – и обратно в Союз.. Тем же макаром… Профит получался приличный – ничего не скажешь…
Н и к о л а й. И как же они лопухнулись-то?
П ё т р. Да по глупости. По присловью: «жадность фраера сгубила»… Короче: один курьер-экспедитор отправился «на юга» – контрабанду там сбывать. А денег на билет пожалел: служебный проездной – левый, «туфтовый» – оформил. Ну, его (как безбилетника) да с «левым» товаром – в «ментовку». Там, понятное дело, «раскрутили» дело – и пошло-поехало…
Н и к о л а й. Да-а, едрёна вошь… Верно сказано: ничего нет на свете глупее и дороже жадности…
П ё т р. Точняк!.. Ну а ты сам-то за какие такие грехи чалишься?
Н и к о л а й. А я, друже, по лагерям давно «гуляю»: только на каторге – в Джезказгане – девять годков отмантулил…
П ё т р. Круто!
Н и к о л а й. Да куда уж круче-то… А ведь жил до этого – себе в радость. Война кончилась. Жизнь к лучшему пошла. Зазноба у меня появилась: пожениться собирались… И вот тут присылают к нам в село заезжего «мусоркá»-участкового – из России. И всё бы ничего, да начал он к моей невесте клеиться: ну, сладу нет – прохода не даёт. Говорит: «Посажу, если не дашь!»…
П ё т р. Ну ?..
Н и к о л а й. Баранки гну… Думали-думали мы с ней – и кое-что таки придумали. Она как бы на всё согласилась. Вышла поздно вечером на крутой берег реки – к омуту. Легла, а он, «мент», встал напротив – в «позе готовности», спиной к реке. Штаны спустил, тут она его и толкнула что есть сил: ногами – в «причинное место», с обрыва – да в реку. А я внизу «подстраховал», чтоб он не выплыл… И вроде бы никто этого не видел, а взяли нас всё же… Мне – срок на «полную катушку», а ей – лагерную «десятку» подвесили…
П ё т р. «Полная катушка» – это как?
Н и к о л а й. А это – на «четвертную» каторги плюс «червонец» ссылки да ещё 15 лет «поражения в правах»… В общем – и «по рогам», и «по ногам»!
П ё т р (задумчиво). Да – «сталинский четвертак» с «довесками»!.. Я-то со своим «червонцем», выходит, всего лишь – «малосрочник»…
Н и к о л а й. Выходит точно так!..
Внезапно над электроцехом появляется густой дым.
Из громкоговорителя на площади раздаётся крикливая команда:
«Всем заключенным срочно прибыть к электроцеху и принять участие в тушении пожара!»
Н и к о л а й и П ё т р быстрым шагом подходят к электроцеху, и толпа их разъединяет.
Внутри цеха – паника.
Вокруг загоревшегося трансформатора мечется вольнонаёмный технорук «Ш а р л о».
«Ш а р л о» (отчаянно кричит, обращаясь к толпе). Электрики! Шаг вперёд!
П ё т р нерешительно выходит из толпы вперёд.
«Ш а р л о» (П е т р у, повелительно). Видишь – трансформатор горит? Струя масла из него хлещет… Отключи высокую! Бери электроштангу – и выключи рубильник!.. К грёбаной матери!..
П ё т р (беспрекословно – словно зомби) берёт штангу и начинает забираться по лесенке к горящему трансформатору.
Но с трудом пробившийся через толпу зеков Н и к о л а й хватает его за руку.
Н и к о л а й (П е т р у). Брось штангу! Гори оно всё синим пламенем! Ты же пропадёшь, сгинешь – ни за что! (Повернувшись к Ш а р л о). Ты что, гадский пидор: «Матросова» из новичка делаешь?! Кончай понты!.. Головой мне ответишь!.. Гад буду!..
П ё т р приходит в себя: его словно ушатом воды окатило.
Он бросает штангу и бегом возвращается в толпу.
В это время трансформатор взрывается, и кипящее масло плещет из него во все стороны.
П ё т р. Ё-моё – умереть не сдохнуть!.. Да меня ведь сейчас изжарило бы – в труху!..
Н и к о л а й. Ну, слава Богу: жив и цел!.. А вот мои дела – дрянь! «Шарло» побежал к Леденцову – на меня «стучать»… А это – десять суток «кандея»… Как минимум!..
Пожар медленно гасится.
Все присутствовавшие на нём расходятся по сторонам.
Из громкоговорителя звучит одна из советских песен той поры (типа «Прокати нас, Петруша, на тракторе…» – или нечто в этом же роде).
Конец первой сцены.
Сцена 2.
На лесоповале
День второй.
Утро.
Снежок, морозец.
Сцена окаймлена заснеженными деревьями.
Просека в лесу.
Несколько штабелей брёвен.
В центре – костёр.
Возле костра – заготовленные столбы, скрутки кабеля, электромотор и чёрный ящик выпрямителя, от которого тянутся толстые щупальца-провода – на делянку, к электропилам вальщиков-зеков.
Но сейчас всё молчит.
Кроме ворóн, каркающих с высоких елей.
У костра – всё руководство лагпункта: майор О р л о в,
капитан Л е д е н ц о в и лейтенант С е р г е й П а л ы ч.
К ним подводят П е т р а – в сопровождении технорука «Ш а р л о», двоих конвоиров-стрелков и овчарки.
«Ш а р л о» (насмешливо). Везёт тебе, Ященко, – как утопленнику… Тут вся бригада наших электриков позавчера целый день маялась – и без толку… Да и морозец сегодня знатный. Гляди – все деревья закуржавели!..
П ё т р (сердито, не слушая «Ш а р л о», идущего рядом с ним – через конвоира). Гражданин начальник! А за что земляка моего, Иванова Николая, отправляют на «штрафняк» – на севера?
