Читать книгу Город Летучей мыши - Виктор Печорин - Страница 1

Глава 1. Горная коза, немного «Кьянти» и отпущение грехов.

1988 год. Антакья, Турция.

– Может ли быть что-то чудеснее! – восхищенно сказала Глэдис, зачарованно разглядывая открывающееся внизу полотно, сотканное из тысяч золотых огоньков. Сюда не доносился шум вечернего города, не достигали ароматы блюд, которые хозяйки готовили для своих домочадцев. Только море золотых огоньков, заполнивших всю долину до темнеющего вдали хребта Нур, да извилистая полоса Оронта, разрезающего город на две неравные части, – то исчезающая во тьме, то переливающаяся неоновыми цветами – подрагивало внизу. Но ещё более чем рукотворные огоньки, Глэдис восхищало небо, раскинувшееся над долиной наподобие бархатного шатра, украшенного узорами из голубых бриллиантов.

Мужчина бросил на нее насмешливый взгляд и, сняв с головы щегольскую соломенную шляпу, промокнул платком вспотевшие волосы. Под лунными лучами его аккуратно подстриженная бородка отдавала сединой.

Они сидели на каменном уступе, отвесно обрывающемся вниз, к пересохшему руслу потока Пармения. Позади, за колючими зарослями барбариса, сгущающуюся тьму прорезали резкие лучи галогеновых фонарей и слышались обрывки разговоров, смех и тарахтение генератора.

Участники экспедиции отмечали окончание археологического сезона. Завтра все они разъедутся кто куда, и, возможно, больше не встретятся. Всем было немного грустно от того, что придется расстаться.

Столы расставили на площадке перед фасадом церкви святого Петра, – самой первой христианской церкви в мире. Сам апостол Пётр основал эту церковь и служил в ней. Имеются сомнения, действительно ли Пётр был в Риме, и его ли мощи выставлены в Ватиканском соборе. Но то, что Пётр был здесь, что он поднимался по этим склонам и произносил слова молитвы у этого алтаря, – в этом нет никакого сомнения. И не только Пётр. В этом месте апостол Павел впервые приобщился к христианскому учению. В 1963 году Папа Павел VI гарантировал полное отпущение грехов всем, кто здесь побывал. А участники экспедиции провели здесь целый месяц. Они прикасались к извлеченным из земли предметам, которые, возможно, помнят прикосновения самых первых христиан.

Тысячелетие спустя именно здесь, в городе на Оронте, было основано первое крестоносное государство. И первое, что сделали крестоносцы – восстановили церковь святого Петра, осквернённую сарацинами, и украсили её великолепным белым фасадом с тремя арками и окнами в виде восьмиконечных крестов. Перед этим фасадом, напоминающим «портал времён» из какого-нибудь блокбастера, устроили свою тайную вечерю археологи.

Застолье продолжалось второй час, и уже переходило в ту фазу, за которой обычно следуют танцы под магнитофон и легкий флирт. Без этого жизнь археолога, – да и вообще жизнь, – представлялась бы слишком пресной и однообразной.

Начальник экспедиции профессор Сандвик, – это он сравнил прощальный ужин с тайной вечерей, – произнёс речь, больше похожую на лекцию, а затем, осушив несколько бокалов «Кьянти», поднялся из-за стола, пожелав молодежи хорошо повеселиться. Вслед за ним из-за стола выскользнула Глэдис, американская студентка, внимания которой неуклюже и безрезультатно добивался гориллообразный австралиец Дик.

Теперь оба они, профессор и студентка, сидели у края обрыва, глядя на раскинувшуюся у подножия горы Ставрион сеть золотых огней древнего города. Гомон оживленных голосов, громкий смех и завораживающий голос Криса де Бурга из магнитофона, певшего что-то про лунный свет и водку, не мешали наслаждаться прекрасными видами и свежим ночным ветерком, приносившим ароматы сосновой смолы, сухих трав и цветущих акантолимонов.

– Тебе не холодно? – спросил профессор, и набросил на плечи Глэдис свою замшевую куртку.

– Спасибо, Ник.

– О чем ты думаешь?

– О том, что было здесь в те времена. Представляешь, ведь по этим тропинкам ходил сам святой Пётр. Возможно, он даже сидел на этом камне…

– Очень может быть.

– А ты знаешь, что вот эти звезды, которые мы сейчас видим, – живые свидетели тех времён?

– Разве?

– Да, да! Самые дальние звезды находятся на расстоянии две тысячи световых лет. А значит, это тот самый свет, который был излучён в пространство, когда по земле ходил Иисус и когда апостолы проповедовали его учение.

– Никогда об этом не задумывался, – сказал профессор, и, подняв стоящую позади пузатую бутылку в соломенной плетенке, предложил: – еще немного «Кьянти»?

– Нет, мне, пожалуй, уже хватит. Замечательный вечер! Спасибо, Ник!

– Я рад, что тебе понравилось, – сказал мужчина и приобнял девушку за плечи. – В работе археолога есть своя романтика. Стоит только захотеть, и у нас будет еще много таких прекрасных вечеров… и восхитительных дней. Я обещаю.

Он притянул её к себе, и она ощутила его жаркое дыхание на шее. Девушка сделала попытку отстраниться. Но он все теснее сжимал объятия.

– Ник! – сказал она, – профессор, что вы делаете?

– Не беспокойся, дорогая, нас никто не видит.

– Нет, нет, не надо, что вы… – девушке удалось вывернуться из объятий мужчины и оттолкнуть его. В его руках осталась только куртка.

Ноги Глэдис скользнули в пружинящую поросль акантолимона, она оступилась но, восстановив равновесие, скрылась среди стволов молодых сосен.

– Черт побери! – ругнулся мужчина по-норвежски. Выдернув зубами пробку, отхлебнул из пузатой бутылки. Затем, пошатываясь, поднялся, криво нахлобучил шляпу на голову и двинулся вслед за строптивой беглянкой, прислушиваясь к звуку осыпающихся камней.

Узкая тропинка, забирая понемногу вверх, вела вдоль поросшего кустарником склона горы, петляя между редкими деревцами. Галогеновый свет фонарей и нестройный гомон подвыпивших голосов остались за поворотом. Единственным светильником теперь осталась только полная Луна, в мертвенно-бледном свете которой дорожка казалась выложенной стерлинговым серебром.

Убедившись, что отошел от лагеря на достаточное расстояние, чтобы его не было слышно, – он не хотел, чтобы на его зов явились любопытные коллеги, – Сандвик стал вполголоса звать Глэдис, взывая к осторожности и обещая полную безопасность. Впереди послышался шум осыпающихся камней, и это заставило его ускорить шаг. Тяжело дыша, он взбежал на узкий каменный гребень, после которого дорожка резко пошла вниз по осыпи. Неустойчивые камни поехали под его ногой, и он упал, больно ударившись коленом. На удачу, удалось схватиться за какой-то корень или ветку. Он поднялся и продолжил путь, прихрамывая и чертыхаясь.

– Проклятая девчонка, – бормотал он, – строит из себя святую невинность. Вот напишу ей отрицательный отзыв по практике, будет знать, как бегать. Однако не дай Бог расшибётся, а отвечать кому?

Тропинка, между тем, совершенно сошла с ума и то поднималась вверх, то опускалась вниз наподобие синусоиды. Обмахиваясь шляпой, мужчина бежал по этой синусоиде, подбадривая себя дурацким стишком: «Up and down, up and down, this is the way to London town». После очередного подъема он остановился и прислушался. Ветер принес обрывки заунывного пения. Что бы это могло быть? Он сделал круг и вернулся к лагерю? Но песня вовсе не танцевальная. Приблизившись к краю обрыва, внезапно открывшегося слева, он увидел цепочку колеблющихся огоньков и разглядел процессию людей в белых одеждах, поднимающихся к расщелине в скалах.

Облокотившись о большой гладкий валун и положив рядом шляпу, слишком заметную в лунном сиянии, он наблюдал, как процессия медленно втягивается вглубь расщелины, распевая гимны. Впереди четыре человека несли на плечах носилки, над которыми колыхался красный балдахин, украшенный золотыми кистями и шнурами.

Приблизившись к задней части расщелины, люди в белом опустили носилки на широкий плоский камень и воткнули рядом факелы.

Профессор вздрогнул от неожиданности: прямо перед ним, освещенное колеблющимся светом факелов, из сумрачной тени выступило огромное лицо, покрытое чем-то вроде капюшона или платка. Это было вырезанное в скале гигантское поясное изображение то ли человека, то ли древнего божества.

Пение прекратилось. Один из людей в белом, очевидно, священник, встав спиной к гигантскому идолу и лицом к остальным, стал что-то им говорить, а они его почтительно слушали. К нему подошли двое, откинули края балдахина и подняли крышку скрытого под ним ящика.

Вперед вышли еще пятеро, пониже ростом, и опустились на колени перед носилками, а священник извлек из ящика какой-то продолговатый предмет и прикоснулся им к правому плечу каждого из них.

После этого все остальные тоже опустились на колени и стали все вместе вслед за священником повторять слова, напоминавшие молитву.

«Тот косяк был лишним», – подумал профессор, и, зажмурив глаза, открыл сначала один, затем другой. Невероятное видение не исчезло. Он отвернулся и больно ущипнул себя за предплечье. А затем опять выглянул из-за камня, за которым прятался. Люди в белом поднялись с колен и вновь затянули свой заунывный гимн.

– Вот, чёрт! Девчонка! Где она? – опомнился, наконец, профессор, завороженный сюрреалистическим зрелищем.

Стараясь не выдать себя, он отполз от своего наблюдательного пункта. Откуда-то сверху послышался шум камней. «Слава Богу!» – прошептал профессор, и стал карабкаться по крутому склону, балансируя на грани падения и цепляясь за пучки жесткой травы. Тропинки больше не было, – она ушла вниз, туда, где странные люди в белом отправляли свой загадочный ритуал.

Он избегал смотреть направо – от вида огней города, лежащего далеко внизу, под обрывом, его начинало мутить. Карабкаться пришлось довольно долго. Наконец склон закончился. Профессор остановился перевести дух. Перед ним был обширный пустырь, заросший сухими колючками, и заваленный каменными блоками и кучами щебня. Это была плоская площадка пятиугольной формы, примостившаяся на выступе скалы, почти на самой вершине. Площадка заканчивалась отвесным обрывом, задняя её часть упиралась в скалу, а в глубине виднелись остатки сильно разрушенной каменной стены. Девушки нигде не было. Куда же она делась? Свернуть с узкой тропинки она никуда не могла – профессор был в этом уверен. Разве что спряталась где-то на обочине за камень или за дерево, рискуя свалиться в пропасть? А вдруг и правда… Нет, нет, об этом лучше не думать…

Глэдис была американская студентка, приехавшая в Европу по программе обмена. Университет рекомендовал её для участия в раскопках в качестве стажёра, и профессор ни разу не пожалел, о том, что её взял. Он сразу выделил Глэдис среди других. Она была амбициозна, трудолюбива, не зашорена, и умела находить нетривиальные решения там, где другие терялись. Но дело было не только в этом. Глэдис обладала чем-то таким, каким-то неизъяснимым женским шармом, и при этом была такой юной и чистой…

Профессор был непостоянен в своих привязанностях, поэтому, наверно, так и не создал семью, хотя ему уже перевалило за пятый десяток. Но на Глэдис он запал, что называется, с первого взгляда, и надеялся, что она ответит взаимностью. Она была с ним мила, не отталкивала его, по-дружески называла его Ником, охотно проводила с ним время …

Он искренне не понимал, что же пошло не так? Чем он её обидел или отпугнул? Или она просто была карьеристкой и хотела использовать дружеские отношения с начальником экспедиции и светилом мирового уровня для построения своей карьеры?

