Читать книгу История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции - Виктор Петелин - Страница 1

После смерти Сталина начались перемены в политике и культуре, в литературе и искусстве. А в начале 1953 года русская литература продолжала своё существование в острой борьбе между различными направлениями, то и дело возникали конфликты между патриотической и либерально-западной группировками писателей. В «Новом мире» (1952. № 7—10) вышел роман «За правое дело» Василия Гроссмана, тут же появились в печати положительные рецензии о романе С. Львова в журнале «Огонёк» (1952. № 47) и Б. Галанова в «Молодом коммунисте» (1953. № 1). 13 октября 1952 года роман был поставлен на обсуждение на секции прозы Союза писателей СССР, выступили А. Авдеенко, Г. Бровман, В. Гоффеншефер, Л. Субоцкий. Придя к выводу, что опубликован «замечательный роман», секция единогласно выдвинула его на Сталинскую премию. 6 января 1953 года в передовой статье «Новый литературный год» «Литературная газета» дала высокую оценку роману. 15 января та же «Литературная газета», подводя итоги года, дала роману В. Гроссмана положительную оценку и отнесла его к «крупным произведениям». Но неожиданно всё изменилось. 13 февраля 1953 года «Правда» опубликовала материал М. Бубеннова «О романе Гроссмана «За правое дело», рукопись статьи читал И.В. Сталин и рекомендовал к публикации. Главная мысль М. Бубеннова заключалась в том, что роман «За правое дело» Василия Гроссмана содержит клевету на защитников Сталинграда. То, что было одобрено И.В. Сталиным, было принято на веру.

В. Кружков и В. Иванов направили «Записку Отдела художественной литературы и искусства ЦК КПСС о недостатках редакционной статьи «Литературной газеты» о романе В. Гроссмана «За правое дело» секретарю ЦК КПСС тов. Н.М. Михайлову: «21 февраля с. г. «Литературная газета» напечатала редакционную статью «На ложном пути» – о романе В. Гроссмана «За правое дело», в которой правильно в основном вскрыты крупные недостатки этого ущербного произведения. В этой статье газета справедливо критикует тех, кто ошибочно оценивал роман В. Гроссмана, проходя мимо его пороков, и необоснованно захваливал это произведение, в частности рецензентов журналов «Огонёк» и «Молодой коммунист» С. Львова и Б. Галанова. Газета правильно отмечает в этой статье недостатки обсуждения романа в Союзе советских писателей: «Вместо того чтобы указать писателю на всю серьёзность самого характера той цепи идейных ошибок, которая содержится в его романе, ряд критиков и писателей при обсуждении романа В. Гроссмана в московской секции прозы встали на вредные для дела позиции безудержного захваливания… В статье «На ложном пути» ни слова не сказано об этих ошибках «Литературной газеты» при оценке романа В. Гроссмана…»

В «Записке» авторы упоминают главного редактора «Литературной газеты» К.М. Симонова, который «несамокритично» высказал в газете два разных мнения об одном и том же произведении за последние два месяца 1953 года.

Естественно, за этим последовало заседание Президиума Союза писателей СССР 24 марта 1953 года всё о том же – о романе В. Гроссмана «За правое дело» и о работе редакции журнала «Новый мир», полностью поддержавшее статью М. Бубеннова в «Правде» и статью «Роман, искажающий образы советских людей» в журнале «Коммунист» (1953. № 2). В постановлении Президиума Союза советских писателей СССР прежде всего говорилось о серьёзных ошибках в романе В. Гроссмана, писателя упрекали в проповеди буржуазной идеалистической философии, дескать, не показал типического образа Сталинградской битвы, «роман в целом рыхлый и композиционно плохо организованный», «автор поставил в центр произведения людей мелких, незначительных, обывателей», а «редколлегия журнала «Новый мир», напечатавшего роман В. Гроссмана, допустила большую ошибку, не проявила необходимой бдительности и требовательности к идейно-художественному качеству произведения». Президиум напоминает о том, что журнал «Новый мир» в 1951—1952 годах опубликовал антипатриотическую статью А. Гурвича «Сила положительного примера» (1951. № 9). Резко критиковались в редакционной статье «Правды» «Против рецидивов антипатриотических взглядов в литературной критике» (1951. 28 октября) порочные произведения «Сердце друга» Э. Казакевича, стихи Н. Асеева, «Ясность» В. Огнева. Президиум пришёл к выводу, что снисходительное отношение к роману В. Гроссмана высказали Фадеев, Симонов, Твардовский, Сурков, а, наоборот, критическое отношение, которое высказали Бубеннов, Агапов, Катаев, Кожевников, Грибачёв, не было использовано в постановлении Президиума.

Это постановление Президиума, подписанное А. Фадеевым, было направлено секретарю ЦК КПСС тов. П.Н. Поспелову.

Так вновь обострилась литературная борьба между различными группировками среди писателей, композиторов, художников, театральных деятелей, начатая в период борьбы с «безродными космополитами».

Предчувствуя серьёзные решения партийных органов и предваряя их суровую неизбежность, А. Фадеев, А. Сурков, К. Симонов написали «Записку» Правления Союза советских писателей в ЦК КПСС «О мерах Секретариата Союза писателей по освобождению писательских организаций от балласта» и направили её Н.С. Хрущёву. В «Записке» говорилось о 150 писателях, которые по разным причинам совершенно бесполезны Союзу писателей, но пользуются всеми привилегиями членов Союза писателей, они должны быть исключены из Союза: «Значительную часть этого балласта составляют лица еврейской национальности» (Культура и власть от Сталина до Горбачёва. 1953—1957 / Документы. М., 2001. С. 32). 24 марта 1953 года письмо было доставлено В.С. Кружкову, а в Отделе художественной литературы и искусства ЦК КПСС внимательно следили за настроением писателей, и в тот же день В.С. Кружков составил «Записку» о «неблагополучном» положении в ССП и реорганизации Правления ССП и отправил её секретарю ЦК КПСС тов. П.Н. Поспелову, в которой работа в Союзе писателей признана неудовлетворительной и жёстче звучали мысли о перестройке работы Правления Союза писателей СССР. Кроме известных поэм А. Твардовского, А. Недогонова и А. Кулешова, за последнее время не создано ни одного крупного поэтического произведения, пьесы схематичны, критика не отвечает своему призванию, ограничивается пересказом содержания тех или иных произведений, а все эти недостатки и просчёты объясняются тем, что Секретариат и Президиум плохо работают: «Работа Союза писателей сводится к текучке, к самотёку», «Секретариат ССП по существу является безответственным органом», Фадеев год был в творческой командировке, а год болел, другие руководители часто бывают в заграничных командировках, «то и дело передают друг другу обязанности по руководству Союзом писателей без всякой ответственности». В.С. Кружков предлагает реорганизовать работу Секретариата и Президиума, как это предлагалось на заседании Секретариата ЦК КПСС 23 декабря 1952 года.

Сложные интриги развернулись между членами Политбюро в борьбе за власть. В центре властной группировки стояли Маленков, Берия, Молотов. По-разному отнеслись к смерти Сталина его товарищи и коллеги. Хрущёв не входил в центр политического руководства, но все предчувствовали в нём силу и ловкость лидера. «Именно в это время Берия стремился сблизиться с Хрущёвым, завоевать его расположение, – вспоминал А. Аджубей. – Случалось, поздней осенью поджидал его на шоссе по дороге на дачу, чтобы побеседовать… Пассажиры первой машины беседовали. Мне оставалось разглядывать стволы берёз… По рассказам Хрущёва, в дни, когда мучительно умирал Сталин, Берия перестал сдерживать свои истинные чувства. Злобно ругал Сталина, никого не стесняясь, а когда тот на миг приходил в сознание, бросался к нему, целовал руки, лебезил. Едва наступил конец, Берия, не подойдя даже к плачущей дочери умершего, тут же умчался из Волынского, чтобы первым оповестить друзей и приспешников. «Я сказал тогда Булганину, – говорил Никита Сергеевич, – как только Берия дорвётся до власти, он истребит всех нас, он всё начнёт по новому кругу…» (Аджубей А. Те десять лет // Знамя. 1988. Июнь. № 6. С. 112). Но Хрущёв опередил всех претендентов на власть, стал сначала первым секретарём партии, а потом и председателем Совета Министров СССР. А началось всё с того, что Маленков, как председатель Совета Министров СССР, отменил все льготы партийных руководителей («конверты», содержимое которых в несколько раз превышало их зарплату, персональные машины, бесплатный отдых в санаториях и т. д.) и поднял в два-три раза заработную плату государственным чиновникам. Решением Маленкова партийные работники были понижены в статусе и не имели права вмешиваться в качестве решающего голоса в государственные дела. Это было, в сущности, решение Сталина, увидевшего, что партия коммунистов стала управлять государством, а это нарушало равновесие в стране, и он поручил Маленкову, как самому близкому соратнику, представить это решение обществу. Три месяца шла жестокая партийная борьба за возвращение льгот, многие партийные руководители обращались к Хрущёву, как секретарю ЦК КПСС, с просьбой отменить решение. Хрущёв обещал это сделать. На сентябрьском Пленуме ЦК КПСС 1953 года Хрущёва избрали первым секретарём ЦК КПСС, и льготы не только были восстановлены, но ещё и возросли, а главные партийные руководители стали во главе государства, Хрущёв стал к тому же и председателем Совета Министров СССР, то есть полновластным хозяином страны. Это была коренная ошибка ЦК КПСС, приведшая к новому культу личности, льготы не отменил и Брежнев, что привело к полному разложению партийных и государственных чиновников.

28 апреля 1953 года сотрудники Отдела науки и культуры ЦК КПСС А. Румянцев и П. Тарасов подготовили «Записку» об ошибках редакционной статьи «За боевую театральную критику!» в «Литературной газете» 23 апреля 1953 года. Документ был отправлен секретарю ЦК КПСС тов. П.Н. Поспелову, который 5 мая 1953 года оставил на «Записке» резолюцию: «Согласен». «При чтении статьи создаётся впечатление, – говорится в «Записке», – что в настоящее время невозможны вообще рецидивы космополитизма в театральной критике, что вопрос борьбы с подобными рецидивами снят сейчас с повестки дня. «Литературная газета», по существу, амнистирует грубые идейные ошибки критиков-космополитов, когда обращается с прямым призывом «занять место в авангарде нашей театральной критики» к таким театральным критикам, как Б. Алперс, С. Мокульский и др., в своё время раскритикованным в нашей печати за космополитизм и эстетство.

Следовало бы обратить внимание главного редактора «Литературной газеты» т. Симонова на эту ошибку газеты» (Культура и власть. С. 65).

