Читать книгу Дети оружия - Виктор Ночкин - Страница 1

– Ну а он чё?

– Шарпан-то? Шарпан меня спрашивает: «А чего ты умеешь?» Стрелять, говорю, умею. А он: «Это мы сейчас проверим». И здоровому такому, который меня привел, говорит…

– Митяю.

– Ну да, Митяю говорит: «Дай ей ствол», – и кивает так по-особенному. А сам снова ко мне: где бывала, какие края знаешь? Я отвечаю: там-то и там-то, делаю вид, что не гляжу, как Митяй у меня за спиной свой револьвер разряжает. Револьвер такой здоровенный, патроны под заказ, видно, ему делают, а на поясе кармашки для патронов. Так я, пока он меня к Шарпану вел, парочку стянула. Вот он, значит, сует свой ствол разряженный, а Шарпан и командует: «Стреляй мне в лоб, прямо в середину. Если попадешь, не сдрейфишь, то беру тебя стрелком. Мне охранники всегда требуются». И скалится этак ласково. Я туда-сюда глазами, будто забоялась, а он и рад, Шарпан-то. Следит за моим взглядом, на руки не смотрит. – Йоля[1] вспомнила, как нарочно прикусила губу и шмыгала носом, будто вот-вот слезу пустит. Сейчас ей было весело рассказывать, а тогда сердце ёкало, конечно.

– Радостный человек Шарпан, любит пошутить, – вставил Киря.

– Так и я тоже радостная. Пока он веселился, я патрон-то и зарядила. Взвожу курок, он все радуется, и Митяй за спиной у меня тоже радуется. Дала им маленько порадоваться, потом револьвер поднимаю. Вроде боязно мне – то нацелю Шарпану в лобешник, то ствол отведу вбок… Потом – раз! – вскидываю над собой и ба-бах в потолок. А уж второй выстрел – точно в лоб, но патрона нет, щелкнул курок, и только. Вот тут-то самая смехота и началась. – Вспомнив смехоту, Йоля улыбнулась.

– Представляю, да… – глубокомысленно вздохнул Киря.

– Ага. Я стою, на меня с потолка труха сыпется, Шарпан сидит весь бледный, аж посинел маленько. Народ в двери ломится – как же так, у хозяина стрельба, не случилось ли чего? Митяй, тот грох на колени! «Разрядил, – бормочет, – чтоб меня некроз взял, разрядил!»

Киря тоже улыбнулся, растянув морщинистое запыленное лицо:

– Да, дела… Но работу тебе Шарпан все-таки дал.

– А как же. Чего бы я иначе с тобой тряслась на мотоциклетке на этой? Объяснила, откуда патрон у меня, Митяй уже с коленок встал, кармашки на ремне проверил, весь красный сделался. Но смолчал, хотя сильно на меня сердитый был. Я ему потом объяснила: не сердись, дядька Митяй, очень мне служба нужна, до зарезу надо пристроиться, скоро ж сезон дождей, никуда отсюда не денусь, мне бы переждать…

– Ну и ладно, – заключил Киря. – Вот и ты при деле, и мне веселее. Не то пришлось бы одному катить на прииск.

Киря был мужик спокойный, возраста немолодого и попутчик вполне подходящий. Одно в нем Йоле не очень нравилось – любил, чтобы ему что-то рассказывали, пока он мотоциклетку ведет. Даже не важно что, лишь бы орал кто-то над ухом сквозь рев мотора и лязг подвески. Эту историю, как ее Шарпан на службу принимал, Йоля уже в третий раз повторяла.

– Здесь поворот, – объявил Киря, – от караванной дороги уходим.

Мотоциклетка, рыча, запрыгала, выбираясь из накатанной колеи.

– А далеко еще?

– Да считай две трети пути отмахали. И самое опасное место уже проехали. Бандиты какие, они на караванную дорогу выходят. А здесь края безлюдные, безводные, и никаких тебе бандитов. Разве что орда мутантская нагрянет, так что ты по сторонам все же поглядывай.

– А зачем сюда мутантам? Что им тот прииск?

– Прииск им ни к чему, а ты поглядывай. Мало ли, какая беда. Ведь не прибыла цистерна вовремя, что-то там стряслось.

Прииск, при котором богатый торговец Шарпан устроил производство, лежал посреди безводной пустоши, где ни людей, ни зверья не водилось. Раз в две декады оттуда прибывала цистерна, но вот срок миновал, да еще декада сверх того, а доставщики не приехали. Шарпан отправил Кирю на мотоциклетке, чтобы выяснить причину. Это и стало первым заданием Йоли. Поручение спокойное, безопасное, с надежным проверенным попутчиком. Для начала в самый раз. И гонца сопровождать не помешает, и заодно Киря после расскажет, какова девчонка в работе. Шарпан хоть и любил изредка пошутить, но вопросы решал основательно, ничего не делал зря и привык одно с другим увязывать.

Старая дорога, которой пользовались торговцы, осталась позади, теперь мотоциклетка катила по равнине. Куда ни глянь – все плоское и желтое, пропеченное солнцем. Пока держались дороги, за мотоциклеткой вспухал пышный желтовато-серый хвост, теперь пыли стало поменьше. Йоля тряслась на сиденье, поглядывала по сторонам и изредка косилась на водителя. Крепко сбитый, плотный, загорелый Киря сгорбился, сжимая руль, и медленно цедил слова. Он все так делал – медленно, основательно, наверняка.

