Читать книгу Ты пропой, кукушка, мне. (Повести) - Виктор Калинкин - Страница 1

Всем нашим пацанам, не вернувшимся с той войны

1. На высоте

Северо-Западный фронт, август 41-го. Леса и болота, и снова они же: болота, леса… На дорогах разбитая техника…

Из посёлка торфоразработчиков на высокую дамбу выскочили мотоциклы с немецкой разведкой. Не снижая скорости, круто развернулись, выбросили перед собой длинные горбатые тени и замерли в стремительном полёте, подгоняемые лучами заходящего солнца. Половина назначенного им маршрута пролегала лесом, другая – краем болота, а конечный пункт – перекрёсток дорог перед следующим лесным массивом. Промчались по лесному участку шоссе, выехали на открытую местность и остановились. Отсюда до перекрёстка километра три, слева начинается болото, справа – пустынная равнина с редкими зарослями кустарника и мелкого березняка.

Разведчик с головного мотоцикла, привстав с заднего сидения, минуту всматривался в бинокль в кромку леса, едва видимого в вечерней дымке. Прищурился, улыбнулся и пошевелил губами – он нашел вдали нечто интересное для себя. Обернулся к другим и задорно им что-то прокричал, стоя, будто на стременах – в душе он представлял себя во главе конного разъезда прусских уланов на красивой войне. Опустился в седло, закурил и широко махнул рукой вперед.

Сопровождаемые надрывными криками чаек, проехали на малой скорости ещё километр-полтора. Аккуратно, чтоб не сорваться с высокой дамбы, развернули мотоциклы назад к посёлку. Романтик взобрался на один из них, поводил биноклем по горизонту и подозвал товарища. Тот кивнул, быстро спустился с насыпи, сполоснул руки в лужице, вытер о себя, поднялся и со слов старшего начал наносить данные на карту… Со стороны леса чуть слышно протарахтела длинная пулемётная очередь, следом несколько пуль чмокнули в болото, и две-три с недолётом щёлкнули по полотну шоссе. Разведка свою задачу выполнила и отправилась в обратный путь, не мешкая…

На центральной площади посёлка в здании правления, что пряталось за бетонной спиной вождя мирового пролетариата, расположился немецкий штаб. Офицер разведгруппы вбежал в здание, с изящной лёгкостью козырнул седому полковнику, развернул на столе карту и доложил обстановку. Полковника более всего заинтересовал фланг противника, примыкающий к болоту. Цель завтрашнего наступления – тот самый перекрёсток, взятие которого обеспечивало прорыв танков к железнодорожному переезду. На карте через болото проходит пунктирная извилистая линия. Если ударить с этой стороны, противник у леса будет вынужден оставить позиции и сдаст перекрёсток.

Минут через пять в штаб привели двух местных жителей. Полковник подозвал к себе офицера-переводчика, очертил фрагмент карты палочкой, поводил ею по пунктиру, вполголоса объясняя цель предстоящей беседы, кивнул в сторону местных и присел, с любопытством разглядывая невысоких заскорузлых деревенских мужичков. Молодой напуган, прячет взгляд, мнёт кепку. Пожилой, напротив, выражает готовность и подчинение: прижал ладони к бёдрам, вывернув локти наружу, и не сводит с офицеров глаз, задрав подбородок. Переводчик с картой в руке начал с него. Все вопросы старик выслушивает, повернув к нему голову и наклонив её к плечу, а отвечает, подняв и повернув к полковнику.

– Посмотри-ка сюда, старик. Это ваша деревня, шоссе, болото. Понимаешь?

– Никак нет, ваше благородие, не обучен, – не глядя на карту, без заминки ответил старик.

Мгновенная реакция вызывает у переводчика недоумение. Офицеры перебросились несколькими фразами, затем переводчик еще раз обратился к старику:

– Господин полковник спрашивает тебя: это дорога? Пройти по ней можно?

– Ваше превосходительство! Боюсь, совру – сколь уж лет на болото не хожу, – нашёл оправдание старик.

– Когда отвечаешь, говори: господин полковник!

– Не могу знать, господин полковник! По картинкам не обучен!

– Серая скотина, – вполголоса произнёс переводчик.

– Так точно, ваш-бродь! – как на смотре, гаркнул дед, съел переводчика глазами и прихлопнул каблуками кирзачей.