Смерть И.В. Сталина многих отрезвила, напомнила деятелям культуры об их ответственности перед государством и народом. Тогда же А.А. Фадеев вновь задумался о прожитом пути и своей руководящей деятельности в Союзе писателей СССР. О том, как он с увлечением работал над романом «Молодая гвардия», получил Сталинскую премию, сотни писем и десятки рецензий, статей и дружеских поздравлений с успехом, а потом состоялась беседа со Сталиным, в которой тот сказал много хорошего и указал на недостатки романа: слабо показана роль партии в подвиге молодогвардейцев. В «Правде» 3 декабря 1947 года появилась статья, которая многое перечёркивала в романе, многое необходимо было дописать, таково было требование партии, таково было требование И.В. Сталина. И он услужливо взялся исправлять роман, вновь искал факты, встречался с людьми, пережившими немецкую оккупацию… Фадеева тяготило раскаяние – он подписал немало писем о «враждебной троцкистской» деятельности многих писателей, расстрелянных или сосланных в лагеря, понимал: будет пересмотр многих дел, невинные восстанут и будут жаловаться на него, кроме того, его обвиняют в том, что Секретариат и Президиум не работают. И 23 мая 1953 года А. Фадеев написал личное письмо своему другу А.А. Суркову, заместителю генерального секретаря Союза советских писателей, чтобы он переслал его письмо о реорганизации Союза советских писателей в ЦК КПСС, лично в ЦК он не может обратиться по сложному и противоречивому состоянию своей души. А. Сурков, сохраняя в тайне это письмо, лично его перепечатал, «а машинистка я не очень квалифицированная», и послал П.Н. Поспелову. В письме А. Фадеева говорилось о том, что он «болен психически», совершенно «неработоспособен», но он видит, в каком трагическом положении оказались чуть ли не все писатели, которые чаще всего занимаются общественными делами, а не писательскими, творческими. Нужно освободить писателей «на четыре пятых» от «бремени руководства», «чтобы их творческая работа, их собственная работа над собственными произведениями стала их главной деятельностью». Корнейчук, Симонов, Погодин, Лавренёв, Леонов, Ромашов, Софронов, Суров, Арбузов, Якобсон – «все эти люди, за некоторыми исключениями, работают над пьесами урывками, никто не успевает доработать свои пьесы до необходимого уровня, все пишут либо торопливо, либо вообще слишком мало пишут, либо уж вовсе не пишут, как Леонов, а без их высокого примера талантливую молодёжь воспитать невозможно»: «Какая может быть поэзия, если такие поэты, как Твардовский, Симонов, Тихонов, Бажан, Самед Вургун, Грибачёв, Исаковский, Кулешов, Венцлова, Сурков, Рыльский, Щипачёв и некоторые другие, работают не на все тысячи и тысячи отпущенных им Господом Богом поэтических сил, а на две собачьи силы, которые удаётся высвободить из-под бремени так называемых «общественных нагрузок»… Проза художественная пала так низко, как никогда за время существования советской власти. Растут невыносимо пухлые, скучные до того, что скулы набок сворачивает, романы. Написанные без души, без мысли, а в это время те два-три десятка отличнейших прозаиков, которые одни только и могут дать сегодня хотя бы относительные образцы прозы, занимаются всем, чем угодно, кроме художественной прозы. Стоит появиться хотя бы одному новому со свежим пером честному прозаику, вроде Кочетова в Ленинграде, появиться с первым свежим, чистым произведением, как этого талантливого человека, к тому же больного туберкулёзом, по уши завалили так называемыми «общественными нагрузками», и человек уже начинает гибнуть на наших глазах как писатель, а ведь ему столько нужно ещё учиться!» (Там же. С. 91—92). А за всем этим глубоким и точным анализом современной литературы, к которой ничего не надо добавлять, одна просьба: освободите меня от нагрузки, дайте мне отпуск для завершения работы над романом «Чёрная металлургия».

29 мая 1953 года А.А. Сурков, К.М. Симонов и Н.С. Тихонов направили секретарю ЦК КПСС Н.С. Хрущёву письмо, в котором выразили несогласие с позицией А.А. Фадеева по вопросам реорганизации Союза советских писателей, с «неверной панической оценкой состояния литературы и неполадок в руководстве ею»; для Секретариата Союза писателей совершенно ясно, что это можно объяснить лишь «болезненным состоянием» А.А. Фадеева.

А.А. Сурков, К.М. Симонов и Н.С. Тихонов предложили предоставить А.А. Фадееву отпуск для завершения романа, собрать два пленума ССП СССР и начать работу по подготовке II Всесоюзного съезда советских писателей.

Одновременно с этим А.А. Сурков направил письмо секретарю ЦК КПСС П.Н. Поспелову с предложением утвердить в числе секретарей Союза СП СССР Н.С. Тихонова, Б.Н. Полевого, М.Б. Храпченко, К.М. Симонова, а главным редактором «Литературной газеты» назначить Б.С. Рюрикова.

30 мая 1953 года секретарь ЦК КПСС П.Н. Поспелов передал «Записку» о реорганизации Союза советских писателей Н.С. Хрущёву, полностью соглашаясь с предложениями А.А. Суркова и утвердив его в должности первого секретаря Союза писателей, а также утвердив в должности освобождённых секретарей К. Симонова, Н. Грибачёва, Н. Тихонова, В. Озерова. Поспелов предложил освободить А. Суркова от обязанностей главного редактора журнала «Огонёк», назначив на это место А. Софронова, освободить К. Симонова от должности главного редактора «Литературной газеты», назначив на его место Б. Рюрикова.

Хрущёв ознакомился с «Запиской» Поспелова, дал её прочитать вместе с письмами А. Фадеева и А. Суркова секретарям ЦК и обсудил очередные вопросы работы Союза писателей на Президиуме ЦК КПСС.

Всё чаще стали появляться докладные записки А.А. Фадеева в ЦК КПСС о том, что литературное дело одолевают бюрократические извращения, о том, что в работе с писателями надо думать о внимании к творческой индивидуальности, «о просторе мысли и фантазии в художественном творчестве» (Там же. С. 157).

Однако предложения Союза писателей СССР о пленумах, о II съезде Союза писателей, о руководстве – все эти вопросы были уже обсуждены, решения приняты на заседании Президиума ЦК КПСС. А письма А.А. Фадеева всё ещё беспокоили руководящих работников партии. 24 декабря 1953 года секретарю ЦК КПСС Н.С. Хрущёву была отправлена «Записка Отдела науки и культуры ЦК КПСС о предложениях А.А. Фадеева по изменению системы руководства искусством и литературой»:

«Писатель А. Фадеев в ряде писем в Президиум ЦК КПСС выражает неудовлетворённость общим состоянием советского искусства и литературы и приходит к выводу о том, что эти области идеологической работы переживают серьёзное отставание и застой.

Причины этого он видит якобы в неправильной системе руководства искусством и литературой со стороны государственных органов и вносит несколько предложений. Существо предложений т. Фадеева сводится к тому, чтобы изъять идейно-творческое руководство из ведения Министерства культуры СССР и передать эти функции непосредственно партийным органам, которые бы опирались при решении данных вопросов на творческие союзы.

Отдел науки и культуры ЦК КПСС считает неверной общую пессимистическую оценку, которую даёт советскому искусству и литературе в своих письмах т. Фадеев. Такой взгляд можно объяснить продолжительной оторванностью т. Фадеева от жизни творческих организаций и его болезненным состоянием…» Но сотрудники ЦК КПСС не увидели в письмах А.А. Фадеева главного – его боли от номенклатурного руководства литературой и искусством, когда движение литературы и искусства теряет свою самостоятельность и индивидуальность и превращается в незыблемое детище партийного руководства, теряется искренность, правдивость, писатели и деятели искусства превращаются в нечто вроде «клоунов» под пристальным взглядом «режиссёров» от ЦК.

В это время у М.А. Шолохова возникли трудности с публикацией романа «Они сражались за Родину». Несколько глав романа напечатали в 1949 году, а потом дело застопорилось, уговорили дописать сначала вторую книгу романа «Поднятая целина». Шолохов всё лето 1953 года с увлечением писал вторую книгу, осенью послал несколько глав романа в газету «Правда» с просьбой напечатать, главы тут же, в ноябре 1953 года, переслали Н.С. Хрущёву. 3 января 1954 года М.А. Шолохов передал 126 страниц романа главному редактору газеты «Правда» Д.Т. Шепилову с просьбой напечатать в газете. Редактор подсчитал – нужно 14 газетных подвалов. 4 января 1954 года Д.Т. Шепилов писал Н.С. Хрущёву:

«За эти дни я имел несколько бесед с Шолоховым. Он настойчиво просит опубликовать в «Правде» весь присланный им отрывок романа. Со своей стороны считаю опубликование всего указанного текста в «Правде» нецелесообразным.

В настоящее время Партия и Правительство рядом крупных мер поднимают роль и значение руководителей колхозов – вожаков социалистического труда. Одна из задач художественной литературы состоит в том, чтобы создать вокруг передовых деятелей колхозного строя ореол славы, почёта и уважения. Между тем в представленных главах романа Шолохова председатель колхоза Давыдов (впрочем, как и секретарь ячейки) на протяжении всех 126 страниц пока ни одной минуты не работает. Он то томится любовной страстью к Лушке, то выслушивает всякие уголовные романы, то размышляет о влюбившейся в него Варьке. И на полевую бригаду он выезжает не для дела, а под давлением томящих его чувств.

Многие части с точки зрения художественной формы сделаны хорошо. Но вместе с тем представленные главы густо насыщены натуралистическими сценами и даже явно эротическими моментами (курсив мой. – В. П.). В силу этого данный отрывок романа Шолохова, с моей точки зрения, для публикации в «Правде» не подходит. Целесообразнее обнародовать его в одном из наших литературно-художественных журналов… М. Шолохов не согласен печатать лишь часть текста и по-прежнему ставит вопрос так: либо печатать в «Правде» весь представленный отрывок (14 подвалов), либо не печатать ничего».

Н.С. Хрущёв написал резолюцию: «Согласен с предложением т. Шепилова. Разослать секретарям ЦК. Н. Хрущёв. 06.01.1954». «Беседовал с т. М. Шолоховым. М. Суслов. 19.01.1954». 9 марта 1954 года глава из романа была опубликована в «Литературной газете». Это была своего рода высокая цензура: видимо, эти 126 страниц романа, так и не увидевшие свет ко II Всесоюзному съезду советских писателей, были опубликованы в «Огоньке», а затем отредактированы и опубликованы в «Правде» лишь 12—17 апреля 1957 года, затем 25 мая, 31 августа, 3 сентября, 7 и 31 декабря 1958 года (Культура и власть. С. 193—194). Это было первое вторжение в рукопись М. Шолохова.

1954 год был периодом острой партийной борьбы против Г.М. Маленкова за абсолютную власть Н.С. Хрущёва в партии и государстве, забота о романе М.А. Шолохова казалась мелочью, отвлекающей от главной цели. В самое ближайшее время нашлось столько явных «ошибок» Г.М. Маленкова, что он сам попросил отставки с поста председателя Совета Министров СССР.

Д.Т. Шепилов в своих воспоминаниях дал яркую картину того, как Н.С. Хрущёв в начале своего правления подбирал кадры:

«Сделавшись Первым секретарём ЦК, Н. Хрущёв начал планомерно осуществлять гигантскую перестановку кадров в стране: от секретарей ЦК и союзных министров до секретарей обкомов и горкомов, председателей исполкомов и хозяйственных органов.

Хрущёв без особого стеснения говорил, что нужно убрать «маленковских людей» и всюду расставить «свои кадры». Состав выдвигаемых новых работников был очень пёстрый. Часто совершенно случайные и ничем не примечательные люди вдруг по воле и прихоти Хрущёва назначались на сверхответственные посты. Иногда здесь происходили вещи поразительные. Но как только Хрущёв укрепил своё положение, он получил возможность учинять такие вещи беспрепятственно. И он широко использовал это в своих честолюбивых целях» (Шепилов Д. Непримкнувший. М., 2001. С. 297). Выдвигал он тех, кто курил ему фимиам, а всех талантливых генералов и маршалов, героев Великой Отечественной войны, «изгнал из Вооружённых сил или фактически превратил в «свадебных генералов» (Там же. С. 299).