– Расскажи еще чего, – попросил он, – а то скучно едем. Вот, к примеру, как ты в первый раз человека пристрелила? Не холостым, а всерьез?

– Про это не люблю.

– А и зря. Ничего хорошего в таком нет, но если нужно, то приходится, и я своего первого как сейчас помню… Морду-то укутай, через дым поедем.

Мотоциклетка обогнула бугор, и впереди встали, как серые колонны, плотные струи пара. Равнина была покрыта озерцами грязи, источающими зловонные испарения. Киря натянул очки с чензировыми прокладками, плотно прилегающие к лицу, и прикрыл нос шарфом. Йоля прежде дивилась, зачем ему очки, сдвинутые на лоб, он же их ни разу не надел. И шарф, как у небохода. Теперь понятно, к чему эта справа. Девушка закутала лицо платком, но очков не имела, так что пришлось закрыть глаза – пар из горячих источников оказался едким и противным.

– Что ж ты не сказал, дядька?.. – прохрипела она в платок.

– Сейчас проедем, это недолго, – бросил Киря. – Пешему не пройти, а так можно. Вдыхай полегче, всего и делов… Эй, а чего это там? Ох ты ж…

Йоля глянула одним глазом – и тут же едкий пар выжал слезу. Она успела различить длинную цистерну, замершую перед холмом. Киря свернул ближе, объехал вокруг и затормозил. Поблизости гейзеров не было, и едкий пар лишь изредка налетал клубами. В этом сером тумане нечетко вырисовывалась цистерна на колесах, прицепленная к небольшому открытому мотофургону. Мотофургон въехал радиатором в склон холма, столкновение было не очень резким, и кабина не пострадала. Киря вытащил дробовик, покосился на Йолю – проверить подозрительное место было ее обязанностью, водитель должен оставаться на месте. Она спрыгнула на землю и медленно пошла вдоль цистерны, держа наготове «беретту». От разогретого на солнце бока цистерны в черных потеках исходило тепло. И ни звука, лишь ветер тихо шипит, перекатывая лохматые гроздья тумана.

Йоля добралась до мотофургона, сунулась в кабину – никого. Рулевое колесо залито багрово-черным, похоже кровью. Но ни тела, ни снаряжения, ни клочка одежды. Она обернулась и махнула рукой. Мотоциклетка, фырча, подкатила ближе, Киря, привстав, заглянул в кабину поверх Йолиного плеча:

– Вот он, который не приехал в срок. А где ж Каравай?

– Кто?

– Водила мотофургона, Каравай… – Киря огляделся. – Слышь, девка, а что там на бугре, вон там?

Йоля утерла слезящиеся глаза и посмотрела, куда он указывал. Потом побежала к соседнему пригорку и вернулась с грязным растоптанным башмаком.

– Вроде у Каравая такие копыта были… – протянул Киря, тревожно озираясь. – Вот что, садись да покатим отсюда. Нас на прииск отправили, вот туда и доберемся. После будет видно.

Йоля отлично понимала напарника. Вдвоем здесь слишком опасно, и непонятно, что произошло. Куда подевался водила, почему его башмак в трех десятках шагов валяется? Его это кровь на руле или чья? С прииска можно на мотоциклетке пару охранников привезти, вчетвером надежней.

На прииске добывали слоистый камень, который после варки и обработки превращался в некое подобие чензира. Может, это чензир и был, только плохой, низкого качества. «Чензир для бедных», – так сказал Киря, пока ехали по тракту. Небоходы его не покупают, потому что тяжелый и слишком легко плавится, вон из цистерны по пути расплескивался. Но Шарпан все же умел эту липкую дрянь продать, а инкерманские гетманы хотя и блюли свою монополию, но пока что к Шарпану ничего не имели, конкурент он для них не слишком опасный. К тому же гетманов недавно крепко побили под Херсон-Градом, им сейчас не до Шарпана…

Йоля взгромоздилась на сиденье, и Киря повел мотоциклетку вокруг холма, потом долина гейзеров осталась позади, а на горизонте синеватой глыбой встал горный кряж, где и располагался прииск. Там, по словам Кири, трудились с десяток рабочих да втрое больше рабов копали породу. При них восемь человек охраны.

* * *

Мотоциклетка въехала на фабричный двор и замерла. Побелевшие от солнца стены, примыкающие к скальным отрогам, дощатые пристройки, груды обломков, какие-то ржавые железяки, повсюду лужи застывшей черной массы… и тишина. Такая же странная тишина, как в долине с ядовитыми испарениями, где осталась цистерна. Там и здесь – предметы, принадлежащие человеку, совсем недавно бывшие в употреблении и заброшенные.

Киря заглушил мотор и огляделся.

– Куда это они все подевались? Здесь всегда грохот стоит: породу дробят, чензир в котлах бурлит, все шипит, пар и дым клубами…

Йоля потыкала ботинком застывшую черную лужу – твердо. Разлитый чензир схватился намертво, как камень. И только она собралась спросить Кирю, сколько времени нужно этой дряни, чтобы так высохнуть, как створка ворот, скрипнув, приоткрылась. Йоля пригнулась и вскинула ствол. Из тени выглянула небритая рожа.

– Киря, ты? Один?

