Читать книгу Зима не вечна - Виктор Сапов - Страница 1
ОглавлениеАнфиса Слепцова второй день сидела без работы и не находила себе места в своей каморке на Верхне-Луговой1, завешанной стиранным бельём и пропахшей переваренными щами. А тут ещё этот олух царя небесного, Васька, путается под ногами, зарёванный, виноватый. Конечно, это ж надо было додуматься – сунуть спицу в лючок швейной машинки, а затем провернуть колесо! Хрясь! И машинка, настоящий Зингер, пришла в негодность. А заказы – до воскресенья. И денег в доме нет, и есть нечего.
– Ууу! Ирод! – вновь погрозила она кулаком сыну. Сын, худенький, кучерявый, светло-русый пацанёнок восьми лет, вновь заныл и уполз к себе в угол, уткнулся в подушку. И поделом ему!
Анфиса прижила его от одного фабричного, которого злая на язык соседка, Катя-казачка, нарекла «Святым Духом». Мол, появился ниоткуда и растворился, как его и не было. А сына вот оставил. Сущее наказание!
И что же теперь делать? Лавка швейных товаров закрыта, товарищество «Компаньоны Зингера» закрыто, стёкла выбиты, дверь нараспашку, всё вынесено. Ходила к механику Болтову, он осмотрел, покачал головой и развёл руками: без запчастёв, мол, аппарат твой ремонту не подлежит, а запчастёв сейчас не сыщешь, власть-то новая.
Новой власти Анфиса вдоль и поперёк нашила флагов и транспарантов, но как обратилась за помощью, ей товарищи отказали:
– Время сейчас трудное, контрреволюция прёт, а ты тут со своими бабьими вопросами!
И тоже развели руками.
Правда, один сочувственный шепнул на ухо:
– Обратись в ДонЧеКа2. Они недавно учредились. Вопросы решают лихо!
И дал адрес.
Анфиса сразу не решилась. Была у неё одна мысль, да только что-то мучало внутри, ходу ей не давало.
Сейчас она вновь окинула взглядом убогое своё жилище, скорчившегося на лежаке сынишку, пустые кастрюли, и вслух стала размышлять:
– Ну и где ж ента справедливость? Она, можно сказать, как жила, так в хоромах и живёт, хлеб с маслицем, монпансье к чаю, барынек обшивает. А я – за гроши, или за продукты – баб фабричных! Где справедливость, спрашиваю? А ведь вроде как наша власть пришла, народная!
И стала собираться.
В тот же вечер в дверь квартиры Натальи Ивановны Тепловой грубо постучали. Кошка Муська, дремавшая на коридорном стуле, испуганно подскочила и скрылась в спальне. Наталья Ивановна встала из-за машинки, распрямила спину и неспешно направилась к двери. У неё было дурное предчувствие.
За дверью стоял мужчина средних лет в картузе и кожанке, вроде тех, в которых щеголяли раньше шофёры новомодных авто. Взгляд его из-под кустистых бровей был колючий, пронзительный. Щетина. Пара жёлтых зубов выпирала из-под верхней губы и прижимала нижнюю.
«Крыса какая-то!» – подумалось Наталье Ивановне.
За «крысой» стоял, напротив, молодой, красивый красноармеец, почти одних лет с её Петром. Ну, может быть, чуть старше.
«И лицо знакомое!»
За их широкими спинами пряталась и отводила глаза Анфиса.
«Этой-то что надобно?»
– Гражданка Теплова?
– Да. Кто вы? Что вам угодно?
– Уполномоченный ДонЧеКа, товарищ Гомельский. Вот мой мандат.
Гомельский показал ей помятую бумажку с большой печатью и подписью. Наталья Ивановна успела прочесть там лишь слова «Чрезвычайная комиссия…».
– Мы к вам. И вот по какому делу. Пётр Теплов – ваш сын?
Сердце сжалось.
– Мой. А что с ним?
– Это мы и собираемся выяснить. Вы знаете, где он сейчас?
Немного отлегло.
– Нет.
– Нам известно, что он ушёл с контрреволюционными кадетами генерала Алексеева. Вы можете подтвердить?
– Я не знаю никаких контрреволюционных кадетов. Мой сын пропал без вести в феврале. О нём сведений не имею.
– Но он состоял в войсках атамана Каледина?
– Каледина? Нет, не состоял.
«Крыса» потянул носом воздух. В доме пахло ужином.
– Хорошо, отрицаете значит. Может быть, впустите, поговорим?