Как бы там ни было, он начальник экспедиции, а значит, несёт за неё ответственность. Случись с ней что, его собственная карьера окажется под угрозой. К тому же другие участники экспедиции наверняка заметили, что он и Глэдис много времени проводили вместе, а может быть и подозревали что-то большее. Ни для кого не секрет, что профессор неровно дышит к молоденьким студенткам.

От тревожных мыслей профессора отвлек шум в зарослях терновника за кучей камней.

– Глэдис! Это ты? Глэдис, ну хватит уже дуться! Извини, я вовсе не хотел тебя обидеть. Просто выпил лишнего. Всё, всё, давай забудем этот инцидент и вернёмся. Нас уже, должно быть, хватились. Представляешь, что про нас подумают, особенно эта, как её, Люсия. Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила? Хочешь, на колени встану? Глэдис? Глэ-э-дис!

Бормоча извинения, профессор приблизился к месту, откуда раздался шум.

И тут же отшатнулся, атакованный выскочившим прямо на него из зарослей лохматым чудовищем. Он попятился, не удержал равновесие и, запнувшись о какую-то корягу, упал спиной на покатый склон широкой воронкообразной ямы. Перед глазами на фоне звездного неба мелькнула рогатая морда с шевелящимися губами. Он попытался схватиться за что-нибудь руками, но пальцы нащупывали только сухой колючий песок, осыпавшийся как в песочных часах. На секунду его скольжение затормозилось, но тут же он почувствовал, как земля уходит из-под ног, и ощутил неумолимую власть ньютоновского ускорения. Мгновение спустя чёрная дыра, зиявшая на дне воронки, поглотила его.

Когда он открыл глаза, перед ним был кусок ночного неба с неровными краями, а вокруг – непроглядная чернота. В носу засвербело, он громко чихнул. Пошарив вокруг руками, сообразил, что лежит на спине, на куче песка. И услышал голос Глэдис, которая звала его по имени.

Повернув глаза, он различил едва уловимые в сумеречном свете очертания её лица и рук и вздрогнул, почувствовав прикосновение к своему запястью.

– Что случилось? – спросил он, ещё не совсем осознавая, на том ли он свете.

– Поднимайтесь, профессор, здесь опасно. Свод того и гляди обрушится.

Неловко, как опрокинутый на спину майский жук, профессор повернулся на бок и скатился с песчаной кучи. И вовремя. В проеме показалась та же рожа с рогами, и раздалось громкое блеяние, а вслед за этим вниз упало несколько кирпичей.

– Так это была коза! – рассмеялся профессор, и, оглядевшись вокруг предположил:

– Карстовая пещера?

– Не похоже, – ответила Глэдис, и тут же воскликнула – А! Чёрт!

– Что случилось?

– Наткнулась на что-то. Что-то деревянное.

– Сейчас, – сказал профессор и пошарил по карманам. – Где-то тут был… Ах, вот он, слава Богу! Только бы батарейки не подвели.

Он щелкнул тумблером, и направил вспыхнувший конус света на Глэдис.

– Ой! – вскрикнула она. – Не надо в глаза. Теперь я опять ничего не вижу.

– Хорошо, что тут нет зеркала, – сказал профессор. – Ты похожа на чёрта. На вот платок, вытри лицо. А я как? – он прикрыл глаза и направил фонарь на себя.

– Жуть! Вас можно принять за Голема, профессор.

– Ладно, ладно. Издержки профессии. Так, любопытно, что тут у нас.

Луч фонаря упал на предмет, на который наткнулась Глэдис.

– Ого! – воскликнул профессор, – да это стул. Какая изящная работа. Посмотри на пол. Он выложен плитами. Если это пещера, то довольно комфортабельная.

Затем направил фонарь вверх и присвистнул:

– Купол из кирпича! Предметы мебели. Железные канделябры. Кованные, грубая работа. Бронзовые чернильницы на столе. Канцелярия какая-то. А если так – здесь должна быть дверь.

– Это не она? – Глэдис указала на дверное полотно, лежащее на полу под кучей крупных камней. Проем, из которого выпало полотно, тоже был забит камнями и битым кирпичом.

– Да-а…– протянул профессор. – С дверью понятно. А окна?

Луч фонаря скользнул по стенам, украшенным по контуру грубой каменной резьбой, и уперся в два узких стрельчатых окна на противоположной стене. Они тоже были засыпаны.

– Это скверно, – сказал профессор. – И никто не в курсе, что мы здесь. Давай поищем, может тут есть еще какой-нибудь выход.

Вооружившись железным канделябром, он стал простукивать им стены.

– Тут книги, – сказала Глэдис. – Можешь посветить?

– Вряд ли это нам поможет, но если хочешь…

Глэдис распахнула одну из книг. Корешок был трачен плесенью, однако страницы сохранились неплохо.

– Ерунда какая-то, – сказала она перелистнув несколько страниц, – записи про пшеницу, горох, овес, сало, вино, и прочую дребедень. В другой -то же самое. Сплошная бухгалтерия. Судя по плохой латыни, XI или XII век.

– Ладно, давай лучше выход искать, – сказал профессор. – А это что? Нет, тебе лучше сюда не смотреть…

– Что там, профессор?

– Ну, раз уж ты всё равно видела…

На полу прямо перед ними лежал труп. Точнее, скелет в истлевших лохмотьях.

Профессор и Глэдис молча уставились на материализовавшийся перед ними образ смерти.

– Ник, – тихо сказала Глэдис. – Мы здесь умрём?

Профессор не ответил. Он вдруг почувствовал, что очень устал, и опустился на неудобный стул, более похожий на приспособление для пыток.

Глава 2. Солнечные часы и новая метла.

2013 год. Берген, Норвегия.

Хакон приоткрыл дверцу своего старого «Вольво» и высунул ногу, одновременно выставляя вперед складной зонт. Хилое изделие китайской промышленности немедленно атаковал порыв ветра. Холодная капля упала за воротник. Ветер рвал искореженный зонт из рук, за него пришлось сражаться. Жонглируя полуоткрытым зонтом и пультом от машины, он, наконец, захлопнул дверцу и готовился уже перебежать чертову Христиесгате, как из под шатающейся тротуарной плиты выплеснулся мокрый протуберанец, окатив правую штанину по самое колено. Вот дерьмо!

Чертыхнувшись, Хакон побрёл по руслу ручья, в который превратилась улица. В довершение всего, машинально вскинув руку, обнаружил, что забыл надеть часы. «Пипец» – констатировал он.

Безлюдье перед уродливой башней Хордаланнского полицейского участка подсказывало, что он опоздал. Вопрос на сколько? Вообще-то на козырьке навеса над входом красовалось табло электронных часов, но их недаром прозвали «солнечными». Они правильно шли только в хорошую погоду. В ненастье их то ли заливало водой, то ли ещё что, но они показывали не время, а нечто другое. Сегодня как раз такой день. На табло вместо часов и минут вспыхивали и гасли какие-то иероглифы, складывающиеся в слово «rass»¹. «Точнее не скажешь», пробормотал Хакон, распахивая стеклянную дверь.

В холле, где возле жужжащей и шкворчащей кофемашины обычно царила толчея, и шел оживленный обмен сплетнями, сейчас было непривычно пусто. Фрита за стойкой респешен сделала круглые глаза и молча указала в направлении конференц-зала. Сквозь стеклянную стену было видно, что все собрались там, а перед ними выступает незнакомый тип.

– Вот пример того, о чем я вам говорил, господа! – провозгласил выступающий, указывая на пытавшегося деликатно пробраться на свободное место Хакона. – Полицейская служба – это дисциплина, и прежде всего – дисциплина! Это как раз то, чего здесь не хватает. Начинается с малого, с нарушения распорядка. А заканчивается провалами операций и ростом количества происшествий!

– Что за клоун? – спросил Хакон толстяка Ларсена.

– Тсс! – прошипел тот. – Это Кунц, наш новый шеф.

– Новый шеф? А старого куда?

– Надеюсь, – продолжил Кунц, уставив начальственный взор на Хакона, – вы согласны со мной, герр…

– Йенсен. Инспектор Йенсен.

– Вот именно. Так вы со мной согласны?

– Насчет дисциплины? Безусловно.

– Тогда, если вас не затруднит, после совещания соблаговолите составить рапорт о причине вашего опоздания. Что? Не слышу ответа?

– Так точно! – ответил Хакон.

– Не буду скрывать, министр очень недоволен работой полиции Бергена. Нашу репутацию, замечу, и без того не блестящую, едва не смыло потоком дерьма из-за «Флесланнского дела». Хотя этот скандал удалось замять, но вы же понимаете, это ваш косяк, джентльмены. И, по-хорошему, он многим должен был бы стоить головы.

«И было бы правильно», – подумал Хакон.

Дело с незаконным арестом экипажа украинского самолета в аэропорту Бергена, прозванное журналистами «Флесланнским делом» или «Флеслангейтом», в очередной раз выявило некомпетентность и непрофессионализм полиции. Украинцев арестовали на основании показаний торчка, которого держали в камере во время ломки, обещая дать ему дозу, если он назовет, кому продавал «крэк». Этот несчастный указал на иностранных летчиков. Он действительно кое-что предлагал им в баре, но они прогнали его взашей. Членов экипажа арестовали прямо перед вылетом при прохождении паспортного контроля. Их заставили сдать тесты на наркотики, а когда были получены отрицательные результаты, провели проверку на содержание алкоголя в крови. При этом разрешение на задержание и проведение тестов получено не было. Очевидное проявление полицейского произвола!

В результате только у одного из всей команды, у командира экипажа, нашли незначительное превышение алкоголя в крови. Как потом разузнали журналисты, этот немолодой человек страдал диабетом, что при наличии неизбежного стресса могло повлиять на результаты тестов. В камере ему стало плохо, а ампулу инсулина ему пообещали в обмен на признание, будто он перед полетом употреблял спиртное. Только это и спасло полицию от обвинений в незаконном аресте, превышении полномочий и жестоком обращении с задержанными. Остальных членов экипажа, которым не давали еды и воды и оказывали сильное психологическое давление, выпустили из камеры без объяснений и извинений.

Хакон, на глазах которого все это происходило, направил рапорт в Службу внутренней безопасности, где подробно и доказательно перечислил все злоупотребления. Однако никакого ответа не получил. Разве что начальство стало косо на него смотреть. Возможно, подумал Хакон, внезапная смена руководства стала последствием «Флесланнского дела». Вот только изменится ли ситуация к лучшему?

– Кроме того, – продолжал новый шеф, – хочу поставить на вид всем присутствующим, что согласно инструкции сотрудник полиции при исполнении своих полномочий должен иметь что?

– Средства полицейской идентификации! – проявил служебное рвение Ааре Морк, служивший, что называется, без году неделю.

– Совершенно верно! Средства полицейской идентификации. То есть что?

– Форму? – предположил Морк.

– Вот именно! Чтобы граждане, в отношении которых вы применяете полномочия, видели, что они имеют дело с офицерами полиции Его Величества, а не с какими-то гражданскими лицами, непонятно кого представляющими. А посему. Настоятельно советую. Являться на службу. В полицейской форме! А не в свитерах и джинсах, как сраные хиппи. Всем понятно?

В зале повисла тишина. Сотрудники удивленно переглядывались. Инструкция допускала осуществление полицейских полномочий в гражданской одежде, а при осуществлении некоторых оперативных мероприятий появление в форме означало бы неизбежный провал. Профессионалам не надо этого объяснять.

– Надеюсь, понятно, – подытожил Кунц. – А теперь за работу, господа.

