Читать книгу Холостой маршрут. (Рассказы) - Виктор Калинкин - Страница 1

По лестнице поднимался старик в ветхой тоге. На ступени, стены и потолок падали блики от фонаря, что он держал в руке. Слышны шаркающие шаги, вздохи и бормотание. Башмаки старцу велики, потому он ими и шаркал, вдобавок голые пятки вылетали и выдавали его небрежное отношение к собственному существованию.

Старца звали Куратором. Он подошёл к двери, достал из-под полы ключ, открыл дверь, вошёл в помещение и поднял фонарь. Помещение оказалось небольшой, мрачной, полутёмной галереей. Стены плотно, до самого потолка, покрывали картины. Все они имели скромные рамы одинакового размера, но в обрамлении каждой зияла пустота.

В центре галереи возвышалась небольшая конторка, на ней лежала книга. Куратор подошёл и поставил на угол конторки фонарь. Развернул книгу на закладке и прочитал последние записи, достал из столешницы перо, отметил несколько мест галочками, затем начал записывать. Перед каждой записью морщил нос, склонял голову и в нетерпении, подгоняя память, тихонько постукивал кулаком свободной руки по переносице. Записал, убрал перо, закрыл книгу.

Куратор вышел на середину и, поворачиваясь на месте, обвёл взглядом стены снизу доверху, откашлялся и повторил вращение, сопровождая громким, призывным окриком:

– Ну-у-у-у!?…

Окрик отозвался гулким эхом. В нескольких местах в обрамлении появились свечения. Куратор достал из кармана пульт и обошёл галерею, манипулируя клавишами перед каждым свечением. Некоторые погасли. Осталось два: одно на уровне пояса, второе – наверху.

Куратор подошёл к нижнему и наклонился – в бледно-фиолетовом тумане подрагивал голографический образ. Куратор поморщился – в поле зрения бросилось родимое пятно на лбу. Образ испуганно посмотрел снизу вверх на Куратора, втянул голову в плечи, несколько раз моргнул и, не выдержав взгляда, закрыл глаза.

Куратор взял из угла стремянку и поставил у стены, где в верхнем ряду светился второй образ. Кряхтя, начал подниматься. Вдруг нога со второй ступеньки сорвалась, и он неуклюже упал, какое-то время не мог встать, вертелся, перебирая голыми ногами. Наконец встал и продолжил подъём до уровня второго образа. В нише светился образ Лжедмитрия. На лице Куратора выразилось удовлетворение. Образ ответил улыбкой и подмигнул.

Куратор достал из кармана чёрный, блестящий предмет, похожий на маленькую, плоскую шкатулку, и вставил в приёмную щель на нижней раме. На шкатулке загорелась красная лампочка. Куратор повернулся к образу спиной и уселся на стремянке, сгорбившись и обхватив голову руками… Спустя минуту лампочка поменяла цвет на зелёный, и раздался тонкий, протяжный писк. Куратор повернулся, раскачивая стремянку, встал и вынул шкатулку. В это же мгновение на столе, в противоположном от фонаря углу, со скрежетом выдвинулся раструб. Куратор спрятал шкатулку в карман и, напевая песенку, спустился, подошёл к столу и опустил шкатулку в раструб. Тот, издав скрежет, погрузился в отверстие в столе, которое тут же закрылось.

Куратор взял фонарь, осмотрел галерею, выключил первый образ и направился к выходу. На полпути остановился и встряхнул головой, затем поковырял пальцем в ухе. Ещё раз встряхнул и ещё раз поковырял…

* * *

Разомлел… Филя поднял голову и откинулся на спинку стула, на упругую изнанку тулупа. То, что рядом кто-то, слышал давно, но глаз не открывал. По голосам – две девки и парень. Прислушался… много чужих слов, похоже, заезжие литвины.

– Нет, девчонки, он не лох: без проблем «мерина» поставил под козырёк, и когда я за ним входил, швейцар и подмигнул, и с наступающим поздравил не меня.

– Вид, увы… Расшить бы галунами его дублёночку ручной работы и валенки на сапоги сафьяновые поменять, чем не Стенька Разин!? Интересный мужчина: кудрявый, бородка супер, усы чуть-чуть подправить… а лицо, рост, плечи – на зависть. Он тебя, Борюсик, шутя сломает.

– Да нет, Марина, с каратэ, думаю, не знаком. Помнится, в «Табакерке» его видел. Новая прима у Олега. Играет класс!.. Вспомнил! Кудинов Филипп… Тихо! – сейчас он на задании, пока в роли Штирлица. Подождём…

Открыл глаза. Кабак за пару часов, что он дремал, преобразился до неузнаваемости. Повертел головой, остановил взгляд на пришельцах. Парень гладко выбрит, глаза за стёклышками, смотрит с вызовом. А девки… чисто ряженые: на лице у одной морда лисы, вторая – нарумяненная, колпак шутовской. Соседи замолчали, уставились…

– Здравия желаю вам, люди добрые. Меня, слыхал, знаете, а сами откуда будете, не из Литвы ли? Как величать? Что празднуете?