«Ш а р л о». Не твоё собачье дело! Ты должен этот выпрямитель починить: не то план по лесу полетит, и начальство наше крепко взгреют, а они тебя в дерьмо закатают!.. Уже пять дней никакой работы на заготовке нет… Чёрт бы всё побрал! С полгода назад только эти электропилы завезли… Прежде-то как хорошо было: «лучком» – тянешь и пилишь! Или двуручкой – «Дружба» называется: там двое тянут – каждый к себе. Хлюпик – с хлюпиком, нытик – с нытиком: всяк напарника по себе подбирает. Так вместе и на тот свет уходят. Милое дело!.. (Вздыхает). Э-эх, мать твою нехай!..
П ё т р. Так ведь электропилой-то больше леса добудешь!..
«Ш а р л о». Тёмный ты ещё зек! Планы-то выработки тут же резко подняли… А нам ведь плевать – сколько добудем, важно – план выполнить. Иначе – всем крышка!..
Подходят к начальству, «Ш а р л о» докладывает о прибытии.
О р л о в (П е т р у). Ты точно – электрик?
П ё т р. Так точно – инженер-электрик! Три курса электротехнического вуза…
О р л о в. Ну, если не врёшь – я тебя не обижу… Наши-то салабоны возились-возились, говорят – надо выпрямитель на завод везти… А план-то горит!..
П ё т р. Сделаю всё, что в моих силах, гражданин начальник!
О р л о в. Запустишь валку леса – проси что хочешь… В разумных пределах, конечно. А не запустишь…
П ё т р берёт кусачки, копается в чёрном ящике выпрямителя.
Начальство нервно ходит вокруг костра.
О р л о в (Л е д е н ц о в у). Уже час копается… Чего он там ищет?..
Л е д е н ц о в. Что-то не нравится он мне… Врёт, наверное, всё: лишь бы на лесоповале не вкалывать… А ведь туда ему – прямая дорога…
Внезапно раздаётся стрёкот электропил.
Зеки на делянке начинают валить деревья.
«Ш а р л о» (удивлённо): Ну, воистину: «Бог любит фраера!..».
П ё т р (поднимаясь с колен у выпрямителя, О р л о в у). Всё готово, гражданин начальник!
О р л о в. Молоток! (Л е д е н ц о в у). Определить в электроцех! Выписать доппаек на неделю!.. (Поворачивается, собираясь уходить – вместе со всей свитой).
П ё т р. Гражданин начальник! У меня – небольшая просьба… Разрешите высказать?
О р л о в (приостанавливаясь, недовольно). Чего тебе ещё надо? Ну, говори!..
П ё т р. Земляка моего, Иванова Николая, отправляют сегодня на «севера» – на «штрафняк». А он ни в чём не виноват!.. Так можно ли его здесь оставить?..
О р л о в (думая о чём-то другом, недолго поискав глазами «кума» – Л е д е н ц о в а, уже отошедшего на лесосеку, и повернувшись к С е р г е ю П а л ы ч у, громко). Лейтенант! Разберись и доложи! (П е т р у). Посмотрим – как там и что…
С е р г е й П а л ы ч. Будет сделано, товарищ майор!
П ё т р (скрипнув зубами). Чистое кидалово! Никому верить нельзя!..
«Ш а р л о» (весело). А ты как думал?.. Знай свой шесток – и не в свои дела не лезь! Ты кто? Лагерная пыль на ветру! Дунут – и нет тебя…
П ё т р (закипая). Я – человек!
«Ш а р л о» (расхохотавшись). «Челове-ек»!.. Ну – насмешил!.. Скажи это «Кольке Стальному» или его «шестёркам». Тебя вмиг винегретом нарежут… Пойми, дурак! Тут все в – неразрывной случке, симбиозе – по-научному. Это – как большая мясорубка. Закладываем зеков сверху – и на выходе получаем готовую продукцию: лес тут или золото там – на Колыме. А «воры» помогают начальству крутить эту машинку: давят «мужиков» – чтоб те побольше да получше ишачили… Рабство же голимое!.. Интересу – хозяйского, человеческого, да какого хошь – нет и быть не может. Один желудок на уме: все за пайку горбатятся. Вот и нужен дрын «воровской» – внутри зоны. Какая уж тут «экономика»?! Одна – и сплошная – уголовщина!..
П ё т р. Но ведь ты же сам – вчерашний зек!..
«Ш а р л о». Потому-то я с тобой и базарю ещё… А зачем – и сам не знаю…
«Ш а р л о» машет рукой конвоирам, и они уводят П е т р а назад – в зону.
Откуда-то издалека доносятся отзвуки песни, типа:
А норма –
Доверху платформа…
А норма –
Сыт по горло,
Здесь и крылышки сложу!..
Конец второй сцены.
Сцена 3.
В бараке
Весна 1955 года.
Вновь – площадь в зоне.
Слева – барак.
Справа (там, где прежде был электроцех) – помещение с новой вывеской:
«Лагерная школа».
Внутри виден класс с партами.
В бараке (в том углу, где расположена каптерка «авторитетного правилы» – «К о л ь к и С т а л ь н о г о») кружком устроились «блатные» – режутся в карты («катают», «шпиляют»).
Крики, хохот, стук кулаками об стол.
Внезапно появляется сам «К о л ь к а С т а л ь н о й», усаживается рядом со столом – в персональное кресло-«трон».
Лично не играет, но зорко за всем следит, попыхивая трубкой.
В другом углу барака П ё т р обнимается с Н и к о л а е м, только что выпущенным из «кандея» – штрафного изолятора (ШИЗО).
П ё т р. Ну, земеля!.. Я уж и не надеялся, что тебя вернут…
Н и к о л а й. Да я и сам-то не очень верил. Думал: всё – сгорел… Но человеком оказался Сергей Палыч – начальник наш из КВЧ. Уговорил-таки «хозяина» – Орлова – меня выпустить. Говорит: «У меня культбригада заново создаётся. Иванов в ней – ведущий солист. Какой же концерт без него комиссии московской покажем?! Такие люди нам сейчас во как нужны!..»
П ё т р. Да, этот лейтенантик только с виду франт, и свысока так – с холодком, а в душе-то, видно, – парень добрый. Явно – не «бериевец»!..
