Читать книгу Былое сквозь думы. Книга 2 - Виктор Евгеньевич Рябинин - Страница 1

ВИКТОР РЯБИНИН

БЫЛОЕ СКВОЗЬ ДУМЫ

КНИГА 2

ГАЛОПОМ ПО ЕВРОПАМ

«КОГДА СМЕЁШЬСЯ НАД ЛЮДЬМИ, НА НИХ НЕ СЕРДИШЬСЯ"

УИЛЬЯМ СОМЕРСЕТ МОЭМ

ВВЕДЕНИЕ

Не куда, а во что! Именно во что! Уверенно смею вас в этом заверить на старости прожитых под гнётом мудрости лет. Перечитав наброски воспоминаний о флоре, фауне и годах сумбурной жизни в Азии и Африке, невольно, но самостоятельно приходишь к выводу, что у пишущего сии строки просветителя младой поросли не всё ещё потеряно в смысле здравого ума и твёрдой памяти. Поэтому автор данного мемуара решил продолжить своё бытописание о просторах Европы, опираясь на собственную память и беглые дневниковые записи во дни былого досуга и меланхолии. Однако, следует заметить, что минуют многие лета, прежде чем ваш летописец сподобится опубликовать весь собранный достоверный материал для всеобщего обозрения и кропотливого изучения специалистами исторических фактов. А до той поры русскоязычная супруга, твёрдой рукой установившая дозволенные рамки восприятия кем бы то ни было буйного прошлого мемуариста, всячески чинила препятствия потоку воспоминаний о достигнутом половом прогрессе во Франции и собственном быту. И лишь несомненные успехи демократии в штатах Северной Америки, победа гендерного равенства в тех же краях, а также внушающая доверие благородная седина летописца, вселили в супругу положительный взгляд на литературное творчество богоданного мужа. Но только при условии сохранения её женской чести не только на бумаге, а даже и в помыслах. Лишь тогда на чердаке дома ею был оборудован авторский кабинет, где ваш скромный слуга смог наконец-то остаться один на один с острым пером и стопкой белой бумаги. И если бы не зять Стивен и сосед Билли, проникающие инкогнито в творческую юдоль, эти интимные записки увидели бы свет значительно ранее теперешнего срока. К тому же, считая свободный полёт мысли и уединённое творчество блажью и пустым проведением времени вдали от присмотра и хозяйственных дел, жена Палашка продолжала диктовать жёсткие условия бытия даже находясь вдали от своей исторической родины (о Пелагеи, как о надуманном женском феномене равноправия и неуёмном фантомасе неповиновения, будет много чего интересного рассказано в последующих главах).

Однако, как бы там ни было, но наши европейские треволнения и приключения всё же были благополучно зафиксированы на бумаге и теперь безо всяких препон могут служить любому грамотному человеку лучом света путеводной звезды в тёмном царстве жития и неверия в собственные силы. А одновременно, вышеозначенному самодеятельному писателю подспудно втемяшить навыки заумного и витиеватого общения с себе подобными в любой приемлемой компании, включая зятя, соседа и виски с содовой. С душевным трепетом и телесным томлением приступает ваш покорный литературный путешественник во времени к связному рассказу о собственной жизни и сопровождающих её эксцессах на всех континентах, исключая Австралию и Антарктиду, чтобы в будущем представить всё написанное, как единое целое. Да поможет нам в этом досужее Провидение и собственная голова на плечах, не считая грамотных подсказок друзей и критики обильной на язык Пелагеи!

ЧАСТЬ 1

ФРАНЦУЗСКИЙ УГАР

ГЛАВА 1

ДОЛГОЖДАННАЯ ПРИСТАНЬ

Европа. Весна. Какое же неописуемое счастье ступить сухопутному человеку на твёрдую землю и иметь возможность прогуляться не по загону палубы, а в любую сторону, созерцая по пути не волны, а всё новые и новые лица вместо опостылевших до рези в глазах обветренных мордоворотов моряков! Понятное дело, при военных действиях или в условиях старательских работ, разглядывать каждого встречного-поперечного не с руки. Там лишь бы первым кого на опережении подстрелить, либо успеть в авангарде добраться до кимберлитовой трубки. А на воле загляденье, то господин незнакомый навстречу попадается, но не вовремя, так как мы с Дени ещё ни к романтическим приключениям, ни к другой кулачной потехе не готовы, то дамы посреди улицы на тебя накатят. Одна прямо резвым поджарым скакуном впечатывает ноги в мостовую, словно осердясь на белый свет, зато у другой хоть ножки и ровными столбиками от чугунной ограды, но на них такой абажур, что запросто столик на две персоны прикрыть смог бы. Но ведь какое загляденье для сурового мужского взгляда, истосковавшегося по прекрасному. А в целом, улицами гордо шествуют опрятные дамы и девицы в собственном соку, но мимо. Пока мимо. Ведь человеку свойственно надеяться на лучшее. Да что тут беспредметно рассуждать о женском половом вопросе, когда впереди Марсель, а за ним вся обитаемая Франция.

Но вот что можно сказать о незнакомом городе? Очень многое, а если приврать, то и того больше. Но нам ли опускаться до лжесвидетельств, и не ведая о чём говорить и что творить при нашем-то кругозоре путешественников? Поэтому будем живописать по возможности правдиво и доходчиво, не сбивая читателя с географических понятий и социальных устоев среды обитания.

Марсель город как город и крупный порт в департаменте, как сейчас помню, с очень трудным названием. Ничего не скажешь, умный город, раз ещё в средние века обзавёлся университетом. Да что там школы и пристани. Марсель славится во всём мире своей марсельезой! И пока в нём не поживёшь, вовек не узнаешь, что это песня Великой французской революции, которую судя по моим путаным запискам сочинил аж в тысяча семьсот каком-то году не заботясь о последствиях Клод Жозеф Руже де Лиль. Мы её сейчас петь не будем со вставанием из-за столов, потому как к весёлому времяпровождению она не подходит. Да ни к чему и не подходит кроме революций. Вот тогда она к месту во всём своём боевом задоре. А как иначе? Ведь революция, как и песня этого Руже – святое дело для тех, кто её устраивает. И в ней главное – это задорной песней или громовым лозунгом направить народ на стихийный разгул и личным примером показать путь к власти и прочим благам. Конечно, массам тоже достаётся, но, как правило, на орехи. Это вождям бремя диктатуры в желаниях и высокий полёт над людскими стадами. И вроде как из-за облаков, побратавшись с херувимами и прочими бесноватыми наставниками, с суровой справедливостью собственной выделки легко и изящно руками водить над головами соплеменников, карая и милуя, милуя и карая. И всё это непременно под громкую песню. Под марсельезу или похожую на неё музыкальную удаль с утра до вечера, пока новоявленные небожители не хряснутся затылком о земную твердь или лицевой частью в грязь. Правда, это происходит в отдалённом будущем, а людской памятью хранится ещё долее.

А так – Марсель и есть Марсель. Взять Калькутту, то там неприкасаемые и другие особенности европейской колонизации. А здесь все с виду равны. Никто ни в чью сторону публично не плюётся, а если, как я заметил, и презирают один другого, то цивилизованно без немедленного кровопускания. Одним словом, видимая благодать господня и приемлемая людская общага для всех умеренно довольных жизнью. Или как сказал один из древних любвеобильных макаронников: «Покорись судьбе, и она поведёт тебя, будешь сопротивляться, она тебя потащит.»

Вот так и ступили мы на берег прямо в городе славных традиций, к которым нас приобщал ещё в пути капитан клипера «Рваная рубаха» Анри Дюбуа. После всех африканских злоключений хотелось дышать воздухом сухопутной свободы полной грудью и петь марсельезу, которую пока не знали. И мы с Дени весело и в ногу зашагали по улицам прекрасного города Марселя. Однако с непривычки скоро утомились и присели на первую же попавшуюся скамейку в конце бульвара Сен-Гласьер. А мимо праздно струились мадам и месье, а всего более одинокие или попарно фланирующие французские легкокрылые мадемуазели. И моё сердце, да что там сердце!– вся горячая душа старого вояки трепетала флагштоком на ветру, а в голове теснились воспоминания о бурском лазарете и незабвенной милой Аньес. В глазах мутилось, горячее сердцебиение слышалось на весь бульвар, и я немедля обратился к бывшему тореро, надеясь на его испанскую горячность:

–Дени,– сказал я в глубокой якобы задумчивости, – Дени, а не подыскать ли нам какой-либо уютный притон для утех и отдохновения со свободными об эту пору дамами? Ведь нам есть что показать, а тем более рассказать женской половине этого населённого пункта, говоря армейским языком. Про окопы, посвист пуль, фланговые атаки и…

–Дик, – довольно грубо перебил меня Торнадо, – ты опять не вовремя и не к месту задумал посягательство на честь французских дам, возможно, даже публичных. Ведь мы не освоились, не знаем местных обычаев и нравов, а что важнее, так это возможностей здешних женщин. И я тебе сажу по-простому и по-дружески – не парь мне раньше времени мозги. Лучше заглянем в какой-нибудь кабак и пропустим по стакану бордо для укрепления тела и духа.

На это предложение я немедленно согласился.

–Конечно пропустим, мой дорогой друг,– я уже начал воодушевляться предчувствием.– А что до уклада жизни, то мне ещё при первой отсидке один старый галл, прививший азы французского наречия, прояснил порядки здешних домов терпимости законом. А поэтому стесняться…

–Мистер Дик,– официально перебил меня бывший циркач.– Упрямо говорю тебе – мы ещё успеем пройти полный курс практической венерологии и отведать знаменитой французской кухни и её кухарок. А сейчас,– смягчил он тон,– заскочим в ближайший подвальчик, где за бутылкой вина что-либо спланируем и проведём ревизию наших скудных капиталов.

Это было очень разумно и вселяло надежду, что наш тандем не успокоится на достигнутом в этой забегаловке. Мы покинули не насиженную ещё скамью и, пройдя по улице Мансо с десяток ярдов, наткнулись на желанное заведение. Правда не в подвале, а прямо на улице со столиками под зонтами.

Мы благородно расположились подальше от посторонних глаз и, подозвав гарсона, заказали кой-чего перекусить, а чтоб в дальнейшем не отвлекаться от приватной беседы, сразу по бутылке доброго французского вина, особо не интересуясь выдержкой, но спросив о крепости напитка. Когда же стол был накрыт и мы ополовинили свою стеклотару, закусив какой-то морской сволочью, Дени изрёк:

–Ну и что будем делать?

–Как что? Ведь сам предлагал пересчитать капитал и процветать далее, наслаждаясь прелестями дам и мирной жизни.

–Сейчас и пересчитаем, – немедля согласился Дени, зная, что со мной в принципиальных вопросах спорить бесполезно, как и в остальных тоже.

Стали считать. Камни сложились быстро и по нашим прикидкам их хватило бы на месяц скромной жизни при скудном пропитании и без загулов. А вот франки, что нам дал добрейший капитан Анри за один такой же камушек по курсу им же самим и придуманном, я считать отказался, так как за время военного лихолетья успел подзабыть не только основы строгого счёта, а также и грамотного письма. Но Дени сказал, что расплатиться за обед хватит с лихвой и я с радостью ему поверил, ибо верить было больше некому.