Ну и дерьмо! Не мой день сегодня, явно не мой, – подумал Хакон, уставившись в монитор на рабочем столе. Никаких идей, что писать в объяснительной.

– Новая метла по-новому метет, – тихо, но явственно обозначила ситуацию Астри Фьёльд, начальник отдела убийств. – Хакон, ты опять с похмелья? Я все понимаю, мне очень жаль, но ты же знаешь правила. Тем более теперь… И побрился бы что ли, а то на бомжа похож… В общем, смотри, там парнишку какого-то привели, вроде бы он нашёл в лесу труп. Обугленный. Не парнишка, а труп, разумеется. Все наши на выезде. Ты один тут прохлаждаешься. Пойди, разберись там, что к чему. Если надо – съезди с ним на место, осмотри. Ну, не мне тебя учить. Возьми с собой медэкспертов, кто там у них свободен.

– Так мне ж объяснительную писать…

– Потом напишешь. Давай, вперед. Удачи…

– Яволь, мэм! – Хакон шутливо отсалютовал начальнице. Тетка она была что надо, понимающая, правда приходилось ей не сладко. Её жизнь протекала между молотом и наковальней: с одной стороны норовистые подчиненные, с другой – начальство, с которым приходилось ладить.

Пацан ожидал в комнате для допросов. Кроме него там были Ааре Морк (надо же, уже переоделся в форму!) и женщина средних лет, очевидно, мать парня.

– Инспектор Йенсен, – представился Хакон, по-взрослому пожимая руку мальчику.

– Ларри… То есть Ларс, – сказал мальчуган и хитро улыбнулся. – А у тебя есть пистолет?

– Конечно, герр Ларс. Я ведь полицейский.

– А покажешь?

– Покажу. Но сначала ты нам расскажешь, что случилось. Говорят, ты нашёл тело?

– Да. Только это не тело. Это настоящий Мертвый Труп!

– Иди ты! Настоящий Мертвый Труп?

– Он самый!

– И как дело было?

– Ну как… мы играли с ребятами на Лундовой пустоши, ну там, за домами. Там еще старая дорога, по которой никто не ездит. А возле дороги такой окоп.

– Кювет, – поправил Ааре.

– Такой кувет. Я бежал мимо, смотрю, а там что-то чернеет. Сначала подумал, кто-то жег костер. Будто палки обугленные. А потом смотрю – у него голова, и руки вот так, – мальчуган сложил руки наподобие того, как это делают боксеры.

– Ты испугался?

– Я? Не-ет! Что я, мертвых трупов не видел?

– Вот, говорила я тебе, не смотри ужастиков, – запричитала мать мальчика.

Хакон жестом попросил её не мешать, и продолжил беседовать с мальчиком, сверкавшие глаза которого выражали восторг от случившегося с ним необычного приключения.

– Ты сможешь показать нам, где ты это увидел?

– Да конечно! А ты точно покажешь пистолет?

– Покажу, покажу. Вы не будете возражать, если мы проедем к месту происшествия, фру?

– Я? Нет, с чего бы мне возражать. Конечно, я не хотела бы, чтобы Ларри лишний раз такое видел…

– Ларс! – поправил мальчуган.

– Конечно, Ларс! – поддержал его Хакон. – Ну, раз никто не против, давай прокатимся.

Глава 3. Парфенон, еретики, и найденная книга.

1988 год. Антакья, Турция.

Попытки разобрать камни, завалившие дверной проём, оказались безуспешными. Тяжелые валуны и куски кирпича прочно удерживала набившаяся между ними и почти окаменевшая глина и проросшие корни деревьев.

Опустившись на колени, профессор простукивал ржавым канделябром плиты пола.

Глэдис обшаривала помещение в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь выбраться из ловушки. Например, можно попытаться добросить до дыры в куполе палку с привязанной к ней веревкой. Если палка за что-нибудь зацепится, можно попробовать выбраться по веревке наверх. Правда, для этого как минимум нужна веревка…

– Ник, тут в нише что-то вроде секретера или дрессуара². Дверца заперта. Вдруг там веревка, или ещё что. Не поможешь?

Профессор, разочарованный своим обследованием, подошел к ней. Шкафчик покоился на высоких витых ножках. Наклонить и опрокинуть его не составило труда. Ударившись о каменный пол, шедевр средневековых ремесленников развалился в щепы.

– Думала, что-нибудь полезное, – разочарованно сказала Глэдис, поднимая с пола выпавшую из ящика книгу в деревянном переплете с металлическими накладками и жуковинами.

– Смотри! Там что-то есть! – воскликнул профессор, указывая на заднюю стену ниши, прежде скрытую дрессуаром.

– Обыкновенная каменная стена, – пожала плечами Глэдис.

– Нет! – сказал профессор, и Глэдис уловила в его голосе нотки энтузиазма. – Это «эвен голель».

– Что?

– Запорный камень! Здесь выход!

Присмотревшись, Глэдис увидела, что каменная плита в глубине ниши имеет сверху скругление, а нижняя её часть, тоже округлая, вставлена в вырубленный в полу паз. Если мысленно продолжить округлые линии, получился бы правильной формы каменный диск, края которого скрыты в углублениях по обе стороны ниши.

– Отойди, – сказал профессор, – здесь мало места.

Войдя в нишу, он уперся в камень руками и покачал его из стороны в сторону. С хрустом и скрежетом каменный диск повернулся и откатился влево, открыв небольшое неровной формы отверстие, в которое едва мог протиснуться человек.

Из открывшегося проема, хлопая кожистыми крыльями и попискивая, выпорхнула стая летучих мышей, которые, пища и кружась, заполнили собой всё пространство комнаты.

– Вперёд! – скомандовал профессор, и, освещая путь фонарем, шагнул в проем, из которого потянуло вековой затхлостью и экскрементами нетопырей. Глэдис, отбиваясь от круживших вокруг неё и цепляющихся за волосы летучих тварей, двинулась следом.

Вырубленный в скале проход был узок и низок. Приходилось идти, пригнувшись. Но дальше пол понемногу понижался, забирая вправо, а потолок, становился выше. Воздух уже не казался таким затхлым. Чувствовался даже легкий сквозняк, что внушало надежду. Пройдя около сотни шагов, они различили впереди пятно серебристого света. Подойдя ближе увидели: свет проникал сквозь отверстие, пробитое в стене. Правда, находилось оно под самым потолком, – не достать. Но дальше были ещё такие же окна и пробиты они были на разных уровнях.

– Отдохнем, – взмолился запыхавшийся профессор. – Кажется, нам удалось. Скоро выберемся отсюда.

Он уселся, привалившись спиной к стене, с наслаждением вдыхая смолистый сосновый запах, вливающийся из окна и, свернув куртку, предложил Глэдис присесть рядом.

– Ну, что скажешь? – спросил он.

Глэдис обвила рукой его шею и, прильнув к нему, поцеловала в щеку, что тронуло даже его циничную натуру.

– Ты мой спаситель, Ник! – сказала она.

Что-то твердое ткнуло его в ребро. Скосив глаза, профессор увидел, что Глэдис прижимает к себе объемистую книгу. «Из неё выйдет настоящий ученый, – подумал Ник. – Каждый ли, когда надо спасать свою шкуру, будет заботиться ещё и о книге?».

– Ты что, всё время тащила это с собой? – спросил он.

– Да, а что? Не хочешь посмотреть, что там?

– Может, не сейчас?

– Ты куда-то торопишься? Ну-ка, подай мне тот камень. Да нет, не этот, а вон тот, поострее.

Пристроив замок книги на одном камне, Глэдис несколько раз ударила по нему острием другого, отчего под сводами галереи загрохотало эхо. Потом настал черед второго замка. Наконец, оба замка были сбиты.

– А теперь – фонарь, – потребовала Глэдис, и распахнула книгу.

– Ну, что там? – поинтересовался профессор более из приличия, чем из любопытства.

– Погоди, погоди… Так… Интересно… Ник! Это что-то вроде дневника или даже летописи. Хроника, которую вел какой-то священник. Забавно: пишет о себе в третьем лице. А, вот тут он называет свое имя. Вот, здесь, смотри. Его зовут Бернар.

– Что-то такое припоминаю, – сказал профессор. – Да, да, был некий патриарх Бернар в эпоху Первого крестового похода. Поздравляю, коллега! Это открытие! Живой документ эпохи!

– Хм… Забавное словечко: «эдим», – сказала Глэдис, перелистнув несколько страниц, – «хаеретичи эдим».

– Еретики. Как ты сказала? Эдим? Эдим… Эдим… Где-то мне попадалось это слово. Какая-то секта на Ближнем Востоке. Но позднее III века упоминаний о ней вроде бы нет. Про них мало что известно кроме названия. «Эдим» по-арамейски значит «Свидетели». И что там про них написано?

– Сейчас… Думаешь так легко читать средневековую латынь?

– Ну, ты же изучала палеографию? Кто, кстати её преподает у вас в Стэнфорде? Не Нэнси Берроуз?

– Да.

– Ух ты! Она ещё жива? Ой, прости, что-то я не то говорю. Старая добрая Нэнси… Ладно, давай сюда, – сказал профессор и протянул руку за книгой. – Бесплатный мастер-класс. Учись!

Он водрузил на нос очки и принялся читать.

– Прибыв в эти земли, – пишет Бернар, – я сильно ужаснулся деяниям еретиков «эдим», их кощунственным обрядам и богохульному учению. Ибо отрицают они божественность Иисуса Христа, глумятся над христианскими символами и поклоняются вырезанному в скале идолу, которого почитают за подлинного Христа и Бога.

Дальше тут про то, как он повёл с этими страшными еретиками и богохульниками настоящую войну. Уничтожить их не смог, потому что они скрывались в подземных пещерах, но ему удалось захватить их главную святыню, Ладзари Волюмен. Что? – перебил сам себя профессор, – Ладзари Волюмен!? Свиток Лазаря? – профессор ошарашенно воззрился на Глэдис.

– Лазарь? – спросила Глэдис, – это тот, что в Евангелии?

– Да. Тот самый. Есть такая версия… впрочем, многие говорят, что это всё выдумка…

– Что за версия?

– Якобы в этом свитке содержатся свидетельства, что Иисус был сын обыкновенной земной женщины, и сам он был обычным смертным, и что он вовсе не воскрес и не вознёсся на небо, а умер и упокоился, как обычный человек. И якобы в Свитке Лазаря… в литературе он известен как Мемуар Лазаря… якобы в нём указано место, где находится семейный склеп, в котором похоронен Иисус вместе со своей женой и сыном! Представляешь?

Глэдис ошарашенно посмотрела на профессора.

– Нет, нет, авторитетные историки эту версию, конечно, не признают, – продолжил он. – Она ничем не подтверждается. Сто-ой! Получается, этот Бернар держал в руках записки Лазаря? И что? Куда он их дел? – бормотал профессор себе под нос. – Уничтожил наверняка, сучёныш! Он же, полагаю, был религиозным фанатиком, как и все крестоносцы?

Глэдис с удивлением и даже с некоторой опаской смотрела на своего спутника. Таким она его ещё никогда не видела. Он был точь в точь как кот, крадущийся по крыше за сидящей там птицей. Эту сцену Глэдис наблюдала в детстве, и она глубоко врезалась в память. Милый котик Честер, с которым она любила играть, вдруг превратился в чудовище с плотоядным взглядом и импульсивно подергивающимися усами. Столь разительное преображение по-настоящему напугало Глэдис, и она больше не играла с Честером. Когда он появлялся рядом, она пыталась угадать, какой же он настоящий – тот, что забавлял её и других детей, играя с клубком, или тот, который крадучись приближался к ничего не подозревавшей птичке, весь передергиваясь от вожделения.