– Меня Борисом. Это – Алиса… Это – Марина, супруга моя. Все – коренные. Ясное дело: Новый Год встречаем, – парень разлил по бокалам вино. – Предлагаю за знакомство…

Алиса оттянула за лисий нос маску и приподняла, открылось симпатичное личико, озорные глаза:

– За знакомство, Филя! Ваше здоровье!

– И вам того желаю… А пристяжные-то где?…

Иноземцы прыснули…

В это время от стены напротив загремело под сводами:

– Господа! Объявленный конкурс на лучший маскарадный костюм завершён, и наши доверенные объявили победителя, – говоривший указал толстым пальцем с печаткой на Филиппа. – Пожалуйте на сцену!

Тот, оказавшись в центре внимания, ничего толком не понимая, особенно, почему все «господа», подчинился и направился к сцене. Подвыпивший разбитной тип с улыбкой встретил его и развернул к залу:

– Если хотите получить суперприз, смартфон, с Вас причитается номер: песня или танец.

– Та-а-анец, та-а-анец! – потребовал зал.

Филиппу это понравилось:

– Уж я постараюсь, господин народ. Какое веселье без пляски? Только мне б колпак найти и бубен.

Колпак нашли быстро: взяли у Марины, за инструментом на парковку слетал барабанщик. Филипп снял валенки – на ногах остались серые чуньки – и развязал поясок. Наклонился, взлохматил голову, опустил руки и, потряхивая ими, расправил рукава. Надел колпак, сосредоточился и… закружился вихрем, понемногу добавляя стон из груди. Загремел бубен… и народ замер. Скоро, кто угадал ритм, начал прихлопывать, подхватили другие, и зал сошёл с ума, а на пяточке перед сценой завертелась карусель. Закончили, наградили аплодисментами, вручили блестящую шкатулку, а на пути к столику – бокал со жгучим напитком.

Теперь бы отдышаться. Алиса взяла подарок, достала из своей сумки такую же шкатулочку и стала что-то нажимать на крышечках. Когда подарок заурчал и тут же смолк, будто прихлопнули, вернула Филиппу:

– Спрячьте хорошенько. Где шаманить научились?

– Плясать-то? Так в плену у татар. За Степью город есть, по-нашему – город-тыква…

– Бахчисарай. Пушкин о нём писал, фонтан, арбузы…

– Не-е! С Пушкиным мы только до Шацка дошли. Меня-то в обоз назначили. Ратники на смерть бьются, едят одно толокно, по деревням разбойничают. Мне ж – где рыбка вяленая, где солонинка. На Ногайской тропе обоз пленили, через полгода барин выкупил. Он всегда так, барин наш… Вот балда, надо ж мерина глянуть!

– Стоит твой «мерин». Выходил я, смотрел, – остановил его Борис. – Расслабься: кругом видео, ЧОП… Не догоняю: кто ты? Станиславский отдыхает.

– Пушкинские мы, тут недалече вотчина его, за Рублёвым.

– Да-а, такой карьере можно позавидовать: богема, дом на Рублевке, «мерин» тюнинговый… Не забудь, когда начнём разбегаться, поедем вместе: нам по пути. Маринка – за руль…

Ночь. Деревня. Снежок. У церковной оградки лошадка дремлет. В санях, завернувшись в овчины, спит Филипп. Раз – толчок! Ещё, ещё…

– Эй! Филя! Просыпайся. Добро, мороза нет. Куда ты пропал? Любишь один. Волков слыхал? Шли за нашим поездом до самой околицы. Дальше – с нами, и боле не отставай! Гостинцы-то не растерял?

Филипп перевернулся на бок, пошарил под овчинами:

– Всё тут, – встал, взбодрил мерина вожжами. – Помню иль приснилось: на Варварке в кабак заходил, в нём один литвин нагадал мне: «Там, где был ты вчера, не сыскать днём с огнём». Вот так-то, Васька.

Неожиданно под полой загудело.

– Ты, Филя, не закусываешь, вот кишка-то запела. На, хлебни! – и Васька протянул деревянную флягу с бражкой.

Филипп полез под полу, достал – шкатулка! Шустрый Васька, просунул голову и ахнул:

– Глянь, как сверчок светится, и писано вроде по-нашему… иль по-гречески: А-а-ли-и-са!

Филя быстро убрал, притих и огляделся по сторонам:

– Быть чудесам, Васька: сказывали, какой-то новый год пришёл!

* * *

В сенях послышались осторожные шаги, и в избу вошла женщина с девочкой. Переступили порог, перекрестились и поклонились образам в Красном углу:

– Здравствуй, доченька. Храни тебя Бог.

– Здравствуйте, бабушка. Проходите. Водички или квасу с дороги? – Хозяйка, Алёна, жена Филиппа обрадовалась редкому событию, которому обычно сопутствуют новости. – По какой надобности в стороне нашей?