Выпив по второй бутылке уже лёгонького вина, мы начали рассчитываться с официантом и я щедро пообещал ему на чай, если он подскажет нам местечко, где можно снять удобную квартирку для двух приличных джентльменов. Оказалось, что в этом заведении и комнаты сдаются, да ещё с полным пансионом. То есть со жратвой и обслугой в виде горничной, однако без права привода гулящих особ под эту крышу. Мы, не особо переча, согласились, и, ударив по такому случаю по рукам уже с хозяином этого милого ресторанчика ещё не старым месье Луи Пердье, быстро заселились в комнатёнке на втором этаже, не особо обращая на спартанскую меблировку, так как не военную палатку и выбирали. Когда хозяин собрался было нас покинуть, Торнадо предложил ему парочку алмазов в счёт уплаты за проживание и просто за франки для наших карманных расходов. Месье живо согласился их купить и с этой поры стал смотреть на нас не столь угрюмо. А когда я от всей души посоветовал месье Луи взять у меня на выбор несколько уроков американского кулачного боя или индийской боевой йоги, француз словно испарился из нашей каморки. Вот так в одночасье мы добились почёта и уважения обслуживающего нас персонала.

Посчитав половину первого дня проведённой удачно и с пользой, мы завалились по своим кроватям вздремнуть до вечерней зари. Я хотел было отметить новоселье, но Дени заявил, что надо поберечь силы для ночи, если и далее всё пойдёт столь удачно. На том и сошлись…

***

Кто не просыпался в незнакомой обстановке после удачных мероприятий свершённых ещё в начале дня? Сначала дикое изумление, затем просто изумление, а напоследок и груз воспоминаний, хотя и выпито было всего ни с чего по предварительным прикидкам.

–Дени, а мы где?– спросил я друга сухим и ломким голосом, который маячил в серой мгле оконного проёма.

–Где, где! В…– и он резко и точно назвал всем знакомый с детства адрес.

Далее друг популярно и доходчиво объяснил мне положение вещей на сегодняшний день по отношению ко вчерашнему, взяв с меня твёрдое слово более никогда не вызывать обслугу с бутылками без его на то согласия. А так как я сходу согласился всем своим обезвоженным организмом, он позволил мне подкрепиться тем, что оставалось на столе. Оставалось не густо, но мне вполне хватило. Результата долго ждать не пришлось, а ожив, я уже бодро и разумно спросил:

–Дружище, а каковы наши планы на вечер?

Дени посмотрел на меня с тоской, но всё же просветил:

–Раз оплатили с пьяной дури номера через нашего домовладельца, то скоро пойдём на улицу Мадлен в заведение мадам Горизонталь под скромным названием «Мулин муж».

С меня сразу слетел весь хмель, я внутренне подтянулся и уже свежим голосом сказал:

–Совершенно верно, друг мой! А я уже было засомневался – помнишь ли ты о намеченном визите и…

–Всё, кончай словоблудие,– грубовато оборвал меня бывший охотник на слонов,– давай, приводи себя в порядок и будем выдвигаться к намеченному объекту.

Не прошло и часа, как мы уже подлетали к весёлому заведению на улице Мадлен. Но лучше бы нам век не видать этого публичного вертепа вместе с мадам Горизонталь и её цыпочками!

Глава 2

ПУБЛИЧНОСТЬ

Публичные дома всяческой терпимости – это величайшее достижение человеческой цивилизации. В современном мире они всецело заменяют вместе взятые библиотеки, театры оперы с балетом, обсерватории и краеведческие музеи. Не напрасно многие сотни лет лучшие мужские умы бились и бьются над сложнейшей задачей узаконенной купли-продажи блудодейства в специально для этой славной цели отведённых местах. Долгие и тёмные многолетия человек одиноко блуждал в грехах сладострастия, впадая в ересь собственного рукоблудства, пока в конце концов милостыню творящий святой Мартын не надоумил первопроходцев полового свободомыслия, что устья телесных чертогов дам можно добиваться не только через завоевание сердца, но и просто за какой-то выгодный продукт или звонкую монету. И всё это без душевного надрыва, слезливых потоков неверности и с тоски жарких обещаний любви до гробовой доски. А уже когда появились первые специально крытые постройки, как лупанарии в Древнем Риме и иже с ними убежища, то это явилось первым широким шагом в сторону процветания европейского человечества в условиях моногамии. Ибо тот же час явилась возможность планирования утоления желаний, а так же возможность контроля за пакостливыми дарами богини Венеры. И с той самой поры расцвета самосознания каждый свободный гражданин, а тем более связанный узами Гименея, стал практически способен даже безлунной ночью высечь своим ретивым огнивом искру сладострастия и осветить ею тёмную дорогу до родного очага. Однако, как это ни прискорбно, но не во всех концах света этот процесс узаконен, хотя и остаётся любимым, но тайным развлечением всякого здравомыслящего человека. И тогда рушатся семьи, полнятся лазареты самыми нетерпеливыми, скудеет казна без соблазнительного налога на движимость, а власть предержащие в ослеплении аскетизма евнухов мысленно поступают подобно тирану Падуи Франческо Второму, который изобрёл пояс целомудрия и впервые напялил его на свою жёнушку. Мол, ни себе, ни людям! А ведь испытай тиран на себе этот механизм, походи раскорякой всю ближайшую семилетнюю войну, исхитрись справить хоть одну из собственных крайних нужд, то вряд ли стал так усердствовать с железом и кожей! Небось придумал бы что посподручнее, вроде лёгкой кованой кольчужки свободного покроя. Хотя с другой стороны, дамам доверяй не доверяй, но всё равно будут жить по принципу – пусть сдохнут все, кто нас не хочет! И что не менее прискорбно – растёт численность как дипломированных, так и подпольных абортмахеров. И стекаются к ним обделённые присмотром женщины в надежде избавления от нежеланного плода, а ведь ещё один древний римлянин говаривал, что абортниц надо казнить, так как они воруют солдат. Но ведь женщина тоже по-человечески на что-то надеется и чего-то постоянно хочет.

Вот и нам с Торнадо всегда хочется перекинуться парой-тройкой тёплых слов с молоденькой женщиной, расспросить её о погоде, здоровье тётушек и семейном положении сестёр и братьев. Иначе за каким чёртом мы попёрлись к мадам Горизонталь и её райским птичкам, которых ещё не видели и не слышали, так как пока ещё стояли на высоком пороге двухэтажного здания под вывеской «Мулин муж».

***

Заведение встретило нас приветливым шумом подвыпивших посетителей. Распорядитель, (или как там его?), осведомившись о цели визита и проверив по спискам дорогих гостей, уважительно провёл нас за один из столиков на четыре персоны, велев немного обождать. Мы охотно согласились, ибо следовало, как перед боем, провести рекогносцировку и внимательно оглядеться, чтобы потом не попасть в какой-нибудь просак, то есть, как говаривали в старину, со всего разгона да промеж двух отхожих мест дамы.

Итак, парадный зал, куда нас любезно провели, был довольно мил и уютен, утопая в полутьме стеариновых свечей. Стены обиты розовым бархатом, на полу ворсистые ковры восточного исполнения, а на них до десятка или чуть более столиков под белоснежными льняными скатертями и на таких расстояниях друг от друга, что вполне позволяли вести приватные беседы. В противоположной стороне от входа была скромная дверь неясного пока назначения, а в глубине зала располагалась под красной ковровой дорожкой лестница, ведущая на второй этаж. Вот, собственно, и вся диспозиция нижнего обозреваемого этажа этого скромного заведения, без лепнины на потолке и витражей на окнах. Не считая нашего, были заняты всего два столика, то есть или мы рано припёрлись, или у публики это злачное место не больно-то и котировалось. Тем не менее, приходилось терпеливо ждать и разглядывать соседей. За одним из столов сидели два строгого вида джентльмена с сединой на висках, одетые как на приём к королеве, и две дамы, раздетые как перед помывкой в римских термах. Проще говоря, на них были накидки в виде туник, но столь прозрачные, что не скрывали очарования их налитых бюстов. А вот нижних дамских соблазнов я, как ни вертелся, рассмотреть не мог. Не лезть же под стол в самом начале вечера. Правда, я и так, якобы уронив сигару, любопытства ради пытался заглянуть под чужой столик, словно под юбку, но тщетно. Помешали скатерть и Торнадо.

–Уймись, Дик!– зашипел он коброй.– Неудобно перед обществом. Ведёшь себя как дитё, никогда не видевшее места своего рождения.

–Соскучился,– скромно отозвался я, не вступая в пререкания с нашим идальго.

За вторым столом было веселее. Там тоже сидели два мужика явного мореходного вида в рубахах навыпуск и с яркими нашейными платками. У одного, что постарше, в ухе болталась массивная металлическая серьга, а на пальце левой руки перстень с печаткой всё из того же металла. Дамы им соответствовали своим разбитным видом и отсутствием женской скромности. Они поминутно хохотали, хлопали себя и мужиков по ляжкам и задирали обслуживающий персонал, который, впрочем, не обращал на них никакого внимания. Одеты они были в короткие юбчонки. И это всё! Не знаю как снизу, но сверх этого не было более ничего. И мне приходилось довольствоваться малым, то есть почти тайным, но горящим взором созерцать, как при любом изменении позы, их вторичные отличительные признаки, словно бурдюки наполненные сладким вином или водопойные кожаные фляги, подпрыгивали, весело раскачивались из стороны в сторону и вообще, как сумасшедшие, пьяно веселились на молодой груди. Кто понимает, зрелище было не для слабонервных, а тем более ветеранов войны. Даже сдержанный Дени не стал делать мне замечаний, а сам заёрзал на стуле, проследив направление моего взгляда.

На столиках у обеих компаний были бутылки вина и вазы с фруктами. И хотя чувствовалось, что застолье длится уже давно, никаких свиных ножек и телячьих отбивных на закуску не было. И это правильно! Незачем отягощать брюхо перед давно желанной разрядкой. Успеем и дома до отвала почревоугодничать. Только промелькнула эта мысль, как вслед за ней мозг мгновенно обожгла тревога за будущее.

–Дени,– в волнении зашелестел я пересохшими губами,– а сколько у нас в запасе времени? Не придётся ли любоваться весь вечер чужим счастьем, а потом сматывать удочки, так и не насадив червячка на крючок?– в смятении, как вы помните, я всегда выражался витиевато.

–Не придётся,– вальяжно ответил Торнадо,– для нас месье Луи оплатил абонемент до утра.

–В качестве подарка за всё хорошее?– глупо вырвалось у меня.

И хоть друг ничего не ответил, покачав скорбно головой, у меня отлегло от сердца, и я уже со спокойствием во членах стал привыкать к здешней разнузданной и похотливой обстановке, напрочь забыв окопы под Ледисмитом и алмазные копи Олд-де-Бирса.

***

—Что будете заказывать, господа?– спросил вдруг возникший ниоткуда возле моего левого плеча человек.

–А надо?– встрял я и опять встретил ту же скорбь в глазах у друга. Поэтому в дальнейшие переговоры не вступал, решив в этот вечер вести себя замкнуто и скромно.

А Торнадо, не долго думая, перечислил официанту всё питьё и яства, что видел на соседних столах. Вышло очень убедительно и с размахом, то есть в двойном варианте. Дени знал, что делал, так как всею нашей казной заведовал он, не то что не доверяя мне, а просто побаиваясь широты моей армейской натуры. Я ему не препятствовал, зная за собой грешок невоздержанности не только к виски.

Не успел я раскурить новую сигару, как наш стол уже ломился от заказанного. Бокалы лучились первозданной чистотой, два блюда с фруктами заняли всю почти площадь столика, а четыре бутылки превосходного вина, если судить по налёту пыли на них, словно часовые стояли обочь.

–Сейчас подойдёт хозяйка,– сообщил подавальщик и удалился как раз в ту вторую дверь против входа, видимо на кухню или в другие какие складские помещения.