Профессор Сандвик с безумным взглядом, сжимающий и разжимающий пальцы, будто собирался кого-то схватить, сейчас очень напоминал Честера. Он тоже почуял добычу и жаждал крови. Глэдис почувствовала себя неуютно. Одна, в темной галерее, вместе с безумцем, бормочущим над полуистлевшей книгой… Бр-р-р…

– Ага, вот тут, – продолжал пришёптывать профессор, лихорадочно листая пергаментные страницы. – Вот он пишет… Да, он направил реляцию в Рим, папе Клименту своему покровителю. Спрашивал, как поступить с изъятой у еретиков книгой. Неделю спустя после того, как он отправил письмо, прибывшие морем паломники сообщили, что папа «мортуус эст», то есть почил в бозе. Ответа из Рима патриарх так и не дождался. Хотел написать следующему папе, но того сместили с престола и заточили в тюрьму. Бернар увидел в этом перст Божий и решил более не искушать судьбу. Но и книгу Лазаря уничтожить не решился.

– Ещё бы! – воскликнул профессор и, вскочив на ноги, стал мерить галерею шагами, продолжая размышлять вслух, будто бы читал лекцию в университете. – Ещё бы он её уничтожил! В Мемуаре ведь содержалось свидетельство о точном местоположении настоящей могилы Иисуса! Того самого Гроба Господня, ради которого, собственно, крестоносное воинство и вторглось в Святую Землю!

– Ингредитур таламос еретикорум патриарка пер секутус сепиус – неуверенно прочитала Глэдис, подсвечивая ветхие страницы фонарем.

– Это Бернар жалуется, что еретики за ним следили, преследовали его и несколько раз проникли в его дом, – перевёл профессор. – Это не удивительно! Очевидно, хотели вернуть свою священную книгу. И, что, им это удалось?

– М-м… сейчас… Аликуот… иесэр… аткогенте… веспертильо… Черт, язык сломаешь! – сдалась Глэдис. – Что такое «веспертильо»?

– Веспертильо? Кажется, летучая мышь. Но при чем тут летучая мышь? Ты наверно не так читаешь.

– Конечно, тут ни тебе пробелов, ни знаков препинания. Просто какой-то частокол из букв.

– Ладно, дай сюда, – профессор выхватил у неё книгу. – Ага, вот. Он пишет, что несколько раз еретики едва не завладели свитком, но лишь по счастливой случайности не преуспели в этом. А потому патриарх почёл за благо спрятать опасную книгу под покровительством «веспертильо», где еретики не смогут до неё добраться… Под покровительством летучей мыши, нетопыря. Как это понять? Куда он мог ее спрятать? В какой-то пещере, где живут летучие мыши? И почему еретики не могут туда добраться? Потому что боятся нетопырей?

– Но ведь он сам писал, что эдим скрывались в пещерах. Думаю, летучими мышами их было не испугать! – сказала Глэдис.

– Тоже верно, – отозвался профессор и вновь поднялся на ноги. – Спрятать под покровительством летучей мыши… – вслух размышлял он, – Нет, не понимаю. Ну, Бог с ним, будем думать об этом завтра… Да, как говорят, утро вечера мудренее… Хотя уже начинает светать…

– А тут какой-то рисунок. Над ним написано «сепулькрум», а рядом – «Иезус веро гравис», – сказала Глэдис.

– Как ты сказала? Веро гравис? Подлинная могила… Точно! Патриарх ведь прочёл Свиток Лазаря и знал, где захоронены останки Иисуса! Ты понимаешь, что это значит? Я могу… мы можем найти тело Христа!

– Круто! Но тут дальше какая-то ахинея. Полстраницы непонятных букв. Не могу прочитать. Вот, смотри. Это какой-то другой язык?

– Скорее, тайнопись, – сказал профессор, внимательно взглянув на страницу, – Это шифр. И не совсем обычный. Думаю, я смогу это прочесть. Хотя времени займет много. Могила Иисуса! Невероятно! Это же просто с ума сойти! Вот что мы сделаем… Дай-ка мне сюда книгу.

Профессор пошарил у себя на поясе и отстегнул висевший на ремне складной нож. Глэдис увидела сверкнувшее в его руке лезвие.

– Думаешь, нужно поскрести пергамент? – предположила она.

– Не совсем, – сказал профессор и быстрым движением прорезал страницу в месте сгиба.

– Что ты делаешь! – закричала Глэдис. – Это же исторический памятник! Уникальный источник информации! И ты ещё называешь себя ученым! Да ты просто вандал, варвар! Ты… ты…

– Ну, ну… – пытался урезонить её профессор, запихивая вырванные из книги страницы в карман – к чему этот пафос? Иногда ради науки приходится чем-то жертвовать.

– Ну да, ради науки, – язвительным тоном парировала девушка. – А ну отдай сейчас же!

– Спокойно! Послушай меня…

– Да не буду я ничего слушать! Я всем расскажу! Считай, твоей карьере конец. И я ещё поцеловала этого подлеца! Вор ты, а не археолог.

– Послушай, не горячись. Археология – это на три четверти воровство. В Лувре практически нет экспонатов из Франции, а в Британском музее – из Британии. Всё, что там выставлено, и что лежит в запасниках – это предметы, украденные и вывезенные из Египта, Греции, Индии, Месопотамии.

В начале XIX века лорд Элджин ободрал Парфенон и вывез в Англию 12 фигур с фронтонов, 15 каменных прямоугольных плит, 56 плит фриза, да ещё прихватил кариатиду из Эрехтейона. Всё это хранится в Британском музее. А Пергамский алтарь где? В Пергаме? Как бы ни так! Карл Хуман вывез его в конце XIX века, и теперь он в Берлине.

– Ну, это было в прошлом. Сейчас другие времена.

– И очень жаль. То, что вывез лорд Элджин, сохранено в Британском музее в идеальных условиях. А то, что вывезти не удалось, превратилось в кучу щебня. А Пергамский алтарь? Его мрамор уже начали пережигать на известь! И весь бы сожгли, если бы не Хуман. А те ценности, которые не были украдены… Один афганский эмир приказал расстреливать вырезанные в скалах гигантские статуи Будды из артиллерии. Великолепные храмы и дворцы Пальмиры превращены в руины. Амфитеатр римского периода в Эль-Джеме, который называют тунисским Колизеем, местные жители разбирали на камни и строили из них свои убогие жилища. Вот и подумай, что это: воровство или спасение?

Кстати, ты читала лицензию на раскопки, которую нам выдал турецкий Совет по делам языка и истории?

– Нет, не читала.

– А стоило бы. Там написано, что по окончании раскопок все найденные в раскопках предметы мы обязаны передать турецким властям. Стало быть, и эту книгу тоже.

– Но ведь это я её нашла! Разве я не могу забрать её себе?

– Святая ты простота! По турецким законам находки, если они есть, должны быть извлечены не иначе как под наблюдением музейных экспертов. Если клад найден на государственной земле, как в нашем случае, то нашедший имеет право на денежную компенсацию в размере 50% от стоимости.

– Ну вот, хотя бы половина – моя.

– Да, но речь идет всего лишь о компенсации стоимости артефакта, а не о нём самом. Все, что найдено в турецкой земле, принадлежит Турции. А если найдены исторические структуры или документы, за них вознаграждения вообще не предусмотрено!

– Ну, а если не говорить, что мы её нашли? Никто ведь об этом не знает, кроме нас двоих?

– Предположим. И как ты её отсюда вывезешь? Да тебя первый же таможенник в аэропорту задержит. И загремит наша подающая надежды Глэдис в турецкую тюрьму лет этак на семь. А тюрьмы у них не то, что в Европе. У них даже термин такой есть – «тяжкое заключение». Они специально тяжелые условия создают. Чтобы мёдом не казалось.

– Так. И что ты предлагаешь?

Профессор задумался, а потом сказал:

– Сама по себе хроника Бернара – не такая уж редкость. Таких хроник имеется несколько. Ну, будет ещё одна… А вот эти странички, – профессор похлопал себя по карману, – другое дело! Обнародовать их сейчас – просто безумие. Представляешь, что начнётся? Это же могила Иисуса! Сюда все рванут наперегонки! Кто первый успел, того и тапки. Мы с тобой окажемся последними в этой очереди. Нужно ведь ещё деньги найти, разрешение получить, ну и так далее. А могут и местные власти лапу наложить. Вот, турки запретили Ковчег искать на Арарате. Уже полвека туда никто сунуться не может.

Нет, этого делать нельзя!

Мы поступим по-другому. До поры про это никто не должен знать. Я тем временем найду инвесторов, подам заявку на лицензию, подготовлю всё. Ещё и запись надо расшифровать. Это я тоже беру на себя. А в следующем году, совершенно неожиданно мы с тобой найдём… останки самого Христа! Представляешь эффект? Для меня это будет вершина карьеры, а для тебя – великолепный старт. Ну, так что, ты в деле? – спросил профессор и протянул девушке свою ладонь.

– Ладно, – сказал Глэдис, пожимая его руку, – но с этого момента мы только деловые партнеры. И если ты меня кинешь…

Глава 4. Обгорелый труп и след в луже.

2013 год. Берген, Норвегия.

Лундова пустошь находится на восточной окраине города. Земля здесь стоит копейки, и какой-то чудак выкупил этот участок, чтобы построить большой супермаркет. Даже вырыл несколько котлованов под фундаменты. Но что-то у него не срослось, ничего он так и не построил, и всё заросло сорняками. К пустоши вела ухабистая грунтовка, ответвлявшаяся от шоссе.

Пацан был прав: по правую сторону вдоль дороги тянулась траншея, видимо, для кабелей или труб. На глинистом дне было грязно. Хакон не стал туда спускаться, предоставив это экспертам, похожим на космонавтов в своих серебристых комбинезонах.

– Хакон! Взгляни! – услышал он голос из канавы.

Приблизившись к краю, увидел, что эксперты приподняли верхнюю часть трупа. Под ним была желтая глина, сквозь которую в некоторых местах клочками прорастали мокрец и мох.

– Его ведь не здесь сожгли, верно? – спросил Хакон.

– Однозначно не здесь! Под ним никаких следов горения или горючего материала. Хотя сам труп обуглен неслабо.

– Хорошо. Забирайте. Постарайтесь подготовить результаты к вечеру.

– К вечеру не получится. К завтрашнему обеду в лучшем случае.

– Ладно. Но лучше поскорее.

Распорядившись, чтобы пацана с матерью отвезли домой (благо, они жили неподалеку), Хакон вернулся к канаве и нагнулся, осматривая грунт между дорогой и канавой.

– Эй, Хакон, ты что там, молишься? – глумливо прокричали из канавы.

– Ну, кто-то ведь должен попросить об упокоении его души. От вас-то, циников, не дождешься, – ответил Хакон и сделал несколько снимков на свой мобильный. Затем прошелся по дороге, присматриваясь к следам протекторов. Следы были оставлены, главным образом, фургоном экспертов и его машиной, но в одном месте, на дне неглубокой лужи, из-под них проступал другой след, более старый. Он сфотографировал и его.

– Ладно, я поехал, – крикнул он экспертам, вытаскивавшим носилки с трупом из канавы.

– Значит, преступление совершено в другом месте? – спросила Астри.

– Никаких сомнений.

– И где нам это место искать? Кстати, как с идентификацией?

– Хреново. Ни документов, ни личных предметов. Лицо сожжено капитально, опознать вряд ли кто сможет.

– Я посмотрела сводки. О пропаже человека никто не заявлял. Что будем делать?

– Подождем результатов экспертизы. И вот ещё что. Дорога-то заброшенная, по ней никто не ездит. Но кто-то до нас проезжал. Я заснял следы. Может это куда-нибудь выведет?