– С девкой вот. Что у вас тут, Леван? – Обернувшись к Йоле, Киря шепнул: – Спрячь пистоль, это Леван, старший охраны здесь. Слышь, Леван, так что ж?..

Договорить он не успел – створки ворот качнулись, пропуская толпу. Больше десятка мужчин бросились к мотоциклетке. Они мчались, отталкивая друг друга, спотыкались, хватались за чужую одежду, чтобы не свалиться… хрипя, отпихивали вцепившиеся руки… Мигом окружили мотоциклетку, Йолю толкнули, так что она повалилась в засохший чензир, потеряла Кирю из виду и вконец растерялась. Что ей делать? Это же не бандиты, свои вроде? И не стреляют, не орут, ничего такого.

– Эй, ты чего? – выкрикнул в сутолоке Киря, Йоля услышала звуки ударов, хриплые возгласы, стон напарника.

Выстрелить она успела дважды, потом ее ударили по голове, в глазах потемнело. Она вцепилась в рукоять «беретты», которую рвали из рук, не удержала, получила еще несколько крепких пинков… Затарахтел мотор мотоциклетки, звук удалялся, вслед неслись проклятия.

Йоля села, вытирая кровь, сочащуюся из разбитой губы. Вокруг все плыло, фабричный двор перед ней раскачивался, в пыли и грязи ворочался избитый Киря, чуть поодаль лежал застреленный охранник. Остальные толпились вокруг Йоли, но не все. Левана не было, и еще одного или двух тоже. Она успела подумать, что хотя бы одного грохнула, и тут ее ухватили за руки, подняли, куда-то поволокли. Йоля не пыталась спрашивать, куда и зачем ее тянут – понятно было, что не ответят. Лица у рабочих и парней из фабричной охраны были словно окаменевшие, будто не люди вовсе, а истуканы. Глаза белые, неживые.

Йолю выволокли за угол, потянули вверх по пологому склону. Впереди, на перекате, она увидела столб с перекладиной. Туда и тащат. Волосы, смоченные по́том и кровью, липли ко лбу, мешали смотреть, Йоля встряхивала головой, по пути ее пинали и подгоняли тычками, и липкие пряди снова закрывали глаза. Под столбом охранники остановились, и Йоля увидела, что с перекладины свешиваются окровавленные обрывки веревок, да и столб весь обильно заляпан багровыми брызгами. Ее левую руку вздернули к перекладине, стали обматывать веревкой. Йоля воспользовалась тем, что мучители отвлеклись, и резким рывком освободила правую, выдернула из спрятанных под ремнем ножен короткий клинок и пырнула мужика, который тянул вверх ее левую руку, потом врезала ботинком между ног тому, что вязал. Вырвавшись, она заметалась среди потных тел, растопыренных грязных ладоней и окаменевших невыразительных лиц. Никто не орал: «Стой!» или «Хватай ее!». Свалка проходила в молчании, охранники лишь сопели и отхаркивались. Даже тот, которого Йоля пырнула ножом, не стонал.

Перед ней вырос крупный парень, раскинул руки, пытаясь облапить, Йоля бросилась на землю, нырнула между широко расставленных ног и, скользя по каменистому склону, полоснула ножом по внутренней стороне ляжки охранника. Тут только раненый взвыл от боли. Йоля покатилась с гребня, увенчанного столбом, преследователи налетели на оседающего парня, который ныл и зажимал рану на ноге, взметнулась пыль, все смешалось…

Когда Йоля вскочила, преследователи были в десятке шагов позади. Она помчалась изо всех сил, перепрыгивая через камни и разлапистые колючие кусты. Фабричные неслись следом. Йоля обогнула здание цеха, слева от нее был фабричный двор, краем глаза она успела заметить, как Киря трясет головой и пытается встать. И тут из ворот хлынул поток людей в грязной, заляпанной подсохшим чензиром одежде. Эти не молчали – ревели во весь голос, размахивали кирками, топали, гремели железом. Йоля, уже оставив двор позади, сообразила, что у многих в этой толпе на ногах кандалы. Особо размышлять было некогда – преследовавшие ее охранники столкнулись с толпой рабов, хлопнул выстрел, другой, взлетел рев боли и ярости…

Пока шла потасовка, Йоля бежала прочь от фабрики. Неслась не разбирая дороги, влетела в узкое ущелье, позади уже топали и гремели цепями. Кто-то визгливо орал: «Сюда! Сюда, я видел!..» Йоля обернулась, под ногу подвернулся булыжник, и она, потеряв равновесие, рухнула в расселину. Выбираться было поздно, крики и топот раздавались чуть ли не над головой. Тогда она забралась как можно глубже, скорчилась, втиснулась в самую узкую щель между камнями и замерла. Кандалы брякали совсем рядом, взбунтовавшиеся рабы с прииска перекликались хриплыми голосами… Потом все стихло.

Йоля долго боялась не то что пошевелиться – даже дышать глубоко. Сидела на дне расселины, откуда и неба не видно, и слушала. Наконец она решилась и стала протискиваться наружу. Небо между изломанными краями лаза было уже не прозрачно-голубым, а густо-синим, солнце скрылось за скальными отрогами. Близилась ночь. Йоля еще немного посидела, прислушиваясь – не чихнет ли кто, не почешется ли? Но нет, никто, похоже, не дожидается над лазом. Она глубоко вдохнула и выкатилась из расселины. Крутанулась на месте, размахивая ножом… Предосторожности оказались лишними – никто не стерег ее убежище. В ущелье было тихо, верхушки каменистых гребней справа и слева все еще золотились в свете заходящего солнца, под ними лежала тень. А там, где сходились две невысокие каменные гряды, торчала верхушка холма, того самого, к которому ее приволокли фабричные охранники. Столб с перекладиной четко вырисовывался на фоне синих небес, на нем – бессильно обвисший человек. Йоля тяжело вздохнула и побрела вверх по пологому склону ущелья, туда, где сходились каменные горбы, а за перекатом высился холм с распятым.