И эта дверь тот час же отворилась, и на нас начала надвигаться женщина в строгом платье, но не строгих форм, с печатью усталости от прежних бурных лет на челе. Для меня она была полновата и старовата, но предложи её же где-нибудь в дебрях чёрной Африки, я бы вряд ли отказался, даже скрепив сердце.

–Я рада приветствовать вас, господа, под крышей нашего гостеприимного дома,– проворковала она голосом мелодичным и вкрадчивым.– Всё ли вас устраивает и нет ли претензий?

– Приём достоин всяческих похвал,– галантно отозвался Дени и умолк, видимо, не зная как далее вести светскую беседу.

Хоть я и дал зарок стоического молчания, но всё же пришёл другу на помощь и как на светском рауте в каком-нибудь посольстве непринуждённо по-светски вопросил:

–А девки скоро будут?

–Воспитанницы вот-вот спустятся,– вроде как для одного Дени сказала хозяйка и указала на лестницу.– Как и было обговорено с месье Пердье, вам будет предъявлены четверо лучших представительниц нашей школы и воспитания. Выбрать следует двоих, а уж какой придерживаться программы и правил поведения подскажут уже сами избранницы. Ещё замечу, что в наших стенах не приветствуется учение маркиза де Сада.

–А чего двоих-то?– вновь вырвалось у меня.– Подойдут четверо, так всех без обид и оприходуем!

–Нет, мы не будем менять условия договора,– надменно посмотрев на меня, со сталью в голосе отчеканила эта строгая женщина.

–Дорогая мадам Горизонталь,– полез пришедший в себя Дени,– мой

друг несколько огрубел на полях сражений, а в мирном быту это просто агнец божий,– тут же соврал он.

–О, да!– отозвалась блюстительница порядка и одарила Торнадо улыбкой.– Войны часто доводят до скотского состояния не крепкого разумом человека, но будем надеяться, что в нашем случае дело поправимо и ваш друг скоро отогреет душу и снимет нервическое напряжение в нежных объятиях прекрасной дамы,– и тут она подленько хихикнула в мою сторону.– Но не буду более мешать, смея надеяться, что вам у нас настолько понравится, что вы не забудете сюда дорогу до конца своих дней,– и она важно удалилась под моё довольно громкое бурчание:

–Если весь твой товар, старая сводня, такой же затхлости как и ты, то не только забудем сюда дорогу, но и другим закажем. Кстати, Дени, а что она имела ввиду под концом наших дней?

–Это аллегория,– непонятно сказал умный Торнадо, но далее мысль не развил, так как пришло время демонстрации живого товара.

Действительно, по лестнице величаво, словно под венец в синагоге, сходили четыре особы противоположного нам пола. Может с телесной голодухи, может в противовес хозяйке, а может так и было на самом деле, но показались мне девушки верхом физического совершенства и небесной красоты, а главное – все как на подбор белой расы. Сравнительно молоденькие, разного калибра и расцветок, они так восхитили меня, что при их приближении я вскочил как ужаленный в самый седалищный нерв, заодно вытряхнув друга Дени из-за стола, и почему-то стал представлять и себя, и испанца этим созданиям, чуть ли не кланяясь им в пояс. Зрелище было то ещё, так как за соседними столиками стих весёлый гам.

–Дени Торнадо,– указал я на своего спутника,– истинный кабальеро и владелец алмазных приисков, знатный путешественник и охотник на диких зверей Африки, даму сердца не имеет по случаю частых отлучек в первобытные места…

Я бы и дальше продолжил в том же духе, но почувствовав на своей ноге всю тяжесть сапога Дени, до времени умолк. Но не надолго, так как взялся за себя.

–Дик Блуд,– уверенно начал я,– герой англо-бурской войны и усмиритель сипаев Индии, траппер с берегов Онтарио и знаменитый скотовод с подошвы Скалистых Гор, борец за справедливость во всех концах Старого и Нового света, не женат по причине…

Тут я вновь почувствовал ощутимое присутствие чужого сапога на своей ноге и поэтому смолк. В ответ на мои песнопения отозвались и девочки. Миниатюрную беленькую звали Ашбель Данессан, более упитанную, но русую – Корделия Сикадо, нормального сложения, но уже рыженькую Паола Ливи, а совершенно правильно слаженную природой и отчаянно черноволосую – Катрин Лу. Вот так мы и перезнакомились без излишнего словославия с нашей стороны и ложного жеманства с другой. То есть сразу поверили в дружбу, взаимное доверие и общие интересы.

Глава 3

ПРЕЛЮДИЯ

Зачем человеку одежда? Каждый скажет, что для обогрева и сокрытия телес от постороннего нескромного глаза. Ну, может ещё для отличия мужчин от женщин на дальних расстояниях. А вот раньше, веков десять назад, как поведал мне один знакомый портной, не было никакой разнополой одежды. Все поголовно ходили в одинаковых накидках в виде плащей и халатов без пуговиц. И народ был очень доволен, так как не надо было следить за модой, выделяться из толпы богатой одеждой, а до голого тело и вовсе рукой подать. Хорошо было древнему человеку, с какого бока ни подойди – всё рядом, всё прощупывалось голой пятернёй без особых усилий. Жить бы так и далее в полной свободе от модного приговора. Так ведь нет! Какие-то умники ещё в тёмные средние века не только лишнее на себя напяливать взялись, так ещё и половой признак соблюдать в одежде. И появились у европейских мужиков штаны с гульфиком, а у длинноволосых платья под стать рыцарским латам. Всё в глухом варианте, всё затянуто и

зашнуровано так, что даже не всякий любовник, как честный человек правильной ориентации, порой решался подступиться к даме сердца, когда до ближайшего крестового похода оставалось менее суток. И такую неприступную амуницию диктовала слабому полу изуверская испанская мода. А как ослушаться? Ведь сразу на костёр с правом голоса до последней слезы. Правда, те же крестоносцы привозили в виде трофеев из восточных земель, где царили несколько другие нравы, завораживающие взор воздушные и полупрозрачные ткани. И они приглянулись европейским красавицам, но применялись лишь при постельной стадии любовных отношений, и лишь тогда дама чувствовала себя полноправным человеком без комплексов.

Так бы и топталось человечество на этом тупиковом пути развития, если бы не Франция и её Революция. Любой революционный всплеск, как заметили историки, приносит не только свободомыслие головам, но и раскрепощение телу. А как раскрепощаться в корсете и шнуровках? Дамских панталон, если правы археологи и модные летописцы, в ту пору ещё не было, да и необходимости их выдумывать не находилось. Ведь при таком обилии кринолинов, оборок и шлейфов ниже каблуков попробуй-ка снять какие-то рейтузы при острой облегчительной необходимости. Никогда не успеешь! С мокрым-то подолом какое уж блистание на придворных балах или в сельских хороводах? А уж задрать наспех юбки в укромном углу и не думай! Потому никаких защитных устройств от пыли и грязи женщины той поры на своих нижних закромах не имели, а зимой усердно тосковали у каминов или напяливали ещё большее количество тёплых юбок, сделаем попутно и мы своё смелое предположение.

Таким образом, Франция со своей ко времени Революцией принесла народу дружеского женского пола истинное освобождение от испанского гнёта, позволив шить платья посвободнее и полегче. Но ведь что произошло? Лишь дай волю любой представительнице женского пола, от пригоршкового возраста до предпоминальной поры, она будет заглядывать не другую половину людского лагеря. Одна, мол, я вам ещё покажу, другая – чёрт возьми не всё успела! Таким образом, она пытается соблазнить и склонить на свою сторону всё, что около неё отирается и имеет не только ноги, но и что-то между них, весьма отличительное от собственных соблазнительных богатств. Тогда-то дамы и начали избавляться от засилия одежд, оголяяся как сверху, так и снизу. Сверху-то без проблем получилось, а снизу не очень. Ветер помешал. Всякий сор наметал под короткие юбки, поэтому пришлось придумать лишние по сути дела трусы различного кроя. Ведь и до сей поры лучшие дамские умы бьются над решением животрепещущего вопроса, чтобы какую хитрость в одежонке придумать, да всё разом и показать, без особой утайки, но не во вред здоровью? Тут не имеется наличия обычной стандартной ситуации завлечения в свои сети простака. Здесь имеется в виду великая стратегическая идея вселенского соблазна. И такого, чтобы око видело, а зуб не доставал. Экое чувство превосходства и значимости переполнило бы выше краёв любое женское существо!

Так вот о платьях. Наши четыре воспитанницы, как обозвала их хозяйка, были в одинаковых глухих и ниже колена платьях с передниками посудомоек. Одежда хоть хорошая и прочная, но явно не для знакомства на благородных посиделках. Это сразу стало ясно, когда девушки подошли совсем близко и их можно было обозреть целиком, а не только по физиономиям.

–Дик,– подал голос оторопевший не менее моего Торнадо,– Дик, я не понимаю, как можно выбрать товар в упаковке, да ещё одинаково скорбного вида?

–Да, Дени,– глухо отозвался я,– мустанга перед покупкой и то десять раз ощупаешь, в зубы и под хвост заглянешь, а тут какой-то кукольный театр полуживых актёров!

–Месье,– первой откликнулась на это черноголовая Катрин, чем сразу привлекла моё внимание,– мы не обязаны сразу же раздеваться перед малознакомыми людьми. У нас приличный пансионат, и перед вами, если можно так выразиться, стандартное меню, из которого посетитель самостоятельно выбирает приглянувшееся ему блюдо.

–А можно два?– смекнув в чём дело, на всякий случай спросил я.

–От двух может случиться несварение,– пропищала блондинистая Ашбель, которую я бы не заказал и на третье, но не удержался от колкости:

–Таких как ты я и троих переварил бы.

Далее у меня с блондинкой завязался содержательный разговор на тему: «Сам дурак». Однако, нас прервали на полдороге.

–Не будем лаяться,– подала на диво грубый голос Корделия. – Решайтесь – или вы телитесь в конце концов, или мы прибиваемся к другому стойлу. Скоро посетитель косяком попрёт.

–Хорошо,– начал брать инициативу в свои руки Торнадо,– вы тогда отойдите в сторонку, а мы с другом перекинемся парой слов.

Неземные создания, поджав губки и хвосты отошли к лестнице, а мы с другом затеяли рыночный спор.

–Итак,– начал Дени,– давай траппер,– и он не к месту хохотнул,– выбирать по одной из этой квадриги. Я бы предпочёл что-нибудь миниатюрное и легкоуправляемое.

–Ну, ты и даёшь,– это уже я с возмущением,– если деньги платятся одинаковые и есть выбор, то товару должно быть как можно больше. Таков закон базара. Если поступать по-другому, то можно остаться без порток при сомнительном удовольствии.

–Без штанов мы так и так окажемся. Но неужели ты хочешь пристроиться к этому монстру?– и Дени кивком указал на брюнетку Лу.

Последнего слова я не знал, но на всякий случай обиделся за Катрин, а другу серьёзно сказал:

–Если ты нарываешься, то подраться успеем и дома, а сейчас я хочу провести нормальную ночь с полноценным человеком. Да, я выбираю чёрненькую Лу, несмотря на все твои бранные слова.

–Ладно, ладно,– стих Торнадо,– тогда мне достаётся малютка Ашбель. Пойдём и пригласим их к столу.

Я грустно посмотрел на Торнадо, и мы пошли огласить наше решение милым дамам.

Катрин встретила меня как родного брата, словно и не сомневалась в моём выборе. Она ещё издали начала улыбаться во всё своё широкое лицо, а когда я приблизился к ней, сказала:

–Дик, я была уверена в твоём правильном выборе, а в таком случае держись стойко, как французский легионер в плену у бедуинов, и ты не пожалеешь.

