Читать книгу Новый Пигмалион, или Мусорщики от Бернарда Шоу до наших дней. Кто они? - Виктор Павлович Романов - Страница 1

Пьеса

в 3-х действиях

с прологом и эпилогом

Рекомендации:

1. Слова и звуки, выделенные в тексте заглавными буквами, произносятся с ударением.

2. В местах, где в тексте указано, что звучит музыка, в это время звучит «Веселый марш» на музыку Владимира Шаинского.

3. Для Девятнадцатой картины в Третьем действии используется демонстрация на LCD-экране видеоролика «Как в Копенгагене мусоросжигающий завод превратили в центр активного отдыха горожан!» длительностью 5:30 минут.

Действующие лица

Гражданин – Юрий Петрович Иванов, мужчина в возрасте 70-80 лет.

Государство – в лице плоского телевизора или LCD-экрана.

Жена Гражданина – Лидия, возраст 70-80 лет.

Семеныч – сосед Гражданина по даче, возраст 70-80 лет.

Полина – сноха Семеныча, возраст 40-45 лет.

Зина – соседка Гражданина по даче, возраст 60-70 лет.

Мистер Хиггинс – профессор, возраст около 40 лет.

Мистер Пикеринг – друг профессора Хиггинса, возраст 40-45 лет.

Альфред Дулиттл (он же пра-пра-правнук того самого Альфреда Дулиттла) – мусорщик, возраст 40-45 лет.

Миссис Пирс – экономка профессора Хиггинса, возраст 40-45 лет.

От автора, Голос в телефоне, 1-й – 7-й джентльмены – актеры театра.

Пролог

Зажигается свет. На сцене комната Гражданина, возле правой стены которой ближе к окну стоит кровать, рядом стол и кресло на колесиках. На столе лежит пульт от телевизора. На задней стене занавеска до пола, закрывающая окно. На левой стене, слегка развернутой, чтобы ее хорошо было видно зрителям, висят часы, стрелка которых подходит к 21 часу, и большой плоский экран телевизора или LCD-экран. На сцену выходит Гражданин с пластмассовым стаканчиком кефира и ложечкой в руках, садится за стол, берет пульт, включает телевизор, открывает кефир, размешивает, начинает есть его ложечкой, глядя на экран.

На экране вечерняя информационная программа «Время» от 06.09.2019. Мелькают кадры встреч лидеров на полях Восточного экономического форума во Владивостоке. Звучит выступление президента России Владимира Путина по космосу на космодроме «Восточный». Президент перечисляет основные задачи космонавтики на ближайшие годы: создание рабочего пускового стола для старта тяжелой ракеты «Ангара», самой ракеты и вывод ее в космос. Этот сюжет заканчивается показом крупным планом довольного лица руководителя Роскосмоса.

Далее следует сюжет о бандитском нападении в подмосковной Истре на дом председателя Центральной избирательной комиссии Российской Федерации Эллы Панфиловой. Маленькая хрупкая женщина в домашнем платье дрожащим голосом рассказывает, как она мужественно отбивалась от напавшего на нее бандита в маске, вооруженного электрошокером, забравшегося в ее дом, и в конце концов обратила его в бегство.

Далее следует новый сюжет.

Гражданин. (Отодвигает стакан с кефиром, убавляет звук в телевизоре.) И что? … Это все? … А где же власть? … Где МВД или их представитель по связи с общественностью? … Они хоть что-то делают или как?

Уважаемое мое Государство, ты что не видишь, что нам всем плюнули в лицо? … Тебе! (Показывает пальцем в телеэкран.) Плюнули в лицо!

Эта худенькая женщина – сейчас одно из важнейших лиц в государстве!

У нее послезавтра выборы по всей России!

А она должна сама себя защищать от бандитов?

А где же Ваша забота о ее безопасности?

Да при том количестве видеокамер, развешанных по Москве и области, Вы должны были уже за несколько минут поймать этого паршивца! Показать УЖЕ В НАРУЧНИКАХ этого балбеса, поднявшего на нее руку!

Не-е-ет, я так больше не могу!