– Молодчина, Хакон. Я распоряжусь, чтобы пробили по базе.

– Турульссон еще молчит?

– Как рыба об лёд.

– А след тем временем остывает… Пойду-ка я его ускорю.

– Давай… Только вряд ли тебе удастся обаять старика Уве.

– Да где уж мне. Это только твоим чарам под силу.

– Сойдет за комплимент.

– Обращайся.

Глава 5. Ковчег Правды и подслушанный разговор.

1988 год. Антакья, Турция.

В эту ночь Хадад прошел своё посвящение, и первый раз участвовал в праздновании Ночи Святого Иоанна. Это наполняло его гордостью. Он ощутил свою причастность к церкви истинного Бога и впервые увидел изображение Учителя Праведности, две тысячи лет назад положившего начало их церкви. Вместе с другими «эдим» он, теперь уже не как ребёнок, а как полноправный член церкви в белых одеждах возносил молитву и вместе со всеми пал ниц перед Ковчегом Священного Свитка.

На инициации ему объяснили, что в ковчеге находится только вырезанный из дерева образ книги. Настоящий же Свиток тысячу лет назад похищен христианами, и с тех пор пропал.

– Получается, что мы отдаем поклонение пустому образу? – удивленно спросил Хадад.

– Не совсем так, мой мальчик, – ответил Рав БарСабба, – Мы сохраняем этот обряд в ожидании того, что священная книга вернётся и займет положенное ей место в ковчеге Правды. Мы делаем это, чтобы «эдим» не забыли о своей святыне и продолжали её искать.

– Я тоже хочу искать книгу! – воскликнул Хадад.

– Ты еще юн. Тебе надо учиться, тебе надо постичь священные знания и научиться искусству рукопашного боя. Ты должен овладеть языком иноземцев и утвердиться в праведности. Когда ты будешь готов, апостолы, возможно, благословят тебя на поиски книги. Много отважных братьев пытались её найти, и многие из них сложили свои головы. Каждую осень в ночь осеннего равноденствия мы отмечаем память погибших в поисках священного Свитка.

– Я буду учиться, буду постигать тайные искусства и овладею языками неверных, – поклялся Хадад. – И я найду священный Свиток Лазаря!

После того, как таинство посвящения свершилось, Хадад облачился в одежды Праведности и вместе с другими братьями и сестрами, возжегши факел, двинулся к священному капищу, где в глубине горного уступа возвышался образ Учителя Праведности.

На крутом обрывистом склоне горы Ставрион удобных мест для размещения лагеря было немного.

Рабочих разместили отдельно от основного лагеря, выше по склону, на узком пространстве, вытянутом вдоль «галереи» – скального уступа с пробитыми в нём отверстиями. Днём уступ прикрывал палатки от солнца, не давая им сильно нагреваться. Они стояли в один ряд, задней частью прижимаясь к скале, а передней выходя на узкую тропинку, по которой рабочие каждое утро спускались к месту раскопок.

Хадад вернулся в лагерь далеко за полночь, переполненный чувствами благоговения и принадлежности к братству «эдим». Всё ещё переживая в душе события сегодняшней ночи, он присел на камень возле палатки. Небосвод с левой стороны уже начал светлеть.

Позади раздался стук, будто кто-то высекал огонь, ударяя кремнем по кресалу. Хадад посмотрел вокруг. Никого. Рабочие мирно спят в своих палатках. Да и кому в такой час придет в голову стучать? Он встал, заглянул за палатку и прислушался. Стук повторился. Он исходил, – теперь это стало ясно, – из проема, пробитого в скале позади палатки. Тут кто-то есть? Воры? – подумал Хадад и, упершись ногой выемку в скале, попытался заглянуть в проем. Там было темно. Но он явственно расслышал голоса, говорившие по-английски, а потом мелькнул луч фонаря. Говорили двое, мужчина и женщина. Мужской голос ему показался знакомым. Но думать об этом было некогда – женщина сказала что-то про «эдим». А затем – про книгу Лазаря! Откуда чужаки про это знают? Может, они нашли Священную книгу?

Хадад спрыгнул на землю, и, стараясь не шуметь, подтащил к стене пустой ящик, один из тех, что были сложены позади палаток. Взобравшись на ящик, просунул в проем голову и взглянул вниз. Теперь он смог разглядеть двух сидящих под окном людей, рассматривающих старую книгу, подсвечивая ее фонариком. Его сердце заколотилось. Он даже испугался, что его стук услышат эти двое. Неужели это и есть Священная книга? Но нет, этого не может быть. Это была обычная книга, со страницами. А свиток выглядел как цилиндр с двумя торчащими из него ручками.

Хадад понимал по-английски. Из-за этого его и наняли на работу. Стараясь ничего не пропустить, он вслушивался в разговор. Нет, это была не та книга. Но в этой книге, которую тайно, под покровом ночи, читали эти двое, написано, где спрятан Свиток Лазаря.

– Я заберу у них эту книгу – поклялся Хадад, – Может быть, это приблизит день, когда священный свиток вернется в свой ковчег!

Глава 6. Госсекретарь и подарок Сатаны.

2013 год. Ватикан.

– На нас с вами, монсеньоры, возложено тяжелое бремя, – начал госсекретарь Святого престола кардинал Фулканелли, обведя тяжелым взглядом четырех присутствующих. Трое из них были в красных шелковых мантиях, один – в строгой чёрной рясе.

– Неужели опять? – проскрипел сухонький старец, кардинал Зафирелли.

– А в чем, собственно, дело? – спросил кардинал Квон, невозмутимый, словно Будда.

– Мемуар, – помедлив, продолжил Фулканелли. – Мемуар Лазаря.

– Мемуар Лазаря, – рассмеялся Квон. – Того самого Лазаря, которого оживил Иисус? Всегда полагал, что это вымышленный персонаж. Выходит, он писал мемуары?

– Наша официальная доктрина, как вы знаете, состоит в том, что каждое слово Священного Писания достоверно, – ответил Фулканелли. – Но мы намеренно не препятствуем тому, чтобы некоторые персонажи евангелий считались… ну, скажем так, всего лишь литературными героями. Наподобие персонажей тех притч, которые рассказывал Иисус. Вспомните притчу о рабе, который зарыл свой талант, или о хозяине виноградника. Это ведь не настоящие люди. Это герои притч. Умершего и воскресшего Лазаря тоже обычно воспринимают как персонажа притчи. И мы… не опровергаем этого мнения. Хотя оно не верно.

– То есть Лазарь действительно существовал?

– Да. Лазарь существовал. Лазарь из Вифании – брат Марфы и Марии, в доме которых останавливался Иисус, когда бывал в Иерусалиме. Иисус был очень привязан к этой семье. Некоторые объясняют эту привязанность тем, что он был женат на Марии, сестре Лазаря. Наверняка вы об этом слышали. Мы, конечно, это мнение официально опровергаем, но… если это так, то Лазарь доводится Иисусу шурином. То есть он член семьи. И ближайший друг. Доверенный друг Иисуса. Лазарь получил хорошее образование. Если бы мне сказали, что он оставил какие-то записки, я бы не удивился. И, замечу, его записки, если бы они были найдены, по любому были бы более авторитетны, чем даже Евангелия. Евангелия писались уже после смерти Христа, некоторые – сильно после. Ну, не мне вам рассказывать. Их писали на основании слухов и воспоминаний. А Мемуар Лазаря, – оговорюсь, если бы он существовал, – свидетельство из первых рук.

Если бы вдруг оказалось, что содержание Мемуара не соответствует Евангелиям, особенно в основных вероисповедных вопросах, в догматических вопросах, – Фулканелли подчеркнул последние слова, – это вызвало бы такой кризис, от которого Церковь не смогла бы оправиться.

Я говорю вам это для того, чтобы вы, монсеньоры, осознали значительность и опасность проблемы, которая на нас надвигается.

– Слава Богу, что этот так называемый Мемуар не существует,– воскликнул кардинал Эстерхази‎. – Это всего лишь фейк! Даже в Википедии написано, что это несуществующий документ, специально выдуманный еретиками, чтобы опорочить христианское учение!

– Про вас, друг мой, – усмехнулся кардинал Квон, – в Википедии тоже ничего нет. Однако вы ведь существуете.

– Осмелюсь заметить, – вставил кардинал Эрнандес, генеральный настоятель Общества Иисуса, до того хранивший молчание. – В восьмидесятых годах XIX века была создана специальная комиссия под руководством профессора Шлёйера, которая пришла к выводу, что нет убедительных свидетельств существования этого документа.

– Вот и я про это! – сказал Эстерхази. – И, слава Богу! Нет документа – нет проблемы!

– Если бы все проблемы решались так просто, – саркастически заметил Зафирелли.

– Вот именно, – согласился госсекретарь. – Я внимательно изучил отчет Шлёйера. И знаете, что я там увидел? Вывод сделан на основании изучения «доступных комиссии документов». А это вовсе не означает, что Мемуар не существует. Это означает только то, что в тех документах, которые изучила комиссия, нет подтверждения его существованию.

– Значит, если завтра появится новый документ… – предположил Квон.

– Да. Вывод комиссии может быть пересмотрен. А теперь я должен сказать вам то, что вас не обрадует.

Взгляды всех присутствующих устремились на Фулканелли, нарочито выдерживающего театральную паузу.

– Такой документ уже появился, – наконец выложил он.

– Хотите сказать…? – медленно протянул Эстерхази.

– Думаю, будет лучше, если об этом расскажет кардинал Зафирелли, как непосредственный участник событий.

Квон и Эстерхази повернулись к Зафирелли. Тот помолчал, собираясь с мыслями, по-старчески пожевал губами и начал своим трескучим голосом:

– Четверть века назад один археолог, вернувшийся из раскопок в турецкой Антакье, направил нескольким владельцам крупных частных коллекций, известным своим неравнодушием к древностям и библейской археологии, предложение профинансировать его археологическую экспедицию на Ближний Восток. Археолог, его звали Николас Сандвик, обещал, что их вложения сторицей окупятся, поскольку он знает место захоронения подлинных останков… кого бы вы думали? Самого Иисуса Христа!

– Позвольте! Но это же невозможно! – возмутился кардинал Эстерхази. – Наш Господь Иисус Христос после воскрешения вознесся на небеса и воссел одесную Отца. Какие останки? Он сошёл с ума?

– Минуточку, брат мой, – проскрипел Зафирелли. – Я излагаю факты. Так вот. Сандвик предложил нескольким частным инвесторам профинансировать раскопки останков Христа. И заявил, что располагает документом, точно указывающим расположение останков.

Не знаю, известно ли вам… думаю, я вправе раскрыть вам эту информацию… Я имею в виду существование Специальной комиссии, которая, кардинал Эрнандес не даст соврать, действует при Обществе Иисуса. Комиссия выполняет, скажем так, разные задачи, о которых и мне не всё известно. В том числе она уполномочена отслеживать информацию, касающуюся интересов Церкви.

Эрнандес, похожий на ворона в своей черной рясе, молча кивнул, давая понять, что сказать больше, чем уже сказано, не собирается.

– В общем, – продолжил Зафирелли, – наши братья из этой комиссии вышли на контакт с тем археологом, якобы от имени одного из известных коллекционеров, и сказали, что готовы профинансировать его проект при условии, что он представит подтверждение. И что бы вы думали? Он прислал фотографию рукописи, в которой речь идёт о… земных останках Иисуса. Правда, на фотографии виден не весь документ. Та часть, где говорится о месте захоронения, была намеренно скрыта. Но не это главное. Внимательно изучив фотографию, братья иезуиты нашли на ней ссылку на Мемуар Лазаря! Правда, надпись попала на край кадра, она была наполовину срезана и размыта, но они все-таки смогли прочитать.