Я чуть было не расплодился словами восхищения, но мгновенно онемел, когда увидел к кому подошёл Дени. А подвалил он к рыженькой Паоле, забыв о желанной худосочности Ашбель, и, взяв избранницу за руку, вперился в неё затуманенным взором. Я было подумал, что он встретил дальнюю родственницу или старую знакомую по Мадриду. Однако всё разъяснилось, когда мы вдвоём шли к нашему столику, так как выбранные нами девушки упорхнули на второй этаж, чтобы привести себя в порядок и переодеться в рабочую одежду, как выразилась Паола, лукаво подмигнув Дени.

–Ах, Дик,– пел мне по пути друг.– Ах, Дик Блуд, пока я шёл к лестнице, то безумно влюбился в Паолу. До чего же прекрасна бывает не совсем падшая женщина! У меня даже слёзы умиления на глазах, – и он действительно шмыгнул носом.

–Друг мой,– трезво ответил я, не ожидавший от него такой сопливости,– это всё от грубого воздержания,– но заметив нездоровый блеск в глазах Торнадо, поспешно добавил: – Где ты здесь видишь падших? Если кто-то и падал, то не глубоко, а твоя девушка и вовсе похожа на выпускницу курсов благородных девиц перед первым в жизни балом с кавалерами из кадетских корпусов,– я всегда мог вселить правдоподобную надежду даже узникам концлагеря в Африке.– В целом, я одобряю твой выбор. Жаль только, что крупнее Катрин никого не было!

До этих слов, благодарно слушавший меня Торнадо, вдруг дико взглянул на меня, и мы пошли к нашему столу, где и расположились в безмолвном и нетерпеливом ожидании разве что чуда. И оно свершилось!

***

К нашему столику шли две женщины. Одна чёрная, другая рыжая.

–Этим-то чего надо?– риторически спросил я Торнадо.

–Возможно у этих незнакомок какие-то деловые предложения для нас. Кстати, кто они?– и Дени подозрительно посмотрел на меня.

Но не успел я откреститься от его подозрительности, как всё само собой прекрасно разрешилось. Когда девушки вплотную приблизились к нашему насиженному месту, я хоть и с трудом, но узнал в них мою Катрин и Паолу друга. Признаюсь, я не страдаю куриной слепотой или бесшабашным косоглазием на оба глаза в разные стороны, но кто бы издали осмелился узнать в тех скромно одетых монашках приближающихся сейчас к нам жриц и столпов свободной любви? Никто и никогда! Ведь это были две разные ветви развития человечества. И надвигающееся на нас генеалогическое ответвление было куда как притягательнее и желанней недоступного мужскому пониманию женского синего чулка. Я не знал куда девать глаза и на что смотреть изначально. Голова кружилась метелью, сердце стучало неутомимым дятлом, а взор туманился болотным миражом нечистой силы. И ведь было от чего помутнеть мужскому сознанию!

У Кристин оказалась лошадиная грива волос, которые волнистыми прядями спадали на плечи и устремлялись далее на развитую грудь, едва прикрытую полупрозрачной легкомысленной кофточкой. Может чем иным, но я не знаток классификации женского исподнего. Словом, эта кисея так прозрачно прикрывала на груди два пшеничных каравая наивысшей пробы, что сразу захотелось впасть в детство, вспомнить ранчо на Диком Западе и всем лицом припасть к этим природным излишествам.

«Ещё успеется! » – вовремя одёрнул я себя, так как уже привставал из-за стола. Но когда я перевёл взгляд ниже проступавшего под тканью пупка, то положение моё весьма осложнилось, так как встать из-за стола, не привлекая нескромного внимания, я уже не мог по причине тесного покроя штанов. Ведь ниже означенного дамского центра тела, Кристин была облачена в тесные рейтузы до колен. Телесного цвета и с кружавчиками. Сверх этого наряда была правда обозначена юбчонка, но того же назначения что и призрачная фата невесты на втором круге замужества. А по этой причине явно тесноватые панталончишки, врезавшиеся в тело между полных ляжек Лу, позволяли любому и каждому лицезреть полный рельефный орнамент сладкой женской доли в виде пухлых валиков и складок, которые заметно проступали при вольной ходьбе и завораживали не только мой взгляд. А когда она слегка развернулась, протискиваясь за стол, а я с тыла увидел такую же чёткую, как из-под умелого резца, картину полного и весёлого разгула крутой седалищной массы, то полностью лишился моральных чувств. Н кто бросит камень в ветерана войны, редко встречавшего на поле брани особ не боевого назначения и способных потолковать с ним наедине о планах будущих сражений? Да что тут камень, в такие минуты под горячую руку и со словом поперечным подступиться к бравому вояке я бы от души не советовал!

Паола была одета со вкусом, но, на мой взгляд, не так вызывающе игриво. Волосы у неё были собраны в два пучка по краям головы и перевиты голубыми лентами. Одета она была в лёгкий полупрозрачный сарафанчик. Не смотря на то, что девичья грудь вплоть до сосков и рыжий треугольник под животом легко при желании просматривались, она меня не впечатлила. И хоть Дени пялился на свою женщину, не замечая ничего вокруг, я лишь краем глаза отметил буйные ржавые поросли на лобном месте живота Паолы и на том угомонился. «Вот и старость подошла»,– тюкнуло в моём разогретом мозгу.

***

О, сколько полезного можно узнать в неспешной дружеской беседе! И не только узнать, но и излить на собеседника всю горечь своей души. А если при начале беседы присутствует добрая бутылочка вина, то доверительный разговор затягивается до дна, как правило, не одной бутылки. Но это когда общаешься с себе подобным обладателем прожитых лет. И как же быстро ломается и тускнеет разговор, если рядом обретается какая-нибудь особь, да ещё со вкусом прилично раздетая, как и любая из наших дам.

Едва наша компания попарно разместилась за столом, как я разлил вино по бокалам и стоя предложил тост:

–Выпьем до дна за наших дам и их горячие источники, обещающие райские кущи в знойный день!– и я недвусмысленно склонил голову к слегка раздвинутым ногам Катрин, благо она находилась рядом.

И хоть я выразился вычурно и цветасто, общество поняло о чём речь, но не зарделось смущением. Дени тут же поднялся, и мы выпили. Дамы от нас не отстали. Так как говорить было совершенно не о чём, то я всё же нашёлся и спросил о родителях и семейном положении наших милых собеседниц. Однако, Дени вновь пнул меня своим копытом и поспешил наполнить бокалы.

–Я,– начал он в задумчивости,– я хочу выпить за вновь созданное содружество мужского меча и женского опахала,– Дени явно несло по моим стопам,– за тесную дружбу и взаимопонимание в деле…– но тут его заклинило, а так как было налито, то мы выпили стоя. Дамы от нас не отставали.

В голове у меня сразу же появился просвет для новой мысли, и я по-солдатски прямо спросил:

–А давно ли вы, милые девушки, занимаетесь этим скользким ремеслом? Не посчитайте за оскорбление вашей чести, но просто очень хотелось бы знать – какие мы по счёту?

Дени вновь толкнул меня под столом. А что тут такого? Я же был впервые в такой щекотливой для собственного достоинства ситуации. Ранее-то приходилось не скупиться собой или по любви, или из жалости. А здесь ведь за свои деньги! И я имел право знать: с товаром какой свежести имею дело.

–Я только вчера познакомилась с мадам Горизонталь,– поспешила с ответом Паола.

–А я позавчера,– заверила и моя черноголовая.

–Ну теперь-то мы вас в обиду не дадим, не то что в чужие руки,– подвёл я итог этому анкетированию и налил.

Выпили без тоста, и дамы вновь не отстали. Посидели молча, прислушиваясь к себе. Когда же впервые закусили фруктами, Торнадо, опустив руку под стол в направлении Паолы, сказал с радостью в голосе от исполнившейся наконец-то мечты:

–А хорошо бывает заблудиться в каких-либо зарослях!

–Или пробежаться по краю расщелины,– подхватил я, сразу поняв игривый намёк друга.

Да и как не понять, если мои пальцы давно уже теребили и разглаживали прикрытое натянувшейся тонкой тканью многообещающее логово Катрин. Так как мы с Торнадо были заняты делом, то вино разливала Паола. Выпили без колебаний, причём дамы опередили нас. И тут вдруг Катрин ужаленно вскрикнула. Видимо, моя рука несколько переусердствовала в ласках и невольно произвела ущемление предмета страсти. Да и надоело мне это никчемное уже занятие. Хотелось действий, как на военном бивуаке с приходом маркитантки, и показа избраннице своей стати и удали вплоть до мордобоя. Тогда я стал сурово озирать зал. Все столики уже были заняты. Мужчины были одеты кто во что горазд, то есть по средствам и доходам, но вполне прилично, женщины же как попало, но не совсем чтобы догола.

Уловив мой боевой порыв и зная меня не понаслышке, Дени наклонился ко мне и громким шёпотом рявкнул:

–Дик, не забывай зачем мы тут все собрались или я лично помогу вышвырнуть тебя отсюда.

Пустяковые угрозы друга на меня действия не поимели в силу привычки, но я всё же успокоился и начал делиться воспоминаниями о боях и походах. Так как меня никто не слушал, то я довольно подробно и долго рассказывал о покорении Индии, Цейлона, Мадагаскара, всей Африки и о прочих военных конфликтах про которые что-то ранее слышал или выдумывал на ходу. Кстати, взбредшие на ум боевые действия были куда кровопролитнее и ужаснее с точки зрения цивильного обывателя. Меня перебивали лишь тогда, когда в очередной раз были наполнены бокалы. Я по привычке не возражал, да и дамы по-прежнему не отставали, тем более, что я никому никоем образом не мешал. Дени с Паолой о чём-то сокровенном ворковали, а Катрин, видимо привычная ко всяческим извращениям, лишь кивала головой в такт моему словоблудию, сметая фрукты со второго блюда. Когда же с ножам и чьей-то тростью в руках я показал ей несколько приёмов штыкового боя, она вдруг трезво сказала:

–Дорогой мой солдатик, а ведь скоро настоящая большая война будет.

От этих слов я до того протрезвел, что заказал у пробегавшего мимо официанта ещё пару бутылок в предвидении долгого и неприятного разговора может быть с агентом посторонней разведки, сеющим панику в местах скопления публики. А уж после этих приготовлений изумлённо вылупился на подругу:

–Что ты мелешь своим без костей языком? И какой иноземный лазутчик поделился с тобой такой дезинформацией?

–А думаешь зря в ответ на тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии Россия и Франция договорились о взаимной военной поддержке?– вопросом на вопрос ответила Лу политически заумно, но явно с чужого вражеского голоса.

Об этих бредовых союзах я, естественно, ничего не слышал. К тому же, хоть мы с Дени полдня и толкались по Марселю, но ни траншей, ни окопов нигде не приметили. Город жил мирной жизнью. Да и кому нужна война в центре Европы, где нет диких племён с алмазами и золотом? И всё же для очистки совести я спросил у нетрезвой Катрин:

–Кто так сильно поработал над тобой, раз ты разносишь по свету такую чушь, не укладывающуюся аккуратным штабелем в мозгах?

–Вот –вот, когда генерал Клод Перье в поте лица трудился надо мной в прошлый четверг, он и поведал мне эту государственную тайну,– выдала она, в запальчивости позабыв о своей ещё в начале вечера невинности.

На это её нечаянное признание я не обратил особого внимания и не воспылал к незнакомому Клоду ревностью, но как человек военный, генеральским секретным словам о союзниках и грядущей войне поверил безоглядно. Я тут же наполнил бокал и, призвав ко вниманию весь зал громогласной командой «Встать, смирно!», воскликнул в припадке чужого патриотизма необузданного ясным сознанием :

–Дамы и господа! Выпьемте за победу в скорой войне!