Прежде чем пересечь распадок, она долго прислушивалась и принюхивалась – не стерегут ли? Без «беретты» Йоля чувствовала себя беспомощной и слабой, решительности заметно убавилось. Наконец она собралась с духом и, обогнув холм, поднялась по дальнему от фабрики склону. На вершину чуть ли не вползла – шла, согнувшись, укрываясь за столбом. Если со стороны построек кто смотрит, авось не приметит ее, мелкую. Добралась к вершине и присела позади столба. Распятый не шевелился и не издавал ни звука, как будто не слышал ее шагов. Йоля подождала немного и позвала:

– Дядька Киря… Дядька, ты живой?

Молчание. Йоля осторожно прокралась вокруг столба с неподвижным человеком. Киря обвис на окровавленных веревках, ноги разъехались в стороны, голова была опущена, глаза закрыты.

– Дядька! – чуть громче позвала Йоля. Потом еще повысила голос: – Дядька Киря! Ну дядька же! Отзовись, пень старый!

Ей только теперь стало по-настоящему страшно. Даже когда убегала от погони, даже когда корчилась в расселине – и тогда не трусила, как в этот миг. Тогда она считала, что осталась одна, и знала, что делать. А теперь… Только-только появилась надежда, что дядька живой, что он здесь, рядом, – и вот его снова нет, и снова она одна-одинешенька, и не на кого надеяться… Со страхом пришла злость, Йоля стала хлестать распятого по щекам, так что его голова замоталась из стороны в сторону.

Киря хрипло вздохнул, открыл глаза и уставился на нее:

– Ты? Сбежала, девка… – Его взгляд приобрел осмысленность. – Молодчина… Йоля, дочка, у тебя пистолет есть? Или нож хотя бы?

– Есть, а как же, – буркнула Йоля, злясь на себя за то, что струсила, и за то, что слишком сильно лупила раненого.

Она привстала на цыпочки и разрезала веревки, которыми были прикручены к доске запястья Кири. Он охнул и сполз по столбу.

– Вставай, дядька, укрыться нужно… и пить охота. Есть тут вода где?

Уже порядочно стемнело, и Йоля больше не опасалась, что ее разглядят снизу. Но и торчать на холме не было никакого резона.

Киря неторопливо закатал рукав, открывая руку, оплетенную набухшими венами.

– Вот здесь ножом режь, – попросил он. – Этак вот полосни. И помру спокойно.

– Да ты рехнулся, старый! Вставай, дядька, бежим отсюда, пока никто не приметил, что тебя на месте нет!

– Дочка у меня замуж вышла о прошлом сезоне, дитё ждет. Ты найди их, слышишь, – бормотал Киря, – передай, что помнил их, помирал и про них думал…

– Не глупи, Киря! – Йоля едва не плакала от досады. Рехнулся ее напарник. – Вставай, да идем, пока темно, не видят нас!

– Не уйду я с тобой, девка, здесь помру. Ноги мне переломали, видишь…

Йоля опустила глаза – ноги Кири казались целыми, разве что брюки изодраны.

– Они, когда с охраной и работниками схватились, рабы-то, так и поубивали всех к некрозу, – медленно и тихо говорил Киря, – страх-то в рабе всегда живет, даже когда раб с цепи вырвется. Пока охрана за место на мотоциклетке билась между собой да пока тебя гоняли, эти, с прииска, цепи-то разломали. А со страху не могли остановиться, хотя им живыми бы лучше охранников сохранить. Но страх – он к жестокости толкает, известное дело. Охранники уже и шевелиться перестали, а их ломами и кирками по двору так и размазывали. Даже замутило меня, хотя, кажется, ко всякому привычен. Тут и про меня припомнили.

– Били сильно? – шмыгнув носом, спросила Йоля.

– Не били вовсе, а ноги переломали. Бурят, старшо́й у них, сказал: «Мы против тебя зла не имеем, а девка сбёгла, так мы это учиним, чтоб ты за ней не сбёг». Зло тут ни при чем, страха они передо мной не имели, потому и не били.

Йоля только вздохнула.

– Так что давай нож, – заключил дядька. – Вижу, тебе невмоготу меня резать, так я сам. Потом нож забирай и беги, скройся, а сюда больше не приходи.

– Нет, дядька. Не брошу я тебя, на себе уволоку или еще как, а не брошу! Вместе мы сюда прикатили, вместе и…

– Давай нож. – Киря уговаривал едва ли не ласково. – Давай нож, Йоля, не дури. И тебе, и мне лучше. Может, спрячешься где, переждешь. Шарпан теперь уже не разведчика, а отряд пришлет, уйдешь с ними.

– Вместе дождемся.

– Да ты пойми, времени не осталось, ночь уже, а она в темноте приходит и забирает живого. Если тебя здесь застанет – тебя заберет. Если я раньше сдохну – по округе искать будет живых. Тебе лучше подальше отсюда оказаться, пока она…

– Да кто она-то?