И это существенно отразилось на идеологической обстановке, на литературе и искусстве.

Вряд ли кто из писателей накануне II съезда писателей Советского Союза не читал острую статью Владимира Померанцева «Об искренности в литературе», опубликованную А. Твардовским в журнале «Новый мир» (1953. № 12). Знали и о том, что материал по рекомендации высоких органов сняли из шестого номера, автор кое-что поправил, но суть осталась. И статью с жадностью читали все образованные читатели. Речь шла о наболевшем, но были и оплошности, торопливые высказывания. Статья обсуждалась везде – в журналах, газетах, на кафедрах, в Союзе писателей, в библиотеках, её одобряли, но отдельные положения и критиковали. Статья разбудила свободолюбивый дух писателей, режиссёров, художников, музыкантов, напомнила художникам о необходимости искренности в искусстве, о правде и непосредственности, то есть о том, что всегда было движущей силой русского и мирового искусства.

Но почти сразу появилась статья В. Василевского «С неверных позиций» (Литературная газета. 1954. 30 января), в которой говорилось, что талант и искренность – это хорошо, но главное – «идейно-художественное качество». На статью В. Померанцева началась подлинная атака, достаточно посмотреть «Комсомольскую правду» (1954. 6 июня), обсуждение «Нового мира» в августе 1954 года и целый ряд других негативных статей о В. Померанцеве. Накануне II съезда Союза писателей СССР появились статьи А. Суркова «Под знаменем социалистического реализма» (Правда. 1954. 25 мая) и В. Ермилова «За социалистический реализм» (Там же. 3 июня), в которых подверглись осторожной критике не только статья В. Померанцева, но и недостатки работы Ф. Панфёрова, Б. Пастернака, Л. Зорина. В августе 1954 года при обсуждении работы «Нового мира» А. Твардовский был снят с поста главного редактора, а отдел критики назван «болотом нигилизма и мещанства». Главным редактором вновь стал К. Симонов, выступивший с программной статьёй «О дискуссионном и недискуссионном» (Знамя. 1954. № 7). Главная мысль этой статьи – искренность нужна, но только на основе коммунистической партийности. Привлекла внимание общественности и честная статья В. Овечкина «Поговорим о насущных нуждах литературы» (Литературная газета. 1954. 31 июля). В «Литературной газете» появился отдел «Чего мы ждём от съезда».

После смерти И.В. Сталина во всех сферах жизни началось оживление надежд и упований. Но в спорах и дискуссиях свобода была до тех пор, пока в эти дискуссии не вмешивалась руководящая рука ЦК КПСС.

8 февраля 1954 года Отдел науки и культуры ЦК КПСС направил секретарю ЦК КПСС П.Н. Поспелову записку о «нездоровых» настроениях среди художественной интеллигенции, в которой, в частности, говорилось о стремлении художников к свободе творчества, к «свободе направлений», к пересмотру постановлений партии о музыке оперы «Великая дружба», в частности, упоминался композитор Хачатурян, который в журнале «Советская музыка» (1953. № 11) «ратует за «свободу творчества», выступая против «руководящих указаний» в области искусства». Записка утверждала:

«Чуждые социалистическому реализму тенденции проявляются и в некоторых выступлениях в печати. Так, в журнале «Новый мир» № 12 за 1953 год опубликована статья В. Померанцева «Об искренности в литературе». В этой статье проповедуется откровенный субъективизм в творчестве и в оценке литературных произведений. Вместо идейно-художественных достоинств в качестве критерия оценки выдвигается понятие «искренности».

Под «искренностью» Померанцев понимает способность «смело» говорить «правду». Как должна выглядеть эта «смелая правда», показывают многочисленные примеры отрицательных явлений нашей жизни, приведённые автором в статье. Объективный смысл рассуждений автора и состоит в призыве к обывательскому смакованию отдельных отрицательных фактов, в желании навязать литературе бесперспективность. Всё это даётся под флагом борьбы с лакировкой, причём термин «лакировка» применяется как клеймо, чтобы замазать почти все наиболее значительные произведения нашей послевоенной литературы. В соответствии со своей порочной концепцией Померанцев только скороговоркой говорит как о чём-то само собою разумеющемся и надоевшем – об идейности литературы, по существу стараясь смазать этот фактор её воспитательного воздействия. Показательно, что статья Померанцева всячески рекламируется и провозглашается «новым знаменем литературы» в некоторых литературных и окололитературных кругах» (Культура и власть. С. 198—200).

В марте 1954 года Борис Полевой в письме П.Н. Поспелову докладывает о вредных идеологических настроениях в литературных кругах, которые не получили серьёзной критики «в нашей большой печати»: «Вслед за позорной статьей А. Гурвича, напечатанной в своё время в «Новом мире», в этом же журнале одна за другой были опубликованы уже совершенно похабные статьи «Об искренности в литературе» В. Померанцева и «Дневник» Мариэтты Шагинян» М. Лившица (Новый мир. 1954. № 2). «Вопросы философии» (1953. № 6) опубликовали в середине прошлого года статью Галины Николаевой «О специфике художественной литературы», и, наконец, в «Знамени» была опубликована статья Ильи Эренбурга (Знамя. 1954. № 10), которую, конечно, я не сравниваю с уже приведёнными, но содержащая ряд ошибочных положений в том же роде. Авторы этих статей – вольно или невольно – повторяли в них всё то, что в течение послевоенного времени говорили и писали о советской литературе за рубежом её самые злобные враги… Выход этих статей совпал у нас с появлением низкопробных по своей форме и чуждых по своей сущности комедий, вроде «Гибель Помпеева», «Раки» С. Михалкова, в которых выведены галереи уродов и нет ни одного хоть сколько-нибудь светлого пятна» (Там же. С. 206—207).

Б. Полевой к этому письму приложил ещё записку В. Ажаева, отчёт Е. Долматовского и письмо М. Шагинян о поездках за рубеж и отношении западных журналистов и писателей к тому, что происходит в Советском Союзе: в этих документах резко осуждаются и «злопыхательская» статья Померанцева, и ошибочные высказывания Эренбурга и Померанцева, о Галине Николаевой сказано: наивна в своей борьбе против редакторов, а главное, в её высказываниях заметно высокомерие «и непристойное для советского писателя самомнение». Тот же Отдел науки и культуры ЦК КПСС 24 марта 1954 года отметил, что в «Комсомольской правде» (1954. 17 марта) было напечатано письмо студентов и аспирантов Московского университета С. Бочарова, В. Зайцева и др. «Замалчивая острые вопросы» в защиту статьи В. Померанцева, в которой, несмотря на серьёзные ошибки, высказаны острые вопросы и плодотворные для развития нашей литературы мысли. «Такая общая оценка идейно-порочной статьи В. Померанцева, – говорится в записке Отдела науки и культуры, – данная на страницах «Комсомольской правды», дезориентирует молодёжь – читателей газеты» (Там же. С. 211).

В сентябре 1953 года состоялся Пленум ЦК КПСС «О мерах дальнейшего развития сельского хозяйства СССР», а посему ответственным работникам Отдела науки и культуры казалось, что с октября 1953 по май 1954 года шесть художественных произведений, посвящённых колхозной деревне, – это чрезвычайно мало. Готовя записку для секретаря ЦК КПСС П.Н. Поспелова, который должен был встретиться для разговора с редколлегией «Нового мира», сотрудники ЦК КПСС назвали пьесу В. Овечкина и Г. Фиша «Народный академик», очерки В. Тендрякова «Падение Ивана Чупрова» и «Ненастье», очерк В. Овечкина «В том же районе» и два рассказа Г. Троепольского – «Один день» и «Соседи».

П.Н. Поспелов выслушал отчёт редколлегии «Нового мира» и высказал ряд критических замечаний в духе подготовленной Отделом науки и культуры записки.

В это время «Новый мир» опубликовал статью Фёдора Абрамова «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе. Литературные заметки», в которой автор обстоятельно и объективно проанализировал такие произведения о деревне, как «Кавалер Золотой Звезды» и «Свет над землёй» С. Бабаевского, «От всего сердца» Е. Мальцева, «Жатва» Г. Николаевой, «Марья» Г. Медынского и многие другие, где действовали волевые и целеустремлённые люди. Авторы этих произведений «не только показывали сегодняшний день колхозов, но и пытались раскрыть день завтрашний» (1954. № 4. С. 211). И это привело писателей к серьёзным заблуждениям: «К сожалению, жизнь послевоенной колхозной деревни в ряде случаев изображалась в художественной литературе односторонне и в приукрашенном виде» (Там же. С. 212), «Может показаться, будто авторы соревнуются между собой – кто легче и бездоказательнее изобразит переход колхоза от неполного благополучия к полному процветанию» (Там же. С. 213), «Не жалеет розовой воды и Г. Николаева», «В откровенно «пейзанском» стиле написан конец романа», «В духе пастушеской идиллии Г. Николаева обряжает…» (Там же. С. 213), «Духовная жизнь героев в таких произведениях имеет отпечаток явной условности» (Там же. С. 214). Подробно Фёдор Абрамов анализирует романы С. Бабаевского, который исходя из самых благородных побуждений нарисовал картину колхозной жизни в приукрашенных тонах. Отмечая появление в русской литературе таких правдивых произведений, как книги Овечкина, Калинина, Троепольского, Тендрякова, Ф. Абрамов резко критикует Т. Трифонову и А. Макарова за расхваливание слабых и неправдивых произведений о жизни деревни: «пейзанские» эпизоды в романах они считают глубокими и правдивыми. «Разумеется, в недостатках романов виновны прежде всего авторы: излишняя уступчивость напористым, но ошибочным советам никогда не была писательской добродетелью и признаком силы! Но надо отдать и должное критикам, толкающим писателей на ложный путь» (Там же. С. 231). «Только правда – прямая и нелицеприятная» приведёт писателей-художников к успеху.

10 июня 1954 года, после отчёта «Нового мира» у П. Поспелова, главный редактор «Нового мира» А.Т. Твардовский написал письмо «В Президиум ЦК КПСС»:

«На днях члены редколлегии журнала «Новый мир», коммунисты, были вызваны тов. П.Н. Поспеловым. Предметом беседы были два вопроса: работа критико-библиографического отдела журнала и рукопись новой поэмы А. Твардовского «Тёркин на том свете».

Поскольку тов. П.Н. Поспелов сказал, что эти вопросы будут окончательно рассмотрены Президиумом ЦК, считаю необходимым довести до сведения членов Президиума следующее.