И НЕ ХОЧУ! (Бьет кулаком по столу. Вскакивает и в возбуждении начинает ходить по комнате, разговаривая, жестикулируя, останавливаясь и периодически обращаясь к телеэкрану.)

Это что ж получается?

Как же я могу уважать тебя после этого, родное Государство?

И что ж тогда нам всем остальным-то, негосудАрственным людям делать?

Вооружаться самим? Как в Америке? И стрелять друг в друга?

Не потому ли наши талантливые писатели, поэты, актеры, режиссеры, спортсмены уезжают из страны?

Предпочитают жить где-нибудь ТАМ. В Канаде, Америке, Италии, Германии, Франции.

Во ФРАНЦИИ?!!! ФРАНЦИИ?! (Поднимает вверх указательный палец.) Которую забастовки сотрясают чуть не каждую неделю!

В АМЕРИКЕ?!!! Где должность президента страны можно выиграть за счет ловкости рук!

Как в игре в наперстки, только по почте. Используя для голосования гоголевских мертвых душ.

Это ж уму непостижимо!!!

Ой! (С опаской озирается по сторонам.) Что ж я всем все рассказываю-то? Сейчас опять шум на весь мир поднимется.

В Америке снова начнут кричать, что россияне вмешиваются в их выборы. На этот раз, скажут, не хакеры, а этот вот их Гоголь. Сами, мол, проговорились. Как же это я так сплоховал? Черт меня за язык дернул.

(После паузы.) А вообще – ничего страшного! Я думаю, американские политологи запутаются: Гоголь же он чей, русский или украинский? Родился на Полтавщине, писал на русском. И … промолчат.

Им даже украинские политологи не смогут помочь. Они бы и рады заорать. Они почему-то всегда и везде орут? Может убедить не могут – против правды ведь трудно спорить – так хоть попробовать переорать? «МикОла Васильевич, це ж наш …», но побоятся. Потому что тут же получат обвинения о вмешательстве в выборы в Америке. Оно им надо?

Так вот я про бывших наших людей. Они ведь теперь только на работу, на ЗАРАБОТКИ едут сюда в Россию. (Показывает пальцем на пол.).

Ах! Да! Еще на празднование их ЮБИЛЕЕВ иногда эти бывшие наши люди ТОЖЕ едут в Россию….

Мда-а-а! … Ко-о-осмос! «Ангара-а»! Все это, конечно, хорошо! ….

Но только когда же мы здесь, дОма, на Земле-то у себя порядок наведем?

Чтобы достойные люди не уезжали, а наоборот, стали возвращаться!

Чтобы Россия снова стала для них ДОМОМ!

Чтобы им перестали каждый день плевать в лицо!

Ведь это в твое лицо плевки, родное Государство!

Иначе ведь не заметим, как по пути в светлое будущее, продолжим движение по дороге проложенной нашим Борисом Николаевичем Ельцыным по развалу страны. Помните его лозунг: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить»?

Этот лозунг, кстати, очень похож на аналогичное английское выражение «To bite off more than you can chew» («Откусывайте столько, сколько сможете прожевать»). Борис Николаевич, видимо, просто процитировал на русском слова своих американских советников.

Ведь не случайно он руководителя своей администрации Филатова Сергея Александровича, возглавлявшего рабочую группу по подготовке Конституции России, посылал в ноябре в США для передачи тогдашнему президенту Биллу Клинтону ее проекта на английском языке.

Что, нужен был американский «ОДОБРЯМС»?

Потому что только после этого Конституция была вынесена в декабре 1993 на референдум.

Все делалось в то время под диктовку США?

Да-а-а, наломал дров ДОРОГОЙ наш Борис Николаевич.

А что, разве не «ДОРОГОЙ»? Разве не ДОРОГО он нам обошелся? Ровно половины экономики и населения Советского Союза лишились по его милости после того, как он поставил свою подпись под Беловежским соглашением.

О чем только он думал в тот момент? ….

Только не о тех СОРОКА МИЛЛИОНАХ русских, которые

сразу,

вдруг,

у себя дома,

в родной стране,

в один миг стали иностранцами!