– А некроз ее знает, кто… Тварь. Приходит и берет одного живого. – Киря хотя и рассудил, что ему лучше вены порезать, а на самом деле хватался за возможность еще хоть немного поговорить, оттянуть последний миг, потому и толковал обстоятельно, медленно. – Первым, видно, Каравая подстерегла, утащила, потому кровь была в мотофургоне, а костей или шмоток не осталось… Потом повадилась сюда.

Пока Киря бормотал, Йоля вглядывалась в фабричное строение – там было темно. Рабы боялись, хоть и приготовили страху жертву на холме. Огня не зажигали, не показывались, и ни звука со стороны фабрики не доносилось.

– Когда меня сюда волокли и к столбу прикручивали, я кое-чего понял из их трепа. Страх это, тварь какая-то, пули ее не берут, шагов ее никто не слышит, следов после нее не остается. Чистый страх! Вот Леван и велел столб поставить здесь и на него живого человека каждую ночь вешать. Утром человека нет, веревки оборваны. Рабов Леван брал, многих так извел, вот они и озверели. Пока этому страху одного человека отдавали еженощно, остальных тварь не трогала… Эй, ты чего? Ай, ой! Больно, стой! Больно мне, ноги… Осторожно!

Йоля ухватила бормотавшего Кирю за воротник и поволокла с холма. Сначала дело шло бойко, волочить дядьку под уклон было не так уж тяжело, особенно после того как он заткнулся и лишь охал, когда покалеченные ноги ударялись о камень. Потом Йолины руки налились тяжестью, пальцы онемели и пот покатился по лицу. Девушке давно хотелось пить и казалось, что воды в ней не осталось вовсе, а тут – прямо потоки.

У подножия пригорка, где сходились образующие ущелье скальные гряды, все было сплошь засыпано обломками камня, и пришлось тянуть осторожно. Уже совсем стемнело, под скалами было черным-черно, Йоля не видела дороги, даже собственных рук, вцепившихся в Кирину куртку, не различала. Она держала путь к расселине, где укрывалась от погони. Тут над холмом темнота пошевелилась – вверху что-то двигалось. Но темнота, которая перемещалась над столбом с перекладиной, не имела ни очертаний, ни границ, ночное небо в том месте клубилось, уплотнялось и шуршало.

Киря, уже совсем раздумавший помирать, зашипел:

– Куда тянешь? Под скалу, под скалу давай, там темнее!

– Молчи, дядька, – прохрипела Йоля, смахнула рукавом пот и потянула из последних сил.

На миг она усомнилась, что сумеет отыскать расселину в такой темнотище, но тут камешки под ногой с шорохом сорвались в провал.

Над холмом разнесся скрипучий протяжный выдох – не крик, не голос, всего лишь дыхание твари, но это было еще страшней, чем любой рев и рычание. В скрипе черного неба не было злобы, одна тоска и равнодушие. Сгусток ночи устремился вниз по склону – точно к Йоле и Кире. Больше раздумывать было некогда, Йоля спихнула раненого в дыру, он взвыл, свалившись на покалеченные ноги, Йоля сунулась следом, но места было маловато для двоих. Киря, хоть и не крупный мужчина, все же куда массивнее тощей девчонки, к тому же его оглушила боль из-за падения.

Ночь неслась на Йолю, со свистом рассекая воздух, страх приближался, и она изо всех сил стала запихивать орущего от боли и ужаса Кирю, который так и не сообразил, что он должен теперь делать. Йоля развернулась в тесноте, стала задом толкать спутника глубже в дыру, тот прекратил орать и стал помогать, старательно протискиваясь между камнями вниз под уклон. Что-то заскрежетало по гравию над головами, в расселину пахнуло теплым затхлым духом. Киря, пыхтя, возился под Йолей, она упиралась ногами в стены и толкала спиной. Потом вдруг почувствовала Кирину руку на своей груди, взвизгнула и двинула дядьку локтем, тот охнул, но руку утянул.

– Ты чего, дядька?

– Тесно здесь… – виновато пробурчал он. – Не хотел я, само вышло, хватаюсь за что попало.

– Это не что попало… – сердито прошипела Йоля и осеклась.

Страх глядел на нее в просвет между камнями – глядел красноватым, слегка светящимся глазом. Вертикальный черный зрачок медленно двигался.

Беглецы замерли, не решаясь вдохнуть. Глаз исчез, и наполненная страхом тьма стала медленно просовываться в щель. Что-то твердое скрежетало по камням, приближаясь к Йоле. Она ударила каблуком, попала по твердому и округлому, но страх будто и не заметил – так и лез все глубже, подбираясь к Йоле. Она старалась отползти, но безуспешно – Киря застрял, как пробка в бутылке, дальше ему было не продвинуться. Из твердого рыла, которое тянулось к Йолиным ногам, вырывались потоки гнилостной вони, в расселине враз стало жарко и душно. В груди Йоли все свернулось в холодный ком, страх парализовал и лишил воли. Не помня себя от ужаса, она завизжала:

– Дядька, дай закурить!