И поспешили проинформировать нас.

Можете представить наше состояние, когда мы об этом узнали? Всплыл неизвестный до сих пор средневековый источник, по-видимому, подлинный, где со ссылкой на Мемуар Лазаря говорится о земных останках Христа и их местонахождении! И этот источник находится в руках какого-то норвежского профессора, наверняка лютеранина, а скорее всего атеиста!

– И как вы поступили? – поинтересовался Квон.

– Мы сочли ситуацию критической и угрожающей существованию Церкви. И донесли нашу крайнюю озабоченность до отца Вебера, тогдашнего генерального настоятеля Общества Иисуса. Мы попросили наших братьев – иезуитов предпринять все возможные действия, чтобы остановить нависшую над Церковью угрозу и предоставили им неограниченные полномочия для выполнения этой миссии.

– Полагаю, они разобрались с этим, – то ли спросил, то ли констатировал Эстерхази, взглянув на Эрнандеса.

– Двадцать пять лет было тихо, – развел руками старик Зафирелли.

– Да, – подтвердил Фулканелли, – в газетах писали, что профессор Сандвик из Бергена стал жертвой маньяка – душителя. Представляете, он душил свои жертвы скрипичной струной! Казалось, само Провидение воспротивилось проведению кощунственных раскопок. Но самое неприятное, что рукопись, в которой упоминается Мемуар Лазаря, найти так и не удалось. Она исчезла!

– Вот как? – саркастически хмыкнул Эстерхази.

– Получается, что мы двадцать пять лет сидели на пороховой бочке? – растерянно констатировал Квон. – Манускрипт, опровергающий всё учение церкви, сейчас… гуляет где-то по рукам?

–Ну, не совсем так, – опять заскрипел Зафирелли, – Если бы он гулял по рукам, мы бы наверняка об этом услышали. Возможно, он просто уничтожен.

– А может, и нет, – ехидно возразил Эстерхази. – Лежит сейчас где-то и тикает.

– Именно эту озабоченность я и хотел вам передать, – сказал госсекретарь. – Но есть ещё кое-что. Я распорядился провести поиск в нашей библиотеке.

– Но ведь комиссия Шлёйера там уже искала.

– Методы поиска с тех пор стали более эффективными. К тому же Шлёйер не был допущен к Закрытому фонду. Он про него даже не знал. Как бы там ни было, в этот раз улов оказался более весомым.

– Вы что-то нашли?

– Да. В архиве Климента III найдено очень любопытное письмо. Оно было вложено в сборник проповедей. Возможно, поэтому его раньше не находили. Это письмо Бернара, первого католического патриарха Антиохии. Бернар сообщает, что нашел Мемуар Лазаря! Точнее, изъял его у еретиков. У секты «эдим», то есть «Свидетелей», если быть точнее. Он пишет, что ужаснулся тому, что написано в Мемуаре. Например, Лазарь там пишет, что Иисус был обычный земной человек, что он имел жену и сына и был похоронен в семейном склепе. И что он не воскресал. То есть Мемуар опровергает всё, на чём стоит Церковь, все её главные догматы.

Фулканелли раскрыл лежащий перед ним кожаный бювар и вынул оттуда листок.

– Вот ксерокопия этого письма. «Первым моим порывом, – пишет Бернар, – было уничтожить эту кощунственную книгу, но потом обуяло меня сомнение: кто я такой, чтобы самому решить судьбу книги, собственноручно написанной святым праведным Лазарем Четвертодневным, тем более что в ней указывается место подлинного Гроба Господня, а не того, который принимают за таковой греческие схизматики, устроившие церковь Гроба на развалинах храма языческой Венеры». В общем, Бернар спрашивает у папы совета, как ему поступить с Мемуаром.

– И что ответил папа?

– Ответа нет было. Я думаю, папа успел умереть прежде, чем письмо дошло до Рима.

– Значит, из-за нерешительности Бернара Мемуар продолжил свое существование?

– Мы не можем этого исключать.

– Постойте, вы сказали, что Бернар был патриархом Антиохии? – уточнил Эстерхази.

– Да, именно так.

– А тот археолог, о котором говорил монсеньор Зафирелли, вел раскопки в Антакье?

– Точно так, ваше преосвященство, – отозвался Зафирелли.

– Но ведь Антакья – это и есть Антиохия! Турки так называют Антиохию на Оронте!

– К чему вы клоните, монсеньор Эстерхази?

– А не мог тот археолог, как его, Сандвик, найти черновик письма Бернара? Или, не дай Бог, сам Мемуар? Ведь Мемуар был у антиохийского патриарха. А Сандвик как раз там и копался. Как вам версия?

– К сожалению, этого исключить нельзя. Во всяком случае, теперь мы располагаем неопровержимым доказательством, что Мемуар Лазаря это не фейк. И возможно, пока мы здесь сидим, кто-то вот-вот на него наткнётся!

Зафирелли вздрогнул, как от внезапного выстрела и стал рукой массировать висок. Кардинал Эрнандес вскинул черные брови. Квон все так же невозмутимо сложил пухлые руки на животе, ожидая дальнейшего развития событий.

– После таких слов, полагаю, никто из присутствующих сегодня спокойно спать не будет, – воскликнул кардинал Эстерхази. – Я-то уж точно!

– Я собрал вас, монсеньоры, – сказал Фулканелли, – не для того, чтобы напугать и лишить сна. Мы должны решить, что нам со всем этим делать. Трезво, оставив в стороне эмоции и страхи, опираясь на логику и здравый смысл.

– Думаю, самым правильным было бы направить наши усилия на поиски Мемуара, – сказал Квон. – Мы должны найти его прежде, чем до него доберется кто-то ещё.

– Это проще сказать, чем сделать, – проворчал Зафирелли. – Мы уже тысячу лет ищем этот подарок Сатаны, и не продвинулись ни на шаг. Но другой альтернативы я не вижу. Полагаю, нам вновь придется прибегнуть к помощи Общества Иисуса. Только они располагают достаточными возможностями. В прошлый раз с их помощью нам удалось решить проблему.

– Купировать, а не решить, – возразил Эстерхази, вновь взглянув на Эрнандеса. – Если бы проблема была решена, мы бы сейчас её не обсуждали.

– Вынужден согласиться, – вздев руки, сказал Зафирелли.

– Хорошо, монсеньоры, – подытожил Фулканелли. – Тогда с вашего позволения я попрошу присутствующего среди нас кардинала Эрнандеса, нового генерала иезуитов, организовать поиски Мемуара. Думаю, монсеньоры, о конфиденциальности вас предупреждать не стоит.

Глава 7. Рецепт от похмелья и опасный сквозняк.

1988 год. Аскёй, Норвегия.

Николас Сандвик проснулся, точнее, очнулся со страшной головной болью. Ему стоило большого труда разлепить веки, но, сделав это, он тут же пожалел. Свет вонзился в его глаза как два острых кинжала.

Полежав еще немного с закрытыми глазами, он вновь их открыл. Его мучила жажда и отвратительный кислый вкус во рту.

– Господи! Что же я вчера творил? – сказал он и, пошатываясь, встал с кровати. Правильнее сказать, сполз, потому что иначе вырваться из объятий водяного матраса было сложно.

Жирные сливки, выпитые прямо из пакета немного прояснили сознание, и он обратил внимание на беспорядок, царивший на его идеальной высокотехнологичной кухне. Тарелки с остатками лефсе³, загаженный гридль⁴, чашки с недопитым кофе, следы помады на стакане.

– Ах, да! – вспомнил он, – я же вчера ужинал с потрясающей девушкой. Как же её звали? Такое красивое имя…Бесс? Нет… Бет! Да! Необыкновенная девушка с экзотической внешностью. Надо как-нибудь показать друзьям, вот обзавидуются. Кажется, мы весь вечер проболтали об археологии. И, кажется, я был в ударе. Жаль, что она уехала. Интересно, у нас что-нибудь было? Ничего не помню. Не рановато для Альцгеймера? Надо меньше пить, и есть жирной пищи. Во сколько же она уехала? А сейчас сколько?

Часы в кухне показывали начало двенадцатого.

– Неужели уехала, увидев, что я вырубился? Вот стыдоба-то…

Профессор прижал горячий лоб к оконному стеклу, по которому барабанили капли дождя. За панорамным окном, занимавшим всю стену, отрывался потрясающий вид на Бюфьорд и гору Орнефьеллет.

– Во сколько лекция сегодня? – опомнился он. – Где расписание? В два? Может, позвонить, сказать, что… Нет, нет. Давай, соберись, тряпка. Возьми себя в руки. Горячий душ и большая кружка кофе всё исправят. Можно успеть на паром в половине второго. Да, только не расслабляться!

Он отстранился от окна, приятно холодившего лоб, и решительно направился в ванную. Разделся, включил душ, прихватил с собой жёсткую мочалку и гель для тела. Сияющую прохладным кафелем ванную наполнили клубы пара.

Профессор не первый раз просыпался в таком состоянии. Обычно ему помогал прийти в себя контрастный душ, если переключать воду с горячей на холодную, а затем обратно. Когда струя холодной воды попадает на разгоряченное тело, сердце будто выпрыгивает из груди, и начинает биться с новой силой.

Правда, доктор Борн предупреждал его, что в его возрасте такие эксперименты могут закончиться плохо, но… Он не считал себя слишком старым, чтобы жить на полную катушку. Не зря же он всю жизнь вкалывал, мотаясь по всему миру, ночуя в палатках, и целыми днями копаясь в земле, чтобы теперь, заняв подобающее положение, не наслаждаться теми благами, которые дал людям Господь.

Теперь, когда кровоток улучшился и сосуды восстановили свой тонус, в его памяти более отчетливо всплыли детали вчерашнего вечера. И образ экзотической брюнетки с длинными шелковистыми волосами, глубокими черными глазами и повадками пантеры. В ней было что-то дикое, необузданное и опасное, и это наполняло его трепетом и желанием.

Втирая в себя душистый гель, он ощущал, как к нему возвращаются силы и почувствовал, что сейчас с удовольствием проглотил бы пару картофельных лефсе с ракфиском⁵ или хороший кебаб, хотя четверть часа назад не мог без отвращения думать о еде.

– А я ведь ещё ничего, – сказал он, с удовольствием разглядывая свое загорелое и подтянутое тело.

Вдруг он почувствовал неприятный холодок за спиной, как будто в ванную ворвался порыв сквозняка.

– Окно, что ли, неплотно закрыл? – подумал он. – Или фру Игльссен пришла? Но вроде как сегодня не её день. Хотя, хорошо бы. Хоть свинарник вчерашний уберет…

Но что-то его насторожило. Какой-то еле различимый звук. Профессор обернулся и увидел за пеленой пара темный силуэт с поднятыми руками.

А в следующий момент ощутил, как что-то холодное сдавило его шею. Он инстинктивно поднял руки и попытался сбросить с себя обвивший его предмет, но пальцы нащупали нечто узкое, впившееся в кожу, что невозможно было ухватить. Горло сдавило сильнее, так что на миг перехватило дыхание, а грубый мужской голос сзади отрывисто произнес:

– Не дергайся. Только хуже будет. Вылезай. Есть разговор.

На плечо профессору кинули банный халат, и он, не попадая руками в рукава, как мог, накинул его на себя, и, спиной вперед последовал за незнакомцем, который тянул его за петлю, накинутую на шею. Сопротивляться было бесполезно. Стоило только замедлить шаг, как безжалостная петля врезалась в кадык.