Их стали лишать гражданства,

работы,

выживать из стран, ставших враждебными им.

Даже на братской Украине

Стали запрещать разговаривать

и учить своих детей на родном

РУССКОМ ЯЗЫКЕ.

Потом и вообще СТАЛИ УБИВАТЬ

за одно только желание

разговаривать на родном

РУССКОМ ЯЗЫКЕ.

И продолжают это делать

ДО СИХ ПОР!

По рассказам того же Сергея Александровича Филатова, перед многочисленными делегациями из Донецка и Луганска, приезжавшими после 1991 года с жалобами на их оторванность от России, руководство страны оправдывалось так: «Мы думали, как бы Российской Федерации ВЫЖИТЬ ВООБЩЕ»….

А может надо было всего-то ВЫПОЛНИТЬ ВОЛЮ ЛЮДЕЙ о сохранении СССР, высказанную ими на всесоюзном референдуме?

И не пришлось бы оправдываться? ….

Но это грехи Ельцина, Кравчука и Шушкевича с их помощниками.

Ну, а что же Вы, уважаемое наше Государство, начавшее с Крыма по кусочкам собирать обратно разрушенную Россию, за что мы Вам БЕЗМЕРНО благодарны?

Неужели позволите продолжить сползание к развалу страны? К лишению ее суверенитета по примеру Украины? Подталкиваемой к краю разными чиновниками.

Они, как засланные казачки, засели тут и там в правительствах регионов и в центре.

Они же своими действиями или бездействиями провоцируют население к участию в протестных акциях и митингах по разным поводам!

– Какие чиновники? …

– Кто эти чиновники? ….

– Ну, это уж Вы сами, пожалуйста, разберитесь, дорогое Государство.

Вам сверху-то виднЕе! У Вас и возмОжностей больше!

– Я Вам могу только направлЕния подсказать, ГДЕ искать и КАК избавить нашу страну, эту стартовую площадку в другие миры от всей этой ГРЯЗИ И МУСОРА среди чиновников.

– Вот, кстати, О МУСОРЕ.

– Мы уже слышали на днях, дорогое Государство, от сибирских ученых, как чиновники Вас РАЗВОДЯТ, рисуя «НУЖНУЮ» статистику по их зарплате.

– А теперь послушайте, как чиновники и мусорщики РАЗВОДЯТ НАС: пенсионеров, дачников, всех владельцев ЛЕТНИХ домиков в деревне на РЕАЛЬНЫЕ ДЕНЬГИ за якобы вывоз НЕСУЩЕСТВУЮЩИХ ОТХОДОВ за то время, когда мы там не живем.

Ваша любимая правящая партия «Единая Россия», в благодарность за то, что мы не просто выбрали на прошлых выборах ее депутатов в Госдуму, но и обеспечили им там подавляющее большинство, наградила нас законодательством больше похожим на КРЕПОСТНОЕ ПРАВО, сделав нас и наших наследников вечными рабами мусорных компаний.

А начать я хочу с показа Вам МУСОРЩИКОВ в их, так сказать, историческом развитии у нас и у них ТАМ, на Западе.

Очень хочется понять, что же это за люди-то такие. Кто они?

Первый их мусорщик, которого я увидел на подмостках сцены, был Альфред Дулиттл.

Вы тоже наверняка видели этого мусорщика из бессмертной пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», написанной им в 1913 году и экранизированной потом под названием «Моя прекрасная леди».

Вот он во всей своей красе честно выклянчивает у профессора Хиггинса свои законные, как он считает, пять фунтов на пропой, за его дочь, взятую Хиггинсом на обучение хорошим манерам и языку. Полюбуйтесь ….

В комнате Гражданина гаснет свет.