– Ну проходите, мне скрывать нечего.
Мужчина снял калоши, сделал знак красноармейцу оставаться у двери. Анфиса нерешительно, бочком, вошла за ним, прямо в обуви.
Гомельский по-хозяйски осмотрел квартиру, прошёл в спальню, нехорошо хмыкнул, увидев святые образа. Анфиса тем временем сразу направилась на кухню, проверить, на месте ли «Зингер». Наталья Ивановна по-прежнему стояла в коридоре и молчала.
– А хорошая у вас квартирка, а, гражданка Теплова? Собственная?
– Нет, снимаю у домовладельца.
– А кто владелец?
– Господин Красовский.
– Господ больше нет, гражданочка. Кто такой?
– Да полковник он, офицер – отозвалась из кухни Анфиса.
– Ясное дело, контрреволюция, – отчеканил Гомельский, возвращаясь из спальни.
– Вот что, гражданочка. Постановлением Исполкома ДонГубЧека от двадцать девятого марта сего года квартира ваша подлежит конфискации в пользу революционной власти, с мебелью и утварью. Извольте одеться. С собой можете собрать немного вещей.
– И куда же мне деваться?
– А это не наши трудности.
– Машинку швейную можно вынести?
– Нет! – раздался голос Анфисы, выбежавшей из кухни. – Машинку мне отписали!
– Ах, вот оно в чём дело… – взгляд Натальи Ивановны теперь источал лёд и пламень, метал громы и молнии. – И что ж я тебе, гадина, такого сделала, а?
– Сама гадина. Кровопийца трудового народа! Она, товарищ Гомельский, врёт всё. Сын её точно с кадетами ушёл, он и тут им служил, видела я его в форме офицерского ихнего какого-то полка!
– Вот как. Хорошо. Иван! Ива-а-ан! – окликнул Гомельский молодого красноармейца. – Отконвоируй гражданку Теплову на Скобелевскую, в комнату №5. Там товарищ Турло разберётся.
Так, переполняемая возмущением, едва одетая, с несессером и маленьким узелком, в котором было Евангелие, и между страниц его – фотографии мужа и Пети, Наталья Ивановна оказалась на улице, под наливающимся чернотой небом. Следом из дверей вылетела кошка, на её мордочке было также написано глубокое недовольство происходящим.
Рядом засопел красноармеец.
– Ну, веди что-ли? В ЧеКу твою. Посмотрим, есть ли у кого там совесть.
Ростовская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией была образована совсем недавно. О том, что это были за люди, в городе пока мало кто знал.
Молодой красноармеец как-то нерешительно потоптался на месте и пошёл вперед, вдоль по Пушкинской. Наталья Ивановна поплелась следом, потихоньку овладевая собой. Так прошли до конца квартала, до пересечения с Почтовым переулком.
Иван вдруг резко обернулся.
– Наталья Ивановна! Стойте! Послушайте! Вам в ЧеКа никак нельзя. Там не будут разбираться. Гады там все. Этот Гомельский, он из-за квартиры за это ухватился. А Анфиса эта ваша – из-за машинки. Обратно вам это не отдадут, только хуже будет!
– Аааа, спасибо, – только и промолвила удивлённая Наталья Ивановна.
Красноармеец снял картуз, взлохматил волосы.
– Вы меня не узнаёте? Я – Самохин Иван, учился с вашим Петей в гимназии. Но меня отчислили с волчьим билетом. Помните?
– Да, что-то такое Петя рассказывал. Здорово вы директору насолили.
– Было дело, – весело ответил Иван и тут же посерьёзнел, нахмурился. – Есть у меня перед Петей вашим должок, а какой – не спрашивайте. Только отпускаю я вас и всё. В квартиру не возвращайтесь ни в коем случае! Есть вам куда идти-то?
– Найду. Спасибо вам, Иван. Но, простите, вы такой положительный, отчего вы с ними?
– Ну, – замялся Иван, – долго рассказывать. Люди там так себе, разные попадаются. Но сама идея-то хорошая!
– Ааа. Идея. Прощайте. Прощайте, Иван.
– Прощайте, Наталья Ивановна. Если вдруг Петя объявится, скажите ему про меня, ладно?
– Скажу. Непременно скажу. Вы хороший друг, Иван.
Иван вдруг смутился, круто развернулся и быстро зашагал по Почтовому вверх.
А Наталья Ивановна, недолго думая, пошла в Нахичевань, к Елене Семёновне Вериной.