И без того притихший зал вообще могильно умолк, а Дени позеленел и убрал руку, как я предполагаю, с огненного мшаника Паолы. И тогда мне пришлось представиться капралом французского легиона и адъютантом самого генерала от инфантерии Клода Перье, а заодно и рассекретить наш с ним последний приватный разговор о судьбах некоторых государств Европы. В зале вздохнули с облегчением, видя меня в здравом уме, ибо большинство на это не надеялось, и все стоя выпили, а некоторые дамы даже с опережением. Едва вино достигло пункта назначения, как за дальним столикам седой, но с пламенным взором господин, предложил выпить за поголовную и скорую мобилизацию населения вместе с дамами в виде сестёр-сиделок по лазаретам с ранеными и по медицинским палаткам контуженых. Все немедля поддержали, и волна победных тостов покатилась по столам. Через час мы пели марсельезу и записывались у Катрин добровольцами на фронт. Женская половина притона тоже не отставала, голосуя за бесплатное обслуживание героев грядущих битв.

Поймал я себя на том, что братался с каким-то русским графом по прозванию Лев Яйцыщев. Он уже поведал мне, что имеет обширные родовые угодья возле какого-то русского Тамбова и много-много подневольных землепашцев, которых, кстати, он записал добровольцами во французское ополчение. Граф тут же предложил поехать к нему в гости, но я почтительно отказался, так как не мог пуститься в путешествие не попрощавшись с Катрин. С трудом протискиваясь среди обнимающихся с кем попало будущих победителей, я наткнулся в дальнем углу на плачущую Лу.

–Что с тобой, птичка моя?– вскричал я, готовясь в случае необходимости и по делу пролить неумелую слезу.– Не скорби всем сердцем, ведь я ещё не убит!

–Да оторвать бы тебе яйца,– выстрелила она, враз осушив глаза.– Пригласил даму на рандеву, а сам в кусты! Я ведь так рассчитывала на маленькую женскую радость, а ты мало того, что нализался, как шелудивый кот валерьянки, так ещё бегаешь от меня по всему залу и с дурацкими военными воплями насильно заставляешь наших девочек обучаться штыковому бою и рукопашным схваткам.

Непосильного труда стоило мне успокоить этот вулкан страстей. И лишь когда я пообещал послужить девушке неутомимым наездником в предстоящем конкуре, Катрин снизошла до всепрощения и со словами «Немедля пошли в мой номер» повела меня на второй этаж.

–А где Дени?– озаботился я на ходу судьбой друга.

–Да они пожалуй часа три как не теряют зря времени. Э-эх…– горько прозвучало в ответ.

Глава 4

ЖАРОВНЯ

Комната Катрин в свете зажжённых ею двух свечей представлялась опрятной девичьей опочивальней и очень привлекательной из-за огромных размеров кровати, которая почти всю её и занимала, не считая низкого столика в углу с двумя мягкими пуфиками по бокам. На столе обнаружилась бутылка вина со стаканами, видимо для утреннего взбадривания постояльцев или вечернего продолжения банкета, то есть как кому заблагорассудится.

–А вот за это вино и последующие заказы отдельная плата, как и обязательные чаевые мне по утрам,– тут же разъяснила Катрин.

Я согласно кивнул, так как мы с Дени были заранее предупреждены месье Пердье о дополнительных расходах. И, не теряя времени даром, я начал поспешно разоблачаться, почти не путаясь в рукавах и штанинах, а когда скинуть с себя уже было нечего, блаженно раскинулся на шикарном ложе любви и мгновенно отошёл ко сну. Спал я видимо всего ничего, а пришёл в себя с провалами памяти от того, что моя башка безмозглым придатком тряпичной куклы болталась из стороны в сторону по подушке, иногда ощутимо соприкасаясь со стеной, чья-то тяжёлая рука терзала моё плечо, а жёсткий и властный голос вгрызался в мой слуховой аппарат:

–Немедленно очнись! Мой бог, за что мне такие испытания раз пять в неделю?

Уловив про бога, я разумно предположил, что нахожусь пред лицом полкового капеллана, поэтому не замедлил с ответом:

      —Святой отец, раз бог создал меня таким, то знал, что творил, ибо пути господни неисповедимы, а путь наш во мраке. Так поднимем же кубки и сдвинем их разом…

–Я тебе покажу святого отца и премудрую Гертруду, а ну вставай и принимайся за дело раз уже за всё уплачено, ты, обиженный войною импотент.

Это известие обожгло меня ударом африканского бича и я, разодрав глаза, немедля выполнил приказ, чтобы тот же час дать отпор физического рукоприкладства к злостному клеветнику и моральному уроду тыла. Однако, передо мной стояла совершенно обнажённая Катрин Лу, которая и до этого была не совсем чтобы одета. Её наглый вид поверг меня в трепет, память окончательно вернулась на место и, чтобы не делать поспешных выводов телесного контакта, я устремился к столику. Надо же было придти в себя и повнимательнее присмотреться к даме, готовой ко всяческому откровению. Обнаружив бутылку и стаканы на прежнем месте, я вздохнул с облегчением, наполнил посуду до краёв, а сев на пуфик, обратился к голой, как облупленное яйцо, подруге с небольшой разъяснительной речью:

–Дорогая Катрин.– начал я напевно, поднимая стакан,– не обижайся на насквозь израненного участника боевых походов и партизанских движений. Сколько мне пришлось пережить, шагая с винтовкой в руке по трупам своих товарищей и окоченелым телам врагов! Сколько слёз было пролито над братскими могилами и на алтари походных церквей! А тяжелейшая контузия, полученная мною на берегах Оранжевой реки, и до сей поры временами отбрасывает меня из сиюминутной действительности в лоно бредового забытья. Но я уже чувствую прилив творческих телесных сил, и верю, что скоро мы с тобой впадём в такой транс, о котором не стыдно будет вспомнить и на смертном одре. Ты только доверься мне, моя ретивая ласточка,– я и сам не понял что тут намолотил мой подвешенный неплохо язык, но замысловатая речь возымела действие и Катрин, повернувшись ко мне спиной, зашуршала простынями, расстилая постель.

–Да и в нашем роду сохранилось предание о том, что все мужчины, пострадавшие ещё в столетнюю войну, были слабы на голову, но неуёмны в постели. Хорошо бы, если и у тебя такая же болезнь,– и она наклонилась над кроватью.

Лучше бы она этого не делала! Во мне сразу же проснулся весь основной инстинкт неуёмного самца и если бы не стакан в руке, Катрин не смогла бы разогнуться до самого утра. Ведь есть святое правило – поднял стакан, не ставь его обратно даже в помутнении сознания. А как тут не тронуться всеми своими военными мозгами, когда на расстоянии вытянутой руки пред тобою развернулось цветное и широкомасштабное зрелище, сравнимое разве что с крупом нашей незабвенной кобылы Розы в молодости или широтой души неимущего паломника в святые места. А объёмом своим этот вздыбленный, без признаков загара объект заслонял всю переднюю часть склоненной к кровати девушки. Что было в общем-то кстати, так как не отвлекало от созерцания бескрайней казённой части Катрин. Конечно, бывает что некоторые женщины разрастаются в этой части тела до неприличия, как, скажем, в Центральной Африке. Но чтобы так! Вот почему Катрин была в тесных панталонах! Чтобы загодя не сбивать с ног клиента и не отвлекать посетителей от важных разговоров и выпивки! Теперь это для меня было ясно как день, как и то, что я не прогадал в выборе. Да и кто откажется от прикосновения к великому и прекрасному, будь то хоть культурное наследие предков, хоть годами вынянченная гордость и краса чужой ненаглядности? Заверю вас, что никто, потому как от добра добра не ищут, тем более когда оно рядом и даже в некотором излишестве. А уж когда я взглядом и пока что без помощи рук скользнул вниз по разделительной полосе этого двухголового и налитого чувственной силой исполина, вплоть до выступившей между основанием крепких ног парой кучерявых и плотоядных воланчиков, каждый толщиной чуть ли не в три музыкальных пальца пианиста, в испуге прижавшихся друг к другу, то впал в лёгкую прострацию и умственное недомогание из-за накатившего желания немедленного общения с осязанием. И даже стакан дрогнул в моей крепкой руке. Будучи далеко не мальчиком и желторотым юнцом, мне приходилось, когда позволяло время, наблюдать снизу подобное раздвоение личности прямо перед пытливым взором, но тут предстал верх творения природы своею законченностью округлых форм и заманчивостью глубины содержания. Но недолго любовался я на эту пейзажную акварель небесной красоты. Катрин, закончив возится с постелью повернулась ко мне передом, опять принеся сердечное недомогание, и буднично произнесла:

–Ладно, так и быть, посидим перед дорогой,– и она сделала шаг к столу.

И этого вполне хватило, чтобы я вперился торопливым взглядом в её первичные половые признаки настоящей женщины. Однако, вопреки ожидания, ничего интересного там не увидел, так как всё обитаемое пространство от пупа и до ляжек было покрыто столь буйной чёрной шерстью, что иной баран, шествуя на стрижку, позавидовал бы лютой завистью.

« Трудновато придётся мне в поисках подступов к путям проникновения. Надо будет в ближайшие дни облагородить бедную женщину мыльной пеной и бритьём»,– практично подумалось мне. А что? Такое богатство натуры да ещё в голом виде! Тут не только умом двинешься, а всю свою судьбу перекраивать начнёшь заново без пределов разумности.

Катрин села напротив и тоже подняла стакан. Я ласково посмотрел на неё и мы выпили. Вино оказалось сухим и явно не для меня. Поэтому я вновь внимательно посмотрел на женщину. Но, собственно говоря, смотреть было не на что. После того, как я под собственным носом лицезрел, говоря армейским безыскусным языком, отменные окорока бесподобной Лу, вид хоть и внушительного бюста на мог вытравить из памяти прелести и неосознанной притягательности её оборотной стороны, а поэтому не внушал прежнего застольного трепета и нездорового любопытства. Да Катрин и сама видимо хорошо это понимала, так как всего-то пару раз передёрнула плечами, приведя в волнительное движение свои мягкие излишества передней части тела.

–Фунта два будет?– спросил я, прикидывая на ладони вес левой груди.

–Побольше,– просто ответила моя избранница.– Да и кто взвешивал?

–Может и больше,– согласился я, взвешивая руками две тонкостенные амфоры дамы.– Этим вполне можно до старости гордиться.

–Это я сейчас шустрая при такой-то работе. А ведь в юности даже лифчик при посторонних не снимала, когда в бане всей деревней мылись.

–Да ну?

–Так я и сейчас скромная. Не люблю, когда без денег лезут с грязными и нестандартными предложениями,– поделилась сокровенным Катрин.

Мы слегка выпили и как близкие родственники никчемно поговорили о погоде, расценках и прочей ерунде. А под конец, когда пора было переходить к более интересным действиям, и мой организм почти начал огорчать меня усталостью в стойкости, девушка некстати брякнула:

–А ты действительно капрал?