Статьи и рецензии «Нового мира», занявшие внимание литературной общественности и читателей в последнее полугодие (В. Померанцева – «Об искренности в литературе», М. Лифшица – о «Дневнике» Мариэтты Шагинян, Ф. Абрамова – о послевоенной прозе, посвящённой колхозной тематике, М. Щеглова – о «Русском лесе» Л. Леонова), что я и старался разъяснить у П.Н. Поспелова, нельзя рассматривать как некую «линию» «Нового мира», притом вредную. Никакой особой «линии» у «Нового мира», кроме стремления работать в духе известных указаний партии по вопросам литературы, нет и быть не может. Указания партии о необходимости развёртывания смелой критики наших недостатков, в том числе и недостатков литературы, обязывали и обязывают редакцию в меру своих сил и понимания честно и добросовестно выполнять их…» А. Твардовский согласился, что статья В. Померанцева принесла «больше вреда, чем пользы», но только потому, что вокруг этой статьи поднялась «шумиха». Двухдневная беседа редколлегии с П.Н. Поспеловым, по мнению А. Твардовского, носила «проработочный» характер, «были предъявлены грозные обвинения», «а наши возражения и разъяснения по существу дела звучали всуе»: «Не согласен немедленно признать себя виновным – значит, ты ведёшь себя не по-партийному, значит, будешь наказан». Большое внимание А. Твардовский уделил своей поэме «Тёркин на том свете», которую он прочитал в «Новом мире» 3 мая 1954 года и которую П.Н. Поспелов оценил как «вещь клеветническую», как «пасквиль на советскую действительность» (издана лишь в 1963 году. – В. П.). «Не входя в оценку литературных достоинств и недостатков моей новой вещи, – писал А. Твардовский, – я должен сказать, что решительно не согласен с характеристикой её идейно-политической сущности, данной тов. П.Н. Поспеловым. Пафос этой работы, построенной на давно задуманном мною сюжете (Тёркин попадает на «тот свет» и как носитель неумирающего, жизненного начала, присущего советскому народу, выбирается оттуда) в победительном, жизнеутверждающем осмеянии «всяческой мертвечины», уродливостей бюрократизма, формализма, казёнщины и рутины, мешающих нам, затрудняющих наше победное продвижение вперёд. Этой задачей я был одушевлён в работе над поэмой и надеюсь, что в какой-то мере мне удалось её выполнить. Избранная мною форма условного сгущения, концентрации черт бюрократизма правомерна, и великие сатирики, чьему опыту я не мог не следовать, всегда пользовались средствами преувеличения, даже карикатуры, для выявления наиболее характерных черт обличаемого и высмеиваемого предмета. Я с готовностью допускаю, что, может быть, мне не всё удалось в поэме, может быть, какие-то её стороны нуждаются в уточнении, доведении до большей определённости, отчётливости. Допускаю даже, что отдельные строфы или строки, может быть, звучат неверно и противоречат общему замыслу вещи. Но я глубоко убеждён, что, будучи доработана мною с учётом всех возможных замечаний, она бы принесла пользу советскому народу и государству» (Культура и власть. С. 225—226).

Одновременно с этими московскими событиями проходили заседания партийной организации и общего собрания Ленинградского отделения ССП СССР с вопросом «О задачах писательской организации в связи с подготовкой ко Второму съезду советских писателей».

С докладом на этих собраниях выступил главный редактор журнала «Звезда» В. Друзин, напомнивший о незыблемых качествах советской литературы, о вульгаризаторах, которые пытаются пересмотреть ленинский принцип большевистской партийности, о встрече Зощенко и Ахматовой с английскими студентами, о вредном направлении критического отдела журнала «Новый мир», о слабых пьесах Л. Зорина, A. Мариенгофа, Ю. Яновского, о вредной повести «Оттепель» талантливого публициста И. Эренбурга, о безмерно расхваливаемом романе B. Пановой «Времена года». Мнения ленинградских писателей разделились, В. Кетлинская, Л. Плоткин и К. Косцинский резко возражали против некоторых оценок В. Друзина и В. Кочетова, взяли под защиту роман В. Пановой, пьесу Л. Зорина, выступили против «проработочных» суждений докладчика и некоторых выступлений. М. Зощенко выступил против газеты «Ленинградская правда», в которой только что назвали его «воинствующим проповедником безыдейности». Он не скрывал своего отношения к постановлению Центрального Комитета, он написал письмо Сталину, в котором изложил свою творческую позицию, он не трус, он дважды воевал на фронте, имеет пять боевых орденов в войне с немцами и был добровольцем в Красной армии, во время войны работал в Радиокомитете, вместе со Шварцем написал антифашистское обращение, он никогда не был антипатриотом своей страны. «Сатирик должен быть морально чистым человеком, – сказал в заключение М.М. Зощенко, – а я унижен, как последний сукин сын! Как я могу работать?.. У меня ничего нет в дальнейшем! Я не стану ни о чём просить! Не надо вашего снисхождения, ни вашего Друзина. Ни вашей брани и криков! Я больше чем устал! Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею!»

В. Кетлинская отметила, что в ленинградской организации есть «нездоровые настроения», есть слухи, волнения, ссоры и раздоры, «секретариат вот уже три недели не собирается, а ведь сейчас, в предсъездовский период, как нужно было налаживать подготовительную работу к съезду! Не собираются потому, что там все перессорились между собой и не разговаривают» (Там же. С. 228—246).

В июне 1954 года писатель С.П. Злобин написал письмо Н.С. Хрущёву, изложив то, что его тревожило и волновало: сегодняшние руководители Союза писателей переродились в типичных бюрократов, редко собираются и редко обсуждают злободневные вопросы писательской жизни, при выдвижении книг на соискание Сталинских премий А.А. Сурков даёт «шпаргалку»-список своих знакомых, а если с ним не соглашаешься, то это решение у него вызывает раздражение. Далее Злобин обрушивается на Н. Грибачёва, М. Бубеннова, обвиняет драматурга Сурова в плагиате. Обвиняет Секретариат ССП в том, что роман Леонида Леонова выдвинут на соискание Сталинской премии, а Евгения Книпович в «Литературной газете» в статье «В защиту жизни» (1954. 25 февраля) просто уничтожает роман, но никто из секретарей на обсуждении романа не присутствовал. Большинство писателей относятся к нему отрицательно. На трёх собраниях обсуждали статью В. Померанцева «Об искренности в литературе», «А. Сурков ведёт (якобы идейные) наскоки на редактора «Нового мира» А. Твардовского, обвиняя его в идейной слепоте и политической беспомощности», однако «это не принципиальная борьба, а склочническая драка Суркова против Твардовского». Есть послушные критики, Л. Скорино, Е. Сурков, М. Шкерин, которые занимаются «декларативным «клеймением». «Лицемерить и лгать больше нельзя, – писал С. Злобин. – Партия, жизнь всей нашей страны, интересы советских людей требуют от нас правды, а руководство Союза советских писателей создаёт атмосферу, когда в кулуарах писатели говорят одно, а публично вынуждены говорить другое под угрозой получить от Суркова с его друзьями клеймо на лоб» (Культура и власть. С. 256).

Все эти документы свидетельствовали лишь о полном разброде в писательском обществе накануне II съезда писателей СССР, о взаимных претензиях, о ссорах, о нажиме одних и о сопротивлении других, о групповщине, которая казалась совершенно непреодолимой. А наверху, в ЦК КПСС, происходили ещё более серьёзные события – там шла ожесточённая борьба за власть. В случившейся атмосфере взаимного недоверия посыпались нападки на писателей. В. Кетлинская была осуждена только за то, что настаивала на том, чтобы не рабски принимать то или иное партийное постановление; сначала при осуждении В. Кетлинской восемь человек воздержались, но при «переголосовании пункт резолюции собрания, осуждающий поведение В. Кетлинской, был принят единогласно». Такова была партийная дисциплина в писательском союзе Ленинграда. И каждый писатель думал не о свободе творчества, а лишь о возможности угодить партийным органам, работники которых чаще всего слабо разбирались в том, как писатели должны отражать жизнь, знали лишь, что литераторы должны следовать принципам социалистического реализма, а эти «принципы» уводили от правды и искренности в литературе.

16 июля 1954 года А.Т. Твардовский написал письмо Н.С. Хрущёву:

«Глубокоуважаемый Никита Сергеевич!

Очень прошу Вас принять меня по вопросам, связанным с обсуждением работы журнала «Новый мир» и моей неопубликованной поэмы…

Не откажите мне хотя бы в самой короткой беседе, поскольку речь идёт не только о моей личной литературной судьбе, но и общих принципиальных делах советской литературы. А. Твардовский».

23 июля 1954 года состоялось новое обсуждение работы «Нового мира» на заседании Секретариата ЦК КПСС, в этот же день выступал и Н.С. Хрущёв, было принято постановление Секретариата, на котором есть жёсткое решение партии о том, что на страницах «Нового мира» неудовлетворительно показана жизнь современной советской деревни, «редколлегия не проявляет должной требовательности к их качеству». Секретариат ЦК КПСС принял решение «Об ошибках журнала «Новый мир», хотя в литературном сообществе распространяли слухи о том, что Секретариат ни к какому решению не пришёл.

Н.С. Хрущёв принял А.Т. Твардовского в начале августа 1954 года, но ничего не решил.

10 августа 1954 года состоялось заседание партийной группы Правления СП СССР, на котором выступил секретарь партийной группы Правления А.А. Сурков и зачитал постановление Секретариата, прокомментировав, что это постановление весьма своевременное, некоторые журналы превратились в вотчины главных редакторов, Твардовского, Панфёрова и других, что пора товарищеской критикой помочь названным журналам стать по-настоящему партийными и выражать правду жизни.

Первым выступил А. Твардовский и полностью признал постановления Секретариата, отверг свои прежние возражения против критики, которые отстаивал и после заседания Секретариата: «Я при этом не лукавлю, как не лукавил и тогда, когда отстаивал свои убеждения, я говорю об этом прямо и честно. Не могу уверить Вас в том, что во мне произошёл мгновенный перелом, что я всё понял, но я постараюсь всё понять и сделать нужные выводы. Согласен также и с тем, что не могу быть редактором. Я переоценил свои возможности как редактор журнала». Далее заместитель заведующего Отделом науки и культуры ЦК КПСС П. Тарасов записал в своей информации: «Признавая справедливость решения ЦК в отношении журнала «Новый мир», т. Твардовский не дал политической оценки своей порочной поэме «Тёркин на том свете». Он заявил, что ему гораздо труднее осмыслить пункт решения о поэме. «Я не оспариваю решения ЦК. Раз об этом говорит ЦК – я обязан принять его оценку моей работы… (курсив мой. – В. П.). Но вы должны понять меня по-человечески. Каждое новое произведение – этап в жизни писателя. Нужно время, чтобы всё осмыслить, подумать пером… Моё авторское отношение к этой вещи остаётся отношением родителя к своему детищу. Хотя для общества оно кажется ублюдком, а у родителя к нему сохраняется ещё и другое, родительское отношение».

Далее т. Твардовский сказал, что он признаёт, что с поэмой у него произошёл просчёт. «Но я всё же думаю (и об этом я говорил Никите Сергеевичу Хрущёву), что доведу поэму до такой степени, что она будет полезна партии и стране» (Культура и власть. С. 292—293).

В. Кожевников, говоря о большом ущербе, который нанёс журнал «Новый мир» своими статьями о советской литературе, с удовлетворением подчеркнул, что писатели, показывавшие в своих романах «становление разорённых войной колхозов, отреклись от написанного, словно не обратив внимания на то, что тем самым прокладывали путь бесконфликтным сочинениям. Резко критиковали Твардовского за то, что свою вредную поэму называет своим детищем. Надо вспомнить при этом Гоголя и «Тараса Бульбу», когда отец убил своего сына.

Во время писательских собраний в Москве и Ленинграде резко критиковали Николая Грибачёва и Всеволода Кочетова.