Киря нечленораздельно провыл, он уже был во власти страха и вряд ли понимал, что́ пищит девчонка, а если даже понял – не мог и рукой пошевелить. Йоля нащупала под собой полу его крутки, вытянула кисет и смятые бумажки. За время совместного путешествия она неплохо изучила карманы Кири, не для того чтобы стащить его убогие пожитки, а просто по привычке – чужие карманы влекли ее, эта тяга оказалась сильнее разума.

Трясущимися пальцами девушка свернула самокрутку, чиркнула колесиком зажигалки, быстро затянулась и выпустила струю дыма навстречу вонючему рылу, которое уже почти касалось ее башмаков. Рыло замерло. Йоля торопливо сделала новую затяжку, теснота между каменными стенами наполнилась дымом, Киря внизу заперхал. Темнота качнулась, пещерка словно вздрогнула, стены затряслись, отовсюду посыпались мелкие камешки. Страх рывком метнулся наружу, напоследок обдав Йолины башмаки струей вонючей слизи. Страх чихал! Над расселиной прокатился хриплый скрежещущий возглас, в щель снова пахнуло ветерком, но не зловонным смрадом, а сухим и чистым воздухом Пустоши. Скрежет громадных когтей, удаляющиеся громкие хлопки…

Йоля сползла с Кири, подобралась поближе к выходу на поверхность и затянулась в третий раз, теперь уже без спешки. Она почувствовала, как дрожат пальцы – едва смогла поднести самокрутку к губам. Выдохнула дым и щелчком выбросила окурок наружу. Красный огонек прочертил дугу в темноте.

Вообще-то Йоля не курила. Пробовала, бывало, но всякий раз было гадко. И почему ей в голову пришла эта спасительная мысль насчет курева? Со страху, конечно, и не такое придумаешь… Тут она вспомнила, как Киря ее за грудь хватал. Впору разозлиться, но в сравнении с пережитым страхом все чувства теперь казались мелкими, не стоящими внимания.

– Ты, дядька, ровно дитя малое. Тут такое чудище к нам лезет, а ты мамину титьку вроде ищешь.

Киря только вздохнул. Он за нынешний вечер успел столько раз распрощаться с жизнью, что теперь уже и сам не верил, что смерть обошла стороной. Послушал, как Йоля, шурша гравием, выбирается наружу, и подполз ближе. Наконец заговорил и он:

– Ты, девка, как опасность, так первой лезь. Тесно там, мне не пробраться дальше. Ну и вообще… пусть лучше меня эта тварь схватит.

– Никого она не схватит, дядька, – буркнула Йоля.

Если Киря и ответил, она не расслышала – со стороны фабрики донесся протяжный душераздирающий скрежет. Потом грохот, оглушительный треск, сквозь который были едва слышны выстрелы. Ружья и пистолеты сперва хлопали часто, потом все реже и реже, грохот и треск тоже пошли на убыль. Зато ночь огласилась воплями ужаса и боли… Наконец все стихло. Беглецы прислушивались, стараясь догадаться, что творится на фабрике.

Грохнул одиночный выстрел – последний. Потом были слышны лишь скрежет и треск, тварь пробиралась среди фабричного оборудования, отыскивая людей. Нашла – кто-то отчаянно закричал и потом уже выл не смолкая. Захлопали крылья, в темном небе пронесся сгусток мрака, внутри которого кричал человек. Теплое и мокрое упало Йоле на лоб, скатилось по щеке, коснулось уголка рта, растеклось. Йоля ощутила привкус крови на губах. Села, обхватила колени руками и заплакала.

* * *

Когда начало светать, Йоля пошла к фабрике. Она совсем не боялась – тварь приходит ночью, вернее прилетает, потому и следов не остается. Фабричных Йоля тоже не опасалась: вряд ли кто-то пережил прошлую ночь. Страх уничтожил всех.

Посреди двора лежал человек с развороченной головой. Стараясь не смотреть на труп, Йоля подкралась к воротам, заглянула. Она искала воду, потому что умирала от жажды и едва могла соображать. В широком проходе между оборудованием пришлось то и дело переступать через обломки и разбросанный инструмент. Серый сумеречный свет лился сквозь громадную прореху в кровле, и все казалось серым в этом свете – сломанное оборудование, опрокинутые тележки, распростертые в неестественных позах тела… даже обильно разлитая кровь, и та казалась серой.

Йоля отыскала баклагу с водой и долго пила, после этого мысли немного прояснились. Теперь ей нужно было позаботиться об оружии. Нашлось немного – дробовик, горсть зарядов к нему да двуствольный «шершень» с парой патронов. Йоля старательно обыскала тела, рядом с которыми подобрала стволы, но больше ни единого патрона не смогла найти. То ли взбунтовавшиеся рабы успели расстрелять все, что было, то ли просто не знали, где охрана держала запас. Преодолевая тошноту, Йоля снова и снова обшаривала драную одежду мертвецов – тщетно. По чужим карманам лазить – дело знакомое, но она привыкла иметь дело с живыми людьми, а тут жутко изуродованные мертвецы. Тела были изломаны, раздавлены, одного тварь разодрала едва ли не пополам. Наконец Йоля не выдержала и выблевала все, что выпила. Потом отдышалась, собралась с силами и дошла до дальнего конца прохода, где над печью был устроен здоровенный котел для кипячения чензира. Здесь уже тел не было – люди прятались там, где тесно, куда ночному страху трудней добраться, но и так не спаслись. А тут – широкий проход, по которому подкатывали цистерну, чтобы заполнить ее из котла. Йоля подобрала кусок каната, привязала к тележке – в ней возили куски породы, – забросила в кузов скудную добычу, впряглась и покатила к выходу.