Действие первое

Картина первая

Одиннадцать часов утра. Лаборатория Хиггинса на Уимпол-стрит. Это комната в первом этаже, с окнами на улицу, предназначенная служить гостиной. Посредине задней стены – дверь; входя в комнату, вы видите справа у стены две многоярусные картотеки, поставленные под прямым углом. В этом же углу письменный стол, на нем – фонограф, ларингоскоп, набор миниатюрных органных труб, снабженных раздувальными мехами, ряд газовых рожков под ламповыми стеклами, резиновой кишкой соединенных со вводом в стене, несколько камертонов различных размеров, муляж: половины человеческой головы в натуральную величину, показывающий в разрезе голосовые органы, и ящик с восковыми валиками для фонографа. Посредине правой стены – камин; около него, ближе к двери, – удобное кожаное кресло и ящик с углем. На каминной доске – часы. Между письменным столом и камином – столик для газет. У противоположной стены, слева от входной двери, – невысокий шкафчик с плоскими ящиками; на нем телефон и телефонный справочник. Весь левый угол в глубине занимает концертный рояль, поставленный хвостом к двери; вместо обычного табурета перед ним скамейка во всю длину клавиатуры. На рояле ваза с фруктами и конфетами. Середина комнаты свободна от мебели. Кроме кресла, скамейки у рояля и двух стульев у письменного стола, в комнате есть еще только один стул, который не имеет особого назначения и стоит 

недалеко от камина. На стенах висят гравюры, большей частью Пиранези, и портреты меццо-тинто. Картин нет. Пикеринг сидит за письменным столом и складывает карточки, которые он видимо, только что разбирал. Хиггинс стоит рядом, у картотеки, и задвигает выдвинутые ящики.

От автора. При дневном свете видно, что профессор Хиггинс это крепкий, полнокровный, завидного здоровья мужчина лет сорока или около того; на нем черный сюртук, какие носят адвокаты и врачи, крахмальный воротничок и черный шелковый галстук. Он принадлежит к энергическому типу людей науки, которые с живым и даже страстным интересом относятся ко всему, что может явиться предметом научного исследования, и вполне равнодушны к вещам, касающимся лично их или окружающих, в том числе к чужим чувствам. В сущности, несмотря на свой возраст и комплекцию, он очень похож на неугомонного ребенка, шумно и стремительно реагирующего на все, что привлекает его внимание, и, как ребенок, нуждается в постоянном присмотре, чтобы нечаянно не натворить беды. Добродушная ворчливость, свойственная ему, когда он в хорошем настроении, сменяется бурными вспышками гнева, как только что-нибудь не по нем; но он настолько искренен и так далек от злобных побуждений, что вызывает симпатию даже тогда, когда явно не прав.

В комнату входит Миссис Пирс.

Миссис Пирс. Вот видите, сэр, уже начинается. Там пришел какой-то мусорщик и спрашивает Вас. Его зовут Альфред Дулиттл, и он говорит, что у Вас тут находится его дочь.

Пикеринг. (Вставая.)  Фью! Интересно! (Возвращается к камину.)

Хиггинс. (Живо.) Давайте этого шантажиста сюда.

Миссис Пирс выходит.

Пикеринг. Он, может быть, вовсе и не шантажист, Хиггинс?

Хиггинс. Ерунда. Самый настоящий шантажист.

Пикеринг. Как бы то ни было, боюсь – он вам доставит неприятности.

Хиггинс. (С уверенностью.)  Ну нет, не думаю. Если уж на то пошло, так скорей я ему доставлю неприятности. И, может быть, мы тут услышим что-нибудь интересное.

Пикеринг. Вы имеете в виду девушку?

Хиггинс. Да нет же. Я имею в виду его речь.

Пикеринг. О!

Миссис Пирс. (В дверях.). Дулиттл, сэр. (Пропускает в комнату Дулиттла и уходит.)

От автора. Альфред Дулиттл – пожилой, но еще очень крепкий мужчина в рабочей одежде мусорщика и в шляпе, поля которой спереди срезаны, а сзади накрывают шею и плечи. Черты лица энергичные и характерные; чувствуется человек, которому одинаково незнакомы страх и совесть. У него чрезвычайно выразительный голос – следствие привычки давать полную волю чувствам.

В данный момент он всем своим видом изображает оскорбленную честь и твердую решимость.

Дулиттл. (В дверях, стараясь определить, кто из двоих – тот, который ему нужен). Профессор Хиггинс?