В 1954 году Отдел науки и культуры резко критиковал статью М. Андреева «Киноискусство и воспитание молодежи» (Искусство кино. 1954. № 6) за появление романтических фильмов «Тарзан» и «Королевские пираты», «безыдейных, неправдоподобных», но острых и волнующих своими приключениями; остро критиковал статью ответственного секретаря правления Московского союза советских художников А. Гиневского «О большом искусстве жизненной правды» в газете «Вечерняя Москва» за односторонность позиции; отказал в проведении вечера памяти народного артиста СССР С.М. Михоэлса, посвящённого 65-летию со дня его рождения, а изучение его архивных документов поручил Министерству культуры СССР; с согласия П. Поспелова и М. Суслова принято решение признать нецелесообразным присвоение художнику М.С. Сарьяну звания народного художника СССР… Отделами науки и культуры, пропаганды и агитации, Секретариатом ЦК КПСС было принято много других серьёзных решений и указаний, которые учитывались или подспудно отвергались в конкретной работе сотрудниками редакций, театров и т. п. А чуть что, сразу появлялись «проработочные» статьи и рецензии, дававшие понять, что нужно делать в этом направлении.

Накануне II съезда Союза писателей СССР в лекционном зале МГУ имени М.В. Ломоносова на Ленинских горах состоялось обсуждение романа «Искатели» Д. Гранина. Докладчиками выступили студент пятого курса В. Лакшин и аспирант филологического факультета В. Петелин. В. Лакшин почти ничего не добавил к тому хору хвалебных рецензий, которые были напечатаны в то время, а В. Петелин резко говорил о канцелярском языке и шаблонах романа, мимо которых спокойно проходили критики.

Вслед за повестью «С фронтовым приветом» (1945) Валентин Владимирович Овечкин, человек смелый и бескомпромиссный, выпустил книгу очерков «Районные будни» (1952—1956), в которой с беспощадной остротой рассказал о неотложных проблемах в русской деревне, выявил серьёзные ошибки в руководстве колхозной жизнью, в руководстве районных комитетов партии и их взаимоотношениях с деревней. Один за другим выходили очерки о деревне: «На переднем крае», «В том же районе», «Своими руками», «Трудная весна», в которых самым ценным являются широкие обобщения насущных проблем и смелость в найденных им образах сельских тружеников и их руководителей. В одних Овечкин видел чиновников-бюрократов, в других подлинных борцов за настоящее и будущее, столкновение между ними – борьба за настоящее в истинном свете и за будущие успехи.

Очерки В. Овечкина были направлены против лакировки существующих конфликтов, против парадности представления о тогдашней жизни, полной остроты и драматизма.

Чуть ли не впервые в русской послевоенной литературе столкнулись два противоположных по своим устремлениям характера партийных руководителей Борзова и Мартынова. Борзов предстаёт как типичный самолюбец, добившийся влияния в обществе, которое от него зависит. Он многое может сделать для человека в районном масштабе, но, чтобы этого добиться, просителю надо многое преодолеть. У Борзова безупречная биография, но он бездушный бюрократ, формалист, карьера для него многое значит. Мартынов доверчив к людям, воспринимает каждую новую идею с восторгом и готов помочь её воплотить. В остром столкновении этих двух характеров и развиваются события в районе и в колхозах.

Обратил внимание читателей и критиков роман «Плавучая станица» (1950) Виталия Закруткина, получивший Сталинскую премию третьей степени. Искренняя и честная книга Виталия Закруткина страдала многими недостатками своего времени, и прежде всего отсутствием драматических конфликтов, которые раздирали послевоенную действительность, сталкивали людей разных устремлений, а в романе происходили уж слишком умеренные столкновения, которые быстро решались в ходе развития сюжета.

Привычным облегчённым развитием сюжета и характеров отличается и популярный в своё время роман «Жатва» (1950) Галины Евгеньевны Николаевой (наст. фам. Волянская), получивший Сталинскую премию первой степени. В центре романа – три фигуры: фронтовик Василий Бортников, до войны – тракторист колхоза «Первомайский», его жена Авдотья и механик колхоза Степан Мохов, которые сталкиваются в любовном и, казалось бы, неразрешимом конфликте. Но господствовавшая тогда теория социалистического реализма подсказала Г. Николаевой бесконфликтный путь разрешения и личных и деловых отношений: производственный конфликт, когда отстающий колхоз, где председателем стал положительный герой Василий Бортников, вдруг превращается в процветающий, чему немало удивляется и сам председатель. Сейчас и удивляться этому нечего: как могла военный врач в годы войны, журналистка в послевоенное время постичь трагические конфликты колхозной жизни, когда колхозники, издёрганные военными трудностями, в сущности, за свой ударный труд почти ничего не получали. Но это полезное произведение в идеологической политике Сталина, а раз полезное – потому и Сталинская премия.

В это время вышли романы «Первые радости» (1945) и «Необыкновенное лето» (1948, Сталинская премия первой степени за оба романа) К. Федина, «Повесть о детстве» (1949), «Вольница» (1950, Сталинская премия первой степени) Ф. Гладкова, «Русский лес» Л. Леонова (1953), «Журбины» (1950) Вс. Кочетова, «Живая вода» (1950) А. Кожевникова, получивший Сталинскую премию второй степени, «Искатели» (1954) Д. Гранина, но все эти романы, кроме «Русского леса», отличались строгой последовательностью разделения своих героев на образцовых, положительных и отрицательных в духе требований социалистического реализма, в конфликте всегда побеждает доброе начало.

Своим творческим путём, минуя требования социалистического реализма, шёл Михаил Михайлович Пришвин, создавая такие произведения, как «Кладовая солнца» (1946), «Корабельная чаща» (1953), «Глаза земли (Дневник писателя)».

Большим событием в жизни писателей был II Всесоюзный съезд писателей СССР (15—26 декабря 1954 года), на котором были подведены предварительные итоги развития русской литературы в послевоенное время: А. Сурков сделал доклад «О состоянии и задачах советской литературы», К. Симонов – содоклад о прозе, С. Вургун – о поэзии, А. Корнейчук – о драматургии, С. Герасимов – о кинодраматургии, Б. Полевой – о литературе для детей и юношества, Б. Рюриков – о литературной критике, П. Антокольский, М. Ауэзов, М. Рыльский – о переводной литературе.

Казалось бы, Союз писателей и Агитпроп ЦК КПСС предусмотрели, кого похвалить, кого поругать, рисуя единый поток достижений советской литературы во всех жанрах. Все выступавшие в прениях тоже были надёжными и проверенными людьми, от которых не ждали неожиданностей. Лишь В. Овечкин в своём выступлении 23 декабря критиковал присуждение Сталинских премий – по его мнению, система присуждения премий была неправильной: «Она в значительной мере основывалась на личных вкусах и была недостаточно демократичной. Не учитывалось мнение читателей, не учитывалась беспристрастная критика. Ежегодное присуждение Сталинских премий по литературе проходило в спешке, что приводило к поверхностному рассмотрению и обсуждению выдвинутых произведений. Не было необходимой проверки временем. А как беспринципно вело себя руководство союза! Обычно чуть ли не всё, что было напечатано за год в журналах и более или менее замечено, выдвигалось Союзом писателей на премию и представлялось в высшие инстанции. Руководство союза, таким образом, уходило от ответственности, уклонялось от прямого и смелого высказывания собственного мнения о лучших произведениях литературы за истекший год» (Литературная газета. 1954. 23 декабря). 26 декабря 1954 года на съезде выступил М.А. Шолохов, бурно встреченный собравшимися в Колонном зале, поразив смелостью и ответственностью за каждое своё слово. Он заметил, что съезд «протекает прямо-таки величаво», но, на его взгляд, в нехорошем спокойствии.

Бесстрастны лица докладчиков, академически строги доклады, тщательно отполированы выступления большинства наших писателей, и даже наиболее запальчивая в отношении полемики часть литераторов, я говорю о женщинах-писательницах и поэтессах, за редким исключением пребывают на съезде в безмолвии… Идет уже седьмой день съезда, но обстановка остаётся прежней. Некоторое оживление наметилось только после выступления В. Овечкина… Мне не хотелось бы нарушать царящего на съезде классического спокойствия, омрачённого всего лишь двумя-тремя выступлениями, но всё же разрешите сказать то, что я думаю о нашей литературе, и хоть коротко поговорить о том, что не может не волновать нас всех» (Там же. 26 декабря). Отметив талантливые имена, М. Шолохов сказал о бедствии «серого потока бесцветной, посредственной литературы, который последние годы хлещет со страниц журналов и наводняет книжный рынок», указывает на «художественное убожество и недолговечность произведений-подёнок, произведений, которые смело можно назвать литературными выкидышами». М. Шолохов резко говорит о критике, о руководителе «Литературной газеты» Б. Рюрикове, о К. Симонове, который очень быстро пишет легковесные книги и пьесы, обладающем «умением дипломатического маневрирования», об И. Эренбурге, написавшем слабую повесть «Оттепель» (1954).

Выступление М.А. Шолохова резко не понравилось сотрудникам Агитпропа и секретарям Союза писателей. Посовещавшись между собой, они предложили Ф. Гладкову, давнему недругу М.А. Шолохова, выступить с ответной критической речью:

«Как ни тяжело мне было подниматься на эту трибуну, но долгом своей совести, партийным своим долгом я считаю, что необходимо выступить против непартийной по духу и, я бы сказал, мелкотравчатой речи товарища Шолохова.

Наш съезд – большое событие в жизни нашей литературной организации, и не только нашей литературной жизни, но и большое событие в жизни нашего народа, политическое событие. Наша партия оказывает огромное внимание нашему съезду. Поэтому каждый из выступающих с этой трибуны обязан не забывать, что на нём лежит большая ответственность за каждое сказанное слово.

Такому писателю, как М.А. Шолохов, пользующемуся огромным авторитетом, не следовало ронять своего достоинства. Критиковать можно и нужно, резко, может быть, критиковать, но критика критике – рознь. Принципиальная критика не имеет ничего общего с зубоскальством и балаганным зоильством.

За двумя-тремя верными мыслями, высказанными тов. Шолоховым в форме плоского остроумия, следовали совсем неприличные выпады против отдельных лиц, весьма похожие на сплетню и на сведение личных счётов.

Товарищи, я по опыту прошлого, по пережитым испытаниям былого считаю, что это очень пахнет групповщиной.

Такая форма выступления, рассчитанная на дешёвый эффект, – не для трибуны съезда. Надо быть выше личных симпатий и антипатий. Надо немножко быть мудрецом и в эти исторические дни твёрдо стоять на принципиальных позициях, памятуя, что каждое неосторожное, непродуманное выражение и формулировка подхватывается всякими злопыхателями и недругами («Вот как сказал Шолохов», «Вот как раздраконил Шолохов!»), используется не в наших интересах, не в интересах нашего общества.

Надеюсь, что тов. Шолохов учтёт это заявление и сделает из него нужные выводы!» (Там же). После Ф. Гладкова выступил В. Собко (Украина) с такими же наставлениями, затем М. Турсун-заде (Таджикистан), Г. Леонидзе. К. Федин упрекнул М. Шолохова, что он не ответил на главный вопрос, а групповщина превращена в руках известного писателя в дубину (Там же. 27 декабря. С. 4—6).

На следующий день, 27 декабря, выступили А. Фадеев, В. Ермилов, Б. Рюриков, К. Симонов, они осудили речь М.А. Шолохова. А итоги съезда подвёл главный редактор газеты «Правда», член ЦК КПСС, член-корреспондент АН СССР Д.Т. Шепилов: «…Мы не могли не испытывать чувства горечи, несогласия и даже протеста, когда отдельные представители писательского мира пытались с этой трибуны нигилистически оценить большой путь, пройденный советской литературой, накопленные ею сокровища или пытались увести нас от волнующих проблем творчества в мелкие будни бытия…» (Там же. 30 декабря).