Не нужно было ей столь неразумно затрагивать мою воинскую честь и окопное достоинство! Я немедля вытянулся во фрунт и начал отдавать командным голосом различные приказы по ведению обороны и наступления, а затем продемонстрировал красоту и величие парадного шага. Катрин ахала и неистово хлопала в ладоши, воочью видя мою военную выправку и слаженность в движениях. Правда, я пару раз едва не опрокинул наш столик при чётких разворотах на месте, влепил любительнице парадов неожиданную пощёчину при отдаче воинской чести и смахнул свечу восставшим во всей красе органом, но это не смазало общего впечатления от моего сольного выступления и лишний раз доказало, что обучение солдат необходимо проводить на плацу и других военных полигонах, а никак не в апартаментах дамы при расстеленной кровати. Как бы там не было, но мы с Катрин остались довольны тренировкой при отсутствии знаков различия и орденов боевой славы. Моя обожательница даже пыталась повторить за мной некоторые строевые приёмы, но не вполне справилась с заданием, так как не могла широко развернуть грудь, а при поворотах бесшабашная сисястость просто заносила её далеко в сторону. Под конец учений чуть было не случилось членовредительство и следовавшее за этим моё отлучение от армии. Под занавес я вознамерился показать мадемуазель Лу способы ползания тихой сапой обычным пластуном по вражеским тылам, но грохнувшись брюхом на пол чуть было не обломал под корень то, чем был так дорог близко знакомым женщинам.

После такого потрясения я уже боялся даже присесть, поэтому допивал свой стакан уже стоя в полный рост перед дорогой Катрин. Она же, утомлённая войсковой практикой, просто взяла меня своею твёрдой рукой за едва не сломанный штык старого воина и отвела на постель. Я не сопротивлялся, тем более, что в её умелых руках мой стойкий патриот, давно торчащий на часах у арсенала с ядрами, не только ещё более окреп, но и задёргался в нетерпении словно припадочный. И мы возлегли на ложе нашего будущего единения теории обещаний с явью практики. Я к стене, чтоб ненароком не скатиться с Катрин в порыве страсти на пол.

***

Некоторое время мы лежали молча, как бы привыкая к ещё не полному телесному контакту. И хоть бок дамы был пламенно горяч, меня в горизонтальном положении вновь начала одолевать дрёма. Видимо сказывались треволнения этого вечера, а более того – печальное известие о скорой войне, предвидение боевых действий под перекрёстным огнём противника и глубоких рейдов по тылам противника с неизменным тыловым госпиталем в конце пути. И я горестно и сонно вздохнул

–О чём печалится мой воин?– ещё теснее прижавшись, вернула меня к жизни Катрин.

–О жизни,– сморозил я, напрягаясь всем телом.

Уловив мой порыв, девушка повернулась на бочок аккурат ко мне лицом и закинула на меня свою свободную и весомую ногу. Стало приятно до невыносимости, ибо бедром сладко чувствовался весь её волосатый механизм, а, с другой стороны, нежная ляжка сверху плужным лемехом так придавила буйно заколосившийся было в припадке откровенной похоти мой плодоносный злак, что думать о скором сборе урожая стало уже ни к чему. Усилием воли и физического превосходства я освободил своего остолопа из-под телесного гнёта подруги и всей головой понял, что пора брать инициативу в свои руки, то есть просто сгрёб в ладонь мохнато-бородатые принадлежности хозяйки положения. Ладони не хватило, так как жёсткие и буйные заросли весьма добавляли объёма маскируемого ими объекта женской гордости. Но проявив упорство, я всё же раздвинул своими перстами эти кущи и достиг-таки голого губошлёпства значительной упитанности. Но едва я, словно последний пианист, попробовал пройтись перебором пальцев по этим злачным местам, как моя рука стала мокрой, а Катрин накрыла мои блудливые персты своей ладонью и с выдохом «Ещё!» стала управлять ими с завидной ловкостью и вроде как с привычной сноровкой. Мои прикипевшие к оружию пальчики невольно подчинились чужому разуму и силе и проворно заскользили вдоль, так называемых в народе малых, но не в данном случае, срамных губёшек, иногда глубоко утопая меж ними, а порой, подчиняясь чужой воле, принимались вкруговую массировать их верхний предел схождения. И я не сопротивлялся, справедливо полагая, что женской прихоти на любой стадии абсурдности перечить нельзя. И тут моя голубушка гортанно издала какой-то боевой клич и отбросила мою трудовую руку в сторону. Я же затаился на время, хотя меня ломило и саднило от собственного пупа и до колен.

–Довёл женщину своими военными выходками почти до рукоблудия,– немного погодя как бы оправдалась она.– А я ведь уже с неделю как не приступала к работе. Ездила в Сан-Луи-Трапез навестить стариков и дочку. А точнее сказать – отвозила деньги. Надо же семью содержать,– доверительно вымолвила Катрин, и я понял, что между нами наступила полоса полного доверия и беспредел в любовных отношениях.

–Да всё бывает в нашей жизни,– согласился я и продолжил старой шуткой,– а ведь окончательный итог процесса блудодействия отличается от полноценного труда обеих партнёров лишь тем, что в первоначальный момент одиночной развлекаловки, как замечают опытные люди, просто не с кем перекинуться словом. Ведь конечный-то результат един.

–Так-то оно так,– подтвердила Катрин,– но всё же в паре и со стороны смотрится куда приличнее и завлекательнее.

–Естественно,– подхватил я укладывая руку на прежнее ухоженное и мокрое место,– вот и во время ведения боевых действий, когда ни маркитанток, ни на всё согласных пленниц под рукой нет, бывало и на передовой, сидя в окопе по пояс, а порой и просто чтобы скрасить одиночество, как ухватишься обеими руками за свой…

–Перестань нудеть о своих военных подвигах, капрал!– перебила меня Катрин, впервые наградив воинским званием.– На меня скоро снова накатит.

Я с ещё большим рвением стал рыхлить будущий райский участок засадки своего корнеплода. Так как молча лежать при даме было неприлично, а на военную тему рассуждать запретно, то я к месту вспомнил индийскую камасутру, полагая, что это учение ещё не успело глубоко внедриться в консервативные головы населения Старого света.

–Катрин,– сказал я значительно,– пока ты отдыхаешь, я тебе теоретически раскрою тайны великого индийского учебника любви. В Индостане и шагу не ступить без знания основ этого, веками проверенного в домашних условиях и на лоне природы, трактата.

–И даже этому учат по книгам?– искренне удивилась девушка.– Тогда расскажи, но не длинно. Я пока потерплю.

И я начал молотить что ни попадя, так как из камасутры, которую и в глаза не видел, но слышал кое что из неё от знающих людей, мне вспомнилось, что при прелюдии женские потайные места надо почему-то ласкать с нежностью кончика слоновьего хобота. Я в своё время долго смеялся над этим, пока меня не убедили, что это громадное животное отростком на конце своего в общем-то носа, может нежно сорвать даже мелкий цветок, чего не скажешь о человеке. А из способов общения в памяти всплыли лишь позиции супруги бога Индры в позе лотоса, да и то в извращённом рачьем варианте. Остальные положения я придумывал самостоятельно, но примериваясь к возможностям Катрин. Выходило вполне доступно и соблазнительно. А когда перешёл к аллегорическим рассказам о конно-спортивных играх с жокеями на породистых лошадях, девушка видимо вспомнила мои обещания о скачках давно состоявшегося наездника и оседлала меня, легко опрокинув на спину. И теперь ни своего властного мужского начала, ни свободной инициативы я уже проявить не мог, лёжа суковатым бревном под прицельно насадившейся на мои мужские сбережения марсельской амазонкой. Наездница сразу же пустилась вскачь, и аллюр в три креста был бы простой иноходью по сравнению с прытью этой необузданной женщины. Я молча терпел, когда она меня плющила камбалой и почти ломала моим телом доски кровати, вскачь несясь по рытвинам и ухабам любострастного тракта в телесном женском упоении и полном забвении окружающего мира. Но когда и мне привиделся свет в конце туннеля, когда своей головой презрел возможности травмирования и инвалидности от разных с седоком весовых категорий, я перестал предохраняться, а наоборот, изо всех сил пустился возможно помогать Катрин, обхватив на сколько хватало рук вспотевшую усердием упоительной работы заднюю оконечность неуёмной дамы. Естественно, чтобы объять необъятное я и не помышлял, но и того что было под руками хватало сполна. Довольно скоро мы подытожили результаты нашего труда, и остались оба довольны. А как тут не радоваться, если остался цел вблизи такого, не дай бог кому попало, темпераментного угощения подруги, дарованного столь хорошо сохранившимся половым агрегатом, что легко осязались размер и глубина чувств. Катрин уже привычно взвизгнула, сползая с моего утрамбованного тела, а я отвернулся к стене, боясь повторного унижения человеческого достоинства мужчины и господина.

Лежали мы безынициативно не очень долго, так как я вовремя вспомнил о недопитой бутылке, с усилием перелез через скользкую любовницу и в неверном отблеске свечей наполнил стаканы. Вышло поровну и до краёв.

–Милая,– проворковал я, подходя к кровати,– утоли жажду и обсохни, а то с тебя пот ручьём от праведных трудов любвеобильности.

Лу, немного подумав, не совсем чтобы согласилась:

–На том свете отдохнём,– с плеча рубанула она и скосила глаз в мою сторону.

И чего тут скрывать? Мой недоумок с африканской банановой наглостью, вытянувшись во всей красе горизонтально половицам, нагло веселился в демонстрации своей дальнейшей жизнеспособности, словно до сей поры ничего и не было, а если что и было подходящее, то с него как с гуся вода. И вот тут-то я и не сплоховал, а проявил полную твёрдость характера. Едва перехватив алчущий взор мадам к моим чреслам, я отбросил стаканы прочь и, не теряя противника из виду, почти вспрыгнул на не ожидавшую такого натиска девушку, вольно разбросанную по всей кровати.

Катрин и охнуть не успела, как я, не промазав и не заплутав в кучерявости её берлоги, прицельно проник в желанное гнездовище, плотно прижался к женской груди и долгим поцелуем заткнул фонтан возможного противоречия. Но умная Катрин не стала показывать своё превосходство, а отдала мне все остатки своей девичьей чести в привычной для миссионеров позиции, то есть когда имеется возможность нижнему товарищу не только изгибаться ужом на муравейнике и безжалостно царапать спину вышележащего, но и самой активно совершать маховые и круговые движения бёдрами или выполнять иные гимнастические упражнения.

–Давай, не будем торопиться,– томно выдохнула низвергнутая женщина.

–Как прикажешь,– ответил я, и мы заскользили друг о друга с медлительностью обожравшихся улиток.

Однако, как ни растягивай удовольствие бескрайним обладанием, полковая труба вечернюю зорьку отыграет вовремя. И скоро мы опять тихо лежали рядом, бездумно рассматривая сереющий рассветом потолок.

–Хорошо-то как!– подвела итог ночи Катрин.

–Завтра тоже приду,– согласился и я.

–А денег хватит?

–А если по любви?– нашёлся я.

–Можно и по любви,– немедля согласилась Катрин,– но за деньги.

–Тогда хватит и не на одну ночь,– наобум ответил я, не зная ещё состояние дел у Торнадо.

Когда рассвет ворвался в комнату, мы одновременно вспомнили о креветках и прочих ракообразных обитателях глубин и поимели массу впечатлений от любимой всеми земными млекопитающими позы, натрудив коленно-локтевые суставы почти до мозолей. Катрин при свете дня смотрела на меня с восхищением, а я, весьма довольный от произведённого и неизгладимого по крайней мере за ближайшие сутки впечатления, гордо удалился, ещё раз приказав женщине как следует отдохнуть и ждать меня вечером.

Выйдя на улицу, я столкнулся с поджидавшим меня другом.

–Как дела?– буднично спросил я.

–Нормально,– ответил помятый, но довольный Дени.

–Жарко было?– вновь полюбопытствовал я.

–Полная жаровня!– подытожил друг непонятным выражением, но видимо полным скрытого испанского смысла.