Н и к о л а й. А! Кто их там всех разберёт? У каждого – своё на уме…
П ё т р. Ну, «перестань сказать», брат: это ты от обиды. Мир, всё же, не без добрых людей… Да, ты говорить: «заново культбригада создаётся». А что ж со старой-то приключилось?
Н и к о л а й. А ты что – не в курсах? Тут такой хипеш был – с пару недель назад… Даже до «штрафняка» докатилось… Короче: приехали наши артисты с концертом на дальний лагпункт – «Брусничный». Половина среди них – мокрощелки. А зона – «особо опасная», чисто мужицкая. Это у нас бабские бараки – за забором с дырками. А там (если уж «по фене ботать») мужики годами «человечьего мяса не хавали» – с ума сходят. Ну, «блатные» и озверели: прямо во время концерта рванули, как чеканутые, на сцену, сграбастали всех артисточек, уволокли по баракам и пустили их там «под трамвай». Всю ночь несчастных употребляли… «Вохры» в зоне – недостаток, да и не особо старались вертухаи – своя шкура дороже… Только к утру роту автоматчиков пригнали, «полонянок» освободили – да уж полуживых… Ну, как водится: главарей «блатняцких» – в «кандей», а бабёнок-артисток – в «сангородок», в «больничку» лагерную… Так что – «накрылась» наша прежняя культбригада «медным тазом»…
П ё т р: Да это просто – «похищение сабинянок» на лагерный лад!..
Н и к о л а й. А по-простому это как?
П ё т р. А это – из древнеримской истории: я ведь до лагеря-то почитывал кое-что…
Н и к о л а й. Глянь ты – грамотей какой!.. Слушай, а давай-ка к нам – в бригаду! Приходи: авось и пригодишься! Ты вообще-то можешь чего – по этой части? Поёшь, играешь на чём-нибудь? Стишки читаешь?..
П ё т р. Не-а: полный «ни бум-бум»! Ни слуха, ни голоса. Память, правда, неплохая… А ещё – рисовать могу… У нас в селе такая народная художница жила – баба Маня. И хаты, и печки, и стены с горшками – всё разрисовывала. В райцентре даже выставку ей делали – до войны. Жалко: сгорело всё при «фрицах»… Так я у неё и наблатыкался – малевать кой-чего… Ну, могу и декорации таскать, и проводку чинить…
Н и к о л а й. А что – давай! Хоть – художником или дежурным электриком!.. Я перетолкую с Сергей Палычем…
П ё т р. Лады!.. Но – не суетись! Поживём – посмотрим!.. Ты сначала сам свои дела устакань… Да, слушай-ка! «Шарло», конечно, падла приличная, но вот, понимаешь, сунул он мне сейчас булку хлеба и три пачки «Беломора». «Премия», – говорит! Что мне с этим всем делать-то? Поделим?..
Н и к о л а й. Боже упаси: и не вздумай! Тебя вон «Рябой» – ближний к «Стальному» помогайло – уже засёк… Бери это всё, и пойдем – отдадим это дарёное добро «Кольке»! Так-то оно спокойнее будет!..
Направляются в противоположный конец барака.
Подходят к столу, за которым продолжается картёжная игра.
Среди игроков – двое зеков обнажены по пояс.
Остальные – в рубахах-тряпье, каких-то диковинных кофтах «44-го срока».
«С т а л ь н о й» – в добротном свитере и летчицких унтах.
Спины и груди раздетых зеков испещрены татуировками: на правой стороне груди – изображение Ленина, на левой (против сердца) – Сталина.
На спине у одного из «блатных» красуется «Ленинский мавзолей», у другого – православный храм с пятью куполами.
Эти двое, тасуя карты, общаются («ботают») друг с другом на «фене» (блатном говоре).
П е р в ы й «б л а т н о й». Канаю я по бану, зырю – угол. Разбиваю: о, блин! – кишки, прохаря, котлы…
В т о р о й «б л а т н о й» (взглянув на подошедших «мужиков»). Фильтруй базар!..
П ё т р («С т а л ь н о м у»). Николай! Вот тут мне премию выдали (передает «С т а л ь н о м у» хлеб и три пачки папирос)…
«С т а л ь н о й». Правильный ты мужик, Петро! (Демонстративно отдает П е т р у хлеб, но папиросы оставляет себе; разглядывает пачку и читает на ней вслух). «Фабрика имени Клары Цеткин». (Обращаясь к П е т р у и Н и к о л а ю). Слышь, фраерки! Я тут давненько уже маракую: Клара Цеткин – это кто? Мужик или баба? Я кумекаю: мужик!..
П ё т р. Да нет, женщина это. И имя женское – Клара! Я столько этих Клар повидал – в Германии, в 45-ом… И в школе нам толковали, что 8-е Марта она вот, эта самая Клара, и придумала. Бабский же праздник-то!..
«С т а л ь н о й». Э-э! Не всё так просто!.. У нас здесь, в зоне, народищу столько всякого побывало: и немцы, и японцы, и прибалты… И полно у них там мужиков с бабскими погонялами… Помню, чалился у нас тут один итальянец, так его Ниной звали… (Трясёт пачкой). А это!.. Это же – вождь! Вдобавок… А вожди, они – всегда и везде – только мужики!..
Н и к о л а й. Всё может быть… Но тут (и я тоже это точно знаю) Клара – женщина…
«С т а л ь н о й». А ты-то, сявка, чего это вдруг на «центрового» тявкаешь?! Заедаешься? Жить надоело? Пера в бок захотелось?..
«Блатные» прерывают игру, выстраиваясь полукругом – за спинами
П е т р а и Н и к о л а я – и поигрывая заточками.
Н и к о л а й (в отчаянии). Да ты что, «Стальной», – в натуре?!
«С т а л ь н о й». В натуре – у собаки потц красный!..
Н и к о л а й (смятенно озираясь и внезапно заметив что-то в приоткрывшейся двери). Да вон Замполит в наш барак прёт!.. Давай его спросим! Ему по должности знать положено…
«С т а л ь н о й» (успокоившись, повелительно). «Рябой», слётай!
