«По голгофским русским пригоркам» – сборник статей и литературоведческих эссе. Первая часть посвящена русским писателям: протопопу Аввакуму, П. И. Мельникову (Андрею Печерскому), Л. Н. Толстому, Н. А. Клюеву, Вс. Н. Иванову, К. Д. Воробьёву, В. Г. Распутину. Вторая – зарубежным классикам (единственным исключением стал завершающий очерк о венгерском художнике Тивадаре Чонтвари). В жанровом отношении вторая часть книги стоит по соседству с дорожным очерком, соответствуя в то же время критериям эссеистики, когда необходимо выразить индивидуальные впечатления по конкретному поводу, не претендующие на исчерпывающую трактовку. Характерной особенностью всего сборника является синтез различных жанров: публицистика на литературном материале, литературная критика, эссе, включение документального исторического материала.
Оглавление
Виктор Боченков. По голгофским русским пригоркам. Статьи о писателях
Часть первая. Статьи о русских писателях
Мятежный пастырь, книжник дикий. Протопоп Аввакум и русская современность
Русский Гомер. Десять сокровищ Павла Мельникова (Андрея Печерского)
Кто напишет Суздальский патерик? Об участии Льва Толстого в освобождении старообрядческих узников из тюрьмы Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря с семью постскриптумами
«По голгофским русским пригоркам…» Заметки на полях биографии Николая Клюева
1
2
3
К «мысли мужицкой» «Чёрных людей» О двух неизвестных письмах Всеволода Никаноровича Иванова
Мужество быть одиноким. Константин Воробьёв и его правда о человеке
«Что это было, терпение наше?» Сложный вопрос Валентина Распутина
Часть вторая. ДИПТИХИ
Чешский диптих
1. Идущий за миражом
2. «Собирала сказки, как цветочки»
Люксембургский диптих
I. Следом за Гёте
II. «Моя вспашка – грубая человеческая нива…»
Венгерский диптих
I. Глядящий в небо
II. «…И тысяча лет, как один день»
Отрывок из книги
Перевернув последнюю страницу книги Юрия Селезнёва «В мире Достоевского», обнаруживаю не совсем обычное соседство: протопоп Аввакум и автор «Братьев Карамазовых» сопоставляются, когда заходит речь о самых последних днях человека. Описание предсмертных минут не такая уж редкая вещь для литературы – художественной ли, мемуарной, документальной… Но филолог хочет передать это предельно достоверно. Ему требуется «другой пророк» (так он отзывается об Аввакуме), едва ли не единственный, которому дано было пройти через ещё большие страдания, чем Достоевскому.
Оставаясь до последнего предела верным себе, Аввакум обретал особое право свидетельствовать. «Он умирал не однажды, и только нечеловеческая сила духа, таившаяся в его тщедушном теле, возвращала его к жизни». Дальше следует прозрение из его «Жития…»: «Бог вместил в меня небо, и землю, и всю тварь… Так добро мне на земле лежати и светом одеянну и небом прикрыту быти; небо моё, земля моя, свет мой». Раз оба человека с одинаковой болью выстрадали право на слово, стало быть, и перед смертью должны ощущать и пережить одну и ту же сопричастность собственной судьбы к неизмеримым вселенским пространствам, которые их не отторгают. Так эта тайна – страдания и его смысла – совмещает вроде бы несовместимое. Двух столетий, разделяющих этих людей, будто не бывало. Пророки живут вне времени.
.....
«Городок» обрёл сакральное значение.
Люди продолжали сюда идти. Не памятник притягивал их, но само это место, освященное страданием праведников.