* * *

Когда девушка вернулась в ущелье, Киря курил.

– Дядька, тебе на ноги нужно палки привязать, чтобы срастались ровно. Давай займись сам, – деловито велела она. – Потом мы тебя в эту таратайку погрузим. В цех тебя свезу.

– На кой некроз это, дочка? – уныло спросил Киря. – В дыре нужно по ночам прятаться, пока отряд не приедет. А как появятся, так тика́ть с ними не медля. Ты бы лучше пожрать привезла, а?

Йоля молча глядела на него.

– Чего смотришь? – Киря смутился, опустил глаза и стал копаться в дощечках и мотках веревок, которые девушка собрала, чтобы сделать шины. – Или я не так сказал? Ты не серчай, что я тебе вроде как велю, хотя ты меня спасла и сама под смертью для этого ходишь… Не серчай, дочка, что я так говорю.

– Глупости ты говоришь, – буркнула она. – Эту тварь убить надо. А здесь прятаться нельзя, потому что из степи всякое зверье налезет, на запах мертвяков-то. От них в дыре не спрячемся.

– Как убить? – Киря опешил. – Рехнулась с перепугу, Йолька? Да она ж неубиваемая! Ты слыхала, как вчера по ней палили да из скольких стволов? А того прежде, думаешь, Леван с охранниками, они что? Просто так сдались? Я Левана знаю, он парень боевой, если его так разобрало, значит, была причина!

– Сам ты рехнулся, – мрачно отрезала Йоля. – Я эту тварь убью, и ты мне помогать станешь. А не хочешь, так я сама, но уж тогда тебя больше знать не хочу. Оставайся здесь гнить.

– Так она же, тварь эта…

– Тварь всегда убить можно. Сперва ты должен страх победить, а после и с тварью управимся. Бинтуй свои поршни да полезай в тележку. Ну?

* * *

Йоля, пыхтя, вкатила тележку с Кирей в фабричный двор, и дядька указал на мертвеца:

– Вон тот, с разбитой тыквой, видишь? Бурят, у рабов старший был. Переверни его.

Йоля, морщась и стараясь не глядеть на развороченный затылок, пошевелила труп. Оказалось, что Бурят застрелился – сунул ствол карабина под челюсть и спустил курок, потому и рана такая. В его карманах были связка ключей и горсть патронов. Ключи Йоля повертела в руках и вопросительно глянула на Кирю.

– Это от цепей рабских, – пояснил он. – Бурят со своих кандалы снял, а ключи зачем-то себе оставил. Дай-ка карабин.

С оружием Киря почувствовал себя увереннее. Осмотрел трофей, зарядил и уже более бодрым голосом спросил:

– А теперь чего?

– А теперь ты мне поможешь печку в цеху раскочегарить. Там дрова сложены, совсем рядом, так что мне только пары́ развести, дальше уже проще пойдет.

* * *

Страх объявился, как и прошлой ночью, когда окончательно стемнело. Он пришел с шорохом и ветром, проникшим сквозь громадную дыру в кровле. Звезды, холодно светившиеся в небе, померкли, их заслонила черная тень твари. Йоля не слышала шороха крыльев и не ощутила поднятого ими ветра. Она стояла, широко расставив ноги и сжимая дробовик, перед раскаленной печью. По лицу и фигуре гуляли красные отблески пламени, над головой булькала и шипела в котле расплавленная смесь.

Когда сквозь разломанную крышу в цех заглянули два красноватых светящихся глаза, Йоля вскинула ствол и выстрелила. Тварь издала скрежещущий возглас и стала протискиваться в дыру. Йоля не трогалась с места и, старательно сдерживая дрожь пальцев, перезаряжала дробовик. Второй выстрел настиг тварь в падении. Она тяжело плюхнулась на пол, во все стороны полетели обломки задетых ею верстаков и ящиков. Йоля снова зарядила дробовик. Тварь двинулась к ней – черная, сливающаяся с тенью. Будто ночь проникла в цех и теперь направлялась к печи, чтобы задушить красные огни, дрожащие в топке.

Ночной хищник оставался бесформенным силуэтом, Йоля не могла разглядеть ни когтистых лап, ни сложенных крыльев, только покачивающийся сгусток мрака ростом втрое больше, чем она. Девушка выстрелила, целясь в громадные красные глаза. Тварь словно не заметила, все так же неторопливо надвигалась, под ее невидимыми в темноте лапищами хрустели обломки.

Вот красные бельма нависли над Йолей, в лицо пахнуло зловонием. Теперь из мрака проступила громадная пасть, усаженная длинными, острыми, как иглы, зубами, все красное, колеблющееся – на морде чудища играли отблески огня, бушующего в топке. Подступающая к девушке тварь словно вылуплялась из темноты, она обретала очертания, вступая в полосу тусклого света, расходящуюся от печи. Страх не спешил – перед ним была добыча, которой не уйти.