«Р я б о й» с угодливой поспешностью выбегает из круга, а затем возвращается, сопровождая З а м п о л и т а.
В последнем без особого труда угадывается недавний выходец из деревни – простой и туповатый.
«С т а л ь н о й». Гражданин начальник! Рассуди-ка хоть ты нас!.. Вот мы тута спорим: Клара Цеткин – мужик это или баба? Глянь-ка сюда! (Протягивает З а м п о л и т у пачку «Беломора»).
З а м п о л и т. Ну, во-первых, не «ты», а «вы»… (Берёт пачку папирос, размеренно читает). «Фабрика имени Клары Цеткин»… (Убеждённо). Конечно – мужик! Если бы баба – было бы написано «Клары ЦеткинОЙ»! (Отдаёт пачку и уходит – по своим делам).
«С т а л ь н о й» (торжествуя). Поняли, фраера мелкие, босяки паскудные! На меня рога выставлять никому не советую – себе дороже!.. Все усекли? (П е т р у с Н и к о л а е м). А вы теперь валите – с миром!.. И глядите у меня!.. (Машет рукой, «блатные» расступаются; П ё т р с Н и к о л а е м возвращаются на свои места в бараке).
П ё т р. Чудеса в решете! Чёрт знает: откуда только лагерное начальство кадры такие подбирает?!
Н и к о л а й. Ну, дело понятное: ГУЛАГ – это же всесоюзный «штрафняк» для чекистов. Кто на чём погорел или просто совсем охренел – тех сюда и забрасывают… А уж лесной лагерь – это статья особая! Хуже разве только урановые рудники… Ну а «придурков» своих (вроде нашего Замполита) местное начальство в соседних деревнях и сёлах подбирает – из оборванцев-активистов. Эти – с былой голодухи – за сладкую бациллу да за казенные тряпки готовы чекистам не только сапоги целовать, но и верзуху лизать!.. (Внезапно бьёт себя кулаком по голове). Но я-то! Я-то: до седых мудей дожил, а ума не нажил – дурак дураком! И с каких это таких понтов с «правилой»-то озверевшим завёлся? Ведь запросто мог он меня – не за хрен собачий – и приземлить, и опустить, а то ещё и чего покруче сотворить… «Стальному» всё это – как два пальца обмочить, а потом какого-нибудь там своего проигравшегося холуя-«шестёрку» подставить. И – концы в воду!.. «Кому кичман – хана, а кому – мать родна!»… Не надо лишний раз хлебальник-то разевать! Ну что мне с той Клары?! Да гребись она конём: не знаю, молчу, и всё – взятки гладки!..
П ё т р. Да утри ты сопли-то! А вот по мне: нет уж! Всё равно: люди-то должны быть – пусть и на кичмане, в зоне – хоть маленько, но людьми-человеками!.. А всех-то не расчеловечишь – до конца, до обличия звериного!.. Хотя здесь это просто делается – до безобразия…
Н и к о л а й. А-а, всё – бесполезняк!.. Вот со мной в Казахстане один учёный мужик чалился – историк из Пражского университета, бывший белоэмигрант. Так он много чего интересного калякал: про древности наши, про царей русских… Скажем – про Петра Первого запомнилось. Дескать, говорил он, царь наш Петруша, что тюрьма – есть ремесло окаянное, и, мол, для скорбного этого дела потребны люди твёрдые, добрые, весёлые…
П ё т р. И где ж они – такие люди-то?
Н и к о л а й. А там, куда Макар телят не гонял…
Сворачивают по цигарке («козьей ножке»), закуривают.
Пауза.
П ё т р. Эх, грехи наши тяжкие!.. А скажи-ка мне, земеля: вот – «блатные»… На зоне они, значит, – хозяева. Целыми сутками в карты режутся: «мы не работаем, а по фене ботаем»… А советская власть для них – мимоходом, что ли?
Н и к о л а й. Ну, за них «мужики» вкалывают, а им, «блатным», нарядилы двойную норму записывают. Эти «жýки-кýки» ещё по «зачётам» в два раза раньше срока и на волю выйдут…
Друзья приступают к скудной трапезе.
Сидя на нарах, аккуратно ощипывают хлебную пайку, запивая полуостывшим кипятком – мелкими глотками из алюминиевых кружек.
П ё т р. Эх, сейчас бы заварочки покрепче – да сахарку поболе!..
Н и к о л а й. Ишь ты – сластёна!.. А я бы, грешным делом, водочки грамм сто пятьдесят накатил – да пивком отполировал!..
П ё т р. Ну, пиво на вино – дерьмо, вот вино на пиво – диво!..
Н и к о л а й. Ой, земеля, не трави душу – Бога ради!..
П ё т р. И то сказать: заморили червячка – ну и лады!.. Но ты мне про «блатных ещё вот что проясни: почему это у некоторых профиль Сталина – слева на груди – наколот?
Н и к о л а й. Так это ещё одна лагерная примочка «парашная». Поверье по тюрьмам и зонам ходит такое – и давно уже: ежели, дескать, под расстрел попадёшь – то в «образ Великого Вождя» шмалять-то ведь не будут… Что тут сказать? Идиоты!.. И ведь ни для кого не секрет: «вышку» нынче из нагана в затылок производят…
П ё т р. Ну это, знаешь ли: пока живу – надеюсь… А вообще-то – как зеки к самому-то «Усатому» относятся?
Н и к о л а й. Да кто как: по-разному… Вон – княжна Оболенская некая у нас в лагере пребывает, так эта дурочка – «белая кость», «голубая кровь», чистая немка по «пятому пункту» – родила дочку (от «политика-контрика-антисоветчика», кстати) и назвала её… Ты думаешь – как?
П ё т р. Ну?..
Н и к о л а й. Что – ну?.. Сталиной назвала!.. Можешь ты такое понять?..
П ё т р. Да, уму непостижимо – как жизнь людей переклинить-то может!..