– Мы из Гавердова, что за Ясаковым, – ответила немолодая баба, развязывая платок. За руку она держала девочку лет семи, та оттягивала подол бабушкиной длинной юбки и прятала в нём веснушчатое лицо. – Вышли мы с Полюшкой на заре. Хорошо идтить летом: и в озере искупнулись, и землянички покушали… К полудню пожалело нас небушко: тучки набежали, так и шли мы в тенёчке и не устали вовсе. А послали нас люди добрые к Филиппу, сыну Кудина-бортника за спасением.

– В хлеву он чистит, сейчас позову. Как зовут-то Вас?… А вы, тётя Даша, пока отдохните с Полюшкой.

Алёна выбежала в сени, скрипнули ступеньки, из маленького оконца, распахнутого в сад, послышалось: «Фи-иля! Фи-иля!». Минутки три прошло, вернулась, вытирая передником куриные яички:

– Приберётся и будет, – подошла к люльке, подвязанной к поперечине, заглянула под полог, улыбнулась, покачала, – а я пока младшенького перепеленаю и покормлю…

Филипп поплескался, пофыркал над бочкой и вошёл в дом. У порога потёрся лицом о висевшее полотенце, причесался пятернёй, поздоровался и у входа на кухню присел, прислонившись спиною к печи. Давая гостям время подготовиться, заговорил с Алёной:

– Старики-то наши с детишками припозднились. Пора бы. Верно, ягоды не дотащить, по коробу набрали… А вас, тётя Даша, что в гости к нам привело?

– Ох, беда-а-а! Вот Полюшка наша, – притянула к себе девочку, обняла, прижалась щекою, – как родилась, заговорила-то ко времени, а сегодня, почитай, годика три как молчит и не растёт. Что за порча такая? А ты, Филипп Кудинович, не прост, бывал в странах дальних, чудеса видел, поди, знаешь много. Прогони беду или подскажи, как избавиться. Век молиться за тебя будем, – баба поджала губы и затряслась, не пряча лица и не вытирая слёз.

Филипп растерялся: до этого дня не было к нему ходоков. Чудаковатым слыл – верно, а за этим в гости не ходят: на работах да по праздникам встреч хватает. Правда, есть у него одна забава – сверчок. Дела того похожи на чудо, но не поддаются пониманию, и в Писании нет схожего, потому-то его Филя чудом не считал. Скорее то – промысел Божий, и Филя сделал вывод: никто в округе не знает о делах этих, значит, и рассказать не мог.

Филя уловил над головой лёгкое жужжание, обошёл печь, ухватился за отполированную ладонями предков перекладину, встал на ступенечку, подтянулся и достал из старого мятого валенка сверчка. Заметил встревоженный взгляд жены, насупился, опустился на пол и ответил страннице:

– Никого в округе нашей Господь не наградил такой силой, чтоб Его творения исправлять. Была б то рана на теле либо на кости… – и Филя, поколебавшись, нажал на кнопочку…

* * *

– Привет! Соскучился? Я – очень! Филипп, мы как договаривались? Ничему не удивляться и по сторонам не глазеть. Бери с других пример. Руки можешь в карманы сунуть. Не переживай, выглядишь прекрасно. Замечаешь, на тебя некоторые дамы внимание обращают, – засмеялась: – Завидуют, а мне приятно!

– Алиса, бывает, что скучаю сильно. Могу ли сам приходить?

– Скорее – нет. Как с тобой получается, я не знаю, не владею. И к тебе не могу. Я ничего не могу. Не хозяйка судьбы. Он сам всё сделал: тот, кто со мною во сне разговаривает. Не пугает больше, привыкла. И тебя не должно пугать: вернёшься таким, каким был, когда сверчка погладил. На то же место и в тот же миг. Никто не заметит.

– Летаю, ни времени, ни ветра не чую… В сказочном мире живёте. Говоришь, земля эта тоже наша? Не слыхал. Кремль ваш видел, похож, однако поменьше будет. А река, поворот, всё, как в белокаменной.

– Филипп – мне, дурёхе, когда ещё надо было спросить – на Руси кто сегодня правит?

– Молимся мы за царствование, благоденствие и долгие лета Ивана Васильевича. Известно: у сильного царя врагов много, из-за того опасается народ, как призовёт его Господь, начнётся…

– Смутное время…

– Верно: и смутное, и мутное. Полезут дружины иноземные, казачки, людишки лихие, шайки разбойные, не разберёшь потом, где кто. Народ озлится, и свои хуже чужих станут…

– Филечка, народ ваш оправится. А наш мир, похоже, только катастрофа образумит. Голос потому и сказал, что Ему нужен чистый человек. Так надо, сказал и выбрал тебя. Ещё сказал, что ты станешь мне мужем… не насовсем… Успокойся, перед тобой уж нет трудных задач, всё позади, ты свободен… Сын у меня будет, его Он ждёт… Филипп! – схватила за плечи, потрясла, поймала блуждающий взгляд: – Алёна об этом никогда не узнает. А, может, Он сделает так, что ты забудешь всё… Ну, не знаю я…