Полковник всё это время с интересом наблюдал за поведением мужика, затем выслушал скупой перевод. Между ним и переводчиком вновь состоялся короткий разговор, и обратились теперь уже к молодому парню:

– Ты – комсомолец?

– Я, как все. Меня заставили. А иначе хозяйство отобрали бы и отправили на поселение, – голос задрожал, глаза забегали: хочет, чтобы верили.

– Ты должен знать, что Великая Германия превыше всего ставит умного, преданного рабочего человека, который на правах сильного будет владеть миром. Наши праздники тоже с красными знамёнами и демонстрацией! Те же цели, но всё честно и справедливо, без иллюзий. Скажи нам, что это за дорога через болото?

– Зимник, господин полковник! – успокоился: вопрос без подвоха и опасным не кажется.

– Что это значит?

– Старая зимняя дорога, господин полковник! Ездили по ней только зимой на санях. А летом можно пройти, чтоб не увязнуть. Лошадь без телеги пройдет. Нынче сухо: не весна и не осень – за час пройти можно. А от шоссе к его началу по этой просеке доберётесь за двадцать минут, а с грузом – за полчаса, точно. По карте я понимаю, географию в школе проходили, – уже осмелел, в интонации появилось искреннее стремление угодить.

Дед посуровел, подбородок опустил и из-под косматых бровей смотрит в глаза своему вождю на переходящем Красном Знамени. Что в его взгляде: вопрос, надежда, оправдание, укор?… Полковник выслушал перевод, не стал скрывать, что доволен, и обратился к старику. Дед вздрогнул и вновь преобразился. Переводчик – а может быть, он вовсе и не переводчик – понял, что его работа удалась, и позволил от себя кое-что добавить:

– Нам известно, что ты – председатель. Колхозы и прочая власть сохраняются. Ожидай прибытие представителей германской администрации. А пока добросовестно исполняй свои обязанности, трудитесь, как прежде: по-ударному. Вижу, ты верный солдат своего государя-императора: выведешь к трём утра на центральную площадь двенадцать лошадей с упряжью под вьючный груз.

Полковник подвёл беседу к завершению: со словами встал, взял со стола пачку сигарет и передал переводчику. Тот выслушал его и обратился к вчерашнему комсомольцу:

– Ты – умный, смелый и волевой человек. Утром пойдешь с нами, проводишь на ту сторону и заберёшь лошадей назад. Это твоя первая награда – превосходные германские сигареты, чудесный турецкий табак. Хватит вонючую махорку сосать – начинай жить по-новому! Более не задерживаем вас, господа мужики – до трёх свободны оба… Хальт! Отставить! Семья того, кто не явится в назначенное время на площадь, будет расстреляна. Ступайте…

* * *

Тем же тревожным августовским вечером у железнодорожного переезда из вагонов выгрузился стрелковый полк и всю ночь ускоренным маршем догонял убегающий багровый закат, оттесняя на обочину встречный поток беженцев. Ближе к утру шоссе вывело колонну из леса, и полк соединился со своей дивизией, образовав её правый фланг. Под вспышками далеких зарниц сделали короткий привал, командиры посовещались, и полк разделился: первый батальон остался прикрывать позиции «сорокапяток», установленных вечером в поле у перекрёстка, а два свернули вправо на просёлок. Минут через пятнадцать разделились и эти: головной, не останавливаясь, продолжил прямо, а три роты второго и сводный миномётный дивизион свернули с дороги влево, миновали небольшую деревню, преодолели пологий подъем и заняли на рассвете наспех вырытые кем-то окопы на лысой возвышенности – успели! Наскоро выставили внизу слева передовой пост – отделение с пулемётом «максим». Бойцы быстро окопались в кустарнике на склоне и затихли.

В тылу, позади высоты, остались деревенька, просёлок, за ним – лес. С трех сторон спереди – обширное моховое болото, через него с запада на восток к высоте выходит зимник.

Двумя часами позже по зимнику к краю болота приближалась колонна немецкой пехоты, всего батальона два. Впереди – головной дозор, слева и справа – два боковых охранения, за дозором повзводно – основные силы. На тяжёлом маршруте шеренги в колоннах превратились в три-четыре петляющие вереницы. Солдаты устали: они сосредоточены, утомлены, качаются, падают, смотрят только под ноги и молчат.