Н и к о л а й. А вот в Джезказгане, когда наш барак – в марте 53-го – вывели на плац и замполит перед строем зачитал из газеты, что отдал концы «мудрейший и величайший»… Уж не знаю – чего он ждал… Но все зеки разом, без команды завопили: «УРА»! И в воздух свои шапки и камалайки побросали… Давай обниматься, целоваться… Начальство, понятно, озверело – и весь барак на десять суток в «кандей». Правда – «с выводом на работы»… А здесь, говорят, всё спокойно обошлось: кто-то тихо радовался, кто-то молча плакал…
П ё т р. Так ведь там у вас одни «политики», то бишь «контрики» чалились – «58-я статья»…
Н и к о л а . Да какая разница?! «Контрики»!.. А кто у нас – не «контрики»-то? Поймал мужик бревно на реке от плота: печь-то в избе топить надо – дети мерзнут, а их – семеро по лавкам… Ну – «стукнули соседи». Ему срок паяют… Как «врагу народа» – «экономическая контрреволюция»… Или старик в колхозе: норму трудодней не выполнил – по болезни. Тоже – в лагеря, на верную гибель… Ничего же нет у людей: ни пожрать, ни надеть, ни обуть, ни хату обогреть… Вот по мелочёвке все и тащат – кто что может… «Бытовики» – это же в основном неповинный народ! А по этому народу бьют молотом кузнечным! В лепешку плющат… Людоедское государство-то!..
П ё т р. Ну, хорэ: ты мне тут «антисоветскую агитацию»-то не разводи: оглянуться не успеешь – ещё одну «пятерку» накинут… Знаю я нашего брата-«доброхота»: друг на друга стучать больно горазды!..
Н и к о л а й. Да, пол-России сидит, а вторая половина первую сажает, на неё доносит и её же охраняет… Ежели освободят хоть часть – как они друг другу в глаза-то будут смотреть?..
П ё т р. Да запросто… И вообще: где ты только этой интеллигентщины-то набрался?! Память у народа короткая, душа – отходчивая… А сто грамм налей – так ещё и подружатся…
В барак забегает паренёк–зек, неловко запинается, падает перед друзьями.
Встает, отряхивается.
П а р е н ё к (смущённо). Ребята! Из вас кто-нибудь школу среднюю кончил? Никого найти не можем… Лагерную школу у нас в этом году открыли, а учить некому. Набрали кого ни попадя – шаляй-валяй… Вот сейчас класс пишет полугодовую контрольную – по физике. А никто ни одной задачки решить не может. И учитель – тоже…
П ё т р. Ну, я задачки всякие в школе без труда решал…
П а р е н ё к. Ну так, братан, – пойдём! Пойдём быстрее!.. Выручай!.. А за нами не заржавеет! Мужики отблагодарят – не сомневайся!..
(Далее возможна пантомима.)
П ё т р и П а р е н ё к подходят к школе.
Садятся на лавочке возле неё.
Из класса, где за партами сидят зеки-ученики, а между ними ходит учитель, выносят тетрадь.
П ё т р быстро что-то в ней пишет, иногда задумываясь про себя и поднимая голову: считает в уме.
Мимо школы идёт майор О р л о в.
П ё т р вскакивает, вытягивается в струнку, что-то говорит.
М а й о р переспрашивает.
П ё т р отвечает.
М а й о р даёт ему какое-то указание и следует дальше.
П е т р отдаёт тетрадь Па р е н ь к у, а затем возвращается в барак –
к Н и к о л а ю.
(Конец пантомимы.)
Н и к о л а й (с любопытством). О чём это с тобой Орлов базарил?
П ё т р. Да учителей в школе у них нема. Набрали выпускников этой же школы. Но те сами ничего не знают. А лагерная Управа на местное начальство давит: это, оказывается, первая школа для зеков на весь Союз! «Почин»! Можно выслужиться! Да ещё как! Звание внеочередное словить, а может – и орденок. Чем чёрт не шутит?! Так вот: приказал мне «хозяин» с завтрашнего дня выходить в школу – учителем физики и математики. Уроки – с семи и до одиннадцати вечера, после рабочего дня в «промзоне»…
Н и к о л а й (иронически, но и не без зависти). Ну – ты даёшь!.. Вот это карьера!.. Глядишь: вскорости и «аттестуют» тебя – на офицерскую должность!.. Да и часов там дополна: ты свою «десятку» по «зачетам» отмотаешь года за четыре!.. А между тем: остальные люди из шкуры лезут, чтоб им «зачеты»-то тикали и чтоб раньше на волю выйти…
П ё т р. Да ладно тебе! Главное – не на лесоповале тяжеленные рамы – пилы ВАКОП – таскать! Там только «деревянный бушлат» и заработаешь… Что – не так?!
Н и к о л а й. Так-то оно так!..
П ё т р. Ну и – тики-так!.. Пошли! Ребята обещали после контрольной выпивку поставить – да с хорошей закусью… Настоящей водяры где-то надыбали!..
Н и к о л а й. «Где-то»!.. Да её вертухаи проносят в зону – и загоняют зекам: впятеро дороже, чем на «воле», между прочим… Волки позорные – кость им в пасть!..
П ё т р. Да Бог с ними со всеми!.. Зато, как видишь, и здесь иногда мечты сбываются: кой-какие – кое в чём!..
Обнявшись, друзья уходят.
Свет гаснет.
Звучит песня – типа
«Широка страна моя родная….»
Конец третьей сцены.
Сцена 4.
В классе
Сентябрь 1955 года.
Посреди сцены – класс ШРМ женской подкомандировки.
Парты, доска, стол и стул для учителя.
За партами – женщины-зечки, все – в одинаковой лагерной одежде.
На передней парте, перед столом учителя – У л ь я н а, молодая светловолосая красавица с золотистой косой-кольцом на голове (по моде 1950-х годов).
В отдалении от класса, ближе к авансцене, стоят З а м п о л и т и П ё т р.
З а м п о л и т (наставительно). Ты, Ященко, смотри в оба! Первый урок у тебя сегодня в бабском классе… А бабы эти – нация особая… Так ты чтобы с этими ведьмами – ни-ни, никаких там «шуры-мур»!.. Имей в виду: эти пройдохи присосутся невзначай, а потом и изнасильничают – всем скопом… Такие случаи тоже бывали!.. Ну и – это самое… Моральный облик советского учителя не роняй!