М.А. Шолохов с искренностью крупного прозаика назвал несколько писательских имён, художников, написавших значительные произведения, – имена Фадеева, Федина, Ауэзова, Павленко, Гладкова, Леонова, Паустовского, Упита, Твардовского, Якуба Коласа, Гончара, резко отозвался о Симонове и Эренбурге. Но искренность в душе художника оказалась предосудительной. Напоминаю, что В. Померанцев опубликовал статью в конце 1953 года в «Новом мире», но в августе 1954 года в ходе подготовки II съезда Твардовского сняли с поста главного редактора журнала, назначили главным редактором К. Симонова (см.: Там же. 17 августа), главным редактором «Литературной газеты» оставался бывший сотрудник Агитпропа ЦК ВКП(б) Б.С. Рюриков, хорошо усвоивший приёмы и методы работы Жданова и Маленкова. Так что на М.А. Шолохова накинулась целая ватага средних писателей, мечтающих стать во главе литературного движения, стать более значительными в общественном мнении, а шесть Сталинских премий К. Симоно ва, как и две Сталинские премии первой степени И. Эренбурга, внушали им эти надежды. Это была первая схватка в открытом бою между русскими писателями-патриотами и писателями – западниками-либералами.

В «Записке Отдела науки и культуры ЦК КПСС о ходе и итогах Второго Всесоюзного съезда советских писателей», отправленной 11 января 1955 года Н.С. Хрущёву и П.Н. Поспелову, затем М.А. Суслову и Н.Н. Шаталину, была отражена объективная картина происходившего на съезде, были замечены и недостатки работы:

«Съезд писателей проходил в обстановке острой критики и самокритики без заметных проявлений групповой борьбы, которые наблюдались на отчётно-выборных собраниях писателей в Москве и Ленинграде перед съездом. Однако на съезде имели место случаи проявления отдельных нездоровых настроений. Так, в выступлениях московских писателей В. Каверина и М. Алигер в замаскированном виде нашли отражение реваншистские настроения ряда литераторов, критиковавшихся ранее за те или иные ошибки. Они высказали своё пренебрежительное отношение к критике в печати, рассматривая её как «командование и проработку». В. Каверин и М. Алигер фактически выступили против руководства литературой, считая, что оно якобы стесняет свободу творчества писателей, мешает им.

Писатели М. Шолохов и В. Овечкин, правильно поставив в своих выступлениях вопрос о необходимости тесной связи писателя с действительностью, о борьбе за повышение требовательности в работе писателя и ответственности перед народом, необоснованно дали отрицательную оценку всей современной советской литературе. Их критика имела односторонний характер, а оценки конкретных явлений литературы носили явный отпечаток групповых симпатий и пристрастий. Целый ряд писателей (Гладков, Федин, Ибрагимов, Турсун-заде и др.) подверг критике ошибочные тенденции, содержавшиеся в выступлениях М. Шолохова и В. Овечкина, которые отвлекали съезд от серьёзного обсуждения важных творческих вопросов» (Культура и власть. С. 338—339).

В Отделе науки и культуры вроде бы и не вспомнили, как душили совсем недавно поэта А. Твардовского за поэму «Тёркин на том свете», сводя на нет свободу его творчества.

В воспоминаниях В. Каверина есть несколько страниц о II съезде советских писателей. К примеру, К. Паустовский хотел сказать об искренности «в более высоком, объективном плане», призвать писателей не быть «служанкой государству». «Однако уже действовала, – писал В. Каверин, – небольшая группа писателей, которая поддерживала Паустовского и которая как бы незримой стеной отделяла себя от официальной литературы. Можно не сомневаться, что его поддержали бы Э. Казакевич, А. Крон, Б. Пастернак, Л. Славин, А. Тарковский, К. Чуковский, В. Шкловский, И. Эренбург, А. Ахматова, Л. Рахманов, Е. Шварц – короче говоря, все истинные писатели» (Каверин В. Эпилог. М., 1988. С. 325). Упомянутые здесь писатели составляли как раз группу писателей-либералов, которые по требованию редакторов, больших и малых, чудовищно исправляли свои сочинения, а потом годы спустя писали об этом как «искажённых» произведениях. Вспомните лишь рассказ К. Симонова о «Весне на Одере» и слова Э. Казакевича, о которых напомнил в своих воспоминаниях В. Каверин: «Что же делать, нам всё равно не обойтись без социалистического реализма» (Там же. С. 335), и воспоминания В. Каверина о романе в «Новом мире», который якобы исказили по требованию А. Твардовского. Много можно любопытного сказать и о творчестве В. Шкловского, напомнить о его выступлении на I Всесоюзном съезде советских писателей, когда он хотел осудить Фёдора Достоевского как преступника за его сочинения. В. Каверин, вспоминая о хорошей статье «Заметки писателя» А. Крона, попутно заметил: «Трудно сказать, останутся ли в литературе его пьесы и романы, но эти заметки останутся…» (Там же. С. 336). Видимо, В. Каверин поторопился сказать, что перечисленные писатели – «все истинные писатели». Судьба наделила их талантом, но, чтобы стать истинным писателем, надо драться за каждую написанную им строчку, нужно бороться за своё произведение, как это делал Шолохов, как это делал Платонов, как это делал Булгаков, как это делала Ахматова.

В. Каверин высказал своё отношение и к выступлению М. Шолохова на съезде писателей: Шолохов произнёс свою «хулиганскую речь». «Всю жизнь он притворялся исконным казаком и на этот раз появился на трибуне в высоких сапогах и как бы с казацкой нагайкой, размахивая ею направо и налево… В таком же базарном тоне был обруган Симонов… Это была первая из речей Шолохова, которые, без всякого сомнения, были прямым результатом его творческого бесплодия» (Там же. С. 326—327). Так что, читая В. Каверина, можно представить себе, что перечисленные писатели – «истинные писатели», а Шолохов – хулиган и бесплодный писатель, а 126 страниц романа «Поднятая целина», по указанию Хрущёва и Шепилова, не появились в начале 1954 года в газете «Правда» Трудно рассчитывать, чтобы кто-либо из современных читателей мог поверить свидетельству В. Каверина. При этом М. Шолохов был без нагайки и сапог…

На II съезде писатели серьёзно критиковали бесконфликтные, лакировочные произведения, призывали к мастерству, серьёзной работе со словом. Появились новые журналы: «Нева» (1955), «Москва» (1957), «Наш современник» (1958), «Вопросы литературы» (1957), «Русская литература» (1958), «Дружба народов» (с 1955 года ежемесячно). Оживились проза и литературная критика. Большой популярностью пользовались повести «Испытательный срок» (1956) и «Жестокость» (1956) Павла Нилина, в своё время получившего Сталинскую премию второй степени за киносценарий «Большая жизнь», «Владимирские просёлки» (1957) Владимира Солоухина, «Дневные звёзды» Ольги Берггольц, «Чернозём» (1958—1962), «Тугой узел» (1956) и «Суд» (1961) Владимира Тендрякова, «Деревенский дневник» (1954—1962) Ефима Дороша, – в этих произведениях писатели отказались от навязанной критикой теории бесконфликтности, в сюжетах ярче разгорались страсти между руководителями и участниками строительства нового общества.

В это время ярко обозначилось имя Валентина Иванова: вышли романы «В карстовых пещерах» (1952), «По следу» (1953), «Возвращение Ибадуллы» (1954), «Повесть древних лет. Хроника IХ века» (1955), «Жёлтый металл» (М.: Молодая гвардия, 1956). Родившийся в Самарканде, Валентин Иванов особенно увлекся историческими темами, его интересовал и Древний Восток с его трагической и неповторимой борьбой за власть, с особой силой его привлекла русская история, русские характеры, их борьба за выживание и борьба за становление своей государственности. В романе «Жёлтый металл» он обратил внимание на сиюминутные процессы невиданного воровства «жёлтого металла» в Советской России, удивительные в своей самобытности характеры участников событий, их искусство строить «цепочки», по которым золото уходило за рубеж.

Вернувшись с войны, одноклассники Луганов и Маленьев стали работать в золотодобывающей промышленности. Догадались, как можно добывать излишки золота путём хитроумного приспособления. Сначала по чуть-чуть, хватало на выпивку и закуску, скупал малое золотишко их мастер Александр Окунев, потом мастер отправлял посылку в Сочи, получала посылку его обаятельная жена, вскрывала один из предметов, где обнаруживала упрятанное золото, которое она тут же сбывала не менее обаятельному любовнику Томбадзе, который… и т. д. Так выстраивалась цепочка, хозяин которой сбывал добычу за большие деньги на Запад и на Восток. Потом Луганов и Маленьев почувствовали, что мастер их обманывает, скупая по шесть с половиной рублей за грамм их добычу. Луганов поехал к своей сестре в небольшой городишко Котлово на Волге. Тут, оказалось, тоже скупают золотишко. Этим занимался старообрядец Зимораев. И здесь начала выстраиваться цепочка, передавали золото от одного к другому, и в итоге оно попадало в руки богатейшего восточного эмира.

В Ленинской библиотеке следователь Нестеров изучал по книгам историю золотодобывающей промышленности, нашёл много любопытных историй и о богачах, и о старателях. А почти одновременно с этим другой следователь допрашивает немецкого шпиона Флямгольца, который надеялся завербовать в свои помощники антисоветски настроенных специалистов Владимира Бродкина, Брелихмана, Измаила Абдулина, Тараса Сулейко, Галкинского, Ганутдинова, Клоткина, Ступина. Все они занимались скупкой золота и перепродажей с выгодой для себя. Флямгольц вспомнил и имя человека, который у них скупал золото, был маклером, – это был Фроим Трузенгольд, ему помогал сын Михаил.

Валентин Иванов со всей сатирической беспощадностью описывает встречу Владимира Бродкина и Михаила Трузенгольда, их спор о ценах на золото. Трузенгольд продает четыре килограмма золота. Бродкин уже слышал об этом золоте, поэтому он спрашивает: а где остальные килограммы? С этого начинается дикий спор, а потом договаривались о цене. И тут чуть ли не хватают друг друга за грудки, чтобы добиться своей цены (см. с. 70—71). Объективно показан быт Бродкина, его болезнь. Манечка Бродкина, дочь Брелихмана, крутит любовь с Мишей Трузенгольдом, сыном Фроима Трузенгольда. «Не будь бродкинских денег, не было бы и Миши в этой спальне. Такова точная, деловая формулировка отношений Трузенгольда к бывшей Манечке Брелихман» (с. 73).

А потом ниточка по ниточке следователь Нестеров и его руководство выявляют расхитителей золота. Сначала разоблачили поставки Александра Окунева в Сочи, где посылки получала его жена, её арестовали и доказали, что золото украли с такого-то прииска, потом взялись за Александра Окунева, доказав, что он занимался перепродажей золота уже по 24 рубля за грамм и погубил брата Гавриила. На какой-то миг появился Миша Мейлинсон, и Мария Яковлевна, жена Бродкина, присматривала за ним, не стоит ли и его заманить в свои любовные сети, ему восемнадцать, пусть наберётся любовного опыта. Цинична и проста её психология, лишь бы ей было хорошо. Потом появляются на страницах романа Брындык и его история, потом Зимораев с сыном и его история, потом Мейлинсоны в Москве, от них золотишко уходило на Запад. Схема разоблачена следователем Нестеровым.