Йоля швырнула в пасть разряженный дробовик и, закричав: «Давай, дядька!» – откинулась назад, падая спиной в темноту. Свалилась в тележку, от этого толчка тележка пришла в движение и покатилась. Тварь сунулась следом, зубы с щелчком сошлись там, где только что находилась жертва, и тут котел с булькающей расплавленной массой накренился над ней. Скорчившийся позади печи Киря навалился на рычаг и привел поворотный механизм в движение. Тварь успела сделать еще один короткий шаг – и ей на голову, на шею, на спину, прикрытую сложенными крыльями, обрушился поток горячей вязкой жижи. Тварь, хрипя, метнулась, ударилась боком в печь, сооружение стало со скрежетом рушиться на нее. Киря пополз вдоль стены, изо всех сил перебирая руками. Голова с разинутой клыкастой пастью повернулась к нему, и тут ее припечатал свалившийся котел.

Йолина тележка ударилась в груду бочонков и встала, девушка поднялась и выстрелила из обоих стволов «шершня» в бесформенную дымящуюся массу, копошащуюся под обломками печи. Тварь вскинула голову, по которой стекали потоки чензира; котел, гремя, покатился по полу, выплескивая раскаленную смесь. Чудище слепо вломилось в остатки печи, топча рассыпавшиеся угли, ударилось в стену так, что гул пошел по всему цеху. Кусок стены исчез – тварь снесла его и устремилась в ночь; липкая жирная масса стекала с нее, шипела в раскаленных углях, источала смрадный дым…

Йоля обошла лужу дымящегося чензира, разглядела у стены Кирю.

– Ну что, дядька, живой?

Тот попытался ответить, но не смог выговорить ни слова, только зубы стучали.

– Живой, значит. Куда карабин-то дел? А то у меня ничего больше не осталось.

– Т-там уронил… – выдавил из себя Киря и проводил взглядом Йолю, которая пробиралась вдоль стены по обломкам разрушенной печи между лужами горячего чензира.

Она подобрала карабин, деловито вытерла ствол рукавом и направилась к пролому, оставленному чудищем.

– Стой! Куда? – К Кире мигом вернулся голос. – А как же я? Не ходи! Хоть до утра погоди!

* * *

С рассветом Йоля отправилась по черному следу разлившегося «чензира для бедных». Сперва шла вдоль широкой полосы вязкой грязи, потом сплошной слой сменился россыпью плоских круглых «блинов», в которых отпечатались когтистые лапы – страх пытался взлететь. В трех десятках шагов – новые следы в россыпи высыхающих черных лепешек. Тварь сумела убраться достаточно далеко, и Йоля уже стала размышлять, что гнало ее прочь. Страх боялся? Такой большой и сильный хищник… Он не должен тру́сить в схватке с маленькими и слабыми противниками.

Когда Йоля приблизилась на полсотни шагов, тварь попыталась встать из топкой лужи, липкие жгуты засыхающего чензира потянулись за ней, истончаясь. Тварь снова рухнула. Йоля остановилась и подняла карабин. При свете восходящего солнца ночной страх не пугал до дрожи, но зверь выглядел жутко – концы распростертых крыльев разделяло не меньше сорока шагов; длинный хвост, слегка сплющенный с боков, гибкая шея. Все тело было покрыто панцирными пластинками. И голову, размером почти с Йолю, тоже защищала броня из плотно прилегающих костяных наростов. Глаза больше не светились, сейчас их прикрыла мутно-белая пленка. Йоля старательно прицелилась и выстрелила в глаз. Ничего не произошло. Дымчато-серая пластинка, закрывающая глазницу, оказалась достаточно прочной, чтобы отразить выпущенную с небольшого расстояния пулю. Тварь вскинула было башку, но подсыхающий чензир держал крепко.

Йоля на порядочном расстоянии обогнула широкую черную лужу с намертво прилипшей тварью и прикинула направление – страх знал, куда и зачем ему стремиться, она тоже хотела это выяснить.

Идти пришлось порядочно, солнце уже подбиралось к зениту, когда впереди замаячили скалы. Гнездо твари находилось на невысоком уступе. Йоля вскарабкалась не без труда – страх устроился там, куда не добраться степным хищникам.

Прежде чем подойти к логову страха, Йоля долго сидела в тени, успокаивая дыхание, сбившееся, пока она взбиралась по крутому склону. Над головой то и дело раздавались сухой стук костей, шорох и скрипучие тихие голоса. Наконец она решила, что готова, и преодолела последний участок склона – уже довольно пологий. Гнездо на плоской вершине скалы было окружено массивными валунами, дно его устилал толстенный слой разломанных костей, перемешанных с пометом. Среди этого месива скалились человеческие черепа.

На гниющих обрывках мяса, клочьях пропитанной кровью ткани, обломках скорлупы и отбросах возились три детеныша. Каждый из маленьких страхов весил больше Йоли, но они были не опасны дня нее – медлительные, подслеповато моргающие, с крошечными вялыми крылышками. И панцирная чешуя на них пока еще не отвердела и не обрела прочность стальной брони.

Йоля молча стояла и наблюдала, как возятся в гнезде маленькие страхи, скрежещут костяной подстилкой, вырывают друг у друга наполовину обглоданную человеческую руку с уцелевшей кистью. Просто стояла и смотрела. Детеныши страха были жуткими – и трогательными, как любой малыш.

Один из них подполз к Йолиным ногам и неожиданно резко выбросил уродливую голову на длинной шее, пытаясь цапнуть ботинок. Йоля отдернула ногу и подняла карабин, целясь детенышу в голову.

Страх нужно убивать, пока он маленький, нельзя позволить ему вырасти и обрести власть.

Страх нужно убивать.