Дорогу головному дозору показывал молодой парень, вчерашний комсомолец. В середине колонны шли лошади, гружённые боеприпасами и миномётами, переднюю вёл дед, председатель колхоза. Парень подбежал к старшему дозора и показал ориентир на краю леска. Тот кивнул. Парень что-то спросил у него, махнув назад, побежал к лошадям и принял узду у деда. Тот отошёл в сторону, подождал и пристроился за последней лошадью.

Головной дозор и боковые охранения начали втягиваться в лесок. Участок леса перед высотой был не так уж и велик, и головной дозор скоро вышел на опушку у подошвы высоты. Передовой пост русских, торопясь, обстрелял авангард немецкой пехоты. Немцы, отстреливаясь, отошли, завязалась перестрелка, к ней подключились боковые охранения.

Над болотом полетели команды: «форвертс», «шнелль». Из-за высоты донеслись чуть слышные хлопки – выстрелы минометов. Первые мины упали с перелётом, на болото. Пехоту подгонять не пришлось, она спешно бросилась к леску.

Парень, что есть сил, потянул лошадь за узду и дико закричал: «Дава-ай, дура!» Ноги его заплетались, свободная рука цепляла мох, губа отвисла: им овладела паника. Недалеко разорвалась мина. Рука парня потеряла узду, и он по инерции полетел вперёд и вниз, упал лицом в жижу на тропе, разорванной десятками сапог. Часть его тела ниже пояса задёргалась, верхнюю парализовало, а вокруг ушей закружили пузыри. Дед рванул к парню, схватил за ватник и рывком отбросил лицом вниз на ближайшую кочку. Схватил лошадь за узду и поспешил отвести обоз в лесок. Сзади остались судорожные, короткие вздохи вперемежку с кашляющим визгом.

Сделав три-четыре пристрелочные серии, батарея на высоте перенесла огонь в лес и перешла на «беглый огонь»: разрывы мин стали сплошными. Немцы в лесочке рассредоточились и отправили на фланги два пулеметных расчёта.

Внезапно обстрел прекратился, за ним стихла и перестрелка. Передовой пост перебежками вернулся в свои окопы на высоте.

Немцы указали деду, куда отвести обоз, распрягли, сняли груз. Показали, где поставить лошадей, сами приступили к подготовке миномётной площадки. Выслали в обе стороны разведку, связались по радио с тылами, разожгли костры и занялись приведением себя в порядок.

Дед, торопясь, отвёл лошадей, подвязал и, никого не предупредив, побежал на болото к тому месту, где он оставил парня. Тот лежал в прежней позе: лицом в кочку. Между лопаток из ватника торчала чистая вата. Дед перевернул парня на спину. Вид был ожидаемый: выпученные глаза, рот разверзнут, грудь в крови. На вдавленном месте кочки, где была грудь – пачка немецких сигарет, залитая кровью.

Дед с гримасой боли на лице огляделся вокруг и закричал, тормоша парня: «Андрейка! Я похороню тебя, обещаю! – всхлипывая, добавил. – Б-дь! Что ж я мамке твоей скажу-у-у…»

Продолжая тихо выть, стянул с Андрейки брючный ремешок и подвязал убитому челюсть, попытался закрыть глаза. Перевернул Андрейку лицом вниз, спрятал его руки под тело и принялся отрывать пластами мох и забрасывать голову убитого. Закончил, перекрестился, покрутил головой, запоминая место. Не доверяя себе, достал серый платок, привязал его к чахлой сосёнке и побежал к лошадям.

У коновязи деда поджидал офицер с солдатом, наблюдал, как тот бежал по болоту, напоминая своим видом клеща: коренаст, кривоног, криворук, лицом дик. Когда дед подбежал и встал навытяжку, офицер брезгливо заговорил по-немецки: «Где тебя черти носят, старая обезьяна?… Впрочем, ты мне больше не нужен». Офицер повернулся к солдату: «Покоя не будет, когда за спиной такие уроды, верно Шмитт? – Солдат кивнул. – Невыполнение приказа… Убери его».

Солдат взял деда за плечо и рывком потребовал развернуться. Толкнул в спину, направляя к болоту, толкнул ещё и ещё. На ходу снял с плеча карабин. За ними равнодушно наблюдали отдыхающие солдаты. Метров через пятьдесят солдат без предупреждения выстрелил деду в затылок. Подойдя к своим, он скривил губы, сморщился и ладонью свободной руки сделал короткое горизонтальное движение – жест, отмечающий завершение неприятной работы.