В романе объективно рассказывается о роли каждого персонажа в воровстве золота и его перепродаже, но почему-то русофобская критика оскорбилась за то, что в действиях этих «цепочек» участвовали и евреи, и это странным образом отразилось на будущности и романа «Жёлтый металл», и на романе «Русь изначальная» (1961. Т. 1—2), который пользовался огромной популярностью у русских читателей.

Во время войны и в послевоенное время обострились отношения в деревне. В прозе и стихах ставились новые проблемы, одолевавшие вконец обедневшее сельское хозяйство, деревенских жителей. Писатели, особенно молодые, видели эти проблемы и пытались сказать о них, но на пути писателей стояла цензура, Агитпроп ЦК КПСС. Если что-то минимальное удавалось писателю сказать честно, это считалось художнической смелостью.

Леонид Леонов последовательно писал о природе, о лесе, лесных богатствах России, о безобразном отношении к природе и лесу со стороны чиновников. В статьях «Вслух о книге» (Советская культура. 1955. 3 февраля), «Талант и труд» (Октябрь. 1956. № 3), «Объединить любителей природы! (Правда. 1957. 23 апреля), «Миллионы друзей» (Комсомольская правда. 1957. 11 июня) Леонид Леонов поднимал множество проблем, и о полиграфии, и о молодых писателях, и о языке, но главное, о чём он говорил и писал, – это сбережение леса, природных богатств, которые просто бездумно расхищаются как частными, так и государственными лицами. И присуждение Ленинской премии за роман «Русский лес» (1953) Леонид Леонов получил как награду общества за то внимание «к полезному и важному вопросу, к судьбе того, что принято называть З е л ё н ы м Д р у г о м. Рад, что всё шире в последние годы одерживает верх единственно правильная точка зрения в смысле п о с т о я н н о г о лесопользования. Глубоко удовлетворён и тем, что роман вызвал многочисленные отклики из самых отдалённых уголков страны. Это показывает глубоко патриотическую заинтересованность различных слоев населения всех возрастов в поднятой теме» (интервью корреспонденту «Правды» после присуждения Ленинской премии). В спешке строек работники и инженеры допускали «небрежность, расточительную неосмотрительность в расходовании леса», «пора придать какие-то организационные формы огромному всенародному раздумью о лесных делах». Эти слова актуально звучат и в нынешнее время. А превосходные образы главных персонажей романа «Русский лес» Вихрова и Грацианского остались как нарицательные образы патриота и либерала.

В 1953 году М. Пришвин опубликовал повесть-сказку «Корабельная чаща», которая начинается с интересного разговора лесника Антипыча и мальчика Васи Весёлкина о том, что есть истинная правда. Потом Вася спросил своего учителя Ивана Ивановича о том же, учитель вспомнил прекрасные слова Белинского на эту же тему, но конкретно так и ничего не сказал. Вася окончил школу, стал лесником, завёл семью, родил двоих ребятишек, пошёл на фронт и, уже раненный, в госпитале, всё думает о том же – что есть истинная правда? На соседней койке оказался старый Мануйло, персонаж рассказов и повестей М. Пришвина, который начал расспрашивать Весёлкина о его жизни. Тогда Василий, узнав, что Мануйло из Пинеги, тут же вспомнил рассказ отца о Корабельной роще как о легенде. А Мануйло ответил, что это не легенда, а настоящая быль.

Повесть М. Пришвина производит сильное впечатление своей простотой и бесхитростностью.

После смерти И.В. Сталина 19 марта 1953 года в «Литературной газете» появилась передовая статья «Священный долг писателя», в которой говорилось о том, что писатели должны «запечатлеть для своих современников и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времён и народов – бессмертного Сталина». Статья вышла в четверг, а в понедельник К. Симонов, автор статьи, узнал, что Н. Хрущёв гневно грозил снять главного редактора К. Симонова за публикацию. Однако утряслось, через несколько дней уже об этом решении не вспоминали, но ясно было, что уже в это время генеральный секретарь ЦК КПСС Н. Хрущёв задумал сказать то, что произнёс в секретном докладе на ХХ съезде партии о разоблачении деятельности И.В. Сталина.

Сразу после II Всесоюзного съезда советских писателей новое правление задумало собрать совещание писателей и подробнее обсудить то, что накопилось в литературе о деревенской жизни, дать отпор новомирской статье Фёдора Абрамова, просигнализировать о том, что происходит в литературе после постановлений ЦК КПСС и Совета Министров о сельском хозяйстве. «Новое в колхозной деревне и задачи художественной литературы» – эту дискуссию наметили провести летом 1955 года, а провели 26—31 октября 1955 года. Приглашены были не только писатели, но и министры, секретари обкомов, корреспонденты газет «Правда», «Известия», «Советская культура», «Социалистическое земледелие».

В это время, кроме очерков и повестей В. Овечкина и Г. Троепольского, честно и правдиво показывавших живые конфликты и живых людей, появились рассказы и повести Владимира Тендрякова «Падение Ивана Чупрова» (1954), «Ненастье» (1955), «Не ко двору» (1955), повесть Сергея Воронина «Ненужная слава» (1955), повесть Лидии Обуховой «Глубынь-городок».

На совещании прозвучали слова правды и высокой требовательности к литературе, которая не должна лгать, лакировать живую действительность, полную трагических проблем. Владимир Тендряков точно определил одно из главных направлений в литературе о деревне: «Я считаю, что произведение, которое подменяет лакировкой и парадностью критику тех зол, которые нам мешают идти вперёд, и есть прежде всего отступление от партийности» (Тендряков В. Роль критики в жизни и литературе // Жизнь колхозной деревни и литература. М., 1956. С. 175).

Но литература о деревне – это лишь часть развития русской литературы. Ещё жива в сердце русского человека была война, принёсшая неисчислимые страдания стране и народу. Приступая к новому роману о войне, углубляясь в изучение документов и живых свидетельств, К. Симонов понял, что Сталин и его деятельность во время войны должны быть пересмотрены, все его взгляды должны быть подвергнуты серьёзному критическому анализу.

С конца декабря 1955 года и до начала февраля 1956 года К. Симонов работал над первой частью романа «Живые и мёртвые», над изображением первых дней войны, привлекая свои воспоминания, дневниковые записи, письма очевидцев и дружеские разговоры, в которых касались репрессий 1937—1938 годов. Многие документы обличали Сталина, от многого автор романа отказывался, непререкаемые заслуги тускнели. Симонов всё дальше отходил от ранее созданного им самим образа Сталина. Прошел ХХ съезд партии, как кандидат в члены ЦК КПСС, слушавший секретный доклад Н. Хрущёва, Симонов, верный новому курсу, в 1957 году опубликовал две повести – «Пантелеев» и «Левашов». Продолжая работать над романом «Живые и мёртвые», он получил письмо от писателя-фронтовика: «Я был на Керченском полуострове в 1942 году. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие командующим армиями и фронтом, самодурство и дикий произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле… Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать наступательного духа солдат. Выдвинул тяжёлую артиллерию и штабы армии на самую передовую и т. д. Три армии стояли на фронте 16 километров, дивизия занимала по фронту 600—700 метров, нигде никогда я потом не видел такой насыщенности войсками. И всё это смешалось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал не полководец, а безумец…» (Симонов К. Живые и мёртвые. М., 1960. С. 301).

К. Симонов вспомнил и слова маршала Жукова о пленных красноармейцах и записал их: «А что у нас, – сказал он, – у нас Мехлис додумался до того, что выдвинул формулу: «каждый, кто попал в плен, – предатель родины» и обосновывал её тем, что каждый советский человек, оказавшийся перед угрозой плена, обязан был покончить жизнь самоубийством, то есть требовал, чтобы ко всем миллионам погибших на войне прибавилось еще несколько миллионов самоубийц. Больше половины этих людей были замучены немцами в плену, умерли от голода и болезней, но, исходя из теории Мехлиса, выходило, что даже вернувшиеся, пройдя через этот ад, должны были дома встретить такое отношение к себе, чтобы они раскаялись в том, что тогда, в 41-м или 42-м, не лишили себя жизни» (Там же. С. 339). А ведь англичане всем пленным продолжали платить положенное им жалованье.

К. Симонов, работая над военным романом, встречался и беседовал с маршалами Жуковым, Коневым, Василевским, с адмиралом флота Исаковым. Роман «Живые и мёртвые» был опубликован в 1960 году. Этот роман и будущие романы западные критики отнесли «к разряду посредственных произведений второго сорта, то есть к той литературе, которая оказывает значительное влияние на широкие массы читателей во всех странах» (Казак В. Лексикон русской литературы ХХ века. М., 1966. С. 381).

После публикации повести «Оттепель» (1954) И. Эренбурга, после постановлений правящей партии о культе личности Сталина и романа «Не хлебом единым» В. Дудинцева (Новый мир. 1956. № 8—10) в обществе почувствовали себя более свободными в своих высказываниях об искусстве. В устных выступлениях писатели позволяли себе критически относиться к недавним постановлениям ЦК ВКП(б), особенно постановлениям 1946 года и докладам Жданова, выступлениям большинства ленинградских писателей, резко осуждавших произведения М. Зощенко и А. Ахматовой. В. Каверин в своих воспоминаниях рассказывает о том, как Дудинцев, Симонов и он, Каверин, выступали в Московском университете на Всесоюзном съезде преподавателей русского языка и литературы в 1957 году. Яркую речь о недостатках постановлений ЦК 1946 года произнёс К. Симонов. «Симонов – игрок и человек не робкого десятка, – писал В. Каверин. – Он рискнул – и в ответ услышал оглушительные аплодисменты, в которых чувствовалось даже какое-то праздничное изумление» (Каверин В. Эпилог. Мемуары. М., 1989. С. 332). Выступление К. Симонова было осуждено в ЦК КПСС, а он, попав в немилость, отбыл в Ташкент работать над романом о войне.

В. Каверин подробно рассказывает о появлении альманаха «Литературная Москва» во главе с главным редактором Э. Казакевичем. Инициаторами издания альманаха были М. Алигер, В. Каверин и Э. Казакевич. В редколлегию альманаха вошли М. Алигер, А. Бек, А. Котов, директор издательства «Художественная литература», К. Паустовский, B. Рудный, В. Тендряков и В. Каверин. Альманах обсуждали во всех возможных инстанциях, и в ЦК КПСС, и на секции прозы, и в Союзе писателей. Кое-кто из писателей гневно называл альманах «футбольной командой государства Израиль». Но это было далеко от истины: в первом номере опубликовали произведения К. Федина, Л. Мартынова, C. Маршака, Н. Заболоцкого, С. Антонова, А. Твардовского, А. Ахматовой, К. Симонова, Б. Слуцкого, В. Шкловского, В. Розова, В. Тендрякова, К. Чуковского, Б. Пастернака, М. Пришвина.