Хиггинс. Это я. Доброе утро! Садитесь.

Дулиттл. Доброе утро, хозяин. (Опускается на стул с достоинством чиновной особы.) Я к вам по очень важному делу, хозяин.

Хиггинс. (Пикерингу.) Вырос в. Хоунслоу. Мать, по всей вероятности, из Уэлса.

Дулиттл смотрит на него, разинув рот от изумления.

(Продолжает.) Так что же вам нужно, Дулиттл?

Дулиттл. (С угрозой.)  Что мне нужно? Мне дочка моя нужна. Понятно?

Хиггинс. Вполне. Вы – ее отец, не так ли? Кому ж она еще может быть нужна, кроме вас? Мне очень приятно видеть, что в вас сохранилась искра родительского чувства. Она здесь. Можете взять ее сейчас же.

Дулиттл. (Встает, совершенно растерявшись.) Чего?

Хиггинс. Можете взять ее. Не собираетесь же вы, в самом деле, подкинуть мне свою дочь?

Дулиттл. (Протестующе.) Но-но, хозяин, так не годится. Разве ж это по-честному? Разве так поступают с человеком? Девчонка моя. Она у вас. Что ж, по-вашему, я тут ни при чем? (Усаживается снова.)

Хиггинс. Ваша дочь имела дерзость явиться в мой дом и потребовать, чтобы я выучил ее правильно говорить по-английски, так как иначе она не может получить места продавщицы в цветочном магазине. Этот джентльмен и моя экономка присутствовали при разговоре. (Наступая на него.) Как вы смели прийти сюда шантажировать меня? Это вы ее подослали?

Дулиттл. Нет, хозяин, это не я.

Хиггинс. Конечно, вы. Иначе откуда вы могли узнать, что она здесь?

Дулиттл. Да вы прежде разберитесь, хозяин, а потом уже говорите.

Хиггинс. Пусть с вами полиция разбирается. Типичный случай – попытка выманить деньги с помощью угроз. Сейчас же звоню в полицию. (Решительно направляется к телефону и начинает листать справочник.)

Дулиттл. Да разве я просил у вас хоть фартинг? Вот пусть этот джентльмен скажет: сказал я хоть слово о деньгах?

Хиггинс. (Бросив справочник, идет к Дулиттлу и смотрит на него испытующе.) А зачем же вы сюда пришли?

Дулиттл. (Вкрадчиво.) Зачем всякий бы пришел на моем месте? Рассудите по-человечески, хозяин.

Хиггинс. (Обезоруженный). Альфред, скажите правду: посылали вы ее или нет?

Дулиттл. Вот что хотите, хозяин, – не посылал! Могу хоть на Библии поклясться. Я ее третий месяц как в глаза не видел.

Хиггинс. Откуда же вы узнали, что она здесь?

Дулиттл. (Меланхолическим речитативом.) Дайте мне слово сказать, хозяин, и я вам все объясню. Я могу вам все объяснить. Я хочу вам все объяснить. Я должен вам все объяснить.

Хиггинс. Пикеринг, у этого человека природные способности оратора. Обратите внимание на ритм и конструкцию: «Я могу вам все объяснить. Я хочу вам все объяснить. Я должен вам все объяснить». Сентиментальная риторика! Вот она, примесь уэлской крови. Попрошайничество и жульнические замашки отсюда же.

Пикеринг. Ради бога, Хиггинс! Я ведь тоже с Запада. (Дулиттлу.) Как вы узнали, что девушка здесь, если не вы ее подослали сюда?

Дулиттл. Вот как было дело, хозяин. Девчонка, когда поехала к вам, взяла с собой хозяйского сынишку, прокатить на такси. Он и вертелся тут возле дома, в расчете, что она его обратно тоже подвезет. Когда вы сказали, что оставите ее здесь, она его послала за своими вещами. Тут он мне и повстречался, на углу Лонг-экр и Энджел-стрит.

Хиггинс. У пивной? Понимаю.

Дулиттл. Что ж тут такого, хозяин? Пивная – клуб бедного человека.