Мы обнялись и, держась друг за друга, побрели к месту постоя. Но я долго не мог уснуть, так как проведённая ночь с Катрин мне чем-то напоминала уже давно пережитое. Я томился и напрягал память, пока вдруг сами собой в мозгу не вспыхнули картины из прежней индийской жизни. Вот тогда-то и засияла передо мной, как наяву, славная вдовушка Амфу! Может быть к ней я питал столь светлое чувство, что искал схожести в Катрин? Или я просто люблю целостность и обильность во всех жизненных ситуациях? Всё может быть. Но куда там урожайной Катрин до обильной Амфу! Слёзы да и только!

Глава 5

МОКРОЕ ДЕЛО

Что толкает человека на преступление и грубое попрание законов общежития? Нет, если ты знаешь, что где-то что-то плохо лежит в изобилии, а тебе как раз этого не хватает позарез, тогда другое дело! Тогда можно обойти закон стороной, но так, чтобы это не принесло вреда мелкой частной собственности. Скажем, банк ограбить или поезд с золотом оприходовать – это по-рыцарски благородно, а если срезать тощий кошелёк у обывателя, то тогда это уже серьёзное преступление против личности и требует строгого наказания, вплоть до колодок и каменоломен в необжитых пустынных местностях. К тому же, если тот же банк или иную концессию принудить к насильственному, но без кровопускания дележу доходами каким-нибудь хитроумным способом, остающимся даже в памяти потомков, то это и вовсе не попрание закона, а здоровая конкуренция умов и сообразительности. А главное – это поставить перед собой цель и идти к ней напролом, хоть с завязанными глазами, хоть с руками в смирительной рубашке.

Примерно такую мысль я развивал перед Дени Торнадо, когда мы отоспались после ночи в борделе и вновь пересчитали финансы. Так как запросы наши возросли отнюдь не духовно, то денег должно было хватить ещё на неделю экскурсий в притон мадам Горизонталь и то в надежде на скидки постоянным клиентам.

–А дальше что?– с горячностью вопрошал я, вспоминая Катрин,– нам уже нечего мечтать о полноценном питании при теперешнем-то положении, когда приходится откладывать каждый франк ради обустройства сердечных дел двух достойных джентльменов.

–Пойдём в доки разгружать пароходы,– уныло отозвался Дени.

–А после доков позорить своё славное имя в постели? Надеюсь после прошедшей ночи мадам Паола осталась довольной?

–О, да!– сразу оживился Дени.– Ещё как! Тем более, что между нами чистая любовь с первого взгляда. Вечером моя голубка будет ждать и предупредит хозяйку, что платить будем по факту использованного времени. Так будет дешевле, а при обоюдном согласии, то заметно продолжительнее без строгих временных ограничений.

–Ты и за меня решил?– уколол я, несколько обидевшись на единоличное самоуправство друга.

–Если ты категорически против, то…

–Да нет,– успокоил я,– просто и у меня мелькнула та же мысль. Надо всеми способами крепить завоёванные рубежи, тем более такие как у Катрин! Но всё-таки надо бы присмотреться к денежным закромам Марселя,– я опять вернулся к прежней мысли.

–Попробуем, но только у меня нет ни навыка, ни знаний особенностей этого промысла,– уныло отозвался друг.

–Зато у меня сохранился некоторый ещё американский опыт. И не только грабежа, но и отсидки, что при таком твоём грустном настрое непременно придётся испытать на себе,– удачно пошутил я.

Дени шутки не принял, и мы в преддверии вечера начали собираться в гости к подругам.

***

Мадам Горизонталь встретила лично и как родных, а на меня смотрела столь уважительно, что я застеснялся. Видимо, заслуженная мужская слава побежала впереди нас!

–Господ обслужить по– вчерашнему прейскуранту?– осведомилась она, проводив к свободному столику.

–Именно по-вчерашнему,– заторопился Дени, боясь моей тяги к перемене мест.

А я и не думал расставаться с мадемуазель Лу, так как показал ей ещё не всю свою удаль. Очень скоро на столе появились фрукты и вино, а мы с другом пропустили по маленькой. Ведь до чего прекрасно иметь свободу выбора и возможность выпить когда пожелаешь. Не торопясь, а с полной дегустацией и под умные рассуждения о вреде алкоголя и переедания.

–Господа иноземцы, позвольте вас от души поприветствовать в лице матушки России,– вдруг раздался приветливый голос рядом со столиком и перед нами предстал весьма хорошего сложения джентльмен лет сорока при опрятной бородке и усах вразлёт. Правильное лицо его лучилось улыбкой, а голубые глаза были широко распахнуты нам навстречу.

–Позвольте присоединиться к вашему тандему до прихода дам и завести более тесное знакомство. Ведь я до сих пор нахожусь под впечатлением от ваших вчерашних речей, господин Блуд! Как это благородно! Призывать на битву с ворогом за интересы чужого государства! Невзирая на национальность и вероисповедание! Виват!– и он осушил мой бокал.

Я не помнил этого человека, хотя по эмоциональности и несобранности речи, странности панибратских отношений и неподдельной радости в облике, моё подсознание нашёптывало, что мы уже где-то встречались.

–О, русский граф Лев Яйцыщев!– помог мне Дени вспомнить этого русоголового бородача.– Мы рады видеть вас в нашей маленькой компании!

–Гарсон!– рявкнул граф.– Бутылку бордо и бокал!

Видимо графа хорошо знали в этих краях, так как не успел затихнуть его голос, как заказ был выполнен и мы радостно выпили за встречу. Общий разговор сразу же склеился. Граф был остроумен и лёгок в беседе. Скоро оказалось, что мы в прошлом участники многих военных конфликтов на любых континентах, а в настоящем – свободные от тягот какой-либо службы путешественники, а граф не менее свободный естествоиспытатель, попутно решающий различные экономические и финансовые вопросы в разных странах старушки Европы, но более всего в дружественной Франции, где Марсель почти родной город.

Скоро мы перешли на «ты», графа по аналогии прировняли к африканскому льву и хохотали до слёз над анекдотами из российской глубинки. Да и как было не сойтись со столь приятным и обходительным членом общества, тем более, что в нём чувствовался жгучий азарт бесшабашного игрока и, как у меня, лёгкое пренебрежение к пагубной истине и неоплатным долгам. Словом, как сказал бы совсем сторонний наблюдатель, мы спелись до хоровой слаженности.

–Друзья мои, а не махнуть ли нам в Тамбов!– уже через полчаса зазывал граф нас в гости.– Какие у нас плодородные почвы и женщины! А в лесах такая охота на волков, что вашим слонам и не снилась! Право же, едемте сейчас, а по дороге я научу вас русскому языку и вы будете как дома,– настаивал он, когда показалось дно бутылки.

–Всенепременно, граф!– заверял я.– Вот только немного осмотримся во Франции и сразу к вам на волков!

–Я ловлю вас на слове,– ещё успел сказать граф и умолк, так как к нам подходили Катрин и Паола в нарядах более скромных, чем накануне. То есть на них были простые розовые пеньюарчики до пупа и розовые же панталончики с оборочками, но без стеклянной прозрачности. И это правильно, так как девушкам соблазнять старых приятелей было незачем, а озаботиться достойной репутацией – самое время. За ними следовала весьма привлекательная дама в чулках с поясом, если не считать едва заметных лифчика и трусов.

–О, моя Даниэлла!– вскричал тотчас граф и, лобызая по локоть ручки незнакомки, помчал даму к месту своего постоя, забыв с нами попрощаться.

–Вот это страсть,– заметил я, а повернувшись к Торнадо, изумился до крайности.

Гордый Дени стоял в какой-то согбенно-почтительной позе перед Паолой и, держа её за нежные лапки, по собачьи преданно заглядывал в глаза. Девица же томно вздыхала и лучила свой карий взгляд на моего незнакомого в этот момент друга.

–Вот это любовь,– почти повторила мои слова Катрин, умильно глядя на нашу парочку.

–Да и у нас с тобой не хуже!– утвердился я подоспевшей мыслью.– Может не такая показная, зато крепко спаянная единством цели.

Я тут же поднял бокал за радость новых встреч. Компания меня с восторгом поддержала и мы тут же попарно отъединились задушевными разговорами от окружающего мира.

–Сумела отдохнуть перед дальней ночной дорогой?– слегка пошутил я ощупывая ляжки Катрин.

–Куда там! Вечные женские хлопоты по хозяйству. То простыни замени, то отвар завари против нежданной плодовитости, то ванну прими на всякий случай, а тут ещё и подмыться в очередь!– уже как самому близкому подельнику поведала Катрин о своих женских заботах.– Но ты не огорчайся, сил хватит не на одну смену.

–Ясное дело,– согласился и я,– натренированный организм выдержит и не такую нагрузку, вплоть до гаремного истязания.

–Вот и я о том же, если речь зашла о стадном содержании мужиков.

Так мы и говорили, каждый о своём, но без вчерашней спешки. И я всего пару раз залез ищущей рукой в штанишки Катрин, но ничего нового там не обнаружил. Та же ярая волосатость и ощутимо надутые губки причинного места. Что и говорить! Сроднились за одну ночь. Вот ведь как всё быстро происходит, когда встречаются два человека, подогнанных и откалиброванных один под другого, словно пули в нарезном канале боевой винтовки.

Так мы и коротали время, мирно и понятно для нас беседуя и потягивая неспешно вино. Правда, несколько раз с бокалом в руке к нам подходил русский граф, чтобы лишний раз засвидетельствовать своё почтение и выпить с нами. И на это мы не возражали. А когда он подвёл к столу свою Даниэллу с целью знакомства с человеком, предсказавшим скорую войну, я был так тронут, что непроизвольно затянул марсельезу без слов, которую дружно и по тексту подхватил весь зал, не поинтересовавшись причиной столь яростного припадка патриотизма. Да и кому какое было дело! Зал гудел и ликовал в общем праздном веселье. Вино лилось рекой, дамы своими нарядами резали глаз, а когда одна из них оголившись до положения новорожденной, исполнила на одном из столов какой-то канкан, закидывая ноги выше головы и почти показывая внутреннее устройство нехитрого детородного органа, я интуитивно понял, что пора выдвигаться к месту ночлега.

Однако, не тут-то было! К нашему гостеприимному столу вдруг почти подбежал по виду не старый ещё мужчина какого-то звероподобного облика. Копна чёрных вьющихся на голове волос стекала по щекам густыми бакенбардами, крючковатый нос над тонкими и сжатыми губами смахивал на клюв очень хищной птицы, да и весь его приземистый с цепкими обезьяньими руками облик сразу же внушал некоторое опасение за своё здоровье.

–Грек Заремба,– выкриком представился он, тряхнув немытой головой.– Господа, я к вам не имею претензий,– скорее к Дени, чем ко всем нам, обратился он.– Вы люди новые, но Паола Ливи будет на всю ночь зафрахтована мною! И попрошу без глупых возражений, иначе будете иметь дело не только со мной, но и со всем греческим анклавом Франции!

Я остолбенел, а Дени начал наливаться нездоровой краской. Он всегда так краснел, когда злость и ярость переливались через край.

תУбирайся вон, хам,– звонко отчеканил он на весь зал, поднимаясь с полной бутылкой в правой руке.

Паола в этот самый критический момент взревела белугой и повисла на руке у Торнадо. Но он стряхнул девушку с рукава как осеннюю муху и сделал шаг в сторону противника. Предчувствуя настоящее мужское развлечение в виде кулачного боя, по которому соскучился за время морских скитаний, я, как чёрт из мрака преисподней, проворно выскочил из-за стола с намерением немедленной схватки. Но напрасно!