21 мая 1956 года публикация альманаха была обсуждена в Доме литераторов. Тогда же критиковали «Литературную газету» во главе с Вс. Кочетовым за одностороннюю критику альманаха, выступавшие говорили о публикации замечательных стихотворений Н. Заболоцкого «Журавли», «Лебедь в зоопарке», «Уступи мне, скворец, уголок», новые главы поэмы А. Твардовского «За далью – даль», здесь же опубликовали Б. Пастернака, А. Ахматову, Л. Мартынова, почти непубликуемых поэтов. Над вторым сборником альманаха работали с волнением и радостью (первый сборник прошёл успешно!). Включили в сборник цикл стихов Марины Цветаевой с предисловием И. Эренбурга, стихи Н. Заболоцкого, рассказ Александра Яшина «Рычаги», который он посылал в «Новый мир», но Кривицкий, прочитавший его, пообещал дать за него 25 лет заключения, если не сожжёт, включили драму Н. Погодина «Сонет Петрарки», статью Марка Щеглова «Реализм современной драмы», в которой автор подверг острой критике пьесу А. Корнейчука «Крылья». Эта статья вызвала гнев А. Корнейчука. М. Щеглов прямо заявил, что обратил внимание на «некоторые безвкусные эпизоды пьесы «Крылья» (линия Анны и Ромодана), на «явные художественные просчёты по части драматургии и реализма, странные у столь опытного и одарённого мастера». «Таким образом, пьеса А. Корнейчука лишена основного элемента драмы – самостоятельно развивающегося, логикой образов и ситуацией диктуемого действия, «самодвижения»…» (Щеглов М. Литературно-критические статьи. М., 1965. С. 51—64 и др.). Николай Погодин присутствовал при разговоре А. Корнейчука с Н. Хрущёвым на даче и слышал, как резко А. Корнейчук говорил о втором томе «Литературной Москвы», и передал этот разговор В. Каверину. Ясно, что последуют определённые трудности в работе над третьим выпуском альманаха. Так оно и оказалось. 5 марта 1957 года «Литературная газета» напечатала статью Д. Ерёмина «Заметки о сборнике «Литературная Москва», а чуть позднее И. Рябов напечатал фельетон «Смертяшкины» в «Крокодиле».

В. Каверин в своих воспоминаниях даёт оценку статье Д. Ерёмина: «С лицемерными оговорками Д. Ерёмин хвалил некоторые произведения, опубликованные в сборнике. «Но не они, – писал он, – характеризуют и определяют его основное направление: это делают произведения другого порядка. Они-то придают сборнику особый «привкус», выступают в качестве определённой тенденции. Какова же эта тенденция?»

Политический донос – жанр, как известно, многообразный. Статья Д. Ерёмина бездарна. Написана суконным языком, поверхностна, от неё так и несёт завистью, бессильной злобой. Но ей нельзя отказать в последовательности. Он начинает с более или менее невинных «недугов» – мелкотемье, уныние, разочарование в красоте и правде нашей жизни: «Через всю книгу так и тянется эта грустная, элегическая нота, порой превращаясь то в плач, то в горький сарказм». «Совершенно бездоказательно он находит эти черты в стихах Н. Заболоцкого, С. Кирсанова, А. Акима, К. Ваншенкина, Ю. Нейман. А заканчивает Д. Ерёмин обвинением в «глубоком пессимизме», «холодном описательстве», в «предвзятости» и, наконец, в «тенденции нигилизма», которую он находит в рассказах А. Яшина, Н. Жданова, Ю. Нагибина и относит ко всему сборнику в целом: «Важно, что составители сборника, судя по всему, преподнесли их (эти рассказы. – В. К.) в соответствии с определённой тенденцией, придерживаться которой в некоторых кругах нашей интеллигенции с недавних пор стало «хорошим тоном». Эта тенденция нигилизма, одностороннего критицизма в оценках и в отношении к многим коренным явлениям и закономерностям нашей жизни» (Каверин В. Эпилог. Мемуары. С. 343—344).

В. Каверин, как и другие писатели, выступил на III пленуме Московского отделения Союза писателей с резкой критикой статьи Д. Ерёмина, опираясь на факты публикации в «Литературной Москве»: два листа из пятидесяти двух содержат, по уверению Д. Ерёмина, так называемые «тенденции нигилизма». В. Каверина на пленуме поддержали Л. Чуковская, Л. Кабо, А. Турков, против выступили Н. Чертова, Н. Бляхин, Б. Галин, Б. Бялик. 19 марта 1957 года «Литературная газета» вновь поддержала свою позицию, «Правда» критиковала пленум за то, что о сборнике говорилось в «апологетических тонах», затем появились отклики в «Московской правде», в «Вечерней Москве». Словом, как пишет В. Каверин: «Наш сборник был явлением, которое требовало прямого ответа: «за» или «против» (Там же. С. 347).

Против выступил К. Федин. 11 июня 1957 года к Федину пришли К. Паустовский и В. Рудный, и он заявил: «Литературную Москву» я в обиду не дам». А потом от этих слов отказался. Видимо, отказался под давлением власти. А Всеволод Иванов написал письмо в «Литературную газету», в которой просил освободить его от членства в редколлегии газеты и выразил негодование по поводу того, что Д. Ерёмин в своей статье стремился опорочить редколлегию альманаха, упрекнуть «в злонамеренной предвзятости, в якобы нарочитом подборе произведений, охаивающих советскую действительность. Вот это – очень нехорошо, и с этим я никак не могу согласиться» (Там же. С. 349).

«Вихрь бессмыслицы», по словам В. Каверина, поднялся вокруг «Литературной Москвы», победила якобы «пошлость сталинизма». Но на партийном собрании М. Алигер, Э. Казакевичу, А. Беку, В. Рудному пришлось покаяться. На встрече правительства с писателями многие надеялись, что Хрущёв поддержит «либеральное» направление в литературе, но он, вспомнив недавний венгерский мятеж, сказал: «Они хотели устроить у нас «кружок Петёфи», и совершенно правильно, по-государственному, поступили те, кто ударил их по рукам». И победила не «пошлость сталинизма», как уверял своих читателей В. Каверин, а «новорапповская теория», о которой с таким презрением говорил в своё время И.В. Сталин и которой с таким удовольствием воспользовались Н.С. Хрущёв и Агитпроп ЦК КПСС (см.: Там же. С. 185).

В «Литературных заметках» К. Симонов, резко осуждая культ личности Сталина, романы «Счастье» П. Павленко и «Белая берёза» М. Бубеннова, писал:

«Однако, если бы свести весь вопрос только к этому, дело обстояло бы сравнительно просто. Отдельные места, где содержится некритическое изображение деятельности Сталина, можно было бы изъять из книг или отказаться от переиздания тех или иных произведений – это уж дело совести авторов. Но главная проблема заключается в том, что и в этих произведениях и в гораздо большем числе других, где таких мест вообще не содержалось, последствия культа личности в той или иной мере отразились на изображении страны и народа: жизнь лакировалась, желаемое выдавалось за действительное, о трудностях умалчивалось. И в этом-то как раз и состоит главная главная беда нашей послевоенной литературы, связанная с последствиями культа личности.

Культ личности, культ непогрешимости Сталина создавал такую официальную атмосферу, при которой много говорилось об успехах и очень мало – о неудачах и ошибках. Реальные, конкретные трудности замалчивались. Очень часто на первый план выдвигалось показное, а теневое, трудное отодвигалось в сторону. В итоге всего этого фактически преуменьшался подвиг партии и народа, в неимоверно трудных послевоенных условиях шаг за шагом восстанавливавших страну, ибо вся мера подвига может быть полностью оценена только тогда, когда полностью даётся отчёт во всех препятствиях на пути к этому подвигу, во всех сопровождающих его трудностях. Но литература через лакировку, через выдаваемое желание за действительное фактически призывалась к преуменьшению подвига народа. Призывалась она к этому при помощи активной и несправедливой поддержки произведений, наиболее очевидно приукрашивавших действительность, или при помощи замалчивания некоторых произведений, более правдиво изображавших жизнь» (Новый мир. 1956. № 12. С. 241). Большое место в заметках К. Симонова уделено разбору критической статьи «Молодая гвардия» на сцене наших театров» в газете «Культура и жизнь» осенью 1947 года и статье «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», опубликованной тогда же в газете «Правда».

Это было то новое, что входило в литературу в десятилетие правления Н.С. Хрущёва. И Симонов был одним из первых, поддержавших новое направление.

В 1957 году критики и читатели продолжали критиковать роман Дудинцева, который на собраниях московских писателей пытался устно ответить авторам критических статей, продолжал говорить о многих недостатках в нашей жизни и в нашей литературе. В «Записке Отдела науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР о «политически вредном» выступлении писателя В.Д. Дудинцева на пленуме правления Московского отделения Союза писателей СССР в марте 1957 года» приводятся его слова: «Дудинцев сетовал на то, что писатели не имеют такой свободы выражения, как критики, что редакторы охраняют критиков от контроля читателей. Поэтому критики пишут всё, что им угодно, а писатели такой свободы лишены. Отсюда, по его мнению, в литературу и проникают различного рода необоснованные утверждения и наскоки на писателей. Он заявил, что в связи с происками критиков очень многие хорошие произведения не увидели света, и он вопрошал под аплодисменты присутствующих «кому крикнуть об этом?»… Дудинцев признавал, что он предвидел двуличие работников прокуратуры. По его мнению, советская жизнь настолько перенасыщена недостатками, что он стремится не усиливать эти недостатки в своём произведении, а смягчать. По его заявлению, он получил ворох доказательств своим мыслям» (Культура и власть. С. 628). В «Записке» Отдела науки от 9 марта 1957 года снова говорится о выступлении К. Симонова на пленуме московских писателей, но уже совсем в другой тональности. Раньше, два дня назад, Симонов отвергал всякую критику романа Дудинцева, а сейчас подверг его острой критике: «Необходимо отметить, что т. Симонов в своём выступлении признал по существу ошибки, которые он допустил как редактор журнала «Новый мир», поместив роман Дудинцева «Не хлебом единым» и защищая его в предыдущих выступлениях» (Там же. С. 633). На Всесоюзном совещании работников кафедр советской литературы 25 мая К. Симонов охарактеризовал роман Дудинцева «как смелое произведение» (Там же. С. 670). Здесь К.М. Симонов показал себя типичным представителем тогдашнего литературного руководства, изворотливым, циничным, лицемерным, то есть двуличным.

ЦК КПСС внимательно следил за происходящими процессами литературного развития. 11 мая 1957 года в «Записке Отдела культуры ЦК КПСС «О развитии советской литературы после ХХ съезда КПСС» подводятся предварительные итоги предстоящего 14 мая пленума Правления Союза писателей СССР, отмечаются «Судьба человека» М. Шолохова, очерковая повесть В. Овечкина «Трудная весна» (Новый мир. 1956. № 3—5), романы Л. Леонова «Русский лес», Д. Гранина «Искатели» (Звезда. 1954. № 7—8), В. Каверина «Доктор Власенкова» (1954), А. Бека «Жизнь Бережкова» (Новый мир. 1956. № 1—5). Вместе с тем были упомянуты и недостатки, о которых здесь уже говорилось.

Дискуссия о литературе продолжалась ярко и остро. Особенно кипели страсти вокруг романа В. Дудинцева «Не хлебом единым», вокруг некоторых драматургических произведений.

В эти годы печатались главы романа «Поднятая целина». Любопытны воспоминания Алексея Аджубея «Те десять лет», в которых дана попытка посмотреть на эти годы правления Н. Хрущёва беспристрастно. «Подчёркивая особое уважение к М.А. Шолохову, Хрущёв приезжал в Вешенскую, пригласил Михаила Александровича с собой в США. Шолохов приезжал на дачу к Никите Сергеевичу. Читал последнюю, только что написанную главу «Поднятой целины». Трагический эпилог тронул Хрущёва. «Так хотелось, чтобы Давыдов остался жить», – сказал он писателю. Шолохов ответил: «А надо по правде» (Знамя. 1988. № 7. С. 99). Но влияние Н. Хрущёва чувствовалось на романе.