Пикеринг. Хиггинс, дайте же ему досказать.

Дулиттл. Он мне и рассказал, как и что. Теперь я спрашиваю вас как отец: что я должен был почувствовать и как поступить? Я говорю мальчишке: «Неси вещи сюда», – говорю я ему…

Пикеринг. А почему же вы сами за ними не пошли?

Дулиттл. Хозяйка бы их мне не доверила. Бывают, знаете, такие вредные женщины: вот она из таких. Мальчишке тоже пришлось дать пенни, а то и он не хотел доверить мне вещи, щенок этакий! Вот я и приволок их сюда: почему ж не оказать людям услугу.

Хиггинс. А что там за вещи?

Дулиттл. Да пустяки, хозяин. Гитара, несколько фотографий, кое-какие украшеньица и птичья клетка. Платьев она не велела брать. Что я должен был подумать, хозяин? Я вас спрашиваю: что я, как отец, должен был подумать?

Хиггинс. И вы поспешили сюда, чтобы спасти ее от участи, которая хуже смерти, так?

Дулиттл. (Одобрительно, довольный тем, что его так хорошо поняли.) Так, хозяин. Именно так!

Пикеринг. Но зачем же вы принесли вещи, раз вы хотите взять ее отсюда?

Дулиттл. А когда я говорил, что хочу взять ее отсюда? Ну, когда?

Хиггинс. (Решительно.)  Вы возьмете ее отсюда, и сию же минуту. (Идет к камину и нажимает кнопку звонка.)

Дулиттл. Нет, хозяин, вы мне этого не говорите. Не такой я человек, чтоб становиться своей дочке поперек дороги. Тут перед ней, можно сказать, карьера открывается, и…

Миссис Пирс приотворяет дверь и останавливается, ожидая распоряжений.

Хиггинс. Миссис Пирс, это отец Элизы. Он пришел взять ее отсюда. Выдайте ему ее. (Отходит к роялю с таким видом, как будто хочет сказать: я умываю руки, и больше меня это дело не касается.)

Дулиттл. Нет, нет. Это ошибка. Вы послушайте…

Миссис Пирс. Но как же он ее возьмет, мистер Хиггинс? Это невозможно: ведь вы сами велели мне сжечь ее платье.

Дулиттл. Вот видите! Могу я тащить девчонку по улице нагишом, как обезьяну? Ну скажите сами: могу?

Хиггинс. Вы, кажется, только что заявили мне, что вам нужна ваша дочь? Вот и берите вашу дочь. Если у нее нет платья, пойдите и купите ей.

Дулиттл. (В отчаянии.) А где то платье, в котором она пришла сюда? Я его сжег или ваша мадам?

Миссис Пирс. Простите, я в этом доме состою в должности экономки. Я послала человека купить все необходимое для вашей дочери. Когда он вернется, вы сможете взять ее домой. Подождать можно на кухне. Сюда, пожалуйста.

Дулиттл, совершенно расстроенный, идет за ней к двери; на пороге он останавливается, колеблясь, потом поворачивается к Хиггинсу.

Дулиттл. (Доверительно.) Послушайте, хозяин. Ведь мы с вами люди интеллигентные, не правда ли?

Хиггинс. О! Вот как? Я думаю, вы пока можете уйти, миссис

Пирс.

Миссис Пирс. Я тоже так думаю, сэр. (С достоинством уходит.)

Пикеринг. Ваше слово, мистер Дулиттл.

Дулиттл. (Пикерингу). Спасибо, хозяин. (Хиггинсу, который укрылся на скамье у рояля, стараясь избежать чрезмерной близости к гостю, так как от Дулиттла исходит специфический запах, свойственный людям его профессии.) Так вот, хозяин, дело все в том, что вы мне, знаете, очень понравились, и если Элиза вам нужна, я, так и быть, не стану упираться на том, чтоб непременно взять ее отсюда, – думаю, тут можно будет договориться. Ведь если на нее посмотреть как на молодую женщину, тут плохого не скажешь: девчонка что надо! Но как дочь она не стоит своих харчей, – говорю вам откровенно. Я только прошу не забывать, что я отец и у меня есть свои права. Вы человек справедливый, хозяин, я сразу увидел, и уж кто-кто, а вы не захотите, чтоб я вам ее уступил задаром. Ну что для вас какие-нибудь пять фунтов? И что для меня Элиза? (Возвращается к своему стулу и садится с судейской торжественностью.)