–Я вас предупреждал!– в ответ на наши приготовления истерически выкрикнул грек и выхватил из кармана охотничий нож с рукояткой из козьего копытца.

Такого поворота событий не ожидали ни мы, ни вся развесёлая компания заведения. Я обернулся на Дени, чтобы согласовать наши дальнейшие действия, то есть как, с какой стороны заходить и когда пускать в ход бутылки и другие подручные материалы. Дени меня понял и указал подбородком в сторону грека. И хоть я не уловил смысла в движении друга, но на Зарембу посмотрел. Тот лежал на спине, тесно прижавшись к полу и закатив глаза под лоб, а за ним возвышался наш русский знакомый, помахивая перед собою кулаком.

–Саднит,– заметил он, скосив взгляд на кулак,– немного переусердствовал. И обратился к залу:– Помогите выбросить негодяя за дверь этого приличного заведения.

Охотников нашлось достаточно, а потому оглушённый грек был выкинут на улицу, и гулянка в уютном доме мадам Горизонталь продолжилась с ещё большим размахом.

***

—Эту сволочь,– говорил через полчаса после выдворения скандалиста благородный граф Яйцыщев, пересевший вместе с подругой за наш столик,– эту мразь мы периодически выдворяем за порог. Так-то он довольно тихая и забитая скотина, этот якобы грек Заремба, но лишь перепьёт, начинает считать всех особ женского пола чуть ли не своей собственностью, и тогда лишь хороший кулак способен образумить его.

–А не пробовали сдавать полиции?– спросил пришедший в себя Дени.

–Неоднократно, однако проходимец всегда выходит сухим из воды. Мы с вами, как я понимаю, далеко не бедные люди, но до кучерявого грека всё же далеко. У него несколько пароходов снующих между Европой и Америкой и доставшихся ему каким-то тёмным путём. Но, несмотря на состояние, у него напрочь отсутствуют и зачатки воспитания. Даже уличные женщины его более одной ночи не выдерживают, и лишь непредвиденная нужда толкает дам полусвета на общение с Зарембой.

–Да,– согласился я, выслушав графа,– воспитание великая вещь. Ведь порою даже грозный вояка, закостеневший в боях и походах до чёрствости, но хорошего домашнего воспитания, равно как и чужого, будучи под следствием в казённых домах, не теряет человеческого облика и любви к ближнему, как это уже может подтвердить Катрин безо всякого приведения к присяге на библии!

–Любому и каждому такое бы воспитание, Дик,– откликнулась подруга,– а что до обращения с дамами,– то не следует желать лучшего даже в ближайшие годы.

–И Дени в прекрасной спортивной форме,– встряла обычно молчаливая с посторонними Паола,– чего он только не вытворял вчера ночью, пока не прикусил свой расторопный язык!

–А мой граф,– вставила своё слово и Даниэлла, не пожелавшая отстать от товарок,– знает такие жаркие славянские способы прелюбодеяния, что мы держим под кроватью котелок с холодной водой для охлаждения мест общего пользования!

Вот за такой непринуждённой светской беседой и попутной выпивкой мы провели часа полтора. Могли бы и больше, но похвальба дам дошла до такой степени откровенности, что они пожелали тут же не только продемонстрировать свои достоинства, но и измерить их ширину и глубину подручным столовым прибором, призвав нас в свидетели и судьи.

Нам стало несколько неловко за возможный женский аттракцион, поэтому, переглянувшись с пониманием, мы чуть ли не силком растащили их по своим комнатам.

–Катрин,– несколько запоздало спросил я пока мы следовали коридором второго этажа,– а что, здесь для каждой отдельная комната?

–Да,– начала разъяснять подруга,– но когда мы гастролируем на выезде, то отдыхаем в общем будуаре, так что комнат всегда хватает. Тем более, что некоторые клиенты порой предпочитают солировать кучно, то есть на глазах друг у друга и не ограничиваясь одной актрисой.

«Вот оно как!– подумалось мне озабоченно.– Эти бедняжки ещё и выступают перед публикой на разных сценах и площадях, как вдали от дома, так и в родных стенах. Вот тебе и французская бордель. Какая тут торговля телом! Просто девушки расслабляются любовной игрой с побочным заработком после трагедий Шекспира.»

–А можно присутствовать на таком представлении?– загорелся я желанием театрала.

–Не только можно понаблюдать со стороны, но и принять самое непосредственное участие,– успокоила меня Катрин.– Вот я переговорю с Паолой и Даниэллой, и мы устроим свальную комедию. Право же, это очень забавно и весело, тем более когда все свои и особо стесняться не приходится.

–Скорее бы,– мечтательно протянул я,– наверное хорошо выйдет.

–Да, хорошо там, где нас!.. Думаю через недельку, когда нам с тобой захочется чего-нибудь новенького, этот праздник и устроим.

Мы зашли в уже знакомую комнату, и я на правах хозяина сразу разделся, даже не взглянув на бутылку. Катрин тоже не стала цепляться за свои наряды, и скоро мы сидели друг против друга, чуть ли не упираясь в колени соседа, с игривым чувством любуясь местами будущего пользования со всей доступной страстью. Торопиться нам было некуда, тем более с широко расставленными ногами, и Катрин показала мне, как могла, всё внутреннее устройство собственных женских покоев. Под её умелыми пальцами я смог разглядеть то, чего раньше видеть ни приходилось и был изумлён до глубины души. Ведь то, что на ощупь и в темноте казалось загадочным и мудрым творением хитроумной природы, на свету предстало в виде мускульного кисета с довольно узкой горловиной, но убранного с глаз долой ради притягательности любопытных рук. И прямо не верилось, что эта табакерка может свести с ума достойного государственных наград мужчину и быть дороже алмазных приисков старателю или племенной кобылы ковбою!

Ночь прошла без нервотрёпки, так как мой пластун чуть ли не до утра ползал во тьме и сырости недр подружки, чем её несказанно радовал и умилял стойкостью физического естества. Под утро уже по традиции я начал было отбивать поклоны на заднем дворе дамы, любуясь её крепким затылком и розовыми ушками из-под сбившихся на сторону волос, но возвратно-поступательный механизм тела дал сбой из-за чего ваш покорный слуга, пишущий эти строки в назидание потомкам, элементарно промазал по цели, чуть не совратив женщину необходимостью извращения, а посему был насильственно отстранён от дальнейшего блуда.

И я покинул этот гостеприимный кров, унеся с собой наше обоюдное желание следующего общения. На улице в условном месте я встретился с Торнадо, и уже неспешным шагом и с чувством честно выполненного долга мы пошли в нашу гостиницу.

Впечатлениями особо не делились. Да как я к тому же заметил, своими бессчётными победами любят хвастаться те, кто не только не был на поле боя или в постели, но сам никогда не разил противника и не укладывал женщину на долгий срок. Да и чего делиться известным с себе подобным молодцом!

–Ну как?– только и спросил Дени.

–Хорошо, хоть и повторение пройденного,– ответил я и продолжил:– А вот когда кончится твоя любовь, попробуем перейти к другим массовым играм, возможно на театральных подмостках.

Дени долго шёл молча, исподтишка посматривая на меня. У дверей нашего пристанища он изрёк:

–Хоть я и не понял на что ты намекаешь, но всё же поговорю с Паолой о походе в цирк. Ведь и я был когда-то неплохим акробатом.

Я промолчал, так как ещё и сам не ведал на какую оперу с балетом предстоит ещё нам вытянуть беспроигрышный билет.

***

И ведь не сбылись наши радужные мечты! Дело в том, что как только мы с Дени и нашими девушками в очередной вечер собирались за облюбованным столом и начинали общаться, откуда ни возьмись появлялся нетрезвый Заремба и тянул грязные лапы к Паоле, не скупясь в непристойных выражениях и жестах. Я наливался яростью, Дени уже зеленел, русский граф спешил к нам на помощь, но грек больше бить себя не давал, быстро ретируясь в какой-нибудь дальний угол. Его не преследовали, чтобы не портить вечер окружающим, да и мадам Горизонталь запретила рукоприкладствовать в стенах заведения. С одной стороны не хотела вмешательства полиции, а с другой – потери, что ни говори, но состоятельного клиента. Так что нам приходилось ограничиваться угрозами, не пуская в ход кулаки и бутылки. Я было предложил перенести застолье на второй этаж, но Дени крайне воспротивился.

–Я не буду прятаться от этого ничтожества,– запальчиво заявил он.– Мы находимся в свободной стране и можем делать всё, что пожелаем, вплоть до физической ликвидации грека при вынужденной защите себя или любимой дамы.

И он совершенно был прав, тем более, что вечера через два Заремба полностью исчез с нашего горизонта, а мы получили от хозяйки заведения значительную скидку при общении с Катрин и Паолой, как постоянные, вменяемые, а главное законопослушные посетители. Однако, счастье было не долгим.

В один из приятных вечеров мы так и не дождались наших дам к привычному ужину. Мадам Горизонталь разъяснила, что девушки подписали выгодный контракт и в настоящее время находятся на гастролях. И попутно заверив, что выступления на стороне не долгие, а мы можем радоваться в связи с этим росту благосостояния девушек, тут же представила нам другой подобный товар по старой цене. Для Дени итальянку Челюстину Пилар,а для меня только что прибывшую из загадочной северной страны Финляндии блондинистую Хеннике Трахвоняйнен. От надвигающегося в этот вечер безделья мы охотно согласились на любезное предложение.

–Не пожалеете, девушки первой свежести и вполне обучаемы,– хозяйка лукаво улыбнулась и с достоинством удалилась.

Девушки появились в довольно скромных одеяниях и хорошо просматривались лишь до пояса, а по тому как они робко семенили к нашему столу мне подумалось, что Италия и Финляндия ещё не вырвались из лап католической инквизиции, а перед нами открывается обширное поле просветительской деятельности.

Черноволосая и кареокая Челюстина была порывиста в движениях, а впоследствии и очень говорлива, тогда как беленькая Хеннике с голубыми озёрными глазами являла во всём замедленность реакции и молчаливое согласие в разговоре. Новые знакомые и без употребления спиртного с нашей стороны выглядели десертом за столом и были привлекательны и аппетитны. Вино и фрукты девушки поглощали охотно, а когда пришло время подняться в номера не выказывали недовольства или глупой строптивости.

Комната девушки была точной копией убежища Катрин, впрочем, может это оно и было, так что знакомиться с обстановкой не было необходимости, и я сразу же перешёл к делу, так как очень не терпелось попробовать северного человека. Хеннике не возражала, видимо почувствовав во мне сильного духом и телом мужчину. Оголились мы одновременно, и я увидел перед собой белую и стройную особь с небольшой аккуратной грудью, а под её плоским животом, обрамлённую белесым пухом розовую ракушку, размером с речную, но со стыдливо сжатыми створками. И только я потянулся умелой рукой к этому моллюску с миролюбивой целью естествоиспытателя, как эта финка до крайности изумила меня. Она без всяких предварительных игрищ и забав, молча плюхнулась спиной на кровать и, широко раскинув свои точёные ножки, покорно и преданно посмотрела на меня. От такой скороспелости решений я опешил и застолбился у кровати каменным идолом языческого божества. Девушка, приняв меня за стеснительного придурка с ущербной психикой, поманила меня пальцем, указывая дорогу к месту приложения сил. При этом она начала сдвигать и раздвигать колени, выгибаясь аркой и демонстрируя перед моим носом свой, врать не буду, ухоженный долбёжный инструмент. И тогда я, чтобы далее не выглядеть полным ослом средь райских кущ, прикрыл своим телом финскую инородку. Дальнейшее произошло без суеты, упрёков и прочей словесной бытовухи.