Пока шла, наблюдала город. Ростов как будто резко состарился, обветшал. Мусор валялся везде, весенний ветер переносил на своих руках клочки газетной бумаги, какие-то листовки. Ими был засыпан весь городской сад, клумбы в котором были истоптаны, а стены Ротонды исписаны большевицкими лозунгами. На Садовой улице увеселительные заведения были большей частью закрыты. Но некоторые работали на свой страх и риск, который заключался в том, что, если пожалует к ним новая народная власть, кормить и поить её придётся за счёт хозяина.
Громада Александро-Невского Собора3 на Новой базарной площади в вечерних сумерках мягко светилась каким-то неземным светом. Наталья Ивановна перекрестилась на храм, казавшийся ей каким-то нерушимым оплотом старой жизни.
«Завтра воскресенье, надобно сходить, поблагодарить Господа за всё. Ведь что случилось, то всё к лучшему. Могло быть и хуже. А Иван! Какой чудесный мальчик! А служит у них. Помолюсь и за него».
До Нахичевани добралась на усталых ногах. По пути ей не встретился ни один извозчик. Город и вправду вымер.
У Вериных был современный звонок, кнопочкой. Она несколько раз позвонила, но никто не отозвался. На шум вышла пожилая соседка.
– Вам кого, милочка?
– Елену Семёновну.
– Нету её. Дня три уже. А вы не Теплова часом будете?
– Теплова.
– Тогда держите адресок.
Оказалось, что Елену Семёновну, слабую ещё после болезни, на время забрали к себе её друзья, семья Зарефьян. Они жили неподалёку, на Восьмой линии.
Уже к полуночи Наталья Ивановна постучалась к Зарефьян. Ей открыла хозяйка, высокая и красивая черноволосая армянка, Гаянэ. По-видимому, она ещё не ложилась, что утешило её гостью, смущавшуюся необходимостью будить хозяев в столь поздний час.
– Доброй ночи, простите меня за безпокойство, пожалуйста. Я – Теплова, мама Пети, помните? Елена Семёновна у вас?
– Здравствуйте, ну конечно помню. Как хорошо, боже мой! Но что случилось?
– Видите ли, меня сегодня под вечер выставили из квартиры. Новая власть. «ЧеКа». Я пошла было к Елене, а мне сказали, что она у вас…
Гаянэ шагнула к ней и обняла, решительно втащив в квартиру.
– Лена ещё слаба, и уже спит. Но вы проходите прямо на кухню, мы только чай заварили. Есть новости. О ваших мальчиках. И она заговорщицки подмигнула.
***
В большом зале правления кубанской казачьей станицы Елизаветинской4 был оборудован временный лазарет. Станичники освободили комнаты от мебели и принесли сено. Раненые лежали прямо на полу, на разбросанном сене, и радовались такому удобству. Запах приятный, опять же. Всё лучше, чем трястись в фургонах, телегах, повозках, под дождём и мокрым снегом. Всю душу вытрясешь. И у многих вытряхивало.
Петя лежал и глядел в грязный пожелтевший потолок, и с содроганием вспоминал томительные дни и часы ожидания переправы через реку Кубань. Где-то передовые части уже завязали бой, грохотала артиллерия, строчили пулемёты, а они (обоз с ранеными) всё стояли и стояли, пока последние боевые части не покинули южный берег. А потом ещё долго, со сложностями переправлялись. На единственном ветхом пароме. Как однако же неудобно, обременительно для армии быть раненым!
Но о тяготах Петя думал мало. Его душа была там, в авангарде армии, с Корниловым. Решающее, генеральное сражение! Судьба всего похода! А он тут, валяется со своей дурацкой ногой.
Ранение он получил под станицей Кореновской, когда их оберегаемый, вечно запасной Ростовский Студенческий батальон наконец бросили в бой, длившийся там уже второй день. Перед атакой Пете было не по себе, крутило живот. Но прозвучала зычная команда полковника Зотова. И они встали в полный рост, и пошли, и побежали. Порыв был такой мощный, что, несмотря на сильный огонь большевиков, добежали до окраины, закрепились. Петя, себя не помня, топал по рыхлому снегу и кричал «Ура!» На пули внимания не обращал, сердце его вдруг расширилось, его переполнила какая-то дикая, первобытная сила, предбоевой мандраж улетучился. И тут, так некстати, случилось дурацкое ранение, падение в ложбинку, свист пуль прямо над головой. Укрытый в ложбинке, он лежал напротив красного пулемёта. Дождался, пока тот смолкнет, и попытался подняться. И тут – резкая боль в ноге, потеря сознания. Так бой для и Пети закончился. Очнулся он уже в лазарете, где и узнал, что станицу взяли.