Когда они вошли в гостиную, незнакомец заставил его сесть на дизайнерский стул с высокой спинкой. Проволочную петлю, продолжающую сдавливать шею профессора, он прикрутил к перекладине спинки, а затем, выдернув из халата пояс, туго стянул им руки, заведя их за спинку стула.

Незнакомец уселся прямо перед профессором. Это был высокий атлетичного вида мужчина со светлыми глазами и коротко стриженными волосами. На руках у него были коричневые лайковые перчатки.

– Ты один в доме? – спросил он. – Жена, прислуга, дети?

– Жена с детьми поехала за покупками, – соврал профессор. – А фру Игльссен, – это наша прислуга, – должна прийти, чтобы убраться в доме. Сегодня день уборки.

– Вот как, профессор? – усмехнулся незнакомец. – Значит, нам надо успеть к их приходу. Ты ведь не хочешь, чтобы пострадали твоя жена и дети? Если они, конечно, у тебя есть. Ну, ладно, перейдем к делу. Ты, вроде бы, искал инвестора для организации раскопок семейного склепа Иисуса Христа. Это правда?

– Вообще-то, это конфиденциальная информация.

– Конфиденциальная? – вновь усмехнулся незнакомец. – А откуда, по-твоему, я об этом знаю?

Николас пожал плечами.

– Ну, предположим, конфиденциальная. Но раз уж она стала мне известна, то почему бы не рассмотреть мою кандидатуру на роль инвестора?

– Да? И что вы можете предложить… в качестве инвестора?

– Только самого себя. Думаю, я убедительно продемонстрировал свою эффективность? Или у вас есть сомнения?

– Раскопки требуют больших вложений. Включая взятки местным властям, плату за получение лицензии, зарплату рабочим и всё такое. Сможете ли вы найти столько денег? К тому же у меня уже почти достигнута договоренность с одним частным инвестором.

– Вы не это имеете в виду? – спросил незнакомец, поднеся к лицу профессора проект оферты.

– Откуда… Откуда у вас это? – изумился профессор.

– Так ведь это я вам прислал. Говорю, же, соглашайтесь! Где ещё вы найдете более привлекательного инвестора?

– Так это был обман?

– Не надо громких слов, профессор. Уж не вам меня упрекать в обмане. «Жена поехала в магазин. Дети тоже». Думаете, я не знаю, что вы в разводе уже лет пятнадцать. И детей у вас никогда не было. А свои мужские аппетиты вы удовлетворяете, охмуряя студенток.

– Да как вы смеете! – возмутился профессор.

– Ух ты, Боже мой, святая невинность! Да от последней из ваших девиц постель еще не остыла. Так? Как видите, я всё про вас знаю. А если об этом узнают другие, то преподавать вам больше не придется.

– Ладно. Чего вы хотите? Денег? Я не держу дома больших сумм.

– А! Вот это уже деловой разговор. Любите брать быка за рога, да? Хорошо. Меня интересует вот это, – незнакомец показал профессору фотографию, на которой был запечатлен фрагмент средневековой рукописи. – Узнаёте? Конечно, узнаёте, ведь вы сами мне это прислали.

– Да, эту фотографию сделал я. И что?

– Я хочу, чтобы вы отдали мне эту книгу. Желательно добровольно.

– Зачем вам это? Это просто средневековая хроника. Таких много. Она не представляет большой ценности.

– Ценности, говоришь, не представляет? – сказал незнакомец, перейдя на «ты». – Но разве не из этой хроники ты узнал про могилу Христа? О чём ещё там написано? Ну, не молчи, профессор. Куда делось твое хваленое красноречие? О чём там ещё написано?

Профессор непонимающе смотрел на человека со злыми светлыми глазами.

– Освежу твою память, док, – сказал незнакомец и вновь поднес фотографию к лицу профессора. – Вот здесь с краю какие-то буквы, их почти невозможно разобрать. Что здесь написано?

Профессор вгляделся в фотографию и сказал:

– Тут написано «Мемуар Лазаря».

– Вот-вот. Я так и думал. Что тебе об этом известно?

– Ну, это якобы записки Лазаря, в которых тот описал события последнего года жизни Иисуса. Мемуар упоминается в нескольких древних источниках, но сам он не найден. А может быть, такой документ никогда не существовал.

– Но здесь написано, что свиток был изъят у еретиков. То есть тот, кто это писал, видел его, держал его в руках! И именно из этого свитка он узнал, где находится могила Христа. Это так?

– Да.

– Где ты нашёл эту книгу?

– На раскопках. В Турции. В Антакье.

– Ты её кому-нибудь показывал? Кто ещё про неё знает?

– Никто. Только одна моя помощница, американская студентка. Но она вряд ли понимает…

– Ладно. Эта книга у тебя? Где ты её прячешь?

– Нет. У меня её нет. Её украли.

– Украли? Не принимай меня за идиота. Думаешь, я в это поверю? Ты наверняка хранишь её где-то здесь, в доме. Давай, говори.

– Я говорю правду! У меня нет этой книги, она пропала в последний день раскопок, когда мы паковали вещи. Тогда я её и хватился.

Незнакомец поднялся, подошёл к креслу, на котором сидел профессор и встал за его спиной. Стальная удавка вновь впилась в горло.

– Ну, а теперь скажешь? – спросил незнакомец. – Я понимаю, как дорога тебе эта книга. Ты надеялся, что она принесёт тебе славу самого громкого открытия за последние две тысячи лет. Но что важнее – научная слава или жизнь? Открытие то ли будет, то ли нет. А жизни ты можешь лишиться прямо сейчас. Выбирай.

– У меня её нет, – прохрипел профессор, – я говорю правду.

Незнакомец немного слабил удавку и дал пленнику отдышаться.

– Предположим. А как тогда тебе удалось сделать снимок с несуществующей книги?

– Снимок сделан там, на раскопках. Пока книга ещё была у меня.

– Вот как, – усмехнулся незнакомец. – Тогда как ты объяснишь вот это?

Перед глазами профессора возникла ещё одна фотография, представлявшая собой увеличенный фрагмент нижнего края первой. На снимке были видны верхушки срезанных цифр, которые, впрочем, можно было прочесть. Цифры означали время и дату, в которую сделан снимок. И дата эта была месячной давности.

– А теперь я тебя ещё раз спрошу: где книга? – громко произнес незнакомец прямо в ухо профессора. И вновь сдавил ему горло.

Тонкая сталь врезалась в кожу на шее профессора, но причиняемая ею боль была ничто по сравнению с невозможностью сделать вдох. Плечи и ноги профессора задергались в конвульсиях, изо рта вырвался хрип, глаза выпучились. Он затряс головой, давая понять, что согласен говорить.

– Ладно, я всё скажу. Только не делайте так больше, – взмолился он, когда ослабившаяся петля позволила ему говорить. – Если я отдам её, вы уйдёте? Я никому не скажу, честное… – профессор замялся, – Я не скажу, клянусь.

– Давно бы так, – сказал незнакомец. – Я вас внимательно слушаю, профессор.

– Книги у меня действительно нет. Её похитили, как я и сказал. Нет, нет, – постойте! – испуганно замахал он руками. – Дайте сказать. Книги нет, но я вырвал из неё две страницы. С них я сделал эту фотографию, когда меня попросили предъявить доказательство.

– И эти страницы ты хранишь где-то здесь? В доме?

– Да.

– И где же?

– Если я скажу, вы не станете… Вы оставите меня в живых?

– Посмотрим, – сказал незнакомец. – Не буду обещать. Вдруг ты опять соврёшь?

– Нет, нет. Я говорю правду. Они вон там, в сейфе. За картиной, – он мотнул головой в сторону большого полотна, изображавшего стилизованный женский торс.

Незнакомец подошёл к картине и, сняв её со стены, отшвырнул в сторону. Под ней действительно оказалась серебристая дверца сейфа. Незнакомец взялся за ручку и потянул на себя. Дверца легко открылась, обнажив внутренность сейфа.

Незнакомец вынул оттуда пачку банкнот, затем швырнул их назад и недоуменно повернулся к профессору, который сидел в нелепой позе, вытаращив глаза.

– Это она! – пролепетал тот, с ужасом глядя на приближающегося к нему незнакомца – Бет! Она представилась журналисткой. Хотела взять интервью. Да, да, точно. Я вспомнил, она расспрашивала меня про раскопки в Антакье. Я показал ей найденный там фрагмент распятия, которое хранилось в сейфе. Хотел произвести впечатление. Дальше ничего не помню. Она украла пергаменты! Наверно, она что-то мне подсыпала. Клянусь, я ни при чём! Это она. Она их забрала. Нет! Нет! Не на…

Последние слова профессора слились в невнятный хрип, на губах у него выдулись розовые пузыри, а тело, подергавшись несколько секунд в конвульсиях, обмякло и замерло, наклонившись головой вперед.

Глава 8. Проваленная миссия.

2013 год. Орден Иисуса.

– Вы понимаете, Мишточ, – тихим голосом, больше похожим на шипение, выговаривал генерал Общества Иисуса, – что провалили возложенную на нас миссию? Возможно, самую ответственную миссию в истории Ордена. Это надо же так не разбираться в людях, чтобы доверить самое ответственное задание корыстному негодяю, который, вместо того, чтобы доставить антиохийскую хронику сюда, вот на этот стол, присвоил её себе и скрылся. Чем вы думали, когда его посылали?

– У него были хорошие показатели, экселенц. Он считался лучшим в своём деле. Настоящий профессионал. Он умел не только убивать, но и развязывать языки. Это было не первое задание, которое он для нас выполнял. Прежде у него не было осечек.

– Так что же случилось?

– У нас нет достоверных сведений. Он просто исчез. А потом мы узнали, что он осужден турецким судом за убийство и приговорен к длительному сроку.

– Так вытащите его оттуда! И выбейте из него, куда он дел рукопись.

– Если позволите… Я именно это и предлагал. Но ваш предшественник приказал его… устранить. Брату Рюггеру слишком много известно. Генерал не хотел, чтобы через него вышли на нас.

– Так он мёртв?

– Нет, к сожалению. Подосланные к нему люди погибли в какой-то производственной аварии, а начальник тюрьмы, с которым я лично договаривался, покончил с собой. После этого там всё поменялось. У нас больше нет возможностей на них влиять…

– Вот как? И вы только сейчас об этом докладываете?

– Прошло столько лет, экселенц… Все уже давно про это забыли.

– Послушайте, Мишточ! Это неприемлемо. Не в этом случае. Этот ваш «профессионал» обвел вас вокруг пальца. Он воспользовался информацией, которую вы ему предоставили, похитил хронику, осознал её ценность, и где-то припрятал. А сам укрылся от нас в турецкой тюрьме. Как вы думаете, чем он займется, когда отсидит своё и выйдет на свободу? Представляете себе последствия, если эта рукопись всплывёт?

Мишточ молча кивнул.

– Нужно действовать немедленно. Я приказываю вам лично этим заняться.

– Прикажете его устранить?

– Только после того, как выясните, где он спрятал рукопись. Только после этого, слышите? Сам Рюггер нам не нужен. Нам нужны сведения, которыми он обладает. А после этого он должен исчезнуть. Но сначала нужно его вернуть… Он ведь немец?

– Австриец, экселенц.

– Ну, так пусть запустят процедуру его выдачи австрийской полиции. Или произведут обмен. У вас же есть там кто-то?

Мишточ кивнул.

– Вы должны выбить из него всё, что он знает. Любыми способами. Если надо, пытайте, делайте что хотите, но заставьте его говорить. А потом он должен исчезнуть.

– Слушаю, генерал.

Глава 9. Боксерская стойка, ошибка нацистов и говорящий след.

2013 год. Берген, Норвегия.