П ё т р. Не сомневайтесь, гражданин начальник! Буду держать себя в рамках! Изо всех сил!..
З а м п о л и т (грозя кулаком). То-то же… (Уходит).
К Петру осторожно приближается гигантский, заросший бородой и буйной шевелюрой кавказец-зек Г у л у д я н.
Г у д у л я н (вполголоса). Учител! Запиши меня школа! Без русский язык турма трудно. Бежать нелзя!
П ё т р (ошарашено). Ты откуда здесь взялся?
Г у д у л я н. Командыровка… Рэмонт – мало-мало…
П ё т р. А-а.. Ну а бежать-то тебе куда? И зачем – главное?
Г у л у д я н. Я неправилно сидел… Мой сосед человек убивал… На меня показал… Дал денги – судья… Я сижу турма, сосед дома живьёт… Надо мене дом бежат!.. Сосед башка резат…
П ё т р. Ты вот что: ты завтра где будешь?
Г у д у л я н. Наш ОЛП.
П ё т р. Вот там вечерком и приходи – в школу. Начальство будет на месте – и тебя запишут куда надо… Лады?
Г у д у л я н (кивает головой). Лады, учител!.. (Исчезает).
П ё т р, качая головой, направляется в класс.
Подходит к учительскому столу.
С задней парты, стараясь чеканить шаг, выступает
з е ч к а – Д е ж у р н а я.
Д е ж у р н а я (докладывая П е т р у). Гражданин учитель! 10-й «б» класс к уроку физики готов. Дежурная – заключённая Гонцова.
П ё т р осматривает класс: в нём женщин – битком.
Раскрывает учебный журнал, разглядывает его, хмыкает.
П ё т р (обращаясь ко всем присутствующим). Граждане учащиеся! Вас по списку здесь – пятнадцать человек, а в классе – больше тридцати. Как говорится: яблоку негде упасть… Так работать я не могу! Лишних убедительно прошу удалиться!..
Д е ж у р н а я (взмолившись). Гражданин учитель! Не выгоняйте! Ради Бога! Дайте полюбоваться мужчиной! У нас ведь большинство допуска в «мужскую зону» не имеют. Так что годами же вас не видим!.. У нас в зоне даже начсостав – сплошь женский!..
П ё т р, качая головой, жестом отпускает Д е ж у р н у ю на место, садится за свой стол, смотрит в журнал, поднимает глаза, натыкается взглядом на
У л ь я н у – и вдруг весь обмирает.
Его словно током прошибло: лицо заливает краска, перехватывается дыхание…
Весь класс не сводит глаз с учителя.
Кажется: никто и не дышит.
У л ь я н а тоже краснеет, тяжело дышит…
Как будто между нею и П е т р о м промелькнула какая-то искра…
Общее молчание.
Наконец, П ё т р берёт себя в руки.
П ё т р (переводя дыхание и обращаясь к классу).Тема сегодняшнего урока – «Второй закон Ньютона».
П ё т р встаёт, подходит к классной доске.
На ней – со всех сторон – нарисованы мелом цветочки и травиночки, а в них – целующиеся амурчики.
П ё т р (дежурной, сурово). Гонцова! Обеспечьте чистую доску – для начала урока!
Д е ж у р н а я исполняет приказание.
П ё т р записывает на доске тему урока.
Затем движется по проходу между партами.
Что-то говорит – по теме занятий.
Головы всех женщин-учениц синхронно поворачиваются за ним: у всех полуоткрыты рты, глаза мечтательно млеют…
Одна У л ь я н а, борясь с собой, напряжённо сидит, уткнувшись лицом в тетрадь и придерживая голову руками.
П ё т р (продолжая). А теперь откройте учебник – на странице сто десятой. Задание номер три. Сейчас мы попробуем решить эту задачу вместе!
П ё т р вновь подходит к доске.
Рука его пишет на ней строку за строкой, передвигаясь то вправо, то влево.
И, в такт движению его руки, головы млеющих женщин поворачиваются тоже – то вправо, то влево.
Никто ничего не записывает в свои тетради: не до этого…
Раздаётся звонок – к окончанию занятий.
П ё т р встаёт у своего стола.
Ученицы тоже поднимаются со своих мест.
П ё т р. Урок окончен. Все свободны! (Обращаясь к У л ь я н е). А вас я попрошу задержаться – на пять минут. Мне кажется, вы что-то не поняли – из сегодняшней темы?..
Женщины, выходя, подмигивают У л ь я н е.
Одна солагерница даже пытается ущипнуть её.
П ё т р и У л ь я н а остаются в классе одни.
П ё т р. Как тебя зовут?
У л ь я н а. Ульяна…
П ё т р (поражённо – словно от повторного удара током). Наваждение какое-то!.. Это же – имя моей мамы!.. Видно, судьба нас сводит!.. Ну, так расскажи, красавица, о себе – хоть немного!
У л ь я н а. А чего тут рассказывать-то? Родом – из Харькова. Лагерный срок – «червонец». Отмаяла уже два года… Муж на «воле» женился на другой. Двое детей с мамой моей живут, да она всё болеет. Боюсь: умрёт – и сдадут детей в приют…
П ё т р. И у меня тоже – жена с ребёнком… (Пауза). А за что села-то?
У л ь я н а. Да – по глупости. Окончила техникум советской торговли. Год уже продавцом отработала. И меня завсекцией – с полной материальной ответственностью – выдвинули. Комсомолка, отличница, передовичка!.. Мне бы, дуре, задуматься… А я радуюсь: «какая я талантливая и умная»!.. Ну а через три месяца – внезапная ревизия! И огромная недостача: всё уже давно украдено и на меня повешено… Вот и поплыла…
П ё т р. Знаешь… Не прими за мужицкий трёп… Это чистая правда – от сердца: я женщины красивее тебя в жизни не видел!.. Ну, втюхался – по уши, сразу, при первом же взгляде!.. Будто током меня дергануло!.. (В отчаянии сжимает голову руками). Но что же мне теперь делать-то?.. Что нам делать: и врозь – нельзя, и вместе – невозможно!..