Теперь он выздоравливающий. Всё – обработки раны (пуля прошла навылет), смены перевязок, сделанных из белья и простыней – уже позади. Но увы, пока не выписывают. А Георгий там за него геройствует. А Ксению он давно не видел, она где-то в другом помещении, с другими ранеными. И отец её с ней. Да поди, уже забыла она его, Петю. Вон вокруг героев-то сколько! Корниловцы, марковцы, партизаны, казаки. Эх…
Петя в походе научился курить. Делал, как все, самокрутки, табак как-то доставали в станицах. Он взял одну, заготовленную, поднялся, опёрся на костыль и, переступая через товарищей, направился к выходу.
– Погоди, братка, я с тобой.
За ним увязался кубанский казак Степан, из отряда Покровского5. Они познакомились уже в лазаретном таборе, куда Степан попал с ранением предплечья. Тоже пустяки.
Степан был на пять лет старше Петра, но отчего-то тянулся к нему, испытывал расспросами его «учёность и книжность». Вот и сейчас у него к Петру был какой-то вопрос.
Они вышли на крыльцо, затянулись. На Кубани уже отчётливо запахло весной. Вечернюю тишину нарушал лишь лай станичных собак да отдалённые выстрелы, доносившиеся с окраин Екатеринодара. В душе Петра шевельнулось воспоминание о Ксении, сладко заныло.
– А скажи, студент, возьмут наши Екатеринодар?
– Возьмут. Не могут не взять.
– А то, что большевиков там двадцать тысяч, то как?
– А никак. Нас всегда было меньше. Во всех боях. И везде они бежали от нас.
– Так. Да не совсем. Если у тебя город за спиной, а в городе рабочие за тебя горой, тут расклад другой. И железная дорога за них воюет, и бронепоезда, и техника…
– Всё это ерунда. Перед русской штыковою атакой никто не устоит.
– Так ведь и там русские.
Пётр нахмурился.
– Я думаю, что штыковая тогда имеет успех, когда подкреплена нравственной правотой. Когда за правое дело, короче. Когда бежишь и чувствуешь – с нами Бог. Вот у меня под Кореновской такое было. И у других спрашивал – было то же самое.
– А я на Германской войне ни разу в конную атаку не ходил. Всё в траншеях сидели, постреливали, да ночами ползали по земле, проволоку резали для пехотного прорыва. Мы казаки! Разве так надо воевать нами было?
– Каждая война чему-то новому учит. Может, так и надо было. Дотерпеть, а не фронт оставлять.
– Не тебе судить, студент! Ты там не был. А как взбаламутились все, так никто, от вахмистра до есаула, уже сделать ничего не смог. Враз всё и обрушилось.
– То большевики вас взбаламутили.
– Не без них. Да только устали все от такой войны. Окопная грязь, вши, снайперы ихние. Деды говорили, никогда такой сроду не было.
– Так и при Наполеоне «никогда такой не было». Враг был у стен Москвы. Ну и что? Никто же не побежал домой, «мама помоги!»
– Много ты знаешь, студент. Книжки умные читал…
– Читал. И не студент я, говорил же тебе. Гимназист. А отец у меня был казаком.
Степан умолк, поскрёб затылок, задумался.
– Выходит, смалодушничали все?
– Выходит, так. И теперь вот – разплата.
1
Ул.Верхне-Луговая – сейчас ул. Гусева (Сергей Иванович Гусев, наст. имя Яков Давидович Драбкин – видный ростовский большевик, революционер-подпольщик).
2
ДонЧК – Донская чрезвычайная комиссия, образовалась 28 марта 1918 года. Помещалась на улице Скобелевской, 154.
3
Александро-Невский собор, крупнейший православный храм в Ростове, построен в 1908 году, разрушен в 1930 году. На его месте теперь памятник красноармейцам.
4
Станица Елизаветинская Кубанского казачьего войска (сейчас – Краснодарский край, недалеко от города Краснодар). Здесь и далее – описание действий Добровольческой армии в первом Кубанском (Ледяном) походе, февраль-май 1918 года.
5
Покровский Виктор Леонидович – в 1918 году командир Кубанской армии (на деле –небольшой отряд, в марте соединившийся с армией Л.Г.Корнилова).