Судмедэкспертиза располагалась в подвале и имела отдельный выход во двор. Когда начальство запретило курить в здании, злостные курильщики протоптали сюда дорожку. На заднем дворе можно было подымить, не опасаясь нарваться. Но эта ситуация очень не нравилась старому Уве Турульссону, который гонял пришельцев, вторгавшихся в его мрачное королевство.

Сейчас Турульссон колдовал над обугленным трупом, лежащим на оцинкованном столе в безжизненном свете софитов.

– Случай, в общем, типичный – разглагольствовал Турульссон. Красные пятна на его обвисших щеках говорили, что к своей карманной фляжке он уже приложился, и не раз. – Видишь, как руки сжал, бедолага? Будто боксер. Это не он сжал. Это от огня. Если, к примеру, тебя в костер кинуть, тебя тоже в такой стойке найдут.

– Умеешь утешить! Лучше скажи, зачем жгли? Хотели избавиться от трупа?

– Избавиться? Запомни: если хочешь избавиться от трупа, самое глупое, что можно придумать – это попытаться его сжечь. Если, конечно, у тебя нет доступа к крематорию или, на худой конец, к кочегарке.

– Это почему?

– Почему… Во время Второй мировой на Украине нацисты массово расстреливали евреев, цыган, партизан, и прочих неугодных, и скидывали трупы в большой овраг. Бабий яр, так называется это место. Там скопилось примерно 200 тысяч тел. А когда немцам пришлось отступать, и они поняли, что за это вскоре придется держать ответ, решили скрыть следы своих преступлений и сжечь трупы. Жгли днём и ночью, но сжечь удалось едва десятую часть. Потому что для сожжения одного человека требуется целый грузовик дров и больше суток времени. В результате оставшиеся трупы свидетельствовали против них на Нюрнбергском процессе.

Трудно, очень трудно бесследно сжечь человека. А без специального оборудования, просто на костерке, да при нашей сырой погоде… Нет, это невозможно.

А вот на что действительно способен огонь – это изменить тело до неузнаваемости. Вспомни, как бывает, когда жаришь барбекю. Если хочешь, чтобы труп остался неопознанным, тут огонь – самое оно. Мать родная не признает!

– Причину смерти установить смог бы?

– Смог бы. Если бы ты не мешал, – хохотнул Турульссон. – Короче, тут такое дело. Орудий убийства было несколько. Самое очевидное – огонь. Но умер он не от этого. Признаки отравления угарным газом отсутствуют. В дыхательных путях нет следов копоти, нет ожогов на слизистой. Концентрация карбоксигемоглобина в крови в норме. А значит, что? Значит, когда его подпалили, он был уже мертв.

– А причина смерти?

– Пока точно сказать не могу. Есть у меня несколько версий, но их надо ещё проверить… А это не быстро.

– Понятно. Об отпечатках, я так понимаю, можно и не мечтать. Что-нибудь еще?

– Ничего! В карманах пусто. Обуви нет. С одежды срезаны все ярлыки. Всё, по чему его можно было бы идентифицировать, уничтожено.

– Зачем?

– А это уже тебе разгадывать. Мое дело – не «зачем», мое дело – «как».

– Ладно, если что-нибудь ещё найдешь – позвони.

Невнятно хмыкнув, Турульсон проводил его взглядом до двери, а когда дверь закрылась, вынул из кармана фляжку и сделал смачный глоток.

Чтобы перебить прилипчивые запахи прозекторской, от которых слегка подташнивало, Хакон зашел в закуток, где стояла кофеварка. От стаканчика крепкого кофе полегчало, но все испортила Фрита.

– Шеф спрашивает, написал ли ты объяснительную. Насчет опоздания. – пропищала она в телефон.

– Скажи, пишу, – рявкнул он и бросил трубку.

Телефон зазвонил еще раз.

– Какого чёрта, я же сказал… – начал он, но это оказалась не Фрита, а Астри.

– Тихо, тихо! – успокаивающе сказала она. – Отпечатки шин пробили по базе. Следы оставлены полицейской машиной. Ребята, видимо, патрулировали дорогу, ну и завернули туда. Похоже, это нам ничем не поможет.

– Дай-ка угадаю. Машина была из Лэгдена?

– Сейчас посмотрю. Да, точно. Ну и что?

– Есть одна версия. Съезжу, проверю.

– Не поделишься?

– Нет.

– Как знаешь.

Главап 10. Паромщик, таксист, и почтовая квитанция.

Сентябрь 1988 года. Берген, Норвегия.

Задание, полученное Рюггером, предусматривало два пункта: заставить замолчать археолога и изъять у него рукопись, указывающую на местонахождение Мемуара Лазаря. Пока что был выполнен только первый пункт. Но Рюггер собирался выполнить и второй. Очевидно, что археолог не врал, и рукопись действительно выкрала эффектная иностранка, выдающая себя за журналистку. Стало быть, надо найти эту девицу.

Хотя Берген и считается вторым по величине городом Норвегии, по европейским меркам это всего лишь большая деревня, а экзотическая и экстравагантно одетая дама не может не обратить на себя внимание аскетичных бергенских пуритан.

Расчет Рюггера оказался верен. С Аскёя в город можно попасть только на пароме. Паромщик приметил смуглую черноволосую девушку в кашемировом палантине и туфлях на высоком каблуке, переправлявшуюся с первым рейсом, которым пользуются в основном рыбаки, спешащие на стоянку к своим катерам, чтобы пораньше выйти в море. Дальше всё было просто. В такую рань от Страндкайенского терминала, куда приходит паром, до центра города не добраться иначе, как только на такси. Не пешком же идти на каблуках да в горку. На стоянке у терминала стояло пять машин. Один из таксистов припомнил, что подвозил сегодня утром красивую «мулатку», и согласился показать адрес, по которому её доставил.

Он позвонил в дверь двухэтажного белого домика, выходящего в боковой проулок. Ему отворила пожилая женщина в цветастом фартуке.

– Добрый день! Вам нужна комната? У меня как раз есть одна, очень уютная и тихая, – с заискивающей улыбкой сказала она, приглашая его войти.

– Очень вам благодарен, мэм, но мы договорились встретиться с одной моей знакомой. Её зовут Бет. Она здесь остановилась. Не подскажете, как её найти? – спросил Рюггер.

Поняв, что перед ней не потенциальный клиент, женщина утратила к нему интерес, перестала улыбаться, обиженно поджала губы и сказала, кивнув в сторону лестницы:

– Вторая дверь справа, наверху. Поторопитесь, она собиралась сегодня съехать.

Дверь была заперта. Рюггер постучал, но ему никто не ответил. Приложив ухо к двери, он услышал какой-то скрежет. Затем недовольный женский голос просил:

– Кто там?

– Иммиграционная служба, – ответил Рюггер.

– Сейчас. Я неодета, – сказала женщина.

Прошло не менее пяти минут, прежде чем дверь отворилась.

– Что вы хотите? – спросила смуглая девушка со слегка раскосыми глазами, приоткрыв дверь.

– Позволите войти? – напористо произнес Рюггер и, отодвинув девушку, вошел в комнату.

– Чем обязана, – спросила девушка, не скрывая своего недовольства.

– Не волнуйтесь. Проверка визового режима. Обычная формальность. Можете показать паспорт?

Девушка повернулась, чтобы достать паспорт из сумочки, лежащей на кровати. В этот момент что-то мелькнуло у неё перед глазами, и она почувствовала, как у неё перехватило дыхание. Готовящийся вырваться из легких крик был заглушен рукой, зажавшей ей рот.

– Веди себя тихо, если хочешь жить, – сказал ей Рюггер на ухо. – Не будешь кричать?

Она отрицательно мотнула головой.

– Хорошо. Где пергаменты, которые ты украла у доктора Сандвика? – тихо, но отчетливо произнёс Рюггер.

– Украла? Я ничего не крала… – начала девушка, но затянувшаяся петля прервала её.

– Ответ не верный, – сказал Рюггер. – Не советую лукавить. Мне всё известно. У меня только один вопрос: где?

Девушка молчала. Рюггер вновь стал сжимать петлю, а затем ещё раз спросил:

– Где?

Девушка указала взглядом на сумочку, лежавшую на кровати.

Намотав оба конца петли на левую руку, правой рукой Рюггер схватил сумочку и высыпал её содержимое на кровать. Помимо пудреницы, сигарет и прочего там действительно была почтовая квитанция, датированная сегодняшним числом.

– Отправила по почте… – растерянно пробормотал Рюггер, прислушиваясь к голосам, раздавшимся за дверью. – Значит, листков здесь нет. Дер Тойфель!⁶ – выругался он по-немецки. – Ты усложнила мою работу. Ты это понимаешь? Больше ничего не хочешь мне сказать? – спросил Рюггер, чуть ослабив хватку.

Девушка отрицательно мотнула головой.

– Тогда пора прощаться, – сказал Рюггер и с силой затянул петлю на её горле.

Он отпустил руки только когда жертва перестала дергаться. Смотал струну в кольцо и засунул её в карман. Туда же отправил паспорт, портмоне и почтовую квитанцию. Затем, пощупав двумя пальцами пульс на горле девушки и убедившись, что дело сделано, никем не замеченный удалился.

Глава 11. Телеграмма, храм Праведности и муляж.

Октябрь 1988. Антакья, Турция.

Чтобы не оставлять следов, Рюггер пересек шведскую границу на автомобиле, а из Стокгольма паромом через Финляндию добрался до Ленинграда. Человек со скрипичным футляром в руках ни у кого не вызвал подозрений. В сошедшей с ума перестроечной России о конфиденциальности можно было не беспокоиться, и он без лишних вопросов взял билет на самолет до Алеппо, а оттуда за два часа добрался на такси до маленького поселка Демир Капы, притулившегося у подножья горы Ставрион.

Дома в поселке были разбросаны, на первый взгляд, хаотически. Хотя при внимательном рассмотрении в этом хаосе угадывалась логика: местные жители строили свои жилища там, где позволяла гористая местность – скалы, расщелины, холмы и промытые ручьями овраги.

Попросив таксиста дождаться его на въезде в поселок, Рюггер отправился дальше пешком.

Он с трудом нашел улицу и дом, указанные в почтовой квитанции. В отличие от других домов, скрывавшихся в глубине ухоженных садиков, за высокими кустами с гроздьями невообразимо ярких цветов, этот дом не имел даже палисадника и выходил прямо на дорогу. На крыльце мужчина неопределенного возраста пил чай.

– Господин БарСабба? – спросил Рюггер.

Мужчина пристально посмотрел на него, потом прижал руку к груди и сказал:

– Я? Нет, меня зовут Сифас Постаджи.

– Это ведь улица Дору, дом одиннадцать?

– Да, это улица Дору, дом одиннадацать.

– Тут написано, что это адрес господина БарСабба, – сказал Рюггер и показал почтовую квитанцию.

– Позвольте взглянуть? – Сифас, взял из рук Рюггер а квитанцию и внимательно её осмотрел. Потом он ещё раз окинул глазом незнакомца, вернул квитанцию и сказал, показав на дверь дома:

– Это постане. Почтовый участок. Я – постаджи, почтальон. Все письма, посылки и бандероли приходят сюда. А отсюда уже местные сами их забирают.

– Значит, господин БарСабба здесь не живёт, – сказал Рюггер. – В таком случае как мне его найти?

– Вам надо вернуться, потом пройти по улице до конца, завернуть за вон ту скалу и немного подняться вверх. А потом спуститься к ручью. Там вы найдете господина БарСабба.

Рюггер сунул ему в нагрудный карман доллар и пошел в указанном направлении.

Проводив его взглядом до поворота, Сифас сбежал с крыльца и припустил вниз по улице в направлении, противоположном тому, в каком ушел аврупали, европеец.