Пикеринг. Вы должны иметь в виду, Дулиттл, что у мистера Хиггинса нет никаких дурных намерений.

Дулиттл. Еще бы! Если б у него были намерения, я бы спросил пятьдесят.

Хиггинс. (Возмущенно.) Вы хотите сказать, бездушный вы негодяй, что за пятьдесят фунтов вы бы продали родную дочь?

Дулиттл. Ну, не то чтобы уж продавать, но такому симпатичному джентльмену, как вы, я готов сделать любое одолжение, уверяю вас.

Пикеринг. Послушайте, но неужели у вас совершенно нет чувства морали?

Дулиттл. (Не смущаясь). Оно мне не по карману, хозяин. Будь вы на моем месте, у вас бы его тоже не было. И потом, что ж тут такого дурного? Если Элизе перепадет кое-что, почему бы и мне не попользоваться?

Хиггинс. (Озабоченно). Я, право, не знаю, что делать, Пикеринг. Совершенно очевидно, что с точки зрения морали было бы преступлением дать этому субъекту хотя бы фартинг. И все же его требования не лишены, мне кажется, какой-то примитивной справедливости.

Дулиттл. Вот, вот, хозяин! Я и говорю. Отцовское сердце все-таки.

Пикеринг. Я понимаю ваши сомнения, но все же едва ли можно согласиться…

Дулиттл. Вы мне этого не говорите, хозяин. Попробуйте лучше взглянуть на дело по-другому. Кто я такой, хозяева? Я вас спрашиваю, кто я такой? Я недостойный бедняк, вот я кто. А вы понимаете, что это значит? Это значит – человек, который постоянно не в ладах с буржуазной моралью. Где бы что ни заварилось, стоит мне попросить свою долю, сейчас же услышишь: «Тебе нельзя: ты – недостойный». Но ведь мне столько же нужно, сколько самой раздостойной вдове, которая в одну неделю умудряется получить деньги от шести благотворительных обществ на похороны одного и того же мужа. Мне нужно не меньше, чем достойному бедняку; мне даже нужно больше. Он ест, и я ем; и он не пьет, а я пью. Мне и поразвлечься требуется, потому что я человек мыслящий. Мне и на людях побывать нужно и музыку послушать, когда на душе тоска. А ведь дерут-то с меня за все чистоганом – так же, как и с достойного. Что же такое, выходит, буржуазная мораль? Да просто предлог, чтобы отказывать мне во всем. Поэтому я к вам обращаюсь как к джентльменам, и прошу так со мной не поступать. Я ведь с вами начистоту. Я достойным не прикидываюсь. Я недостойный и недостойным останусь. Мне нравится быть недостойным – вот вам, если хотите знать. Так неужели вы воспользуетесь слабостью человека, чтобы обсчитать его на цене родной дочери, которую он в поте лица растил, кормил и одевал, пока она не выросла настолько, что ею уже интересуются джентльмены. Разве пять фунтов такая уж большая сумма? Представляю это на ваше рассмотрение и оставляю на ваше усмотрение.

Xиггинс. (Встает и подходит к Пикерингу).Пикеринг! Если б мы поработали над этим человеком три месяца, он мог бы выбирать между министерским креслом и кафедрой проповедника в Уэлсе.

Пикеринг. Что вы на это скажете, Дулиттл?

Дулиттл. Нет уж, спасибо, хозяин! Слыхал я и проповедников и министров, – я ведь человек мыслящий и для меня политика, или религия, или там социальные реформы – развлечение не хуже других, и могу сказать вам одно: собачья это жизнь, с какой стороны ни посмотреть. Быть недостойным бедняком куда лучше. Если уж сравнивать различные положения в обществе, это… это… ну, в общем, по мне – это единственное, в котором есть смак.