У л ь я н а. Да что уж ты горько так?! Ты ведь меня тоже поразил – мгновенно!.. Словно какой-то тёплый шар – из моей груди выплыл и в тебя вошёл!.. Ничего мне в этой жизни не надо: только сидеть бы и на тебя бы смотреть!.. Никогда со мной такого ещё не было!.. А что там будет?.. Да будь что будет!.. Теперь хоть смысл есть – в этом мире проклятом! Есть кому душу приоткрыть… А то – стыдно сказать: я ведь здесь стихи начала сочинять – от одиночества. Давно уже… Но никому не говорила, да и некому было…
Медленно и осторожно тянется ладонь руки У л ь я н ы к руке П е т р а.
И вдруг – руки и весь контур влюблённых начинают светиться.
Над их головами появляется нимб.
Звучит один из проникновенных русских лирических романсов – начала ХХ века.
Вариант: «Не уходи, побудь со мною…» (М.Пойгин? – Н.Зубов).
Возможно также:
«Романс» (из музыкальных иллюстраций Г.Свиридова к повести А.С. Пушкина «Метель»).
На сцене микшируется свет.
Занавес.
Конец первого действия.
Антракт.
В антракте одетый в лагерную робу артист исполняет на сцене под гитару какие-то песни того периода.
Возможно: «Окурочек» Ю.Алешковского или (его же)
«Товарищ Сталин, вы большой учёный…»
Действие второе.
Сцена 1.
Репетиция концерта
Декабрь 1955 года.
Воскресное утро.
На сцене – как бы зал репетиций концертной бригады («культбригады») КВЧ (культурно-воспитательной части) лагеря.
Посредине – маленькая круглая репетиционная площадка.
На ней – стол, три скамейки со спинками, табуреты.
На заднике – лозунг (белыми буквами по кумачу):
«Дело Ленина – Сталина живёт и побеждает!»
Кумач заметно выцвел, буквы пообсыпались (особенно – в слове «Сталина»).
На одной из скамеек сидят, тесно прижавшись друг к другу,
П ё т р и У л ь я н а.
Они ничего не видят вокруг – заняты только собой.
На другой скамейке – Г р и ш а «С и н ь о р» с гитарой – пробует подобрать какие-то итальянские песенки, но вскоре переходит на чисто лагерный репертуар.
Н и к о л а й заносит в зал большую – вполстены – стенгазету, не без труда пристраивает её под лозунгом, затем останавливается у стола – о чём-то задумавшись.
Все присутствующие – в «вольной» одежде. А на вешалке у боковой стены – чёрные зековские бушлаты. Как напоминание о реальности.
Н и к о л а й (отрешившись от дум). «Синьор», ты бы лучше для души чего сбацал!.. А?..
«С и н ь о р». Ага – спешим и падаем! Прямо – «Цыганочку» с выходом!.. Два притопа – три прихлопа… По случаю торжественного выхода из нашего фешенебельного ШИЗО…
Н и к о л а й. Вот-вот – и я про то же самое… Как же это тебя из «кандея» – да прямо в культбригаду-то определили?
«С и н ь о р»: А так же, как и тебя. Помнишь – весной? Или забыл уже? Э-э, память-то у тебя, видать, девичья!.. Вот и меня Бог спас: угодило – да в глаз. Не знаю, что бы было, если б – в рыло!.. Понимать надо – праздник ведь на носу! А я на любой музыке бацаю, притом – с лёту!.. Хошь – на гармошке, хошь – на гитаре, хошь – на балалайке!.. Видно, тоже Бог дал… Вот Сергей Палыч и выпросил меня у «кума»… (Поёт).
«Мы на лодочке катались над широкою Невой,
Не гребли, а целовались, не качай, брат, головой!..»
Входит начальник КВЧ – С е р г е й П а л ы ч.
С ним – молодая красивая женщина, благородного вида, но в «казённом» зековском бушлате.
При виде её все присутствующие невольно встают.
С е р г е й П а л ы ч («Синьору»). Хватит балаганить, Григорий: надо к концерту готовиться!.. Вот – познакомьтесь!.. Татьяну Ивановну к нам перевели – из Каргополя, и я её сразу у начальства выпросил… Заслуженная артистка Республики… Помните, кино в прошлом месяце показывали – «Майская ночь»? С нею – в главной роли… Ну, давайте – знакомьтесь!..
Все «культбригадники», окружив Е р ш о в у, стесняясь и вразнобой говорят:
– Очень рады познакомиться! – Присоединяйтесь к нам! – Для нас – это просто подарок судьбы!..
С е р г е й П а л ы ч. Ну – познакомились? Теперь – к делу. Начнём с политинформации. Сегодня у нас – громкая коллективная читка газеты политотдела лагеря – «К трудовой жизни». Свежий номер…
«С и н ь о р». А – «козья газета»?.. Ну и что там новенького сообщают?..
Е р ш о в а (У л ь я н е). А почему вдруг – «козья»?..
У л ь я н а. Да мужики её так прозвали: годится, мол, лучше всего на то, чтоб цигарки из неё крутить – «козьи ножки»…
Е р ш о в а. Понятно…
С е р г е й П а л ы ч. Вот – очень полезная и поучительная информация. Автор – кандидат медицинских наук Гальмбах…
Е р ш о в а (вновь – У л ь я н е). Из немцев, что ли?..
У л ь я н а. Да, из Поволжья – выселенные… Их тут много… Бывшие «трудармейцы», а сейчас – «спецпоселенцы»… В общем, те же зеки, только как бы бесконвойные…
Е р ш о в а. Ну, это я знаю…
С е р г е й П а л ы ч. Статья называется «О вреде членовредительства». (П е т р у). Читай! Я там подчеркнул – что надо…
П ё т р (читает). «…В хирургическое отделение центральной больницы доставлен производственник Матросов. У него в грудной клетке оказался обломок ножа, проникший в лёгкое. Спрашивается, кто же тот преступник, который ударил в грудь ножом Матросова, подвергнув его жизнь смертельной опасности? Этот человек – сам Матросов. Невероятно, но факт… Что же заставляет Матросова и ему подобных причинять себе увечья, вызывать различные расстройства в организме, симулировать болезни? Это – не что иное, как только моральное падение, паразитическое отношение к общественному труду, стремление прожить за счёт других, отсидеться за спиной честных тружеников… Немало зарегистрировано случаев умышленных порубов пальцев, кистей… Известны и более печальные факты. Например, в нашу больницу прибыл Крючков – с проволочным якорем, застрявшим в глотке и вызвавшим тяжёлый воспалительный процесс, от которого он умер, несмотря на то, что якорь был удалён… Значительный вред здоровью приносит употребление наркотических и возбуждающих средств, «чифиря»… Немало жизней уносит неумеренное употребление алкоголя… Много несчастных случаев происходит от острого отравления спиртными суррогатами – одеколоном и растворителями… Приведённых примеров достаточно для того, чтобы увидеть, как тяжелы бывают последствия различных видов членовредительства, употребления наркотических и возбуждающих средств…».
С е р г е й П а л ы ч. Ну – достаточно с этим… Всем понятно?.. То-то же… («С и н ь о р у). Особенно, Гриша, это тебя касается…
«С и н ь о р». Да что всё – Гриша, Гриша?! Я, можно сказать, с «воли» в завязке… Ну – угостят иногда… Добрые люди…
С е р г е й П а л ы ч. Ага! И так угостят, что ты в последний раз чуть концерт не сорвал: двух слов связать не мог…
«С и н ь о р». Но ведь спеть-то смог? Смог! И «на бис» – прошу не забывать!..
Н и к о л а й. А я, между прочим, знаю лично этого Гольмбаха: встречался с ним на «больничке» – он мне там грыжу выправлял… И вот однажды ночью туда привезли с «севера» какого-то «зверя» (ну – кавказца), по-моему, грузина. Он был мёртв фактически – с топором в голове… Гольбах в ту ночь был дежурным врачом… И появилась у него какая-то надобность зайти в больничный морг – тот самый «зверь» уже там оказался… А тут он, Гольбах, и обнаружил, что этот самый «зверь»-то – ещё живой!..
У л ь я н а. Фу ты – страсти Господни!..
Н и к о л а й. Ага! Ну, тут Гольбах срочно созвонился с начальником больницы – тот жил за зоной, попросил разрешения прооперировать этого «полуживого-полумёртвого» – и к утру вынул у него из головы топор… Затем очистил череп – от костных осколков, мозговых ошмётков… Коих, между прочим, удалил где-то, как говорили, грамм двести…
«С и н ь о р». Почти «чекушку»!..
Н и к о л а й. Ага… А самое-то удивительное, что у этого «зверя-счастливчика», выходца с «того света», ни одного органа не парализовало… Я своими глазами видел его после операции – к нему водили как на экскурсию в музей…
«С и н ь о р». И как он?
Н и к о л а й. Ну, мужик лет под тридцать, через голову, сзади, точно посередине, – огромный шрам, но уже без повязки и почти полностью заживший… Только из одной небольшой ранки, как из тюбика пасты зубной, выжимается какое-то бело-белое вещество… Разговаривает мужик, смеётся, ходит по палате… Хотите – верьте, хотите – нет!..
П ё т р. Да чего уж там: «есть многое на свете, друг Горацио, что недоступно нашим мудрецам!..»
С е р г е й П а л ы ч. Ну – всё… Всё! Идём дальше… Тут у нас материал по женской части… Так что, Ульяна, – твоя очередь…
У л ь я н а (читает). Название: «Беседы врача. Губительный порок». Автор – врач Дербенёва. Некто… Не наша, видать…
«С и н ь о р». О, «пороки»?.. Это нас интересует… И очень даже!..
У л ь я н а. Ох, и бесстыжий же ты, Гриша!..
«С и н ь о р». Да ты читай-читай – пока начальство доверяет!..
У л ь я н а (продолжая чтение). «…В наших подразделениях женщинам созданы все условия для плодотворного труда, учёбы и удовлетворения своих духовных потребностей… Большинство женщин всю свою энергию направляют на высокопроизводительный труд и активное участие в общественной жизни подразделения… Но некоторые, всецело не включившись в трудовые процессы и культурно-массовую работу, находят себе «утешение» в праздном безделии, растрачивают свою энергию по мелочам. Они постепенно скатываются на путь губительного порока – однополого влечения, извращённого чувства «любви» женщины к женщине. Этот омерзительный пережиток проклятого прошлого, как зараза, ещё бытует среди отсталой части наших женщин»…
В аудитории – смешки, двусмысленные переглядывания-перемигивания, покашливания.
У л ь я н а (с отвращением отбрасывая газету). Тьфу ты – гадость какая! Не хочу больше – пусть кто-нибудь другой это читает!..
С е р г е й П а л ы ч. Ну, ладно-ладно: для нашего лагпункта это, вроде, и не так актуально… Хотя у соседей, особенно в «женских» зонах – с этим прямо беда!.. А теперь – «на закуску» – местная сенсация!.. Сам читать буду!.. Итак, прошу внимания: «Схватка с медведями»… (Читает). «…На днях на объекте работы подразделения, где начальником Петросянц…» (Отрываясь от газеты). Это – неподалёку от нас: на северо-запад… (Продолжая чтение). «…Где начальником Петросянц, произошёл интересный случай – схватка четверых производственников-лесорубов с медведями… Не имея никакого оружия, лесорубы в короткой схватке на лесосеке подняли из берлоги и уничтожили топорами сразу троих медведей… Схватка лесорубов с медведями длилась всего 5-6 минут… Никто из людей не пострадал… Приказом начальника подразделения, за проявленную смелость и находчивость при уничтожении семейства хищников, лесорубам объявлена благодарность…».
Н и к о л а й. Да – дела!.. Видно, этих мужиков просто Бог поцеловал!..