Хиггинс. Придется дать ему пять фунтов.

Пикеринг. Я только боюсь, что он их использует не так, как нужно.

Дулиттл. Нет уж, хозяин, насчет этого не беспокойтесь. Вы, может, думаете, что я зажму их в кулак и стану жить на них понемножку, ничего не делая? Будьте уверены: к понедельнику от них ни пенни не останется, и я отправлюсь себе на работу, как будто у меня их никогда и не бывало. В нищие не запишусь, на казенный харч не пойду. Так, разок-другой побалую себя и свою хозяйку – и нам удовольствие, и людям прибыль; и вам приятно, что не зря деньги выбросили. Вы бы и сами не истратили их с большей пользой.

Xиггинс. (Вынимает бумажник, подходит к Дулиттлу и становится между ним и роялем).Это просто неотразимо! Дадим ему десять. (Протягивает мусорщику две кредитки.)

Дулиттл. Нет, хозяин, у нее духу не хватит истратить десять; да, пожалуй, и у меня тоже. Десять фунтов – большие деньги; у кого они заведутся, тот уже начинает жить с оглядкой, а это значит – конец счастью. Вы мне дайте столько, сколько я просил, хозяин, ни пенни больше и ни пенни меньше.

Пикеринг. Почему вы не женитесь на этой своей «хозяйке»? Такого рода нарушения морали я не склонен поощрять.

Дулиттл. Скажите это ей, хозяин, ей скажите. Я-то с охотой. Для меня так куда хуже: и угождай ей во всем, и подарки ей делай, и новые платья покупай! Грех сказать, она из меня веревки вьет, эта женщина, а все потому, что я ей незаконный муж. И она это знает. Подите-ка заставьте ее выйти за меня замуж! Вот вам мой совет, хозяин: женитесь на Элизе, пока она еще молодая и ничего не смыслит. Не женитесь – потом пожалеете. А женитесь, так она потом пожалеет; но уж пусть лучше она, чем вы, потому что вы мужчина, а она женщина, и все равно на нее никогда не угодишь.

Хиггинс. Пикеринг! Если мы еще минуту послушаем этого человека, у нас не останется ни одного непоколебленного убеждения. (Дулиттлу.) Так вы говорите, пять фунтов?

Дулиттл. Покорнейше благодарю, хозяин.

Хиггинс. Вы решительно не хотите взять десяти?

Дулиттл. Сейчас нет. Как-нибудь в другой раз, хозяин.

Хиггинс. (Передает ему кредитку). Получайте.

Дулиттл, торопясь улизнуть со своей добычей, быстро идет к двери и сталкивается с входящим Гражданином. Дулиттл отступает.

Дулиттл. Прошу прощения, сэр.

Гражданин. (Дулиттлу.) Я вижу, Вы торопитесь. Пожалуйста, пожалуйста! (Отступает в сторону и, делая обеими руками жест, показывающий, что путь свободен, пропускает Дулиттла.)

Дулиттл. Спасибо, сэр. (Уходит.)

Гражданин. (Ждет, пока за Дулиттлом закроется дверь и после этого поворачивается к зрителям.) Да-а-а! Наш мусорщик НЫНЕШНИЙ совсем не такой.

Альфред Дулиттл, конечно, плут, выпивоха, но только НЕ ШАНТАЖИСТ.

Если кто-то со мной не согласится, я им отвечу, что они не видели еще НАСТОЯЩИХ ШАНТАЖИСТОВ.

Вот пусть они сначала посмотрят, а потом скажут.

Свет на сцене гаснет.

Действие первое

Картина вторая

Зажигается свет. На сцене комната в квартире Гражданина. На задней стене занавеска до пола, закрывающая окно. На левой стене висят часы, стрелка которых подходит к 9 часам утра, и большой плоский экран телевизора или LCD-экран. В комнате задернуты плотные шторы и царит полумрак. На кровати под одеялом ногами к окну спит Гражданин. В ногах у кровати стоит кресло на колесиках, на нем висят штаны и рубашка с носками, на сидении лежит мобильный телефон.